Примечания

1. Протоиерей Иоанн Захариевич Белоликов (1873–1937) одно время, еще при жизни отца Захарии, был священником в родном селе Васильевском, затем в селе Чуровском Череповецкого уезда. Впоследствии отец Иоанн служил священником Богородице-Успенской Рдейской женской пустыни у Рдейского озера, в 88 верстах от Старой Руссы. Последние сведения об этом служении – 1920 год. Там умерла его жена Наталья, оставив троих сыновей и пятерых дочерей.

После закрытия монастыря служение отца Иоанна протекало в городе Старая Русса, где он был настоятелем Георгиевской церкви. Он жил со старшей дочерью Марией Ивановной, но когда гонения на христиан усилились, отец Иоанн отправил дочь в Петроград к братьям и сестрам.

Верующие отзывались об отце Иоанне с глубоким почтением, но дети отказались от него – шаг, который понятен уму, но который не вмещает сердце. Родные вспоминают, как старый священник приезжал в Ленинград и тайком подходил к ограде детского сада, чтобы посмотреть на внучку, и маленькая девочка ловила на себе пристальный взгляд незнакомого человека в странной одежде.

26 октября 1937 года отец Иоанн был арестован. Решением «тройки» по Ленинградской области он был приговорен к расстрелу со следующим обвинением: «Проводил контрреволюционную агитацию против колхозного строительства, распространял измышления о колхозах, ссылаясь на религиозные учения, во время революции скрывал в монастыре белобандитов и эсеров». Расстрелян 12 ноября 1937 года в Ленинграде, на станции Левашове, где предположительно и погребен.

2. ПротоиерейАлексий Захариевич Белоликов (1883–1937) окончил Новгородскую Духовную Семинарию и служил священником сначала в Ирме Череповецкого уезда, а с 1907 по 1937 год в родном селе Васильевском. Размеренная жизнь в окружении большой семьи, рядом с прекрасным человеком – женой Верой Алексеевной – после революции стала мученической. Семья жила в тягостной нищете и в атмосфере травли по «спецзаказу» со стороны сельской шпаны. Летом 1937 года была снесена малая церковь прихода, подле которой находились могилы родителей. Неоднократные попытки выслать отца Алексия останавливались вмешательством его брата, Василия Белоликова: как член обновленческого Синода, он мог добиться отмены приговора, ибо некоторое время власти считались с обновленцами.

25 августа 1937 года отец Алексий был арестован. На вопрос следователя о контрреволюционной деятельности отец Алексий ответил, что состоял в 1905 году в монархической организации союза Михаила Архангела: «Вся наша деятельность заключалась в борьбе с сектантами-староверами, так как революционная деятельность в нашей местности была неразвита, вследствие наличия некультурности и религиозного фанатизма среди населения, и недовольство существующим строем проявлялось среди сектантов. Я лично вел проповедническую деятельность».

Он признался, что говорил с верующими о неизбежности войны с Германией, о пагубности колхозного строя и гибели Советской России. Его привезли в Ленинград и 23 сентября расстреляли в районе станции Левашово «за проведение антисоветской агитации». Его вдова Вера Алексеевна, дочь священника Алексия Нелазского из соседнего села Абакумово, прожила очень долгую и трудную жизнь, до конца дней оставаясь глубоко верующим человеком. Вот отрывок из письма этой удивительной женщины, адресованного внучке: «Приезжай, родная Наденька, сходим в церковь, исповедуемся чистосердечно. И, поверь, спадет с тебя вся тягость, дорогая». Благодаря Вере Алексеевне сохранилась фотография епископа Пимена: та самая, где владыка запечатлен с братьями, протоиереем Философом Орнатским и Василием Белоликовым. Вера Алексеевна была, наверное, единственным человеком, который в послевоенное время хлопотал о памяти епископа Пимена, пытался найти какие-то сведения о его кончине. Родня владыки смутно представляла, что же с ним случилось. Племянник Антонин Николаевич вспоминает, что его отец, Николай Захариевич, сильно плакал, когда получил известие о смерти брата «где-то на Кавказе, где ему выкололи глаза, снимали кожу». И Вера Алексеевна в безответных запросах своих писала о епископе Пимене как о погибшем на Кавказе.

3. Протоиерей Философ Николаевич Орнатский (1860–1918) родился в селе Новая Ерга Череповецкого уезда Новгородской губернии. После учебы в Кирилловском Духовном училище, где преподавал его отец, и окончания Новгородской Духовной Семинарии Философ Орнатский в 1880 году был зачислен студентом в Санкт-Петербургскую Духовную Академию, которую окончил в 1885 году. Его сокурсниками были будущие митрополиты Антоний (Храповицкий; † 1936) и Серафим (Мещеряков; † 1932). Женившись на Елене Николаевне Заозерской и приняв священство, он остался служить в Петербурге сначала настоятелем домовой церкви гимназии, носившей название «Приют принца Ольденбургского», а потом настоятелем церкви Экспедиции заготовления государственных бумаг. В последней он прослужил более двадцати лет. В 1913–1918 годах он был настоятелем Казанского собора в Петербурге.

Приведенные в тексте факты из биографии отца Философа взяты из воспоминаний его дочери, Лидии Философовны, «Святой священномученик Философ Орнатский», опубликованных в США в журнале «Православная Русь» (1983, № 21), из устных воспоминаний его внучки, Ирины Николаевны Ильинской, а также из «Формулярного списка о службе», копия которого хранится в Череповце у правнука отца Философа – В. П. Ильинского.

4. Василий Захариевич Белоликов (1887–1937?) – самый младший из детей отца Захарии Белоликова. Окончил Кирилловское Духовное училище, а в 1907 году – Новгородскую Духовную Семинарию. В тот же год поступил в Киевскую Духовную Академию, которую окончил в 1911 году со званием кандидата богословия за сочинение «Деятельность Блаженного Августина против раскола донатистов». Был оставлен сверхштатным профессорским стипендиатом на 1911–1912 годы. Магистерскую степень получил за сочинение «Инок Никодим Стародубский. Его жизнь и литературная деятельность». Книга с тем же названием была издана в Киеве в 1914 году. С 1914 года был доцентом на кафедре истории и обличения русского раскола в Киевской Духовной Академии. В Киеве вышли его работы: «К вопросу об единоверии», «Историко-критический обзор существующих мнений о происхождении, сущности и значении русского раскола», «Яков Стефанович Беляев. Старообрядческий писатель второй половины XVIII в.». Одна за другой появлялись его статьи в академическом журнале. Труды В. 3. Белоликова вошли в библиографию русской богословской литературы.

Свою преподавательскую деятельность В.З. Белоликов возобновил в 1924 году в Московской богословской академии, разрешение на открытие которой было получено раскольниками-обновленцами. Профессор Белоликов присоединился к обновленческому расколу и стал его активным участником, членом обновленческого Синода от мирян. В статье «Мученики братья Белоликовы» (вологодская газета «Речь», 1994. № 220–221) священник Николай Балашов пишет: «Как же оказался в стане раскольников человек, воспитанный в семье со столь крепкими церковными традициями да еще и посвятивший до этого свою деятельность изучению и обличению раскола? А ведь профессор Белоликов, не ограничиваясь своими лекциями по истории Русской Церкви, принимал в те годы активное участие в обновленческих соборах и совещаниях, был хранителем и редактором произведений знаменитого митрополита Введенского. Не стоит, однако, забывать, что обновленческое движение состояло вовсе не из одних только конъюнктурщиков вступивших в союз с коммунистами по борьбе с гонимой «Тихоновской» Церковью; среди «живоцерковников» было немало людей искренних и болеющих за Церковь, страдавших от недостатков церковной жизни в дореволюционной России и надеявшихся найти пути ее улучшения».

В 1934 году В. 3. Белоликов резко порвал с обновленческим движением. Циркуляр, разосланный управлением обновленческой церкви, сообщал: «Священный Синод Православных Церквей в СССР сим поставляет Вас в известность, к сведению и руководству, что Василий Захариевич Белоликов, уволенный со службы при Священном Синоде постановлением Священного Синода от 1 марта 1934 года, определением Священного Синода от 4 июля с. г. освобожден и от данного ему назначения в Казахстанское МЦУ и поэтому должен считаться с 4-го сего июля никакого отношения к Православной Обновленческой Церкви не имеющим. Председатель Священного Синода митрополит Виталий»²²⁷.

Последовавший 28 апреля 1935 года арест и осуждение на три года были, видимо, следствием этого поступка. По свидетельству племянника Антонина Николаевича Белоликова, «дядя Вася вышел из дому и не вернулся». Из справки Верховного Суда РСФСР: «Определением Судебной Коллегии по уголовным делам от 16 октября 1991 г. постановление особого совещания при НКВД СССР от 28 апреля 1935 г. в отношении Белоликова Василия Захариевича, 1887 г. рождения, осужденного по статье 121 УК РСФСР к трем годам лишения свободы, отменено, и дело производством прекращено за отсутствием в его деятельности состава преступления. (...) Согласно материалам дела, Белоликов В. 3. до ареста работал управляющим делами Ногинского завода грампластинок».

Известно доподлинно, что жизнь Василия Белоликова кончилась мученически и вне греха раскола.

5. Митрополит Анатолий (Грисюк; 1880–1938) известный на юге России исповедник. Окончил Киевскую Духовную Академию. Обладал выдающимися способностями к научно-богословской работе. Был оставлен в Академии профессорским стипендиатом и очень скоро получил степень магистра богословия. С 1913 года – епископ Чистопольский, викарий Казанской епархии, и ректор Казанской Духовной Академии.

После революции разделил судьбу многих пастырей, пользовавшихся любовью народа. В 1924–1927 годах владыка Анатолий находился в заключении на Соловках. С 1928 года – архиепископ Одесский. Он присоединился к Декларации митрополита Сергия, был назначен членом сергианского Синода. Будучи свидетелем разрушения одесских храмов, арестов настоятелей и лучших проповедников Одессы, он метался по учреждениям, вымаливая пощады своим подчиненным, но встречал насмешки и поношения. Сам владыка был запрещен в служении, и все же его арестовали и совсем больного отправили в заключение на север, где владыка Анатолий и скончался в 1938 году.

6.Архиепископ Иоанн (Поммер; 1876–1934) – по происхождению латышский крестьянин. В 1897 года окончил Духовную Семинарию в Риге, в 1900 году поступил в Киевскую Духовную Академию. Был ректором Литовской Духовной Семинарии. После революции, уже будучи архипастырем, посажен в тюрьму и приговорен к смертной казни. Был помилован и вернулся в Ригу, где владыку избрали архиепископом Рижским и всей Латвии (1921 г.). С 1925 года архиепископ Иоанн – член Латвийского сейма. Благодаря его усилиям Православная Церковь получила в Латвии равные права с другими церквами. Его речь по случаю кончины Патриарха Тихона – выдающееся свидетельство любви, верности и мужества.

Владыка Иоанн погиб смертью мученика – был заживо сожжен на своей загородной даче под Ригой. По одним предположениям его убийство – дело рук дружинников латвийского диктатора Ульманиса, по другим – чекистов.

7. Архимандрит Кирилл (Смирнов Константин Илларионович; 1863–1937) впоследствии был епископом Тамбовским и Шацким (1909–1918), с 1913 года – архиепископ, затем митрополит Казанский и Свияжский. В завещании Патриарха Тихона – 1-й кандидат в Местоблюстители патриаршего престола. Неоднократно был в заключении и ссылках. В 1929 году выступил против «Декларации» митрополита Сергия (Страгородского), за что 2 января 1930 года Синод вынес постановление о предании его суду епископов и отстранении от управления Казанской епархией. 19 августа 1933 года по окончании срока ссылки в городе Гжатске хотел воссоздать ликвидированную органами ОГПУ «Истинно Православную Церковь» совместно с епископами Дамаскином (Цедриком), Серафимом (Самойловичем), Парфением (Брянских). Арестован вновь в июле 1934 года и сослан в Казахстан. По приговору Южно-Казахстанского НКВД расстрелян вместе с митрополитом Иосифом (Петровых) и епископом Евгением (Кобрановым) в Чимкенте²²⁸.

8. Епископ Сергий (Лавров Алексей Петрович), сын священника села Болычева Мценского уезда Орловской епархии, родился 2 февраля 1878 года. После окончания Орловской Духовной Семинарии он поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию. Пострижен в монашество и рукоположен во иеромонаха на 4-м курсе, в 1902 году. В том же году окончил Академию вторым по списку, назначен в Урмийскую православную миссию. В 1903 году возведен в сан игумена. В 1904 году стал начальником той же Миссии в сане архимандрита. 1 декабря 1913 года хиротонисан во епископа Салмасского. В 1916 году из Миссии отозван, получил назначение на Соликамскую викарную кафедру, на место, предназначавшееся епископом Пермским Андроником архимандриту Пимену, но служить там отказался, так же как и на вновь созданной Семиреченской и Верненской кафедре, на которую он тоже не поехал. Это был своего рода протест против отзыва из любимой Урмии. Епископ Сергий оставался в Тамбове под покровительством старого урмийца – архиепископа Тамбовского Кирилла (Смирнова).

По свидетельству митрополита Евлогия (Георгиевского), епископ Сергий «под влиянием революционных настроений» на короткое время переходил в англиканство²²⁹.

Пройдя через многие испытания гражданской войны, епископ Сергий остался в Советской России. В 1922 году был арестован и сослан в Ашхабад. В жизнеописании русских архиереев, составленном митрополитом Мануилом (Лемешевским; † 1968), с 1923 по 1927 год он значится епископом Семиреченским и Верненским, временно управляющим Ташкентской и Среднеазиатской епархией. Однако, судя по документам Центрального архива Узбекистана (ф. Р-39, д. 659 а), в 1924 году в Ташкенте ни среди обновленческих, ни «тихоновских» иерархов епископа Сергия нет. Епископ Сергии активно обнаруживает себя с марта 1925 года воззванием, направленным против обновленческого раскола, которое имело большое значение для Туркестана. Один за другим священники стали писать ему заявления с покаянием и просьбой принять их из рас кола в «Старую Церковь». Успешная деятельность по восстановлению истинной Церкви повлекла за собой в декабре 1925 года арест и, видимо, новую ссылку тут же, в Туркестане. К этому времени митрополитом Нижегородским Сергием (Страгородским), Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, владыка Сергий был запрещен в служении впредь до принесения публичного покаяния во временном признании обновленчества в 1923 году. В феврале 1927 года в Ташкенте епископ Сергий вторично объявил об уходе в обновленчество и женился. Известно, что в 30-х годах он был нижегородским обновленческим архиереем. О конце жизни епископа Сергия сведений нет.

Исторический интерес вызывают тексты двух ранее не опубликованных писем, имеющих отношение к характеристике епископа Сергия.

Письмо священника Григория Лазуревского епископу Сергию (Лаврову) из Алма-Аты:

«Ваше Преосвященство, Преосвященный Владыко!

Божию Промыслу угодно было толкнуть меня в Верный. Будучи у Вас, я даже не помышлял о нем. Отец Александр Поплевин направлял меня в Пржевальск, но когда у нас произошел разговор о Верном и он мне сказал, что в Пржевальске есть уже, и не один, священник, а в Верном нет никого, я решил поехать в Верный. Председатель общины Тимофей Наумович Тютюнников совместно с секретарем Петром Михайловичем Беленко не покидали хлопот о регистрации общины и вот 6 декабря с. г. получили регистрацию. Всего без дела я просидел 13 дней, хотя в это время помогал им, а главное, помог тем, что с собой привез Уголовный Кодекс РСФСР и в заявлении начали указывать статьи закона. Все это дело Божие. Приезд мой ободрил их. В среду с Божией помощью и с Вашего благословения, испрошенного телеграфно, 7 декабря приступил к служению. Богослужение предполагаем ежедневно пока, а дальше – как Бог велит. Сняли дом, но хлопот о храме не оставили. На заявлении о храме получена надпись: «Троицкую церковь для общины староцерковников можете хлопотать в ЕУ, так как Троицкая церковь находится в ведении ЕЦУ. Власть понижает себя в пользу обновленцев, дабы подчинить староцерковников обновленцам. В день регистрации прислал настоятель Троицкой церкви Соколов делегата о соединении с нами, но здесь заподозрили выходку один раз уже проделанную автокефалистами, и им отказали, решив молиться пока на дому. Из обстоятельств, а тем более из разговоров видно, что для перехода всего духовенства в истинную Церковь не хватает теперь Вашего Преосвященства присутствия, о чем они неоднократно высказывались (конечно, насколько кто искренно). Ввиду чего по поручению Церковного Совета просим Вас, Владыко, если найдете для себя возможным, приехать в г. Верный, если не навсегда, то хотя бы временно. Мы уверены, что Ваше появление заставит обратиться, если не все заблудшее духовенство, то по крайней мере 2/3, а то даже и весь народ, столкнутый духовенством с истинного пути, снова встанет на путь истинный, и в день Рождества Христова, как звезда над вертепом, над Семиреченской областью воссияет истинная вера. Если согласитесь с нашими доводами и благоволите приехать, телеграфируйте, а мы телеграфно вышлем на дорогу деньги. Просим Ваших святительских молитв, чтобы Всемогущий Господь дал нам крепость бороться с врагами Христовой Церкви – ее отступниками.

1925 г., 8 декабря н. с. С совершенным смирением священник Григорий Лазуревский»²³⁰.

Из письма епископа Луки (Войно-Ясенецкого), управляющего Туркестанской епархией, митрополиту Сергию (Страгородскаму) из Ташкента. 2 марта 1926 года:

«...По приезде в Ташкент 8 февраля я нашел тяжелое разделение в православной пастве, дошедшее до непримиримости и даже вражды; оно было вызвано назначением Преосв[ященного] Сергия (Лаврова) моим временным заместителем, ибо он скомпрометировал себя в глазах всей ташкентской паствы временным признанием ВЦУ, а затем намерением снять сан и жениться; многие поэтому отказались признать его и полагали, что Св[ятейший] Патриарх при назначении его не был осведомлен о нем, хуже всего то, что Преосв[ященный] Сергий, несмотря на большое волнение в народе, категорически отказался засвидетельствовать перед народом или хотя бы перед советом кафедрального собора о своем покаянии перед Св[ятейшим] Патриархом и о намерении быть впредь верным ему. Так, по крайней мере, утверждают люди, заслуживающие доверия. Дело дошло до того, что виднейший из туркестанского духовенства митрофорный протоиерей о[тец] Михаил Андреев, мой ближайший сотрудник по борьбе с «Живой Церковью», вместе со мной вернувшийся из ссылки, отказался служить со мной без освящения храма после Преосв[ященного] Сергия и уехал в Москву. Для успокоения народа было весьма важно снять запрещение со священников, наложенное Преосв[ященным] Сергием за непризнание его, ибо этих священников считают наиболее стойкими в Православии. Поэтому я вскоре по приезде добился свидания с Преосв[ященным] Сергием, находящимся под арестом уже более двух месяцев, и просил его снять запрещение, но он категорически отказался, заявив, что иеромонахи Александр и Аристарх должны оставаться под запретом в течение года, а архимандриты Вениамин и Мелхиседек – до освобождения его из-под ареста или возвращения из возможной ссылки; мотивировать свое решение Сергий не счел возможным в присутствии чекистов. Я объявил об этом народу и запрещенным, но из них иеромонах Аристарх не подчиняется, а архимандрит Вениамин протестует лишь против моего указания о недопустимости запрещенным благословлять народ, считая его ошибочным. Запрещение архимандрита Мелхиседека не может иметь силы, так как в то время он был уже рукоположен во епископа, о чем Преосв[ященный] Сергий, очевидно, не знал. Вина запрещенных в значительной мере уменьшается тем, что они получили от епископов Андрея (Уфимского) и Петра (ныне архиепископа Воронежского) наставление в непризнании Преосв[ященного] Сергия. Снятие запрещений с иеромонахов Александра и Аристарха (он, я думаю, подчинится и покается) в значительной мере облегчило бы мне весьма трудную задачу умирения и соединения ташкентской паствы.

О Преосв[ященном] Сергии, как мне передают м[итрополит] Киевский Михаил, отбывающий в Ташкенте ссылку, сказал, что он действовал здесь как самый достойный архиерей, из паствы очень многие полюбили его за кротость, смирение и незлобие».

Резолюция Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия:

«1. Ввиду того, что запрещенные епископом Сергием архимандрит Мелхиседек, иеромонах Александр не признали его не из любоначалия, а по искреннему опасению потерять чистоту Православия, причем епископ Сергий, произведший смущение совести православных, не принял со своей стороны мер к успокоению их, признать запрещение наложенным неправильно и поэтому отменить. (1Всел. 5; Антиох. 6)²³¹.

Усматривая из настоящего доклада, что епископ Сергий своим поведением в состоянии обновленчества произвел великий соблазн среди православных и этот соблазн не устранен и переходом епископа Сергия в Православие, так как самый переход совершен без каких-либо внешних доказательств, признать невозможным не только поручение епископу Сергию архипастырского попечения православными приходами Туркестанской епархии, но и разрешение ему в ее пределах священнослужения, впредь до принесения им публичного покаяния с обещанием быть до конца верным Св[ятой] Церкви.

За Патриаршего Местоблюстителя Сергий, митрополит Нижегородский»²³².

9. Интересно, что келейником епископа Арсения в те годы был будущий митрополит Алма-Атинский и Казахстанский Иосиф (Чернов; † 1975), а тогда восемнадцатилетний Ваня. В 70-х годах он узнал отца Пимена на фотографии, которую ему принесли в его алма-атинский дом, и очень обрадовался... В конце жизни взор особенно пристально оборачивается к истокам судьбы, оживают лица и голоса давно ушедших людей, которые становятся невидимыми спутниками стариков в последнее отпущенное им время...

Со своим водителем митрополит Иосиф ездил в рощу, расположенную в городской черте Алма-Аты. Брали для отвода глаз корзину для грибов, шли к месту, где епископ Пимен был расстрелян Митрополит Иосиф ни с кем не делился своими воспоминаниями о «контрреволюционном» епископе. И нам остается остановиться лишь на сообщении во владикавказской печати о посещении Ардонской Духовной Семинарии епископом Арсением и как бы увидеть все глазами Вани Чернова. Отец Пимен встретил их с крестом в руках, возглавляя семинарский церковный причт, и предварил строго и самоуглубленно совершавшуюся литургию словами:

«...В то время, когда оскудевают преподобные и умаляются истины от сынов человеческих, благовременно требуется особо напряженная работа от тружеников духовного просвещения... Вам, Владыко, как бывшему руководителю вверенной мне школы, без сомнения, хорошо известны условия благоприятные и неблагоприятные ее успешной работы. Она находится вдали от шума городского, от всяких развеивающих внимание впечатлений городской жизни. Человеку, готовому к усидчивым и серьезным занятиям, нельзя придумать лучше места, чем наша Семинария. Кроме того, здесь среди сельской природы легче сохранить юношескую чистоту и свежесть своих чувств... Но злая молва говорит, что здешняя обстановка заставляет дичать насельников Семинарии что она удалена от культурного центра края... От нас зависит, она сама может быть таковым центром... Хочется, наконец, полюбить это святое уединение и использовать его на пользу общую».²³³

10. См. рукопись очерков В. А Игнатьева по истории Пермской Духовной Семинарии, которая хранится в личном фонде П. С. Богословского в Пермском областном архиве. В тексте приводятся отрывки из очерка «Наша Семинария в период первой империалистической войны». Ниже приводим другой, также ранее нигде не опубликованный, очерк.

Наша Семинария находилась в северной части горсуда и была расположена на высоком крутом берегу Камы... Со всеми своими постройками во главе с основным корпусом она занимала целый квартал строений, фасадом обращенный к городу а тыловой стороной к Каме; на востоке строения граничили с площадью перед кафедральным собором и архиерейской церковью, а на западе – с домами частных домовладельцев-горожан. Главный корпус имел форму буквы «П» с выступами на востоке и западе внутрь двора. Это было старинное трехэтажное здание с высоким средним этажом и сравнительно низким третьим и первым. Таким главный корпус и был увековечен на многих фотоснимках. Весь верх за исключением верхней части церкви, был отведен под спальни. В центре среднего этажа находилась церковь, двухсветная, в которую вела снизу мраморная лестница, сильно потертая, уже с небольшими ямками. В церкви было довольно богатое убранство: серебряный с литыми изображениями святых престол, также Царские врата и по обе стороны в нижнем ряду иконостаса – иконы, считалось за честь каждого старосты оставить по себе память каким-либо пожертвованием на украшение храма. Благодаря попечению старост, пол в церкви был покрыт коврами из крашеных веревок, чтобы не было жестко становиться на колени.

Значительное место в этом же этаже занимали актовый зал и фундаментальная библиотека. Самым замечательным в зале был художественно расписанный потолок с изображением четырех евангелистов и текстом из Евангелия Иоанна Богослова, помещенным в главном круге по всему потолку. Несомненно, это была чья-то заслуживающая внимания работа. Фундаментальная библиотека гордилась свитком Библии на древнееврейском языке (Торой) – даром архимандрита Антонина (Капустина), бывшего ученика Семинарии. В западном крыле – ученическая библиотека. Остальное пространство – 8 ученических комнат вдоль здания и по крыльям.

Первый этаж – налево вешалка для семинаристов, каморка дежурного швейцара, а по крылу – комнаты обслуживающего персонала. Против квартиры инспектора – гардеробная. Направо – квартира помощника инспектора, кабинет ректора, комната пед. советов, в юго-восточном углу – комната для секретаря, раздевалка для учителей и комната для официальных приемов с большим столом, она же – учительская. Против кабинета ректора и квартиры помощника инспектора – образцовая школа, состоящая из двух классных комнат и раздевалки Это было любопытное учреждение, которым Семинария была связана с ближайшим к ней соседним населением. В восточном крыле – квартира эконома и семинарский архив. За лестницей – уборные старого образца со сквозными ретирадными воронками без всяких культурных приспособлений. На востоке продолжением восточного крыла было одноэтажное здание: проходная комната, столовая, буфет, кухня, одним окном выходящая на Каму. С севера два здания – одно баня (двухэтажное), вверху- комната для сторожей, столярная, отдельная комната ректорского кучера. Во втором – каретник, конюшни и свинарник, внизу – склад. Эта часть отделена была от главного корпуса деревянным заплотом с двумя воротами, а между ними находился громадный навес со штабелями дров.

Далее на запад по главному фасаду – одноэтажное здание больницы с аптекой и тремя просторными палатами. Далее – главные ворота и одноэтажное деревянное здание из 6–7 комнат – квартира ректора. Ворота были между кухней и водокачкой у бани (всегда закрыты) и у дома ректора, у которых днем и ночью сидел сторож. Во дворе Семинарии было два скверика и сад. Один – между двумя крылами главного здания, росли в нем могучие тополя. Другой – между больницей и западным крылом. В нем росли липы. Он примыкал к окнам квартиры инспектора, и считалось, что он в его пользовании, в нем же была звонница. Сад располагался вдоль западной стены от квартиры ректора. Здесь росли тополя в три аллеи. Он вообще не блистал красотой. Кроны тополей были запущены, и весь сад походил на беспризорный. Две точки в саду были рассчитаны на внимание посетителей его: беседка у стены, прилегающей к обрыву у Камы и набор кое-каких физкультурных предметов у ректорской квартиры. Зимой вдоль аллей здесь устраивались катушки (горки. – О.Х). Вот в каком виде в нашей памяти сохранилась наша alma mater²³⁴.

11.Архиепископ Стефан (в миру Николай Иванович Знамировский; 1878–1941) до принятия монашеского пострига долгие годы был инспектором Пермской Духовной Семинарии. Хиротонисан во епископа в 1924 году. Предположительно был расстрелян в лагере 17 ноября 1941 года. Приводим неизвестные воспоминания о епископе Стефане В. И. Игнатьева.

Николай Иванович был сыном земского начальника г. Ирбита Пермской губернии. Это был редкий случай, чтобы чиновник такого ранга, каким был в свое время земский начальник, отдал своего сына по линии духовного образования. Не приходилось ни от кого слышать, в каком Духовном училище учился Н. И. Судя же по тому, что ближе всего к Ирбиту Камышловское Духовное училище, можно предполагать, что он учился в нем... По окончании Пермской Духовной Семинарии Николай Иванович учился в Казанской Духовной Академии и кончил ее со степенью кандидата богословия. Я увидел Н. И. впервые, когда учился еще в Семинарии, а Н. И. был студентом Казанской Академии. Помнится, были вечерние часы занятий, а по коридору второго этажа Семинарии расхаживал высокий человек, брюнет, с пышной шевелюрой волос и бородой а 1а Fidel Castro²³⁵, в студенческой форме. Это был Н. И. Грешным делом я еще подумал: «Как же так, студент – а с бородой». Это не мирилось с моим представлением о студенте, и я останавливался только на том, что это, верно, какой-то уникум. Через два года Н. И. был назначен в нашу Семинарию преподавателем литургики и гомилетики, которые преподавались в пятом классе... Н. И. большое внимание уделял гомилетике, проповедническому искусству. Это было его стихией. Мы писали Н. И. проповеди, и он особенно подчеркивал нам, чтобы в них была «элейность» и «помазанность». Ареной проповеднической деятельности для Н. И. была Стефановская часовня, которую он называл «училищем благочестия». Здесь по воскресным и праздничным дням в послеобеденные часы совершался молебен, а затем произносилась проповедь. Нужно было видеть Н. И. в момент произнесения проповеди. Он весь становился каким-то подтянутым, стремительным, взгляд его был направлен вдаль, голос звучал властно, и весь вид его был величественным... Инспектором Семинарии Н. И. был назначен через год вместо Миролюбова. Мы, семинаристы, размышляя о судьбах нашей alma mater, грешным делом сомневались в целесообразности такого назначения, зная очень мягкий характер Н. И. и «жесткий характер» нашей братии, думали: развалит он дисциплину. Однако подпорой Н. И. были его помощники, в числе которых далеко не мягкий Н. И. Колосов. На нашей памяти Н. И. был третий и последний инспектор Семинарии. И какая же получалась пестрота стилей их инспекторского руководства! Пользуясь литературными аналогами, эти стили можно было бы представить в следующем виде. В качестве объекта для характеристики стилей возьмем семинариста, замеченного в пьяном виде (случай исключительный).

Павел Семенович Потоцкий. Стиль грубо администраторский. Громким голосом, с головой, поднятой кверху: «Что, опять нализался? Еще раз замечу – выгоню!» И не выгонял. (Собакевич).

Александр Павлович Миролюбов. Стиль тонко иезуитский. Спокойным, но с иронией жалящим голосом, с глазами, опущенными долу: «Ну, что ж вы так. Опять, говорите, дьявол попутал. Нехорошо! Нехорошо!» И уволит. (Шуйский).

Николай Иванович Знамировский. Стиль уговаривающий, почти умоляющий. Рука на плече или в обхват талии. «Ну что тебя угораздило! Ну ладно, только больше не делай». (Царь Феодор Иоаннович). Если вдуматься глубже, то это были не только три стиля инспектирования, но это были и три эпохи в жизни Семинарии.

Мы видели Н. И. в качестве участника в богослужениях. Коронным выступлением его на этом поприще было чтение «Слова Иоанна Златоуста» во время пасхальной обедни. Четкость и выразительность доведены были до предельной точки... Это состояние восторга и экстаза, как говорил сам Н. И., связано было у него с душевным переломом, пережитым в юности. Он вспоминал о том, как в его душе когда-то появился червь сомнения и неверия и как в пасхальную именно утреню а потом и обедню он пережил яркий момент религиозного экстаза, навсегда утвердившего его в вере. Кончилось богослужение в семинарской церкви, а Н. И. стремительно отправляется на подворье Белогорского монастыря, где богослужение идет более длительно: ему хочется еще и еще раз пережить пир веры. Н. И. летом одного года ездил с семинаристами в Палестину и вернулся оттуда крестоносцем Гроба Господня.

Н. И. жил со своей мамой. Отец у него уже умер. Поскольку нам удавалось наблюдать, у него было очень почтительное отношение к матери. У мамаши его был грубоватый мужской голос, и она называла его по имени и отчеству. Н. И. был холост, и поэтому ходили разные толки и кривотолки для объяснения этого явления. Так, одни говорили, что это мама не дает ему жениться, другие – что у него склонность к монашеской жизни, но он не решается на постриг, потому что не согласен с той частью процедуры пострижения в монахи, где предлагается отречься от родителей. Высказывали и такое предположение, что Н. И. примет священный сан, когда это разрешается без вступления в брак, то есть в возрасте 50 лет. Так на самом деле и получилось: он принял епископский сан уже в пожилом возрасте. Частым посетителем Н. И. был преподаватель Епархиального училища К. П. Пономарев, с которым они учились вместе в Академии. Это свидетельствует о том, что у него было развито чувство товарищества и дружбы. В отношении с сослуживцами Н. И. был очень общителен и внимателен, ничем не выделялся среди других. Даже на вечерах он держался просто, «компанейски», вплоть до того, что участвовал в играх. По отношению к семинаристам Н. И. старался все-таки держать «твердую руку», но по природе он был мягок…

В июне 1923 года²³⁶ проездом из Белоруссии в Шадринск на станции Богданович мельком я видел Н И. уже в сане шадринского архиерея. Он «переезжал», а точнее сказать, его «переезжали» из Шадринска в Свердловск. Он был окружен провожающими. Зимой, направляясь в город на базар, я проходил мимо дома заключенных и у спуска в город, на углу ул. Малышева, я видел Н.И. с метелкой под мышкой... Это была моя последняя встреча с Н.И. Передавали, что в Шадринске он пользовался такой популярностью, что за ним, когда он шествовал, всегда следовала толпа его поклонников. Дальнейшая история Н.И. покрыта мраком неизвестности. 1960 год²³⁷.

12. Епископ Сергий, выехав из Ирана, прибыл в Петроград, но на Соликамскую кафедру не поехал, а отправился в Тамбов под крыло архиепископа Кирилла (Смирнова), с которым когда-то начинал миссионерский путь в Урмии. Там же находилась часть сирийцев, преданных владыке Сергию – своему «абуну» (епископу).

На должность ректора Пермской Духовной Семинарии был назначен смотритель Балашовского Духовного училища архимандрит Феофан (Ильменский). 26 февраля 1917 года он и был хиротонисан во епископа Соликамского и Чардынского. Быть архиереем ему суждено было недолго. В декабре 1918 года при отступлении красных епископ Феофан был зверски умерщвлен. Есть сведения, приведенные М. Польским в книге «Новые мученики Российские» (Джорданвилль, 1949. Ч. 1. С. 70), что Преосвященного Феофана окунали в прорубь Камы до тех пор, пока он не превратился в ледяную статую. Да упокоит его Господь в селениях праведных!

13.Епископ Андроник и архимандрит Пимен на протяжении почти двух лет пребывали в счастливом союзе единомышленников, близких по складу людей. Читая летопись событий тех дней, убеждаешься, что они почти всегда были рядом. Епископ – частый гость в Семинарии, вместе они проводят беседы для народа, участвуют в детских утренниках и благотворительных вечерах, совершают богослужения, оба почти ежедневно проповедуют. Служат Богу так, что их жизнь приближается к идеалу непрерывной литургии.

Оба были в прошлом миссионерами: епископ Андроник несколько лет служил в Японии в составе Православной миссии, а отец Пимен – в Урмии. Владыка Андроник сотрудничал со знаменитым святителем Николаем Японским (Касаткиным). К тому же пермский Преосвященный начинал свое служение в селе Ардон, в Семинарии для осетин. И здесь им было о чем поговорить, что вспомнить. Все эти внешние приметы в биографиях дополнялись внутренним родством: оба были цельными и очень чистыми людьми, у обоих в жизни не было ничего расходящегося с проповедническим словом и данными обетами.

Церковные круги Перми встретили епископа Андроника, прежде занимавшего Омскую кафедру, настороженно, почти недоброжелательно. Видимо, наслушавшись об истовости нового архиерея, опасались фанатичности. Еще, вероятно, и поэтому владыка Андроник дорожил сотрудничеством с отцом Пименом. Их деятельный союз дал ощутимые плоды: не без основания было признано, что Пермская епархия пережила в тот период подлинный церковно-религиозный взлет.

Когда пришел 1918 год и был издан Декрет об отделении Церкви от государства, а за ним последовали грабеж церковного имущества, гражданская война и террор инакомыслящих, Преосвященный Андроник встал незыблемой крепостью на пути зла. Тайная расправа над ним в 1918 году, не найденная многие десятилетия могила – это почти то же, что случилось и с епископом Пименом. То, что удалось узнать о жизни архиепископа Андроника в последний год жизни, общим духом, мотивами и обстоятельствами почти повторяет действия епископа Пимена в Туркестане.

Грозные тучи нависли над головой пермского владыки с понедельника Страстной седмицы 1918 года. В тот день у него произвели первый обыск, ему запретили выезд из Перми, и произошел первый разговор с представителем большевистской власти, который затем стал одним из главных пунктов предъявленных владыке обвинений.

Для ответа на вопросы обвинения владыка Андроник должен был явиться в «Юридический отдел». По всей вероятности, тогда он и составил следующий конспект защитительной речи:

«1. Моя речь кратка: радуюсь быть судим за Христа и Церковь. Вы дорого стоите, а моя жизнь – плевок. 2. Контрреволюция, политика – не мое дело, ибо погибшая Россия спасется в нашей взаимогрызне от отчаянности. 3. Но церковное дело – святыня моя. Всех всюду зовя, отлучаю, анафематствую восстающих на Христа и посягающих на Церковь. 4. Кто слов не принимает, тот, может быть, убоится суда Божия за захват священного. 5. Посему только через мой труп захватите святыню. Это мой долг, почему и христиан зову к стоянию до смерти. 6. Судите меня, а прочих освободите: они должны исполнить мою волю, пока христиане. Иначе анархия, развал, презрение от всех».

Народ, узнав, что владыке предстоит идти на суд, стал стекаться к соборной площади. Суд пришлось отменить, но 16 июня 1918 года последовал арест с обвинением по нескольким пунктам. Прежде всего, владыку обвиняли за воззвания, препятствующие разграблению церковного имущества в соответствии с декретом. Архиепископа Андроника обвинили и за послание губернскому исполкому, в котором он предупреждал, что «всякое посягновение на церковное имущество вынудит его прибегнуть к самым решительным мерам иного духовного порядка, и тогда власти придется иметь дело с самим возглавляемым и предводительствуемым им верующим народом...». В вину архиерею вменялось заявление о непонимании местной властью Декрета о свободе совести и предложение исполкому учредить особую комиссию для разработки и исполнения означенного декрета. Наконец, последним пунктом обвинения была проповедь архиепископа Андроника в Неделю о расслабленном. 13/26 мая 1918 года²³⁸.

О том, как исполнялся приговор ГубЧК о расстреле архиепископа Андроника, рассказывает в своих воспоминаниях один из главных исполнителей злодеяния, некий Платунов.

«1918 год. Для всех известен был руководитель духовенства архиерей Андроник. В июне месяце, согласно постановлению Пермской Чрезвычайной Комиссии, было решено Андроника арестовать за его подпольную работу против Сов[етской] власти. Арест нужно было провести без восстания, так как Андроником были разосланы циркулярные письма: «В случае моего ареста по всей Пермской губернии и церквам и соборам богослужения прекратить в знак моего ареста». Мне было поручено поставить по два конных милиционера у каждой церкви. На случай, если звонарь будет бить в набат, немедленно остановить. В случае неподчинения стрелять в звонарей в окна. В отсутствие мое Андроник уже был арестован. Сколько дней Андроник пробыл в ЧК, не помню, но вскоре был отвезен в Мотовилиху к председателю Совдепа Мясникову. Вернули в ЧК не помню какого числа. С вечера позвонил мне т[оварищ] Воробцов, предупредил меня сегодня быть в готовности. Я заявился в ЧК, и он мне объяснил, что я сегодня должен архиерея Андроника расстрелять: «Свези туда, чтоб никто не нашел следов». Сделал я с вечера отряд конных милиционеров: три человека из латышей и из управления кучера Уварова Дмитрия. В первом часу ночи Уваров запряг в управлении кобылицу в закрытый фаэтон, три латыша и я – верхами. Заехали на двор Чеки [ЧК. – Ред.] по Коммунистической улице – угловой низенький серый дом со стороны электрической станции, утонувший в садах. Недолго пришлось нам ожидать. Быстро вывели под конвоем Андроника, который мне показался довольно странным. В черной одежде, высокой на голове камилавке, с посохом в руках. Старый и дряхлый человек, который из себя представлял одно лишь малодвижущееся существо, который, может, и играл большую роль на Урале. Я не отрицаю своих поступков. Принял Андроника с озлобленностью и строгостью. Выскочил из подвала Жужгов Николай, попросился со мной присутствовать на похоронах Андроника. Я усадил Жужгова с архиереем в фаэтон, и двинулись в поездку. Направление взял мимо Коромысловского цирка и выехал на Сибирский тракт; отъехав от населения не более 4–5 верст, свернул в левую сторону тракта. Заехали в лес, выбрали место для ямы, где начать копать. Дали лопату архиерею: копай сам себе могилу, вот вся тебе почесть от нас. Андроник безоговорочно взялся и начал копать под высокими елями. Грунт земли попался крепкий, красная глина. Копка могилы шла медленно. У Андроника руки не привычные к физическому труду, да к тому же дряхлость и бессилие быстроту работы задерживали. Дтя ускорения дела пришлось копать латышам. Два раза примеривали глубину могилы. Ложился Андроник, по нескольку раз крестится, сложит руки на груди. Третий раз примерили. Как только Андроник лег в могилу – я стоял у его головы с наганом в руке. Один миг – Андроник больше не встал. Я дал два выстрела, Жужгов один выстрел в голову Наследства осталось от Андроника – чутунные часы и серебряный крест с изображением Богородицы под синей эмалью, цепь и крест под золотом. Процесс похорон окончился. Возвратившись в управление крест и часы я положил в письменный стол. Куда их девали, я не знаю, а сведения я имел от некоторых лиц, что на цепи, которая от креста Андроника, предокрисполкома Дрокин водил собаку».

Жизнь архиепископа Андроннка была для новой власти и самом деле «плевком». Однако отношение к себе пермского святителя наводит на pазмышление; откуда та готовность умереть тотчас, теперь? Где истоки такого глубокого смирения перед смертью? Ответ на эти вопросы можно найти в жизнеописаниях и владыки Андроника и владыки Пимена. Так жить, как жили они, могли только люди, которым всегда было, что называется, не до себя. Они давно махнули на себя рукой и крест на жалости к себе был поставлен зaдолго до того, как фаэтон повез по Сибирскому тракту одного, а тачанка – к роще Баума другого.

14. Владыка Андроник зачитал обращение Преосвященного Пимена в Стефановском зале. Текст обращения был опубликован в епархиальном журнале и в городских «Пермских ведомостях»: «Переживаемая ныне тяжелая война своею тяжестью придавила и христиан Персии. В 1914 году они подверглись нападению и беспощадному разорению со стороны своих соседей-мусульман и пришедших к ним турок и курдов. Храмы и дома их в большей я своей части оказались разрушенными, имущество расхищено, много женщин опозорено, мужчин убито. Убыль этого народа была бы гораздо больше, если бы Россия не приютила многих из них. Эти нашедшие приют в России православные сирийцы возвратились в Урмию летом 1915 года. Но не утешением, не отрадою встретила их родина. Много труда и скорбей ожидало их здесь. Приходилось собирать свои семьи, рассеянные страхом перед курдами и турками, устраивать разрушенные ими храмы и жилища. В этом прошел первый год их пребывания на разоренной родине. Понятно, они не успели, как прежде, старательно обработать свои поля и виноградники. И вот нынешним летом они не дали сирийцам хорошего урожая. Новое испытание для наших братьев в вере, принявших на себя все несчастья войны. Многие из них не будут иметь этой зимой достаточного пропитания, и им угрожает голод. Они ждут помощи и от богатых американцев и французов, но больше всего им знакомо милосердие русских православных людей. Они просят нас, русских миссионеров, их не оставить, оказать помощь материальную. Но Миссия сама разорена врагами христианства, сама потеряла большую часть своего имущества. Поэтому она обращается к русскому православному народу с просьбой о помощи бедным сирийцам Урмии и Салмаса. Не дайте нам видеть их голодную смерть, поддержите их жизнь своими добровольными и посильными пожертвованиями. Вспомните, что сирийцы Персии близки нам по вере, близки и по любви к нам. И ныне они дают приют нашим православным воинам в своих селах и деревнях.

Не забудьте православных сирийцев, помогите им, ради Христа.

Епископ Пимен, начальник Урмийской православной миссии».²³⁹

15. Приводим несколько документов.

Телеграмма от генерал-адъютанта графа Воронцова-Дашкова на имя прокурора Св. Синода от 28 июля 1915 года №394: «По поводу возбужденного перед Вами епископом Сергием ходатайства о денежной помощи урмийским христианам считаю долгом сообщить Вашему Превосходительству, что я не имею доверия к епископу Сергию на основании имеющихся у меня сведений от его паствы, почему в случае, если Кавказский комитет признает возможным оказать помощь урмийским христианам, деньги будут переведены нашему консулу в Урмии. Дальнейшее пребывание Сергия в Урмии я признаю нежелательным, такого же взгляда держится и министр иностранных дел...»²⁴⁰.

Отношение кн(язя] В. Орлова – А. Н. Волжину от 25 февраля 1916 года, Тифлис:

«... Нежелательный характер деятельности названного епископа внушает весьма серьезные опасения как в смысле осложнения отношений между Духовной миссией и нашим вице-консулом, так и ввиду могущих возникнуть трений с миссиями французской и американской.

При таких обстоятельствах и принимая во внимание, что события настоящего времени требуют особой осторожности и такта со стороны всех представителей русской власти в Персии, каковым требованиям еп[ископ] Сергий совершенно не удовлетворяет, Августейший Наместник признает дальнейшее оставление еп[ископа] Сергия в Урмии совершенно недопустимым как в интересах политических, так и по соображениям военного характера...»²⁴¹.

16. В январе 1918 года произошла страшная шамхорская резня: нападение азербайджанцев на русских солдат и офицеров, возвращавшихся с Кавказского фронта по железной дороге домой. Погибло более пяти тысяч солдат и офицеров.

Для Урмии политика большевиков обернулась еще большей катастрофой, чем война в конце 1914 года. Летом 1918 года ее христианское население (25 тысяч человек) поднялось и двинулось на восток в сторону Хамадана под защиту английских войск. Это был неслыханный переход по трудно переходимым горам. Деятельность Урмийской православной миссии тогда практически свернулась, хотя в ней еще оставались сотрудники. Русские миссионеры – иеромонах Виталий (Сергеев), священник Василий Мамонтов и диакон Феодор IIиденко приняли участие в героическом переходе, о котором иеромонах Виталий докладывал митрополиту Антонию (Храповицкому)²⁴². Этот эпизод оставил след и в художественной русской прозе²⁴³.

Отец Василий Мамонтов не вынес тяжести пути и скончался в Хамадане в августе 1918 года. Осенью 1918 года иеромонах Виталий стал настоятелем православного прихода в Тегеране и служил в нем до 1946 года, находясь в юрисдикции Русской Зарубежной Церкви. Указом заграничного Синода от 31 октября 1922 года он был возведен в сан архимандрита и утвержден в должности начальника Урмийской духовной миссии. Пребывая в Тегеране, он вел переписку со многими священниками и учителями рассеянной урмийской паствы. До 1927 года он подписывался как начальник Урмийской православной духовной миссии, с 1928 года – настоятель Свято-Никольской церкви города Тегерана²⁴⁴.

17. Владыка Иннокентий управлял Верненской кафедрой несколько раз, причем его служение не всегда вызывало сочувствие паствы. Об этом свидетельствует, например, следующий факт.

9 июля 1917 года в городе Верном состоялся епархиальный съезд, на котором священники Хлебников, Кошиц, Антонов потребовали внести в протокол особое мнение о недоверии епископу Иннокентию. Съезд вынес смягченное, но поистине знаменательное для времени постановление: «Не просить Преосвященного Иннокентия о перемещении с Ташкентской кафедры на викарную Верненскую»²⁴⁵. К этому решению побудило поведение епископа во время киргизского мятежа в Семиречье в 1916 году. Преосвященный Иннокентий, оставив паству, бежал в Петроград, добившись сопровождения отрядом казаков в опасной части пути.

18. Епископ Лев (в миру Черепанов Леонид Всеволодович) родился в 1888 году в семье священника. Окончил Пермскую Духовную Семинарию в 1909 году. В 1923 году хиротонисан во епископа Нижне-Тагильского в 1927 году – епископ Алма-Атинский и Туркестанский. В 1929–1933 годах жил в Казани, был отстранен от церковного управления, в 1933 году – епископ Ставропольский. С 1934 года епархией не управлял. Стойкий тихоновец, оставил заметный след в церковной жизни 20-х годов. Приводим воспоминания о Пермской Духовной Семинарии, где говорится о епископе Льве.

Его все звали Ленечка Черепанов, наш Красавец. Он на самом деле выделялся среди других товарищей правильными и тонкими чертами лица, стройной фигурой и чуть кудрявыми волосами... Главное же его качество было в гом, что до конца Семинарии он сохранил чистоту своего сердца, мягкость и деликатность в отношении к товарищам. Уже в пятом классе он, очевидно, решил готовиться к принятию священного сана, принимал участие в проповедническом кружке, выступил в Стефановской часовне под руководством Н. И. Знамировского. После окончания Семинарии он принял священный сан, но... неудачно женился на купеческой дочери. После революции постригся в монахи с именем Лев и был епископом в Нижнем Тагиле. Пользовался популярностью и любовью верующих, но потом был выслан, и на этом сведения о нем прекратились²⁴⁶

19. Извлечение из хроники «Служение Преосвященного Пимена в городе Верном и окрестностях»:

15 октября, воскресенье. Первое служение Преосвященным Пименом Божественной литургии в кафедральном соборе в сослужении с настоятелем собора протоиереем Шавровым, ключарем, протоиереем Д. Копыловым, и священниками: Вл. Червинским, И. Соколовым, И. Уверовым и В. Рощупкиным. Тема слова на притчу о сеятеле и семенах – «Добро сильнее зла». По окончании литургии (пропето) молебное пение о спасении Державы Российской и утолении в ней раздоров и нестроений.

На вечерне в крестовой церкви после акафиста – «Высокий смысл всех церковных обрядов».

22 октября, воскресенье. Праздник в честь иконы Казанской Божией Матери.

Всенощное бдение с литией, величанием и чтением акафиста в кафедральном соборе в сослужении причта собора. Литургия в Малоалматинской станице в сослужении с протоиереем В. Антоновым, о[тцами] Д. Поливкиным, В. Червинским и П. Красивским. Тема слова – «Иконы – знамена православных христиан в их борьбе с врагами спасения».

На вечерне после акафиста – «О почитании святых икон».

29 октября, воскресенье. Литургия в кафедральном соборе в сослужении с причтом собора. Тема слова – «О бесновании в наши дни».

На вечерне после акафиста – «О почитании святых».

5 ноября, воскресенье. Литургия в кафедральном соборе в сослужении с причтом собора. Тема слова – «О примирении и общественной дисциплине».

На вечерне после акафиста – «О молитве за умерших».

8 ноября, среда. Литургия в станице Каскеленской в сослужении со священником В. Ельцовым, иеромонахом Анатолием, священниками М. Колосовым и К. Зверевым. Тема слова – «Пример людям в служении Ангелов».

12 ноября, воскресенье. Литургия в кафедральном соборе в сослужении с о[тцом] игуменом Вадимом, протоиереем Д Копыловым, о[тцом] Вл. Червинским и о[тцом] И. Соколовым. Тема слова – «Против пьянства как общественного зла».

На вечерне после акафиста – «О любви к отечеству».

21 ноября, вторник. Введение во храм Божией Матери. Всенощное бдение в кафедральном соборе в сослужении с причтом собора.

Литургия в Введенской церкви г. Верного в сослужении с прот[оиереем] Д. Копыловым, А. Кислицыным, о[тцом] Вл. Червинским и о[тцом] И. Соколовым. Тема слова – «Храм Божий – училище благочестия, лечебница и судилище для людей; школьное и домашнее воспитание детей – не тот отец, который родил, а который воспитал и научил».

26 ноября, воскресенье. Память великомученика Георгия. Всенощное бдение с литией и величанием вмч. Георгию в кафедральном соборе в сослужении с причтом собора.

Литургия в военной церкви в сослужении с протоиереями: Д Копыловым, Вл. Антоновым, Г. Тихонравовым и о[тцом] А. Марковским. Тема слова – «В похвалу былой доблести русского воинства». По окончании литургии молебен вмч. Георгию на площади и окропление войск, праздник георгиевских кавалеров.

На вечерне после акафиста – «О посте, его смысле и полезности для христианина».

3 декабря, воскресенье. Литургия в кафедральном соборе в сослужении с причтом собора. Тема слова – «Значение восстановления патриаршества для русского народа».

На вечерне после акафиста – «Бытие Божие доказывается существованием мира и совестью человека».

6 декабря, среда. Память Св[ятитсля] Николая. Всенощное бдение и литургия в кафедральном соборе. Тема слова – «Призыв к пожертвованиям на открытие питательных пунктов для бедных детей г. Верного».

10 декабря, воскресенье. Литургия в кафедральном соборе в сослужении с прот[оиереем] Д Копыловым, о[тцом] В. Червинским, о[тцом] И. Соколовым и о(тцом] В. Рощупкиным. Тема слова – «Возможны ли ныне чудеса».

На вечерне после акафиста – «О молитве и ее верности в деле спасения души».

17 декабря, воскресенье. Литургия в кафедральном соборе в сослужении с настоятелем о[тцом] прот[оиереем] А. Шавровым, ключарем, прот[оиереем] Д. Копыловым, и священниками о[тцом] А. Дольниковым и о[тцом] Тушкановым. На «Буди имя Господне» владыка огласил «Послание Поместного Церковного Собора по поводу происходящих в России междоусобий». По окончании литургии – молебен о спасении города Верного во время бывшего в 1910 году землетрясения.

Пред молебном владыка сказал слово на тему «Все явления в физическом мире есть следствие нашей греховности».

На вечерне после акафиста – «О преподобных»²⁴⁷.

20. «Семиреченские областные ведомости» от 14 января 1918 г. сообщают: «В воскресенье, 14 января 1918 года, Союзом Георгиевских кавалеров и военных инвалидов устраивается музыкально-вокально-драматический вечер, сбор с которого поступит на улучшение жизни инвалидов и их семей и семей убитых на войне».

Помещаем еще один документ, отражающий деятельность епископа Пимена в Верном. Из журнала Верненской городской управы:

«Преосвященный Пимен, епископ Семиреченский и Верненский, обратился к городскому голове с просьбой об ассигновании от города денежной суммы на содержание хора кафедрального собор» мотивируя свою просьбу недостаточностью отпускаемых на это сумм из средств самого собора в количестве 110 рублей ежемесячно. Хор состоит более чем из 20 человек, добросовестно относящихся к своим обязанностям, но получающих за это ничтожное вознаграждение, а потому Преосвященный Пимен озабочен изысканием необходимых средств для справедливого удовлетворения всех участников хора по их трудам и заслугам и, не рассчитывая в этом случае на частную благотворительность, решил прибегнуть к общественной помощи, прося Городскую думу отпускать на содержание хора до 50 руб[лей] ежемесячно, а всего в год до 600 руб[лей]. Докладывая настоящее ходатайство епископа Пимена на благоусмотрение Городской думы, Управа, со своей стороны, полагала бы удовлетворить таковое, так как материальная помощь со стороны города обеспечит дальнейшее правильное существование певческого хора в главном нашем соборном храме, как усердно посещаемом горожанами, благодаря не в малой степени прекрасному церковному песнопению, что и в будущем послужит к удовлетворению духовно-эстетического чувства и возвышения религиозного настроения моляшейся массы, так нуждающейся в настоящее смутное время нравственных шатаний в душевном упокоении и облегчении.

Выслушав мнение гласных по настоящему вопросу, собрание Думы, соглашаясь с докладом Управы, признает необходимым вопрос об ассигновании 600 рублей разрешить путем открытого голосования, причем за удовлетворение ходатайства Преосвященного оказалось поданным 20 голосов и против – 3 голоса. Поэтому Верненская Городская дума постановила: на содержание хора певчих Верненского кафедрального собора ассигновать из средств города кредит 600 рублей в год, внеся таковой в смету на 1918 год»²⁴⁸.

Примечательно, что последний известный нам документ, написанный святителем, – доверенность епископа Пимена на имя регента архиерейского хора священника Петра Белоусова на получение от Городской управы 50 рублей для хора в счет августа 1918 года. Сумма эта хору не была выдана, так как постановлением от 9 октября 1918 года Верненский городской отдел Верненского уездного Совдепа определил «ежемесячную выдачу на содержание хора Верненского кафедрального собора по 50 рублей прекратить с августа месяца 1918 г»²⁴⁹.

21. В хронике церковной жизни по поводу первого собрания читаем:

«Собрание духовенства и мирян города Верного, обсудив 3 декабря приближение голодной опасности населению города Верного, решило взять на себя заботу о питании в пределах своих приходов детей беднейших родителей. Для изыскания средств на питательные детские пункты было постановлено произвести за богослужением 6 декабря «нарочитый сбор», а затем учредить кружку для сбора пожертвований деньгами и натурой по домам более состоятельных жителей приходов. Насколько отзывчиво прихожане откликнулись на это благое начинание отцов настоятелей города Верного видно уже из того, что сбор 6 декабря выразился в некоторых храмах далеко выше сотни рублей»²⁵⁰.

22. Из «Туркестанских епархиальных ведомостей» 1918 года. №1:

1. Гор. Верный

2. Каскеленская

3. Сел. Самсоновское

4. Сел. Казанско-Богородицкое

5. Ст. Самсу

6. Ст. Таргань

7. Ст. Отар

8. Ст. Курдай

9. Ст. Сюгаты

10. Сел. Георгиевское

11. Ст. Константиновская

12. Сел. Молдаванское

13. Гор. Пишпек

14. Сел. Лебединское

15. Сел. Ново-Покровское

16. Сел. Димитриевское

17. Сел. Краснореченское

18. Сел. Ивановское

19. Сел. Большой Такмак

20. Сел. Старый Такмак (Белый Бекет)

21. Ст. Джил-Арык

22. Кок Майнак

23. Ст. Новодимитриевская

24. Ст. Тура Айгыр

25. Сел. Чактал

26. Ст. Чулпан-Ата

27. Ст. Курумды

28. Сел. Сазановское

29. Уй Тал

30. Мужской монастырь

31. Сел. Преображенское

32. Гор. Пржевальск

33. Сел. Преображенское

34. Мужской монастырь

35. Уй Тал

36. Сел. Сазановское

37. Ст. Курумды

38. Ст. Чулпан-Ата

39. Сел. Чактал

40. Ст. Тура Айгыр

41. Ст. Новодимитриевская

42. Кок Майнак

43. Ст. Джил-Арык

44. Михайловское

45. Бургунь

46. Сел. Казанско-Богородицкое

47. Каскеленская

48. Гор. Верный

ПРИМЕЧАНИЕ. Выезд Его Преосвященства намечается 10 января 1918 года.

23. Настоятелем Иссык-Кульского монастыря в то время был бывший заведующий церковноучительской школой города Владивостока архимандрит Иринарх (в миру Иван Семенович Шемановский), принявший настоятельство в 1915 году и переживший киргизский набег на монастырь. Уже летом 1918 года он станет активно сотрудничать с большевиками Пржевальска, прибудет в город Верный, а после расстрела владыки подаст заявление о приеме в партию.

Интересный документ отыскался в бывшем архиве компартии Казахстана, ныне Президентском (ф. 1, о. 1, д. 6, л. 36). Он был написан через три недели после расправы над владыкой Пименом:

«В Верненский отдел партии социал-демократов большевиков настоятеля Иссык-Кульского монастыря Пржевальского уезда архимандрита Иринарха

заявление

Расположенный к народовластию еще со времен первой революции 1905 г. и будучи идейным коммунистом около 20 лет я по сю пору юридически был беспартийным. Желая в настоящее время примкнуть к партии социал-демократов большевиков, я покорно прошу сделать обо мне, за мой счет, телеграммный запрос в Пржевальск у товарищей Гречки и Маричека и по получении благоприятного ответа зачислить меня в число партийных работников.

Архимандрит Иринарх. 5 октября Ю18 г.

Адрес Архиерейский дом».

Очень скоро Иван Семенович Шемановский освоился среди «товарищей» настолько, что стал сотрудником «Вестника семиреченского трудового народа». На страницах этого печатного органа он доказывал родительским школьным комитетам, возмущенным отменой преподавания Закона Божия, необходимость и даже полезность этого шага для христианства. Писал об оставшейся без описи огромной архиерейской библиотеке, которая собиралась несколько десятилетий, и просил поскорее ее национализировать. В большой статье «Отцы пустынники и жены непорочны» отец Иринарх подвергал злой критике быт и нравы насельников монастыря и верненского духовенства во главе с Преосвященным Иннокентием. Досталось даже покойным епископам Неофиту и Паисию. О владыке Пимене – ни слова. Завеса молчания²⁵¹.

По косвенным документам можно заключить, какой болезненной и тревожной была для верненских Советов церковная тема. В конце декабря 1918 года, под Рождество Христово, заведующий отделом записи актов гражданского состояния бывший богомаз и дьячок С. Федотов, будучи в пьяном виде, сделал самочинное распоряжение благочинному отцу Владимиру Антонову отслужить в соборе всенародную панихиду по случаю годовщины убийства Временным правительством большевистских агитаторов Овчарова и Березовского. На панихиду явилось все городское духовенство, кроме архимандрита Иринарха. Последний поставил в известность руководителя верненских большевиков. Тот, возмутившись неслыханным самоуправством работника одного из советских учреждений, снял С. Федотова со всех должностей и открыл на него дело в Ревтрибунале. В показаниях Шемановского читаем: «Простой верующий народ (разные старики, старухи, ханжи из престарелых дев, истеричных девчонок и пр.) сбор духовенства на помянутую панихиду может толковать как попытку власти оказывать давление на Церковь, отделенную от государства, что не может быть благотворным для власти, нуждающейся в скорейшем умиротворении населения»²⁵².

В те же дни в «Вестнике семиреченского трудового народа» появляются рассуждения типа: «согласно ли с духом социализма гонение на Церковь и веру?». В них, без указания на лица, автор пробует расценить расстрел владыки как политическое деяние, не выражающее отношение к Церкви и вере в целом. «Если же недостойные священнослужители обращают иногда Церковь в арену для разжигания политических страстей, то сама Церковь здесь ни при чем, как ни при чем и вера. Виноват всецело священнослужитель, забывший свои прямые обязанности, и только к нему может быть применено социалистической властью решительное воздействие. Поэтому все разговоры в форме слухов о предстоящих гонениях веры, разрушении церквей, уничтожении икон не соответствуют действительности и с духом чистого социализма совершенно несовместимы»²⁵³.

«Прямые обязанности» священнослужителя, на которые указывает в статье ее автор – это совершение богослужений без малейших попыток просвещения и воспитания народа, без евангельского слова и проповеди христианского единения народа. Скоро оно одно и останется возможным в Советской России. В одной из своих статей в верненской большевистской газете Шемановский будет рассуждать о том, что иконы должны быть убраны из классов и других общественных мест и этим ограждены от «намеренных либо случайных кощунственных выходок». «Аннулирование «господствующего» положения Православной Церкви возвратит ее к первобытной христианской простоте, которая покоряла сердца древних иудеев и римлян. Теперь настал момент возможности осуществлении этого идеала».

Весной и летом 1919 года И.С. Шемановский, вернувшись в Пржевальск, будет руководить коммуной «Единение» и редактировать местную большевистскую газету «Голос пролетариата». Если епископ Пимен за сохранение народно-церковных устоев, в том числе и в семейной жизни, отдал жизнь, то «герой революции в рясе» и апологет «человеческой естественности» смотрел на вещи иначе. В своей газете он противопоставлял освященному браку такую вот «чистоту»: «В коммуне царит свободная любовь полов, но не допускается разврат. Свободная любовь – одно из естественных чувств человека – всегда открыта, а разврат закрыт. Мужчины и женщины из членов коммуны могут сходиться только для чистой любви, а не для случайного разврата. Если такие взаимно полюбят друг друга, то замужняя или женатый, в целях удовлетворения своих влечений к другому или другой, должны предварительно в законном порядке развестись, чтобы вступить в легализованное новое сожительство».

Летом 1919 года в иссык-кульском селе Покровском вспыхнуло восстание, в котором казаки и крестьяне действовали заодно. Восстание было быстро подавлено, но из статьи Шемановского, громившего «смиренников в рясе», принявших в нем участие, мы узнаем имена насельников монастыря, которые не могли не сочувствовать действиям расстрелянного к тому времени епископа Пимена. Это иеромонах Геннадий (Гавриил Лобачев), по словам Шемановского, «бывший артиллерист, монархист по убеждению, передававший патроны восставшим, теперь свободно разгуливающий по Тюпу «на поруках». Это и бежавший после усмирения восставших иеродиакон Пахомий (Прохор Русин), «несколько лет роющий на монашеских землях пещеры, приобретая этим святость некую». С ним бежал и монах Ириней, новое имя которого Иларий, так как «чересчур высокопреосвященный Иннокентий разрешил облечь его в великую схиму».

Уже в начале осени 1919 года Иван Семенович Шемановский будет исключен из партии и по делам коммуны привлечен к суду в Ташкенте. В ноябрьском номере «Голоса Семиречья» (1919 г., № 116) была опубликована статья под названием «К позорному столбу». В ней, в частности, говорилось: «Исполком бюро Туркестанского краевого комитета, просмотрев дело о коммуне «Единение», постановил: архимандрита Шимановского, бывшего настоятеля Иссык-Кульского монастыря и поныне носящего рясу и, несмотря на постановление партийного съезда, числящегося коммунистом, советским работником и даже ответственным редакции Пржевальской газеты, немедленно исключить из партии, убрать со всех выборных должностей и доставить под караулом в Ташкент для предания суду. 25 сентября 1919 г.» В дальнейшем след Шемановского затеряется.

Это был типичный обновленец, явившийся на арене общественной жизни, что называется, не ко времени, «просчитавшись» в сроках спроса на таких, как он. Он являлся антиподом епископу Пимену, предтечей скорого церковного раскола. Встреча с архимандритом Иринархом должна была оставить в душе владыки Пимена тяжелый осадок и недобрые предчувствия относительно последующих поступков этого человека, да и судьбы всей Церкви в целом.

24. Матушка Евфросиния, дочь казачьего генерала В. И. Бакуревича, была назначена настоятельницей Иверско-Серафимовского монастыря в 1915 году владыкой Иннокентием (Пустынским). Она не смогла обеспечить жизнь монастыря на том высоком уровне, который был задуман создателем обители Преосвященным Димитрием (Абашидзе), епископом Туркестанским. О нестроениях, начавшихся в монастыре, свидетельствуют факты: монахини начали покидать обитель, и в церковной хронике появилась заметка о посещении монастыря владыкой Иннокентием, который «ввиду наблюдаемого в последнее время частого ухода многих сестер из обители указал им на неблаговидность этого поступка, обнаруживающего в них недостаток веры в Бога и внутреннего горения по Боге и Божией правде»²⁵⁴.

У владыки Пимена был опыт в разбирательствах запутанных взаимоотношений в женских монастырях. В 1912 году, будучи благочинным монастырей Владикавказской епархии, он представил к исключению из Георгиевского монастыря настоятельницу и двадцать сестер. На этот раз время было иным и было не до внутренних церковных усобиц. Мать Евфросиния, несмотря на личные недостатки, оказывала епископу Пимену помощь. Например, доход монастыря служил материальной поддержкой консистории и Архиерейскому дому после прекращения поступлений синодальных субсидий.

25. Текст «покаянного» письма насельниц женского Верненского монастыря:

Акт

12/25 марта 1918 года.

Мы, нижеподписавшиеся насельницы Иверско-Серафимовского верненского женского монастыря, собравшись в числе 41-й для производства выбора настоятельницы вышеназванного монастыря, единогласно постановили: 1) принести искреннее и чистосердечное раскаяние в содеянных нами огорчениях и оговорах пред матушкой игуменией Евфросинией и просить ее не оставлять нас и быть на шей настоятельницей, забыв все прошлые наши грехи; 2) для заведования монастырским хозяйством и наблюдения за нравственной жизнью насельниц избрать в помошь настоятельнице следующих лиц: казначеей монахиню Лидию, благочинной монахиню Дорофею, экономкой монахиню Анимаису, помощницей казначеи послушницу Дарию Назаренко, помощницей благочинной послушницу Анисию Резанову и помощницей экономки послушницу Евдокию Ткаченко; 3) настоящий акт в копии препроводить в военно-революционный комитет и просить его оставить вышеназванный монастырь на прежнем положении; 4) сообщить военно-революционному комитету, что насельницы монастыря считают прошение, поданное 2/15 марта с. г. за подписью 15-ти сестер, недействительным, в чем и подписуемся²⁵⁵.

26. Приводим одно из писем епископа Пимена:

«3 апреля 1918 г.

Милостивый Государь!

Вчера для реквизиции принадлежащей Архиерейскому дому единственной лошади приходил один человек, вероятно, из Реквизиционной Комиссии. Выслушав объяснения моего слуги, отставного унтер-офицера Диомида Пискура, и эконома игумена Вадима, что эта лошадь у нас единственная, что она обслуживает все нужды нашего дома, в котором проживает 17 человек, он не стал настаивать и удалился без лошади. Несколько часов спустя пришли за этою же лошадью солдаты в числе 4 человек. Но так как они не представили нам никакого документа на право реквизиции, то мой слуга опять им лошадь не дал. Он даже приглашал их идти вместе в революционный комитет, чтобы выяснить там их права, но они туда не пошли.

Сегодня у меня постепенно отняли моего вышеназванного слугу, потом взяли, хотя и под расписку, лошадь и. наконец, арестовали эконома игумена Вадима – старика 64 лет и всеми в городе уважаемого – за якобы неуважение к советской власти.

Я полагаю, что, уступивши своего коня, мы исполнили тем свой долг перед народом. Поэтому арест двух лиц из Архиерейского дома, из которых одно – духовное, старое и уважаемое в городе Верном, другое – бывший солдат, много пострадавший от нынешней войны и даже раненный на ней, является делом излишним. Тем более мне тяжела даже кратковременная утрата этих двух лиц, а также их отсутствие вредно отзовется на благосостоянии и на хозяйстве нашего дома, ибо теперь весна, и мы все были заняты огородными работами Диомид Пискур и игумен Вадим в этих работах для нас самые нужные люди.

Покорнейше прошу Вас оказать содействие скорейшему освобождению указанных лиц и о последующем меня уведомлении.

С почтением Епископ Пимен».

27. 19 сентября отряд Мамонтова-Кихтенко совершил расправу над обвинявшимся в мародерстве и сидевшим в тюрьме Токашем Бокиным. 25 сентября боец этого же отряда Красников расстрелял монахиню Анимаису (Затыльникову), монастырскую экономку, и ее помощницу послушницу Евдокию Ткаченко. На беду Красникова монахиня Анимаиса оказалась теткой другого столь же славного» красного командира Николая Затыльникова. По его настоянию Красникова судили, сохранился подробный протокол судебного заседания²⁵⁶. Но предварительно Затыльников учинил самосуд, так что «герой» революционных битв остался жив только благодаря звериному чутью к выживанию.

Из дознания выяснилось, что у монастыря была за городом заимка с домом и землей. Отряд, следуя в город, остановился на ней, арендаторы же монастырской земли, не желавшие расплачиваться за аренду частью урожая, оболгали монахиню Анимаису и послушницу Евдокию, опекавших заимку, обвинив их в контрреволюционной деятельности Мамонтовцы решили не упустить случая и продемонстрировать свои «доблесть и решительность» в областном центре. Суд долго выяснял, давал ли приказ на расстрел сам командир Кихтенко, ко времени суда да убитый на фронте.

Протокол судебного заседания дал много ценных фактов, вносящих дополнительные пояснения и к убийству епископа Пимена. В частности, суд отметил, что «товарищ Кихтенко, как борец за свободу и советскую власть, не стал бы производить самочинные расстрелы и поручать их отдельным лицам из своего отряда, находясь в областном городе, где сосредоточена вся власть, областной трибунал». Говоря иначе – свои действия Кихтенко согласовывал с революционной властью.

Послушницу Дуню Красников арестовал в свой третий приезд в монастырь. Он привел ее в штаб отряда, находившийся прямо в казармах, и там оставил на ночь. Рано утром городским следователям сообщили, что около казарм лежит убитая женщина. Близко подъехать к ней они не решились, поскольку, по их словам, вокруг было много пьяных солдат. Красников на суде заявил, что он объяснил солдатам вину «монашки», но расстрелял ее кто-то утром в его отсутствие, причем ей дали перед расстрелом помолиться Богу.

Монахиню Анимаису Красников расстрелял в отделении милиции. Правда, за это он пробыл два дня под арестом: в протоколе сказано, что боевой отряд возмутился расстрелами на виду – надо было бы за городом.

28. Архиерейский дом, отмеченный пребыванием в нем святителя и свяшенномученика, в течение пяти лет после расстрела владыки Пимена был использован как детский интернат для детей от трех до двенадцати лет. Маленькая домовая церковь, стоявшая между двумя крыльями Архиерейского дома, в то время еще действовала: указом от 14 августа 1918 года епископ Пимен успел придать ей статус прихода. Это настолько беспокоило администрацию интерната, что заведующий Адам Спркуль обратился за помощью в Джетысуйский облисполком.

В своем письме на имя председателя исполкома он сначала напомнил о том, что в дни революции верненский архиерей был расстрелян, а затем сообщил о сильной религиозности детей и объяснил это соседством с действующей церковью: «Религиозный дурман очень сильно влияет на воспитание детей в коммунистическом духе, так что дети более склонны к богослужению, нежели к преподаванию учителей. Очень часто бывают случаи, когда верующие родители или родственники приглашают детишек на богослужение, крадучи от воспитателей. Заведующий интернатом и учителя требуют о немедленном переводе интерната на другое место, подальше от церкви, т. к. они не в состоянии давать ответы на все возникающие вопросы ежедневно среди детей о церкви и богослужении»²⁵⁷.

Интернат остался на месте, а Успенскую церковь закрыли. Через десять лет в Архиерейском доме разместилось студенческое общежитие, еще через десять – жилой коммунальный дом. На жилплощадь перегородили и маленькую церковь. От прежних светлых покоев не осталось ничего. Разве что по Пролетарской улице все еще стояли тесаные большие ворота: именно сюда подкатила тачанка и вышел арестованный владыка Пимен. В 1974 году при строительстве Дома офицеров бывшее Архиерейское подворье снесли. На его месте собирались строить ресторан, входивший в комплекс Дома офицеров, да не хватило средств. Дальнейшие двадцать пять лет здесь зиял пустырь, занятый после перестройки стоянкой автомашин. Вдоль забора еще виднелись кусты душистого жасмина, который когда-то рос под окнами епископа Пимена, а с южной стороны, по бывшей Советской улице, еще стояли вязы, они легко узнавались на фотографии предреволюционных лет по характерному наклону стволов. Это была память. В 1996 году не стало и ее. Землю приобрела Италия, и руками иностранных рабочих здесь быстро начали строить здание для коммерческих нужд. Страшно было смотреть на свежие пни от вязов и на котлован глубиной в семь метров. Земли, которая была святыней, не стало.

29. Собор был освящен 30 июля 1907 года выдающимся архиереем, епископом Димитрием (Абашидзе), служение которого на Туркестанской кафедре повлекло за собой расцвет Православия в Туркестане. Как бы парящий среди Тянь-Шаньских гор, покрытых тяжелыми елями и серебряными снегами, храм Божий имел три придела: центральный – в честь Вознесения Господня и два боковых – Благовещенский и во имя мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. «Собор великолепен, он огромен и величествен так, как должно быть величественно всякое здание, вписанное в снега Тянь-Шаньского хребта. Город, лежащий у его подножия, оказался поднятым на высоту добрых сорока метров. Высочайший, многоглавый, узорчатый, разноцветный, с хитрыми карнизами, гофрированным железом крыш... Внутри собор огромен. Его своды распахнуты, как шатер: под ним масса южного солнца, света и тепла, оно льется прямо из окон в куполе на каменные плиты пола...» Так писал о соборе Ю. Домбровский в известном романе «Хранитель древностей».

Рассчитанный на полторы тысячи молящихся, собор был полностью построен за два года. Но на целый год освящение задержала доставка из Киева икон для иконостаса. Их великолепие вознаградило верующих за месяцы томительного ожидания. Восемьдесят три иконы подготовила иконописная мастерская А. И. Мурашко. Образа были выполнены на листовом цинке с золотым чеканным фоном яркими праздничными тонами. В советское время этот прекрасный иконостас был утрачен. Юрий Домбровский еще застал его на колокольне собора в середине 30-х годов: «Долгое время на чердаке музея валялось несколько черных досок, никто не обращал на них внимания. Но как-то я перевернул их и через пыль и лампадную копоть увидел проступающую живопись. Досок было много, наверное, десятка полтора, я их все обтер мокрой тряпкой и выставил вдоль стены. И они все стояли в ряд – воины, цари, мужи. Одни – суровые и решительные, другие – затуманенные трудным и светлым раздумьем предстоящего подвига, на них сверкали панцири, латы и мечи, над ними парили нимбы и небесные короны. Наверное, я наткнулся на остаток того самого иконостаса, о котором батюшка Марков писал в «Семиреченских ведомостях»:

Иконостас здесь резной и прекрасный,

Золотом чистым искусно покрыт.

Он грандиозный, высокий, трехчастный,

Точно охвачен огнем и горит.

И он действительно «горел» со всех сторон и со всех досок. «Горел» даже на чердаке. Даже через десятки лет забвения и пренебрежения».

Деревянное здание собора выдержало крупнейшее землетрясение 22 декабря 1910 года. Повис на цепях крест на колокольне, выпали из киотов иконы, но, несмотря на катастрофические трещины, глубиной до двух метров, прошедшие по городу, и разлившуюся на 400 метров в ширину Алматинку, собор – верный утешитель Господень – по-прежнему возвышался над покалеченным, испуганным городом. Строивший собор инженер А. Зенков писал: «При грандиозной высоте он представлял собой очень гибкую конструкцию. Колокольня его качалась и гнулась, как вершина высокого дерева, и работала, как гибкий брус».

Перед первой мировой войной без видимых причин наклонился крест на колокольне собора. Рабочие, прежде красившие соборную крышу, поднялись на веревках и выправили крест, но народ воспринял это событие как грозное знамение...

В 1923 году клир собора, напуганный неслыханно короткой расправой над непокорным архиереем, заверил свое признание советской власти переходом в обновленчество, а в 1929 году храм закрыли вовсе. В здании обосновался Республиканский исторический музей.

В 1943 году военизированная охрана была свидетельницей того, что глухой ночью поперечный затвор на двери в бывшую ризницу упал сам собой, а затем точно так же закрылся.

– Стой, стрелять буду! – кричал охранник, выхватив револьвер...

Шел легкий снег, вокруг собора в парке не было видно ни единого следа, не слышно никакого звука, кроме лязга открывшегося и закрывшегося затвора. Собор, превращенный в музей истории, жил таинственной жизнью, кто-то невидимый приходил туда...

Первое богослужение в возвращенном соборе состоялось 2 мая 1994 года, в понедельник Светлой седмицы. Уже за полчаса до начала службы храм и вся площадь были полны народу, а люди все шли и шли. Те, кто не смог попасть внутрь храма, слушали службу на улице, она транслировалась через передвижную радиоустановку, а к концу службы над куполом собора... засияла радуга. Стояла ясная погода, кое-где белели облачка, а неяркая слегка изогнутая радужная полоска, протянувшаяся с юга на север прямо над главным куполом, была видна в течение нескольких минут людям в очень необычном ракурсе – практически против света. Ее видели несколько сот человек, переживая величие и грандиозность происходящего.

Через два года в бывшем соборном парке, под одним из двух забытых надгробий в стороне от старой аллеи, было обнаружено место, где упокоился До скончания века, положив свою жизнь в основание веры «зде живущих и повсюду православных», святитель и мученик епископ Семиреченский и Верненский Пимен.