Псковская и Рижская епархии под управлением преосвященного Платона (Городецкого)

Автор дал своей статье другое заглавие, именно: «Вклад ученика на праздник своего учителя», с следующим посвятительным прибавлением: Его Высокопреосвященству, Высокопреосвященнейшему Платону, Архиепископу Херсонскому и Одесскому и разных орденов Кавалеру, Милостивийшему Архипастырю и Отцу, в день юбилея 50-летней Его службы Церкви и Отечеству усерднейшее приношение от признательного ученика, Коллежского Советника, Александра Князева.

В жизни своей я нахожу замечательную особенность, именно: благотворное влияние на нее преимущественно одного и того же лица. Это лицо, являющееся для меня в виде путеводной звезды, есть нынешний Владыка Херсонский, Высокопреосвященный Платон. Под его начальством я учился в С. – Петербургской Духовной Академии. Под его же управлением я проходил свою духовно-учебную службу в разных местах. Что я должен из этого вывести для себя? То, что мне суждено не только участвовать в его служении Слову Истины, но, в свою пору, и свидетельствовать о том, как право он правил слово Истины. Настоящее юбилейное торжество сего Архипастыря представляет лучшую пору для такого свидетельства. И я предлагаю здесь, как вклад благодарного ученика на светлый праздник своего достойнейшего учителя, очерк пастырских трудов его, по управлению Псковскою и Рижскою епархиями, в которых служить мне судил Господь под его мудрым начальствованием.

1. Преосвященный Платон вступил в управление псковской епархией по смерти псковского архиепископа Нафанаила¹, еще бывши викарием псковским, и управлял ею до перемещения на псковскую кафедру астраханского архиепископа Евгения Баженова, когда рижское викариатство уже было преобразовано в самостоятельную епархию, всего почти 7 лет.

Чтобы лучше оценить заслуги его для псковской епархии, нужно знать, в каком положении осталась она после преосвященного Нафанаила.

Преосвященный Нафанаил, сам по себе, был пастырь точно Христов, по своим необыкновенно высоким качествам. Особенно он был богат евангельскою любовью к меньшей братии Христовой. Он не мог равнодушно не только видеть несчастного, но и слышать о нем. Не редко он плакал о несчастье другого больше, чем сам несчастный, и готов был жертвовать для него всем. Не было у него копейки, которой он мог бы поделиться с бедняком: он делился с ним своей обувью, своим платьем. Не находилось, подчас, для этого у него своих вещей: он отдавал вещи своего келейника, какие попадались ему на глаза, с сугубым после вознаграждением за это. Но отказать ищущему у него помощи не имел сил.

Духом высокой христианской любви. О всем милосердствующей, вся любящей, всему веру имеющей, все терпящей, проникнуты были и все его распоряжения по епархии. Под ее влиянием замещались должности духовные, производился надзор за поведением лиц духовных, творился суд над ними, и совершалось делопроизводство в консистории и духовных правлениях.

И в Пскове и в других епархиях до настоящего времени было в обычае предоставлять церковные должности известным лицам, в видах обеспечения этих лиц или других бедных семейств чрез них. Но при преосвященном Нафанаиле эта мера обеспечения сирот и вообще бедных духовного звания достигла крайних границ. Утверждались места за сиротами – сыновьями, утверждались за сиротами – дочерьми, утверждались за их родственниками и чужими, с обязательством содержать бедных или выдавать им известную часть выгод. Для будущего обеспечения семейств, многим дозволялось, еще при жизни своей, передавать свои места или детям или родственникам. Случалось, что для лучшего обеспечения некоторых лиц предоставлялось, в одно время. Два места, или же к однокомплектной церкви определялось два священника: один состоял в священнической, а другой – на диаконской вакансии. Некоторые лица, с меньшим семейством были переводимы на худшие места, а их места предоставлялись лицам. Имевшим большие семейства. Не редко лица одинокие и довольно обеспеченные увольняемы были вовсе от службы, и поступали за штат или в монастырь – потому только, что их места искали люди, представлявшие причины на большее уважение их бедности.

С своей точки зрения смотрел благостный владыка на строгость надзора за духовными лицами и на меры исправления их недостатков. Он боялся, чтобы строгостью надзора не притеснять их, а строгостью взысканий не оказать жестокости к ним. Он держался той мысли, что высшему легко обидеть низшего, и потому, в случае невыгодного отзыва начальника о подчиненном он более был способен склоняться в пользу подчиненного, чем на представления начальника, особенно, если первый хорошо умел выставить себя обиженным от последнего. Мудрое изречение милосердной Государыни было слишком близко его сердцу. Притом, он рассуждал так: человек простой, не развитый, особенно обиженный судьбой, часто поступает худо, сам не зная того, а если и знает, то решается на это нехотя, побуждаемый горькой судьбой своей, и потому заслуживает больше снисхождения, чем кары. Так он и поступал при разборе проступков подчиненного ему духовенства, особенно – если замечал в ком способности и доброе сердце, которые он высоко ценил. Иногда он вполне сознавал, что известное лицо виновно и не заслуживает снисхождения. Но коль скоро при этом ему случалось разгорячиться (к чему он очень был способен по своей восприимчивости и впечатлительности) и сделать виновному лишний упрек, то по одному этому оказывал ему снисхождение, даже испрашивал прощения у него, будто у обиженного.

Как поступал сам владыка, так естественно поступали и низшие власти: консистория, духовные правления и благочинные.

Такой способ управления псковской епархией продолжался ровно 15 лет. К сожалению, он не принес желаемых плодов. Напротив, он подал повод ко многим беспорядкам и злоупотреблениям, причинявшим епархии столько неприятностей и бесславия. Число духовенства в епархии чрез него возросло до крайности, бедность между ними увеличилась, служебные и канонические отношения перепутались; надзор за ним ослабел, пороки усилились, явились искательства, незаконные покровительства, пошли в ход ложь, обман, любостяжательность; обнаружились растраты казенных денег (с 1846 по 1851), заставившие одних из страха бесславия, броситься в воду, других – пропасть без вести, или идти в Сибирь. Выступили на сцену непризванные начальники епархии – дерзкие доносчики о делах епархиальных высшему начальству, желавшие в мутной воде ловить рыбу для себя. На беду с преосвященным Нафанаилом случилось обстоятельство, которое сообщило особенное значение доносам об этих смутах; бывши с 1836 по 1838 год, присутствующим в Св. Синоде, он как-то неосторожно затронул одно сильное лицо, имевшее важное влияние на ход церковных дел. Требовались объяснения, посылались ревизоры, за ними следовали уничижения пред епархией людей, достойных уважения, перемены членов консистории, секретарей и других чиновников епархиального ведомства и, наконец, смерть одного из лучших святителей русских, не вынесшего тяжести неприятностей, несмотря а видимую крепость сил своих, которого и по смерти не пощадили: не было у него ни денег², ни имуществ для пополнения растраченных сумм консисторских, – продали для этого с аукциона, в губернском правлеии, его клобуки, трости, четки³.

Вот картина того положения, в каком преосвященный Платон принял епархию в свое управление! Легко понять, каких трудов и какого благоразумия с его стороны требовало это управление. Мало того, что ему нужно было позаботиться все в епархии привести и надлежащий порядок, – ему нужно было достигнуть этого так, чтобы и должное уважение сохранить к лицу предместника, пред памятью которого по сию пору Псков благоговеет, – и отклонить от себя ту бурю, которая неслась сверху на покойного архипастыря.

Усиленное внимание к епархиальным делам, благоразумие, энергия, с которыми преосвященный Платон в продолжение семи лет трудился для блага псковской епархии, все преодолели. Если он не успел дать всему в ней вид блестящий, то он привел в ней все в надлежащий порядок, водворил мир и смысл с нее пятно, которое к ее стыду, на ней лежало.

Самый умный и усердный деятель на служебном поприще немного может сделать пользы для службы, если у него не будет умных и усердных сотрудников. Поэтому преосвященный Платон, вступив в управление псковской епархией, прежде всего обратил внимание свое на подчиненные ему учреждения и власти, чрез которые он должен был действовать на епархию: на консисторию, духовные правления и благочинных.

От консистории он требовал, чтобы дела велись в ней правильно, точно⁴, без замедления⁵, со всею осторожностью, беспристрастием и рассудительностью⁶, чтобы она ничего не допускала несправедливого по недосмотру, а тем более с умыслом⁷, чтобы она как можно более обращала внимание на законы, и отнюдь не делала не согласных с ними определений⁸, помня, что она должна творить суд Божий, требующий правды, и что, представляя ему дела, худо рассмотренные и соображенные, и заставляя его указывать ей все недостатки ее и опущения, она крайне затрудняет его и дает повод предполагать в членах недостаток усердия и внимательности к делам⁹; побуждал консисторию вести делопроизводство свое в должном порядке¹⁰, составлял бумаги с полным тщанием¹¹, не допуская в них неприличных официальным бумагам разглагольствований¹², и если из вновь поступающих к нему бумаг усматривал, что его требования консисторией исполняются худо, делал новые указания, как следовало бы писать бумаги, но уже не просто, а с строгим предписанием донести ему, исполнены ли его указания и как исполнены¹³. Самый архив консисторский приказывалось держать в порядке¹⁴; указывались и меры к тому¹⁵.

Не довольствуясь голыми подтверждениями вести дела так или иначе, преосвященный Платон с редким терпением и вниманием замечал и исправлял в представленных ему консисторией бумагах каждую мысль, каждое выражение, которые или худо выясняли дело или вовсе не относились к нему. Очень часто на протоколах, показывавших неполноту и сбивчивость в ведении дела, он писал весь ход последнего, с подробным наставлением. Как следовало повести его. Сообразно с обстоятельствами и существующими законами. Объем таких наставлений и разъяснений выходил иногда не меньше самого протокола. Если консистория не сумела и после этих наставлений надлежащим образом повершить дело. – то ей предлагались новые указания, с новым требованием исполнить его, как закон велит¹⁶. Некоторые из таких наставлений преосвященного Платона стоило бы буквально привести здесь, чтобы доставить возможность вернее оценить его светлый ум, внимание к делу, терпение, настойчивость и замечательный юридический такт. В своем месте они должны быть постоянно перед глазами, как прекрасное руководство при решении подобных дел. Зато он и требовал, в свое время, строго, чтобы его указания и замечания не оставались без исполнения¹⁷. Чтобы не было в этом случае каких-нибудь опущений, он нередко требовал, чтобы к новому протоколу, составленному вследствие его замечаний, был приложен и протокол прежний, на котором были написаны архипастырские наставления¹⁸. Особенно строго следил преосвященный за производством следствий по делам судебным и за правильным и беспристрастным решением этих дел¹⁹.

На духовные правления преосвященный Платон действовал и непосредственно, сам от себя, и через консистории, побуждая их строго исполнять возложенные на них обязанности. Так, в 1849 г. он делал внушение торопецкому духовному правлению, чтобы оно без нужды не держало у себя долго церковных книг, и чтобы было беспристрастно в своих определениях²⁰. В 1850 г. подтверждал островскому духовному правлению поспешнее производить назначенное ему следствие, и вместе с этим требовал от него объяснения, почему оно доселе медлило производством его²¹. В 1851 году побуждал он опочецкое духовное правление к приведению своих дел в порядок²². В 1849 году вменялось консистории в обязанность обращать внимание на представляемые духовными правлениями следствия²³. В 1850 году обращал он внимание консистории на действия всех духовных правлений²⁴. В 1851 г. делалось внушение великолучкому духовному правлению вести дела свои исправнее²⁵.

Впоследствии преосвященный Платон пришел к той мысли, не лучше ли духовные правления совсем закрыть, так как, составляя лишнюю инстанцию в епархиальном управлении, они более замедляли, чем ускоряли епархиальное делопроизводство. И средства, на которые они содержались, были слишком недостаточны для того, чтобы они могли вести свои дела исправно и в должном порядке. Трудно было найти и одного дельного писца для правления за ничтожное вознаграждение, а требовался не один. Этим недугом страдала и сама консистория. Для увеличения канцелярских средств в консистории и духовных правлениях, в псковской епархии, до преосвященного Платона, делался сбор с духовенства каждогодно. Сбор этот преосвященный Платон считал отяготительным для духовенства, без того бедного, и поэтому прекратил его²⁶; духовные правления закрыл, а получаемые на содержание их деньги обратил в пользу канцелярии консисторской.

С закрытием духовных правлений, обязанности, на них лежавшие, естественно должны были перейти на благочинных. Это заставило преосвященного обратить особенное внимание на последних. Чтобы благочинные были вполне благополезными деятелями, для этого он старался, во-первых, выбирать на эту должность людей самых благонадежных по уму, поведению и усердию к делу; во-вторых, пользуясь специальной картой Псковской губернии, заботился, по возможности, благочинный находился в центре своего благочиния и не встречал физических препятствий к точному выполнению своих обязанностей во всякое время. При этом он всячески старался внушать им важность того доверия, которым они облекались от него и побудить их к точному и добросовестному исполнению своих обязанностей, которые тщательно напоминались им от преосвященного – и при обозрении епархии и при личном свидании в Пскове, куда в случае нужды он вызывал их то по одиночке, то всех вместе. Делателей верных и усердных владыка видимо отличал своим архипастырским вниманием к ним и награждал их, а нерадивых – лишал доверия своего и заменял другими лицами – более благонадежными. Сделав однажды доверие (одному) достойному лицу и не находя достаточной причины отказать ему в нем, он всячески поддерживал авторитет его пред лицами, ему подчиненными, принимая, напр. более в уважение его донесение о поступках их, чем голословные отзывы других лиц о них. Однажды он даже дал на рассуждение консистории такой вопрос: можно ли считать несправедливым донесение начальствующего лица на своего подчиненного, когда оно основано на личном наблюдении за его поступками, и не будет ли вреда для его службы, если оно не примется в уважение²⁷? Вообще правилом преосвященного Платона было – лиц, долженствующих стоять впереди других: благочинных, настоятелей соборов и т.п., выбирать с особенной осмотрительностью²⁸. Но кто был выбран таким образом на эти должности, того отнюдь не стеснять в правах службы, законом ему предоставленных.

Действуя так благополезно на епархиальные учреждения и власти, преосвященный Платон не переставал заботиться о благоустройстве епархии и по всем прочим частям ее, составляющим предмет его архипастырского надзора.

Как архипастырь глубоко верующий и сердечно ревнующий о славе Божией, преосвященный Платон прилагал самое искренее попечение о том, чтобы его паства имела свободный доступ к сокровищу благодати Христовой и могла понимать цену святых наслаждение души верующей. Он старался не только о том, чтобы там, где чувствовалась нужда в храме, был храм, но и том, чтобы каждый храм имел приличное своему высокому значению благолепие, рождающее в душе верующей жажду небесных наслаждений. Если бы какой храм для прихода был и лишний, но коль скоро он строился по чистому усердию к Богу, или в память какого-нибудь важного события или знаменитого лица, напр. царственной особы, то он заботился расположить прихожан к нему, и этот храм не оставался в запустении²⁹. Великолепный храм, выстроенный при нем одною из богобоязненных особ в Михайловском погосте великолуцкого уезда и вполне обеспеченный ею на будущее время, долго будет свидетельствовать о его архипастырской заботливости поддерживать святое чувство в пасомых и дать ему наилучшее направление. Дорожа усердием предков к благолепию храмов Божиих, а равно желая предохранить священнослужителей от ненужной траты церковных денег и неразумной порчи священных предметов под видом улучшения их, он требовал, чтобы никакая переделка в церкви не совершалась без разрешения начальства³⁰, и когда испрашивали на нее разрешения, поступал с особенной осторожностью³¹. Для ограждения храмов Божиих от уничижения, он строго запрещал строить близ них такие помещения, которые легко могут подать случай к выражению неуважения к святыне³². В псковской епархии есть много церквей домовых, находящихся в ближайшем заведывании владельцев того или другого имения. Церкви эти большей частью устроены в самых жилых домах и давно уже вышли из владения тех лиц, для которых собственно они открыты были. Частью для доставления приходским храмам больших средств для поддержания их в приличном благолепии, а частью для охранения святыни домовых церквей от могущего возникнуть недостатка уважения к ним со стороны владельцев этих церквей, преосвященный Платон обращал заботливое внимание на последние, и требовал подробных сведений о них, с мыслью закрыть те из них, которые продолжают существовать без законного права на то, особенно если при этом было бы замечено где-либо явное нерадение о них со стороны их владельцев³³. Заботясь об умножении и сохранении церковного достояния³⁴, он всячески следил за тем, как совершается в церквах свечная операция, все ли свечные и кошельковые деньги записываются в церковные книги и поступают согласно своему назначению, преследовать всякие тайные суммы в церкви, запрещал хранить церковные деньги в местах опасных и отдавать их кому-нибудь в ссуду³⁵.

Нерадивых споспешников его архипастырским заботам о благоустройстве церкви он штрафовал, усердных же награждал.

Ревнуя о благолепии св. храмов, преосвященный Платон старался не только о том, чтобы в них неопустительно совершалось богослужение³⁶, но чтобы оно совершалось во всем благообразно и по чину³⁷. Любил сам часто служить, требовал, чтобы и другие были усердны к служению. Его служение всегда было торжественно. Желал он, чтобы и служение подчиненных ему пастырей Церкви, по возможности, имело вид торжественный, возбуждающий в молящихся святой восторг.

В некоторых случаях его служение до того было торжественно и величественно, что по сию пору вспоминается в Пскове с восхищением, и конечно никогда не забудется в летописях Пскова. Таково, напр., было его служение в псковском кафедральном соборе по случаю освящения золотой лампады к кресту св. Ольги, пожертвованной Его Императорским Высочеством Великим Князем Константином Николаевичем, на память рождения Ее Высочества Ольги Константиновны, супруги ныне царствующего короля эллинов, – и служение в полковой церкви псковского штаба, по случаю освящения знамен псковского ополчения в 1855 году. Есть несколько торжеств в Пскове, которые по его ходатайству учреждены на вечные времена. Таковы: крестный ход из Псково-Печерского монастыря в погост Залесье в семи верстах от пригорода Печор в день сошествия Св. Духа³⁸, крестный ход из Никандровой пустыни в город Порхов в 20 верстах в конце июня, в память избавления этого города от холеры, свирепствовавшей в псковской губернии в 1853 г.³⁹, и особенная служба в честь Себежской Божией Матери в Опочецком соборе⁴⁰.

Самая важная забота для преосвященного Платона предстояла в благоустроении церковного причта псковской епархии, в который вкралось множество разного рода беспорядков, в благостное управление преосвященного Нафанаила. За то особенно много сохранилось в консисторском архиве и его архипастырских распоряжений, относящихся к искоренению этих беспорядков. Прежде всего, он позаботился о том, чтобы при определении известных лиц на священно- и церковно-служительские места, главным образом имелись в виду не выгоды этих лиц, а существенная польза св. церкви. Для этого он требовал, чтобы на эти места поступали лица, имеющие законное право на занятие их, – вполне достойные и по образованию и по жизни своей⁴¹, и в этом случае старшим по службе оказывалось предпочтение⁴². Независимо от свидетельств и аттестатов, выдаваемых воспитанникам семинарий и училищ их начальством, экзамен ставленников производился неопустительно, то особенно на то поставленным экзаменатором, то консисторией, а не редко и самим преосвященным. Кто отвечал худо, тот лишался места⁴³.

Особенно разборчив был преосвященный Платон при определении церковнослужителей к церквам градским⁴⁴. Заботился и он о сиротах. Строго вступался за них⁴⁵. Но оказывал им помощь с разбором⁴⁶, смотря по тому, кто как ведет себя из них⁴⁷. Предоставляя праздные места в пользу сирот продолжал и он, как водилось прежде, но не иначе, как под тем условием, чтобы желавший получить то или другое место со взятием сироты был непременно человек, получивший полное семинарское образование и хорошего поведения⁴⁸. Было и в этом случае ограничение. По мнению преосвященного, ученикам 3-го разряда, хотя бы они и готовы были оказывать пособие сиротам, не прилично было предоставлять места первоклассные⁴⁹. Некоторые же обычаи, которым следовали до него в псковской епархии при определении на священно-служительские места известных лицу, он вовсе оставил – напр., обычай перемещать одно лицо на место другого – более выгодное потому только, что первое лицо имеет большое семейство, а второе – семейство малое и прилично обеспеченное⁵⁰. По мнению преосвященного, снисхождение к лицам, имеющим большое семейство, есть нерассудительное потворство⁵¹. Еще более он не допускал двум лицам занимать одно место⁵², и притом с особенным отягощением которого либо из них излишними выдачами. Напр. один дьячек получил место с условием обеспечения своих и чужих сирот. Потом он овдовел. Тогда его место выпросил себе у консистории (это было по смерти преосвященного Нафанаила, пред самым вступлением преосвященного Платона в управление псковской епархией) другой причетник беспорядочной жизни, с более тягостными обязательствами. Потерпевший просил консисторию возвратить ему прежнее место. Консистория исполнила его просьбу, но с новым обязательством – выдавать уволенному половинную часть доходов и жалованья, пока приищет себе место уволенный. Так бы последний и жил на чужом хлебе. Бог знает, покуда. Преосвященный приказал не обременять просителя и дать ему другое приличное место⁵³. Вообще он старался, чтобы духовенство не было отягощаемо выдачами пособий⁵⁴, хотя и требовал, чтобы те выдачи, которые известные лица производить обязались, производились неопустительно⁵⁵. Он хотел, чтобы и лица, доставляющие сиротам пособие, не были обременены, и – сироты не были обижены⁵⁶. Заботясь о сиротах, он строго требовал, чтобы опекуны их делали свое дело исправно, с соблюдением всех мер к увеличению выгод сирот, находящихся под опекой, и всячески преследовал нарушителей этого долга⁵⁷.

Обязывая наличное духовенство, в той или другой мере, помогать сиротам, преосвященный Платон употреблял все возможные средства к тому, чтобы оно само было достаточно обеспечено⁵⁸. Для этого он 1) сокращал лишнее число духовенства в епархии, пропитывавшегося на счет наличного причта⁵⁹, и новых священно- и церковнослужителей на внештатные места не производил⁶⁰; 2) учил духовенство правильно и выгодой для себя пользоваться теми средствами для своего содержания, какие предоставлены ему начальством, – напр. смотрел, выгодно ли они отдают свою землю в арендное содержание, и наставлял, как лучше это сделать⁶¹; 3) неудобную церковную землю старался заменять более удобную, напр. из земель, принадлежащих ведомству государственных имуществ⁶²; 4) облегчал выдачи⁶³; 5) заботился о том, чтобы каждое лицо в причте получало от церкви свою законную часть, без обиды для других⁶⁴, чтобы священники не удерживали доходов причетнических⁶⁵, и чтобы церковные выгоды не получались лицами, ничего не делающими, наравне с теми, которые трудятся⁶⁶; 6) так как сельские причетники большей частью пропитываются трудами своих рук, то, чтобы между прочим не отвлекать их от трудов к расстройству их хозяйства – преосвященный уволил их от употребления их благочинными для рассылки по благочиниям с бумагами и по другим поручениям, а взамен этого предложил собирать с них некоторую сумму для найма особых разносчиков⁶⁷; 7) в случае какого-либо несчастья, постигшего того или другого члена причта, напр., пожара, преосвященный для поправления его состояния испрашивал ему у высшего начальства единовременное пособие. А если начальство не находило законным оказать таковому пособие, то преосвященный сам от себя давал ему пособие и других приглашал к тому же⁶⁸. Делал он от себя пособие по временам – и другим лицам, напр., сиротам женского пола, при вступлении их в супружество. 8) Градскому духовенству оказывалась помощь в содержании между прочим предоставлением некоторым причтам права пользоваться бесплатной квартирой, отоплением и освещением от церкви⁶⁹.

Еще более преосвященный Платон заботился о благоустройстве псковского духовенства в нравственном отношении, искренно желая, чтобы оно и само в себе соответствовало своему званию, и в глазах других заслуживало должное уважение. Для этого при каждом удобном случае, и словесно и письменно, и непосредственно и через благочинных, он внушал ему необходимость вести себя во всем безукоризненно⁷⁰. Внимательно следил он за поступками и белого и монашеского духовенства⁷¹, и штатного и не штатного, отправлявшего богослужение в домовых церквах⁷². Особенно он требовал, чтобы вели себя хорошо священники – в пример остального причта⁷³, не упускал из вида архипастырь ни одного неблаговидного поступка духовных лиц, попадавшегося ему на глаза. Одному запрещал он утруждать начальство неосновательными просьбами⁷⁴, другого обличал в клевете⁷⁵, третьему делал внушение за пустое тяжебное дело⁷⁶, четвертому советовал, во избежание жалоб, обращаться со всеми благоразумно⁷⁷, пятому уважать старших по летам⁷⁸, шестому запрещал заводить споры при разделе наследства⁷⁹, седьмому не делать ничего обидного для другого⁸⁰. Однажды он даже оштрафовал поклонами перед иконой Спасителя даже женщину за то, что она, желая отнять просфорничество у своей сестры, несправедливо оклеветала ее⁸¹. Действовал он в этих случаях, смотря по надобности, то как начальник, то как отец, пекущийся о детях своих. Не действовали на исправление порочных требования строгие, – он употреблял внушения. «Умоляю, – писал он однажды, – умоляю духовных вести себя как можно лучше, особенно – удаляться проклятого пьянства, которое бывает причиной всех бед, не увлекаться корыстолюбием и всемерно избегать ссор и тяжб, помня русскую пословицу: худой мир – лучше хорошей брани⁸². С целью, при исправлении духовенства, действовать нравственно он приказывал избирать в духовники духовенству людей, особенно благонравных⁸³.

Впрочем, если внушения простые для искоренения нравственного зла в духовенстве не приносили желаемой пользы, владыка употреблял и более действенные меры⁸⁴, только всегда старался, чтобы эти меры были сообразны с проступками⁸⁵, чтобы наказания назначались законные и притом за проступки – ясно доказанные⁸⁶. Внушая благочинным внимательно смотреть за поведением духовенства, он требовал вместе, чтобы они были справедливы в оценке проступков его⁸⁷. И в случае благочиннического донесения на кого-нибудь тщательно разбирал то дело, в котором обличался виновный⁸⁸, охраняя честь и благочинного, и того лица, которое им обвинялось. Виновного он не оправдывал, от заслуженного им наказания не освобождал, хотя, и налагая наказание, не переставал заботиться о нем. Назначив, напр. виновного под начал в монастырь (впрочем, не городской, – в городские монастыри он запрещал посылать подначальных), он приказывал наблюдать, как действовали на него наказания⁸⁹, и заботился при этом, чтобы и монастырь не был обременен епитийным, и епитимийный после подначалия не оставался без куска хлеба⁹⁰. А чтобы подобные случаи повторялись как можно реже, он приказывал консистории публиковать по епархии, как о совершенном проступке, так и наказании за него назначенном⁹¹.

Принимая с осторожностью благочиннические донесения о худых поступках духовенства и налагая с крайней разборчивостью наказания за эти проступки, благопопечительный архипастырь еще с большей осторожностью принимал доносы на духовных лиц от людей посторонних. И всячески защищал невинных от взносимой на них клеветы, как скоро она делалась ему известной. Он не стеснялся официально просить губернского предводителя дворянства о том, чтобы крестьяне ложных просьб на священников не подавали⁹², а директоров гимназий – о том, чтобы они и сами лучше относились к духовенству, в делах касающихся народного образования, и удерживали смотрителей уездных училищ от причинения обид законоучителям вверенных им училищ не затруднялся он оправдывать перед высшим начальством причетника, обвиненного уголовной палатой в выдаче крестьянам фальшивых билетов, и исходатайствовал ему отменение наказания, к которому он был приговорен палатой⁹³.

Для того, чтобы в светских судах беспристрастно судили дела, касающиеся духовных лиц, преосвященный требовал, чтобы депутатами, со стороны лиц духовных назначались в эти суды люди добросовестные и знающие дело⁹⁴. А чтобы избавиться от пререканий со стороны людей светских, он советовал и благочинным и всем духовным вести свои дела так, чтобы не было и малейшего повода мирянам упрекать их в непохвальных действиях⁹⁵. Духовенству же монашествующему, в частности, для этой цели без крайней нужды он не позволял переходить из монастыря в монастырь, особенно же – взявши паспорт шататься где попало без надзора⁹⁶. Случалось иногда кому-либо из священнослужителей, при всей осторожности, навлечь на себя неудовольствие того или другого влиятельного лица в приходе и подать случай бесславить имя свое. Если преосвященный при этом видел, что мира между ними быть не может, то в предотвращение соблазна для прихода и больших неприятностей для священнослужителя он переводил последнего на другое место⁹⁷.

Заботясь о возвышении нравственности в псковском духовенстве, преосвященный Платон был весьма внимателен и к умственному развитию его, действуя при этом преимущественно на будущих служителей церкви – воспитанников семинарии. Пастырское влияние его на семинарию было самое благодетельное. Как вообще в епархии, так в частности и здесь все совершалось под его бдительным надзором и опытным руководством. Под его управлением охотно было и ученикам учиться и воспитателям трудиться. На образование духовного юношества он смотрел, как на лучшее средство к содействию высоким целям церкви православной, и потому всячески заботился о том, чтобы оно шло в духе, вполне соответствующем будущему служению воспитанников, – чтобы приобретаемое ими знание утверждало их в вере в Бога и приносило плоды истинной жизни во Христе. Это отечески внушал он и воспитателям и воспитанникам при каждом удобном случае, которых он имел довольно много, потому что посещал семинарию не в дни только экзаменов, но и в другое время. Он иногда являлся среди воспитанников для того только, чтобы или преподать им свое благословение за какой-либо с их стороны добрый поступок, или преподать им лично наставление. Дорожа добрым направлением и желая сохранить его в них от тлетворных влияний внешних, он не хотел, чтобы воспитанникам как можно менее приходилось жить, по выходе из семинарии, без надзора и приличных занятий, и потому не раз рекомендовал начальству семинарии, по окончании воспитанниками учения, до поступления на места епархиальные или учительские, содержать их в семинарии и занимать сочинениями – то проповедей, то рассуждений о богословских предметах. К сожалению, семинария по недостатку средств не могла выполнить этого желания владыки. Известно, как думают вообще о положении архиерейских певчих. Обыкновенно их считают погибшими и в умственном и в нравственном отношении. Но у преосвященного Платона они не могли погибнуть. Из архиерейского дома, отстоящего от города на несколько верст, где они прежде жили, он перевел их в Псков. Тех певчих, которые нигде не учились, он поместил при кафедральном соборе, под надзором кафедрального протоиерея и приказал исполнять им псаломнические обязанности, бывая каждодневно за богослужением. Тех же певчих, которые учились, поместил в училищной или семинарской бурсе. Сироты содержались на счет казны – прочие на те деньги, которые отпускались по штату на архиерейских певчих.

Зная недостаток умственного и нравственного развития в женском поле нашего духовенства и понимая, какое невыгодное влияние производит эта неразвитость на все духовенство, преосвященный Платон старался завести в Пскове училище и для образования духовных детей женского пола; приглашал настоятельниц псковских женских монастырей дать безмездное помещение для училища, а наставников семинарии и училища духовного – бесплатно учить в нем, по неимению средств в епархии иначе обеспечить училище. К сожалению, и эта благая мысль архипастыря осталась без исполнения.⁹⁸ Такая заботливость преосвященного Платона о благоустройстве духовенства псковской епархии с нравственной стороны, конечно, не могла остаться без приятных плодов. Духовенство заметно стало нравственнее и усерднее к своим обязанностям. Епархиальные дела пошли успешнее и более законным порядком. После энергических действий владыки против поднятой доносителями и клеветниками бури, в епархии водворился мир и спокойствие к общей всех радости.

О преосвященном Платоне можно сказать, что он был в полном смысле пастырь народный. Близок был он к лицам высоким в обществе; не чуждался он и простых людей, стараясь для всех быть полезным в духовном отношении. Любил н отечески беседовать с каждым у себя в доме, в домах чужих, во время прогулок, в дороге; одному преподавал слово утешения, другому – наставление, третьему просто выражал отеческую ласку свою, напр., детям, которых он особенно любил: был всем вся, по апостолу, да како некие приобрящет Христу. Не говорим о тех беседах его – для всех понятных и назидательных, которые он предлагал пастве своей с церковной кафедры. Как ни часто служил он, ни одной службы не совершал без слова назидания, хоть по обстоятельствам он имел времени сказать не более пяти слов по Апостолу.

Той же заботливости о спасении верующих требовал он и от подчиненных себе пастырей: требовал, чтобы они усердно проповедывали слово Божие⁹⁹ и произносили катехизические беседы, где назначено¹⁰⁰. От прихожан же требовал, чтобы они усердно исполняли долг христианский¹⁰¹, чтобы они хоть раз в год исповедовались и приобщались св. Тайнам Христовым. При этом строго требовалось от священников, чтобы они как можно исправнее вели исповедные книги, не бывших у исповеди и св. Причастия отнюдь не записывали исполнившими этот священный долг, о нарушающих же его немедленно доносили его преосвященству. За всем этим приказано было смотреть благочинным, особенно там, где есть раскольники¹⁰².

Чтобы доставить приходу полную возможность пользоваться предлагаемыми ему средствами для духовного преуспевания, преосвященный Платон старался каждый приход округлить так, чтобы церковь находилась в центре прихода и прихожане не имели препятствия как можно чаще посещать ее¹⁰³. Для более удобного знания крестьянами правил веры и жизни и для сознательного исполнения ими христианских обязанностей, он поощрял духовных распространять между ними грамотность¹⁰⁴.

В псковской епархии есть значительное число раскольников, в разных местах. Эти заблудшие сами уклоняются от церкви православной и других всеми силами стараются отвлечь от нее. Таким образом, преосвященному Платону предстояли сугубые труды: ему нужно было в одно и тоже время и раскольников вразумлять, и православных от их хитрых козней ограждать. Так он и далее, не упуская из вида ничего, что могло клониться к пользе св. церкви.

Чтобы прихожане православной церкви не уклонялись в раскол, преосвященный Платон, кроме помянутых требований, предписывал священникам, чтобы они отнюдь не брали лишних денег за требы¹⁰⁵, а еще более – не делали поборов незаконных, напр., за утайку того, что православные прихожане не приобщаются св. Тайнам, или что тот или другой прихожанин называется православным, а в самом деле принадлежит к числу раскольников. Преосвященный предписывал консистории отнюдь не делать поблажки тем священникам, которые допускают такие поборы с православных и раскольников, на что жаловались последние¹⁰⁶, и сам строго штрафовал замеченных в таких поборах лиц¹⁰⁷.

Действуя на раскольников, преосвященный прежде всего старался узнать, не принадлежал ли кто из них в детстве к православной церкви и не записан ли в метрике той или другой церкви¹⁰⁸. Затем следовали увещевания. Эти увещевания он делал и сам у себя в доме и в домах раскольников, которых – особенно влиятельных раскольников в Пскове – он посещал, чтобы иметь с ними искреннюю беседу. Но чаще эти беседы он поручал вести священникам, в приходах которых жили раскольники. Для этого в такие приходы, в которых или близ которых находились раскольники, он перемещал священников, отличившихся перед другими и умом и безукоризненной жизнью, престарелых же – не ученых священников, служивших в раскольнических приходах, он или перемещал в число внештатных лиц, или переводил в такие приходы, где не было раскольников¹⁰⁹, равно как священнослужителям худой нравственности давал места, сколько можно, дальше от приходов, где были раскольники¹¹⁰.

Между тем было несколько особенных священников-миссионеров, которые обязывались посещать раскольнические селения и вести беседу с раскольниками¹¹¹. И священники, в приходах которых находились старообрядцы, и миссионеры должны были отдавать преосвященному подробный отчет в своих действиях на раскольников, – как об успехах обращения заблудших на путь истины, так и о препятствиях оному¹¹². Независимо от этого, делались увещевания раскольникам в консистории¹¹³ через лиц, хорошо знакомых научно с расколом, напр., через ректора семинарии – в духовных правлениях¹¹⁴. Если раскольники не хотели идти сами в православную церковь, то преосвященный старался заставить их, по крайней мере, детей своих приобщать к ней¹¹⁵. Так как раскольники вообще предубеждены против православного духовенства, а те духовные лица, которые обязаны были действовать на них, во многих случаях не могли обойтись без более или менее близкого участия в их деле лиц, в ведомстве которых находились раскольники, то преосвященный просил содействия делу обращения раскольников всех, кто только мог быть полезным в этом случае: обращался он через благочинных с просьбой об этом к сельским управам и писарям их¹¹⁶, к управляющим имениями помещиков¹¹⁷, просил начальника губернии назначить в один посад, особенно богатый старообрядцами, такого полицейместера, который мог бы содействовать их обращению в православие¹¹⁸, и приказать исправникам наблюдать, не будут ли снова обращаться в раскол – те, кои оставили его; при чем преосвященный прилагал и список лиц, перешедших из раскола в православную церковь¹¹⁹.

Поступая таким образом, преосвященный Платон всячески заботился о том, чтобы обращение раскольников совершалось добровольно, без насилия¹²⁰, законными мерами¹²¹. Какими мерами обращались раскольники в православие, об этом приказано было от него представлять ему даже срочные донесения¹²². И не остались бесплодными заботы его об обращении на путь истины заблудших. Общими силами присоединено их к православной не одна тысяча¹²³.

Многие из них, правда, перешли в единоверие, но этим не уменьшаются труды владыки и его помощников в святом деле. По ходатайству преосвященного, из принявших единоверие образовано несколько приходов; выстроены для них церкви на казенный счет; определены к этим церквам причты с обеспечением от правительства¹²⁴, а именно: устроены единоверческие церкви: Масловская, Солецкая и Кубасовская.

Эти богатые плоды архипастырских забот о приращении св. церкви не успокоили преосвященного Платона. Он внимательно следил за обратившимися в православие раскольниками; с одной стороны он заботился, чтобы из них кто-нибудь не сделался раскольником, а с другой, чтобы единоверческие священники по неразумной ревности не стали обращать православных в единоверие. И потому-то требовал от единоверческих священников сведений о том, кто, когда присоединился к единоверию¹²⁵; то требовал самого дела, из коего можно было видеть, что некоторые из единоверцев хотели перейти в раскол¹²⁶, то запрещал единоверческим священникам обращать в единоверие тех крестьян, которые по рождению и крещению принадлежали православной церкви¹²⁷, то наблюдал, исполняют ли крестьяне, перешедшие из раскола в единоверие, свои духовные обязанности¹²⁸, то требовал, чтобы единоверческие священники точно исполняли свои обязанности¹²⁹, то делал дознание о незаконных действиях их¹³⁰ и проч. и проч.

Так много делал добра псковской епархии преосвященный Платон, не быв ее настоящим архипастырь, имея в то же время еще большие заботы о своей юной епархии рижской… и псковская епархия никогда не забудет его архипастырских попечений о благе ее. Его имя по сию пору сладко вспоминается ею, и долго-долго с сердечной сладостью будет произноситься в ней. Любит искренне по сию пору и он добродушных псковичей. Сколько раз ни приходилось ему ехать мимо Пскова или в С.–Петербург или из С.–Петербурга, он никогда не проезжал его, не поклонившись его святыне и не помолившись пред нею о благоденствии его. Для него по сию пору близки и радости, и скорби Пскова. Мы не забудем того, как он, проезжая из С.–Петербурга в Ригу, в 1861 г. в предсмертные минуты преемника своего по управлению псковской епархией, преосвященного Евгения, в утешение псковской паствы три дня прожил в Пскове и каждый день служил литургию о спасении умиравшего святителя в кафедральном соборе, в семинарской церкви и в архиерейском доме. Не даром каждый раз, как открывается архиерейская кафедра в Пскове, молва народная снова переводит его на нее. Но епархия рижская, им созданная, еще больше будет помнить его.

Рижская епархия с 1836 по 1850 г. была псковским викариатством. От 21 марта 1850 г. последовал указ Св. Синода о преобразовании этого викариатства в отдельную епархию 2 класса с усвоением ей 2-ой степени в тогдашнем иерархическом порядке в России, и о бытии первым ее самостоятельным архипастырем рижскому же последнему викарию (с 1848 г.), нынешнему херсонскому владыке, высокопреосвященному Платону, с званием рижского и митавского архиепископа. Действительное открытие новой епархии последовало 1 июля того же года, в день рождения в Бозе почившей Государыни Императрицы Александры Феодоровны¹³¹, торжественным святительским служением в рижском Петропавловском соборе, который с того времени и стал собором кафедральным.

Открытие епархий обыкновенно совершается вследствие избытка верующих в той или другой местности и, естественно, наводит на мысль о торжестве в ней веры Христовой. Новая же рижская епархия не могла похвалиться ни тем, ни другим. Ее стадо было мало, слабо, врагами православной веры распужено. В состав ее входили, как и в прежнее викариатство: 1) русские; 2) эсты и латыши, перешедшие из лютеранства в православие, главным образом в продолжении тринадцатилетнего существования рижского викариатства, святого убеждения которых еще не успела сокрушить могучая сила лифляндского рыцарства¹³². Коренных русских в Лифляндии очень немного, и они ни своим умственным развитием, ни внешним состоянием, ни общественным значением с господствующим племенем соперничать не могут. Они живут в Лифляндии для своих частных выгод. Их считают там людьми пришлыми, и они смотрят на себя как на чужих¹³³. Число православных эстов и латышей значительнее, но они большей частью люди мало развитые, бедные, забитые, бобыли¹³⁴, которых судьба зависит единственно от тех иноверных лиц, землею которых они пользуются. Что значит такая паства в сравнении с высокоученым, богатым, всесильным лифляндским рыцарством и остальным лютеранствующим населением края, по душе и по телу им заполоненным? Между тем этому новорожденному младенцу православия, вытерпевшему столько страшных мук в своем рождении, нужно было расти и укрепляться не иначе, как в тяжких же скорбях и страданиях, со дня на день ожидая себе смерти от враждебных сил, над ним тяготеющих.

Чем лучше понимали лифляндские «господа» истинное желание правительства, открывшего в Риге самостоятельную епархию, тем с большей настойчивостью, рассчитанностью и ловкостью стали они добиваться того, чтобы не только заградить лютеранину в Лифляндии всякий путь к соединению с православной церковью, но и вырвать, так сказать, из материнских недр ее тех, кои сделались уже чадами ее, так, чтобы не слышно было в Лифляндии самого имени «православия»¹³⁵. Для достижения этой цели, они поносили перед народом веру православную и ее служителей¹³⁶, распускали среди него разные нелепые слухи касательно того, как смотрит русское правительство на распространение православной веры в остзейских провинциях, предлагали правительству услуги благоустроить согласно его желанию край, ими занимаемый, и потом так устрояли быть эстов и латышей, что при нем эсту или латышу трудно и подумать о перемене лютеранской веры на православную¹³⁷, учреждали общество любителей эстов и латышей, заполоненных будто бы греко-российской церковью, устрояли публичные лекции о преследовании лютеран в остзейских провинциях¹³⁸, покушались даже на очередных синодах лютеранского духовенства в Пруссии подговаривать заступиться за своих лифляндских единоверцев и вызвать в их пользу дипломатическое вмешательство нынешнего императора Германского¹³⁹. Вызвать такое вмешательство со стороны прусского правительства они не успели, но, пользуясь четырехлетним пребыванием рижского преосвященного в Петербурге (с 1861–1865), они составили из своих представителей в Риге некоторого рода коалицию и общими усилиями настояли на том, чтобы крещение в православной церкви детей, происходящих от смешанных браков, не было для них обязательным¹⁴⁰. Можно представить себе, какую тяжесть нес на себе архипастырь, управляющий такой паствой с лишком 18 лет! Управление это было точь в точь построение 2-го иерусалимского храма. Кроме прямых обязанностей архипастырских, ему нужно было исполнять множество дел другого рода, постоянно входя в сношения с такими служебными лицами и учреждениями, о которых вне Лифляндии знают лишь по имени, имея при этом тысячу случаев или столкнуться с кем-нибудь или допустить промах вредный для себя и паствы. Если кому, то именно лифляндскому православному пастырю нужно быть мудрым как змея и целым как голубь. Подстеречь его могут на каждом шагу многие, а предостеречь с чисто христианской любовью и знанием дела – никто, конечно кроме своих. Он – один. Местные правительственные лица и учреждения по своему назначению должны были бы помогать ему; но так как служебные лица в Лифляндии – лютеране и все правительственные учреждения наполнены лютеранами – то каковой помощи от них он может ожидать себе? Были в Риге русские генерал-губернаторы, но и их положение было не легкое. При той обстановке, в какой находились они, не многое и им удавалось сделать в пользу православной церкви и ее архипастыря.

К счастью, промышляющий о своей церкви Господь посылал рижской пастве архипастырей умных и верных своему долгу, неусыпные труды которых во славу Божию запишутся крупными буквами в истории православной церкви. Особенно видное место займет в ней преосвященный Платон. 18 лет, сперва в качестве викария псковского, а потом в звании самостоятельного архиепископа с апостольским самоотвержением трудившийся на пользу церкви лифляндской. Вся предшествующая служебная жизнь его была как бы приготовлением для рижского пастыреначальства. Особенно полезно для него было в этом отношении служение его викарием литовским, которое сопровождалось почти теми же обстоятельствами, какие встретил он в Риге. Искушенный во всем, он твердо шел по тернистому пути, Промыслом ему указанному, и, не смотря на жалкое положение православной церкви в Лифляндии, успел положить прочное основание для ее будущего благосостояния в этой стране.

Новый порядок управления рижской епархией, со времени учреждения в ней самостоятельной архиепископии, потребовал и новых забот со стороны ее архипастыря. Нужно было найти удобное помещение для консистории, и способных людей для исправного ведения дел в ней. Нужно было основать свой собственный рассадник для образования служителей церкви, соответственно ее положению в иноверном, славящемся своим просвещением, крае. Нужно было архипастырю позаботиться благоустроить и свое житье, как этого требовало достоинство звания его, особенно в виду людей, чуждых ему по вере и племени. Короче, требовалось установить на твердом основании весь механизм самостоятельного управления епархиального и дать каждой части его правильное движение. Все это и делалось с возможным, при неблагоприятных обстоятельствах, успехом.

Издавна, и во время существования в Риге викариатства, было в ней для церковных дел духовное правление. Оно помещалось с большим неудобством в здании гражданского ведомства – в замке вместе с другими присутственными местами. С открытием самостоятельной епархии, это правление преобразовано в православную консисторию (1 июля 1850 г.) и переведено в особый дом, приобретенный покупкой (й сентября 1850 г.) по ходатайству преосвященного, и потом в 1853 г. перестроенный приспособительно к его назначению. Дом этот находится близ самого архиерейского дома в центре города. В состав вновь открытой консистории определены частью лица, служившие уже в рижском духовном правлении, частью вызванные из других епархий¹⁴¹.

Состав этот, не смотря на свою новость, был очень удачный. Все члены консистории, а равно и секретарь, имели высшее образование, некоторые же из них и опытность по службе. Кафедральный протоиерей, первый член консистории, по выбытии из псковской епархии, где он был наставником и секретарем семинарского правления, с лишком 20 лет служил в Лифляндии, сперва в Митаве, потом в Риге, где присутствовал и в духовном правлении. Секретарь был прежде секретарем псковского семинарского правления, потом преемственно псковской и полоцкой консисторий. Таким лицам хорошо было известно то дело, которое они принимали теперь на себя. Штаты консисторские сравнительно с штатами других православных консисторий в России были – высшие. Служащим в консистории можно было жить и служить вполне прилично. Помещение консистория имела очень приличное и просторное, так что в консисторском доме мог иметь удобную квартиру не только секретарь, но и преосвященный викарий.

Еще при преосвященном Филарете с Высочайшего разрешения преобразовано было на новых началах, сообразно нуждам православной церкви в Лифляндии, издавна существовавшее в Риге духовное уездное училище. Кроме детей рижского духовенства в том училище должны были обучаться и дети православных эстов и латышей. Но, как училище низшее, оно и при лучшем устройстве своем не могло приготовлять для епархии вполне образованных пастырей. Поэтому, вследствие ходатайства преосвященного Платона, с открытием в Риге самостоятельной епархии оно дополнено высшими классами, соответствующими курсу семинарского учения. Таким образом в Риге образовалась православная духовная семинария, состоящая из шести классов. Положено было: новые классы открывать в ней постепенно и постепенно же увеличивать число преподавателей семинарии, науки проводить по программе, вновь составленной приспособительно к местным потребностям, на казенный счет воспитывает 120 человек. Оклады для содержания учеников и для производства жалованья начальствующим и учащим назначались высшие, какими в ту пору не пользовалась ни одна православная семинария в России. Это давало преосвященному возможность привлечь на службу в рижскую семинарию людей вполне способных и опытных, которые могли положить прочное основание ее будущему процветанию. Первым начальником ее, по ходатайству преосвященного Платона, определен был ректор полоцкой семинарии архимандрит Павел, нынешний псковский владыка, хорошо известный ему и по уму и по усердию к службе. У преосвященного Платона учился он в петербургской академии; при нем же проходил он впоследствии и должность наставника в литовской семинарии. Семинария в риге открыта 1 октября 1851 г. теплою молитвою к Верховному Подателю мудрости и тогда же, постановлением нового ее правления, поручена Небесному Покрову Божией Матери… Семинарский храм, когда он будет устроен, согласно этому постановлению должен быть освящен во имя Покрова Божией Матери.

Православному архипастырю в Риге приходилось безотлагательно хлопотать о многом таком, о чем в другом месте не было бы нужды хлопотать. В русском городе, например, преосвященный до времени мог бы иметь приличное помещение для себя в каком-нибудь монастыре. Первый рижский викарий должен был жить в одном очень скромном церковном доме, стесняя причт церковный. Преосвященный Филарет успел приобрести два дома: один в Риге, другой в семи верстах от нее. Но и эти дома многого еще требовали для устройства согласно своему назначению. С открытием самостоятельной епархии в Риге, преосвященный выполнил это требование. Один дом загородный исправил, другой на отпущенную Св. Синодом по его ходатайству сумму почти вновь выстроен и соединен с приходской Алексеевской церковью, которая служит ныне вместо крестовой церкви¹⁴².

Все однако сказанное нами доселе было лишь началом пастырских забот. Это была только установка механизма. Главные заботы архипастырские были еще впереди. Как ни много сделал добра для православной церкви в Лифляндии предместник преосвященного Платона, ученый, благочестивый и ревностный архипастырь Филарет, но это была только некоторая часть материала для будущего здания, требовавшая тщательной обработки и разумного употребления в дело. Воспользоваться этим материалом, как следовало, должен был его преемник, на которого одного теперь падала ответственность за успех дела. Одна из важнейших забот преосвященного Платона была – доставить пастве умных и опытных пастырей. Не легкое дело это и в других епархиях, а в Лифляндии оно особенно было трудно. Рижская епархия, как мы сказали, главным образом состоит из обращенных в православие эстов и латышей, из коих в то время никто не знал по-русски ни слова. При том их жизнь, нравы, свойства, обычаи – все особенное. Лифляндскому священнику непременно знать нужно не только язык, на котором говорят его прихожане, но и все условия их жизни. Где же было взять таких священников на первых порах существования епархии? Поступали в священники в Лифляндию воспитанники духовных академий. Многие из них имели высшую ученую степень. Но не зная того языка, на котором говорили их прихожане, много ли на первых порах они могли сделать пользы для своей паствы, при всех своих способностях и научных знаниях? С сороковых годов при псковской семинарии существовали классы эстского и латышского языков, в видах приготовления способных священно-церковнослужителей для рижской епархии, учили там многих воспитанников говорить на этих языках и писать проповеди на них. Но когда начиналось такое занятие? В классах собственно семинарских, где ученикам бывает не менее 15 лет от роду. И по чему было учиться им? Семинарское начальство какую-нибудь эстскую или латышскую грамматику искало по всей Лифляндии, и не находило ее. Эстский и латышский языки, как мало развитые, презираемые учеными Лифляндии, вообще не имели порядочных руководств для своего изучения; а когда явилась в них нужда для пользы православия, тогда и эти скудные руководства не вдруг попадали на глаза православным. Нужны были и руководители. Где было их взять? Лифляндские немцы хорощо знали и знают эстский и латышский языки; но при нерасположенности к православию многие ли из них могли решиться служить на пользу ему? А кто, уважая свои выгоды, изъявлял готовность на это, тот не знал по-русски ни слова¹⁴³. Иногда брались за это дело православные, обращавшиеся долго между эстами и латышами и понимавшие их речь; но эти люди не знали научно тех языков, которым учить хотели. Во всяком случае, совершенных успехов нельзя было ожидать от обучения означенным языкам воспитанников псковской семинарии. В добавок, наречий латышского и особенно эстского языка так много, что иной из воспитанников выучивался, по-видимому, хорошо тому или другому языку и мог в семинарии говорить и писать проповеди на них; но поступал во священника, и его прихожане не понимали его или понимали худо, потому что он учился не их наречию. Для священников из природных эстов и латышей таких случаев избежать легче. Но таких священников в достаточном количестве рижская епархия могла иметь не ранее 1855 года, когда из рижской семинарии в первый раз вышли воспитанники, получившие полное семинарское образование. При таких обстоятельствах сколько рижский архипастырь с одной этой стороны должен был встретить важнейших затруднений по управлению паствой!... однако дело велось без остановки. Воодушевляемые своим призванием, поощряемые архипастырским вниманием, священнослужители лифляндские приобретали на службе то, что не успели приобрести в школе, и делались деятелями благополезными. Некоторые из них не только изучили в совершенстве тот или другой местный язык и могли свободно исполнять свои обязанности, но были даже в состоянии, литературными трудами на этих языках, печатно проявлять свое пастырское усердие к делу.

И не о распространении только языкознания между духовенством заботился архипастырь, и не к одному школьному образованию его он был внимателен. Он старался вообще уровень его научного образования поднять, сколько можно, ближе к степени развития лютеранских проповедников в Лифляндии, получающих обыкновенно университетское образование. Для этого он распространял среди него полезные литературные издания, поощрял к заведению по благочиниям общественных библиотек, которыми во всякое время могли бы пользоваться служители церкви. в некоторых из этих библиотек, напр., дерптской, успел составиться в непродолжительное время значительный запас полезных книг. Желая, сколько можно, возвысить умственное развитие лифляндского православного духовенства, преосвященный Платон с тем вместе всячески старался сделать его в нравственном, в служебном, в домашнем – во всех отношениях – безукоризненным в глазах иноверцев. В отношении нравственности вверенного ему духовенства, он действовал на него с особенной энергией, чтобы заставить его вести себя во всем как нельзя лучше и не подавать соблазна другим¹⁴⁴. Строго требовал от благочинных, чтобы они внимательно следили за поведением лиц, находящихся в их заведывании¹⁴⁵. Особенно он не любил, чтобы духовные лица заводили ссоры между собою¹⁴⁶ и занимались пустыми сплетнями¹⁴⁷. И нужно сказать, к чести рижского духовенства, в продолжение 18 летнего управления рижской епархией преосвященным Платоном, не было ни одного следствия по делам собственно духовенства.

Будучи сам точен и неутомим в исполнении своих обязанностей, преосвященный Платон всячески желал приучить к тому же как местные епархиальные учреждения, так и все духовенство. Редкий протокол возвращался от него в консисторию без каких-нибудь замечаний или требований. Не упускал он из вида ничего, что делалось в консистории, – внимательно следил и за действиями членов ее, и за исправностью секретаря, и за усердием канцелярских чиновников. От членов требовал, чтобы они решали дела без замедления и проволочек¹⁴⁸, правильно¹⁴⁹, в делах судных соблюдали законность и беспристрастие¹⁵⁰. От секретаря требовал, чтобы дела докладывались присутствию и ему в свое время, с полными и аккуратными справками¹⁵¹, чтобы бумаги составлялись без всяких запутанностей и неопределенностей¹⁵², чтобы канцелярия делала свое дело исправно¹⁵³, чтобы не забывали даже своевременно пришивать бумаги к тому делу, к которому они относятся¹⁵⁴, чтобы канцелярские чиновники занимались каждый своей частью усердно, разумея то, что делают¹⁵⁵. Ему представлялись срочные, еженедельные и месячные доклады о том: как исправно ведут свое дело члены консистории¹⁵⁶, кто из чиновников ее, не исключая и секретаря, усердно служит, и кто – нет¹⁵⁷, какие резолюции его исполнены и какие – нет¹⁵⁸. Точно так же преосвященный Платон действовал и на семинарию, другое создание свое. Чем больше ожидал он добрых плодов от нее для края, тем внимательней следил за ней во всех отношениях, стараясь всячески и служащих в ней заставить исполнять свои обязанности усердно, и воспитанников ее побудить учиться, а еще более вести себя хорошо. Для большего обеспечения в содержании бедных учеников семинарии они пожертвовал от себя 1000 руб. сереб. в процентное обращение, сделав значительный вклад и для выдачи из процентов наград лучшим ученикам. За то оба эти создания его – консистория и семинария – так скоро и стали в разряд лучших учреждений своего рода. Рижская консистория как по внутреннему составу, так и по внешнему устройству своему, была при нем одной из лучших консисторий православного ведомства. Чего недавно только желали от духовных консисторий наших, то в рижской консистории с избытком существовало на самом деле.

Рижская семинария также успела показать себя с видной стороны. Многие из ее воспитанников, как русского, так и эстского и латышского происхождения, с честью окончили курс для блага церкви православной – одни в сане служителя алтаря Христова, другие на поприще образования духовного юношества. Есть даже опыты ученых трудов рижской семинарии, независимо от издания при ней журнала «Училище Благочестия»¹⁵⁹. Не лишне заметить при этом к чести рижской семинарии, что в настоящую пору как ректор, так и инспектор ее – воспитанники ее же, – первый из латышей, последний из эстов. Начальник рижского духовного училища, также из воспитанников рижской семинарии – латыш¹⁶⁰. Не говоря о том, что в продолжение 20 лет из ее начальников вышло шесть святителей¹⁶¹.

Следя внимательно за ходом дел в епархиальных учреждениях, преосвященный Платон зорко следил за действиями и всего духовенства, начиная с благочинных. Один заслуженный благочинный не представил к сроку требуемого отчета; преосвященный велел сказать ему, что, если он еще будет медлить исполнением своей обязанности, то ее исполнит посланный на его счет чиновник¹⁶². Исполнение духовными лицами обязанностей своих требовалось не какое-нибудь, а усердное и при том благоразумное¹⁶³. Дела православной церкви в Лифляндии большей частью бывают такого рода, что иногда малейшая неосторожность в ведении их может произвести весьма неприятные последствия и для того, кто совершает их, и для других. Для исполнителей таких дел требуется надежное руководство. И преосвященный Платон никому в нем не отказывал. Он разрешал недоумения того или другого лица при личном свидании с ними; преподавал им наставления свои и письменно, не только тогда, когда они обращались к нему за ними, но и когда сам находил нужным сделать наставление. У некоторых священников составилась целая коллекция таких архипастырских наставлений. Неудовлетворительное поведение, неисправность по службе заставляли преосвященного прибегать к разным мерам взыскания. Меры эти были: перевод в ту епархию, из которой поступил виновный, штрафы денежные, выговор, определение причетника на черные работы при архиерейском загородном доме и т.п.¹⁶⁴. Но все эти меры принимаемы были в духе чисто отеческом и с крайней разборчивостью¹⁶⁵; вследствие чего он нередко смягчал наказания, назначаемые виновным консисторией¹⁶⁶. Для лиц, отличавшихся хорошей жизнью и деятельностью, преосвященный Платон не жалел наград. Не смотря на то, что рижская епархия только что начинала существовать, и что священно-служители ее почти все были молодые, отличенных наградами в ней было много. Благожелательность свою к духовенству владыка рижский выражал еще тем, что всячески старался обеспечить его в содержании, предохранить от неприятных дел с иноверцами и оградить от тех несправедливых обвинений, какие враги православия изводили на него.

При открытии самостоятельной епархии в Лифляндии, многие из эсто-латышских приходов входили в состав приходов, существовавших при древлеправославных церквах, с назначением однако для новоприсоединенных эстов и латышей особенных причтов из лиц, знавших их язык, так что при этих церквах было по два причта: один для древле-православных, и другой – для новоприсоединенных прихожан. Причты древле-православные получали по прежнему положению: священник – 300 р. в год, дьякон – 150 р., дьячек – 70 р., пономарь – 60 р. Духовенству же эсто-латышскому, по положению 1845 и 1846 г., отпускалось от казны: священнику 400 руб., собственно жалованья, и 300 р. на разъезды – каждый причетник (их было два) по 120 р. (дьяконов в приходах эсто-латышских не было и теперь нет)¹⁶⁷. Если сравнить жалованье даже древле-православных лифляндских причтов с тем, что получали в прежнеее время от казны причты других епархий, то оно покажется довольно значительным. Но для лифляндского духовенства оно было недостаточно. В Лифляндии духовенство, кроме тех немногих мест, где живут чисто русские, доходов от прихожан никаких не имело и не имеет. Нигде прежде не было и земли при церквах; между тем все потребности жизни в не православном и при том враждебном для православия крае обходились и обходятся гораздо дороже против остального населения. И самая внешняя обстановка его жизни требуется иная, нежели какую имеет духовенство других епархий. Пасторы в Лифляндии – богатые помещики, получающие доходы тысячами. Для поддержания уважения к себе, в глазах прихожан и лиц иноверных, нельзя православному духовенству жить в ней, как живут духовные в России. Преосвященный Платон хорошо понимал это и употреблял с своей стороны все меры к тому, чтобы доставить безбедное содержание своему духовенству¹⁶⁸. Не равное получение содержания древле-православным духовенством и духовенством эсто-датышским, естественно, представлялось обидным для первого, и еще больше возбуждало в нем недовольство своим положением. Чтобы уравнять средства к жизни того и другого причта и при том без отягощения того, который получал больше жалованья, преосвященный Платон употребил такую меру: 1) из получаемых эсто-латышскими священниками на разъезды 300 руб. он приказал половину отделять для священников древле-православных, обязав последних быть помощниками первых в их службах церковных¹⁶⁹; 2) закрыл причетнические места в древле-православных причтах, оставив по два эсто-латышских причетника при церкви, и оставшиеся от закрытых мест деньги употребил на прибавку жалованья остальным членам причта. Таким образом священники древле-православные стали получать 550 руб., а священники эсто-латышские 650 рублей.

Курляндское духовенство имело особенный штат. Преосвященный нашел возможность увеличить и его содержание. Независимо от этого, он ходатайствовал об открытии в Риге попечительства о бедных духовного звания¹⁷⁰, и сам пожертвовал в пользу его 1000 р. сер., заботился об обеспечении духовенства местными пособиями, на основании указа Св. Синода от 31 марта 1849 г. об обеспечении сельского православного духовенства в Остзейском крае землями, домами, единовременными вспомоществованиями¹⁷¹, сам назначал, кому сколько из причта следовало получить дров¹⁷², наблюдал, правильно ли выдается жалованье причту¹⁷³ и распределяются разъездные деньги между священниками¹⁷⁴, требовал отчета, сколько где есть церковных угодий, как ими причты пользуются, и все ли они употребляются в пользу церкви¹⁷⁵. В случае каких-либо притязаний со стороны на церковную собственность, спешил оградить ее от них¹⁷⁶. Принимая во внимание быстро возрастающую местную дороговизну на все, владыка не раз ходатайствовал об увеличении окладов священно-служителям¹⁷⁷. В 1863 г. писал он в Св. Синод, что если по каким-либо причинам увеличить окладов нельзя, то чтобы по крайней мере получаемое причтами содержание отпускаемо было не полугодно, а через каждые три месяца. С 1864 г. так оно и получается. По его ходатайству для некоторых церквей нарезаны земли, принадлежавшие министерству государственных имуществ. Кроме всего этого он устроил в Риге богадельню для вдов и сирот духовного звания, в пользу которой сам пожертвовал 1 000 р. сер. Учредил эмеритуру, простирающуюся ныне до 80,000 руб., в основание которой внес собственных 1, 000 руб., подал мысль об учреждении, теперь уже существующей, погребальной кассы для духовенства. Наконец, в пользу бедных священно-церковнослужителей, их вдов и сирот, и в пользу беднейших из прихожан пожертвовать три билета внутреннего пятипроцентного с выигрышами займа, с таким условием, чтобы в случае выхода их в тираж самая сумма не была раздробляема, а только проценты; на выручаемую же сумму приобретались бы новые этого рода билеты – во время, пока продлится их существование. Это условие, впрочем, сделано преосвященным уже после, по просьбе рижского духовенства; первоначально же было такое условие; пока не последует выигрыш, бедные пользуются процентами с билетов, когда же последует выигрыш, тогда и он должен идти в пользу духовенства¹⁷⁸. Не говорим о тех жертвах, которые владыка тайно и явно делал в пользу отдельных лиц бедных то при вступлении их в брак, то при определении на службу и т. п. Некоторые упрекают преосвященного Платона в том, будто бы он любил переводить духовных лиц с места на место, и тем сам же расстраивал их благосостояние. На это мы должны сказать следующее: точно, он переводил священников с одного места на другое. Но это 1) делалось не особенно часто, 2) делалось не по капризу, а по причинам, заслуживающим уважения. Наприм. В течении 1857–58 и 1859 годов переведено было с места на место 53 священника, по 18 человек в год, в том числе 30 человек по их желанию и просьбам; 10 человек по неудовольствию прихожан за их неодобрительные поступки и по жалобам гражданского начальства, а остальные 13 человек по необходимости иметь в иных приходах наличных пастырей, за смертью или удалением из Лифляндии бывших священников их, и по разным соображениям преосвященного для пользы епархии¹⁷⁹. Тем же основанием руководствовался преосвященный Платон и в другие годы, при переводе священников лифляндских с места на место. Напр. священник своими поступками соблазняет прихожан; рано ли поздно ли, должно возникнуть следствие, не выгодное для первого. Для устранения дурных последствий для него он и переводится на другое место¹⁸⁰. Или: между духовными лицами завязывается ссора, которую прекратить нет возможности. Преосвященный и переводит более виновное из них на другое место¹⁸¹. Притом, 3) перемещение в Лифляндии духовных лиц с места на место гораздо менее отяготительно для последних, чем в других епархиях. В Лифляндии все священники получают одинаковое жалованье, и все имеют помещение в церковных домах, мало чем отличающихся по своим удобствам.

В довершение своей благопопечительности о духовенстве, преосвященный Платон всячески старался улучшить отношения к нему иноверцев, особенно пасторов. Для этой цели он предписывал консистории отнюдь самой не заводить неприятной переписки с гражданским начальством¹⁸², чтобы она напр., не входила сама в переписку с лифляндским губернским правлением касательно уклонения от православия тех или других лиц¹⁸³ и по спорным делам о присоединении лютеран к православной церкви не делала распоряжений, пока не представит о них преосвященному¹⁸⁴. Духовенству же приказывал, в случае каких-либо неудовольствий на пасторов, на мызные управления и гражданские лица, избегать неприятной переписки с ними и стараться оканчивать оные личным объяснением с теми, к кому оно имело претензии¹⁸⁵, предписывал ему обращаться с лютеранами как можно скромнее и благоразумнее, под опасением большой ответственности за противное¹⁸⁶, писать бумаги так, чтобы иноверцы не имели причины жаловаться¹⁸⁷, немедленно отвечать бумаги пасторов к ним; а пасторов и лютеранскую консисторию просил не винить священников в медленности, когда они найдут нужным сперва испросить себе наставления от своего начальства; причем желал, чтобы православные священники в своих сношениях с лютеранами были точны и вежливы¹⁸⁸, требовал, чтобы они даже при совершении церковных обрядов были осторожны¹⁸⁹, делал распоряжение, чтобы депутатами в судных делах выбирались из духовных люди опытные¹⁹⁰, требовал, чтобы священники не вмешивались в полицейские и другие посторонние дела¹⁹¹, убедительно просил супер-интенданта Вальтера, чтобы он послужил не к увеличению, а к ослаблению и прекращению вражды, существующей между православным и лютеранским духовенством¹⁹²; выставлял на вид лютеранской консистории, что православное начальство всемерно старается о водворении мира между православным и лютеранским духовенством¹⁹³; делал распоряжение, чтобы приходские и гражданские суды в случае обвинения православного духовенства не производили следствия без ведома епархиального начальства и депутата с духовной стороны¹⁹⁴; заботился, чтобы мызные правления относились к православным священникам на понятных последним языкам – латышском и эстском, а не на немецком, которого некоторые из них не знают, дабы избавить православное духовенство от ненамеренных ошибок¹⁹⁵; просил лютеранскую консисторию о внушении проповедникам не делать на православных священников неосновательных жалоб¹⁹⁶; для того чтобы хоть сколько-нибудь ослабить отчужденность лютеран от православных, духовенству рижской епархии вменялось в обязанность отнюдь не допускать ни в проповедях, ни в других сочинениях обидных для лютеран выражений, даже не употреблять названия: лютеранин, но заменять оное словом иноверец¹⁹⁷. Употребляя с своей стороны все к водворению мира между православным и лютеранским духовенством, преосвященный Платон ходатайствовал и перед правительством о том, чтобы и оно приняло свои меры к тому¹⁹⁸.

Такой образ действий преосвященного Платона отнюдь не был следствием его желания угодить противной стороне или уклониться неприятностей в ущерб долгу своему. Он указывает только на сообразительность архипастыря, на его благоразумие и миролюбие. Когда было нужно и можно, без уничижения достоинства православной церкви и своего собственного, вступать в открытую борьбу с противной стороной, тогда он смело вступал в нее и вел ее с полной энергией, обращался с своими представлениями и к своим и к чужим властям: к синодальному обер-прокурору, в Св. Синод, к шефу жандармов, к министру внутренних дел, к министру государственных имуществ и проч., даже писал к частным влиятельным лицам, прося их помощи себе. Многое доводил до Высочайшего сведения через синодального обер-прокурора и других близких к престолу лиц. Не раз и при покойном и при нынешнем Государе Императоре просил Высочайшего разрешения лично объяснить Их Величествам бедственное положение православной церкви лифляндской. Одних умолял, другим доказывал, перед третьими с пастырской ревность настаивал. Присвояет, напр. лифляндское гражданское начальство себе право решать дела, подлежащие ведению епархиальному, он требует, чтобы оно не выходило из круга своих действий¹⁹⁹. Позволяет митаевской губернатор строить каплицу среди православных латышей к соблазну последних, – и он открыто восстает против распоряжения губернаторского²⁰⁰. Осмеливается лютеранин открыто распространять между православными вредные для православной церкви толки, он предает его суду²⁰¹ и проч. Но когда открывалось дело или не важное, или недоказанное, или не прямо относящееся к интересам церкви, или такое, за которое ратовали более крепкие силы, нежели его, тогда он был сдержан: или вовсе не вступался в дело, или откладывал его до более благоприятного случая. В напрасной борьбе сил тратить не хотел: с уничижением достоинства церкви из нее выходить не желал. Так он сам действовал, так учил действовать и духовенство свое.

По той мере, как благоустроялось рижское духовенство, облегчалосьдля архипастыря и благоустройство всей паствы рижской. Мы сказали выше, что в состав рижской епархии вошли между прочим и русские, и обращенные в православие раскольники. Конечно, русские древнеправославные меньше требовали забот со стороны архипастыря, чем другие члены рижской паствы; но и они немало потребовали их от него. Нужно знать, кто составлял прежде если не большинство, то половину русских в Риге. Это были люди желавшие укрыться от преследования власти, или помещичьей или государственной. Перенесши свои дурные качества в край, для них чужой и по вере и по жизни, – находились часто в таком отношении к местной православной церкви, что она о существовании многих из них и знать не могла, они жили, как им хотелось. Гражданская власть как будто бы даже имела свой интерес в вольной жизни их, и смотрела на нее сквозь пальцы. Московский форштадт в Риге в поговорку вошел²⁰². Нельзя было пастырю смотреть на эту жизнь, как смотрела на нее рижская полиция. И он, что только мог, все делал для ее исправления: усиливал преподавание Закона Божия в казенных и частных школах²⁰³, побуждал священников к усердному проповедованию слова Божия²⁰⁴, наблюдал и за тем, как действовала гражданская власть на русских, в отношении соблюдения ими христианских обязанностей. Однажды напр. светский суд заставил мужа, оставившего свою жену, давать ей деньги на содержание. Но по мнению преосвященного это значило давать мужу больше свободы жить без жены, и потому он настоял на том, чтобы муж и жена непременно согласились жить вместе²⁰⁵.

Между тем нужно было православной рижской церкви бороться и с расколом. Раскольников в Лифляндии было много. Все они федосеевского толка. Главное место жительства их находится в Курляндии, по восточной стороне Иллукского уезда, в имении графа Платерзиберга и далее²⁰⁶, в Риге и около Дерита по глухому берегу Пейпуса, от устья Эмбаха до Наровы. История поселения их в этом крае восходит к началу истории самого раскола в России. Начало этому поселению положили русские беглецы, желавшие укрыться от преследования власти вне пределов своего отечества, к которому в то время Лифляндия еще не принадлежала. Потом, число этих лифляндских насельников увеличивали уклонявшиеся от службы солдаты, беглые крестьяне и другие подобные им выходцы из разных губерний, для большей безопасности волей-неволей переходившие в раскол. Когда, по завоевании русскими Лифляндии появились в последней снова православные храмы, начались заботы русского правительства и об обращении в православие живших в ней раскольников. Нельзя сказать, чтобы эти заботы были вовсе бесплодны, но все же они далеко не имели желаемого успеха. В одной Риге в 1862 г²⁰⁷. было 4615 раскольников, имеющих здесь замечательную по своему богатому устройству и по своей истории молельню с несколькими наставниками. Они перестают быть дикими в отношении общественной жизни, но они все еще продолжают питать ненависть к православной церкви. с открытием в Риге епархии легла на архипастыря ее особенная обязанность позаботиться о приведении во двор овчий и этих заблудших чад Христовой церкви. архипастырская деятельность в этом отношении, в продолжение рассматриваемого нами времени, была самая безукоризненная. Не была упущена из вида ни одна мера, которая в ту пору считалась полезной для вразумления упорных. Дела эти велись с крайней осторожностью и благоразумием²⁰⁸. Особенное требовалось внимание там, где нужно было определить, кто из раскольников родился в расколе и кто – в православии и потом уже увлекся в заблуждение²⁰⁹. На последних главным образом и обращалась миссионерская деятельность пастырей. Для этого избирались пастыри более других способные и опытные. Для образования таких деятелей в рижской семинарии, подобно тому, как и в других семинариях, открыт был класс, научно и при том специально знакомивший воспитанников с историей русского раскола, с учением его и теми приемами, какие требуются для успешного действования на раскольников. Чем необходимее было для рижских пастырей такое знакомство с расколом во всех его видах, тем большая обращалась со стороны архипастыря внимательность к ходу учения, излагаемого в помянутом миссионерском отделении рижской семинарии. Под его наблюдением и наставники определялись для такого обучения и записки ими составлялись и самое обучение происходило.

Увещевания раскольников обыкновенно делались и на месте жительства последних и в домах священников, а иногда и в самой консистории в присутствии чиновника, командированного генерал-губернатором²¹⁰, и при том неоднократно одному и тому же лицу²¹¹. При этом увещатели должны избегать всего того, что могло вредить их делу. Чтобы священнические увещевания не были обременительны для раскольников, преосвященный приказывал священникам вызывать к себе раскольников на увещевание не часто, не в рабочие дни, а в праздники, чтобы священники чаще сами приходили в их дома для увещаний, пользуясь удобными для сего случаями, могущими располагать их к принятию увещаний, чтобы старались снискивать их доверие, уважение и благорасположенность дружелюбным обращением с ними, участием в житейских делах их и благоразумно-пастырским тоном делаемых им увещаний²¹². Случались конечно и при этом разные неприятности для священников со стороны раскольников, и грубое отношение последних к увещателям и противодействия; но преосвященный оставался всегда верным однажды принятому им способу действования. На голословные доносы раскольников на священников не откликался²¹³, и священникам не дозволял делать неосновательных донесений на действия раскольников²¹⁴. В случае самых очевидных только и важных противозаконных поступков раскольников, он обращался к строгим мерам для обуздания последних: или к суду или к содействию генерал-губернатора. Так он однажды предал уголовному суду раскольника, поносившего священника дерзким словом²¹⁵, и просил генерал-губернатора приказать полиции иметь надзор за раскольниками и не позволять им совершать противозаконные действия²¹⁶. Иногда по таким делам вместо официального сношения с генерал-губернатором писал к нему простую записку²¹⁷. Тех же раскольников, которые, не смотря на ясные доказательства того, что они родились в православии, оставались на месте своего жительства упорными в своем заблуждении имели вредное влияние на своих собратьев, посылал на увещание в тот или другой монастырь псковской епархии на известный срок²¹⁸. Благоразумная и вместе усердная заботливость епархиального начальства о вразумлении заблудших чад православной церкви не осталась без утешительных плодов. С 1848 по 1867 год обратилось из раскола к православной церкви до 2 600 душ²¹⁹, и открыто три единоверческих прихода кроме рижского с приличным обеспечением от казны церквей, в них устроенных: Черносельской – в 1849 г., Иллукстской – в 1853 г. и Роксольской – в 1854 году.

Трудно было пастырю православной лифляндской церкви приобретать чад из раскола. Еще труднее приобретались ей чада из лютеранства. В раскольничьи дома могли входить православные священники для беседы о вере, могли принимать их для собеседования о ней и к себе в дом. Предлагать же эстам и латышам подобные беседы, не смотря на их желание слышать пастырское слово, не позволялось под опасением обвинения в агитаторстве. Православным священникам можно было принимать их к себе лишь тогда, когда они представят письменный вид от волостного правления о том, что им дозволено это, и приниматьне везде и не всем, а в определенных местах и известным лицам. Сколько испытаний должен был выдержать эст или латыш, пока получал такой «вид»!.. Но не вдруг открывалась для них дверь в православную церковь и после того как они добивались получения вида на объявление своего желания о присоединении к ней. По правилам, данным высшей властью, такое объявление происходило в присутствии полицейского чиновника. Желавшему присоединиться предлагались печатные вопросы: точно ли он желает переменить веру по внутреннему убеждению? не ожидает ли он от перемены веры каких-нибудь земных выгод и т.п.? Если опрошенный показывал решительное намерение присоединиться к православной церкви, то об этом составлялся акт. Затем выдавалось ему свидетельство в том, что он через 6 месяцев имеет право получить желаемое им присоединение. Легко представить, какие пытки ожидали его и со стороны пастора, и со стороны волостной конторы, и со стороны помещика, у которого он держал землю. Не говорим об испытаниях домашних, когда жена и прочие родные оставались в лютеранстве. Многие, взявши свидетельство на принятие миропомазания, более уже не приходили к священнику для присоединения.

Между тем явилось новое искушение для православной церкви в Лифляндии. Враги православия успели возбудить желание у присоединенных эстов и латышей снова возвратиться в лютеранство. Желания этого преследовать было нельзя без особенного, при каждом таком случае, разрешения синодального обер-прокурора²²⁰. Православному духовенству предоставлено было действовать на уклоняющихся через одно духовное кроткое назидание²²¹. Но что значит это назидание, когда противная сила влечет к себе назидаемого такими мерами, против которых ему устоять трудно, а в некоторых случаях даже совсем невозможно? Например, православному эсту или латышу нужно иметь жену-хозяйку. Где взять ему жену? Жениться на православной – значит жениться на нищей, на бобылке, потому что лифляндские помещики православных эстов и латышей из богатых или по крайней мер зажиточных хозяев обыкновенно делают безземельными бобылями, а лютеранка за него, как бобыля, не пойдет. Остается одно: идти снова в лютеранство. Правда, бывают случаи, что иной, оженившись снова идет в православную церковь, но таких случаев не много. Склонить православного эта или латыша снова в лютеранство тем удобнее было, чем менее сама православная церковь представляла привлекательного для них даже в чисто церковном отношении. Желая ослабить среди лифляндского населения уважение к достоинству православной церкви, враги ее между прочим указывали на ее крайнюю нищету. Точно, незнакомому с положением православной церкви в Лифляндии трудно представить то убожество, в котором долгое время находилась там церковь наша. На простые души особенно благотворно действует внешность православной церкви – величественный вид ее храмов, торжественность ее богослужения и проч. То ли было в Лифляндии не только тогда, когда начиннала распространяться в ней православная вера, но и тогда, когда открывалась в ней самостоятельная епархия? Кроме городов православные храмы в Лифляндии в 50-х годах большей частью имели помещение временное, в домах военных постов и в частных строениях нередко таких, в которые войти было неприятно, например, в винокурнях, в кузницах, в сараях, в которых рядом с церковью запирался скот. Лучших помещений немцы для православных церквей не отводили. Были случаи, когда они и таких помещений для них не уступали²²².убогие храмы не имели и утвари приличной. В некоторых из них употреблялось, например, такое облачение, какое в другом месте и держать в церкви не стали бы, и таких облачений было всего один-два экземпляра. Многих необходимых вещей вовсе не было. В иных церквах иконостас состоял из простой тесовой перегородки. На которой развешивались присланные из других епархий значительно утратившие свой вид иконы разной величины и разного письма²²³. Такая нищета храмов Божиих и особенно то, что ею пользовались недруги православия для достижения своих целей, не могла не обращать на себя внимания тех, кому ближе всех были интересы православной церкви в крае. Епархиальное начальство не упускало из вида ничего, что только могло сделать для удовлетворения нужд церковных. Преосвященный Платон, с самого поступления своего в Ригу, постоянно хлопотал о том, чтобы каждый сельский приход имел постоянную церковь, достойную имени храма Божия по своей внешности, снабженную всем необходимым для удовлетворения духовных нужд прихожан своих. Ему хотелось, чтобы каждая церковь непременно находилась в центре своего прихода, чтобы прихожане ее не были слишком удалены от нее и имели возможность во всякое время года беспрепятственно посещать ее. Пользуясь специальной картой остзейских провинций, он сам назначал место, где должно быть той или другой церкви²²⁴. Но легко ли ему было выполнить свои желания и предположения? Как, например, приобрести и тот небольшой клок земли, который требуется для возведения церковного здания самой посредственной величины? В распоряжении епархиального начальства в Лифляндии земли не было. Не было ее в распоряжении и частных лиц русских. Хорошо, если приходилось строить церковь в казенном имении. Казна могла уступить место для нее, хотя не без хлопот, за более или менее сходную цену. А если, как чаще всего случалось, церковь приходилось строить на земле лютеранина? Лютеране и теперь неприятно смотрят на постройку в Лифляндии православных церквей, а прежде они всячески препятствовали этой постройке, не смотря на то, что отвод места для церквей совершался прежде при участии генерал-губернатора. Лютеране часто не соглашались уступить места для православной церкви за самую дорогую цену. Дела по этому случаю тянулись по десяти и более лет²²⁵. За одну десятину просили 800 р.²²⁶, за две десятины 1200 р., и за эту сумму, говорил хозяин, уступлю только в том случае, когда начальство силой возьмет эту землю²²⁷. Одна десятина оценена была оценочной комиссией в 900 р²²⁸. И за такую высокую сумму часто трудно было добиться отвода места для церкви, особенно удобного. Даже казенные земли палатой государственных имуществ, заведываемой немцами, нарезались сырые, на которых зарывался палый скот²²⁹. Таких земель конечно преосвященный не принимал²³⁰ и старался об отрезе земель для указанной цели, согласно своему желанию. Но чего ему стоило это! Кроме официальной переписки с многими местами и лицами, он должен был писать частные письма – то к гражданскому губернатору, прося его с своей стороны расположить владельца земли уступить для церкви нужный участок ее²³¹, то к самим владельцам земли с просьбой о том же²³². Чтобы ясно видеть, что отводится для постройки церкви место, действительно удобное как для причта, так и для прихода, он требовал от консистории сведений, где именно отводится такое место, около каких мыз, деревень, корчм, дорог, речек²³³ и т.п. Некоторые же места, предназначенные для постройки церквей, сам осматривал при обозрении епархии²³⁴. Едва-едва с 1865 г., благодаря энергии бывшего в то время генерал-губернатором в Риге графа Шувалова, несколько облегчился отвод места для православных церквей в остзейском крае. А много ли было в распоряжении рижского епархиального начальства средств для покупки дорогих мест для церквей и для самой постройки последних? Собственных к тому средств оно не имел и не могло иметь уже по тому одному, что рижская епархия была новая, приютившаяся на чужой земле. Русских в ней мало. На помощь присоединенных к православной церкви эстов и латышей рассчитывать было нельзя. Они люди большей частью крайне бедные. При том не только постройку церковных зданий, но и подвоз строительных материалов для этих зданий, возлагать на них Высочайше запрещено²³⁵.

В 1846 году по соглашению рижского преосвященного с товарищем министра внутренних дел назначено было открыть в рижском викариатстве 33 прихода. Тогда же, Высочайше утвержденным определением Святейшего Синода, назначены были причтам их штатные оклады содержания, кои представлено Святейшему Синоду распространить и на причты вновь открываемых приходов. Вместе с этим утверждены были планы и фасады на постройку 25 церквей с домами для причтов и училищ, и Именными указами, данными Св. Синоду от 17 марта того же года, Высочайше повелено исчисленные 225 196 р. отпустить в распоряжение главного управляющего путями сообщения и публичных зданий, под ведением которого положено было производить постройку рижских церквей. К 25 церквам Высочайше прибавлена еще одна. Таким образом в 1847 г. следовало строить всего 26 церквей: и на каждую из них приходилось употребить из 225 196 р. не с большим по 7 000 руб. Но на такую сумму трудно было и в то время выстроить приличную церковь хотя бы из дерева, как полагалось, да еще с удобными помещениями при ней церковно-служителей. Кроме покупки места для предполагаемых зданий, часто за цену баснословную, нужно было большие деньги платить за материал, архитектуру, рабочим и т.д. Православной церкви в Лифляндии ничто дешево не обходилось. На уступки, на особенную бережливость при их расходовании рассчитывать было нельзя. Члены местной строительной комиссии, которой поручалась постройка церквей, подрядчики, производители работ – все были лютеране. Оказалось нужным дальнейшую постройку их перевести в ведомство епархиальное. По неоднократному ходатайству преосвященного Платона, в 1858 г. она и перешла в епархиальное ведомство. Сколько внимания, сообразительности и всякого рода хлопот потребовало все это дело со стороны архипастыря. Он старался, чтобы и здание было во всех отношениях хорошо и экономия было соблюдена²³⁶, обращал внимание на самые мельчайшие подробности возводимого здания, даже на благовидность церковного дома²³⁷, или входа в церковь, особенно в городе²³⁸, хотел наперед знать. Во сколько саженей в длину и ширину нужно выстроить церковь сообразно с количеством прихожан²³⁹, где быть ризнице, где хорам, где пономарне²⁴⁰, как лучше и выгоднее – штукатурить дом, или оббить бумажками²⁴¹, простоит ли здание из елового леса 20 лет, нельзя ли за ту же цену выстроить из его из соснового леса²⁴², какие употреблялись меры для осушки дома; нужны ли надстройки²⁴³; что выгоднее, рубить и вывозить из леса бревна готовые, или вырубку леса предоставить самому подрядчику²⁴⁴? Желая предотвратить или исправить всякое опущение по производимой постройке, прежде нежели она будет принята епархиальным начальством к употреблению, он обращался к генерал-губернатору с просьбой о том, чтобы чиновники строительной комиссии, командируемые для осмотра выстроенных церквей, осматривали их с полным вниманием; подрядчикам вменял в обязанность непременно исправить то, что было худо выполнено, а священникам, назначенным для приема церквей, предписывал отнюдь не умалчивать о неисправностях, замечаемых в постройке, с угрозой заставить их на свой счет исправить эти неисправности²⁴⁵. Чтобы иметь под руками человека, знающего специально строительную часть, через которого удобнее было бы во всякое время знать, где что и как строится, он исходатайствовал назначение в штат консистории архитектора²⁴⁶. Так как по постройке церквей требовалась от консистории лишняя, против обыкновенной, переписка, то преосвященный увеличил число чиновников консистории, назначенных участвовать в делопроизводстве по постройке церквей, и положил им лишнее жалованье за труды, требуя, чтобы они были как можно более внимательны к делу²⁴⁷. При такой заботливости архипастыря постройка²⁴⁸ церквей шла успешнее по переходе ее в ведомство епархиальное, и те церкви, которые строило последнее, оказались прочнее выстроенных гражданским ведомством.

Дело, говорим, шло успешнее. Но оно далеко еще не было доведено до конца. Многие приходы все еще не имели постоянных церквей. С каждым годом, дороговизна на строительные материалы, на наем рабочих, возвышались. На те средства, какими располагало епархиальное начальство при постройке церквей, становилось невозможным при всем усилии сделать и то, что при их помощи, делалось прежде, за несколько лет. Нужно было решиться на что-нибудь особенное. Так как трудно было надеяться, чтобы правительство отпустило более миллиона рублей, требовавшихся по архипастырскому вычислению, на дальнейшую постройку церквей и школ в Лифляндии, то преосвященный Платон, настаивая на неотложном производстве означенных построек, предлагал ему со своей стороны для устранения затруднения в этом случае следующие меры. По его соображению нужно было означенные здания производить постепенно, заимствуя потребную на это сумму из разных источников. Именно, по его мнению можно было назначить: 1) по 30 или 20 тысяч в год из государственного казначейства, так как рижская епархия, относительно церковных построек, находится на исключительном положении – 2) по 10 т. из сумм государственных имуществ, потому что в большей части приходов рижской епархии находятся государственные крестьяне и 3) постольку же из сумм, каждогодно ассигнуемой в распоряжение Св. Синода на постройки по духовному ведомству. Сверх сего для увеличения средств к сооружению означенных построек преосвященный Платон признавал возможным: а) открыть сбор доброхотных пожертвований по всей империи, как это сделано для составления капитала, нужного на постройки зданий в западном крае; б) пригласить через епархиальных начальников все церкви и монастыри к посильным приношениям, по тому примеру, как в древности одни церкви помогали другим в удовлетворении их нужд (1Кор. 16:1–3), и в) занять, в случае необходимости, некоторое количество денег, напр. 100 т. р. у богатых церквей и монастырей и уплачивать оные с процентами, в продолжении нескольких лет, напр. 50, из сумм духовного ведомства или из другого источника, по распоряжению правительства²⁴⁹. Когда Св. Синод²⁵⁰ разрешил сбор доброхотных пожертвований в пользу рижской епархии и предложил епархиальным начальствам содействовать такому сбору, преосвященный Платон в том же году сделал немедленно «воззвание» ко всем православным чадам России, прося их посильной помощи бедствующей пастве своей, и сам со сборной книгой посетил лучшие дома в Петербурге для испрошения таковой помощи. Многие боголюбивые сердца, которыми так богато отечество наше, не замедлили сочувственно отозваться на умоляющий голос архипастыря и тогда же принесли ему на помощь лепту свою. Добрый пример одних возбудил подражание в других. Жертвы на пользу православной лифляндской церкви не кончились тем временем. Они продолжаются и ныне в разных видах и размерах. В 1866 г. преосвященный нашел новое средство для обеспечения паствы своей в отношении благоустройства церковного. Он учредил в Риге братство Петропавловское, которое между другими благодетельными целями имеет и ту, чтобы содействовать внешнему благоустройству православной лифляндской церкви. А еще прежде в 1864 году хлопотал перед светским начальством о том, чтобы построить в С. – Петербурге, на выгодном месте, часовню в пользу рижских церквей²⁵¹.

Таким образом преосвященный Платон в продолжении 18-ти-летнего управления своей рижской епархией не упустил из вида ничего, что могло содействовать возвышению православной веры в глазах иноверцев, и успел для церковного благоустройства этой паствы сделать то, что другой на его месте и в его положении быть может не мог бы сделать. В 1848 году, когда он поступил в Ригу, в ее викариатстве считалось: православных 138.416 душ, приходов – 98, постоянных церквей – 44. В последний год его управления рижской епархией, в 1866 году, было: православных чад церкви – 180, 846 душ, приходов – 149, постоянных церквей 88. Если и после него осталось еще 60 приходов без постоянных церквей²⁵², то в этом не он виноват. По крайней мере не было уже ни одной церкви в этих приходах, которая помещалась бы в винокурне или каком-нибудь сарае.

Возвышая в пастве своей уважение к православной церкви через благоустройство внешнего благолепия последней, преосвященный Платон еще более заботился о том, чтобы научить православных эстов и латышей уважать ее – и через ближайшее ознакомление их с особенностями учения ее и через доставление им возможности хорошопонимать то, что в ней совершается для их пользы духовной. Для них печаталось Св. Писание в соответствие лютеранскому библейскому обществу (20 июля 1863 г.), переводились богослужебные книги на эстский и латышский языки открытым для этого 22 июня 1850 г. комитетом, в состав которого входило и ныне входит несколько священников, хорошо знающих местные языки²⁵³, печатались катехизисы на том и другом языке²⁵⁴, распространялся межу эстами и латышами журнал «Училище Благочестия», издававшийся при рижской духовной семинарии с основания ее по 1865 г. (сперва на трех языках: русском, эстском и латышском, а потом на двух последних). Специально назначавшийся для распространения духовного просвещения в православном народе Лифляндии – в духе православной церкви, писались и издавались в свет²⁵⁵ на местных языках, для народного употребления, особые сочинения, касающиеся учения и обрядов православной церкви; таковы сочинения на латышском языке о православной вере, о постах, о молитвах, о почитании св. икон – протоиерея Иоанна Поспелова. При этом преосвященный Платон требовал, чтобы как законоучителя учебных заведений²⁵⁶ ревностно преподавали своим питомцам Закон Божий, так и священники усердно проповедывали своим прихожанам здравое учение веры и нравственности христианской, не оставляя без внимания того тяжкого положения, в котором находится православная церковь в Лифляндии. Скорбное положение в ней чад православной церкви требовало со стороны пастырей всевозможных усилий – поддержать в них твердость в исповедании содержимого ими учения²⁵⁷ и благодушное перенесение всякого рода несправедливости от иноверцев²⁵⁸. Такая усиленная заботливость со стороны лифляндских пастырей православной церкви о поддержании веры и благочестия в юных чадах ее особенно потребовалась в 60-х годах. В это время многие из родителей, вопреки общему закону в России, стали отказываться крестить в православной церкви детей, происходивших от их смешанных браков. В это же время стало усиливаться между православными эстами и латышами желание снова возвратиться в лютеранство. В 1864 г. они уже толпами шли к остзейскому генерал-губернатору и в орднунгс-герихты для заявления о таком желании своем²⁵⁹. Число всех, желавших снова перейти в лютеранство в ту пору, по счету генерал-губернатора простиралось до 1 000 человек²⁶⁰. Много требовалось нравственной силы и энергии со стороны пастыря смятенной таким образом паствы лифляндской, чтобы, если не совсем остановить, то по крайней мере значительно ослабить в ней неразумное движение. У преосвященного Платона достало сил для этого. Воодушевленный святостью долга своего, он мужественно восстал против козней врагов православной веры при первой вести о их замыслах и не упустил из вида ничего, что могло служить к их посрамлению: протестовал перед генерал-губернатором против незаконного вмешательства не в свое дело лифляндских помещиков, пасторов и орднунгс-герихтеров, писал наставления консистории, наставления и предостережения благочинным и всему духовенству своей епархии, как они должны действовать при открывшихся в ней беспорядках²⁶¹, доводил об этих беспорядках до сведения тех правительственных лиц, коим о них знать нужно было, представлял о них Св. Синоду и самому Государю Императору, прося у всех и везде помощи себе²⁶². Получив Высочайшее разрешение лично обозреть рижскую епархию, за делами которой несколько лет ему не было возможности следить непосредственно по случаю его присутствования в Св. Синоде, он употребил все усилия к тому, чтобы открыть истинную причину зла, возникшего в его пастве. И не смотря на то, что совершал обозрение ее чуть-чуть не под конвоем следивших за каждым его словом и действием²⁶³, успел в этом. Оказалось, что желавших возвратиться в лютеранство было гораздо меньше, нежели сколько показывали лютеране, и что те, кои действительно изъявляли желание возвратиться к прежнему вероисповеданию, делали это не по внутреннему убеждению своему, но – или вследствие жалкого положения своего или прямо по обольщению лифляндских пасторов, из коих некоторые преследовали православных эстов и латышей даже во время самого обозрения преосвященным епархии. Преосвященный делал свое дело в церкви, а пастор в тоже время делал свое – где-нибудь за рвом или во рве²⁶⁴. Были случаи, когда из собравшейся около преосвященного толпы православных эстов и латышей подавался голос о нежелании их оставаться православными не ими самими. А подставленными от какого-нибудь пастора лютеранами. В каком положении преосвященный нашел паству свою, в таком он и представил ее в своем отчете об ее обозрении. Отчет этот побудил правительство подумать о более действительных мерах для улучшения положения православных эстов и латышей.

После отмены для Лифляндии закона (15 мая 1865 г.) о крещении в православной церкви детей, происходивших от смешанных браков, лютеране смелее прежнего стали и православное учение уничижать и православных чад церкви с пути истины совращать, причиняя при этом всякого рода оскорбления последним²⁶⁵. В 1866 г. кальценаузский пастор Дебнер дерзнул даже печатно, в своей церковной истории, поносить достоинство русской церкви. Для охранения православных от соблазна уже недостаточно было одной пастырской проповеди в храме. Нужны были для этого особенные меры. И вот архипастырь спешит воспользоваться одной из них, особенно обычной в первые времена христианства в подобных случаях: пишет окружные послания от своего лица ко всей рижской пастве, излагая в них учение православной церкви в сопоставлении с учением лютеранским и убеждая каждого православного неизменно хранить чистоту своей веры. Печальна была судьба этих пастырских посланий. Лютеране запретили распространять их в народе на местных языках. Типографщика, который взялся было печатать их, чуть-чуть не предали суду. Самому архипастырю по поводу их причинили немало оскорблений. Но послания все таки принесли свою долю пользы православным эстам и латышам. Как образец чистой веры и архипастырского усердия к утверждению ее в юной рижской пастве, эти послания печатаются даже в учебниках²⁶⁶.

Чтобы сообщить духовному просвещению православных эстов и латышей большую плодотворность, преосвященный Платон старался по возможности о распространении между ними школьного образования соразмерно тому, как оно шло в среде эстов и латышей, оставшихся в лютеранстве. Это тем более было необходимо, что пасторы пугали православных эстов и латышей тем, что их дети, находясь в русской церкви, навсегда останутся безграмотными дураками. О школьном образовании обратившихся в православие эстов и латышей начали заботиться еще в то время, когда только что обнаружилось между ними стремление к православной церкви, в 1845 г. Первые занялись этим делом – преосвященный Филарет и тогдашний генерал-губернатор Головин. Полагалось тогда, кроме школ приходских, открыть вспомогательные им школы по волостям, в отдаленных от церквей местах, по одной на 500 душ мужского пола, с особенным учителем. В вспомогательных школах назначалось учить: чтению и письму на русском, латышском или эстском языке, пению употребительнейших молитв и первым четырем правилам арифметики, а в приходских сверх того – краткому Катехизису, краткой Священной истории, первой части арифметики и церковному пению, наконец полагалось в тех и других школах занимать детей практическим упражнением в разговорах на русском языке. В приходских школах должны были обучать безмездно священники и причетники, в вспомогательных – сельские учителя, избираемые мирскими обществами, от которых они и жалованье получали. Утверждались же они в должности по рекомендации приходского священника епископом; им же и от службы увольнялись. Состоя на службе, они подчинялись священнику. Но этот вопрос, как и все, касавшееся православия, решался медленно – то в Петербурге, то в Риге поочередно, и решением своим более удовлетворял желанию лютеран, чем православных²⁶⁷. Лютеране, обязанные законом оказывать помощь в этом благом деле, не хотели уступить в пользу народных православных школ ни места приличного (требовалось несколько больше 1/3 дес.), ни зданий годных, ни денег нужных – ничего, так что в 1850 г. могли открыть лишь 28 православных школ на казенный счет, и все они находились при приходских церквах. Не лучше и после относились лютеране к делу образования православных эстов и латышей. Приходские школы помещались кое-как в домах священно-служителей; для школ же вспомогательных или вовсе не находилось помещения, или они должны были помещаться в строениях, нанятых за высокую, если не баснословную, цену – таких, которые ни по качеству своему, ни по местонахождению далеко не соответствовали своему назначению. В 1855 году Высочайше повелено было приобретать места для школ принудительным выкупом, по назначению вознаграждения за них судебным порядком. Но и это не помогло делу. Между тем, кроме приличных помещений, нужны были для вспомогательных школ способные учителя, книги, учебные пособия, классная мебель, пособия для бедных учеников и проч. и проч. По правилам 1850 г. расходы по этим предметам падали – частью на родителей учеников, часть на общества. Но так как между православными эстами и латышами мало людей зажиточных, и сбор на учителя и на школу с них должен был производиться при содействии мирских и приходских судов, где заправляют делами лютеране, то от этих сборов мало было пользы и для учителя и для школы. Суды даже не настаивали и на том, чтобы родители отдавали своих детей в школу, о чем они должны были хлопотать по правилам. Учителям нередко приходилось учить детей поодиночке, переходя из дома в дом, и выпрашивать себе нищенское вознаграждение менее 10 рублей в год, но никак не больше. Чего стоило при таком порядке православному архипастырю поддерживать школьное дело, не имея постоянных и верных средств к тому, когда тысячи других вопиющих нужд в епархии тяжелым камнем лежали у него на сердце! То он старался подействовать через генерал-губернатора на помещиков²⁶⁸, то усиливался расположить прихожан к посильным жертвам на пользу святого дела²⁶⁹, то составлял особый школьный капитал из денег, выручаемых от продажи книг, назначенных для народного употребления, штрафных и из вычета²⁷⁰ по взаимному соглашению некоторой части из жалованья тех причетников, которые, не быв достаточно приготовлены к исполнению клиросных обязанностей, хотели принять их на себя, то просил высшее начальство открыть при семинарии причетнический класс, чтобы образовать в нем хороших учителей для народных школ²⁷¹, то выдавал в поощрение денежное пособие беднейшим ученикам²⁷². И его заботы не остались бесплодными. Если он не успел сравнить православные сельские школы с такими же школами лютеранскими, то по крайней мере, успел вести их с пользой для своей паствы. Вместо 28 сельских школ, открытых в 1850 г., в 1867 г. в рижской епархии их было: приходских до 107, вспомогательных 252. Учащихся в них доходило до 9 500 человек. Влияние преосвященного Платона на православные народные школы в Лифляндии и ныне продолжается. В настоящую пору для этих школ существуют новые правила, но в основании их лежат правила преосвященного Платона. Те же деятели из духовенства, которые так много принесли при нем пользы православным народным школам, продолжают и теперь усердно трудиться для их блага.

Рижская паства есть паства исключительная. Она требует со стороны пастыря множества таких забот, о которых ему в другом месте и подумать не пришлось бы. Он должен быть здесь в полном смысле всем вся, в одно и тоже время должен заботиться отечески и о духовном преспеянии пасомых и о внешнем их покое и довольстве. По крайней мере это тяжкое бремя лежало на рижском архипастыре в продолжении первых 17л. самобытного существования епархии. Лютеране преследовали православных эстов и латышей на каждом шагу под самыми пустыми предлогами, и чаще – за то только, что они православные: их лишали земли, без которой крестьянину в Лифляндии жить нельзя, принуждали нести повинности, от которых освобождал их закон, привлекали без вины к суду и подвергали несправедливым взысканиям, уничижали перед своими собратьями, отягощали незаконным трудом; многим из них не было покоя в собственной семье, когда в ней оставались лица, исповедующие лютеранскую веру. К кому же эти новые исповедники православного учения смели скорее всего обратиться за утешением, как не к своему архипастырю, которому ближе всех были их скорби? К нему они с детским доверием и обращались за утешением. Обозревал ли он паству свою, они искали случая излить перед ним скорбь свою в это время. Находился ли он в Риге, они являлись к нему туда с мольбами об улучшении участи своей. Таким образом к прямым трудам архипастыря невольно присоединялись для него новые заботы, относящиеся к ограждению православных эстов и латышей от обид, причиняемых им иноверцами: то он обращался к губернскому гражданскому начальству с просьбой о том, чтобы лютеране не принуждали православных к публичным работам в праздничные, воскресные и высокоторжественные дни для поддержания в них благочестия и уважения к религии²⁷³, то энергически восставал против незаконного распоряжения того же начальства касательно требования от православных крестьян повинностей в пользу лютеранских пасторов, напр. соломы и т.п.²⁷⁴, удостоившись личных объяснений по этому предмету и перед покойным и перед нынешним Государем Императором; то приказывал своей консистории снестись с консисторией лютеранской о позволении отправлять панихиды на лютеранских кладбищах, на которых погребены их православные родственники, не раз в год, как хотели лютеране, и не в будни, а и в некоторые из тех дней, в которые по уставу православной церкви совершаются поминовения усопших²⁷⁵; то заботился сократить сборы лютеранского духовенства с православных за могилы на кладбищах, употреблявшиеся этим духовенством в свою пользу²⁷⁶; то вступался за тех православных эстов и латышей, которых лютеране незаконно сдавали в рекруты²⁷⁷; то просил генерал-губернатора сделать со своей стороны распоряжение о том, чтобы депутатам от духовенства по делам православных давались судами копии с решений дел, касавшихся православных лиц, для большей возможности защитить то или другое из этих лиц, приговоренное судом к незаконному взысканию²⁷⁸, или же ходатайствовал о представлении льгот православным эстам и латышам, служащим при семинарии, консистории и архиерейском доме²⁷⁹, равно как о предоставлении церковным старостам из эстов и латышей следующих им по закону преимуществ и льгот, в которых им лютеране отказывали²⁸⁰, беднейшим православным эстам и латышам жертвовал собственные деньги то по 100, то по 25, то по 300 руб. и проч. и проч.²⁸¹.

Но из всех архипастырских забот, относящихся к устройству внешнего благосостояния православных эстов и латышей самая важная для них была та, чтобы ходатайствовать им право пользоваться известным участком казенной земли в том случае, если частные землевладельцы-лютеране не будут отдавать им своей земли в арендное содержание. Одной из мер, употребляемых лифляндским дворянством для удержания эстов и латышей в лютеранстве, было лишение земли, иначе – крова и насущного хлеба, тех из них, кои приняли православие. Этой мерой главным образом оно не только охладило в народной массе, еще лютеранствующей, стремление к православной вере, какое замечалось в ней в 1845 и 1846 годах, но возбудило желание у многих, уже присоединившихся к православной церкви, возвратиться снова в лютеранство. На эту меру и обратил свое внимание преосвященный Платон, которому ближе всех были скорби его паствы. В конфиденциальном отношении от 31 дек. 1849 г. к рижскому генерал-губернатору он с особенной силой и доказательностью изобразил бедственное положение православных эстов и латышей, сгоняемых за веру с занимаемых ими мест, их беззащитность на судах и явное преследование их со стороны помещиков, которых, как он говорил, «не могли умилостивить ни слезы сих несчастных, ни мое ходатайство, ни даже ваше заступление»

«Принимая все это в соображение. – писал преосвященный, – и представляя себе то жалкое состояние, в котором находятся православные крестьяне, лишенные хозяйства и крова, а вместе озабочиваясь, по долгу пастырскому, предохранить сих несчастных от ропота на св. веру, за принятие которой, по их мнению, терпят они гонение, я тщательно размышлял, как бы оградить их от притеснений и с тем вместе улучшить их быт, и не нахожу к этому другого, более верного, легкого и близкого средства, как исходатайствовать Высочайшее повеление, чтобы тем православным крестьянам в Лифляндии, которых помещики или арендаторы лишали хозяйства и домов, или коих впредь будут лишать оных и в чем-либо несправедливо притеснять, отведено было надлежащее количество земли в казенных имениях из мызных запашек на оброчном положении. По моему мнению, такая мера: 1) достойна благосердного и благочестивейшего Государя нашего; ибо, если он печется о всех своих подданных, то тем паче достойно его пещись о тех из них, которые принятием православия соединились с ним верою, имеют особенную нужду в его помощи и от него одного ожидать оной в своем жалком положении; 2) согласна с видами правительства, которое, как известно из его распоряжений, всех вольных крестьян, каковы и лифляндские, желает перевести с издельного на оброчное положение и во многих губерниях уже осуществило это желание; 3) благодетельна, ибо улучшит состояние несчастных и через это сильнее привяжет их к правительству, а с тем вместе конечно, побудит помещиков лучше обращаться с крестьянами, дабы удержать их на своих землях и не дать причины к переселению на казенные, и таким образом принесет великую пользу не только тем крестьянам, которые перейдут ныне в казенные имеия, но и тем, кои останутся в помещичьих; 4) удобоисполнима, ибо а) в Лифляндии довольно казенных имений, из коих некоторые, сколько мне известно, могут ныне же и без всякого затруднения переведены быть на оброчное положение; б) число православных крестьян, коим потребуется дать землю в сих имениях, по всей вероятности, будет не велико, если помещики станут впредь хорошо обращаться с ними, и в) переселение сих крестьян на казенные земли не нарушит ничьих прав и привилегий, ибо лифляндские крестьяне, как свободные, имеют право переходить из одного имения в другое. Правда, управляющий лифляндской палатой государственных имуществ Лилиенфельд, с которым я лично объяснялся касательно вышеизложенной меры, представил мне одно затруднение к приведению ее в действие, именно то, что для переселяемых из помещичьих в казенные имения крестьян нужно будет строить дома, а на это потребуются значительные издержки, потому более, что в казенных лифляндских имениях мало леса. Но мне кажется, что это затруднение и не так важно, чтобы ради его надлежало оставить без исполнения благодетельнейшую для крестьян меру, и очень легко может быть устранено. Именно: 1) число православных крестьян, которых нужно будет переселить в казенные имения, по всей вероятности, как выше сказано, будет не велико, а потому для них не потребуется строить много зданий, тем паче. Что не малая часть их может поместиться в тех мызных строениях, которые теперь занимаются арендаторами и их прислугами, а по обращении имений на оброчное положение останутся праздными; 2) переселять крестьян можно в те имения, в которых довольно леса, а такие имения находятся в Аемзальском, Перпавском и отчасти в Рижском и Дерптском уездах; 3) в случае недостатка в лесе, можно строить нужные для крестьян здания из глины и даже земли, как это и ныне в некоторых местах делается; 4) издержки, необходимые для первоначального обзаведения крестьян, переселяемых в казенные имения, можно отнести на их собственный счет, с тем, чтобы они уплатили эти издержки казне в известные сроки; впрочем 5) можно и совершенно избавить правительство от всех хлопот и расходов, по случаю переселения православных крестьян в помянутые имения, с тем, чтобы они сами себе устроили на отведенных им участках земли, ничего не требуя от казны; вероятно они это сделают, если не собственными своими средствами, которых у них мало, то при пособии сострадательных людей, каковых, как мне известно, довольно в Риге. Я первый готов жертвовать для них всем, что могу».

«Сообщая это В. С., покорнейше прошу почтить меня уведомлением: не находите ли Вы, М. Г., какого-либо препятствия к приведению вышеизложенной меры в исполнение, а в случае согласия на оную не благоволите ли представить о ней высшему начальству или предоставит сделать это мне, при настоящей моей поездке в Петербург»²⁸².

Как много говорит это «отношение» преосвященного Платона в пользу предпринятого им ходатайства и его самого! Мы с целью приводим здесь этот документ почти весь, слово в слово. Какой же успех он имел? Конечно, предположение преосвященного не понравилось ни лютеранам, ни друзьям их. Первые прямо писали против него. Возбужденное по нему дело тянулось с лишком 15 лет, или оставаясь без всякого движения, или переходя из Риги в Петербург, из Петербурга в Ригу, на обсуждение то тех, то других учреждений и лиц. Быть может это дело так бы и погибло. Но преосвященный Платон, имевший счастье лично объяснить Государю императору (журн. времен. комит. по делам лифляндским, от 7 июля 1857 г.). в одну пору умел настоять на своем мнении перед генерал-губернатором²⁸³, в другую – найти сочувственную помощь себе со стороны таких лиц, которых опутать интригами не было возможности, и дело получило результат хоть и не совсем удовлетворительный, но все же полезный для православных эстов и латышей. Хоть с горем пополам, определенные участки земли им теперь нарезаются в казенных имениях.

Так действовал преосвященный Платон, исполняя долг доброго пастыря христианина. Но он не забывал при этом и тех обязанностей, которые внушали ему его любовь к своему отечеству. Лифляндец не скажет русскому: « у нас в Москве, в Петербурге», он говорит: «у вас в Москве, в Петербурге». Преосвященный Платон хотел, чтобы его православная паства была паствой русской. Для этого прежде всего он старался расположить православных эстов и латышей к тому, чтобы они любили Россию и учились русскому языку. В числе предметов, назначенных для преподавания в православных сельских школах. Был, как выше сказано, и русский язык. Усердное занятие им постоянно поощрялось отеческим вниманием архипастыря и давало преимущественное право беднейшим ученикам на пособие со стороны епархиального начальства. При этом преосвященный не жалел и своих денег. Его примеру с усердием подражало вверенное ему духовенство. Некоторые из духовных лиц, даже низших и при том эстов и латышей по происхождению, оказали замечательные услуги образованию детей в русском духе. Можно смело сказать, что православные народные школы в Лифляндии, находившиеся в заведывании православного духовенства, были лучшим рассадником русских начал в Лифляндии. Не случайно как-нибудь проявлялось по временам даже у иноверных эстов и латышей особенное желание учиться по-русски. Не та мысль руководила их желанием, будто рано или поздно им придется искать себе хлеба в России; их желание было именно плодом благотворного действия православия, среди них распространившегося. Особенно в рассматриваемое нами время пробудилась русская жизнь среди русских жителей Лифляндии. Переселяясь в нее с разных мест России, с разными характерами и обычаями, ради частных своих выгод житейских, не имея потом среди себя общего нравственного центра, около которого отдельные лица могли бы теснее соединиться в одну семью, одушевляемую общим для всех интересом, русские жили в Лифляндии точно за границей, каждый про себя²⁸⁴, подчиняясь действию на них окружающей иноверной среды. Чем сильнее было влияние на них этой среды, тем скорее они поддавались ему. Они забывали свой родной язык, свои национальные обычаи, даже по религиозным убеждениям некоторые из них более походили на немцев, чем на истинных православных русских. События последнего времени изменили это болезненное положение русских в Риге. Постоянное присутствие с ними русского православного архипастыря, главного представителя в крае русской веры и народности, который с отеческим участием входил во все положения их жизни – церковной, гражданской и семейной, естественно ослабило в них чувство одиночества в чужой стране, ободрило дух и соединило всех в одну духовно родственную семью. Неприязнь иноверцев к православной церкви, предубеждение их против России, будто бы страны невежественной и отсталой, болью отзывались в сердце русских и невольно вызывали в последних сознание достоинства своей веры и народности. Русские становились русскими не по имени только, но и самым делом. В 1863 г. Россия праздновала свое тысячелетие. В ее торжестве приняли живое участие и русские в Риге. Они даже захотели это торжество сделать эпохою своего национального обновления. Вследствие этого в одно время ими основано было несколько учреждений, по своему составу и духу чисто русских: два русских общества пения – Баян и Ладу – мужское и женское, русский детский приют, русская публичная библиотека для чтения, две русских гимназии – мужская и женская, русский клуб и проч. И все это делалось или по мысли, или при содействии, или с благословения преосвященного Платона, при главном участии лиц, принадлежащих духовному ведомству, начиная с ректора семинарии. По его настоянию в виду усиления русского элемента вообще и в частности русского языка в прибалтийских провинциях, назначено было высшим начальством в 1865 г. тайному советнику Могилянскому обозреть учебные заведения деритского учебного округа. И когда преосвященный увидел из его отчета по этому обозрению, присланного ему от обер-прокурора Св. Синода (от 13 февр. 1866 г. № 1440) для нужных соображений, что г. Могилянский относительно усиления в означенных провинциях преподавания языка довольствуется расширением преподавания его лишь в уездных училищах, в элементарных и сельских школах, тогда преосвященный сильно протестовал против этого и настаивал на том, чтобы преподавание русского языка было усилено во всех прибалтийских учебных заведениях, и чтобы было открыто если не две, в Ревеле и Риге, русских мужских гимназий, то по крайней мере одна в Риге. По его мнению, если начальство затруднится открыть такую гимназию за недостатком в своем ведомстве способных учителей и денежных средств, то можно с пользой обратить в гимназию рижскую духовную семинарию, отделив от нее два высших класса собственно для семинарии. Желал также, чтобы во всех учебных прибалтийских заведениях, не исключая и дерптского университета, кроме русской словесности преподавались на русском языке и некоторые другие предметы²⁸⁵. В 1864 г. преосвященный Платон исходатайствовал у высшего начальства, чтобы для приготовления чисто русских²⁸⁶ – и по языку и по духу – наставников для светских учебных заведений воспитывались сперва в гимназии, а потом в университете 10 учеников из рижской духовной семинарии, получением стипендий от министерства народного просвещения.

Как пламенно желал преосвященный Платон возвысить и православие и русскую народность в своей пастве, это ясно выразил он в речи своей, произнесенной при открытии рижского Петропавловского братства, учрежденного между прочим и для того, чтобы оно содействовало к возбуждению и поддержанию русского духа между православными в Риге²⁸⁷.

«Ужели вы откажете принять участие в том, что может улучшить быт наших собратьев по вере и племени и вместе возвысить нашу народность в здешнем крае и принести различную пользу нашей церкви? – говорил он слушателям своим. – О, если между вами найдутся равнодушные к этому, то я с прискорбием скажу: они плохие православные и недостойны имени русского!.. Многие из вас ропщут, что здесь русские в уничижении и без всякого значения; позволите ли спросить: что вы сделали, чтобы здешние туземцы уважали вас?.. Многие из вас, как я слышу, винят начальство за то, будто оно мало заьотится о православии и русских интересах в здешнем крае; а что вы сами делаете для них? Вы тоже должны пещись о них, потому что вы чада православной церкви, члены русской семьи»²⁸⁸.

«Более 18 лет управлял я рижской епархией, – говорил преосвященный Платон своей пастве, прощаясь навсегда с нею, – и могу сказать по совести, старался привести ее в надлежащее устройство. Сколько при этом имел я забот, трудов и разных огорчений, считаю излишним объяснять теперь».

Точно, много вытерпел он испытаний и тяжких скорбей, в продолжении долголетнего служения своего в крае иноверном. За то немало он видел и утешений от своих трудов в нем на пользу церкви православной и народности русской. В продолжении служения своего в Риге, он постоянно пользовался лестным вниманием высшего правительства и Высочайшим благоволением Государя Императора, Которого имел счастье не раз торжественно встречать в рижском кафедральном соборе красноречивым словом своим. Состоя на службе в Риге, он получил несколько наград: сан архиепископа; ордена: св. Владимира 2 ст, Большого Креста, Александра Невского и алмазный крест на клобук. Отсюда же был вызван на четыре года в С.– Петербург для присутствования в Св. Синоде.

Что же касается до самой рижской паствы, то можем смело сказать, что не многим из пастырей церкви удается приобрести от своих пасомых такую искреннюю и теплую любовь, какую она питала и по сю пору продолжает питать к преосвященному Платону. В храме Божием и вне оного везде и всегда он видел с ее стороны знаки, веселящие отца о чадах своих: любовь и послушание. А что сказать о тех знаках ее любви к своему архипастырю, которые она выразила при прощании с ним, по случаю перемещения его из Риги на донскую кафедру? Если бы не было и других утешений для него, то эти знаки любви к нему паствы уже одни достаточно наградили бы его за все его заботы о ней. Когда протодиакону рижского кафедрального собора, при прощальном служении преосвященного в одной из рижских церквей, пришлось в первый раз произнести слово: «донского» вместо слов «рижского и митавского», – голос его задрожал, он остановился и зарыдал как ребенок. Когда преосвященный, окончив последнюю свою службу в кафедральном рижском соборе и обратившись на выходе из алтаря к пастве своей, сказал: «я должен теперь расстаться с вами может быть на веки», все залились слезами; когда же произнесены были архипастырем слова: «умерьте вашу скорбь о разлуке со мною и отпустите меня с миром», общий плач превратился в громкое рыдание; сам преосвященный от волнения и слез должен был на некоторое время прекратить свою речь. Но что было, когда вслед за тем сказав предстоящим: «если я неумышленно оскорбил кого словом, делом или мыслью, то смиренно прошу – простите меня по-христиански», преосвященный старец повергся ниц перед своей паствой! Стоном застонала вся церковь. «Таких минут не много бывает в жизни», – замечает очевидец всего сказанного. Зрелище было потрясающее.

«Мы будем свидетельствовать перед людьми и Богом, – говорило ему в лице своего предстоятеля духовенство, прощаясь с ним, – что на пользу церкви рижской вы употребили лучшие годы жизни, принесли ей в жертву и здоровье, и силы, – все, чем добрый пастырь может пожертвовать для своей паствы. А что сказать нам о себе?.. О, мы никогда не забудем тебя, дорогой пастырь и отец наш! Твои отеческие ласки, твое внимание к нуждам нашим, твое участие в радостях и скорбях наших, твоя христианская любовь, которой покрывал недостатки наши, твои милости, которыми поощрял посильные труды наши, твоя щедрая благотворительность, – все это и многое другое мы навсегда сохраним в благодарной памяти нашей»²⁸⁹.

«Кто более вас, владыко, заботился о просвещении своей паствы? – говорило ему рижское купечество, – Кто более вас жертвовал на заведение и поддержание училищ? Кто более вас не щадил и явных и тайных жертв на вспомошествование бедной братии нашей, на учреждение русского благотворительного общества? Вы нас учили, как нужно нести службу государству, – учили, как нам быть достойными русского имени гражданами, и первый благословили, поощрили и ходатайствовали о скорейшем осуществлении тех русских обществ, кои способствовали бы соединению нас – русских, до сего бывших разрозненными. Одушевленные святой ревностью к вере, вы показали нам, каков должен быть союз общества с церковью; основали нам братство, да укрепляемся в православии и несем помощь нуждающимся в пище духовной и материальной!.. и т.д.

Благодарная к своему архипастырю рижская паства не удовольствовалась и этим выражением своих чувств. Ей непременно хотелось сделать для него что-нибудь особенное и долговечное. И вот начинается целый ряд разных жертв искренней любви и благодарности к нему. Духовенство подносит ему богато украшенную икону первоверховных апостолов Петра и Павла, и учреждает стипендию его имени при рижской семинарии. Рижское общество дарит ему на память архипастырскую трость, на золотом набалдашнике которой выгравированы вид рижского кафедрального собора и слова: «Пастырь добрый полагает душу свою за овцы», – и альбом на 200 фотографических карточек с гравированным видом архиерейского дома с церковью. 38 рижских дам в продолжении двух недель изо дня в день, с раннего утра до позднего вечера, трудятся над вышиванием для него большого ковра. В одном из сельских приходов, отдаленном от Риги с лишком на 200 верст, прихожане устрояют большую икону преподобного Платона, тезоименного преосвященному Платону, и ставят ее в иконостас своей церкви на вечную память о своем благопопечительном архипастыре. Сами лифляндские немцы питали уважение к уму и трудам преосвященного Платона. Не в шутку некоторые из них говорили русским, по увольнении супер-интенданта Вальтера от службы: «пусть бы дали нам преосвященного Платона на его место». Они не любили его только за то, что он действовал не в их пользу²⁹⁰, но все-таки оказали свое уважение к нему при выезде его из Риги: на даровом вагоне довезли его и провожавших его лиц до Витебска, – последних же и обратно до Риги.