II. 326 – 337

После Собора Никейского Константин ощущал великую радость,⁸⁴ полагая что вся Церковь соединенная единой верой, будет наслаждаться полным миром и может с большим успехом трудиться над распространением Христианства во всех слоях общества. В воспоминание великого события, которому он столько способствовал, он решился воздвигнуть храм в Иерусалиме на Голгофе, где принесена была жертва за искупление мира. Он препоручил это дело Макарию, епископу Иерусалимскому, которому написал по этому случаю превосходный рескрипт, сохраненный для нас Евсевием. Елена, мать императора, способствовала этому благочестивому предприятию и отправилась в Палестину наблюдать за выполнением оного. Елена была ревностной христианкой. По прибытии в Иерусалим она взошла на Голгофу и приказала делать раскопки чтобы обрасти крест, на котором Иисус Христос был распят. У евреев существовал обычай зарывать орудия казни на том самом месте, где осужденный был казнен. Это было драгоценным указанием; но с того времени как идолопоклонство начало борьбу против Христианства, не пренебрегали никаким средством, чтобы загладить следы Богочеловека. Голгофа завалена была мусором до того, что местность совершенно изменилась, там даже построили здания, а в особенности храм посвященный Венере.

Не взирая однако на эти злоухищрения, воспоминание о святых местах, где Спаситель умер и воскрес, сохранилось в сердцах христиан. Как только Константин повелел воздвигнуть на этих местах храм, тотчас раскопали весь мусор, наношенный язычниками и открыли вертеп, где погребено было тело Иисусово. Рядом обретено было три креста и дщица с титлом, лежавшая отдельно, на которой можно было прочесть написанные по-еврейски, гречески и латински слова: «Иисус Назарянин, Царь Израилев». Три креста были по всему один на другой похожие и трудно было узнать между ними крест Христов, потому что дщица с титлом, которая отличала его от двух других, была оторвана.

Макарий, епископ Иерусалимский, решился обратиться с молениями к Самому Богу, для указания Креста, который следовало чествовать. В Иерусалиме находилась тогда женщина в болезни безнадежной и при смерти. Макарий приказал отнести в дом её все три креста. Елена и сановники её последовали туда за епископом. Прикосновение двух крестов к умиравшей не произвело ничего; но как скоро прикоснулся к ней третий, – она открыла глаза и встала с постели совершенно здоровой. Известие о чуде этом быстро разнеслось в Церкви и в память обретения Святого Креста установлен был праздник – Воздвижение животворящего Креста, который всегда торжественно праздновался в Церкви.⁸⁵

Пока строился, по великолепному чертежу, храм, который Константин повелел воздвигнуть на Голгофе,⁸⁶ Елена приказала строить два других: один_в Вифлиеме, где Христос родился, а другой на горе Елеонской, откуда вознесся на небо.⁸⁷ Оставив Палестину, она путешествовала по Востоку, благотворя бедным, церквам и подавая пример всяких добродетелей. В это время Константин оставил Восток и прибыл в Рим, где должен был праздновать двадцатилетие своего царствования.

Среди влечения всего мира к Христианству, Рим оставался языческим. Конечно там находилась богатая и цветущая Церковь, но сочлены её составляли в городе меньшинство. Сенат был почти весь языческий, управление языческое, и никаким декретом не была еще отменена официальная религия, составлявшая часть государственного устройства. Император, не взирая на все то, что он сделал в пользу Христианства, официальным образом все еще считался верховным первосвященником и изображался на медалях и в надписях как сотоварищ богов. Народ римский сохранил еще привязанность к старинным суевериям и не без ропота слушал рассказы о покровительстве Константином богопочитания, которое ненавидел и презирал, не зная его.

Константин прибыл в Рим в июле 326 года. Он был принят сначала с холодностью, но чувство это обратилось в озлобление, когда увидели, что император не принимает никакого участия в торжествах, соединенных с обрядами языческими. С того времени он не мог показаться на улицах, не возбуждая против себя сильных воплей и оскорблений. Сначала он помышлял о возмездии, но рассудив, стал презирать это. Однако он понял, что идолопоклонство еще опасная сила и нужно сосредоточить против него все усилия. Он опасался, чтобы по смерти его не верующий преемник не возвратил язычеству то обаяние и могущество, которыми оно столько злоупотребляло, и не стал бы разрушать дело Христианства и просвещения, о котором он так заботился.

Император находился под влиянием этих размышлений, когда его известили о заговоре, средоточием которого был Рим, а во главе которого находились сын его Крисп и юный племянник, сын Лициния, вместо которого действовала мать его Констанция.

Константин имел двух жен. От первой Минервины был у него сын, по имени Крисп. От второй, Фаусты, дочери Максимиана было три сына. При нем находились три сына Констанция Хлора, но от другой жены, а не от Елены, матери Константиновой. В семействе, у членов которого были столь противоположные интересы и естественное нерасположение друг к другу, конечно дело не могло обойтись без происков. Тут отчасти участвовала и религия, потому что в то время как одни, подобно Константину, явно преданы были Христианству, другие тайно благоприятствовали идолопоклонству. Крисп, отчасти, в том подозревался. Кроме того, его ненавидела Фауста, потому что он не согласился на преступную любовь, которую она к нему питала. Можно также предполагать, что сын Лициния был посвящен в противохристианскую политику отца своего и воспитан в намерениях отомстить за него.

Фауста, вознамерившись погубить Криспа, выдумала, как утверждают, обширный заговор, душей которого был будто бы кесарь Крисп, а целью его было уничтожить христианские учреждения Константина. Находясь под влиянием оскорблений со стороны римских язычников, Константин был слишком расположен поверить существованию такого заговора. Он допустил Фаусте обмануть себя и приказал умертвить сына своего Криспа и сына Лициниева.⁸⁸ Но Елена, возвратясь с Востока, открыла глаза сыну своему на лживость и разврат Фаусты, искупившей преступления свои насильственной смертью.

Эти трагические казни остались покрытыми тайной. Можно утверждать только, что если Константин и оказался жестоким к Криспу и сыну Лициния, то был обманут происками, по которым он считал их виновными, или, по крайней мере, опасными в кругу заговорщиков; в смерти их виновна более Фауста, нежели Константин.

В виду противоречий, которыми сопровождаются эти рассказы у писателей враждебных Константину, и молчания других, лучше всего воздержаться и не осуждать его. Константин в продолжении всей своей жизни являлся столь великим и с таким христианским образом мыслей, что требуются более ясные доказательства, нежели какие мы имеем, чтобы ставить ему в вину такие преступные действия, которые если и действительно совершены, то могли быть требованием правосудия.

Константин во время пребывания своего в Риме, предпочитая лучше подвергаться народной ненависти, нежели участвовать в богослужении идолопоклонников, доказал свою веру, приказав воздвигнуть в Риме несколько церквей. Если верить преданиям римским, собранным в Liber pontificalis, то базилики святого Иоанна Латранского, святого Петра, святого Павла, святого Креста, святой Агнесы, святого Лаврентия, мучеников Мерселлина и Петра были воздвигнуты и украшены Константином. Тот же император приказал построить церкви в Остии, в Альбано, в Капуе, в Неаполе. Все эти базилики были наделены от него поземельной собственностью. Не принимая на веру всех подробностей, помещенных в Liber pontificalis, можно признать достоверными что Константин во время пребывания своего в Риме, приказал строить церкви, как делал то в остальной части империи, и, по обыкновению своему, был щедр к церквам. Таким образом предания римские в сущности имеют основания исторические, относительно же подробностей этих преданий истина так смешана с ложью, что в пользу их нельзя привести никаких твердых исторических доказательств.⁸⁹

По преданиям римским, Константин принял крещение в Риме от рук папы святого Сильвестра. Это совершенно ложно и противно всем лучшим историческим памятникам, из которых видно, что он был окрещен в Никомидии, незадолго до своей кончины.⁹⁰

В последовательном ходе нашего повествования мы возвратимся к этому событию.

Константин оставил Рим, с твердым намерением туда не возвращаться, и отправился на Восток.

Давно думал он основать новую столицу империи. Диоклетиан еще до него понял, что так как империя слишком распространилась на Восток, то необходимо учредить новое средоточие для правительства и избрал для того Никомидию. Константин для новой столицы сначала избрал местность древнего города Трои, но проезжая через Византию поражен был выгодным положением этого города на границах Европы и Азии, построенного на холмах, омываемых двумя морями. Он повелел начать работы в 326 году, а в 328, проезжая там на возвратном пути из Рима, дал имя свое новому городу, который был торжественно освящен в 330 году под своим новым именем Константинополя.⁹¹

Пребывание Константина снова на Востоке придало развитию Христианства новое движение. Он приказал построить в новой столице и в её предместьях⁹² множество храмов, посвященных памяти мучеников, и тем, говорит Евсевий, он как бы почтил память их, посвятив свой город Самому Богу мучеников. Ему хотелось, чтобы новой город стал чисто христианским, чтобы в нем не видели ни одного языческого храма, ни одного идола, и чтобы он никогда не осквернялся ни жертвоприношениями, ни празднествами языческими. Некоторые развалины древних храмов были оставлены, как строения гражданские, как памятники художественные, или на память побежденного древнего богопочитания.⁹³ Среди форума нового города возвышалось христианское изваяние доброго пастыря, резные и скульптурные украшения памятников изображали только предметы христианские. В самом видном месте дворца императорского находилось золотое, украшенное камнями, изображение распятого Спасителя.

Константин повелел воздвигнуть великолепные храмы и в Никомидии, и в Антиохии. Особенно же желал он, чтобы священная земля Палестины была очищена от всякого языческого богослужения. Идолопоклонники старались осквернить своими храмами места всего более чтимые; так они воздвигли храм в Мамврии, где Бог явился Аврааму. Константин написал превосходное послание⁹⁴ к Макарию Иерусалимскому и другим епископам Палестины, возбуждая их усердие и побуждая заменить храмы языческие церквами христианскими.

Он приказывал повсеместно⁹⁵ разрушать языческие храмы, обнаруживал тайны жрецов языческих, от чего статуи наиболее чтимые делались предметом осмеяния и презрения. Места гнусные, где, под предлогом религиозных собраний, предавались безнравственности, были разрушены до основания. Большое число язычников, понимая теперь мистерии, до того времени тщательно от них скрываемые, отказались от идолопоклонства и приняли христианство.

Во время пребывания Константина на Западе, арианство, побежденное в Никеи, снова сделалось дерзновенно.

В Александрии святой Александр, по возвращении из Никеи, получил от Меления список епископов и пресвитеров, принадлежавших к его партии. Полагали, что раскол прекратился, но было не так. Мелений удалившись в Ликополис там умер, но назначил себе преемником главного из своих учеников, епископа Иоанна. Отщепенцы соединились около него и послали депутатов к императору, который, выслушав их, отослал обратно приглашая их жить в мире.

Епископ Александр вскоре умер и преемником его стал диакон Афанасий⁹⁶ (328). Избрание это не понравилось арианам, помнившим, как сильно он опровергал их в Никеи. Однако они не осмелились возвысить голоса своего. Константин по отъезде из Рима увидал на Востоке сестру свою Констанцию, жену Лициния, оказав ей много любви и расположения. При Констанции⁹⁷ находился священник тайно расположенный к арианству и имевший сношения с Евсевием Никомидийским и прочими защитниками Ария. Умирая, Констанция препоручила брату своему священника, пользовавшегося её доверием и он же по её рекомендации вскоре сделался лицом весьма влиятельным при императоре. Воспользовавшись своим положением, он стал распространять мнение, что Арий нисколько не сопротивлялся, как говорили, определениям Никейским. Константин, пламенно желавший мира, вообразил, что ничем нельзя лучше и скорее его достигнуть, как присоединением самого Ария к вероучению соборному, и отвечал священнику, что если Арий подпишет определения соборные и будет веровать, как Собор, то я охотно дам ему аудиенцию и возвращу с честью в Александрию. Но предупрежденный Арий не поторопился явиться перед императором, который написал ему следующее:

«Константин, победоносный, великий, августейший, Арию».

«Тебя уже предупредили, чтобы ты явился к нашему двору и предстал перед нашим Величеством. Не могу довольно надивиться, что ты еще не прибыл. Поспеши же, взяв казенную колесницу, прибыть ко двору моему, дабы, испытав наше милосердие и наше благодушие, ты мог бы возвратиться в свое отечество. Бог да сохранить тебя, любезный брат».

Арий, получив этот рескрипт, отправился в Константинополь, в сопровождении диакона Евзоя, низложенного св. Александром. Когда оба предстали пред императора, то он спросил их – согласны ли они подписать вероисповедание Собора. Они отвечали утвердительно и даже вручили императору, по его повелению, следующее письменнное удостоверение:

«Благочестивейшему и возлюбленнейшему Господом Богом нашим государю императору Константину, Арий и Евзой».

«Согласно повеленному нам вашим благочестием, возлюбленнейший Богом государь император, изложили мы веру нашу и исповедуем пред Богом в этом писании мы и сущие с нами, что веруем так, как объявляем:

«Веруем в Бога единого, Отца Всемогущего и в Господа Иисуса Христа Сына Его, произшедшего от Него прежде всех веков; Бога Слово, через Которого все сотворено, на небе и на земле; Который низшел и воплотился, страдал, воскрес и вознесся на небо и снова приидет судить живых и мертвых.

«Веруем также в Духа Святаго; воскрешению плоти, в жизнь будущего века, в царство небесное, в Церковь Божию единую и кафолическую, распространенную по всей вселенной.

«Веру эту мы приняли от святых Евангелий потому, что Господь сказал Своим ученикам: «Шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Если мы не так веруем, и если не истинно веруем в Отца и Сына и Святаго Духа, как верует Церковь кафолическая и не по учению Писаний, – Бог да будет нам судьею ныне и на суде будущем. Вот почему, возлюбленнейший Богом император, просим благочестие Ваше дозволить, чтобы нас, как духовных исповедающих веру Церкви и священных Писаний, присоединили к Церкви – матери нашей, оставляя прения и бесполезные вопросы, чтобы мы с Церковью, сохраняя взаимный мир, вознесли к Богу торжественные благодарения за империю, умиротворенную Вашим Величеством, за Вашу особу и за семейство Ваше».

Это исповедание Ариево согласовалось с древними символами кафолическими; но достаточно ли было для изложения предвечного исхождения Слова употребить выражения общие,⁹⁸ когда прежними своими объяснениями он доказал, что выражениям этим придает смысл еретический и злоупотреблял ими до того, что низводил Слово в число тварей. Арий не хотел понять, что он находится в противоречии с самим собой, делая из Слова тварь и в то же время говоря, что Оно произошло прежде всех веков, потому что с той поры как существует тварь существует и само время, которое есть только измерение последовательного бытия существ случайных, а вечность соответствует только существу Бесконечному, не имеющему ни начала, ни конца.

Константин, под влиянием арианского пресвитера, рекомендованного ему Констанцией, поверил искренности Ария и думал, что он только возмущается словом единосущный, не находившимся в древних символах; но что в сущности вера его, как он уверял, та же, что и Церкви кафолической. Он дозволил ему возвратиться в Александрию.⁹⁹

Евсевий Никомидийский и Феогнис Никейский, узнав о возвращении Ария, надеялись получить ту же милость, и с этой надеждой они писали главным епископам следующее:¹⁰⁰

«Осужденные вашим благочестием, и не имев возможности защититься, мы должны терпеливо и безмолвно переносить определение вашего святейшества. Но так как безрассудно подавать молчанием своим повод к клевете, то мы сообщаем Вам, что совершенно согласуемся с Вами в вероучении и, тщательно взвесив слово единосущный, решаемся допустить оное, по миролюбию и потому, что никогда не следовали никакой ереси. По желанию мира и спокойствия Церквей, изложив то, что думали, и удовлетворив имевших право требовать от нас объяснений, мы подписали исповедание веры, но не хотели согласиться на анафематствование, сопровождавшее оное. Мы не желали оспаривать правильности оного, но полагали, что тот, которого желали поразить, не таков, как о нем думают; мнение наше основывалось частью на письмах, полученных нами от него, а частью на объяснениях его в нашем присутствии. Но если рассудилось святому собору вашему так поступить, то мы нисколько не противоречим, даже соглашаемся и удостоверяем вас в том письменно. Не скука в изгнании заставила нас так поступить, но опасение подозрения в ереси. Если дозволено будет нам предстать пред вами, то вы найдете, что мы совершенно единомысленны с вами и твердо привязаны к вашим определениям. Если вы были столь снисходительны к обвиненному и вызвали его из ссылки, то безрассудно будет нам молчанием своим давать повод к обвинению и казаться виновными, когда считавшейся виновным вызван и оправдался от обвинений, на него возведенных. Итак, если благоугодно будет вашему преподобию, возлюбленнейшему Богом, то благоволите представить прошение наше возлюбленному Господом императору и решить о нас то, что признаете приличным».

Константин, по этому письму, рассудил, что Евсевий и Феогнис были жертвами ошибочного мнения но были православными. Он вызвал их из ссылки. Они же поспешили к Церквам своим, изгнав оттуда своих преемников Амфиона из Никомидии и Хреста из Никеи.¹⁰¹

Константин, полагая, что он поступил с двумя сосланными епископами несправедливо, старался явить им особенные знаки своего благоволения.¹⁰² Евсевий и Феогнис воспользовались этим для распространения смут в Церкви. Кроме того, что они тайным и лицемерным образом старались распространять заблуждения Ария, они преследовали своей ненавистью Афанасия, столь бесстрашно сопротивлявшегося им на Соборе Никейском. Начали они с того, что стали опорочивать рукоположение великого святителя, утверждая, что он недостоин епископства и был избран мало сведущими избирателями. Но вскоре они принуждены были отказаться от этих проделок. Евсевий поняв это, начал изобретать против Афанасия другие происки и торопил возвращение Ария в Александрию.

Еретик, конечно из Константинополя ездил в Никомидию, чтобы условиться со своим покровителем. Они решили между собою выставлять на вид только выражение единосущный, скрывая свои действительные мнения под видом борьбы против выражения, не находящегося в древних символах.

Под этим-то лицемерным видом представляется с той поры борьба против божества Иисуса Христа.

Евсевий Никомидийский написал письмо, в котором защищал дело Ария и просил Афанасия принять в Церковь свою еретика и его приверженцев. Евсевий писал только прося, но гордясь вновь снисканной благосклонностью Константина он позволял себе угрозы, и даже публично, если епископ Александрийский не уважит его просьбы. Афанасий не мог принять в общение пресвитера, осужденного Собором Вселенским; необходимо было восстановить его канонически. Император мог вызвать его из изгнания, но не мог судить о его православии. Евсевий не имел успеха в ходатайстве своем перед Афанасием, не доверявшим искренности Ария.

Впрочем прения продолжались и после Собора Никейского, они были особенно оживлены в Египте и в Азии. Евстафий, епископ Антиохийский, поддерживал полемику против Евсевия Кессарийского, упрекая его, что он не принимает веры Никейской; а Евсевий отвечал ему, что он исповедует эту веру, но упрекал Евстафия в том, что он приписывает выражению единосущный тот же смысл, как и Савеллий. Таким образом с той и другой стороны делались упреки в ереси.

В Александрии полемика была не менее горяча, но ариане встретили там могущественного противника, которого они вовсе не ожидали. Это знаменитый пустынножитель Антоний.¹⁰³ Сошедши с горы, на которой провел большую часть жизни своей, Антоний отлучил ариан и поучал истинной вере кафолической. Он творил многочисленные чудеса и обратил много язычников, утверждая в то же время верующих в православии.

Афанасий имел сильного противника в Евсевие Никомидийском. Когда Константин прибыл в этот город, Евсевий успел возбудить в нем негодование против Афанасия за отказ его принять в общение Ария, и в то же время писал последователям Мелетия, с которыми находился в сношениях, приглашая их возбудить обвинения против епископа Александрийского.¹⁰⁴ Три раскольничьи епископа прибыли в Никомидию, обвиняя Афанасия за новый налог в Египте, состоявший в требовании льняных одежд для Церкви Александрийской, который он обратил на них первых. Два пресвитера Александрийские, находившиеся тогда в Никомидии, стали защищать своего епископа, но сами немедленно подверглись клеветам и обвинениям. Афанасий вытребован был в Никомидию. В рескрипте к нему Константин писал:

«Когда получишь настоящее выражение воли моей, то распорядись, чтобы Церковь была отверзта для всех, кто желает вступить в неё; потому что если узнаю, что ты воспрепятствовал кому-либо соединиться с Церковью, не взирая на его желание, то я пришлю особого исполнителя моих повелений, который сумеет выполнить волю мою, низложит тебя и отправит в ссылку».

Афанасий однако не испугался, не принял Ария в Церковь и отправился в Никомидию. Он так хорошо успел оправдаться, что император отпустил его обратно, со следующим рескриптом к народу Александрийскому: «Дражайшие братия, приветствую вас, призывая в свидетельство воли моей Бога Всемогущего, единого Создателя законов, которыми руководствуемся, Владыку жизни нашей и ненавидящего раздоры. Что сказать вам? Что я в добром здоровье! Но пользовался бы еще лучшим, если бы вы оставили всякое памятозлобие и хранили бы друг ко другу любовь, прибежище которой вы оставили, предавшись бурям препирательства. Как неблагоразумно подобное поведение! Сколько ссор ежедневно возбуждает зависть! Оттого народ Божий впал в презрение».

Изобразив в резкой картине бедствия, которые производят мелетиане и ариане в Церкви своими прениями, Константин прибавляет: «Эти виновные люди не могли ничего сделать против епископа вашего.... Я принял епископа вашего Афанасия с большим почетом и беседовал с ним как с человеком Божиим. Вам самим следует понять дело и не мне выражать о нем свое суждение. Я признал за благо послать вам мои приветствия через многоуважаемого Афанасия, убедившись в справедливости его, миролюбии и православии».

Вероятно, что Афанасий рассказал императору о свидетельстве святого Антония против ариан и без сомнения тогда-то Константин написал письмо знаменитому пустынножителю.¹⁰⁵

Получение императорского рескрипта в глубине пустыни привело в движение всех отшельников. Один только Антоний был совершенно равнодушен. «Чему вы удивляетесь, говорил он инокам, что император пишет? Удивляйтесь лучше тому, что Бог даровал нам закон и послал оный чрез Сына Своего» Он даже не знал следует ли ему принять рескрипт, потому что, говорил он, не знаю что мне отвечать. Но, по убеждению иноков, принял и отвечал. Он убеждал императора и сыновей его не слишком ценить настоящее, а более размышлять о будущем суде, и почитать Иисуса Христа единым истинным и вечным Вседержителем. После того он убеждал их быть человеколюбивыми, заботиться о неимущих и жить по правде.

Константин и сыновья его с радостью и благоговением получили письмо святого пустынножителя.

Когда Константин находился в Никомидии, Евсевий, чтобы польстить ему, выразил пламенное желание поклониться Гробу Господню в великолепном храме, который только что был окончен.¹⁰⁶ Император предоставил в его распоряжение казенные колесницы. Евсевий путешествовал с большой пышностью и прибыл в Антиохию, где с почетом был принят епископом Евстафием. Евсевий ненавидел его, но скрывал это. Отсюда он отправился с Феогнисом Никейским. В Иерусалиме они встретили Евсевия Кессарийского, Патрофила Скифополиского, Аэция Лидского, Феодота Лаодикийского и многих других, разделявших их мнения относительно Ария. На возвратном пути все сопутствовали Евсевию до Антиохии. Там продолжали они выражать большое уважение к Евстафию, чтобы заманить его в расставленные ему сети. Так как многие из православных епископов находились в то время в Антиохии, то предложили им составить собор, и все на то согласились.

В то самое время, когда епископы собрались, вдруг явилась женщина с ребенком на руках и с криком объявила, что отец её младенца Евстафий. Ни сколько не смутившись, святитель Антиохийский потребовал, чтобы она представила свидетелей и доказательства. Она отвечала, что свидетелей у неё нет, и арианские епископы решили, что достаточно её показания, данного под присягой. Епископы православные напомнили, что по древнему правилу для обвинения священника требуются два или три свидетеля и воспротивились определению, которое хотели ариане постановить о его низложении. Но Евсевий Никомидийский поспешил к императору, бесстыдно обманул его и убедил подписать декрет об отправлении в ссылку Евстафия, которого он называл тираном и прелюбодеем, но который, по словам Феодорита, был подвижником благочестия и целомудрия.

В продолжение немногих лет многие арианские епископы сменялись на престоле Антиохийском; но большая часть верующих отказывались от общения с ними и образовали отдельные собрания. Еретики называли их Евстафианами, как будто имели право называть раскольниками оставшихся верными здравому вероучению, которое поддерживал законный их пастырь. Взаимная ненависть обеих партий доходила до того, что едва не взялись за оружие.¹⁰⁷ Константин писал рескрипт за рескриптом жителям Антиохии и послал к ним одного из самых верных друзей своих, для усмирения их. Он утверждал, говорит Евсевий, что призывал к себе виновника этих смут. Евсевий, вероятно, подразумевает святого Евстафия, с которым он вел оживленную полемику. В сущности Константин не судил епископа Антиохийского, который окончил жизнь свою в безмолвии в Филиппах в Македонии.

Вскоре преступная женщина, оклеветавшая святителя впала в смертельную болезнь. Тогда призналась она, что за ложное показание ей было заплачено, и что отцом ребенка её был действительно Евстафий, но ремесленник, а вовсе не епископ.¹⁰⁸

Главные из епископов провинции Антиохии думали избрать епископом Евсевия Кессарийского, после первого епископа арианского, занявшего место Евстафия. Константин писал жителям Антиохии, советуя им избрать другого, хотя Евсевия и был достоин избрания.¹⁰⁹ Вероятно он полагал, что прежний противоборец Евстафия не был способен восстановить мира. Впрочем и сам Евсевий отказался от избрания, уведомив о том императора, который изъявил ему за то свое удовольствие и предложил провинциальному собору избрать другого.

Собор этот преимущественно составляли Феодот, Феодор, Наркисс, Аэций и Алфей; избран епископом Павлин Тирский, вскоре затем умерший и замененный другими арианами.

Сократ¹¹⁰ уверяет, что, по свидетельству некоторых писателей, святой Евстафий был низложен, как еретик – последователь Савеллия; но он полагает, что он был низложен по другим причинам, не входя в подробности, сообщаемый Феодоритом, и которых он не знал. Должно полагать, что после соблазна, произведенного признанием виновной женщины, ариане постарались затушить историю, которая могла покрыть их позором. А потому неудивительно, что Сократ, писавший преимущественно по сказаниям Евсевия Кессарийского, ничего о том не знал. Что же касается Евсевия, то он был несправедлив к святому Евстафию; не именуя его, он довольно ясно называет его виновником смут. Епископ Кессарийский конечно не допускал учения Ариева; он соглашался на выражение единосущный, тщательно отстраняя от него всякое объяснение савеллианское или павлинское, но вероятно он желал, чтобы не слишком много толковали об этом слове и расположен был находить савеллианство в людях, которые горячо защищали оное.

По склонностям и по характеру своему, Евсевий Кессарийский вел себя нерешительно по вопросам относившимся к лицам. Он слишком дружен был с Евсевием Никомидийским и не мог избежать влияния этой личности, сколько хитрой, столько же и ловкой; но он с сожалением оставлял любимые им занятия для участия в спорах. Только раз оставил их и отправился в Константинополь, для произнесения перед императором слова о гробе Спасителя;¹¹¹ известие об открытии гроба Христова распространилось по всему миру, и как важное событие возбуждало в христианах новую ревность. Император слушал Евсевия стоя и приказал оратору не прерывать чтения, хотя слово было чрезвычайно продолжительно. Он имел большое доверие к учености епископа Кессарийского и когда тот прислал ему свое сочинение, где излагалась история прений о Пасхе и опровергались затруднения, какие возникали по этому случаю, то Константин прислал ему благодарность, поздравляя и поощряя его продолжать ученые труды свои. Император обратился также к Евсевию с поручением сделать выбор тех мест из Писания, которые следует читать в Церкви. Вот рескрипт его по этому случаю: «Константин, победитель, величайший Август, Евсевию: «В городе, получившем от нас имя, благодаря божественному Провидению, великое множество людей присоединилось к святейшей Церкви. Так как всё здесь сильно растет и развивается, то необходимо построить несколько церквей. Прими благосклонно мое решение. Признал я за благо препоручить твоему благоразумию заставить искусных переписчиков написать на пергаменте, тщательно и изящно приготовленном пятьдесят экземпляров тех книг священного Писания, которые признаны будут тобой более нужными для чтения в церковных собраниях. Необходимо, чтобы их можно было легко читать к переносить для всех потребностей богослужения. Епархиальному управлению предложено мной доставить все нужное для приготовления книг. Полагаюсь на твое усердие и желаю, чтобы они скоро были окончены. По предъявлении сего рескрипта, в твое распоряжение даны будут две казенные колесницы для присылки, с одним из диаконов Церкви вашей, книг, когда будут окончены. По прибытии его, он получит знаки благоволения Нашего. Бог да хранит тебя, возлюбленнейший брат».

Евсевий немедленно принялся за дело. Прежде было уже сказано, что мученик Памфил основал в Кесарии драгоценное книгохранилище, куда собрал рукописи священных книг и сами ученые из толкований, преимущественно же Оригеновы; он основал также училище переписчиков, служа им примером. А потому естественно, что Константин обратился скорее к Евсевию Кессарийскому, нежели к какому другому епископу, в виду славы, которой пользовалось книгохранилище и училище переписчиков Церкви его, а также по учености самого епископа, достойного ученика Памфилова.

Константин, будучи усерден к Церкви, был очень строг к еретикам. Все действия его доказывают, что ему, каким бы ни было средством, хотелось достигнуть единения Церкви. Он понимал, что Церковь без единения никак не может иметь благотворного влияния на общество. С той поры как узнал он Христианство, он старался утвердить оное на развалинах язычества, по великому делу его препятствовали прения, волновавшее общество христианское. Ненависть к разделениям увлекала его иногда в несправедливости, как изгнание святого Евставия, или в крайнюю терпимость, как вызов Ария, Евсевия Никомидийского и Феогниса Никейского. Но какой человек никогда не ошибался? Если Константин в некоторых случаях и обманывался, то ответственность за то более падает на людей злоупотреблявших его доверенностью, чем на него самого; в истории трудно найти государя с намерениями более чистыми и более христианскими.

По возвышенной цели, какую имел ввиду Константин, понятна строгость, с какой он выражается в своих постановлениях против еретиков¹¹²

«Новациане, говорит он, маркиониты, павлиане, катафригийцы разного рода и все вы, в частных собраниях ваших проповедующие ереси, сознайте ныне как ложны ваши учения и что ядовитыми словами вашими вы вносите смерть в души. О враги истинны! противники жизни, советчики смерти! Все у вас противно истине: нравственность ваша соответствует вашим понятиям; ложью вашей вы обольщаете невинность и отказываете в свете тем, кто верит вам… Недостало бы у меня времени изложить все заблуждения и все преступления ваши, картина которую бы я начертал, омрачила бы совесть мою и осквернила бы зрение и слух мой. К чему далее терпеть такое зло, тем более, что оно угрожает заразой святым! Почему не вырвать с корнем такие беспорядки?

«Настоящим постановлением я запрещаю ваши собрания, повелеваю конфисковать места, где вы собираетесь, и чтобы у вас не было не только публичных сборищ, но даже частных сходок, чтобы предаваться в них вашим безумным суевериям; соединитесь с Церковью кафолической, в лоне которой вы найдёте истину. Во время столь благоденственное, как наше, я не могу допустить никакого раскола, никакой ереси; обязанность моя способствовать всем к познанию истины. Вот почему повелеваю, чтобы все оратории ваши (если можно так называть их) были бы немедленно переданы Церкви кафолической, а все прочие имения ваши проданы с публичных торгов».

Это постановление императорское рассеяло всех врагов Церкви. Предводители бежали, другие вступили в Церковь, но многие сделали это не искренне и по боязни. Епископы отказывались принимать вступающих не добросовестно, других приняли после канонических испытаний. Не заблуждавшихся в вере и бывших просто раскольниками принимали без затруднений и они выражали радость тем более оживленную, что долго находились вне Церкви – настоящего отечества своего. Благодаря мерам, принятым императором, разделения прекратились и Церковь кафолическая явилась в своем единстве.

Сам Константин подавал пример благочестия всем христианам. Он приказал изменить изображение свое на монетах и пожелал быть изображаемым в положении молящегося;¹¹³ запретил ставить изваяния свои в языческих храмах; во дворце своем присутствовал при общих молитвах и при чтениях священного Писания. Особенным законом повелел праздновать дни Воскресные и Пятки, ради христианских таинств, совершавшихся в эти дни; воинам своим предоставил досуг праздновать их; воины же язычники также должны были молиться в Воскресенье и он сам сочинил для них молитву, которую они обязаны были вслух читать. Молитва следующая:

«Признаем только Тебя единого Бога, провозглашаем Тебя нашим Царем и призываем Тебя, как нашего покровителя. Милостью Твоей одержали мы победы и низложили врагов наших. Благодарим Тебя за полученные от Тебя щедроты и ожидаем новых в будущем. Молим Тебя и просим сохранить надолго в здравии нас, победоносного императора нашего Константина и его благочестивых детей.

Прежние орлы войска римского Константин заменил крестами.

Часто удалялся он в самые внутренние чертоги дворца своего и там, на коленах, обращался к Богу в продолжительных и усердных молитвах. В праздничные дни Константин подавал пример еще большего благочестия; для празднования Утрени Пасхальной приказывал иллюминовать весь город, в котором находился, а в самый день Праздника, от имени его, раздавали милостыню по всей империи.

Правители провинций, подражая императору, наблюдали, за соблюдением дней Воскресных; в эти дни храмы идольские оставались запертыми. Праздники мучеников, равным образом, проводились торжественно. Общественное соблюдение христианского поведения было главной заботой Константина и он был уверен, что Бог возложил на него это великое дело. Однажды окруженный епископами, в числе которых находился и Евсевий Кессарийский, он сказал им: «Вы епископами над всем, что происходит внутри Церкви, а я постановлен Богом епископом для дел внешних». Действительно, прибавляет Евсевий, он имел попечительность истинно епископскую, о содействии развитию духа религиозного.

Внимание его обращено было на языческие посвящения и все безнравственности, который язычники прикрывали видом богослужения, под названием мистерии. Такой государь, как Константин, не поколебался очистить общество от этих гнусностей и кровавых зрелищ, где люди умирали для развлечения зрителей, кровожадных даже в своих увеселениях.

Он благоприятствовал христианскому безбрачию отменой несправедливых законов языческих против не имевших детей, как будто сама природа не отказывала иногда в том людям самым нравственным. Он запретил евреям иметь невольниками христиан, потому, говорил он, что искупленные Господом не должны быть невольниками убийц Его.

Не довольствуясь поощрением и поддержкой всех учреждений христианских, могущих возродить общество, Константин старался сделать дом свой образцом для прочих. После дня, посвященного попечениям правительственным, часть ночи проводил он в молитве и составлении речей, которые любил произносить при публике. Он знал, что любопытство и ласкательство привлекут к нему более слушателей, нежели желание поучаться; но он знал также, что речи его принесут свои плоды, что другие пожелают ему подражать и что, наконец, последует некоторое благо для общества. Когда ему рукоплескали, то он замечал своим слушателям, что следует только помышлять о верховном Владыке на небесах. В беседах своих он старался, прежде всего, опровергать заблуждения языческие, потом переходил к Промыслу, всем управляющему, и к Богу единому, Который потребует от каждого отчета в делах его. Таким образом доходил он до строгих предупреждений, иногда прямо относившихся к его царедворцам, которые узнавали себя в картинах, им обрисованных, потупляли взоры и помышляли об исправлении. Любил он составлять и молитвы. Переводчики немедленно переводили их с латинского на греческий и распространяли по империи.

Такова общая картина, начертанная Евсевием, жизни Константина во время протекшее от основания Константинополя до тридцатого года его царствования (335). Храм Гроба Господня был окончен и Константин намеревался отправиться в Иерусалим праздновать тридцатилетие своего царствования с сыновьями своими Константином, Констанцием и Константом, которых сделал участниками управления империей.¹¹⁴

Но Прежде чем приступлено было к торжеству освящения храма Гроба Господня, Константин пожелал, чтобы в Церкви все прения утихли. Однако в Египте ариане и мелетиане продолжали упорствовать против Афанасия и распространять о нем клеветы. Обвинения эти сообщались императору Евсевием Никомидийским или приверженцами его при дворе, особенно же старались представить Афанасия причиной всех смут.

Чтобы положить тому конец, Константин созвал в Тир епископов Египта, Ливии, Азии и Европы.¹¹⁵ Сперва предполагали созвать собор в Кесарии. Ариане полагали, что суждение Афанасия приобретет более значения, если на соборе будет председательствовать епископ в учености которого и добродетелях никто не сомневается. Но Афанасий и православные епископы Египта отказались туда ехать.

Евсевий по справедливости казался им подозрительным по близким отношениям своим к епископу Никомидийскому и к прочим епископам, принимавшим сторону Ария. Когда же решено было, что собор будет в Тире, то Афанасий и епископы Египта также отказались ехать, узнав, что епископы, там находившиеся, были почти все их противники.

Константина о том предупредили и он немедленно написал собору,¹¹⁶ что он особенно препоручает ему восстановить согласие и если тот, которого следует судить, откажется явиться, то он отправит сановника принудить его к тому.

Афанасий понял, что отказ его только раздражит императора и даст повод врагам клеветать на него, а потому отправился в Тир с православными епископами Египта, в числе сорока девяти человек и среди которых находились два уважаемые исповедника веры, Пафнутий и Потамон, носившие на себе знаки мученичества, претерпенного ими в последнее гонение.¹¹⁷

Когда Афанасий явился на собор, то ему приказано было стоя отвечать на возводимые обвинения; прежде суда с ним обошлись как с обвиненным. Потамон ревностно восставал против такой несправедливости и, обратясь к Евсевию Кессарийскому, по-видимому председательствовавшему на соборе, сказал ему: «Как это ты, Евсевий, сидишь здесь, чтобы судить невинного Афанасия? возможно ли это? Скажи мне, разве ты не был со мной в темнице, во время гонения? Что касается меня, то я потерял глаз, а ты, по-видимому, остался цел и здоров? Как ты вышел оттуда, не совершив ничего противного совести»? Евсевий в ту же минуту встал и вышел, говоря: «Если осмеливаетесь обращаться с нами таким образом даже здесь, то как сомневаться, что ваши обвинители не говорят правды? Если вы здесь так нас терзаете, то чего не делаете у себя дома»? Можно полагать, что Евсевий нашел данный ему урок достаточным и что он отказался от председательства. Слова Патамона конечно послужили поводом к обвинению Евсевия, что он избежал мученичества только принесением жертвы идолам. Между тем как, под влиянием поразительного обращения к председателю, собрание разошлось, Пафнутий обратился к Максиму, недавнему преемнику Макария на престоле Иерусалимском, и сказал ему: «У меня такие же язвы, как и у тебя, мы оба потеряли по глазу за имя Иисуса Христа, поэтому я не могу вынести, что ты сидишь в совете нечестивых». Максим вышел вместе с ним и тогда Пафнутий рассказал ему все подробности заговора, составленного против Афанасия, и тем привлек его на сторону справедливости. Все епископы Египетские отвергли членов собора, явных противников Афанасия: Евсевия Никомидийского и Евсевия Кессарийского, Флаккилла, Наркисса, Феогниса, Мариса, Феодора, Патрофилла, Феофила, Македония, Георгия, Урзаса и Валенса. Два последние получат в истории этой слишком большую известность.

Однако этим дело не кончилось. Обвинителями против Афанасия допустили раскольников и еретиков. Из ста епископов, признававших Александрию матерью своих Церквей, ни один не предъявил жалобы, а между обвинителями не было ни одного православного. Еретики и раскольники обвиняли Афанасия в насилиях против них. Особенно шумели из-за какого-то Исхира, незаконно рукоположенного пресвитером Коллуфом, одним из духовных, возмутившимся некогда против святого Александра, и который определен был пресвитером в одну деревню. Афанасий уже доказал Константину, во время приезда своего в Никомидии, что этот Исхир не священник, и что нет церкви в той деревне, где он живет, что ему запрещено священнослужение, но что никогда не опрокидывали его алтаря, ни ломали его сосуда, как то утверждали обвинители.

Хотя обвинение это было совершенно отвергнуто, но на соборе Тирском его возобновили и, не взирая на данные объяснения, собрание избрало комиссию, составленную из самых враждебных Афанасию лиц, для проверки происходившего на месте. Так как хотели непременно признать Афанасия виновным, то принимали в свидетели только обвинителей и умышленно не обращали внимания на очевидность, возникавшую даже из их враждебных показаний, вследствие обнаруживавшихся в них противоречий.

Пока комиссия производила следствие в Египте, в Тире взведено было на Афанасия обвинение в безнравственности. На собор явилась девушка и, оплакивая свое несчастье, сказала, что она лишена невинности епископом Александрийским. Нисколько не смутившись, Афанасий подал знак пресвитеру своему Тимофею, который, с важностью выступив вперед, сказал девице: «Как можешь ты утверждать, что я жил в твоем доме и тебя обесчестил»? – Да, отвечала женщина, поднявши руку, это ты обесчестил меня, и принялась рассказывать обстоятельства преступления, жертвой которого она сделалась.

Видя, что эта несчастная даже не знает Афанасия, которого хотела обвинить, многие из отцов рассмеялись, но те, которые вывели ее на сцену, стыдясь за свой бесчестный поступок, приказали ее выгнать из собрания. Тщетно Афанасий требовал, чтобы ее задержали и расспросили о сообщниках, на это справедливое требование не было обращено внимание, и только постарались, чтобы об этом не было упомянуто в протоколе заседания.

Еретиков ожидала новая неудача. Мелетиане обвиняли Афанасия в убийстве Арсения, одного из епископов их, и в том, что он, отрезав его руку, употребляет ее для чар. Они утверждали, что наконец достали эту руку и показывали ее, как улику против Афанасия. Когда обвинение в том заявлено было Константину в Никомидии, то Афанасию удалось доказать, что Арсений жив и император на обвинение это не обратил более внимания. Но мелетиане и ариане снова задержали Арсения, укрывали его, и вот почему они снова возобновили против Афанасия прежнее обвинение в убийстве и показывали знаменитую руку, служившую чарованием. Но Арсению надоела роль, которую его заставляли разыгрывать; он ушел из того места, куда его заперли, и тайно прибыл в Тир. Представитель императора Археелай, узнав о том, приказал его строго стеречь и предуведомил о том Афанасия.

Когда ариане снова предъявили на суд чародейственную руку и стали обвинять Афанасия в убийстве, то он спросил: есть ли в собрании члены, знавшие лично Арсения? Многие сказали, что знают его очень хорошо. Тогда ввели мнимо-умершего в собрание и прежние знакомые его узнали. Афанасий, приподнимая попеременно обе стороны мантии Арсения, сказал: «Вы видите, что у Арсения обе руки целы; вероятно Бог не даровала, ему более; пусть обвиняющие меня скажут, где была третья, у них находящаяся, или пусть собрание сделает розыскание откуда она».

Некоторые из членов воскликнули: Афанасий чародей, он отуманивает глаза своими чарами; но глава мелетиан Иоанн, преемник Мелетия, воспользовался смятением и ускользнул из собрания; ему не хотелось, чтобы его спросили о руке, конечно он знал, откуда она.

Враги Афанасия, вместо того чтобы покориться очевидности, решились погубить его; но Археелай исторгнул его из рук их и посадил на корабль, отправлявшийся в Константинополь.

Комиссия, которой поручено было проверить на месте обвинение против Афанасия относительно Исхира, отказалась выслушать отзыв православных, единогласно протестовавших против ее действий и доказывавших, что она только старается найти Афанасия виновным. Когда же комиссия возвратилась в Тир, то собор признал следствие её верным, низложил Афанасия и уведомил о том императора. Большинство православных епископов удалилось после отъезда Афанасия, а оставшиеся отказались подписать определение. Среди их находился Маркелл епископ Анкирский, рвением своим к защите епископа Александрийского возбудивший против себя ненависть ариан.

Еще прежде Маркелл вступал с ними в борьбу, написав сочинение, направленное против одного философа, последователя идей арианских. Евсевий Кессарийский опровергал это сочинение, как еретическое. Эта прежняя его полемика и преданность Афанасию во время собора Тирского указывали на Маркелла как на противника, опасного для партии арианской.

Константин, не видав еще Афанасия и не получив протоколов собрания Тирского, послал епископам повеление отправиться в Иерусалим на освящение Храма святого Гроба. Видя упорное разделение между епископами, сам он отказался от намерения отправиться в Иерусалим, подобно тому как, в самом начала распрей арианских отказался от посещения Александрии, чтобы не быть свидетелем смятений, волновавших эту Церковь.

Епископы отправились из Тира в Иерусалим, где уже собралось много других епископов.¹¹⁸ Македония прислала туда епископа первенствующего своего престола; представителями Паннонии и Мизии были самые знаменитые из молодых; там находился святой епископ из Персии, украшение этой Церкви и отличавшийся как ученостью, так и добродетелями; – были там самые знаменитые из епископов Киликии и Каппадокии. Сирия, Месопотамия, Финикия, Аравия, Палестина, Ливия и Фиваида прислали туда большое число своих епископов. Бесчисленное множество верующих стеклось туда из всех провинций. Император прислал сановников, для пособия в нуждах богомольцев; начальником их был Мариан, ревностный христианин, бывший исповедником во время гонений. Некоторые из епископов совершали общественные богослужения, другие проповедовали верующим о Спасителе, прославляя смерть Его и воскресение, или объясняли богословские вопросы, занимавшее умы многих. Некоторые объясняли священное Писание, толкуя его таинственный смысл, другие же, по недостатку красноречия и учености, довольствовались приношением Богу таинственной и бескровной жертвы о мире всего мира, за Церковь Божию, за императора, виновника стольких благ, и за благочестивейших детей его.

Среди проповедников преимущественно отличался Евсевий Кессарийский, ученость которого известна была всей Церкви. Он объяснял таинства христианские, напоминаемые освящением великолепного храма, воздвигнутого Константином, и прообразования того находил в книгах ветхого Завета.

Ученый писатель находил, что храм Гроба Господня заслуживает отдельного творения; составили оное и поднес императору вместе с похвальным словом, произнесенным, по случаю тридцатилетия его царствования.

Освящение храма Гроба Господня сделалось торжественным праздником Церкви Иерусалимской; оно обратилось в ежегодное её торжество¹¹⁹ и множество богомольцев стекается на этот день (13 сент.) в святой град.

Епископы арианские, собравшиеся в Иерусалиме, образовали из себя собор и торжественно приняли в общение Ария и Евзоя, под предлогом исполнения воли императора.¹²⁰ Но пока они таким образом выказывали свою поддержку ереси, Афанасий прибыл в Константинополь и донес о происках, которых он был жертвой. После освящения храма Гроба Господня, многие из епископов возвратились к Церквам своим. Арий и Евзой отправились в Александрию, но православные не хотели иметь с ними общения. Епископы, продлившие пребывание свое в Иерусалиме, получили там рескрипт от императора, призывавшей в Константинополь тех из них, которые участвовали в соборе Тирском. Вот сокращение рескрипта:

«Константин победоносный, величайший, Августейший, епископам собиравшимся в Тире:

«Неизвестно мне, что сделано было на вашем соборе, среди шума и прений; но мне кажется, что в этих препирательствах истина должна была потерпеть; что вы недостаточно заботились о правде и не размышляли о том, что благоугодно Богу. Но божественное Провидение откроет все зло этих совещаний, чтобы его рассеять и поставить Нас в возможность знать поступали ли вы по истине или судили по ненависти к кому-нибудь. А потому, вы должны немедленно поспешить сюда и лично объяснить Нам, что вами было сделано. Вы поймете почему я так пишу вам и зачем вызываю к себе, когда узнаете что здесь случилось. Когда я прогуливался верхом в любезной моей отчине, получившей от меня название Константинополя, вдруг предстал предо мной епископ Афанасий в сопровождение других духовных лиц и столь неожиданно, что привел меня в изумление. Бог свидетель, что сначала я не узнал его, и принужден был спросить кто он такой и какое получил оскорбление. Я не имел с ним никаких объяснений и даже не принял его. Когда он стал просить выслушать его, то я отказал ему и даже готов был приказать выслать его из места моего пребывания, но он просил, по крайней мере, вытребовать сюда вас; он просил об этом с большой самоуверенностью и с целью, как говорил, в присутствии вашем, изложить понесенные от вас оскорбления. В требовании, столь справедливому я не мог отказать ему и немедленно написал вам, чтобы все епископы, участвовавшие в соборе Тирском безотлагательно явились бы ко мне для доказательства, что определение сделанное вами справедливо. Бог избрал меня орудием для водворения мира в империи и распространению Своего имени между варварами, которые до сей поры о Нем не слыхали. Варвары эти могли бы послужить нам примером, нам, которые хвалимся исповеданием закона Божия, но его не исполняем. Приезжайте поспешнее сюда и будьте уверены, что я имею ввиду только цель заставить соблюдать закон Божий».

Этот рескрипт возбудил в членах собора Тирского большие опасения.¹²¹ Большая часть из них не рассудили ехать в Константинополь. Но Евсевий Никомидийский, Евсевий Кессарийский, Феогнис, Марис, Патрофил, Урзас и Валенс отправились туда. Хорошо зная, что в присутствии императора уже невозможно будет возобновлять против Афанасия обвинение ни относительно чаши и алтаря Исхира, ни относительно убиения Арсения, потому что сам Константин оправдал Афанасия по этим вопросам еще в Никомидии, они изобрели новое обвинение. По прибытии в Константинополь, они представились императору и стали обвинять Афанасия в угрозах воспрепятствовать доставке хлеба из Египта в Константинополь. Мы имеем, говорили они, в доказательство свидетельство о том пяти епископов: Адаманта, Анубия, Арбефия, Агафаммона и Петра.

Обвинение было тем важнее, что Константинополь для продовольствия своего рассчитывал только на хлеб из Египта и что замедление прихода кораблей уже производило возмущения. Обвинение, направленное против Афанасия,¹²² основывалось на факте, служившем совершенно к чести его. Он роздал неимущим хлеб, купленный для них Константином, и понес при этом только труды. Благотворительность его доставила врагам его предлог представить его скупщиком хлеба, назначенного в Константинополь. Афанасий спросил только, каким образом он, бедный и не имеющий власти, мог сделать то, в чем его обвиняют; но Евсевий Никомидийский утверждал, что Афанасий довольно богат и влиятелен, чтобы делать в Александрии все, что захочет. Константин, конечно, не поверил обвинению направленному против Афанасия, но рассудил, что для восстановления мира следует удалить его не только из Александрии, по и с Востока; а потому послал его в Трир, в Верхней Бельгии. Арианам хотелось, чтобы определение их о низложении Афанасия было утверждено и чтобы в Церкви Александрийской избран был другой епископ; но Константин отвергнул все их домогательства не дозволив избирать ему преемника. Таким образом определение собора Тирского сочлось как бы несостоявшимся, а ссылка Афанасия была только мерой простой предосторожности против смут, волновавших Восток. Намерение Константина было, по прекращении смут, возвратить Афанасия к его Церкви.¹²³

Афанасий нашел в Трире святого епископа Максимина, принявшего его как мученика за истину. Пребывание его на Западе, естественным образом, должно было обратить там особенное. внимание на заблуждения арианские, и с этого-то именно времени Церкви западные приняли более прямое участие в прениях. Осия, депутаты епископа Римского на Соборе Никейском и епископы западные, участвовавшие в этом великом собрании, конечно сообщили Церквам своим о сущности этих прений, но не представлялось случая ими заниматься, потому что одновременно стали известны и ересь и её осуждение. Но когда узнали, что Арий нашел себе на Востоке защитников, не взирая на анафему его поразившую, то поняли, что Запад обязан возвысить голос свой и принять сторону Афанасия, защитника православия.

Особенно в Галлии приняли сторону православия и мы вскоре увидим, как великие святители этой Церкви, каковы Фебадий Агепский и Илларий Поатиерский, посвятили свое красноречие и деятельность на защиту здравого вероучения.

Ссылка Афанасия была торжеством для Евсевия Никомидийского и друзей его. Епископ этот считал себя довольно сильным, чтобы принудить святого Александра Константинопольского принять Ария в свое общение.

После собора в Иерусалиме еретик отправился в Александрию, где возбудил большие смуты. Константин вызвал его в Константинополь, чтобы потребовать отчета в поведении.¹²⁴ Арий прибыл и нашел там Евсевия Никомидийского и других своих сообщников. Как только он явился, Церковь разделилась на две парии; одна отстаивала веру Никейскую, другая приняла сторону Ария. Епископа святого Александра озабочивало происходившее, тем более что он слышал угрозы Евсевия, что его сместят, если не будет в общении с Арием. Озабочивала же его не столько эта угроза, сколько опасение за здравое вероучение. Он сам присутствовал на Соборе Никейском, чистосердечно и верно принял провозглашенное там вероучение. Не прибегая для защиты его к изворотам диалектики, он обратился к Богу и решился преклонить Его постом и молитвой. Он заключился в Церкви именуемой Ирини (мир) приблизился к престолу, и повергся ниц перед ним, слезно умоляя Бога – принять в свою десницу дело веры. В продолжении нескольких дней и ночей он непрестанно взывал к Богу: «Если вероучение Ариево должно восторжествовать и признано быть истинным, то возьми меня от мира сего; если же вера, которую исповедую, истинна, накажи Ария за его нечестие».

Пока Александр молился, при дворе суетились. Император потребовал Ария и спросил его, признает ли он определения Никейские. Арий не колеблясь отвечал, что признает и подписал объявление о том с полной готовностью. Император пожелал знать, нет ли какого притворства в его заявлении, и тот поклялся, что нет никакого. Тогда Константин призвав Александра повелел ему принять Ария в общение. Это было в субботу, Арий надеялся на другой день вступить в церковь со всеми верующими.

По выходе Ария из дворца, приверженцы его с торжеством повели его по городу. В форуме Константина, он почувствовал ужасную боль в животе и спросил нет ли тут по близости отхожего места. Ему указали за форумом, и он вошел туда. Внезапно схватила его ужасная боль, из него вышло множество крови и несколько времени спустя его нашли мертвым.

На смерть эту смотрели как на кару Божию. Содрогались этим не только в Константинополе, но во всем мире. Друзья Евсевия Никомидийского поражены были ужасом, а Константин увидел в том новое побуждение для сильной привязанности к вере Никейской.

По смерти Ария, епископы-евсевиане не долго оставались в Константинополе. Они составили между собой что-то вроде собора, на котором низложили Маркелла, епископа Анкирского.

Епископ Маркелл¹²⁵ находился на соборе в Иерусалиме, где его упрекали в важных заблуждениях. Он обнародовал книгу, написанную им против некоего ритора, по имени Астерия, ходившего по городам Сирии и читавшего книгу, в которой проповедовалось учение Ария. Астерий считал себя большим богословом и достойным епископства, но так как он во время гонений приносил жертву идолам, то и не мог этого никак достигнуть. Маркелл Анкирский написал книгу против Астерия; но, как утверждает Сократ, желая его опровергнуть, впал в противоположное заблуждение и не страшился утверждать, что Христос был такой же человек, как и прочие.

Епископы собора Иерусалимского не занялись Астерием, как человеком, не принадлежавшим к священству, но потребовали отчета от Маркелла, за книгу им написанную. Вероятно вопрос этот поднял преимущественно Евсевий Кессарийский, который в сочинении Маркелла нашел такие заблуждения, что для опровержения их составил два творения. Епископ Анкирский был уличен в распространении учения Павла Самосатского, и обещал сжечь книгу свою; но, прежде исполнения обещания своего, воспользовался смятением, в каком находился собор по получении рескрипта императорского, призывавшего его в Константинополь, и скрылся. В Константинополе, евсевианские епископы снова взялись за это дело, осудили епископа Анкирского, низложили его и рукоположили на место его Василия.

Действительно ли Маркелл излагал учение, в котором его упрекали? В последствии он отрицал это и был восстановлен; но если судить о книге его по опровержению, написанному против неё Евсевием Кессарийским, то он был не безупречным. Ученый епископ упрекает Маркелла, во-первых, в чувстве зависти и в приемах полемики, весьма неприличных.¹²⁶ Затем, с большой точностью излагая православное вероучение о Святой Троице, он опровергает заблуждение Савеллия, допускавшего в Святой Троице только одну ипостась, постепенно проявляющуюся под именованиями Отца, Сына и Святого Духа. Если бы учение Савеллия было справедливо, то Иисус Христос был бы тем же лицом как Отец; но так как Евангелие ясно отличает Его от Отца, то из сего следует, что Он был только простым человеком. Таким образом, эта последняя ересь Павла Самосатского была только логическим выводом из ереси Савеллиевой.

Евсевий упрекает Маркелла в обеих этих ересях. Но прежде чем приступил к доказательствам заблуждений Маркелловых, он утверждает, что противник его грубо ошибается, приводя тексты священного Писания,¹²⁷ и что он увлекается тщеславием и желанием казаться ученым, приводя цитаты из писателей светских, которые не могут нисколько объяснить излагаемого им учения веры.¹²⁸

Другой упрек Евсевия состоит в том, что Маркелл нападает не только на Астерия, но и на достойнейших епископов, каковы Великий Евсевий (Никомидийский), Павлин Тирский, ставший епископом» Антиохии, а также на Оригена, который не может защищаться, потому что давно уже умер, на Наркисса Нерониадского и наконец на другого Евсевия. Так называет епископ Кессарийский самого себя.¹²⁹ Изречениями, заимствованными из книги Маркелловой, доказывает, что он увлекается страстью, говоря о своих противниках и приписывает Оригену учения, которых этот великий муж не мог преподавать. Из одного места его книги заметно, что Маркелл не признавал Оригена достаточно сведущим в священном Писании, когда он писал книгу свою о Началах. Должно сознаться, что упрек Оригену в невежестве со стороны епископа Анкирского, по крайней мере, очень странен.

Евсевий упрекает противника своего в том, что он недобросовестно приводит некоторые изречения его самого, Евсевия Никомидийского, Павлина и Наркисса, с целью приписывать им мнения, которых они никогда не держались. Конечно в приводимых Евсевием страницах заметно много желчи и преувеличений.

Во второй книге своей Евсевий излагает учение Маркеллово, сводя оное к следующим четырем заблуждениям:

1-ое. Он учил, что Сына Божия, прежде рождества Его от Девы Марии, не было и что Он до того времени не существовал¹³⁰

2-ое. Относительно Слова то, что он смешивает Его со Отцом и Духом Святым, допуская в Боге одну только сущность, без различия лиц.¹³¹

3-е. Относительно плоти Христовой, воспринятой Словом, он учит, что ее следует отделять от самого Слова, до того, что в Иисусе Христе остается только действительное лицо человеческое.¹³²

4-е. О конце царства и плоти Христовой он учил, что царствование Его вечно не будет, но окончится, когда Он достигнет определенной цели; что плоть Христова не будет в вечности соединена со Словом, но уничтожится.¹³³

Евсевий подтверждает эти четыре пункта подлинными извлечениями из книги Маркелла. Усиливались истолковать эти извлечения в смысле православном; но нам кажется достоверным, что Маркелл действительно учил заблуждениям, в которых Евсевий его упрекает. В этом согласуемся мы с такими мужами, как святой Василий Кессарийский, святой Иоанн Златоуст, св. Илларий Пиктавийский и даже святой Афанасий, хотя Маркелл был ревностным его приверженцем.

Евсевий Кессарийский направил против Маркелла Анкирского и свои три книги О богословии церковном. После упреков противнику своему, что учит тому же, чему учил Савеллий, он излагает истинное вероучение Церкви, и вот как он выражается о Сыне.

«Церковь учит, что только един есть Бог Всемогущий, Который есть также и Отец, Отец единого Христа; но Господь, Творец всяческих и Бог. Она признает также единым Сыном Божиим Того, Который родился от Отца прежде всех веков. Бытия Его она не смешивает со Отцом, но верует, что Он Сам в Себе есть и будет со Отцом истинным Сыном, будучи Богом от Бога, светом от света, жизнью от жизни, рожденным от Отца неизглаголанно, неисповедимо, совершенно неведомо, непостижимо, на спасение всех. Его бытие не походит на бытие других, и живет Он не той жизнью, как существа Им сотворенные. Он единый рожденный от Отца единого Он есть сама жизнь.»¹³⁴

Заметно, до какой степени Евсевий старался не впасть в заблуждение Савеллия, который сливал (в смысле, соединял) бытие Сына и Отца, что привело его к одноличности в Божестве и к отрицанию Троичности. Понятно, что люди поверхностные легко смешивали бытие с сущностью и, ратуя за единство сущности во Отце и Сыне, выраженное словом единосущный, употребляли выражения необдуманные, по которым им и можно было приписывать ересь Савеллиеву.

Евсевий, в своем изложении верования Церкви, не употребил слова единосущный, но ясно, что это не представляет никакого повода приписывать ему заблуждений Ария. По учению своему он был православен; но он виновен в том, что в прениях был на стороне Евсевия Никомидийского и дал себя обмануть льстивыми ответами Ария. Читая его творения чувствуешь, что он всего более опасался малейшей погрешности в догмате о Святой Троице, на котором основано Христианство.

Когда ему приходилось отвечать на вопрос о предвечном рождении Сына, то он говорил, что это таинство непостижимо для нашего ограниченного разума.¹³⁵

В трех книгах О богословии церковном Евсевий делает дополнения к своим двум книгам против Маркелла. Он приводит множество мест в доказательство заблуждений, в которых упрекал своего противника, и который все сводятся на две ереси: Савеллия и Павла Самосатского, истекающие одна из другой, как мы уже объяснили, не взирая на видимое между ними противоречие.

Мы не будем входить в подробности этих рассуждений, а скажем только, что Евсевий еще яснее, нежели в первом своем творении, доказывает в книгах о Богословии, что Маркелл употреблял выражения, благоприятствующие самым пагубным ересям. Ученый епископ Кесарии, в этом творении, особенно заботился опровергнуть савеллианство, казавшееся ему главной в то время опасности для Церкви. Под влиянием этих опасений, он написал свою книгу О вере против Савеллия, и издал несколько других трактатов о Боге, рассматриваемом в Его духовной и невидимой сущности. Он опасался, чтобы, рассуждая о предвечном рождении Сына, не стали ошибочно принимать это рождение за истечение некоторой части божественной сущности.

Только случайно и изредка старые дружеские связи могли отрывать Евсевия от его ученых занятий и вовлекать в прения, столь гибельно волновавшие тогда Церковь.

Понятно, что в виду заблуждений, в каких упрекался Маркелл и пламенных нападок его на главных покровителей Ария, епископы эти обвинили его на соборе Иерусалимском и низложили на Константинопольском. Впрочем, впоследствии мы увидим, что он был несколько раз низлагаем и восстановляем.

Константин оставил Константинополь вскоре после того, как епископы держали там собор (336). Он царствовал уже тридцать два года и, имея от роду шестьдесят лет, пользовался постоянно хорошим здоровьем и такими силами, что мог заниматься всякими военными упражнениями.¹³⁶

Шестидесяти лет, он заболел и не получив облегчения на теплых водах Константинопольских, приказал перевезти себя в Еленополис.¹³⁷ По приезде туда, он долго молился в храме мучеников, и чувствуя, что последний час его приближается, решил, что настало время загладить все грехи, соделанные им в жизни. По словами Евсевия, он твердо веровал, что всякая вина его, в какую впадал по человеческой природе своей, будет изглажена действием таинственных словес и спасительной купели. Проникнутый этим убеждением, он повергся ниц пред Богом, исповедал грехи свои в той же церкви, смиренно моля Бога о прощении. Там-то он удостоился сначала возложения рук, совершенного при торжественном богослужении.

Отсюда он направился в предместья Никомидии и собрав епископов, обратился к ним со следующими словами: «Настало время, которого я сильно желал, когда пламенные, живейшие желания мои исполнятся получением спасения о Господе. Вот время, когда и я также должен принять печать бессмертия и спасения. Прежде я имел намерение получить то и другое на Иордане, где Спаситель благоволил креститься, чтобы послужить нам примером, но Бог, лучше знающий, что мне на пользу, соизволяет допустить, чтобы последовало это здесь. А потому более не колеблюсь: если Богу, владыке моей жизни и смерти, угодно, чтобы я жил долее, то решаюсь принадлежать к народу Божию, буду участвовать в общественных молениях Церкви и обещаюсь возложить на себя правила жизни богоугодной».

После этих слов, епископы приступили торжественно к совершению обрядов и божественных таинств, после которых Константин участвовал в причащении. Таким образом, говорит Евсевий, первый из императоров римских был возрожден свидетельством Христовым. Запечатленный божественной печатью, он восчуствовал великую радость духовную и просветлел. Вера, возрастившаяся в нем, была для души его источником утешения, и он приходил в изумление от ощущаемой им силы божественной. По совершении всех таинств, Константина облеченного в одеяние изумительной белизны положили па белое же ложе. С того времени он не хотел более касаться императорской багряницы.

Помолившись громко¹³⁸ он добавил; «теперь я вполне счастлив, достоин бессмертия и обладаю светом божественным». Он оплакивал несчастие лишающих себя благ духовных. Сановники окружали его, рыдая и желая ему долгоденствия; но он отвечал им, что настало время отойти ему к Богу и что он отходит с радостью. Скончался он в день Пятидесятницы, около полудня. Едва только распространилась весть о смерти Константина – царедворцы, войско и весь народ выразили глубочайшую скорбь; все понимали, чего лишилась в нем империя. Тело Константина, положенное в золотом гробе и покрытое императорской багряницей, было перенесено воинами из Никомидии в Константинополь и выставлено во дворце, окруженное всеми императорскими регалиями и множеством ярко горящих светильников. В продолжении нескольких дней высшие военачальники воздавали ему воинские почести как бы живому, а сановники гражданские знаки своего уважения. В память великого императора все части войска единодушно провозгласили Августами его трех сыновей и поклялись не признавать других государей.

Рим, подобно остальным частям империи, был в трауре, общественные здания и зрелища были закрыты; все единогласно воздавали справедливость великому мужу, которого лишились; просили, чтобы тело его было принесено в Рим и единогласно провозгласили сыновей его Августами.

Константин прибыл первым к смертным останкам Отца своего и приказал торжественно погребсти его в церкви Апостолов, в Константинополе. Духовенство и народ рыдая молили Бога о упокоении души императора и приносили за него бескровную жертву.¹³⁹

Церковь православная причла императора Константина к лику святых, удостаиваемых общественного почитания и справедливо признала его истинным Апостолом Христовым, наименовав Равноапостольным. Действительно, взирая на примерную его благочестивую ревность, множество язычников, оставив идолопоклонство, приняли христианскую веру. Он не преследовал приверженцев идолопоклонства; но так как между мистериями языческого их богослужения многие были школами разврата и не заслуживали пощады; то, из уважения к нравственности и общественному благу, он принужден был их уничтожить. В уверенности, что Христианство послужит основанием возрождения мира, он должен был стараться, что он и делал, о его распространении. Он не смешивал Церкви с Государством, но покровительствовал Церкви, как учреждению общественному, способному возвысить нравственность в народе и распространить здравые понятия об истине и добре.¹⁴⁰

Константин не только старался о распространении Христианства в Римской империи, но и содействовал учреждению Церкви в Грузии. Царство это, лежащее между верхней Арменией к югу и Кавказскими горами к северу, населено было колонией Иверийцев, народом того же происхождения как в Испании.¹⁴¹ Богу угодно было, чтобы благочестивая христианка захвачена была и уведена в неволю этим народом. Она продолжала и в неволе святую жизнь, какую вела до тех пор, соединяя с высоким целомудрием пост и непрестанную молитву. Иверийцев приводило это в изумление и они спрашивали у христианки объяснений касательно её образа жизни: «я служу таким образом, отвечала она, Христу, моему Богу». Это имя было им совершенно не известно.

Богом определено было, посредством христианской пленницы, обратить весь народ к истинам Евангельским и Он послал ей дар чудотворений. Заболело одно дитя и его носили, по обычаям страны, к разным женщинам, спрашивая у них средства помочь ему; между прочими принесли его и к христианской пленнице. Она положила его на рогожу, которая служила ей вместо постели, и сказала: «я не знаю никакого врачества человеческого; но Иисус Христос, Бог, которому я покланяюсь и который исцелил множество болящих, может исцелить и его». Она стала молиться и возвратила ребенка совершенно здоровым.

Это чудо возбудило много толков и дошло до сведения царицы, которая сама, спустя несколько времени, заболела. Она велела пригласить христианскую пленницу, но та, по смирению своему, отказалась идти во дворец. Тогда царица приказала отнести себя в жилище благочестивой женщины, которая помолилась о ней и испросила ей немедленное выздоровление: «Иисус Христос исцелил Тебя, сказала она, призывай Его, Он есть истинный Бог, дарующий могущество царям и жизнь всем человекам».

Царица убеждала мужа своего оставить идолов и покланяться истинному Богу, её исцелившему. Тот колебался. Но однажды он был окружен таким мраком, что никак не мог отыскать дороги к городу. Тогда он вспомнил Христа, о котором ему говорили, и обещал признать его Богом, если избавится от опасности, в которой находился. Немедленно облистал свет. По возвращении своем в город, царь призвал христианскую пленницу, которая поучала его истинам веры, как только могла, убедила царя построить церковь, подобную тем, какие строятся Римлянами.

Постройка была немедленно начата; но когда стали ставить колонны, то третью никак не могли сдвинуть с места. Благочестивая пленница провела ночь в молитве, и утром когда царь пришел посмотреть на колонну, то нашел её прямо висящей на воздухе и видел, как она опустилась и стала на приготовленное для неё место. Это новое чудо произвело удивительное впечатление на народ, и он пожелал просветиться познанием истинного Бога. Царь проповедовал мужчинам, царица поучала женщин и, по совету пленницы, отправили посольство к Константину просить у него епископа и священников для устройства новой Церкви. Константин немедленно послал их и радовался обращению Иверийцев более, нежели присоединению нового народа к своей империи.¹⁴²

В то же время была просвещена верой Абиссиния, принадлежавшая к тем обширным южным странам, которые Греки и Римляне называли Индией, заселенным народами различного происхождения и языка. Многие из Апостолов, как Матвей, Фома и Варфоломей, проповедовали Евангелие различным племенам Индии, и Пантен нашел там следы этого первоначального благовестия; но народы абиссинские еще не слышали о Иисусе Христе до начала IV столетия. Некоторые сношения существовали между ними и Римлянами, но они прекратились, когда философ из Тира, по имени Мероний, предпринял посещение этих стран. Он вывез с собой двух юношей из своего семейства, которых воспитывал, называвшихся Эдезием и Фрументом.¹⁴³ Мероний, посетивши эти страны, возвращался в Тир, когда корабль его пристал за продовольствием к негостеприимному городу. На корабль сделано было нападение и все пассажиры перебиты, кроме Эдезия и Фрумента, которых нашли под деревом с книгами в руках. Сжалились над их юностью и отвели к царю, взявшему их себе в услужение. Эдезий сделался его виночерпием, а Фрумент письмоводителем.

Царь спустя нисколько лет умер, оставив малолетнего сына. Перед смертью своей он освободил Эдезия и Фрумента, но царица убедила их остаться служить сыну, пока он не сделается способным царствовать без руководства других. Они согласились и приобрели во время этого царствования большое влияние. Когда же царь, по совершеннолетии, принял бразды правления, то дозволил им возвратиться в отечество. Эдезий отправился в Тир, а Фрумент направился в Александрию, чтобы сообщить епископу о возможности просветить Абиссинию светом евангельским.

Во время пребывания своего в Абиссинии Фрумент сильно заботился о просвещении страны сей Христианской верой. Он отыскивал христиан между Римлянами, приезжавшими по торговым делам в эти отдаленные страны, соединял их, преподавал истины Евангельские некоторым из туземцев и образовал несколько небольших общин, члены которых собирались вместе на молитву.

В Александрии нашел он великого святителя Афанасия, рассказал ему все, что делал в Абиссинии и просил его избрать епископа, способного продолжать начатое им дело и учредить истинную Церковь из собранных им общин. Афанасий созвал несколько епископов и с ними, выслушав рассказы Фрумента, сказал: «Кого найдем мы, имеющего дух Божий как ты, и кто может соделать такие великие дела?» Рукоположив его епископом, он приказал ему возвратиться в страны, из которых, по благодати Божией, прибыл. Фрумент повиновался, воротился в Абиссинию, обратил большую часть язычников проповедью своей и чудесами, построил церкви и считался апостолом этой страны.¹⁴⁴

Мы уже упоминали, каким образом Евангелие снова проповедано было Армянам. Нужно предполагать, что Христианство из Армении перешло в Персию.¹⁴⁵ Оно сделало там быстрые успехи и вскоре в стране этой образовались Церкви, устроенные иерархически.¹⁴⁶ Но маги, составлявшие в Персии касту священническую, встревожась успехами новой веры, соединились с евреями прирожденными врагами Евангелия, жившими в Персии в большом числе и влиятельными.

Во главе Церкви христианской в Персии был Симеон, имевший титул епископа Селевкии и Ктесифонта. Маги и евреи оклеветали его пред Сапором, бывшим тогда царем Персидским, уверив его, что епископ христианский друг императора Римского и сообщает ему тайны страны их.

Сапор, обманутый клеветами, начал с того, что обложил христиан огромными налогами, которых большая часть из них не могли уплачивать, потому что отказались от имений своих, и жили в нищете. Сборщикам повелено было подвергать их всевозможным притеснениям, чтобы только отвратить от веры. Когда насилия эти оказались безуспешными, то Сапор повелел обезглавить всех членов клира, разрушить церкви, отобрав в казну сосуды и все вещи богослужебные. Он потребовал Симеона к себе, обвиняя его в измене отечеству и вере своих предков.

Тогда маги, с помощью евреев, устремились на церкви, схватили Симеона, обременили его цепями и привели к царю. Симеон отверг все предложения, пренебрег всеми угрозами и был ввержен в темницу. При выходе из дворца он увидал старинного друга своего Усфазада, приветствующего его, но отвратился от него с негодованием. Усфазад, управитель дворца и старый наставник Сапора, устрашась гонения, изменил вере. Симеон знал это, и потому увидев отступника, выразил негодование. Усфазад, пораженный этим, воскликнул: «Горе мне несчастному! Что же будет мне от Бога, Которому изменил, если старинный друг мой Симеон так со мной обращается и удалился от меня, не сказав мне ни слова,!» Он рыдал и предавался всем ужасам скорби. Царя уведомили о том и он спросил его о причине печали. Усфазад не скрыл её от царя и мужественно исповедал веру, от которой, по-видимому отрекся. Сапор старался преклонить его ласками, но видя все усилия свои тщетными, приказал обезглавить почтенного старца. Усфазад просил, как последней милости, чтобы, когда поведут его на казнь, ему предшествовал бы вестник и громогласно кричал, что он осужден не за нарушение обязанностей своих к царю, но за то, что христианин. Просьба его была исполнена; он мужественно шел на казнь и умер за веру, а Симеон, узнав о том в темнице своей, воздал хвалу Богу.

Настала очередь святителя, его повели на казнь и с ним сто человек христиан. Он убеждал их всех мужественно умереть и затем сам был обезглавлен. Среди этих мучеников отличались Авделай и Анания, два престарелые пресвитера, помогавшие Симеону в церковном управлении. Так как Анания перед смертью трепетал, то Фузик, начальник художников царских, сказал ему: «Старик зажмурь на минуту глаза и крепись, через мгновенье ты увидишь свет Христов». Так как один из доносчиков слышал это, то Фузика отвели к царю. Мужественный христианин отвечал тирану столь твердо, что был осужден на казнь более жестокую, чем другие. Палачи пронзили ему горло и чрез это отверстье вытащили язык. Дочь его, дева, посвятившая себя Богу, по доносу в то же время мужественно претерпела мученичество вместе с отцом своим.

Год спустя Сапор обнародовал эдикт, объявляющий гонение на христиан по всему царству. В силу этого эдикта, всех признавших себя христианами следовало предавать смерти. Маги и евреи стали отыскивать скрывающихся и сделались на них доносчиками. Великое множество христиан положили живот свой за веру; даже царский дворец окровавился и любимый евнух его, Азат, был предан казни; но смерть эта для самого царя была столь чувствительна, что он повелел на будущее время наказывать смертью только учителей веры христианской.

Прежде еще, в истории, встречали евреев во главе самых яростных гонителей христиан. Повсюду, где только находили поддержку, они превращались в доносчиков и в палачей своих противников. Это важный факт, который серьезная история должна непременно принять во внимание, потому что он послужит объяснением последующих событий.

Вскоре заболела жена Сапора, а евреи были столь низки и жестоки, что стали обвинять многих христианок, будто бы они произвели эту болезнь своими волшебствами. Среди обвиняемых находилась девица Тарбула, сестра епископа Симеона; служанка Тарбулы также девственница и сестра её, бывшая прежде замужем, но по смерти мужа своего хранившая церковное безбрачие. Евреи утверждали, что, в отмщение за смерть Симеона, они околдовали царицу. Царица была еврейкой и поверила, что учители её веры говорят правду. Вследствие того маги привлекли святых жен к суду; их привязали за голову и за ноги к двум столбам и перепилили на-двое. Для избавления от чар, под влиянием которых будто бы страдала, царица должна была пройти между распиленными трупами.

Перед казнью один из магов, обольщенный красотой Тарбулы, предложил ей отдаться ему, обещая избавить ее с подругами от смерти. Благочестивая дева, с негодованием отвергла его предложение, предпочитая смерть за веру и девство. Так как Сапор повелел преследовать только пастырей христианских, то маги стали отыскивать по всей стране епископов и пресвитеров, но особенно в провинции Адиабене, населенной христианами и смежной с империей Римской.

Между епископами, претерпевшими мученичество, главным образом упоминаются: Акепсим, Варасихий, Павел, Гаведдай, Савип, Мариав, Мокий, Иоанн, Гормида, Папий, Иаков, Ромил, Марин, Агн, Вокрисий, Авдий, Авдиес, Иоанн, Аврам, Агделай, Саверий, Исаак, Дисан. Последний был епископом провинции Завдеи, отнятой римлянами у Персов. Сапор сделал набег на эту провинцию и увел с собой часть жителей, и в том числе епископа Дисана, хореепископа Мариава и двести пятьдесят клириков, которые все были замучены.¹⁴⁷

Особенно между мучениками-епископами Персии, упоминается о епископе Миллисе, который был, сперва воином, но потом оставил это звание для проповеди евангельской.¹⁴⁸ Рукоположенный в епископа в один из городов Персии, он за ревность свою к благовестию о Иисусе Христе претерпевал только оскорбления. Отряся прах с ног своих он пошел в другое место; а город, оставленный им и пренебрегший его проповедью, вскоре навлек на себя гнев царский, был разрушен до оснований и плуг прошел по той местности. Миллис, нося с собою только мешок, в котором хранилось Евангелие, направился в Иерусалим для поклонения, а оттуда прошел в Египет, посетил пустынников и после того поселился в Сирии, где прославился своими чудными подвигами и умер мучеником.

По свидетельству Созомена насчитывается до шестнадцати тысяч именитых людей, замученных Сапором, число же других не могло быть даже приблизительно исчислено их соплеменниками Сирии, Персии и Армении.

Император Константин, узнав о жестокостях, какие претерпевают христиане в Персии, был глубоко огорчен этим обстоятельством.¹⁴⁹ Он думал о средствах помочь им, когда послы царя Персидского прибыли ко двору его. Согласившись на то, о чем они просили, Константин воспользовался этим благоприятным случаем и написал Сапору письмо, в котором сказано было, что был бы ему весьма благодарен, если он прекратит гонения. Евсевий сохранил нам письмо это, которое и разберем здесь.¹⁵⁰«Я храню божественную веру, я просвещен познанием истины, принял ее себе в руководство и она привела меня к божественной вере, то есть к святой религии, которую исповедаю. Религия эта привела меня к познанию всесвятого Бога. С помощью Бога сего, я привел к надежде спасения все народы, начиная с крайних пределов океана, освободил от угнетавших их извергов и преобразовал. Все это есть дело того Бога, знамение Которого вышито на плечах всех наших воинов и Который даровал мне блестящие победы. Открыто объявляю, что чту Бога сего и что мысль о Нем питает и укрепляет дух мой.

«Бога сего я призываю на коленах. Он внушает мне отвращение от крови¹⁵¹ и от всего суетного, причиняющего народам столько бедствий. Богу, которому покланяюсь, не угодно, чтобы сотворенное Им, по благости на пользу всем, употреблялось на удовлетворение страстей наших. Он требует от человека только сердца чистого и добрых намерений. Он любит кротость и подвизающихся в добре, и ненавидит любящих смуты. Любит веру и наказует неверность; Он враг насилия и наказывает тщеславие и высокомерие; Он низлагает гордых, восхваляет смиренных и претерпевающих насилия.

«Полагаю, что не ошибаюсь, брат мой, поклоняясь Богу сему, Отцу и Создателю всего сущего. Правившие империей до Нас, большей частью, отвергали Его, но они имели столь плачевную кончину, что это должно послужить уроком для желающих подражать им. Особенно одного из них Бог, во гневе Своем, перенес из нашей страны в вашу, чтобы бесчестием своим и поношением послужить для вас как бы примером.¹⁵²

«Так было и в наше время; я сам видел бедственную кончину преследовавших народ Божий. Благодарю Бога, что ныне все народы империи соблюдают закон Его и наслаждаются дарованным им миром. Твердо уверен, что все благоденствует, когда все прибегают к тому же Богу и исповедуют ту же веру.

«По сему можешь заключить с какой радостью узнал я, что христиане (о них-то говорю) многочисленны в провинциях Персии. Радуюсь этому, желая благоденствия державе вашей, и чтобы при царствовании твоем христиане были счастливы; таким только образом можете вы пользоваться покровительством Бога, Вседержителя и Отца всей твари. Поручаю же их твоему благоволению; поступая с ними кротко, ты приобретешь большие выгоды и я буду тебе признателен.»

Константин обращал внимание на все народы, желая там водворения веры и мира.¹⁵³ Это рассуждение Евсевия заставляет предполагать, что письмо осталось не без последствий, по крайней мере, на время остановило гонения Сапорово.