Краткое сказание о жизни и подвигах Старца Саровской пустыни Иеромонаха Серафима с приложением его наставлений

Уважая память глубоко чтимого незабвенного старца неутомимо подвизавшегося 50-т лет в Саровской пустыне, прилагаем краткое сведение об этом приснопамятном подвижнике – Иеромонахе Серафиме.

Родился он в Курске 1759 года Июля 19 дня; отец его Курский купец Исидор Мошкин, мать Агафия, при Святом крещении наречено ему было имя Прохор; он был 3-х лет, когда лишился отца своего; отец его занимался подрядами на строение церковных зданий, и при конце своей жизни, приступил к строению в Курске каменного храма в честь Преподобного Сергия Радонежского, но постигнутый смертию оставил окончательное устроение сего храма на попечение жене своей Агафии, под надзором которой в последствии времени оное и было довершено. Однажды во время строения сего храма Агафья пошла на верх здания, взяв и сына своего, бывшего тогда семи лет; когда она взошла на церковное здание, дитя Прохор отлучился от матери, и, по неосторожности, упал с высоты здания на землю; мать в страхе побежала вниз и думала найти его уже мертвым; но к удивлению и радости своей нашла его стоящим на земле совершенно невредимым; благочестивая мать усмотрела в этом особенное действие Промысла Божия, сохранившего отрока, и со слезами благодарила за сие Господа Бога.

Десяти лет отрок Прохор отдан был для обучения в научение грамоте, чтению и письму; он был прилежен и показывал остроту ума.

В Прохоре возгоралось пламенное усердие посвятить себя подвигам жизни иноческой, почему на 18-м году от рождения своего, получив увольнение, оставил дом, имение и мать и направил путь свой. Прежде избрания для себя какого-либо монастыря он пошел в Киев для поклонения святым мощам Угодников Божиих. Войдя в Святую Печерскую Лавру, он пал со слезами на землю пред Чудотворным образом Успения Пресвятыя Богоматери и с усердною молитвою припадал и к ракам Святых Антония, Феодосия и прочих Угодников Божиих там почивающих, прося да наставят его на путь спасения и покажут место для провождения иноческой жизни. Расположившись говеть, приобщился Святых Божественных Христовых Таин; узнав, что есть затворник недалеко от Лавры, в Китаевской обители, богоугодной жизни, имеющий дар прозорливости, по имени Досифей, немедленно поспешил туда, и, допущенный к блаженному затворнику, припал к ногам его, целовал стопы подвижнаго старца, открыл ему свое пламенное желание к иноческому житию, прося благословения; прозорливый старец, проразумев в нем благодать Божию, ублажил его намерение, благословил его, – и, указав для него место пребывания, Саровскую пустыню, сказал ему: «гряди, чадо Божие, и пребудь там! место сие тебе будет во спасение». Отрок Прохор утешился советом; небесным восторгом горела душа его к предначатию иноческого жития; приняв благословение старца Досифея, оставил Лавру, возложив все упование на спасительную волю Божию, и на покровительство Божией Матери, благополучно достиг Богоспасаемой Саровской пустыни, как Самим Богом назначенной ему для прохождения иноческого жития. 1778 года прибыл он с помощью Божиею в сию обитель и радостно вступил во врата ея, как перстом Божиим ему указанную. Там он принят был с любовию старцем строителем Пахомием и определен в число послушников. Проходил разные послушания и на церковную службу являлся ранее всех, и в 1786 году Августа 13 дня пострижен в монашество Строителем Пахомием и дано ему имя Серафим.

Приняв новое имя Ангельское, он отвратил очи свои, еже не видети суеты, с пламеннейшим усердием начал заботиться о приближении любовью к Господу, имя Коего было непрестанно в сердце и устах его; 1787 года в Декабре посвящен во иеродьякона Преосвященным Виктором Епископом Владимирским и Муромским. Приняв сей сан, как служитель олтаря, заботясь о совершенной чистоте по душе и телу он усугубил ревность и усердие к Господу Богу и Святой Его Церкви, так что в продолжение пяти годов находился в повседневном служении литургии, всякий день приобщался Святых Таин, укрепляясь святынею, напрягая все свои силы к дальнейшим подвигам. Упражняясь в богомыслии, в непрестанном славословии Божием и чтении Божественных книг и почему имея ум, очищенный от страстей, он неоднократно удостоивался духовных видений. Вся жизнь его была посвящена молитвам о спасении ближних. 1793 года Сентября 2 посвящен во Иеромонаха Преосвященным Феофилом Епископом Тамбовским и Пензенским при строителе Пахомие. По получении сугубой благодати Духа Святаго он еще с большей любовью, с горячею верою стал подвизаться ради Господа Бога, полагал восхождение к Нему в сердце своем. По склонности к уединенной жизни и по любви к совершенному безмолвию от самого вступления в монастырь желание его было посвятить себя совершенно пустыннической жизни, посему он начал просить у Настоятеля Иеромонаха Исаии благословения на жизнь пустынную и уединенную, в подражание древним пустынножителям и, получив от Настоятеля благословение, в 1794 году с несказанною ревностью и радостью удалился в пустынную келлию, отстоящую от монастыря на пять верст в лесу, близь речки Саровки на горе. По вступлении в жизнь отшельническую, телесные его упражнения состояли в возделывании гряд для саждения картофеля и других овощей, также в приготовлении дров для отопления келлии, душу насыщал он чтением Священного писания Ветхого и Нового Завета, творений Иоанна Лествичника, Ефрема Сирина, Исаака Сирина и Добротолюбия.

Правилом его в пустыне было: каждый день прочитывать по нескольку зачал из Евангелия и Апостола и исправлять по Церковному уставу все службы, кроме Литургии, неупустительно, без всякой перемены, кроме того, в рассуждении молитв и чтения Псалтыри, строго соблюдал правило, завещанное Ангелом Великому Пахомию. Сон его был весьма короткий.

Братия часто находили его там в глубоком Богомыслии, их встречал он одним только поклоном, соблюдая строгое молчание.

Накануне Воскресных и праздничных дней, всегда приходил он в монастырь, где слушал вечерню, всенощное бдение и приобщался Святых Таин за раннею Литургиею; после Литургии до вечерни принимал в монастырской своей келлии приходившую к нему, ради пользы душевной, братию; старшим давал полезные советы, а младшим делал отеческие наставления, во время же вечерни, взяв хлеба на неделю, возвращался в свою отшельническую келлию. Он имел обычай всегда приходить в Обитель на первую неделю Св. Великаго поста: во всю седьмицу до Субботы ничего не вкушал, да и пищи приносить не приказывал. Живя в пустыни, такою объят был любовью к воздержанию, что просил у Настоятеля благословения питаться одним картофелем и другими овощами, которые он сам садил у келлии своей; и после того питался три года одним картофелем и другими овощами и снитью. Некоторые из братий Обители хотели было с ним вместе жить, но, не могши понести тягости пустынной жизни и великих его трудов, возвращались паки в Обитель.

В продолжение пустынного своего жития, приходящим к нему из Монастыря братиям, для посещения и принятия полезных от него советов, давал он иногда наставления, сообразные нуждам каждого, а иногда, желая сохранить безмолвие, от приходящих удалялся.

Исконный враг диавол, не терпя видеть доблестных подвигов старца, делал ему разные искушения, днем и особенно в ночное время, в часы стояния его на молитве, видимо представлялось ему, что келлия его разваливается на четыре стороны, и к нему идут со всех сторон с страшным ревом дикие звери; иногда являлся пред ним открытый гроб и востающий из него мертвец, а иногда враг делал на него такия страшные нападения, что поднимал его на воздух и так сильно ударял его о пол, что, если бы не помощь Божия, то от таковых ударов и кости его могли бы сокрушиться. Такие искушения и нападения врага он всегда побеждал силою и знамением честнаго и Животворящего Креста Господня и, наконец, помощью Божиею победил совершенно, так что в своем безмолвии пребывал мирно, а потому он тем, кои требовали его совета, для прохождения жизни пустыннической, говаривал, что живущему в пустыне, должно быть как-бы распятому на кресте, и что в Монастыре живущие борются с противными силами как-бы с голубями, а в пустыне – как со львами и леопардами – и никому не благословлял уединяться в пустыню одному; но советовал отходить на пустынной подвиг двоим или троим единонравным братиям, чтобы они могли укреплять друг друга советами и утешаться взаимною, спасительною беседою. Сколько ни старался диавол воспрепятствовать сему доблестному подвижнику в его течении и удалить от жизни уединенной, однако все усилия его остались тщетны: ибо таковыми искушениями ничего успеть не мог; напротив сам от него побежден и со стыдом отступил.

Но когда диавол не мог сам по себе причинить твердому отшельнику никакого вреда; то употребил на сие орудием злых людей. 1804 года пришли к старцу три человека из соседних крестьян. Он был в это время в лесу, рубил дрова; приступили к нему и требовали от него денег, говоря, что к тебе ходят люди носят деньги; он им отвечал: я ни от кого ничего не беру; но они, не поверя его словам, положили вынудить требуемое насильственным образом. Один из них сначала ударил Старца в голову так крепко, что у него пошла из уст и ушей кровь, потом били его смертельно, кто чем мог: один обухом, другой поленом, третий пинал ногами, пока сочли его уже мертвым. По таковом бесчеловечном поступке, осмотрели они все в келлии, но не нашедши ничего, удалились. От сих смертельных ударов, он едва мог придти в чувство; на другой день, весь израненый, с большим трудом пришел в Обитель; он был весь окровавлен, волосы его были смяты и смешаны с сором, руки избиты, уста запеклись кровью и несколько зубов было выбито.

Увидев его братия в таком жалком положении, ужаснулись и спрашивали, что с ним случилось; он просил их призвать к себе Строителя, которому все случившееся с ним объяснил. Это несчастное событие повергло как Строителя, так и всю братию в печаль, и Отец Серафим, до излечения болезни, оставался в Обители и пользовался усердием братии; скоро узнаны были избившие его крестьяне, – но благодушный Старец, простя их, упрашивал Настоятеля, чтобы и он никакого с них взыскания не делал. Он соглашался, чтобы лучше его из Обители выгнали, нежели им какое оскорбление нанесли. – Так он был незлобив и отпущал обиды врагам своим. Но не умедлило постигнуть злодеев праведное посещение Божие: огонь вскоре истребил жилища их, и они, сим вразумленные, сами пришли с раскаянием в своем злодействе к Отцу Серафиму и со слезами просили у него прощения и молитв.

По некотором времени, предстательством Божией Матери, как он о сем открыл одному из братии, получил он от тех причиненных ему побоев исцеление, и с возвращением телесных сил просил у Настоятеля позволения опять возвратиться в свою отшельническую келлию. Настоятель, по совету братии, уговаривал его остаться навсегда в Монастыре, опасаясь и впредь подобных случаев, но он отвечал, что не страшится таких нападений; ибо решился претерпевать все оскорбления, какие бы ни случились, подражая мученикам, страдавшим за Господа нашего Иисуса Христа. Он боялся только душевных разбойников, непрестанно содержа в памяти слова Спасителя: не убойтеся от убивающих тело, души же не могущих убити: убойтеся же паче могущих и душу и тело погубити в геенне (Мат. 10: 28). Настоятель, видя твердость его духа, оставил его при его желании, и он возвратился в свою пустынную келлию.

1807 года Строитель Монастыря, добрый и кроткий Исаия скончался; кончина его имела глубокое влияние последующую жизнь Старца Серафима. Исаия, быв восприемным его Отцом от Евангелия, при пострижении его в монашество, и отцем духовным, был наилучшим его собеседником; он так почитал Отца Серафима, и столь любил беседовать с ним, что и тогда, как тяжкая предсмертная болезнь не позволяла ему самому ходить к Старцу, жившему в отдаленной пустыне, в густом и неудобопроходимом лесу, и в болезни посещал его часто при помощи усердных братий (братия своими руками отвозили его к нему в тележке в пустыню), и беседою с ним услаждал последние дни своей земной жизни. Лишение сего собеседника, Наставника и Начальника, глубокою скорбью поразило Отца Серафима, – мысль о тленности настоящей жизни, о часе смертном и о страшном суде Божием глубоко запала в душу его, и он с этого времени предал себя совершенному безмолвию, так что, подражая великому Арсению, избегал всех посетителей и при встрече с кем-либо падал ниц, и не вставал дотоле, пока встречавшийся не удалялся от него. Такое молчание и безмолвие соблюдал он около трех лет.

Удрученный летами и изнуренный от долговременных подвигов старец постепенно ослабевал в силах своих, так что уже не мог, по прежнему обычаю приходить в Монастырь в праздничные дни для приобщения Святых таин. Сие побудило его оставить отшельническую жизнь, и он, по благословению Строителя Нифонта, переселился в Монастырь 1810 года, пробыв в пустыне более 15 лет. Строитель и братия весьма обрадовались его переселению, ибо надеялись всегда видеть его и пользоваться примером его благочестивой жизни. Всегда имея пред очами память смертную, по учению Иисуса сына Сирахова: помни последняя твоя и во веки не согрешиши (Сир. 7, 39), он упросил сделать себе дубовый гроб, и поставить его в сенях своей келлии, у которого часто молился. Таким образом в своем уединении всегда готовился к исходу от здешней жизни к вечной и сидел в келлии своей, как во гробе, подобно живому мертвецу. Редкие из братии могли его видеть и с ним беседовать.

Приходящих же к нему из братии всех предварял земным поклоном, особливо всех имевших веру к нему он учил ходить в Церковь неупустительно: непрестанно заниматься умною молитвою, усердно проходить послушание, какое Начальником будет возложено, не вкушать пищи до часа уставом определенного, за трапезою сидеть с благоговением и страхом Божиим, и предлагаемое вкушать с благодарением; для сего напоминал следующее сказание: между братиями был один Старец прозорливый, и видел духом, каков кто из седящих и ядущих за трапезою; он видел, что одни ели мед, другие хлеб, а иные мотылу. Старец дивился сему и молил Бога, говоря: Господи: яви мне тайну сию: – на трапезе предложены брашна одне для всех, отчего же изменились, – и одни едят мед, другие хлеб, а иные мотылу? и был к нему глас свыше говорящий: ядущие мед суть те, которые сидят за трапезою со страхом и трепетом, с духовною радостью и непрестанно молятся, и молитва их яко кадило восходит к Богу, и потому ядят мед. А ядущие хлеб суть хвалящие вкушение, от Бога им данное; а ядят мотылу ропщущие и говорящие: это хорошо, а это гнило (прол. Авг. 7). Никому не советовал без благословной причины выходить из Монастыря, но учил терпеливо сносить все находящие искушения, по слову Господа: претерпевый до конца, той спасен будет (Мат. 10, 22). Особенно же учил хранить взаимный мир: потому что Бог обитает только в жилище мира, как сказано: в мире место Его (Псал. 75.3.).

Святыя тайны для приобщения его, по благословенно Настоятеля, приносимы были к нему в келлию в Воскресные и праздничные дни, от ранней Литургии. Приобщиться Святых Таин тела и крови Господней,– почитал он для себя столь вожделенным, необходимым и спасительным долгом, что не пропускал ни одного праздника и Воскресного дня, не сподобившись сея Святыни, да и других к тому же побуждал, чтобы не пропускали ни одного дванадесятаго праздника, не очистив совести своей исповедью и не омыв грехов своих кровью Господа нашего Иисуса Христа. – Непременно в четыре церковные поста советовал каждому христианину говеть.

После пятилетней безмолвной жизни, убежден будучи просьбами некоторых посетителей, Отец Серафим начал принимать и посторонних, и уже не отказывал ни кому, кто только желал принять от него благословенье и воспользоваться его советами; а потому и число посетителей время от времени более умножалось; многие из дальних мест начали приходить к нему, приходящих он благословлял и делал им краткие поучения, смотря по душевным нуждам каждого. При сем он имел обыкновение приходящим к нему раздавать антидор, или раздробленные на мелкие частицы благословенные хлебы; и все принимали их от него с благоговением, почтением и любовью; в затворе пробыл он около семнадцати лет.

За дальностью расстояния первой келлии, он построил себе другую поближе, при той же речке Саровке, в расстоянии от Обители около двух верст, где имел отдохновение после трудов и приносил молитвы Всевышнему; с этого времени он, кроме праздников и Воскресных дней, каждый почти день ходил в лес, и занимался то приготовлением дров, для отопления келлии, то возделованием грядок для саждения картофеля, а к вечеру всегда возвращался в Обитель. Он имел обыкновение носить в мешке на себе камни, и на вопрос: для чего он их носит? – отвечал: я, по Ефрему Сирину, томлю томящаго мя. Во время такового его уединения многие из братии слышали его часто поющим антифон – пустынным непрестанное божественное желание бывает, мира сущим суетнаго кроме. Сие пение было не простым биением воздуха, но выражением сердечных его чувств; ибо делал сие в восхищении духа, исполненный небесной радости.

По выходе из затвора, для приобщения Святых Таин, он начал ходить к ранней Литургии в больничную церковь и после Литургии паки возвращался в свою келлию, сопровождаемый множеством посетителей, желавших принять его благословение и получить пользу душевную. С сего времени усердствующих к нему появилось так много, что каждый день, особенно летом, иные приходили к нему в пустынную келлию, а другие дожидались в Монастыре, чтоб видеть его, принять от него благословение и услышать назидательное слово.

Память его была твердая, ум светлый, и дар слова обильный, беседа его была столь действенна и утешительна, что всякий, слышавший оную, находил в ней душевную пользу для себя, и некоторые среди собрания признавались, что беседа его согревала их сердце, снимала с внутренних очей их, как-бы некоторую завесу, озаряла умы их светом духовного просвещения, и возбуждала в душе решительную перемену и силу на исправление к лучшему. Все слова свои и рассуждения он основывал на слове Божием и на предании отеческом и подтверждал наиболее местами Новаго Завета. По чистоте духа своего имел он дар прозорливости: иным, прежде объяснения ими своих обстоятельств, давал наставления, прямо клонящияся к внутренним их чувствованиям и мыслям сердечным. Особенным свойством его бесед и обхождения была любовь и смиренномудрие; кто бы ни был приходивший к нему, бедняк в рубище, или богач в светлой одежде, даже какими-бы кто ни был обременен грехами, всех лобызал он с любовию, всем кланялся до земли, и благословлял, сам целовал у многих непосвященных людей руки; он ни кого не порицал жестокими укоризнами или строгими выговорами, ни на кого не возлагал тяжкаго бремени. Сам неся Крест Христов со всеми скорбями, он говорил иным обличения, но кротко, растворяя слово свое смирением и любовию; старался возбудить действие совести советами, указывал путь спасения и часто так, что слушавший на первый раз и не понимал, что дело идет о его душе; после же сила слова, осоленнаго благодатию, производила свое действие неизменно. Не выходили от него без наставления ни богатые, ни бедные, ни простые, ни ученые, ни вельможи, ни простолюдины, – для всех доставало живой воды, текшей из уст смиренного и убогого Старца; все ощущали его благоприветливую любовь и ее силу, и токи слез вырывались иногда и у тех, кои имели твердое и окамененное сердце, с особенною неусыпностью заботился он о тех, в коих видел расположение к добру, утверждал их советами, наставлениями, указанием пути спасения, и возбуждал их к любви любовью своею.

Некий брат к назиданию себя спросил отца Серафима, незадолго пред кончиною его: почему мы, батюшка, не имеем такой строгой жизни, какую вели древние подвижники благочестия? Он на сие отвечал: от того не проходим такой жизни, что не имеем на нее решимости; ежели бы имели решимость, то так-бы жили, как и древле просиявшие подвигами и благочестием Отцы, потому что благодать и помощь Божия к верным и всем сердцем ищущим Господа, ныне таже, какая и прежде была, ибо, по слову Божию, Иисус Христос вчера и днесь, Той же и во веки (Евр. 13. 8.).

Приближаясь к глубокой старости, за год до смерти, Старец стал чувствовать в телесных силах особенное изнеможение, и потому в пустынную свою келлию начал ходить реже, также и в Монастыре не всегда принимал уже посетителей. Это опечаливало некоторых; но усердно желая непременно видеть его и воспользоваться его наставлениями, дожидались и проживали для сего в Монастыре не малое время. За неделю до кончины своей 1832 года, в день Рождества Христова, старец неожиданно пришел к поздней Лигурии, которую служил Игумен Нифонт; Отец Серафим приобщился Святых Тайн, и после Литургии беседовал с Игуменом; распростясь с Игуменом, старец возвратился в свою келлию, и вручил одному из монахов, Иакову, образ Преподобного Сергия, изображающий на финифте посещение Божией Матери с такими словами: «сей образ на меня наденьте, когда я умру, и с ним положите меня в могилу; сей образ, продолжал От. Серафим, прислан мне честным Отцем Архимандритом Антонием, Наместником Святой Лавры, от мощей Преподобнаго Серия». К Отцу Архимандриту Антонию Отец Серафим питал особенную любовь.

Перед Новым годом, вышедши из своей келлии к Успенскому собору, старец обмерял и назначил с боку олтаря место для могилы своей. 1833 года Генваря 1 дня в последний раз пришел в больничную Церковь к ранней Литургии и приобщился Святых Таин. В сие время замечено было в нем крайнее изнеможение телесных сил; впрочем, он показывал спокойный и радостный дух.

На другой день, то есть 2-го Генваря, во время утрени на молитве он предал Господу Богу дух свой; все поражены были сею вестью; плач был общий, выражавший сильную скорбь о разлуке с доблестным подвижником. Тело почившего оставалось во гробе не погребенным восемь суток; стояло в Успенском соборе. В это время в последний раз из окрестных мест собралось множество посетителей воздать долг великому Старцу, теплому своему молитвеннику в нескончаемые веки.

Так как при жизни своей От. Серафим многих назидал, просвещал, утешал, врачевал словом, делом, примером и молитвою, то и после кончины его память сего великого подвижника Христова, доселе благословляется не только в самой пустыне Саровской и в местах к ней прилежащих, но и в самых отдаленных пределах Православной Церкви Российской. Его слова и слава добродетелей пронеслись повсюду; многие из отдаленных стран приходят с благоговением в Саровскую обитель, чтобы поклониться пред гробом его, и моля Господа о упокоении души его, просят и его молитв о упокоении сердец их от мятежа житейского.

Об отречении от мира

Страх Божий приобретается тогда, когда человек, отрекшись от мира и от всего, что в мире, сосредоточит все свои мысли и чувства в одном представлении о законе Божием и весь погрузится в созерцание Бога и в чувства обещанного Святым блаженства.

Нельзя отречься от мира и придти в состояние духовнаго созерцания, оставаясь в мире. Ибо доколе страсти не утишатся, нельзя стяжать мира душевного; но страсти не утишаются, доколе нас окружают предметы, возбуждающие страсти. Чтобы прийти в совершенное бесстрастие и достигнуть совершенного безмолвия души, нужно много подвизаться в духовном размышлении и молитве. Но как можно всецело и спокойно погружаться в созерцание Бога и поучаться в законе Его и всею душою возноситься к Нему в пламенной молитве, оставаясь среди неумолкного шума страстей, воюющих в мире? Мир во зле лежит. Не освободясь от мира, душа не может любить Бога искренно.

О безмолвии

Преподобный Варсонуфий учит: доколе корабль на море, терпит беды и приражения ветров; а когда достигнет пристанища тихого и мирного, уже не боится бед и скорбей и приражения ветров, но остается в тиши. Так и ты, монах, доколе остаешься с людьми, ожидай скорбей и бед и приражения мысленных ветров; а когда вступишь в безмолвие, бояться тебе нечего (Варс. отв. 8, 9.). Совершенное безмолвие есть крест, на котором должен человек распять себя со всеми страстьми и похотьми. Но подумай, Владыка наш Христос сколько наперед претерпел поношений и оскорблений, и потом уже восшел на крест. Так и нам нельзя придти в совершенное безмолвие и надеяться святого совершенства, если не постраждем со Христом. Ибо говорит Апостол: аще с Ним страждем, с Ним и прославимся. Другого пути нет. (Варс. отв. 346).

Пришедший в безмолвие должен непрестанно помнить, за чем пришел, чтобы не уклонилось сердце его к чему-либо другому.

О внимании самому себе

Проходящий путь сей не должен внимать посторонним слухам, от которых голова может быть наполнена праздными и суетными помыслами и воспоминаниями; но должен быть внимателен к себе.

Особенно на сем пути наблюдать должно, чтоб не обращаться на чужия дела, не мыслить и не говорить о них, по Псаломнику: не возглаголют уста моя дел человеческих (16, 4), а молить Господа: от тайных моих очисти мя, и от чуждих пощади раба твоего (Псал. 13, 13. 14).

Человек должен обращать внимание на начало и конец жизни своей; в средине же, где случается счастье или несчастие, должен быть равнодушен.

Чтоб сохранить внимание, надобно уединяться в себя, по глаголу Господню: никого же на пути целуйте (Лук. 10: 4), т. е: без нужды не говорить.

Встречающихся старцев или братий поклонами почитать должно, имея очи всегда заключенные.

О попечении о душе

Человек по телу подобен зажженной свече. Она должна сгореть, и он должен умереть. Но душа бессмертна; потому и попечение наше должно быть более о душе, нежели о теле: кая бо польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит, или что даст человек измену за душу свою (Матф. 16, 26)?

Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Кирилл Александрийский, Амвросий Медиоланский и прочие от юности до конца жизни были девственники; вся их жизнь была обращена на попечение о душе, а не о теле. Так и нам все старание должно иметь о душе, тело же подкреплять для того только, чтоб оно способствовало к подкреплению духа.

Если самовольно изнурим свое тело до того, что изнурится и дух, то таковое удручение будет безрассудное, хотя бы сие делалось для снискания добродетели.

Буде же Господу Богу угодно будет, чтобы человек испытал на себе болезни, то Он же подаст ему и силу терпения.

Чем должно снабдевать душу

Душу снабдевать надобно словом Божиим: ибо слово Божие, как говорит Григорий Богослов, есть хлеб Ангельский, имже питаются души, Бога алчущия. Всего же более должно упражняться в чтении Нового Завета и Псалтири; и это делать должно стоя. От сего бывает просвещение в разуме, который от того изменяется изменением Божественным.

Надобно так себя приобучить, чтобы ум как бы плавал в законе Господнем, которым руководствуясь должно устроить жизнь свою.

Когда же человек снабдит душу свою словом Божиим; тогда исполняется разумением того, что есть добро, и что есть зло.

Чтение слова Божия должно быть производимо в уединении для того, чтобы весь ум чтущего углублен был в истины священного писания, и принимать от Бога в себя теплоту, которая в уединении производит слезы; от них человек согревается весь и исполняется духовных дарований, услаждающих ум и сердце паче всякаго слова.

О мире душевном

Если не вознерадит человек о потребностях мирских, то не может иметь мира души.

Мир душевный приобретается скорбями. Писание говорит: проидохом сквозе огнь и воду, и извел еси ны в покой (Псал. 65, и 12). Хотящим угодить Богу надлежит пройти сквозь многия скорби. Как будем ублажать Святых мучеников за страдания, которые претерпели они ради Бога, когда мы не можем стерпеть и огневицы?

Ни что так не содействует стяжанию внутреннего мира, как молчание и, сколько возможно, краткая беседа с иными, а с собою непрестанная.

Ничто же лучше есть во Христе мира, в нем же разрешается всякая брань воздушных и земных духов. Ибо несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем и к миродержителям тьмы века сего, к духовом злобы, поднебесным (Ефес. 6, I2).

Признак разумной души, когда человек погружает ум внутрь себя и имеет делание в сердце своем. Тогда благодать Божия приосеняет его и он бывает в мирном устроении, а посредством сего и в премирном: в мирном, т. е. с совестию благою; в премирном же, ибо ум созерцает в себе благодать Святаго Духа, по слову Божию: в мире место Его (Псал. 75, 3).

О хранении мира душевного

Всеми мерами надобно стараться, чтоб сохранить мир душевный и не возмущаться оскорблениями от других; для сего нужно всячески стараться удерживать гнев, и посредством внимания ум и сердце соблюдать от непристойных движений.

Потому оскорбления от других должно переносить равнодушно и приобучаться к такому расположению духа, как бы их оскорбления не до нас, а до других касались.

Таковое упражнение может доставить нашему сердцу тишину и соделать оное обителию Самого Бога.

Образ такового безгневия мы видим на Григории Чудотворце, от которого в публичном месте жена некая блудница требовала мзды, аки бы за содеянный с нею грех; а он на нее нимало не разгневавшись, кротко сказал некоему своему другу: даждь скоро ей цену, колико требует. Жена, только что прияла неправедную мзду, подверглась нападению беса; Святый же отгнал от нея беса молитвою (Чет. Мин. Нояб. 17 в житии его).

Если же невозможно, чтоб не возмутиться, то по крайней      надобно стараться удерживать язык, по Псаломнику; смятохся, и не глаголах (76, 5).

Для сохранения мира душевного также всячески должно избегать осуждения других. Неосуждением и молчанием сохраняется мир душевный. Когда в таком устроении бывает человек, то получает Божественныя откровения.

Чтоб избавиться осуждения, должно внимать себе, ни от кого не принимать посторонних мыслей и быть ко всему мертвым.

К сохранению душевного мира надобно чаще входить в себя и спрашивать: где я?

При сем должно наблюдать, чтобы телесные чувства, особенно зрение, служили для внутреннего человека, и не развлекали душу чувственными предметами: ибо благодатные дарования получают токмо те, кои имеют внутреннее делание и бдят о душах своих.

О молитве

Истинно решившиеся служить Господу Богу должны упражняться в памятовании о Боге и непрестанной молитве ко Иисусу Христу, говоря умом: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго; таковым упражнением, при охранении себя от рассеяния и при соблюдении мира совести, можно приблизиться к Богу и соединиться с Ним. Ибо, по словам Св. Исаака Сирина, кроме непрестанныя молитвы мы приблизиться к Богу не можем (сл. 69. лис. 142).

Посему всегда должно стараться, чтоб не предавать себя рассеянию мыслей; ибо чрез сие уклоняется душа от памяти Божией и любви Его, по действию диавола, как говорить Св. Макарий: все супостата нашего тщание есть, да мысль нашу от памятования о Боге и страха и любви отвратить (сл. 2. гл. 15.).

Когда же ум и сердце соединены будут в молитве и помыслы души нерассеяны, тогда сердце согреется теплотою духовною, в которой возсиявает свет Христов, исполняя мира и радости всего внутреннего человека.

О всем мы должны благодарить Господа и предавать себя Его воле; должны также представлять Ему все свои мысли, слова и деяния, и стараться, чтобы все служило только к Его благоугождению.

О многословии

Одного многословия с теми, которые противных с нами нравов, довольно расстроить внутренность внимательного человека.

Но всего жалостнее то, что от сего может погаснуть тот огонь, который Господь наш Иисус Христос пришел воврещи на землю сердец человеческих: ибо ничтоже тако устужает огнь, от Св. Духа вдыхаемый в сердце инока к освящению души, якоже сообращение и многословие и собеседование (Исаак. Сир. сл. 8 ).

Особенно же должны хранить себя от обращения с женским полом: ибо, как восковая свеча, хотя и незажженная, но поставленная между зажженными, растаевает: так и сердце инока от собеседования с женским полом неприметно расслабевает,– о чем и Св. Исидор Пелусиот говорит так: аще (глаголющу писанию) кия беседы злыя тлят обычаи благи: то беседа с женами, аще и добра будет, обаче сильна есть растлити внутренняго человека тайно помыслы скверными, и чисту сущу телу, пребудет душа осквернена: что бо твердее есть камене; что же воды мягчее, обаче всегдашнее прилежание и естество побеждает. А потому для сохранения внутреннего человека надобно стараться удерживать язык от многоглаголания: муж бо мудр безмолвие водит (Притч. 11, 12).

О помыслах и плотских движениях

Мы должны быть чисты от помыслов нечистых, особенно, когда приносим молитву, ибо нет согласия между смрадом и благовонием. Где бывают помыслы, там и сложение с ними. Итак, должно отражать первое нападение греховных помыслов и рассеивать их от земли сердца нашего. Пока дети Вавилонские т. е. помыслы злые, еще младенцы, должно разбивать и сокрушать их о камень, который есть Христос; особенно же три главные из них: чревоугодие, сребролюбие и тщеславие, которыми старался диавол искушать даже Самого Господа нашего в конце подвига Его.

Диавол, как лев, скрываясь в ограде своей (Ис. 9, 30), тайно расставляет нам сети нечистых и нечестивых помыслов. Итак немедленно, как только увидим, надобно расторгать их посредством благочестивого размышления и молитвы.

О должности подчиненных в отношении к начальникам

Стяжи смирение, послушание и повиновение, и спасешися, говорит Преподобный Варсонуфий. И отнюдь не говори вопреки: что это, и для чего это? Но будь благопокорлив, наипаче авве твоему, который ради Бога печется о тебе, и которому вверена душа твоя (Варс. отв. 242). Кто поистине хочет быть учеником Христовым, тот ни какой не имеет власти над собою, чтобы делать что-нибудь самому по себе, говорит тот же учитель. Ибо что делается по своему помыслу, то не угодно Богу, хотя бы казалось и хорошо. Если кто лучше знает полезное для себя, нежели авва, то зачем и называть себя учеником его.

Отвергни волю свою назад и блюди смирение во всем житии твоем, – и тогда спасешися. Смирение и послушание суть искоренителие всех страстей и насадителие всех добродетелей (Варсон. отв. 309. 359. 351. 618. 68. 226).

Подчиненный должен умертвить себя для жизни временной, чтобы иметь жизнь вечную. Он должен быть как сукно на сукновальне, по словам Пр. Антиоха. Ибо как сукно белильник колотит, толчет, чешет, моет, и оно делается бело, подобно снегу; так и послушник, терпя уничижения, оскорбления, поношения, очищается и делается как серебро чистое, блестящее, огнем ражженное ( Ант. сл. 113).

Не должен входить в дела начальнические и судить оные; сим оскорбляется величество Божие, от коего власти поставляются; ибо несть власть, аще не от Бога, сущие же власти от Бога учинены суть (Римл. 13, 1.).

Не должно противиться власти во благое, чтоб не согрешить пред Богом и не подвергнуться Его праведному наказанию; противляяйся власти, Божию повелению противляется: противляющиеся же себе грех преемлют (Римл. 13, 2).

Послушливый много к созидании души преуспевает, кроме того, что он приобретет чрез сие понятие о вещах, и приходит в умиление.

О неосуждении ближнего и о прощении обид

Не должно судить никого, хотя бы собственными очами видел кого согрешающим, или коснеющим в преступлении Заповедей Божиих, по слову Божию: не судите, да не судими будете (Матф. 7, 1).

Не должно питать в сердце злобы или ненависти к ближнему – враждующему, но должно любить его, и, сколько можно, творить ему добро, следуя учению Господа нашего Иисуса Христа: любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас (Матф. 5, 44.).

Итак, если мы будем, сколько есть сил, стараться все сие исполнять; то можем надеяться, что воссияет в сердцах наших свет Божественный, открывающий нам путь к горнему Иерусалиму.

От чего мы осуждаем братий своих? от того, что не стараемся познать самих себя. Кто занят познанием самого себя, тому некогда замечать за другим; осуждай себя, и перестанешь осуждать других.

Итак, возлюбленные, не будем наблюдать за чужими грехами и осуждать других, чтобы не услышать: сынове человечестии, зубы их оружие и стрелы, а язык их меч остр (Псал. 56, 5).

Ибо когда Господь оставит человека самому себе, тогда диавол готов стереть его, яко мельничный жернов пшеничное зерно.

О уединении и молчании

Амвросий Медиоланский говорит: молчанием многих видел я спасающихся, многоглаголанием же ни одного. И паки некто из отцев говорит: молчание есть таинство будущего века, словеса же орудие суть мира сего (Добротол. Инок. Каллиста и Игнатия гл. 16 час. 11 л. 54).

Ты только сиди в келлии своей, во внимании и молчании, и всеми мерами старайся приближать себя ко Господу; о Господь готов сделать тебя из человека Ангелом: на кого бо, говорит Он, воззрю, токмо на кроткаго и молчаливаго и трепещущего словес Моих. (Ис. 66. 2)? Когда мы в молчании пребываем, тогда враг и диавол ничего не успеет относительно к потаенному сердца человеку: сие же должно разуметь о молчании в разуме.

Ежели не всегда можно пребывать в уединении и молчании, живя в монастыре и занимаясь возложенными от настоятеля послушаниями; то хотя некоторое время, остающееся от послушания, должно посвящать на уединение и молчание, и за сие малое не оставит Господь Бог ниспослать на тебя богатую Свою милость.

От уединения и молчания рождаются умиление и кротость; действие сей последней в сердце человеческом можно уподобить тихой воде Силоамской, которая течет без шума и звука, как говорит о ней Пророк Исаия: воды силоамли текущия тисе(8, 6).

Пребывание в келлии, в молчании, упражнении, молитве и поучении день и нощь закону Божию делает человека благочестивым; ибо, по словам Св. Отец, келлия инока есть пещь Вавилонская, в ней же три отроцы Сына Божия обретоша. (Доброт. час. 114 и Петра Дамаск. кн. 1 стр. 58.)

Монах, по словам Ефрема Сирина, не останется долго на одном месте, если не возлюбит прежде молчания и воздержания. Ибо молчание учит безмолвию и постоянной молитве, а воздержание делает помысл неразвлекаемым. Наконец приобретшего сие ожидает мирное состояние (Том. 2 стр. 59).

О печали

Когда злой дух печали овладеет душой, тогда, наполнив ее горестью и неприятностью, не дает ей совершать молитву с должным усердием и заниматься чтением писаний с надлежащим вниманием, лишает ее кротости и благодушия в обращении с братиями и рождает отвращение от всякого собеседования. Ибо душа, исполненная печали, делаясь как бы безумною и изступленною, не может спокойно ни принимать благого совета, ни кротко отвечать на предлагаемые вопросы. Она убегает людей, как виновников ее смущения, и не понимает, что причина болезни внутри ее. Печаль есть червь сердца, грызущий рождающую его мать.

Печальный монах не движет ума к созерцанию и никогда не может совершать чистой молитвы.

Кто победил страсти, тот победил и печаль. А побежденный страстями не избежит оков печали.– Как больной виден по цвету лица, так обладаемый страстью обличается от печали.

Кто любит мир, тому не возможно не печалиться, а презревший мир всегда весел. Как огнь очищает золото, так печаль по Боге очищает греховное сердце. ( Ант. сл. 25.)

Наставление новоначальному иноку

Живя в обители, сие соблюдай: стоя в Церкви, внимай всему без упущения. Если находишься в келлии, не имея рукоделия, всячески прилежи чтению, а наипаче Псалтири, старайся каждую статью прочитывать многократно, дабы содержать все в разуме.

Если есть рукоделие, занимайся оным: если зовут на послушание, иди на оное. За рукоделием, или будучи где-либо на послушании, твори беспрестанно молитву: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго. В молитве внемли себе, т. е. ум собери и соединяй с предметом молитвы, и не устремляй ни на что другое. Когда Господь согреет сердце твое теплотою благодати Своея, тогда потечет в тебе молитва оная безпрестанно, и всегда будет с тобою, наслаждая и. питая тебя. Когда же будешь содержать в себе сию пищу душевную, т. е. беседу с Самим Господом, то зачем ходить по келлиям братии, хотя кем и будешь призываем? Истинно сказую тебе, что празднословие сие есть и празднолюбие. Аще себя не понимаешь, то можешь ли рассуждать о чем и других учить? Молчи, помни всегда присутствие Божие и имя Его. Ни с кем не вступай в разговор; но всячески блюдись осуждать много разговаривающих, или смеющихся, будь в сем случае глух и нем; чтобы о тебе ни говорили, пропускай все мимо ушей. В пример себе взять можно Стефана нового (Чет. Минея. 28 Ноября в житии его), которого молитва была непрестанна, нрав кроток, уста молчаливые, сердце смиренно, дух умилен, тело с душею чисто, девство непорочно, нищета истинная, и нестяжание пустынническое. Послушание безроптиво, повиновение тщательное, делание терпеливо и труд усерден.

Сидя за трапезой, не смотри и не осуждай, кто сколько ест, но внимай      себе, питая душу молитвою.

За обедом ешь довольно, за ужином воздержись. В среду и пяток, аще можешь, вкушай по однажды. Каждый день непременно в нощи спи четыре часа: 10-й, 11-й 12, и час за полунощь; аще изнеможешь, можно вдобавок днем спать. Сие держи несумненно до кончины жизни: ибо оно нужно для успокоения головы твоей. И я с молодых лет держал такой путь. Мы и Господа Бога всегда просим о упокоении себя в нощное время. Аще тако будешь хранить себя, то не будешь уныл, но здрав и весел.