Ртищев, Михаил Федорович

Ртищев, Михаил Федорович, комнатный стольник всех сыновей Царя Алексея Михайловича, воевода, комендант и, наконец, судья Расправной Палаты при Сенате; родился во второй половине 1662 года, скончался в 1720-х годах. По смерти отца своего, комнатного стольника и «ближнего человека» Царя Алексея – Федора Меньшого Михайловича Ртищева, последовавшей 28-го января 1663 года, он остался моложе полугода. На руках матери его, Ульяны Степановны, происходившей из довольно богатого Владимирского служилого рода Навалкиных, остались, кроме него, две дочери: Евдокия и Марья. Ульяна Степановна, по-видимому, скончалась вскоре после мужа, а потому естественно, что в воспитании сироты Михаила родственники его со стороны отца приняли участие очень деятельное. Родственники эти были (не упоминая про отдаленных): дед его, окольничий Михаил Алексеевич, в то время уже маститый старец, живший в Московском Новоспасском монастыре, иногда вызываемый оттуда высоко ценившим его Царем для тайных совещаний; единственный родной дядя Михаила Федоровича – окольничий и дворецкий, знаменитый «милостивый муж» Федор Большой Михайлович Ртищев, и единственная родная тетка – вдова Анна Михайловна Вельяминова, урожденная Ртищева, кравчая и верховая боярыня Царицы Марьи Ильинишны, с которою Ртищевы были, по-видимому, связаны, через родственников своих Соковниных, узами дальнего свойств. Федор Большой Ртищев и жена его Ксения Матвеевна (урожденная Зубова), родители двух дочерей: Акулины и Анны, не имели утешения вырастить сына, а потому Михаил Федорович и оказался единственным внуком и продолжателем рода Михаила Алексеевича Ртищева в мужском поколении. Едва ли он и не жил у дяди Федора большого Михайловича: по крайней мере, положительно известно, что по смерти его он жил у его вдовы в доме их на Знаменке. Давно потеряв этого дядю (ум, 21-го июня 1673), тетку Анну Михайловну (ум. в ноябре 1675 г.) и деда (ум. около 1-го декабря 1677 г.), юный Ртищев, продолжая, вероятно, жить у тетки Ксении Матвеевны (скончавшейся в октябре 1681 г.), сохранил еще покровительство крестного отца и двоюродного дяди своего, боярина и оружейничего Богдана Матвеевича Хитрово, бывшего после Федора Большого Михайловича дворецким и имевшего, в царствование Феодора Алексеевича, огромное влияние; а после его кончины (27-го марта 1680 г.) стал дворецким бывший кравчий с путем, теперь боярин князь Василий Федорович Одоевский, муж Акулины Федоровны Ртищевой, которому, наравне с Хитрово и с мужем старшей из родных сестер Михаила Федоровича – стольником князем Федором Федоровичем Хилковым, поручил его в своем завещании дед. Но Хилков умер в 1681 г., а второй муж (с 1-го февраля 1689 г.) его вдовы – боярин князь Андрей Григорьевич Ромодановский, выходец из Крымского плена и сын известного полководца, умер в мае 1686 года; в том же году, 20-го декабря, скончался и Одоевский; но в живых оставался еще муж (с декабря 1680 г.) меньшей из двоюродных сестер Ртищева, Анны Федоровны, занявший вскоре очень видное положение – боярин князь Петр Иванович Прозоровский, воспитатель Царя Иоанна Алексеевича. Таким образом, до полной возмужалости своей Михаилу Федорович имел покровителей в лице самых влиятельных при дворе, да и в Приказах лиц, и вырастал в обстановке, редко кому выпадавшей в удел. Подробностей об учении его не сохранилось, но нельзя сомневаться в том, что просвещеннейший Федор Большой Михайлович Ртищев, блестяще образовавший воспитанника своего, Царевича Алексея, дал и своему племяннику наилучшее, мыслимое в то время образование. Дед его, умирая, завещал ему по особой росписи все свои книги, хранившиеся у него в келье; то же, вероятно, делали и другие его родственники.

Ко двору Р. был введен в самом нежном возрасте: уже в 1667 г., следовательно, четырех или пяти лет от роду, он был пожалован в комнатные стольники к Царевичу Алексею Алексеевичу, воспитаннику его дяди Федора большого Михайловича и ученику Алексея Тимофеевича Лихачева, а после кончины этого юноши (17-го января 1670 г.), прожившего менее шестнадцати лет и унесшего в могилу столько светлых надежд, на него всеми возлагавшихся, он был взят в число комнатных стольников к следующему из царственных братьев – Феодору Алексеевичу, причем одновременно состоял стольником и спальником при новой Царице – Наталье Кирилловне. По восшествии Феодора Алексеевича на престол, 29-го января 1676 г., Ртищев был определен комнатным стольником и спальником же к юному Царю, но уже через 6 лет ему пришлось участвовать в погребении последнего, перенося «кровлю» его гроба из дворца в Архангельский собор, а затем чередуясь с другими опальниками в сиденье у постели покойного государя в течение шести недель. В наступившее после того двоецарствие Ртищев был назначен в комнату к старшему из братьев-царей, Иоанну, с 11-го июня 1682 года, тоже в стольники и опальники. В том, что он попал к нему, сыну Милославской, а не к Царю Петру, сыну Нарышкиной, сказался, конечно, отголосок старинной близости Ртищевых к покойной царице Марье Ильинишне; однако, дружеские связи Михаила Федоровича сосредоточивались не в стане Милославских: бумаги, от Ртищева оставшиеся, указывают, что он был в тесных сношениях с «новыми людьми», столь выдвинувшимися или выдвинутыми Богданом Хитрово, братьями А. Т. и M. T. Лихачевыми, старыми знакомыми Ртищевых; вел знакомство с этой семьей и И. М. Языков, а известно, что он с Лихачевыми отстранил Милославских от власти, и что перед смертью Федора они хлопотали перед ним за Матвеева и Нарышкиных. Женитьба Ртищева, очень ранняя, на Прасковье Семеновне Васильчиковой не изменила в этом отношении его положений: и шурин его, Григорий Семенович, служил стольником Царицы Натальи Кирилловны. Выше было уже сказано, что сам Ртищев под конец царствования Алексея Михайловича служил одновременно в «комнатах» Царицы Натальи Кирилловны и Царевича Феодора, между которыми, по воцарении последнего, несогласия начались неукротимые.

Не удивительно поэтому, что когда борьба Царевны Софии с братом ее Петром приняла оборот, заставивший Петра Алексеевича в ночь на 8-е августа 1689 года спасаться верхом, полураздетым, в Троице-Сергиев монастырь, садиться здесь как бы в осаду и сзывать к себе отсюда, грамотами, ратных людей, то Ртищев оказался в числе первых приехавших к Троице и в село Воздвиженское «в скорых числах многолюдством», и здесь, служа Царю Петру «верно», «всякую нужду принимал». По рассказу свояка Петра Великого, князя В. И. Куракина, столь быстро затем последовавшие выдача Шакловитого и свержение правительницы Софии были делом вышеупомянутого мужа двоюродной сестры М. Ф. Ртищева – князя П. И. Прозоровского, «который был человек набожной и справедливой и весьма противной Царевне Софии Алексеевне», а удалось это ему тем легче, что воспитанник его, Царь Иоанн «был в его руках и воле». По переходе власти к Нарышкиным, так скоро раскрывшим все свои отрицательные свойства, «другая же комната – Царя Иоанна Алексеевича, содержала себя в тишине; токмо Его Величество отправлял церемонии церковные и публичные, а в правление никак не мешался. И той стороны только дядька его, боярин князь П. И. Прозоровский сидел в большой Казне и ведал Денежной Двор и управлял со всякою верностью и без мздоимства, понеже был человек набожной, которой до своей смерти был содержан честно, и так скончал свою жизнь». К тихому и незаметному двору Иоанна Алексеевича пристроил Ртищев в 1693 г. в комнатные стольники и десятилетнего сына своего Василия, и до самой кончины (29-го января 1696 г.) этого жалкого, больного Царя тихо и незаметно текла при нем жизнь Ртищевых. Таким образом, до 35-го года жизни нес Михаил Федорович исключительно стольничьи и спальничьи обязанности, конечно, как в Москве, так и при царских выходах в подмосковные «потешные» села и на богомолья в окрестные монастыри. В том же роде были и немногие особые поручения, на него возлагавшиеся, вроде посылки его в Воскресенский монастырь (Новый Иерусалим) 12-го июля 1681 г., с приказанием отслужить соборно молебен о здравии и многолетии Царевича Ильи Федоровича; «и стоял до отпуску молебное пение, и дал великого государя жалованье братии на милостыню 100 рублей денег». Но наступило единодержавие Петра, и вместе с преображением всей России преобразилась и жизнь Ртищева.

Зачислив его в свои ближние стольники, Петр I не мог ограничить свои требования к нему тем, что удовлетворяло его царственных братьев: он видел в Ртищеве свойства ума и духа, которыми дорожил для общей службы родине, видел даже образованность и предполагал способность к восприятию знаний; но не видел тех именно сведений, в которых нуждался. Все это побудило Петра, несмотря на зрелый возраст Ртищева, включить его в число тех, большей частью молодых комнатных стольников, которых он, 11-го января 1697 года, решил отправить за границу, частью в Англию и Голландию (22 человека), частью в Италию (по бумагам Кабинета Петра Великого – 43 человека, а по другим сведениям – меньше). 25-го февраля были написаны о последних две грамоты к Венецианскому дожу Сильвестро Валерио и посланы при двух поехавших в Венецию отрядах стольников, причем приняты было меры «для того, чтобы в иноземческих краях подлинно не ведали, какого чина и каких пород для науки в их государства посланы», как записал в свой дневник П. А. Толстой (впоследствии граф). Но тем временем, по доносу стрельца Елизарьева, Петр узнал про недовольство, вызванное им в Цыклере, Пушкине и последователе (как и родня его) «Капитонской ереси» окольничем Алексее Прокопьевиче Соковнине, между прочим тем, что сыновья Пушкина и Соковнина предназначались также в посылку за море для ученья. Следственный розыск окончился казнью Соковнина 4-го марта и ссылкою, по указу 20-го марта, его брата боярина Федора и всех их сыновей, людей, близких Ртищеву и по родству, и по воспоминаниям о тесной дружбе предыдущих поколений Ртищевых и Соковниных. Гроза, стрясшаяся над этой семьей, задела Михаила Федоровича лишь нравственно; более чем вероятно, однако, что подозрительный Царь запомнил связь Ртищева с противниками его новшеств. Тем не менее, Ртищев в Италию был послан. Помянутый выше сего князь Б. И. Куракин, тоже туда посланный «для наук навтичных», рассказал в своих записках, что выехал он с товарищами в марте на Смоленск, Варшаву, Ченстохов, Силезию, Моравию, Ольмюц, Вену и через горы доехал до Венеции в июне, и что к ним было приставлено на эту поездку по солдату Преображенского полка; Ртищева сопровождал Павел Волков. Проучившись до осени в Венеции, поплыли стольники в конце сентября в Далмацию; из Рагузы – в «Бор-град», причем едва не утонули, попав в жестокую бурю; были у мощей Николая Чудотворца, съездили в Неаполь, в Рим и вернулись в Венецию. Отсюда следующим летом они вновь ходили в морское плавание. Пребывание их в Италии увековечено, между прочим, доныне висящей в ратуше далматского городка Перасто картиной, изображающей морехода Марка Мартиновича за обучением пяти молодых русских, представленных в одеждах и шапках древнерусского покроя. В надписи на картине переименовано 16 учеников, а именно 9 князей и 7 «бояр», в том числе Ртищев («Mihailo Nrtisev»). Князь Куракин, а потом, вероятно, и остальные, выучился у Мартиновича и у Франциско Дамиани графа ди Вергада «аретьметики, гиометрии теярики – 5 книг Евклидеса, гиометрии практики, тригонометрия пляны, острономии часть до навтики, навтики, механики, фортофикации офеньсивы и дифенсивы; и также некоторую часть в разговоре и читать и писать италинского язику». Сюда, в Италию, ждали к себе стольники Царя, побывавшего в Голландии и Англии, где тогда учился родственник Михаила Федоровича – Иван Богданович Ртищев, впоследствии майор, убитый в Саксонии, вероятно, в 1704 г. Из Вены и Пресбурга Петр собирался в Венецию, но весть о новом Стрелецком бунте заставила его повернуть в Москву, на новые розыски и казни... Пока он был занят ими, стольники-студенты, в октябре 1698 года, уже двинулись в обратный путь – на Вену, Краков и Киев, где «сподобились видеть мощи чудотворцев Печерских», и вернулись в Москву в феврале, но уже не застали здесь Царя, еще 23-го октября уехавшего на судостроение в Воронеж.

Отдохнуть в родной Москве пришлось Ртищеву очень мало – его дальнейшая служба была уже определена, как видно из завещания, написанного им 26-го февраля 1699 года, «при отъезде своем на службу Великого Государя под Азов». Впрочем, по запискам князя Куракина, в марте стольники отправились в Воронеж на испытание их Царем, а оттуда Петр послал только его и Толочанова прямо к Азову, а прочих отпустил, может быть только на время; служба же под Азовом, незадолго перед тем завоеванным, заключалась в сопровождении отправлявшегося в Турцию посла Е. И. Украинцева до Керчи, куда он от Таганрога плыл на сорокашестипушечном корабле «в государевом морском корабельном и галерном караване», под предводительством генерал-адмирала Ф. А. Головина, причем на одном из кораблей флота – «Апостол Петр», командиром был сам Царь. 28-го августа Украинцев отплыл в Константинополь, а участники плаванья в Керчь в октябре вернулись в Москву. Морские познания, вывезенные из Италии, не обратили ни Ртищева, ни соучеников его в офицеров флота и в начавшийся в следующем году сухопутный Шведский поход был назначен и он. Однако до ухода на войну он еще успел выдать замуж старшую из двух дочерей своих, Агриппину, 1-го мая 1700 года, за князя Василия Андреевича Кольцова-Масальского, впоследствии майора Троицкого драгунского полка (род. 1666 г., ум. 15-го февраля 1733 г.), и затем пересоставить завещание.

Не помешало участие в Северной войне и самому, давно уже вдовевшему Михаилу Федоровичу жениться вторично, в начале 1703 года, на вдове патриаршего боярина Матвея Григорьевича Баскакова (умершего в 1701 году) – Ирине Ивановне.

В войне принимал участие и тезка Ртищева, тоже Михаил Федорович, стольник и поручик, четвероюродный его брат, годами много моложе его; с целью избежать случавшейся путаницы, старший Ртищев испросил указ, последовавший 29-го июля 1701 года, чтоб ему «писаться в списках» и самому подписываться Михаилом Федоровичем Большим Ртищевым, но вскоре после того он избавился от непосредственного участия в войне, удостоившись назначения на должность воеводы в г. Севск – должность, весьма ответственную и хлопотливую, между прочим потому, что через Севск, издревле смотревший на татарскую «Свиную дорогу», или «Бакаев шлях», шла в Москву дорога от Черного моря, а также оттого, что в Севский уезд входила знаменитая Камарицкая волость, исстари населенная бродячею и беглою буйною «вольницею». В правительственных архивах сохранилась поэтому очень обширная и разнообразная переписка Ртищева «с товарыщи», за 1704–1705 года, с Приказами, например, о разных Греках, Нежинских и иных, задерживаемых в Севске по подозрению в шпионстве и в силу указа о непропускании торговых Греков «с товары и без товары» и «проезжих из-за рубежа Палестинских властей и архимандритов и игуменов с причетники, которые станут проситься для челобитья к Великому Государю о милостыне или для каких дел»; о подъемных лошадях; о копейном деле; о пойманных ворах и разбойниках; о розыске про бой и грабеж Камаричанами и Камарицким бурмистром посланцев гетмана Мазепы; о передаче денег в Приказ Военных Дел; о тяжебных делах частных лиц и т. д. По обстоятельствам военного времени всеобъемлющая воеводская должность осложнялась еще более, но Ртищев справился с нею благополучно, что и вызвало впоследствии новое назначение его – комендантом в Ярославскую провинцию, 28-го марта 1712 года; но так как Ртищев «в Москве заскорбел», то новоучрежденный Сенат 3-го июня того же года определил назначить его к делам вместо Ярославской провинции – в Московскую губернию. Можно думать, поэтому, что хотя 4-го августа 1712 г. и было велено ему с сыном (в то время уже женатым на дочери сенатора князя Г. И. Волконского – Пелагее Григорьевне), как и всем «царедворцам» и высшим служилым людям, жить на острове Котлине, где раздавались безденежно земли и дворы, но в отношении его указ этот не был выполнен. Зато пришлось ему подчиниться, в числе прочих «палатных людей» и царедворцев, указу от 3-го июня 1714 года о постройке для себя дома в Петербурге.

Между тем, уже с сентября 1712 г. он состоял «судьею расправных дел», т. е., судьею Расправной Палаты при Сенате. Учреждение это произошло из Палаты того же имени, бывшей судным отделением при Боярской Думе, и вершило весьма многие виды спорных дел. Из числа первых сенаторов (коих было всего девять) в Расправной Палате заседали М. М. Самарин и Г. А. Племянников, а судьями были, кроме Ртищева, Д. П. Протасьев, И. И. Леонтьев и Г. М. Петрово-Соловово. Сперва и Сенат, и Палата пребывали в Москве, но уже в 1714 г. были переведены в Петровский «Парадиз». Однако, один только Ртищев поехал в Петербург тогда же: остальные судьи не являлись и по Ceнатскому указу от 26-го января 1715 года были в Петербург высланы, а деревни их отписаны на государя. Здесь Расправная Палата просуществовала при Сенате, хотя и подчиненная его надзору, но снабженная правами высшего апелляционного и кассационного органа, до 16-го января 1719 года, когда перешла под надзор Юстиц-коллегии, а 15-го июля того же года преобразована в С.-Петербургский Надворный Суд – высшую инстанцию областного судопроизводства (подобные суды были учреждены и в других значительных городах). Ртищев в должности судьи пережил все эти преобразования Палаты, но, по-видимому, после превращения ее в Надворный Суд получил, не став его членом, некоторый разряд дел в личное свое ведение. Сохранилась, например, подлинная и «заручная» (т. е., собственноручно подписанная) «сказка» стольника П. С. Тимирязева да двух приказных людей Мещовских имений «тайного действительного советника и кавалера» Петра Андреевича Толстого, села Серебряного да села Растворова, которые 10-го октября 1722 г. перед ближним стольником М. Ф. Ртищевым сказали, что обязуются впредь признавать за истинную межу между именьями Тимирязева и Толстого ту предположенную ими полюбовную межу, на которой Ртищев «признаки учинить и столбы повелить поставить, и ямы покопать по описанию с мерою, и те признатные росписи закрепит он, Михаил Федорович, своею рукою». Надо думать, что в данном случае Ртищев исполнял в Мещовском уезде особое Поручение Юстиц-коллегии; но если и нет, то уже очевидно, не С.-Петербургского Суда. Кстати заметить, что печальной памяти П. А. Толстой, будущий граф, старый сослуживец Ртищева по двору Иоанна, стал с апреля 1711 года его сватом, ибо сын Толстого – Иван женился на меньшой дочери Ртищева, Прасковье (а не на княжне Троекуровой, как утверждают некоторые генеалоги вопреки документам).

Позднейших сведений о службе Михаила Федоровича не имеется, из приведенных же видно, что, несмотря на все данные для достижения весьма высокого положения, он и к шестидесяти годам своей жизни такого не приобрел. Между тем, целых две сотни бумаг, дошедших от него потомкам, раскрывают картину хозяйственной деятельности его, необычайно живой, доказывающей недюжинную трудоспособность, а нет основании предполагать, чтобы о «государевом деле» он радел менее, нежели о своем. Объяснения следует, по-видимому, искать в том, что носитель преданий «милостивого мужа» Федора Большого Ртищева был по духу слишком далек от порочных приближенных Петра I и от самого Императора, который не мог не чувствовать этого и не мог желать, выдвинув его на видную государственную должность, часто иметь его перед своими глазами...

Хозяйственная деятельность Ртищева была очень сложна. За всю его жизнь поместий перебывало у него около ста: так, часто он получал их, покупал в вотчины, выменивал на меньшие с доплатою ему, отдавал сыну и вновь испрашивал в свой оклад. Вотчин кроме наследственных отцовских он получил несколько в дар – и от дяди Федора, и от его вдовы Ксении Матвеевны, и (две) от Богдана Матвеевича Хитрово. Первая жена если и принесла ему какое-либо приданое, то самое ничтожное: дочь простого стряпчего, выбрана она была, надо думать, за личные свои качества; вторая же его жена имела несколько вотчин и поместий, да дом за Москвою рекою, в приходе церкви Григория Неокесарийского, который Ртищев значительно расширил пристройками. Сам он унаследовал в Москве двор загородный, а 31-го января 1679 года купил за 800 рублей у дворянина Московского Матвея Никифоровича Спиридонова двор на Знаменке, в приходе церкви Иоанна Предтечи. Получал он и наследства: после умерших младшей сестры своей Марьи Федоровны Бутурлиной (в 1683 году) и двоюродной сестры – княгини А. Ф. Одоевской (Арзамасскую вотчину) в 1687 г. Бесцельно перечислять все уезды, где у него были именья; по нескольку же их было в уездах Московском, Лихвинском, Козельском, Воронежском, Тарусском и других. Помимо покупки им многих вотчин, ему были пожалованы: 14-го октября 1676 г., за службу отца его, треть сельца Лысцова в Коломенском уезде, а 23-го сентября 1689 г., за Троицкий поход – пустоши Домашовка и Барачна в Козельском уезде. Многие свои земли он впервые населил, например, «Дикое поле» Керенского уезда, «за валом», полученное им в поместье (а рядом испросили себе поместья родственник его, Тимофей Кириллович Ртищев, и несколько знакомцев), куда он перевел крестьян из Тарусской своей вотчины (сельца Кольцова) и Коломенской и основал в 1697 г. деревню Лютеж. По землевладению его очень много было у него тяжб, например, с Саввино-Сторожевским монастырем о крестьянах, с Н. Б. Пушкиным – о Козельской вотчине, с князем П. М. Долгоруковым и его братьями – о Коломенских сенных покосах, с Ханыковыми – об Алаторской вотчине, с Евдоксеем Племянниковым – о Лихвинской, с Дуровым и Тургеневым – о Воротынской вотчине, с И. М. Ладыженским – о другой Воротынской же вотчине. Последнюю свою тяжбу, как и большинство своих дел, Ртищев выиграл (решение дела напечатано в «Полном Собрании Законов», т. II, стр. 682); не одну тяжбу окончил он миром, но все-таки многие из них тянулись годами; для них Ртищев даже был вынужден держать особого «человека, который за дела ходит», но, направляя сам ход этих тяжб, он обнаруживал несомненную деловитость. В итоге, он создал крупное земельное состояние: по выделе сына и наделении дочерей большими приданными у него (в 1714 г.) все-таки оставалось 424 крестьянских двора.

В роду Ртищевых Михаил Федорович, как единственный в своем поколении представитель старшей ветви – притом самой знатной и богатой, считался главою и был добрым родственником; например, в 1688 году он озаботился выдачею замуж дальней родственницы своей – сироты Стефаниды Богдановны Ртищевой, за стряпчего Сытного Дворца Ивана Степановича Великопольского, и хотя отрок-брат ее Иван дал за ней поместье в 43¼ четверти в пустоши Коптевой (Белевского уезда), Михаил Федорович подарил ей при этом несколько крестьян, да справил приданого на 350 рублей. Тимофей Кириллович Ртищев, жилец, Лихвинский и Белевский помещик, бездетный, жил у Михаила Федоровича, и тот не забыл его в своем завещании.

Когда после кончины Царя Феодора его преемниками был подтвержден указ его о подаче и Палату Родословных Дел поколенных родовых росписей, пришлось наконец заняться этим делом и Ртищевым, как ни далеки они были, по завету незабвенного Федора Большого Михайловича, от «высокоседания в родословиях». Вел это дело Михаил Федорович, и сохранившиеся в его бумагах три столпца открывают весь ход такового. Поручил его Ртищев крестнику Федора Михайловича большого – стольнику Самуилу Федоровичу Николеву, быть может, потому, что последний, как сын выезжего француза Nicol de Manor, сам родившийся в католичестве, мог быть более знаком, чем русские, с составлением родословий. Для этой цели были собраны извлечения из Разрядов, из «выезжей книги» и из частных родословцев; был послан человек к игумену Лихвинского Покровского Доброго монастыря за выпискою из соборного синодика, были использованы семейные бумаги, в том числе отметки о днях кончины и именин разных Ртищевых; велась переписка с членами других родов, происходивших от общего с ними родоначальника – Аслана-Челеби-мурзы; по всем этим источникам составлялась поколенная роспись, дополнялась и исправлялась самим Михаилом Федоровичем и была, наконец, переписанная набело, подписана им и представителями второй ветви рода, его троюродными дядьями Федором и Тимофеем Григорьевичами и племянником их Даниилом Максимовичем Ртищевыми; тем не менее, документ этот остался среди семейных бумаг, быть может потому, что не был подписан представителями младшей ветви рода (а в числе поданных в Разряд росписей Ртищевской нет, но пропала ли она, или вовсе не была подана, сказать невозможно). Нельзя не заметить, что столь добросовестное составление своей родословной, без украшения ее какими-либо вымыслами для придания своему происхождению большого блеска, представляло в то время (а отчасти и в позднейшее) величайшую редкость.

Для характеристики Михаила Федоровича имеет немалое значение вышеупомянутое завещание его, в котором он, между прочим, особенно настаивал на отправлении сына своего Василия за границу, для ученья, года на два или на три, озаботившись и денежною стороной этой посылки, и выбором слуг для сопровождения Василия Михайловича.

Московский Архив Министерства Юстиции, боярские книги: 6, лл. 167 и 195; 7, лл. 93 и 95 об., 409 и 429; 10, лл. 67 и 70 об ; боярские списки с книги 12-й и по последнюю; столпцы Московского стола Разрядного Приказа: 642, №№ 971 и 1233; 623, №№ 734 и 735; 976, № 639; 657, №№ 443 и 444; 472, № 291; исполненные по Архиву справки 1793 г., кн. 113, дело 69; жалованным грамотам записные книги 5, лл. 335 об.; 15 лл. 281 об. –282; оклеенные столпцы по Арзамасу № 83, д. 13; по Калуге 51, д. 2; по Алексину 92, дд. 4 и 6; Вотчинной Коллегии дела старых лет по Коломне, кн. 14, д. 41. и мн. др.; Московский Архив Министерства Иностранных Дел, Греческие дела 1704 г., № 26; 1705 г., № 31 и разные др.; «Описание документов и бумаг, хранящихся в Моск. Архиве Мин. Юст.», т. V, статья А. А Голубева: «Расправная Палата при Сенате», стр. 337, 366, 367, 372, 376, 383, 388, 400, 407; «Дворцовые Разряды» т. III, ст. 1114, 1415, 1625; IV, ст. 243; С. М. Соловьев, «История России», изд. «Общ. Пользы», приложения к XIII тому, ст. 950, 951, 968, 970; Архим. Леонид, «Историческое описание Воскресенского, Новый Иерусалим именуемого, монастырь»; с. 40; С. Шумаков, «Столпцы, записи и грамоты», III, стр. 105; дневник П. А. Толстого «Русск. Архив» 1888 г., январь; Азанчевский, «История Л.-гв. Преображенского полка», прил., сс. 13 и 14; «Архив кн. Ф. А. Куракина», I, сс. 254–256 и др·; IV, сс. 77–79; кн. Н. Н. Голицын. «Род кн. Голицыных», с. XII и прил. к с. 124; А. Ф. Бычков, «Письма и бумаги Имп. Петра Великого», т. I, сс. 133–135 и 610–611; «Доклады и приговоры, состоявшиеся в Сенате», II, ч. I, сс. 217, 360, ч. 2. сс. 101 и 323, 345; III, ч. и I с. 50; IV ч. I. с. 445 и др.; архив Кашкиных при с. Нижних Прысках, Козельского уезда ныне в Имп. Акад. Наук, H. Кашкин Родосл. разведки, под ред. Б. Л. Модзалевского, т. I, СПб. 1912, стр. 381–395.