Ртищев, Михаил Алексеевич

Ртищев, Михаил Алексеевич, окольничий; род. в последней четверти XVI века, ум. в конце 1677 года; был сыном убитого на поле брани Алексея Давыдовича Ртищева и происходил из рода Лихвинских, а ранее Медынских помещиков, предок коих, выезжий из Золотой Орды Аслан-Челеби-мурза, был около 1389 г. Великим Князем Дмитрием Иоанновичем Донским пожалован, очевидно в кормление, городом Кременеском. Михаил Алексеевич имел старшего брата Осипа и сестру Пелагею, которая вышла замуж за Матвея Елизаровича Хитрово и была матерью впоследствии знаменитого боярина и оружейничего Богдана-Иова Матвеевича Хитрово. Осип Ртищев при царе Василии Шуйском служил по Лихвину с окладом в 600 четвертей. В сентябре 1608 г., когда множество городов уже присягнуло второму Самозванцу, и он стоял под самою Москвою в селе, от которого получил прозвище Тушинского вора, а Сапега, поразив Московское войско под предводительством царского брата, князя Ивана Шуйского, шел на Троицкий монастырь, и Царь Василий решил выдержать в Москве осаду, братья Ртищевы приняли участие в ней, вытерпели много страданий и в марте 1610 г. имели радость видеть «польских и литовских людей и русских воров» отходящими от Москвы.

Через несколько месяцев Осип Ртищев получил в награду 120 четвертей из Лихвинского своего поместья в вотчину, а по свержении Шуйского, 17-го июля, принял участие в Земском Ополчении под начальством боярина и воеводы князя Д. Т. Трубецкого. В войне с Поляками нашел старший из братьев Ртищевых и смерть свою, годовщину коей потомки его поминали 24-го июля; погиб он, надо думать, и «Королевичев приход» 1618 г., под Можайском. Михаилу же Алексеевичу Ртищеву выпал жребий попасть к полякам в плен, не очень, впрочем, продолжительный, так как в 1614 г. он уже был в рядах войска, пытавшегося вернуть взятый поляками за три года перед тем Смоленск. Затем сражался он с литовцами под Орлом, под предводительством знаменитого князя Пожарского, в 1615 г., и под Ельцом и Калугою в 1617 году. Награжден был он за все это пожалованием ему, по грамоте Царя Михаила 1615 года, вотчины в 70 четвертей из Лихвинского его поместья, а затем – званием жильца. В 1622-м же году, по жалованной грамоте 31-го января, он получил в том же уезде вышеупомянутую вотчину покойного своего брата.

После заключенного в декабре 1618 г., на 14½ лет, Деулинского перемирия с Польшею и Литвою он получил возможность вернуться в родной уезд и заняться хозяйством в своих небольших и лишь медленно прираставших поместьях и вотчинах. Местом жительства служило ему село Покровское, находившееся в пяти верстах от Покровского же Доброго монастыря, чрезвычайно пострадавшего в смутное время, как и весь окрестный край, выжженный и разграбленный Черкасами и шайками Лисовского. Заботы по восстановлению хозяйства делила с Михаилом Алексеевичем ставшая около этого времени его женою Ульяна Потемкина. Род, из коего она происходила, отличался от большинства современных ему русских служилых людей свою образованностью; очень выделялся ею брат Ульяны Семен (впоследствии в иночестве Спиридон) Потемкин, учености которого, свойственной многим его однородцам, выдающееся благочестие придало богословское направление. Набожность была также чертою, общею М. А. Ртищеву и его жене. Не удивительно поэтому, что в описании их сельской церкви, составленном в 1625–1627 годах, читается: «а церковь и в церкви образы, и свечи, и книги, и ризы, и сосуды, и колокола, и все церковное строение – помещиково». К той же церкви были даны из поместной земли Ртищева луг по речке Сваботи, да 10 четвертей земли, на которых жил полный причт. Прослужив годы перемирия в выборе Лихвинского дворянства, Ртищев уже 27-го февраля 1632 г. показывал, быв вызван в Москву и явившись в Разрядный Приказ, что поместья за ним в Алексинском уезде 130 четвертей, да в Лихвинском 160, кроме 178 четвертей вотчин; что дворов крестьянских и бобыльских за ним 18, и что на государевой службе он будет на коне с пищалью, да за ним будут один человек на коне с пищалью, а другой – в обозе. Показание это потребовалось от него ввиду начинавшихся приготовлений к походу против Польши; участвовать в нем Михаил Алексеевич был призван в должности головы. Пришлось ему выдержать несчастную осаду под Смоленском, которая окончилась 19-го февраля 1634 года сдачею боярина Шеина и окольничего Измайлова на милость Владислава. С разрешения последнего, потянулись жалкие остатки Русского войска к Москве, где вышеназванных вождей ожидала смерть, пощадившая их в боях; после казни их, по обвинению в измене, многие другие воеводы и второстепенные чины были сосланы, но служба Ртищева не дала повода к подозрениям и была достойно награждена прибавкою ему за рану и за ратные подвиги денежного и поместного оклада. Вслед за тем оценка его заслуг выразилась в предоставлении ему подходящего назначения. Потерпев неудачу на окраине западной, правительство обратило внимание на восточную и южную и стало укреплять их и увеличивать назначенные для их защиты силы, опасаясь попыток беспокойных соседей воспользоваться годиною слабости государства, только что потерявшего десятки тысяч ратных людей. Осенью 1635 года были посланы многие дворяне «разных засек досматривать, и делать им же», а в соответствующих городах были сосредоточены отряды воинских людей. Между прочим, в Темников, значительный Мордовский город, где, по счету Разряда, было Мордвы 1120 дворов, назначен был воеводою M. А. Ртищев, под начальством коего здесь находились служилые мурзы и рядовые Татары, Черкасы и посадские люди. Из Москвы, через посредство полковых и городовых воевод и засечных голов, зорко следил за каждым движением грозивших нападением инородцев – крымских татар, нагайцев, калмыков – Приказ Казанского Дворца, напряженная бдительность коего раскрывается, между прочим, в трех любопытных указах его M. А. Ртищеву, сохранившихся в числе многих сотен бумаг рода Ртищевых в семейном архиве их потомков Кашкиных.

Два года жизни Михаила Алексеевича в Темникове были полны постоянных забот, связанных с ожиданием врагов; по истечении же этого, обычно предельного срока воеводств он был отозван в Москву, откуда лишь изредка удавалось ему получить отпуск в Покровское, но где он не сразу выделился из толпы жильцов и уездных дворян: лишь в 1641 году был он пожалован в чин дворянина Московского, открывавший ему возможность видных назначений по службе, а сыновьям его, уже подраставшим, дававший право на начало службы прямо «по Московскому списку».

Следующие четыре года Ртищев провел на Москве, если не· считать почти ежегодных поездок его, по хозяйственным надобностям, в деревни и отпуска, взятого им в 1642 г., 6-го сентября, на Тулу, по делу о розыске по поводу убийства зятя Ртищева – Вельяминова, его крестьянами. Этот Вельяминов, Вонифатий Кузьмич, потомок знаменитых тысяцких, в 1629 году был взят к себе Патриархом Филаретом в стольники, а по смерти его был пожалован в дворяне Московские; на дочери Ртищева Анне Михайловне он женился всего за год до своей насильственной смерти, после коей она весь остаток жизни провела во вдовстве.

Около того же времени потерпел М. А. Ртищев еще более тяжкую утрату в лице своей жены. О добродетелях ее и о предсмертном наказе ее старшему ее сыну, Федору большому Михайловичу, сохранились известия в его знаменитом «Житии».

По вступлении на престол, 13-го июля 1645 года, Царя Алексея Михайловича, для новых дел потребовались и новые исполнители, которых молодой самодержец сумел найти и быстро, и, в большинстве случаев, удачно. В числе лиц, всего ранее приближенных им к себе, оказался и Михаил Алексеевич Ртищев. Он находился в Туле, в полку стольника и воеводы князя Якова Куденетовича Черкасского, посланного туда еще при Царе Михаиле на случай прихода Крымцев. При Ртищеве были и оба его сына, начинавшие полковую службу. В июле приезжавшим из Москвы князем А. Н. Трубецким были они приведены ко кресту на верную службу новому Царю, а 27-го августа князь Черкасский с товарищами получил грамоту, повелевавшую «Михаила Ртищева с детьми отпустить с государевы службы, с Тулы, к государю, к Москве», что и было исполнено в тот же день. Прибыв в Москву, Михаил Алексеевич 6-го сентября 1645 г. был пожалован стряпчим с ключом и немедленно приведен, в царской столовой, к присяге на эту должность. Стряпчие присягали, между прочим, «государю своему служити и прямити, и лиха никакого ему государю не мыслите, и в платке и в полотенце и во всякой стряпне коренья лихова самому не положити и мимо себя никому положити не велети, и его государева здоровья во всем оберегати». Предместник Ртищева – И. М. Аничков был в тот же день повышен в постельничие, и обряд объявления ему этого пожалования исполнял Михаил Алексеевич, начавший, таким образом, уже на склоне лет новую для нею службу – придворную. Как случился этот переворот в его судьбе, сохранившиеся источники не объясняют; был ли он почему-либо лично известен новому Царю, или кем-либо указан последнему, не известно; из родни же его находился в то время при дворе один лишь упомянутый выше племянник его Б. M. Хитрово, служивший тут уже двенадцать лет, все в той же невысокой должности стряпчего у крюка в комнате. Сменен он был в ней двоюродным братом своим Федором Большим Михайловичем Ртищевым одновременно с назначением отца последнего в непосредственные ему начальники – стряпчие с ключом.

Обязанности отца и сына Ртищевых сводились к заботе о царском платье, о постельных принадлежностях и о прочих предметах комнатного, спального и дорожного царского обихода, к наблюдению за изготовлением этих предметов в Государевой Мастерской Палате и т. п., причем все стряпчие были подчинены постельничему. Сколь ни ничтожны были эти должности по существу, они представлялись, тем не менее, весьма завидными вследствие постоянной близости лиц, занимавших их, к особе Царя. При нем ежедневно находились постельничий и означенные придворные стряпчие, будь то будничный день или день какого-либо торжества; так, например, 28-го сентября 1645 г., при венчании Алексея Михайловича на царство, М. А. Ртищев держал мису с золотыми, которыми осыпал Царя боярин Н. И. Романов. При царе находились они во время всех походов – как ратных, так и на богомолье или на охоту. С Царем делили они его развлечения, делили иногда и заботы. Став, благодаря этому, коротко знаком Царю, Михаил Алексеевич был высоко оценен им и принят в немногочисленный кружок ближайших к нему людей. Видно это, между прочим, из известного шуточного прошения Царя Алексея, в котором он бьет челом нескольким «бояром нашим, и окольничим, и кравчему с путем, и стряпчему с ключом», т. е. Ртищеву, приглашая их в подмосковное дворцовое село Озерецкое на медвежью охоту, и, напоминая разные их просьбы и свои милости каждому порознь, просить и их не отказать ему. Кроме подаренной Ртищеву лошади, упомянутой в этом «прошении», царское благоволение к нему выражалось в то время и иными пожалованиями. Конечно, ценил в нем Царь Алексей не способность только ведать «государеву стряпню»: иначе он, например, не послал бы его, в январе 1646 года, во Мценск к стоявшему тут во главе предназначенного против Крымцев войска князю А. H. Трубецкому с поручением – о здоровье спросить (что было Ртищеву выгодно, ибо пожалованные царским спросом о здоровье всегда, по обычаю, одаривали привозившего им эту государеву милость) и с повелением остаться при князе Трубецком «во дворянех»: ясно, что Царь Алексей рассчитывал при этом на пользу от боевой опытности Ртищева. Но на этот раз быть в сражениях ему не пришлось, ибо Татары, не дойдя до Мценска, были разбиты воеводами князьями Ф. А. Хилковым и С. Р. Пожарским и другими и поспешили вернуться восвояси, а Трубецкому с товарищами в том же январе было указано возвратиться на Москву.

В течение первого года придворной службы Ртищева положение его окрепло вполне, и уже в 1646 г., «сентября в 8 день, на Рожество Пречистые Богородицы, пожаловал государь в постельничие стряпчего с ключом Михаила Алексеевича Ртищева». По новой должности на него ложилось немало разных мелких хлопот, но их значение прекрасно выясняется текстом присяги, которую он должен был принесть. В «приписи постельничему» выдвинуты на первое место две обязанности: оберегание царского здоровья и сохранение в тайне, впредь до указа, «государских дум», которые, предполагалось, могли, так сказать неизбежно, быть известными постельничему, по особой его близости к царю. Требует от него эта «припись», главным образом, личной преданности государю, которого он должен старательно охранять; о хозяйственных же обязанностях его по отношению к «государевой казне», т. е., ко всем предметам домашней царской обстановки, упоминается на последнем месте, причем требуется лишь сохранение «казны», т. е., честность, а о разнообразных заботах, связанных хотя бы только с управлением Государевой Мастерской Палатой, даже вовсе не говорится. Заботы эти едва ли и тяготили Ртищева, ибо их делили с ним занявший место стряпчего с ключом сын его Федор большой и целый штат подчиненных, например, особый подьячий, впоследствии пожалованный дьяком, который, с чрезвычайной тщательностью, вел книги царскому платью. Лично на Михаила Алексеевича постоянно возлагались особые, самые разнообразные поручения. Через него производились иногда пожалования в чины; ему же обычно поручался разбор ссор, беспрестанно происходивших на «постельном крыльце» между проводившими там ежедневно долгие часы стольниками, стряпчими и иными чинами. Из Сибирского Приказа взносилась «в верх», в Государеву Мастерскую Палату, по именному царскому приказу, «казна соболиная», которою Царь жаловал своих приближенных; принимал соболей Ртищев или его дьяк. Жалуя других при посредстве Ртищева, Алексей Михайлович не забывал и его самого: так, 11-го февраля 1647 года сделаны были в подарок дочери Ртищева нарядные летник, шубка и каптур; в следующем месяце, на праздник Благовещения, Михаилу Алексеевичу была сказана новая милость пожалованием его сына Федора Меньшого из простых стряпчих в стольники.

Конец этого года ознаменовался встречею Царя Алексея у своих сестер с красавицею Марьею Ильинишною Милославской, вскоре избранной в царские невесты. В этом звании она, по обычаю, жила уже «в верху» – во дворце. В это время всевозможные заботы об ее обиходе, как-то покупка мыла индейского и грецкого, тафты червчатой и т. п., лежали на Ртищеве. Накануне свадьбы, 15-го января 1648 г., пожалованы были ему и сыну его Федору Большому, безденежно, два сорока соболей по сорок рублей, да два сорока соболей по тридцать рублей, чтобы они имели возможность теми соболями ударить челом Царю и новой Царице «на их государской радости». Пожалованы были для того же десять сороков соболей сестрам государевым, Царевнам Ирине, Анне и Татьяне, которым передавал соболей M. А. Ртищев. 16-го января, в торжественном обряде царской свадьбы, он находился «у мыльни», сын его Федор Большой был «у государева платья», а Федор Меньшой Михайлович был вторым из четырех стольников, которые «путь государю и государыне стлали от церкви к месту и от места к сеннику». Были на свадьбе, в числе дворян «сверстных», и Соковнины: Прокофий Федорович значится в свадебном разряде в конце списка дворян, шедших за государственными «санми» перед И. А. Милославским, а сын его Федор Прокофьевич Соковнин записан после Милославских в числе стольников-поезжан. Места, занятые ими при этом, являются несомненным подтверждением догадок И. Е. Забелина и некоторых других историков, указывающих на родство Соковниных с Царицею Мариею Ильинишною, хотя родословцами родство это доселе не разъяснено. Михаилу же Алексеевичу Ртищеву Прокофий Федорович Соковнин приходился, как можно заключить из некоторых, частью обнародованных, частью еще не изданных документов, двоюродным братом (по-видимому, матерью Соковнина была сестра Алексея Давыдовича Ртищева, носившая, кажется, имя Анны). Рождается вопрос: не участвовал ли М. А. Ртищев в доставлении Марье Милославской доступа к Царевнам, у которых впервые увидал ее Царь Алексей? Обращение его внимания на дочерей И. Д. Милославского приписывается Коллинсом боярину Борису Ивановичу Морозову, впоследствии женившемуся (26-го января 1646 г.) на Анне Ильинишне Милославской; но следует вспомнить, как близок был к Морозову племянник М. А. Ртищева и, следовательно, двоюродный племянник П. Ф. Соковнина – Богдан Хитрово. Есть, впрочем, и разноречие: Котошихин рассказывает, что Алексей Михайлович впервые увидал свою будущую жену в Успенском соборе и после того сам велел представить ее своим сестрам, но случайна ли была эта встреча в соборе? Как бы то ни было, в ряду назначений на многочисленные должности двора молодой Царицы виднейшие· места были отданы П. Ф. Соковнину и дочери Ртищева – А. М. Вельяминовой. 28-го января Соковнин (кстати сказать, и земляк Ртищева по Лихвинскому уезду, и товарищу его по осадному сидению при Шуйском, а в конце царствования первого Романова – по службе на Москве) был пожалован в царицыны дворецкие, т. е., и управляющие ее двором; в деловых сношениях его именовали потом даже «царицыным окольничим», то есть, чином не существовавшим; но в окольничие обыкновенные он действительно пожалован был – 17-го марта 1650 г., чему мог способствовать происшедший в 1649 году брак его дочери Федосьи с боярином Глебом Ивановичем Морозовым, братом знаменитого, а тогда уже павшего Бориса. Дочь М. А. Ртищева – Анна Вельяминова получила немедленно после царской свадьбы высокую должность царицыной кравчей, а уже 30-го марта того же 1648 г. заняла место второй царицыной боярыни «верховой» или «дворовой» и вскоре стала одним из влиятельнейших при дворе лиц; младший же брат ее, Федор меньшой, младший сын Прокофья Соковнина Алексей и несколько позже семилетний сын Вельяминовой Борис были назначены стольниками к Царице.

В октябре 1648 г. Михаил Алексеевич Ртищев был послан в Белгород к воеводам князю Никите Ивановичу Одоевскому и князьям Д. и С. Львовым и в Карпово-Сторожевье к воеводам В. П. Шереметеву да А. Плещееву – о здоровье их, от имени Царя, спросить и объявить им и всем подчиненным им служилым людям похвальное слово за устройство вала от Белгорода к Карпову. Нет сомнения, что за исполнение этого поручения Ртищев был, по обычаю, одарен воеводами [Моск. Арх. Мин. Юст., столпец Белгородского стола Разрядного Приказа 230, лл. 67–77.]. Ввиду изложенного вполне понятно, что положение М. А. Ртищева после свадьбы Царя стало еще прочнее. Усиление его сказалось, между прочим, в небывалом значении, приданном подведомой ему Мастерской Палате: она обратилась, с 1649 года, в особый Приказ для исполнения таких поручений молодого Царя, деятельного и настойчивого, которые он желал выделить из обычного течения приказных дел, желал видеть выполненными в особом порядке. Говоря словами проф. И. Я. Гурлянда, «нужны ли были Царю деньги на расходы, а какие – про то Царь ведает; желал ли Царь послать на тюремные дворы милостыню колодникам, назначал ли он раздачу бедным всяким людям, зимнего ради времени, на шубы – обо всем этом Царь приказывал Мастерской Палате, а та уже от себя посылала памяти в разные Приказы, требуя присылки денег «в верх». На подьячих Палаты возлагались самые разнообразные поручения – например, «выведывать прохладные цены мимо Большого Приходу» и т. п. Палата помещалась в самом дворце, а в походы сопровождала Алексея Михайловича в виде «Мастерского шатра». Невозможность брать с собою хотя бы лишь «шатры» или отделения решительно всех Приказов усугубляла потребность создать для личных, особых поручений Царя по всем ведомствам отдельный штат состоявших в его непосредственном распоряжении подьячих, из которого постепенно и выработался самостоятельный и знаменитый «Приказ Великого Государя Тайных Дел».

Бесцельно перечислять особые поручения, возлагавшиеся на главу Мастерской Палаты; их было тем больше, что он пользовался славой доброго человека, привлекавшей к нему обездоленных людей. В архиве его потомков сохранились акты вроде отписи от 30-го августа 1647 года, сообщающей, что к Ртищеву «била челом во двор» беглая от мужа жена сына боярского и т. п. Все существо его было проникнуто глубокою верою, настолько живою, что даже в летописи Троице-Сергиевой Лавры записано о чуде исцеления от жестокой, мучившей его два года болезни «чрева», совершившемся над Ртищевым, когда он сопровождал Царя, с 22-го мая 1650 года, в поход, чрез Троицу, в Углич, через помазание водою, захваченной с собою в Углич из незадолго пред тем открытого в Лавре чудодейственного источника; воды было взято с собой мало, Михаил Алексеевич посылал за новым запасом ее; помазавшись ею, он выздоровел вполне, но сперва опасался возврата болезни, а убедившись в окончательном исцелении, поспешил к Троице молить у преподобного Сергия прощения в неверии! Такая набожность сближала его с людьми церкви; короток был он в описываемые годы даже с человеком узким и жадным, хотя не лишенным и достоинств, с Патриархом Иосифом, от которого, между прочим, присланный однажды к нему от Царя спросить о здоровье, получил он в подарок художественный серебряный кубок и другие предметы.

Уже 6-го августа 1650 г. удостоился Ртищев нового пожалования – прямо в чин окольничего, что, по «неродословности» его, являлось отличием выдающимся. Об ней пришлось Михаилу Алексеевичу вспомнить в самый день своего пожалования: обряд объявления ему «чести окольничества» должен был совершить думный разрядный дьяк С. И. Заборовский, потомок древнего польского рода, служившего на Руси с княжения Василия Иоанновича, бывший до дьячества даже воеводою в Суздале; «и Семен Заборовский бил челом государю в отечестве на Михаила Ртищева», но потерпел полную неудачу: по указу Царя Алексея, явно преуменьшившего в пользу своего приближенного те данные, которые имел Семен Иванович на это местничество, ему было объявлено, что «мочно ему, Семену, быть с Михайловым внуком, не токмо с Михайлом», и за бесчестье последнего он был отведен в тюрьму. После этого более никто с Ртищевым не местничал.

В должности постельничего Михаил Алексеевич был сменен 11-го августа старшим сыном своим (замещенным 15-го августа в должности стряпчего с ключом двоюродным дядей своим Григорием Ивановичем Ртищевым) и освободился от хлопотливой придворной службы, менее соответствовавшей его годам и опытности, нежели новая его служба – думная. Но, кроме обязанности участвования в Думе боярской, на него вскоре была возложена еще одна, притом самостоятельная – управление Новою Четью. Так назывался Приказ, ведавший казенную продажу питей в кружечных дворах и дела о корчемниках, – очень важный по крупному доходу, который он собирал. Памятником Ртищевского управления им остался появившийся 15-го февраля 1652 г. весьма необходимый царский указ, определивший все стороны дела казенной продажи питей. Полезен был Ртищев в этом ведомстве, где постоянно царили злоупотребления, и по своей честности, доказываемой тем, что при высоких своих окладе и положении он, как видно из многих документов, остался человеком среднего достатка и притом постоянно нуждался в деньгах.

При дворе он в это время появлялся изредка, по приглашениям на царские обеды; еще реже сопровождал он Царя на богомолья (так, уехав в объезд 15-го сентября 1650 г., Алексей Михайлович поручил Москву двум боярам и окольничему Ртищеву), но случайно ли, нет ли, он перестал показываться на придворных пиршествах и торжествах после кончины (15-го апреля 1652 г.) Патриарха Иосифа, глубоко его поразившей. Царь Алексей, описывая Никону погребение Иосифа, рассказывал, что и сам «надселся, плачучи», и ближние его «перервались, плачучи», в том числе Ртищев, который затем из казны покойного получил, по государеву распоряжению, тысячу рублей для раздачи бедным и на выкуп несостоятельных должников, выставленных «на правеж».

Можно думать, что тогда и созрела в нем окончательно мысль уйти «от здешнего прелестного и лицемерного света», как выразился в означенном письме Царь Алексей. Еще одно, последнее поручение его исполнил Ртищев – съездил в знакомый ему издавна Темников по какому-то тайному делу, «для сыскных дел», в сопровождении племянника своего Петра Сомова, летом 1652 года. Позже мы видим во главе Новой Чети Богдана Хитрово, а Ртищева – живущим «по обещанию» в Московском Новоспасском монастыре. Проводя в его «священном уединении остаток жизни своей», он, по свидетельству одного посетившего тогда Москву поляка, бывал все-таки «иногда приглашаем для тайного совещания с царем о важных государственных делах», преимущественно, надо думать, по делам благочестия и благотворительности, которым в круге ведения Приказа Тайных Дел принадлежало столь видное место. Большого пострига Ртищев, несомненно, не принял, так как до конца жизни именовался, даже в списках монастырской братии, окольничим, но был, может быть, в тайном рясофоре. На это намекает, между прочим, «похвальная» грамота с «милостивым словом и поздравлением» и с росписью завоеванных городов, присланная ему государем с похода против Польши от 14-го ноября 1655 года: обращена эта грамота к «окольничему нашему или рабу Христову Михаилу Алексеевичю Ртищеву». С лишком двадцать лет, проведенных им в монастыре, были полны то предстательством за лиц, прибегавших к его содействию, то исполнением предсмертных поручений знакомцев, избиравших его, за честность и благочестие, в душеприказчики (как дворянин московский Григорий Иванович Горихвостов и окольничий Ждан-Тимофей Васильевич Кондырев), то строением храмов. Мирное, несмотря на заботы эти, течение жизни Ртищева было, однако, нарушено в 1662 году появлением в Новоспасском монастыре нового келаря – Иоакима Савелова.

Об отношениях к нему Ртищева сохранились повествования двух современных писателей самых противоположных направлений. Именно поэтому надлежит признать достоверным вполне совпадающий рассказ их о покровительстве, оказанном Савелову как Федором Большим Ртищевым, так и его отцом. Знаменитый раскольник Федор дьякон (Московского Благовещенского собора), быв сослан в Пустозерск, в послании оттуда к сыну своему Максиму обрисовал жизнь и личность Иоакима красками самыми мрачными, тогда как Новоспасский инок Игнатий Римский-Корсаков, составивший житие Патриарха Иоакима, приравнивал этого гонителя «древлего благочестия» к святым; но и у последнего находится рассказ о том, как однажды, во время всенощной, недовольные келарем Иоакимом клирики отказались идти петь на клирос и грозили покинуть монастырь; как архимандрит не принял Иоакима под защиту и дело могло плохо кончиться для последнего, если бы не выступил Ртищев и увещанием и угрозами не побудил клириков пойти петь, а затем и примириться с Иоакимом. Конечно, автор панегирического «Жития» изображает Ртищевых плененными высокими духовными качествами Савелова, тогда как лишенный языка Пустозерский узник выставляет Иоакима человеком без всяких искренних убеждений, да и твердых нравственных начал; но из сопоставления повествований обоих писателей нельзя не заключить, что без покровительства и своевременной защиты Ртищевых безвестному до монашества Савелову вряд ли удалось бы занять первенствующее положение в Русской церкви. Когда он достиг его, один из Ртищевых уже окончил жизнь, другой был близок к ее концу, но светлые стороны шестнадцатилетнего патриаршества Иоакима продолжали выдавать некоторые свойства и взгляды его, напоминавшие о бывших его покровителях. Такое отношение к Савелову отчасти объясняется положением, занятым им в деле церковных нововведений и борьбы Никона с приверженцами старины. В житии знаменитой боярыни Морозовой (дочери Прокофия Соковнина) приведены беседы с нею дяди ее М. А. Ртищева, тщетно пытавшегося убедить Федосью Прокофьевну в разумности Никоновских новшеств. Кстати сказать, что при дворе не было у Никона более страстной защитницы, чем Анна Михайловна Вельяминова; отец же ее от деятельного участия в судьбе Никона был удержан своим иноческим житием, но лично был настолько дружен с ним, что из стана старообрядцев получил именование «любимый сосуд Никонов», хотя между приверженцами старины имел людей столь близких, как шурин его Спиридон Потемкин, как Соковнины и многие другие.

Неизвестно, когда именно, но только после 1663 года Р. в своей выслуженной и, очевидно, любимой вотчине – селе Покровском – выстроил, взамен прежней деревянной, новую каменную церковь; ближайшему же к селу Покровскому монастырю – Доброму Покровскому, он благодетельствовал издавна. Еще 2-го февраля 1653 г. он упросил Царя Алексея пожаловать этой обители рыбные ловли по частям рек Оки и Упы с притоками и озерами, а в 1667 году в этом монастыре была выстроена соборная каменная церковь, во имя Покрова Пресвятые Богородицы, с теплою трапезою, «промыслом и радением окольничева Михаила Алексеевича Ртищева со вкладчики». По его ходатайству, на постройку эту Царь Алексей «пожаловал связного железа четыреста пуд с Тульских заводов», как сообщает вкладная книга Доброго монастыря, а сам Ртищев пожертвовал 400 рублей. Очень вероятно, что его же просьбам был обязан этот монастырь множеством вкладов, вслед за тем внесенных туда близкими Михаилу Алексеевичу лицами – Соковниными, Милославскими, Хитрово, Ртищевыми и другими. С его легкой руки Добрый монастырь процвел, как никогда, особенно после того, как здесь, по его челобитью, учреждена архимандрия, а в 1672 году архимандритам дозволено совершать священнослужение в епископской шапке и на ковре. Таким образом соорудил себе М. А. Ртищев в Добром монастыре прекрасный памятник, благополучно существующий и по настоящее время; но благотворил он и другим обителям, например Перемышльскому Успенскому Шаровкину монастырю и иным.

Старость Ртищева была омрачена рядом тяжелых семейных утрат: сперва – меньшого его сына, затем старшего, знаменитого «милостивого мужа», и наконец и дочери. Еще до кончины ее, а именно в марте 1675 г., составил он, по-видимому, последнее завещание, назначив душеприказчиками боярина и оружейничего Б. М. Хитрово, да «зятьев» своих (т. е., мужей внучек) князей Василия Федоровича Одоевского и Федора Федоровича Хилкова и духовника своего, священника Никифора, «что книг печатных справщик». Распределив между наследниками образа, два Московских двора и вотчины, купленные и выменянные в разных уездах, и оставив единственному внуку своему Ртищеву, сыну Федора меньшого, – Михаилу, все свои книги, он завещал на отпевание свое пригласить патриарха Иоакима да митрополита Павла, а похоронить себя в Добром монастыре. 10-го апреля 1677 года Царь Феодор Алексеевич слушал челобитную «холопа своего старого и увечного» Михаила Алексеевича Ртищева, последнюю на его веку, о том, что «заскорбел он великою тяжкою болезнью», и быть при нем некому (кроме, разумеется, женщин-родственниц), а потому просил не посылать на службу племянника его (двоюродного) Максима Григорьевича Ртищева, назначенного в полк боярина и воеводы князя В. В. Голицына. Молодой царь удовлетворил прошение заслуженного старца вполне: «для его болезни и старости велел племянника его написать в свой, государев, полк».

Михаил Алексеевич скончался, достигши глубокой старости, и был отпет патриархом 3-го декабря 1677 г. в ближайшей к дому, где жила (в Пятом переулке Знаменки) семья Ртищевых, церкви Николая Чудотворца за Боровицким мостом, у богадельни. Погребен ли он, согласно завещанию, в Добром монастыре – не известно, и предания о погребении его здесь в обители этой не сохранилось...

Московский Архив Министерства Юстиции, боярские книги, боярские списки, столицы Московского стола, дела старых лет по Лихвину и Алексину, писцовые книги и мн. др.; Моск. Арх. Мин. Юст., столпец Московского стола Разрядного Приказа 526, № 30; Архив Департамента Герольдии, дела о дворянстве Ртищевых по Калужской, Курской и др. губерниям; Московское Отделение Общего Архива Министерства Имп. Двора, книга № 947; Архив Кашкиных в с. Нижних Прысках (ныне в Имп. Академии Наук): грамоты жалованные, похвальные, указы из Приказа Казанского Дворца, два списка завещания M. А. Ртищева, «Житие милостивого мужа Феодора званием Ртищева» и мн. др. документы; «Акты Московского Государства», т. I, стр. 81, том II, стр. 164 и др.; «Русская Историческая Библиотека», т. XV, стр. 87, X, с. 316 и др.; «Дворцовые Разряды», т. II, ст. 486, 655, 752, 836, 959, 967 и др.: III, ст. 13, 22–26, 47–80, 82, 83, 84, 151, 181–183, 187, 198, 220, 290, 302 и мн. др.; «Книги Разрядные», т. II, ст. 931; «Записки Отделения Русской и Славянской Археологии Имп. Русского Археологического Общества», т. II, стр. 711; А. Е. Викторов, «Описание записных книг и бумаг Московских Приказов», вып. I, стр. 201; И. Е. Забелин, «Домашний быт русских царей», т. I, стр. 270–273 и 283–285 и др.; он же, «Домашний быт русских цариц», стр. 496–7 и др.; приложения стр. 83, 95 и др.; А. Зерцалов, «О мятежах в г. Москве и селе Коломенском», стр. 4–6 и мн. др.; «Известия Калужской Ученой Архивной Комиссии» 1897 г., № 5, стр. 75; И. Я. Гурлянд, «Приказ Великого Государя Тайных Дел», стр. 66–68, 69–70; «Церковно-Исторический Месяцеслов Троице-Сергиевой Лавры», стр. 55; «Древняя Российская Вивлиофика», изд. 2, т. XX, стр. 343; «Полное Собрание Законов», т. I, стр. 262, № 72; «Акты, собр. Археографической Экспедицией», т. IV, № 57, стр. 83–84; «Северный Архив» 1825 г., ч. 19; Н. Субботин, «Материалы для истории раскола», т. т – житие Аввакума; т. VI, стр. 228, 229; т. VIII, стр. 149 и сл.; «Житие св. патриарха Московского Иоакима», по изданию Л. М. Савелова, стр. 8 и 10; Арх. Леонид, «Описание упраздненных монастырей в пределах Калужской епархии», стр. 68; его же, «Описание Воскресенского, Новый Иерусалим именуемого монастыря», стр. 511, 516, 562; его же, «Описание Покровского Лихвинского Доброго монастыря», стр. 12–14, 30, 37, 52 и др.; Н. Н. Кашкин. Родосл. разведки, под ред. Б. Л. Модзалевского, т. I, СПб. 1912, стр. 365–381.