I. Священник А. В. Гумилевский, организатор приходской благотворительности в Петербурге

Биографические сведения: происхождениѳ, ученье, образование. – Начальная служба. – Священство. – Пески. – Отношение к прихожанам. – Лучшие стремления 60-х годов. – Воскресные школы. – Будничные бесплатные школы. – Журнальная деятельность. – Крестовоздвиженская община. – Проект Кирилло-Мефодиевского братства. – Воскресная школа на Песках. – Песковские диакониссы. – Приходские кассы. – Христорождественское братство. – Перемещение в Нарву. – Возвращение в Петербург и последние годы жизни.

Священник Александр Васильевич Гумилевский родился 13 августа 1830 года в селе Рожествене, Царскосельского уезда, в 75 верстах от Петербурга. Его отец был в этом селе диаконом. Село Рожествено считалось в свое время приходом не из бедных; кроме того, рожественский отец диакон был человек практически разносторонний: хорошо понимал сельское хозяйство, шил сапоги, работал люстры из соломы. При таких данных жилось бы безбедно, если бы не гибельная страсть к хмельному, уносившая из дому всякий достаток и уложившая, сколько можно судить по рассказам прислуги, в могилу мать семейства, женщину трезвую, добрую, кроткую и рассудительную, много выстрадавшую на своем веку. Дети были в забросе. Босые, полуодетые, они возбуждали сострадание посторонних лиц и только чрез это получали возможность раздобывать по временам одежду или обувь. Одна девочка малолетка сгорела живой от неосторожная обращения с огнем у печки. В 1837 году умерла мать отца Александра, а через полгода умер и отец. Осталось трое круглых сирот – две девочки и мальчик. Они были взяты дядей – дьячком петербургской колтовской церкви, что на Петербургской стороне, Е. Соколовыми Сироты были пристроены: старшая сестра в демидовское заведение, а мальчик в Александро-Невское духовное училище; другая девочка умерла в ранние годы. По собственному признанию, высказанному уже в позднейшие годы, Гумилевский был в училище мальчиком неопрятным, нерадивым, ленивым. Ему не раз приходилось отведывать вкус розги, а через год, по малоуспешности, он подлежал увольнению из училища. Но тут в его жизни встретился добрый гений в лице дальнего родственника, эконома другого петербургского духовного училища – при Петропавловском соборе, священника Лебедева. Этому доброму батюшке удалось устроить перевод маленького ленивца в Петропавловское училище. Перевод оказался благотворным. Болезненный, чрезвычайно субтильный, мальчик Гумилевский стал учиться изо всех сил, и имел успех. Из училища Гумилевский перешел в семинарию. Побывавши однажды на каникулах у своей сестры в Выборге, бывшей замужем за диаконом, Гумилевский порешил было по окончании семинарского курса остаться священником в Финляндии и стал изучать финский язык. Но возраставшие с каждым годом успехи в учении, поставившие его первым при окончании семинарского курса, расширили его кругозор, открыв ему доступ в академию, куда он, после обычного экзамена, и поступил в 1851 году, не оставляя мысли о священстве. В академии Гумилевский пережил общее всем студентам лингвистическое увлечение, пытался изучать чуть ли не все европейские языки и основательно не изучил ни одного, кроме, кажется, немецкого. Окончил он академию в 1855 г., вместе с отцом Иоанном Кронштадтским, пробыл около года учителем словесности в Петербургской духовной семинарии, женился и поступил священником к Христорождественской церкви на Песках, в конце мая 1856 года.

Пески до сих пор носят своеобразный отпечаток, но ранее это был можно сказать совсем особый мирок в Петербурге. Местность Песков заселена была в половине прошлого столетия придворными мастеровыми, для которых были построены казармы, и называлась «Рожественские Слободы», по имени церкви во имя Рождества Христова, построенной тогда же, в 1752 или 1753 году. Церковь эта сначала была деревянная, а потом, в 1787 году, при Екатерине II, построена каменная, сохранившая свой внешний вид доныне. В конце прошлого столетия Рожественские Слободы окружены были еще незастроенным полем или выгоном и являли вид пригородного казенного селения, расположенного четвероугольником. Так как в Слободах запрещено было селиться лицам, не принадлежащим к «званию» придворных мастеровых, то заселение Песков шло медленно и обитатели их долго сохраняли свой особенный характера В тридцатых годах о Песках писали: «Хотя рождественская часть Петербурга превосходит другие его части пространством, но она менее населена, улицы ее худо вымощены, строения скудны и некрасивы; немногие из лучших фамилий живут здесь в своих домах, а обыкновенно низшее сословие народа, крестьяне, занимавшееся извозным промыслом и так называемой черной работой». Когда отец Александр поступил на Песковский приход, в последнем каменный дом был редким и недавним пришлецом, все были деревянные дома, и иные из них были так малы и стары, что к лицу были разве какой-либо деревне, а никак не столице. Это был провинциальный уголок в Петербурге, дышавший допотопной патриархальностью. Улицы были покрыты травой, по ним бродили утки и гуси. Мытная и летняя конная площади, на которых ныне красуются полицейский участок, сквер, больница и греческая церковь, в то время в дождливую пору представляли собой непролазные топи, и на мытной площади устраивался эшафот. Замкнутость песковского населении, под влиянием времени, несколько уменьшилась к половине нашего столетия, но в то же время песковские обыватели успели приобрести новый свой особенный колорит: мелкий чиновник, отставной военный не свыше обер-офицерского чина, проживавший на небольшую пенсию, мелкий помещик, выстроивший собственный домик, небогатый купец, постаравшийся обзавестись недвижимостью, ремесленники, вдовы-чиновницы, гадалки, свахи, сводни, ростовщики, торговцы в разнос, инвалиды, извозчики, чернорабочие, нищие всех категорий, – вот население Песков к тому времени, когда на Песковском приходе появился отец Александр Гумилевский. Губительные пожары 1859 и 1862 годов совершенно изменили внешность Песков, а с ней вместе и состав их населения.

С первого же времени своего священнического служения отец Александр явился пастырем доступным для всех без исключения своих прихожан и во всякое время дня и ночи, искренним их благожелателем, другом, помощником, наставником. Рассказывают, что по обязанности священника ему случалось ночью посещать бедных больных для напутствия в жизнь вечную. «А ходили ли вы за доктором?» – спрашивает отец Александр. И когда получался ответ, что не ходили, или ходили, да не застали доктора, он сам делался доктором: ставил горчичники, компрессы; иногда сам отправлялся за врачом; и все это делалось просто, «по братству» с бедняком. Бывали будто бы даже случаи, когда отец Александр, не нашедши в бедном углу горчицы, чтобы приготовить для больного нужные ему горчичники, отправлялся глубокою ночью будить мелочных торговцев и добивался, что те иногда отпускали ему требуемую им горчицу, но иногда и выпроваживали его со злостью и бранью за причиненное беспокойство. Братская благожелательность к прихожанам – духовным детям руководила всеми действиями отца Александра. Не в его натуре было прийти к больному со святыми дарами, приобщить и уйти, не сказавши слова утешения и ободрения, или отслужить над усопшим панихиду и удалиться, не расспросив с самым искренним участием об участи осиротевшего семейства и не давши дорогого в подобных случаях слова совета и утешения. Он, по рассказам, обладал особенной способностью утешить человека в горе и болезни и пробудить в нем спасительную искру надежды и отрады. Принимая близко к сердцу нужды своих духовных детей, отец Александр шел всюду и без зова, где требовалась такая или иная его помощь или присутствие. Песковские вертепы нищеты и разврата были ему очень хорошо знакомы. Он не раз, на свои и на пожертвованные в его распоряжение деньги, выкупал погибавших молодых девушек из притонов разврата от ненасытных и бесчеловечных их хозяек, и пристраивал их в исправительные приюты или прямо на надежные места; нередко спасал детей, которых готовили к профессиональному нищенству или еще к чему-либо худшему. По воспоминаниям одного своего приятеля, отец Александр посещал самые возмутительные вертепы в своем приходе и часто уводил оттуда за руку до времени растленного ребенка и тотчас же с неописанным жаром кидался на перевоспитание его и с упорнейшей неотступностью.

Но и такая деятельность, и сама по себе способная прославить достойного пастыря, не удовлетворяла вполне отца Александра. Ему хотелось всего себя отдать на службу человечеству и совершить нечто великое, быть строителем всеобщего человеческого счастья. То было начало шестидесятых годов, время, когда всю лучшую часть нашего общества охватило стремление, если не на деле, то по крайней мере в мысли, послужить на благо человечества и личные интересы отложить на задний план. Впоследствии явились, и очень скоро, разные увлечения, иногда очень печальные, но всегда непригодные для жизни общественного организма, расстраиваемой увлечениями, но в существе дела и в идее это стремление трудно заподозрить в чистоте и благородстве. Аристократы «шли в народ» и принимались за черную работу, а потом, досадуя, что они во всяком случае оставались единичными явлениями, или бросали свои скучные труды и возвращались к старому благополучно, или же пытались поднять народ против тех, которые с этим благополучием не хотели расстаться. Но это было уже впоследствии. А в начале все делалось с искренним увлечением. К этому времени относится возникновение в Петербурге первых воскресных и бесплатных школ.

Первые воскресные школы появились в Бельгии, Италии и Германии и имели исключительно религиозные задачи. Но впоследствии к закону Божию присоединилось преподавание чтения, письма и арифметики. В 1845 году в Соединенных Штатах Северной Америки считалось около 5,000 школ с 47,000 учащих и свыше 250,000 учащихся. Но классической страною воскресных школ была Англия, числившая в 1846 году свыше полутора миллионов учащихся, при полутора тысячах наставников. Были, в значительно меньшем числе, воскресные школы и в пределах Российской империи – в Остзейском крае и Польше (до 100 школ в 1860 году).

Из городов с русским населением первая мысль об открытии воскресных школ принадлежит, как и следовало ожидать, стоящему во главе нашей культуры – Петербургу, хотя осуществить эту мысль столице пришлось уже после других городов. Еще в 1858 году Петербургская ремесленная управа хлопотала об открытии в Петербурге воскресных классов для мужчин – ремесленников, на что давала и необходимые средства; но проект этих классов, встреченный сочувственно, не получил, однако, осуществления. Счастливее была дочь действительного статского советника Мария Шпилевская, которой в апреле 1859 года удалось открыть, с надлежащего разрешения, в небольшой своей квартире, в Измайловском полку, первую воскресную школу для девочек. Г-жа Шпилевская сама единолично обучала по воскресеньям собиравшихся у нее девочек чтению, письму, начальным правилам арифметики и рукоделию. Однако эта школа, оставаясь в уединении, не сделалась общественным достоянием. Иная участь была двух воскресных школ в Киеве, открытых студентами университета 11 и 25 октября 1859 года с разрешения тогдашнего попечителя киевского учебного округа, известного педагога Н. И. Пирогова, который настолько живо интересовался новыми школами, что иногда сам принимал участие в преподавании. О киевских школах заговорили в обществе и в газетах. По образцу киевских, скоро появились школы в Могилеве, Одессе, Чернигове, Харькове, Казани, Архангельске. Вслед за общественным почином явилось и распоряжение начальства. Министр внутренних дел Ланской, циркуляром на имя губернаторов от 22 марта 1860 года, рекомендовал вниманию начальников губерний воскресные школы, как существенно полезные для городских обществ и притом не вызывающие крупных издержек. Тогда, так сказать рикошетом, воскресные школы перешли и в Петербург. Граф Баранов, начавший в апреле 1860 года устраивать по воскресеньям в старых московских казармах, близ семеновского полка, в залах учебного фехтовально-гимнастического кадра Его Величества батальона, «упражнения для рабочих в гимнастике и умственном развитии» (последнее состояло в чтении для рабочих разных отрывков), преобразовал свое учреждение в воскресную школу. Рабочих собиралось в школу сразу же до 60 человек, учителями были четыре офицера, один чиновник, два студента университета и несколько унтер-офицеров. Школа графа Баранова с первых же дней обратила на себя внимание общества. Явилась мысль об учреждены других подобных школ, для чего при библиотеке Сенковского открыта была подписка.

Одновременно с возникновением воскресных школ, даже несколько ранее их, стали заводиться и будничные школы для бесплатного обучения народа. Начало бесплатному народному обучению в Петербург положили офицеры инженерной академии, обучавшие мальчиков у себя на дому. Потом барон М. О. Косинский, при содействии графини Е. Е. Ламберт и полковника артиллерии А. А. Философова, открыл 21 февраля 1859 года первую бесплатную школу, в старой офицерской улице, в доме Иванова, близ Таврического сада. Курс школы равнялся трем классам гимназий. Школа начала свое существование в тиши, и только после заметки в бельгийской газете «Le Nord» о школе заговорили и в Петербурге. Недолго спустя, по образцу Таврической, открыл бесплатную народную школу некто Струбинский, на Васильевском острове, при содействии студентов университета. Сама Таврическая школа также развивалась, произведши вторую Таврическую бесплатную школу, для девочек, которая была открыта 20 января 1860 года дамами высшего общества, княгиней С. Л. Шаховской, А. М. Веневитиновой и другими.

Отец Александр был сын своего времени, отрасль шестидесятых годов с их широкими мечтаниями, безграничным стремлением послужить для общего блага и наивной верой в свои силы, при полной неопытности относительно возможности практического осуществления своих мечтаний. В нем кипела постоянная жажда подвига, а в душу между тем вливалась холодной струей неудовлетворенность, потому что сам он придумать подвига не мог, и попытки к тому со стороны других лиц, всегда находившие в нем самый благодарный отклик и представлявшие собой практически пригодное упорное сеяние добра в жизни, являясь среди серой житейской обстановки, были далеки от грандиозности и величия мечты. С этой стороны отец Александр был известен и части петербургского общества, которая в то время, вообще говоря, враждебное по отношению к духовенству, не порывала с последним исконной благожелательной связи. Но, можно заметить, общий уровень тогдашнего петербургского духовенства, по всей вероятности, не был высок. По крайней мере, существует рассказ, что когда открыта была первая бесплатная школа, среди учредителей возникло недоумение, породившее курьезное пари, возможно ли отыскать в Петербурге священника, который бы согласился безмездно заняться в школе преподаванием закона Божия. Пари выиграла графиня Ламберт, нашедшая такого священника в виде законоучителя своих детей – отца Александра. Когда открылась при первой бесплатной школе вторая школа, для девочек, отец Александр и в ней взял уроки по закону Божию. Но так как одному человеку всего делать нельзя, не смотря и на искреннее желание, то отец Александр скоро передал уроки в мужской школе другому священнику, своему товарищу, отцу Георгию Полесскому, бывшему немного спустя законоучителем в Константиновском училище, а себе оставил лишь новую школу для девочек.

Когда стало известно среди петербургского общества о воскресной школе графа Баранова, отец Александр, вместе с другими некоторыми лицами, поспешил посетить ее. Посещение привело к разочарованию. «В этой школе учили все, кто хотел, и чему хотели: не учили только закону Божию», – было первое впечатление отца Александра. И он решил учредить иную воскресную школу, духовного характера. При содействии полковника Философова и известного педагога А. Д. Ушинского, его намерение осуществилось. Вторая в Петербурге воскресная школа была открыта в здании Владимирского уездного училища, с разрешения тогдашнего попечителя петербургского учебного округа, ныне министра народного просвещения графа И. Д. Делянова, 22 мая 1860 года, в троицын день. Молебен перед открытием занятий служил отец Александр; при открытии присутствовал И. Д. Делянов и несколько других высокопоставленных лиц. Преподавателями в школе записались 60 студентов духовной академии во главе с бакалавром А. И. Предтеченским, впоследствии известным профессором, основателем академического журнала «Церковный Вестник». Приветствуя студентов преподавателей в своей речи, отец Александр говорил: «До сих пор студенты наши жили вдали от темного народа, теперь им представляется возможность ознакомиться с характером духовной паствы прежде еще, чем они сделаются пастырями». Как переменчивы времена и как всесильно забвение! Тридцать лет спустя те же самые слова высказывались за новые в отношении к тем же студентам.

Вслед за Владимирской стали открываться и другие воскресные школы: Андреевская, Сампсоньевская, женская воскресная, помещавшаяся в здании 2-й гимназии. Но среди всех школ первенствовала Владимирская, числившая по спискам до 450 учеников и собиравшая каждый раз свыше трехсот. Отдавая главное внимание свое Владимирской школе, отец Александр выказывал, чем мог, свое содействие и другим воскресным школам. В газетах писали, что другие воскресные школы отцу Александру были обязаны тем, что имели законоучителей. Как это ни странно, но в то время настроенность петербургского духовенства была такова, что для бесплатного обучения не находилось законоучителей среди священников. Отец Александр, которому особенно больны были упреки в этом, делаемые обществом, когда очутился среди собрания священников на похоронах митрополита Григория, поспешил возбудить «больной» вопрос и успел расположить трех молодых пастырей к даровому преподаванию, – в их числе ныне здравствующего и уважаемого протоиерея Леонида Петрова; а потом, когда это число оказалось недостаточным при огромном числе учащихся, привлек к законоучительству студентов духовной академии. Он же, по предложению попечителя Петербургского учебного округа, дополнял и исправлял список книг духовного содержания, одобренных для воскресных школ, затем, по предложению епархиального начальства в 1861 году, составил правила для преподавания закона Божия и для наблюдения за обучением в воскресных школах Петербургской епархии.

Между тем воскресные школы быстро росли. К январю 1861 года в Петербурге их уже числилось 20, в том числе 7 содержались на средства ремесленной управы, а 13 – на частные пожертвования, на которые открыта была подписка при лучших книжных магазинах (Кожанчикова, Глазунова и др.) и которыми ведал особый «хозяйственный комитет» «совета петербургских бесплатных школ». Вслед за Петербургом быстро стала открывать воскресные школы и провинция. Для школ не было ни программ, ни правил. Педагогические приемы употреблялись соответственные последнему слову тогдашней науки, предметы преподавались сообразно взгляду распорядителей и так называемой «мере возможности». Во всех, кажется, школах, кроме сделавшихся общеобязательными закона Божия, чтения, письма и арифметики, преподавались еще начатки естествознания («для рассеяния в народе суеверий»), в некоторых рисование, правила сельскохозяйственные.

Годы возбуждения общественной мысли сказались и на судьбах духовной литературы: в 1860 году сразу появляется пять новых духовных журналов: в Киеве «Труды Киевской Духовной Академии» и «Руководство для сельских пастырей», в Москве «Православное Обозрение» и «Душеполезное Чтение», в Петербурге «Странник». Отец Александр, относившийся с таким живым участием к вопросам общественного просвещения, явился в числе первых сотрудников «Странника», в котором он, кроме одного рассказа из быта духовенства («Наставники»), поместил три проповеди и вел отдел «Заметки приходского священника», пока ему, «по независящим обстоятельствам», а вернее вследствие некоторой крайней вульгарности языка, не совсем уместной при трактовании духовных и церковных тем, не пришлось прекратить свое сотрудничество. Тогда он, с тремя другими лицами, предпринял собственное издание, «Дух Христианина», в котором на его долю выпало ведение двух отделов: «Современное обозрение» и «Епархиальный листок». Журнал, имевший успех в первый год своего существования, прекратился в 1865 году, после четырехлетней борьбы за существование, принесши четырем его собственникам убытку тысячи по две рублей.

Литературная деятельность отца Александра успеха не имела и не могла его иметь. По своему литературному облику отец Александр принадлежал к так называемому обличительному направлению, и притом принадлежал к людям логического, а не практического склада мыслей, которые постоянно твердят, что свои суждения они основывают на данных житейского опыта, но опыта такого ничуть не имеют и жизни не знают нисколько. Развивая какой-нибудь проект, он доходил до логического идеала, и как скоро этот идеал становился для него ясным,, он требовал немедленного его осуществления, предполагая, что все, как он сам, должны быть убеждены в его безусловной практической необходимости, и принимался расчищать весь накопленный жизнью слой, чтобы свой логически определенный, следовательно, не терпящий никакой прибавки, идеал водрузить на постаменте, который представлял бы собой tabula rasa. Понятно, что это была химера, потому что как не может быть абсолютно безвоздушного пространства, так не может быть и чистой жизни без примеси в большей или меньшей степени жизненных традиций. Эти жизненные традиции в конце концов всегда побеждают, складываясь для деятелей, подобных отцу Александру, не желающих с ними считаться, в те непреодолимые «независящие обстоятельства», на которые так любят жаловаться такие деятели.

В начале 1860 года отец Александр был приглашен быть духовным наставником только что еще тогда образовавшейся Крестовоздвиженской общины сестер милосердия. Августейшая основательница этой общины, великая княгиня Елена Павловна поручила отцу Александру нравственное воспитание сестер и допустила его к участию в совете общины и в распоряжении всеми ее делами. Это была должность вроде духовника в иезуитских коллегиумах. Отец Александр вел беседы с сестрами, в определенные часы и дни, беседы, которые писались, вел чередные беседы, интимного характера, посещал больницы, в которых сестры служили, и тому подобное. Ему было поручено составить устав общины, которая спешно была образована во время севастопольской войны, когда некогда было думать об уставах, и теперь существовала, не имея инструкции для своей деятельности. Отец Александр, по уставу, хотел воскресить в лице общины древнехристианское церковное учреждение диаконисс, в надежде, что религиозное стремление, ведущее тысячи женщин в монастыря, для непрестанной молитвы словесной и созерцательной, повернет этот поток в общины, для молитвы «деловой». Надежда эта не могла, конечно, быть оправданной в действительности, потому что искренних монашествующих в монастырь приводит именно жажда полного отрешения от мира, в борьбе с которым или в котором они устали, и надежда безмятежного душевного покоя. По проекту отца Александра, община сестер милосердия должна была явиться каким-то мирским монастырем: «Питать алчущих, напоять жаждущих, одевать неимущих, давать приют странным, служить больным, посещать заключенных в темницах, утешать скорбящих, воспитывать бедных детей, исправлять женщин, погрязших в пороках, и наставлять заблуждающихся в вере» (§ 2 устава). «Община имеет право повсюду учреждать на свои средства благотворительные заведения для призрения бедных, убогих, больных, открывать приюты для бедных детей, назначать своих членов для служения больным в общественных больницах и в частных домах, для посещения заключенных в арестантских, острогах, тюрьмах и крепостях, для ходатайства за невинно угнетенных, для исправления распутных женщин в домах соблазна и для обращения иноверцев к православной церкви» (§ 3). Множество обязанностей, налагаемых на общину, не обещало ручательства за удовлетворительное их исполнение. Но в дальнейшей части проект устава являлся уже вполне химеричным. Община, в ее внутреннем устройстве представлялась состоящей из испытуемых, послушниц, сестер и диаконисс, – во главе всего стоял «пресвитер диаконисс», получающий награду чрез каждое трехлетие и пенсию по истечении десятилетней службы, с «решительным голосом» и почти неограниченною властью; за ним стояли: мать-настоятельница, мать-наставница, мать-казначея, мать-хозяйка, диаконисса больных, диаконисса бедных и прочее и прочее. Самый дом диаконисс предполагался особого устройства, с картинами и надписями на черных досках золотыми славянскими литерами, вроде масонского храма. Когда этот проект впоследствии был пущен в ход, то не подвергся далее серьезному обсуждению, и только был рассмотрен какой-то женщиной, написавшей по пунктам свои дельные замечания, из которых приведем одно характерное, исчерпываемое восклицательным знаком: «§ 8: награда за каждое трехлетие священнику!» У тогдашних деятелей награда считалась делом пустым, а искание ее – постыдным.

Ведя в «Духе Христианина» обозрение, отец Александр часто касался вопросов о народном образовании. Рассматривая попытки духовенства по заведению народных школ и признавая эти попытки далеко еще не блестящими в их результатах, отец Александр поставил однажды вопрос: «Отчего бы не основать у нас какого-нибудь братства для поддержания народных школ?» Он в это время был занят вопросом о западнорусских церковных братствах, занимавших внимание тогдашней духовно-учебной среды петербургского общества. От слова до дела у отца Александра был только один шаг. Идея братства ему понравилась, и он, недолго думая, положил на ее осуществление свой рубль и предложил в журнале всем желающим сделать то же. «Братство для поддержания народных школ С.-Петербургской епархии, заводимых духовенством», встретило сочувствие; явились члены, жертвователи. Кто-то прислал братству 75 рублей, с тем, чтобы деньги эти были употреблены на вспомоществование недостаточным студентам петербургской духовной академии. Братство охотно исполнило поручение. Программа деятельности расширилась. Умер один бакалавр академии, друг отца Александра, усердный член предположенного братства, оставив совершенно бесприютную семью. Братство взяло на себя хлопоты по пособию этой семье. Это были предметы, принятые братством в круг своей деятельности. Но оно предлагало свое посредство и для других добрых целей: пересылало пожертвования в пользу женевской церкви, Александро-Невского дома призрения бедных духовного звания. Отец Александр уже написал проект «православная Кирилло-Мефодиевского братства», и поставил пред ним обширные цели: поддержание народных школ, заводимых духовенством по всей России, помощь недостаточным студентам духовной академии и семействам умерших духовных писателей, издание и распространение в народе религиозно-нравственных книг по дешевой цене, учреждение братских приютов для больных, престарелых и увечных.

Широкое участие отца Александра в просветительных и благотворительных учреждениях в столице, должно было естественно наводить его мысль на то, что на Песках, в его приходе, не было еще даже школы. И здесь школа была открыта, непосредственно самим отцом Александром, приходская-воскресная, 10 октября 1860 года, при помощи семинаристов, которых записалось в преподаватели 50 человек из высшего и среднего отделений (в то время еще не было образцовых школ при семинариях и педагогика не преподавалась), и при деятельном участии трех студентов академии, в их числе Михаила Ивановича Горчакова, ныне доктора канонического права и профессора университета. У всех стремления были возвышенные, искренние; на языке всегда были слова: «высокое призвание», «польза Церкви и Отечества».

Учреждение воскресной Рождественской школы как бы вернуло отца Александра приходу, который на короткое время был им как будто забыт из-за других, высших и более широких забот и целей. Школа всегда была перед глазами, и было необходимо вникать в малейшие мелочи. Требовались прежде всего постоянный средства. Первые пожертвования скоро иссякли. Отцу Александру приходилось тратить на школу свои средства. Но так как это долго продолжаться не могло, то он обратился с воззванием «ко всем, кому дорого истинное религиозно-нравственное и умственное образование народа», помочь Рождественской школе. Воззвание было подписано 27 ноября 1860 года. В отклик на воззвание, великая княгиня Елена Павловна прислала 50 рублей, девять других лиц пожертвовала 30 рублей. Кроме того, стали поступать пожертвования книгами, так как воззвание называло при школе и приходскую библиотеку, которая и была открыта в начале 1861 года.

Отец Александр настойчиво называл свою воскресную школу приходской, и имел на то свои особые соображения. «Название школы приходской, – писал он, – употреблено мной не без причины. Я хочу этим показать и доказать, что приходскому духовенству следует удержать в своих руках все народные воскресные школы». Последнее замечание имело полемический характер; оно направлено было против тех радетелей народного просвещения, которые примыкали к довольно заметному в шестидесятых годах течению, шедшему против веры, Церкви и даже государства. Еще в половине 1860 года в некоторых воскресных школах обнаружилось со стороны некоторых преподавателей стремление к пагубной пропаганде среди народа противоправительственных идей. Январский циркуляр попечителя Петербургского учебного округа в 1861 году уже предостерегал, что должно быть обращаемо особенное внимание на то, чтобы «учредители и распорядители воскресных школ были люда вполне благонадежные». А вскоре за этим следовавший циркуляр назначал к каждой воскресной школе священника, который сверх преподавания закона Божия наблюдал бы, вместе с непосредственным начальством школы и при его содействии, чтобы в школе не допускалось ничего противного правилам православной веры и началам нравственности. Это была высочайшая воля. Однако эти распоряжения не достигли цели, и злоупотребления в некоторых воскресных школах продолжались.

Наступил 1862 год, год петербургских непрерывных пожаров и брожения умов. 6 июня было объявлено распоряжение петербургского генерал-губернатора о закрытии народных читален вследствие замеченного в некоторых из них вредного направления, при котором читальни эти давали средства не столько для чтения, сколько для распространения между посещающими их лицами сочинений, имеющих целью произвести беспорядки и волнение в народе, а также безосновательных толков. На следующий день военный министр закрыл воскресные школы и другие училища, учрежденные при войсках для лиц, не принадлежащих к военному ведомству, по тем же причинам. Скоро в газетах появилась официозная статья министерства внутренних дел о воскресных школах. В ней говорилось, что воскресными школами воспользовались люди, одна часть которых, по-видимому, не понимая сущности принятых на себя обязанностей, увлекалась тщеславным призраком их исполнения, или несбыточными мечтами юношества, а другая часть, более отчетливо предопределявшая цель своих действий, находила в воскресных школах удобное средство для безнаказанного распространения в народе, вместо полезных знаний, зловредного учения социализма и безверия. На другой день после этой статьи было опубликовано высочайше утвержденное мнение совета министров о немедленном пересмотре правил о воскресных школах и о закрытии впредь до преобразования всех воскресных школ и читален. Во исполнение этого высочайшая повеления отец Александр закрыл свои две воскресные школы – Владимирскую и Рождественскую – 17 июня. Справедливость требует добавить, что к этому времени школы эти были далеко уже не в том блестящем состоянии, в каком они явились в первые месяцы по открытии их.

Судьбе угодно было, чтобы все широкие начинания отца Александра не увенчивались успехом. Воскресные школы приходили в упадок, замеченный и газетами, и наконец были закрыты. Журнал, имевший вначале успех, падал с каждым месяцем, не вызвав к себе симпатий общества. Проект перерождения сестер милосердия в общину диаконисс потерпел фиаско. Скоро отцу Александру пришлось распроститься и с должностью духовного наставника Крестовоздвиженской общины.

Слишком увлекающийся, не имевший времени прислушиваться к голосу рассудка, удерживающему быстрые стремления горячего ума, отец Александр с самого начала стал в отношении к сестрам общины в ненормальные отношения. Возбужденный своим проектом о диакониссах, поощряемый милостивым вниманием августейшей учредительницы общины, отец Александр вообразил себя вершителем судеб общины и сразу стал на ложную дорогу. Сам не являя собою безусловного последователя своей проповеди, он от сестер в своих беседах стал требовать осуществления недостижимого идеала бескорыстия и самоотвержения, намереваясь превратить всеми уважаемый благородный труд сестер в образец подвижничества, чрезвычайно редкий даже в первые времена христианства. В горячей проповеди, увлекательной на первый взгляд, стала чувствоваться фальшь нравственная. Кроме того, отец Александр нашел себе сильного противника в лице врача общины доктора Тарасова, смотревшего на дело сестер, как на гражданскую их службу, а не как на пример подвижничества, как на дело долга, а не обета. В общине зародились партии, возникло разделение. Отец Александр, почувствовав, что почва колеблется под его ногам, обратился к самому опасному оружию – обличению, причем, конечно, сам он являлся в своих речах невинным мучеником. В отношении к сестрам стала в проповедях проскальзывать такие выражения, как «мелочные взгляды», «пустые пересуды», «жалкое недовольство словом правды», «глухая злоба»... Старые сестры перестали посещать беседы отца Александра. А затем, когда отец Александр позволил себе однажды отозваться об общине не вполне осторожно в печати и завел у себя в приходе диаконисс, случилось то, что когда он однажды, в начале мая 1862 года, явился на беседу в общину, то застал на своем месте уже другое лицо, говорившее беседу. Великая княгиня, выдавшая отцу Александру в первый год его бесед 300 рублей на дачу и во второй 600, прислала ему теперь чрез князя Одоевского драгоценную трость в подарок и благодарность за исполненное поручения по устроению общины, которая, по выражению письма, к тому времени достигла уже надлежащего устройства и, следовательно, в устроителе не нуждалась.

И воскресные школы были закрыты, и журнал прекратил свое существование, и с общиной отцу Александру пришлось расстаться уже сравнительно позднее, но и раньше еще начинали чувствоваться веяния, предвещавшие неудачу в этих его начинаниях и невольно вносившие некоторый холод в отношениях к ним отца Александра. Горячее его сердце между тем искало благоприятной, благодарной почвы. Может быть, не вполне сознанный, но твердый, душевный процесс, а может быть и счастливый случай, представили отцу Александру обстоятельства благоприятные.

28 марта 1861 года, утром, отца Александра пригласили приобщить одного бедного больного старика. Войдя в жалкий угол, где, по адресу, должен был находиться больной, отец Александр увидел только одну старуху, как оказалось хозяйку этого угла, занимавшуюся нищенством. На вопрос, здесь ли больной, старуха указала на полуаршинное пространство между печью и стеной. Это было помещение старика, за которое он платил по 50 копеек в месяц. Не имея возможности пролезть к старику со святыми дарами, отец Александр попросил старуху вынести больного из его помещения. Больной оказался девятидесятилетним старцем Дементием, служившим еще в ополчении 1812 года; он жил у старухи уже давно, прежде сам собирал подаяние, а когда силы ему изменили, его кормила, чем могла, его хозяйка, сама нищая.

Картина нищенства была ужасная. Выдавши старику несколько монет, отец Александр с тяжелым чувством отправился в церковь (была крестопоклонная неделя) к службе. Все время, пока отправлялись часы, отец Александр думал о Дементии. А когда часы окончились, он вышел к народу и объявил о том, что так сильно на него повлияло в это утро, прося о пожертвованиях, в пользу больного старика. Собрано было около девяти рублей. Потом пожертвования продолжались и были доставляемы отцу Александру на дом. Занятый в это время мыслью о диакониссах, он и в своей речи более всего останавливался на этом виде древнего христианского милосердия. И когда вернулся домой, к нему явилась старуха-вдова Прасковья Краюхина, «жившая трудовой копейкой», и заявила, что она желает послужить Дементию по образу древних диаконисс. Отец Александр встретил ее заявление с воодушевлением. Он тотчас же увидел в ней свою идеальную диакониссу, прочитал ей 25 главу евангелия от Матфея, благословил на подвиг, и простая дотоле женщина, снабженная теперь, хотя и без надлежащего разрешения, почтенным чином, стала героем прихода, переходя от одного больного к другому и получая подаяние в пользу своих клиентов. Отец Александр торжествовал. Великой княгине Елене Павловне, бывшей за границей, он писал тогда: «Пастырское слово о любви христианской, соединенное с властью церковного учителя и решителя совести пасомых, согрело сердца некоторых из прихожан любовью к страдальцам и произвело, при указании опыта, первую служительницу христианского милосердия в религиозно-народном русском духе. Одетая в полумонашеское, полумирское; платье, в черном платке, накинутом по русскому обычаю на голову, проникнутая полумонашеским, полумирским направлением, одна».., и так далее. К сестре Параскеве «скоро присоединилась сестра» София. Блестящее положение сестер вначале, к лету изменилось в такое положение, которое отцом Александром было охарактеризовано словами «перебивались кое как». К зиме же средства сестер, собранные по весеннему воззванию отца Александра, окончательно прекратились. Тогда отец Александр, предполагая, что неуспех сестер- диаконисс зависит от того, что их дело не оформлено по надлежащему, порешил учредить «приходскую общину служительниц христианского милосердия, по примеру диаконисс древней православной Церкви» со взносом по 10 рублей. Первое воззвание отца Александра о пожертвованиях, рукописное, не имело успеха. Тогда он обратился с печатным воззванием, в журнале «Дух христианина», и на следующий же день получил от г-на Бурмакина 100 рублей, а затем, в продолжение двух с небольшим недель, собралось еще пожертвований до 60 рублей. Но затем пожертвования прекратились.

Живой отклик на предприятия отца Александра и затем постепенное охлаждение, выражавшееся в прекращении потока пожертвований, зависели, может быть, отчасти и оттого, что отец Александр так сказать кипел различными начинаниями, и его разные предприятия вырастали как грибы. При одной уже его приходской церкви существовали: воскресная школа, диакониссы, приют, библиотека, заведенная при школе, наконец, приходский хор певчих, организованный сначала из учеников воскресной школы, и первую обедню пропевший в полном составе в своей церкви 5 марта, в воскресенье, в день обнародования незабвенного манифеста 19 февраля. Этот хор так пришелся по сердцу прихожанам, что во второй год своего существования сумел почти совсем окупить себя, заработав при требах свыше тысячи четырехсот рублей.

Проникнутый идеей христианской любви, отец Александр принимал близко к сердцу бедственную участь неимущих, хорошо ему знакомую по должности приходского пастыря. И когда он познакомился с идеей прихода, как особой единицы в ряду общественных форм, он задумал дать приходу такое устройство, при котором вопрос о бедных перестал бы быть больным вопросом. В мартовской книжке «Духа Христианина» за 1862 год он проектировал учредить в каждом приходе приходскую кассу для бедных. Средства кассы должны слагаться из определенных и обязательных налогов на имущих прихожан, но могут быть пополняемы, конечно, и пожертвованиями. Касса устраивает приходскую богадельню, приходский приют для нищих детей, приходскую больницу, духовно-нравственную библиотеку для бедных, воскресную школу. Все эти учреждения удобно могут быть помещены в одном здании, недалеко от приходской церкви. От прихода выбираются три попечителя, которые, вместе с приходским священником, составляют совет, управляющий делами кассы. В указании бедных совету помогают сами прихожане; исполнительная часть в приюте, больнице и в помощи бедным возлагается на диаконисс.

Но затем отец Александр мысль о кассе заменил счастливою мыслью о приходском благотворительном братстве. Мысль эта ждала своего осуществления. Отец Александр составил «Житие преподобного Алексея, человека Божия», и в «нравственном приложении», которое он нашел нужным присоединить к житию, он провел мысль о приходских благотворительных братствах. Тема для разработки вопроса о нищете и помощи бедным в житии давалась богатая. Прихожанин Бурмакин издал житие на свой счет, а выручка от продажи книжек (по три копейки) собрала отцу Александру небольшую сумму на открытие приюта предположенного братства. Но приступить к открытию приюта с небольшой собранною суммой было немыслимо.

Вечером 3 апреля 1863 года, в пасхальную неделю, отец Александр зашел с обычною пасхальною молитвой к своему прихожанину Е. М. Скворцову, и остался у него до полуночи. Предметом беседы была благотворительность. И когда отец Александр в двенадцатом часу ночи покинул гостеприимный дом Скворцова, у него было в кармане целых 200 рублей на открытие приходского приюта. Деньги были даны Скворцовым. Сумма, по тогдашним обстоятельствам, была немалая. Проходя, по дороге домой, мимо дома Перелогова, в котором сдавались тогда квартиры, отец Александр встретил самого хозяина, возвращавшаяся домой, и, не медля ни минуты, тотчас же осмотрел помещение и нашел квартиру для будущая приюта, насельники которого давно уже были у отца Александра на примете. Назавтра он съездил за благословением к митрополиту, а через три дня, в Фомино воскресенье 7 апреля, открыл уже приют, после молебна, обедом для нищих – желание жертвователя Скворцова, устраивавшего такие обеды на свой счет. Через неделю в приюте началось и ученье. Приют не представлял собою определенной физиономии благотворительного учреждения: среди поместившихся в нем лиц были и старики, нуждавшиеся только в покое и пище, в ожидании перехода в вечность, и дети, жизнь которых была еще впереди и для которых и было открыто ученье.

Был составлен устав братства, рассмотрен консисторией, утвержден митрополитом, но застрял в министерстве внутренних дел надолго. Дело делалось и без устава. В приюте, и при приюте, кроме собственно приюта для детей и стариков, были устроены больница, богадельня, классы рукоделия, обеды для нищих, братский хор, религиозно-нравственная библиотека и братская община сестер, служивших братству по примеру древних диаконисс; словом, в братстве объединились все прежние начинания отца Александра. Для отца Александра, державшего приют на своих плечах, потянулась нескончаемая вереница разнообразных хлопот и забот, доставивших ему не одну бессонную ночь. В братской больнице было пять кроватей для больных, но помещалось, по требованию обстоятельству по временам гораздо больше. В богадельне пять престарелых женщин на полном содержании от братства. В приюте нищие получали бесплатную квартиру, но пищу добывали сами, прося подаяния в церкви, и имели сравнительно недурной свой стол, с кофеем и водкой. Это последнее отделение было буйное, и отцу Александру нередко приходилось являться в нем не только примирителем, но и усмирителем. В приюте для детей было до 60 душ, учившихся грамоте, коробочному ремеслу, переплетному искусству, шитью. Даровые обеды собирали ежедневно от 60 до 70 человек; за этими обедами прислуживали иногда и сам отец Александр, и его супруга, и, как это ни странно, возбуждали в отношении к себе насмешки даже духовенства, злословившего, будто отец Александр открыл в своем приходе харчевню, в которой его жена угощает всякую уличную дрянь. И, если угодно, в этом добром деле проявилось и чудо: пшеничная мука, пожертвованная на пироги для нищих в один из первых обедов, никогда не истощалась. Приходский хор сформировался сравнительно недурно, и уже во второй год своего существования, как уже было сказано, сумел почти окупить свое содержание, заработав свыше тысячи четырехсот рублей. Библиотека вошла в ведение братства с 720 томами, на следующий год имела их уже 1,106; к сожалению, библиотека не сделалась популярной в приходе, и ей пользовались только приютские насельники. Состоявшие при братстве сестры, в первый год 12, во второй – 7, трудились успешно, являясь исполнительной силой в приютских делах: обучали девочек, вели хозяйство, кухню, ходили за больными. Сослуживец отца Александра, священник Маслов, в своей речи во вторую братскую годовщину, так отозвался о деятельности отца Александра по братству: в течение двух лет он ежедневно прокармливал от 60 до 70 человек, не имевших куска хлеба, а в некоторые дни и до 100; от 50 до 60 нищих, преимущественно малолетних, он сверх того с головы до ног одевал; от 50 до 60 нищих он снабжал кроме того квартирой, и из этого числа только незначительная часть не пользовалась отоплением, освещением и столом; до 70 больных перебывало в его больнице на излечении, умерших в ней он же и хоронил; до 30 малолетних нищих он подготовил к честному труду и до 150 детей ознакомил с грамотой». Цифровой успех братства за первые два года выразился в 12,304 рублях прихода и 11,350 рублях расхода, не считая вещественных пожертвований, которых было на сумму до 4,000 рублей.

Отцу Александру не пришлось видеть зрелые плоды своих трудов. 4 апреля 1866 года, спеша в церковь отслужить молебен но случаю спасения жизни императора Александра Николаевича от руки Каракозова, он повстречал одного придворного служителя, который сообщил ему, что злодей, покушавшийся на жизнь государя, помещик. Перед молебном, под свежим впечатлением, в одушевленной речи отец Александр употребил некоторые резкие выражения в отношении привилегированного класса, и так как то было время смуты, то его поступок был признан опасным для общественного спокойствия, пошли доносы, назначено было следствие, и в конце концов дело разрешилось тем, что отец Александр был перемещен в Нарву, к Преображенскому собору. Ему тяжело было расставаться со своим дорогим созданием – братством, и он оставил было за собою и председательство в братстве, и руководство братскими делами, но, впрочем, скоро был уволен консисторией от обязанностей председателя, а затем время, лучший врач, наложило целебный покров на свежую рану и обратило мысль к другим, местным нуждам. За завтраком, в юбилейный день Карамзина, по предложению отца Александра учреждена была на собранные пожертвования стипендия имени историка в Нарвском приюте, а затем, по его главным образом инициативе и благодаря его стараниям, основано было при Преображенском соборе и благотворительное братство. В Меррекюле, куда он ездил летом на дачу, он устроил на собранные пожертвования небольшую церковь.

По для Нарвы отец Александр не успел сделать многого, потому что хотя ему и пришлось прожать в ней около года, душа его все это время витала в Петербурге. Он не раз пытался устроить свое возвращение в него, но получал в ответ: других учил терпению, потерпи и сам. Но в нем терпения было немного, и его состояние духа во все это время было таково, что давало повод посторонним лицам предполагать, что он близок к отчаянию. Наконец, его чаяния сбылись. В марте 1867 года государь повелел чрез обер-прокурора св. синода возвратить отца Александра в Петербурга и определить его на первую вакансию, какая будет соответствовать его образованию. Песковские прихожане ходатайствовали о возвращении отца Александра к ним на приход, но ходатайство это не было уважено. Отец Александр в октябре был назначен к церкви Обуховской женской больницы, на одно из самых бездоходных мест в столице. Редкий деятель, возвращающийся на поле деятельности, с которого был удален, бывает счастлив встретить прежние благоприятные условия. Хотя отец Александр, по возвращении в Петербургу встречен был и доверием духовенства, избравшего его в члены правления духовного училища, и любовью своей прежней паствы, проложившей торную тропинку с Песков к его скромной церкви, он не переставал томиться, сознавая, что «того, что было», не вернуть, на сцену жизни выступили новые деятели, не оставившие вакантным оставленное им место, – и томился уже по Нарве. Впрочем, томиться долго не приходилось. Истощенная борьбой, жизнь угасала. В 37 лет отец Александр, блондин, был уже седой, изборожденный морщинами старец. За несколько месяцев до кончины, его вечно мятущийся дух, казалось, начинал успокаиваться, предоставив другим исполнение общественных обязанностей, и за собой оставив лишь обязанности пастырские. При исполнении пастырских обязанностей, он и сложил свою жизнь, получив заражение тифом в больнице, от получасовой беседы с умиравшей бедною девушкой, которую он напутствовал в вечную жизнь.

Умер отец Александр 20 мая 1869 года. Смерть его примирила с его памятью и тех, которые вели с ним при жизни борьбу, воскресила в памяти забытые заслуги, начинания, идеи. Похороны вышли небывало торжественными. Народу собралось тысячи, священников на отпеваний было более ста, в их числе и приезжие из Нарвы и других мест; отпевание совершал преосвященный Павел, тогда викарий С.-Петербургский, а впоследствии экзарх Грузии и архиепископ Казанский; «последнее целование» вызвало целые потоки слез; гроб до могилы несли на руках. Когда тело опущено было в могилу, прощальный ему привет послали в теплых речах его соработники по просвещению общества – протоиерей Заркевич и священник М. И. Горчаков. Отец Александр похоронен на Смоленском кладбище, на его могиле членами основанного им братства поставлен мраморный памятник. Нынешний редактор «Петербургского Листка» Н. А. Скроботов написал об отце Александре большую и обстоятельную, хотя и несколько пристрастную в отношении к петербургскому духовенству книгу, изданную Александром Соколовым в 1871 году, под названием: «Приходский священник А. В. Гумилевский». Книга эта послужила главным источником и для нашего очерка.

Сам отец Александр писал о себе в сентябре 1861 года одному лицу, бывшему за границей:«Знаю, что я сам грешник; знаю, что во мне самом много недостатков. Но вместе с тем чувствую в себе какую-то внутреннюю силу, которая побуждает меня с сочувствием спешить навстречу всякому доброму начинанию и быть строгим разрушителем препятствий, какие ставят на пути злые, недобрые люди. Что это такое, я сам не постигаю, но вижу только, что эта сила влечет всегда меня к добру, а не к злу. Вижу, что всякое дело мое, хоть после тяжелой иногда борьбы, достигает цели. Это меня поддерживает, ободряет, укрепляет в жизни так, что чем дольше я иду, тем меньше чувствую в себе слабости. Правда, иногда я ослабеваю, но в эти минуты естественного ослабления всегда какой-нибудь светлый луч надежды блестит для меня, и я снова в путь, в дело, в жизнь... Другие удивляются множеству моих занятий и укоряют меня тем, что я ночи простаиваю с пером в руках у этажерки, что я не берегу своего здоровья, что я не жалею жены, которая в нашем звании должна бедствовать после моей смерти; а я, напротив, удивляюсь другим священниками отчего они мало делают... Мне кажется, что мое дело, какое бы оно ни было, совершаемое с мыслию о Христе, есть та же молитва, но только молитва, если можно так выразиться, деловая»...

Отец Александр был один в поле воин. В своей записке митрополиту Исидору о законоучительстве в воскресных школах он писал горькую, но тем не менее справедливую истину: «Нехудо бы для большого оживления у нас законоучительства объявить священникам, что свои труды бесплатного законоучительства в воскресных школах они могут вносить в клировые ведомости и что эти труды будут приняты во внимание епархиальным начальством. Как ни совестно говорить об этом, а горький опыт убеждает меня, что без такого обещания трудно будет заохотить многих священников к этому делу». В другой раз он писал одному лицу в частном письме: «Я житейский мученик, и мучусь тем более, что не вижу себе сочувственной помощи от моих собратий».

Это правда, что отец Александр часто в своих начинаниях не находил себе сочувствия и помощи; но часто, а не всегда. И затем это зависело не только от недостаточной отзывчивости той среды, на которую жаловался он, но в значительной степени и от свойства начинаний отца Александра, который, во всяком случае, был человек идеи, а не практики, мысли, а не жизни, начинаний, а не осуществлений.