Протопоп Иван Неронов

(Очерк из истории Русской Церкви XVII века)

Сороковые годы XVII века были годами замечательного русского религиозного движения, быть может самого значительного, которое только знает история русской духовной жизни. Небольшая группа священников и мирян, в том числе и сам «тишайший государь» царь Алексей Михайлович начали большое дело духовного и церковного возрождения страны. Как обще-русское явление, это движение «ревнителей благочестия» продолжалось только до 1653 года. В этом году патриарх Никон изменениями церковного устава внес разлад в среду бывших друзей. Но религиозный подъем продолжался очень долго, дав основной «заряд» старообрядчеству и явившись его главной движущей силой. Одним из главных основателей движения был свящ. Иван Неронов, характерный для Руси искатель правды и Царствия Божия.

Иван Неронов родился в 1591 году в маленьком Вологодском скиту. Строгая светская жизнь, суровая природа севера, тяжелые переживания юности определили характер молодого Ивана.

Около 1613 года он потерял своих родных. С родного пепелища Иван уходит в Вологду. Городские нравы поразили его и встретив ряженных, выходивших из архиерейского дома, «отрок Иоанн разжегся духом и начал обличать их с дерзновением». Обличения юноши обозлили праздничную толпу и Иван был жестоко избит.

Из Вологды Неронов приходит в Устюг, где он научился грамоте. Следующим этапом его странствований было село Никольское-Соболево, около Нижнего. В Никольском он женился на дочери священника и стал дьячком, он стал обличать и мирян и духовенство. Проповедь нравственного возрождения привела его к конфликту с священством и властями и заставила его оставить Никольское. Следующие годы он провел в Троице-Сергиевской лавре, под руководством архимандрита Дионисия. В это время лавра была крупнейшим духовным центром страны. Сам Дионисий, почитатель Максима Грека, был высоко образованный человек, исправитель духовных книг. Знаменитый келарь Авраамий Палицин писал тогда свои сказания о смутном времени. Отец Герман Тулупов работал над новой редакцией Четьи Миней. Среди духовенства и братии жили известный справщик и апологет о. Наседка, о. Александр Булатников, автор жития Елизария, видный грамматик и тоже справщик Арсений Глухой.¹ Здесь в Лавре Иван встретился с русской культурной элитой, познакомился с национально-православной идеологией. Вероятно в этом кругу Иван научился больше, чем его будущие союзники по оппозиции Никону, ценить духовное единство страны и Церкви. Отсюда же, надо предполагать, Неронов вышел еще больше уверившись в необходимости христианского обновления Руси. Ведь недаром его современники считали, что тяжелые годы Смутного времени были Божиим испытанием и наказанием за грехи.

Иван вернулся в Никольское дьяконом и скоро стал священником, но бывшему дьячку было трудно стать там остаточно авторитетным, и он скоро ушел в Нижний Новгород.

В Нижнем о. Иван обосновался в заброшенной маленькой церкви Воскресения Христова. Здесь о. Иван начал свое большое миссионерское дело христианского возрождения. Он читал слово Божие и святых Отцов и другие «божественные книги с рассуждением и толковал все таинства и зело просто слушателям простым». Он часто обходил город «нося с собою книгу святильника Иоанна Златоуста, возвещая всем путь спасения». Проповедь и толкование Слова Божия были тогда мало распространены, и пламенный призыв о. Ивана вести жизнь, достойную христианина, нашли глубокий отклик среди народа. Вдохновенная служба, личная строгая жизнь, безграничная доброта ко всему, что не грех, бессребренничество укрепляли его авторитет и скоро он завоевал весь Нижний. Энтузиазм, личное смирение, умение подойти и объяснить учение Христа простому русскому человеку сделали о. Ивана новым апостолом Православия; население поняло его и пошло за ним. Он организует помощь бедным, образует сестричество, а его жена протопопица ведет работу среди женщин и девушек. Но самое главное было то, что о. Иван учил, как надо строить жизнь в соответствии с учением Христа, и люди, встречавшие его, заражались чувством радости обретенного благовестия Спасителя.

Последующие годы жизни были за небольшими перерывами годами почти непрерывного успеха о. Ивана.

Начиная с 1630 года, и церковная иерархия и рядовое духовенство относятся все более внимательно к жизни Церкви и мирян. Делаются многочисленные попытки украсить церковную службу, организовать благотворительность, поднять нравственность. Вокруг о. И. Неронова группируется духовенство, старающееся раскрыть мирянам смысл жизни Церкви и учения Христа. С 1636 года движение возрождения принимает более организованный характер, о. Иван с нижегородским духовенством подает патриарху челобитную, в которой настаивает на благолепии служб, улучшении нравов духовенства и народа. Уже в том году патриарх Иоасаф требует от Московского духовенства более благолепного и проникновенного богослужения. С каждым годом движение крепнет. В Калуге, Пскове, Вологде, духовенство выступает против пьянства, распущенности, за церковное благолепие и нравственность. В Москве, вокруг Печатного двора собирается группа духовенства, стремящаяся улучшить и расширить печатание богослужебных и религиозных книг.

С вступлением на престол в 1645 году царя Алексея Михайловича начинается новый период в движении церковного возрождения. Первые годы его царствования явились наиболее верным отображением идеала «Третьего Рима» , а сам царь был близок к образу идеального православного царя. Он сам подает пример строгой религиозной жизни, так например на свадьбе его не было обычных забав. После свадьбы царь сразу едет на богомолье. Царская семья посещает тюрьмы, помогает бедным. Боярин Федор Ртищев, личный друг государя, устраивает богодельни и больницы. Государство отказывается от доходов с винной монополии, ограничивает продажу водки, борется с пьянством и развратом и прощает должников. Сам И. Неронов переезжает в Москву, где он сближается с царским духовником Стефаном Вонифатьевым, самим царем, митрополитом Никоном и Ртищевым, и уже из столицы ведет проповедь духовного возрождения. Церковная иерархия и сам патриарх Иосаф под давлением протопов-ревнителей благочестия вводят единогласие в службах, заботятся о благолепии в храмах, и о более строгой дисциплине духовенства. Вся энергия ревнителей благочестия устремлена на духовное и нравственное перерождение страны, на объяснение слова Божия, на оцерковление жизни Русского Царства. Канонизируется св. Кирилл Новоозерский, переносятся в Москву мощи св. Саввы, а в 1652 году перевозятся останки трех святителей Церкви: Патриархов Иова и Гермогена, жертв смутного времени, и св. Филиппа, митрополита Московского, погибшего при Иоанне Грозном от руки Малюты. Перевоз в Москву останков св. Филиппа был апофеозом Православного Царства. Сам благочестивый царь молился перед его мощами, прося заступничества перед Богом за царя Иоанна, прощения его самого, как представителя власти и царского рода «за грехи своего сородича».

Это торжество Православия явилось проявлением русского духовного единства. Вскоре после этого церковного празднества, по желанию царя, собор избирает патриархом митрополита Никона Новгородского, тоже члена кружка ревнителей благочестия. Но не прошло и полгода после избрания нового патриарха, как произошёл резкий конфликт между ним и протопопами, основным ядром движения. Протопопы стремились к преображению жизни в духе христианского благовестия, к росту духовной силы Церкви; Никон же стремился к внешнему благолепию в Церкви и упрочнению власти патриарха. Пример патриарха Филарета, имевшего, как отец царя Михаила, громадный личный авторитет и формальный титул государя, соблазнял Никона. Он хотел и земной власти, контроля над государством. Может быть Киевские монахи, работавшие с 1649 года в Москве над переводом церковных книг, принесли и католическое понимание церковной власти. Во всяком случае патриарх Никон пошел на самовластие не только в делах административных, но и в вопросах богослужения. Не собравши собора, не спросивши никого из бывших друзей, к которым он охладел после избрания, он изменяет устав.

За неделю до наступления Великого Поста в 1653 году, т.е. между 20–27 февраля, патриарх рассылает по Московским приходам «память», чтобы во время чтения молитвы Ефрема Сирина полагалось делать только четыре земных поклона и двенадцать поясных. Кроме того предписывалось креститься тремя перстами вместо двух.

Это было первое предвещение дальнейших изменений в книгах и обрядах. «Память» произвела ужасное впечатление на духовенство, особенно на членов кружка ревнителей благочестия. «Мы же задумавшись, пишет Авваакум, сошедшося между собой: зима хощет быти; сердце озябло, и ноги задрожали». Тот церковный устав, который они так любили, и для благолепия которого они так старались, по которому они так благоговейно и горячо молились, вдруг нарушался ничем не магнетизированным и единоличным распоряжением Патриарха.

Сначала протопопы колебались, Неронов, как глава движения, больше, чем другие. Решив найти ответ в молитве, он отправился на первую неделю поста в Чудов монастырь и во время молитвы услыхал «глас от образа Спаса: Иоанн, дерзай и не убойся смерти. Подобает тебе укрепить царя о имени моем, да не пострадает здесь Русия.»

Вернувшись, о. Иван рассказал друзьям о видении, и в эту, вторую неделю поста 13 марта 1653 года родилась старообрядческая оппозиция. Протопопы Аввакум, помощник Неронова, и Данил Костромской, собрав из книг выписки о сложении и о поклонах, подали царю челобитную. Никон было уступил, так как сам царь был против трехперстного крестного знамения, но уже в мае того же года ввел новые перемены в Кормчей книге.

Вслед за тем, видимо тяготясь своими бывшими друзьями, он решается разгромить оппозицию. Под предлогом «неуважения икон» отдает летом 1653 года под суд протопопа Лонгина. О. Иван Неронов заступается, но подвергается аресту, избиению и заточению в монастырь, а 12 августа лишается священнического сана. Затем его ссылают в Каменский монастырь у Вологды. Лонгин и Даниил тоже растрижены и ссылаются в Муром и Астрахань, Аввакум в Сибирь, где он и остается 10 лет.

Но «протопопы» не сдаются. Неронов из ссылки ведет работу в родном ему Вологодском краю. Он пишет царю, царскому духовнику Вонифатьеву и даже рассылает общие окружные послания «ко всей братии», которые были уже формальным призывом к сопротивлению. В изменении обрядов он видит нарушение внутренней гармонии церковной жизни и устава, угрозу «доброту и красоту Церкви растлити». Этот мотив нарушения внутренней гармонии, эстетической целостности церковной службы и жизни выявляется в писаниях всех ранних старообрядцев.

Протестуя против перемен в уставе, отец И. Неронов не разрывал с Церковью и чувствовал всю опасность разрыва с ней. В письме к о. Стефану Вонифатьеву (1654 г.) протопоп указывает, почему он борется против изменений церковного обряда: «о том болезную, да никто не отпадет правые веры раскола ради». Даже в Каменском монастыре, будучи узником, о. Неронов быстро занял руководящее положение и настоятель сделал его своим помощником. Тем не менее братия не любила его обличений и вскоре он столкнулся с архимандритом. Его перевели тогда еще дальше на север, но протопопу надоела ссылка и он ушел сначала в Соловки, а затем нелегально в Москву. На Рождестве 1655 года он постригся в монахи под именем старца Григория в Даниловом монастыре. В том же году патриарх, желая умалить авторитет старца, уговорил собор отлучить Неронова от Церкви.

4-го января 1656 года старец Григорий неожиданно явился в Патриаршую соборную церковь и остановился а пороге. Никон его не узнал и спросил его, кто он, на что получил ответ: «аз есмь грешный старец Григорий, иже прежде бывший протопоп Иван». После службы в Крестовой, куда патриарх позвал старца, произошла странная, но характерная для Московской Руси сцена. Старец набросился с упреками на патриарха, и Никон долго молча слушал старика. Неронов требовал от патриарха смирения, отказа от гордости, прекращения гонений. Никон все молчал, но когда Григорий продолжал осыпать его упреками и укорами, он не выдержал и заметил: «Не могу, батюшка, терпеть». Старец все продолжал обвинять патриарха за «уважение греков и украинских монахов»: «Гречане де и Малые России потеряли веру и крепость и добрых нравов нет у них». Снова патриарх пытался остановить старца: «прости, старец Григорий, не могу терпеть», но здесь старец не унялся. Только после третьей просьбы патриарха перестать, видимо выговорившись, старик успокоился. Патриарх благословил его (только что отлученного) и с честью послал его жить на Троицкое подворье.

Уступая настойчивости царя, горячо любившего о. Неронова, патриарх снял с него отлучение и запрещение; на обеде после снятия «почтил патриарх старца и выше всех московских протопопов посадил его, много его восхволяя». Хотя старец и продолжал занимать промежуточную позицию между сторонниками старого обряда и патриархом, но он и патриарх теперь оставались друзьями. Даже на отказ Григория служить по новым книгами и на просьбу разрешить служить по старым, Никон только заметил: «обои де добры, все де равно, по коем хочешь, по том и служи».

После смерти о. Стефана Вонифатьева старец Григорий занял как бы его место в деле примерения сторонников старого обряда с патриаршей церковью. Трудно было старику отказаться и от старого устава и духа, и от единства Церкви. Колебался он и внутренне, но теперь и Никон, многому научившись за последние годы, понимал его.

Однажды, в 1658 году, когда старец вернулся к патриарху после своего очередного ухода в старый обряд, Никон сурово встретил его: «Бегун», на что Григорий ответил: «Христос, Учитель наш, бегал и ученики его, многие из отцов Церкви: я не лучше их всех». Никон дал тогда благословение этому искателю истины и только заметил: «И бегает и является», и позже даже позволил ему петь в своем соборе «аллилуя» по старинному.

Так уходил и снова возвращался, но уже не порывая с Церковью, бывший протопоп Неронов, теперь старец Григорий – до собора 1666–1667. В то время он все старался примирить обе стороны. На соборе он покаялся во всех сомнениях и «смиренно бил челом царю и собору, прося прощения и помилования».

Трудно было старцу отказаться от старых книг и обрядов. Для него как и для других русских того века само Царствие Божие понималось, как вечная благоговейная и благочестивая церковная служба во вселенском храме. Обряд был не только молитвенным уставов внешним оформлением благочестия, но и неотлемлемой частью литургической мистерии, частью пути общения с Богом, и будущего осуществления Царства Божия². Для Неронова, Аввакума, для царя Алексея Михайловича и их современников в минуты религиозного напряжения во время церковной службы границы между миром видимыми миром небесным исчезали и поэтому сам обряд казался залогом самого Царства небесного, путем к Богу. Тем не менее старец Григорий принял новый обряд, отказавшись от собственного толкования. Единство Церкви, общение с Церковью, были для него выше любви к обряду, и он понял, что поскольку обряд уже был изменен, идти назад уже было нельзя. Может быть он понял, как поняли это сам царь и Ртищев, и о. Стефан Вонифатьев, что мечта о православном Московском царстве, как о преддверии к царству Божьему было только мечтой.

Последние годы жизни его были самыми спокойными. С тех пор, как старец Григорий» явился» на собор 1666–1667 года, он окончательно перестал «бегать». Любовь и уважение окружали его, как настоятеля Данилова монастыря, где он всех «иереев наставлял служить и поучать народ. И народ стекался к его обители на всенощное благословение и слушать словес Божественных».

В конце 1669 года архимандрит Григорий тяжело заболел и слег. Но 1-го января он все же встал с одра и пошел в церковь на литургию, а под утро 2-го января 1670 года он тихо скончался.

Сергей Зеньковский