VI. «Венок на могилу Батюшки»

Помню я, дорогой брат, Батюшка, как я вошел в твою убогую келлию в Скиту. Вся обстановка ее состояла из деревянного стола, деревянного ложа без всякой подстилки; иконы и книги составляли единственное ее украшение. Помню, как смиренно склонялся предо мною на колени этот почтенный, седовласый послушник, принимая мое благословение, – я тогда был иеромонахом.

Помню, с какой радостью говорил ты о Ските: «Мне здесь так нравится, так здесь хорошо и одного бы я желал, чтобы никогда отсюда никуда меня не переводили...»

Прошли годы, и вот тебя посылают на японскую войну священником при отряде Красного Креста. Проездом через Москву ты был у меня в Богоявленском монастыре и просил благословить тебя иконой св. великомученика Пантелеймона. И снова склонил ты предо мной свою седую голову, принимая благословение.

Ты жалел, что уезжаешь из Скита, но покорно подчинился воле Божией. «Что же, в Скиту нам приходится бороться с врагами во сто крат коварнее, хитрее и злее всяких японцев», – говорил ты, разумевая врагов нашего спасения.

Прошли годы войны и последовавших за нею событий 1905–1906 годов. Измученный тем, что пришлось пережить за это время, я уехал в Оптину на отдых – и здесь снова встретился с тобою. Сколько чудных вечеров провели мы в беседах! Какие ценные наставления ты мне делал, какие возвышенные речи вел! Драгоценна была для меня твоя дружба, дорогой брат, Батюшка! И еще прошло время, проведенное тобою в неусыпных трудах на благо порученных Богом тебе душ – и вот в конце твоей жизни пережил ты последнее испытание. Бог испытывал тебя, как некогда Авраама, и как от него Он потребовал принесения в жертву Себе единственного сына его, так и у тебя угодно было Богу взять любимейшее твое чадо, твой чудный благоуханный Скит, который ты так благолепно украсил.

И поднялось против тебя целое море коварства, низкой злобы, клеветы и лжи – ты все терпеливо вынес, безропотно отдавая себя в волю Божию, – и в конце всего оторвали тебя от возлюбленного тобою Скита, перевели в новое место.

Не дешевой ценой досталась тебе эта перемена. Надорвались силы, перегорели нервы, устало намученное сердце – и ты ушел от нас, ушел туда – к Богу. А мы... мы остались одни.

Возносился некогда на огненной колеснице к Богу пророк Илия, а ученик его Елисей смотрел на небо, взывая: «Отец мой! Отец мой!» Так и нам сегодня хочется воскликнуть: Отец наш! Отец наш! На кого ты нас оставил? Что же мы будем теперь делать? Что ты нас оставил сиротами? (Владыка замолчал и заплакал. Вся церковь рыдала и не сразу можно было продолжать.)

Низкий тебе поклон, дорогой брат, Батюшка, за твою любовь ко мне, за твои чудные беседы, за драгоценные наставления.

А еще тебе земной поклон (Владыка поклонился земно гробу) за твоих духовных детей. Как пастырю, мне прекрасно известно, какое море скорбей, сомнений и греха окружает современное человечество; знаю я, что люди часто доходят до бездны отчаяния, до самоубийства, – и потому-то я знаю, как драгоценны в наше время именно старцы-руководители, подобные почившему Батюшке. В момент конечной гибели отчаявшемуся человеку является такой старец и говорит: «Погоди, не бойся, не приходи в отчаяние, еще не все потеряно, давай мне руку, я выведу тебя на дорогу, обопрись на меня, я поведу тебя, подниму твои скорби, помогу снова начать жизнь», – таким старцем был Батюшка: он жил скорбями своих детей и сгорел в скорбях.

К вам обращаюсь, братие этой обители, может быть, подчас он казался вам суровым, может быть, вы встречали с его стороны суровый взгляд, неласковое слово и считали его недобрым и суровым, – но, верьте мне, архипастырским словом своим я вас заверяю, что искренне любил он вас и все делал, ища одного – вашего блага и спасения ваших душ.

Помолимся же о усопшем, да вселит его Господь во дворы Своя, а его молитвами и нас помилует!

Поминайте наставники ваша, иже

глаголаша вам слово Божие: ихже

взирающе на скончание жительства,

подражайте вере их.

(Евр.13:7)

Исполнилось уже сорок дней, как батюшка Варсонофий почил о Господе.

За несколько дней до кончины своей он попросил окружавших его читать Св. Евангелие, которое и читалось почти беспрерывно до самой его кончины. Глубоко трогательна и назидательна была эта блаженная кончина Старца!

Казалось, что он спокойно уснул, и только прекратившееся дыхание обнаружило, что душа оставила тело. Господь послал Своему рабу блаженную тихую кончину после многотрудной жизни, которую батюшка Варсонофий прожил, как истинный христианин и истинный монах, в надежде на Бога и во всецелой преданности себя водительству благого и попечительного о всех человеках Промысла Божия. Поэтому, по слову Апостола, будем помнить и мы, как духовные чада почившего Старца, о его наставлениях, о его жизни и о его блаженной кончине. Будем помнить для того, чтобы, имея пред собою образ наставника, не потерять собранного из наставлений его сокровища.

Батюшка Варсонофий, поступив в Скит, прожил в нем 12 лет до поступления своего на общественное служение обители и народу. За это время, пользуясь благоразумно тишиною Скита и всеми его удобствами для внутренней духовной жизни, он прилежно читал писания св. Отцев, учивших иноческой жизни, и проникался их духом, познавая прочитанное на опыте,своей собственной жизни и терпя многоразличные скорби, кои встречают всегда всякого инока, желающего жить истинно по-монашески, ибо враг спасения рода человеческого не дремлет, а яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити⁵²⁵. Но, памятуя евангельские слова: претерпевый же до конца, той спасен будет⁵²⁶, Батюшка смиренно терпел и, терпя, все более и более преуспевал в духовной жизни, ибо «сколько может сердце вместить в перенесении скорбей, столько вмещает и благодати Божией» ⁵²⁷. И когда духовно созрел настолько, что мог уже восприять на себя служение словом, тогда по воле архипастыря и монастырского начальства, лучше же сказать – по воле Божией, батюшка Варсонофий был поставлен на свещник Церкви Христовой, да светит всем.

Ему вскоре одно за другим было вручено духовничество, старчество и скитоначальничество. Не искал и не желал Батюшка сего, даже, наоборот, не решался принять на себя это многотрудное бремя, понимая, что придется расстаться с тишиной и безмолвием смиренной келлии, в коей он думал уже окончить дни своей жизни, и сознавая, какие ответственности и трудности лягут тогда на него. И только по долгу монашескому, за святое послушание, принял Батюшка на себя сей крест, который и нес в течение 10 лет до самой своей кончины. Но неся это послушание, батюшка Варсонофий сохранил любовь свою к тихой смиренной жизни в уединенной келлии и нередко высказывал близким своим духовным детям мысль, как бы, оставив все и отказавшись от всех должностей, снова удалиться в простую братскую келийку и готовиться к смерти, плача о грехах.

Как трудно нести настоятельский крест, знают те, кто его нес или несет. Он настолько труден, что многие святые бежали и уклонялись от него, когда были призываемы на сие служение, хотя были облечены благодатию Божиею, ибо они сознавали всю трудность и ответственность сего послушания и помнили слова Господа: Кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою⁵²⁸. А потому, принимая на себя сей крест служения словом и настоятельства лишь за святое послушание, а не из каких-либо своих личных, честолюбивых целей и выгод, смотрели на себя, как на служителей и пастырей, коим поручено дело служения спасению словесных овец стада Христова, и знали, что за исполнение сего послушания им придется воздать слово и получить достойную мзду на Страшном Суде Христовом. Если же сие служение так было трудно всегда, то теперь в особенности. Ибо на Церковь Христову сатана видимо восстает со всеми силами ада, и волки хищные пытаются разогнать словесных овец Христовых... Все это глубоко понимал и сознавал батюшка Варсонофий, но именно это и заставило его стоять на том месте, где Господу благоугодно было его поставить. Пастырь добрый душу свою полагает за овцы, не оставляет их и не бежит от них, когда видит волка грядуща.⁵²⁹, ибо с него взыщется живот их; так говорил Батюшка и всеми силами своими, со всей любовию своей высокой души отдавался на служение ближним.

Если, по слову Апостола, обративый грешника от заблуждения пути его, спасет душу от смерти и покрыет множество грехов⁵³⁰, то сколь большей награды достоин тот, кто, может быть, целые сотни, если не тысячи, душ привел ко Христу, кто не гнушался никаким грешником, даже, напротив, старался излить на него всю силу своей любви, дабы ею оторвать его от греха, дабы вырвать его из когтей сатаны, дабы возгреть в нем надежду спасения... И с какою благодарностию и благоговением будут хранить память о Старце те, кто бывал у Батюшки на исповеди.

Исповедь – это такое таинство, без коего не может совершиться спасение человека; ибо почти каждый человек по прошествии блаженных лет невинного младенчества уходит от благочестивой жизни, чувств и мыслей благодатных «на страну далече» и блуждает по распутиям мира сего, сбившись с пути истинного и впадая в различные грехи и пороки. И так проходят нередко целые годы и даже десятки лет! Но вот человек как бы одумается, поймет, что так жить нельзя, что такая жизнь – погибель, и начинает чувствовать потребность иной жизни, жизни по Богу, по совести. Но после столь долгого блуждания по распутиям греха человек теряет понятия истинные и правильные, а потому и не знает, как и с чего начать. Старается он своими силами поправить свою жизнь, но приходит в недоумение и уныние, видя, что ничего не успевает в своем намерении. Тогда благодать Божия приводит его к мысли, что прежде всего необходимо покаяться и покаянием положить начало и основание новой жизни. Покаяться – значит примириться с Богом и получить от Него прощение грехов.

Это и совершается в Церкви Христовой посредством исповеди, исповеди искренней, сердечной. Нужно приступить к ней с сознанием ее необходимости, ибо исповедь есть духовный суд, на котором человеку дана Богом возможность оправдаться, если он не желает подпасть вечному осуждению на Страшном Суде Христовом. Ибо если мы сами себя осудили, то не будем осуждены там, где великое и нескончаемое осуждение. Правда, что человек, прежде, нежели дошел до сознания такой необходимости исповеди, неоднократно бывал на ней. Но как бывал? Бывал или ради формы, или по обычаю, или другим причинам, исповедуя грехи не все, стыдясь сказать грехи наиболее тяжкие по ложному стыду или не понимая тяжести грехов, считая иногда даже смертные грехи невинной забавой. Конечно, при таких условиях исповедь теряла свою силу, ум человека не просвещался и тяжесть греховная продолжала лежать на душе человека ужасным гнетом. Но совсем иное совершается с человеком, который приступил к исповеди с сознанием своих грехов. Он чувствует после исповеди умиротворение совести, восприемлет надежду спасения, душа его как бы воскресает, пробуждается от тяжкого сна греховного, и он готов вступить на новый путь, путь угождения Богу.

Не все одинаково легко решаются приступить к исповеди со всею искренностию: во многих исповедь предваряется томительной борьбой, а иные даже не сознают всей необходимости исповеди. И вот для всех таких батюшка Варсонофий был незаменим. Он понимал всю силу исповеди и обращал на нее особенное внимание.

Ему дан был в этом особый дар от Бога. Душа кающегося грешника сразу располагалась к нему, чувствовала доверие, ибо Батюшка не отталкивал его, не гнушался им и, раскрывая пред ним же его собственную душу, помогал ему исповедовать свои грехи и обнажать свои греховные язвы, кои таил в душе своей, быть может, многие годы, нося в себе через это залог вечной смерти. Батюшка умел в одно и то же время и располагать человека к чистосердечной исповеди, и показывать ему всю тяжесть и безобразие грехов, и вливать в его душу надежду спасения. Властно было его слово, и наставления его неизгладимо печатлелись в душе человека, ибо исходили из благодатного опыта и знания души человеческой со всеми ее немощами и силами. Батюшка всякого приходящего к нему умел принять, выслушать и дать соответствующий совет и наставление, будучи умудрен от благодати Божией. И благодать эту, почивавшую на Старце, мог испытать всякий, кто приходил к нему как к старцу. А к старцу приходят не ради чего иного, как ради того, чтобы смирить свое мудрование и преломить свою злую волю, дабы сделать ее покорною воле Божией. Здесь Батюшка являлся во всем величии старца. Даже внешний вид и обращение его производили сильное благотворное впечатление. Он готов был обласкать всякого, кто бы он ни был, и только лицемерия, самочиния, упорного непослушания и гордости не мог выносить. С такими людьми он обращался строго и даже сурово, ибо не мог потакать им, как начальник и старец.

И нельзя смущаться этой строгостию, ибо она согласна с законом духовным, ибо так учили святые Отцы, например, преп. Иоанн Лествичник, преп. Марк Подвижник и др. Даже в самом Евангелии наряду с обетованием всепрощения и блаженства произносятся строгие обличения и угрозы. Значит, одно другому не мешает; значит, и то и другое необходимо и согласуется с духом христианства. И несомненно, что дух Христов обитал в Старце и привлек к нему толпы народа. Он стал известен по всей России, во всех слоях общества. Его старческое достоинство засвидетельствовали многие духовные лица, бывшие с ним в духовном общении и переписке и пользовавшиеся его наставлениями.

Многие называли его великим и богомудрым Старцем, испытавши на себе силу его богомудрых советов. Многие имели к Батюшке такую веру, что без всякого сомнения принимали его слова, и, действительно, ради таких простых сердец Господь так умудрял Старца, что через него изрекал волю Свою всесвятую. И слава о батюшке Варсонофии росла и росла, хотя сам он боялся сего и даже старался закрыться, по смирению считая себя грешником и прося своих духовных чад ничего о нем не говоритъ. Но светильник для того и был зажжен и поставлен на свещник, чтобы светить. И он светил всем нам при помощи благодати Божией, наставляя нас и руководя во спасение.

Будем же непрестанно молитвенно памятовать о Старце, платя за любовь любовию и питая надежду, что и за гробом не забудет он нас, как не забывал при жизни. Аминь.

Составлено о. Никоном (Беляевым).