Приложение.

Выписка из Состава Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода и российской церковной иерархии на 1917 год

Трифон, бывший епископ Дмитровский, викарий Московской епархии, состоит настоятелем Воскресенского, Новым Иерусалимом именуемого ставропигиального монастыря.

Награжден:

орденом Св. Анны 2 ст. (1901 год);

орденом Св. Владимира 3 ст. ( 1903 год);

орденом Св. Анны 1 ст. (1907 год);

орденом Св. Владимира 2 ст. (1912 год);

Панагиею на Георгиевской ленте из кабинета Его Величества (1915 год);

орденом Св. Александра Невского с мечами (1916 год).

В 1889 году 31 декабря – пострижен в монашество.

В 1890 году 6 января – рукоположен в иеромонахи.

В 1895 году – по окончании Московской духовной академии назначен смотрителем Донского духовного училища.

В 1896 году [в действительности – в 1897 году] – ректор Вифанской духовной семинарии.

В 1897 году [в действительности – в 1899 году] – ректор Московской духовной семинарии.

В 1901 году, 1 июля – хиротонисан во епископа Дмитровского, второго викария Московской епархии.

В 1904 году 13 декабря – первый викарий.

В 1916 году 2 июня – уволен на покой согласно прошению. Назначен управляющим ставропигиальным Воскресенским Ново-Иерусалимским монастырем.

В церкви семинарии За всенощным бдением, 31 декабря 1889 года

Приветствую тебя, возлюбленный брат Трифон, с исполнением твоего святого желания: да возрадуется душа твоя о Господе!..

Господь, по предстательству о тебе святого мученика Трифона, пред которым твоя благочестивая мать молилась горячо, вопреки советам и решениям о тебе врачей земных, чудесно исцеливший тебя еще с младенчества от тяжкой болезни, дивными и неисповедимыми путями Промышления Своего приводит, наконец, от знатности, блеска и роскоши, окружавших тебя в доме твоих присных, на сей новый для тебя путь – путь узкий и прискорбный. И когда приводит тебя? В дни великих праздников Церкви, именуемых святками, на рубеже старого и нового года – в канун Обрезания Христова и памяти одного из основателей иноческой жизни – святителя Василия Великого. И где? В стране, в которой некогда твои предки жили и служили, где особенно цвело благочестие и процветало иночество...

Да будет же этот новый твой путь, начинающийся при таких светлых воспоминаниях и при таких отрадных знамениях, во спасение тебе! С честью и пользою послужи в сем новом твоем звании в стране преблагословенной Девы Марии – родине твоего именитого рода, – как с честью и пользою служили твои деды и отцы нашему общему Отечеству – Святой Руси! Вступай в этот Новый год не во обновлении только одежд и имени, а в обновлении ума (Рим.12:2) и сердца, не в обрезании только влас главы, но в обрезании воли от страстей и похотей (ср.: Рим.2:29, Кол.2:11). Святой мученик Трифон, твой фамильный патрон, а ныне и твой ближайший заступник и покровитель, с Василием Великим, началовождем иноков, уповаю, помогут тебе управить сей новый путь твой к тихой и безмятежной пристани...

Путь иноческий, сам знаешь, нелегкий, это путь креста и самоотвержения, путь труда, болезней и скорбей. Пока дойдешь до конца этого пути, много придется встретить претыканий и всякого рода искушений – и от исконного врага рода человеческого, диавола, и от собственной грешной природы, и от окружающих тебя ближних твоих.

Монаху более всего приходится терпеть в мире от пересудов и клеветы людской, а от диавола – смущаться воспоминаниями красных мира сего, от которых он отрекся. Смотри же – мужайся и укрепляйся духом! Да не смущается сердце твое, не устрашает (Ин.14:27). Веруй в Господа и на Него возложи свое упование. Он Сам сказал Своим ученикам: В мире скорбни будете, но дерзайте, яко Аз победах мир (Ин.16:33).

Самым большим препятствием в деле нашего нравственного усовершенствования с нашей собственно стороны, а вместе с тем и самою удобною почвою для козней диавола служит наше самолюбие с гордостью и самомнением. Из самолюбия и гордости, как из зерна, вырастают уже и другие страсти. Смотри же, старайся вовремя исторгать из сердца своего эту сорную траву, старайся, напротив, утверждать волю свою в смирении, терпении и послушании. Не хваляй бо себе, сей искусен, но егоже Бог восхваляет (2Кор.10:18). Не смущайся своими немощами. Довлеет ти благодать (Божия), сила бо (Божия) в немощи совершается (2Кор.12:9), – говорит святой апостол Павел.

Итак, с верою во вседержавный Промысл Божий, с упованием на благодать Божию, всегда немощная врачующую, – дерзай (ср.: Евр.4:16). Дерзай, брате Трифоне!..

Господь благодатию Своею да сохранит вхождение твое и исхождение твое от ныне и до века! (Пс.120:8).

В Успенском соборе Кремля 1 июля 1901 года

Преосвященный епископ Трифон!

Что сказать тебе в назидание, коего требует правило от меня сейчас и Церкви, и долг архипастыря? Зная беспримерное усердие и любовь твою к проповеданию слова Божия, я хочу напомнить тебе те дорогие для каждого из нас, пастырей, слова, которые некогда сказал Господь смущенному и боявшемуся за успех своей проповеди апостолу Павлу в Коринфе: Не бойся, но глаголи, и да не умолкнеши; зане Аз есмь с тобою, и никтоже приложит озлобити тя; зане людие суть Ми мнози во граде сем (Деян.18:8–10).

Если и такой муж силы, и такой герой веры, каким был апостол Павел, не был свободен от страха, когда получил божественное призвание проповедовать слово крестное в многолюдном, полном роскоши и богатства, языческом городе Коринфе; если и он, как сам говорит, был в этом городе и в немощи и страсе и трепете мнозе (1Кор.2:3), то что удивительного, если и ты, как сам поведал нам при своем наречении, принимаешь свое призвание к епископскому служению не без смущения и душевной тревоги.

Есть действительно в этом служении нечто такое, что может встревожить и самую не робкую душу. Правда, ты идешь на проповедь Евангелия не в языческий город, как апостол Павел, но в город христианский, издревле известный своим благочестием; но при настоящем брожении умов и религиозном разномыслии мало ли в христианстве людей, мыслящих не по-христиански, людей, которые премудрость Божию, в тайне сокровенную (1Кор.2:7), почитают за глупость и безумие.

И кто не знает, какое тяжелое, какое смутное время переживает сейчас наша Церковь! Никогда на ниве Христовой не было столько плевел, как ныне. Никогда враг человеческого спасения – диавол не употреблял столько усилий к разрушению Царства Божия на земле, как теперь. Никогда враги Церкви не ополчались на нее с таким ожесточением, как сейчас. Ратуя против нее опаснейшим из оружий, оружием развитой мысли и соответственного ей слова, они по всем направлениям изрыли область христианской веры, не оставив не тронутою ни одной из ее истин. Теперь разом мы имеем пред собою все заблуждения, какие когда-либо существовали, и несколько таких, которые, по крайней мере в настоящем своем развитии, никогда еще не существовали. И этот всеотрицающий, всеколеблющий, всеразрушающий дух неверия и вольномыслия, как язва, как смерть, – скажем словами пророка – усиливается проникнуть не только сквозь наши двери, но и сквозь окна и щели, и хочет во что бы [то] ни стало все у нас переделать по-своему. Много труда, самоотвержения и умственного напряжения нужно поэтому тому, кто правит слово истины; ему поистине нужно иметь тот ум Христов (1Кор.2:16), которым обладали апостолы, пред словом которых преклонялась мудрость философов и легкомыслие толпы. Все это, конечно, не может не устрашать человека мыслящего, вместе с именем епископа принимающего на себя обязанность проповедовать Евангелие, обличать и отражать ложь, защищать и охранять истину, ратоборствовать против сильных врагов и многочисленных опасностей и затруднений.

Но послушай, что говорит Господь апостолу, а в лице его и тебе: Не бойся, но говори и не умолкай; ибо Я с тобою, и никто не сделает тебе зла... Итак, ободрись и успокойся, возлюбленный собрат, ибо ты не одинок и не беспомощен: Верховный Пастыреначальник наш Христос дал тебе для этой борьбы всемощное слово Свое во уста твои и вседетельный дух в твое сердце. Так говори же и не умолкай, как неумолкаемо говорил ты и на прежних местах своего служения. Подкрепленный сегодня силою новой архиерейской благодати, облеченный в это духовное вооружение, сильное, по выражению слова Божия, на разорение твердем ^{(2Кор.10:4)}, смело становись на стражу веры и Церкви Православной. Защищай ее от внешних и внутренних врагов, ни на минуту не изменяя ей в ее правах и пользах и не жертвуя ими никаким видам мира, чем бы ни старался он увлечь, обольстить или устрашить тебя.

Зорко следи за вопросами времени, касающимися веры и Церкви, и, не оставляя их на произвол мира, старайся в своем слове освещать их светом церковной идеи и науки. Не оставляй вне своего пастырского воздействия и те передовые наши сословия, к которым ты так близко стоишь по своему происхождению, будучи костью от костей их и плотью от плоти их. Устремившись с жаром к научному образованию и уклонившись в направлении ума и жизни от света веры и спасительного руководства Церкви, они довольно вкусили горьких плодов от древа познания добра и зла и в лучшей своей части ищут врачевания. Имея постоянное общение с этим сословием, не упускай случая указывать им на возможность совмещения здравых научных познаний с искреннею верой, современных открытий и усовершенствований с вечными началами духовной жизни, удовольствий и наслаждений с добродетелью, труда и борьбы с миром и спокойствием сердца.

Конечно, в новом высоком положении тебя ожидают не одни только розы, придется увидеть, может быть, немало и колючих шипов, наряду с радостями испытать немало скорбей и огорчений; но Господь, обещающий быть с тобою, поможет тебе перенести все это с терпением и мужеством, благоразумием и кротостию, как подобает истинному служителю Христа: Аз есмь с тобою, говорит Он, и никтоже приложит озлобити тя.

Казалось бы, что этого ободрения и достаточно для служителя Христова; но Господь не ограничивается этим; Он простирает Свое ободрение далее. Зане, – говорит Он, – людие суть Ми мнози во граде сем – у Меня много людей в этом городе. Замечательно, что когда Он говорил это о городе Коринфе, тогда в нем было только несколько душ верующих, остальные же все были язычники. Но Тот, всевидящее око Которого способно усматривать обильную жатву и там, где обыкновенный человеческий глаз ничего не видит, кроме напрасного труда и безуспешности, Он усмотрел и в Коринфе обильную жатву – великую христианскую общину еще прежде, чем она основана была апостолом. У Меня много людей, – сказал Он, – в этом городе. Да послужит это слово и тебе, возлюбленный собрат, ободрением и основанием для той светлой надежды, что и твой пастырский голос не будет заглушен на нашем шумном базаре столичной житейской суеты, но привлечет к себе многих слушателей и что семя божественного слова, которое будешь ты сеять, найдет для себя восприимчивую почву, взойдет во время свое и принесет плод свой.

Итак, прими этот пастырский жезл и води с ним вручаемое тебе словесное стадо на животворные нивы словес Божиих и к источникам благодатных вод, текущих в живот вечный.

Не бойся, но говори и не умолкай; ибо Я с тобою, и никто не сделает тебе зла, потому что у Меня много людей в этом городе.

В день памяти св. великомученика Пантелеимона 27 июля 1901 года

Ваше Преосвященство, преосвященнейший Владыко!

Празднуя день памяти св. великомученика Пантелеимона, мы, все братство сей часовни, сугубо радуемся, видя тебя здесь, среди нас, участвующим в духовном торжестве. Пользуясь таким твоим отеческим благоволением к нам, мы с чувством сердечной любви приветствуем тебя с возведением в святительский сан.

Вся Москва радуется, видя тебя, Владыко, ставшим на страже доброго пастыря словесных овец стада Христова. А мы, ставшие по воле Царицы Небесной, особеннейшей покровительницы святой горы Афонской, членами Московской Церкви, радуемся еще более, видя тебя вместе и настоятелем Богоявленской обители.

Эта обитель с давнего времени находится в самых близких отношениях с нашею обителию во имя св. великомученика Пантелеимона на Афоне.

Когда наша обитель испытывала крайнее оскудение в материальном отношении и когда, в 1867 году, с Высочайшего соизволения и по благословению Святейшего Синода прибыла из Афона в Москву святыня [часть] мощей св. великомученика Пантелеимона, тогда Богоявленская обитель первою пришла на помощь нашим отцам и братиям, сопровождавшим святыню, дав им достаточное количество келий для жилища и место для открытия временной часовни во имя св. великомученика Пантелеимона.

Такая истинно братская услуга и благовременная помощь со стороны Богоявленской обители, оказанная нашей обители в годину великих материальных нужд ее, весьма дорого ценится нами и поныне, и всегда будет цениться как великое благодеяние.

Но Богоявленская обитель и теперь не перестает оказывать нам благодеяния: она всегда доставляет нам, не имеющим здесь, в Москве, своего храма, возможность совершать в сем храме подобающее празднество в дни великих наших праздников, каковы: память св. великомученика и целителя Пантелеимона и чудотворной иконы Божией Матери, именуемой «Скоропослушница»; причем в этих празднествах участвует и все братство Богоявленской обители во главе со своим настоятелем, каковым мы видим теперь тебя, преосвященнейший Владыко.

Все это так сблизило и сроднило нас с Богоявленской обителью, что мы искренно участвуем во всех ее событиях.

В настоящие дни, близко совпавшие с днем празднования памяти нашего Небесного Покровителя, в жизни Богоявленской обители совершилось такое событие, которому нельзя не порадоваться; и мы радуемся радостью искреннею, чистою, радуемся тому, что настоятелем дружественной нам обители стал ты, преосвященнейший Владыко.

Под влиянием этой радости и движимые сердечною любовию к тебе, добрый пастырь, мы молимся и не престанем молиться Господу, Его Пречистой Матери – общей нашей покровительнице – и святому великомученику и целителю Пантелеимону, да хранят Они твое драгоценное здравие на многие годы, дабы ты как ревностный поборник истины и добра вполне мог принести те обильные плоды, каких от тебя ожидает Церковь Христова...

В знак сыновней любви к тебе, преосвященнейший Владыко, приими в дар от всего братства Афонской Пантелеймоновой часовни сию икону Царицы Небесной и «архиерейский чиновник», нас же не забуди в своих архиерейских молитвах.

В день памяти св. великомученика Пантелеймона 27 июля 1901 года⁵¹¹

Возлюбленные отцы и братия!

От всей души благодарю вас за приветствие и за доставление мне великого утешения в праздновании памяти св. великомученика и целебника Пантелеимона.

Искренно разделяю с вами сердечную радость по случаю настоящего духовного торжества.

Еще более радуюсь тому, что я, став во главе Богоявленской обители, могу послужить еще большему скреплению ее дружбы с многочисленною обителью св. великомученика Пантелейимона и с его, дорогою для меня, часовнею.

Истину говорю вам, отцы и братия, я с самого детства полюбил угодника Божия Пантелеимона и часто хаживал сюда, в эту часовню, молиться пред его св. мощами и пред иконою Царицы Небесной, скорой услышательницы всех молящихся и такого грешника, как я...

Помолился я сегодня, да процветает Афонская обитель и ее часовня во славу Божию и на пользу не только Москве, но и всему православному миру.

С любовию и благодарностию приемлю дорогой для меня дар – св. икону Царицы Небесной, общей нашей заступницы.

24 июля 1901 года

Ваше Преосвященство!

Как скоро благая, радостная весть о новоявленной милости к Вам Божией – о наречении Вас во епископа Дмитровского и о возведении Вас в сан архиерейский достигла до родного Вам села Говорова, до близкого сердцу моему Сухова, до смежных с ним сел и деревень, народ взволновался чувством того трепетного ожидания, с каким уже давно привык встречать Вас, Владыко!

Так говоря, я говорю лишь то, что каждому из нас чувствуется, что каждому из нас мыслится!.. Подвигнутый этою любовью народ возымел святое намерение поднести Вам эту икону Казанской Божией Матери. Ее воспряв всем сердцем, всею крепостью моей грешной души, прошу Вас принять Ее, Владыко, с миром и с любовью.

Не о хлебе едином сыт бывает человек, и не одно это внешнее, видимое солнце озаряет наш земной путь!.. За ним светит нам солнце внутреннее, солнце небесное, солнце более яркое, чем это всеми нами видимое, земное солнце той любви, о которой писал еще апостол Павел в Послании к Коринфянам: Любовь никогда не перестанет, хотя и... языки умолкнут, и знание упразднится (1Кор.13:8). «Каждому из нас дано жить этим светом, светом солнца небесного, но, отвлекаемые нашими земными заботами, страстями, мы часто вовсе не замечаем его, и видеть всю полноту его света, подобно Вам, Ваше Преосвященство, могут лишь редкие избранники Божии. И да будет над ними благословение Господне во веки веков! Кратка слава земных дел человеческих!»

Сомкнутся очи умирающего, и не увидит он больше солнца земного, угаснут заодно с ним и радости земные, и лишь радости любви духовной не покинут нас никогда, и каждому из нас, при самом вступлении в сознательную земную жизнь уже вступая в жизнь, рано или поздно предстоит решить вопрос – за которым из этих двух солнц пойдем мы: за земным или небесным!..

Вы, Ваше Преосвященство, еще мальчиком решили свой путь! Не увлекаясь ни знатностью своего происхождения, ни возможностью широких земных поприщ, Вы, горя чистою любовью, скромный стихарь предпочли всем радостям земным!..

О, мы не знали тогда, какие великие духовные блага принесет нам этот Ваш детский стихарь! Когда Вы, Владыко, явились в этот, ныне возобновленный Вами древний храм, колыбель лучших дум и лучших стремлений Ваших, скромным иноком, мы взглянули на Вас только с изумлением, но когда Вы, уже иеромонахом, произнесли перед нами свое первое слово в церкви села Орлова о любви к Богу и к ближнему, когда, обратившись к иконе Казанской Божией Матери, с восторженною любовью и в голосе, и в очах своих, стали поучать нас, как молиться Ей, чтобы услышала нас грешных и недостойных, сердца наши загорелись любовью к Вам самому, и с той поры были ли Вы в храме Орловском, мы были с Вами, молились ли Вы здесь, мы окружали Вас тесною толпою, и в селе Лукино, тронутые до слез Вашей проповедью о желательности каждодневных вечерних покаянных молитв во всем, что за истекший день соделано нами недоброго или греховного, глубоко запечатлели в душах наших ту святую заповедь Вашу, и в сердцах наших и ныне горит к Вам та чистая любовь, с какою в те счастливые минуты внимали мы Вам, с какою смотрим и ныне на Вас и, поднося Вам эту святую икону, молим Пречистую Владычицу нашу Казанскую Божию Матерь ущедрить дни Ваши на радость и счастье всех нас, молим укрепить правящую десницу Вашу и по молитве Вашей даровать душам нашим мир, сердцам же ту чистую любовь, какою дышим мы все, как один, в эти счастливые и уже никогда не забвенные для нас минуты!»

В день Московских святителей 5 октября 1901 года

Преосвященнейший Владыко!

Ровно два года минуло с тех пор, как в этом храме 5-го октября Вы совершили первую литургию, будучи ректором Московской семинарии; в первый раз мы услышали тогда и Ваше благолепное, умилительное служение и первые Ваши трогательные слова, от сердца обращенные к этой многолюдной семье наших питомцев. «Не думал я,– говорили Вы тогда,– быть здесь начальником заведения, не стремился занимать у Вас ректорский ответственный пост; я искал пустынножительства, всей душей стремился к тихому уединению, где возможно сосредоточиться в богомыслии и труде. Но неисповедимая воля Божия указует мне иной путь послушания, и ступаю на него с твердою верою и упованием на помощь Божию»... Прошло около двух лет службы, и эта воля Божия указала вам другое высшее служение в Церкви Христовой в качестве верховнаго ея архипастыря, верховнаго учителя стада Христова...

Когда из семьи уходит ея глава, ея руководитель и советник, невольно в душе каждого ея члена возбуждается тогда искреннее желание при последнем свидании откровенно поговорить о минувшем прошлом – высказать все, что вместе было пережито, вместе перечувствовано и что само собою просится излиться наружу. Простите, Владыко, если я – бывший Ваш ближайший сотрудник – по чистому влечению сердца немного коснусь вместе прожитого времени в этом духовном заведении и тем самым, очень может быть, затрону тайные струны Вашего сердца и нарушу Ваше смирение и скромность...

Не в том и заслуга человека, чтобы только по своему усмотрению все переделывать и ломать, не давая положительной жизненной силы для успешного и правильного роста заведения. Наши духовные заведения имеют свою определенную физиономию, одну определенную задачу и цель, чтобы не только путем одного научного образования, сколько путем воспитания, путем доброго воздействия на молодую душу питомцев, привития к ним добрых навыков, укрепления в добром направлении приготовить их к достойному потом пастырскому служению в Церкви. И вот, явившись сюда ректором семинарии, Вы, Владыко, все свое внимание и весь свой труд с первого же дня посвятили делу религиозно-нравственного воспитания вверенного Вам юношества; с самого начала главным образом обратили внимание на то, что «едино есть на потребу» в жизни каждого христианина, а пастыря Церкви в особенности...

Глубоко почитая всю возвышенность, а вместе и трудность служения, к которому нарочито подготовляются наши юноши, Вы, Преосвященнейший Владыко, всеми мерами старались достойным образом подготовить этих будущих борцов с греховными страстями, развить и укрепить в их душе живую христианскую веру, которою одна должна быть для них и верным компасом, показывающим неизменность направления жизни, и надежным якорем спасения при всех ее невзгодах. И не бесплодны были Ваши стремления. Своим благолепным, величественным служением, до слез умилявшим молящихся в этом храме, своими необыкновенно теплыми, сердечными беседами, захватывавшими внимание всех и каждого, всем – и учащим и учащимся Вы подавали живой назидательный пример христианского благочестия, пример истинного пастыря Церкви, каким он должен быть по учению Христа. В этом храме Вы возбуждали у всех подъем религиозного чувства, скажу более – Вы приводили всех в религиозный восторг, горе, направляя наш ум и сердце. При мощных звуках стройного церковного пения, при благоговейном совершении богослужения, возгревавшем молитвенное настроение, душа наша невольно умягчалась и распалялась огнем любви Божественной. В минуты такого духовного восторга поистине отлагалось на время всякое житейское попечение; дух, отрешаясь от земного и тленного, парил к небесному и вечному... А что сказать мне о Ваших трогательных, назидательных поучениях и беседах?! Кто из присутствующих здесь не внимал им всем сердцем, всею душой?! Произнесенные по разным случаям церковной, общественной и нашей семинарской жизни, они были так просты и понятны, произносились с таким горячим чувством; и так глубоко западали в сердце «глаголы живота вечного», что невольно с напряженным вниманием их все слушали и получали в них глубокое назидание. Лишь только появлялись Вы на солее для поучения, в храме водворялась полнейшая тишина, все проникались каким-то особенным настроением и с замиранием сердца слушали то, что рекою лилось из глубины Вашего убежденного сердца. Да, Бог наделил Вас даром слова, и с великою пользою Вы употребляли его для наставлений и назиданий этой семьи! С облегченным сердцем и умиротворенною совестью выходили мы из этого храма. Я уверен, на всю жизнь сохранится в юной впечатлительной душе этих питомцев то религиозное наслаждение, которое получали они здесь, в этом храме; с любовью вспомнят они потом о благолепии богослужения в семинарском храме и о Вас как достойном пастыре и учителе стада Христова, а многие, несомненно, и сами с таким же благоговением будут относиться потом к христианскому богослужению. То – неоспоримая истина, что если глава этой семьи был одушевлен истинным благочестием, если для него важно и священно было все, касающееся веры и благочестия, если свое христианское чувство он не притворно выражал во всякое время, его жизнь, несомненно, имела самое благотворное влияние на питомцев, возращая в них семена добра и правды и предохраняя от всего порочного. Живой добрый пример это – постоянно открытая книга, которую они читали ежедневно и поучались; это – окружающая их здоровая духовная атмосфера, дыша которой, они возрастали, нравственно развиваясь и укрепляясь. Итак, Преосвященнейший Владыко, «пожив с нами вма- ле», Вы «исполнили лета долга»; примером своей жизни Вы имели неотразимое влияние на духовный склад этих юношей и вообще на направление и религиозный строй жизни в этом заведении. Вы «подвигом добрым подвизались» и тем самым содействовали упрочению тех священных основ, которые послужат надежным оплотом будущего преуспения нашего заведения...

Пока в сердцах наших будет гореть та искра горячей веры, которою проникались Вы, пока мы одушевлены будем теми лучшими стремлениями и побуждениями, которыми руководились Вы сами, пока по главе управления будут стоять лица, проникнутые неподдельным религиозным чувством и примером собственной жизни способные благотворно воздействовать на других, тогда нет основания опасаться за благоденствие и успешный рост заведения, тогда «ничтоже успеет враг на него»...

На память об этом заведении и обо всех бывших Ваших сослуживцах как знак нашего глубокого внимания и признательности к Вам примите, досточтимый Владыко, эту икону святителя Николая Чудотворца, память которого Вы особенно чтили и которому молились в этом храме обо всех вверенных Вашему попечению. Молитесь этому угоднику Божию, чтобы и на будущее время, по ходатайству святителя и чудотворца Николая, Господь охранил нашу семью от всех зол и напастей!

«Не думал я,– говорили Вы, Ваше Преосвященство, преосвященный Владыко, два года назад, 5-го октября 1899 года,– быть здесь начальником заведения, не стремился занимать у вас ректорский ответственный пост, я искал пустынножительства, всей душой стремился к тихому уединению, где возможно сосредоточиться в богомыслии и труде.

Но неисповедимая воля Божия указует мне иной путь послушания, и я вступаю на него с твердой верой и упованием на помощь Божию».

Когда из семьи уходит ее глава, ее руководитель и советник, невольно в душе каждого ее члена возбуждается желание при последнем свидании искренно поговорить о минувшем. Не в том заслуга человека, чтобы по своему усмотрению все переделывать и ломать, не давая положительной жизненной силы для сцепления и правильного роста заведения. Наши духовные заведения имеют свою определенную физиономию, одну определенную задачу и цель, чтобы не столько путем одного научного образования, сколько путем воспитания, путем доброго воздействия на молодые души питомцев, привития им добрых навыков, укрепления в добром направлении приготовить их к достойному пастырскому служению в Церкви. И Вы, Владыко, явившись сюда ректором, все свое внимание, весь свой труд посвятили делу религиозно-нравственного воспитания вверенного вам юношества.

Глубоко почитая всю возвышенность, а вместе и трудность будущего служения наших юношей, Вы, преосвященный Владыко, всеми мерами старались достойным образом подготовить из них будущих борцов с греховными страстями, развить и укрепить в их душе живую христианскую веру – верный компас неизменности направления жизни, надежный якорь спасения при всех ее невзгодах.

Своим благолепным величественным служением, до слез умилявшим молящихся, своими теплыми, сердечными беседами Вы подавали живой, назидательный пример христианского благочестия, пример истинного пастыря Церкви, каким он должен быть по учению Христа. В этом храме Вы возбуждали у всех подъем религиозного чувства, приводили всех в религиозный восторг, горе, направляя наш ум и сердце.

Ваши беседы по разным случаям церковной, общественной, семинарской жизни были просты, понятны, произносились с таким горячим чувством; и так глубоко западали в сердце «глаголы живота вечного», что все получали в них глубокое назидание. Лишь только Вы появлялись на солее для поучения, в храме водворялась тишина, проникнутая особым настроением, и мы с замиранием сердца слушали вас.

Да, Бог наделил Вас, Владыко, даром слова; с облегченным сердцем и умиротворенной совестью выходили мы из этого храма. Живой пример для наших юношей – это здоровая духовная атмосфера, дыша которой, они нравственно развивались и укреплялись. Вы, преосвященный Владыко, «пожив с нами вмале, исполнили лета долга» (ср.: Прем.4:13). Примером своей жизни Вы имели неотразимое влияние на духовный склад наших питомцев и на все направление и религиозный строй семинарии.

Вы «подвигом добрым подвизались» (ср.: 2Тим.4:7). Пока в сердцах наших будет гореть искра горячей веры, которою проникнуты Вы, нет основания бояться за благоденствие и рост семинарии, и тогда ничтоже успеет враг на него (Пс.88:23).

Однажды Владыка [Трифон] говорит: «Знаете, Варвара Тимофеевна, везите девиц своих к о. Нектарию, а то вдруг да умрет, тогда будете меня ругать». До этого Варвара Тимофеевна столько раз пыталась говорить Владыке: «Владыка, разрешите девочек свезти к о. Нектарию». А он говорил: «У вас что вопросы какие?» Она отвечала: «Нет, вопросов нет, а я хочу, чтобы они имели понятие, что такое старец». А он на это говорил: «Ну, успеете еще, свезете». И вот теперь мы и поехали, дело было перед Рождеством. Верст 20 ехали на лошадях. Жил о. Нектарий в деревянной избушке... Приехали. В избушке на другой половине какие-то монашки жили. Вечером батюшка служил у себя в келье всенощную. Такая была жара, что дышать было нечем, а на нем тулуп был одет, повязан кушаком и воротник приподнят. Слабый, старый уже был. Отслужил всенощную, и вдруг приехала милиция проверять паспорта на другой половине. А к старцу пришли и говорят: «Вот вы знаете, батюшка, приехало ГПУ». А он отвечает: «Ну и пусть проверяют, а они (это про нас) здесь лягут. Постелите им в этой комнатенке, все и лягут». Нам постелили: что-то бросили на пол, и все мы так спали. Мы спали, а там проверяли документы. Батюшка сказал, чтобы все, которые на той половине, ехали в Козельск, а там было много профессоров, ездили к нему многие от о. Алексия Мечева. «А они (про нас) пусть у меня останутся».

Мы приехали на несколько дней, а батюшка нас держит и держит. Зятю надо ехать на работу, племянница тоже работала, а я безработная была. «Ну, поедете, сейчас каналий нет», – говорит. Каналий – это лошадей. «Каналий нет, вот будут канальи, поедете». Стал служить молебен, поет. На улице пурга – не видно света Божия. А зять все время стоит у окна, смотрит в окно и чуть не плачет – дескать, как же мы поедем в такую пургу. А сестра только качает головой: «Как тебе не стыдно, уж батюшка старец знает, а ты плачешь». Помолились – «канальи» подъехали. Варя говорит: «Батюшка, благословите, лошадей подали». А батюшка отвечает: «Ну, Бог благословит, поезжайте». А зять боится, плачет, что на поезд опоздали. Уже в дверях Варя и говорит: «Батюшка, все работают, а моя сестра не работает, никак не устроится, на бирже места не дают». А батюшка отвечает: «Ну, праздник придет, все будет хорошо». Поехали мы. А еще прежде был такой разговор. Варя про Владыку говорит: «Да вот, батюшка, мы обращаемся к владыке Трифону». Батюшка улыбнулся: «А, Владыка, – это наш, оптинский. Это земной ангел и небесный человек». Еще Варя сказала: «Батюшка, вот мы не постимся, Владыка разрешает». А он ответил: «Пока Владыка с вами, зачем же вам поститься, а не будет с Вами Владыки, тогда и будете поститься. Еще говорит старец, что будет время, когда останется один православный архиерей. Мы спросили: «Как же, батюшка, узнать его?» А он ответил: « Присматривайтесь...»

Ну вот мы поехали. Мы с Маней сели на первую лошадь, сзади села сестра с мужем на вторую лошадь. Едем, вдруг слышим, мальчишки сзади кричат: «Те в сугроб свалились». Смотрим, повернувшись, те валяются в сугробе – зять и сестра, сани упали. Пока поднимались... время-то идет, а ведь к поезду спешим. Подняли, поехали дальше, а зять только и твердит: «Ой, мальчики, поскорее, опоздаем». А мальчишка и говорит: «Раз батюшка послал, не опоздаем». Вот какая у них вера была! И что же – мы едем, подъезжаем к вокзалу – и вдруг гудки. «Опоздали, – сокрушается зять, – опоздали, поезд подходит». Соскочили с саней, успели взять билеты – мальчишки, кажется, добежали, взяли нам билеты, – и только вступили на ступеньку вагона, как тут же поезд тронулся.

...Приходит Троица, мы и забыли, что мне работать, в деревню уехали на лето. Приехали из деревни – пришла повестка. 6 ноября подали мне повестку с биржи, а с 9-го числа я уже работала...

А. А. Солодовников

Впечатлениям детства присущи некоторая живучесть и способность определять поворотные пути развития человеческой души. Смело могу сказать, что одно из служений епископа Трифона (будущего митрополита) в 1906 или 1907 г. в нашем школьном храме (среднее учебное заведение, Московская практическая академия коммерческих наук) на всю жизнь запечатлелось в моем сердце.

Его необыкновенные, большие, темные, мерцающие, излучающие какую-то грустную ласку глаза, его проникновенный голос и весь облик в монашеском облачении и ниспадающей мантии, его живая беседа о только что прославленном в то время преподобном Серафиме Саровском в целом глубоко волновало душу. Каждому из нас, учеников, он вручил художественно написанный образок преподобного Серафима и благословлял им. До войны 1941 года у меня бережно хранилась эта иконка, и только в сумятице военных лет она потерялась.

Происходил митрополит Трифон из семьи князей Туркестановых. В ранние годы приняв монашество, он сравнительно быстро стал епископом и приобрел большой авторитет и любовь Православной Москвы. Будучи глубоко религиозным, он был проникнут духом подвига и сострадательной любви. Одно время иеромонахом он посещал заключенных в темницах, утешал, исповедовал и причащал их. Его высокая образованность, поэтическая, художественная чуткость создали ему огромный авторитет среди московской интеллигенции: артистов, художников, деятелей искусства. Известно, что приглашался он на похороны деятелей искусств и пользовался заслуженной славой ценителя культурных ценностей человечества.

Утонченный по культуре, весь проникнутый стремлением к Богу, он вдохновенно служил литургию. С каким-то особенно торжественным и величественным чувством он произносил архиерейские возгласы с неповторимой интонацией, устремив к небу свои удивительные глаза. «Призри с небесе, Боже, и виждь, и посети виноград сей, и утверди и, егоже насади десница Твоя», – так же вдохновенно звучал его голос во время пения Трисвятого.

Невысокого роста, весь охваченный духовным устремлением, с вдохновенно сияющими глазами, он совершал литургию как высшее служение Богу. Трепет и глубина смирения невольно охватывали всех присутствующих. Этот духовный подъем запечатлелся в глубоком по своему содержанию портрете митрополита Трифона, созданном П. Д. Кориным. Не знавшим митрополита Трифона этот портрет может показаться не совсем удачным. Но кто знал его, тот в этом портрете найдет отображение тех высоких духовных переживаний, которые характерны были для него.

Удивительно было в митрополите Трифоне сочетание тонкой одухотворенности, интеллигентности и пламенной устремленности к Богу. Ему принадлежат очень глубокие по содержанию и художественные по форме молитвы – например, дивные акафисты «Хвала Творцу» и заупокойный.

Долгие годы он был светильником Московской Церкви, собравшим вокруг себя многочисленных верующих. Он завещал любить храм Божий как проявление неба на земле...

С. Н. Лисевицкий⁵¹⁶ [1993 год]

В детские и юношеские годы я жил на Сретенском бульваре. Недалеко от моего дома находилась церковь Преображения в Пушкарях, куда я часто ходил молиться (правда, всегда с опаской и предельно незаметно), и посещал почти все праздничные богослужения. Этот прекрасный храм находился на Сретенке. Каменное здание церкви было выстроено на месте деревянной церкви в 1722 году. [...] Интерьер храма поражал своим великолепием. Белый с золотом иконостас был выполнен в классическом стиле и совсем незначительно отодвинут к востоку, что создавало впечатление, что все три иконостаса поставлены как бы в один ряд. Два придела были освящены в честь Казанской иконы Божией Матери и Николая Чудотворца. Этот архитектурный прием создавал единое пространство, придавая интерьеру обширность и торжественность. Днем храм был залит солнечным светом, а вечером ярко освещался четырьмя паникадилами и многочисленными лампадами. [...] Это была одна из самых посещаемых церквей Москвы, так как в ней благолепно совершались богослужения, а церковные песнопения, исполняемые знаменитым еще до революции хором под управлением Мохова, поражали религиозной проникновенностью и художественным исполнением. К тому же богослужения в храме возглавлял преосвященный Даниил (Троицкий), брат архиепископа Иллариона⁵¹⁷. Особенно много народу и молодежи было в храме по вторникам – после краткой вечерни владыка Даниил произносил проповедь или, вернее, лекцию, в которой раскрывал сущность библейских сказаний и Нового Завета, затем благословлял многочисленных верующих, а хор в это время прекрасно исполнял концерты духовной музыки. Как жаль, что я тогда был маленьким и, хотя внимательно слушал каждое слово, но далеко не все понимал. Да и время сделало свое – плохо помню. Все это имело большое просветительское значение для религиозной жизни москвичей, являясь источником познания религиозного учения, популяризации церковной музыки и пользовалось популярностью не только у верующих, но и у духовенства, особенно у той его части, которая не имела семинарского образования. Естественно, что такая открытая пропаганда христианства вызвала недовольство властей – епископ Даниил вскоре был сослан в Сибирь⁵¹⁸, а хор принудительно переведен на радио. Так как прихожане привыкли в этом храме к архиерейскому богослужению, туда стали периодически приглашать для совершения церковных служб живущих в Москве или находящихся проездом в столице архиереев. Хорошо помню, как на второй неделе Великого поста я пришел в храм на Пассию (великопостная служба, совершаемая вечером по четырем воскресным дням в период Великого поста), которую совершал архиепископ Трифон (Туркестанов). Вспоминаю, что, хотя я был еще мальчиком, к тому же не получившим в семье религиозного воспитания, все же меня уже тогда поразила какая-то особая духовность и проникновенность, исходящая от показавшегося мне тогда строгим архиерея. Так впервые я увидел и услышал того архиерея, у которого в последние годы его жизни, по воле Божией, мне суждено было быть иподиаконом и который оказал на меня большое духовное влияние, навсегда непоколебимо укрепил в моей еще совсем юной и почти ничего не знающей душе веру в Господа Бога Иисуса Христа. Эту веру я сохранил до сего дня и пронес через всю жизнь, несмотря на сильное давление в семье и постоянную везде звучавшую антирелигиозную пропаганду – в школе, в институте, на работе, в кино и просто на улице.

На моих глазах закрывались и рушились церкви. Хочу поведать о тех тяжелых переживаниях, связанных с закрытием храмов вообще и в частности церкви Преображения, в которую я ходил молиться. Последний раз я (как и все прихожане) был в этом храме за всенощной и торжественной литургией в день престольного праздника. Масса народа – богослужение возглавляет Заместитель Патриаршего Местоблюстителя Высокопреосвященный митрополит Сергий. На следующий день, то ли в 1928 или, может быть, в 1929 году (точно не помню), иду в храм – двери его заколочены и на них приклеена бумага, сообщающая о его закрытии и переводе причта в церковь Святой Троицы в Листах⁵¹⁹. У меня все оборвалось, и какая-то буквально физическая боль пронзила всего меня, выступили слезы. На следующий день, сидя у открытого окна, я услышал какие-то вначале непонятные звуки – как будто кто-то пилой распиливал железо; а затем, через некоторое время раздался грохот. До сих пор стоит в ушах этот лязг железа. Я понял – спиливали кресты с моего любимого и почитаемого храма. У меня болело сердце, и, хотя мне было не более 14 лет, я всю ночь не мог уснуть. Слезы душили меня. А наутро, идя в школу на Сретенке, я увидел уже поруганный, лишенный крестов храм. Кто-то мне сказал, что церковь переоборудуется в клуб и уже ночью сломаны и вывезены иконостасы. Такая воровская практика применялась и при закрытии других храмов. Через несколько лет церковь разобрали, а на ее месте стоит ничем не примечательное, серое, неуютное здание школы⁵²⁰.

Вспоминается мне, что я никак не мог понять, что это за люди, которые способны были уничтожить такую красоту...

Второй раз Господь сподобил меня присутствовать и молиться вместе с владыкой Трифоном в церкви Большого Вознесения у Никитских ворот⁵²¹ 15 марта 1928 года. Это было заупокойное богослужение. Москва прощалась с великой русской актрисой Марией Николаевной Ермоловой. Великолепный строгий храм был полон скорбящих людей; у гроба Марии Николаевны собрался весь театральный мир. И вот закончилась литургия, которую совершал архиепископ Трифон. Стоя у гроба почившей, он своим звучным и удивительно музыкальным голосом произносит слово о жизненном пути и артистической деятельности Марии Николаевны. Вот его конец: «Вечная ей память и вечная благодарность и вечный мир ее душе. Соединимся же вокруг ее гроба братской семьей; будем помнить, что любовь не умирает, она вечно жива и выражается у нас, верующих, в горячих и искренних молитвах. А они, эти молитвы, ей теперь и нужны, и необходимы. Аминь». Началось отпевание, которое также совершал архиепископ Трифон. Все присутствующие, верующие и неверующие, стояли с зажженными свечами. Проникновенно пел хор, в котором принимали участие многие известные артисты московских театров.

В эту вторую молитвенную встречу в мою юношескую душу запал духовный образ архиепископа Трифона и мне очень хотелось вновь быть на его богослужениях, слышать его слово о Боге, о Церкви, о нравственности. Но я не знал, где и когда он служит.

В школу повышенного разряда, находящуюся рядом с моим домом, меня не приняли как сына репрессированного. Ведь наша семья чудом осталась в Москве и не была выслана. Поэтому я учился на 1-й Мещанской (теперь проспект Мира). Рядом со школой находилась великолепная церковь святых мучеников Адриана и Наталии, но я боялся ходить в нее – а вдруг кто-нибудь из школы увидит, как я вхожу в храм, и тогда надо мной устроят судилище (как было с одной девочкой).

Как-то, идя из школы, я услышал разговор двух женщин, собиравшихся на акафист мученику Трифону в храм Адриана и Наталии. У меня промелькнула надежда – а вдруг богослужение будет совершать владыка Трифон? И я решился. Вечером вернулся, с опаской прошел школьный двор – и вот я в храме. В этот памятный для меня вечер владыка Трифон (он уже был митрополитом) сам прочитал от начала до конца акафист мученику Трифону. Его проникновенный и удивительно задушевный голос трогал всех до самой глубины души. В храме установилась особая молитвенная атмосфера, когда священнослужитель и молящиеся как бы составляют единое целое; тогда понимаешь значение евангельского изречения: Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино... да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них (Ин.17:21–26). У меня сжалось сердце, на душе же стало легко. Рядом со мной стоял мужчина; я заметил, что он захвачен всеобщим духовным порывом, слушает каждое слово, но не крестится. Вдруг я увидел его просветленное лицо; по окончании службы он обращается к окружающим его богомольцам: «Знаете, я пришел из любопытства, а ухожу верующим. Теперь я буду ходить в церковь и молиться Богу». С этого дня, считая увиденное чудесным прозрением, совершенным Господом по молитвам Владыки, я стал ходить почти на все богослужения митрополита Трифона, иногда даже пропуская занятия, за что мне изрядно попадало дома и в школе. Приходил я всегда заранее, до начала службы; за всенощной становился с левой стороны от архиерейской кафедры, а за обедней – у клироса.

Рождество Христово. Церковь Святой Троицы в Серебряническом переулке у Яузских ворот⁵²². Раскрылись Царские врата. Духовенство в расшитых золотом ризах вышло навстречу дорогому гостю – высокопреосвященному митрополиту Трифону. Входит Владыка, все паникадила сразу зажигаются, а с клироса разносится торжественное песнопение: «Рождество Твое, Христе Боже наш». Начинается торжественное праздничное богослужение, во время которого митрополит Трифон произносит слово. Вот отрывок из него: «Незабываемые минуты! Как много в них и духовной высшей красоты, и высшей духовной радости, и света... И как больно за тех, кто их не испытал, не может их понять. Бедна и безрадостна их жизнь! И где и в чем им найти верную радость и утешение, какие не покидали бы их во время горестей и страданий, неизбежных в жизни. Благодарю же Тебя, Боже мой, за себя и за всех моих духовных детей; за то, что Ты дал мне понять и почувствовать сердцем и душой слова: „Слава в вышних Богу“». Я почувствовал себя духовно богатым...

Богоявление Господне. Последние годы в этот праздник Владыка служил в храме преподобного Пимена Великого⁵²³ – накануне обедню [литургию] с великим водоосвящением и всенощную, а в самый день праздника – литургию. Церковь бывала переполнена до отказа (неправда, что в церковь тогда ходили только люди преклонного возраста, было много и молодежи). Молитвенное единение – это главная особенность всех богослужений Владыки, которая так притягивала и интеллигенцию, и простых людей, и молодежь... На литию владыка выходит в голубой мантии, белом клобуке. Я стою рядом и еле-еле удерживаюсь, чтобы не коснуться мантии. Молюсь: «Господи, сделай так, чтобы я был рядом с ним, чтобы касался его одеяний»... Иподиакона-посошника Владыки, как я узнал позже, звали Сашей Громовым Я считал его самым счастливым человеком. Знаменательно и то, что мы с ним сохранили дружбу в течение более чем 60-летнего срока и я являюсь крестным отцом двух его сыновей, Николая и Алексия...

Когда я подходил под благословение или елеопомазание, я всегда чувствовал духовный трепет и испытывал необычайный покой и радость.

Мне стало казаться, что Владыка стал узнавать меня и как-то ласково и проникновенно смотреть на меня. В этот же день вечером, под праздник Собора Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, Владыка совершал всенощную в храме Малого Вознесения на Большой Никитской (теперь ул. Герцена). Я, как всегда, встал у кафедры и ждал начала богослужения. Вижу, из алтаря выходит старший иподиакон митрополита Михаил Всеволодович⁵²⁴ (его имя я узнал позже) и направляется ко мне. «Знаете, – говорит он, – посошник Владыки заболел, не согласитесь ли вы постоять с посохом у владыки?» У меня замерло сердце. С трепетом и страхом направляюсь в алтарь. Мне дают стихарь, и я иду под благословение к митрополиту, на глазах у меня слезы. Получаю благословение, и вдруг вторая неожиданность – Владыка погладил меня по голове, прикоснулся к лицу и сказал, что благословляет меня завтра причаститься Святых Таин и что я должен себя подготовить к этому Таинству. Это было в 1932 году.

Так я стал иподиаконом митрополита Трифона. Начался один из самых счастливых периодов моей жизни. Я считал дни от одного праздника до следующего. Каждая служба митрополита Трифона была для меня духовным пиром. Я отдавал себе отчет в том, что слабо знаю догматы христианского учения и церковные каноны (не говоря уже об истории Церкви). Постепенно я стал читать и изучать любой материал, связанный с христианством. Но, увы, достать какую-либо церковную литературу было очень трудно. Саша Громов дал мне Новый Завет, который я читал всю ночь, а на следующий день перечитывал вновь. Я познакомился с Зинаидой Степановной (фамилии я не помню), которая стояла на клиросе во время проповедей Владыки и стенографировала их. Она дала мне временно, для ознакомления, значительное количество его проповедей. Все свободное время и часть ночи я переписывал в толстую тетрадь весь полученный материал и таким образом узнавал многое о заветах Иисуса Христа, смысле христианства, о том, как должен жить христианин (тетрадь эта сохранилась у меня до сего дня, хотя читать ее трудно – чернила стали выцветать). Так постепенно, изо дня в день формировалось мое христианское мировоззрение-

День ангела Владыки – это день памяти мученика Трифона, который Церковь отмечает 1 февраля по старому стилю. Чудотворная икона мученика Трифона в то время находилась в прекрасной церкви во имя мучеников Адриана и Наталии. Этот день для всех нас был большим праздником. Владыка совершал торжественную всенощную, в которой принимало участие духовенство и из других храмов Москвы и Подмосковья. За час до начала службы церковь полностью заполнялась молящимися (особо подчеркиваю, что и молодежью) и почитателями Владыки. Атмосфера в храме достигала высшего духовного, молитвенного подъема, когда начинали петь величание мученику Трифону: все, вместе с митрополитом, едиными устами и единым сердцем прославляли великого мученика и молились ему.

В день праздника торжественную литургию совершал Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий в сослужении архиереев и, конечно, митрополита Трифона. Возглавляя церковное торжество, глава Русской Церкви ставил во время богослужения на первое место именинника, подчеркивая тем самое глубокое к нему уважение за его пламенную веру и подвиги служения Церкви Христовой. Это торжество закончилось многолетием митрополиту Трифону, который после молебна долго благословлял бесконечное множество молящихся...

Почти за каждым богослужением Владыка обращался со словом назидания к молящимся. Так, в одной из своих проповедей он говорил: «Как же нам не любить Тебя, Господи, Ты наша надежда, Ты наша радость. О, Боже наш, все [да] будем в Тебе, и Ты в нас...» В день праздника Покрова Пресвятой Богородицы Владыка совершил литургию в церкви св. Николая Чудотворца в Пыжах на Большой Ордынке⁵²⁵. После литургии он обратился ко всем присутствующим с такими словами: «Сердечно приветствую вас с принятием Святых Христовых Таин и с праздником Покрова Пресвятой Богородицы. Для нас, торжественно совершающих этот праздник, было бы особенно радостно, не правда ли, если бы нашелся такой свидетель, который удостоверил бы нас в том, что Покров Божией Матери, несомненно, находится над нами... Мы, обитатели этого города, можем, несомненно, быть уверены, что Покров Божией Матери простирается над нашими головами и свидетельством тому Сама Владычица наша Небесная, Пресвятая Богородица; и свидетельство это заключается в том, что чудотворные образы Иверский, Казанский и прочие находятся в нашем городе. И Она дарует нам Свою небесную помощь, если мы прибегаем к Ней с открытой душой и сердцем».

Сейчас, перечитывая эти отрывки из многочисленных проповедей владыки Трифона (а они были в то время почти единственным средством, доносящим до многих слово Божие), необходимо отметить, что большая часть их эмоциональности пропала. Владыка обладал такой верой, таким трогающим образом святости и таким проникновенным голосом, что его слово не могло оставить равнодушным никого.

Жил владыка Трифон по-монашески, очень скромно. Последнее время он не имел даже своего жилья и часто переезжал с одного места на другое – то к родственникам, то к духовным чадам. В то время священники именовались «служителями культа» и были «лишенцами» – их лишали не только так называемых избирательных, но и гражданских прав, а заодно и продовольственных карточек. Владыка почти не имел своих вещей. Единственно, что составляло его собственность, – это облачения, да и они были скромные, выполненные из льняного холста. Исключение составляло красное пасхальное, белое парчовое и голубое с золотом – все подарки Елисаветы Феодоровны. Владыка ограничивал себя в пище. Его обычный ужин – одно яйцо с кусочком хлеба и чашка чая. По утрам он никогда не ел (завтрак ему заменяла просфора с освященной водой), и обед его был таким же скромным, как и ужин. В гостях свою порцию он обычно недоедал, оставляя большую часть на тарелке. Когда хозяйка жаловалась, он отвечал: «Ну, матушка, я не виноват, что меня мать так приучила».

Сохранилась запись разговора между владыкой Трифоном и его духовными чадами о том, что важнее – молиться или помогать ближнему. Владыку спросили: если нужно сделать два дела в один день – пойти в храм и посетить больного, – но не хватает времени на то и другое, чему следует отдать предпочтение? Владыка сначала не ответил, а потом спросил собеседника: «А как Вы думаете?» Мнения разделились. Каждый приводил свои аргументы. Потом Владыка заключил: «А я думаю, что нужно и то, и другое сделать, и в храм сходить, и больного навестить».

Особенно проникновенно и с необычным теплом совершал владыка Трифон великопостные службы. Великий покаянный канон св. Андрея Критского он читал в разных храмах – у Малого Вознесения, в храмах Пимена Великого, Адриана и Наталии и других храмах Москвы. Я не застал его богослужений в Страстном монастыре, которого в период моего иподиаконства уже не существовало⁵²⁶. Но я слышал из воспоминаний многих, что Владыка читал там у Креста Господня (в настоящее время он находится в церкви Знамения у Рижского вокзала) канон св. Андрея Критского. «Господи и Владыко живота моего...» – так начинает митрополит Трифон одну из великопостных своих проповедей и заканчивает ее следующими словами: «Господи и Владыко живота моего, еси Ты, всеблагий и всемогущий, не поможешь мне, если Ты Сам не уничтожишь то зло, что гнездится в моей душе, то сам я никогда этого не достигну. Вырви же из моей души все порочное, сделай ее чистой и святой... Так молится христианин...» Много раз в своей жизни я участвовал в торжественных и пышных богослужениях, совершаемых сонмом Патриархов, множеством архиереев и духовенства. Но службы владыки Трифона в дни Страстной седмицы и Святой Пасхи навсегда остались в моей памяти как пир веры, когда «благодатная сила Божия, жизнь нашей жизни, душа нашей души», по словам митрополита Трифона, осеняла всех, кому выпало счастье молиться вместе с ним...

Чин «Погребения плащаницы» владыка Трифон совершал ночью, а затем начиналась литургия Великой Субботы. Когда хор начинал петь «Воскресни, Боже...», в наших сердцах зажигалась такая пламенная вера, на душе становилось так светло и радостно! Всем молящимся тогда казалось, что они «возносятся все более и более ко Господу; и какие бы ни были искушения, мы будем твердо веровать, что наша вера – вера апостольская, вера Православная; наша вера святыми апостолами всю вселенную утвердила, и ее ничто не уничтожит и не поколеблет» (из слова митрополита Трифона).

Светлое Христово Воскресение. Храм залит потоком света, и вот из уст Владыки раздаются столь дорогие для всякого верующего слова: «Христос Воскресе!» Всего два слова, но сколько в них великого смысла и радости! И как душевно звучал голос Владыки, произносивший эти спасительные слова! Мне казалось, что даже и неверующий готов был в этот момент воскликнуть: «Воистину Воскресе!»

В день праздника Вознесения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа – накануне всенощную, а в самый праздник литургию – Владыка служил в храме Малого Вознесения. Митрополит Трифон, а с ним и все мы особенно любили эту церковь. В последние годы своей жизни Владыка чаще всего служил именно там и, как правило, ранние литургии, тем самым давая возможность присутствовать на службе и молиться и тем, кто работал. Отчетливо помню: раннее утро, 6 часов, скромная архиерейская служба, поют монахини бывшего Никитского монастыря... Но сколько в ней внутреннего молитвенного порыва! На Владыке легкое холщовое облачение, простая вышитая митра...

Проходя по ул. Герцена мимо этого храма, я каждый раз вспоминаю, сколько счастливых дней провели мы здесь, сколько пламенных, искренних, от всего сердца и души молитв сотворено здесь Владыкой митрополитом. По милости Божией и в этом храме, после поругания и осквернения, вновь совершаются богослужения. Как мне хочется помолиться там, но, увы, врачи категорически запретили мне выходить до весны на улицу. Первый храм, куда я, даст Бог, пойду молиться, будет храм Малого Вознесения⁵²⁷...

И вот наступил 1934 год. Последние Рождественские и Богоявленские службы митрополита Трифона. Владыка чувствовал себя все хуже и хуже, совершать богослужения становилось все труднее. В день памяти мученика Трифона (день ангела Владыки) он совершал всенощную. Храм Адриана и Наталии снова полон, собралось такое множество народа, какое бывает разве на Пасху... Владыка закончил чтение Евангелия и при полной тишине обратился к своей пастве: «Какими же качествами отличался св. мученик Трифон? Он отличался любовью: любовью к Богу и ближнему. Ради этой любви он шел на самые утонченные мучения и пролил кровь за Христа. При конце жизни о чем он просил Господа? Об облегчении мучений? Нет, он молился о тех, которым прежде помогал, которых исцелял, молился и о тех, которым он готов всегда помогать, чтобы всякий, кто будет призывать его имя, был избавлен от прилога злого». А потом Владыка сказал, что чувствует, что это последнее его служение в день памяти св. мученика Трифона, и просил в случае его кончины не отказать ему в молитвах, поминать его и молиться об упокоении его души. Он сказал, что всю жизнь он молился за других – за своих духовных детей, за свою московскую паству, за весь русский народ; а теперь настала пора, и он просит помолиться за него. В храме раздались рыдания, полились слезы и у меня...

Великим постом и в день Светлого Христова Воскресения митрополит Трифон уже не имел более сил совершать богослужения. Все мы ходили в храмы и слезно молили Господа, да сохранит Он Владыку!

Последний раз Владыка был в церкви на Пасху в субботу в храме Малого Вознесения. Он был очень слаб и не мог служить литургию. Причастившись в алтаре при поддержке иподиаконов, он вышел на солею и, поскольку не мог стоять, благословлял народ сидя. Многие в этот день видели его в последний раз.

За несколько дней до кончины Владыка пожелал благословить своих духовных детей. Все с трепетом, тихо, со слезами подходили к постели, на которой под сенью омофора лежал митрополит, и получали благословение, целуя высохшую руку старца. Получил благословение и я. Уверен, что оно еще больше укрепило мою веру и дало мне стойкость и крепость сохранить до сего дня верность Церкви Христовой и по мере моих сил служить делу Божию. В будущем году исполнится шестьдесят лет со дня кончины митрополита Трифона, и все это время я чувствовал его святое благословение; оно укрепляло меня в невзгодах, сохраняло в опасностях (когда усилились репрессии в 1937 г. и в период войны) и давало силы нести весьма скромно, но всегда искренне служение Матери Церкви – более 26 лет я стоял с посохом почти на всех богослужениях Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия [I], иподиаконом которого я был с момента вступления его в должность Патриаршего Местоблюстителя и до его кончины в 1970 году. Этим самым, пусть совсем незначительную, малую долю служения нашей родной и горячо любимой Матери святой Русской Православной Церкви, верю, по благословению митрополита Трифона, внес и я. Смею надеяться, что и в настоящее время продолжаю по мере сил служить Русской Церкви, создавая религиозные слайд-фильмы, посвященные догматам христианского учения и истории Церкви...

В день смерти (14 июня 1934 года по новому стилю) митрополит Трифон, уже ослепший, просил своих духовных детей петь «Христос Воскресе» и сам пел вместе с ними. Владыка завещал совершить его отпевание в церкви во имя святых мучеников Адриана и Наталии монашеским чином; просил положить его в мантии и клобуке и не произносить речей у его гроба, как это было принято у иноков Древней Руси. Эта последняя воля митрополита Трифона была исполнена.

На Немецком кладбище архиепископы Серафим и Питирим⁵²⁸ отслужили литию, и все стали расходиться. Все было кончено...

Померк тот светоч, что зарею ясной,

Порой грозя угаснуть каждый миг,

Своей душой, глубокой и прекрасной,

Он многое, нам тайное, постиг.

Он утешал страдальцев безымянных,

Больных душой он крепко исцелял,

И много шло и званых, и незваных

К его огню, что в нем для нас сиял.

Теперь, заснув в надежде воскресенья,

Как белый ангел в небе голубом,

Он отлетел, оставив нам мученья

С тоской пожизненной по нем...

(Автор неизвестен)

За несколько дней до кончины Владыка продиктовал молитву, которая как бы является его духовным завещанием.

В заключение хочу сказать, что без малого уже 60 лет, как с нами нет Владыки. Между тем могила его находится в образцовом порядке. На ней белый крест с надписью: «Дети, любите храм Божий. Храм Божий – это земное небо». Под крестом всегда горит лампадка. Много цветов. Ухаживают за могилой не только немногие оставшиеся в живых духовные дети митрополита Трифона, но и те, которые познали духовные заветы Владыки и познакомились с его литературным наследием уже после его кончины. К могиле митрополита Трифона идут и идут люди, как к месту упокоения благочестивого старца.

Закончить хочу словами Владыки: «О, милосердный Господи, в наше маловерное время дай нам покаяние разбойника, дай нам веру, когда мы будем на смертном одре, когда силы оставят нас, дай нам слабым, коснеющим языком воззвать к Тебе: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помяни мя, егда приидеши во Царствии Твоем“».

А. Д. Понсов (2004)

Октябрь 2000 года, я опять в больнице; по ночам плохо сплю, бессонные ночи. Иногда вижу сны, связанные, главным образом, с нашим домом на Новосущевской улице. Очень явственно представляю обстановку наших комнат, иногда вижу маму, папу реже, иногда вижу Владыку... Эти бессонные ночи ясно восстановили в памяти те годы, когда у нас в доме жил митрополит Трифон.

Мои родители были благочестивыми, глубоко верующими христианами; отец – Дмитрий Петрович Понсов; мать – Лидия Митрофановна, в девичестве Солодовникова, она была дочерью купца 2-й гильдии Солодовникова, одной из одиннадцати его детей. Папа кончил техническое училище и получил звание техник-путеец, участвовал в строительстве Забайкальской железной дороги, в 1904 году строил Московскую окружную железную дорогу, а затем служил чиновником Департамента путей сообщения Его Императорского Величества. Мы с родителями жили в Средне-Кисловском переулке и ходили в церковь Никитского монастыря – до тех пор, пока его не закрыли (помню, что я был там в 1924 году). После этого папа ходил в церковь [Николая Чудотворца] в Хлыновском тупике; этой церкви я не помню... А позднее мы стали ходить в церковь Малого Вознесения, что на Большой Никитской улице, почти напротив консерватории.

Как случилось, что папа пригласил митрополита Трифона жить у нас, я не помню. Знаю по рассказам своих родителей, что митрополит Трифон был гоним, ему не давали жить подолгу на одном месте и вообще запретили жить в домах, принадлежащих государству. А у папы в 1928 году появилась новая квартира.

Дело в том, что в нашей семье было пятеро детей, со мной вместе, но все братья и сестры были значительно старше: старшая сестра Женя родилась в 1896 году, Жорж [Георгий] – в 1899, Лида – в 1904, Лена – в 1907, а я родился в 1920 году. И вот все дочери вышли замуж, старший сын женился, и квартира в Средне-Кисловском переулке оказалась мала. Тогда папа решает перевезти в Москву дачу, которая находилась на станции Крюково Октябрьской железной дороги, как она тогда называлась [Санкт-Петербургское направление], в деревне Кутузово. Это был огромный двухэтажный дом, и одному папе оказалось, конечно, не под силу перевезти его. Он собирает компаньонов, создается коллектив застройщиков, дом разбирают, перевозят в Москву и строят заново на Новосущевской улице. Здесь когда-то протекала речка, которую ввели в трубу, овраг засыпали и замостили булыжником. И вот на этом месте строятся деревянные дома коллектива застройщиков.

В доме на Новосущевской у нас была квартира на первом этаже: три комнаты, шесть окон. Две комнаты были большие, 20 и 22 метра, а третья, крайняя, угловая, – небольшая; собственно, она состояла из двух частей – части, которую отрезали от большой комнаты, и маленькой комнатки 9 метров. Вот в этом помещении г-образной формы, посередине которой, разделяя эти две половинки, стояла голландская печь, в конце 1931 года поселился владыка митрополит Трифон. По рассказам родителей, я знал, что в это время его буквально выгнали с квартиры и он оказался на улице. Тогда папа и предложил ему поселиться в нашей новой квартире на Новосущевской...

В одну из последних ночей, когда я был в больнице, мне вдруг очень явственно представилась в памяти вся обстановка этой комнаты. У стены против окна стояла железная кровать; левее окна в углу находился иконостас с большим количеством икон. Около кровати – небольшая этажерочка с точеными ножками, и вся такая точеная, с полочками, на которых лежали книжки и какие-то нужные митрополиту Трифону вещи. Перед иконостасом всегда горела лампадка. Справа от окна, в проеме между двумя этими комнатами (они разделялись аркой), стоял длинный, высокий, красного дерева, монастырский шкаф, к которому с левой стороны была прикреплена ширма и благодаря этому митрополит Трифон имел возможность отделяться от остального помещения. Вверху шкафа была крестообразная рама со стеклом, за стеклом – зеленая ткань. В той комнате, которая примыкала к основной, девятиметровой, стояло кресло, которое папа отдал митрополиту Трифону. Кресло было очень удобное, с высокой спинкой прямоугольной формы; меня всегда интересовало потрогать это кресло руками, потому что оно было обито замечательной тканью: по зеленому бархату на сиденье и на спинке были вышиты розы; на подлокотниках – также обитые зеленым бархатом подушечки (правда, в то время, когда я видел это кресло, подушечки были сильно потерты). Когда Владыка принимал каких-то, очень редких, посетителей, он обычно сидел в этом кресле, а посетитель сидел на стуле.

В этом же помещении, с правой стороны от входа, у стены стоял сундучок, на котором спала женщина (кажется, она была монахиня, но скрывала это, потому что монашки преследовались), которая ухаживала за митрополитом Трифоном, убирала комнату, готовила пищу, стирала белье и т. д. Перед комнатой, которую занимал Владыка, была передняя; в ней стоял небольшой столик с тумбочкой и мраморной крышкой. Этот столик с мраморной крышкой и шкаф из красного дерева до сих пор находятся в нашей квартире, в нашем обиходе... Митрополит Трифон очень редко выходил из своего помещения; умывался он у себя в комнате: женщина приносила таз и подогретую воду...

Когда митрополит Трифон появился в нашем доме, я увидел очень небольшого роста старичка со странным глазом – у него один глаз был с бельмом; тонкий, горбатый, небольшой нос орлиного типа, седые волосы, седая негустая борода. У него был вкрадчивый голос и необыкновенно ласковые и теплые руки; у меня осталось очень теплое впечатление от прикосновения к этим рукам.

Мои родители проявляли максимум внимания и уважения к митрополиту Трифону; чтобы его не беспокоить, мне запрещалось громко разговаривать, кричать, петь; не помню, чтобы мне запрещали приглашать сверстников, но получалось так, что в этот период я никого и не приглашал – очевидно, из опасения, чтобы лишние глаза не видели митрополита Трифона у нас в доме. К нему очень редко приходили люди, очевидно, по какой-то предварительной договоренности; иногда за ним приезжали два молодых человека на извозчике, забирали его, и он ехал служить в тот или иной храм.

Мы с папой бывали на службах митрополита Трифона, в частности в храме «Малое Вознесение». Народу было очень много, яблоку негде было упасть; часто бывало так, что в храм невозможно было войти и не попавшие в храм люди стояли на улице. По благословению митрополита Трифона мы с папой молились за службой, находясь в алтаре.

Мы знали, что за митрополитом Трифоном велось наблюдение; часто под каким-то предлогом – то как работник Мосэнерго или какой-то другой работник – в квартиру врывался человек и что-то вынюхивал, высматривал. После смерти митрополита Трифона соседи говорили нам, что к ним неоднократно приходили люди из ГПУ и выспрашивали, кто приходит к митрополиту Трифону, кто у него бывает; но соседи, живущие за стеной в соседней квартире, ничего рассказать не могли.

Однажды, то ли в 1932, то ли в 1933 году, на мои именины митрополит Трифон подарил мне конструктор.

Папа мечтал о том, чтобы я стал инженером, и всячески направлял мои поползновения на то, чтобы я развивал себя в этой области; с этой целью мне был куплен маленький конструктор. А надо сказать, что жили мы, в общем, бедно и не всегда имели деньги на пропитание: папа был «лишенцем», после революции он, как буржуазный чиновник, был лишен всех прав и не мог нигде устроиться на работу. Одно время папа был старостой в Никитском монастыре, потом старостой в церкви [Николая Чудотворца] в Хлыновском тупике; и только в конце 1920-х годов он устроился в какую-то контору, где получал мизерные деньги. И папа все же подарил мне маленький конструктор. Но из этого маленького конструктора мало что можно было сделать...

И вот неожиданно митрополит Трифон подарил мне большой конструктор, из которого можно было делать автомобили, подъемные краны, какие-то сооружения и массу всяких вещей... Это был царский подарок!..

Мама волновалась о моем будущем и спрашивала у Владыки, куда направить устремления Алеши. Поскольку я всегда рисовал, с малолетства, как помню себя, и Владыка это знал, то он посоветовал обратиться к художнику Павлу Дмитриевичу Корину. Он дал рекомендательную записку, и мы с мамой поехали к Павлу Дмитриевичу. Помню, что это было либо весной, либо осенью, потому что было сыро, и у меня промокали ноги. Павел Дмитриевич жил в то время на Усачевке (за теперешней станцией метро «Парк культуры»)⁵³⁰, у него был большой деревянный дом. Когда мы вошли в этот дом, я был поражен количеством икон, висевших на стенах; в мастерской у него были расставлены портреты различных служителей Церкви: митрополитов, епископов, монахов, монахинь, а на мольберте стоял эскиз картины, которую он замыслил: «Уходящая Русь»; она была около трех метров длины и метр высоты. Я увидел, что посередине на этой картине написан и митрополит Трифон – его маленькая фигурка в ярко-красном пасхальном облачении является центром всей композиции. Павел Дмитриевич посмотрел мои рисунки и сделал очень серьезное наставление. Он говорил, что профессия художника является чрезвычайно серьезной и ответственной; для того, чтобы стать настоящим художником, надо оставить все увлечения и увеселения и полностью отдаться этому искусству – только тогда из меня может получиться настоящий художник. Не знаю, насколько я его завету следовал; думаю, что из меня большого художника не получилось...

Митрополит Трифон дома ходил обычно в холщовом подряснике, подвязанном поясом в виде шнурка с кисточками на концах. Передвигался он в это время уже с трудом: обычно шел с палочкой или его сопровождала та самая женщина. Но ходил он по квартире очень мало.

Не помню, чья это была инициатива, но однажды митрополит Трифон сфотографировался на фоне деревянной стены нашей большой комнаты и на обороте этой фотографии написал: «Моей дорогой духовной дочери и благодетельнице Лидии Митрофановне на память об искренно и навсегда благодарном и молящемся за нее и за всех ей дорогих убогом, болящем старце. М. Трифон. 1933 год, 23 марта / 5 апреля». Он написал эти благодарственные слова своей духовной дочери, моей матери...

Летом 1933 года папа снял дачу по Савеловской дороге, станция Влахернская, деревня Свистуха. Думаю, что выезд в эту деревню, в эти красивые места (Клинско-Дмитровская гряда – очень пересеченная местность, поля, луга, замечательная природа) произошел не случайно, а по совету Владыки, который прежде возглавлял Дмитровскую епархию и прекрасно знал все эти места. Живя в деревне Свистуха, мы с папой ходили во Влахернский женский монастырь⁵³¹, были там на празднике Троицы; меня поразило, что в церкви в этот день все женщины и девочки были как на подбор в белых платочках. Теперь этого в храмах не увидишь, а тогда это произвело на меня большое впечатление. Еще я запомнил, что в храме было очень красивое убранство из молодых березок и свеженакошенной травы, которая устилала пол храма.

Это было последнее лето, которое я прожил вместе с папой и с мамой в деревне Свистуха на станции Влахернская...

Папа умер внезапно, находясь в командировке в г. Коломне, 5 марта 1934 года. Отпевал папу митрополит Трифон в храме Малого Вознесения (он сам изъявил желание, хотя был уже тяжело болен). На отпевании было много народа, потому что папу многие знали... Там митрополит Трифон и сказал слово, которое теперь опубликовано⁵³²...

Летом 1934 года на дачу меня повезла старшая сестра Женя. Мама оставалась в Москве: митрополиту становилось все хуже и хуже, и она почти неотлучно была при его последних днях. Мама, конечно, была не одна, там были и другие люди; но тем не менее она была при Владыке до его последнего вздоха⁵³³.

Похоронили митрополита Трифона на Немецком кладбище, там, где похоронен и мой отец. У владыки Трифона замечательная могилка с белым мраморным крестом, на котором выбита надпись – его поучение: «Любите храм Божий, храм Божий – это земное небо». Всегда, когда я бываю на кладбище, я захожу на эту могилку. Так было, когда еще была жива моя жена Ирина; а сейчас, когда я уже слепой, меня сопровождает обычно дочка Мария...

I

Забуду ль день, когда, скитаясь праздно

По улицам столицы опустелой,

Июльским утром завернул случайно

Я в древний монастырь Богоявленья,

И в храм вошел, и сквозь толпу густую

Едва достиг до середины храма,

Тогда был час великий возношенья

Святых Даров. От множества людей

Весь воздух застлан был как бы туманом,

И было тяжело дышать от жара

Толпы бесчисленной и благовонья

Пред алтарем курящихся кадил.

И сквозь туман увидел я тебя:

Перед потиром с Кровию Христовой

Ты предстоял в одеждах голубых,

И, обратясь от Царских врат к толпе,

С властительно подъятою десницей,

Благословлял склонившийся народ

И возносил дикирий и трикирий...

И мне казалось, что давно-давно

Тебя уж видел я пред алтарем,

Что это дивный сон, который вновь

Ко мне вернулся после долгих лет.

Когда же совершилась литургия,

Ты в клобуке и в мантии смиренной

Сошел к толпе и, опершись на посох,

Разверз уста для слова золотого:

Ты говорил о лествице небесной,

Явившейся Иакову в Вефиле,

Ты воспевал духовную хвалу

Заступнице нескверной и неблазной,

Зане Ее был праздник в этот день –

Казанская. Окончив поученье,

Из храма ты пошел в твой тихий дом,

И видел я, как меж дерев зеленых

Неслышно плыл твой ангельский клобук,

И легкая рука не уставала

Благословлять теснящийся народ,

Пока не скрылся ты за дверью кельи.

II

Да, этот день был для меня началом

Прекрасной, новой жизни: будто вновь

Ко мне вернулась юность золотая,

Овеянная розами любви.

И новая весна в моей душе

Теперь цветет уже нетленным цветом,

И ей конца не может быть: она

Не связана пределом жизни бренной.

Как хорошо, покинув Вавилон,

Греховный град машин, автомобилей,

Театров, электричества, трамваев,

Дворцов разврата, рядом с нищетой

Воздвигнувших сверкающие стекла, –

Покинув это царство князя тьмы,

Ступить за монастырские ворота,

Куда не проникает шум мирской,

Где из-за нежной зелени приветно

Глядит с дверей церковных черный схимник –

Старинный князь московский Даниил.

Там, дальше – вечно озаренный рай,

Как бы кусок божественного неба,

Упавший в тьму земную.

Там – сиянье Лампад, благоухание кадильниц

И дивные каноны и стихиры,

Как отзвуки напевов неземных.

Там, у порога, Сам Христос тебя

Встречает в виде нищего калеки,

Просящего о скудном подаянье.

Здесь он стоит, приявший зрак раба,

А там, во храме, зришь его во славе,

Грядущего на облаках небесных.

Там предстоит его земной наместник,

И отроки пред ним, как херувимы,

Скрещают златоликие рипиды,

И черный клир приветствует его

На языке священной Византии.

III

О, княжеского рода цвет прекрасный!

Благословен тот день, когда на север,

Покинув горы Грузии цветущей,

Направил путь твой предок отдаленный.

Позволь же мне с толпой твоих овец

Благодарить тебя за то, что ты

В сердцах людей, внимающих тебе,

Разжег угасший угль любви Христовой.

Ведь плакал весь народ, тебе внимая,

Когда ты в день обретенья Креста

Нам говорил о бремени Христовом

И бичевал преступные сердца,

Раскрывши язвы совестей греховных,

Ты грозен был, как древний Моисей,

Во гневе разбивающий скрижали

На празднике кощунственном тельца.

Зато какая радость и услада,

Какая неземная тишина

Сходила в душу нам, когда вещал

Ты о святом затворнике Сарова

И повторял за ним «Христос Воскрес»,

Будя надежду радости пасхальной.

Благодарю тебя за то, что мне

Ты кровь согрел воспоминаньем нежным

О дальних днях, когда с моим отцом,

Бродили мы весной в Нескучных рощах,

Два отрока, направившие ум

От суеты – к познанью тайн Христовых.

Благодарю тебя за то, что мне,

Рабу греха, принес благословенье

Ты Оптиной обители заветной –

Свободы будущей обетованье.

О, дай же мне за клобуком твоим,

Идти вослед, следы твои лобзая,

Как ты идешь дорогою Креста!

О, напои иссохшую пустыню

Моей души словами золотыми,

Мой грех очисти язвою Христа

И освяти меня благоуханьем

Иаковлевой лествицы небесной.

Пускай твои верховные молитвы

Восходят ввысь, как фимиам кадильный,

И охраняют родину святую.

Да укрепят тебя в трудах твоих

Пречистая и Серафим Саровский.

7 ноября 1913 г., Дедово

Кто сей третий черноризец строгий?

(Как бела, нежна его рука!) –

Князь, презревший род свой для убогой

Кельи и простого клобука.

С темным, сокрушенным, строгим взором,

Всю толпу волнуя громом уст,

Голубым сияя омофором,

Он идет, как новый Златоуст.

Он не помнит пиршеств многолюдных,

Суета от сердца далека.

Побледнела в четках изумрудных

Княжеская гордая рука.

Шум толпы ему докучен ныне,

И труды правленья – тяжелей:

Улетел бы к Оптиной пустыне

Строгий ангел Дмитровских полей.

Только там – все то, что сердцу мило,

Тихие надгробные кресты...

И зовет Амвросия могила

Инока из мира суеты...

Не во сне ли было то виденье?

Неужели вновь она жива,

В золоте, в дыму кадил и в пенье

Третий Рим – священная Москва?

1913 г.

(Юбилей Миланского эдикта)⁵³⁷

По улицам почиющего града

Я шел во мгле, чтоб славить Крест Христов,

И призраками высилась громада

Бесчисленных домов.

Белел рассвет. Неслося издалека

Предутреннее пенье петуха.

Весь город спал угрюмо и глубоко

Позорным сном греха.

А в ясном небе теплилась денница,

Уже заря готовилась взойти...

Лишь пьяница охрипший и блудница

Мне встретились в пути.

Смиренною и тихою отрадой

Меня манил белеющий собор,

Дремавший сад и скудною лампадой

Чуть озаренный двор.

Там древняя мерцала позолота,

И темный храм был светел, как Эдем;

Там шла давно горячая работа,

Не зримая никем.

Молились иноки о грешном мире,

Бескровные от бденья и постов,

И ты скрещал дикирий и трикирий,

Даруя свет Христов.

За грешный мир, за мир прелюбодейный,

В чаду греха уснувший, как в гробу,

Ты возносил в тиши благоговейной

Смиренную мольбу.

Еще вчера прияла тьма могилы

Все, чем тебе был красен этот мир⁵³⁸,

Но бодр и строг, Христовой полон силы,

Ты возносил потир.

И твоего сияния лучами

Моя душа, когда я вышел вон,

Была полна... А в небе рдело пламя,

И раздавался звон.

И храмы все гудели заедино,

И таяли в сиянье хоры звезд,

Как в день, когда пред взором Константина

Явился в небе Крест.

Ты долго ждал целенья от недуга

И отдыха от пастырских трудов.

Привет тебе, в краю веселом юга

И непорочных льдов.

Счастливый край! Там все – утеха взора:

Краса и блеск лимонов золотых,

Лазурные швейцарские озера,

Вершины Альп седых.

Но для чего судьба тебе судила

Тогда найти свободу и покой,

Когда сокрылось все, что было мило,

За гробовой доской⁵⁴⁰?

Не внемлешь ты грохочущим потокам.

Не видишь горы в снежном серебре:

Ты сердцем здесь, на севере далеком,

В Донском монастыре.

Роскошный юг не облегчит потери!

А между тем, о пастырь и отец,

Здесь, в зимнем храме, тесном, как в пещере,

Стада твоих овец

Все ждут тебя смиренно и уныло,

Все те же лики смотрят с древних стен,

И также зыблет звонкое кадило

Твой дьякон Гермоген.

Все тот же мир и мраморные плиты,

И, жарче недоступного любя,

Сердца людей в одной молитве слиты,

В молитве за тебя.

В субботний вечер песни мироносиц

Все также льются в облаке кадил,

Но пуст алтарь, и мальчик жезлоносец

Как будто приуныл.

Епископ наш возлюбленный! Скорее

Вернись в свой храм. Молюсь, чтоб ты окреп,

Чтоб славить жезл из корня Иессея,

И ясли, и вертеп.

1 декабря 1913 г.

Сбылось как будто бы... но то ль, о чем мечтал?

Рад и не рад я сам, – и новых полн смущений...

В два кратких мига я былое растоптал,

И жадно встреч я жду и новых ощущений.

Иным пойду путем, не знаемым досель,

Не проторенным мной, в краю мне неизвестном...

Но не забуду я дум тайных колыбель,

Где круг друзей моих кольцом сжимался тесным.

Средь них блистал один, чей дух мне был сродни,

Чей светоч мне сиял во мгле моих блужданий,

Чей голос ободрял меня в унынья дни,

Чье сердце плакало в часы моих страданий.

Забуду, может быть, я все, чем прежде жил,

И отрекусь от грез, что душу жгли порою,

Но буду помнить я тебя, с кем рок скрестил

Мой одинокий путь пред вечною зимою.

Москва, 5/18 октября 1927 года.

31 января [около 1930 года]

Тесною семьей с великою любовью окружили мы Вас, Владыко святый, в день Ангела Вашего. Что же, собственно, собрало нас, что вообще влечет сюда всех, в эту малую, тесную келью, и не нужно бывает порой нам ничего, лишь бы только сюда на службу попасть. В дни скорби и слез и душевных волнений, отчего сюда так спешит собрат-богомолец? Словно кто шепчет ему: «Брат дорогой, позабудь все на время и скорее иди, да спеши, там, у старца, наверное, уже все собрались, там ты от чистого сердца обучишься общей молитве, и пастырь там добрый утешит тебя».

Шумному свету покажется странным, даже совсем непонятным, отчего с такой великой любовью сюда идет народ. «Ничего здесь не вижу я, – скажет он гордо, – тесная келья, старец-монах и только»... Смолкнет шумный свет и не даст нам ответа, зачем мы сюда собрались. Дам ответ я за всех, как мне сердце подскажет.

Эта тесная келья – наш дом молитвы, где слово живое нам льется обильной струей. Здесь молится отец наш духовный, здесь молимся слабые мы – дети его. Живое участье во всем принимаем, поя, читая и воспевая Творца.

Наконец, ведь здесь наш Владыка, а с ним нам везде хорошо. Старец по опыту знает, что «трудна к спасенью дорога и детям моим одним не дойти»... И молится старец за всех горячо, как за нас – юных, так и за новых. Не забыты и первые, что с начала с твердою верой вслед за учителем спешно пошли. Чуткое сердце Ваших духовных детей все ценит, все видит и помнит. Уста благодарно шепчут молитву за Вас, и сердцем смиренным я это за всех говорю: «Владыко святый, мы за Вами пойдем ко Христу в Царство Небесное, а там Вас Господь вознаградит за все».

[...]⁵⁴¹ С достоинством выполняете назначение доброго пастыря, душу свою полагающего за своих овец, живя их жизнью, радуясь их радостями, плача их слезами.

Владыко, дорогой наш, от всей нашей души и любящих сердец примите наше глубокое уверение, что Ваши молитвы, привет и ласка всегда были дороги для нас, и все мы от всего нашего сердца искренно и горячо полюбили Вас как своего Архипастыря и Отца. Наши, может быть, грешные и недостойные, но зато горячие и неустанные молитвы всегда будут за Вас, за Ваше дорогое здоровье и благополучие, и нас, дорогой Архипастырь и Отец, не забудьте и впредь в Ваших святительских молитвах.

Дорогая о Господе Варвара Тимофеевна!

Получил Ваше письмо и, читая его, еще раз пережил годовщину смерти нашего дорогого, любимого Владыки и отца, вспоминая его светлый, дорогой, любимый образ, всю его любовь и доброе отношение к нам всем на протяжении стольких лет. Пред Богоявленским образом, которым он меня благословил в последний раз на память в Богоявленском монастыре, с которым связано особенно много святых воспоминаний, как о первом начале всего святого, радостного и счастливого в жизни, у меня постоянно теплится лампадочка, как бы на его могилке. Господь да хранит Вас и всех его духовных детей его святыми молитвами от всего тяжелого в жизни и да сподобит нас быть вместе с ним в райских селениях Отца Небесного.

О поездке в Москву сейчас нет никаких у меня предположений. Думаю только о 2-м января, если доживу, а там – что Господь даст.

Божие благословение всем Вашим и всем, меня любящим и помнящим, в особенности тем, кто так любовно отнесся ко мне в день моего ангела, когда я был с Вами.

Прошу у Всех святых молитв.

Ваш во Христе ар[хиепископ] Серафим (Остроумов).

20 июня (3 июля н. с.) 1935 г.

1. Иеромонах Трифон. Поучение в день престольного праздника (произнесенное в тюремном храме в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали» в Сергиевом Посаде 25 января 1894 года). М., 1894.

2. Иеромонах Трифон. Настоятель Оптиной пустыни священноархимандрит схимонах Исаакий. Произнесено 29 августа 1894 года в соборном храме Введенской Оптиной пустыни, в 9-й день по кончине о. архимандрита Исаакия. Шамордино: Тип. Казанской Амвросиевской женской пустыни, 1894; 2-е изд.: 1910; То же в кн.: Очерк жизни настоятеля Оптиной пустыни архимандрита Исаакия. М., 1899; Житие оптинского старца схиархимандрита Исаакия (Антимонова). Издание Введенской Оптиной пустыни, 1995. С. 138–148.

3. Иеромонах Трифон. Речь, сказанная на погребении оптинского старца иеросхимонаха Амвросия 13 октября 1891 г. // Схиархимандрит Агапит (Беловидов). Жизнеописание в Бозе почившего оптинского старца иеросхимонаха Амвросия. М., 1900. Ч. 2. Приложение № 5. С. ХІХ–ХХІ.

4. Епископ Трифон. Речь при наречении во епископа Дмитровского 28 июня 1901 года в Московской Синодальной конторе // Московские церковные ведомости. 1901. № 27. С. 324–325. То же: Прибавления к Церковным ведомостям. 1901. № 27. С. 953–956. Отд. изд.: Преосвященный Трифон, епископ Дмитровский. Великий подвиг епископского служения и святоотеческие наставления о приготовлении к нему. М.: Унив. Тип. 1901.

5. Епископ Трифон. Речь к братии Афонской Пантелеймоновой часовни по случаю празднования памяти св. великомученика Пантелеймона в Москве, 27 июля 1901 г. // Душеполезный собеседник. 1901. № 10. С. 314–315.

6. Епископ Дмитровский Трифон. Слово после прощального богослужения в храме Московской духовной семинарии. (В статье: «Прощание Московской духовной семинарии с бывшим о. ректором ее...») // Московские церковные ведомости. 1901. №42. С. 496.

7. Епископ Трифон. Речь после литургии перед присягой дворян по случаю дворянских выборов, произнесенная в Чудовом монастыре 19 января 1902 г. // Пастырский собеседник. 1902. № 6. С. 66–67; То же: Журнал Московской Патриархии. 1998. № 11.С. 63–64.

8. Епископ Трифон. Слово на освящении храма во имя святого Симеона Столпника в Даниловом монастыре (30 декабря 1902 года) // Московские церковные ведомости. 1903. № 8. С. 99.

9. Епископ Дмитровский Трифон. Поучение в 35-ю годовщину Императорского лицея в память цесаревича Николая 13 января 1903 г. (О святом храме.) // Душеполезное чтение. 1903. Ч. 1. С. 395–399; Отд. изд.: М.: Унив. тип. 1903.; Журнал Московской Патриархии. 1998. № И. С. 64–65.

10. Епископ Дмитровский Трифон. Поучения о святом храме и о христианском воспитании детей, произнесенные в день годового акта Императорского лицея в память цесаревича Николая 13 января 1903 г. и в день открытия Московского промышленного училища императора Александра II 24 февраля 1903 г. М.: Унив. тип. 1903.

11. Епископ Дмитровский Трифон. Речь при освящении здания для школы и библиотеки-читальни при Николаевской, в Толмачах, церкви (26 января 1903 г.) // Душеполезное чтение. М., 1903. Ч. 1. С. 400–402.

12. Епископ Трифон. Слово, произнесенное 18 апреля 1903 года в 25-летний юбилей литературной деятельности Д. С. Дмитриева после молебствия, совершенного в квартире юбиляра. М.: Товарищество тип. А. И. Мамонтова. 1904.

13. Епископ Трифон. Речь, сказанная 18 мая 1903 года о. наместнику Богоявленского монастыря игумену Ионе при посвящении его в сей сан. М.: Унив. тип., 1903.

14. Епископ Трифон. Слова [всего три], произнесенные на торжествах в Иверской Выксунской обители 7–9 июля 1903 г. (в пересказе) // Воспоминания о праздничных торжествах в Иверской Выксунской женской обители Нижегородской губернии: Впечатления странника-богомольца. М., 1903.

15. Епископ Дмитровский Трифон. Речь в день годовщины Братства св. Петра, митрополита Московского, произнесенная в общем собрании членов Братства // Московские церковные ведомости. 1903. № 37. С. 463–464.

16. Епископ Дмитровский Трифон. Слово, сказанное после молебна о даровании победы русскому воинству в Чудовом монастыре 22 февраля 1904 г. // Подношение Тихоокеанской эскадре от Общества хоругвеносцев кремлевских соборов и монастырей. М., 1904.

17. Епископ Трифон. Из речи на собеседовании со старообрядцами при Сергиевской, в Рогожской, церкви, 31 октября 1904 г. // Московские церковные ведомости, 1904, № 45. С. 522.

18. Епископ Трифон. Утешение веры обуреваемым своеволием неверия. Речь, сказанная в храме Императорского лицея в память цесаревича Николая 13 января 1905 г., в день годичного акта лицея // Вера и Церковь. 1905. Кн. 1. С. 7–8.

19. Епископ Трифон. Слово в Алексеевской церкви кафедрального Чудова монастыря в Кремле после литургии 20 января 1905 г. (В статье: «Присяга московского дворянства») // Московские церковные ведомости. 1905. № 5. С. 58–59.

20. Епископ Трифон. Памяти иеромонаха Варнавы. – М., 1906; То же в кн.: Жизнеописание в Бозе почившего старца-утешителя о. Варнавы, основателя и строителя Иверского Выксунского женского монастыря. Сергиев Посад, 1907.

21. Епископ Дмитровский Трифон. Священной памяти великого князя Сергия Александровича. Две речи, произнесенные 13 января 1907 г. в храме Лицея в память цесаревича Николая и 4 февраля 1907 года в храме-усыпальнице великого князя Сергия Александровича // Вера и Церковь. 1907. Кн. 1. С. 134–139.

22. Епископ Трифон. Слово на торжественном молебствии по случаю открытия приюта для слепых ремесленников 14 июня 1907 г. // Слепец. 1907. № 3. С. 49–52.

23. Епископ Трифон. В чем счастье? Калуга, 1909 (Листок Казанской Амвросиевской женской пустыни).

24. Епископ Трифон. Любите храм Божий! Калуга, 1909 (Листок Казанской Амвросиевской женской пустыни). То же: Журнал Московской Патриархии. 1974. № 12. С. 29.

25. Епископ Трифон. Поучение о значении колокольного звона. (Произнесено 31 октября 1910 г. в с. Горбунове, Московской губ., Дмитровского уезда). Шамордино: Тип. Казанской Амвросиевской женской пустыни. 1910.

26. Епископ Трифон. Шамординская Казанская Амвросиевская пустынь и ее основатель старец иеросхимонах Амвросий. (Чтение в пользу бесплатной глазной лечебницы в Сергиевом Посаде, произнесенное в Большом зале Епархиального дома 4 марта 1912 г.) // Душеполезное чтение. 1912. Ч. 2. С. 104–119; Отд. оттиск: Сергиев Посад, 1912.

27. Епископ Трифон. Слово, сказанное воспитанницам церковно-учительской школы в г. Богословском Тульской губернии (в имении В. К. Саблера) 3 июня 1912 года // Прибавления к Церковным ведомостям. 1912. № 24. С. 982–984.

28. Епископ Трифон. Слово на отпевании старца Оптиной пустыни схимонаха Варсонофия 6 апреля 1913 года // Московские ведомости. 9 апреля 1913. № 82. С. 2; Тоже в кн.: Памяти оптинского старца схиархимандрита Варсонофия. Венок на могилу батюшки от его духовных чад и почитателей к 40-у дню его блаженной кончины († 1 апреля 1913 г.). М.: Издание Козельской Введенской Оптиной пустыни. 1913. [Статья помещена на с. 30–33]; Беседы старца Варсонофия Оптинского с духовными детьми. Воспоминания духовных детей о старце Варсонофии // Благовест (Москва-Рига). М., 1995. С. 179–181 (в сокращении); [журнал] Надежда. 1980. Вып. 6. С. 231–233.

29. Епископ Трифон. Пещное действо // Душеполезное чтение. 1913. Ч. 1. С. 473–494; Отд. изд.: Сергиев Посад: Св. Троицкая Сергиева лавра, 1913.

30. Епископ Трифон. Святитель Иоанн Златоуст, страдалец и друг страждущих. Сергиев Посад. 1913; 2-е изд.: М.: А. Д. Ступин, 1914. То же: Даниловский благовестник. 1992. № 2–3. Ч. II. С. 24–33.

31. Епископ Трифон. Речь о. протоиерею Е. П. Успенскому при его прощальном служении в Ново-Ваганьковском храме 23 марта 1914 г. // Московские церковные ведомости. 1914. № 14–15. С. 277–278.

32. Епископ Трифон. Христос воскресе! Слово, произнесенное 25 марта 1914 г. в Большом зале Епархиального дома (в пользу Московского отделения Попечительства императрицы Марии Александровны о слепых, на содержание бесплатной глазной лечебницы в Сергиевом Посаде). М., 1914.

33. Епископ Трифон. Речь на торжественном молебне на Красной площади по случаю объявления войны Германии 20 июля 1914 г. (В статье: Патриотизм русского народа) //Душеполезное чтение. 1914. Ч. 2. С. 491–492.

34. Епископ Трифон. Слово, сказанное 5 августа 1914 года в Успенском соборе (при встрече Императора Николая II, приехавшего в Москву по случаю объявления войны Германии) // Московские церковные ведомости. 1914. № 33. С. 626–627; Прибавления к Церковным ведомостям. 1914. № 33. С. 1453–1454.

35. Епископ Трифон. Памяти священника Д. С. Дмитриева //Исторический вестник. 1916. №3. С. 820–826.

36. Митрополит Трифон (Туркестанов). О Таинстве Покаяния. К 50-летию со времени кончины // Журнал Московской Патриархии. 1984. № 9. С. 41–42.

37. Митрополит Трифон (Туркестанов). После Причащения. К 50-летию со времени кончины // Журнал Московской Патриархии. 1984. № 12. С. 47–48.

38. Епископ Трифон. Слова, сказанные на Светлой седмице 1914 года // Вестник Николо-Перервинской обители. М., 1996, № 4. С. 1–3.

39. Митрополит Трифон (Туркестанов). Древнехристианские и оптинские старцы. М.: Мартис. 1997.

40. Митрополит Трифон (Туркестанов). Проповеди и молитвы. Материалы к жизнеописанию / сост. иером. Афиноген (Полесский). М.: Сретенский монастырь: Новая книга. Ковчег. 1999.

41. Митрополит Трифон (Туркестанов). Акафист благодарственный «Слава Богу за все». [М., 1996]; М.: Прав. Братство св. апостола Иоанна Богослова. 1999; СПб.: Сатис, 1999; 2000; Клин, 2003.

42. Проповеди митрополита Трифона (Туркестанова). Б. м. [1990-е гг.].

43. Митрополит Трифон (Туркестанов). Храм Божий – это земное Небо: Сб. писем, молитв, поучений и слов / сост. Г. Г. Гуличкина. М.: Сретенский монастырь, 2006. (Письма о духовной жизни). [ Предисл. свящ. Игоря Филяновского «Послушанием своим обязанный жить среди мира», ср. № 48 в литературе о митрополите Трифоне, добавлено лишь указание о приведенных в книге письмах (с. 60–62). Из нового: письма к архим. Оптиной пустыни Исаакию (Антимонову) (23. 03. 1893 – 18. 04. 1894: всего 7 писем (с. 65–73); письмо свящ. Иосифу Фуделю (22. И. 1891) о смерти К. Н. Леонтьева, при которой иером. Трифон присутствовал (с. 80–83); приводятся также письма К. Н. Леонтьеву и письма актерам, публикуемые и в нашей книге. Едва ли, впрочем, письма эти, не лишенные значения биографического, могут быть отнесены к разряду «писем о духовной жизни». Дальнейшие материалы книги, составленной Г. Г. Гуличкиной, почерпнуты из книги № 40].

1. Письма иеромонаха Трифона (Туркестанова Б. П.) Леонтьеву Константину Николаевичу, б. д. [1891 г. – годы учебы в МДА] [2 письма]. РГАЛИ, ф. 290, оп. 2, ед. хр. 60. 2 письма. 6 л.

2. Письма епископа Трифона к епископу Арсению (Стадницкому). 14 декабря 1898 г. 27 ноября 1904 г. [5 писем]. ГАРФ, ф. 550, oп. 1, ед. хр. 534. 015. 5 л.

3. Письма архиепископа Трифона Сумбатовой (урожд. Корф) Марии Николаевне. 9 января 1930 г. 13 апреля 1934 г. [15 писем и фото с подписью от 10 сентября 1929 г.]. Приложены: стихотворение епископа Трифона «Цветок от бедного сердца» и отрывок «Из моих воспоминаний» (машинопись). РГАЛИ, ф. 878, oп. 1, ед. хр. 3323. 24 л.

4. Письмо архиепископа Трифона Ленской (урожд. Корф) Лидии Николаевне. 19 апреля б/г. РГАЛИ, ф. 878, oп. 1, ед. хр. 3474. 1 л. и конверт.

5. Письмо епископа Трифона Гиацинтову Владимиру Егоровичу от 12 января 1922 г. РГАЛИ, ф. 2049, оп. 3, ед. хр. 500. 1 л.