О молитве

Духовная жизнь во многом – это искусство молитвы. Святые отцы называли молитву дыханием жизни, нервами души, золотым дождем, льющимся в душу человека, неиссякаемым источником благодати, небесным сокровищем, которое человек всегда имеет при себе.

1. Молитва – это ключ, открывающий врата Небесного Иерусалима.

2. Молитва – это лествица, по которой душа восходит от земли к престолу Божию.

3. Молитва – вечный, нетленный, неугасимый небесный свет, который видит сердце человека.

4. Молитва – воскресение человеческой души прежде воскресения тела.

5. Молитва – крылья души; без нее душа в своих помыслах и страстях ползает, как червь, по земле.

6. Молитва – это озарение бездны нашей души небесным светом.

7. Молитва – постоянное пребывание с Богом, неоскудевающий родник светлой радости.

8. Молитва – предчувствие и преддверие рая.

Человек создан для вечности, его истинная родина, его отчий дом – это небо. Здесь, на земле, он – изгнанник и странник. Когда человек забывает о своем предназначении, когда ему кажется, что его жизнь – это только краткий путь от рождения до смерти, от колыбели до могилы, – тогда он становится самым несчастным существом на земле.

Молитва – это воспоминание о потерянном рае, это обращенность души к Богу. Для молитвы нет времени и расстояния. Если на слова молитвы откликнулось сердце, то их услышало все небо. Если слова молитвы излились из глубины души, то они достигли Господа. Мы часто совершаем в молитве роковую ошибку: нам кажется, что мы молимся своими силами, сами по себе, а Бог только отвечает на нашу молитву. Но это не так: мы молимся истинно только тогда, когда благодать Божия молится вместе с нами.

Благодать – это Божественная любовь, Божественная сила, которая спасает человека. Само «напоминание» о молитве, желание молиться – действие благодати.

Человек может принять благодать и может отвергнуть ее, но «заменить» благодать своими человеческими силами – невозможно. Если человек считает, что может молиться за счет одних усилий своей воли, концентрации своих мыслей, возбуждения своих чувств, за счет телесных трудов (поклонов, коленопреклонений), – то, значит, он приписывает молитву своему личному подвигу, своим человеческим способностям, и тогда происходит потеря самой молитвы: или наши силы истощаются и молитва рассыпается, как здание, построенное не на камне, а на песке; или происходит надрыв душевных чувств, и после молитвы человек вместо душевного мира испытывает болезненную раздражительность, как будто у него обнажены нервы; или же, что хуже всего, он погружается в состояние мечтательной восторженности, в гордое самолюбование.

Демон внушает человеку, что он великий подвижник, как будто убаюкивая душу колыбельной песней. Мы должны помнить слова Господа: Без Мене не можете творити ничесоже²¹⁶. А молитва – это высшее творчество духа, перед которым душевное творчество с созданными им шедеврами искусства бледно и ничтожно.

Церковь в начале молитвенного правила постановила читать молитву Духу Святому: без Него молитва будет мертва. Но как нам узнать, где действует благодать, а где – человеческие силы? Ведь наши духовные чувства необучены: и свой восторг, и свое настроение мы можем принять за духовное переживание. Дать место в своем сердце благодати Божией можно, лишь устранив две преграды, которые мешают ей действовать в нас. Первая – страстность, вторая – гордыня.

Молитва без покаянного чувства – это не благоговейная беседа, а дерзкий вызов Богу. Господь свят, а мы грешны, поэтому приблизиться к небесному пламени и не опалиться мы можем только через покаяние. Борьба с гордостью – это постоянное чувство своей немощи и своего бессилия, постоянное ощущение необходимости в помощи благодати. Мы как бы говорим Богу: «Я бессилен, Ты Сам молись во мне, Сам учи меня молиться и Сам прими эту молитву». Тогда человек будет ощущать в молитве нечто иное: не свою силу, а силу Божию. Тогда он поймет, что душа его была прежде бесплодной, мертвой, как раскаленный песок в пустыне. А теперь в этой пустыне отверзлись источники вод. Здесь нельзя даже помыслить, что наша воля отключается от молитвы, – наоборот, наша воля покоряется благодати, хранит благодать в сердце, желает этой благодати, прислушивается к ее безмолвному голосу, отдает ей всю славу, а о себе мыслит как о способной совершать только грехи. Когда человек, обращаясь к Богу, говорит: «Я…», то Бог оставляет его с его маленьким «я». Когда человек в молитве говорит Богу: «Ты…», то Бог восполняет его немощь и скудость Своей силой и пребывает с ним.

Основа молитвы – мысль: «Ты – всё, а я – ничто». Это ее гранитный фундамент. Происходит некое таинственное единение Бога с душой: душа слушает благодать, а благодать слушает душу. Об этом так говорит апостол Павел: Потрудился я, впрочем, не я, а благодать Божия²¹⁷.

Если Господь должен быть высшей целью и главным содержанием жизни для верующего человека, то, значит, способность души обращаться к Богу, то есть молитва, должна стать внутренним стержнем, пронизывающим все мысли, слова и дела человека. Если человек живет для вечности, своим земным бытием приуготовляет себя к истинной, вечной, не имеющей конца жизни, то самым важным делом для него должна быть молитва, а все остальное, включая его домашние и общественные обязанности, – служить лишь приготовлением к ней.

Мы чаще всего думаем, что внешние обстоятельства, особенно работа, мешают нашей молитве. Но на самом деле главным препятствием для нее служат наши собственные внутренние противоречия. Как движению крови по артериям и венам мешают склеротические образования, так и молитве препятствуют не занятость и труд, а ложь и лицемерие, леность и сластолюбие, слишком большая привязанность к земной жизни.

Что нужно сделать, чтобы наши обязанности совмещались с исполнением заповеди о непрестанной молитве? (Всегда молитесь, за все благодарите²¹⁸, – говорит святой апостол Павел.) Не надо воспринимать свое дело как ярмо, надетое на шею животного, или оброк, который нужно заплатить миру, а затем свободное время отдать молитве. На свою работу надо смотреть как на послушание, данное от Бога, делать ее, как перед лицом Божиим, со всем усердием и добросовестностью, имея притом всегда мысль, что мы служим не людям, а Самому Господу. Если мы будем работать не для того, чтобы, поскорее отделавшись от работы, проводить духовную жизнь, а так, чтобы посредством ее угодить Богу, то сама работа станет стимулом для молитвы, хотя бы она заняла больше времени и потребовала больше усилий и труда, чем раньше. Тогда жизнь, соединившись с молитвой, будет вся пронизана ее светом, тогда наша совесть обретет покой.

Главные силы души – воля, разум и чувства. Волю следует упражнять в том, чтобы принуждать себя подчиняться разуму, а не чувствам, воля должна быть союзником ума, а не эмоций и настроений. Чувства надо обучать, очищая их от страстей и слепой привязанности. В духовной жизни наслаждение – враг ума и сердца, это приманка, которую человек заглатывает, как рыба крючок.

Ум следует упражнять для молитвы:

1. памятью о смерти;

2. возведением его от видимого к невидимому, от вещественного к духовному. Например, любуемся мы красотой природы или человека – подумаем: как же прекрасен должен быть их Создатель, какова же неизреченная красота духовного ангельского мира! Видишь свет солнца – вспомни о духовном свете, просвещающем души людей. Увидел ночное небо – скажи себе: «Как велик Творец этих небесных миров! Сколько тайн сокрыто от человека!».

Любой предмет, любое событие могут служить для ума напоминанием о будущей жизни, о духовном мире; обученный этому ум из всего может извлекать для себя уроки и примеры.

Чтобы не быть порабощенным земным, вещественным и внешним, во всех ситуациях мысленно спрашивай себя: «А что будет дальше, каково завершение всего?». И увидишь, что конец всего земного – прах и тление и только духовное вечно. Уже этим самым мы будем очищать ум от земных образов, возводить душу к Богу, помнить о Его вездеприсутствии, иметь Его в мыслях – то есть иметь молитву. Например, прельщает красота женского лица – спроси себя: а что будет через двадцать или тридцать лет? Морщины избороздят лицо, как шрамы; глаза, которые кажутся драгоценными камнями, превратятся в комочки слизи, зубы выпадут. А что затем? – Смерть. А что будет с этим человеком в гробу через несколько дней? – Лицо потемнеет, начнет опухать, труп будет издавать смрад, а через месяц в могиле – какой-то страшный студень, в котором копошатся черви. Вот земная красота и ее конец.

Если мы приучим себя спрашивать: «Что дальше? что следует за тем?», – то поймем, что все видимое обречено на гибель, что все мирское – неверный друг, который оставит нас, что единственная ценность в этом мире – человеческая душа. Подобные «упражнения» очищают ум и приготовляют его к молитве.

Жизнь не должна быть беспорядочной и хаотичной. Человек не должен хвататься сразу за несколько дел: он утомляется и устает от самой беспорядочности в работе, и тогда в душе его возникают вместо благоговения к Богу чувство уныния, ропот и раздражение на себя и на всех. Ему кажется, что накопившиеся дела превратились в огромную гору, сдвинуть которую с места он не в силах. Поэтому работа, которую человек откладывает или, начав, не доводит до конца, давит на его душу, как неуплаченный долг. Не труд, а внутренняя разбросанность мешает молитве. Надо взять за правило: не делать несколько дел одновременно. Надо спокойно подумать и решить для себя, какое из них самое важное и неотложное, и начать с него, как будто оно – единственное дело, которое необходимо сделать. Надо бороться с рассеянностью и невнимательностью, как с врагами своей души.

Когда человек берется сразу за несколько дел и, не окончив одно, думает о другом, то он вырабатывает в себе то свойство характера, которое можно назвать хронической небрежностью и безволием. Такой человек не сможет сосредоточиться на молитве: совершая молитвенное правило, он будет в то же время обдумывать и решать множество дел. Его молитва перейдет в механическое повторение зазубренных слов, причем мысли будут разбегаться во все стороны, как шарики пролитой ртути. Только закончив одно дело, человек должен приступать к другому.

Теперь о внешней стороне молитвы. Человек состоит из духа, души и тела. Положение и состояние тела для молитвы очень важны. Когда человек расслабляет свое тело, то мысль его становится вялой, она начинает как бы дремать. Когда человек при молитве сидит вразвалку, положив ногу на ногу, или лежит в небрежной позе, то у него исчезает чувство благоговения к молитве, он фамильярно, как бы сквозь зубы говорит с Богом.

Существует два вида языка, два вида самовыражения: через слово и через жест или движение. Поклоны, коленопреклонения – это безгласный язык, где слово заменяется движением. Это вид письма, которое не написано чернилами на бумаге, а отражено и воплощено в самом человеческом теле.

Для духовной жизни огромную важность имеет контроль за тем, что человек говорит: всякое пустое слово – это потеря драгоценной энергии человеческой души, поэтому после долгих и бессодержательных бесед у человека появляется чувство опустошения, утраты. У него пропадает желание молиться, душа наполняется каким-то туманом и тяжестью. Он становится ненавистен самому себе. Это ощущение потери похоже на досаду и горечь игрока, который возвращается домой с пустыми карманами.

Каждое лживое слово – шрам на лице человеческой души, обезображивающий ее рубец. Каждое гнилое и скверное слово – смердящая язва, ибо Господь сказал, что за всякое пустое слово человек даст ответ на Страшном Суде, и тем более – за греховное²¹⁹. Здесь – взаимная связь между душой и словом: сердце рождает помысл, от которого происходит слово, а сказанное слово, как бумеранг, возвращается к человеку; душа становится главной мишенью его собственных слов. То же можно сказать о языке жестов и движений: они могут выражать не только сильные эмоции, но и тонкие движения человеческой души. В походке, телодвижениях, позе человека находит свое выражение целая гамма чувств: радость и горе, высокомерное пренебрежение и тайное пристрастие, любовь и отвращение. С особенной мимической силой выражаются такие страсти, как гнев, страх и блуд. Поэтому человек так же, как за своими словами, должен следить и за движениями своего тела. В позе не меньше, чем в словах, может проявиться распущенность, и она также имеет обратное действие на душу человека. Если человек в состоянии гнева сохранит внешнее спокойствие, не будет сжимать кулаки и стискивать зубы, хмурить брови, нервно шагать по комнате, размахивать руками или каким-нибудь другим образом проявлять свою страсть, то она не получит поддержки со стороны тела и человек быстрее успокоится. Это можно легко проверить на собственном опыте.

Если человек не проявит вольности в движениях или мечтательной расслабленности во время искушения от нечистых помыслов, то они быстро пройдут, как проходит туча по небосклону. Некоторым кажется, что внешнее не имеет значения для духовной жизни, что единственное, нужное для человека, – это отдать Богу свое сердце. Но они не понимают, что тело – не внешняя одежда, а часть нас самих, что между телом и душой существует самая тесная связь, что очищение сердца – это не одно намерение и решимость, это упорный труд, который длится до самой смерти.

Во всяком обучении мы видим переход от легкого к более трудному, от простого к сложному; контроль над своим телом – это условие, необходимое не только для новоначальных, это один из тех краеугольных камней, на которых возводится здание всей нашей духовной жизни.

Церковь включила в богослужение как органичную часть молитвы язык ритуалов и обрядов. Можно сказать, что не только ум человека, но и весь человек как душевно-телесное существо участвует в богослужении. Церковный обряд – это особый символический язык. Даже если человек не может перевести совершающийся обряд на язык слова, то есть объяснить его, но участвует в нем, то он все равно включается в благодатное поле Церкви, как включается лампа в энергетическую сеть, хотя мы, в сущности, не знаем, что такое электричество, а фиксируем только его действие и силу.

Святые отцы запрещали нескромные, беспорядочные, суетливые движения, наполняющие нашу душу нечистыми и нелепыми помыслами. Если суммировать их наставления относительно этого предмета в нескольких словах, то человек должен держаться скромно и просто. Даже наедине с собой или отходя ко сну, он должен помнить, что он не один, а находится в присутствии своего Ангела-хранителя. Святые отцы советуют во время молитвы быть особенно подтянутыми, не переминаться с ноги на ногу, не расслаблять тело. Если человек очень устал, то лучше сесть и некоторое время продолжать молитву сидя.

Что касается поклонов и коленопреклонений, то это выражение нашего богопочитания. Здесь движение и жест как бы дополняют слово, усиливают и углубляют его. Тело при молитве не должно быть ни расслаблено, ни излишне напряжено. Первое ослабляет, как бы усыпляет, а второе утомляет человека. Тело должно быть собрано, должно находиться в состоянии внутренней готовности, какое бывает перед совершением работы, требующей усилия и быстроты, когда человек как бы ощущает свои мышцы, еще не напрягая их.

Человек – единая личность, единая психофизическая монада²²⁰, поэтому в молитву он должен быть включен всем своим духовно-телесным существом.

Вопрос: Что представляет собой Иисусова молитва?

Ответ: Познание имени Иисуса Христа.

Вопрос: Что это значит?

Ответ: Познание святости и спасительности этого имени для души человека. Оно раскрывается через благодать, оно познается Духом Святым, изменяя саму природу человека: его дух, душу и тело, очищая от греха его сердце, ум и память.

Вопрос: Как действует Иисусова молитва?

Ответ: Действует Сам Христос, Который благоволил стать Спасителем мира и избрал из всех имен имя Иисус. Оно неразрывно связано с Его личностью. Поэтому, говоря о имени Сына Божия, мы говорим о Его Божественных действиях. В имени Иисуса Христа действует вся Святая Троица. Сын прощает и спасает, Дух освящает, Отец благословляет. Действием Духа Святаго познается Сын, в Сыне открывается Отец.

Вопрос: Что необходимо для Иисусовой молитвы?

Ответ: Вера, что Иисус – твой Спаситель; покаяние, которое дает в сердце место действовать благодати, и надежда, что имя Иисуса Христа, победившего мир²²¹, победит демона в твоей душе. Для молитвы необходимы труд и терпение. Вера через молитву переходит в надежду, надежда – в любовь. Любовь – вершина; труд и покаяние – основание. Слова Иисусовой молитвы – это камни духовного здания. Когда будет окончена работа, человек не знает, но если он не окончит ее в своей земной жизни, то недостающее восполнит Сам Господь.

Вопрос: Что здесь имеется в виду?

Ответ: Цель молитвы – сочетание сердца с именем Иисуса Христа. Если человек не достиг непрестанной молитвы во время земной жизни, но постоянно прилагал к тому усилия, то Господь даст ему в час смерти молитву, подобную крыльям, на которых душа вознесется к небу.

Вообще же непрестанная, сердечная молитва есть великое сокровище, которое и добывается великим трудом.

Вопрос: Что это за труд?

Ответ: Это не только повторение молитвы, это подчинение ей всей своей жизни. Что бы человек ни делал, он должен делать это так, как если бы готовился к молитве. У одного древнего скульптора спросили, как он достиг такой красоты и совершенства своих изваяний. Скульптор ответил: «Я беру мрамор и отсекаю от него все лишнее». Подобно этому человек, стремящийся к Иисусовой молитве, должен отсечь все лишнее и ненужное, все, что рассеивает ум, загромождает память, расслабляет волю, делает изнеженными и прихотливыми чувства. Если человек не подчинит свою жизнь молитве, то, несмотря на все труды, молитва останется внешней, сердце – раздвоенным, ум – постоянно отступающим от слов молитвы. Тогда может случиться другое: перед смертью восстанут страсти, которые жили в его душе, и потушат молитву, как тушит ветер зажженную свечу, и душа пойдет в вечность, потеряв имя Христа.

Вопрос: Значит, тот, кто не достиг внимательной молитвы, будет оставлен в час смерти?

Ответ: Нужно сказать, что есть два вида рассеянной молитвы. Первый, когда человек старается, но не может овладеть своим вниманием. Ум оставляет слова молитвы и обращается в предметах земных. Восстает целая буря помыслов, которая заглушает слова молитвы, но человек не бросает молитву, снова возвращает силой воли ум к ее словам, заключает его в них, и опять ум вырывается, как зверь из сетей, и вновь человек силой воли возвращает его извне вовнутрь, к тому слову молитвы, которое ум покинул. Здесь борьба. И ради труда, который человек подъемлет, такая молитва спасительна.

Второй вид – это лживая молитва. Человек лжет Богу, он идет по легкому пути, читает или произносит молитву, не заботясь о внимании. Он не понимает, перед Кем стоит, что делает, с Кем беседует; он притворяется, что молится, а затем так привыкает к этому лицемерию, что не замечает его. О такой лживой и ленивой молитве пророк Иеремия сказал: Проклят, кто дело Господне делает небрежно²²². Проклят – значит «отлучен от Бога». От такой недостойной молитвы, как и от недостойного причащения, человек становится еще дальше от Бога, чем был. Для непрестанной молитвы надо, чтобы чистый ум сочетался с чистым сердцем. Поэтому человек должен остерегаться лжи, которая загрязняет сердце и наполняет ум помыслами, а также злобы, так как со злобным сердцем не может соединиться имя Иисуса Христа.

Вопрос: Что приобретает человек от молитвы в этой жизни?

Ответ: Покой и радость. Грех наполняет душу горечью и постоянным беспокойством. Благодать Божия дает мятущейся душе покой. Внешнее не может дать человеку счастье, если в душе у него зловонная яма. Напротив, молитва, совершающаяся в сердце, убогую хижину превратит в дворец.

Вопрос: Какой самый лучший способ Иисусовой молитвы?

Ответ: Наблюдать за своим сердцем, изгонять помыслы при первом их появлении, как добрые, так и худые, и заключать ум в слова молитвы. Примером этого пусть служит кошка, которая сидит у мышиной норы и следит, и если появится мышь, тотчас бросается на нее. Так ум должен стоять над сердцем и силой гнева убивать помыслы и вселять в сердце молитву. Как на чистой доске легко различаются письмена, так в упраздняющемся от помыслов сердце напечатлевается имя Иисуса Христа. Для тех, кто рассеянно произносит имя Божие, оно кажется чем-то знакомым и привычным, но для молящихся со вниманием оно будет всегда новым и иным, потому что изменяется сам человек и его возможность познания Бога.

Божество безгранично. И вечная жизнь человека – это вечное познание Бога через приближение к Нему, через осияние Божественным светом, который саму душу делает подобной свету.

Вопрос: Если для Иисусовой молитвы необходим отказ от мирской культуры, в том числе философских и других знаний, или максимальное сокращение их, то не покажется ли это людям каким-то прославлением незнания и восхвалением невежества?

Ответ: Вопрос поставлен неверно. Здесь не незнание противопоставляется знанию, а высшее знание, сверхзнание – знанию мирскому. Здесь человек похож на странника, который нашел клад. Как понести его? Человек выбрасывает из своей дорожной сумки все, от чего он может освободиться, чтобы наполнить ее драгоценностями, чтобы иметь возможность унести их с собой. Разве можно сказать, что от этого он становится беднее? Обычно люди, не имеющие представления о духовной жизни, считают, что отказ от мирских знаний должен привести к интеллектуальной пустоте, лености мысли и невежеству. А здесь происходит совсем другое: переход от низшего к высшему, от душевного к духовному, от временного к вечному. Поэтому Иисусова молитва делает человека мудрым, она открывает для него иные знания, которые настолько больше всего, что может приобрести человеческий интеллект, насколько небо больше земли.

Науки этого мира – знания о творении Божием, притом знания условные, переменчивые, шаткие и ненадежные. А молитва – познание Того, Кто сотворил видимые и невидимые миры, перед Кем земля подобна песчинке на берегу моря, перед Кем космос – лишь низшая ступень творения, этой таинственной лестницы, идущей в бесконечную высь. Бог открывает Себя человеку в молитве; Бог озаряет Своим светом человеческую душу; Бог, Которого не может вместить вселенная, нисходит в человеческое сердце. Поэтому святость – это высший гносис, к которому призван человек. Ум философов и ученых, которые хотят усилиями своего разума найти истину, запутывается в узле противоречий, блуждает по лабиринтам, из которых нет выхода, и, отдав себя земному, превращается в горсть земли. Молитва – это присвоение человека высшей жизни и переход от смерти к бессмертию. Философия и наука не делают человека лучше, а молитва изменяет самую природу его, он становится как бы иным существом, как иным становится металл, расплавленный в огне. Поэтому молитва – великий дар Бога человеку, делающий человека подобным Ангелу.

Безумие – не верить в Бога, но еще большее безумие – верить в Него и в то же время относиться к Нему как к второстепенному фактору своей жизни: оставлять для Него лишь какой-то маленький уголок в своем сознании и сердце, отдавать Ему как бы крохи своей жизни, отделять для богообщения только паузы между обычными земными делами. Неверие – это демоническое отрицание духовной очевидности. Полуверие – унижение Божества. В Апокалипсисе есть образ: Христос стучится в запертую дверь, эта дверь – человеческое сердце²²³. Неверующий не открывает ее для Бога, он не слышит или не хочет слышать этого стука. Теплохладные христиане, каких среди нас большинство, отворяют дверь, но дают место Христу не в комнате, а в прихожей, боясь, что присутствие Бога помешает их обычным делам; для них Бог – не источник жизни, не высшая радость их бытия, не вечный свет, озаряющий человеческие души, а, скорее, гарант их благополучия.

Посмотрите на молитву современных христиан, о чем они чаще молятся Богу: о спасении души, о вечной жизни, о возращении благодати, о любви к врагам? Нет, они молятся об успешном завершении дел, об исцелении от болезней, об избавлении от несчастий, а Бог как внутренняя жизнь их сердца им не нужен и непонятен. Только иногда наступает какое-то прозрение, особенно когда умирает любимый ими человек; тогда они вспоминают о вечности, тогда они молятся об упокоении души того, кто перешел грань этого мира, тогда они ощущают непрочность и временность всего земного, понимают, что хватались за тени, которые нельзя удержать в руках, что истинная жизнь – за пределами земного существования. Но это прозрение необычайно быстро исчезает и забывается, как будто вспыхнула искра и тотчас погасла, и опять каменеет сердце и погружается в привычную дремоту.

Сколько раз убеждается человек, что в грехе нет счастья, а только опустошение и горечь! И по большей части эти уроки проходят бесследно, он снова ищет счастья в грязи, от которой его еще недавно мутило и тошнило, снова продает Бога, снова верит диаволу. Наше отношение к Богу можно назвать свинством. Наше отношение к собственному духу нужно назвать непримиримой враждой. Наше отношение к своей душе – постоянной изменой; наше отношение к телу – покорностью господина своему наглому рабу, который властвует в его доме, пьянствует и грабит этот дом, заставляет прислуживать ему.

Кто же мы сами? Кто же это таинственное «я», которое определяет нашу жизнь, которое решает вопрос: с Богом мы или диаволом? Это тот таинственный центр человеческой души, где суммируется вся жизнь человека, но где остается свободной его воля. «Я» – это то, что принимает последнее решение, это образ и подобие Божие, которые неуничтожимы в человеке. Человек одновременно личность и предмет этого мира. Высшая и совершенная Личность – это Бог. В приближении к Богу восстанавливается человеческая личность, человек становится более независимым от внешнего и от внутреннего: от своей наследственности, привычек, прошлой жизни, своих привязанностей. Вне Бога человек из личности перерождается в предмет; он как бы овеществляется, его душа теряет тот центр, который мы назвали свободой; она порабощается и поглощается внешним. В Священном Писании диавол назван «чужим»²²⁴, он чужд душе, но душа без Бога покоряется ему и становится его рабой.

Иисусова молитва проясняет в человеке образ Божий, безмерно увеличивает потенциал его внутренней свободы. Святость – это свойство имени Христа. В человеке святость проявляется как противостояние миру, плоти и демону, похоти плоти, похоти очей и духу гордыни²²⁵. В Новом Завете написано об огне, который преобразит небо и землю²²⁶. Иисусова молитва – луч этого огня, преображающего сердце. Грех, живущий в нас, разъединил ум и сердце. Ум живет в мире фантазий и представлений, сердце – в мире страстей. Иисусова молитва, очищая ум и сердце, сближает их друг с другом. Когда ум и сердце соединяются в молитве, начинается преобразование человека – его духа, души и тела.

Червь замуровывает себя в кокон. Там он как бы умирает, превращается в густую бесформенную массу, а затем невидимо в коконе образуется бабочка – крылатое существо, не похожее на червя. Ум, погрузившийся в сердце, подобен этому червю: во тьме, в невидении вещественных образов, в невидении этого мира он преобразуется вместе с сердцем, приближается к тому духовному вЕдению, которым обладал Адам до грехопадения. Это состояние святых сравнивали с огнем, который согревает душу, и светом, в котором человек видит мир в его первозданной красоте, тем светом, в котором он созерцает Бога. В этом свете он видит бездну своей души, видит страшные язвы своих грехов, видит демонов, точно червей, ползающих в гниющем трупе. Он видит преддверие ада в своем сердце и в то же время чувствует, что именем Христа связана и пленена эта страшная темная сила, подобно тому как в Апокалипсисе Ангел связывает цепью сатану²²⁷. Он подобен человеку, который стоит на скале, о которую разбиваются волны бушующего моря; они ударяют о скалу, но не могут достичь его. Эта скала – имя Иисуса Христа, которого страшатся демоны.

Без Иисусовой молитвы человек лишь получает удары от врага, который скрыт от него во тьме, а с ней он может сам наносить удары этой адской силе. Имя Иисуса Христа заставляет ее трепетать. Человек видит, как благодать Божия, подобно искусному врачу, залечивает в его сердце раны так, что не остается даже следов. Но для этого нужны труд и самоотверженность, необходимо почитать молитву главным делом жизни, а остальное – только поделием. Бывали случаи, когда узник в течение многих месяцев, а то и лет перепиливал цепи напильником или обломком железа рыл подкоп под тюремную стену. Он трудился постоянно и неустанно, чтобы встретиться со своими родными и друзьями, чтобы вновь увидеть солнце и небо, чтобы вдохнуть своей грудью чистый воздух, а не смрад тюрьмы, чтобы не быть заживо погребенным в подземелье; и когда обретал свободу, то забывал о своих трудах. Темница и цепи – это наши грехи.

Иисусова молитва сначала так же трудна, как трудно перепиливать цепи или руками рыть землю, разбрасывая ее по полу. Но когда благодать коснется сердца, то оно почувствует, что цепи спали. Иисусова молитва превращается в любовь души к Богу, а в этой любви – истинная жизнь, о которой не ведает мир, истинная радость и свобода. Когда узник просыпался от сна, то знал, что главное для него – перепиливать цепь; здесь выбора не было – или свобода, или смерть. Человек, просыпаясь утром, должен знать не только умом, но и сердцем, что в этот день главное для него – Иисусова молитва, остальные, мирские дела – это фон, на котором она должна протекать. И этому знанию необходимо перейти в решимость воли. Ложась спать, человек должен засыпать с молитвой, просыпаясь ночью, вставать на молитву; если он день посвятит молитве, то она будет навещать его ночью во время сна; если он часть ночи будет молиться, то весь день будет для него другим.

В Евангелии говорится о мудром купце, который продал все свое имение, чтобы купить одну драгоценную жемчужину²²⁸. И человек должен продать свое мысленное имение – свои мирские знания, свои помыслы, образы земной красоты, свои мечты и грезы – все свое интеллектуальное имение, в котором он привык жить, точно в родовом поместье, все продать, от всего отказаться, чтобы приобрести одну жемчужину, которая дороже всего мира; эта жемчужина – имя Иисуса Христа; жемчужиной этой обретается Небесное Царство.

Вопрос: Что нужно сделать, чтобы молиться внимательно?

Ответ: Отреши свои мысли от обычных житейских дел, затем посвяти несколько минут размышлению как приготовлению к молитве. Вспомни о времени, которое определено нам для нашей земной жизни. Оно бежит, как раскручивающаяся нить, и наступает неизбежный конец: может быть – сегодня, может быть – через месяц, может быть – через десятки лет. Конец неизвестен, но неизбежен. За этот период мы должны подготовиться к вечности, которая не имеет конца. Затем подумай о смерти – итоге нашей жизни, – за которой следует суд, а за ним ад или рай; подумай о Промысле Божием в твоей жизни, который ведет тебя к спасению, а ты постоянно сопротивляешься ему. Затем скажи: «Душа моя, надо спешить, время проходит скоро, остановить или возвратить его невозможно. Надо собрать сокровище, с которым ты отправишься в свой последний путь, это сокровище – имя Иисуса Христа, которое станет в будущем веке для тебя всем: светом, дыханием, пищей, питием и одеждой благодати, в которую облечены святые; оно станет для тебя неисчерпаемым источником жизни. Вложи это имя в свое сердце, как драгоценные камни в сокровищницу». Скажи душе своей: «Все видимое рушится и исчезает, только невидимое вечно. Диавол под тысячами предлогов отнимает время жизни, чтобы твоя душа оказалась в час смерти пустой».

Затем начни молитву. Первое условие: произноси молитву так, как будто говоришь ее первый раз в жизни. Второе: произноси ее так, как будто ты раньше не знал ее, а теперь должен запомнить навечно. Третье: мысленно возвратись к своему детству. Вспомни себя малым ребенком, который только начинал знакомиться с миром: все, окружающее его, казалось ему тайной. Но он чувствовал своей душой в видимом мире присутствие мира невидимого. Молись так, как молился бы малый ребенок. Четвертое: не предпочитай никакое дело молитве, никакие блестящие мысли – имени Иисуса Христа. Если ты станешь глубоко молиться, как сказал один старец, «круто» молиться, то демон начнет отвлекать тебя от молитвы целым фейерверком «блестящих мыслей», но ты предпочти бедность со Христом. Во время молитвы демон будет предлагать тебе различные планы, обещая успех в земных делах. Но ты задай самому себе вопрос: «А каков конец всего этого?». И увидишь, что все на земле рассыпается, как горы песка, что богатство, успех и слава остаются у порога смерти, а чаще оставляют человека еще при жизни, как коварные друзья. Пятое условие молитвы: это послушание, оно освобождает ум от помыслов. Когда человек предоставлен себе, то при решении вопроса один помысл противостоит другому, душа находится в неуверенности и сомнении, а в своем сердце человек не может различить притаившиеся там страсти. Послушание вносит в душу человека мир и высвобождает ее силы для молитвы.

Вопрос: Какие силы души должны быть включены в молитву?

Ответ: Воля, которая удерживает молитву в сознании, ум, который вникает в слова молитвы, чувства, которые согревают молитву и сливают ее с душой. Трем силам души соответствуют три силы духа: воле соответствует внимание; рассудку – внутренний логос и способность проникновения в глубь явлений и предметов, вИдение причин и конечных целей, способность интуитивного познания духовного мира; эмоциям – особое религиозное чувство, как переживание общения с духовным миром, как познание благодати Божией, как внутреннее удостоверение в истине. Духовные способности и силы пробуждаются через молитву. В молитве происходит единение духа и души, их сил и свойств. В молитве тройственность сил духа и души становится единым познанием Бога, образно говоря, единым «локатором», улавливающим Божественный свет. Из трех сил души наименее поражен грехом рассудок: хотя он и бывает пленяем страстями и эмоциями, но по временам возвышается над ними и вступает с ними в борьбу.

В молитве рассудок первенствует, он призывает себе на помощь волю. Воля удерживает слова молитвы перед очами рассудка и собирает рассеявшиеся мысли воедино, как пастух собирает овец, отбившихся от стада. Рассудок как бы высвечивает слова молитвы, и чувство наконец начинает откликаться на них. Молитва становится переживанием человеческого сердца. Иногда сильные жизненные потрясения пробуждают чувства и включают их в молитву. Но обычно нужен труд. Слова молитвы действуют на наше затвердевшее сердце, как струя воды, которая падает на камень и постепенно пробивает его. Были люди, которые сразу же получали дар непрестанной молитвы, но это исключение. Обычно то, что легко приобретается, легко теряется. Поэтому Господь по мудрости и милости Своей не тотчас дает нам дары, чтобы мы вскоре же не потеряли их.

Тот, кто занимается Иисусовой молитвой, со временем начинает чувствовать, что это – высшее делание человека, что обычная речь по сравнению с молитвой груба и пуста, что мирские занятия несут в себе холодную мертвенность, что без молитвы само человеческое бытие ничтожно. Он начинает любить молчание, в котором слышит песнь вечности. Любя людей, он прячется от них, перестает интересоваться делами и новостями мира, чтобы они, проникнув в его сознание, не нарушили молитву, не заглушили ее своим шумом. Он бережет молитву от соприкосновения с миром, как мать бережет младенца от палящего солнца и дыхания зимней бури.

Есть вещи, совершенно не совместимые с молитвой. Это чтение современных журналов и газет; это телевизор, который стал хозяином дома. Дух Святый – это Дух чистоты и целомудрия. Молитва делает сердце человека храмом Божиим, а в этот храм человек впускает, словно приглашенных гостей, убийц и непотребных женщин и наслаждается зловонием греха. Благодать Божия покинет такого человека. В душе, распаленной страстями, в уме, где водворяются образы насилия и разврата, как может пребывать Христос? Поэтому тот, кто не имеет решимости выбросить телевизор из своего дома, никогда не сможет приобрести Иисусову молитву. Это будет не молитва, а сочетания звуков без внутреннего смысла. Такой человек будет похож на хозяина, который провел в свои комнаты канализационные трубы и затем приглашает туда гостей.

Вопрос: Как сохранить свое сердце для молитвы?

Ответ: Спрашивай себя во всех случаях жизни: «Как мой поступок, дело, решение отразятся на молитве?». Когда садишься за трапезу, задавай вопрос: «Сколько мне надо поесть, чтобы не угасить молитву?». Когда вступаешь в беседу, думай: «Как мне надо говорить, чтобы не рассеять молитву?». Когда берешь читать книгу, то пойми для себя: поможет ли она молитве или, наоборот, вытеснит ее из памяти. Так проводи весь день.

Есть притча. Царский сын спросил отца:

– Расскажи мне, как ты научился управлять огромным государством?

Царь ничего не ответил. Но через некоторое время сделал вид, что разгневался на сына за какой-то поступок и приговорил его к казни. Сын бросился к ногам отца, умоляя о пощаде, и клялся, что он невиновен. Тогда царь сказал:

– Хорошо, я испытаю тебя.

Он наполнил чашу доверху водой и сказал:

– Обойди с этой чашей городские стены, а за тобой будет следовать палач: если ты прольешь хоть каплю воды, то он тотчас отрубит тебе голову на том же месте.

Царевич обеими руками взял чашу, взошел на городскую стену и начал медленно обходить город, осторожно ступая по плитам. Долго продолжался этот путь. Наконец к вечеру царевич вернулся во дворец и принес отцу чашу, полную воды: он не пролил ни капли.

Царь спросил:

– Ты видел народ, стоящий около стен?

Царевич ответил:

– Нет.

Царь спросил:

– Ты слышал голоса людей?

Царевич ответил:

– Нет.

Царь спросил:

– Какое небо было сегодня, закрывали ли его облака?

Царевич ответил:

– Не знаю.

Царь спросил:

– Что же ты делал?

Царевич ответил:

– Я не видел и не слышал ничего, я смотрел на чашу, чтобы не пролить воду и остаться живым.

Тогда царь сказал:

– Вот тебе урок, как надо управлять государством: умей сосредотачиваться на каждом деле так, как если бы оно было единственным, забывая обо всем.

Эта притча может послужить уроком того, как надо молиться. Чаша – это наше сердце, вода – благодать, палач, который идет за нами с обнаженным мечом, – смерть, стоящая за спиной каждого человека. Молитва собирает и хранит благодать.

Вопрос: Кто самый коварный и сокровенный враг молитвы?

Ответ: Это наслаждение. Уже древние сказали, что наслаждение делает мудрых безумными.

Вопрос: Как отличить наслаждение от духовной радости?

Ответ: При наслаждении останавливается мысль, ум переходит в какое-то дремотное состояние, душа погружается во тьму, она ощущает некую мутную сладость, как бы идущую снизу к сердцу; она забывает о смерти и о вечности. В наслаждении, как и в страсти, гаснет свет души. Наслаждение – это паралич молитвы. Есть духовная радость, которую иногда также называют наслаждением, но это – совсем иное.

Вопрос: Какой святой может служить для нас примером делателя Иисусовой молитвы?

Ответ: Пресвятая Дева Мария, Которой во Святая святых было открыто имя Иисуса Христа. Это имя, как незаходимая звезда, сияло в Ее сердце. Дева Мария была венцом всех добродетелей. Но особенно просияла Она целомудрием, смирением и любовью. Любовь сделала Ее Дочерью Небесного Отца, чистота – Невестой Духа Святаго, смирение – Матерью Сына Божия. Все эти добродетели – дары благодати. Но в то же время они в значительной степени зависят от воли человека. Иисусова молитва невозможна без стремления к чистоте и смирению, как и без неустанной борьбы с гордыней. Господь сказал: вот на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом²²⁹. Смирение – это тот Синай, на котором Бог является душе. Целомудрие – та купина, которая горит огнем благодати, не сгорая. А духовная любовь – это награда победителю своих страстей, это присутствие Самого Божества в человеческом сердце, это бесконечный конец духовного пути.

Преподобный Максим Кавсокаливи, афонский подвижник, постоянно молился Божией Матери о даровании ему сердечной Иисусовой молитвы и получил ее как дар от Небесной Царицы²³⁰.

Надо молиться и просить о даровании Иисусовой молитвы Архангела Селафаила, который, по учению Церкви, является Ангелом молитвы. Надо просить преподобных отцов, чтобы они научили нас умному деланию, ради которого они оставили мир и удалились в монастыри и пустыни.

Вопрос: Что значит сделаться в молитве подобным ребенку?

Ответ: Это значит отказаться, как мы уже говорили, от земной мудрости и от земных знаний. Как борец, вступая в поединок, сбрасывает с себя одежду, так человек, становясь на молитву, должен знать, как ничтожны и неверны те знания, которыми гордится мир. Перед Божественной мудростью они ничто; это туман, обволакивающий нашу душу, через который с трудом пробиваются лучи солнца. Откажись от знаний ради мудрого незнания, и в этом незнании через молитву ты обретешь высшее знание. Откажись от мерцающего света рассудка, для которого недоступен духовный мир; погрузись во мрак неведения и бесмыслия для того, чтобы через молитву в сердце твоем воссиял духовный свет. Представь себя ребенком, ничего не знающим, не смыслящим, а только тянущимся к Богу, верящим Ему хотя бы так, как малое дитя верит своим родителям.

Когда я мысленно обращаюсь к своему раннему детству, которое отпечатлелось в каких-то тайниках сердца, напрягаю свою память, как бы поворачивая реку времени вспять к ее истоку, то вспоминаю, что в предрассветных сумерках моей детской жизни духовный мир был очевиден для меня; я видел то, что окружало меня, в двух планах: один был реальным и земным, а другой – планом таинственным, планом духов. Эти планы как бы пребывали друг в друге. Ребенком я видел мир более объемным, более глубоким; сердце ребенка чувствовало тайну невидимого мира, который в какой-то степени был видим для него. Затем, с возрастом, душа все больше грубела и погружалась в материальность – видимый мир вытеснял мир невидимый. Мирские знания, общение с людьми, просыпающиеся страсти – все это парализовало способность духа смотреть не на видимое, а сквозь видимое.

Ребенок, едва научившийся говорить, по-своему мудрее, чем философ, опутавший себя, словно паук паутиной, собственными рассуждениями, которые тянутся из его рассудка, как нить из паучьего брюха. Ребенок мудрее, потому что он видит мир как тайну. Великое достижение – смирить гордость рассудка, ставшего для людей идолом, и победить страсти, в которых мир видит радость жизни, подняться выше раздвоенности и борьбы мысли, увидеть, что образы земного – это образы праха, и молиться простым сердцем, как дитя. Господь сказал: «Славлю Тебя, Отче, что Ты утаил сие от мудрых мирской мудростью и разумных плотским разумом и открыл то младенцам, которые больше могут вместить познания о Боге в своей простой душе»²³¹.

Архимандрит Софроний (в схиме – Серафим [Сахаров])²³², автор известной книги о преподобном Силуане Афонском, отмечал тот знаменательный факт, что среди простых, даже неграмотных монахов оказывалось больше тех, кто достигал непрестанной Иисусовой молитвы, чем среди людей, получивших книжное образование. Это потому, что простым неученым монахам было легче приблизиться к состоянию ребенка. Но надо оговориться, что и среди них могут быть гордые умом, подобные нищему, который гордился иголкой, которой пришивал латки к своей одежде.

Гордость – это страсть. Ученость может явиться пищей для страсти, особенно поверхностная ученость и пустые раздутые знания. Но если человек увидит всю ограниченность этих знаний и ничтожность их по сравнению с познанием Бога, то и он, как богатый, продавший свое имение, может быть в сердце своем со Христом. Пример тому – Василий Великий, который получил образование в знаменитой афинской академии, а впоследствии, изучая Священное Писание, отзывался о философии как об игре ума. Надо сказать, что пустынники неодобрительно относились к чтению богословских трудов теми, кто избрал путь безмолвия. Они указывали, что даже такие книги могут рассеять ум и оторвать его от молитвы, а через молитву человек способен глубже познать Бога, чем через книги. Они считали, что для спасения достаточно знать догматы Православия и верить Церкви, а душу посвящать молитве. Поэтому пустынники не входили в разбор богословских вопросов, если не было угрозы ереси.

Книги описывают духовный мир, а молитва человека в этот мир вводит.

Тем, кто занимается молитвой, старцы советовали читать книги преимущественно о молитве.

В начале ХХ века на Афоне, этом оплоте всемирного Православия, внезапно появилась новая ересь, которая называлась имяславием, или имябожием. Эта ересь вспыхнула, словно пожар, в стенах Пантелеимонова монастыря; значительная часть населявших его монахов примкнула к ней. Говорят, что новое – на самом деле повторение хорошо забытого старого. Можно сказать, что имяславцы имели своих предшественников в лице гностиков, последователей Евномия²³³ и каббалистов. Сущность этого учения заключалась в том, что имя Божие отождествлялось с Самим Богом. «Имя Иисус есть Бог» – вот догмат этой странной ереси. Внешнее, профористическое человеческое слово, состоящее из сочетаний и комбинаций звуков, воспринималось имяславцами как Божественный Логос. Это учение, подобно ереси Евномия, не только приводило к логическому отрицанию обрядов и Таинств Церкви, но и ставило под сомнение необходимость самого воплощения Спасителя и Голгофской Жертвы. Если имя Божие есть Бог по существу и природе, то, следовательно, в произнесенном имени уже присутствует Бог во всей Его полноте. В таком случае можно было бы приобщаться не Святыми Дарами, а только именем Иисуса, и вместо Голгофской Жертвы Богу достаточно было бы открыть людям Свое имя.

Эта ересь вызвала богословскую полемику, в которой приняли участие Константинопольский и Антиохийский патриархи, а также специальная комиссия, посланная на Афон. Полемика не принесла ощутимых результатов и кончилась принудительной высылкой имяславцев с Афона. Надо отметить, что позиции имяславцев разделяли некоторые декадентствующие богословы, в том числе отец Павел Флоренский, который взял на себя труд редактирования книги иеромонаха Антония (Булатовича²³⁴), представляющей собой апологию имяславия. Особенно ярко приверженность Флоренского к магическому платонизму и гностицизму проявилась в его сочинении «О именах»²³⁵.

Следует отметить, что церковные богословы в споре с имяславцами, как это обычно бывает в таких случаях, для того чтобы удержать готовую опрокинуться лодку в равновесии, прижались к другому борту, и она накренилась в противоположную сторону. Ими была проигнорирована специфика имени, его личностный аспект; при этом имя превратилось в наименование, в безликий индекс и номер. Здесь не было ереси, как у имяславцев, но было несоответствие с молитвенным опытом аскетов, упрощение и как бы профанация мистики молитвы. В отличие от названия, наименования, клички и прозвища, имя имеет не случайную, внешнюю, а внутреннюю связь со своим носителем: имя может относиться только к личности и личность отзывается на свое имя. Характерно, что безымянной личности вообще не существует. У всех народов человеку дается имя. В молитве имя дает реальное ощущение присутствия, поэтому имя – самый высший и динамичный из всех символов, кроме того, самый устойчивый и конкретно-реальный. Божественные имена – это как бы концентрация молитвы, это как бы светящиеся центры, пронизывающие лучами всю ткань молитвы. Душа молящегося по пробуждении духа ощущает благодать, струящуюся через Божественные имена; тогда они открываются человеку, как тайна, а человеческое сердце – им. Это реальное, но субъективное переживание бывает настолько сильным и неизгладимым, что некоторые старцы, не обученные богословию, но занимающиеся Иисусовой молитвой, на вопрос об имяславской ереси отвечали, что «истина находится где-то посередине».

Имя Божие – это тайна, скрытая от плотских и душевных людей. Хотя Иисусова молитва невидимо преображает их, но открывается не душе, а «уму» (духу) в своем величии как бы на фоне вечного света. Для таких молитвенников, как святой Иоанн Кронштадтский, Бог являлся в Своем имени, как в неопалимой купине. Речь и слово – это, по сути, не сигнальная, а знаково-символическая система. В молитве мы общаемся через слово как через посредствующий знак. Святые отцы советуют заключать ум в слова молитвы, для того чтобы видеть через эти слова то, что выше слова, и слышать молитвенное молчание, которое глубже слова. То, что относится к символу, переходит на символизируемое, поэтому человек должен относиться с благоговением к каждому слову молитвы. Превращение человеческого слова в игру, шутки, ложь, брань, празднословие наносит молитве трудновосполнимый ущерб: слова ее становятся для молящегося холодными, жесткими и грубыми, похожими на инструмент, покрытый грязью и ржавчиной. Тот, кто хочет учиться науке из наук – молитве, должен взвешивать и обдумывать каждое свое слово. В этом отношении он должен быть похож на скупца, который, прежде чем отдать монету, долго удерживает ее в руке и размышляет.

Для православного монашества характерно учение об Иисусовой молитве; вернее, это заповедь для всех христиан, но монашество было тем садом, где дивные благоухающие цветы этой молитвы цвели особенно пышно. Иисусова молитва называется по-разному: памятью Божией, духовной песнью, любовью Божией, сердечным безмолвием – в зависимости от степени молитвы. Начинается она как память, затем переходит в таинственную песнь, которую дух поет день и ночь Богу, а затем вводит человека в безмолвие и любовь.

Для Иисусовой молитвы нужен труд. Наше сердце от грехов и страстей превратилось в камень. Нужно рыть скалу, чтобы найти источник. Проходят годы, человеку кажется, что труд его бесплоден, что он оставлен Богом, но это не так: в человеке происходит беспрерывное, но незаметное изменение, подобное росту его тела. На каждую Иисусову молитву Бог неслышно отвечает сердцу: «Я с тобой!». Некоторые, прочитав учение отцов об Иисусовой молитве, хотят сразу пережить их состояния, но эти руководства написаны преимущественно для пустынников и аскетов, а наше сердце похоже на грязное болото. Иисусова молитва – ручеек, втекающий в это болото, но сколько времени нужно для того, чтобы его струи вытеснили, вымыли всю грязь и сделали воду прозрачной! К тому же в это болото непрестанно попадают стоки и выбросы наших грехов и страстей – того, что проникает в сердце, особенно через зрение и слух. Постепенно очищаются глубины нашего подсознания, тайники человеческого сердца; иногда благодать касается души, как бы показывая, что ожидает ее впереди, и скрывается снова. Человек переживает то помощь Божию, то богооставленность, то краткие просветы радости, то мучительные периоды бессилия и скорби. Благодать Божия скрывает этот путь от нас самих, чтобы мы не впали в гордыню, и только после пробуждения духа человек познаёт в молитве, как сладок рай и как благ Господь.

Святые отцы советуют вначале произносить Иисусову молитву устно, но негромко, полушепотом, вслух самому себе: громкий голос рассеивает мысли, и только при особенно сильном восстании страстей допустимо громко произносить, как бы кричать молитву, чтобы заглушить змеиную песнь сладострастия и гнева. Иисусову молитву надо произносить в темпе обыкновенной беседы, не слишком быстро, когда ум отключается от слов, и не слишком медленно, когда ум начинает дремать в них. Затем человек по временам переходит к безгласной молитве, стараясь внутренне четко произносить ее слова, причем отцы рекомендуют несколько сдерживать дыхание, то есть делать его поверхностным и редким, это помогает сосредоточению мысли. Мы можем проследить на себе, что концентрация внимания связана с задержкой дыхания. Однако возможна ошибка в следующем: человек, набирая воздух до отказа, делает затем долгие паузы, напрягая все силы, чтобы не выдохнуть его. Некоторым людям, поступавшим так, удавалось иногда мысленно произносить до десяти, даже до пятнадцати молитв после глубокого вдоха, но следствием подобной практики нередко оказывалась болезнь – расширение (эмфизема) легких и гипертония. Отцы советуют противоположное: употреблять при дыхании малое количество воздуха, как пищу во время поста.

Древние подвижники связывали слова Иисусовой молитвы с дыханием. Этот способ употребляют и некоторые современные нам монахи. Жизнь человеческого организма протекает в определенных ритмах, и когда молитва соединяется с этими ритмами, то получает помощь. Это не механический процесс, который умерщвляет дух, а нечто другое, похожее на поддержку дружеской руки, помогающей человеку, идущему по крутой горной тропе.

Человек – уникальный, неповторимый индивидуум, поэтому путь Иисусовой молитвы у каждого неповторим. Молитва – дар Божий, поэтому надо молиться Богу о ниспослании этого дара. Это, быть может, самый лучший и безопасный способ достигнуть молитвы: просить ее у Бога как великой милости. При молитве тело должно находиться в состоянии некоторого напряжения, как бы готовности к действию: при расслаблении тела ум обычно впадает в дремоту, внимание ослабевает, сознание покрывается какой-то мглой – человек говорит молитву, как во сне, не слыша самого себя. Напряжение мышц должно быть направлено к сердцу, живот подтянут, как у солдата в строю. Это напряжение дает определенную опору для молитвы, как правильное дыхание дает опору для голоса. Хорошо при молитве делать поясные и земные поклоны; при этом надо сначала произносить молитву, а потом делать поклон, а не полагать его во время молитвы. Поклоны смиряют человеческую гордыню и делают трезвенной душу. Некоторые считают полезным для внимания во время молитвы сидеть на невысокой скамеечке, прижав подбородок к груди. Однако все это – внешние приемы; сами по себе они полезны, но без них можно обойтись. Они похожи на посох в пути, на который опираются, а затем, когда он становится ненужным, отбрасывают прочь.

Самое главное – духовная сторона молитвы, но, поскольку душа связана с телом, внешнее может как помогать, так и мешать внутреннему. Полагаться на внешнее или же, напротив, совершенно пренебрегать им было бы неразумно и неправильно. Общие советы для занимающихся этой молитвой: не принимать чувственных образов, не стремиться к ощущению благодати и душевным восторгам, смотреть на молитву как на покаянный плач сердца, часто исповедоваться, всю жизнь считать приготовлением к молитве. Все наши дела, слова и мысли – это почва, на которой будут расти или увядать цветы молитвенных состояний.

Во время Иисусовой молитвы внимание должно быть сосредоточено на словах самой молитвы, но само по себе волевое усилие не может быть продолжительным, поэтому во время молитвы человек сознательно или бессознательно ищет того места, где проявится в форме слова молитва. Некоторые, прочитав наставления древних аскетов, ищут так называемого «сердечного места», но сердечное место – это закрытая дверь, которую силой можно сломать, а не открыть. Нужно определенное состояние души и духа, чтобы молитва ожила, проявилась, вошла в глубину сердца, именно не в физическую область сердца, а в его духовную глубину. Если ум, отягощенный и загрязненный помыслами, мы будем усиленно вбивать, как гвоздь молотком, в свое сердце, еще покрытое гнойниками греха и страстей, то результатом этого будет не приобретение духовной молитвы, а неуравновешенность, вспыльчивость, истеричность, быстро меняющееся настроение. Наш ум и сердце разъединены в результате грехопадения, но это является для них в некотором роде предохранением от большего зла; они могут сблизиться и соединиться друг с другом только через покаяние и очищение грехов, а еще вернее, их может соединить благодать. Поэтому сосредотачивать внимание надо не на источнике слова, а на его периферии, медленно и постепенно переходя к центру. Так, некоторые из старцев считают наиболее безопасным сосредотачивать внимание во время Иисусовой молитвы на движении губ, произносящих ее шепотом или безгласно. Этот прием дает возможность бороться с помыслами, не внимать им, почувствовать более четко структуру слова. При долгом упражнении Иисусова молитва сама соединяется с дыханием. Некоторых удовлетворяет этот способ молитвы, и они продолжают молиться так до тех пор, пока не появится сердечная теплота; для других следующим этапом молитвы становится фиксирование внимания в области гортани, где они чувствуют при молитве движение мышц, где как бы рождается слово, выходящее из груди. Продолжая путь, точно от устья к истоку реки, человек ощущает уже, что слово рождается в области сердца, и вниманием опускается к своему сердцу по пути вдыхаемого воздуха, ориентируясь на пульсацию сердца²³⁶. Здесь он яснее видит зарождение помыслов, и ему становится легче бороться с ними через молитву.

Есть два вида борьбы: первый – не внимать помыслам, а продолжать молиться (так человек затыкает уши, чтобы не слышать брань), а второй – отвергать, как бы отбрасывать и уничтожать помыслы. Один из святых сравнил ум с пауком, который сидит, притаившись неподвижно в паутине, и, как только муха попадает в нее, тотчас убивает свою жертву. Путь в сердце – это восхождение ума по ступеням; но лестница как бы «опрокинута» вниз, и большее погружение в глубину означает большее восхождение. По этой лестнице можно идти только малыми шагами, прыгнуть через ступени – значит сорваться с нее. Здесь внимание не должно переходить в насилие. Каждая ступень открывается сама, сердце постепенно притягивает ум, но сердце в физическом плане и сердечное место – это не одно и то же. Сердечное место похоже на тайную сокровищницу, замурованную в стене, ее открывает Господь как дар благодати человеку; это как бы «внутреннее сердце» в человеческом сердце, и самому войти в него невозможно, как невозможно сорвать с неба звезду. Сердечное место открывается человеку тогда, когда он этого не ожидает. Ожидать – значит чувствовать себя достойным. Бог дает благодать смиренным и молчаливым. Кто нашел это сокровище, тот не будет рассказывать о нем миру, а заградит свои уста молчанием, чтобы духовные воры не похитили его.

Мы говорим о символике слова, но есть еще другой план – мистика слова. У человека, кроме внешнего фонетического слова, существует еще скрытый и неведомый для него внутренний логос. Это способность не души, а духа. В пробужденном духе профористическое, внешнее слово приближается к внутреннему слову, поэтому ложь как раздвоенность, как противоречие между внутренним и внешним языками губительна для духовной жизни; она угашает ее, как вода огонь. Внутренний логос, или, как по-другому его называют, эндотетическое слово, – способность к непосредственному познанию, к прозрению и духовным интуициям – начинает сиять через внешнее слово и делает его мудрым и глубоко проникающим в душу. Поэтому слово молитвенников и аскетов несет в себе необычайную силу, превосходящую разум всех философов.

Наступает момент, когда молитва превращается в зрение. Душа молится в потемках, дух – в свете. Христос рассказал притчу о дивной жемчужине, спрятанной на поле, и о неком человеке, который, узнав о ней, продал все имущество, чтобы купить это место, и, овладев жемчужиной, стал богаче всех²³⁷. Тот, кто жертвует всем ради Иисусовой молитвы, получает через нее всё, а главное, то, чего он не знал и не мог пожелать. Продать имущество – отказаться от земных привязанностей, от душевных знаний, упростить себя, сконцентрировать свою жизнь в одном, как лучи, проходя через увеличительное стекло, концентрируются в одной точке.

Иисусову молитву нельзя противопоставить другим видам молитвы, например, Псалтири: все они берут начало от одного источника – Духа Святаго. Псалтирь и каноны помогают, особенно вначале, Иисусовой молитве; сразу перейти только к одной Иисусовой молитве так же трудно, как перейти от привычной пищи к хлебу и воде, которыми питаются аскеты. Наш ум по привычке требует разнообразия; даже в поле молитвы лишь постепенно он переходит от широты познания к глубине. Постоянно держать ум в напряжении – это, по слову Антония Великого, то же, что держать все время тетиву лука натянутой. На вопрос, что избрать: Иисусову молитву или Псалтирь, преподобный Варсануфий Великий отвечал: «И одно делать, и другое не оставлять»²³⁸. Причем постепенно все больше времени и места в душе отдавать для Иисусовой молитвы. Укрепившись в сердце, Иисусова молитва вначале проявляет себя как духовная теплота. Часто, просыпаясь по утрам, человек, к удивлению своему, замечает, что в сердце его идет Иисусова молитва. Сны становятся чистыми и легкими. (Здесь не говорится об особых демонских искушениях, когда диавол приближается во сне к молитвеннику, как к своему врагу, и тот чувствует от этого приближения мертвящий ужас.)

Вторая степень непрестанной Иисусовой молитвы – это особый внутренний свет, который озаряет темные глубины человеческой души. Теплота приносит молитвеннику мир помыслов и покаяние, а духовный свет – радость и вместе с тем ощущение, что он ниже всякой твари, но в то же время не оставлен Богом. Тогда человек понимает, что смирение – истинная жизнь, а превозношение – ложная жизнь и крайняя нищета. Святые отцы не открывают нам дальнейших действий благодати или открывают через иносказания и намеки. Преподобный Исаак Сирин говорит об этом, что лишь немногие перешли на другой берег Иордана²³⁹.

Иисусова молитва – это голос покаяния, а само покаяние подобно нити, протянутой между двумя полюсами – скорбью о грехах и надеждой. Молитва без сознания греховности переходит в горделивое возношение и ложную духовность, а молитва без надежды постепенно угасает, душа приходит в состояние уныния и расслабления. При молитве должно быть такое расположение души: «По грехам своим я достоин ада, но милосердие Божие не препобеждается никакими грехами. Господь простил бы и сатану, если бы тот смог покаяться».

Когда вступаешь в разговоры с мирскими людьми, спроси себя: «Сколько Иисусовых молитв я смог бы произнести за это время? Неужели есть на человеческом языке слова выше и прекраснее, чем «Иисус Христос»? На что я меняю Иисусову молитву?». Тайны Божии открываются молчаливым. Апостол Петр говорит о красоте молчаливого духа и о таинственной звезде, которая восходит в человеческом сердце²⁴⁰.

Одной из самых больших опасностей в молитве является подмена духовных чувств душевными. Душевные чувства красочны и ярки. Они подобны шумным вздымающимся валам, которые выше там, где ближе дно. Они вырастают, как холмы на мелководье, между тем как бездна океана обычно спокойна; ее поверхность похожа на огромное поле, едва колеблемое рябью волн. Недаром величайший из океанов называется Тихим. Часто мирскими людьми энтузиазм, восторженность, состояние нервного возбуждения, эксцентричность, поэтическое воодушевление или обостренный интеллектуализм воспринимаются как пробуждение духа в молитве, но на самом деле это только суррогат молитвы.

Три душевные силы порабощают дух человека: первая – его оземленный рассудок, который непрестанно, как паук, плетет из самого себя нити суждений, представлений, домыслов, планов, воспоминаний, предположений, эвристических догадок и абстракций и бегает по этой паутине, стремясь поймать в нее свет истины. Вторая сила, подавляющая дух, – реактивная защитная сила души, которая в нашем падшем состоянии проявляет себя не в борьбе с грехом, а в соперничестве, гневе, ярости, непримиримости. Эта извращенно направленная энергия человеческой души сама стала страстью и обычно устремляется против того, кто мешает человеку осуществить его желание. Третья сила – стремление к наслаждению, постоянная жажда удовольствий. Наслаждение подобно морской воде: оно оставляет после себя чувство горечи, не утоляет жажду, а, наоборот, распаляет ее. (Кто пьет горько-соленую морскую воду, тот еще больше хочет пить и среди моря воды умирает от жажды.) Человек часто смешивает нечто противоположное – душевное наслаждение и духовную радость: наслаждение подделывается под духовное утешение, имитирует его. Наслаждение имеет широкий спектр действия. Это не только грубые чувственные удовольствия, но и наслаждения другого порядка, более тонкие, например: эстетические, творческие, которые люди нередко путают с духовными состояниями. Но все душевные наслаждения принадлежат времени и земле. Все они преходящи. Они создают настроение, но не состояние. Наслаждения могут быть как явно порочными, так и терпимыми. Некоторые из них кажутся отдыхом и наградой для человека, например: наслаждение дружбой, семейными радостями, общение с природой… Но все они – земные, и если становятся целью жизни, то усыпляют дух.

Молитва всегда должна принадлежать духовному плану, потому что молитва – это отрыв ума и сердца от земли и обращенность к вечности. Это часто сопровождается трудами и болью, как если бы человек отрывал липкий пластырь от кровоточащей раны. Поэтому внимательная молитва – самый тяжелый подвиг. В молитве не запрещено просить у Бога земных благ, но в них нужно видеть не самоцель, а всего лишь средство для поддержания сил на земном пути. Душевная молитва, в какое бы разгорячение она ни приводила, какой бы вдохновенной ни казалась, является искажением самой сущности молитвы. Дух пробуждается только через покаяние и борьбу со страстями. Словом покайтесь²⁴¹ начали свою проповедь Христос и Его Предтеча. Единственный путь в Царствие Божие лежит через покаяние. Вне его действуют душевные, страстные силы.

Что представляет собой православная икона? Икона – это проявление благодати Божией на земле. Мы не можем внести в эту область какую-либо жесткую систему. Дух дышит, где хочет²⁴², – сказал Господь. Мы только укажем некоторые признаки православной иконы, малопонятные для большинства наших современников. Лик на древних иконах величествен и строг. Здесь нет места сентиментальности и ласковости – этим проявлениям душевности, суррогата любви. Духовная любовь, отраженная в ликах древних икон, строга и требовательна. Взор святых на них смотрит на нас из вечности. Он как бы охватывает всю вселенную. Вечность и бесконечность отражены в нем. Тут нет и следа примиренности с грехом или снисходительности к нему. Поэтому лики древних икон непонятны, чужды, а иногда прямо страшны для плотского, привязанного к страстям человека. Но в этой ненависти к греху, в этой беспощадной правде – одно желание, всецелое желание – спасение человека. Истинная любовь, духовная любовь, отраженная древними иконописцами, не идет на компромиссы. Это кажется многим из современных людей жестокостью. «Суровые, страшные лики», – говорят они. Им хочется, чтобы икона их ласкала, им хочется «нежничать» с иконой. Духовная любовь неизмеримо глубже, чем душевная. Она больше сопереживает нам, больше страдает за нас. Она как бы безгласно кричит от боли, но не за наши временные невзгоды, а за нашу оторванность от Бога, источника жизни. Она страшится нашей вечной гибели. Лики древних чудотворных икон строги, потому что они прозорливы. Они видят демонский мир, этот мир страшных врагов, окружающих человека, мир невидимых убийц, видят гнездо греха – жилище сатаны в человеческом сердце. Предание говорит, что Господь и Божия Матерь никогда не улыбались: как может улыбаться мать, видя, что тело ее ребенка обвила змея или что он бредит в тяжелой, мучительной болезни?

В католических иконах нет метафизического трагизма. Там трагизм земных, душевных человеческих переживаний. А чаще всего другое – человеческая чувственность, то, что обращено к земле. Рай и ад или забыты, или оземлены, перенесены на землю. Там икона смотрит по-земному, может быть, добрыми глазами, но видит только земной мир. Перед такой иконой грешник, не пройдя через огонь покаяния, может вполне отдаться душевным переживаниям. Поэтому так часто на Западе поэты воспевали Деву Марию как прекрасную даму, а рыцари называли Ее королевой своего сердца, что для православного звучит как страшное кощунство и надругательство над святыней. Эта душевная чувственность и сентиментальность католических икон воспринимаются подсознанием человека как возможность примирения с Богом без покаяния, без изменения себя. Поэтому в католической мистике так много говорится о восторженной любви и так мало о покаянии, очищении сердца и повседневной жестокой борьбе со страстями. Православное сознание чувствует в этих по-человечески красивых, но в духовном плане не возрожденных, а только нежно-слащавых ликах нечто совершенно чужое. Эти едва ли не улыбающиеся, а иногда действительно улыбающиеся лица на иконах действуют на грешника усыпляюще, в них – капитуляция перед грехом, примирение с ним: грешник любит, когда на его безобразия смотрят сквозь пальцы.

В некоторые католические иконы люди влюблялись. Но в православную икону влюбиться невозможно: здесь гаснут страсти, здесь пробуждается дух. Поэтому страстный и сластолюбивый человек от такой иконы спешит отойти. В древних иконах нет томности, жалостливости и того, что можно было бы назвать убаюкиванием грешника. Кто знает ужас трансцендентного, демонического зла, тот не станет успокаивать грешника. Тот по-другому будет смотреть на земные страдания, которые так мало значат по сравнению с вечностью. Общение с Богом без сердечной чистоты, вернее, без стремления к сердечной чистоте, невозможно. А сердечная чистота невозможна без покаяния и борьбы с грехом. Поэтому невозможно и прощение грешника без его решимости бороться с собой, без пролития им, образно говоря, своей крови.

Древняя чудотворная икона одновременно близка и далека от грешника. Здесь близость духовной любви, любви к человеку как образу Божию и в то же время огромная дистанция, дистанция, отделяющая грешника от святости. Человек чувствует, как близок к нему Бог и как он сам далек от Бога. Одно из свойств святости – ненависть к греху. Святыня не может соединиться со скверным и нечистым. Лучи солнца падают на поверхность болота, но грязь от этого не превращается в свет. Икона – это свет, струящийся издалека. Отсутствие дистанции между святостью и грехом в иконе низводит ее в сферу душевных человеческих чувств и может в извращенном сознании грешника привести к ложной самоуспокоенности и даже стать «гарантом» безнаказанности его греха («греши как хочешь, Господь все равно по милости Своей примет тебя»).

Взор ликов на древних иконах кажется отрешенным от мира. Он устремлен не на молящегося, а как бы поверх него или, точнее, сквозь него (так луч, проходя сквозь стекло, устремляется вдаль), он видит человека на фоне вечности, в пересекающихся сферах земного и духовного миров; он видит в сердце человека то, что не видит, а часто боится увидеть сам человек. Ликов древних икон страшатся демоны, перед ними волнуются и кричат бесноватые, те, кого привыкли называть общим именем душевнобольных. Древняя икона кажется объятой невидимым пламенем, пламенем Божественной благодати.

Учение о молитве тесно связано с православной антропологией²⁴³. В антропологическом плане молитва является средством к освобождению духа от деформированных, растленных чувств души, находящихся в неуправляемом, хаотическом состоянии, борющихся друг с другом. Мир понимает свободу как возможность человека следовать своей главной страсти, которая на время победила прочие, и находить условия и средства для ее удовлетворения. С религиозной же точки зрения, эта «свобода» – состояние непрерывного рабства различным, постоянно сменяющим друг друга хозяевам. Страсти находят основание, как бы поле действия, в человеческом теле. Тело, «объединившись» с душой, подавляет дух – так союзные войска осаждают город, отрезав все его коммуникации. Но один из союзников этого вражеского войска, а именно человеческий разум, менее, чем другие силы души, поражен грехом и страстями, поэтому он по временам становится на сторону духа и делает попытки освободить его.

Борьба за освобождение духа имеет свою стратегию, свои закономерности и постепенность. Она начинается с внешнего. Если, еще находясь в страстном состоянии, человек будет пытаться пробудить силы духа, то или увидит бесплодность своих попыток, или – что много хуже – посредством горделивых фантазий приведет свою душу в состояние экзальтации, нервного возбуждения, иллюзорных, мечтательных представлений, которые по своей неопытности примет за духовные откровения. Такая душевная, экстатическая любовь подробно описывается в книгах западных «аскетов». Католические энтузиасты принимали подобные состояния за явления Божественного света, в то время как православные подвижники сказали бы, что это лишь дымное пламя человеческих страстей, доведенных до состояния экстаза.

Начинать борьбу надо с тела, с его приучения к дисциплине. Первое – знание меры, воздержание. Мера в еде и сне, в отдыхе и труде. Ласточка дает своему птенцу определенное количество пищи, как бы ни пищал птенчик: если он наестся досыта, то умрет. Надо давать телу необходимое и брать с него оброк – труд и бодрствование в молитве. Когда человек дремлет, то мышцы его расслабляются, когда человек напряженно думает, то концентрация мысли влечет за собой определенное напряжение, как бы поддерживает тело в тонусе. Если человек расслабляет во время молитвы мышцы, то он начинает дремать и грезить, поэтому полезно стоять на молитве подтянутым, как в строю, и делать поклоны, которые являются «вспомогательным языком» молитвы. При усталости и болезни можно сидеть, но не развалясь, не облокачиваясь, не откидываясь на спинку стула, а прямо, соединив ноги вместе, слегка подтянув живот и приклонив голову, – это все помогает бороться с дремотой.

К душевно-телесным добродетелям принадлежат молчание, хранение зрения и слуха. Душевные силы таковы: словесная, желательная и раздражительная. К словесной относятся: способность мыслить на уровне слов и представлений, припоминать, предполагать, строить планы, мечтать, наблюдать, находить причинно-следственные связи, анализировать, синтезировать, проводить эксперименты, выявлять закономерности, составлять гипотезы и теории, применять найденные законы на практике, составлять различные знаковые системы и пользоваться ими. Так рождаются научное, философское, художественное творчество, законы, права, манифесты и конституции. Это необъятное поле действия человеческого интеллекта в двух его аспектах: рассудка и воображения. Здесь – главные корни цивилизации: в накоплении, сохранении и применении информации, идущей извне. Больше всего человек гордится своим рассудком. В нем – основа неверия, та интеллектуальная гордость, которая делает для человека его рассудок маленьким божеством, идолом, от которого он ждет помощи и спасения. В то же время этот рассудок по временам ощущает свою ограниченность, беспомощность и духовную слепоту, и тогда он ищет Бога.

Вторая сила – желательная, сюда относятся все виды наслаждения. Здесь – семейная, дружеская, родительская и чувственная любовь, здесь – патриотизм и общественная солидарность, любовь к искусству, радость от общения с природой, здесь – наслаждение поэзией, музыкой, живописью. Здесь же и человеческие страсти: эгоизм, себялюбие, сребролюбие и жадность, привязанность к вещам, чувство зависимости от внешнего (и в то же время – такие высокие чувства, как сопереживание, жалость, сострадание). К желательной части души относятся смех и шутки, в которых скрыт тайный блуд. Такие понятия, как удовольствие, ласковость, вежливость, изящество, такт, привлекательность, красивость, тоже относятся к желательной силе души. Иногда она обнаруживает себя как стремление к надмирной Божественной красоте и тоска по потерянному раю (это смутное чувство похоже на луч света, внезапно проникший в подземелье). И к ее же области, области желательной силы, принадлежат демоническая мистика и экстатические культы. Вообще всякая мистика, кроме православной, целиком находится в поле душевных сил. Православная же по существу своему духовна (однако поскольку она включает в себя всего человека, то может проявляться вместе с тем и на душевном и телесном плане).

К извращенным проявлениям желательной силы относится также и тайная любовь ко злу и пороку, которую человек по временам явственно ощущает в своем сердце.

Третья сила души – раздражительная. Она подобна способности живого организма выбрасывать из себя всякое чужое, инородное тело, нейтрализовывать попавший в него яд и умерщвлять болезнетворное начало. Раздражительная сила – это крепость и войско души, это способность отличать добро от зла, защитная сила, психический фильтр, который должен задерживать грязь и шлак, это способность души к реакции и действию, святая ненависть к тому, что стоит между человеческой душой и Богом. Может раздражительная сила проявляться и в стремлении к добру, защите людей от несправедливости, в самопожертвовании. Но в греховном, падшем состоянии человека она чаще всего проявляется в постоянном недовольстве, ропоте, жестокости, гневе на людей, нетерпимости, высокомерии, насилии, ненависти, мести, соперничестве, зависти, злобе, равнодушии и безразличии, тайном садизме – от семейного деспотизма до тирании и некромании правителей.

Вообще в душевных проявлениях нужно разграничить следующие уровни: вредное, ненужное, терпимое (или безразличное), нужное, необходимое, крайне необходимое – и затем вести духовную борьбу с собой, отсекая сначала вредное, а потом ненужное.

Вредным в области действия словесной силы являются сознательная ложь, лукавство, хитрость, смех, издевки, клятвы, проклятия, брань, пустословие, осуждение – источники ложной и растлевающей информации. Лучше не знать, чем иметь ложные, извращенные сведения. По слову Соломона, лучше малое с правдой, чем великое с ложью²⁴⁴. Только обуздав свой язык, приручив его, как дикого зверя, человек может заняться очищением своего ума от различных мыслей, мечтаний и чувственных помыслов, возникающих в сознании.

Вредные проявления желательной силы – это всякий вид удовлетворения похоти. Я не говорю о плотских грехах, это понятно каждому, но есть и другие, более тонкие виды удовлетворения похоти и сладострастия: встреча и общение с людьми, к которым мы имеем нечистую привязанность и пристрастие, чтение страстных книг и рассматривание подобных картин, просмотр телепрограмм и видеофильмов, ставших источником душевной заразы и разврата. Борьба с такими тяжелыми видами извращенного наслаждения, как употребление алкоголя и наркотиков (здесь наслаждение явно открывает свой демонический лик), отказ от непристойных бесед, анекдотов и тому подобного необходимы. Без этих внешних мер к ограждению души от порока невозможно добиться чистоты желаний, как невозможно смыть с себя грязь тому, кто стоит в болоте. Если человек будет служить своим страстям и в то же время пытаться молиться сердцем, то он получит нервное расстройство или же придет в то демоническое состояние, которое называется прелестью.

Вредным в области раздражительной силы души являются ропот на Бога и гнев на человека, ненависть от оскорбленного самолюбия или неисполненных желаний (поэтому невозможно победить гнев, не обуздав вначале похоть). Греховные проявления раздражительной силы таковы: мщение, коварство, злопамятство, насилие над волей другого человека, порой – даже под видом добра. Победе над гневом способствуют высокие жизненные цели, поставленные человеком перед собой, и ограничение своих желаний. Гнев побеждается покаянием и самоукорением. Сначала надо преодолеть гнев молчанием (как говорит преподобный Иоанн Колов, скорпион, помещенный в закупоренный сосуд, умирает), а затем бороться с ним в мыслях и сердце.

Следующая ступень – терпимое (то, что не является злом, но без чего можно обойтись). В отношении словесной силы это занятия наукой и философией, искусством, чтение литературы и периодики; в отношении желательной – слушание серьезной классической музыки, посещение музеев и картинных галерей, пение мирских песен, путешествия; в отношении раздражительной – стремление к общественной деятельности, соревнования, игры и прочее, подобное сему.

Ступень нужного в плане словесной силы – знание своей профессии, общественных, а также семейных прав и обязанностей, познание окружающей нас природы, изучение богословия – имеет практическое значение. В плане желательной силы нужное – дружеская, семейная, родительская любовь, патриотизм и общественная солидарность, общение с природой, жалость и сострадание к живым существам. В плане раздражительной – память о смерти, понуждение себя на добро, борьба со страстями, терпение, покорность воле Божией, памятование о своих грехах.

Наилучшее из необходимого для словесной силы – концентрация в молитве, для желательной – участие в богослужении как предощущение небесной красоты, для раздражительной – исполнение заповедей как волевой акт. Пробуждающийся дух, воздействуя на словесную силу, дает возможность для непосредственного, интуитивного познания духовного мира, того, что лежит глубже слова; воздействие его на желательную силу сообщает ощущение Бога как единственного блага, в сравнении с которым земные наслаждения кажутся горечью. Воздействуя на раздражительную силу, он пробуждает волю, побуждает стремиться к Богу, охраняет душу от действия греха и страстей и возобновляет, возрождает в душе чистоту и целомудрие.

При пробуждении духовных сил человек понимает, что его – только то, что перейдет в вечность, а себя он может найти лишь в Боге. Пробудившийся дух проявляет себя в тайном знании духовного мира как мира бесконечного, частицей которого является он сам, и в то же время мира, отраженного в нем, как солнце в капле воды; в переживании человеком всем его существом этого мира как высшей жизни и в обращенности к нему как к источнику света и единственному истинно реальному бытию. Тогда открывается как высшая духовная ценность безмолвие сердца, перед которым все прочие добродетели кажутся лишь ступенями лестницы, ведущей к нему. Это может показаться жестоким душевным людям, которые забывают, что всё от Бога, а не от наших сил. Бог может сотворить великие милости для всего мира, если найдет в этом мире чистое сердце, как миловал и спасал Он от гибели целые народы и страны за молитвы таких великих святых, как преподобные Арсений и Макарий, приняв как самую благоугодную жертву безмолвие их сердца²⁴⁵.

Человек получил от Бога великий дар – способность забывать, не менее ценную для души, чем умение запоминать. Если бы не способность забывать, то жизнь была бы невыносимой. Одна из причин нервных комплексов – заклинивание в памяти какого-нибудь события и нежелание в пласте эмоций забыть его, то есть разрядиться. Нервные комплексы похожи на катаральные зоны в нашем теле, на незатухающие очаги воспаления, которые болят от прикосновения. Забывать так же необходимо, как выбрасывать из квартиры сор и ненужный хлам.

Умение забывать, выносить вон из сознания ненужную информацию особенно ценно для молитвы. Мы вспоминаем посредством ассоциативных связей, поэтому следует постараться разрушить эти связи. Ими могут быть вещи, люди, местности и т. д. Нужно избегать встреч с теми, кто напоминает о прежней греховной жизни: самое сильное ассоциативное воздействие оказывает живой человек. Часто бывает необходимо разорвать дружбу с тем, с кем грешил, даже не молиться за него, иначе грех будет возобновляться в памяти. Следует выбросить вещи, несущие на себе печать греха. Если это невозможно, то хотя бы переставить вещи в комнате в другом порядке. Особую атмосферу создают книги, поэтому не должно держать в своей комнате страстную мирскую литературу. Это один из источников той разрушительной «радиации», которая постоянно облучает человека. Желательно посещать места, где редко бывал прежде, чтобы разорвать паутинную сеть воспоминаний. Иногда во время молитвы хорошо плотно занавешивать окна в своей комнате и молиться в темноте.

Если нет возможности отказаться от тяжелой для нас беседы, то во время нее надо молчать и молиться, тогда слова собеседника будут лишь скользить по поверхности сознания, не проникая в сердце. Во время таких бесед мы нередко делаем ошибки, становимся в невыгодную позицию, а именно – хотим убедить человека и, демонстрируя перед ним свой ум, втягиваемся в разговор и бываем захвачены им, боимся огорчить человека, предпочитая огорчать Бога. Это извращенное понятие о доброте – потакать страстям другого, когда мы, для того чтобы скрыть смущение, улыбаемся и смеемся. Между тем смех – это нечто сродни опьянению, состояние духовного расслабления, когда человек перестает контролировать свое сердце и в результате оказывается незащищенным. В смехе есть блуд, а в шутке – дерзость, поэтому они незаметно для нас воспаляют нашу чувственность. Если не будешь сам проявлять хотя бы внутреннего интереса к словам недушеполезной беседы, то и беседа иссякнет. Человек чувствует, с каким настроением его слушают, поэтому если ты хочешь, чтобы разговор прекратился, то считай слова собеседника не более чем шумом ручья. Некоторые люди, чтобы держать необходимую дистанцию с другими, или говорили им правду в глаза, не страшась обидеть, или юродствовали, притворялись дурачками. С дурачка спрос невелик, но это не метод для всех.

Чтобы скорее забыть греховное прошлое, нужно изменить свои собственные привычки: ходить, лежать, говорить, сидеть за столом и так далее, таким образом также разрушаются определенные ассоциативные связи. Вообще же самыми мощными средствами очищения души от воспоминаний о прошлом являются покаяние и молитва. Прощеный грех забывается легче, а благодать, полученная в молитве, как бы закрывает на ключ двери подвалов нашего сознания, где «хранятся» наши грехи²⁴⁶. На своем небольшом опыте я испытал, что когда действительно молюсь, то уже не помню прочитанных мною в прошлом мирских книг, как будто никогда не держал их в руках, а когда преклоняюсь к сочувствию страстям, то опять воспоминания прочитанного всплывают в сознании, как морские гады из глубины на поверхность. Для того чтобы забыть прошлое, надо упростить самого себя, свое сознание, свою речь – так борец смазывает маслом свое тело, чтобы его труднее было схватить. Если же приходится слушать о чужих грехах, то надо выразить сочувствие грешнику и сказать, что и сам виновен в подобных прегрешениях, затем предложить молиться о том, о чьих немощах идет речь, и тогда такая беседа быстро прекратится.

У молитвы существуют внутренние и внешние враги. Первый враг – это себялюбие. Себялюбие – неправильная любовь к себе. Оно проявляется в трех видах: как тщеславие, сребролюбие и сластолюбие, то есть стремление к наслаждению.

Молитва – внутренняя жизнь, а тщеславие – театральность, жизнь вовне, жизнь для людей. Молитва – это внутренний, невидимый и самый могущественный фактор бытия человеческой личности; если можно так сказать, молитва – это стержень личности, а тщеславие заменяет лицо маской и саму молитву превращает в представление. Тщеславный – это артист святости, он не может пребывать умом в своем сердце, он непрестанно репетирует роли, которые будет играть перед людьми, в том числе и роль молитвенника. Тщеславный будет намекать на силу и значительность своей молитвы, рассказывать о необыкновенных случаях или даже чудесах, которые происходят по его молитве. Когда тщеславный находится в окружении людей, то он готов молиться целыми часами, чтобы услышать аплодисменты своему благочестию. Страсть тщеславия дает ему для молитвы демоническую силу, а когда он остается наедине с самим собой, то желание молиться у него исчезает. Тщеславный не молится, а только играет в молитву, поэтому молитва его становится бездушной и лицемерной. Тщеславие постепенно переходит в гордость. Гордый не чувствует нужды в помощи Божией, он полагает, что ему достаточно своих личных совершенств, чтобы исполнить Евангелие или даже превзойти его. Гордый сам для себя становится богом, поэтому молитва или вообще исчезает, или при ней совершенно утрачивается чувство благоговения: он разговаривает с Богом, как с равным себе.

Далее – сребролюбие. Помыслы и чувства сребролюбивого находятся там, где его богатство. Он в непрестанном волнении: как сохранить, как увеличить его, даже на молитве он думает о деньгах. Его молитва – мертвая и холодная, это лишь некая внешняя дань Богу, потому что он надеется не на Бога, а на деньги, они стали его богом. Сердце сребролюбивого становится твердым как камень, молитва не оставляет в нем практически никакого следа, как стальной резец на алмазе. Апостол Павел назвал сребролюбие идолослужением²⁴⁷.

Сластолюбие, или любовь к наслаждениям, – это, в сущности, как себялюбие, неправильная любовь к себе, когда человек отождествляет себя со своим телом. Молитва требует трезвения как прозрачности ума, а наслаждение погашает свет ума. Наслаждение относится к комплексам нервного возбуждения, поэтому, как правило, оно оканчивается душевной опустошенностью, усталостью и тоской. Любое наслаждение – это потеря духовной силы. Наслаждение – один из самых главных врагов молитвы, как суррогат и подмена духовной радости. Любовь к наслаждениям делает человека холодным и эгоистичным, молитва для него становится чем-то непонятным и чуждым, внутренне он ненавидит ее. Если гордость – это прежде всего провокация против веры, «замена» Бога самим собой, а сребролюбие – враг надежды (не Бог, а богатство – источник и гарантия благополучия человека), то наслаждение – это грех против любви.

Следующий враг молитвы – забвение²⁴⁸. Вся жизнь – это школа, и каждый день – урок, который получает человек. Главный урок в том, что мы никогда не оставлены Богом. Забвение же уничтожает память о помощи и благодеяниях Божиих, которыми пронизана, словно лучами света, вся наша жизнь. Второй урок – что грех есть смерть. Сколько раз, совершая грех, мы ощущали опытно, что входим в область смерти и отвержения, что после совершения греха наша душа становится гниющим и разлагающимся мертвецом, которого мы носим в себе! Третий опыт нашей жизни – что единственная истинная радость – это Бог, а все остальное иллюзии и миражи. Забвение отнимает у нас память об этих необходимых знаниях, которые мы приобрели мучительным и горьким опытом. Забвение подобно птице, которая клюет созревшие плоды и оставляет ветви пустыми. Поэтому забвение – вид безумия: человек постоянно падает на одном и том же месте.

Другой враг молитвы – незнание, или неведение. Незнание бывает волевым: человек не знает потому, что не хочет знать; а главное знание заключается в том, что истинно существующее – это невидимый мир, тогда как все видимое подлежит разрушению и смерти. Человек боится этого знания, он ищет счастья в веществе и материальности, в которой таится великая ложь, поскольку все материальное находится в рабстве у времени и смерти.

Еще один враг – это неразумие. Неразумие – неправильная шкала ценностей, неправильно выбранная цель или же неправильные средства для достижения цели. Неразумие – это пленение внешним, вечное кружение в той плоскости земного бытия, где только суета и томление духа. Истинная мудрость – считать единственным благом Бога и единственным злом – грех, а все остальное – промежуточными состояниями, не добром и злом, а только ситуациями. Если Бог – высшее и единственное благо, то самое важное в нашей жизни – богообщение, главным средством которого является молитва. Любовь к наслаждениям разлагает волю человека, делает его боязливым. Боязнь – это паралич души, трус – потенциальный предатель и отступник. Чтобы преодолеть боязливость, надо уничтожить ее причину, привязанность к тому, что человек боится потерять. Чтобы преодолеть боязливость, надо уничтожить пристрастия, любовь к телесному покою и наслаждениям. Боязливость рождает ложь. Ложь поглощает духовные силы человека, ибо за одной ложью следуют две другие. Лгущий человек вынужден держать в уме придуманную им картину, придавать ей видимость правды, а на это уходит огромное количество времени и сил. Поэтому великая мудрость – всегда говорить правду: правда проста, ложь многолика, Бог – истина, поэтому Бог прост. Вне правды невозможно видеть Бога, а молитва есть путь к видению Божества; ложь уничтожает или извращает молитву. Мир лжи – это область демона, какими бы причинами и обстоятельствами ни оправдывал себя человек.

Следующий враг молитвы – леность. Леность – одно из следствий наслаждения. Воля в духовном плане проявляется как внимание к словам молитвы. Силы души «обособились» друг от друга, поэтому для молитвы необходима воля, а не ожидание, когда захочется молиться. Наслаждение парализует волю, делает человека жестоким и упорным или, напротив, плаксивым и истеричным. Чтобы уничтожить леность, надо вести борьбу с мечтательностью и грезами, с тем тонким сладострастием, которое, как яд, впрыснутый в вену, разливается по человеческому телу и пленяет ум. Молитва – это во многом дело воли. Если мы не можем сконцентрироваться на словах молитвы и она выскальзывает из нашего внимания, как лучи солнца, которые нельзя задержать рукой, то можно временно оставить молитву и в качестве приготовления к ней заняться размышлением о следующих вещах.

1. Способность молиться является высшим достоинством человека. Если даром слова человек отличается от всех земных существ (у святых отцов он именуется словесным существом), то молитва делает его душу одного достоинства с Ангелами. (Преподобный Максим Исповедник пишет о молитвенниках, что их душа равна Ангелам, кроме того, что Ангелы не имеют, в отличие от людей, похоти и гнева.) Ни одна добродетель, ни одно духовное дарование, ни одна заповедь не способны возвести человека на такую высоту, как молитва, поэтому она – царица всех добродетелей.

Когда нам не хочется молиться и слова молитвы кажутся сухим песком, набившимся в рот, то мы должны сказать, что это ложь, что наш дух всегда хочет молиться, желает всегда быть с Богом, что отвращает от молитвы не лень, а болезнь нашей души. Как мы не можем отождествлять свое тело с гнойниками, покрывающими его, так не можем отождествлять себя и, главное, свой дух с той болезненной жаждой наслаждений, с тем стремлением к внешнему, которое противостоит нашей молитве. Надо спросить себя: «Кто я? Мой дух – око вечности, или мои страсти – могильные черви, питающиеся гнилью? Я – это дух, мое – это моя душа. Отчасти мое – это мое тело, которое воскреснет с другими свойствами, сообразными душевным, и тогда будет истинно моим, а остальное все не мое».

Искать счастье во внешнем – это самый страшный обман демона. Адам искал полноту бытия не в Боге, а во внешнем предмете, в неком плоде, который он в безумии своем счел источником могущества, наслаждения и блаженства. Когда мы ищем смысл жизни и счастье во внешнем, то повторяем роковую ошибку Адама. Обоготворяя внешнее, он потерял Бога как внутренний фактор своей жизни. Обоготворяет внешнее страсть. Возврат от внешнего к внутреннему и от внутреннего к Богу может быть осуществлен только путем молитвы. Поэтому учиться молитве – значит учиться спасению. Найти свое собственное сердце – это найти Бога, а найти сердце можно только через Бога и встретиться с Богом можно только в сердце. Войти умом в сердце можно лишь при свете благодати, потому что без Бога глубины сердца сокрыты для нас и неведомы нам самим. Это сокровище, зарытое в землю; человек точно проходит по, казалось бы, знакомому месту, наступает на него и не знает, что хранится там.

Это первый помысл, первый предмет для размышления, которое, однако, не имеет ничего общего с медитацией. Медитация – это самовнушение, для которого, как при гипнозе, необходимо пассивное состояние нашего сознания. Медитация как бы вводит инородное вещество в духовную природу человека.

2. Второй предмет нашего рассуждения – время, действия в плоскости бытия, вечность и время. Все внешнее находится под властью времени, оно не наше, мы только соприкасаемся с ним; наше то, что мы можем удержать. В потоке времени рушится и исчезает все. Мы подобны человеку, сидящему на берегу реки и смотрящему на бегущую волну: он думает, что она – его, но через мгновение ее уже нет. Жизнь во времени – это низшая форма жизни, это только приготовление к жизни вечной. Великое заблуждение – считать дорогу, уходящую вдаль, своим собственным домом. Истинная жизнь – это вечная жизнь. Там нет потерь, разочарований, чувства своего бессилия, там не перемена, а раскрытие, при этом вечность – не какая-то неподвижность: вечность – динамика. Есть два аспекта вечности: вечная жизнь и вечная смерть. Третьего состояния нет. Земная жизнь протекает на фоне вечности, о которой мы забыли. Время будет убрано, как в театре убирают подмостки, и тогда мы неожиданно окажемся в сфере вечности; там человек увидит себя, какой он есть. Кто не искоренял в своем сердце богоборческие страсти, у того в сердце царит смерть. Страсть и грех – это не просто слабость, их метафизическая основа – ненависть и богоборчество – это тоже царство, царство сатаны.

Молитва здесь, на земле, дает опыт соприкосновения с вечностью, молитва – это доказательство нашей борьбы с грехом и страстями. Молитвой мы как бы говорим демону: «Я не твой». Человек, чуждающийся молитвы, свидетельствует, что он любит свой грех и не хочет расстаться с ним.

3. Третий помысл – помысл о смерти. Один из парадоксов нашего сознания состоит в том, что мы повсюду видим смерть и меньше всего думаем о ней. Нам кажется, что мы – исключение из общего правила: все умирают, но нас смерть не коснется. Смерть всегда нежданна, всегда трагична. Одна из причин этого – наша неподготовленность к ней, мы стараемся обмануть себя, чтобы спокойно грешить. В этом отношении мы все похожи на страуса, который, как говорят, спасаясь от врагов, зарывает голову в песок: он ничего не видит и думает, что враги его тоже не видят. Замечательно, что страус – одно из самых быстроногих животных, догнать которое не может даже всадник на коне, и если бы он знал, от кого и как надо спасаться, то сохранил бы себе жизнь. Если бы человек помнил о смерти и готовился к ней покаянием и молитвой, то смерть стала бы для него переходом в вечную жизнь, а не палачом, который вошел в двери его дома, чтобы связать и затем казнить.

Поэтому надо помнить о последнем дне своей жизни, которым может стать любой, даже сегодняшний день. Преподобный Иоанн Лествичник считает память о смерти необходимой для молитвы. Надо спрашивать себя: «Кто ты, зачем пришел сюда, когда и куда уйдешь ты отсюда?». Иоанн Лествичник пишет: «Некоторые говорят, что молитва лучше, нежели память о смерти, я же воспеваю два существа в одном лице»²⁴⁹.

4. Следующий помысл – об аде. Ад – это место забвения, это вечное отвержение, там нет ни надежды, ни любви, это море ненависти. Мы содрогаемся, когда читаем повествования о камерах пыток в лагерях и застенках. С какой утонченной жестокостью палачи издеваются над своими жертвами, но там есть конец, по крайней мере, – смерть, а в аду нет смерти, вернее, там вечная смерть, не имеющая конца. Какими бы жестокими садистами ни были люди, какое бы дикое наслаждение ни находили они в мучениях своих жертв, все же в душе каждого палача иногда просыпается что-то доброе и человеческое, хотя бы как воспоминания детства. Но демон – насколько он более страшен и жесток, чем все злодеи, жившие на земле! Он – воплощение самого зла. Демон – это черный пламень ненависти к Богу, он мстит Богу в лице Его создания. Человек – образ Божий, поэтому, ненавидя Бога, демон ненавидит человека.

Однако самое главное в аду – это не мучение, а скорбь потери. Грешник знает, что он потерял, кем он мог быть и кем стал. Но в аду нет покаяния, там демоноуподобление, и потому сознание потери вечной жизни вызывает у грешника ненависть к Богу, подобную ненависти демона. В аду самые близкие на земле люди будут ненавидеть друг друга, там мать для дочери и сын для отца предстанут в виде огромных человекообразных змей и скорпионов. Любить можно только доброе в человеке: действительное или предполагаемое. Рафинированное зло любить невозможно. Зло, когда в нем нет следов возрождающего добра, подлежит самоуничтожению. Ад – это разлучение, разделение добра и зла. Ад, как и рай, динамичен, но только в аду – процесс распада, там лишь центробежные силы, и грех, раскрываясь в вечности, будет делать каждого грешника все бОльшим и бОльшим подобием сатаны. И античному²⁵⁰, и современному гуманизму одинаково трудно было воспринять учение об аде, они предпочитали считать его либо «педагогическим приемом», либо «жуткой мифологией». На самом деле это – апология греха, самоуспокоение грешника, не желающего бороться со своими страстями. Если бы человек знал, как ужасен и мерзок демон, то он понял бы, что царство демона – это царство вечной смерти, что грех – не просто оскудение добра, но в метафизическом плане – убийство Христа; поэтому нераскаянный грешник – богоубийца. Грех – это разлучение души с Богом. Бог – жизнь и источник жизни, другого источника нет, бессмертие без Бога обращается в смерть.

5. Последнее размышление – о райском блаженстве. Человек создан для рая, рай – это пребывание с Богом; внутренний рай – это Божественный свет в человеческом сердце. Здесь, на земле, человек чувствует себя изгнанником, он несчастен, страдает, причем это универсальный факт. Внешние условия жизни не избавляют от страданий, значит, с человечеством произошло что-то по-настоящему ужасное, раз вся история его превратилась в трагедию. Так может страдать царь, потерявший свое царство. Человек ищет счастья, но нигде не находит его. Философия не дает ни счастья, ни истины – это лабиринт: открыв одну дверь, человек видит десять других закрытых, притом он не знает, приближается к выходу или нет. Чувственные удовольствия также не приносят счастья. У людей, всецело подчинившихся страстям, угрюмые и мрачные лица. Единственный просвет в человеческой жизни – это чувство близости к Богу, это капли духовной радости, которые ощутил человек в молитве, особенно в Таинстве или у чудотворной иконы. Они похожи на капли воды для умирающего в пустыне от жажды.

Человек ищет истинной любви, но здесь, на земле, он находит другую любовь, исковерканную, аффективную, перемешанную с грязью страстей, приносящую лишь одно жестокое разочарование за другим, сокрушающую душу. И только в некоторые мгновения своей жизни он чувствует, как прикосновение Божественного перста, другую, чистую, Божественную любовь; ее может дать только Бог, ей противостоят человеческие страсти. Рай – это любовь души к Богу и Бога к душе. Рай – лучи любви от каждого святого ко всем и от всех к каждому, это настоящий световой океан любви.

Что значит слово «святой», которое мы употребляем не только в литургической, но часто и в обыденной жизни? На основании чего Церковь канонизирует подвижников веры, свидетельствует об их святости и дает нам право обращаться к ним с молитвой?

Если мы спросим у окружающих нас людей, в том числе у христиан, живущих церковной жизнью, что значит «святой человек», то получим неодинаковые ответы. Одни скажут, что святой – это человек чистой и безукоризненной жизни, другие будут утверждать, что святость – это самоотверженное и бескорыстное служение людям, третьи укажут на такие ее признаки, как милосердие, сострадание, отзывчивость человека. То есть для большинства людей святость – это наличие высоких нравственных достоинств. Однако на самом деле все это качества и свойства святости, ее проявления в различных жизненных ситуациях и обстоятельствах, а не сама святость. Все перечисленные достоинства человека, даже в своей совокупности, не дают исчерпывающего представления о том, что мы хотим определить.

Слово «святость» по своему значению намного глубже. Мы не нашли ни одного его синонима, поскольку святость действительно не качество; святость – то, что делает человека новым творением, творческая Божественная сила. Святой – это человек, в котором пребывает и действует благодать. Святой – тот, кто дал в своем сердце место Духу Святому; это луч, воссиявший от Фаворского света. Здесь, на земле, благодать можно стяжать и потерять. Жизнь даже великих подвижников представляла собой постоянно меняющиеся взаимоотношения между благодатью и человеческой волей, между святостью и грехом – то состояние, которое называется у аскетов невидимой борьбой. В вечности, когда время испытаний останется уже позади, благодать Божия восполнит недостающее²⁵¹ и соединится с душой человека неразлучно, неразрывно, навсегда; а после Воскресения она преобразит и одухотворит тела святых. Более того, святость в вечной жизни – это не статика, а вечное приближение к Божеству, вечное восхождение по духовным ступеням, вечное озарение Божественным светом (то, что на языке аскетики именуется обожением) все большей силы и интенсивности. В этом свете человек преображается и становится более и более способным созерцать Божественную красоту, сам делаясь от этого все более прекрасным, как кристалл, в котором отражаются и играют лучи восходящего солнца.

Почему мы прославляем святых? Или, точнее, что мы прославляем в святых? Святитель Григорий Палама – этот вдохновенный поэт исихазма, который больше всего любил безмолвие, – в борьбе с еретиками был вынужден обобщить мистический опыт восточных подвижников в определенных богословско-философских категориях. В этом отношении он явился продолжателем богословия великих каппадокийцев²⁵², сочетавших в своих произведениях опыт мистических созерцаний с блестящим знанием философии. Святой Григорий Палама, образно говоря, писал о Фаворском свете в Фаворском свете. Предвечный, вневременный и внепространственный Бог имеет бытие в Своей сущности – ипостасное, личностное бытие. Это внутренняя жизнь Божества, которая является абсолютной тайной. Она сокровенна и непостижима для Ангелов. Это Само Божественное естество, пребывающее в неприступном свете. Но есть то, что мы именуем благодатью, нетварными Божественными энергиями – силами, которые также предвечны, но могут сообщаться с сотворенным миром и воспринимаются нами как свойства и действия Божества. Святитель Григорий пишет, что Божественную благодать можно именовать Божеством. Святой становится причастником Божественной благодати, а так как Божественная благодать нераздельна и неразлучна с Божественным естеством, то святые неким непостижимым и невыразимым образом становятся общниками этого естества, оставаясь иными по природе. Поэтому, прославляя святых, мы прежде всего прославляем Бога, избравшего и освятившего их и пребывающего в них как в Своих нерукотворных храмах.

Затем мы прославляем личность самого святого, который при помощи благодати, но своей свободной волей и произволением боролся с грехом, живущим в нем, со страстями своей души и плоти, с демоническими силами, с обычаями гордого и богоборного мира. Жизнь святых – это исполнение Евангелия в различных обстоятельствах и ситуациях, исполнение, посильное человеку, так как исполнить заповеди во всей полноте – невозможно²⁵³.

Итак, прославляя святых, мы прославляем Божественную любовь к человеку и подвиг человека, который через борьбу с собой открыл себя этой любви.

В молитве мы обращаемся к святому как к личности, в некотором смысле знакомой нам по жизнеописанию. Однако этими сведениями о святом сокровенная глубина его личности вовсе не исчерпывается. В мистическом плане святой всегда остается гораздо выше, нежели мы можем знать или даже думать о нем. Основа молитвы к святым – это некое личностное ощущение. Суть его в том, что, с одной стороны, между нами и святым пролегает огромная нравственная дистанция – его святость и наши грехи, его подвиг и наши страсти, его огненная решимость служить Богу, которая была стержнем его жизни, и наша постоянная слабость и колебание. А с другой – мы близки к святому, потому что находимся с ним в одной Церкви и потому что он как причастник Божественной любви сострадает нам, грешным и несчастным. Личность всегда выше и шире своих проявлений и видимых свойств (которые и без того поразительны у святых. – Ред.), поэтому основой молитвенного общения со святыми является чувство благоговения.

Человек – общительное существо. Нам радостно находиться в кругу достойных людей. Для нас счастье – беседовать со старцем или подвижником, счастье даже немного побыть рядом с ним, так как само его присутствие согревает наше сердце; оно как будто оттаивает от мертвящего холода грехов. И, следовательно, сама возможность общаться со святыми посредством молитвы есть уже больший дар, нежели то, чего мы обычно испрашиваем у них в этой молитве.

Литургическая и домашняя молитва – это образ той небесной любви, которая объединяет в вечной жизни Ангелов и святых. Любовь личностна. Предмет может нравиться, к предмету можно быть привязанным, но предмет любить нельзя, поскольку он безответен. Мы часто неправильно употребляем слово «любовь» по отношению к чему-либо. Но это не любовь, а желание быть владельцем и обладателем. Любить можно не «что», а «кого». Поэтому молитва – это глубокая внутренняя жизнь души. Приступая к ней, мы должны знать, что говорим с живой личностью, которая в Духе Святом не только слышит нас, но и проницает глубины нашего сердца, и потому молитва никогда не остается без ответа. Она является самой действенной силой в нашей жизни. А самое главное, она делает нас сродниками и своими в той семье, где отец – Господь, а дети Его – Ангелы и святые. В молитве должны присутствовать два чувства – покаяние и надежда. Молитва рождает благодарность Богу и покорность Его святой воле. Покаяние и надежда – корни молитвы. Благодарность Богу и покорность воле Его – цветы ее. А любовь к Господу и святым – ее плоды.

Человек – это единая личность, состоящая из двух природ – души и тела. Поэтому нам разрешено и даже благословлено молиться не только о вечных благах и об осуществлении главной цели человека – спасении души, но также и о житейских потребностях, о нуждах нашего бренного тела. Глубока человеческая личность. В гимнографии она сравнивается с бездной. Еще более глубока личность святого, преображенного благодатью. В этой тайне личности, в ее красоте как образа и подобия Божия – основа духовной любви и того неизреченного чувства, которое мы бы назвали мистическим трепетом молитвы, предчувствием сердца, неизреченной радостью тех, кто с Богом.

Некоторые из святых, особенно мученики, в предсмертной молитве испрашивали у Бога дар помогать людям в тех или иных обстоятельствах. Есть древний обычай просить у Иоанна Предтечи благословения на монашество, у Георгия Победоносца – помощи на войне, у великомученика Пантелеимона – исцеления от болезней и так далее. Этот обычай, основанный на предании, отразился и в литургической жизни Церкви. Существуют чудотворные иконы, особенно Божией Матери, название которых говорит само за себя, например: «Споручница грешных», «В скорбех и печалех Утешение», «Взыскание погибших» и множество других.

Есть также народный опыт: молиться тем или иным святым в зависимости от нужд человека. К таким взглядам Церковь относилась нейтрально – не благословляя и не отвергая. Тем более что некоторые «наблюдения» вообще относятся к области звуковых ассоциаций: например, в народе молятся пророку Науму, чтобы он навел на ум, в день мучеников Маккавеев освящают семена мака и тому подобное – то есть действия основаны на недоразумении.

Теперь мы сделаем небольшое отступление.

Мышление современного человека становится все более дробным и аналитическим. Науки разделяются на специальности, которые, в свою очередь, дробятся и умножаются на наших глазах. Возьмем, например, медицину. Раньше врач лечил практически все заболевания. Не только в древности, но даже еще столетие тому назад земские врачи, с современной точки зрения, обладали универсальными знаниями во всех областях медицины: они были и диагностами, и терапевтами, и хирургами, а самое главное – они видели перед собой живого человека как единый, цельный организм. Теперь таких врачей практически не существует. Их заменили специалисты. Больной с результатами компьютерных обследований в руках должен ходить из кабинета в кабинет. Больной как человек перестает существовать для врача: в нем видят только таблицу анализов. И современный человек свыкся с таким положением. Врач часто не обращает внимания на больного, вернее, он видит некую анатомическую и физиологическую «сумму» и берется лечить ту ее часть, которая укладывается в рамки его специальности, до остального ему дела нет, там его компетенция кончается – пусть больной стучит в двери следующего кабинета.

Это аналитическое мышление, эта привычка искать специалистов неожиданно проявилась в религиозной жизни современных христиан. Стали появляться руководства, к каким святым надо обращаться при той или иной болезни. Теперь святые «выстроены» согласно определенной таблице и подчинены неизвестно кем придуманному регламенту – в каких случаях они должны помогать, что они могут и не могут делать. Например, болезни живота лечит святой Модест, при грыже помогает великомученик Артемий, в общем, святые разделены на специальности. Подобные руководства издаются большими тиражами и быстро раскупаются. Между тем еще совсем недавно, хотя бы пятнадцать лет тому назад, в церковной литературе ничего подобного мы не находили. Такого рода «исследованиями» иногда занимались разве что этнографы, собиравшие материал о народных обычаях, обрядах и приметах. Но то, что делается теперь, можно назвать подменой церковного предания и даже народных обычаев какой-то спекуляцией. Составителей и издателей этих книг мало интересует церковная литургика. Они составляют свои книги по следующей схеме: берут жития святых, выписывают эпизоды и события из их жизни, чудеса, которые они совершили, и составляют свои справочники по некому формальному сходству. Например, святой был воином – значит, он покровитель воинов; занимался плотничеством – значит, он помощник в столярных работах; во время пыток ему надели на ноги железные сапоги – значит, он помогает от боли в ногах; он путешествовал по святым местам – это дает основание считать его помощником путешествующих. Сами святые не уполномочивали авторов таких книг решать за них, в каких случаях и как они помогают людям, поэтому такой справочный материал относится по большей части к области фантазий. К святому подошел за помощью больной, он исцелил ему глаза, но если бы у человека была другая болезнь, он также исцелил бы ее. Мы видим здесь сужение личности святого до какого-то навязанного ему «профессионализма». Происходит подмена религиозного чувства совершенно неоправданным прагматизмом. Святой как личность как бы перестает существовать, от него остается лишь узкая специальность. Молитва как духовное общение, как устремление человеческой души к царству вечного света исчезает. До святого дела мало, его нашли в рубрике «Зубная боль». Если бы не ныл зуб, то он был бы не нужен.

Мы вовсе не против литургического предания и даже обычаев, имеющих под собой твердое основание. Но здесь речь идет как раз об уничтожении предания как передачи знаний в русле церковной жизни, о замене предания собственными домыслами. Святой связан с Богом, как луч – с солнцем, не по природе своей, а по благодати; и каждый святой имеет молитвенное дерзновение к Богу. Эти обширные справочники с рекомендациями и рецептами, выдуманными большей частью за письменным столом, являются предметом для острой и несправедливой критики Православия со стороны различных сект, особенно протестантского толка. На самом деле это вовсе не учение Церкви, а продукция для ширпотреба. Святые могли испросить у Бога особые дары, но мы хотим слышать их голоса, сохраненные в агиографии и литургике, а не тех, кто приписывает им «род деятельности» и «характер» чудес.

Молитва – это общение. Здесь идея этого общения как соприкосновения с новой жизнью, как освящения благодатью, как встречи двух живых личностей тускнеет и меркнет: святой должен сделать конкретное дело, оказать помощь, которую предписывает ему справочник, а затем он не нужен, если подобная ситуация не повторится. А что происходит с сознанием человека, с чем ассоциируется имя святого, об этом мало кто задумывается. Святые отцы писали, что, хваля добродетель, мы становимся причастниками добродетели, что молитва – это один из путей уподобления тому, к кому она обращена. Теперь молитва постепенно теряет свою мистическую глубину: кто оказывается ненужным, остается что.

В последнее время появилось также множество неизвестно кем сочиненных молитв, которые на самом деле молитвами назвать трудно. Они написаны на душевно-чувственном уровне, и их стиль совершенно не отвечает внутренней динамике молитвы. Достаточно сравнить их с церковными молитвословиями, и мы увидим, что они представляют собой лишь что-то сродни размышлениям или медитации либо поэзию, чаще всего не высшего качества.

В церковных молитвословиях душа находит себя, они представляют собой передачу мистического опыта святых, его словесное выражение. Этот опыт настолько глубок, что человек, читающий их, находит в них свое и себя. Эти молитвы – излияние сердца, очищенного благодатью и потому более глубоко ощущающего демоническую силу и тяжесть греха. Эти молитвы заключают в себе огромную духовную напряженность, но в то же время лишены чувственной восторженности, внешнего драматизма. Поэтому их читают всю жизнь, они соответствуют любому духовному возрасту, они воспринимаются как новые, они от духа и обращены к духу – стержню человеческой личности.

А молитвы, составленные «на все случаи жизни», приспособленные к различным обстоятельствам и нуждам, написаны от рассудка и потому трогают душу, но не дух. В них человек редко молится, то есть возводит око души к Богу; чаще всего он читает их как поучение: что христианин должен делать, думать и переживать в данном случае. И здесь опять происходит снижение религиозного чувства. Молитва не только по своему содержанию, но даже в структуре фразы и расстановке слов отражает внутреннее состояние авторов – и здесь, в этих молитвах, написанных в повествовательном ключе, с подробным изложением сущности дела, о котором просят Бога, очевидно скольжение от духа к душе. Человек не может найти в таких молитвах себя, не может назвать их голосом своего духа. Человек, прочитав такую молитву, «объяснил» Богу и самому себе, что надо делать, но дух его вряд ли пробудился от обычной дремоты.

Посредством молитвы мы включаемся в Небесную Церковь, в световом поле Божественной благодати мы преодолеваем свою тварную ограниченность и вызываем к жизни тот духовный потенциал, который назван образом и подобием Божиим. Мы углубляем и расширяем свое бытие, вернее, не мы, а Божественная сила, которой через молитву человек дает возможность действовать в своей душе.

Некоторые недоумевают: о чем молиться, когда Бог лучше знает, что нам нужно? Кто говорит так, тот не понимает суть молитвы. Бог хочет дать нам Себя как величайшее благо, но этот дар можно принять только через любовь; мы же любим не Бога, а себя. Это самое страшное последствие грехопадения. Основой жизни стал не Бог, а самость. Поэтому надо повернуть к Богу свое сердце, надо волевым усилием искать потерянное, воссоздавать разрушенное, выходить из плена страстей и создаваемых ими иллюзий в мир той высшей истины, которую открывает нам Евангелие. Однако действительно совершить это может не наша растленная природа, а Божественная благодать. Но благодать хочет, чтобы мы сами, свободно, по собственной воле стремились стяжать ее, подчиняли ей свой разум и чувства. И здесь происходит сложное взаимодействие человеческой воли и благодати, которое трудно охватить мыслью и заключить в слово: «Я не могу, но я решаю; я бессилен, но без меня Бог не может спасти меня; я поражен грехом, который въелся, как болезнь, в мое естество, но я стремлюсь к Богу; я немощен, но я совершаю; без помощи Божией я не способен даже помыслить о добром и в то же время я ответствен за зло, которое творю, включая каждое лживое слово и каждую нечистую мысль. Раз я ответствен за собственную душу и совесть говорит мне, что я делаю добро и зло не по необходимости, а произвольно, значит, есть во мне нечто, что стоит над бездной греха в моей душе. Моя воля растлена, как все чувства, но что же осталось во мне?».

Преподобный Максим Исповедник открывает нам, что существует две воли: одна – естественное хотение, а другая, названная им гномической волей, – это способность делать выбор²⁵⁴. «Не я вначале ищу Бога, а Бог вначале ищет меня», и здесь ответ на призыв Божий должна дать гномическая воля: «Не “кто я есть”, а “кем хочу быть” и “Кто может спасти меня”». Совершается взаимодействие благодати и воли, именующееся синергизмом. Но это слово может быть понято неправильно, в каком-то полупелагианском смысле. Поэтому мы должны помнить, что тут идет речь вовсе не о взаимодействии равных сил – воли и благодати; здесь совершает благодать, она творит, освящает, дает силы и обновляет падшее человеческое естество, а воля обращена к благодати как единственному средству спасения. Это устремление от себя к благодати.

Представим такую картину. Человек попал в омут, который затягивает его. Он сам не в силах сопротивляться движению воды. Но вдруг с берега ему бросили веревку, он схватился за нее обеими руками, и его вытянули на берег. Человек не мог спастись своими силами, но он сделал правильный выбор: не пытаясь сопротивляться воде, крутившей его, точно щепку, он ухватился за веревку и с ее помощью достиг берега. Нечто похожее происходит во взаимодействии человеческой воли и благодати. Господь по любви к нам дает и затем отнимает Свою благодать, вернее, явственное действие благодати; она как бы скрывается от нас и действует тайно. Мы должны снова и снова искать ее, видя свое бессилие и возлагая всю надежду лишь на Бога. Так формируется личность человека. У животного нет личности, но лишь природа: род, вид и в некотором отношении индивидуальность, то есть особенность. Личностность есть принадлежность только Божества, Ангелов и людей.

Взаимоотношение между благодатью и волей более всего определяется в молитве. Молитва – это обращенность к Богу. В молитве благодать обновляет образ и подобие Божие в человеке, говоря неуклюжим современным языком – активизирует их, приводит в динамичное состояние, а свойство образа Божия – отражать в себе Первообраз. Поэтому в молитве человек учится любить Бога. Но духовная любовь – это также действие и дар благодати. Молитва неотделима от человеческой жизни. Если человек молится правильно, то исполнение евангельских заповедей открывается перед ним как истинная жизнь, через них он ощущает, как благ Господь. Молитва без исполнения заповедей превращается в бесплодный труд. В то же время без молитвы невозможно исполнить евангельские заповеди, ведь Господь сказал: без Меня не можете делать ничего²⁵⁵. И опять: молитва, когда человек небрежет об исполнении заповедей, уподобляется посаженному на каменистой почве дереву, которое не может пустить корней.

Молитва – самое большое искусство и в то же время – самая простая вещь, как прост детский лепет, когда ребенок говорит «мама», чувствуя ее присутствие, ее тепло, ощущая всей душой, что без матери жизнь его невозможна. В молитве самое главное – не потерять чувство присутствия Бога как Живой Личности. Когда это чувство есть, то для молитвы нет нужды во внешних механизмах, тогда человек благодарит Господа за самый дар молитвы, за то, что он может возвести око сердца к Тому, Кому с трепетом поклоняются Ангелы.