III. 338–347

По смерти Константина, Евсевий Никомидийский и Феогнис Никейский рассудили, что теперь благоприятное время всеми силами сделать нападение на слово единосущный и заставить Церковь принять учение Ария.¹⁵⁴ Не взирая на влияние, которым пользовались при Константине, они никогда не осмеливались однако оспаривать пред ним вероучений Собора Никейского, и сохраняли влияние свое только тем, что по видимости допускали эти учения. Успели же только внушить Константину предубеждения против Афанасия, изображая его благоприятствовавшим смутам и разделениям,¹⁵⁵ но никогда не могли поколебать в благочестивом императоре привязанности к православию; даже не успели уверить его, что Афанасий не достоин епископства. Попытались было возвести на престол Александрийский Иоанна-мелетианца, но Константин, узнав то, сослал его так же, как Афанасия, полагая водворить мир в Александрии удалением обоих и считая их нарушителями общественного спокойствия.

Но Константин Младший, живший в Трире, писал к отцу своему в пользу Афанасия и внушил ему мысль возвратить его к Церкви своей; но Константин умер, не выполнив этого справедливого распоряжения. Империя разделена была между тремя сыновьями его. Константину досталась часть Западная, Константу – Италия, Африка и Иллирия, а Констанцию – Восток и Египет. Перед кончиной своей Константин препоручил двум племянникам своим Далмату и Аннибалиану управление нескольких провинций. Далмат, с титулом Кесаря, управлял Фракией, Македонией и Ахаией, а Аннибалиан, с титулом царя – Каппадокией, Понтом и Арменией, пребывая в Кесарии. Оба племянника Константиновы были умерщвлены воинами, а провинции их разделены между императорами Константином Младшим и Констанцием. У Далмата осталось два сына: Галл и Юлиан, которых пощадили, и последний стал известен под названием Юлиана богоотступника. При смерти отца, ему было только восемь лет. Евсевий Никомидийский, родственник матери Юлиановой, позаботился о первоначальном воспитании сыновей Далмата, причислив их к клиру, и возвел в звание чтецов.

Константин Младший, по измене братьев своих Константа и Констанция, был убит близь Аквилеи (340), а Констант наследовал его часть империи, которая таким, образом разделилась на две: империи западную, со столицей Римом, и империи Восточную, со столицей Константинополем.

В продолжение кратковременного царствования своего, Константин Младший оказался православным и приверженцем святого Афанасия. Немедленно по кончине отца своего, он отослал Афанасия в Александрию, с рескриптом к жителям следующего содержания:¹⁵⁶

«Полагаю, вам известно, что Афанасий, учитель достоуважаемого закона, прислан был в Галлию только временно, чтобы укрыть от ненависти людей развращенных, посягавших на жизнь его. В ограждение от злобы их, повелено было ему жить в том же городе, где пребывал я сам и где не могло ему быть ни в чем недостатка; по правде сказать – он даже мало заботился о страданиях, им переносимых. Государь мой и отец Константин блаженной памяти, решил восстановить его на епископском престоле и возвратить благочестию вашему, но смерть восхитила императора прежде выполнения этого желания. Я, как наследник, обязан выполнить последнюю его волю. Епископ ваш сам скажет вам, как мы его уважали. Не удивляйтесь тому, я не мог сопротивляться влечению к мужу столь возвышенному и удостоверявшему в вашей к нам привязанности. Божественное Провидение да хранит вас, братия возлюбленнейшие».

Верующие приняли Афанасия с радостью, но ариане немедленно начали устраивать против него козни и возбуждать к беспорядкам. Они утверждали, что он возвратился, не быв оправдан по осуждению, изреченному над ним на собрании Тирском, как будто определение это имело какое-либо значение.

Пока Афанасий направлялся в Александрию, Евсевий Никомидийский и Феогнис Никейский старались воспрепятствовать его возвращению, считая это важной не выгодой для их партии.¹⁵⁷ У них была поддержка при дворе, именно священник добившийся от Константина возвращения Ария. Священник этот так искусно скрывал свои еретические убеждения, что сохранил доверие Константина, препоручившего ему даже свое духовное завещание, по которому восточные провинции империи назначались Констанцию. Тот желал этих провинций и выразил признательность свою человеку, вручившему ему подлинные акты на власть, вверился ему и дозволил беспрепятственный вход во дворец. Еретический священник воспользовался этим для распространения лжеучения своего между евнухами; вскоре заражена была ими сама императрица, не избегнул соблазна даже император. Евнухи и дворцовые женщины превратились в богословов, стали рассуждать о вероучении Никейском и системе Ария; из дворца прения перешли в город, а затем в провинции. Это было как бы искрой, воспламенившей огромнейший пожар. Нередко прения сопровождались схватками. Запад не принимал однако в них никакого участия и сохранял привязанность к вере Никейской.

Евсевий и приверженцы его надеялись при помощи смятений избрать епископа в Александрию; но возвращение Афанасия разрушило их намерения.

Между тем умер Евсевий Кессарийский,¹⁵⁸ на место его постановлен был ученик его Акакий, человек ученый, издавший несколько творений и защищавший учителя своего, но он оказался мало православным, как то изложено будет впоследствии.

Евсевий Кессарийский был утратой для партии арианской, хотя в сущности не разделял заблуждений Ария. Враждебное настроение его к Афанасию и угодливость Евсевию Никомидийскому ставили его в ряды ариан, на которых разливал блеск своей неоспоримой учености.

Православие несколько прежде понесло значительную утрату в лице святого Александра епископа Константинопольского.¹⁵⁹ Он скончался в возрасте девяноста восьми лет и после двадцати трёхлетнего епископства, не назначив себе преемника. Удовольствовался только посоветовать избирателям, подавать голоса за пресвитера его Павла, если хотят иметь епископа добродетельного и способного, хотя он и молод. Но если желаете епископа, имеющего вид важности, добавил он, то назначьте диакона Македония. По смерти Александра православные подали голоса свои, за Павла, который был избран и посвящен в церкви Ирины (мира), находившейся близь того места, где впоследствии построен был великолепный храм, посвященный Премудрости Божией Софии. Ариане же подавали голоса за Македония. Константин был тогда еще жив. Возникла распря между Павлом и Македонием по случаю избрания. Константин принял сторону Македония и сослал Павла в провинцию Понта, но по кончине его, Павел возвратился, а Македоний признавши законным своего соперника, жил с ним в общении, сохранив только звание пресвитера.

Когда Афанасий вызван быль из ссылки, то направился через Константинополь и нашел Павла на престоле своем. Он видел Констанция в Виминакии в Мизии, в Кесарии Каппадокийской и наконец в Антиохии, откуда прибыл в Александрию. При различных свиданиях своих с императором, Афанасий даже не упомянул ему о врагах своих и не старался приобрести на него влияния.¹⁶⁰

Возвращение его в Александрию было настоящим торжеством.¹⁶¹ Народ вышел ему навстречу; в церквах пели радостные гимны, все служители Церкви, подобно верующим, выражали живейшую радость. Съехались епископы всех церквей Египта, Фиваиды, Ливии и Пентаполя. Наслаждаясь счастьем быть снова собранными под председательством епископа матери церквей своих, они сочли обязанностью защищать его и написали окружное послание, разосланное всем епископам Церкви кафолической.¹⁶² Там опровергали, они все клеветы, возводимые на Афанасия на собраниях Тира и Константинополя, и обнаруживали все происки евсевиан.

Апология эта послана была не только епископам Восточным, но и Западным, где в продолжении ссылки своей Афанасий приобрел много друзей, но также и Юлию, епископу Римскому.¹⁶³ Депутаты собора Александрийского и Афанасия прибыли в Рим, когда евсевиане там уже находились; понимая сколь важно иметь Запад на своей стороне, они писали епископу Римскому и послание свое отправили с тремя депутатами: пресвитером Макарием и двумя диаконами Мартирием и Евсихием. Они приложили к тому следствие, произведенное в Мареоте, по приказанию собрания Тирского. Посланные же Афанасием прибыли, со своей стороны, с посланием собора Александрийского. Пресвитер Макарий немедленно удалился под предлогом болезни. Оба же диакона, чтобы не вынудили их входить в объяснения, предложили епископу Римскому собрать собор, на котором разобраны будут все затруднения, относящиеся до Афанасия, Маркелла Анкирского и Асклепа Газского, незаконно низложенного арианами, как приверженца Афанасиева.¹⁶⁴

Юлий согласился и предложил собор в том городе, который изберут евсевиане в соглашении со своими противниками.¹⁶⁵ Но как они никакого места не указали, то Юлий созвал собор в Рим.

Констанций после путешествуя своего в Антиохию, где видел его Афанасий до отплытия в Александрию, отправился в Константинополь. С ним был Евсевий Никомидийский, домогавшийся престола столичного; он сообщил ему о пререканиях, происходивших между Павлом и Македонием, отдавая справедливость последнему; а потому Констанций, по прибытии своем в Константинополь, сильно прогневался, увидав Павла восстановленным на своем престоле. Он сослал его в Сингарис, в Месопотамию, и возвел на место его Евсевия Никомидийского.¹⁶⁶

Честолюбец этот уже второй раз менял епископский престол свой, потому что сначала был он просто епископом Бируфским. Констанций не долго оставался в Константинополе; он возвратился в Антиохию на освящение храма, начатого еще отцом его Константином (341). Евсевий за ним последовал и множество епископов созвано было на это торжество. Евсевий позаботился призвать многих из своих единомысленных, под предлогом угождения императору, но в сущности для провозглашения учения противоположного выражению единосущный. В Антиохии собралось девяносто епископов.¹⁶⁷ Максим Иерусалимский не прибыл, хорошо помня как в Тире был обманут происками врагов Афанасия, и не желая подвергаться подобной опасности. Епископ Римский Юлий также не присутствовал на соборе и не прислал никого, для представления себя; «хотя», добавляет Сократ, «правило церковное запрещает постановлять что-либо в Церкви, без согласия первосвященника Римского». Действительно, один Восток не представляет еще всей Церкви, правило же церковное относится до определений, касающихся всей Церкви кафолической. Епископ Церкви римской, первой Церкви апостольской на Западе, был главным представителем Церквей западных и естественным посредником их с Восточными.

Собор Антиохийский собрался в присутствии императора Констанция (341). Флаккил был тогда епископом Антиохии, и конечно председательствовал в собрании. Православные были там в большинстве и св. Иларий Пуатьерский называет собрание это собором святых.¹⁶⁸ Правда, что серьезные писатели не имели об этом такого высокого мнения, по причине несправедливостей к святому Афанасию;¹⁶⁹ но во время, собирания этого собора, дело святого Афанасия не считалось тожественным с православием. Святители могли быть обмануты клеветами, которые евсевиане распространяли с бесстыдной настойчивостью и полагали, что епископ Александрийский, низложенный собранием Тирским, не должен был восходить на престол свой до решения другого собора. Евсевиане, постановив вопрос этот, таким образом, были справедливы, если бы только сборищу Тирскому можно было придавать значение собора.

Евсевий и друзья его, в продолжение собора, выдавали себя не за ариан, но за приверженцев веры Никейской. Они утверждали только, что из любви к миру можно пожертвовать одним словом, если не жертвуешь нисколько верой.

Епископы православные попались в эту сеть. Так как действительно они не жертвовали православием, то неудивительно если их собор – Антиохийский – вообще уважался в Церкви, и четвертый Вселенский Собор (Пр. IV) приводит правила оного, как правила святых отцов. Сначала рассматривалось дело Афанасия, поведение его оказалось не безупречным, потому что не ожидая определения нового собора восшел на свою кафедру.

Враги Афанасия подготовили императора Констанция к принятию всех их обвинений. Имевшие всего более на него влияния были: Евсевий лже-епископ Константинопольский, Феогнис Никейский и Феодор Перинфский; Феодор этот был человек очень ученый и прославившийся своими толкованиями на Евангелие. Он не одобрял слова единосущный, которое не находится в священном Писании и, подобно Евсевию и Феогнису, старался представлять выражение это единственной причиной всех смут.¹⁷⁰

Собор Антиохийский, снова низложивший Афанасия, предложил престол его Евсевию, сохранившему в истории наименование Евсевия Эмеского. Он был уроженцем Эдессы в Месопотамии¹⁷¹ и принадлежал к знатному роду. Будучи посвящен в литературу греческую, еще в отечестве своем он изучал священное Писание под руководством Патрофила Скифополиского и Евсевия Кессарийского. Он находился в Антиохии, когда был низложен святой Евстафий, как приверженец ереси Савеллиевой, и остался в общении с Евфронием, епископом Антиохийском; но когда его хотели в то время рукоположить во пресвитера, то бежал в Александрию и занялся там изучением философии. По возвращении же в Антиохию находился в тесных сношениях с Флаккиллом, преемником Евфрония, и был там по случаю освящения собора, созванного по этому случаю. Собор избрал его преемником Афанасия на престол Александрийский, но он отказался туда ехать и предпочел престол Эмеский. Необходимо было сильное посредничество Георгия Лаодикийского, Флаккилла Антиохийского и Наркисса Нерониадского, чтобы он мог занять престол свой. Констанций имел к нему большое доверие. Впоследствии, в творениях своих он выразил учение противное системе арианской, что заставило обвинять его в савеллианстве. Когда Евсевий Эмеский отказался от престола Александрийского,¹⁷² то собор вместо его избрал некоего Григория.¹⁷³

Епископы занялись после того вероучением. Они не оспаривали веры Никейской, но постарались изложить вероучение так, чтобы выражение единосущный стало не нужным. Евсевиане успели убедить православных, что слово это только возбуждает смятения и, чтобы лучше обмануть их, показали вид будто оставляют Ария.

«Мы никогда, говорили они, не были сторонниками Ария. Как возможно нам, епископам, быть сторонниками пресвитера? Никогда не исповедовали мы иной веры, кроме преподаваемой с самого начала. Будучи судьями Ария, мы выслушали только его объяснения и скорее приняли его, чем последовали за ним. Вы легко поймете это из того, что скажем».¹⁷⁴

«Научены мы от древних веровать в единого Бога Творца и Вседержителя всего духовного и вещественного; и в Сына Его единородного, сущего прежде всех веков со Отцем родшим Его; Им сотворено все видимое и невидимое, Он в последние времена, по воли Отца, нисшел и воплотился от святой Девы и совершивши вполне волю Отца Своего, страдал, воскрес, вознесся на Небо и сидит одесную Отца. Он приидет некогда судить живых и мертвых, Он Царь и Бог во веки».

«Веруем также в Духа Святаго, а буде нужно объявить, то веруем также в воскрешение плоти и в жизнь вечную».

Отцы собора обратились с этим изложением веры ко всем епископам. Многие нашли его однако недостаточным!., потому что в нем не упоминалось ни о совечности, ни о единосущности Отца и Сына, а потому принято было другое, более подробное и которое евсевиане приписывали мученику Лукиану. Из вышеизложенного видели мы, что Лукиан оставил на Востоке большую славу учености; Евсевий Никомидийский и Арий были его учениками. Достоверно не известно действительно ли изложение веры было Лукианово; конечно оно было совершенно православным до ереси Ариевой, но мудрований ересиарха этого невозможно было ничем опровергнуть иначе, как словом единосущный, а слово это также не находится во втором символе Антиохийском, равно как и в первом. Второй этот символ следующей:¹⁷⁵

«Веруем, по преданию евангельскому и апостольскому, в Бога Единого, Отца Всемогущего, Вседержителя, Творца и Зиждителя всяческих:

«И во единого Господа Иисуса Христа Сына Его, Бога, единородного, им же вся быша, рожденного от Отца прежде веков, Бога от Бога, Все от Всего, Единого от Единого, совершенного от совершенного, царя от царя, Господа от Господа, живое Слово, живую премудрость, истинный свет, путь, истину, воскрешение, пастырь, дверь, неподверженный изменению или непостоянству, образ совершеннейший, подобие божества Отца, Его сущности, Его премудрости, Его всемогущества, Его славы, первородный всей твари, бывший в Боге сначала, Бога Слова, согласно слову евангельскому и Слово бы Бог, которым все сотворено, в котором все существует, который, в последние дни сшел с небес, родился от Девы по Писанию, был человеком, ходатаем Бога и человеков, проповедником веры нашей и виновником жизни по сказанному Им Самим: Снидох с небеси да не творю воли Моея, но волю пославшего Мя Отца, страдавшего за нас, воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и сидящего одесную Отца и снова грядущего со славою и властью судить живых и мертвых .

«Веруем в Духа Святого, дарованного верующим, как утешение, освящение, посвящение, согласно предписанному Иисусом Христом Апостолам: Шедше научите все языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа; то есть Отца, который истинный Отец, Сына, который истинный Сын и Духа Святаго, который есть истинный Дух Святый. Имена эти помещены не без причины и не без цели, но для обозначения лиц, порядка и славы поименованных; так что по личности их три, а по единению один.

«Исповедуя веру сию и сохраняя оную от начала и до конца в присутствии Бога и Христа, анафематствуем всякое учение развращенное и еретическое. Если кто, вопреки здравой и правой веры Писаний, говорит, что было время, эпоха или век существовавший до рождения Сына, – да будет анафема! Если кто говорит, что Сын был тварью, или одним из сотворенных, или от сущностей рожденных, или произведение или одно из произведенных и не исповедует всего выше изложенного сообразно священных Писаний; если будет учить или проповедовать что-либо другое, нежели принятое, – да будет анафема! Потому что веруем и последуем всему, что учится в Писаниях, как пророческих, так и апостольских».

Изложение веры это было конечно православно. Оно противополагалось не только заблуждениям Ария, но также и Савеллия, последователи которого тогда ободрились.¹⁷⁶ Злоупотребляя выражением единосущный, они смешивали сущность с лицом,¹⁷⁷ утверждая, что в Боге только одна сущность, что Сын и Святой Дух не таковы как Отец, что различные выражения обозначают ту же сущность Бога единого. Собору следовало, опровергая Ария, стараться избегнуть этого унитаризма. Можно предполагать, что евсевиане убедили собор исключить слово единосущный, преувеличивая перед ним опасения дать повод к савеллианству.

Один из епископов Феофроний Фианский¹⁷⁸ находил вышеизложенное изложение не безупречным и просил собор подписать другое им предложенное. Собор без затруднений на то согласился, потому что изложение было православно и сообразно с принятым, хотя несколько сокращеннее. Заметим в нем только следующее различие: Говоря о Сыне там сказано: Бог совершенный, от Бога совершенного и сущий в Боге в ипостаси, то есть в сущности. Это изложение веры оканчивается так: «Кто же верует как Маркелл Анкирский, или Савеллий, или Павел Самосатский – да будет анафема, равно и все сообщающиеся с ними.

Многие из епископов, присутствовавших на соборе, ручались за православие Ария, а потому Феофроний не хотел его назвать, а назвал Павла Самосатского, не веровавшего в божество Иисуса Христа, заблуждение приписываемое также Арию.

Евсевиане подписали эти изложения веры очень неохотно и только для того, чтобы не считаться противниками веры Никейской. Они дали мирно окончиться собору, а когда православные члены отправились к церквам своим, то несколько месяцев спустя составили четвертую формулу веры, менее других ясную и выраженную так:¹⁷⁹

«Веруем в Бога единого, Отца Всемогущего, Творца всяческих, от которого исходит всякое отечество на небеси и на земли.

«И в Сына Его единородного, Господа нашего Иисуса Христа, рожденного от Отца прежде всех веков, Бога от Бога, света от света, которым все сотворено на небеси и на земли, видимая и не видимая, который есть Слово, премудрость, всемогущество, жизнь и истинный свет; в последние дни нас ради вочеловечился, родился от святой Девы, распят, умер, погребен, воскрес из мертвых в третий день, вознесся на небо и сидит одесную Отца. В конце времен придет судить живых и мертвых и воздать каждому по делам его и царству Его не будет конца во веки веков; потому что будет сидеть одесную Отца не только в то время, но и в будущее.

«Веруем также в Духа Святого, то есть Утешителя, обещанного Им апостолам Своим и посланного, по вознесении, на небо для научения их и сообщения им всего. Духом сим освящаются души искренне верующих в Сына.

«Касательно же говорящих, что Сын происходит от не сущего или из другой сущности, а не от Бога, то Церковь кафолическая признает их чуждыми».

Евсевиане снова изменили свою формулу веры три года спустя, как то увидим впоследствии.¹⁸⁰

Второе исповедание веры было послано на Запад императору Константу через епископов Наркисса, Мариса, Феодора и Марка. Они нашли Константа в Галлии и приняты были им не ласково,¹⁸¹ он дал им почувствовать, что на Запад им рассчитывать не следует.

Собор, окончив рассуждение о вероисповедании, постановил правила,¹⁸² и затем разошелся. Григорий немедленно отправился в Александрию с воинами и доверенными от императора Констанция. Прибытие его произвело серьезное возмущение; верующие единогласно отвергли лжепастыря, которого хотели заставить их принять; но правитель провинции Филагрий принял сторону лже-епископа. Он поднял чернь еврейскую и языческую против верующих. Чернь эта осквернила церкви, оскорбляла духовенство и дев; по всей Александрии были кровавые схватки и убийства. Получивший престол хитростью, хотел подчинить власти своей всю провинцию. Он ездил по всем Церквам зависящим от Александрии и устроил настоящее гонение против епископов, пресвитеров и верующих, не хотевших признать его законным своим пастырем.¹⁸³

Афанасий, предвидя, что должно было случиться,¹⁸⁴ отплыл в Рим, где Юлий созвал, как было сказано, собор для разбора обвинений, возводимых на Афанасия его врагами, и решения: должен ли Запад быть в общении с ними или с епископом Александрийским.

Вероятно из Рима писал он к православным, объясняя им все происки Григория. По прибытии его, посланные Юлием Элпидий и Филоксен отправились в Антиохию с посланием епископа Римского, приглашавшим обвинителей Афанасия прибыть на собор, о котором они сами просили через своих поверенных.

Приглашение это относилось только до евсевиан, обвинявших Афанасия. Они поняли, что суждение в Риме будит чисто церковным,¹⁸⁵ что там не будет на их стороне ни поверенного от императора, ни воинов. Они заставили присланных от епископа Римского дожидаться ответа без всякой причины и наконец, вручили им послание, в сущности ничего не заключавшее, кроме отговорки: «Мы не можем, говорили они, прибыть по приглашению вашему по случаю войны с Персами». Действительно Констанций решил тогда начать войну с Персами, «но чем война эта, говорит Афанасий, могла касаться епископов? Как война с Персами могла воспрепятствовать им отправиться на Запад, за море, далеко от битв? Они не страшились же приближаться к битвам, отыскивать врагов своих и на них клеветать».

Поверенные римские были принуждены удалиться с таким странным ответом. После отъезда их евсевиане поспешили отправить в Александрию своего епископа Григория, с тем, чтобы определения, которые могли быть обнародованы на Западе, не имели значения и невозможно было бы их выполнить, в виду уже совершившегося факта.

По приглашению епископа Римского прибыло более пятидесяти епископов. Они собрались в церкви, где настоятелем был пресвитер Витон, бывший доверенным епископа Римского на соборе Никейском. Афанасий, представивший, прежде всего, свои оправдания, был принят с приверженцами его в общение и допущен к причащению. Собор, возмущенный клеветами евсевиан, составил ответ, прося Юлия отослать им его и он был доставлен графом Галибаном.¹⁸⁶ Это было первым делом Запада с Востоком, по которому обращались в епископу Римскому как к посреднику, при столкновении, в котором все противники были восточными. Юлий достоин был такого посредничества, он был великим святителем имевшим целью умиротворение Церкви и торжество здравого вероучения.

Всё относящееся до собора Римского заключается в послании, написанном к евсевианам от собора и которое отослать поручено было Юлию. Исторический памятник этот приводим почти вполне, в том виде, как святой Афанасий поместил его в своей апологии против ариан.¹⁸⁷ Он заключает в себе не только изложение фактов, о которых рассуждалось, но епископ Римский является в нем таковым, каким в то время был, то есть простым епископом без прав на всеобщий суд и без всяких преимуществ, какие впоследствии преемники его стали себе присваивать, как права дарованные Богом. Вот это послание:

«Юлий, Данию, Флаккиллу, Наркиссу, Евсевию, Марису, Македонию, Феодору и друзьям их, писавшим нам из Антиохии, братьям возлюбленным радоваться о Господе.

«Прочитав послание, доставленное мне пресвитерами моими Элпидием и Филоксеном, я изумился, что после того как я писал вам дружественно и с любовью к истине, вы отвечаете мне неприязненно и с горечью. Гордость и высокомерие писавших проявляются во всем послании; чувства эти очень далеки веры христианской.

«Следовало отвечать дружелюбно, а не с горечью, на написанное с любовью. Разве не доказывается любовь отправлением священников для утешения огорченных с приглашением писавших прибыть к нам для умиротворения всех распрей, чтобы ни для тех, ни для других не осталось бы повода ни к гонениям, ни к клевете? Не понимаю, зачем выразили вы мнения, заставившие нас предполагать, что выраженное вами почтительно – сказано было притворно. Пресвитеры, посланные мною и которые должны были возвратиться радостными, прибыли в печали от того, что видели. Что же касается меня, то прочитав послание ваше, я не сообщил его никому, в надежде, что прибытие кого-либо из вас сделает это ненужным. Действительно, я не мог сообщить послание, не причинив большого огорчения многим. Но когда никто из вас не прибыл и необходимо было сообщить послание ваше, то, признаюсь, все удивились написанному вами. Дух раздора действительно проявляется там, вместо духа любви. Если писанный послание хотел только выказать красноречие свое, то лучше поберег бы его на другой случай. В делах церковных должно заботиться не о красноречии, но следовать правилам апостольским; особенно должно стараться не соблазнять самых малых из чад Церкви; лучше, по изречению церковному, привязать себе на шею мельничный жернов и броситься в воду, нежели соблазнить одного из малых сих. Если, под влиянием гнева, кому-либо из вас хотелось написать такое послание, (никак не предполагаю, чтобы все на оное согласились), то солнце не должно бы было зайти в гневе сем, по крайней мере не следовало бы изливать его письменно.

«Что нашли вы в послании моем оправдывающего такое раздражение? Разве то, что мы приглашали вас на собор? Напротив того, вы должны бы принять приглашение это с радостью. Действительно те, которые нисколько не сомневаются в поступках своих или, как говорят, в суждениях, должны быть довольны, если суждения эти могут быть проверены, они убеждены, что решенное по справедливости не может быть найдено несправедливым. Вот почему епископы, собравшиеся по воле Божией на великий Собор Никейский, дозволили рассуждать о деяниях одного собора на последующем, для того, чтобы судящие, имея ввиду последующее суждение, были бы осмотрительнее в своих решениях; а судимые не считали бы изреченное на них определение следствием ненависти или неприязни первых судей. Если вы не принимаете обычая, конечно древнего, упомянутого и принятого великим собором, то это вам чести не делает. Обычай установленный в Церкви и подтвержденный соборами – частными лицами отменен быть не может.

Епископ Римский в то время не думал обнаруживать власти, которой не имел, и совершенно справедливо становится на общую законную почву, установленную для всех и для всех обязательную. Замечательно, что Юлий не считал окончательным решение какого-либо собора в первой инстанции, а считает законной аппелляции к другому собору. Общие соображения, которые излагает епископ Римский, служат доказательством, что евсевиане считали определения свои о противниках своих окончательными, не допуская никакой проверки. Это было доказательством гордости невыносимой, противной всем правилам церковным. Евсевиане тем менее имели права отвергать проверку своих определений, что они сами просили того через своих поверенных. Вот что епископ Римский и говорит им далее в послании своем:

«Тем менее должны возмущаться вы все окружающие Евсевия, что сами прислали нам послание с тремя доверенными с пресвитером Макарием и дияконами Мартирием и Евсихием. Они встретили здесь пресвитеров Афанасиевых, которым не могли отвечать. Видя что их во всем опровергают, они просили созвания собора и чтобы посланы были приглашения Афанасию Александрийскому и всем согласующимся с Евсевием, дабы в присутствии всех постановить справедливое решение, обещая, что все преступления, в каких обвиняется Афанасий, будут доказаны. Мартирий и Евсихий имели с нами публичное совещание в присутствии пресвитеров Афанасьевых, хранивших молчание, с уверенностью в справедливости своего дела. Должен признаться, что доверенные ваши были во всем опровергнуты и таким образом вынуждены просить собора. Если бы Мартирий и Евсихий даже не просили собора, то я сам предложил бы его, в оправдание писавших мне и для пользы братий утверждающих, что они осуждены несправедливо в том случае приглашение мое было бы еще справедливее и правосуднее, как согласное с учением Церкви и благоугодное Богу. А тем более, когда те, которых вы все находящиеся с Евсевием признали заслуживающими вашего доверия, просили собора, то мы не могли отвергнуть такой просьбы, а по обязанности нашей приняли ее с готовностью. Выражающие негодование против сего кажутся нам очень дерзкими, а упреки не желавших прибыть по приглашению нашему представляются подозрительными и нечестными. Имеем ли право жаловаться, когда другие делают то же, что мы сами? Если, как вы пишете, каждый собор имеет власть требующую уважения и если проверкой определений выражается презрение к судьям, то рассудите, возлюбленные, прошу вас, кто же бесчестит собор и отменяет определения им произнесенные? Приведу вам только один пример, чтобы не показаться пристрастным; но пример этот столь отвратителен, что заменит все, что желали бы еще добавить.

Епископ Римский, в замечательном изречении этом, не выражал требования на высшую власть, какую преемники его стали себе присваивать начиная с VIII столетия. Он не выдавал себя за верховного судью по делам церковным, не упоминал об аппелляции к своему престолу, каких тогда еще не было. Единственным церковным судилищем в каждой провинции считался собор и правильной аппелляцией на определение его было обращение к другому собору, имевшему право снова рассмотреть дело. Никакой епископ в частности судьей не был, а тем менее никто не был судьею всеобщим. Юлий не по праву принадлежащему престолу его с собором Римским облечены были властью решить о распрях восточных, но потому, что противники, как той, так и другой стороны избрали епископа Римского посредником; епископ же этот знал, что посредничество его не может быть выполнено иначе, как вместе с епископами западными, вот почему он и созвал их на собор в Рим.

Все события, даже римские, доказывают, что учреждение Церкви в IV столетии продолжало быть соборным, как в предшествовавших столетиях.

Юлий продолжает послание свое так, приводя пример им упомянутый:

«Ариане, прежде отлученные за нечестие свое Александром, епископом Александрийским, блаженной памяти, были не только изгоняемы из всех городов, но были подвергнуты анафеме всеми присутствовавшими на великом Соборе Никейском. Преступление их действительно было не маловажно, они прегрешали не только против какого либо человека, на против Самого Господа нашего Иисуса Христа, Сына Бога живого. Впрочем, отверженные всей вселенной ныне приняты, полагаю, что вы выслушаете это не без горести. Кто же эти пренебрегающие соборами? Разве это не те, которые ставят ни во что одобрение трехсот епископов и предпочитают нечестие благочестию? Действительно, ересь ариан была рассмотрена и осуждена повсеместно всеми епископами. Не так должно думать об Афанасии и Маркелле Анкирском, епископах, имеющих многочисленных защитников, выразившихся в их пользу словесно и письменно. Относительно Маркелла нам засвидетельствовали, что он на Соборе Никейском противоборствовал арианам. Об Афанасии говорят, что он не был уличен в Тире и не присутствовал в Мареоте, когда против него производилось следствие. Но вы знаете, возлюбленные, что сделанное одной стороной в отсутствие другой, не состоятельно по праву и подозрительно. Однако мы желали быть беспристрастными к ним и к обвинителям, мы приглашали всех писавших нам прибыть на собор, нами созванный, чтобы тщательно разобрать дело, не обвиняя неповинного и не оправдывая виновного. Собором мы не пренебрегаем, но пренебрегают им те, которые легкомысленно и дерзко приемлют ариан, не взирая на их осуждение. Некоторые из судей ныне отошли к Иисусу Христу, но некоторые еще остаются и со скорбью переносят, что суждение их пренебрегается.

Затем епископ Римский входит в подробности, каким образом обращалась к нему та и другая сторона:

«Относительно Александра, некто Карпоний, осужденный Александром как арианин, прибыл сюда с другими, равным образом осужденными как еретики. Присланы они были некоим Григорием. Узнали мы это от пресвитера Макария и диаконов Мартирия и Евсихия, которые до прибытия пресвитеров Афанасиевых убеждали нас послать общительные грамматы некоему Пистосу, в то время, когда Афанасий был епископом в Александрии.¹⁸⁸ По прибытии пресвитеров Афанасиевых, узнали мы, что этот Пистос был арианин, отлученный Александром и Собором Никейским, а после рукоположенный некоим Секундом, которого Собор Никейский также осудил, как арианина. Мартирий и сотоварищи его не оспаривали ни осуждения Пистоса, ни его рукоположения Секундом: Благоволите, прошу вас, сказать, кто виновны: мы ли не согласившиеся писать Пистосу, или убеждавшие нас пренебречь великим собором и послать грамматы нечестивым, как будто они благочестивые? Пресвитер Макарий, присланный с Мартирием и Евсихием, узнав о прибытии пресвитеров Афанасиевых и желании нашем дать им очную ставку, ночью уехал, хотя был болен. Мы убеждены, что он поступил так, стыдясь услышать доказательства осуждающая Пистоса и отвергающие его рукоположение Секундом, рукоположения, которого Церковь принять не может. Действительно принять его, как законное, значит сочесть ни во что определение собора и епископов, постановленное с такой мудростью и осмотрительностью, как бы в присутствии Божием.

«Если, как вы писали, примеры Новациана и Павла Самосатского доказывают, что решение соборов должны оставаться во всей силе, то еще приличнее уважать определение трехсот епископов и не пренебрегать Собором Вселенским, потому что ариане еретики, равным образом как и названные вами, то одинаковые определения изданы против тех и других. В виду подобных поступков, кто же возжег пламя раздоров? В своем послании, вы обвиняете нас. Можно ли однако упрекать нас в возбуждении к раздору, когда мы только приняли сторону огорченных братий наших и соблюдаем правила? Не следует ли обвинять нарушивших определения трехсот и пренебрегающих правилами собора? Не только приняты в общение ариане, но епископы переводятся с места на место. Если считаете честь епископскую равной и тождественной, если, как пишете, не меряете достоинства епископов величиной городов; то следовало бы, чтобы тот, кому препоручен был небольшой город в нем и оставался, ему не следует пренебрегать препорученным ему, и переходить в другой город, ему не принадлежащий, не следует отвергать дарованного ему от Бога, гоняясь за тщетной славой человеческой».

Здесь Юлий делает намеки на Евсевия, переведенного из Бируфа в Никомидию, а с этой кафедры в Константинополь.

Должно заметить, что евсевиане писали в послании своем, что епископ Римский не имеет высшего достоинства епископского, не взирая на значительность его кафедрального города и что Юлий соглашался с православным вероучением, что достоинство епископское то же и равное у всех епископов без исключения. Если бы в то время существовало папство, то конечно Юлий воспользовался бы этим случаем для утверждения своих божественных прав и осуждения евсевиян, как еретиков. Достаточно сравнить учения Юлия в IV столетии с учением пап, начиная с VIII века, для убеждения, какая пропасть отделяет древнее епископство римское от того, что впоследствии стали называть папством.

Епископ Римский продолжает так:

«Следовало бы, возлюбленные мои, прибыть сюда для окончания дела, а не отказываться. Рассудок того требовал. Но быть может срок вам назначенный был для вас слишком короток и вы не имели возможности; действительно вы жалуетесь в послании своем, что недостаточно времени на созвание собора. Это, возлюбленные мои, только отговорка. Если бы вы отправились, и не прибыли во время, то можно бы было сказать, что назначенный срок слишком короток, но вы не отправились, а задержали пресвитеров наших до января месяца; это только доказывает, что, говоря о времени, вы прибегаете к увертке, достойной людей неуверенных в правоте своего дела. Те, которых дело право, прибыли бы, надеясь на благоприятное решение, они не стали бы рассчитывать ни пространства, ни назначенного срока, если бы вверили дело свое справедливости и правосудно. Быть может не прибыли вы по обстоятельствам, потому что говорите в послании вашем, если бы мы приняли в уважение обстоятельства Востока, то не пригласили бы вас прибыть в Рим. Если вы не отправились, как говорите, по обстоятельствам, то по тем же самым обстоятельствам вам бы не следовало подавать столько поводов к расколу в Церквах, к стольким рыданиям и слезам. Подобное поведение служит доказательством, что вас нисколько не трогали обстоятельства, но что вы не хотели вести себя благоразумно.

«Удивляюсь, что в послании своем жалуетесь на то, что я писал только находящимся с Евсевием, а не всем вам. В упреке этом нахожу более легкомыслия, нежели искренности. Получив, против Афанасия, только послание, переданное мне Мартирием и Евсихием, я мог отвечать только тем, которые мне писали против него. Вы не должны были дозволять друзьям Евсевия писать отдельно; но дозволив это, не имеете уже права жаловаться, что отвечаю только писавшим мне. Если приличие требует, чтобы ответ мой был всем вам, то равно требовалось, чтобы послание было от имени всех. Приличие заставляло нас отвечать писавшим нам и приглашавшим разделять их убеждения. Если удивляетесь, что пишу один, то возьмите во внимание, что и писанные мне не писали от собора. А потому, возлюбленные мои, я имел основательную и законную причину так писать».

По делам Церкви епископ обыкновенно не писал от себя лично. Учреждение Церкви было соборное, все делалось собором и первенствующий член собрания писал соборно, как представитель собора. Юлий писал по просьбе собора Римского, как то удостоверяет Афанасий; но как послание евсевиан было написано не от лица собора, а от частных лиц, то Юлию следовало отвечать подобным же образом, не признавая за посланием их канонического значения, которого оно не имело. Однако он объясняет, что послания его не следует принимать как только личные его суждения, что отняло бы у послания всякое каноническое значение.

«Должен объявить вам, продолжает он, что хотя пишу один, но мнения принадлежат не одному мне, а разделяются епископами Италии и прочими епископами наших стран.¹⁸⁹ Не хотелось мне пригласить их всех писать вам, из опасения докучливости, но так как большая часть епископов в назначенное время сюда съехались, то мнение их тоже, как и изложенное в сем послании. И так, возлюбленные, хотя пишу вам один, но сочтите выраженные мнения мнениями всех.¹⁹⁰ Этого достаточно, для усмотрения, что многие из вас ссылаются только на несправедливые и тщетные придирки.

«Сказанного мной достаточно для доказательства, что не легкомысленно, а по справедливости, мы могли принять в общение сотоварищей наших Афанасия и Маркелла.¹⁹¹ Не бесполезно однако о том распространяться. Во-первых, против Афанасия писал только один Евсевий, многие из вас писали нам уже после. В то же время многие из епископов Египта и прочих провинций писали нам в защиту Афанасия. Заметил я, прежде всего, что письма ваши между собой не согласуются, во многом второе опровергает первое, а первое изобличает второе в неправде. Когда письма таким образом противоречат, то невозможно им доверять. Если же хотите, чтобы мы доверяли письмам вашим, то согласитесь, что также должны доверять и писанным с целью противоположной;¹⁹² тем более, что они из стран, где все происходило, тогда как ваши из стран более отдаленных!.. Говорили, что епископ Арсений умерщвлен Афанасием, но мы узнали, что он жив и в дружбе с Афанасием. Приводится следствие произведенное в Мареоте, но Афанасий утверждает, что оно произведено было только в присутствии одной стороны, что обвиняемый пресвитер Макарий и епископ Афанасий ни тот ни другой при том не находились. Нам известно эхо, не только по свидетельству самого Афанасия, но по самым актам следствия, переданного нам Мартирием и Евсихием. Прочитывая дело это, мы ясно видели, что обвинитель Исхир присутствовал при следствии, но что ни Макария, ни епископа Афанасия при том не было; а когда пресвитеры Афанасиевы стали требовать, чтобы он присутствовал, то им было в том отказано. Если бы желали произнести справедливое заключение, то нужно бы было, возлюбленные мои, чтобы присутствовал обвиняемый, равно как и обвинители. В Тире Макарий находился одновременно с Исхиром; но доказать ничего не могли. Также следовало поступить и в Мареоте, поставить обвиняемого против обвинителя, для обличения или для доказательства явной клеветы. Но как этого сделано не было, и обвинитель только один присутствовал при следствии, с заподозренным Афанасием, то все сделанное – подозрительно.

«Афанасий жалуется, что посланы были в Мареот, для следствия, только те, которых он отвергал, и казавшиеся ему подозрительными, то есть Феогнис, Марис, Феодор, Урсас, Валенс и Македоний. Мы знаем это, не только по свидетельству его, но из письма Александра, бывшего епископом в Фессалонике. Письмо это представлено было Афанасием и писано было Дионисию, имевшему на соборе титул графа.¹⁹³ Александр обнаруживал в нем заговор, явно существовавший против Афанасия. Он же представил документ, писанный весь рукой Исхира, в котором объясняется, что престол его и чаша не были ни сломаны, ни опрокинуты и что его обольстили некоторые личности, убедив на жалобы ложные. После того прибыли пресвитеры из Мареота и утверждали, что Исхир никогда не был пресвитером Церкви кафолической и что Макарий невиновен в святотатственных насилиях, в коих его обвиняют. Пресвитеры и диаконы, прибывшие сюда, представили многочисленные свидетельства о невиновности Афанасия, утверждая, что все возводимое на него несправедливо, и все есть следствие заговора. Кроме того, все епископы Египта и Ливии удостоверяюсь, что рукоположение его было свободное и по правилам церковным, что все обвинения ваши ложны, что он не совершил никакого смертоубийства и никто из-за него убит не был, что никакая чаша не была сломана и все обвинения ваши противны истине».

Епископ Римский упоминает после того о противоречиях, находящихся в следствии Мареотском и доказывающих его подложность. Затем продолжает:

«При таком количестве свидетельств и доказательств невиновности Афанасия, спрашиваю вас, что было нам делать? что требовалось от нас правилами церковными, кроме того, чтобы не обвиняя такого мужа, мы напротив того приняли его и считали истинным епископом, что и сделано. Он оставался здесь полтора года, ожидая своих обвинителей. Все понимали, что он никогда не мог бы иметь того дерзновения, если бы не был вполне уверен в правоте своего дела. Не по собственному побуждению он прибыл сюда, но решился на то по получении от нас приглашения, подобного посланному к вам самим. После столь подробных предосторожностей, обвиняют нас что поступили против правил.¹⁹⁴

Рассмотрите, кто же нарушающие эти правила? Мы ли принявшие в общение мужа, представившего столь многочисленные доказательства своей невиновности, или вы, которые в Антиохии за тридцать шесть поприщ от Александрии избрали для сего города епископа и послали его с воинами? Вы не рукоположили епископа, когда Афанасий сослан был в Галлию; тогда бы следовало это сделать, если Афанасий признан виновным; по возвращении своем из ссылки он нашел Церковь свою праздной и ожидавшей его.

«По какому праву послан был епископ на его место? Во-первых не следовало нескольким личностям предупреждать решение собора, по посланиям нашим вы знали, что собор должен быть созван. Кроме того, не дозволяется принимать нового решения против определения Церкви; по какому правилу церковному, по какому преданию апостольскому, осмелились послать в Церковь, пребывающую в мире, и на место Афанасия, находящегося в общении со столькими епископами, Григория, чужестранца, который даже не был крещен в Александрии, которого почти не знают, которого не просили ни пресвитеры, ни епископы, ни народ? По какому праву рукоположили его в Антиохии и послали его в Александрию не с пресвитерами и диаконами, не с епископами Египта, но с воинами? Прибывшие сюда это рассказывали и справедливо жаловались; потому что даже если бы Афанасий был признан виновным на соборе, то это еще не причина рукополагать человека против прав и правил церковных; но следовало бы избрать кого либо в самой Церкви, в чине священном и из духовенства Церкви этой; избранный таким образом должен бы быть введен епископами провинции, а не следовало нарушать всех правил апостольских. Если бы поступлено было с одним из вас, как поступлено с Афанасием, разве вы не стали бы протестовать и ссылаться на неточное соблюдение правил? Возлюбленнейшие, говорим вам в присутствии Божием и со всей откровенностью, сделанное вами неблагочестиво, незаконно и не по правилам Церкви. Сделанное Григорием при начале его управления, достаточно свидетельствует о том, каково его рукоположение. Прибывшие сюда из Александры рассказывали нам, а епископы страны той писали, что при самом вступлении Григория, одна церковь была сожжена, что с дев совлекали одежды, что иноков топтали ногами, что пресвитерам и многим верующим раздирали тело ударами, что епископы были посажены в темницы или разогнаны, что святые тайны, в оскорблении которых столь громко осуждаете вы пресвитера Макария, брали язычники и повергали на землю.

Все это было для того, чтобы некоторыми признано было рукоположение Григория, но оно только указывает на нарушающие правила. Если бы рукоположение его было законно, то Григорию не пришлось бы употреблять насильственных мер против неповинующихся ему. При таких то событиях, пишите вы нам, что мир царствует в Александрии и в Египте. Тогда понятие о мире извратилось и вы называете миром то, о чем мы упоминаем».

Юлий повторяет о следствии в Мареоте, об алтаре и чаше Исхира, но дает почувствовать евсевиянам, что им бы следовало отвечать на упреки Афанасия против этого следствия, произведенного не канонически, в присутствии светских судей, – евреев и язычников, свидетелей, допросов о теле и крови Христовой.¹⁹⁵ Известно, что запрещается тайну о великом таинстве христианском доверять не принадлежащим к Церкви. Тайна эта служит доказательством высокого значения таинства и свидетельствует о веровании Церкви в его действительность. Для чего бы нужно хранить о том тайну, если бы евхаристия считалась только символом, знаком таинственного вкушения? Язычники и евреи совершенно поняли бы такой символ; но не хотели предавать их богохульству веру в действительное участие в теле и крови Христовой.

После изложения дела Афанасия, доказав законность решения о нем собора Римского, Юлий переходит к Маркеллу Анкирскому, выражаясь так:

«Так как вы писали нам, что Маркелл неблагочестиво учит о Христе, то полагаю обязанностью своей уведомит вас, что он считает клеветой все возражения против учения его. По требованию нашему изложить веру свою, он изложил ее с такой точностью, что убедил нас в том, что упрекать его не за что.¹⁹⁶ Он исповедал, что верует о Господе нашем Иисусе Христе так, как верует святая Церковь кафолическая, и что имеет веру сию не только ныне, но всегда имел ее. Пресвитеры наши, бывшие на Соборе Никейском, свидетельством своим подтвердили то, что он утверждал о вере своей и о исповедании своем, сделанном тогда против ереси Ария. Долгом поставляю уведомить вас, что он не соглашается ни с какой ересью. Но отвергает все ереси несогласный со здравым вероучением. Так как вера его чиста и он ее исповедует, то что оставалось нам делать, спрашиваю вас, как не признать его епископом, что мы и сделали, не отвергая его от общения нашего?

«Пишу вам не в защиту перед вами епископов этих, но для удостоверения, что мы поступили законно и согласно правил, допустив их к общению нашему и что обвинения ваши тщетны. Справедливо, чтобы вы теперь, сами исправили сделанное незаконно и постарались всеми способами возвратить Церкви мир, чтобы мир дарованный нам Господом сохранялся, Церкви не были бы разделяемы и не могли бы обвинять вас в возбуждении раскола. Признаюсь, то, что делаете, скорее ведет к расколу нежели к миру.

«Афанасий и Маркелл – не одни только из явившихся сюда с жалобами, множество епископов, и много пресвитеров, прибыли сюда из Фракии, Келесирии, Финикии и Палестины. Есть прибывшие из Александрии или других провинций, которые, кроме уже изложенного, в присутствии епископов утверждали, что Церкви претерпевают насилия и в них происходит подобное бывшему в Александрии. В подтверждение того приводят они факты. Пресвитеры, прибывшие недавно из Египта и Александрии с письмами, со слезами утверждали, что многим епископам и пресвитерам, хотевшим прибыть на собор, в том воспрепятствовали. Они говорят, что с отъезда Афанасия до ныне, епископов бьют с жестокостью и сажают в тюрьму; что епископы, состарившиеся в своем звании, отсылаются к судам гражданским; что большая часть пресвитеров и верующих претерпевают гонение и что единственной причиной этих насилии принуждение признать Григория и иметь общение с арианами, его сообщниками.

«В Анкире, в Галатии, прибегали к подобным же мерам как в Александрии, как то свидетельствует сам Маркелл. Прибывшие сюда приписывали эти преступления многим из вас; не хочу называть их, но вы можете узнать это другим путем. В послании моем нет другой цели, как желание убедить вас прибыть на собор, чтобы могли сами слышать там эти обвинения и поняли бы, что по неприбытию вашему вы останетесь в подозрении во всем, в чем упрекаетесь.»

Снова подтверждая, что не он виновником смущений, через новое суждение свое, которое счел необходимым. Юлий добавляет:

«Уведомился я, что только небольшое число из вас виновниками зла. Окажите же любовь – исправьте сделанное не по правилам и загладьте соделанное зло. Не пишите мне: ты предпочел общение с Маркеллом и Афанасием общению нашему; это будет только отговоркой, внушаемой ненавистью и духом препирательства, а не доказательством мира. Во всем, что писал вам, старался я доказать, что в этом случае поступили мы правильно и вам не следует нас ни в чем упрекать. Вы могли бы упрекать нас, что приняли их в общение, если бы мы не разобрали дела их и они бы не оправдались; но как скоро мы приняли их согласно правилам, то, именем Христа, просим вас не разделяйте членов Церкви, но предпочитайте мир о Господе – вашим неверным сведениям. Несправедливо жертвовать предрассудкам некоторых только – людьми не уличенными в преступлениях, на них возводимых и тем опечаливать Духа. Если полагаете, что можно еще их уличить, то приезжайте, – многие писали нам, что у них есть улики.

«Дайте нам, возлюбленные, в том удостоверение, чтобы мы могли предупредить обвиняемых и епископов, которые должны съехаться на собор; виновные да будут осуждены и мир да водворится снова в Церкви. Довольно уже сделанного до ныне и того, что епископы в присутствии других епископов были сосланы. Не хочу усиливать распрей, но должен сказать правду, уже слишком далеко зашли вы в раздорах и насилиях. Допустим, что Афанасий и Маркелл по справедливости низведены со своих престолов, но что скажете о других епископах и пресвитерах, прибывших сюда из различных мест, как я писал вам; они жалуются на такие же несправедливости и насилия. О возлюбленнейшие! Неужели впредь суждения Церкви не будут произноситься по Евангелию, а будут изрекаться только определения на ссылку и на смерть? Если, как говорите, осужденные вами виновны, то следовало судить их не так, как вы судили, но по правилам церковным; следовало написать нам всем, чтобы справедливое было решено всеми. Действительно, страдавшие епископы и смущаемые Церкви не были Церквами обыкновенными, но Церквами находившимися под управлением Апостолов. Почему же не написали нам особливо о Церкви Александрийской? Разве не знают обычая сперва написать нам, а потом определить по справедливости. Если епископ этой Церкви (Александрийской) навлекал на себя подозрения, то следовало сначала написать нашей Церкви».

Много злоупотребляли этим местом послания Юлия в пользу учреждения папского. Однако слова святителя Римского служат осуждением этого учреждения. Действительно, сначала он уравнивает епископа Римского со всеми прочими, утверждая, что решение должно быть общим. После того он ссылается на простой обычай, говоря, что следовало сначала обратиться к его Церкви, когда касалось дела важного, относящегося до Церквей Апостольских; наконец он утверждает, что следовало обратиться к его Церкви, а не к его особе. Все различные утверждения эти сводятся к тому, что в делах – относящихся до всей Церкви – следовало обращаться ко всем епископам; что по обычаю, а не по праву, ни божественному, ни даже церковному, следовало сначала обращаться к Церкви римской, по справедливости признаваемой первой, по значению своему и потому, что через нее получалось согласие Запада, без которого ничего кафолического решено быть не может. Это учение кафолическое основано на епископском и соборном учреждении Церкви; следственно оно есть отрицание учреждения папского, по которому епископ Римский по божественному праву имеет верховную и всеобщую власть над всею Церковью.

Сторонники папства имеют обычай, как мы то уже замечали, приводить в доказательства для поддержки этого учреждения изречения, совершенно опровергающие оное, коль скоро разобрать их без предубеждений и в настоящем их смысле.

Юлий оканчивает послание свое так:

«Не сообщавшие нам того, что сделали и поступавшие как они хотели, требуют, чтобы мы согласились, не зная ничего. Не таковы правила установленные Павлом, не таково предание Отцов. Правило это и учреждение ново. Прошу вас принять с хорошей стороны то, что пишу, имея ввиду общую пользу. Сообщаю вам принятое нами от блаженного Апостола Петра, полагаю это до того общеизвестным, что не писал бы вам о том, если бы мы не были так смущены случившимся. Епископы отрываются от своих престолов, других поставляют на их место, принуждая верующих признавать тех, кого не хотят. Прошу вас, чтобы того не было, пишите скорее против тех, кто так поступает, чтобы Церкви не возмущались, чтобы епископы и пресвитеры не претерпевали насилия, чтобы верующие не принуждались поступать против совести. Не станем подавать язычникам повода к насмешкам и привлекать на себя гнев Божий! Каждый из нас, в день суда, должен дать отчет за соделанное им в сей жизни.

«Все да имеют чувства благоугодные Богу, чтобы Церкви, восприняв епископов своих, возрадовались в Господе нашем Иисусе Христе, которому слава со Отцем и Духом Святым во веки веков. Аминь».

«Желаю, возлюбленнейшие братие, да здравствуете о Господе».

Не взирая на послание от собора Римского,¹⁹⁷ евсевиане продолжали вести себя гордо, возмущать Церкви и изобретать козни. Предводитель же их, Евсевий, по проискам епископ Константинопольский, не мог узнать решений собора Римского, которого сам просил посланием к епископу Юлию,¹⁹⁸ потому что умер до получения ответа. Церковь Константинопольская вызвала тогда своего законного епископа Павла; но епископы арианские, составлявшие партию Евсевия, снова стали делать происки в пользу Македония, от чего возникли снова мятежи, возмущавшие весь город.

Констанций, находившийся тогда в Антиохии, приказал Гермогену, наместнику своему во Фракии, отправиться в Константинополь и изгнать оттуда Павла.¹⁹⁹ Гермогену хотелось выполнить препоручение со всей строгостью; но как только начал он насилия против святителя, то весь город восстал. Ему хотелось подавить восстание, но едва успел он отдать приказание войскам, как народ напал на его дом, зажег, а его самого за ноги вытащил на улицу и умертвил. Констанций сам поспешил в Константинополь, наказал город, отняв у него половину хлеба, который ещё по приказанию Константина ежегодно раздавался безденежно и опять изгнал Павла из Константинополя, не признав однако епископом Македония.

После того он возвратился в Антиохию. Павел же отправился в Рим, где и оставался вместе с прочими епископами Восточными, обращавшимися к Западу с жалобами на гонения, претерпеваемые от ариан. Кроме Афанасия и Маркелла, Павел нашел в Риме Асклера Газского и Лукия Адрианопольского.²⁰⁰

Послание Юлия к евсевиянам не произвело на Востоке никаких последствий. Православные были слишком боязливы, чтобы выразиться в пользу гонимых и против епископов, пользовавшихся доверием императора. Они даже не смели отправиться в Рим для основательного разбора обвинений врагов Афанасия.

После собора в Риме, Юлий выдал всем восточным, там находившимся, общительные грамоты, где объяснялось, что они законные епископы и осуждались те, которые им противоборствуют. Подкрепленные этими граматами, имевшими важное значение,²⁰¹ низложенные епископы, возвратились на свои престолы. Но восточные отказались признать это определение. Они писали епископу Римскому слишком жестко, иначе быть не могло. Пример Новациана, который противопоставляли они Юлию, избран был неудачно, потому что Новациан был сперва признан Востоком как законный епископ Римский и его покинули, когда дело его было на Востоке рассмотрено. Восточные утверждая, что Западу нечего вмешиваться в происходящее на Востоке, разделяли тем Церковь, которая повсеместно та же и должна поддерживаться единением. Православные епископы это понимали, вот почему решение Запада, последовавшее на соборе в Риме и заявленное Юлием имело такое важное значение. Епископы же евсеванские оскорбились поступком епископа. Римского. «Мы хорошо знаем, писали они ему,²⁰² что Церковь Римлян всегда тщеславилась своей важностью и утверждает будто с самого начала была местопребыванием Апостолов, источником и митрополией благочестия; однако учители веры прибыли к ней с Востока. Но даже если бы они восторжествовали над нами числительностью и великолепием, все-таки мы превосходим их достоинствами.²⁰³ Общением с Афанасием, говорили они Юлию, вы оказываете пренебрежение собору нашему и поступок ваш столько же несправедлив, как противен правилам церковным. Однако мы не отказываемся быть с вами в общении, но с условием, не принимать стороны изгнанных, и признать тех, которыми они замещены, признавая законность наших определений».

Мы видели как Юлий отвечал на это послание.

По прибытии Афанасия в Александрию, православные приняли его с восторгом. Григорий же с чернью сделал на него нападение; но православные защитили его, последовали схватки и утверждают, что несколько человек были убиты. Ариане все случившееся свалили на Афанасия; но все знают, говорит Сократ, каковы последствия народных возмущений и клевещут на Афанасия, возлагая на него ответственность за все происходившие насилия. Между клеветниками особенно отличался Сабин, епископ Македонский. Если бы епископ этот добавляет правдивый историк, хотел обратить внимание на все бедствия, произведенные в Церкви арианами и Македонием, то устыдился бы и хранил молчание, если только не решался воздать Афанасию тех похвал, какие заслуживает, но он старался скрыть зло сделанное арианами и Македонием. Этот Сабин был ревностным приверженцем лжеепископа Македония.

Павел также полагал, что, после определения римского, может возвратиться на престол свой.²⁰⁴ Но Констанций, находившийся все в Антиохии немедленно предписал Филиппу, префекту претории, снова изгнать святителя и на место его поставить Македония. Пример с Гермогеном не был лестен для Филиппа, а потому прибегнул он к хитрости, приказал сказать Павлу, что ему нужно переговорить с ним о делах общественных и назначил ему свидание в банях, именуемых Зейскипны. Павел туда прибыл, а Филипп предъявил ему приказание, полученное от императора. Множество верующих, узнав о предписанном на счет Павла и предполагая какие-либо козни, собралось пред банями. Филипп, опасаясь возмущения, ввел Павла из бань во дворец, а оттуда. препроводил на приготовленный для него корабль, отплывший уже в Салонику, в Македонии, пока народ ничего еще не знал. Вдруг Филипп явился на колеснице с Македонием, предшествуемый и окруженный целым войском. Народ толпой устремился к церкви посмотреть что будет. Православные и ариане были перемешаны, а площадь перед церковью была тесна. Вскоре колесница префекта не могла двигаться ни вперед, ни назад, а воины принявшие следствие тесноты за сопротивление, обнажили мечи и как неистовые бросились на беззащитный народ. Три тысячи пятьсот человек было избито или задавлено. Вот каким подвигом отверзты были двери церкви для Македония. Он вошел туда с видом спокойствия, как будто окрестности храма не были обагрены кровью и завалены трупами. А церковь эта еще называлась храмом мира?.. Рядом с ней Констанций строил тогда храм Премудрости-Софии, обе церкви соединяясь составили одну, названную храмом Премудрости Божией или Святой Софией.

Павлу сосланному в Салонику, его родину, дозволено было ездить по Македонии, но на Восток строго воспрещено.

Другая жертва арианства – Афанасий, вскоре по возвращении своем, почувствовал влияние страшной ненависти врагов своих. Они обвиняли его, что копить хлеб, который по постановлению Константина, следовало раздавать неимущим Церкви Александрийской.²⁰⁵ Констанций поверил клеветам этим и осудил Афанасия на смерть. Император этот все жил в Антиохии, окруженный своими арианскими епископами и там-то изрек это жестокое определение.

Афанасий, во время предупрежденный о повелении императора, снова бежал в Рим.²⁰⁶ Павел, со своей стороны показывая вид желания ехать в Коринф, также отплыл в Рим. Тот и другой при поддержке епископа Римского обратились с прошениями к Константу, императору Запада, за них вступившемуся.²⁰⁷

Констант оказывал внимание и уважение Афанасию и препоручил ему достать для него книги священного Писания. Афанасий никогда не имев с ним других сношений весьма удивлен был, когда, во время пребывания своего в Риме, получил от Константа рескрипт, вызывавший его в Милан.²⁰⁸ Он туда отправился и там узнал, что Констанций, по просьбе брата своего, согласился на созвание собора, на котором епископы восточные и западные вместе могут положить конец всем разделениям.

Но еще прежде этого предложения, Констант просил брата своего прислать к нему трех епископов объяснить обстоятельства низложений Павла и Афанасия. Тогда-то ариане, остававшиеся в Антиохии после собора, послали Наркисса Нерониадского, Феодора Гераклийского, Мариса Халкедонского и Марка Арефузы в Сирии. Они прибыли в Трир, где находился тогда Констант. Им предложено было совещание с Афанасием, но они отказались, под предлогом, что следует прямо и просто принять определения их соборов. Тогда же представили они императору последнее исповедание веры, изложенное в Антиохии, после отъезда православных. Путешествие это ничего не могло объяснить Константу, а Максимин, епископ Трирский, друг Афанасия, отказался от общения с четырьмя епископами восточными. Восток и Запад до собора в Риме и после оставались разделенными.

Исповедание веры, присланное из Антиохии, было без сомнения предметом прений и замечаний на Западе; вот почему составившие оное, как бы с чувством раскаяния,²⁰⁹ снова собрались три года спустя в Антиохию (345) и составили новое изложение веры – длины непомерной, и которое скорее можно считать богословским трактатом о Святой Троице. Трактат этот был точен, равным образом далек от заблуждения Ария и Савеллия, но там также не было помещено выражение единосущный. В нем не заключается ничего, чего бы не было в приведенных прежде, а потому считаем бесполезным его переписывать. Должно однако заметить, что в нем осуждается Фотинос, именуемый по извращению Скотинос (Фотинос – значит светлый, а Скотинос – мрачный). Этот Фотинос был учеником Маркелла Анкирского, и несомненно учил ересям Савеллия и Павла Самосатского, в которых упрекался сам Маркелл. Они послали составленное ими писание епископам Италии с Евдоксием – епископом Германики, Македонием – епископом Морсуэста, в Киликии, Мартирием и многими другими. Последний был вероятно тот же, который привозил первое послание Юлию Римскому. Епископы западные отказались заняться этим новым изложением веры и отвечали, что Символа Никейского для них достаточно.

Между тем как епископы восточные делали эту попытку перед Западом, оба императора Констант и Констанций согласились о созвании большого собора восточно-западного. Константа в его благих намерениях поощряли Афанасий и Павел.²¹⁰ Последний, однако, не дожил до собора; надеясь на расположение Констанция, согласившегося на пересмотр дела его, он возвратился в Константинополь, ожидать решения, но возвращение его произвело возмущение, в котором его обвиняли. Он был взят и отвезен в Кукуз, город Каппадокии, где его умертвили.²¹¹

Собор восточно-западный созван был в Сардике в Иллирии. Епископы собрались в назначенное время в числе около ста семидесяти.²¹² Согласно сказанию Сибина Македонского, в том числе было семьдесят шесть восточных, и в числе их Исхир, которого ариане сделали епископом, хотя он даже не законно рукоположен был во пресвитера и не имел епископской кафедры.

Во главе западных находился уважаемый Осия, его не сопровождал никакой гражданский сановник, а восточные привезли с собою графа Музониана и Гесихия, пользовавшегося при дворе титулом Кастрензиса. Ариане рассчитывали не на правоту дела, а на поддержку императорскую. Между епископами восточными некоторые отказались ехать на собор, ссылаясь на свои немощи, другие же утверждали, что назначенный срок слишком короток, возлагая за то ответственность на Юлия, епископа Римского. Однако Афанасий ожидал в Риме собора полтора года. Восточные назначили для съезда Филипполь, во Фракии. Когда они съехались, то писали западным, собранным в Сардике, что не прибудут на собор, пока они останутся в общении с Афанасием, который низложен.²¹³ Они согласились однако прибыть в Сардику, но прибыв протестовали, что ногою не вступать в церковь, если не будут приняты их условия. Епископы западные, во главе которых находились Протоген Сардикийский и Осия Кордуанский, отвечали, что не могут нарушить общения с епископом низложенным по определению, которое Юлий, епископ Римский, признает не действительным. Восточные настаивали и обе партии вели переписку, которая только должна была увеличить их взаимную неприязнь.

Евсевиане надеялись, что власть Констанция устрашит противников; но когда они убедились, что делопроизводство будет чисто церковное и что из всех Церквей собираются против них свидетели с формальными документами, что два уважаемые епископа, Арий, также именуемый Макарием, Петры в Палестине и Астерий Петры в Аравии, от них отделились, пристав к западным и к преследуемым, что они передают тайны их и дурные намерения, то побоялись, что осуждение, вместо поражения жертв их, падет на них самих. Особенно видя, что Афанасий выражает большое доверие к исходу делопроизводства, они стали тайно совещаться во дворце, где им было отведено помещение. Они говорили друг другу: мы с целью прибыли сюда, но что будет если достигнем совершенно противоположной; мы рассчитывали на поддержку графов, а её не будет и, конечно, будем мы осуждены. Вы знаете, что было сделано, у Афанасия в руках следствие Мареотское, этого достаточно для его оправдания и для покрытия нас позором. Зачем же здесь оставаться? Найдем предлог удалиться, лучше бежать, хотя это и бесчестно, чем быть уличенными в клевете; если бежим, то можем еще поддержать нашу партию; если они осудят нас, то за нас будет император, он не дозволит народу согнать нас с престолов.

Таковы были разговоры между евсевианами относительно Афанасия.

Осия и западные настаивали, чтобы они на что-либо решились. Афанасий и прочие здесь, говорили они, и берутся доказать, что вы клеветники. Если боитесь осуждения, – для чего сюда прибыли? Следовало не приезжать, а если приехали – должно остаться. Они находились в большом затруднении, когда Констанций уведомил их о победе, одержанной над Персами. Нужно уезжать, сказали они, немедленно. Император будто-бы не мог без них торжествовать своей победы. Никто, конечно, не был обманут таким предлогом, сообщенным собору через Евстафия, пресвитера Церкви Сардикийской. Осия именем собора, где председательствовал, немедленно отвечал им: «Придите оправдаться от осуждений, на вас возводимых, в клеветах, какие вам приписывают, или знайте, что собор осудить вас как виновных и объявит невиновными Афанасия и находящихся с ним». Но, по совести, чувствуя себя виновными, они находились в страхе и более расположены были к бегству, чем внимать посланному к ним письму.

Они постыдно бежали, возвратились в Филипполь, и образовав из себя собор, начали с того, что осудили выражение единосущный,²¹⁴ стараясь заменить оное словом выражающим понятие совершенно противоположное (ανομολος); после того подтвердили прежние свои определения против Афанасия, Павла, Маркелла и Асклепы; а также низложили Юлия Римского за общение с первым из осужденных епископов; Осия был низложен за то же и за дружбу с Павлином и Евстафием Антиохийским, Максимин, епископ Трирский, потому что он первый имел общение с Павлом Константинопольским и облегчил ему способы возвратиться к своей Церкви, а сверх того не хотел принять в общение епископов восточных, посланных в Галлию. Они низложили также Протогена Сардикийского и Гавденция: первого за то, что находился в общении с Маркеллом, которого сперва осудил, а второго за то, что не придерживался поведения предшественника своего Кириака и восстановил низложенных им.

Все определения свои изложили они в послании ко всем епископам кафоличества.²¹⁵ В нем возобновлялись все обвинения на противников их, даже такие, которыми невозможно было обманываться; к этому окружному посланию приложили они последнее исповедание веры, составленное в Антиохии. Сообщение это делалось от имени собора, созванного в Сардике, хотя подписавшие оное собирались в Филипполе. Они полагали, что сами по себе составляют собор, без сомнения под тем предлогом, что прочие отлучены или сообщаются с отлученными.

Среди епископов, собравшихся в Филипполе, не все были арианами, большая часть из них были совершенно православны, но они дались в обман присутствовавшим в Тире и питавшим к Афанасию слепую ненависть. Можно также думать, что некоторые в первый раз встретились с западными, которых считали варварами, полагая для себя унижением находиться с ними на правах равенства. Послание епископа Римского и претензия его, именем Запада, проверять их суждения, крайне их оскорбляла. Однако им должно было ясно видеть, что решение собора Римского не считалось окончательным, потому что собор, созванный в Сардике, должен был проверить оное и судить окончательно.

Но на соборе этом западные были многочисленны; многие из восточных к ним присоединились и согласились с ними судить снова и окончательно все вопросы, возмущавшие Церковь. Большая же часть епископов, собравшихся в Филипполе, слишком ясно высказалась по этим вопросам чтобы в самой мысли о новом рассмотрении дела не видеть своего осуждения. От того произошел раздел, не делающий им чести и оставивший на них тень подозрения в недобросовестности. Ни соборов восточных, ни соборов западных нельзя было считать окончательными, вот почему в Сардике созван был собор восточно-западный, долженствовавший представлять собой все кафоличество и судить окончательно.

Епископы собранные в Сардике²¹⁶ снова рассмотрели дела: Афанасия, Маркелла Анкирского и Асклепы Газского. Афанасий был признан невиновным, а делопроизводство собора Тирского признано происками злобы и клеветы. Маркелл Анкирский сделал исповедание веры православной и объявлено было, что он невиновен в заблуждениях, в которых его упрекали. Асклепа Газский представил делопроизводство Евсевия Кессарийского, своего митрополита, и многих других епископов, судивших его и восстановивших его на престоле.

Лукий Адрианопольский, также преследуемый арианами, представил дело свое собору; он также признан невиновным потому, что обвинители его бежали.

После того собор отлучил и низложил лже-епископов Александрии, Анкира и Газы, а затем показавших более страстное увлечение в происках арианских, то есть Феодора Гераклийского, во Фракии, Наркисса Нерониадского, Стефана Антиохийского, Георгия Лаодикийского, Акакия Кесарии Палестинской, Менофанта Ефесского, Урзаса Сингидунского и Валенса Мурзийского. Собор не нашел полезным излагать нового символа веры; Символ Никейский найден был достаточным.

Определения собора сообщены были Церквам, которых они преимущественно касались императорам, Юлию, епископу Римскому, и всем епископам кафоличества. Имеется еще последнее послание, равно как и посланные Юлию и Церкви Александрийской. Памятники эти заслуживают особенного внимания. Но прежде, нежели приводить их, изложим правила, принятия на этом соборе. Их числом двадцать и очень важных.²¹⁷

Осия, епископ Кордуанский, говорит: .

«Существует дурной обычай, источник больших злоупотреблений и необходимо его искоренить; это, – что епископ может быть переведен из небольшого города в другой, более значительный. Причина этих переводов явная, еще не встречался епископ, старавшийся быть перемещенным из большой Церкви в малую. Ясно, что переменяющие престолы соблазняются корыстью, тщеславием и желанием казаться имеющими большую власть. Угодно ли вам, чтобы злоупотребление это было осуждено более решительным образом? Я полагаю, что виновный епископ не должен даже получать причащения как мирянин. Все епископы отвечали: «Мы того же мнения».

По правилу сему, собор отказывает в причащении, даже при смерти, епископам, подкупавшим верующих провозглашать их и избирать в Церкви. Собор же Никейский решил, что при смерти никому не отказывать в причащении.²¹⁸

Осия снова говорит: «Нужно присовокупить, что ни один епископ не может переходить в другую провинцию для совершения своего служения; принимаю только одно исключение – в случае призвания своей братией; не должно препятствовать епископам оказывать взаимные друг другу услуги. Также следует озаботиться о том случае, когда епископ будет иметь спор с одним из сотоварищей и решить, не возможно ли предоставить суд епископам иной провинции. Если кто полагает дело свое правым и что суждение нужно проверить, то не благоугодно ли будет вам почтить любовью память Апостола Петра, чтобы судившие писали Юлию, епископу Римскому, и если нужно будет – да проверится суд епископами другой провинции, по назначению епископа Римского. Но если нельзя доказать, что дело требует вторичного сужденья, то первое суждение да остается твердым».

До собора Сардикийского случалось, что осужденные в одной из Церквей искали убежища в других, старались доказать, что невиновны и могут быть приняты в общение. Но, в этом случае, не было судебной аппелляции от одного суда к другому, высшему. Собор Сардикийский хотел предоставить епископу Римскому право решить: следует ли утвердить первое решение или пересмотреть оное в собрании епископов смежной провинции.

Епископы Римские воспользовались правилом этим, на присвоение себе права аппелляции по делам церковным.

С другой стороны, приверженцы папства старались на том же правиле основать теории, благоприятствующие их системе. Они не заметили только, что собор, предоставляя епископу Римскому право аппелляции, доказывает тем, что епископ Римский ниже собора, предоставлявшего это ему право; а кроме того, собору неизвестны были те мнимые права, которым папство приписывает божественные основания, потому что ему предоставлялось одно из прав тех, только чтобы почтить любовью память Апостола Петра, то есть одного из Апостолов, основавших Церковь римскую.

Правило собора Сардикийского ясно и положительно доказывает, что в Церкви, около половины IV столетия, не имели ни малейшего понятия о власти, которую впоследствии стали называть папством.

Право аппелляции дано ли было епископу Римскому вообще, или только Юлию, по обстоятельствам исключительным в которых тогда находились и по оживленным прениям, возбужденными арианством? Кажется, что собор, наименовав прямо Юлия, имел намерение присвоить это право только ему лично. Если же допустить, что оно предоставлено было епископу Римскому вообще, то все-таки из сего нельзя выводить никакого доказательства в пользу папства. Действительно, если учреждение это и было бы признано в том виде, как оно впоследствии представлялось верующим в него, то каким образом собор мог предоставить епископу Римскому власть, которая принадлежала ему вполне и еще по праву божественному?

Правило Сардикийское служит ясным и неоспоримым доказательством, что даже не признавалось за епископом Римским необходимой власти на пересмотр определении епископских, а тем более не признавалось за ним власти более обширной.

Должно заметить причину, выставленную Осией, в пользу преимущества, им предложенного для епископа Римского. Это, как он сказал, чтобы почтить любовью память Апостола Петра. Причина эта доказывает только, что епископы западные расположены были возвышать Церковь римскую, приписывая ей в основатели первого из Апостолов, и что, по уважению к Апостолу Петру, епископ Рима должен был считаться первым епископом в Церкви. Быть может, что таким образом полагали возвысить Запад, как имеющий первую апостольскую Церковь. Конечно, никто тогда не имел понятия о претензиях папских, которых в то время еще не было; но когда дело идет об учреждении, получившем такое значение в обществе христианском, как папство, то следует заранее указывать на факты, послужившие для него как бы зародышами. Между фактами этими следует прежде всего указать на то, что основание Церкви в Риме приписывалось Апостолу Петру, хотя Апостол Павел имел на то более прав, затем надменность многих из епископов Римских, считавших себя первыми епископами, потому что кафедра их находилась в столице империи. Оба факта эти послужили сперва основаниями некоторых преимуществ, чисто почетных, дарованных епископам Римским, и некоторых прав, предоставленных им епископами западными.

Начиная с IV столетия, привыкли считать епископов Римских преемниками Апостола Петра. В тоже время начали прилагать к Церкви учреждения империи. С той поры епископ Рима был признан первенствующим потому, что был епископом первой столицы. Из совокупления понятия о преемстве Апостола Петра и о первенствующем епископе вышла теория папства.

Преобразование это продолжалось в течении трех столетий. Потребовалось времени не менее того для перехода от преимуществ чисто церковных к власти мнимо-божественной. Затем эта власть мнимо-божественная развивалась в продолжении десяти столетий и дошла до того, что видим ныне.

От первых попыток епископов Рима к неограниченной власти и к непогрешности путь был длинный и продолжительный. Если бы в Риме не захотели преступить правила Сардикийского, то православный Восток не стал бы делать возражений. Он принял это правило, как то видим по приведенным свидетельствам Сократа и Созомена.

Гавденций, епископ Найссоса, в Дакии, начал после Осии и сказал: «Если вам благоугодно, то следовало бы добавить к последнему определению, что если епископ был низложен соседними епископами, но требует пересмотра своего дела, то его никем бы не замещали до решения по сему делу епископа римского».

Правило это было пополнением предшествующего и вытекало прямо из предоставленного епископу Римскому права. Осия развил это в следующем правиле.

Епископ Осия сказал: «В случае, когда епископ осужден и низложен всеми епископами своей провинции и осужденный обратится к блаженному епископу Церкви римской; а епископ сей рассудит, что следует пересмотреть дело, то благоволит он писать епископам той провинции и епископам соседственной, чтобы снова рассмотрели дело и решили по всей справедливости. Если кто потребует пересмотра своего дела и по прошению его заблагорассудит епископ Римский послать от себя пресвитеров,²¹⁹ то во власти сего епископа решить, как поступить в этом случае, и если рассудит прислать пресвитеров присутствовать при суждении вместе с епископами, и заступать место пославшего; или же признает достаточным предоставить окончание дела провинциальным епископам, – да будет по рассуждению его мудрости».

До собора Сардикийского, даже на Западе, не находили полезным предоставлять епископу Римскому преимуществ, упомянутых в предшествующем правиле.²²⁰ Верховной властью в Церкви был собор. Самый собор Сардикийский служит тому ясным доказательством, – как созванный для окончательного суждения дел церковных, уже рассмотренных епископом Римским на соборе. Намеревались созвать в Сардике собор вселенский, составляющий единственную верховную власть в Церкви; но, по удалению или отсутствии большей части епископов восточных, собор не мог иметь этого значения.

Правилом шестым определялось относящееся до избраний и рукоположений епископских: там запрещается рукополагать епископа для деревни или малого города, где достаточно пресвитера, да не уничижается, сказано там, звание епископа и власть.

Каждая Церковь имела во главе своей епископа до того времени, пока христианство не перешло за пределы значительных городов и не распространилось по деревням. Тогда пресвитеры заменили епископов по церквам, менее значительным определенных округов, которые впоследствии стали называть диоцезами или епархиями. Во главе же епархии остался только один епископ, как в Церкви составленной из нескольких членов или приходов.

Правилом седьмым собор, по предложению Осии, положил, что епископы не должны ходатайствовать перед императорами и могут являться во дворец только для заступничества за несчастных и по требованию императора. Епископ Карфагенский Грат, присутствовавший на соборе, жаловался, что епископы Африканские слишком часто прибегают к императору.

С того времени, как императоры стали христианами, многие из епископов оказались слишком искательными. Собор Сардикийский видел в том важное неудобство. Обязанность епископов, равно как и всех верующих быть верными и покорными предлежащим законным властям, подавая собой пример повиновения и уважения; но епископы угодливые, злоупотребляющие званием своим на удовлетворение собственного честолюбия или любимцев своих, по мнению собора, нарушают тем свои обязанности. Осия, предложивший это правило, сам в этом отношении мог служить примером. Он никогда не употреблял во зло доверия, которым пользовался при Константине Великом, ни для себя, ни для других; все известные действия этого святителя имели характер исключительно церковный, и во всех случаях является он истинным христианским епископом.

Осия предложил еще добавление (пр. 8): что если епископ должен обратиться ко двору за несчастных, то не должен ездить туда сам, но посылать своего диакона.

Правило это было принято. Собор особенно заботился об удалении епископов от двора. Можно предполагать, что поводом к тому послужило поведение Евсевия и друзей его. Собор опасался новых епископских влияний при дворе, влияний – имевших уже такие горестные последствия при Констанции.

По предложению Осии, было добавлено еще одно правило, о том же (пр. 9), по которому епископы, при обращении своем ко двору, обязывались предпочтительно обращаться к посредничеству епископа того города, где пребывает император, или к епископам находящимся при нем для богослужений; прибывающее же в Рим обязывались обращаться к посредничеству епископа сего города, которому, до представления прошений императору, следовало разбирать эти прошения основательны ли они.

Алипий, епископ Мегариса, в Ахаии, заметил, что не следует порицать епископов, переносящих труды путешествия ко двору для ходатайства за несчастных, но что не следует епископам предпринимать такого путешествия по другим причинам.

Осия предложил еще следующее (пр. 10): «Полагаю нужным решить, что если во епископа будет избран человек богатый или юрисконсульт, то его не следует рукополагать, пока не пройдет должностей чтеца, диакона и пресвитера и похвальным исполнением оных не докажет, что заслуживает быть епископом». Апостол языков, добавил Осия, положительно запрещает возводить во епископы новокрещенного. Собор единогласно принял это правило.

Случалось иногда, что епископ оставлял Церковь свою и даже провинцию для проповеди в других местностях; это могло быть выгодно, но может также случиться, что местный епископ, менее ученый и менее красноречивый, будет уничижен, что повредит его законному влиянию. Можно также предположить, что епископ – проповедник руководим не одним только усердием, но желает похитить Церковь другого. Осия обратился с этими заключениями к собору, который определил (пр. 11.), что епископы не могут отлучаться от своих Церквей долее как на три недели.

Правило это уже существовало для верующих, им не дозволялось, иначе как по законной причине, отлучаться от церквей своих более, как на три последующие воскресения. Древний закон этот был основанием правила, по которому на Западе верующие обязаны были присутствовать по воскресным дням у обедни в своем приходе и, без важной причины, не могли отсутствовать несколько воскресных дней подряд.²²¹

Допущено было (пр. 12) смягчение предыдущему правилу для епископов, которые в Церквах своих не могли собрать сколько нужно для них и для духовенства своего и у которых находились способы в других местах. Им дозволялось ездить в эти местности, пребывать там долее трех недель, а будет нужно и священнодействовать в церквах, где только простой пресвитер. Потому что пребывания эти не имели тех неудобств, как пребывание при церквах епископских.

Осия предложил еще определить (пр. 13), что епископ не может принять пресвитера, диакона или клирика отлученного их епископом. Если же то случится, то требовать его на собор к ответу. Собор видел в том превосходное правило для сохранения мира и согласия между епископами.

Не могу, продолжал Осия (пр. 14), умолчать о чувстве, меня одушевляющем: «Если епископ, предавшись гневу, осудит несправедливо пресвитера или диакона, не следует невиновного отлучать». Все отцы отвечали: «Осужденный должен обратиться к соседствующим,²²² чтобы рассудили его дело. Епископ же должен благодушно сносить, что определения его проверяются, а судящие не должны дозволять обвиняемым быть непочтительными к осудившему их епископу. Обязанность епископа быть справедливым и милостивым к своим подчиненным, а они обязаны ему уважением и послушанием.

В правиле 15-м²²³ собор определил, что рукоположение епископом клирика от другого епископа, без согласия его, не утверждается.

Аэций, епископ Фессалоникийский жаловался на соборе, что чужие пресвитеры и диаконы часто прибывают в его епископский город и остаются там очень долго. Собор определил (пр. 16) распространить на пресвитеров и диаконов правило 11-е, установленное для епископов.

Олимпий, епископ Аэна, во Фракии, заметил, что следует дозволить более продолжительное пребывание в Церквах епископам гонимым и которые были вынуждены оставить Церкви свои по насилиям, которые они претерпевают.

Осия поддерживал перед собором предложение Олимпия, и признана была (пр. 17) справедливость его замечания. Пример Афанасия и прочих епископов, гонимых евсевианами, служил живым подтверждением правильности просимого Олимпием.

Собор Сардикийский должен был заняться смутами, бывшими в Церкви Фессалоникийской и постановить определение. По смерти епископа Александра, писавшего в пользу Афанасия после собора в Тире,²²⁴ Церковь Фессалоникийская была возмущаема и многие епископы избраны были различными партиями. По актам Сардикийским (пр. 18 и 19) известны Музей, Евтихиан и Аэций, который наконец признан был почти единогласно и осудил не только Музея и Евтихиана, но и клириков, ими рукоположенных. Вероятно, что епископы эти были действительно рукоположены и клирики их получили законное рукоположение. Если доверять епископам восточным, собиравшимся в Филипполе,²²⁵то Аэций обвинялся во многих преступлениях самим Протогеном, епископом Сардикийским. Но вероятно, что обвинения эти возводимы были его совместниками и что епископ Сардикийский убедился в ложности оных, потому что признал Аэция, на соборе, законным епископом.

Аэций был жесток к Музею и Евтихиану и к клирикам их. Вот почему Гавденций, епископ Найссоса, в Дакии, убеждал его к согласию: «Брат Аэций, сказал он (пр. 18), ты знаешь, что мир водворился в Церкви твоей с того времени как ты епископом; но чтобы не оставалось и следа раздора, – мне кажется благоразумным принять всех клириков, рукоположенных Музеем и Евтихианом, потому что они ни в чем не виновны».

Тогда повел речь Осия. «Полагаю, сказал он (пр.19), что мы обязаны быть умеренны, терпеливы и сострадательны ко всем. Однако клириков рукоположенных кем-нибудь из братий наших, и отказывающихся возвратиться к церквам, для которых были рукоположены, – принимать не следует!. Музея же и Евтихиана нельзя считать епископами, но следует допустить до причащения как мирян, если того желают».

Все собрание было того же мнения.

Епископ Гавденций рассудив, что выполнение провозглашенных определений нужно обеспечить (пр. 20) предложил, что тот из епископов, который не будет их соблюдать, теряет свое епископское достоинство, если не докажет, что имел на то законные причины.

Относительно же епископов, посещающих двор, не взирая на принятые правила, то он предложил, что епископы находящиеся на пути должны отказывать им в общении, если не докажут, что едут по формальному повелению императора или по причинам, признанным собором законными.