В бегстве от антихриста: общая характеристика современной беспоповщины

В своей лекции я говорю о современном русском старообрядческом расколе беспоповщины. Не знаю, есть ли здесь те люди, о которых пойдет речь. Но думаю, что предмет этот может иметь интерес и для всякого наблюдателя¹. Царство беспоповщины , правда – темное царство, для наблюдения мало доступное. Постороннему зрителю проникнуть сюда по большей части чрезвычайно трудно. Но мы имеем проводников, которых и можем взять с собой. Я разумею лиц, обратившихся из беспоповщины в православие и оставивших нам свои жизнеописания. В этих памятниках простого пера, ныне уже довольно многочисленных, но читающей нашей публике мало известных, сообщается вообще не мало сведений и об учении современной беспоповщины и о нравах и быте ее, сведений тем более интересных и ценных, что и местностей нашего отечества они касаются различных. Я буду заботиться, конечно, не столько о количестве частностей, сколько об их группировке и освещении, но начну с перечня частностей.

Вообразите себя на такой высокой горе, с которой было бы можно одним взглядом окинуть все обширное пространство нашего отечества. Вы видите, что последователей беспоповщины сравнительно немного. Один-два миллиона – преимущественно из простонародья – рассеялись от Белого моря до Черного и от Польши до Камчатки и таким образом, по-видимому, совсем затерялись в массе остального населения империи. Но если вы присмотритесь внимательнее, то заметите, что этих людей, напротив, отличить очень легко; они совершенно обособились от окружающей их среды и с этой стороны туго уступают давлению даже столичной жизни. А если подойдете к этим людям и еще ближе, то увидите, что здесь существует и внутренняя обособленность, т. е. разделение в среде самих беспоповцев. Вам прямо бросается в глаза, что беспоповщина состоит из многочисленных общин, которые в своем обособлении доходят сколько до непримиримой враждебности, столько же и до причудливой своеобразности. Правда и эта общая обособленность беспоповщины, и внутренняя ее раздробленность сразу обнаруживает, что явление – свойства «горько-плачевного», как выражаются сами беспоповцы. Но это не изменяет положения дела; пред вами остается калейдоскоп живых картин, разнообразие и загадочность которых растет с каждым его оборотом. Если различны их общие сюжеты, то прямо бесчисленны краски и световые тени. Одни захватывают отношения общественные, другие характеризуют быт, третьи – состояние религиозное. И все это взаимно переплетается, одно осложняется другим, в общем оставляя впечатление самой неподражаемой оригинальности.

1) Итак, вы видите несколько более или менее крупных беспоповщенских общин, из которых каждая в свою очередь имеет подразделения, то главные, то второстепенные. Видите и надпись на каждой общине: «толк» или «соглас», – значит здесь разделение не по месту, не географическое. Вот впереди стоят поморцы, федосеевцы и филипповцы, – и уже самая первая из этих групп, группа поморцев, представляет полное распадение: есть тут старопоморцы и есть новопоморцы, при чем первые в свою очередь делятся на нарщиков и полубрачных. Но то-же самое вы видите и в двух других группах: от общей федосеевщины, именуемой московской или кладбищенской, отделились титловцы, аристовы, рижские и польские; а в филипповщине мелькают последователи то чадородные, то не чадородные, то еще орловские. Совершенным особняком от названных трех групп стоят аароновщина и бегунство, из которых второе, отделяясь от первой, само распадается на безденежников или антиповых, статейников или иерархитов, и бегунов брачных. Но, все эти группы беспоповщины, при всем взаимном разделении, находятся, однакоже, пока еще на одной и той же стороне. А есть еще другая сторона, противоположная первой; эту занимают беспоповцы нетовцы или спасовцы. Тут считают целый ряд нетовцев: глухие, самокрещенцы или бабушкины, рябиновцы или «по кресту», новоспасовцы или поющие, некрещеные. А присматриваясь, вы замечаете еще честнейшие разделения; например, самокрешенцы распадаются на средников и дырников. Но и это еще не все, потому что и независимо от названных групп на обоих сторонах заметно множество мелких безпоповщинских единиц; есть, например, мелхиседеки и левяки, есть воздыханцы, а есть и совсем некудышнники.

Откуда это разделение?

2) Первую особенность большинства названных толков составляет то, что переходящие в них непременно подвергаются новому крещению, не только православные, но иногда и беспоповцы и даже не один раз, так что допускаются перекрещивания многократные. Чтобы видеть всю характерность этой особенности беспоповщины, остановитесь на некоторых ее частностях. Обыкновенно изъявившему желание присоединиться к известному беспоповщинскому согласию назначается 40-дневное приготовление к крещению: моление по 1000 поклонов на день и сухоядение – хлеб и вода, однажды в день, кроме субботы и воскресенья. От этого искуса не освобождаются и малолетние, которым иногда уменьшается только количество поклонов. Пост даже усиливается, если совпадает с четыредесятницей. «В понедельник и вторник первой недели великого поста, говорит один свидетель, нам не давали есть никакой пищи, в среду дали хлеб, соль и по чашке горячей воды, в четверг опять ничего не давали. Я был мал, совершенно изнемог без пищи, даже слег в постель. Крещение состоялось в среду на страстной неделе и с вербного воскресенья до этого дня мы ничего не ели». Приготовляющимся к крещению заповедуется не выходить из своей кельи и никого к себе не принимать; им даются особые иконы, на которые прочие не молятся, даются особые чашки, ложки, даже гребень. Иногда пройдут уже все шесть недель приготовления и вдруг покажется, что какая-нибудь подробность не выполнена; тогда сряду же назначаются еще шесть недель. Пред крещением бывает выбор крестного или крестной, а само погружение совершается или в реке или озере, или в избе, сарае, конюшне; иногда запрудят ручеек, иногда в кадку соберут дождевой воды или растопят снега; устраивают, наконец, в садах и огородах и особые крещальни в виде четвероугольной ямы, до двух с половиной аршин глубины, с деревянными внутри и наружи стенками, дном и крышей, а на крыше крест. Обыкновенно крещение совершается с некоторой торжественностью, в присутствии нескольких лиц, даже всего поселка, причем, в случае нужды идти или ехать на реку или озеро, выполнение молитв, поклонов и крещальных отречений происходит в избе. Крещение совершается во всякое время года, но чтобы меньше обращать на себя внимание посторонних, приурочивается к ночи. В глухую полночь идут и едут на реку или озеро не только поздней осенью или ранней весной, но одинаково и в лютые зимние морозы. «В рождественский сочельник, говорит один свидетель, я сам сделал на речке Урлядке прорубь, неподалеку от селения и отправились к ней около полуночи. Речка не глубокая, воды было мне только по пояс и я в прорубь спустился сам. Наставник приказал встать мне лицом на восток и положив мне на голову руку, погружал трижды с произношением имени Святой Троицы. По возвращении в дом, наставник что-то еще читал, но я даже не слышал почти ничего, потому что очень продрог в воде». Подобное же передает и другой свидетель. «Это было во второй половине марта; близилось к полночи и мы пошли; река быстрая, берега крутые, ночь темная. Только еще увидел я чернеющуюся между снеговыми берегами воду, как почувствовал страшный озноб, не смотря на то, что был в шубе. Воды у самого берега было по грудь. Стужа смертельная, – думал замерзну, пока три раза погрузился, да и не вылез бы из воды, если бы другие не вытащили». Послушаем еще одного свидетеля. «Под праздник Рождества Христова, часов в девять вечера, посадили меня в сани и повезли в чистое поле. Близ речки Слапы, в пяти верстах от села, в копани просекли прорубку. Я разделся; наставник начал меня крестить и погружая в воду, чуть не утопил, – забил под лед и насилу вытащил. Мороз был трескучий; пока я надевал рубашку, голова сделалась как деревянная, ничего не чувствует, обледенела; ноги на льду прихватило. Народ после дивился, как я остался жив». Чтобы удобнее придерживать крещаемого, его подвязывают под мышки полотном и концы полотна остаются при погружении в левой руке наставника. Обыкновенно наставник крестит и женщин, хотя бывает и наоборот; передают случай, когда дочь крестила своего отца. По выходе из воды на перекрещенного надевают белую рубашку, крест с гайтаном и подпоясывают; это делает наставник или крестный. Прежние крест, пояс и гребень уничтожаются; часто бросают в кусты, когда идут на речку для крещения. Все эти и подобные подробности, нередко сами по себе очень мелочные, строго соблюдаются вследствие той важности, какая усвояется акту перекрещивания. По этой идее, человек отрекается от всего прошлого и возрождается для новой жизни, где потребно много сил, внимания к себе и осторожности. Недаром при этом и имя переменяется, а также поздравляют с ангелом. В поучении к новокрещенным наставник примерно говорит: «теперь вы омыты святым крещением и чисты, блюдите же эту нешвенную ризу; помните время, когда вы живете и дни, кому они принадлежат; живите строго и крепко в ваших христианских правилах; бойтесь никониан, не ведите с ними дружбы и знакомства, не вступайте в беседу, не мешайтесь в молитве крестом и поклонами; а в пище – чашками; помните, какой все это великий грех». Иногда, новокрещенный в течении целых семи дней еще остается в особой кельи; он не снимает с себя все это время крещальнаго белого одеяния и даже не умывает лица; в осьмой день крестный или крестная переодевают его в одеяние черное, как бы выражая тем идею пострижения в монашество. Очевидно, еще раз дается время и соответствующая обстановка, чтобы новокрещенный сосредоточился и глубже проникся мыслью о важности сделанного им шага. В иных «толках» требуется даже, чтобы всякий, по обращении в секту, прожил без крещения не менее трех лет, но конечно –за исключением случаев опасной болезни. Зато как поразительны эти случаи болезни. «Хиония, рассказывает одна свидетельница, находилась уже на смертном одре, когда наши единогласники вздумали ее перекрестить. Да простит мне Господь, что я участвовала в этом нечестии, была крестной матерью! Едва живая, она просила и умоляла нас – не крестить; но никто не внял голосу умирающей. Приготовили кадушку с водой и наставник стал крестить. Погружали держа на руках и часа через два или три Хиония скончалась». Или вот другой рассказ, как «закрещивают» беспоповцы. Умирала жена беспоповца, женщина лет 25-ти, взятая из православной семьи и вогнанная в гроб побоями мужа за отказ принять беспоповство. Постель умирающей окружили муж, три девки-беспоповки и старик-наставник. «Матушка едва слышно проговорила больная отгони от меня этих страшных, прикрой меня от их глаз, мне страшно». Свекровь-старуха, сама перекрещенная насильно по настоянию сына, стояла возле печки и тихо плакала, не имея возможности помочь невестке. «Медлить нечего, сказала беспоповка, она доходит; на нас будет грех, как некрещеная душа выйдет». Муж бросился с ведрами к колодцу и стал наполнять водой кадку, поставленную среди избы. Беспоповки раздели умирающую и поднесли к кадке и сейчас же старик погрузил ее три раза в холодную воду. Положенная под святой угол, умирающая вздохнула два раза и скончалась. Старик и беспоповки затянули свою погребальную песнь: «пошла душа в рай, полетела царство в царство небесное».

Какая, по-видимому, яркая и сильная характеристика беспоповщины. Вся эта чрезвычайная обстановка перекрещивания, все подробности, казалось бы, должны обозначать, что здесь средство единственное и что без него обособление беспоповщины немыслимо. И однако же на деле этого нет. Едва вы переводите свой взор на другую сторону беспоповщины – видите целую группу беспоповщинских «согласий», отличительным признаком которых служит именно то, что перекрещивание ими отрицается. Откуда же, спрашивается, эта разность в столь существенном вопросе?…

3) Обряд принятия в известный беспоповщинский «толк» еще не заканчивает забот беспоповца о своем обособлении. Принятый считается духовно отъединенным от всего мира, не только от православных, но и от всех других беспоповцев. Но есть опасность нарушить чистоту этого обособления, потому что беспоповец живет не где-либо вне мира. Он живет среди не принадлежащих к его «толку» и постоянно находится с ними в житейских сношениях, то отправляя общественныя повинности, то ведя торговлю, то просто благодаря соседству. Такое общение с окружающей средой называется у беспоповцев «замирщением» и признается нарушением своего духовного обособления. Поэтому против «замирщения» предпринимаются меры, именно существуют известные правила поведения, а кто нарушает их, тот несет наказание. Прежде всего не должно быть общения в молитве и пище, а затем вопрос касается известных видов пищи и покроя одежды. Хорошо совсем не пускать «мирского» в свою моленную, но во всяком случае он не должен молиться здесь. Хорошо не принимать из рук «мирского» никакой пищи, но во всяком случае не должно есть с ним из одной чашки. Все это есть грех замирщения, который непременно подлежит подвигу очищения. «Мирские» – это православные, живущие в «миру», но в известной мере правила против «замирщения» применяются и к беспоповцам других толков. Так как, однако, уберечься от «замирщения», живя среди «мирских», весьма трудно и нарушение строгих правил на деле весьма часто бывает самое разностороннее, то истый беспоповцев вечно занят этим вопросом. Его предлагает духовник, когда исповедует и когда принимает кого-либо в свой «толк»; наставлениями этого рода напутствует отец сына, провожая в рекруты и муж жену, прося изготовить ему пирог; этой точкой зрения руководятся при переходах из одного толка в другой и на это же опираются в своих внутренних распрях. Вот некоторые примеры этого рода. Об архангельских филипповцев свидетель говорит, что у них, в его время, практиковалась от замирщения исповедь после заутрени. Подходит кающийся к настоятелю и кланяясь ему говорит: «благослови меня старичек начал положить». Настоятель спрашивает: «за что хочешь начал класть». Тот отвечает. Потом подходят другие. Наконец наставник скажет: «ну, Бог благословит, кладите». И начнут класть начал, а затем кланяться каждому присутствующему в моленной с словами: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас, – прости Христа ради». Принимавший поклон отвечает: «аминь, Бог простит, прости меня, Христа ради». И такое прощание повторяется до трех раз. Кроме того кающимся в замирщении полагалась эпитимия. Строже всего судилось ядение и питие вместе с мирскими без особенной нужды; за это преступление полагалась эпитимия на три года, с отлучением от общества. Другой свидетель удостоверяет, что когда он из новопоморства вознамерился присоединиться к орловским филипповцам, то ему между прочим предложили: не употреблять мяса, вина, пива, меда, чаю, кофе, – не смешиваться ни с кем пищей, из одних сосудов с православными не есть, за одним столом с ними не сидеть, не говорить им «здравствуй» и не брать за руку, – соблюдать обряд стрижения волос в три пострижения, чтобы иметь полу-кружок, воротцы над лбом и гуменце на маковке, – не носить одежды со сборками, картузов, смазных сапог и галош, красных рубах и платков. Когда один никудышник по отцу и федосеевец по матери, в поисках истинной веры зашел к спасовцам Симбирской губернии, то видел у них следующее. «Удерживаются от хмельного пития, не едят ни мяса, ни картофеля, одежду носят более белую и синюю, пищу вкушают дважды днем, а в среду и пяток по однажды». Когда «пустынник» Феодор находился на пути из Екатеринбурга в Тобольск для отбивания воинской повинности, то Димитрий, бывший его пустынный игумен, склоняя рекрута к бегству, говорил: «не ходи в службу; отец твой дал и лошадь, чтобы ехать в пустыню; а если пойдешь, то погибнешь душой и телом, – бороду тебе обреют и табаком осквернят». Вятские беспоповцы говорят, что не только нельзя есть с «мирскими», но нельзя есть и той пищи, которая приготовлена «мирскими» руками или на воде из «мирского» колодца, или на воде из реки, но взятой «мирской» посудой. Оренбургские беспоповцы ничего не покупают на «мирском» базаре и вырабатывают всю домашнюю обиходность сами, а другие, если что и покупают, то освящают потом молитвой. А жена кунгурского старичка Михаила Петровича, спасавшегося в подполье, мужу единоверная, но в подполье от мира не скрывавшаяся, не смела приготовить ему пирог голыми руками и готовила лишь чрез скатерть. Иногда вопрос о замирщении ставит на ноги всю общину, собирает соборы или призывает суд третейский. Вот, например, рассказ бывшего беспоповца Козьмы Ладонкина о вольских новопоморцах, у которых он был уставщиком. «Наставником у них был один безграмотный старик, который ровно ничего не знал. но строго держался старых правил. В моленной я с удивлением нашел, что на службу являются одни только старики и старухи. Оказалось, что молодые люди были все отлучены наставником за совокупное ядение и питие с никонианами. Они должны были нести за каждое замирщение шестинедельный пост с тысячью ежедневных поклонов, но правила не несли и попрежнему продолжали мирщить». Уставщик успел было склонить наставника дать послабление замирщенным, но на него восстали «старики» и соборно потребовали, чтобы «древний» порядок был восстановлен. Напрасно Ладонкин ссылался на книги и указывал на Москву, Казань и Самару, говоря, что там принимают замирщенных без поста. Старики вызвали на помощь себе соседнего начетчика, – «отмена чашки» казалась им дерзкой новостью, отменой догмата веры. Чтобы закончить, приведем еще беспоповщинские правила относительно чая, кофе и картофеля. «Аще кто пьет чай, да несет епитимью 36 лет, пост и 1500 поклонов каждый день. Аще кто ест картофель, да несет епитимью 30 лет, а поклонов 1000 в день. Ядый кофе да постится 25 лет и творит поклоны на каждый день по 800». Конечно, эти правила городской жизнью давно попраны; но в беспоповщинских «цветниках» они еще держатся, а по захолустьям сильно держатся и в жизни.

4) Пойдем теперь за беспоповцами в их моленные и и посмотрим здешнюю обстановку. Первый общий взгляд оставляет то впечатление, что богослужение для беспоповца является первым делом, которому он отдает все свои заботы и попечения. Но присматриваясь ближе, вы замечаете в этой области, у разных общин, такую разницу, которая на первых порах совсем непонятна.

Прежде всего общие молитвенные собрания допускаются не у всех беспоповцев. Есть здесь особые молитвенные здания, весьма часто благолепно украшенные, с многочисленными иконами в окладах из серебра и золота, пред которыми в изобилии горят свечи и неугасимые лампады. Затем весьма часто моленные устраиваются в виде особых горниц при жилых помещениях, а часто молятся и в этих последних. Но во всех этих случаях разница только в благолепии обстановки. Иконы, свечи, книги есть и в более бедной филипповской молельне, как и в более богатой молельне бегунской. Особенно заботятся об иконах, не только о количестве их, но и о всех частностях изображения. Поморцы принимают иконы лишь своего художества, федосеевцы – лишь своего. Отступление от этого, конечно бывают, но они считаются прямо отступлениями от благочестия. Если не принято изображать, например, Господа Саваофа на кресте или Духа Святого в виде голубя, то такому изображению и не поклоняются. Однажды, по свидетельству одного бывшего поморца, его отец и мать снесли в реку три «древних» наследственных иконы. Подобным образом снабжают моленные полным кругом богослужебных книг и заботятся о пении при богослужении. Книги приобретают с большими материальными затратами, заботясь об изданиях XVI и XVII века; эти старопечатные книги предпочитаются даже пред более древними, но рукописными книгами. Один бывший беспоповцев передает следующий случай исправления древне-письменной богослужебной книги, в которой молитва Иисусова была начертана с словами «Боже наш» и одна из стихир великой субботы была не та, что в патриарших изданиях. Дело было у вологодских филипповцев. «Составился собор из четырех стариков, более значительных в нашей местности и по рассмотрении книги, постановил исправить ее. Стихиру великой субботы я заклеил бумагой и вместо нее написал другую; молитву Иисусову также заклеил и вместо «Боже наш» написал «Сыне Божий». Когда подлинных старопечатных книг достать не могут, довольствуются списками с них или же перепечатками единоверческой типографии; но в последнем случае выходные листы вырывают, чтобы уничтожить свидетельство о дозволении напечатать книгу. Вообще богослужение не совершается без книг и по всему видно, что богослужебные книги составляют одно из главных сокровищ беспоповца. В землянке казака Климова на Дону, при всей бедности молившихся с ним старушек, была псалтырь и две службы господским праздникам, и богородичным, а потом собрали денег чтобы купить октоих и минею. Заводят также хоры для пения в моленных, не только мужские, но и женские, и спорят лишь о том, как петь: на «ер» – «согрешихомо», беззаконновахомо» или на «он» – «согрешихомо, беззаконновахомо». Наставники, где хорошее пение, пользуются за устройство этого большим уважением. Поэтому родители стараются обучать детей не только чтению и письму, но и крюковому пению, чтобы те могли впоследствии занять видное место при моленной. В некоторых толках, особенно у странников, обучают церковному пению молодых девиц. При страннических молениях певчие стоят среди моленной, на видном месте, впереди народа у особого аналоя. Вообще богослужение совершают с «уставной» полнотой, по «всему» кругу богослужебных книг и со всякой торжественностью. Все истово полагают на себя крестное знамение двумя перстами, все одновременно кладут известное количество поклонов, поясных и земных, отсчитывая их по лестовке и имея для них подручник. К богослужению приурочены даже поучения. Иногда еще до заутрени, пока собирается народ, наставник заставляет читать книгу, а сам объясняет прочитанное. Повидимому, это все такие частности, которые должны бы показывать, что вне данной обстановки религиозное упование беспоповца совсем и жить не может. И однако же на деле обнаруживается другое. Есть беспоповцы, у которых моленные не строятся, как говорится, по принципу, – на общее богослужение не собираются, а молятся в отдельности, каждый дома, келейно; иные и в домах не держат ни икон, ни свечей и фимиама, или по крайней мере двух последних предметов. Из книг для моления эти беспоповцы имеют разве лишь псалтирь, а у иных и псалтирь не употребляется; два перста на правой руке, молитва Иисусова на устах, лестовка, подручник для поклонов, – вот и все способы богомоления. О богослужении по уставу, о полном круге богослужебных книг, о пении при богослужении говорят, что это ныне – «не по времени». Храмы, общественное богослужение, пение, свечи, все вообще богослужебное благолепие составляет признак религиозного торжества и духовной радости, тогда как теперь, по мнению этих беспоповцев, время духовного сетования и плача. Один свидетель передает такой свой разговор с приуральскими беспоповцами. – «Почему вы службу уставную не исполняете и Псалтирь не читаете?» – «При кончине мира церкви яко овощное хранилище будут и служба богоугодная не слышится; нам дана лестовка да Иисусова молитва, – можно и с ними спастись без всякого сомнения». – «А почему у вас нет свечь и фимиама?» – «В последнее время не будет ни пения, ни свечь, ни кадила, ни же службы; все это было при благочестии, а теперь, сам знаешь, время плача». – Но эти беспоповцы еще имели литые маленькие иконы и собирались на молитву с показной чинностью. «Вставали на молитву все рядом, крестное знамение изображали все вдруг и поклоны полагали в одно время, земные и поясные». А вот другой свидетель в тех же краях нашел таких беспоповцев, которые на моление не собираются и икон не имеют. Они полагают утром и вечером по три поклона пред некрашеным деревянным крестом с крестным знамением, но силу последнего видят не в двух перстах, а в том, чтобы начертывать крест, не отнимая перстов от тела. Таким образом, здесь имеем любопытный пример не того только, что известной подробности в беспоповщинском богослужении нет, но и того, что в другой подробности, здесь имеющейся, изменяется принятый в беспоповщине смысл и усвояется ей значение по другой причине. Подобно этому, есть беспоповцы, которые находят основание утверждать, что содержать веру по старопечатным книгам значит заблуждаться и что нужно креститься не двумя перстами, а всеми пятью. Пока мы устанавливаем только факт этой невероятной метаморфозы, а объяснение дадим ей ниже.

Посмотрим теперь, кто совершает богослужение у беспоповцев. В беспоповщине есть на это особые «благословенные отцы», которые имеют полномочия и вообще «править отечество». т. е. быть наставниками той или другой местной общины. Наши памятники дают достаточный материал, чтобы иметь некоторое представление об этих «отцах». Вот, например, Зосима Ильин, новгородский филипповский наставник, из отставных солдат, 75 лет от роду; живет со «стряпухой», «девицей» лет 45; «стряпуха» помогает ему в отправлении наставнической должности, например: кладет начал на освящение чашки и ложки для готовящегося к крещению. Или вот новопоморский наставник хутора Купоросного, близ Царицына; правит отечество в совете с Кирильевной, дѣвицей лѣтъ 45, состоящей у пего за секретаря. Все уверены, что Кирильевна решает всякие дела «по правилам св. отцов». Чуть какое дело важное, сейчас и за Кирильевной. «Мы с Козьмой, поучает Кирильевна, составляем церковь Христову, а церковь швырять нельзя». Для важности Козьма носит наперсный крест, деревянный, вызолоченный; посетителей принимает по старости лежа на диване. В Царицыне у Козьмы есть помощник, отец Кондрат. «Раз, говорит свидетель, пошли мы с ним на поминки. При подаче каждого кушанья хозяева испрашивали благословение у Кондрата. Когда забыли благословиться на кашу, – Кондрат велел выкласть кашу в чугун, благословиться и опять положить не мешая ложкой, – мешал также сам наставник». Характерен в своем роде и Елисей Купин, требоотправитель у ставропольских поморцев на Кавказе. «Мой дядя, – рассказывает о себе Купин, – был первейшим наставником у поморцев; он меня и воспитал, – выучил грамоте, внушил охоту к чтению и хорошо приучил к исполнению церковной беспоповской службы». Когда дядя умер, то Елисею было только еще 15 лет; но он был уже женат. «Ради моей скромной жизни общество поручило мне, не смотря на юные мои годы, управлять делами настоятеля, т. е. крестить, исповедовать, венчать и хоронить. Все это я исполнял с великим усердием». Вообще при избрании в наставники беспоповцы руководятся теми или другими соответствующими качествами избираемого. Поэтому весьма часто эту должность исполняют и женщины. Но избрание имеет и религиозный церемониал. Последний не сложен, но по мнению беспоповцев, имеет важное значение, так как сообщает права и полномочия отправлять богослужение. Собирается в моленную по возможности весь приход; кладут начал, прощаются друг у друга и у ставленника, который в это время сидит впереди всех, близко к образам; затем ставленник кладет начал, прощается у присутствующих и просит благословения на вручаемое ему дело; наставник на это отвечает: «Бог благословит». По мнению беспоповцев, их «отечество» получило благословение еще от коломенского епископа Павла, при самом отделении раскола от церкви и оттоле держится преемственно. Но права «благословенного отца» и сами беспоповцы признают существенно ограниченными. Он совершает крещение, но не миропомазует; он исповедует, но не разрешает от грехов; он не совершает литургии и елеосвящения над больными; в прочей службе он, по крайней мере, опускает все то, что обычно совершает и произносит священник или диакон. Не смотря на эти ограничения, беспоповцы, приемлющие «благословенных отцов», в отношении богослужения значительно отличаются от неприемлющих таковых беспоповцев. Последние суть те беспоповцы, которые совсем не совершают уставного богослужения.

Из всего, что совершается «благословенными отцами», особого внимания заслуживает исповедь, так как «отцы» не разрешают кающихся от грехов, не смотря на то, что это разрешение должно бы составлять самое главное в исповеди. А из того, что «отцами» не совершается, требует настоятельного нашего упоминания таинство причащения, так как хотя литургий отцы не служат, но без «причастия» остаются не все беспоповцы. В то время, как одни из них всю жизнь терпят это духовное лишение, другие изыскивают разные способы удовлетворить своей нужде. Так, некоторые причащаются так называемыми у беспоповцев «запасными дарами», будучи уверены, что дары изготовлены из теста с примесью агнца времени первой половины XVII века. Другие держат для причастия святую воду; накануне праздника Богоявления, а также и в сам праздник в моленной поют водоосвящение над кадкой с водой, а в субботу на первой неделе великого поста, после говения и исповеди, пьют эту воду. А некоторые делают так: вечером положат пред иконами хлеб, поставят в чашечке вина или воды, и потом молятся, кто как умеет – по уставу, по псалтыри, по лестовке, после чего те хлеб и вино принимаются как истинное причастие.

5) Совсем необычную картину представляют собой беспоповщенские браки. Брачный пир здесь лишен своего естественного торжества и радости. Жених и невеста облечены в траур, отсутствуют многие званые, нет и того светильника, какого желал бы беспоповец как верующий. Живые примеры покажут нам это лучше всего.

Пример из жизни архангельских беспоповцев. «Свататься к невесте, – говорит свидетель, – нужно было идти мне самому, чтобы не подать вида, что родители принимают участие в моей женитьбе». Такое участие считается грехом. «На другой день я отправился к приходскому священнику переговорить о венчании». Это нужно было для записи в метрике. «Дома, к нашему приезду от венчания, отец собрал стариков и старух и когда мы вошли, приказал нам класть начал, потом кланяться каждому старику и старухе в ноги со словами: прости, Христа ради. Когда все это мы выполнили, тогда положили на нас эпитимию: шесть недель не иметь супружеских сношений, класть по 800 поклонов в сутки, по понедельникам, средам и пяткам есть сухое и находиться в отлучении от моленной целый год». Пример из жизни сувалкских беспоповцев. «Я, говорит свидетель, похитил невесту на ярмарке. Похищение состоялось с ее согласия, как равно с согласия ее и моих родителей, которые только показывали вид, что ничего этого не знали и не дозволяли. Никакого молитвословия на наше сожитие не было, но пожив некоторое время, мы явились к наставнику просить прощения, что поженились. Наставник сначала нас не принимал, как нарушителей веры, но потом согласился допустить в моленную. При богослужении мы становились у дверей моленной в течение целого года, всякий раз кланяясь наставнику и всем приходящим, и выходящим». Третий свидетель, с Дона, говорит, что у них женятся с открытого согласия родителей. «Привели нас с невестой в кейлицу где жил наставник и поставили на разостланный кусок холста. Наставник прочитал 3-й чин из потребника, спросил о взаимном согласии, поменял нас перстнями и дал из чашечки выпить вина. Потом прочитал нам поучение, как жить мужу с женой законно и поздравил с законным браком. Но этот брак тяготил мое сердце, потому что я не признавал правильным такое венчание стариком». Как видите, картина очень печальная, но ещё печальнее и мрачнее положение тех беспоповцев у которых брака совсем нет. Они потому отсутствуют на брачном торжестве, что во имя веры борются против брака. Присутствующие на браке находятся в вечном страхе враждебного нападения от бракоборов, которое от слова иногда переходит и в нападение грубой физической силы. Вспомните недавно оглашенный газетами случай кулачного столкновения между камышинскими брачниками и бракоборами. Бракоборы разъяренно кричали прямо об избиении своих противников. «Долой брак! Бей брачных! Смерть им! Теперь брака нет. Настало последнее время». Переход людей женатых к бракоборам представляет целую драму. Вот как говорит об этом свидетель, один из тысячи подобных. «Старцы начали мне говорить, чтобы я от своей жены и детей отошел в другую келью. И вот, как повели меня старцы, – жена моя и дети заливались слезами, плакали о мне как по мертвом; также и я до того был тронут сердцем, что слезы лились невольно из глаз моих и я думал сам в себе: Господи, Боже мой! Было время и закон, что муж и жена только по согласию и добровольно оставляли друг друга для иноческой жизни, а теперь… всех без изъятия нужно разводить». Так как, однако разведенные не имели сил долго жить врозь, то ради детей им позволили сойтись в одну келью, но в предупреждение их супружеских сношений послали к ним жить свидетельницу, пожилую и безукоризненной жизни женщину. Однако супруги прожили на иноческом положении только три года. «Посещая нас, старцы стали примечать, что жена моя непраздна и тайно советовали ей лучше истребить во чреве младенца, неужели родить на соблазн. А когда услышали, что у нас родилась дочь, то уже не стали ходить к нам и давать милостыню на нашу часть прекратили». А между тем и сами эти старцы, и все их пасомые вели жизнь крайне развратную… Так и у всех бракоборов.

6) Последим еще немного за теми беспоповцами, которые оставляют города и селения, и спешат на жительство в леса и пустыни.

О беспоповщинских скитах в дремучих лесах каргопольских свидетель рассказывает следующее. Скиты разделяются на мужские и женские, но построены вс на один лад, в самых глухих непроходимых местах, среди болот и топей, так что человеку незнакомому с тропинками, ведущими в скиты, никоим образом невозможно добраться до них. Почти около каждого скита вырыты пещерки или подземные кельи, довольно обширные, в которых помещается большая часть скитской братии; все пещерки имеют сообщения со скитом, но входы в них так искусно скрыты, что постороннему ни за что не открыть их. Касательно содержания дело обстоит здесь прочно; по милости благодетелей, богатых беспоповцев, сюда шлют и деньги, и все потребное. Главное занятие состоит в неусыпном молитвенном чтении псалтыри и в частых собраниях на общую молитву. Особенным почетом пользуются переписчики книг «по уставу», преимущественно богослужебных; есть такие искусники, что пишут лучше печатного, особенно девицы…

Другой свидетель рассказывает о беспоповщинских пустынниках в лесах и предгорьях Урала. Моление и здесь на главном месте, но молятся без книг, лишь по лестовке и без свечей и кадила. Живут в кельях, пока не выгонят лесные объездчики; живут под ветвистыми елями у костров, пока не наступает зима; зимой живут в селениях у своих христолюбцев по тайным кельям. Чтобы, однако и с христолюбцами в чем-нибудь не сообщиться, – сами топят печь, сами стряпают, имеют свои квашенку, солонку, ухват, лопату, горшки и прочую посуду. Деньги принимают не иначе, как обернувши руку полой или краем рубахи…

Евстафий Угрюмов, родился от православных родителей, крестьян деревни Глубокой, Тобольской губернии: но однажды остановились в их доме неизвестные странники и своими странными речами, что в мире жить – в ад угодить, склонили его отца уйти на жительство в пустыню. «Собрав всех нас, отец, говорит этот свидетель, запряг двух лошадей и отправился в путь. Мне было всего 12 лет, а брату 15-ть. Ревнуя сказанному Господом в Евангелии: аще не оставит человек села или имения, родитель мой оставил все, – и дом бросил не продан, также часть скота и посев хлеба». Приехали в Минусинск и остановились в деревне у земляка, а потом скоро поселились в уединенной келье в тайге. Прожив зиму, стали готовиться к крещению. «П положили прежде начал, дабы не обращаться в мир и не брать паспорта, потому что паспорт считали у нас великим злом и отступлением от веры, и паспорт, который был у родителя, сожгли в печке». После крещения занялись пропагандой. «Явилась у нас такая ревность по своей вере, что готовы были даже принять смерть за нее». Впрочем, от розысков полиции убежали в лес далее, оставив келью. «И жили в лесу все лето. Много нужды было принято от голода, еще от комаров и мушек, – даже по неделе не вкушали хлеба, питались травой и орехами кедровыми». Осенью перешли в заимку одного крестьянина…

В окрестностях оренбургского Саткинского завода, в высокой горе над рекой Ай, есть пещера, аршин 60 глубиной. У входа в нее мы застаем пустынника Аверкия и спутника его Феодора, молодого человека, жаждущего «пустынных подвигов». Между камнями видно небольшое отверстие, – лишь человеку пролесть. Проводник, крестьянин из соседней деревни, устраивает в нем блок, спускается, а за ним и Аверкий с Феодором, по одиночке. Аршин на пять спуск тесный, потом расширяется; на дне пещеры начинается коридор и приводит в обширный грот; здесь есть источник хорошей воды, но для освещения должна гореть свеча. Осматривают все Феодор и Аверкий и «решают, что в теперешнее время только тут и жить, а больше негде». Поднялись по блоку обратно, нарубили лесу, сбросили в пещеру и чрез неделю – у них келья. Нужна еще провизия; но окрестные беспоповцы уже прослышали, что неподалеку от них «процвела пустыня, яко крин» – живут трудники в пещере, и так обрадовались, что везут и несут всякие припасы: крупу, соль, мед, масло коровье, конопляное и деревянное для лампад. Ушел Аверкий – живет один Феодор. Кому зима, а у него темная ночь одна… Этот Феодор, по фамилии Мучкин, также родился в православной семье, но на отхожей работе был совращен в раскол. Совратитель внушил своей жертве, что теперь уже последнее время, а в последнее время спасаемые будут только в горах и вертепах, живущие же в мире все должны погибнуть. «И вот, рассказывает Феодор, возненавидел я мир, – закружило мою голову до того, что не дороги мне стали отец и мать, братья и единственная сестра, даже любимая жена; только и помышление стало, как бы оставить грешный мир и бежать в пустыню». Замысел был осуществлен ночью. Около Кыштыма в лесу, среди болот, в высокой болотистой траве, Феодор находит келью двух старцев, беглого солдата Димитрия и странника Сергия, а в 20-ти от них верстах келью двух молодых стариц, Вассы и Надежды, из которых одной было 30 лет, а другой даже 20-ть. Пустынное житие этих старцев и стариц было крайне развратно, но зато они строго хранили правила о чашке, из которой ели и о перстах, которыми крестились. Васса, ревнуя по вере, чтобы молиться действительно Христу, а не антихристу, покушалась даже, хотя и не удачно, написать себе псалтырь, так, чтобы не брать пера в первые три перста, а держать его большим и двумя последними пальцами. Потом Феодор встретил Аверкия и нашел пещеру над рекой Ай…

Однажды, еще до знакомства с Феодором, Аверкий уговорил своих миасских единоверцев уморить себя голодом и сам же нашел им подходящую пещеру. Спущено в нее было восемь человек по веревке. «Что было с несчастными, – говорит Феодор, – тому осталась свидетельницей тетка Аверкия, Улита Филипповна, которую племянник вытащил потом из пещеры. Она сама рассказывала мне, что состояние их было ужасное; стоны, крики, плачь, рыдание; грызли зубами свои же руки и ноги; о том только и молили Бога, чтобы жизнь скорее прекратилась; одни жили дней двадцать пять, другие до сорока». Что всего удивительнее, так это – впечатление Феодора, испытанное им при этих рассказах. Приправленные заверениями, что трупы умерших лежат в пещере нетленными и издают благоухание, эти ужасы побудили самого Феодора искать того же пути спасения. Дело в том, что Аверкий хотя и восхвалял пустыню, однако не умалчивал, что и пустынники имеют нужду сноситься с миром, а потому и они должны душевно погибнуть. И вот, был случай, когда Феодор, согласившись с двоюродным своим братом Иваном, ходили искать голодной смерти. Около речки Ягусты, в горе, под большим камнем, они нашли старое барсучье гнездо, вползли в него, вход завалили и лежали там около 12-ти дней, томясь голодом и жаждой. Только немного не выдержали этого «подвига«… Любопытно, что когда эти неудачные насмертники, едва живые добрались до кельи отшельника Ивана Андреича, то и Иван Андреич много сожалел, что «подвиг» не был довершен, – повторял: «близко вы были у самых врат царствия небесного»…

Беспоповщина составляет не менее трети всего старообрядческого раскола и как доктрина, имеет и общее с ним, и свое особенное. Общий характер раскола известен. Известно, что это – явление всецело церковное и старообрядец, как таковой, озабочен вопросами исключительно религиозными. Он стремится соблюсти истинную веру, не впасть в ересь и спасти душу свою. Известно также и то, что составляет всю сумму религиозного упования раскола и что – образ его церковного устройства. Русская церковь до времен Никона, шестого патриарха московского: вот этот образ. А богослужебные книги, которые были напечатаны ранее Никона, при патриархах Иове, Гермогене, Филарете, Иоасафе и Иосифе; вот все правило веры и руководство жизни раскола. По его верованию, в этих книгах, как в богатой сокровищнице, обретается все необходимое для богоугодной жизни христианина. Здесь каждое выражение, каждое слово, каждая буква заключают в себе тот или другой великий догмат православной веры. И как тогда, до половины XVII века, во времена святой старожитности, все великие русские чудотворцы благоугодили Богу именно этими книгами, так и теперь получает спасение только тот, кто следует этим книгам, строго соблюдая буквально все, в них предписанное, не отступая и в одной йоте и готов умереть за один здесь написанный аз. А изряднее всего подобает помнить следующие, записанные в тех же книгах, частности: писать имя Христа Спасителя Иисус, в восьмом члене символа веры читать слово истинного, петь по дважды аллилуйя, литургию служить на семи просфорах, почитать крест только осмиконечный, ходить по солнцу вокруг купели, церкви и при венчании, особенно же креститься, а иереям и благословлять – двумя перстами. По понятию раскола, это особенные премудрые догматы и спасительные тайны, которые ведут свое начало от Христа и Его святых апостолов, на Руси существовали от лет святого князя Владимира, а впредь должны быть неприкосновенны до скончания века. Напротив, когда во дни патриарха Никона, в половине XVII века, в тексте богослужебных книг были произведены перемены, записанные в этих книгах «обряды» заменены другими, особенно – введены: имя «Иисус», трегубое аллилуйя, пять просфор, четвероконечный крест, противосолоние, троеперстие для крестного знамения и именнословие для благословения, наконец «выброшено» слово «истинного», – тогда, по верованию раскола, совершилось великое отступление от православной веры. Церковь греко-российская остается в нем и доселе, но община хранителей «старой веры» тогда же отделилась от нее.

Таково понятие раскола о своем происхождении и таково общее его учение, свойственное и названной беспоповщине. При этом с мыслью о старой вере в расколе соединяется представление о старой, тех же патриарших времен, жизни, с ее тогдашними порядками, нравами и обычаями. По его убеждению, истинности и правоте веры тогда отвечала и святость жизни, не в смысле только внутренних ее мотивов, но в смысле и всей внешней обстановки. То была во всех подробностях «святая старожитность». По этим религиозным побуждениям, старообрядческий раскол придерживается «старины» и в устройстве обыденной жизни, а во всех уклонениях этого рода видит также отступление от веры, также ересь.

Но, разделяя общие взгляды раскола, беспоповщина, в то же время, идет далее. Она верует, что со времен Никона в греко-российской церкви совершилось не просто только еретическое отступление от веры, не возникла только новая ересь по подобию древних и вообще когда-либо существовавших ересей, но что совершилось отступление последнее – и по времени, и по характеру. Настало «последнее время», мир близится к кончине; явился и антихрист, последний враг истинной веры. Колоссальная разница в сравнении со всеми прежними ересями, когда действовали только предтечи, антихриста. Раз явился сам антихрист, – значит, теперь и отступление от веры полное; и хранителей ее можно найти лишь в «малом остатке»; и опасность гибели для «верных» неизмеримо больше; и сама гибель без сравнения ужаснее. Но этот «остаток», эти «верные», предсказанные в Писании на «последние временами» и суть беспоповцы. Отсюда беспоповцы естественно убеждены, что наступившее время требует от них величайшей религиозной осторожности и таким образом учение об антихристе, взгляд на переживаемое время как на время последнее, приближающее мир к кончине, составляет коренную и характерную особенность беспоповщины. Оно делается основой и собственного устройства, и расстройства последней, и ее отношений к греко-российской церкви, и ее, наконец, протеста против всех современных порядков нашей государственной жизни, общественной и домашней. При начале раскола это учение зародилось на почве существовавших тогда ожиданий кончины мира, причем антихриста указывали в известных личностях, то в Никоне, то в царе Алексее Михайловиче, а позднее – в Петре Великом. Но когда время обнаружило ошибочность таких указаний, тогда в беспоповщине утвердилось учение о так называемом духовном антихристе. Антихрист – это совокупность ересей, в которые впала греко-российская церковь с принятием так называемых новых книг и исправленных обрядов, иначе – парящий в ней богоборный дух, открытое нечестие ее последователей. Но это нечестие, осквернило и весь видимый мир, все вещественные предметы. Отсюда, в храмах, в канцеляриях, в домах, на торгах, на полях – везде око беспоповца зрит антихриста. Имя Христа Спасителя «Иисус», четвероконечный крест, троеперстие – все это печать антихриста… Чай, кофе, табак, картофель – суть «сласти» антихриста…

Итак, антихрист – самый любимый предмет беспоповщинских религиозных и поучительных бесед, и тот, кто лучше умеет вытолковывать духовного антихриста, тот считается у беспоповцев самым умным и книжным человеком. Об антихристе говорят и эти – которые совершают перекрещивание и наказывают за «замирщение», и эти – которые не носят галош и стригутся «в три пострижения», и эти – которые не строят храмов и молятся без икон и фимиама, и эти – которые нарыли пещер в лесах каргопольских или скрываются под елями приуральскими, и – Феодор с Аверкием, спустившиеся в 60-ти саженную «пропасть земную», и – Феодор с Иваном, лежащие в барсучьем гнезде, одним словом – все беспоповцы без исключения, от «старого» поморца до «нового» спасовца и от ярого бегуна до «сумнящегося» никудышника. Все они свидетельствуют о себе одно и то же: «мы древле-православные христиане, бегством спасающиеся от лица змия, сиречь антихриста, в мире воцарившегося и все осквернившего». Цель у всех беспоповцев одна и та же – спасти веру и душу, и избежать сетей антихриста. Но дело въ том, что есть разность в мере достижения этой цели. Все беспоповцы находятся в бегстве от антихриста, но не все доходят до конца этого пути. Некоторые остановились на половине его, а некоторые и того не достигли. Слишком много оказалось препятствий, то теоретических, то практических, чтобы не случилось этого. Слишком много утрачено из более важного, чтобы не остановиться на мелочах. И вот в этих утратах, в потере того, что было поставлено, напротив, предметом охранения, в этих «шагом ближе» к цели и «шагом дальше» от нее, с постоянными попытками вперед и уклонениями назад, естественно совершилось то великое внутреннее разделение беспоповщины, которое можно назвать в полном смысле «рассеянием народа». Вот, что значит это бегство от антихриста. Одно знамя – и все врозь, под одним знаменем стоят враги друг другу, многочисленные и непримиримые, всего лишившиеся и ничего не достигшие… Начинается, естественно, с вопроса о церковной организации самой беспоповщинской общины. Беспоповщина выступает под знаменем защиты до-никоновской церкви и ее достояния. Но по соприкосновенности беспоповщины с внешней для нее средой – затрагиваются и гражданские области, государственная и общественная. Наконец, отношение беспоповщины к современному прогрессу и цивилизации, как чисто отрицательное, держащее ее на известной ступени первобытности и во власти тьмы, нажито беспоповщиной также всецело в этом бегстве от антихриста…

Начнем с вопроса о церковной организации беспоповщины и вообще о разных сторонах и проявлениях ее религиозной жизни.

Что проповедь об антихристе имеет для беспоповщины коренное значение, это видно уже из самого названия данной отрасли раскола. «Беспоповщина» – имя характерное; происходя от слова «поп», оно обозначает, не только то, что эта старообрядческая община не имеет «попов», т. е. законного священства, но вместе и то, что именно в этом заключается ее существенная особенность. На деле так действительно и есть. Крещение, исповедь, богослужение, все вообще потребы церковные здесь совершаются не архиереями и не священниками, вообще не лицами иерархическими, в церкви православной получающими на то полномочия в таинстве хиротонии, а простыми мирянами, так называемыми «отцами» или «наставниками», иногда даже «наставницами». Это называется «бессвященнословным состоянием» и объясняется таковое переживаемым временем. По понятиям беспоповщины, церковная иерархия нужна; она имеет божественное установление, как одинаково и таинства; но ни иерархии, ни таинств ныне нет. Основное положение беспоповщинского учения о наступлении царства антихриста прямо гласит, что сей «последний» враг церкви Христовой истребил ее истинное священство. Видимым признаком этого вначале послужило отсутствие в расколе архиерейства и ряд следствий сразу стал очевиден. Архиерейства нет, значит – и священников нет, нет, далее и таинств церковных, так как совершать их некому. Но для беспоповщины такой вывод означает прямо – смерть. Утверждая, что идет под знаменем защиты до-никоновской церкви, беспоповщина тут же, в собственном устройстве, на деле отрицает ее. Ведь если нет священства, а с ним – и таинств, то нет и церкви; так можно судить и по до-никоновскому ее образу, точно так же говорят и все старопечатные книги. Ясное дело, что в первой же попытке бегства от антихриста, с целью спасти церковное достояние, беспоповщина теряет из этого достояния самое важное, самое драгоценное.

Правда, нет недостатка со стороны беспоповщины и в попытках восполнить утерянное, но здесь-то именно и обнаруживается весь трагизм ее положения. Например, христианину свойственны сознание своей греховности и жажда возрождения от нее. Отсюда и в беспоповщине по подобию таинства покаяния в церкви, практикуется так называемая «старчая исповедь». Она или бывает наедине, или ограничивается прочтением «скитского покаяния» пред целым собранием исповедующихся. Но даже и в первом случае эта исповедь дает беспоповцу только лишь наставление, как жить в будущем, как бороться с теми или иными греховными искушениями, не сообщая, впрочем, никакой на то особенной силы. Что же касается грехов уже содеянных, то беспоповщинские старцы-наставники не имеют дара разрешать от них, да и не дерзают на то. Представьте же себе душевное терзание беспоповца, памятующего слова Писания, что нет человека, который пожив, не согрешил бы и в то же время, сознающего, что для него нет средства получить разрешение от грехов даже пред смертью… В таинстве евхаристии христианину дано средство единения с Христом, «не токмо по любви», не нравственное только, по «вещию самой», когда человек становится «едино тело со Христом». В беспоповщине и это таинство не совершается. Сначала беспоповцы пытаются успокоить себя учением о духовном причащении. «У нас, говорят они, причастия св. таин и нет, и есть; нет видимого, но есть невидимое, именно желание причастия». Достаточно желать причащения, чтобы действительно причаститься; кто живет благочестием, того ангел невидимо причащает пред смертью. Но ведь невозможно и представить, чтобы тела и крови Христовых, предметов вещественных, можно причаститься как-то духовно, невидимо, хотя бы и чрез ангела. Отсюда – беспоповщинские попытки иметь видимое причастие, – попытки не только странные, но даже и кощунственные и однако, как мы видели, привлекающие к себе сочувствие беспоповцев…

Пытаются беспоповцы «привести себя в церковную полноту», т. е. восполнить недостаток своего церковного устройства также путем так называемого «уставного» отправления обыкновенных повседневных богослужений по разным житейским потребностям. Как известно, они совершают вечерню, повечерие, утреню, часы, а также – молебны, погребение, водоосвящение и все вообще другие подобные молитвословия. Если вы дадите себе труд внимательно последить за беспоповцами и в данном случае, то заметите особенную с их стороны сосредоточенность на полноте богослужебного устава и на всех его подробностях. Обрядовые действия и предметы благоговейного почитания и вообще церковного употребления также существуют для охранения в полной неприкосновенности. Вообще для наблюдателя сразу становится очевидным, что общий обрядоверный характер старообрядческого раскола сказывается в беспоповщине в гораздо более сильной степени. И книги, и иконы, и поклоны, и каждение, – все под самым строгим надзором, все неприкосновенно, все свято чтится. Понять цель этого, конечно не трудно. Ведь со стороны беспоповщины предполагается, что весь этот «устав» составляет в известной области весь объем древней «церковной полноты», т. е. известную часть того церковного устройства, во имя которого беспоповщина и подняла свое знамя. Беспоповщина естественно и спешит, как бы вознаградить себя за лишения, которые она несет по причине своего бессвященнословного состояния. Но это с ее стороны только самообман. Для беспоповщины далее и эта цель недостижима. Фиктивна прежде всего идея охраны старых до-никоновской печати книг. Совсем наоборот, беспоповцам пришлось почти совсем закрыть их. «Полнота церковного устройства» до-никоновских времен состояла не в полноте только самого круга богослужебных книг и их «устава», а вместе с тем и в полноте состава совершителей богослужения по этим книгам. Иначе говоря, эти до-никоновские книги имеют в виду совершение богослужения лицами хиротонисанными, а в беспоповщине таковых лиц нет и богослужение совершается простецами. Отсюда беспоповцам потребовалось допустить существенные пропуски в уважаемых ими старопечатных книгах и вообще написать свой «устав службы церковной и келейной» и свои «чин всем богослужениям непосвященных мужей и жен». Столь же, повидимому неожиданно, но бесспорно не менее плачевно кончается попытка беспоповщины сохранить «церковную полноту» в виде разных предметов церковного употребления и богослужебных обрядовых действий. Эти предметы и обряды оберегаются со стороны своей неприкосновенности не только в силу «старины», но и в силу своего символического значения. «Старина» – одна сторона, смысл – другая. Взятый в своей «святой старожитности», предмет и обряд еще противополагается «новшествам никонианским». И нужно вникнуть в это противоположение, как неотъемлемое свойство беспоповщины. Здесь все ополчение не только против «ереси»,но и более того, – против «печати антихриста». Кадильницу, говорят, нужно держать большим и двумя последними пальцами для того, чтобы не держать тремя первыми; три первые перста никониане употребляют для крестного знамения, а они крестятся печатью антихриста; иное дело большой палец и два последних: это три перста «святого» до-никоновского двуперстия. Но если «полнота церковного устройства» заключается в совокупности различных церковно-религиозных предметов и обрядов, а сила каждого предмета или обряда заключается в «старине» и смысле их, то устойчивость «церковной полноты» подвергается неизбежным и очень сильным колебаниям. Ведь эти предметы и обряды многочисленны; по своим особенностям или частностям всегда сложны, то более, то менее; по символическому смыслу также разнообразны и неустойчивы. Согласиться всем беспоповцам относительно общей суммы обрядов, значения каждого обряда и его важности в ряду других, – прямо нет никакой возможности и это сразу изменяет дело настолько, что идейный охранитель всякого «старого» богослужебного обряда или предмета, как безусловно «священного», часто становится принципиальным его хулителем. Говоря иначе, в беспоповщине неизбежны непримиримые споры, а за ними и разделения ее на «толки» и «согласия», как по причине местной разности в количестве обрядов и в их порядковой важности, так и по причине несогласия касательно самого смысла одних и тех же предметов или их частностей. Выделяются титловцы, внося в объем «полноты церковной» титло на кресте I. H. Ц. I; но другие беспоповцы этого не принимают. Выделяются рябиновцы, внося в тот же объем крест исключительно из рябины; но другие беспоповцы этого не принимают. Выделяются левяки, внося сюда свои два перста на левом плече с словами молитвы Иисусовой «Сыне Божий»; но из числа других беспоповцев даже не все знают, что есть и такие их единоверцы, которые главный пункт «полноты церковной» видят в левом плече, а те, которые знают об этом, называют левяков еретиками. И так далее, сколько угодно. Вместо преследуемого беспоповцами объединения в «церковной полноте», происходит дробление из-за обломков ее….

Таково церковно-религиозное положение главной отрасли беспоповщины, беспоповцев-поморцев, федосеевцев, филипповцев и бегунов, с их подразделениями, а также и других многих мелких беспоповщинских толков. Положение, как видим, в высшей степени печальное, но здесь беспоповщина обнаруживается еще не в подлинном своем виде. В означенных «согласиях» она остановилась только на половине пути и еще не представляет конечного вывода из своих основных начал. В самом деле, если настали такие времена, когда сделалось невозможным получение благодати чрез лиц иерархических, то почему же оно возможно чрез простых мирян? Если иерархию антихрист истребил и «рука людей освященных рассыпалась», то как же решилась восхитить ее право рука совсем не освященная? Если о «восхищающих не дарованная им» сказано вообще, что они «раздражают Бога, якоже сыны Кореови и Озия царь», то не большему ли суду подлежат таковые «восхитители» настоящего «анти-христова времени», когда «восхищаемое» отнято даже у тех, кому оно было «даровано?» Не последовательнее ли сказать, что если священства более нет, то нет и благодати на земле, и что всякая церковная потреба богослужения совершаемые простецами, стали и невозможны и бесцельны? Ясное дело, что такое заключение вытекает из начал беспоповщины с логической необходимостью. Более последовательные беспоповцы до него, действительно и доходят; так поступает так называемая нетовщина, составляющая другую отрасль беспоповщины, противоположную первой. Она потому и называется так, что отрицает для настоящего времени возможность всяких благодатных средств. «Нет таинств, угасла и всякая служба Божия; благодать улетела в пресветлые небеса, к престолу Божьему, и там пребывает вместе с ангелами и архангелами; на земле ее нет, здесь она более не действует». Отсюда, так называемые «глухие» нетовцы не только не допускают исповеди пред мирянином, совершая ее пред иконой вычитыванием «про себя» скитского покаяния, но и вечерни, утрени и часов по уставу не отправляют, а только читают псалтырь и каноны, всегда без пения. Нетовцы-дырники применяют нетовский принцип к иконам и на том основании, что от старых икон благодать освящения отлетела, а новые освятить некому, – молятся только на восток или на открытом воздухе, или чрез дыру избяной стены, а иконам совсем не поклоняются. А по Уралу встречаются и такие нетовцы, которые моления не совершают совсем, кроме трех поклонов пред деревянным накрашенным крестом; вместо моления собираются на беседы и читают книги. Вообще нетовцу, по идее, неизвестны какие-либо пути или средства спасения; как спастись – он этого не знает и возлагает все упование только на Спасову милость, лишь слезно воздыхая о переживаемом времени.

Таким образом, вот где находится последняя ступень той лестницы, по которой должна восходить беспоповщина, если в своем бегстве от антихриста не хочет остановиться на половине пути, – она в нетовщине. Своим существованием нетовщина отрицает всю остальную беспоповщину, как несостоятельную с беспоповщинской точки зрения, отрицает именно тем, что в своем бегстве от антихриста утрачивает и то, что еще сохранила, хотя и не по праву, ее противоположность. Но устояла ли на своем основании сама нетовщина? Не убивает ли и она саму себя, своим собственным настоящим, как одинаково и прошлым? Да, убивает; нетовщина представляет собой один из видов того бесконечного круговорота разладицы, той вечной религиозной драмы, в которой беспоповцев в конце беспомощно возвращается к тому, от чего со страхом убегал в начале. Разделения начинаются из-за вопроса о крещении… Ведь если нет таинств, нет даже обычного богослужения, то нет, конечно и благодати крещения. Если некому совершить крещение по уставу, то значит, крещения и не должно быть. Крещение мирянина – произвол и никакого значения не имеет. Такой вывод делают так называемые «некрещеные старообрядцы» и по-своему они вполне правы. Это самые строгие нетовцы, всю сумму своих религиозных понятий ограничивающие словами: «верую в Бога и надеюсь на Него». Своих детей эти нетовцы совсем не крестят. Вот, где последняя ступень последовательной лестницы для нетовщины… Но в таком виде, что же представляет из себя последняя? Христианская вера непременным условием спасения поставляет прежде всего, – «рождение водой и духом». И нетовцы, в принципе, не отвергают этого; крещение и по их понятиям, имеет божественное происхождение и для каждого человека нужно. Если же тем не менее, крещения в нетовщине нет, то уж – христиане ли эти нетовцы? Чем могут они отклонить от себя упрек, что им нельзя даже именоваться христианами? Ничем и выхода нет. Правда, нетовцы нашли несколько выходов, но каждый из них, представляя собой уклонение от основного учения нетовщины, поражает странностью сам по себе. Так, есть, как мы сказали, нетовцы «глухие», которые находят возможным совершать крещение в православной церкви? Они так рассуждают: «хотя и еретик крестит, да поп в ризах, а не простой мужик, нужно только молиться, чтобы Бог вменил это крещение в святое»? Против общей беспоповщины, дозволяющей мирянину действовать священная, здесь содержится возражение весьма сильное, но для самой нетовщины это положение – прямо убийственное. Учат, что благодати на земле нет и в то же время ищут ее; утверждают, что благодать истребил антихрист и в то же время хотят получить ее чрез его слуг; бегут от антихриста и в то же время отдают себя под его крещение, воображая, что Бог вменит это антихристово осквернение в святое, спасительное. Неудивительны отзывы других беспоповцев, что нетовцы «недалеко ушли от власти антихриста», как неудивительно и то, что учения «глухих» держатся далеко не все нетовцы. Есть, например, такие нетовцы, которые решили вопрос о крещении в том смысле, что можно крестить лишь самому себя; взрослые заходят в воду и погружаются с словами: «крещаюсь аз раб Божий», а младенцев крестят повивальные бабки. Но и этому приему следуют сравнительно немногие нетовцы. Христианство продолжается чрез преемственное крещение, а самокрещенство производит перерыв в этой преемственности. Связь с древней благодатью разорвана, а вновь возгореть в антихристово время, по понятию беспоповцев, благодать не может. Кроме того, самокрещенство и не последовательно; наставник крестить не может, а повивальная бабка может. В виду этого в нетовщине есть и другие уклонения от ее начал. В большей мере это обнаруживается в так называемой новоспасовщине. В своей церковно-богослужебной практике согласие новоспасовцев представляет полный поворот к общебеспоповщинской практике; их наставники совершают и крещение, и исповедь, и общественное богослужение: вечерню, утреню, часы, – по уставу с возможной полнотой и с пением, совсем, повидимому, не отвечающим мрачной нетовской настроенности. Да и в самом деле: если допустимо крещение, то почему же не допустить мирянина до совершения простого богослужения?…

Итак, в бегстве от антихриста, беспоповщина не может ни остановиться на половине пути, ни удержаться в самом конце его; в одном случае она в значительной доле изменяет своему учению, в другом теряет все, из-за сохранения чего пускается в это бегство. И нужно еще вникнуть в вопрос о том средстве, к какому прибегает беспоповщина, с целью обособления себя как таковой, от всего чуждого ей, – нужно, говорю вникнуть, чтобы понять всю неестественность ее положения. Менее последовательная в собственном церковном устройстве часть беспоповщины здесь оказывается более последовательной и неумолимо строгой; наоборот, та часть, которая вообще идет по беспоповщинскому пути до конца, в данном случае совсем изменяет беспоповщине. Опять – неизбежное и безусловное разделение. Это – те жа нетовщина и противоположная ей сторона; с рассматриваемой точки зрения они характеризуются как перекрещенская или не перекрещенская. Дело в том, что если, как учит беспоповщина, в мире царствует антихрист, то ей нужно оградить себя от этого царства. Если антихрист воцарился собственно в греко-российской церкви, то нужно оградить себя прежде всего от этой последней, а затем и от всех тех, кто не ограждается от нее. Если антихрист имеет целью изгубить истинную веру Христову, то и средство ограждения от его сетей, средство обособления для беспоповщины, должно быть религиозное. Таким средством, если беспоповщина имеет на него право, единственным довлеющим времени с точки зрения беспоповщины средством, является, конечно, перекрещивание. Другого средства, равносильного этому нет и быть не может. К перекрещиванию и прибегает большая часть беспоповщины. Но меньшая ее часть, в лице нетовщины, как мы знаем, однако, не перекрещивает. Почему? Да есть ли у беспоповщины право, чтобы пользоваться этим средством, т. е. перекрещиванием? С строгой беспоповщинской точки зрения этого средства не существует, оно уничтожено антихристом. Ведь общебеспоповщинскую практику крещения строгая нетовщина отрицает именно на этом основании. Тем более не может быть места для беспоповщинского перекрещивания, так как мирянину даже и до беспоповщины, т. е. ранее условий «антихристова времени», право перекрещивания никогда не принадлежало и никакими исключениями не обусловливалось. Ясное дело, что своей практикой нетовщина обличает полную несостоятельность всей перекрещенской беспоповщины. Но, положение самой нетовщины крайне изумительное. Она должна сознаться или в том, что считает крещение православной церкви за действительное, или в том, что для нее неразрешим этот вопрос об антихристовом осквернении, с каким является приходящий к ней от греко-российской церкви. В том и другом случае нетовщина должна произнести себе смертный приговор. Крещение греко-российской церкви нетовщина, конечно не может признать за действительное, как совершаемое, по ее мнению, в антихристовом царстве, антихристовыми слугами и во имя антихриста. Но и отрицание от ересей, практикуемое при приеме приходящих в нетовщину одной ее частью, и «семипоклонное начало», употребляемое другой, суть такие способы чиноприема, которые для цели не достаточны. Они не равносильны крещению и заменить его не могут. Да и почему два способа, а не один? Тут опять споры, опять разделения; не только возражения со стороны перекрещенской беспоповщины, но и сама нетовщина снова и еще раз окончательно распадается на две части, из коих каждая сильно нападает на другую, но себя защитить не может. Вот каков этот путь бегства от антихриста! Отрицанцы справедливо указывают подначальникам, что положение «начала» не есть чиноприем от ереси; в свою очередь подначальники справедливо указывают отрицанцам, что чин отрицания от ересей может быть совершен только освященным лицом, какового в нетовщине нет…

Чем обуславливается идеал церковной жизни беспоповщины, тем и гражданский ее идеал. Беспоповец мысленно переносится опять ко временам святой старожитности в XVII и XVI века. Ему видится благочестивый царь, с бородой, молящийся, как Феодор Иванович и в церквах, и келейно, одетый в парчу и жемчуг, медленно водимый под руки боярами, тоже бородатыми; видятся по приказам бояре, по городам воеводы, которые строго соблюдают посты, запрещают игры и ристалища, участвуют в крестных ходах, часто ездят по монастырям на богомолье; видятся судьи, творящие расправу по законам кормчей книги и не употребляющие табака, этого проклятого зелья. Но убеждение беспоповца таково, что все это миновало и никогда не возвратится. Ведь впереди, как и теперь уже, антихрист, а он падет не от руки людей и за падением его последует кончина мира. Тщетно, значит, беспоповцу ожидать своего торжества на земле, воскрешения своего гражданского идеала, и он, действительно, его не ожидает. В этой программе беспоповца – ни одного пункта политики, ни одной общественной реформы. Эта область совершенно противна духу его верований. Но это не значит, что беспоповец может примириться с существующими государственными и общественными порядками, чтобы спокойно жить в их обстановке. Напротив и здесь, по его убеждению, нужно тоже обособление, как и в области собственно церковной, потому что и здесь грозит опасность того же соприкосновения с царством антихриста. Церкви, в которой антихрист воцарился, государство покровительствует, она находится в его пределах и состоит из его членов. Отсюда понятие о духовном антихристе расширяется. «Апокалипсичный зверь есть царская власть, икона его – власть гражданская, тело его – власть духовная». В практическом выводе это означает, что для верующих и хранящих истинную веру остался только один путь ко спасению – «не пространный, еже о доме, о жене, о чадах, о торгах, о стяжаниях попечение иметь», а «тесный и прискорбный, еже не иметь ни града, ни села, ни дома». Ибо каким же образом осуществится то обособление беспоповца, которым он облекается в перекрещивании и которое обозначает брань с антихристом? Это мир с антихристом, а не брань, если беспоповец живет в никонианской среде и покорно несет все государственные и общественные повинности. А нужна именно брань. Открыто бороться, правда нельзя, но зато «достоит таится и бегати», чтобы чрез это порвать все связи с обществом и таким образом уклониться от видимых знаков власти антихриста: записи в ревизии, платежа податей, военной службы, паспортов, присяги. «Бегать» – по городам и весям, по лесам и пустыням или «таиться» – здесь же, оставаясь в известном месте, но так, чтобы о тебе «внешние» не знали. Вот это – путь брани… Всякий, желающий вступить на этот путь, должен принять новое крещение…

Это еще один вывод из начал беспоповщины, последовательно проведенный до конца, еще одна последняя ступень – в бегстве от антихриста. На ней стоят беспоповцы-бегуны, иначе называемые странниками. Бегунство дает характеристику беспоповщины в высшей степени яркую.

Характерно, прежде всего, само устройство бегунской общины. В существующем государстве создается еще своего рода государство, тайное для всех не принадлежащих к нему и темное по своим планам, – чтобы поддерживать бродяжничество, укрывательство, уклонение от государственных повинностей, чтобы воспитывать детей в отчуждении от родителей, чтобы даже заводить кладбища в лесах, огородах, на дворах и подпольях. Организуется начальство для управления центральное, областное и местное; заводятся целые штаты должностных лиц; члены общины строго делятся на разряды. Во главе стоит управляющий, как бы некий патриарх, для областей или больших городов существуют старшие, в роде епископов, в небольших общинах управляют настоятели, в роде пресвитера. Главный наставник имеет при себе двух советников, но власть его может подлежать контролю только общего собора; его встречают в высшей степени торжественно, с пением, со свечами в руках. Около областного наставника имеются тоже два советника, из коих один – креститель, другой – духовник. Над областными наставниками поставлен благочинный, подчиненный непосредственно только главному управляющему. Кроме того в каждой области имеется эконом с двумя помощниками, на котором лежат дела хозяйственные, – игумен и игуменья, которые на соборных молениях исполняют обязанности уставщика и уставщицы, – иконописцы, жизнь которых должна отличаться особенной строгостью, почему для наблюдения к ним приставляют дядьку – старика или старуху. Что касается рядовых бегунов, то они вообще делятся на «жиловых» и «крыющихся». Первые имеют узаконенные виды на жительство и потому живут открыто; вторые – непременно беспаспортные и живут под укрывательством первых. Гранью между теми и другими служит крещение: перекрещенный уже не может жить с паспортом. В свою очередь жиловые составляют несколько степеней, так что есть испытуемые, затем испытуемые второй степени и наконец, так называемые отступники; отступником считается только уже крещенный и отступничество бывает вольное и невольное, т. е. вынужденное полицией; вина отступника заключается в том, что он объявляет свое имя и звание. Членам своего толка бегуны ведут счисление; перекрещенных исчисляют при посредстве свидетельств о крещении, а не принявших крещения – чрез особые записи; эти документы имеют печать с изображением голубя, у бегунов служащего гербом. Счет и известность ведется и самим кельям, в которых живут бегуны. Кельями называются не отдельные комнаты, а несколько комнат в одном доме или два-три домика на одном дворе. В ближайших кельях обыкновенно помещается сам домохозяин с семьей, как «жиловой», т. е. имеющий законный вид на жительство; в более отдаленных – приготовляемые к крещению, а еще далее, уже у самих «тайников», – перекрещенные. «Тайники» – это особые помещения для «крыющихся», на случай полицейских осмотров. Тайники бывают в виде ям под лестницами, чуланами, иногда за стеной или под двойной крышей; в тайники ведут замаскированные дверки – то за посудницей, помещенной против «русской» печки, то под «голбцом», т. е. под особой пристройкой для взлезания на эту печь, то под кроватью приставленной к стене; бывают приспособления в стойлах для домашнего скота, с выходом на крышу, а у людей богатых устраивается пружинное кресло, которое если кто сядет на пего, опускается вниз в подполье, но может и не опускаться, благодаря особому крючку; тайник одного дома соединяется с тайником другого, третьего и так далее, а тайник последнего дома выходит куда-нибудь в сад, перелесок на большую дорогу. Келейное устройство – монастырское. Здесь есть игумен и игуменья, клирошане и клирошанки, послушники и послушницы, привратники и привратницы, иногда и особый пекарь. Каждый день в келье совершается обычная дневная служба в особой комнате; в большие праздники сходятся из всех келий на «соборные» моления; молятся отдельно мужчины и женщины. Перекрещенным готовят молочное, рыбное, овощи; оглашенные питаются сухоядением, кроме субботы и воскресенья, остальные могут есть и мясное. Жизнь в келье идет однообразно и скучно; сюда приходят только духовник и креститель для духовных бесед; родные и знакомые допускаются в женскую келью только на глазах «крестной»; выход из кельи разрешается только с провожатой; в мужских кельях воспитываемые достигают иногда 18–20 лет ни разу не увидавши женщины. Дети появляются в кельях не раньше 5-летнего возраста, а до этого воспитываются на стороне, в подходящих семьях. Характерной чертой бегунского келейного воспитания служит то, чтобы с малых лет приучить ребенка к презрению всего внешнего, мирского и расположить его сердце к любезной пустыне; это достигается соответствующими ужасающими и умилительными рассказами – из прологов, четьих-миней; особенно же рассказами об антихристе; затем детей приучают к неуклонному исполнению уставов и безусловному послушанию; таким образом дети по целым ночам выстаивают богослужения, иногда подолгу постятся, за проступок берут в руки лестовку и кладут указанное число поклонов. Детей не бранят, но и ласки они не видят; сверстников по возрасту не полагается и в этом смысле дитя остается одно, как скитник или скитница; вследствие этого у детей развивается замкнутость… Свой основной принцип «таиться» бегуны доводят до того, что и умерших хоронят секретно, в местах да других неизвестных, в огородах, на пашнях, на дворах, а большей частью в лесу; зарывают в землю не глубоко, чтобы антихристова земля не слишком давила покойника и притом голову устраивают несколько выше, чем ноги, чтобы легче было подняться, когда настанет день страшного суда; делается это дело ночью.

Вот осуществление желанного устройства жизни беспоповца. Исходная точка бегуна вполне ясна и понятна. Берется основное беспоповщинское учение и последовательно проводится до конца. Само собой понятно, что при таком приеме покрывало с беспоповщины сбрасывается и она является в полном своем освещении. Оказывается, что вся беспоповщина, кроме только бегунства, остановилась на половине пути и лишь похваляется, что находится в полном бегстве от антихриста. Она обособляет себя при посредстве перекрещивания; но это или лицемерие, или самообман, потому что какая может быть речь об обособлении, когда есть подчинение законам антихриста, исполнение его повинностей, есть даже запись в его списки. Она много говорит против сообщения с никонианами в обыденной жизни, против так называемого «замирщения»; но замирщение грозит на каждом шагу, – и на работах, и на торгах, и в обеденном столе. Да это такой непрерывный грех осквернения своего знамени, такое бесконечно повторяющееся отступничество, для раскаяния в котором недостаточно всей жизни человека. Нет, если беспоповцы хотят действительно быть хранителями истинной веры, если хотят не на словах только избежать сетей антихриста, то должны принять новое крещение и сделаться бегунами. Вот как громит бегунство всю беспоповщину и беспоповщина беспомощно падает под этими ударами, умирает…

Но и само бегунство духовно умирает в час своего рождения, показывая тем, что и на конечном пункте своего пути беспоповщина так же немыслима, как и на половине его. В строгом своем виде бегунство совсем неприложимо к жизни и обнаруживается это из его же собственного распадения. Прежде-всего, откуда эти «жиловые» бегуны, представляющие собой коренное нарушение бегунской доктрины? Это – уступка практическим соображениям. Постоянное бродяжничество, разрывая связь между членами толка, грозило его существованию, а также, привлекая людей бедных, бездомных, преступников, отнимало возможность привлечения в согласие людей богатых, привыкших к оседлости, которые могли бы материальным образом поддерживать его существование. «Жиловые» составляют для бегунства единственный оплот, ту цепь звеньев, которая связывает бегунов в одно целое. Они не могут странствовать, но зато дают обет странства и состоя под этим условием членами общества, устраивают при своих домах или в наемных квартирах «пристани», чтобы укрывать действительных странников; здесь же, в их домах, существуют моленные и собираются соборы; чрез руки жиловых идет и бегунская переписка. Однако, «жиловые» не считаются совершенными христианами и сама возможность их существования признается не всеми бегунами. Подобным же образом существует столкновение теории с практикой по вопросу о деньгах. Есть бегуны безденежники, которые на том основании, что на деньгах изображен государственный герб, не берут их и с бегунской точки зрения они вполне правы. Но так как без денег жить нельзя, то большинство бегунов стоит не на стороне безденежников. Кроме того и сами безденежники, хотя денег в руки не берут, однако пользуются ими, прося своих странноприимцев принимать денежную милостыню. Таким образом здесь выходит, что одни не признают печати антихриста там и в том, где и в чем она должна быть и есть, по их же вере, – или видят ее и признают, но не страшатся принимать ее; другие, напротив, страшатся этой печати и бегают от нее, как и подобает истинному христианину, но в то же время, без страха смотрят на то, что единоверные им, ради спасения их, запечатлеваются этой печатью, видя в этом дело даже богоугодное. Наконец, в подобное же противоречие впало бегунство уступкой в пользу паспортов. Бегун есть невидимый миру «раб Христов», мирское его имя и звание должно быть никому неизвестно; при перекрещивании он отрекается от него, как и от места своей родины. Отсюда у бегунов есть паспорта особого рода, в которых значится, что они, бегуны «из града Вышнего, из стана пустынного, из деревни Нечкина, а отпустил их странствовать великий господин – Бог». Но жизнь показала, что с такими паспортами не всегда уйдешь далеко и пространствуешь долго. И вот бегуны пред уходом в странствие, некоторые даже и после крещения, стали запасаться действительными паспортами, выправляя их, конечно на свое действительное имя, хоть и всем известное, но по мнению бегуна, ему, как принявшему при крещении другое имя, чужое. Вот сколько столкновений доктрины с жизнью испытывает бегунство. А если ко всему этому прибавим, во-первых еще то, что «жиловые» бегуны, состоящие членами общества под условием обета странствия, часто выполняют этот обет лишь пред смертью и притом только тем, что выходят в «тайник», иногда даже в том самом доме, где и дотоле жили, – и во-вторых, то что вышедшие в странствие заменяют последнее жизнью в «сокрытии» по кельям, только изредка переменяя место и не пешком, как подобает страннику, а на пароходах и по железным дорогам, в антихристовом царстве существующим, – то и еще яснее увидим, насколько жизнь бегуна не отвечает его доктрине.

Вот результат беспоповщинского бегства от антихриста; по теории место только за бегунством; вся остальная беспоповщина не имеет права на существование; но жизнь искажает подлинный облик бегунства – и для беспоповщины наступает и здесь духовная смерть. Что же, после этого, должен сделать беспоповец, чтобы действительно остаться охранителем «истинной веры» против покушений антихриста? Чтобы но умереть духовно, он должен умереть физически. Ведь это случилось не без причины, что Феодор и Иван пытались заморить себя голодом. Когда они слушали проповедь об антихристе в первый раз, то несказанно воодушевились; не дороги стали отец и мать, жена и дети, дорога – одна желанная пустыня, спасающая от оскверненного мира. А когда пришли в эту пустыню, то от Аверкия услышали другую проповедь, что и пустыня не спасает, – хотя бы только, потому что не пропитаешься одной пустынной травой, а добывать хлеб – не избежать сообщения с «миром». Напрасно, поэтому Феодор с Аверкием спускались в «пропасть» над рекой Ай; напрасно роют пещеры каргопольские бегуны; тем более напрасно бегуны уральские запасаются своими чашками и ложками, и сами стряпают, когда поселяются у своих «христолюбцев"…

Есть еще один вопрос, из-за которого беспоповщина, опять все в том же бегстве от антихриста, дробится на отдельные «согласия» и так сказать «подсогласия» еще более, чем из-за вопроса об отношении ее последователей к существующим государственным порядкам и к жизни в «мирской» общественной среде, и который в конце концов, как и этот последний, окончательно убивает всю беспоповщину. Я разумею вопрос о браке, получающий в беспоповщине значение, как и все другие беспоповщинские вопросы, по основам религиозным, по вследствие своего жизненного значения волнующий беспоповщинское море и шире, и глубже. В беспоповщине, как и мы уже видели, есть много всяческих разделений и по основам, не имеющим какого-либо отношения к потребностям жизни. Но это деление на партии именно разномыслящих, деление из-за вопросов религиозного убеждения, характер которых даже и при конкретности их объектов всецело выступает из пределов жизненной сферы. Вопрос о браке, напротив, всецело относится к этой последней и свой центр тяжести получает именно среди ее условий. Прежде всего брак обусловливается физиологической потребностью человека, вложенной в его природу и ищущей своего здорового удовлетворения. Затем брак связан с вопросами нравственности и подчиняется живущему в человеке закону совести, требующей в этом случае выхода достойного, чтобы человек не дошел до уподобления «скоту несмысленному». Наконец брак есть условие семьи, которая в свою очередь есть первое условие восполнения индивидуальной жизни человека. Поэтому, если вопрос о браке производит в известном обществе разделение, то не отвлеченные, а жизненные, не в мышлении только, а и в самом доведении людей, в образе их жизни на глазах у всех, нравственном или порочном, достойном или зазорном. Таковым, именно и является этот вопрос в приложении к беспоповщине. Он и здесь всегда жив, и всегда себе равен, но беспоповщина испытывает в нем все возможные видоизменения, чтобы умереть в своем подлинном виде.

Вопрос возникает непосредственно вследствие того, что в беспоповщине некому совершить таинство брака. Признавая, что брак для человечества необходим, беспоповцы, как представители до-никоновской старожитности и охранители старопечатных до-никоновских церковно-богослужебных книг, вместе с тем признают и то, что есть таинство брака, благословляющее его и освящающее. Христианский браки и по их верованию, непременно благословляется от руки иерея, чрез венчание в церкви, и помимо этого условия супружество двух лиц, с христианской точки зрения, признается простым сожитием, греховным, духовными мерами строго наказуемым в исключительных единицах и немыслимым в качестве общего для всех образа жизни. Но как проповедники доктрины о наступлении времен антихриста, иерейство и все вообще священство истребившего, как представители и носители господствующего ныне, по их понятиям, состояния бессвященнословесного, беспоповцы, конечно, должны признать, что брак, как таинство в их общине невозможен по неимению благословляющей его руки. Строгие беспоповцы, охранители своей доктрины без уступок, действительно это и утверждают. Поэтому они требуют от всех членов своей общины жития безбрачного, – не в смысле отрицания постоянного сожительства с одной женщиной, а в смысле требования действительного девства, безусловного и без исключения для всех обязательного. Так по изначальной, основной беспоповщинской доктрине. Нет брака под венцом, иначе – нет жены «законной», – не должно быть и простой постоянной сожительницы, а тем более немыслимо сожительство переменное. Раз «отъят» брак законный, подаваемый благословением церковным, святотатственно ставить на его место брак без благословения. Принять нужно во внимание и то, что во дни антихриста, когда хранителю истинной веры предстоят только злострадания, скорбь и печаль, думать об удовольствиях брака и радостях семейных и невозможно, и греховно. Это значило бы идти наперекор и предустроению, и видимой действительности. «Видим, размышляет беспоповец, что ныне брака нет и сколько дано разумевать, убеждаемся, что это для нашей же пользы». Благословенно только девство, целомудрие, безусловное для всех и на всю жизнь…

В первом порыве бегства от антихриста беспоповцы, очевидно забывают слова Писания, что лишь в «воскресении ни женятся, ни посягают», т. е. в жизни будущей, загробной и что в здешней земной жизни, напротив, «не все вмещают» требования не жениться. Но зато жизнь неизменно напоминает им об этом забвении, показывая, что заповедь обязательного для всех девства – иго неудобоноюсимое. В образе брака, как сожительства двух полов, выступает такая жизненная сила, бороться с которой не в состоянии оказывается и беспоповщинская доктрина. В то время, как последняя отвлеченно приводит все доводы в защиту девственного жития, на деле беспоповщина не находит у себя этих подневольных девственников и встречает только, как и везде, девственников добровольных. Одни брачатся с обещанием не разлучаться всю жизнь, другие – непременно с намерением разойтись. Одни – с молитвенным благословением, другие – без всякого обряда молитвословия. Царят, кроме того? «тайные падения» и не меньше чем там, где никакой девственной доктрины не знают. Словом, виды уклонения от девства разнообразны, но действительных девственников, кроме добровольных, нет. Беспоповщина – в полном от этого смятении, – и естественно дробится на всевозможные «согласия».

Выступают прежде всего строгие беспоповцы, проповедники девственной жизни. «Брака нет, говорят живите девственно». В доктринальном отношении, со стороны учения эти проповедники имеют под собой почву самую твердую. Они верны беспоповщинскому учению об истреблении таинства брака, как одному из пунктов основного беспоповщинского учения о наступившем времени антихриста и в то же время крепко держат и этот обломок до-никоновского церковного строения – что брак есть таинство, которое может заключить только иерей, что вне таинства бывает только греховное сожитие. Но шаг в жизнь – и беспоповщина летит в пропасть, девственная доктрина обращается в пустое слово, в такую заповедь, которую попирают всяким бесцеремонным способом. И вот, чтобы сохранить догму, беспоповщина, в виду порочной жизни своих последователей, делает маневр суждения хульного по существу, но повидимому, выводящего ее из затруднительной коллизии. «Истинная вера, говорят, в том состоит, чтобы не признавать в нынешнее антихристово время браков, плотские же падения – только грехи и изглаживаются раскаянием». Не жениться, не выходить замуж; вот это догмат, отступление от этого есть ересь. Еретиков в раю не будет, поэтому нужно жить «безженно»; |кто женился ранее вступления в беспоповщину, – тот также должен разойтись с женой. Если же кто падет вне этого безженного жития, помимо брака, то должен покаяться; на то и покаяние – чтобы очищать грехи; в раю много будет грешников, если они покаялись в своих грехах. Таким образом брачующийся еретик, в особенном смысле еретичества по времени антихриста, тогда как безженный и при греховных падениях только именно грешник кающийся. Но безженный выше брачного и в нравственном смысле. Первый – только в временных, случайных падениях, как бы ни были они часты; второй – падший безвозвратно, в падении непрерывном. Тот чувствует угрызения совести и постоянно раскаивается; этот даже не сознает своего греха. Одним словом, безженный – еще в бегстве от антихриста, хотя и спотыкается, может быть и непредвиденно часто; женатый хоть и знает, что подобает бежать от антихриста – живет с ним в ладу.

Нет нужды останавливаться на объяснении всех этих беспоповщинских суждений. Ясно и без того, что в них случаи разврата возводятся в нравственно-бесследный, чрез покаяние, поступок и нравственная обязательность телесной чистоты заменяется возможностью нравственной распущенности. Представителями такой беспоповщины являются строгие федосеевцы. Жизнь их, при всей строгости их «девственной» доктрины, не только по истине развратна, но и скотоподобна. Она развратна, потому что федосеевец считает не случаи своего падения, а случаи «покаяния». Это не мытарь, а истый фарисей. Она скотоподобна, потому что, не признавая брака, федосеевец не признает и плотского родства в своих развратных похождениях. Вот куда заводит федосеевца его бегство от антихриста. И федосеевец все еще думает, что он – в бегстве к вере и спасению! Но и этого мало. Сам лишенный семьи, ее покоя и радостей, федосеевец, так сказать, выбрасывает на улицу и детей, порожденных его внебрачными связями. Отцы совсем не знают их. т. е. не хотят знать, не должны; но и при матерях детям нельзя оставаться, чтобы не служить публичным обличением и укором их недейственной жизни. Ведь всякое деторождение ведет в федосеевщине к наказанию родителей и очень тяжелому, в виде разных эпитимий и далее отлучения от общества. Как истый фарисей, гордый своей показной праведностью, федосеевец судит и карает не за само любодеяние, а за неумение скрыть его. Матери скрыть факт труднее, а потому и наказывается преимущественно она. Чтобы избыть это наказание детей отдают на воспитание нищим в виде сирот. Мать забывает свое «рождение», постепенно притупляет и сам инстинкт материнства; дети не помнят матери, не видят ее ласк, лишены ее воспитывающего влияния. Но и это еще не все, потому что мы еще не посвящены в ужасные тайны федосеевского детоубийства. А ведь и это – бесспорные факты. Застрашенные сетями антихриста и угрозами общественного церковного отлучения, матери-федосеевки часто решаются и на всякие способы детоубийства. И всего ужаснее то, что эти ужасные жизненные драмы, против которых протестуют и религиозное чувство, и чувство нравственное, и всяческое вообще человеческое чувство и достоинство, – федосеевской доктриной бегства от антихриста оправдываются очень легко. «Пусть родят, да в царство небесное пускают!» – А как это в царство небесное пустить? – «Пусть крестят, да утопят; младенец и будет мученик"…

Итак, подлинное имя истого федосеевца, – «бракобор», его доктрина – «бракоборная». Под видом охранения всеобщего девства, федосеевство изгоняет только брак, разумея под ним всякое, вообще постоянное сожительство с венчанием ли в православной церкви или только с брачными обрядами в самой федосеевщине. С физиологическими требованиями человеческой природы оно пошло на компромисс, пусть и противный нравственному чувству, но зато оставляющий место религиозной догме федосеевства. Отсюда и строгое федосеевство не остается без последователей. Но на последних ступенях этого федосеевского пути уже начинается внутренний поворот. Возникает нравственный протест из недр самого федосеевства, при чем этот противоборствующий нравственной распущенности элемент находит себе опору еще в искании жены-помощницы, детей, вообще семьи. «Ежедневное наше, в свете обращение показывает, что без взаимной помощи жизнь человека и трудна, и скучна. Взаимной же помощи только от вернейшего надеяться можно. Кто же вернее жены служит и о благополучии нашем стараться может? Правда, отец, мать и близкие родственники по случаю иногда наше благополучие соблюдают; однако, общество, не имеющее браков, откуда средство такое иметь будет? Совершенно не откуда. Ибо, где нет супружества, там нет отца и матери». И вот «брачное» сожительство является и в федосеевстве. Ему уступает даже, Москва, с ее Преображенским кладбищем, этот центр федосеевства вообще и ярый представитель федосеевства бракоборного. Но мирясь с жизненным фактом, т. е. не имея сил совсем изгнать эти сожительства, бракоборное федосеевство, однакоже, обставляет их такими ограничениями, что в смысле возможного в федосеевстве «брака» сводит к нулю. Это – не брак, а «новоженство», не муж и жена, а «новожены», по подобию «староженов», приходящих в федосеевство из православия и здесь разводимых на разнодомовое или вообще на «чистое», безженное житие. Это раз. Затем, обряд «новоженства» исключает молитвенные благословения, так что даже и родители не могут благословить на такие брачные сопряжения. Наконец, федосеевский новожен не допускается на общее моление, в случае чадородия несет епитимью, на исповедь допускается только в тяжкой болезни и лишь под условием обета не жить более с женой; кроме этой исповеди для федосеевца нет другой надежды на спасение. Ясное дело, что строгое федосеевство смотрит на новоженство, как на состояние греховное в худшем смысле, какой свойствен антихристову времени и наказывает новоженов гораздо строже, чем «тайных» блудников, грешащих вне «новоженских» сопряжений, – строже именно за их открытое нарушение заповеди о безженстве. И нужно знать, каких терзаний исполнена домашняя жизнь повожена. Под давлением сознания, что новоженская жизнь есть жизнь безвыходной греховности, – мысль о жене помощнице и о детях, как естественной семейной радости, так сказать, совсем испаряется. «На жену новожен смотрит, как на враждебницу и губительницу его спасения, на детей, как на оковы, держащие его при гибельном, по его понятию, браке. Разорвать сожительство нет силы, продолжать – оставаться во грехе». В свою очередь и дети не смогут относиться к своим родителям с указанным в заповеди: «чти отца и матерь»; они должны смотреть на них и действительно привыкают смотреть с самого раннего возраста, как на публичных блудников; о добром нравственном влиянии родителей на детей при таком положении дел, конечно, не может быть и речи. Вот, что значит федосеевское новоженство, как послабление «немощным». И, однако, другого выхода для бракоборства нет. Правда, в некоторых федосеевских общинах дело обставляется, на взгляд, более благовидно; но при ближайшем рассмотрении сказывается, что эта благовидная обстановка не имеет под собой никакой почвы. Так, в Риге у федосеевцев существует обычай сводить браки в молельне, при посредстве наставников, с пением избранных из чина венчания псалмов, чтением апостола и Евангелия; наставник благословляет брачных, говоря: «Бог благословит», а по окончании церемонии читает из требника поучение, где сказано: «женился, не согрешил еси». Но этот обычай справедливо обличают другие федосеевцы, замечая, что нельзя благословлять на дело греховное. И в самом деле, как так, «не согрешает женившийся», если «ныне браков нет?» Поэтому, московские федосеевцы принимают рижских не иначе, как чрез исполнение шестинедельного поста, причем мужа и жену – с обещанием разойтись, если не сразу, то впоследствии.

Итак, выступая на борьбу с антихристом, первоначально в виде доктрины о всеобщем девстве, беспоповщина в дальнейшем своём бегстве от сына погибели обнаруживается уже в образе бракоборного федосеевства, при чем мысль о всеобщем девстве здесь заменяется совсем противодевственными суждениями о возможности греховных падений, лишь бы не без покаяния в них. Но в федосеевском новоженстве совершается фактический поворот к нравственной стороне брачных сопряжений, в новожестве рижском – и к стороне религиозной. Все эти видоизменения показывают, что в подлинном своем виде беспоповщина не приложима к жизни и в то же время с точки зрения ее основной доктрины, они сами несостоятельны. Затем, кроме рижских федосеевцев, есть ещё федосеевцы так называемые «польские», живущие в губерниях ковенской, сувалкской и виленской; их московские принимают в свое общество также чрез исполнение шестинедельного поста, – за то, что те допускают новоженов на исповедь и ранее «болезни к смерти», да и вообще относятся к ним снисходительно. Петербургские федосеевцы также отделяются от московских, но и из среды самих петербургских выделяется более строгое согласие «аристовых». И здесь, поводом к тому служат различия в отношениях к лицам, вступающим в брачные сопряжения. Одним словом, из-за вопроса о браке федосеевщина разделяется на несколько согласий. Но федосеевщина, в своем целом, представляет только еще один из видов решения этого вопроса в беспоповщине.

Другой вид решения вопроса о браке находим в согласии так называемых приемлющих браки беспоповцев, по иному наименованию – у новопоморцев. В данном случае, новопоморцы представляют возможно крайнюю противоположность федосеевцам. Если в коренной федосеевщине обнаруживается несостоятельность беспоповщины со стороны нравственной и вообще жизненной, то новопоморцы ниспровергают саму доктрину беспоповщины. Там, в федосеевщине, выходят из совершенно правильного положения, что христианской брак есть таинство и затем последовательно доказывают, что по причине истребления антихристом священства, ныне брака нет, причем, однако же, вопреки теории, жизнь обнаруживает, что брак необходим и значит будет существовать до кончины мира, так что люди в силах разве только исказить истинный облик христианского брака. Здесь, в новопоморстве, выходят, также из совершенно правильного положения, что брак пребудет в роде человеческом до скончания мира и затем последовательно выводят, что значит, и в настоящее время брак вполне возможен, но в этой последовательности изменяют, однако же, беспоповщинской доктрине, что брака заключить некому; а вслед затем изменяют и само понятие о браке, как таинстве, именно со стороны вопроса о совершителе его. Вообще, в федосеевстве и новопоморстве сталкиваются две колоссальных размеров силы, настолько противоположных и в этом смысле настолько равнозначащих, что не могут существовать ни рядом одна с другой, ни с уступкой места какой-либо одной. От этого беспоповщина погибает. С одной стороны выступают за существование в целости и неповрежденности преданной «от отцов» веры, т. е. за целость «малого остатка верных»; с другой – за право по человечески жить. Беспоповщине в подлинном е виде, места не остается. В чем заключается слабая сторона федосеевщины. это мы видели. Обратимся теперь к положению новопоморцев. «Мы, говорят они, приемлем брак за таинство, самим Богом установленное на вечные времена, к созиданию быта семейного и строя государственного». Так, – по христианскому, до-никоновскому церковному воззрению брак действительно есть таинство, святое и на вечные времена установленное. Но, что может сказать беспоповщина, верными последователями которой признают себя и новопоморцы, о настоящем времени, если_она верует, что ныне царствует антихрист и что истинное священство им истреблено? Что может сказать беспоповщина о «нынешних браках», если по ее учению, истинных совершителей брака ныне нет, если брак должен по неизбежности оставаться без благословения от руки иерейской, – может-ли сказать она словами Писания, что и ныне «брак честен и ложе не скверно?» На это новопоморцы отвечают, что брак действительно и ныне честен, свят и что, как таковой, достоен молитвенного благословения. Правда, рука иерейская, благословлявшая от века брак, ныне рассыпалась, не существует. Но пресвитерское венчание есть только «благолепное украшение, случайно устроенное»; поэтому его можно заменить венчанием мирянина, – конечно по необходимости, но по необходимости же ныне и крещение, и исповедь, и всякое богослужение совершают миряне. «Требовать в нынешнее время пресвитерского венчания, требовать этого благолепия, этого украшения брака, – это значит не понимать времени, зимой на поле всемирном искать свежих цветов». Существо брака составляет заповедь Господня «плодиться и множиться», вложенная в природу человека и конечно еще согласие жениха и невесты. Поэтому действенник брака есть сам Бог, иерей же только свидетель, а венчание – только церемониал, обряд. Свидетелем быть и обряд совершить может и мирянин, за неимением священника. Это вообще – «брак бессвященнословный», приличный общему бессвященнословному состоянию беспоповщины. Брак вечен, значит возможен и ныне; брак свят, значит достоен молитвенного на себя призывания и ныне. Вы видите, что здесь заключается противоречие основной беспоповщинской доктрине о браке, что ныне «браков нет» и что существующие «нынешние браки», – блуд и хуже блуда. Видите также, что здесь изменено само понятие о существе брака и совершителях его, которое характеризуется с точки зрения естественного брака, как сожитие двух полов в целях размножения рода человеческого, а не брака как таинства. Внешним доказательством неправильности «бессвященнословных браков» для их противников служит отсутствие примеров совершения таковых в древности, из многовековой истории которой брачники не могут указать действительно ни одного такого примера или «святоподобия», как выражаются сами беспоповцы. Таким образом, в новопоморском бегстве от антихриста беспоповщина совсем искажает свою доктрину, теряя вместе с тем даже и то, что в виде малого остатка доселе, еще сохранялось в ней от действительного до-никоновского церковнаго учения. Но бесспорно новопоморство выигрывает в жизни и нравственности, и отсюда беспоповцы сочувствуют ему больше, чем федосеевству.

Если несостоятельны федосеевство и новопоморство, и из борьбы обнаруживается несостоятельность самого беспоповщинского принципа, то то же самое обнаруживается и из других попыток разрешения вопроса о браке, какие даны в остальных беспоповщинских «согласиях». Попытки эти разнообразны и в этом разнообразии показывают еще яснее, что данный вопрос для беспоповщины совсем неразрешим и что в нем беспоповщина вообще самоуничтожается. Существуют, например, так называемые «полубрачные даниловцы». Сознавая крайности федосеевства новопоморства, эти старопоморцы остановились на половине пути. Учение о безбрачии они не отрицают, но поженившихся не наказывают; они лишь дают всем совет проводить безбрачное житие; если же кто не исполнит этого совета и вступит в брак, тот, говорят, сам за себя будет отвечать – и не пред обществом, а только пред Богом. Это значит: ни да, ни нет. Но в деле веры такая двойственность не уместна. Какова вера, такова должна быть и жизнь. Если правильно учение о безбрачии, то нельзя не карать за нарушение безбрачия и конечно, наоборот. Поэтому другие беспоповцы говорят, что хотя Бог, как все веруют, есть судья всех и за все; но это совсем не в порядке христианской жизни, чтобы коренных нарушителей ее порядка отдавать только на суд Божий; их нужно вразумлять и исправлять, и самому христианскому обществу. Сразу, значит, для беспоповщины видно, что «полубрачные» находятся в положении безвыходном и если избрали его, то очевидно только, потому что и все другие «выходы», – такого же свойства. И какая, повидимому, странная метаморфоза. Старопоморство, вообще говоря, менее последовательное в проведении беспоповщинской доктрины, в данном случае пытается еще удержать последнюю; между тем бегунство, в известном смысле, крайний вывод из беспоповщинских начал, успело выделить принципиальных брачников, которые брачатся даже при пении молебна. Бегуны, по идее иноки, ведут, оказывается, семейную жизнь и в свое согласие даже прочих бегунов принимают не иначе, как чрез перекрещивание. Где же основная заповедь бегунства – не иметь ни дома, ни жены, ни чад! Как идти им в пустыню странствовать с своими малолетними детьми! Вот и бегунство имеющее и без того в своем бегстве от антихриста так много причин к внутреннему распадению, распадается еще раз и из-за вопроса о браке. Такое же, конечно в своем роде, поразительное явление представляет нетовщина. Тут поразительно не то, что нетовец обзаводится семьей; обета странника он не дает, хотя и должен бы был давать. В нетовце особенно изумляет попытка найти молитвенное благословение своему брачному сопряжению. Ведь нетовец отрицает всякое действие благодати на земле! Очевидно, супружеское сожитие без молитвы претит беспоповцу. Но тем трагичнее положение нетовца, что он не может найти себе удовлетворения. Глухая нетовщина обращается за совершением брака в православную церковь. Очевидно, она не может помириться с венчанием новопоморского наставника. Но отдать себя под «благословение» антихристова слуги, каким считает нетовец православного священника, – разве в этом цель беспоповщинского бегства от антихриста! И странно, что не усвояя благодатной силы самому акту венчания, нетовец все-таки надеется, что Бог, по нетовским молитвам, вменит его в благословенное и святое. Зато самокрещенский нетовец, также не решающийся начать супружескую жизнь без молитвенного обряда, – чтобы не уподобиться «еретику» новопоморцу или нетовцу «глухому», этому послушнику антихриста, сам себя «венчает», так прямо и произнося: «венчаюсь аз, раб Божий» и «венчаюсь аз, раба Божия». Конечно, в до-никоновской церкви это нечто неслыханное, но теперь в бегстве от антихриста, очевидно, вполне возможное… В новоспасовом согласии венчают наставники, – «попы», как их там зовут, совершенно вопреки нетовскому учению, что мирянин вообще не может действовать священная и согласно лишь с одними новопоморцами, столь разрушающими всю беспоповщину, и некоторыми им подобными.

Ложное положение, в каком находится беспоповщина в отношении своего учения и требований жизни, зависит от ложности самого ее пути. Беспоповщенское «бегство от антихриста» есть величайшее заблуждение. Не сомневаемся в искренности верований беспоповцев и в силе их религиозного чувства. Но тем более не можем скорбеть о них, что это верование держится только на незнании нашей православной церкви. Беспоповец думает, что в православной церкви царствует антихрист. Но в примере лиц, обратившихся из беспоповщины к церкви, он легко может видеть путь к рассеянию этого предубеждения. Пусть беспоповец идет по этим примерам в православные храмы и пусть наблюдает там все с беспристрастием. Он с раннего детства живет в понятиях, что православный храм есть жилище антихриста, что в нем не прославляют Христа, а хулят, что нет в нем истинных икон, нет святых мощей. Но не то говорят те беспоповцы, которые сами видели эти храмы. «О, как глубоко я был тронут всем виденным и слышанным», – говорит один бывший беспоповец о первом своем посещении монастырского храма. «Я видел иконы благолепного письма, не новые только, но и древние, видел горящие пред ними восковые свечи и лампады, – вразумился, что тут место приношения благоприятной службы истинному Богу, а не антихристу. Я слышал чтение и пение псалмов, тропарей, кондаков, стихир, канонов и прочих молитвословий, в которых выражается хвала и благодарение Богу, прошение о спасении, о прощении наших грехов; слышал чтение апостола, Евангелия, прологов, поучений святых отцов. Все это решительно противоречило моим беспоповщинским понятиям и представлениям о православной церкви». Подобным же образом описывает первое свое посещение православного храма другой бывший беспоповцев. «Началась божественная литургия, – я сего Божественного служения никогда от рождения своего не слыхал. Слышу поют: Господи помилуй! Потом запели: Отца и Сына, и Святого Духа, Троицу единосущную и нераздельную. Тут меня точно морозом подернуло, – думаю, какое хуление и поругание мы изрыгаем на церковь Христову, будто бы в ней не Богу молятся, а дьяволу, и Троицу Святую не почитают. Потом слышу, – священник возглашает: благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца, и причастие Святого Духа, буди со всеми вами. Потом, – певчие запели: достойно и праведно есть поклоняться Отцу и Сыну, и Святому Духу. Троице единосущной и нераздельной. Вздохнул я из глубины сердца и сказал себе; о, великого милосердия Божия к грешникам, от них же первый есм аз, не только житием, но и хулениями, ихже иногда наносил на церковь Божию». Еще сильнее говорит третий бывший беспоповцев о первом своем присутствии на православной пасхальной утрени, совершавшейся в монастыре. «Отпели полуночницу; раскрылись царские врата, повсюду заблистал яркий свет горящих свечей; из алтаря послышалось стройное и благоговейное пение священнослужителей: Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небеси. Тот же стих запел и хор иноков, стоявших посреди церкви и – открылось никогда невиданное мной торжественное шествие по церкви и вокруг церкви. Сердце мое наполнилось умилительного восторга и слезы невольно полились из моих глаз». Началась торжественная пасхальная утреня. «Я пристально всматривался во все действия священнослужителей в алтаре и вне алтаря и чтобы лучше видеть, поднялся на лавку. Что я перечувствовал во время этой умилительной службы, того нельзя ни пером описать, ни словами передать. Могу только сказать, словами церковного стиха, что стоя в храме, я мнил стоять на небеси». Остается привести, наконец, пример того, какое неизреченное чувство духовной радости и благодатного наслаждения испытывает бывший беспоповцев, когда в первый раз приступает к таинству святого причащения. «Священник, – рассказывает свидетель, – перекрестившись, начал: Верую, Господи и исповедую, яко Ты еси воистину Христос Сын Бога живого. Слова эти так сильно тронули меня, напомнив мне о наступившей уже минуте приобщения пречистых тайн Христовых, что я едва собрался с духом повторить из. А когда, вслед за священником, повторил слова: пришедый в мир грешный спасти, от них же первый есм аз, – то неудержимо полились слезы из глаз моих и я зарыдал на всю церковь, вспомнив свою жизнь в расколе, свои омерзительные дела, свои хуления на церковь Божию и ее святые тайны». Священник, и сам растроганный, остановился и ждал, пока причастник успокоится несколько. После принятия святых тайн, причастник сам прочитал и благодарственные молитвы. «И все это время, – заканчивает свидетель, – я чувствовал такую радость, какой никогда не испытывал во всю мою жизнь, – я был словно переродившийся человек». Скажет ли беспоповец, кто дал сему причастнику эту духовную радость? Никто, кроме Христа, Спасителя мира! У ног антихриста этого быть не могло…

П. Смирнов

Извлечено из кн. «Христианского Чтения», 1903 г.

Типография М. Меркушева, Невский пр., 8

того же автора:

1) История русского раскола. Св. Синодом по определению от 1–12 февр. 1893 г.» удостоена премии митрополита Макария в 1000 р. Изд. 2-ое. Спб., 1895 г. Ц. 1 р. 30 к., с пер. 1 р. 60 к.

2) Внутренние вопросы в расколе в XVII веке. Св. Синодом по определению от 1 мая 1902 г. удостоено премии митрополита Макария в 500 р. Спб., 1898 г. Ц. 3 р. с пер.

3) Важность изучения внутренней жизни раскола Ц. 20 Спб., 1898 г. Ц. 20 коп.