Глава VI

Св. Василий, умиротворив враждовавших против него, употребляет усилия к умиротворению и всей Восточной Церкви. Средства, употребленные им для этого. Изображение страшных бедствий, которые испытывала Восточная Церковь вследствие гонений со стороны ариан. Причины, породившие бедствия для всей Церкви. Какую имели цель враги св. Василия, приходя слушать его поучения? Беседа о смиренномудрии. Позволительно ли искать славы и какой? Может ли действительно служить к прославлению человека то, в чем он, по внушению врага, поставляет для себя славу? Какие средства к приобретению неувядающей славы? Жизнь истинно святая и богоугодная, сопровождаемая особыми благодатными дарами, дает ли право превозноситься человеку над ближним? Чем можно отогнать гордость, внушаемую диаволом человеку, истинно благочестивому? Как нужно расположить свою внешнюю жизнь, чтобы все окружающее нас служило к водворению в душе смиренномудрия?

Беседа на слова: внемли себе. К чему этими словами внушается внимательность, к внешним действиям, или и к внутренним расположениям души? Грех, совершенный только в сердце, подвергает ли такой же ответственности, как и выраженный во внешнем действии? Почему внутренние расположения души заслуживают большей бдительности с нашей стороны, нежели внешние действия? Каким чувством совершается наблюдение над внутренними расположениями души? Какую пользу приносит наблюдение над внутренним состоянием души? Утешение, какое может извлекать бедный и уничиженный человек из рассматривания самого себя и окружающей его природы. Внимательность к себе, как причина к уврачеванию разнообразных страстей. Внимательность к себе самому, как путь к познанию Творца и Его невидимых свойств.

Поучение о вере. Причины, расположившие к произнесению этого поучения. Необходимость веры, вытекающая из недоступности нашему пониманию самых предметов веры. Эта недоступность предметов веры нашему пониманию не может ли располагать к самой невнимательности к ним, как непостижимым для нашего ума? Если же дозволительно некоторое исследование этих непостижимых для ума предметов: то где предел этим исследованиям? И не может ли усиленное стремление понять непостижимое повредить самой мысли? Выяснение некоторых слов евангельских, служащих по-видимому к унижению Божественного достоинства Сына Божия? Подробное изъяснение благодатных действий Духа Святого по отношению к человеку.

Беседа на слова: в начале бе Слово, и Слово бе у Бога. В этих словах Евангелиста св. Василий указывает верное средство к поражению двух еретиков – Apия и Савелия. Что нужно разуметь под словом начало? Слово начало дает ли право лишить Сына Божия одного из свойств божественных – безначальности? Наименование Сына Божия – Словом, как доказательство Его совечности Богу Отцу. Слово у Бога, как доказательство неслитности Божеских Ипостасей.

Беседа против Ариан и Савелиан. Какую цель имел диавол, возбуждая к пагубным учениям этих двух еретиков? Кто были слушатели св. Василия, – покорные ли ученики гласу своего Пастыря, или враги, отыскивающие в его словах средство к ниспровержению его самого? Учение о Духе Святом, не согласное с учением православной Церкви, не служит ли признаком отчуждения такого учителя от благодатного озарения Духом Святым?

Определение еретиков о низведении св. Василия с кафедры apxиепископской и заточении его в ссылку, если он назовет в своих поучениях Духа Святого Богом. Мудрость св. Василия в доказательствах Божественного достоинства Святого Духа без наименования Его Богом. Побуждения к такой осторожности в словах. Недовольство некоторых неразумных ревнителей православия осторожностью св. Василия, и обвинение его в неправославии. Защищение его непоколебимости в православии св. Григорием Богословом и св. Афанасием Александрийским.

Умиротворив враждовавших против него епископов, возвысив до возможной степени совершенства нравственность духовенства, дав благолепным храмам величественное и в высшей степени поучительное церковное богослужение, «св. Василий, – как говорит св. Григорий Богослов, – замышляет в уме нечто большее и возвышеннейшее. Другие смотрят только у себя под ногами, рассчитывают, как бы свое только было в безопасности (если это истинная безопасность), далее же не простираются и не могут подумать или привести в исполнение ничего великого и смелого: но он, хотя во всем другом соблюдал умеренность, в этом же не знает умеренности; напротив того, высоко подняв голову и озирая окрест душевным оком, объемлет всю вселенную, куда только пронеслось спасительное слово»¹⁷³. – Что же усмотрел св. Василий, обозрев вокруг себя и простерши свой взор за пределы своей Кесарийской собственной Церкви? Его взору представилась мрачная картина. Он, к великому прискорбию своего сердца, ревнующего о славе Божией и спасении ближних, усмотрел что «пренебрегаются учения отцов, уничтожаются апостольские предания; в Церквах получают силу изобретения нововводителей; люди только хитрословят, а не богословствуют; мирская мудрость берет первенство, отринув похвалу креста; пастыри изгоняются, а на место их вводятся волцы тяжцы, расточающие стадо Христово (Деян. 20, 29); молитвенные домы стоят пусты без присутствующих, а пустыни наполняются сетующими; сетуют старцы, сравнивая древнее с настоящим, а еще более достойны сожаления юноши, не знающие, чего они лишены»¹⁷⁴. «И не одна Церковь в опасности, даже не две или три Церкви подвергаются жестокой этой буре: почти от пределов Иллирика до Фиваиды свирепствует зловредная ересь, которой лукавые семена брошены сперва злоименным Арием, глубоко же укорененные многими, которые после ариан прилежно возделывали нечестие, произрастали теперь тлетворные плоды. Догматы благочестия извращены, уставы Церкви нарушены: любоначалие людей, не боящихся Господа, кидается за начальственными должностями и председательство открыто уже предлагается в награду за нечестие; почему, кто произносил более тяжкие хулы, тот предпочтительнее других избирается на епископство в народе; исчезла сановитость священническая; мало людей, пасущих стадо Господне разумно, сбереженное для бедных честолюбцы непрестанно тратят на свои удовольствия и на раздачу подарков; не видно точного исполнения церковных правил; много стало свободы – грешить: ибо достигающие начальства человеческим усердием в благодарность за cиe самое усердие, воздают тем, что все дозволяют в угодность грешащим. Погиб праведный суд; всякий ходит по воле сердца своего; порок не знает себе меры; народ не слушает увещаний; в предстоятелях не достает дерзновения; потому что прибретшие себе власть через людей стали рабами оказавших им милость. У иных придумано уже и оружие для междоусобной брани, именно защита православия и прикрывая частные свои вражды, выставляют на вид, что враждуют за благочестие. А другие, отклоняя от себя обличение в самых гнусных делах, доводят народ до неистовства, поощряя к взаимным спорам, чтобы общими бедствиями прикрыть свое худое состояние. Поэтому брань сия непримирима; сделавшие худое страшатся общего мира; потому что он обнаружит тайная их срама. Сверх этого неверные смеются, маловерные колеблются; вера сомнительна, неведение проливается в душе, потому что злонамеренно искажающие учение подделываются под истину. Молчат уста благочестивых, развязан всякий хульный язык, святое осквернено; здравомыслящие в народе бегут от молитвенных домов, как от училищ нечестия, и по пустыням со стенаниями и слезами подъемлют руки к небесному Владыке… народ с женами, детьми и даже старцами, вне городскпх стен, под открытым небом совершают молитвы, с великим терпением перенося страдания от воздушных перемен и ожидая себе помощи от Господа. Какой плач соответствен сим бедствиям? Какие источники слез будут достаточны для стольких несчастий?»¹⁷⁵

Что же св. Василий, при созерцании этой поразительной картины бедствий всех Церквей, ограничивается ли одними слезами о страждущих и тайною молитвою к Богу об избавлении их от облежащих скорбей? Нет, – говорит его святой друг, – примечая это, Василий не признает достаточным в безмолвии оплакивать бедствие и к Богу только воздавать руки, у Него искать прекращения обдержащих зол, а самому между тем почивать: напротив того, он вменяет себе в обязанность и от себя привнести нечто и оказать какую-нибудь помощь. Ибо, что горестнее сего бедствия? И о чем более должно заботиться взирающему горе? Когда один делает хорошо или худо: cиe ничего не предвещает для целого общества. Когда целое в хорошем или худом положении; тогда по необходимости и каждый член общества приходит в подобное же состояние. Cие-то представлял и имел в виду и сей попечитель и предстатель общего блага. И поскольку, как думает Соломон заедино с самою истиною, моль костем сердце чувственно (Притч. 14, 30), и беззаботный бывает благодушен, а сострадательный – скорбен, неотступный помысел сушит его сердце: то Василий приходил в содрогание, скорбел, уязвлялся, был в положении то Ионы, то Давида, отрицашеся души (Ион. 4, 8), не давал ни сна очам, ни дремания веждам (Пс. 131, 4), заботами изнурял остаток плотей, пока не находил уврачевания злу. Он взыскует Божеской или и человеческой помощи, только бы остановить общий пожар и рассеять облежащую нас тьму».

Итак, изобретает следующее одно весьма спасительное средство. «Сколько мог, углубившись в себя самого и затворившись с Духом, напрягает все силы человеческого разума, перечитывает все глубины Писания и учение благочестия предает письмени. Делает возражение еретикам, борется и препирается с ними, отражает их чрезмерную наглость, и тех, которые были под руками, низлагает вблизи разящим оружием уст, а тех, которые находились вдали, поражает стрелами письмен? (или писаний?), не менее достойных уважения, как и начертания на скрижалях… Но было у него и другое средство. Поскольку, как дело без слова, так и дело без исполнения равно не совершенны, то он присовокупляет к слову и содействие самых дел. К одним идет сам, к другим посылает, иных зовет к себе, дает советы, обличает, запрещает (2Тим. 4, 2), угрожает, укоряет, защищает народы, города, людей частных, придумывает все роды спасения, всем врачует»¹⁷⁶.

При произнесении поучений св. Василием обыкновенно присутствовали в храме и православные и еретики и друзья его и враги, одни для того, чтобы почерпнуть в его поучениях назидание для себя, другие для того, чтобы уловить какое-либо слово, чтобы клеветать на него, и через клевету ослаблять спасительную силу его слова на верных. Из картины бедствий церковных, начертанной св. Василием, мы видели уже, что движущими причинами всему злу служили разнообразные страсти или гордость ума, или властолюбие, или честолюбие, или стремление в общих смутах скрыть свою порочную жизнь. Но причиною зарождения всех пагубных страстей и развития их обыкновенно служит отсутствие в душе смиренномудрия и невнимательность к самому себе, к внутренним расположениям своей души. Чтобы уврачевать зло в самом корне, св. Василий нашел нужным сказать два поучения, вполне заслуживающие и нашего внимания: поучение о смиренномудрии и на слова Писания: внемли себе (Втор. 15, 9).

В поучении о смиренномудрии св. Василий, прежде всего показывает, что стремление к славе есть стремление, вложенное в нашу душу самим Богом. И Бог, вложив это стремление в душу человека, указал и на то, что может служить к истинному прославлению его, а так же открыл путь к этой славе и дал средства к достижению оной. Но человек, вняв более гласу врага Божия – диавола, не захотел идти медленным, но верным путем к славе, а захотел исхитить ее у Бога быстро и насильственно, объявив, так сказать, войну самому Богу через противление Его открытой заповеди. Но ложь злого советника скоро открылась. Человек, лишившись через противление заповеди Божией и той славы, которою уже был облечен по благости Божией, скоро познал свою бесславную наготу, и сам устыдился ее. Бог однако же, по бесконечному своему милосердию, попытался было обратить падшего человека к долгу повиновения, чтобы возвратить ему утраченную им славу; но оказалось, что человек так уже глубоко пал, что не способен был воспользоваться и милосердием Божиим, и потому изгнан был из рая. – Диавол, зная, что созданное Богом однажды не уничтожается, и потому опасаясь, чтобы человек, невольно подчиняясь прирожденному стремлению к славе, не возвратился к Богу, как единственному источнику истинной славы, указал ему на призраки славы, которыми хотел, хотя на время, утолить его внутреннюю жажду истинной славы. Человек, раз допустив омрачится своему уму страстями, утратил познание об истинной славе, а потому и доселе гоняется только за призраками, хотя и постоянно чувствует неудовлетворенность своего желания.

Св. Василий в своей беседе о смиренномудрии положил разоблачить пустоту этих призраков, чтобы, сокрушив кумиры гордости человеческой, водворить в душе падшего человека смиренномудрие, как единственно верный путь к достижению истинной славы. «Диавол, низложивший человека надеждою ложной славы, – говорит св. Василий, – не перестает поощрять его теми же побуждениями и изобретать для сего тысячи козней. Представляет ему чем-то важным, если обложится он деньгами, чтобы тем величаться и о том заботиться, что ни мало не ведет к славе, а великие приносит опасности, потому что приобретение денег – начало любостяжания, а обладание ими не ведет к доброй славе, но понапрасну ослепляет, попусту надмевает и производит в душе болезнь, подобную опухоли. Толщина опухших тел и не здорова и не полезна, а напротив того болезненна и вредна, в ней начало опасности, скрытая причина погибели. Тоже самое и гордость в душе. И не от одних денег рождается в человеке превозношение: люди превозносятся не одною пышностью снедей и одежд, приобретаемых за деньги, не тем одним, что устрояют сверх нужды дорогие и роскошные столы, облекаются в ненужные одежды, созидают огромные дома, испещренные украшениями, водят за собою множество сопровождающих слуг и бесчисленные толпы ласкателей; но они, забывая свою природу, величаются чинами… Человека делает также дерзким сила рук, скорость ног, благообразие тела, хотя все это истребляет болезнь, истощает время… И что, по-видимому, гораздо важнее и прочнее других у человека находящихся благ, – мудрость и благоразумие, и это ведет к суетному превозношение, доставляет высоту не истинную: потому что и сии блага вменяются ни во что, как скоро нет премудрости, которая у Бога. Ибо самому диаволу не удается ухищрение против человека: что измышлял он против человека, то сам того не зная, устроил против себя, не столько повредив тому, кого надеялся отдалить от Бога и от вечной жизни, сколько изменив себе тем, что отпал от Бога и осужден на вечную смерть. И поставив сеть Господу, сам он уловлен ею, распят на кресте, на котором думал Его распять, умер тою смертью, которою надеялся умертвить Господа. Если же и князь мира, первый, величайший и невидимый наставник мирской мудрости, уловляется собственными ухищрениями, впадая в крайнее неразумие, то тем паче ученики и ревнители его, хотя бы тысячекратко умудрялись, глаголющеся быти мудри, объюродеша (Рим. 1, 22). Ухищряется Фараон на погибель Израиля: но ухищрение его неприметно разрушается от чего и не ожидал. Младенец, по его повелению преданный на смерть, тайно воспитан в собственном его доме, сокрушил силу его и целого народа и избавил израильтян. Убийца Авимелех, незаконнорожденный сын Гедеонов, умертвивший семьдесят законных сынов и думавший, что нашел мудрое средство – прочно овладеть царством, сокрушает правда, споспешников своих в убийстве, но и сам сокрушается ими и погибает наконец от женской руки и от удара камнем. И все Иудеи придумали против Господа пагубное намерение, рассуждая сами с собою: аще оставим тако, вcu уверуют в Него: и приидут Римляне, и возьмут место язык наш (Ин. 11, 48). От этого намерения дошедши до христоубийства в той же мысли, что спасают народ и страну, погубили его тем самым, чем намеревались спасти, и из страны изгнаны, и стали чужды и законов и богослужения. И вообще из тысячи примеров можно уразуметь, что преимущество человеческой мудрости непрочно и более маловажно и низко, нежели велико и высоко».

Потом показав, что все, что только имеем, не только внешние блага или естественные способности души, но и благодатные дары Духа Святого, суть дары милосердия Божия, а нашу собственность составляет только грех, как произведение нашей злой воли, – внушает хранить глубокое смирение с чувством благодарности к Богу за дары Его благости, чтобы не лишиться того, что имеем, оставшись с одною своею собственностью – грехом и осуждением за оный. – Указав далее на то, что и пламенно любившему своего Учителя апостолу Петру попущено за самонадеянность дойти до отречения, выставив еще пример фарисея, осужденного за самооправдание и мытаря, оправданного за самоосуждение, говорит: и ты никогда не превозносись ни перед кем, даже и перед великими грешниками. Смиренномудрие часто спасает и того, кто сделал многие и великие грехи. Не оправдывай себя паче другого, чтобы, оправдавшись по собственному приговору, не быть осужденным по приговору Божию.

Даже и в таком случай, если бы человек действительно имел живую веру и деятельность, соответствующую обязанностям христианина, то и в таком случае св. Василий внушает только благодарить Господа за сделанное при Его благодатном содействии, но не превозноситься перед ближним, напоминая себе чаще о своих прежних прегрешениях. «Полагаешь ли, что тобою сделано нечто доброе? Благодари Бога, – говорит он, – не превозносись перед ближним. Сказано: дело свое да искушает кийждо, и тогда в себе точию хваление да имать, а не во ином (Гал. 6, 4). Ибо какую пользу сделал ты ближнему тем, что исповедал веру, или терпеливо нес труды поста, или претерпел изгнание за имя Христово? Не другому от этого выгода, а тебе. Бойся уподобления в падении диаволу, который вознесшись перед человеком, пал низложенный человеком и предан в попрание попранному. Подобно сему и падение израильтян: превознесшись перед язычниками, как перед нечестивыми, действительно стали они нечисты. И правда их стала, якоже порт нечистый (Ис. 64, 6), а беззаконие и нечестие язычников заглаждены верою. Одним словом, помни истинную притчу: гордым Бог противится, смиренным же дает благодать (Притч. 3, 34; Пт. 5, 5). Имей у себя под руками изречение Господне: всяк смиряяйся вознесется, а возносяйся смирится (Лк. 14, 11). Не будь несправедливым судьею самого себя, испытывай себя не льстя себе и если думаешь, что есть в тебе нечто доброе, не это одно выставляя на вид, падения же намеренно забывая, не величаясь заслугою, какую сделал сегодня, извиняя же себя в том, что делал худого за день и давно. Напротив того, когда надмевает тебя настоящее, приводи себе на память давнее, и избавишься от глупой надутости. И если увидишь ближнего в грехе: не на это одно смотри, но размысли, что сделал или делает он хорошего и нередко испытав вообще, а не в частности судя найдешь, что он лучше тебя. И Бог испытывает человека не в частности, Аз, – говорит Он, – дела и помышления их гряду собрати. (Ис. 66, 18).

Указав за сим на то, что Господь Иисус Христос учил смирению не только словом но и делом, так что вся Его жизнь от яслей до креста была проповедью смирения, советует желающему себе спасения оставить пагубное надмение гордыни и усвоить себе спасительное смиренномудрие, ничем не пренебрегать, что может служить к утверждению в душе смиренномудрия и быть проявлением живущего уже в душе смирения. «Да будут у тебя и наружный вид, – говорит он, – и одежда, и поступь, и седалище, и состав пищи, и приготовление постели, и дом, и все домашние сосуды доведены до того, чтобы в этом не было излишеств; и слово, и песнь, и обращение с ближним да будут направлены более к скромности, нежели к надмению. Да не будет у тебя софистических прикрас в слове, чрезмерного сладкогласия в пении, речей горделивых и решительных, но во всем отсекай величавость. Будь добр с другом, кроток со слугою, непамятозлобив на дерзких, человеколюбив к смиренным, утешай злосчастных, посещай болезнующих, совершенно никого не презирай, приветствуй с приятностью; отвечай со светлым лицом, ко всем будь благосклонен, доступен, не пускайся в похвалы себе самому, не вынуждай и говорить о тебе, не принимай неприличного слова, прикрывай сколько можно свои преимущества и в грехах сам себя обвиняй и не жди обличения от других, чтобы тебе по примеру праведного, быть себе самого соглагольником в первословии (Притч. 18, 17); чтобы уподобиться Иову, который не посрамился народного множества, еже поведати перед ними падение свое (Иов. 31, 34). Не будь тяжел в выговорах, обличай не скоро и не со страстным движением, ибо это признак высокомерия; не осуждай за маловажное, как будто сам ты строгий праведник. Впадших в погрешность принимай, исправляй их духовно, как дает совет Апостол: блюдый себе, да не и ты искушен будеши (Гал. 6, 1). Столько прилагай старание не быть прославленным от людей, сколько другие стараются быть прославленными, если только помнишь, что Христос называет ущербом награды, получаемые от Бога, произвольное выказывание себя перед людьми и делание добра с тем, чтобы видели это люди. Ибо о таковых сказано: восприемлют мзду свою (Мф. 6, 2). Поэтому не делай себе ущерба, желая быть на виду у людей. Поскольку Бог – великий зритель: ищи славы перед Богом; потому что Он воздаст славную награду. Но ты удостоен первенства, люди оказывают к тебе внимание и прославляют тебя? Будь равен подчиненным, как сказано: не яко обладая причту (1Пт. 5, 3); не подражай мирским начальникам, ибо кто хочет быть первым, тому Господь повелел быть рабом всех (Мк. 10, 44). Кратко сказать: так стремись к смиренномудрию, как любитель его; возлюби смиренномудрие и прославит тебя. Таким образом прекрасно будешь восходить к истинной славе, – к славе у Ангелов, к славе перед Богом; Христос признает тебя перед Ангелами учеником Своим и прославит тебя, если будешь подражателем Его смиренномудрия. Ибо Он говорит: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11, 29)¹⁷⁷.

В начале беседы на слова: внемли себе, св. Василий, показав необходимость в слове, как воплощении мысли, проявляющейся в душе по недоступности оной без слова пониманию другого, говорит: «поэтому мысль наша, как скоро получит знаменующий ее звук, перенесясь в слове как в ладье и переплыв через воздух, от говорящего переходит к слушающему. И если найдет глубокую тишину и безмолвие, то слово укрывается в слухе поучающихся как в спокойной и безмятежной пристани. Если же в слушателях, подобно жестокой буре, восстанет смятение, слово рассеявшись в воздухе, претерпит кораблекрушение».

Чтобы не последовало подобного крушения и со словом св. Василия, содержащим много полезного для внимающих ему, приглашает слушающих доставить его слову тишину своим молчанием, так как слово истины уловляется с трудом и легко может ускользать от невнимательных.

Выясняя слова внемли себе, – говорит, – что этими словами требуется внимание не к действиям только телесным, которые как требующие для своего совершения некоторого времени, удобного случая, трудов, помощников и других пособий, не могут остаться незамеченными, но главным образом к движениям помыслов сердечных, которые проявляются мгновенно, совершаются без труда, составляются без усилий и во всякое время. И как может совершиться грех в душе человека объясняет это примером. «Иногда, – говорит он, – человек угрюмый, величающийся честностью, нося наружно личину целомудрия и нередко даже сидя среди тех, которые ублажают его за добродетель, в невидимом движении сердца уносится мыслью на место греха. Он видит в представлении предмет своих желаний, воображает какую-нибудь неблагопристойную беседу и в сокровенной храмине сердца живо и вполне начертав ясное в себе самом удовольствие, совершает внутренно грех, не имеющий свидетелей и остающийся для всех неизвестным, пока не придет Тот, Кто открывает тайная тьмы и объявляет советы сердечные (1Кор. 1, 5)».

Так как грех, совершенный только в сердце, хотя и не осуществленный на деле по недостатку благоприятных к тому обстоятельству приносит столько же вреда душе, как и самое греховное дело, поэтому св. Василий убеждает остерегаться от греховных помыслов и страстных движений сердца, чтобы не стать ниже животных, которые при приеме естественной для них пищи, руководясь одним инстинктом, умеют отличать полезную для них траву от вредной. «Всякое живое существо, – говорит он, – от устроившего все Бога, имеет в себе побуждения к охранению своего собственного состава. И если прилежно станешь изучать, то найдешь, что большая часть бессловесных, не учась имеют отвращение от вредного и опять, по какому-то естественному влечению спешат к наслаждению полезным. Потому и нам обучающий нас Бог дал сию великую заповедь, чтобы в пособии разума нашли мы то, что у них есть от природы; и чтобы то, что бессловесными делается без размышления, у нас совершалось со вниманием при непрестанном напряжении рассудка и мы были исправными хранителями данных нам от Бога побуждений, бегая греха, как бессловесные избегают ядовитого в снедях, и гонясь за правдою, как и они отыскивают в траве питательное. Поэтому ты внемли себе, чтобы мог ты различать вредное от спасительного».

Объяснив далее, что слова внемли себе относятся не к телесным очам, внимательно всматривающимся в видимые предметы, но к умной силе души, погружающейся в созерцание бесплотного, говорит: «итак внемли себе, то есть осмотри себя со всех сторон и для охранения себя содержи неусыпным душевное око. Посреде сетей минуеши (Сир. 9, 18), врагом во многих местах поставлены скрытые тенета. Поэтому все осматривай, да спасешися яко серна от тенет, и яко птица от сети (Притч. 6, 5).

Серна неуловима тенетами по остроте зрения. А птица, когда она внимательна, по легкости крыльев становится выше злоухищрения ловца. Поэтому смотри, не окажись худшим бессловесных в охранении себя самого и запутавшись в сетях, не сделайся добычею диавола, будучи жив уловлен от него в свою его волю (Тим. 2, 26). – Итак, внемли себе, то есть внемли не тому, что твое и что около тебя, но одному себе; ибо иное – мы сами; иное – принадлежащее нам, а иное – что около нас. Душа и ум – это мы, поколику сотворены по образу Создавшего; тело и приобретаемые посредством него ощущения – это наше; около же нас имущества, искусства и прочие удобства жизни. Поэтому, что значит слово cие? Не плоти внемли, не за плотскими благами гонись всеми мерами, то есть: за здравием, красотою, наслаждением, удовольствиями и долголетием; уважай не деньги, не славу, не владычество; не то почитай великим, что служит для временной жизни и в попечении о семь не будь нерадив о преимущественной своей жизни. Но внемли себе, то есть душе своей. Ее украшай, о ней заботься, чтобы своею внимательностью предотвратить всякую нечистоту, сообщаемую ей пороком, очистить ее от всякого греховного срама, украсить же и просветить ее всякою красотою добродетели. Испытай себя самого, кто ты; познай свою природу; познай, что тело твое смертно, а душа бессмертна; что жизнь наша двояка: одна – свойственная плоти, скоропреходяща, а другая, сродная душе, не допускает предела. Поэтому внемли себе, не останавливайся на смертном, как на вечном, и не презирай вечного, как преходящего. Не радей о плоти, потому что проходит; заботься о душе, существе бессмертном. Со всевозможным тщанием вникай в себя самого, чтобы уметь тому и другому дать полезное: плоти – пропитание и покровы, а душе – догматы благочестия, благопристойное образование, упражнение в добродетели, исправление страстей, чтобы не утучнять тебе тела, не стараться о множестве. Но поскольку плоть похотствует на духа, дух же на плоть; сия же друг другу противятся (Гал. 5, 17); то смотри, чтобы тебе, прилепившись к плоти, не уступить большего владычества худшему. Как при взвешивании на весах, если обременить одну чашку, то непременно сделаешь легкою другую противоположную ей, так бывает с телом и душею: избыточество в одном делает необходимым оскудение в другом. Когда тело в добром состоянии и не обременено тучностью, тогда ему необходимо быть слабым и недостаточным для свойственных ему действований. А когда душа благоустроена и размышлением о благах возвышена до свойственного ей величия, тогда следствием сего бывает увядание телесных сил».

В болезнях врачи советуют больным быть внимательными к себе самим и не пренебрегать ничем служащим к уврачеванию, и лекарства употребляют, смотря по состоянию болезни или более сильные или менее крепкие. «Поэтому и ты,  – говорит св. Василий, – внемли себе, чтобы по мере прегрешения получить тебе пособие от врачевания. Грех твой велик и тяжел? Тебе нужны долгая исповедь, горькие слезы, усильное бодрствование, непрерывный пост. Грехопадение легко и сносно? Пусть уравняется с ним и покаяние. Только внемли себе, чтобы знать тебе здравие и болезнь души. Ибо многие от чрезмерного нерадения, впав в великие и неисцельные болезни, не знают даже и того, что они больны».

Показав необходимость внимания для всех, кому вверено какое-либо дело служения в дому Божием, внушает внимание к себе особенно тем, которые любят более обращать внимание на недостатки других, чем на свои. «Перестань,  – говорит св. Василий, – со тщанием наблюдать порок в другом, не давай занятия помыслам испытывать чужие немощи, но себе внемли, то есть обрати душевное око на собственное исследование себя самого. Ибо многие по слову Господню, чуят сучец, иже в оце брата, бревна же, еже есть во оце их, не видят (Мф. 73). Поэтому не переставай исследовать себя самого, точно ли ведешь ты жизнь по заповеди… не преставай судить себя самого: не согрешил ли ты в чем помышлением? не поползнулся ли на что язык, предваряя мысль? не совершено ли в делах рук твоих что-нибудь необдуманное? И если найдешь много прегрешений в жизни своей (а найдешь без сомнения, потому что ты человек), то скажи словами мытаря: Боже, милостив буди мне грешному (Лк. 18, 13)».

Слова: внемли себе, советует иметь постоянно в мысли как доброго советника в жизни и тому кто благоденствует, живет светло и у которого жизнь несется попутным ветром, и тому кто угнетен несчастными обстоятельствами. Эти многозначительные слова первого спасут от непомерной гордости, а второму с отчаяния не попустят впасть в малодушное уныние. «Гордишься ты богатством, величаешься предками, восхищаешься отечеством, красотою телесною, воздаваемыми от всех почестями? Внемли себе, что ты смертен, что земля еси и в землю отыдеши (Быт. 3, 9). Посмотри на тех, которые прежде тебя жили в подобной знатности. Где облеченные гражданским могуществом? Где непреоборимые витии? Где распоряжавшиеся народными собраниями, знаменитые содержатели коней, военачальники, сатрапы, властители? Не все ли прах? Не малое ли число костей осталось памятником их жизни? Загляни в гробы: возможешь ли различить кто слуга и кто господин, кто бедный и кто богатый? Отличи, если есть у тебя возможность, узника от царя, крепкого от немощного, благообразного от безобразного. Поэтому, помня свою природу, никогда не превознесешься. Будешь же помнить себя, если внемлешь себе».

Обращая слово к человеку низкого рода, бедняку, немощному и приходящему в трепет перед всяким, обладающим властью и могуществом, св. Василий говорит: «не отчаивайся в себе и не теряй вовсе доброй надежды от того, что в настоящем нет для тебя ничего завидного, но возведи душу свою к благам, какие даны уже тебе от Бога и какие по обетованию уготованы в последствии. Итак, во-первых ты человек один из живых на земле тварей, богосоздан. Ужели рассуждающему целомудренно, для высшей степени благодушия, недостаточно и сего – быть созданным собственными руками все устроившего Бога? недостаточно и того, что совершенный по образу Создавшего тебя, доброю жизнью можешь достигнуть равночестия с Ангелами? Ты получил разумную душу, которою уразумеваешь Бога, проникаешь рассудком в природу существ, пожинаешь сладчайший плод мудрости… Земля и море не служат ли твоей жизни? Воздух, небо и сонмы звезд не показывают ли тебе своего стройного чина? Почему же малодушествуешь от того, что у тебя нет среброуздого коня? Но есть у тебя солнце, которое в самом быстром своем течении в продолжении всего дня носит перед тобою светильник. У тебя нет блещущего золота и серебра? Но есть луна, которая озаряет тебя своим в тысячу раз большим светом. Не входишь ты в златокованые колесницы? Но есть у тебя ноги – это собственная и природная твоя колесница. Для чего ты ублажаешь людей, которые накопили полный карман, и чтобы перейти с места на место имеют нужду в чужих ногах? Не спишь ты на ложе из слоновой кости? Но имеешь у себя землю, которая дороже многих слонов, имеешь сладкое на ней упокоение, скорый и безмятежный сон. Не лежишь ты под золотою кровлею? Но имеешь над собою небо, сияющее неизреченными красотами звезд. Но это еще человеческое, а есть и другое, более важное. Для тебя Бог между человеками, для тебя раздаяние даров Святого Духа, разрушение смерти, надежда воскресения, Божии повеления, усовершающие жизнь твою, восхождение к Богу с помощью заповедей, уготованное царство небесное, венцы правды, готовые для неуклоняющихся от подвигов добродетели»!

Эта великая заповедь: внемли себе, не только охраняет от гордости и уныния, но подает силы к уврачеванию и других страстей. «Например, гнев овладел твоим рассудком, и раздражительность вовлекла тебя в неприличные речи, в жестокие и зверские поступки? Если внемлешь себе и усмиришь гнев, как упрямого и нетерпящего узды молодого коня, поражая его как бичем, ударом сего слова, то удержишь и язык, не возложишь и рук на огорчившего. Опять, худые пожелания, распаляя твою душу, ввергают ее в неудержимые и нечистые стремления? Если внемлешь себе и помнишь, что это в настоящем для тебя сладостное, будет иметь горький конец, это ныне от удовольствия происходящее в нашем теле щекотание породит ядовитого червя, который будет нас бесконечно мучить в геенне, и что это разжение плоти будет матерью вечного огня: то удовольствия, обращенные в бегство, тотчас исчезнут и в душе произойдет какая-то чудная внутренняя тишина и безмолвие, подобно тому, как в присутствии целомудренной госпожи умолкает шум резвых служанок. Поэтому и внемли себе и знай, что госпожа – разумная и духовная сила души, а служанки – сила страстная и неразумная, и что первой по природе принадлежит господство, а последние должны повиноваться и покоряться разуму. Итак, не попущай, чтобы когда-нибудь порабощенный ум стал слугою страстей, и опять, не позволяй страстям восставать против разума и присвоить себе владычество души».

«Вообще же точное наблюдение себя самого дает тебе достаточное руководство и к познанию Бога. Ибо, если внемлешь себе, то не будешь иметь нужды искать следов Зиждителя в устройстве вселенной, но в себе самом, как бы в малом каком-то мире, усмотришь великую премудрость Создателя. Из бесплотности находящейся в тебе души уразумевай, что и Бог бесплотен, знай, что Он не ограничен местом, потому что и твой ум не имеет особенного пребывания в каком-нибудь месте, находится же в месте по причине соединения с телом. Веруй, что Бог невидим, познав собственную свою душу, потому что и она непостижима телесными очами. Она не имеет ни цвета, ни вида, ни объемлется какою-либо телесною чертою, но узнается только по действиям. Потому и в рассуждении Бога не домогайся наблюдения с помощью очей, но предоставив веру уму, имей о Боге умственное понятие. Дивись Художнику, как силу души твоей привязал Он к телу, так что простираясь до его оконечностей, наиболее отдаленные между собою члены приводит в согласие и общение. Рассмотри, какая сила сообщается телу душею, и какое сочувствие возвращается от тела душе; как тело приемлет жизнь от души и душа приемлет болезненные ощущения от тела; какие в ней сокровищницы для изучаемого; от чего знание прежних наук не помрачается присовокуплением изучаемого вновь, но припоминания сохраняются неслитными и нераздельными, будучи начертаны во владычественном души как бы на медном каком столпе; как душа, поползнувшаяся в плотские страсти, губит собственную свою красоту, и как опять, очистившись от греховного срама, через добродетель, восходит до уподобления Творцу».

К познанию премудрости и благости Творца может вести не вникание только в силы и свойства души, но и рассматривание устройства самого тела. «Внемли, если угодно тебе, по рассмотрении души и устройству тела и подивись, какое приличное виталище устроил разумной душе наилучший Художник. Из всех животных одному человеку дал Он прямое положение тела, чтобы по самому наружному виду мог ты разуметь, что жизнь твоя ведет начало свыше. Все четвероногие смотрят в землю и потуплены к чреву; а у человека взор отверст к небу, чтобы не предавался чреву и плотским страстям, но имел всецелое стремление к горнему шествию. Потом, поместив голову на самом верху тела, Бог водрузил в ней наиболее достойные чувства. Там зрение, слух, вкус, обоняние; все они размещены вблизи друг от друга. И при таком стеснении их в малом пространстве, ни одно не препятствует действованию соседнего с ним чувства. Глаза заняли самую высшую стражбу, чтобы ни одна часть тела не преграждала им света и, чтобы находясь под небольшим прикрытием бровей, они могли прямо устремляться с горней высоты. Опять, слух открыт не по прямой черте, но звуки, носящиеся в воздухе, принимает в извитый ход. И высочайшая премудрость видна в том, что и голос проходит беспрепятственно, или лучше сказать, звучит, преломляясь в изгибах, и ничто отвне приходящее не может быть препятствием ощущению. Изучи природу языка, как он нежен и гибок и по разнообразию движений достаточен для всякой потребности слова. Зубы суть вместе и орудия голоса, доставляя крепкую опору языку, и вместе служат при вкушении пищи; одни рассекают, другие измельчают ее. И таким образом, рассматривая все с надлежащим рассуждением и изучая втягивание воздуха легкими, сохранение теплоты в сердце, орудия пищеварения, проводники крови, во всем этом усмотришь неисследимую премудрость своего Творца, так что и сам ты скажешь с пророком: удивися разум Твой от Мене (Пс. 138, 6)»¹⁷⁸.

Положив в основу жизни духовной смиренномудрие и внимательность к внутренней жизни души, св. Василий не удовольствовался сим. Но так как время его было время споров и пререканий о возвышенных предметах христианской веры: то он, для предохранения своей паствы и всех последователей истины православного учения от еретических заблуждений, усиливавшихся поколебать основной камень нашего спасения – божество Сына Божия, нашел нужным сказать еще три беседы: о вере, на слова: в начале бе Слово, и против Савеллиан, Aриан и Аномеев.

Еретики, по гордости ума своего, присваивали себе право с точностью определять словами свойства Божества, вследствие чего и впадали в заблуждение. Св. Василий, желая предохранить своих пасомых от еретических заблуждений, в начале беседы о вере доказывает необходимость веры самою недоступностью предмета нашей веры – Tpиипостасного Бога не только для выражения его сущности или свойств словами, но и даже для понимания. «Непрестанно памятовать о Боге, – говорит он, – благочестно и в этом благолюбивая душа не знает сытости; но описывать словом божественное – дерзко, потому что и мысль далеко не досязает достоинства предмета и слово не ясно изображает представляемое мыслям. А поэтому, если и мысль наша во многом ниже великости предмета, а слово ниже и самой мысли, то как же не быть необходимым молчанию, чтобы иначе и это чудо богословия не оказалось у нас близким к опасности от низости речений? Посему, хотя во всех разумных существах природою всеяно желание славить Бога: однако же, говорить о Нем по достоинству все равно недостаточны: превосходим мы друг друга ревностью в благочестии, но никто не ослепнет до такой степени, чтобы стал почитать себя достигшим самой высоты разумения. Напротив того, чем кто более, по-видимому, преуспеет в ведении, тем более восчувствует свою немощь. Таков был Авраам, таков был Моисей».

Но уступая неутолимой жажде Церкви слушать о предметах богословия, вменяет себе в необходимость говорить о Боге сколько силы дозволяют, не присваивая однако же себе смелости говорить о Боге, что такое Он Сам в Себе. «Скажем о Боге, – говорит он, – не каков Он Сам в Себе, но сколько нам о Нем говорить можно. Как потому, что не можем объять глазами всего пространства между небом и землей, не отказываемся уже и столько смотреть на него, сколько можем: так и теперь в немногие речения заключим благочестие, величию же Естества уступим победу над всяким словом. Ибо и ангельские языки, каковы бы они ни были, и архангельские, даже в совокупном соединении со всею умною природою, не могут выразить и малейшей части, не только что сравниться с целым».

И чтобы показать действительную непостижимость Естества Божественного, говорит: для того только, чтобы созерцать Бога, нужно отрешиться от всего земного, стать выше звезд небесных, подняться выше ангельских чинов. «Миновав все cиe, оставив ниже своих помышлений всю тварь, возводя ум за пределы сего, представь в мысли Божие естество неподвижное, непревратное, неизменное, бесстрастное, простое, несложное, нераздельное, свет неприступный, силу неизреченную, величину беспредельную, славу лучезарную, доброту вожделенную, красоту неизмеримую, которая сильно поражает уязвленную душу, но не может по достоинству изображена быть словом».

Указав далее на общие и личные свойства Лиц Святой Троицы, обращает внимание на некоторые евангельские выражения по отношение к Сыну Божию, и убеждает не соблазняться ими и не искать в них, подобно нечестивым еретикам, повода к унижению Его перед Богом Отцом. «А что домостроительствуя спасение людей, явившись нам во плоти, говорит Он относительно к телесному устроению, называя Себя посланным (Ин. 5, 36), не могущим о Себе творити ничесоже (Ин. 5, 30), приявшим заповедь (Ин. 10, 18) и тому подобное: то cиe не подает тебе повода к уничижению Единородного, потому что снисхождение к твоей немощи не должно быть умалением достоинства Сильного. Напротив того, естество разумей боголепно, а уничижительные речения принимай в отношении к домостроительству».

Доказав разными местами св. Писания Божеское достоинство Святого Духа, с особенною подробностью говорит о Его благодатных действиях по отношению к человеку. «Как солнце, освещая тела и в различных видах имея их своими причастниками, не умаляется от множества причащающихся, так и Дух, всем сообщая свою благодать, пребывает неумаленным и нераздельным. Всех просвещает к познанию Бога, вдохновляет пророков, умудряет законодателей, совершает священников, укрепляет царей, приводит в благоустройство праведных, украшает целомудренных, сообщает дарование исцелений, оживотворяет мертвых, разрешает узников, усыновляет чуждых. Производит cиe через рождение свыше. Если возьмет мытаря верующего, делает его евангелистом (Мф. 9, 9). Если будет в рыбаре, совершает его богословом (Мф. 14, 19). Если найдет гонителя кающегося, соделывает его Апостолом языков, проповедником веры, сосудом избранным (Деян. 9, 15). Им немощные крепки, бедные богатеют. Им невежды словом мудрее мудрых. Павел немощен, но присутствием Духа главотяжи пота тела его сообщают исцеление приемлющим (Деян. 19, 20). И сам Петр был обложен немощным телом, но по обитающей в нем благодати Духа тень, падавшая от тела его, прогоняла болезни страждущих (Деян. 5, 15). Бедны были Петр и Иоанн, потому что не имели злата и сребра, но подавали здравие, которое драгоценнее многих золотых монет. Ибо хромой, от многих получая золотые монеты, оставался еще нищим, но прияв благодать от Петра, перестал нищенствовать, скача как елень и хваля Бога (Деян. 3, 6–8). Иоанн не знал мирской мудрости, но силою Духа провещавал глаголы, в которые не может проникать никакая мудрость. Дух и на небе пребывает и землю наполняет; везде присутствует и ничем не объемлется. Всецело обитает в каждом и всецело пребывает с Богом. Не служебно преподает дары, но полновластно разделяет дарования; ибо сказано разделяет властью, коемуждо якоже хощет (1Кор. 12, 11). Хотя посылается по домостроительству, но действует свободно. – Будем молиться, чтобы пребывал Он в душах наших, и ни в какое время не оставлял нас по благодати Господа нашего Иисуса Христа»¹⁷⁹.

Беседа св. Василия на слова: в начале бе Слово (Ин. 1, 1), направлена была, как видно из ее содержания, против ариан, которые толкуя рождение Сына Божия от Бога Отца по понятиям человеческим, усиливались доказать Его появление к бытию во времени и этим самым старались лишить Его одного из Божеских свойств – безначальности, а вместе с этим низвести Его на степень твари, хотя и совершеннейшей всего созданного.

В начале бе Слово, и Слово бе у Бога, и Бог бе Слово. Показав что глубине мысли, содержащейся в этих кратких словах, дивились и обладающие мирскою мудростью, спрашивает: «что же будем делать мы, ученики Духа? Мимоходом ли выслушаем и такое только сделаем заключение, что есть в них некоторая небольшая сила? Ибо кто столько страждет бесчувственностью, чтобы не поразиться такою красотою мысли и столько непостижимою глубиною догматов и не пожелать истинного их уразумения»?

Но пробудив, таким образом, желание проникнуть в глубину тайны сокрытой в этих словах показывает, что слишком уси́ленное стремление уяснить ее себе вместо пользы может нанести вред мысли как и усиленное желание рассмотреть солнце приносить только вред зрению, не уясняя самого предмета наблюдения. «Удивляться прекрасному,  – говорит св. Василий, – не трудно; приобрести же точное понятие о том, что приводит в удивление, cиe трудно и неудободостижимо. Ибо нет человека, который бы не превозносил похвалами и сего чувственного солнца, с услаждением смотря на его величину, красоту, соразмерность его лучей и всеозаряющий свет. Впрочем, если поупорствует с большим усилием устремить свои взоры на солнечный круг, не только не увидит желаемого, но повредит и погубит верность зрения. Чему-то подобному, как думаю, подвергнется мысль, усиливающаяся произвести подробное исследование сих речений: в начале бе Слово. Кто составит соответственное предмету понятие о начале? Какая сила речений окажется способною равносильно выразить представляемое в уме»?

«Намеревающийся передать нам богословие о Сыне Божием положил слову своему не другое какое начало как начало всяческих. Дух Святый знал восстающих на славу Единородного; предуведал тех, которые будут предлагать нам лжеумствования, изобретаемые ими к погибели слушателей, а именно: «если Сын рожден, то не был и прежде нежели рожден, Его не было и из небытия пришел в самостоятельность». Подобное сему произносят языки, изощренные сладкоречием, паче всякого меча обоюду острого. Поэтому, чтобы никто не мог сказать подобное сему, Дух Святый, предварив Евангелием, сказал: в начале бе Слово. Если удержишь cиe изречение, не потерпишь ничего опасного от людей злонамеренных. Ибо, если скажет кто: «ежели Сын рожден, то не был», ты отвечай: в начале бе. Но как же был прежде, нежели рожден? говорит он. Ты не отступай от этого бе, не оставляй сего: в начале. У начала невозможно представить какой-нибудь крайний предел, ничего не найдется, что было бы вне начала».

Уясняя далее эту мысль, св. Василий говорит: под словом начало, о котором говорит Евангелист, не должно разуметь такой пункт во времени, с которого получает начало бытия своего какой-бы то ни было предмет, занимающий известное пространство в видимом мире, но должно разуметь такой момент в беспредельной вечности, ранее которого ничто не существовало. «Если станешь усиливаться представлением ума перейти за cиe начало, – говорит он, – то найдешь, что оно само идет вперед тебя, и встречается твоим помыслом. Дай уму своему идти сколько хочешь и простираться выше и выше; потом найдешь, что ум, после тысячекратных скитаний и после напрасных усилий, опять возвращается к самому себе, потому что не может дойти до того, чтобы начало осталось ниже его. Поэтому всегда оказывается, что начало простирается далее мыслимого и обширнее его».

В самом наименовании Единородного Сына Божия  – Словом св. Василий видит указание на то, что рождение Его совечно безначальному бытию Бога Отца. – Как слово наше появляется в самый момент пробуждения мысли в уме, и самая мысль тогда только делается доступною нашему сознанию, когда воплотится во внутреннем слове, так и Божественное Слово получило начало своего бытия в первый момент движения Высочайшего Ума божественного, породившего это Слово и следовательно совечно Ему. «Где хулитель? Где язык христоборный, говорящий: – было некогда, когда Он не был? – Слушай, что говорит Евангелие: в начале бе. А если был в начале, то когда же не был? Нечестие ли их оплакивать мне или с отвращением смотреть на их невежество? Но прежде, нежели рожден, Его не было? Поэтому знаешь когда рожден, а потому и можешь это прежде относить ко времени? Ибо речение: прежде нежели, употребительно о времени; оно предполагает давность одного перед другим. А есть ли сообразность, чтобы Творец времени имел рождение, подлежащее именованиям, употребляемым о времени? Итак: в начале бе. Если не отступишь от сего «бе», то лукавой хуле не дашь никакого доступа. Ибо находящиеся на море, когда держатся качаясь на двух якорях, презирают бурю, так и ты, если душа твоя будет укрыта под защитою сих речений, посмеешься этому лукавому смятению, какое духи злобы производят в мире, приводя в колебание веру многих».

В словах: и Слово бе у Бога, св. Василий также видит неопровержимое доказательство присущности Ипостаси Сына божеского свойства – беспредельности. «Где было Слово? Не в месте, потому что не объемлется местом беспредельное. Где же было? У Бога. – Отец не вместе и Сын не в каком-либо объеме и не в известном очертании заключен; но как бесконечен Отец, так бесконечен и Сын. Что ни представишь умом, куда ни поступишь духом своим, найдешь, что все исполнено Богом; найдешь, что повсюду сораспростерта Ипостась Сына». Вникая глубже в каждое речение выше указанных слов евангелиста, св. Василий разом наносит удар двум ересям. «Подивись точности каждого речения: не сказал: в Боге было Слово, но у Бога, чтобы изобразить отличительное свойство Ипостаси. Не сказал: «в Боге», чтобы не подать повода к слиянию Ипостаси. Ибо лукава и эта хула, когда стараются все смешать; говорят, что одно подлежащее – Отец и Сын и Святый Дух, но одному предмету даны различные наименования. Лукаво это нечестие, его не менее должно бегать как и тех, которые хульно утверждают, что Сын Божий по сущности неподобен Богу и Отцу»¹⁸⁰.

В начале беседы против ариан и савеллиан показывает что диавол, пораженный силою распятого на кресте Господа Иисуса Христа, не могши удержать людей во мраке языческого многобожия и иудейской вражды против Христа, воздвиг еретиков – Ария и Савеллия, которые прикрываясь именем христиан, влекли своим нечестивым учением уже просвещенных светом евангельского учения снова к иудейскому отречению и языческому многобожию. «Иудейство, – говорит св. Василий, – враждует с язычеством, а то и другое враждует с христианством, как Египтяне и Ассириане были и врагами друг другу и Израилю, как и в пороке находим, что робость и дерзость противоположны и одна другой и мужеству. Подобная какая-то брань с двух сторон облежит и правое исповедание, а именно – с одной стороны от Савеллия, – с другой от проповедающих неподобосущие. – Но мы, как бежали язычников, удалились от лукавого идолослужения и многобожие их признали безбожием, так бежали и хулы иудеев, отрицающих Сына Божия, устрашившись оной угрозы: иже отвержется Мене перед человеки, отвергуся его и Аз пред Отцем Моим, иже на небесех (Мф. 10, 33). Поэтому бежим как и должно еще тех, которые изобретают нечто сродное с язычеством и иудейством, вопреки слову истины. Поскольку мудрый в злотворстве диавол видел, что христиане чуждаются иудеев и язычников и что самые имена их располагают нас к вражде с ними, то, придав наше имя тем и другим, старается таким образом снова ввести иудейское отречение и языческое многобожие».

Опровергнув на основании слова Божия лживое и нечестивое учение ариан и савелиан и изложив православное учение о Боге Отце и Боге Сыне, св. Василий приступил к изложению учения о Духе Святом. Но приступая к изложению этого учения, прежде всего, показывает кто его слушатели. Это были не простые ученики, готовые с покорностью и доверием принять слово своего Архипастыря, но скорее строгие и не всегда благонамеренные судьи, ищущие в слове своего Пастыря не назидания для себя, а случая к обвинению его. – «Давно замечаю, – говорит св. Василий своим слушателям, – что вы недовольны словом, и кажется, почти уже слышу упрек, почему останавливаясь на том, что все исповедуют, не касаюсь весьма известных вопросов, потому что ныне, у всякого слух возбужден к слышанию учения о Святом Духе. А я всего более желал бы, как сам принял просто, как сам поверил бесхитростно, так и передать слушающим, не давая отчета всегда в одном и том же, но имея таких учеников, которые убедились одним исповеданием. Поскольку же окружаете меня более как судии, нежели как ученики и желаете подвергнуть меня испытанию, а не сами ищете заимствовать что-нибудь, то для меня необходимо, чтобы как в судилище исследование продолжилось, и как мне непрестанно давали вопросы, так и я мог сказать, что мною принято. А вам советую всеми мерами домогаться услышать от меня не что вам приятно, но что благоугодно Богу, согласно с Писанием и не противоречит отцам»¹⁸¹. Согласно с этим заявлением св. Василий и изложил учение о Святом Духе на основании св. Писания и учения предшествовавших святых Отцов, не входя в тонкие споры с совопросниками, лишенными благодатного озарения от Духа Святого. Для вразумления только таких совопросников св. Василий показал им, откуда происходит их спорливость против общепринятого учения и в каком состоянии находятся их души. «Как скоро, – говорит он им, – сказал ты о Духе, чего не должен говорить, в тебе обозначилось уже, что оставлен ты Духом. Как сомкнувший глаза имеет в себе свою тьму, так отлучившийся от Духа, став вне просвещающего, объемлется душевною слепотою¹⁸².

Но не долго впрочем св. Василий уклонялся от неприятных прений с так называемыми духоборцами или македонианами, отвергавшими божественное достоинство Духа Святого. Когда достаточно уже было выяснено и доказано св. Василием Божественное достоинство Сына Божия и еретики не могли уже колебать православных своими лжеучениями, возникла новая ересь, усиливавшаяся поколебать веру в Божество Духа Святого. Эта ересь воспринята была всеми арианами, как уже лишенными благодати искупления за неверие в Божество Сына Божия, а также многими и из полу-aриан. Полу-ариане допускаемы были до участия в молитвах церковных вместе с православными. «За правое учение, за единение и собожественность во Святой Троице, св. Василий, – как говорит Григорий Богослов, – охотно согласился бы не только лишиться престолов, которых не домогался и в начале, но даже бежать их, и самую смерть, и прежде смерти мучения, встретил бы он как приобретение, а не как бедствие… Между тем он (руководясь ревностью, исполненною мудрости) вменил себе в необходимость отложить ненадолгое время брани, потерпеть владычество еретиков, пока не наступит время свободы и не придаст дерзновения языку. Еретики, условившись изгнать св. Василия из города, если он прямо назовет Святого Духа – Богом и придать расхищению всю его паству, прислушивались к каждому его поучению, вникали в каждое его слово, ища повода к выполнению своего зверского намерения. «Но Василий иными речениями Писания и несомненными свидетельствами, имеющими такую же силу, а также неотразимостью умозаключений, столько стеснил прекословивших, что они не могли противиться, но были связаны собственными своими выражениями, что и доказывает особенную силу его слова и благоразумие. Тоже доказывает и слово, какое он написал о сем (т. е. о Святом Духе). Между тем Василий медлил до времени употребить собственное речение (т. е. Бог), прося у самого Духа и у искренних поборников Духа не огорчаться его осмотрительности; потому что, когда время поколебало благочестиe, стоя за одно речение, можно неумеренностью все погубить. И поборникам Духа нет никакого вреда от малого изменения в речениях, когда под другими словами узнают они те же понятия, потому что спасение наше не столько в словах, сколько в делах… Напротив того, величайший вред будет для целого, если Церковью будут владеть еретики. А что Василий, преимущественно перед всеми, исповедывал Духа Богом, cиe доказывается тем, что он многократно, если только представлялся случай, проповедывал cиe всенародно, а также и наедине с ревностью свидетельствовал перед теми, которые спрашивали. Но еще яснее выразил cиe в словах ко мне, перед которым в беседе о таких предметах у него не было ничего сокровенного. И не просто подтверждал он это но, что редко делывал прежде, присовокуплял самые страшные на себя заклинания, что если не будет чтить Духа единосущным и равночестным Отцу и Сыну, то да лишен будет самого Духа. Когда, по тесноте времени налагал он на себя осторожность, тогда предоставлял свободу мне, которого как почтенного неизвестностью, никто не стал бы судить и изгонять из отечества, предоставлял с тем, чтобы наше благовествование было твердо при его осторожности и моем дерзновении»¹⁸³.

Итак, св. Василий, руководясь мудрою ревностью, с непоколебимою силою защищал и неопровержимо доказал Божественность Духа Святого, не называя Его однако же прямо Богом. Такой способ учения, вынужденный несчастными обстоятельствами, хотя заграждал уста еретикам и разрушал все их козни, но не нравился некоторым неразумным ревнителям православия. Святому Григорию Богослову случилось быть в одном многолюдном обществе, где расположенные к св. Василию превозносили его за его высокую ученость, святость жизни и мудрую распорядительность в управлении делами церковными, но были и такие, которые старались внушить присутствовавшим дурное мнение о нем, уверяя что он нечестиво мыслит о Святом Духе. Св. Григорий старался защитить своего друга, но не успев исправить понятия злонамеренных людей, сам подвергся от них осуждению. Но так как злое по растлению сердца человеческого скорее воспринимается людьми, нежели доброе, поэтому многие и из расположенных к св. Василию выразили некоторое доверие к словам злоречивого человека. Св. Григорий почел нужным сообщить о всем этом своему другу. Это известие огорчило св. Василия не потому, чтобы он придавал большое значение клеветам, но потому что по легковерию и близкие к нему, несмотря на его прежние ученые и устные беседы, свидетельствующие о правоте его мыслей и святой ревности о православии, увлекаются злоречием людей неблагонамеренных ко вреду своей души. Так как первый, породивший клевету на него, был грубый и невежественный монах, недавно еще вступивший в монастырь, то Св. Василий в ответном письме св. Григорию, уверив его в неизменности своей любви к нему, между прочим писал: если же человек, недавно принявший на себя труд приникнуть в жизнь христианскую, а потом возмечтавший, что принесет ему некоторую честь столкновение со мною, слагает чего не слыхал и рассказывает, что не выразумел, то и cиe не удивительно. А удивительно и странно то, что между самыми искренними ко мне у вас братиями находит слушателей для таких рассказов, даже не только слушателей, но, как видно, и учеников. Точно, при других обстоятельствах было бы это странно, что подобный человек учит и что очерняет он меня, но эти несчастные времена научили меня ничем не оскорбляться. Ибо давно по грехам моим привык я встречать и большее сего бесчестие». Так как клеветам злоречивого монаха поверили и другие названные монахи, то св. Василий уведомляет своего друга, что он еще ничего не писал для успокоения и вразумления их, да и не находит это нужным. «Ибо, – пишет он, – кого не убедило продолжительное время, тех убедит ли краткое письмо? Если же достаточно и прежнего, то пусть почтены будут бреднями слова клеветников. По крайней мере, если необузданным устам и необученным сердцам дозволим говорить, что захотят, а сами будем иметь готовый слух к принятию сего, то пусть не только мы принимаем чужие речи, но и другие принимают наши».

«Причиною же сему то, о прекращении чего давно уже просил я и о чем ныне утомившись молчу, именно, что мы с тобою не видимся друг с другом. Ибо если бы по старым условиям и ради лежащего на нас попечения о Церквах большую часть года проводили мы вместе, то не имели бы к нам доступа клеветники. Но ты, если угодно, оставь их в покое, сам же склонись на мою просьбу, раздели мой труд в предлежащем подвиге и выступи со мною против ополчившегося на меня. Ибо, если явишься, остановишь его стремление, рассыплешь собравшихся на ниспровержение благоустройства в отечестве, как скоро дашь им о себе знать, что сам ты по благодати Божией предводительствуешь нашим собором и заградишь всякие неправедные уста глаголющих на Бога беззаконие. Если будет это, то сами дела покажут, кто твой последователь в прекрасном и кто храмлет и по робости изменяет слову истины. А если дело Церкви будет предано, то не велика для меня важность убедить словами тех, которые столько же оказывают ко мне уважения, сколько оказали бы люди, не научившиеся еще полагать меру себе самим. Ибо вскоре, по благодати Божией, свидетельство самых дел изобличит клевету, потому что ожидаю за слово истины пострадать, может быть и больше что-нибудь, а если не так, то без сомнения быть изгнанным из Церкви и отечества. Если же ожидаемое не исполнится, то не далек суд Христов. Посему если желаешь свидания ради Церквей, готов я придти к тебе, куда ни позовешь; а если желаешь того, чтобы отразил я клеветы, то нет у меня времени отвечать теперь на это»¹⁸⁴.

Св. Василий, готовясь доказать правоту своего учения и непоколебимую преданность вере Отцов самым делом и ожидая оправдания для себя от самого Бога на суде Его, не хотел защищаться от стрел клеветника. Но так как клевета, не уязвляя самого св. Василия, наносила вред малодушным и легковерным и из Назианза перенесшись в Кесарию, возмутила мир тамошних иноков, то св. Афанасий Александрийский нашел нужным сказать слово в оправдание св. Василия. И это нужно было «не в защищение его славы, – как говорит св. Григорий (Василий выше всех обвинителей, если бы и нашлись еще какие), – но в предостережение тех», которые вняв слову клеветника, утрачивали доверие к своему Архипастырю, а вместе с тем утрачивали способность извлекать пользу для своих душ из его устных и письменных бесед. В послании к пресвитерам Иоанну и Антиоху, св. Афанасий Александрийский, отвечая на их письмо, говорит: «весьма подивился я дерзости осмеливающихся говорить против возлюбленного нашего, истинного раба Божия, Епископа Василия. Такие пустые речи могут только обличить их, что не любят они исповедания Отцов». В послании к пресвитеру Палладию еще пространнее говорит о том же. «Что доводишь до моего сведения, – писал он ему – о кесарийских монахах, то известно уже мне, и именно, что они негодуют и противятся Епископу, возлюбленному нашему Василию. Хвалю тебя за то, что даешь о сем знать, а им высказал я, что следовало и именно, чтобы как чада послушны были отцу и не противоречили в том, что он признает лучшим… Если твердо уверены, как и все мы уверены, что он похвала Церкви, подвизается паче за истину и учит имеющих в том нужду, то надобно не противоборствовать таковому, а паче одобрять благую его совесть. Ибо из рассказанного мне возлюбленным Дианием открывается, что негодуют они напрасно. Василий, как твердо уверен я, немощным бывает немощен, да немощных приобрящет (1Кор. 9, 22). И возлюбленные наши, взирая на цель и смотрение его соблюсти истину, да прославят Господа, давшего Каппадокии такового Епископа, какого желает иметь и всякая страна. Посему и ты, возлюбленный, соблаговоли объявить им, чтобы как писал я, были покорны ему. Это и их покажет признательными отцу, это и в Церквах сохранить мир»¹⁸⁵.

Клеветники и люди злоречивые! Поймите из приведенного примера, как много вы зла делает своим языком! Вы – самые верные орудия диавола! Диавол, отец лжи и враг истины, не мог поколебать православной кесарийской Церкви и верности своему святому Архипастырю даже при содействии ожесточенной злобы еретиков. Но вот явилось достойное диавольской злобы орудие – клеветник, произнес он хулу на Святого, люди злоречивые понесли эту хулу в разные концы обширной области кесарийской и доселе, искренно преданные своему Архипастырю, подчинившись по легковерию влиянию клеветы, восстали против своего отца, заградили свой слух для слышания его спасительного учения и их сердца должны истлевать от помыслов осуждения и самомнения. Но кем порождено это зло? Клеветником. Зло, порождаемое клеветником так велико, что превосходит зло всякого другого нечестивца. Пусть он раскается в своем грехе, но он не может уничтожить гибельных последствий своего греха и зло порожденное в душах других его клеветою, всею своею тяжестью ляжет на его совесть и принесет для собственной его души плод по роду своему. Помыслите об этом и удержите слово в себе самих, пока зрелым рассуждением не дойдете до убеждения, что ваше слово принесет пользу и вам и слушающим вас.