16. Об иночестве
В заключение всех воспоминании о Саровской обители и знаменитых ее подвижниках, заимствуем статью, прекрасно написанную Андреем Николаевичем г. Муравьевым, из описания его Саровской пустыни. Статья сия покажет всякому, как должно думать о пустынножительстве и монашестве. Всякий благомыслящий читатель, прочтя его мысли, уверится в справедливости и беспристрастии сказанного.
«При посещении столь знаменитой и назидательной обители, оставляющей благодетельное впечатление в сердце, невольно приходит на мысль: как часто и несправедливо налагают общее осуждение на все монашество люди, большею частью, неопытные, которых возмутил какой-либо печальный случай неблагочиния, совершившийся пред их глазами. Не стану оправдывать тех, которые подают повод к нареканию на все свое братство; гораздо тягчайшее осуждение, нежели человеческое, готовится им за то, что, по выраженно Апостола, «их ради имя Божие хулится во языцех». Но признавая их истинно виновными и пред Богом и пред людьми, можно ли, однако, быть равнодушным к несправедливо распространяемому нареканию на все их священное братство, достойное лучшей участи? – Надобно заметить и то, что в числе осуждающих наиболее люди, редко бывающие в монастырях, подобно как обыкновенно случается, что и жалуются на продолжительность божественной службы те, которые реже других ходят в церковь; напротив, часто посещающие храмы Божии не утомляются долгою молитвою, и в них более снисхождения к монашествующим, потому что, посвятив себя жизни духовной, они глубже проникнуты чувством собственной немощи и любви к ближнему.
«Что есть монах?» – спрашивает глубоко постигший житие иноческое Святой Ефрем Сирин, и блаженный авва сам себе отвечает: «монах подобен человеку, который падает с высоты и, нашедши вервь, висящую высоко над землею, хватается за нее, висит на ней и непрестанно вопиет к Господу о помощи, зная, что если ослабеет и выпустит вервь из рук, то упадет и умрет».
Но сему изречению Святого, монашество не есть какое-либо выспреннее состояние совершенства человеческого, а состояние покаяния, переход от зла к добру, стремление к совершенству, хотя бы и не близко еще было достижение оного; только чрезвычайная добродетель первых подвижников, изумив мир, усвоила название Ангельского сему образу спасения. Мы видим в книге блаженного аввы Синайского Иоанна, называемой Духовной Лествицею, целые обители иноков, которые исполнены людьми, горько кающимися в своих преступлениях, но не отвергнутыми от общения с братиею; видим и примеры недостойных скитальцев или Сараваитов, с одною только личиною иноческою; и не смотря на то, не падало тогда общее нарекание на достойных: потому что во всякое время и во всяком звании были люди добрые и злые, и уже сам Апостол Павел жаловался первым христианам, что он терпел от лжебратии (2. Коринф. 11: 26).
Следственно и мы не должны быть слишком взыскательны к иночествующим нашего времени, и как бы подавлять их слабое житие тяжестью примера отшельников первых веков, которые казались исполинами духа и в свое время. Если же мы хотим быть справедливыми, то поставим и себя в ту же раму, и сравним собственный наш образ жизни с жизнью мирских Христиан того времени; тогда только картина будет написана верными красками и освещена настоящим светом, а мы невольно сделаемся снисходительными к братии нашей, если бы даже некоторые из нее лица оказались лжебратиею. Это не должно, однако, подавать слабым инокам повода упорствовать в своей слабости; но напротив того, как я уже сказал, должно возбуждать их страхом ответственности за общее нарекание, к собственному частному исправлению. Вникнем беспристрастно: в чем состоит разность между нами, мирянами, и иноками? потому что, надобно сказать правду, мы, кажется, забыли, до какой степени сходны наши взаимные отношения и обязанности, и едва ли, по словам Спасителя, не возлагаем мы, фарисейски, бремена неудобоносимые на их плечи, под предлогом их отречения от мира, когда сами не хотим двинуть сего и перстом (Матф. 13: 4).
И так в чем состоит существенная разность?– они отреклись от мира! а мы разве не отреклись также, про святом крещении, от сатаны и всех дел его, и всех ангел его и всего служения его?– и разве нам не заповедует также Апостол «не любить мира, и яже в нем(1Иоан. 2: 15),–разве слово, возглашаемое постригаемому иноку, не относится и к нам: « несть наша брань к плоти и крови, но к началом и ко властем, и к миродержителем тьмы века сего, к духовом злобы поднебесным; сего ради приимите вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют и вся содеявше стати» (Ефес. 6: 12. 13). «Ибо все, что в мире», – говорит Евангелист Иоанн, «есть похоть плотская и похоть очес и гордость житейская» (1. гл. 11 16.). Неужели мы приведем себе в оправдание малодушное извинение, что инок, отрекающийся от мира, произносит свой обет в зрелом возрасте, когда мы младенцами выходим из купели, и другие за нас произносят сии обеты? Но разве мы сами, уже в возрасте, не воспринимаем других, и не произносим за них, как некогда произносили за нас, торжественный обет сей: «отрекаемся от сатаны и всех дел его, и всех ангел его, и всего служения его, и всей гордыни его!» Или это только одна форма, одни праздные слова устарелой присяги? Ей нет! «страшно впасть в руки Бога живаго!» – восклицает Апостол Павел (Евр. 10: 31).
По совести говоря, не велико различие между обязанностями православного Христианина и монаха. Если инок обязан безбрачием, то и мирянин, в браке ли он находится или вне брака, должен вести жизнь в своей степени целомудренную, свято соблюдая таинство супружества или девственность. Если постоянный пост лежит на иноке, то и мирянин не в праве разрешать себе несоблюдение правила церковного о постах, и вся разность состоит в том, что монашествующие не вкушают никогда мяса. Иноку надлежит ежедневно присутствовать на всех службах церковных; полезно и мирянину учащать по возможности хождение в храм Божий, и необходимый для него долг не опускать ни одного праздничного богослужения, как утреннего, то есть литургии, так и вечернего или всенощной. Что еще сказать о нестяжании и о послушании, которые одинаково заповедал изрекший нам: «не заботьтесь о завтрешнем дне, ибо завтрешний день сам о себе заботится; довлеет каждому дню своя забота; ищите же, во-первых царствия Божия и правды его, и все сие приложится вам». (Матф. 6: 33. 34). Или «повинуйтеся наставником вашим, которые проповедывали вам слово истины, и взирая на кончину их жизни, подражайте вере их». (Евр. 13: 7.)
Будем ли за то строго нападать на монашествующих, что они, предприняв более трудный нашего путь, текут по нем столь же слабо, как и мы по своему пути? – узки врата для каждого в царствие небесное, и если мы полагаем, что все им запрещено, а все нам позволено, то горько ошибаемся, ибо широкий путь не ведет ко спасению. Вот почему, повторяю опять, те, которые более занимаются предметами духовными, снисходительнее смотрят, по собственному опыту, на слабости человеческие. – «Но зачем богатство в монастырях», – говорят некоторые: «для чего оно людям, давшим обет добровольной нищеты?» Действительно, если иноки, как частные лица, собирают себе сокровища на земле, то они не в Бога богатеют, по притче Евангельской: не напрасно читаем мы в писании Святых Отец, как однажды настоятель обители, обретши у погребаемого им инока деньги под возглавием, повелел удалить его тело из братского кладбища. Но совсем иное богатый инок, иное богатая обитель, которая, как общество и общество полезное, должна иметь средство к своему содержанию и пропитанию странных и убогих, и к благолепному украшению своих храмов.
Не скажут ли еще: «для чего украшать храмы и иконы? – лучше употребить деньги сии на добрые дела». Как иногда опрометчивы такие суждения! Часто приходят мне на память слова Господа бывшему ученику Своему о напрасной, по его мнению, трате драгоценного мира женою, помазавшею ноги божественного Учителя. Приведу подлинные слова Евангелиста Иоанна (12: 5, 8.): чего ради миро сие не продано бысть на трехстах пенязь и дано нищим? Сия же рече, не яко о нищих печашеся, но яко тать бе, и ковчежец имеяше и вметаемая носяше. Рече же Иисус: не дейте ея, да в день погребения моего соблюдет е, нищия бо всегда имате с собою, Мене же не всегда имате. Если столь драгоценное миро не отвергнуто самим Господом, для честных ног Своих, то мы ли дерзнем осудить украшающих драгоценные сосуды, в коих преподается нам или соблюдается все Его пречистое тело и честная кровь? или алтари, на коих приносится бескровная за нас жертва, или святое Евангелие, заключающее в себе словеса Божия, или животворящий крест в память распятого, и священные лики Господа, пречистой Его Матери и святых Его угодников, одним словом, весь храм, в коем воспоминается тайна нашего спасения? – Говорю сие для верующих, ибо для неверующих все сие тщетно и чуждо. Такое суждение особенно страшно, когда мы взглянем на роскошь собственных наших жилищ и на драгоценные украшения близких нам по сердцу, что едва ли не более прилично святыне. Что же касается до снабдения нищих, то, конечно, люди усердные, жертвующие святилищу Христа ради, не забывают и нищей братии Христовой; но поскольку они творят это втайне от мира, то и не может быть оно столь видимо, как явное для всех украшение ими святилищ.
Слышу еще громкий голос: «монашествующие праздны, тунеядцы, и даром живут на свете! » Это мне напоминает вопль Египтян о народе Божием: «праздни, праздни есте, сего ради глаголете, да идем пожрем Богу нашему: ныне убо шедше делайте » (Исход. 5: 7).–Как будто можно назвать праздным делом самое упражнение молитвенное! Хорошо, если бы наша праздность всегда протекала в молитве, хотя бы мы ничего иного не делали! Лики Ангельские на небесах непрестанно хвалят Бога. – Положим опять руку на сердце и скажем мы, осуждающие праздность иноков: каковы собственные наши труды и подвиги, и многие ли из нас оставляют по себе след жизненный и благую память? Не протекает ли вся наша жизнь, большею частью, в праздных увеселениях и суетных беседах, где даже нет места для молитвы? – Люди истинно деятельные меньше осуждают, ибо не имеют на это времени. Случалось мне еще слышать от некоторых: «по крайней мере, мы воздали долг природе, оставив по себе потомство»; – но воспитали ли они детей своих в страхе Божием и приготовили ли в них истинных сынов Церкви и отечеству? это еще вопрос; а без сей единственной цели, и данная ими преемственно жизнь едва ли принесет пользу обществу и будет спасительна как для собственной их души, так и для рожденных ими.
Да и почему обвиняют в такой чрезвычайной бездейственности монашествующих? Не говоря уже о том, что всякий монастырь, как общество, имеет свои необходимые занятия и должности, которые исправляются нарочно для того приставленными иноками времени. В городских или подгородных монастырях, где братия должна соображаться с немощами и недостатком времени или усердия граждан, служба сокращается по мере возможности, но и тут никогда утреня не бывает менее двух или трех часов; столько же продолжаются две литургии, ранняя и поздняя, одна за другой, а иногда бывают – три и четыре и даже до семи, как в некоторых Лаврах; на это все нужны особые люди; вечерня с правилом также занимает около двух часов и более. Таким образом, все в сложности составляет от семи до восьми часов, не считая молебнов и панихид, которых может быть бесчисленное множество. Если, может быть, некоторые скажут, что это все бесполезно, то однако так не мыслят те, которые с живым усердием приходят участвовать в сих общественных службах и просят себе еще исключительно молитв. Следственно монашествующие служат обществу столько же, сколько и приходское духовенство, и поскольку служба их совершается с большим вниманием, то и гораздо охотнее идут в монастырь, нежели в приходскую церковь.
Разумеется, желательно, чтобы монашествующие совестливо употребляли все остальное время, для душеспасительных занятий себе и другим, исключая необходимого отдыха, и отнюдь бы не предавались праздности. Не в оправдание праздным, замечу, однако, что многие из нас, употребив до семи часов на службу, почитают себя в полном праве быть праздными все остальное время дня, хотя сами и жестоко осуждают иноков, а время, кажется, должно быть, дорого для всякого. При том разочтем, сколько еще надобно употребить оного в монастыре на ежедневное приготовление к службам, на прием и беседу посетителей, потому что это одна из обязанностей всякой обители, назидать не только благолепным служением, но и ласковым обращением. В отдаленных же пустынях, где меньше бывает развлечения, самая служба занимает до 12 часов в сутки, кроме общественных обязанностей и рукоделья. Много ли же времени останется на праздность? и если некоторые, недостойные своего звания, монахи употребляют свободные от Богослужения часы на чуждое их сану разсеяние: то сколько других посвящают остаток дня богомыслию, чтению, писанию, иконной живописи или резному изделию, для благословения приходящих, и можно ли распространять на всех частные отступления от строгих правил иночества? – Господь, по ходатайству Авраама, обещал ему помиловать целый город, если в нем обретется хотя десять праведных (Быт. 18.). Мы ли, наоборот, за несколько дурных иноков, осудим целую обитель и даже все монашество, хотя бы и на половину было оно не в духе своего звания, тогда, когда быть может несколько неведомых нам подвижников, в тиши келейной, отклоняют гнев Божий не только от своего недостойного братства, во и от нас, дерзновенно их осуждающих, среди бездны собственных грехов наших!
Если, после всего, что сказано выше, снисходительнее будут смотреть на иночество вообще, не излишним почитаю представить и о той действительной пользе, какую всегда приносили и доселе приносят у нас монастыри. Таким образом, да отнимется от них мрачное облако нарекания, которое скрывает внутренний благодетельный свет их от нежелающих его видеть. Я же не думаю что-либо сказать лишнее или преувеличенное, если выражусь так: что, при недостатке у нас катихизического учения в приходах, обители наши служат огласительным училищем Веры, и без них может быть пространное отечество наше возвратилось бы, в некоторых отдаленных своих пределах, к прежнему духовному мраку невежества. По истине, обители, разсеянные в сердце и во всех концах России, суть как бы спасительная катихизическая сеть, охватившая собою все православное царство; ее можно сравнить с тою Апостольскою мрежею, которая, по указанию самого Господа, извлекла столь обильную тоню на море Галилейском: ибо доселе совершается обильная таинственная ловля душ человеческих в местах, освященных призыванием имени Божия.
Не покажется ли странным мое сравнение? Я оправдаю его опытом: почти в каждой епархии есть заветное какое-либо святилище, куда искони привыкли стекаться на богомолье все окрестные жители; старые и малые, все туда ходят по большим праздникам, и необходимо возвращаются с запасом духовным, который не могли они, или весьма редко могли, приобрести дома, в приходской церкви. Давнее предание и самый труд хождения уже невольно располагают к благоговению богомольцев; они остаются в обители несколько дней, ходят ко всем службам, утренним и вечерним, просят молебнов пред чудотворными иконами и мощами православных угодников Божиих, которых житие им знакомо, и нередко получают исцеления в болезнях, по их живой вере к сим бессмертным благодетелям своей родины. Сверх того, они слушают с жадностью поучения на литургии, посещают некоторых из знаменитых по благочестию старцев, каковы были: Марко и Серафим и прочие светильники Сарова, и с их благословением приносят домой кресты и иконы, а иногда домашнюю посуду, выработанную руками отшельников. Можно ли, чтобы все это не произвело благодатного впечатления на душу? Святый Иоанн Златоуст не напрасно говорит, что тот, кто только побыл в храмине, где варится миро, необходимо выйдет из нея облагоуханным.
На такого рода людей, простых и смиренных, не производит неприятного впечатления какой-либо грустный пример нетрезвости или небрежности нерадивого из братии. «Бог с ними», – говорят они, – «мы пришли сюда помолиться; ведь и с нами грех случается». Не только на людей простых, необразованных, но даже и на высший круг богомольцев, производят то же впечатление обители, если только с истинным благочестием их посещают, хотя конечно более утонченное чувство легче может оскорбиться каким-либо неблагочинием; но за то общий взгляд на монашество и на ту пользу, которую оно принесло отечеству, примиряет такого рода посетителей с недостатками иноков, и потому весьма несправедлива мысль, будто бы все сие полезно для одного народа; нет, по словам Апостола, благочестие на все полезно (1Тим. 4: 8).
Люди образованные, в смысле светском, имеют еще много средств для своего духовного образования, кроме обителей; где же могут, в другом месте, почерпнуть оное убогие дети природы, которые научаются догматам Веры из того только, что они видят и слышат, потому что не знают грамоты и не имеют у себя духовных наставников. Соседние монастыри восполняют сей духовный недостаток, ибо там служба Божия совершается без опущения, и самое благолепие обрядов объясняет для внимательных внутренний смысл их; а иногда какое-нибудь слово благоговейного старца западает глубоко в душу и производит спасительное изменение целой жизни. Посему как больно слушать поверхностное и неприязненное суждение о монашестве людей, вовсе незнакомых с жизнью духовною и видящих одну только худую сторону обителей, когда, напротив того, многие тысячи народа стремятся в сии убежища молитвы, и обретают в них душевную для себя пользу!
Я говорил вообще о пользе всех обителей безразлично, малых и великих, славных и неизвестных, рассеянных по лицу благословенной земли нашей. Что же если упомянуть о знаменитейших, каковы: святые лавры Сергиева и Печерская, или Соловецкая, к которым искони стекается вся Россия из отдаленнейших пределов, как некогда сходился весь Израиль в урочные дни торжеств ветхозаветных в единственный тогда храм Иеговы, пред лице Бога Иаковля. Это всенародное ежегодное собрание было залогом единодушия и братства в народе Божием, напоминая ему о единстве его происхождения и Веры. Тоже можно сказать и о благочестивом странствовании единоплеменного народа Русского, рассеянного по необъятному отечеству нашему, который встречается однажды в год, в лице своих богомольцев, у какой-либо одной святыни, и передает друг другу взаимные мысли и чувства; даже некоторое образование проистекает от сего благочестивого странствования, потому что каждый поклонник возвращается с запасом новых сведений о России.
Скажу, для примера, что весь Север, то есть, губернии Архангельская, Олонецкая, Вологодская, Пермская и Вятская, почитают священною обязанностью, хотя однажды в жизнь, посетить дальнюю обитель Соловецкую, на море-океане, как простодушно говорят богомольцы, которые даже не дерзают вступать в брак прежде, нежели поклонятся Савватию, Герману и Зосиме, Соловецким Чудотворцам. Как похвально такое чувство усердия, основанное на другом, не менее похвальном чувстве благодарности к сим великим заступникам: ибо, даже и не читая летописи, по одному давнему устному преданию, от отца к сыну, весь наш Север еще памятует, что он обязан своим образованием и даже населением обители Соловецкой.
Тогда только пустынные места сии, как бы забытые людьми в полуночи, просияли миру, когда безвестные отшельники Савватий и Герман и за ними Зосима вздумали там уединиться, и тайною своею молитвою оплодотворили пустыню, по весьма правильному изречению церковных песнопений, во славу отшельников: «слез твоих теченьми, пустыни бесплодное возделал еси, и еже из глубины воздыханьми, во сто трудов оплодотворил еси, и был еси светильник вселенней, сияя чудесы, отче наш, моли Христа Бога спастися душам нашим». Так действенна и доселе эта молитва, и может ли быть, чтобы стекающиеся из северных пределов в обитель Соловецкую не приносили с собою хотя несколько просвещения духовного в свои семейства?
Не лишнее быть может, для равнодушных к священной старине, напомнить еще, что лавра Соловецкая, как она называлась в те дни, отразила, в грустную годину Самозванцев, неоднократные нападения Шведов и чрез то удержала весь Север Руси в повиновении законному Царю, точно также, как и лавра Сергиева, в сердце нашего отечества, была единственным его оплотом. Сперва население и просвещение всего Севера, потом защита его от врагов, и доселе постоянное возбуждение в нем чувства веры, – еще ли сего недовольно?
Подобно как Соловецкая обитель, на своем морском отоке, служит местом соединения для северных пределов России: так в средней ее полосе Лавра Сергиева. Не только все окрестные места, но из дальних притекают бесчисленные поклонники к великому заступнику своей родины, Преподобному Сергию. Они вместе с тем обретают в его гостеприимной обители и ежедневную трапезу для нищих, и больницу для болящих, и богодельню для увечных, и училище для сирот. Чего еще более требовать от дома молитвы? так ли гостеприимны мирские общественные заведения?
Говорить ли о Воронеже, где в течение десяти лет перебывала, можно сказать, вся Россия, для поклонения мощам новоявленного Чудотворца, и новыми его чудесами утвердилась в старой своей вере! – A Киев и его чудная Печерская Лавра, эта мать всех обителей Русских, как и самый Киев был материю всех городов наших! Сколько святыни заключается в этой единственной сокровищнице молитвы! Сколько нищих питается там милостынею всей земли Русской, и сколько богомольцев от севера и юга, запада и востока, находят себе духовное утешение в пещерах Лавры, прославленных нетлением первых отшельников! Отнимите у нас этот природный наш Иерусалим, и какая пустота останется в сердце Руси, не восполняемая никаким иным сокровищем! – Чтобы судить о том, как дорого что-либо нашему сердцу, надобно познакомиться с тем, что мы любим; иначе нельзя понять наших чувств. Мы часто слышим и довольно равнодушно о утрате людей нам чуждых, но живо трогает нас только участь наших присных. Тоже скажу о иночестве и о монастырях: одни те могут судить о них, которые сами глубоко проникнуты их духовною необходимостью и любят посещать их для молитвы. Чуждым они чужды, хотя тесно с ними связана судьба всего Православия.
Мирские священники, обязанные узами семейными, едва бывают в силах удовлетворять необходимым требам, когда напротив того иноки, более свободные духом, потому что не лежат на них узы брака, могут исключительно посвятить себя служению Церкви, в более полном значении этого слова. Немощь человеческая не позволяет каждому духовному лицу сделаться иноком: потому и насильственно состояние духовенства Латинского, над которым тяготеет закон безбрачия, вопреки постановлениям Соборным; но Церковь Православная, соединяя, как сказано в правиле Шестого Вселенского Собора, строгость церковную с снисхождением апостольским, благоразумно постановила, чтобы архипастыри, управляющие церквами, были исключительно посвящены Богу, не связываясь узами житейскими, и разрешила подчиненным их служителям вступать в благословенный брак, немощи ради человеческой. Для тех же, которые исключительно хотят работать Господу, открыты обители, дабы в свою чреду из среды их избирались предстоятели Церкви и их ближайшие помощники, необходимые для управления. Что же было бы, если бы только одни беспомощные старцы заключались в стенах монастырских? Не говоря уже о невозможности благолепного служения, кто бы восходил на кафедры епископские; кто бы содействовал Епископам в облегчении пастырского их бремени? – По истине, когда слышишь иногда у нас ропот о бесполезности и множестве монастырей и монашествующих, подумаешь, будто говорится о Риме или о прежней Испании, где действительно десятый человек был иноком или клириком, а не о благословенном отечестве нашем, где все соразмерено мерилом Православия, к благу Церкви и Государства. Из официальных сведений можно достаточно убедиться, по числу иноков и обителей, как мало знают настоящее положение дел церковных те, которые наиболее вопиют, и страшно слышать такие строгие суждения, при столь малом желании познать истину.
Но изумятся ли они сами, узнав, что во всей России находится только 409 обителей мужеских и 118 женских, в стенах которых заключено не более 5,150 постриженных иноков, в том числе и старцев, и 2,250 постриженных инокинь. Присоедините к этому числу еще 3,970 послушников и 7,400 послушниц, не постриженных и следственно свободных во всякое время оставить обитель, но трудящихся в ней, как трудились бы и во всяком другом мирском обществе; и того всех, всякого возраста, звания и пола, посвятивших себя на служение Богу, 15,540, а постриженных между ними только 7,340 лиц обоего пола. Неужели это число велико при 46 миллионах одного православного населения в России? Вот как то, что нам кажется огромным издали, теряет свои исполинские размеры по мере приближения и становится весьма обыкновенным, если только смотреть беспристрастными глазами!
Блаженны мы, имеющие еще духовное утешение видеть святые обители наши процветающими, под сению Церкви Православной, а не расхищенными и сокрушенными неистовым духом врагов Христовых, как на Западе, где свежие развалины стоят обличительными остовами минувшей славы нынешнему бесславию. У нас же древние наши Лавры и обители служат предметами любви народной: потому что теплое, святое чувство Православия привлекает к ним доселе и, если не прогневаем Бога, и впредь привлекать будет бесчисленных богомольцев, проникнутых искреннею верою и привязанностью к родной святыне. Возблагодарим же Бога отцев наших, дающего нам созерцать их нетленные телеса, а не покланяться одним лишь упраздненным их ракам, как на печальном Востоке, где варвары расхитили древнюю святыню.
Великие пустынножители земли Русской! истинные отцы не только иночествующих, но и мирских ваших чад! Антоний и Феодосий, Сергий и Никон, Зосима и Савватий и оба Кирилла и два Нила, Саввы, Дионисии, Александры и прочие, имена которых неизвестны, и весь сонм Святителей, исшедших из их смиренных рядов на высокие кафедры, чтоб светить миру! – продолжайте осенять отчизну вашу, столько раз спасаемую вами, кровом крил нынешней невещественной вашей славы, как новые Архистратиги небесных сил, образ которых носили вы на земле! В святых обителях ваших, созданных, по словам Преподобного Нестора, потом вашим и слезами, да обитает мир, и да подражают собранные вами духовные чада вашему благому примеру, оставленному вами для нас и для них. Да дается и нам не только в уста, но и в сердце эта смиренная молитва великого подвижника, Аввы Ефрема, и не на одно лишь течение великого поста, но на все продолжение нашей жизни:
«Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков, аминь».