Письмо № 152. Н.Н. Третьякову

16 XI [1963, Покров] ⁹⁹⁴

Дорогой Н<иколай> Н<иколаевич>.

Спасибо за письмо. Буду поджидать Бахтина, а Гроссман ⁹⁹⁵ мне потому интересен, что я подозреваю в нем новые материалы о Шидловском ⁹⁹⁶, друге Дост<оевского> 37–40-го года, и мне надо это проверить. К Коле ⁹⁹⁷ я два раза звонил, и никто не подходит, не знаю – когда он придет и придет ли. О нем мне говорить трудно и мучительно. Вы не совсем меня поняли. Я не говорил, что у него совсем нет таланта. Прежде всего у него есть большая потребность духовного творчества. Но средств для ее воплощения не хватает. Большого и определенного дарования в нем нет, того, что называется «Божьей милостью поэт», когда даже в необработанном камне или глыбе слов чувствуешь золото. Но важно ли это? Мне кажется, совсем не важно. Не в этом жизнь, не в этом возможность настоящей жизни. Плохо или опасно только одно: именно преувеличить свои возможности и потом когда-нибудь, как Ефимов в «Неточке Незвановой» ⁹⁹⁸, сойти с ума от разочарования. С другой стороны, я понимаю, что ему нужна разрядка, окно в мир живых людей и это окно он находит пока что здесь, в литературе. Ну и пусть пишет. Но только крайне вредно будет для него всякое преувеличение его худож<ественных> возможностей. А вот Ляля, например, при мне говорила ему, что его стихи выше пастернаковских, а он и бровью не повел, как будто это и взаправду. Ведь слаб человек, или, как сказано: «всяк человек лож» ⁹⁹⁹, и, я думаю, и Дельвиг, и Ден<ис> Давыдов временами считали себя ничуть не слабее Пушкина.

Когда он говорит о своих вещах или когда он читает отрывки – выходит иногда совсем хорошо, а в целом все-таки впечатление подражательности, заимствований, банальности и многословности. Раз так, то прежде всего (и именно во имя интересов искусства) не преувеличивай своих возможностей. Я, как родственник, первый бы закричал о таланте, если бы его почувствовал. Но я знаю и то, что и скромное дарование, которое в нем есть, может дать, при скромности его восприятия, определенный эффект и даже настоящее искусство. Вот как раз из пушкинской плеяды таким был Баратынский, некоторые строчки которого стоят дороже многих пушкинских страниц. Впрочем, все это пишу, как говорили раньше, а рrороа ^**. Я боюсь вылезать со своими мнениями, часто обнаруживая их неосновательность. «Каждый за себя даст ответ Богу» ¹⁰⁰⁰. Кажется, только никакая литература и талант не заменят личных отношений с людьми и, что особенно важно, не создаст их. А иногда, даже наоборот, испортит. Коля все хочет заменить муку и скорби живых отношений и радости их – трудом и удовлетворением литературы. Бросить реальность и уйти в жизнь своих призраков – вылечит ли это кого? Но, опять-таки, я не ставлю такие страшные точки над и. Пусть пишет. Я, как близкий человек, не могу только одного: придавать этому большое значение. В данный, например, момент несравненно, неизмеримо более важно – упустит он воспитание духовное своей дочери или нет. Или еще – сумеет он или нет быть духовным кормчим своего собственного семейного корабля или этот корабль пойдет потихоньку в чужую для него пристань? В нем есть и всегда была, смертельная какая-то близорукость, как-то страшно тесно сжившаяся с охранением своего удобства физического и душевного. И в нем же, я знаю, живет большая духовная тоска.

Простите, что пишу так много об этом. Это все мучительные слова любви и тревоги, которые пишу Вам, как, мне кажется, единственно близкому ему человеку. Лично для себя (и В<еры> М<аксимовны>) мечтаю только о том, чтобы между мной и им не созидалась стена, чтобы он всегда видел дверь к нам всегда для него открытой. И, еще добавлю, – чтобы у него всегда было желание знать про эту дверь и иногда входить в нее. Ведь, Вы знаете, любви много мешает наша лень и нежелание настоящего творчества жизни. Я по себе знаю – куда легче писать рассказы.

Спасибо Вам большое за приглашение остановиться, если я приеду.

Мы с В<ерой> М<аксимовной> ужасно устали от всего, но просить смерти не положено, хотя Апостол и говорит: «Мне жизнь Христос и смерть – приобретение» ¹⁰⁰¹.

Обнимаю Вас и сердечно приветствую Ир<ину> Ник<олаевну> и Ник<олая> Ник<олаевича>. Приезжайте как-нибудь с Колей по дороге во Владимир. Ваш С.Ф.

Простите еще раз, что все пишу о Коле. После смерти Н<иколая> А<лександровича> ¹⁰⁰² он и совсем сирота остался. Я его вам завещаю. Поверьте, он исключительно близорук духовно, а поэтому может от многого пострадать. Может быть, Вы вдвоем сумеете помогать друг другу. Как сказано у Варсонофия вел<икого>: «друг от друга помогаем – яко град тверд и утвержден» ¹⁰⁰³. Утверди, Господи, огради. Господи, от всякого холода и нелюбви!