О загробной жизни. Что ожидает нас за гробом?

Такой вопрос осмеливаюсь я предложить вашему просвещенному вниманию, – вопрос, по словам св. Афанасия Александрийского,¹ чудный и дивный и сокрытый от людей. Кажется, нет другого вопроса, в решении и разъяснении которого так изнемогала бы мысль человеческая, как изнемогает она при представлении того, что будет с нами по смерти. Врата вечности, в которую погружаемся мы, отходя из настоящей кратковременной жизни, заключены от нас и закрыты темною завесою. Там нет ничего доступного нашим чувствам и нашему наблюдению, собирающему материалы для суждений о предметах, входящих в область нашего разумения. Тысячи и миллионы людей сокрылись от нас в могиле и отошли в неведомый край, и ни один из них ни на миг не возвратился к нам, чтобы рассказать нам, что встретил он, по сокрытии тела его в могиле. «Никому из отшедших на тот свет (говорит св. Иоанн Златоуст),² Бог не позволяет приходить и разсказывать о том, где и как пребывают души, отшедшия от нас, и это устроено с тою целию, чтобы демон, воспользовавшись этим, не ввел чего-либо от себя и не обольстил нас какими-либо призраками и обманами, и не распространял между людьми какого-либо нечестивого учения».

Но зачем (подумаете или скажете вы) избирать для беседы такой трудный и темный предмет, сокрытый от нас Богом?

Мы не вынесли из школы вопроса, нами поставленного; – это не утонченный вопрос науки, интересующий немногих, а один из самых жгучих, жизненных вопросов, неотвязчиво преследующих мысль нашу. Прошедшее, нами пережитое, мы оставляем позади и свои взоры устремляем вперед к развертывающемуся перед нами будущему, ожидая от него удовлетворения нашим желаниям, всегда новым, никогда не погасающим. Это будущее, постоянно стоящее пред нашими глазами, всегда более или менее гадательное, в конце концов ставит пред нами предел темнее ночи, за которым мы не видим никаких, ясных очертаний. Но чем гуще мрак, окутывающий последний день из отмежеванного вами круга времени и следующее за ним, тем напряженнее и неудержимее взор наш, взор всех, живущих на земле, силится проникнуть сквозь густое темное покрывало, скрывающее от нас нашу будущую, предстоящую нам, участь. Не только мы, длинным рядом прожитых лет приблизившиеся к последнему пределу земного бытия, стоим в трепетном недоумении пред вопросом о том, что с нами будет, когда хладная и мрачная могила покроет тленные останки наши, но и люди других возрастов, надеющиеся еще долго вращаться на земле, не могут отстранить этого тяжелого вопроса; потому что всем лежит единою умрети (Евр. 9:27), а потом...

А что потом? Во все века и у всех народов мы видим неустанные покушения перейти мыслию темные грани гроба и разъяснить, что скрывается за этими темными гранями. Но много ли света внесла в эту темную область мысль человеческая, предоставленная самой себе? Нет, как прежде, столетия и тысячелетия назад, стояла пред мыслию человеческою покрытая густым мраком загробная участь наша, такою же темною стоит она и ныне.

Где же найти нам разъяснение этой загадки, тревожащей мысль нашу? И не напрасно ли мы беремся за разъяснение сокрытого от нас?

Мы не обещаем и не можем обещать вам полным светом осветить темную область нашего загробного будущего, сокрытую от нас премудрым изволением Божиим. Но нам дан и указан некоторый просвет на эту темноту, указаны некоторые черты, по которым мы можем гадать, что будет с нами, когда тело, оставленное душею, сокроется и истлеет в могиле. По этим чертам мы можем отчасти уразумевать наше будущее, можем видеть его, яко зерцалом в гадании. Если Господу не угодно было даровать нам полное знание последней судьбы нашей, мы должны довольствоваться разумением ее отчасти, в той мере, какая, для нашей душевной пользы, доставлена нам премудрым Управителем судеб наших.

Но прежде, чем приступать к уяснению трудного и темного вопроса, мы считаем долгом, как подобает христианам, испросить божественную благодатную помощь для благоуспешного совершения предпринятого дела. И язычники считали нужным пред разъяснением трудных вопросов обращаться с молитвою к чтимым ими богам о споспешествовании им в трудном деле. Так в диалоге Платона «Тимей» Критий сделал предложение Тимею изложить свои мысли о происхождении вселенной. Сократ выразил согласие на это и пригласил Тимея начать, но наперед просил его, как следует но обычаю, призвать богов. «Ты прав, Сократ», отвечал ему Тимей, «Все, если сколько-нибудь разумны, обыкновенно призывают богов пред началом каждого дела, значительного ли то, или незначительного, тем более должны обращаться к богам мы, собираясь рассуждать о происхождении вселенной, если только не хотим быть безумными, – и просить их, чтобы мы были в состоянии прежде всего говорить, как им угодно, потом, что касается нас самих, чтобы, с одной стороны, я ясно и правильно выражал свои мысли, а с другой, вы легко понимали то, что я скажу» ³. Вопрос, нами поставленный, принадлежит, к разряду вопросов наиболее важных, а он более труден для решения, чем вопрос о происхождении вселенной, и если язычник, непросвещенный светом веры Христовой, не испросив небесной помощи, не решался приступить к решению поднятого им вопроса, то не тем ли более это необходимо нам, – нам, которым дано божественное Откровение, и которым указано чрез апостола Духом Святым, что мы невольны есмы от себе помыслити что, яко от себе, но довольство наше от Бога (2Кор. 3:5)?

Итак, призвав помощь свыше, с боязнию, как бы не сказать чего-либо противного божественной истине, приступаем мы к разъяснению темного вопроса, нами поставленного, по существу своему всех нас интересующего.

Так как мысль человеческая, предоставленная самой себе, изнемогает сказать что-нибудь верное и несомненное о нашей загробной жизни, то мы должны обратиться к высшим руководителям, которые освещали пути нашей жизни, удостаиваясь откровения от Духа Божия. У них одних мы можем найти неложные указания в вопросе, нас занимающем. Высший Разум, бдящий над нами, озарял их мысль, и благоволил чрез них ниспустить с высоты небес несколько лучей, при пособии которых мы можем нечто видеть в той темной области, в которую вступим, по разлучении с телом. Мы будем стараться собирать и передавать вам отголоски, донесшиеся до нас из высшего божественного мира, и если позволим себе присоединять к ним инде гадания естественной мысли человеческой, то не с тем, чтобы подкрепить ими руководственные указания высшего Разума, а чтобы оттенить их этими гаданиями.

Но когда мы хотим раскрывать скрижали, содержащие указания высшего божественного Разума, нам слышатся раздающиеся на распутиях мира голоса не то легкомыслия, не то безотрадного отчаяния. – Люди, руководимые одною слепою мыслию своего, не могши ничего разглядеть за пределами гроба, думают и говорят, что для нас смертию все кончается: истлеет наше тело, и от нас и следа не останется, кроме короткой памяти о нас у наших близких, и что напрасно обольщение надеяться на то, что для нас будет другая жизнь.

Мал и печален живот наш (говорили во времена Соломона, говорят многие и ныне)... Случайно мы рождены, и после будем, как не бывшие: дыхание в ноздрях наших дым, а слово – искра в движении сердца нашего. Когда она угаснет, тело обратится в прах, а дух разсеется, как жидкий воздух. И имя наше забудется со временем... и жизнь пройдет, как след облака, и разсеется, как туман, разогнанный лучами солнца, и отягченный теплотою его. Ибо жизнь наша – прохождение тени, и нет нам возврата от смерти: ибо положена печать, и никто не возвращается (Прем. 2:1–5).

Не слышится ли вам в этих печальных рассуждениях отголоска мыслей и чаяний, вторгавшихся иногда в потаенную храмину сердца вашего?

Премудрый, приведший такие слова, замечает, что так могут рассуждать только не умеющие познавать тайны Божии (Прем. 2:22), и закрывающие глаза пред явными судами Божиими. Источником таких рассуждений он считает нечестие и развращение сердца людей, их высказывающих. Сия помыслиша и прельстишйся: ослепи бо их злоба их (Прем. 2:21). Люди отдают себя в рабство страстям своим, без удержу удовлетворяют похотям развращенного сердца своего, не стесняясь делают обиды и насилия своим ближним, и вообще нарушают и попирают закон, данный нам Богом в управление путей наших. И вот, чтобы заглушить голос о праведном мздовоздаянии за дела, идущий из глубины души нашей, они, для успокоения себя, говорят: умрем, и ничего не будет, а потому будем наслаждаться настоящими благами и спешить пользоваться миром, как юностию (Прем. 2:6).

Не думаем, чтобы тяжелая и безотрадная мысль о полном уничтожении нашем но смерти была тверда и решительна у самых тех людей, которые ее высказывают. В душе нашей слышится голос, требующий жизни, не ограничивающейся узкими пределами данного нам времени, и голоса итого не могут совершенно заглушить легкомысленно обрекающие на полное уничтожение. И на них могут находить, и нередко, – минуты раздумья, и тогда сомнение западает в их Душу, колеблет и подрывает те помыслы, какими они хотят успокоить и оправдать себя в своей преступной преданности страстям своим.

Против мысли о полном исчезновении нашем по смерти неумолкаемо говорит сознание живущего в нас нравственного закона, основывающегося на неискоренимой в нас идее правды. Как в мире физическом все живущее приносит плод по роду своему, который является непременным следствием процесса, переживаемого тем или другим живым существом, так точно должно быть и в мире нравственном. Наше нравственное самосознание требует, чтобы каждое наше нравственное действие сопровождалось соответствующим нравственным следствием, чтобы плодом добродетели было доброе ощущение в душе, – счастие или блаженство, а следствием порока – несчастие или страдание. Но в настоящей жизни мы не видим соответствия между нравственными действиями и теми следствиями, какими они сопровождаются. Порок часто торжествует, а добродетель страждет: люди нечестивые нередко живут в неге и роскоши и пользуются всеми благами мира, а люди, старающиеся о благоугождении Богу, – люди, которых, по слову Писания, не 6е достоин весь мир (Евр. 11:88), часто влачили и влачат на земле самую горькую жизнь, подвергаются крайним лишениям и испытывают тяжкие мучения, кончающиеся смертию. Где же правда (говорит наше внутреннее чувство)? Почему здесь такое нарушение закона мировой гармонии, по которому везде мы видим полное соответствие между семенем и плодом, между действием и его следствием? «Ужели одна добродетель (говорит блаж. Феодорит),⁴ стоящая так много напряжения и борьбы, не приносит никакого плода?» Нет, непременно должен быть такой плод; непременно она должна получить свою награду, а порок – соответствующее наказание. И если мы этого не видим в настоящей жизни, то непременно должна быть другая жизнь, в которой восстановится нарушаемая здесь гармония, и мы получим добрый или худой плод, – награду или наказание, – по роду тех действий, какие совершала душа наша в период земного бытия: «Если бы не было никакого другого доказательства в пользу продолжения бытия души за гробом», говорит Ж. Ж. Руссо, ⁵ «то одного факта торжества зла на земле и угнетения добродетели было бы достаточно, чтобы удержать меня от сомнения в той истине. Столь возмутительный диссонанс в общей гармонии мира необходимо заставляет меня искать его разрешения. Я необходимо должен сказать себе: нет, не все кончается для нас с этою жизнию; все должно но смерти придти снова в надлежащий порядок».

Премудрый наставляет нас, что так и будет, что в будущей жизни последует воздаяние за дела наши, нынешнее время – время сеяния, а жатва будет, когда мы, вышед из тела, перейдем в иной мир. Праведных души (говорит он) в руке Божией... В глазах неразумных они казались умершими, и исход их считался погибелию, и отшествие от нас уничтожением: но они пребывают в мире. Ибо хотя они в глазах людей и наказываются, но надежда их полна безсмертия. Во время воздаяния им они возсияют, как искры, бегущия по стеблю (Прем. 3:1–4,7). Другой Премудрый – сын Сирахов, – согласию с этим, говорит: боящемуся Господа благо будет напоследок, и в день скончания своего обрящет благодать (Сир. 1:13).

На чем основывают свои безотрадные взгляды обрекающие себя на полное исчезновение по смерти? Очевидно на том только, что мы ничего не знаем о будущей загробной жизни, и нет для нас прямых доказательств ее, – на том, что внешние чувства наши, которыми мы воспринимаем впечатления от мира, вне нас существующего, никаких данных не сообщают нам о загробной жизни. Но логично ли, разумно ли отрицать действительность того, что неизвестно? Мало ли чего мы не видим? Мало ли чего мы не знаем? Ужели мы должны признать несуществующим все, чего не знаем и что не подлежит нашим чувствам? И Бога никтоже виде нигдеже (Ин. 1:18); а между тем (говорит Псалмопевец) только безумный может сказать, несть Бог (Пс. 13:1).

Не подлежит загробная жизнь нашим внешним чувствам. Но кроме внешних чувств, у нас есть чувство внутреннее, более глубокое, непосредственно связанное с нашею силою познания. Это внутреннее чувство ставит нас в соприкосновение с высшим духовным миром и дает нам предощущать тайны этого, незримого нами, духовного мира. Из него исходит неумолкаемый протест против грубого, искусственно навязываемого многими, учения, ограничивающего нашу жизнь пределами одного материального мира. Отсюда у всех народов, стоящих на разных степенях развития и культуры, есть неискоренимое убеждение, что смертию не все для нас кончается, и наступит для нас после смерти новая жизнь. Во всех религиях, какие только существовали и существуют в роде человеческом, верование в загробную жизнь составляет один из краеугольных камней, наравне с верованием в бытие верховного Существа – Бога. Всюду мы видим молитвенное поминовение умерших и почитание их, превратившееся у иных народов в культ предков: это свидетельство того, что, по общенародному верованию, не преданы уничтожению умершие, а живут в другом мире другою, отличною от нашей, жизнию. Это убеждение, в силу своей всеобщности, не могло явиться вследствие какого-либо обольщения. Оно выростает из души, созданной безсмертною; в нее вложено изначала чувство бессмертия, вместе с чувствованием бытия своего. Бог, по слову Премудрого, смерти не сотвори. Будучи неиссякаемым источником жизни, Он создал человека не для нетления, и соделал его образом вечного бытия своего (Прем. 2:23). Смерть после вошла в мир завистию диавола, как объясняет Премудрый (Прем. 2:24). Она в роде нашем нечто неестественное, противное нашей природе. От того все мы боимся смерти, как чего-то чуждого нам, как грозной кары, висящей над нами. У всех нас ничем незаглушаемое желание жить и жить нескончаемые веки. Это желание называют зарею, предвестником и предощущением жизни будущей, нами ожидаемой и нас ожидающей.

Во всеобщих верованиях в загробную жизнь нам слышатся отголоски древнего предания, идущего от нашего родоначальника. Созданный по образу Божию, он чувствовал себя бессмертным и видел, каким образом он подвергся наказанию смертию, но в то же время его утешало обетование, что это наказание не вечное, и что Господь снова воздвигнет его для жизни блаженной, нескончаемой. Забыт источник этого предания, но оно глубоко запало в души его потомков, и с распространением рода человеческого распространилось но всему лицу земли, и никакие умствования не в силах уничтожить его. Хотят подавить его в себе единицы, пожалуй, сотни, но тысячи и миллионы хранят его и не могут представить человека без веры в его вечное назначение.

Укажут не ожидающие ничего для себя после смерти, кроме полного и окончательного уничтожения, на бездыханное и неподвижное тело умершего, которое скоро после смерти предается тлению и исчезает в массе бездушной материи. Но кроме бренного тела у нас есть душа, отличная от материи. Из персти Господь создал наше тело, но в это перстное тело Он вдунул дыхание жизни (Быт 2:7), которое, будучи неоднородно с телом, и не им порожденное, не может быть уничтожено вместе с перстию. – Душа наша существо простое, неделимое, не сложенное из материальных частиц. Тело, когда умирает, разлагается на составные части, и разрушается связь, сдерживающая их в единстве. Но в простой душе немыслимо никакое разложение. Эта душа проявляет свою жизнь и силу в мысли, в чувстве, в желаниях и решениях, и при изменении тела она сознает себя единым, самостоятельным существом. Связывают эту силу души мыслить, чувствовать и желать, и вообще сознавать себя, с нервными узлами, составляющими утонченную часть нашего тела. Но эти нервные узлы – часть материи мертвой, неспособной к сознательной жизни: предоставленные самим себе и не возбуждаемые силою, высшею материи и господствующею над нею, они представляют инертное тело, решительно неспособное к какой-либо самостоятельной деятельности. Узлы эти остаются на своем месте, когда душа оставляет тело, и не теряют своей формы; а между тем тогда от них не видно никакого проявления жизни, а тем более мысли, сознательного чувства и вольных движений. Правда, без них душа не может входить в сношения с внешним миром, получать от него впечатления и воздействовать на него. Но это отнюдь не служит основанием к отрицанию самостоятельности души. Премудрому Творцу угодно было соединить бессмертный дух с верстным телом, и этому телу назначить служение для сношения духа нашего с внешним миром. Но органы тела, служащие душе,–положим, нервы наши,–отнюдь не самая душа. Они – машина, которыми пользуется душа, входя в сношение с видимым миром. Машина действует, пока ею управляет живая умная сила, какою в данном случае является бессмертная душа.

По разрушении машины, живая сила, ею управлявшая, остается, хотя без нее во внешнем мире по прежнему действовать не может. У этой живой силы есть вечный дом, в который отходит она, по оставлении тела, с которым была связана в назначенные ей дни земного существования. И вот, когда наступает предел этого земного существования, перстное тело возвращается в землю, из которой создано оно, а дух возвращается к Богу, который дал его (Еккл. 12:7). Так говорит премудрый Екклезиаст, вдохновляемый Духом Божиим.

И без указаний свыше, здравой мысли видна самостоятельность души, могущей существовать и без связи с телом, и не умирающей вместе с телом. Люди философствующей мысли, пользующиеся наибольшим авторитетом в истории человеческого мышления, единогласно признают это. «Разумная душа (говорит один из них – Аристотель) – безсмертна; она не рождается с телом и не умирает с ним... Она частица божества и по смерти тела возвращается к своему источнику». «Когда человек умирает (говорит другой – Плотин), тогда душа покидает тело, как одежду, и улетает в горняя».

На эту самостоятельность души, могущей жить и имеющей жить и без тела, указывает и Господь, когда говорит: не убойтеся от убивающих тело, души же не могущих убити (Мф. 10:28). Тело убитого погибает, а душа, по словам Господа, не подвергается смерти, а остается и будет продолжать свое существование.

При взгляде на порядок, существующий в мире, душа наша никак не может мириться с мыслию о нашем полном уничтожении, угрожающем нам но представлению неразумия человеческого. В мире, нами обитаемом, все прекрасно устроено; везде мы видим ясные следы мудрости, силы и благости Мироправителя, повергающие в благоговейное изумление мыслящего наблюдатели. Какая повсюду чудная гармония! Какая мудрая целесообразность! Каждому творению назначено свое служение и указана цель, которая в ряде существ непременно осуществляется бессознательною силою, им данною. Блаженство бытия разлито повсюду: все довлеет само по себе: все, вложенные в творения, силы беспрепятственно разливаются, и чувствуется наслаждение жизнию от удовлетворения потребностей и стремлений, составляющих жизненную силу природы тварных существ. И вдруг, на высших степенях бытия такой диссонанс! Венец творения – человек, одаренный чрезвычайными силами, неизмеримо возвышающийся над всем творением, – обречен на гибель и уничтожение! Дать ему такие силы, вложить в него возвышенные стремления к миру идеальному, сообщить ему вдохновения, влекущие его от земли к небу, призвать его на уготованный ему пир жизни,–и потом погубить его чрез краткий промежуток времени, не дав удовлетворения его высшим стремлениям. – представление такое стоит в совершенном, противоречии с свойствами верховного Правителя вселенной, явно отпечатленными на всем великом разнообразии тварей. Это совершенно разрушало бы дивную гарантию, господствующую в мире, какою все мы поражаемся. Творец сделал бы нас самыми несчастными из своих созданий, если для нас смертию все кончается. Аще в животе семь точио уповающе есмы во Христа, окаяннейшими всех человек есмы (1Кор. 15:19), говорит апостол.

Но нет! Творец, которого мы не можем представлять иначе, как всеблагим, премудрым и всесильным, не мог уготовать нам такой печальной участи. Наша нынешняя жизнь, такая краткая, так полная скорбей, не дающая нам искомого нами счастия – не последний удел наш. Будет другая жизнь, и мы будем жить и после того, когда душа наша разлучится с телом. Настоящая жизнь наша – талант, данный нам Богом в употребление для того, чтобы мы приобрели на него блаженство в жизни будущей, нескончаемой. Это – приносимая нами земная плата за обещанные нам райские утехи в жизни загробной. Во время земной жизни мы как бы плаваем по бурному житейскому морю, а в час смерти входим в тихую пристань, в которой находим успокоение от треволнений, нами испытанных, и отдохновение от трудов, нами понесенных.

Святые Божии, которые, при помощи благодати Божией, и во плоти жили духом, – предощущали блаженство жизни будущей, и, предпочитая ее нынешней многомятежной жизни, желали отрешиться от тела и с радостию переступали порог земного бытия, за которым открывалась для них новая лучшая жизнь. Таков святый апостол Павел. Вемы (говорит он), яко аще земная наша храмина тела разорится, создание от Бом имамы, храмину нерукотворенну, вечну па небесех. Ибо о сем воздыхаем, в жилище наше небесное облещися желающе... Ибо сущии в теле сем воздыхаем отягчаеми.. ведяще, яко живуще в теле, отходим от Господа. Дерзаем же (благодушествуем) и благоволим паче отъити от тела и внити ко Господу (2Кор. 5:1–2,4,6,8). Мне (говорит он о себе в другом месте) еже жити – Христос; и еже умрети приобретение. Если же жизнь во плоти доставляет плод моему делу; то не знаю, что избрать. Влечет меня то и другое: имею желание разрешиться и быть со Христом; потому что это несравненно лучше (Флп. 1:21–23). А великий сонм мучеников! Они с благодушием, радостию и благодарением Богу принимали самую ужасную смерть, – с благодушием и радостию потому, что эта смерть отверзала для них ворота рая и открывала доступ на небо, в жилище блаженных духов.

Когда первомученика архидиакона Стефана побивали камнями, он увидел над собою отверстные небеса, и Сына человеческого, стоящего одесную Бога, и укрепляемый силою веры, сохраняя удивлявшее гонителей спокойствие, молился, говоря: Господи Игисусе, прийми Дух мой (Деян. 7:23).

Как же будет жить душа, когда выйдет ив бренного тела? В этом главная и трудная загадка для нашей мысли, и на уяснении ее мы хотим сосредоточить свое и ваше внимание.

Само собою разумеется, что жизнь души за гробом будет совершенно отлична от жизни настоящей, и по явлениям, виденным нами в мире материальном, нами обитаемом, мы не можем составлять о ней более или менее ясного представления. Не будет внешних чувств и нервных узлов, пособиями которых она пользуется до разлучения с телом, при сношении с внешним миром. В замен внешних чувств у ней разовьется чувство внутреннее, которым она будет воспринимать впечатления от существ, вне ее находящихся. Это чувство находится в ней и ныне, но стесненное грубою телесною оболочкою, оно не может проявлять всей своей силы. По слову Писания, ныне тело тленное отягощает душу, а земное жилище обременяет дух многопопечителен (Прем. 11:19). Вышедши из этого тесного земного жилища, она будет чувствовать себя свободною на широком просторе нового мира, который пред нею откроется, и ее не будут сдерживать разные материальные препятствия, ныне ее ограничивающие. По представлению философа Платона, «наша душа в сей жизни находится в теле, как бы в темнице; как бы скованная узами, она принуждена смотреть на все существующее не сама чрез себя, а сквозь тело, как бы чрез решетку темницы. Тело препятствует приобретению истинного знания или истины, которая воспринимается не чувством, но чистым мышлением. По указанию опыта, душа мыслит лучше тогда, когда ничто не беспокоит ее, ни слух, ни зрение, ни печаль, ни удовольствие, и когда, оставив тело и сколько возможно удалившись от общения с ним, она бывает одна сама по себе и стремится к сущему»⁶. У нас и в здешней жизни, когда поражено бывает одно чувство, например, зрение, в замен его усиленно развиваются другие чувства, – слух и осязание. Когда же все внешние чувства будут отняты, тогда естественно душа изощрит присущее ей чувство внутреннее, которое будет заменять утраченные чувства внешние. Не будет ока телесного; но вместо него будет действовать око духовное, и при пособии его мы будем воспринимать не внешние только предметы, но придем в соприкосновение с предметами чисто духовными, теперь не подлежащими нашему наблюдению.

В каком виде мы можем представлять бытие души, разлучавшейся от тела? Мы не можем представлять ее безвидным паром, теряющимся в воздушных пространствах. Она сохранит некие типические формы своей личности, неуловимые и недоступные ныне для нашего глаза. У ней будет свой определенный вид и образ, которым, она будет отличаться от других, и по которому ее будут узнавать другие. По слову Господа в притче о богатом Лазаре, когда умер Лазарь, душу его несли ангелы. Конечно, эта, несомая ангелами, душа была для них такою же, сосредоточенною в себе и отличною от других, особью, какою служим мы друг для Друга. Далее, по указанию той же притчи, умерший богач увидел и узнал Лазаря, сидящего на лоне Авраама, узнал и Авраама, и между ними открылись сношения, которые были бы немыслимы, если бы душа умершего Лазаря и богача не имела определенного вида. Когда святым отцам приходилось говорит о том, как будет существовать душа, по освобождении от тела, они утверждают, что у ней будет своя, не материальная, личная форма. Так святый Макарий Великий говорит, что ангелы и души человеческие имеют свой вид и образ, и что этот вид и образ души человеческой есть образ и вид внешнего человека. По его словам, грубое тело человеческое служит одеждою для тонкого тела души⁷, и он, в пояснение и доказательство этого, приводит свидетельство, что совершеннейшие из христиан, очищенные и просвещенные Святым Духом, видят образ ее, на что представляется много свидетельств в житиях святых. Св. священномученик Ириней так говорит о форме души: «как вода, влитая в сосуд, будет иметь форму сосуда, в котором она замерзла, так и душа имеет вид тела, поскольку она приспособлена к этому сосуду. Наш русский святитель, отличавшийся подвижническою жизнью, известный Игнатий Брянчанинов приводит (в слове о смерти) свидетельства двух отшельников (монаха Василиска, скончавшегося в 1825 году, и схимонаха Игнатия, скончавшегося в 1832 году) о том, что они во время молитвы внезапно увидели свои души исшедшими из тела и стоящими на воздухе. Души представлялись им телами тонкими, эфирными, летучими, по виду сходными с тем телом, в котором они обитали.

Очень хорошо знаю я, что свидетельства, почерпнутые из житий святых, для многих кажутся мало убедительными, хотя они не менее достоверны, чем другие исторические сказания о временах отдаленных легко принимаемые на веру. Для сомневающихся мы считаем неизлишним привести суждения людей совершенно противоположного лагеря, смотрящих на дело не с богословской, а с рационалистической точки зрения. Некто Сабатье, декан естественно-исторического факультета в Монпелье, а прежде профессор женевского университета, рассуждая о жизни и смерти с точки зрения эволюционного натурализма, приходит к заключениям, согласным с представлениями о форме и образе души, прежде нами высказанными. «Настоящее тело наше (говорит он) – служебное орудие для духа нашего, которым он пользуется, ища удовлетворения своим высшим потребностям. Когда же это служебное орудие, жертва высших потребностей, сделается неспособным к новому совершенствованию и уже даст все, что может дать, то надо полагать, что явится какой-нибудь другой организм, который будет соответствовать требованиям прогресса. Другое тело, состоящее из иной материи и способное, не умирая, достигнуть степени организации, соответствующей высшим состояниям, может позволить духу подняться еще на новую степень совершенства». Будет ли это новое тело материально? В ответ на это Сабатье говорит: «мы не знаем ни того, что такое материя, ни того, в каких состояниях она может находиться. Ведь сколько форм материи существует таких, каких мы не знаем! Вероятно, существуют невесомыя и неосязаемыя формы материи, а кто знает, не будет-ли соответствовать одной из этих форм та физическая группировка, которая должна занять место настоящего тела»⁸. Раскрывая подробнее свою мысль, Сабатье полагает, что душа или, но его словам, духовная (психическая) личность сохраняет прочность и организацию и после разрушения грубого тела, и сама образует новый организм или новую форму, которая была бы в состоянии сохранить ее целость. «Если земной организм (говорит он) был произведением духа, если темная и слабая психическая сила могла образовать грубую земную пласму, то можно предположить, что психическая сила, сделавшаяся личностию, может, в свою очередь, организовать нечто вроде загробной пласмы, тонкой и могучей, способной организовать аккумулятор высшей психической жизни. Этот новый аккумулятор должен состоять из чего-то, что мы называем материей, но материи более легкой, более свободной, отличающейся более гармоническим строением. Если глаз наблюдателя и не может открыть присутствия этого новаго организма, – тонкаго, легкаго и нежнаго внутри организма мозговаго, то во всяком случае факты дают нам право догадываться, если не быть уверенными, что осязаемая, весомая материя проникнута вполне материей неосязаемой и невесомой. Материальная среда, называемая физиками эфиром, природа которой нам совершенно неизвестна, но которую наука считает вполне возможной, хотя наши чувства и не в состоянии ея открыть, – эта среда, служащая ареной для световых, тепловых, электрических и магнитных вибраций и многих других, неизвестных нам, сил, проникает светящиеся, нагретые, наэлектризованные, намагниченные тела, является для этих сил тонкой, неосязаемой средой внутри среды видимой и осязаемой. Не будет-ли такой эфирный организм и у нашего духа, по оставлении им грубаго, дебелаго тела?»⁹.

Существование этого эфирного организма у души, оставляющей разлагающийся телесный организм, Сабатье доказывает фактами, получившими название фактов телепатии, которые состоят в том, что человеку вдруг представляется лицо его родственника или отсутствующего друга, и он узнает потом, что в момент явления призрака скончалось лицо, являвшееся другу или родственнику. Факты такого рода очень многочисленны, и, вероятно, многим из вас случалось слышать о подобных явлениях. Мы приведем два, три случая, записанные людьми, заслуживающими полного доверия. Один случай записан поэтом Жуковским, и подтвержден известным Пироговым. У одной дамы в Москве был болен любимый сын, у постели которого она сидела и ночью. Все внимание ее было сосредоточено на страждущем младенце, и вдруг она видит, что в дверях ее горницы стоит ее родственница Мойер, жившая в Лифляндии, в Дерпте. Явление было так живо, что мать, забыв ребенка, обратилась с распростертыми объятиями к вошедшей родственнице. «Это ты Мойер?» Но посетительница мгновенно исчезла. Оказалось, что в этот самый час Мойер умерла от родов в Дерпте¹⁰.

В словаре достопамятных людей русской земли Бантыш-Каменского рассказывается о некоей Екатерине Ивановне Штакельберг, бывшей фрейлиной при Екатерине II, следующее: однажды она, в бытность Высочайшего Двора в Царском Селе (1767 г.), находясь при Дворе, занималась своим туалетом в присутствии нескольких молодых подруг. Среди полного веселья, она, как бы невольно, взглянула в окно, потом еще раз взглянула с большим удивлением, а затем и в третий раз, причем, вскочив с кресла, вскрикнула: батюшка приехал и подходит к окну! Она побежала на встречу к отцу в сад, но там никого не было, и после долгих розысканий она убедилась, что родитель ее не приезжал. Когда рассказали об этом Императрице,–она велела записать день и час видения. Чрез несколько дней было получено известие из Риги о кончине отца фрейлины Штакельберг, и именно в тот день и час, когда он являлся дочери.¹¹

Еще замечательный рассказ передается о князе Владимире Сергеевиче Долгоруком, бывшем посланником при прусском дворе, в царствование Фридриха II. Он заразился вольномыслием, увлекался Вольтером, Даламбером и другими, и совершенно потерял веру, в которой был воспитан. У него был набожный брат, который очень огорчался увлечениями и безверием брата, писал ему письма, в которых старался убедить его, что он в заблуждении, что без истинной веры нет для человека счастия и т. под. Но Долгорукий только смеялся над убеждениями верующего брата. Однажды он, возвратясь от короля и чувствуя усталость, наскоро разделся, бросился в постель и задремал. Вдруг слышит он: кто-то отдергивает его занавес, приближается к нему, и холодная рука прикасается к его руке, даже жмет ее. Он смотрит, видит брата и слышит от него: «верь». Обрадованный неожиданным явлением брата, князь хочет броситься в его объятия, но вдруг видение исчезает. Он спрашивает слуг: куда девался брат? Все говорят ему, что никакого брата к нему не являлось. Князь старался уверить себя, что это сон, мечта, но слово «верь» не перестает раздаваться в его ушах и не дает ему покоя. Он записал число, час и минуту видения и вскоре получил известие, что в этот самый час и минуту скончался брат его. С тех пор он сделался набожным и верующим христианином и часто рассказывал другим об этом видении. ¹²

Рассказывал покойный митрополит Киевский Платон, что, в бытность его инспектором петербургской Академии, он принимал большое участие в положении одного студента, подвергшегося тяжкой болезни, и что раз ночью, часу в первом или во втором, когда он еще не спал, вдруг является пред ним этот студент, хотя двери его комнаты были заперты, и потом исчезает; узнает он утром, что в тот час, когда явился ему студент, душа его отошла в вечность.

Эти явления, каких можно привести очень много, не служат ли доказательством того, что в тяжелый момент смерти или разлучения с телом душа умирающего хочет дать знать о себе тому, с кем связана была тесными узами во время земного существования, и для того является ему в своем эфирном теле.

Многие считают сказания о подобных явлениях бабьими предрассудками. Но довольно большой кружок добросовестных исследователей собирает факты подобного рода и, придавая им реальное значение, будит серьезную мысль к обсуждению загадочных явлений. И может быть (говорит Сабатье) придет время, «когда человечество признает за этими смелыми и искренними людьми доказательство одной из важнейших истин в истории человеческой личности»¹³.

Когда апостол Павел восхищен был в рай и слышал там неизреченные глаголы, ихже нелеть есть человеку глаголати, он, как сам изъясняет, не знает, в теле ли он был тогда, или вне тела (2Кор. 12:2–4). Не будет противно истине, если мы скажем, что не телом вознесен он был в рай, а душа его, благодатию Божию отделившаяся от тела, хотя и не порвавшая сношения с ним, унесена была туда, и душа эта была тот эфирный организм или образ, ей присущий, который, не стесняемый дебелым телом, мог переноситься чрез многие пространства, туда, куда не может проникнуть наше тело, весомое, повинующееся закону тяготения.

Проявляется ли, и в чем проявляется жизнь и деятельность души, после смерти, по разлучении с телом?

Жизнь души, по отделении от тела, некоторые представляют покоем, напоминающим собою глубокий непробудный сон. Но такое представление не согласуется с теми свойствами, какими обладает существо души, освободившейся от тела, и с теми указаниями, какие дают нам касательно этого предмета священные писатели. Покой, в какой входит душа по смерти, – покой от трудов и забот земных, но не бездеятельность. С душой остается сознание, – ее существенная характеристическая черта, – сознание своей самости, остается мысль, остается чувство и желание, возбуждающее к известного рода деятельности. Блажени мертвии, умирающии о Господе (говорит Тайновидце). Ей, глаголет Дух, да почиют от трудов своих, и затем прибавляет: дела бо их ходят вслед с ними (Откр. 14:13). Если вслед с ними ходят дела, то они не остаются непричастными ни к какой деятельности. Апостол, говоря о покое, какой обетован уверовавшим в Господа, сравнивает его с тем покоем, какой наступил для Творца, по окончании дней творения. Оставлено есть субботство людем Божии. Вшедый бо в покой Его, той почи от дел своих, якоже от своих Бог (Евр. 4:9–10). Но после дня покоя Божия не изсякла творческая сила, и всемогущая десница Божия, управляющая миром, не оставалась в бездействии покоя. Отец мой (говорит Господь) доселе делает и аз делаю (Ин. 5:17). Подобно этому, не прекращается и деятельность души, вошедшей в покой Божий, по окончании земных трудов, –только она принимает другой характер, проявляется в иной форме, отличной от той, какую она имела, когда соединена была с телом, и обладала внешними телесными органами.

Нынешняя наша деятельность – деятельность прерывчатая. Нам необходима перемена сна и бодрствования, и сон служит успокоением для утомленных телесных органов, после которого восстановляется их сила; а душа во время этого успокоения не прекращает своей деятельности, не замирает, как доказывают наши сновидения. Для души, предоставленной самой себе и исшедшей из тела, не нужна будет эта перемена сна и бодрствования, и день и ночь она одинаково будет сознавать и чувствовать себя, потому что у ней не будет материальных органов, не могущих выдерживать постоянной и неотменной деятельности, и нуждающихся в периодическом восстановлении сил.

Не будет душа, в своей неосязаемой и невидимой нами организации, чуждой весомой материи, стеснена формами пространства, как стеснены мы ныне. Ныне, чтобы перенестись телом из одного пространства в другое, мы нуждаемся в разных средствах передвижения, и нужна большая или меньшая мера времени для перехода нашего из одного места на другое. Для души, не отягченной телом, излишни будут всякие чувственные средства передвижения. Подобно крылатой мысли, она безпрепятственно будет переноситься из одного места в другое, и ей не будут преграждать пути, при ее передвижениях, те препятствия, каких мы ныне не можем одолеть, например, реки, горы и стены.

Деятельность души, по смерти, будет продолжаться в том направлении, какое дано ей предшествующею деятельностию, при соединении ее с телом. Закваска, воспринятая в земной деятельности, при посредстве тела, внедряется в нее, и она уже не может отрешиться от нее и получить иное течение. Выходит дух из тела, и в нем (говорит один наш проповедник)¹⁴ все, и доброе и худое, с неудержимою силою раскрывается: его мысли, чувства, нравственный характер, страсти и стремления воли, все это развивается в необъятных размерах: он сам их ни остановить, ни изменить, ни победить не может; безпредельность вечности увлекает их до бесконечности; его недостатки и слабости обращаются в положительное зло. Равным образом и добро раскроется во всей полноте и силе; оно будет развиваться со всею свободою, которой здесь не имело, обнаружит все свое внутреннее достоинство, здесь большею частью сокрытое, все свое блаженство, здесь подавляемое разнообразными скорбями жизни. И понесется эта душа, всею силою своею приредного, нравственно развитого стремления горе, в высшие сферы того мира, туда, где в бесконечном свете живет Источник и Первообраз всякого добра... И не праздно будет душа жить и наслаждаться своим добром и блаженством: она будет действовать, – действовать своим, уже ничем не затемняемым, не заблуждающимся, а просветленным умом, в созерцании и постижении тайн Бога, миросоздания, себя самой и вечной жизни; будет действовать всею силою уже ничем не стесняемых и неповреждаемых чувств сердца, в развитии своей новой, высшей жизни; будет действовать всею крепостию своих духовных, ничем не удержимых и не развлекаемых в разные стороны, стремлений воли, по пути указанному ей судом высшей Правды и Любви, к целям, определенных в предвечных идеях царства Божия».

Чаяния и надежды витают в душах, сшедших из этого мира, п ими ободряют они себя. До явления Спасителя мира или до воплощения Сына Божия эти чаяния и надежды сосредоточены были на ожидании пришествия обетованного Мессии, и они, пребывая в преисподней, с мольбами обращались к Богу об ускорении этого происшествия, и когда совершилось дело искупления, отрадой и радостью исполнились сердца ждавших этого искупления. Авраам отец ваш (говорил Господ иудеям) рад бы был, дабы видел день Мой; и виде и возрадовася (Ин. 8:56). Видел и возрадовался он тогда, когда Господь своею крестною смертию искупил нас от клятвы законныя. После совершения дела искупления, чаяния и надежды отшедших душ обращены к явлению дня будущего суда и воздаяния, и если видят они развращение и отпадение от Бога живущих на земле, они молят праведного Судию и Вседержителя, чтобы скорее наступал этот день суда и воздаяния. Тайновидец видел души избиенных за слово Божие, и они вопияли к Богу гласом великим: доколе, Владыко святый и истинный, не судиши и не мстиши крови нашей от живущих на земли?... И речено бысть им, да почиют еще время мало, дóндеже скончаются и клевреты их и братия их (Апок. VI, 10–11).

Но если есть у отшедших отсюда в иной мир душ чаяния и надежды, то могут волновать те и другие из них страхи и трепетные ожидания. Эти страхи и трепетные ожидания будут у тех, которые во время земной жизни заражены были нечестием, попирали веру и отвергались Христа Господа. Им откроется, что всем нам явиться подобает пред судищем Христовым, о чем они не думали во время земной жизни, или во что не хотели верить, и их будет страшить та ответственность пред этим судом, какой не избежать им, и последующая за судом грозная и тяжелая участь, их ожидающая, и тяжек будет для них тот ужас, какой будет наполнять их.

Способны переселившиеся в иной мир души и к восприятию высших откровений, при посредстве которых более и более будут освещаться пред ними тайны божественного мироправления. Что мы ныне видим яко зерцалом в гадании, то они увидят прямо лицом к лицу (1Кор. 13:12). Откровения, освещающие пред ними пути Божии, они получают из высшего духовного мира, в непосредственное общение с которым они входят, по оставлении тела. Апостол Петр свидетельствует, что и мертвым было благовествование для того, чтобы они, подвергшись суду по человеку плотию, ожили по Богу духом (1Пет. 4:6). Наша церковь верует, что св. Иоанн Предтеча, во время своей жизни проповедовавший о приближении царствия Божия и указывавший своим современникам Агнца Божия, вземлющего грехи мира, не прекратил своей проповеди и но смерти, но переселившись к прежде почившим отцам, благовестил (как говорится в церковной песни)¹⁵ и сущим во аде Бога, явльшагося плотию, вземлющего грехи мира и подающего нам велию милость. По словам апостола Петра, и сам Господь Иисус Христос, умерщвленный плотию, но живый духом, нисшед во ад, проповедал сущим в темнице духовом, и между душами, слышавшими во аде проповедь Спасителя, апостол указывает души тех, которые но дни Ноя, не внимая угрожающим казнию Божию словам праведника, оказались непокорными ожидавшему их Божию долготерпению (1Пет. 3:18–20). Принятие этими душами проповеди Спасителя внесло отраду в их томящиеся сердца, и Господь, нисходивший во ад для избавления плененных, извел из глубины ада те души, которые оказались приготовленными и расположенными к принятию Его благовестия.

Святый Иоанн Богослов, в откровении своем приподнимает для нас часть завесы, скрывающей от нас образ жизни и деятельности отшедших душ. По его словам, праведные души, вышедшие из нашего скорбного мира, своими помышлениями и желаниями устремлены к Богу, Источнику всякого блаженства, и вместе с ангелами служат Ему день и ночь, вознеся Ему хвалу и благодарение. Взглянул Я (говорит он), и вот великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племен, и колен, и народов и языков стояло пред престолом и пред Агнцем,... и восклицали громким голосом, говоря спасение Богу нашему, сидящиму на престоле, и Агнцу! И вег ангелы стояли вокруг престола... и пали пред престолом на лица свои и поклонились Богу, говоря: аминь^–, благословение и слава, и премудрость, и хвала, и честь, и сила, и крепость Богу нашему во веки веков. Аминь (Откр. 7:9–15). И Господь, пред престолом которого стоят и служат они, по словам Тайновидца, вселится в них (Откр. 7:15). Они будут воспринимать часть блаженства, текущего от Источника всякой радости, и их будет укреплять сила, от Него исходящая. Агнец, иже посреде престола, упасет я и наставит их на животныя источники вод, и отыимет Бог всякую слезу от очию их. (Откр. 7:17).

Разлученные с нами смертию, души не прерывают общения с оставщимися в живых, хотя мы не можем видеть их непосредственного отношения к нам. Они помнят нас, думают и заботятся о нас и желают нам блага. Они скорбят о нас, когда видят нашу безпечность, нашу дурную жизнь и наше неисправление, и хотели бы обратить неисправных с пути погибели на путь спасения, как показывает это свидетельство Господа Иисуса Христа в евангельской притче о богатом и Лазаре. Богач, находящийся в аду в муках за свою греховную жизнь на земле, мучится еще скорбию о своих братьях, которые живут так же беззаконно, как жил и он, и которым готовится грозная участь, подобная постигшей его, и он желал бы помочь им, вразумить их, и в глубокой печали о том, что сам не может этого сделать, просит Авраама послать к ним из страны умерших Лазаря для вразумления их. Напротив, когда они видят, что мы живем по-божьи, заботимся о своем душевном спасении и спешим исправлять те недостатки, какие есть в нас, и очищать чистосердечным покаянием те погрешности, в какие впадаем, – это доставляет им отраду и утешение. По слову Господа, радость бывает на небеси о едином грешнике кающемся (Лк. 15:7), и эту радость первее всего разделяют те души, которые во время земной жизни связаны были с нами тесными узами. Апостол Петр, зная, по указанию Божию, что скоро наступит, его смерть или, как он говорит, отложение его тела, с полною уверенностию обещает верующим: потщуся и всегда имети вас по моем исходе память о сих творити (2Пет. 1:15). Подобное тщание о близких могли с верою обещать, ири отходе из этой жизни, и другие мужи и жены, исполненные любви, николиже отпадающей и переживающей самую смерть.

Не имея возможности пользоваться видимыми орудиями, какими мы пользуемся при взаимных услугах друг другу, близкие нам умершие, любящие нас, свое тщание о нас заявляют духовными средствами, им доступными, – молитвами, какие не перестают они возносить за нас пред престолом величия Божия, испрашиваемою ими благодатною помощию в затруднительных обстоятельствах нашей жизни, в великой скорби я страдании, в тяжкой болезни и в разных искушениях; а иногда прямыми внушениями нам, приходящими из невидимого нам мира. Припомните: не случалось ли вам, что память матери, или отца, или любимого вами друга удерживала вас от безчестного поступка, или предохраняла вас от опасности, вам угрожавшей? Вот вы вступили на опасный путь, на котором вам угрожает гибель, или дурное сообщество влечет вас на путь беззакония, или ваша воля изнемогает в борьбе с искушением. Но вдруг, когда близ вас погибель, представляется вам образ матери, отца или любящего вас друга, – вы изменяете свое намерение, укрепляетесь волею и выдерживаете искушение, боитесь и бежите от того греховного действия, к которому вас склоняли, сворачиваете с того пути, на котором вам угрожало несчастие или гибель. Эту память о близких сердцу усопших людях, спасающую и укрепляющую вас в опасные минуты, не возбуждают ли в вас души этих усопших, носящиеся над вами, и желающие предохранить вас от путей погибельных? Мы верим, что они, по благоволению Божию, из любви к нам часто являются незримыми для нас нашими руководителями и спасителями. Будьте внимательны ко всему, что случается с вами,–и вы найдете подтверждение того в обстоятельствах своей жизни.

Но не вей умершие в одинаковой степени обладают силою сознания и чуткостию, и не все одинаково могут воздействовать на нас и оказывать нам помощь. Здесь, в настоящей земной жизни, есть разные степени таланта и силы душевной, разные степени силы будут и у душ усопших. Как звезда от звезды разнствует во славе, в яркости силы света, ею испускаемого, так, по слову Писания, будут различаться и силы душ, по отшествии из этого мира. У одних будет слаба степень жизненности, – будет бледное мерцание. Другие будут светить, как яркие светила, будут обладать такою силою, какой не имели во время земной жизни. Таковы будут люди, которые святою жизнию здесь на земле достигли высокого нравственного совершенства, доставляли своему духу победу над плотию и страстями, и одухотворенные, еще пребывая в теле, привлекали к себе благодатную силу, сообщавшую им особые дары, даже дары чудотворений. Эта благодатная сила, обнаружившаяся у них, когда они еще были на земле, не отнимется от них, по оставлении ими бренной телесной храмины. Напротив, тогда она в большом обилии излиется на них, и, просвещая и укрепляя их, даст им возможность знать наши нужды и помогать нам. Таковы святые Божии, составляющие торжествующую церковь небесную и чтимые за свою святость и благодатную силу, им дарованную, церковию земною. Не стесненные пространством, и не знающие преград материальных, они будут слышать наши воздыхания и мольбы, будут знать наши нужды и желания, и по нашему призыву они будут являться нашими помощниками во всех наших обстоятельствах. Не видим ли мы проявления этого вспомоществования нам и ходатайства за нас в истории безчисленного множества святых, стоящих у престола Божия? Мы, живые, призовем их имя, обратимся к ним с мольбою об утешении или помощи, и они видят и слышат наше обращение к ним, и свыше ниспосылают или испрашивают нам помощь и утешение. Иным из них дарованы особые частные благодатные силы. Одни из них избавляют нас от напрасной смерти; другие облегчают страдания болеющих тем или другим недугом и подают исцеления, третьи покровительствуют плавающим по водам, четвертые облегчают труды понимания и усвоения преподаваемых знаний, когда испрашивают их помощи при начале учения или при слабых способностях учащегося, и т. д. и т. д. И кто из нас не испытал благодатной помощи от них после усердной молитвы к ним? Прибегайте к ним с верою и любовию, и не тщетны будут наши прошения, к ним обращаемые.

В истории записаны бесчисленные примеры ходатайства святых небожителей за живущих в земной юдоли, и помощи, ими оказываемой тем, с кем связаны они узами любви. У пророка Иеремии Моисей и Самуил представляются ходатаями пред Богом за народ свой, вождями которого они были во время земной жизни, и Господь, разгневанный на нечестие Израиля, раз говорит чрез пророка: если и эти вожди народа предстанут пред лице Мое с ходатайством за народ, отступивший от Бога, не преклонится к нему душа Моя (Иер. 15:1). В книге Маккавейской записано следующее видение Иуды Маккавея: иудеи находились в крайней опасности от язычников, которые, под предводительством Никанора, готовы были раздавить и поработить их, Вт, это тяжелое время, когда все иудеи были в большом страхе, Маккавей в сновидении видит Онию, бывшего первосвященника, мужа честного и доброго, почтенного видом, из детства ревностно усвоившего все, что касалось добродетели, – видит, что он, простирая руки, молится за весь народ иудейский. Потом явился другой муж, украшенный сединами и славою, окруженный дивным и необычайным величием. И сказал Ония: это, братолюбец, который много молится о народе и святом городе, – Иеремия пророк (2Мак. 15:11–14), – и последовало заступление от Господа.

А сколько новозаветных праведников, хозяйствующих за нас пред Богом, которые после совершения дела искупления гревшего рода человеческого, получили больше дерзновения пред Богом? Во главе их Пресвятая Богоматерь, объемлющая своею любовию всех, страждущих на земле, и милосердствующая о нас; ее чудесными благотворениями роду человеческому переполнен весь мир христианский.

Писания святых отцов сколько утешений доставляют, сообщая о разительных случаях покровительства нам, оказываемого стоящими у престола Божия, заслужившими Его благоволение, отцами и братиями вашими! «Какой помощи (говорит св. Иоанн Дамаскин) не доставляло нам умилостивительное ходатайство апостолов и мучеников? Сколько раз они помогали в войнах, с варварами, и прогоняли их вспять, или истребляли! Сколько случаев, угрожавших нам смертию, они предотвращали своим призрением! От скольких доныне мы избавляемся опасностей их молитвами!».

Желая сделать для нас более понятным излияние небесной благодати, сообщаемой нам из высшего загробного мира чрез посредство благоугодивших Богу прежде почивших отцов и братий наших, святые отцы прежде всего указывают на союз любви, связующий их с нами. Мы, живя на земле, не разобщены с членами церкви небесной, а, по Апостолу, являемся сожителями святых. Церковь земная и небесная составляет единое тело, которого глава Христос, а святые и мученики члены и части его, члены того же тела, в составе которого и мы находимся. Будучи соединены с нами в единстве таинственного тела Христова, они обнимают нас своею любовию, побуждающею их оказывать возможное попечение о нас. Как в теле нашем аще страждает един уд, с ним страждут вси уди: аще ли же славится един уд, с ним радуются вcu уди (1Кор. 12:26). Страдание нас, земножителей, вызывает участие к вам со стороны небожителей, особенно если мы обращаемся к ним с мольбами. И при жизни своей они отличались любовию к своим братиям; а переселившись в другой мир, и вознесшись духом к престолу благодати, они пламенеют еще большею любовию к нам.

Во дни отцов – наших руководителей, – выражали иные недоумение, как святые, уже умершие и оставившие живых, могут помогать им и молиться за них, и как они могут знать нужды наши. В ответ на это снятые отцы изъясняли, что почившие отцы не мертвы, но живы, и даже более живы, чем мы. Бог, пред которым предстоят они, несть Бог мертвых, но живых (Мк. 12:27). Говорили, что они, пребывая в одном каком-либо месте, например в лоне Авраамовом, не могут обнаруживать своего присутствия при своих гробницах, или где захотят. В ответ такому совопроснику блаженный Иероним говорил: «ты будешь полагать законы Богу; ты будешь налагать узы на апостолов, чтобы до дня суда находились к заключении и не были с своим Господом те, о которых написано: последуют Агнцу, аможе аще пойдет (Откр. 14:4)? Если Агнец везде, то нужно думать, что и они, пребывающие с Агнцем, также везде. И если диавол и демоны блуждают по всему миру и с чрезвычайною быстротою везде появляются, неужели мученики, по пролитии крови, могут быть заключены под крышкою гроба и не могут выйти оттуда»¹⁶? Совлекшись тленного тела, отягощавшего душу, они лучше и быстрее нашего постигают предметы, подлежащие их ведению, и яснее узнают причины всего, происходящего на земле. Расстояние не помешает им услышать вопль наш, и отозваться на него благодатным действием. А что им дарованы великие благодатные силы к оказанию благотворений людям, обращающимся к ним с мольбами, и что приемлются Богом их ходатайства за нас, это доказывают святые отцы самыми разнообразными и неисчисленными чудотворениями, несомненно совершившимися и поныне продолжающими совершаться, по молитвам к ним верующих, хотя и нельзя понять того (говорит один из них) ¹⁷ сами ли они, по изволению Божию, присутствуют там, где обращаются к ним с молитвами, или же, по предстательству их, в сем случае присутствует и действует вездесущий Бог. Потому святые отцы с полною верою в силу молитв праведников оказывать нам благодеяния, обращались к ним с молитвами, подобными той, какую мы читаем в похвальном слове св. Григория нисского великомученику Феодору Стратилату: «Ходатайствуй за отечество у общаго Царя и Господа. Нам угрожают величайшия опасности... Воин, сражайся за нас; мученик, предстательствуй с дерзновением за твоих соотечественников. Хотя ты в другом мире, но всегда знаешь о напастях и нуждах человеческих. Испроси нам мир, чтобы не прекращались наши святыя собрания... Молим тебя, услыши нас и не лишай впредь твоего покровительства. Если нужно ходатайство еще более сильное, – собери лики мучеников, твоих братий, и помолись со всеми вместе. Молитвы многих праведников покроют грехи народов».

От мест отдаленных перейдем мыслию к стране, нами обитаемой, и от времен давних к временам, близким к нам. В нашей русской церкви между отшедшими от нас отцами и братиями нашими много сильных ходатаев и молитвенников за нас, подающих или ниспосылающих нам дары благодати Божией и простирающих над нами покров свой. Почти каждый город имеет такого покровителя, который, пребывая между святыми небожителями, и удостоившись близости к престолу Божию, не забывает родных по плоти, и всегда готов послать или испросить им у Бога защиту и вспоможение. А в иные святые места, каковы наш богоспасаемый Киев. Москва и Свято-Троицкая Сергиева Лавра, где почиют особо прославленные праведники, удостоенные чрезвычайной силы чудотворений, стекается народ со всех концов России, в надежде получить от них потребное душе своей. И побывав у святого, облобызав его драгоценные останки, с верою помолившись ему, многие из народа получают от него. – кто вразумление, кто утешение, кто облегчение скорби, кто исцеление или облегчение болезни. Не перечисляя многих знамений живого благотворного воздействия на нас снятых небожителей, родственных нам по плоти, мы не можем не остановиться своим вниманием на поразительных явлениях, которыми Господу угодно было порадовать нас в последние дни и во очию всех показать, что святые праведники помнят нас, молятся за нас, простирают к нам свою благодеющую руку и испрашивают нам у Бога те блага, в каких мы нуждаемся. Вот новоявленный богоносный отец наш Серафим, семьдесят лет назад переселившийся из земли живых, но доныне живущий с нами и помогающий нам более, чем сколько могут помочь сильные земли. По всей России ходят дивные сказания о благотворениях и чудесах, какие из загробного мира расточает прибегающим к нему его исполненная любви и облагодатствованная душа. Когда он еще нес подвиг жизни, устремленный всею душею к горнему отечеству и пламеневший любовию к страдальцам земным, он верил и знал, что с ним не умрет его любовь к своим присным и твердо надеялся и по смерти прибегать с своею помощию к тем, кого любил он, и кто будет с мольбами призывать его имя. «Как меня не станет (говорил он дивеевским сиротам, – так он называл инокинь дивеевского монастыря), вы ко мне на гробик приходите!.. Все, что есть у вас на душе, что бы ни случилось с вами, о чем бы ни скорбели, придите ко мне, да все свое горе с собой же и приносите на мой гробик. Припав к земле, как живому, все и расскажите, и услышу я вас; вся скорбь ваша отлетит и пройдет! Как с живым вы говорили, так и тут. Для вас я живой есмь, буду и во веки» ¹⁸. И жив, жив для нас этот богодарованный наш печальник, теплый молитвенник и ходатай к Богу за присных своих, за всех страждущих и плачущих и за весь верующий народ, ему родственный. Сколько слез осушил он в недавние дни своего прославления! Сколько даровал исцелений болящим! Сколько излил милостей на тех, которые искали его покровительства! Чрез него открылось такое обилие милости Божией, дарованной верующим в него и припадавшим к нему, какое напоминает первые времена насаждения христианства, ознаменованныя чрезвычайными дарами Духа, – полагаем, для возбуждения веры в нашем неверующем и маловерующем обществе. И не в эти только дни, но и раньше своего прославления и, надеемся, и после сего он наш всегдашний помощник и заступник. Он прежде своею заботливою любовью окружал тех, кто к нему обращался, и впредь будет проявлять эту любовь, живый во веки. Воззовет кто к нему, с благоговейною верою назовет его имя, и он, незримый нами, является к зовущему его со своею помощию. «70 лет назад (говорит один почитатель его) схороненный в могиле у Успенского собора Саровской пустыни (из которой недавно нанесены для поклонения его останки), он душею своею ходит по всему пространству русской земли, неся всюду дары любви своей. Он входит в крестьянские избы, и в городские дома, и в бедные лачуги и во дворцы царские, неся повсюду с собой благословение, утешение, разрешение горя и бедствия... То видят его во сне, как он молится у изголовья больных, то, стоя у их постели на коленях, кормит их заботливо каким-то врачевством. Вот он в белом балахоне, с медным крестом на груди, является ночью к барыне, задыхающейся от нарыва в горле, благословляя с произношением коротких слов: простая и добросердечная, исцеляет ее. Вот воры хотят поломать лавку одного почитателя отца Серафима, но, взломав запоры, бегут; потому что старец, приняв вид караульщика, начинает мести около лавки, и тогда же ночью говорит об этом во сне матери хозяина.

Видимые знамения благодеющей любви к нам со стороны прославленных святых для всех должны служить разительным свидетельством того, что отошедшие от нас отцы и братия в загробный мир, не мертвы, но живут там особою жизнию, знают наши нужды и исполнены желаний всякого блага живущим на земле. Не всем дарована благодатная сила чудотворений, не все имеют великое дерзновение испрашивать нам милости у Бога. Но все с заботливым участием следят за нами, даже подвергающиеся осуждению за свою греховную жизнь, как показывает пример евангельского богача, желающего из ада подать помощь и вразумление своим братьям.

Если отошедшие от нас отцы и братия и в загробном мире исполнены желанием нам блага, и снискавшие дерзновение у Господа испрашивают у него и ниспосылают нам благодатную помощь, то и от нас они желают и чают, чтобы мы не прерывали своего общения с ними, по разлучении их с нами, и проявляли свою любовь к ним. Эту любовь, по отношению к прославленным святым, мы заявляем чествованием их и теплыми молитвами, к ним обращаемыми. Но в безчисленном сонме усопших, – святых, удостоенных прославления от Господа сравнительно малое число. Чем же мы можем заявить свою любовь к умершим отцам и братиям своим, хотя скончавшимся в надежде вокресения, но не ознаменовавшим своего жизненного пути особыми подвигами добродетели? Мы ставим над их могилами, по своим средствам, более или менее роскошные памятники, возлагаем на гробы их венки, и цветами украшаем места, где покоится прах их. Из добрых, похвальных побуждений возникает такое чествование почивших. Но таким чествованием мы удовлетворяем своему личному чувству, а входим ли мы чрез него в живое общение с теми, кому ставим памятники, и кого украшаем венками? Получают ли они от него отраду и утешение? Наш мир материальный они оставили, и для их души, вышедшей из тела, совершенно неощутительны наши мирские внешние выражения любви и почтения к ним. Душе нужны и доступны только духовные утешения. Эти утешения мы можем доставлять им, вознося за них молитвы к Богу; молитвами за них мы только поддерживаем общение с ними, при невозможности телесного соприкосновения с ними. И если чего желают они от нас, то первее и более всего того, чтобы мы не забывали просить милости для них у праведного и всещедрого Судии и Мздовоздаятеля. В сказаниях о святых дано нам не мало указаний на то, что наши молитвы за усопших доставляют им много отрады и утешения, и привлекают на них милостивое око Отца небесного. Так в житии св. Макария египетского, мы встречаем такой рассказ. Раз, проходя по пустыне он увидел человеческий череп и спросил его о загробном состоянии умерших. «Неужели вы никогда не чувствуете никакого утешения?» спросил Макарий. Сухой череп, по изволению Божию, отвечал преподобному молитвеннику. «Нет, когда ты молишься за мертвых, то мы чувствуем некое утешение». Череп принадлежал языческому жрецу. Если и языческий жрец чувствовал отрадное действие молитвы, возносимой за умерших, то не тем ли более сладость молитв наших будет чувствительна для умерших в вере в Искупителя и надежде на будущую жизнь? – У св. Григория Двоеслова рассказывается такой случай. В моем монастыре (говорит святой отец) было правило, чтобы никто из братий не имел никакой собственности. В монастыре все было общее. Один из братий, именем Иуст, захворал и, приближаясь к смерти, объявил родному брату, при нем находившемуся, что у него есть три золотые монеты. Когда это известие дошло до меня, я, чтобы предохранить других от нарушения правил в монастыре, отдал такое распоряжение: не допускать к больному никого из братий, как к отлученному, и когда умрет, то зарыть его в особом месте и вместе с ним бросить и три золотые монеты. Когда он помер, его похоронили так, как я велел. Прошло тридцать дней от смерти Иуста, мне стало жаль его, и я дал приказание в следующие тридцать дней ежедневно совершать заупокойную литургию по умершем брате. Прошло тридцать дней, как ночью является Иуст своему родному брату. Изумленный брат спрашивает явившегося: «что брат, каково тебе?» Явившийся отвечал: «доселе мне было худо, но теперь хорошо: ибо я вступил ныне в общение». Такие свидетельства святых мужей должны служить для нас удостоверением в благотворности молитв за усопших. С нашей стороны молитвы за усопших – лучшая дань любви к ним и самое действительное средство к поддержанию духовного общения с ними. И если вы скорбите об оставивших вас и перешедших в другой мир любезных вашему сердцу и жалеете их, – молитесь за них, призывайте церковь и ее служителей возносить за них безкровную жертву Богу. Этим вы доставляете им усладу и утешение и более содействуете облегчению их состояния, чем сколько облегчали их положение своим уходом за ними во время их болезни. Ждут от нас такой помощи наши, любезные нам, отцы и братия, и мы можем думать, что они, с своей стороны, воздают нам за наше молитвенное участие к ним своими молитвами к Богу о даровании нам всяческих благ.

Где пребывают по смерти души отшедших от нас отцов и братий наших? В священном Писании местопребывание душ усопших называется то раем (Лк. 23:43), то царствием небесным или царствием Божиим (Мф. 5:3–10, 8:11. Лк. 13:28–29. 1Кор. 15:50), называется еще и домом Отца небесного (Ин. 14:2). Названия места обитания душ отшедших отцов наших не дают определенного указания касательно его. Они только отвлекают нашу мысль от чувственных представлений этого места, заимствованных от явлений земного пространственного обитания. Мы допустили бы произвольные догадки, если бы хотели географически описать место жилища усопших, и искать его в воздушных. или планетных пространствах. Царство небесное, куда переселяются усопшие, потому и называется небесным, что нет видимого вместилища его на земле; то совершенно другой мир, отличный от нашего. Св. Иоанн Златоуст говорит, что нам гораздо полезнее и необходимее знать, что есть рай, нежели знать, где это место находится. «Ты спрашиваешь, в каком месте будет рай? Полагаю, что вне сего мира. Станем искать не того, где он находится, а средств приобресть его».

Впрочем, святой отец не воспрещает полезных размышлений и изысканий о рае, которые могли бы приводить нас к страху Божию и уклонять от зла, и мы не погрешим, если, руководствуясь Писанием, укажем несколько черт, служащих к уяснению нашей мысли об обиталище праведных душ. Это обиталище апостол называет градом Живого Бога, небесным Иерусалимом: там тьмы ангелов, там духи первородных, достивших нравственного совершенства, там Ходатай нового завета Господь Иисус Христос и Судия всех Бог (Евр. 12:22–23). И вот в общение с ангелами, в общение со святыми, благоугодившими Богу, вступает душа, очищенная покаянием, и им светит, и их услаждает веющая на них благодать Господа, взирающего на них оком своего благоволения. Представляя это, апостол желал отъити от тела, чтобы водвориться у Господа (2Кор. 5:8 Флп. 1:23).

В дому Отца моего (говорят Господь) обители многи суть (Ин. 14:2). Нам не дано знать, где и какие это обители. Но мы должны думать, что все эти обители, уготованные для душ, спасенных и искупленных смертию Сына Божия, озаряются светом, идущим от Бога, Источника света, жизни и блаженства, и в каждой из них чувствуется присутствие Господа Спасителя, дающего жизнь и радость обитающим в них. Господь обетовал верующим в Него взять их к себе, да идеже есмь Аз, и вы будете (Ин. 14:2–3), и в своей первосвященнической молитве Он просил Отца небесного, да идеже есмь Аз, и тии будут со Мною, да видят славу Мою (Ин. 17:24). Будет в обителях святых не одинаковое обилие света и духовной радости, соответственно нравственному достоинству лиц, удостоившихся благоволения Божия. Св. Ефрем Сирин говорит: Господь наименовал многия обители не по разности места, но по степени дарования ¹⁹. А св. Григорий Богослов утверждает, что к той или иной из сих обителей, разделяемых и назначаемых каждому по его достоинству, приводит тот или иной род христианских добродетелей ²⁰. Есть обители апостолов, потрудившихся над приведением ко Христу неведущих Его, есть обители мучеников, исповедников, девственников, девственниц, подвижников и подвижниц, милостивых, кротких и смиренных и т. д.

Но души нечестивых не могут проникнуть в град Бога Живого, и найти там обиталище себе, не могут они и принимать участия в согласном хоре хвалы Всевышнему, возносимой сонмом праведников. Они желали бы приблизиться к престолу Божию, но, омраченные грехом, они не могут выносить того света, который здесь сияет, и опаляемые его силою, они поневоле должны быть вдали от него. Между обитанием их и обитанием святых, по слову Господа, пропасть велика утвердися, так что хотящие перейти из одного обиталища в другое не могут этого сделать (Лк. 16:26). Они, впрочем, издалеча видят святые обители святых, как видел лоно Авраамово евангельский богач, и слышат их радостные ликования, но это видение ликований святых увеличивает то томление, в котором они пребывают в ожидании суда над собою.

Место, где обитают души нечестивых, называется в Писании адом (Лк. 16:23), и геенною огненною (Мф. 5:22,29), тьмою кромешною, преисподнею (Mф. 8:12. 22:13. 29:30). Названия эти указывают не столько на определенное место, сколько на те тягости и мучения, какие должны выносить низверженные в эти мрачные обиталища. И было бы напрасною попыткою искать определенного местонахождения ада или жилища нечестивых духов. По мнению св. Иоанна Златоуста, оно будет где-нибудь вне этого мира; как царские темницы и рудокопни бывают вдали, так и геенна будет где-нибудь вне этой вселенной²¹. Одно дается нам указание в этом случае: как рай отождествляется с царством небесным, и при представлении рая наша мысль возносится к небу, к тем высотам, близ которых престол Божий, так при слове ад нам представляется преисподняя, и дно адово помещается во внутренних глубинах земли. В рай душа возносится, а в ад она низвергается.

У одного святого отца. – Ипполита, епископа римского III века, мы встречаем описание ада и вообще места пребывания отшедших душ. Это описание не имеет несомненной достоверности, но имя святого отца придает интерес этому описанию, и мы считаем не излишним представить вам, как изображали это местопребывание древние писатели христианские. Ад, по представлению Ипполита, неустроенное подземное место, в котором не светит свет мира. В аде Ипполит видит три отделения. Одно отделение – озеро неугасимого огня, в которое доныне никто не ввержен: оно приготовлено до определенного Богом дня, когда наречется на последнем суде приговор, который одним назначит муку вечную, а другим вечное блаженство. Кроме этого огненного отделения, в аду есть еще два особые отделения, из которых в одном содержатся ныне праведные, а в другом грешные. Вход или впуск в страну ада один; при вратах его поставлен архангел с воинством. Вступающие в эти врата берутся ангелами, приставленными к душам, и ведутся не одним и тем же путем. Праведные идут в правую сторону, в предшествии путеводителей, освещающих путь их, при гимнах ангелов, их окружающих, и приводятся, наконец, в светлое место. Это место Ипполит называет лоном Авраамовым, где живут праведные, наслаждаясь созерцанием благ, там видимых, ободряя и утешая себя надеждою на новые блага, гораздо большие и лучшие видимых там. Там нет ни зноя, ни холода; не испытывают они там никакого изнурения, и всегда радостно лице праведных, ожидающих покоя и вечной жизни на небе. А неправедных ангелы мучители влекут налево, и не свободно идут они, а их насильно тащут, как узников. Сопровождающие их ангелы осыпают их поношениями и укоризнами, и страшными угрожающими взорами приводят их в трепет и потом толкают вниз и тащат их до тех пор, пока не ввергнут в место, лежащее подле самой геенны. Пребывая вблизи геенны, души непрестанно слышат клокотанье геенского огня и страдают от знойного чада, идущего из геенны.

Видя страшное зрелище бушующего огня, они ужасаются и трепещут, ожидая будущего суда. Не видят они там ни лика отцов, ни праведных, и это создает им новое мучение. Ибо посредине распростерта глубокая и великая пропасть, так что никто из праведных не может придти к ним, хотя бы влекло его сюда чувство сострадания²².

Вот какие благочестивые гадания мы встречаем у отцов, смелым полетом мысли уносившихся в сокровенную от нас область. Они принадлежат к разряду частных мнений, какими древние отцы старались определить неопределенное и осветить темное.

Увидимся ли мы на том свете, узнаем ли друг друга? Слова Писания и суждения святых отцов дают нам основание для надежды на это. Господь, в последней прощальной беседе с учениками, говорил им: паки узрю вы, и возрадуется сердце ваше, и радости ваше я никтоже возмет от вас (Ин. 16:22). Апостолы, по слову Господа, увидят Его по смерти, и это видение исполнит их великою радостию, и никто и ничто не умалит и не отнимет от них этой радости. Обетование, обращенное к апостолам, может быть отнесено и ко всем, верующим во имя Господне. И у них отверсты будут духовные очи, и они будут видеть тех, с кем связаны были более или менее тесными узами, и к кому, во время земной жизни, пламенела любовию и обращалась в молитве душа их. Будет общение душ, и общение более широкое, чем ныне, потому что этому общению не будут препятствовать нынешние расстояния и преграды, которыми затрудняется наше нынешнее сближение друг с другом. Если даже не в одних обителях мы будем, по отшествии в другой мир, – это не помешает тому, чтобы мы увидели тех, кого желали бы видеть. Евангельский богач, находясь в аду, увидел Лазаря, бывшего в недоступном для него лоне Авраамовом.

На основании обетования Господа святые отцы с полною верою говорят о том, что по смерти мы будем видеться с близкими нам. «Не видевшие здесь друг друга (говорит св. Ефрем Сирин)²³ увидятся там, – мать узнает, что это ее сын, и сын узнает, что это его мать». «Мы здесь находимся временно (говорит другой святой отец, – священномученик Киприан). Будем благословлять день, который каждого из нас приводит к собственному его жилищу, который, восхитив нас от земли и разрешив от мирских уз, возвращает нас в рай и в царство небесное. Кто, находясь в чужой стороне, не спешил бы в отечество? Кто, поспешая на корабль к своим, не желал бы пламенно попутного ветра, чтобы скорее можно было обнять своих друзей?. Нас ожидают там великое множество любезных нам, – ждет многочисленный сонм родителей, братьев, детей, кои, не страшась уже за свою безопасность, заботятся еще о нашем спасении. Увидеть их, – обнять их – о, какая это радость для них и вместе для нас! Какое там веселие в царстве небесном, где нет уже страха смерти, какое высочайшее и всегдашнее блаженство при вечной жизни! Там славный лик апостолов; там сонмы радующихся пророков; там безчисленное множество мучеников, увенчанных за победу в борьбе и страдания; там торжествующия девы, силою воздержания победившия вожделения плоти; там воспримут награду благотворители... К ним поспешим с неудержимою любовию, с пламенным желанием быть скорее с ними, скорее придти ко Христу»²⁴

Сохранятся ли полы, мужский и женский, в загробной жизни? В священном Писании есть места, которые дают повод иным высказывать мнение, что по смерти уничтожится различие полов между людьми. Одно место читается у апостола, который говорит, что в Христе Иисусе несть мужеский пол и женский, но вси едино суть (Гал. 3:28). К этому прибавляют еще слово Господа, сказавшего некогда, что в воскресении, то есть в будущем веке, ни женятся, ни посягают; равни 6о суть ангелом и сынове суть Божии (Лк 20:35–36). Но слово апостола не имеет отношения к загробной жизни; оно показывает только, что пред Богом все равны, и что кто крестился во Христа, тот, кто бы он ни был, одинаково воспользуется благодатию, им дарованною, и в этом отношении нет разницы между мужчинами и женщинами, как и между рабами и свободными, иудеями и еллинами. А слово Господа указывает только на то, что в будущем веке между мужчинами и женщинами не будет таких отношений, какие существуют ныне, по условиям земной жизни, но оно не говорит, что тогда не будет ни мужчин, ни женщин. Для нашего вопроса гораздо важнее и ближе другое слово Господа, который на вопрос: дозволительно ли по всякой вине разводиться с своей женою? отвечал; несте ли или, яко сотворивый искони, мужеский пол и женский сотворил я есть (Мф. 19:4)? Сотворенное изначала Богом не может уничтожиться. Муж и жена, при начале бытия мира, воззваны Творцом к жизни не для временного только совместительства, а для постоянного и неизменного украшения богозданного мира, чему должно служить и служит разнообразие тварей, населяющих мир. Мы только не должны представлять отношений между лицами обоих полов, на подобие нынешних отношений. Все телесное, ныне часто нечистое, исчезнет, и останется одно духовное взаимообщение. Если душа, по разлучении с телом, сохранит свою самостоятельность, свои личные качества и будет иметь определенный вид, основание которому положено было земною деятельностию, то не могут сгладиться различия, отличающие один пол от другого. Только эти различия будут духовного свойства, как и не может быть иначе, когда тело истлеет в могиле. Да и в здешней жизни не одна телесная организация служит основанием различения пола мужеского и женского. В душевном складе мужчины и женщины, при общем родовом сходстве, много видовых отличий: если у мужчин, напр., преобладает умственная сила, то у женщины, напротив, сердечная; у мужчины более проявляется деятельная сторона, у женщины более воспринимающая; у первого более твердый, иногда жесткий характер, а у второй более мягкий и нежный. При общем сходстве каждая особь имеет в душе нечто свое, ей только принадлежащее, и отличается от других особей. Есть различные чины ангелов, и в бесчисленном сонме их каждый имеет и сохраняет свою особую личность. И в загробном мире будут различные чины людей. Между сонмами праведников будут сонмы праведниц, там мученики и мученицы; там апостолы и равноапостольные жены; там преподобные иноки и преподобные инокини, там святители и жены мироносицы, и за ними другие жены, послужившие делу Господню на земле, и во главе жен будет Пресвятая Матерь Божия. Но она, а за нею и все другие, идущие во след ее, не сольются с сонмом мужей, но сохранят свою женственную природу, им от Бога данную. Мужи и жены, по слову апостола Петра, одинаково сонаследницы благодатной жизни (1Пет. 3:7), – жены святые, вместе с мужами, предстоят престолу Божию и возносят Богу моления, хвалы и благодарения. У св. Григория Великого описывается смерть некоей благочестивой Ромулы, проводившей жизнь пустынническую, и он говорит при этом, что в час смерти ее пред дверями келлии явилось два хора ангелов, и как уверяли ее ученицы, они различали полы по голосам: мужчины начинали петь, а женщины им вторили ²⁵. «Тогда (говорит блаж. Августин) изгнано будет из плоти все нечистое, а сама природа ее сохранится. Пол женщины вовсе не есть недостаток, но природа, которая тогда, конечно, не будет ни зачинать, ни рождать, но будет продолжать существовать в женской организации для нового украшения, и никогда она не будет возбуждать похоти того, кто будет созерцать ее, а, напротив, она послужит новою причиною прославлять мудрость и благость Бога, который некогда сотворил то, чего не было, и избавил от тления то, что сотворил. Кто таким образом сотворил оба пола, тот и сохранит их».

Что мы должны думать о душах младенцев, скончавшихся до раскрытия полного самосознания, а иногда умирающих в день своего рождения? Ужели и у них будет сознательная жизнь по смерти? От чего же и не так! Душа, раз воззванная к жизни силою Божиею, уже не может потерять ее, не может потерять то, что дано ей Богом. Мало жили и заявили себя в этом мире младенцы, умершие на заре своей жизни, но пред Богом и час один, как сотня лет, и тысяча лет, как день один. Душу дитяти можно сравнить с зерном, обладающим жизненною силою. Зерно, посаженное на одном месте и потом перемещенное на другое, не пропадает, но в новом месте дает отпрыск, соответственно своей природе, и развивается в цельный организм. Так точно и душа. У дитяти она не могла проявить себя во внешнем мире, при малом развитии органов сношения с миром. Но внутренняя жизнь души дитяти, начавшаяся здесь, будет продолжаться и развиваться по смерти тела, – будет развиваться, не возмущаемая соблазнами мира и похотями плоти, и пойдет именно тем прямым путем, какой преднаписан человеку исперва, и какой ведет к Богу и в царство небесное. Память ее не будет отягчена представлением треволнений и падений, нами испытываемых, но тем чище будет ее внутреннее состояние, и тем безпрепятственнее восхождение к высшему совершенству. Премудрый представляет дедом любви Божией преждевременное восхищение, из среды живых, людей, благоугодных Богу. Благость и премудрость Божия потому преждевременно берет иных из среды живых, чтобы злоба не изменила разума их, или коварство не прельстило души их (Прем. 4:11). И Господь детям усвояет особое право на наследие благ небесных и на участие в царствии Божием. Таковых (указывая на детей, говорит Он) есть царствие Божие (Лк. 8:16. Мф. 19:14). (Мф. 18:3). Само собою разумеется, что если дети, по словам Господа, являются преимущественными наследниками царства небесного, то они будут в нем жить полною сознательною жизнию. Согласно с этим учат и святые отцы. По учению их, степень блаженства младенцев прекраснее, нежели девственников и святых: они чада Божии, питомцы Святого Духа. Св. Иоанн Златоуст в уста младенцев, вкусивших смерть при самом начале бытия своего, влагает такую речь к оплакивающим их родителям: «не плачьте: исход наш и прохождение воздушных мытарств, в сопровождении ангелов, было безпечально. Диаволы ничего в нас не нашли, и милостию Владыки нашего Бога мы находимся там, где пребывают ангелы и все святые, и молимся о вас Богу». «О мне не рыдайте (возглашает церковь от лица младенца в чине его погребения): несмь бо нлачевний; младенцем бо определися праведных всех радость».

Эти соображения, основанные на словах Писания и святых отцов, мы считаем не излишним дополнить суждениями людей, стоящих на другой рационалистической точке зрения. Некоторые из них, обсуждая законы жизни человеческой, утверждают, что душа младенца, не успевшая здесь заявить себя, будет развиваться и жить сознательною жизнию в потустороннем, загробном мире. Упомянутый нами раньше Сабатье так рассуждает по этому вопросу: «Душа ребенка (говорит он) представляет из себя группу еще не полную, аккумуляцию психической силы еще слабую, степень организации и связи еще не совершенную, но внутренний принцип эволюции, прогрессивное стремление, а следовательно безсознательное эволютивное направление не только не бездеятельны, напротив, чрезвычайно сильны. Душа ребенка обладает громадною сознательною способностию, которая дает ей возможность образовать для своих составных частей довольно крепкую связь. Здесь действительная сила производит до некоторой степени скачек. Это дом, построенный из свежаго и здороваго материала, но скрепленный цементом, который только что начинает твердеть... Нет ничего невозможнаго считать душу ребенка, достигшую известной степени прочности, зародышем, способным вступить в загробную жизнь для того, чтобы завершить свое развитие там, в новых и более благоприятных условиях; здесь совокупность психических сил души ребенка переработывается и формируется в той же среде, что и совокупность психических сил взрослаго человека... Душа ребенка есть натянутая пружина, упругость которой быстро растет. Душа ребенка – метательный снаряд, быстро пролетающий начальную часть своей траектории. Если на его пути и встретится какое-либо препятствие, то в нем всегда найдется достаточный запас силы для рикошета и для того, чтобы сообщить ему новый полет в другой области пространства²⁶».

Каким языком говорят, или как сообщаются между собою души, отшедшие от нас в загробный мир? Средства сообщения между душами в загробном мире будут не такие, какими мы ныне пользуемся. У них нет наших телесных органов, при посредстве которых мы произносим слова и ведем разговор. Наш нынешний язык, наши членораздельные звуки и слова, в которые мы облекаем свои мысли и желания, и чрез которые делаем их понятными и удобоприемлемыми для других, служат нам, пока мы пребываем в теле. Там в загробном мире, будет другой язык, о котором мы не можем составить какого-либо ясного представления. Когда апостол Павел восхищен был в рай, он слышал там неизреченные глаголы, ихже не лет есть человеку глаголати (2Кор. 12:4), которые не доступны человеку в его настоящем состоянии. Другой раз он упоминает о языках ангельских и отличает их от языков человеческих (1Кор. 13:1). В высшем ангельском мире, по свидетельству апостола Павла, существуют свои средства выражения помыслов и желаний, пред которыми являются слабыми и несовершенными употребляемые нами средства собщения. Ангелы возносят хвалы Богу и ангелы велиим гласом воспевают славу и премудрость, силу и крепость Вседержителя (Откр. 7:11–12), и они входят в живое взаимообщение между собою. И нашей духовной природе, по отделении ее от тела, будут дарованы новые духовные средства сообщения и выражения внутренних помышлений и желаний, более совершенные, чем те, какими мы ныне пользуемся, или она сама выработает их, при пособии присущих ей сил, полученных ею от Творца. Мы видим в мире, нас, окружающем: низшие нас существа, птицы или животные четвероногие, не владеют таким средством сообщения, каким служит наш язык, пользующийся членораздельными звуками и обладающий неисчерпаемым обилием слов; но они не лишены способности передавать однородным существам то, что просится у них наружу: они зовут одни других, они выражают звуками свое удовольствие, приязнь или свой гнев, и эти выражения их внутренней жизни понятны для них и достаточны для поддержания жизненного взаимообщения между ними. Этот язык животных, в общем понятный и для нас, не может быть сравниваем, по своему совершенству, с нашим разумным языком, в котором находят свое облачение не только наши простые желания, но самые возвышенные мысли и чувства. Чем выше наша природа в сравнении с природою животных, тем выше и совершеннее язык наш. Но не будет ли подобной разницы между нашим нынешним языком и тем языком, каким будут пользоваться чисто духовные существа? Может быть, те неизреченные глаголы, какими будут сообщаться между собою и выражать свое внутреннее содержание наследники духовного мира, будут настолько же совершеннее нашего нынешнего языка, насколько наш членораздельный язык совершеннее языка животных и птиц. Они полнее могут выражать внутреннее содержание души, и передача этого содержания ее не будет ограничиваться такими тесными пределами пространства, какими ныне ограничиваются звуки слов, нами произносимых.

Большой интерес для верующей души представляют сказания отцов, подробно изображающие переход души из здешнего мира в другой мир, и начальные моменты нового бытия ее, по разлучении от тела, и хотя беседа моя затягивается, вы позволите мне передать вам вкоротке эти сказания и суждения, на них основанные.

Минута смерти, – минута страшная, поражающая душу. Святому Макарию александрийскому поведали явившиеся ему ангелы, что душа, как благочестивого, так и неблагочестивого человека, приходит при смерти в испуг. Она слышит и понимает слезы и рыдания окружающих ее, но не может произнести ни одного слова, ни подать голоса. Ее смущает предлежащий ей неведомый путь, новый образ жизни и разлучение с телом, с которым она была соединена, и которое служило ей.

Эти немногие черты, указанные святым отцом, под искусным пером одного нашего проповедника, превращаются в такую поразительную картину. «Вот наступает (говорит он) последний час человека в этом мире. Болезнь, приблизившая его к смерти, уже прекратилась; она подорвала основы телесного организма и сделала его неспособным к дальнейшей деятельности в настоящем его виде, и тело уже не служит духу. Тогда жизнь души начинает отторгаться от частей и органов тела, в которых доселе действовала. Судорожные движения и необычайные потрясения всего организма показывают, как усиленно, как жестоко это отрешение души от тела, и чем крепче организм, чем сильнее была привязанность духа к телу, тем сильнее эти сотрясения, потому что тем более силы нужно духу, чтобы оторваться от тела. Но тут не одни физические страдания. Трепещет душа, чувствуя свое невольное быстрое приближение к вечности; в трепете она силится как будто остановиться на этом страшном пути; она порывается как бы уклониться от тех ужасов, какие ее ожидают, или овладеть собою и этими самыми ужасами, чтобы спокойнее и смелее пройти...

Но вот человек умирает. Еще в то время, как в низших степенях и силах душевной жизни происходит предсмертная борьба, во внутреннейшей жизни духа, в высшей сфере его духовного бытия совершается другое. Там слабее узы тела; поэтому дух человека скорее и легче отрешается от условий временной жизни, и тогда, как внизу его долго еще длится борьба, он у себя вверху сам собою освобождается, и еще прежде решительной смерти тела, оп уже витает, как будто, вне тела. Человеку начинает уже открываться вечность; он уже подходит к рубежу ее. Он еще видит, хотя тускло и нераздельно, земные предметы, еще слышит, хотя неразборчиво, здешние звуки, еще ощущает в себе, хотя и смешанно, земные чувства; но уже сказывается ему и другая жизнь. Он замечает предметы и явления, невидимые для других, слышит необыкновенные звуки, прозревает то, что нам не может быть известно естественным порядком. Еще несколько минут, – и человек переступает в вечность. Вдруг изменяется форма его бытия; дух его видит самого себя, свое собственное существо, как не видел его в теле; он видит предметы и самые отдаленные уже не телесными глазами, а непосредственным разумом... он говорит не членораздельными звуками, а мыслию... не руками осязает предметы, а ощущениями и чувствами, и предметы самые тонкие и прежде для него неуловимые и неосязаемые он теперь обнимает в ощущениях, как бы в руках; движется одною силою воли, и то, к чему прежде он мог приближаться с великим трудом, медленно, чрез большие пространства места и времени, теперь он достигает мгновенно, и никакие вещественные препятствия его уже не задерживают. Невыразимым ужасом поражает его открывающаяся вечность; ее беспредельность поглощает его ограниченное существо; все его мысли и чувства теряются в ее бесконечности. Он видит предметы, для которых у нас нет ни образов, ни названий, слышит то, что на земле не может быть изображено никаким голосом и звуком; его созерцания и ощущения не могут быть выражены у нас ни на каком языке и никакими словами. Он встречает там и подобные себе существа и узнает в них людей, отшедших из здешнего мира. Но ото уже не здешние лица и не земные тела; это одни души, вполне раскрывшиеся со всеми их внутренними свойствами. Потом встречаются ему существа, также сродные ему по естеству, но такие, одно приближение которых дает ему чувствовать неизмеримо высшую над ним силу их. Одни из них выходят из глубины беспредельного мрака... а там далее, дух видит бесконечное море непостижимого света, из которого выходят другие существа, еще более могучие; их природа и жизнь – неизобразимое совершенство, невыразимая любовь; неописанный свет наполняет все существо их и сопровождает каждое движение. В этом чудном мире дух человека ничем нестесняемый, силою своей духовной природы и неодолимою силою притяжения сродного ей мира, летит, летит все далее и далее, до того места или лучше сказать, до той степени, до какой могут достигать его духовные силы, и весь поразительным образом перерождается»²⁷.

Некоторую аналогию начало новой жизни, по разлучении души от тела, имеет с началом нашей жизни, по оставлении утробы матери. В нас не было сознания, когда мы жили или начинали свое существование в тесной храмине матерней утробы. Но когда наступил час явления нашего на свет, на широкое земное поприще, болезненные ощущения. испытываемые нежным телом, вызывали невольный плач в живом существе, очутившемся в новых для него условиях жизни. Подобные ощущения испытываются и переживаются душею, когда приходит ей час расстаться с телом и оставить здешний материальный мир, с которым она сдружилась и считала себя неразлучною, и когда пред нею открываются врата нового мира, врата вечности. Только эти ощущения чувствуются уже не разлагающимся телом, а душею, обнаженною от материи. Мир, открывающийся пред нами после рождения, несравненно шире утробного вместилища матернего. А мир, открывающийся для души, по оставлении ею тела, не связанный тесными формами пространства, гораздо шире и удобоподвижнее мира материального, ныне нами обитаемого. Величие и удобоподвижность этого мира, новые условия жизни в нем, прежде неведомые и не предощущаемые нами, не могут не поражать души, внезапно в нем очутившейся. Состояние души, при отделении от тела (говорит со слов св. Феодоры св. Григорий, ученик Василия нового), «подобно тому, как если бы обнаженному пришлось пасть в огонь и гореть.

Душа (говорит св. Иоанн Златоуст) не сама собою отходит в ту жизнь, так как это и невозможно. Если мы, переходя из города в город, имеем нужду в руководителе, то тем более душа, исторгнутая из тела и переселяющаяся в будущую жизнь, нуждается в путеводителях. Поэтому часто она, готовясь выйти из тела, то возвышается, то ниспадает, и страшится и трепещет»^:28. Душу умирающего воспринимают ангелы, и они являются ее руководителями, в новом для нее мире.

Но вот душа отрешилась от тела и делает, так сказать, первые шаги в новом мире, сопровождаемая небесными путеводителями. Как говорит св. Макарий александрийский, передавая бывшее ему ангельское откровение, душа, но отделении от тела, не оставляет сразу места своего обитания, – в течение первых двух дней она пребывает на земле и, сопровождаемая ангелами, посещает места для нее памятные, скитается около дома, в котором разлучилась с телом и пребывает около гроба, в котором покоится ее тело. В третий день, когда тело предается земле, она возносится на небеса для поклонения Богу. Потому в третий день возносятся в церкви особенно усердные молитвы об упокоении души усопшего.

По изображениям отцов, сорок дней продолжается водворение души в новом мире или ее восхождение в уготованные ей обители. В течение первых сорока дней по смерти душа еще не находит и не получает определенного местопребывания. Она носится в воздушных пространствах, между небом и землею.

Когда носится душа по воздушным пространствам (так представляют святые отцы), ее окружают духи злобы, слуги князя власти воздушные (Еф. 2:2), воспящают путь ее и стараются овладеть ею. Но в то же время ее охраняют добрые ангелы, и в особенности ангел хранитель, который был приставлен к человеку, со дня его крещения, во время его земной жизни.

Эго прохождение души по воздушным пространствам известно в нашем церковном учении под именем хождения по мытарствам. Мытарства – это своего рода заставы на пути от земли к небу, которые каждая душа, по разлучении от тела, должна пройти, чтобы достигнуть горняго мира или царства небесного. Заставы эти охраняются властями тьмы, старающимися воспрепятствовать душе при восхождении ее на небо. Во время прохождения души чрез мытарства она находится в волнении и страхе, не зная. чем кончится ее испытание. Если душа старалась вести благочестную и богоугодную жизнь, и покаянием заглаждала грехи, ею содеваемые, ее воспринимают и ею руководят ангелы, и сопровождаемая небесными силами, она легко течет и возносится в царствие Божие. А если окажется, что она проводила жизнь в грехе, нерадении и невоздержании, и не считала нужным прибегать к очистительному средству покаяния, тогда ее, омраченную и отягченную грехом, оставляют ангелы Божии, а берут страшные демоны, и ввергают в страну печали и мрака, в места преисподние, в жилища подземные и темницы адские.

В продолжение сорока дней по смерти душа проходит по воздушным мытарствам. Потому в эти дни особенно необходимы молитвы за усопших, которые могут облегчать их трудный путь к небу, привлекая к ним благоволение Божие. Сорок дней душа усопшего привитает близ нас, не отрешаясь совершенно от земного жилища. И Господь Иисус Христос, по воскресении своем, сорок дней пребывал на земле, являясь неоднократно апостолам и другим верующим, а в сороковой день вознесся от земли на небо. Этим Он как бы предуказал путь, какой предлежит каждой душе, когда она должна перейти из этого мира в другой, горний мир. В сороковой день душа возносится на поклонение Богу, и потом наследует место своего покоища, соответственно делам своей земной жизни, в котором пребывает до последнего всеобщего суда Христова, отчего в этот день в церкви совершаются моления о блаженном успении усопшего.

Доселе мы говорили о ближайшей судьбе, ожидающей нас по смерти. Но то, что мы изображали, еще не конец. Впереди у всех нас, в отдаленном, незримом нами, времени, страшный последний суд, после, которого воздастся каждому по делам его. Чувство мое нудит меня сказать нечто об этом предмете величайшей важности. Но я не могу не сознавать, что беседа моя переступает должные границы, и я, уже утомив вас своим протяженным словом, опасаюсь злоупотреблять вашим вниманием. Позволяю себе, впрочем, просить вас выслушать терпеливо несколько кратких слов о предмете, которого не исчерпать целодневною беседою.

Страшный суд! Занятые суетою житейскою, мы мало и редко воспоминаем о последнем судном дне, нас ожидающем! Как будто его вовсе не будет. Но нет, Господь сказал, и не ложно слово Его. Настанет час кончины мира, и всем нам нужно будет явиться пред судищем Христовым. Послет Господ ангелы своя с трубным гласом велиим, и соберут избранныя его от четырех ветр, от конец небес до конец их (Mф. 24:31). Как предстанем мы пред праведным Судиею? И что увидим тогда? Некие христолюбцы просили одного учителя, отличавшегося разумением сверхъестественных вещей, поведать им о том, что будет с нами грешными, по окончании века. «Увы мне, братия мои возлюбленные (отвечал учитель)! Желаю сказать, что будет, но удерживает меня страх, оскудевает у меня голос, слезы предваряют слово, мутится мысль; потому что повествование страшно». «Скажи, ради Господа, для нашей пользы» (говорили христолюбцы)! Учитель, заплакав, и ударяя рукою в перси, отвечал им так: «Братия мои христолюбивые! Какую скорбную повесть желаете вы слышать? О, страшный и трепетный час! Увы, увы, возлюбленные мои! Кто осмелится пересказать, или у кого достанет силы выслушать сие страшное повествование? У кого есть слезы, плачьте, плачьте, а кто не имеет слез, – приидите, выслушайте, что ожидает вас, чтобы вам не быть нерадивыми о своем спасении... Тогда разлучены будут родители и чада, друзья с друзьями, сродники с сродниками. Тогда грешники, изгоняемые, понуждаемые и бичуемые свирепыми демонами, побегут, скрежеща зубами и все чаще и чаще обращаясь назад, чтобы видеть праведных, с которыми разлучены. И увидят ту радость и тот свет, с которым разлучены, и горько станут плакать и, наконец, сокроются, потеряв возможность видеть что-либо позади себя. И приблизятся к самому страшному месту, где будут распределены на все роды муки. Тогда, видя, что нет за них ходатаев, и не будет помилования, с горьким рыданием скажут: О, сколько времени погубили мы в нерадении! О, как насмеялся над нами суетный мир! Видя себя совершенно оставленными Богом и святыми, с воздыханиями и горькими слезами взывая, скажут: «простите, святые и праведные; простите, друзья и сродники, отцы и матери, простите, сыновья и дочери; простите, апостолы; простите, пророки и мученики Господни; прости и ты, Владычица Богородица, много потрудившаяся в молитвах о нашем спасении; но мы сами не хотели покаяться и спастись; прости и ты, честный и животворящий крест; прости, рай сладости, насажденный Господом; прости, царство небесное, которому не будет конца; простите все: мы не увидим уже никого из вас, и идем на осуждение, которому не будет конца и послабления. И пойдет каждый в уготованное место, на вечные и лютые муки»²⁹.

Но да не смущается сердце ваше. Страшен суд, но милостив Бог и человеколюбив Господь наш Иисус Христос, которому дал Отец суд над нами. Господь не хощет смерти и погибели ни единого грешника (Иез. 33:11; 18:32), а всем хощет спастися (Тим. 11:4). Спасение наше так дорого для Отца небесного, что для искупления и избавления нас падших Он не пощадил возлюбленного Сына своего (Ин. 3:16, Рим. 8:32), и Сын Божий, явившись во плоти, претерпел крестные страдания, чтобы пас всех спасти и возвести на небо (2Пет. 3:9) и всем доставить блаженство и живот вечный (Ин. 3:16–17). Св. Иоанн Златоуст, изображая благую волю Божию о нас, говорит, что «Бог для того создал нас и привел в бытие, чтобы сделать нас участниками вечных благ, даровать нам царство небесное, а не для того, чтобы ввергнуть в геенну и предать огню; геенна – это не для нас, а для диавола; для нас же издревле устроено и уготовано царство. И мы сами уже уготовим себя огню, когда будем жить не по заповедям³⁰, и когда, согрешая, не будем просить помилования и очищать себя покаянием. С верою и упованием предадим себя Богу, и последуем гласу Его, зовущему нас ко спасению, раздающемуся неумолчно в Его святой церкви, и тогда на страшном суде мы услышим вожделенный зов: приидите благословеннии Отца Моею, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира (Мф. 25:14). По слову одного тайнозрителя, любящим Бога уготованы такие блага, ихже око не виде, ихже ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша (1Кор. 2:9), и человеческий язык бессилен изобразить всю силу и усладу благ этих (2Кор. 12:4) А другой тайнозритель заверяет, что, когда явится Судия и Раздаятель всех благ, живущий во свете неприступнем, мы подобни Ему будем (1Ин. 3:2). И избавленнии Господом приидут в Сион (т. е. в царство Божие), с радостию, и радость вечная над главою их: над главою их хвала и веселие, и радость приимет я, и отбеже болезнь и печаль, и воздыхание (Ис. 35:10).