Письмо № 81. Н.С. Фуделю

20 II [1952, Усманъ] ⁴⁵⁸

Милый мой сынок.

Хочется поговорить с тобой, посоветоваться. Я знаю, что и времени у тебя нет, и голова забита своими неустройствами, да и разума жизненного еще мало, но, кроме тебя, мне не с кем поговорить, а бывает иногда так, что нельзя не поговорить.

Я все больше склоняюсь к мысли о том, что переезжать маме с Варенькой сюда «насовсем» не надо. Надо когда-нибудь посмотреть правде в глаза. Приехав сюда, я рассчитывал на устройство свое на работу, на которой я, по примеру своей улуйской работы ⁴⁵⁹, буду получать по крайней мере 600 р., около которых можно было бы начинать как-то строить жизнь втроем. Вот я прожил почти 7 мес<яцев> ⁴⁶⁰ и вижу, что кроме пенсии в 150 руб., я в самом лучшем случае не получу ничего больше, а в худшем лишусь и этого, так как в июле переосвидетельствование ⁴⁶¹. Никаких иллюзий больше нет. У мамы работы здесь не может быть никакой. Вязанье здесь идет с большим трудом, преподавать в школе она не может. К какому-нибудь коммерческому домашнему хозяйству (поросятам и т. д.) мы оба неспособны. Что же будет с нами через несколько счастливых месяцев после покупки здесь дома и окончания всех денег от продажи своего? Сейчас мама может получать хоть какие-то деньги за аренду ⁴⁶² и на них основываться. Ведь поскольку есть Варенька, мы не можем рассчитывать на «авось». Могу ли я толкать маму на отказ от чего-то небольшого, но все же реального. а именно маленькой комнаты в своем доме и денег за остальное, для того, чтобы на старости лет, да с маленькой девочкой броситься в полную неизвестность чужого города, людей и, попросту говоря, нищеты? Во имя чего, собственно? Или из какого расчета?

Все складывается так, что я в полной импотенции, что даже пенсия моя может быть временна.

Ты скажешь, что и импотенция может быть временна. Согласен, но на одном этом прекрасном предположении нельзя рисковать двумя ни в чем не виновными жизнями. Надо дождаться этого изменения в моем положении и тогда уже, хоть тоже рисковать, но уже значительно меньше.

Возможно, что если бы я был человек более серьезный и физически и душевно, жизненно, я, может быть, сумел как-то и не работая защитить их здесь, создать какое-то тепло, заработок, каким-нибудь ремеслом, кроликами, курами или еще чем-нибудь. Но я вижу теперь, что я ни к чему, кроме канцелярской работы, не способен, если и возьмусь, то не сумею. И уменья нет, да и сил уже нет.

Все эти мысли меня сейчас гнетут и, кроме тебя, мне некому о них сказать.

Только для того, чтобы «жить вместе», могу ли я толкать их на такой риск? Что это за «жизнь вместе» будет, когда у нас ничего не будет? Не становимся ли мы на ходули и не честнее ли сказать себе, что «жизнь вместе» почему-то не возможна для нас? Что надо еще ждать? Прождали 6 лет ⁴⁶³, ну еще, может быть, надо.

Другой вопрос о том, – насколько реально и прочно то, что у них есть сейчас, т<о> е<сть> аренда, маленькая комната, вязанье? И еще: близость к тебе? Ты понимаешь меня? Если бы мама получала за аренду и еще прирабатывала и при этом жила бы где-то недалеко от тебя – ведь это самое лучшее, что я могу сейчас для них представить. Я еще осенью тебе писал про Хотьково ⁴⁶⁴, о своей мечте, чтобы мама с Варенькой пожила пока около тебя в Абрамцеве. Но если нельзя там, то в Загорске, посадив весной картошку на своем участке. Я попрошу тебя вот о чем: подумай об этом и поговори с мамой, не давай ей всего письма, может быть, я что-нибудь не так пишу, но поговори с ней и от меня и от себя. Я хочу знать ее мнение по существу, а не под углом зрения того, что «Сережа, мол, не может быть вечно один». Надо вовремя ликвидировать эту романтику и принять то, что наиболее благополучно для них.

Можно ли продолжить аренду на неопределенно будущее время? Может ли мама жить в маленькой комнате, не заботясь о дровах, получая за сдачу помещения? Или же все деньги за аренду будут уходить на ремонт и налоги? Если на третий вопрос ответ положительный, тогда продажа неизбежна, но, и при неизбежности продажи, стоит ли покупать здесь, где ничего для нас нет? Не лучше ли после продажи остаться или в Загорске или около тебя?

Прости меня, мой дорогой, что тебя тревожу этими вопросами. Если бы ты сегодня заглянул мне в душу, ты бы, конечно, простил. Во всяком случае пока, т<о> е<сть> еще с месяц, приезжать нельзя просто потому, что некуда: в этой моей комнате тесно и крайне беспокойно и сыро ⁴⁶⁵, а у Беляковичей ⁴⁶⁶, пока не кончилась зима, холодно. Но с другой стороны, при крайней нужде конечно, можно всегда приехать, так или иначе они будут в тепле. Но зачем им ехать, когда им там лучше? Когда им там спокойней и теплей и веселей? Больше не буду об этом, но буду ждать от тебя ответа.

Я живу по-прежнему. Жалею очень, что больше нет книг для тебя, это копанье занимало мой день. Если в марте я буду один, то мне денег не присылай: мне хватит на март (одному).

Нет ли у тебя 6-й части «Былого и дум» (или 5-й ?), там где история его семейной драмы с Гервегом? Мне бы очень хотелось прочесть. Я «Былое и думы» люблю, а эту часть как раз не знаю ⁴⁶⁷.

Представляю, как ты замучился с юбилеем ⁴⁶⁸ и очень тебе сочувствую. Признаюсь, что я до того не люблю «Мертвые души», что никогда не мог заставить себя прочесть их целиком. Целую тебя, Николаша. Дай вам Бог скорее устроиться с Ля-лей и совсем по-хорошему. А может быть, и мама с Варенькой около вас отогреются.

Прилагаю две странички о Рудине и Вареньке.

Твой п.

Твое письмо от 12–13 II получил и порадовался.