О смерти

Я стою у безвестной могилы со сломанной железной оградой. Земля осела, и могильный камень вошел в глубь нее, как опускается тонущая лодка в воду. Кажется, что мертвец в сгнившем гробу чувствует тяжесть навалившейся на него земли и надгробной плиты, с которой уже давно стерлась надпись. И мне слышится, что мертвец отвечает на мои мысли из могилы: «Мы, мертвые, не ощущаем тяжести земли, как вы, живые, не чувствуете тяжести небосвода. Но я изнемогаю от груза, который лежит на мне,– от тяжести моих грехов. Единственное, что осталось со мной,– это грехи. Все остальное превратилось в прах, все исчезло: сгнил гроб, истлела одежда, в которую меня одели, черви съели мое тело. Мои кости почернели, стали трескаться и крошиться под тяжестью земли, однако я не чувствую этой боли. Я смотрю на свое тело, как на снятую одежду. Но кто освободит меня от моих грехов, которые превратили мою душу в живого мертвеца? Я кричу: “Помогите мне, спасите меня, помолитесь обо мне, дайте, как выкуп за мою душу, слезы своего сердца”,– но никто не слышит меня. Беззвучный голос мертвого не достигает слуха живых. Мне не страшны дожди, затопившие мою могилу; не страшны змеи, обитающие в норах рядом со мной; не страшны черви, облепившие меня, как лист дерева – тля, которая сосет его сок. Тело мое – из земли; оно отдано земле и теперь превращается в землю, но моих грехов земля поглотить не может,– их способен сжечь лишь огонь, невидимый огонь благодати. Скажите тем, кто приходит на кладбище, что это город мертвых, в котором много нищих и голодных. Они ждут милости, они ждут подаяния. Когда проходишь мимо могилы, остановись хоть на мгновение, как около нищего, подай милостыню мертвому, скажи: “Господи, помилуй раба Твоего…”. Живые сами могут заработать себе на пропитание своими руками, а у мертвых руки связаны, поэтому не обойдите своей милостью мертвых; они больше нуждаются в жалости и сострадании, чем живые».

Я стою у могилы с черным холмиком недавно насыпанной земли, поверх нее пока не успели положить камень и водрузить крест. Еще недавно очи покойника видели солнечный свет, а теперь они сомкнулись навеки. Если бы даже он смог открыть их, то вокруг него была бы все та же непроницаемая мгла гроба. Он увидел бы ту же тьму, которая, как черная повязка, покрывает его лицо. И мне кажется, что я слышу его голос: «Слепо тело мертвого, но у души есть свои очи, и то, что я увидел в первые дни после моей смерти, было так тяжело и страшно, что я поблагодарил саму смерть за то, что она взяла меня от живых. Я увидел, что этот мир прогнил во лжи, как труп в могиле; что любовь – это только сон, который проходит на рассвете, или игра, в которой выигрывает опытный шулер, для которого нет правил; что слова “совесть” и “честь” – это только рваные тряпки, которыми хотят прикрыть наготу. Душе дано три дня посещать те места на земле, которые она пожелает увидеть. Я был в доме моих друзей, слышал их беседы. Они интересовались больше всего, какое будет застолье после похорон; был у своих родных: они уже спорили о том, кому что достанется из моих вещей, интересовались, не имел ли я денег, а если имел, то где их хранил. Я видел у собственного гроба, как моя супруга сквозь слезы украдкой бросала взгляд на моего друга. Единственный, кто горевал о моей смерти,– это моя собака, которая залезла в конуру и не хотела принимать пищи. Мне было дано на несколько мгновений увидеть души людей. В них ползали отвратительные черви, как в телах погребенных покойников. Я видел мир как огромное кладбище душ. Я видел живых мертвецов, которые играли в людей. Я не завидую живым. Теперь мне легче в могиле. Только молюсь, чтобы Господь простил мне грехи, простил годы жизни, растраченные в пустых страстях. Я видел изнанку жизни – нити, которые заставляют двигаться кукол. Смерть делает человека мудрым; но зачем мне эта мудрость, если я сам не могу уже ничего исправить, а только прошу, как милостыни, молитв о себе?».

Я стою у могилы, где был похоронен священник, и думаю: теперь молчат его уста, которые проповедовали Евангелие; к кому теперь он обратится со словом благовестия, когда на том свете вера превратилась в очевидность, а надежда – в явь? И как будто слышу голос из могилы: «Уста души моей не закрыты. Я день и ночь молю Бога о своей пастве и о тех, кого поминал во время своего служения. Здесь не нужен список, их имена всегда перед моими глазами. Я от юности до смерти служил Богу, но что значит наша земная правда перед неприступным светом Божества? Я грешил как человек, каялся и грешил снова. Я получил от Бога милость, но в душе моей остались некие темные пятна, поэтому скажи моей пастве, чтобы она молилась обо мне, особенно во время Литургии, и тогда у меня будет больше сил молиться о своих духовных чадах. Пусть они иногда приходят на мою могилу: она – звено между ними и моей душой, она свидетельство, что я с ними и слышу их еще яснее, чем при жизни».

Особенно ощутимы тишина и безмолвие кладбища в предутреннее время, когда бледнеют темно-синие краски неба, когда исчезают, словно растворяются в предрассветной мгле, звезды, как будто пальцы зари срывают их, как драгоценные камни, с ночного покрова небес. В этот час стволы деревьев стоят как черные силуэты, нарисованные тушью, а их кроны отливают красно-кровавым цветом, как угли потухающего костра. На кладбище царит тишина. Над могилами висят, будто клубы дыма, багряные обрывки ночного тумана. В это время хочется слушать тишину, затаив собственное дыхание.

Кладбище похоже на подземный город. Кажется, что время в нем остановилось. Неужели это место вечной разлуки? Сколько моих друзей покоится уже в земле! Могилы некоторых из них орошены слезами, а где другие – никто не помнит. Время стирает их образы из памяти близких, как ребенок стирает резинкой рисунок с листа бумаги. Для кого написаны имена на каменных плитах? Имя – символ души. Пройдет одно или два поколения, и это имя станет незнакомым и чужим для тех, кто прочтет его. Земля съедает тело мертвого, а время – память о нем. Неужели кладбище – это только остров забвения в море жизни или царство вечного сна?

В предутренние часы на кладбище нет ни одной души, разве только какой-нибудь бродяга, облюбовав склеп, где нашел защиту от ветра и дождя, спит, прижавшись к холодному мрамору. Ему не тесно рядом с мертвыми, а у живых он приюта не нашел. Может быть, среди могил прячется и какой-нибудь преступник, как дикий зверь среди камней. Роса покрывает плиты могил и заснувшие на ночь цветы...

И вдруг на ветке дерева громко запела птица. Этот звук прозвенел в воздухе; он точно расколол тишину, как брошенный камень – зеркальную поверхность озера. Птица пела радостный гимн наступающему рассвету, и ее песня казалась мне свидетельством о будущем воскресении мертвых, когда среди ночи смерти разнесется весть о том, что жизнь победила смерть, и земля отдаст небу тех, кого держала в своих недрах, как младенцев в колыбели. Лучи зари, похожие на радугу, как будто откликнулись на пение птицы. Их сверкающие потоки расплескались по небосводу, они казались гимном победы над ночью и образом вечного незаходимого света.