Часть первая. История Православного монашества на Востоке (Монашество в Египте)

Известен проф. Казанский и как составитель акафистов: Благоверным князьям Константину и чадам его Михаилу и Феодору, Муромским чудотворцам (1871), Святому и праведному Иосифу Обручнику (1871), Богородице, всех скорбящих Радосте (1866), Казанской Божией Матери (1868); им же написаны «Служба и акафист Иверской Божией Матери» (1861), «Служба святителю и Чудотворцу Тихону» (1861). Как публикатор, проф. Казанский известен прежде всего разысканиями писаний преподобного Иосифа Волоколамского (1847) и дополнительных записей о Несторе-летописце (1846). Все эти творения П. С. Казанского вошли в обиход церковной жизни верующих.

Ученый состоял членом многих исторических обществ и архивных комиссий, деятельно сотрудничал в научных периодических изданиях. Многие из его публикаций и доныне не утратили своего значения. Перечень откликов на труды проф. П. С. Казанского см.: С. А. Венгеров. Источники словаря русских писателей. Т. II. Спб., 1910. С. 550–551. Характеристики личности ученого: «Православное обозрение». 1878, т. 1, март. С. 458–508.

Православному Русскому иночеству усерднейшее приношение

Надобно верно изследовать жизнь монахов, подвизавшихся прежде нас, и по ним усовершать себя; ибо они сказали и сделали много хорошего.

Евагрий у Сократа

Три обета составляют сущность иноческой жизни – обет целомудрия, обет послушания, обет произвольной нищеты. Цель сих обетов та, чтобы отрешением от мира и его удовольствий, отсечением своей воли дать свободу духу и телу всецело посвятить себя на служение Богу. Священны узы семейные; для человека созданы и блага временные. Но священнее союза семейного – союз человека с Богом; дороже, безценнее благ временных – блага вечные. Временные связи и временные удовольствия, для поврежденной грехом природы человека, большею частью служат препятствием стремиться к вечному и небесному, приковывают ум и сердце его к земному. Но все, еже в мире, пишет Апостол, похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская (1Ин.2:16). Монашество стремится обетом целомудрия подавить похоть плоти, обетом нестяжательности – похоть очес, дабы не увлекаться сокровищами, которые мир обещает поклонникам его, обетом послушания – гордость житейскую, чтобы оставить и победить искание суетной славы. Чтобы легче оторвать себя от связей земных, чтобы лучше оградить себя от искушений, какие представляют богатства, удовольствия и слава мира, – иноки избирают местом жительства пустыни, откуда и получили свое наименование монахов или уединенных. Кто не испытал сладости уединения? Кто не знает, что только в тишине уединения созревают высокие мысли, укрепляется дух для великих подвигов? Люди самые пристрастные к удовольствиям мира ищут отдыха в уединении; самые заботливые о снискании благ временных и славы земной в тишине уединения соображают и измышляют для сего средства. Но в деле спасения душа тогда только начинает жить для Бога, когда мир для нас опустеет. В мире непрестанно разсеиваются мысли, порабощаются желания, возмушается душа и совесть.

Посему иноки, чтобы оградить себя от всех искушений мира, поселялись в безлюдных пустынях, в глуши лесов или в темных пещерах. Одни строгие отшельники совсем удалялись от общества людей и в самых необитаемых местах или совершенном затворе проводили жизнь свою в беседе с одним Богом. Были подвижники, которые в течение тридцати, сорока и более лет не видали ни одного человека. Другие жили по два и по три в недальнем разстоянии друг от друга, два раза в неделю в субботу и воскресенье сходились вместе для общего Богослужения. Иные жили целыми обществами, имея общие определенные уставом и труды, и молитвы, и пищу. Но у всех одно было общее стремление – распять плоть свою со страстями и похотями, стать выше себя, выше своей чувственности. Они отыскивали самые строгие правила Евангелия, давали им самое обширное значение, старались выполнять их со всем усилием воли. Они умерщвляли тело свое алчбою, жаждою, бдением, молитвами и трудами. Принося в жертву Богу дар целомудрия в чистом сосуде воздержания, они в глубоком самоотвержении отсекали от своего ума всякий собственный помысел, и от воли всякое собственное желание, от сердца всякое вожделение собственного удовольствия, всякое негодование на ближнего. Увлекаемые непреклонною силою воли ко внутренним и внешним подвигам, они старались достигнуть такого состояния, чтобы ни во внутренней, ни во внешней природе не ощущать никаких движений кроме одной мысли о Боге. Добровольные мученики, они ежедневно умирали для Бога. Велик и свят подвиг предать тело свое в руки мучителей за исповедание имени Христова. Но менее ли потребно мужества каждый день, каждый час умерщвлять свое тело, отсекать всякую нечистую мысль? В трудные решительные минуты жизни более напрягается сила души, и во время великих испытаний человек чаще выходит победителем, нежели в малых ежедневных искушениях. Сколько раз слабая воля может поколебаться в своем направлении! Сколько потребно бдительности над собою! Сколько нужно терпения, чтобы сохранить всегда душу и тело чистыми от приражения греховных движений! Посему Кассиан называет иноков новыми мучениками⁴¹. Один из писателей, близких к началу монашества⁴², главным побуждением к иноческой жизни поставляет ревность верующих во Христа подражать подвигу мучеников. «Верующие, – пишет он, – видя страдания мучеников и их искреннее стремление к исповеданию имени Христова, начали и сами, при помощи благодати Божией, последовать их жизни и самоотвержению, и в иночестве осуществились слова Апостола: проидоша в милотех и козиих кожах, скорбяще озлоблена, их же не бе достоин мир, в пустынях скитающеся, и горах и вертепах и пропастех земных» (Евр.11:37–38). Как мученики, одушевляемые любовью, радостно шли на страдания и смерть за исповедание веры в Господа Иисуса; так и подвижники, одушевляемые горячею ревностью и пламенною любовью к Богу, в своей труженической жизни, приближавшей их к Богу, находили такой источник блаженства, что желали бы до безконечности увеличивать свои труды и подвиги. «Поверь, сын мой, – говорил один старец молодому отшельнику удивлявшемуся трудам и изнурению, каким подвергал себя старец в преклонных летах, – поверь, сын мой! Бог такую ревность и любовь к служению даровал душе моей, что я никак не могу вполне удовлетворить ея расположению». В самом деле, могли ли не желать этих подвигов пустынники, когда благодать изливалась в таком изобилии, что они молили даже Господа: «Удержи волны благодати Твоей».

Эта святая, высокая жизнь иноков с самого начала монашества возбуждала внимание благочестивых Христиан. В их жизни представлялся живой пример того совершенства христианской жизни, какое указывается в Евангелии. Не громом побед и завоеваний, не потоками крови и опустошений они стяжали себе вечную память, но сокровенным деланием во Христе, борьбою с греховною природою и врагом спасения; их подвиги сопровождались только их слезами и воздыханиями, а на прочих людей они старались только низводить благословение свыше. Это был неземной мир среди этого мира, изумляющий величием своего духа и жизни, дающий разуметь, какую чудную силу являет природа человеческая, какая власть и могущество заключены в душе и теле человека, когда он весь проникается силою благодати Христовой. Посему история монашества есть история успехов Христианского благочестия.

Таковы всегда были и могут быть по духу своему монашеские общества. Довольно свидетельства одного Святого Иоанна Златоуста, чтобы убедиться в святости жизни монашеской. Сей Святитель, сам украшенный всеми Христианскими добродетелями, с неизъяснимым удовольствием воспоминает о том времени, какое провел он в обителях иноческих, и в своих беседах с пылким увлечением часто говорил о высоком достоинстве иноческой жизни. «Между монашескою и мiрскою жизнью, – говорит он в одной беседе, – такое же различие, какое находится между пристанью и морем, непрестанно волнуемом ветрами. Смотри, самые жилища монахов предуведомляют о их благоденствии. Избегая рынков и городов и народного шума, они предпочли жизнь в горах, которая не имеет ничего общего с настоящей жизнью, не подвержена никаким человеческим превратностям, ни печали житейской, ни горестям, ни большим заботам, ни опасностям, ни коварству, ни ненависти, ни зависти, ни порочной любви, ни всему тому подобному. Здесь они размышляют уже только о царствии небесном, беседуя в безмолвии и глубокой тишине с лесами, горами, источниками, а паче всего с Богом. Жилища их чужды всякого шума. Душа свободная от всех страстей и болезней тонка, легка, и чище всякого тонкого воздуха. Занятия у них те же, какие были в начале и до падения у Адама, когда облеченный славою дерзновенно беседовал с Богом и обитал в блаженном рае. И в самом деле, жизнь монахов чем хуже жизни Адама, когда он до преслушания введен был в рай возделывать его? Адам не имел житейских никаких забот, нет их и у монахов. Адам чистою совестью беседовал с Богом; так и монахи, даже больше чем Адам, имеют дерзновения, так как больше имеют в себе благодати по дару Духа Святого. Опишу хотя одну часть образа их жизни; ибо всей их жизни описать невозможно. Сии светильники мiра, едва начинает восходить солнце, или ещё до разсвета, встают с ложа здравы, бодры и свежи. Ибо их не возмущает ни печаль, ни забота, ни головная тяжесть, ни множество дел; но они живут, как Ангелы на небе. Итак, встав с ложа бодрые и веселые, они с светлым лицом и чистою совестью составляют вместе один лик и как бы едиными устами поют гимны Богу всяческих, прославляя и благодаря Его за все благодеяния, как частные, так и общие. Спрошу вас, чем различествует от Ангелов сей лик на земле поющих и восклицающих: слава в вышних Богу, и на земли мир в человецех благоволение (Лк.2:14). И одежда у них соответствовала их мужеству. Одежды их приготовлены, как у блаженных оных Ангелов, Плии, Елисея, Иоанна и прочих Апостолов, у одних из козьей, у других из верблюжьей шерсти, а некоторым довольно одной кожи и то ветхой. Потом, пропевши свои песни с коленопреклонением, прославленного ими Бога призывают на помощь в таких делах, которые другим не скоро бы пришли и на ум. Они не просят ни о чем настоящем; у них не бывало об этом и слова; но просят о том, чтобы им с дерзновением стать пред страшным престолом, когда Единородный Сын Божий придет судить живых и мертвых, чтобы никому из них не услышать сего страшного гласа: Не вем вас; – и чтобы в чистоте совести и обилии добрых дел совершить сию трудную жизнь и благополучно проплыть сие бурное море. Потом, как вставши окончат сии священные и непрестанные молитвы, с восходом солнечным идет каждый к своему делу и трудами многое приобретают для бедных. Монахи не только, когда поют и молятся, но и когда сидят за книгами, доставляют зрителям приятное зрелище. Когда пение кончится, один берет Исаию, другой беседует с Апостолами, третий читает книги других писателей и любомудрствует о Боге, о мире, о предметах видимых и невидимых, чувственных и духовных, о ничтожности жизни настоящей и о величии жизни будущей. Они питаются Словом Божиим, сладчайшим меда и сота (Пс.18:11). Это чудный мед, и гораздо лучше того, каким некогда Иоанн питался в пустыне. Ибо не дикие пчелы, садясь на цветы, собирают сей мед, но приготовляет оный благодать Св. Духа и вместо сотов, ульев и дупла полагает в душах Святых. Подобно пчелам они облетают соты Священных книг, почерпая в них великое удовольствие. Принимая такую пищу, уста их не могут произнести ни одного дурного слова, ни одного шуточного или грубого, но каждое достойно неба. Не погрешит тот, кто уста монахов уподобит источникам, пьющим мед и чистые потоки. Таково их настоящее состояние. А будущее их какое слово может выразить? Какой ум – постигнуть? Их жребий Ангельский, неизреченное блаженство, несказанные блага!⁴³

Говоря в другой беседе, что все мы званы на брак Божий и что званную на этот торжественный чертог душу нужно ввести облеченною и украшенною златыми одеждами, Святой Златоуст продолжает: «Хочешь ли, я покажу тебе одетых в брачную одежду? Припомни Святых, облеченных в власяницы, живущих в пустынях. Они-то носят брачные одежды. Ты увидишь, что они не согласятся взять порфиры, если будешь давать им. И это потому, что знают красоту своей одежды. Если бы ты мог отворить двери сердца их и увидеть душу их и всю красоту внутреннюю; – ты упал бы на землю, не вынес бы сияния красоты, светлости тех одежд и блеска их совести. У святых подвижников нет никакой печали, но как бы на небесах устроив себе хижины, они также далеко обитают от бедствий настоящей жизни и борются с дьяволом так легко, как будто играют. Они убегают городов и общественных собраний, потому что воюющему не годится сидеть в доме, но должно жить в таком жилище, которое легко оставить; они, если нужно, оставляют его, как воины оставляют лагерь во время мира. Но приятнее видеть пустыню, усеянную хижинами монашескими, нежели видеть стан воинов, раскидывающих в поле шатры. В палатках воинов Христовых мы не увидим ни растянутых покровов, ни острых копий, ни золотых тканей покрывающих палатку царскую. Но если бы кто распростер на земле, которая обширнее и неизмеримее нашей, многие небеса, тот представил бы подобное жилищам иноков. Ибо их обитель ничем не хуже небес; потому, что к ним сходят Ангелы, даже Сам Господь Ангелов. Сии подвижники, как воины, живут в шатрах не с копьями, не со щитами и бронями, – и однако они совершают такие подвиги, каких те и с оружием произвести не могут. Они каждый день сражаются и побеждают все возстающие из них похоти. Одним хотением они побеждают врагов, которыми воины побеждаются. Пьянство и пресыщение побеждено у них питием воды и лежит повержено и мертво. А это – многовидный и многоглавый зверь. В воинстве духовном каждый воин одерживает победу. Кто сам не нанес врагу смертоносного удара, того он не перестает беспокоить всячески. Каждый из сих воинов воздвигает такие трофеи, каких не могут воздвигнуть воинства, собранные со всех концов вселенной. Они отринули от себя все беспорядочное и безразсудное – безумные слова, неистовые и отвратительные болезни, кичение, и все, чем вооружается против человека пьянство. Они употребляют пищу не для пресыщения и наслаждения, но для удовлетворения естественной потребности. Нет между ними ни птицеловов, ни рыболовов. Они довольствуются хлебом и водою. Смятение, шум и беспокойство совершенно от них изгнаны, и как в жилищах их, так и в теле великая тишина. И не только над сладострастием одержали победу оные Святые мужи, но и над любостяжанием, славолюбием, завистью и вообще над всеми болезнями душевными. Итак, трапеза сих воинов не лучше ли трапезы воинов Царя земного? Трапеза мужей Святых возводит на небо; её приготовляет Христос; правила для нее дает любомудрие и целомудрие. Пустынножители не женятся, не посягают иметь много, не предаются изнеженности; но кроме самых неизбежных нужд для существа телесного, живут как безтелесные. Трапеза их приготовляется праведными трудами; будучи свободна, не позволяет собеседникам говорить ничего срамного; ищет пользы своих соучастников, – не попускает оскорбить Бога. Нет у иноков никаких возмущений душевных, нет ни болезней, ни гнева; все тихо, все мирно, везде великая тишина, великое безмолвие. Постелью инокам служит трава; многие спят не имея крова, а небо служит им вместо крова, и луна вместо светильника. У них нет господина и раба; все рабы и все свободные. Они рабы друг другу и владыки друг над другом. С наступлением вечера им не о чем сокрушаться, не нужно запирать дверь, бояться разбойников. Разговор их исполнен такого же спокойствия. Они всегда разговаривают и любомудрствуют о будущем, и как бы не здешние, как бы переселившиеся на небо и там живущие, всегда разсуждают о небесном: о лоне Авраамовом, о венцах Святых, о ликовании со Христом; а об настоящем нет ни помина, ни слова. Они говорят о небесном царстве, о настоящей брани и кознях дьявола, о великих подвигах совершенных Святыми. – Хотите ли пойти в град добродетели, в селения Святых, т. е. в горы и леса? Там-то мы и увидим высоту смиренномудрия. Там люди, блиставшие прежде мiрскими почестями или славившиеся богатством, теперь стесняют себя во всем: не имеют ни хороших одежд, ни удобных жилищ, ни прислуги и во всей жизни своей явственными чертами изображают смирение. Все, что способствует к возбуждению гордости, удалено оттуда. Сами они разводят огонь, сами колют дрова, сами варят пищу, сами служат приходящим. Там все слуги, каждый омывает ноги странников и один пред другим старается оказывать им услуги; не разбирают они, кто к ним пришел, раб или свободный, но делают это для всех равно; нет там ни больших, ни малых. Хотя и есть там низшие, но высший не смотрит на это, а почитает себя ниже их и чрез то делается большим. У всех один стол, как у пользующихся услугами, так и у служащих им; у всех одинаковая пища, одинаковая одежда, одинаковое жилище, одинаковый образ жизни. Больший там тот, кто предупреждает другого в отправлении самых низких работ. Там не говорят: это мое, это твое. Оттуда изгнаны слова сии, служащие причиною безчисленного множества распрей. И чему дивиться, что у пустынников один образ жизни, одинаковая пища и одежда, когда у них и душа одна, не по природе только, но и по любви, а любовь может ли когда возгордиться сама пред собою? Там нет ни бедности, ни богатства, ни славы, ни безчестия. Хотя и есть там низшие и высшие по добродетели, но никто не смотрит на свое превосходство: низших там не оскорбляют презрением; ибо там никто не уничижает других. А если бы их кто унижал, они тем более научаются переносить презрение, поругание и уничижение и в словах и в делах. Любят обращаться с нищими и увечными, и за столом их много таких гостей; а потому-то они и достойны неба. Один врачует раны недужного, другой водит слепого, иной носит безногого. Нет там толпы льстецов и тунеядцев; там даже не знают, что такое лесть. У них во всем равенство, и потому они весьма удобно преуспевают в добродетели. Все усилия они употребляют на то, чтобы не иметь первенства, но быть в унижении, и всячески стараются превзойти друг друга в том, чтобы не самим пользоваться честью, а воздавать оную другим. Впрочем, и самые их занятия приводят их к смирению. Ибо, скажи мне, кто, занимаясь копанием земли, поливанием и насаждением растений, плетением корзин и вязанием власяниц, будет высоко думать о себе? Кто, живя в бедности и борясь с голодом, подвергается сему недугу? Как в мире трудно соблюсти скромность по причине множества рукоплещущих и удивляющихся, так в пустыне это весьма удобно. Отшельника занимает собою только пустыня; он видит летающих птиц, колеблемые веянием ветерка древа, потоки, быстро текущие по долинам. Итак, что может возбудить к гордости человека, живущего среди такой пустыни? – Приди и учись у иноков. Это – светильники сияющие по всей земле; стены, коими ограждаются и поддерживаются самые города. Они для того удалились в пустыню, чтобы научить и тебя презирать суету мiрскую. Они, как мужи крепкие, могут наслаждаться тишиною и среди бури; а тебе, обуреваемому со всех сторон, нужно успокоиться и хотя мало отдохнуть от непрестанного прилива волн. Итак, ходи к ним чаще, дабы, очистившись их молитвами и наставлениями от непрестанно приражающихся к тебе скверн, ты мог и настоящую жизнь провести сколько можно лучше и сподобиться будущих благ. Придти в пустыню – то же самое, как если бы кто пришел к золотых дел мастеру или в розовый цветник. Как здесь получают некоторый блеск и от золота и от роз: так и приходящие к праведным, получая пользу от блеска их, убавляют несколько от прежней гордости. Или как тот, кто взойдет на высокое место, хотя бы и очень мал был, кажется большим; так и те, восходя в беседе к высоким помыслам праведных, и сами кажутся такими же, пока с ними пребывают». «В мире свирепствует буря, а отшельники сидят в пристани спокойно и в великой безопасности, смотря как бы с неба на кораблекрушения, постигающие других. Они и жизнь избрали достойную неба и живут не хуже Ангелов. Как между Ангелами нет того, чтобы одни благоденствовали, а другие терпели крайние бедствия, но все одинаково наслаждаются миром, и радостью, и славою: так и здесь никто не жалуется на бедность, никто не превозносится богатством; своекорыстие изгнано отсюда; все у них общее: и трапеза, и жилище, и одежда. И что удивительного в этом, когда у них и самая душа одна и та же? Все они благородны – одинаковым благородством, рабы – одинаковым рабством, свободны – одинаковою свободою. Там у всех одно богатство – истинное богатство; одна слава – истинная слава, потому что блага у них не в именах, но в делах; одна радость, одно стремление, одна надежда у всех. Все у них устроено как бы по какому правилу и мере, и нет ни в чем неправильности, но во всем порядок, стройность и гармония, – самое точное согласие и прочное основание для всегдашнего благодушия. Все и делают и терпят все для того, чтобы им благодушествовать и радоваться. Только там и можно это видеть в полном событии, потому, что у них не только презирается настоящее, удален всякий повод к несогласию и вражде и питаются светлые надежды на будущее, но случающиеся с каждым из них скорби и радости почитаются общими для всех»⁴⁴.

Святой Златоуст в особом поучении раскрывает, что гораздо лучше быть истинным монахом, нежели владеть земным царством. «Избрать жизнь монашескую, – беседует он в сем поучении, – посвятить себя на служение Богу для всех – легко и удобно. Тот, кто посвятил себя Богу и ведет уединенную жизнь, господствует над гневом, завистью, сребролюбием и удовольствием и другими болезнями, всегда назирая и заботясь, чтобы не подчинить души своей постыдным страстям, не поработить разума горькому тиранству, но всегда возвышаясь умом, поставляет страх Божий владыкою над страстями. Монах сражается с демонами, одолевает их, побеждает и увенчивается от Христа, поскольку тот, кто вступает в борьбу подкрепленный Божественною помощью, огражденный небесным оружием, естественно должен одержать совершенную победу. Он воюет с дьяволом за благочестие, за почитание Бога, желая освободить от заблуждений или города, или деревни. Монах беседует с Пророками, украшает ум мудростью Павла, безпрестанно переходит от Моисея к Исаии, от Исаии к Иоанну, от Иоанна к другому кому-либо. – Ночью монах украшается служением Богу и молитвами, прежде петлоглашения начинает пение, и с ним сожительствуют Ангелы, – он беседует с Богом, вкушает блага небесные. Пища его так легка, что не погружает в глубокий сон. И трапеза и одежда его умеренны. Монах и бедным и богатым дает дары, он равно щедр для обоих. Хотя целый год носит одну одежду и охотнее пьет воду, нежели вино, но не просит для себя ни большой ни малой милости от богачей, но для бедных он испрашивает многих постоянных милостей, полезных как для дающих, так и для получающих. Таким образом он является общим врачом и для богатого и для бедного, – одного освобождая от грехов добрым наставлением, другого избавляя от нужды. Он раздает дары Духа, освобождает молитвою души, угнетенные тиранством демонов. К ним прибегают и цари в своих нуждах, прося их молитв. Монах носит залог спасения в своей воле, в своей ревности, в своем расположении, по слову Писания: царствие Божие внутрь вас есть (Лк.17:21). Смерть для него не страшна; ибо для того, кто презирает богатства, удовольствия и радости, не тяжело разлучиться с этим мiром. – Если подвергнется какому-нибудь несчастью, то знает, что по смерти получит безсмертную и вечную жизнь. Монах имеет желателей его благ, подражателей и учеников, старающихся быть подобными ему. По смерти своей монах восхищается на облаках на сретение Христа на воздусех, по примеру Вождя и Установителя сей спасительной жизни и всех добродетелей⁴⁵.

Такими же высокими чертами описывается жизнь древних иноков в истории Руфина. «Видел, – пишет Руфин, – истинно видел сокровище Христово, сокрытое в человеческих сосудах. Видел я в Египте отцов, живущих на земле и проводящих жизнь небесную, и новых неких пророков, воодушевленных как добродетелями душевными, так и даром пророчества, о достоинстве коих свидетельствует дар знамения и чудес. В самом деле, почему тем, которые не желают ничего земного, ничего плотского, не получить небесной силы? Некоторые из них так свободны от всякой мысли о нечестии, что забывают, было ли в мире что-нибудь злое. Таков мир их души, такова их доброта, что истинно об них можно сказать: мир мног любящими закон Твой (Пс.118:165). Они обитают в пустыне, разсеянные и разделенные по келлиям, но соединенные любовью. Для того разделяются жилищами, чтобы никакой звук, никакая встреча, никакой праздный разговор не возмущали наслаждающихся покоем безмолвия и священным вниманием ума. Собравши ум, каждый в своем месте, ожидают пришествия Христа, как благого Отца; или как воины в лагере – присутствия Императора, или рабы – прихода господина, обещавшего дать им свободу и дары. Все они не заботятся о пище или о одежде и подобном. Ибо знают, что всех сих язы́цы ищут (Мф.6:32). Они ищут правды и царствия Божия; и все сие, по обещанию Спасителя, прилагается им».

«Многие из них, если почувствуют нужду в чем-либо необходимом для тела, не к людям прибегают, но обратясь к Богу и прося от Него как от Отца, получают просимое. Ибо такова в них вера, что может и горы переставлять. Посему некоторые из них молитвами останавливали стремление волн реки, готовой затопить соседние селения, как посуху переходили по воде, укрощали лютых зверей и совершали многие и безчисленные чудеса, так что нет сомнения, что их добродетелями стоит мир. Особенно удивительно то, что хотя, обыкновенно, все превосходное редко и трудно, – их и по числу много, и по добродетелям они несравненны. Иные живут вблизи городов, другие в деревнях, многие разсеяны по пустыне как бы некое небесное воинство, опоясанное на брань, стоящее в лагере, всегда стремящееся к исполнению повелений царя; сражаясь оружием молитв и покрываясь от нападений врага щитом веры, старается приобрести себе небесное царство. Они украшены добрыми нравами, миром, тихи, покойны и связаны союзом любви, как бы неким родством. Они сильно состязаются в соревновании о добродетели. Каждый старается быть снисходительнее, кротче, любвеобильнее, смиреннее и терпеливее другого. Если кто из них был мудрее, то он так прост со всеми, что, по заповеди, кажется меньшим всех и слугою всех»⁴⁶.

Историк V-го века Созомен называет монашество самым полезным делом, нисшедшим от Бога к человекам. «Это любомудрие (так Созомен называет монашество) наслаждается только добром, и кто удерживается от зла, но не делает добра, того почитает худым; ибо оно не тщеславится добродетелью, но подвизается, почитая людскую славу за ничто. Мужественно противостоя страстям души, оно не уступает ни нуждам физическим, ни немощам тела. Стяжав силу Божественного ума, оно всегда созерцает Создателя всяческих, ночью и днем чтит Его и умилостивляет молитвами и служением. Стремясь благочестно к вере чрез чистоту души и совершение добрых дел, оно презирает очищения, окропления и тому подобное, ибо скверными почитает только грехи. Будучи выше внешних напастей и, так сказать, господствуя над всем, оно не отвлекается от своего избрания ни окружающим жизнь беспорядком, ни нуждою. Обижаемое, оно не ослабевает, терпящее зло – не мстит, угнетаемое болезнью или недостатком необходимого – не упадает в духе; но тем более и хвалится, что, целую жизнь подвизаясь в терпении и кротости и требуя немногого, становится, сколько возможно для человеческой природы, ближе к Богу. Смотря на настоящую жизнь как на переход к лучшей, оно не удручается заботами о приобретении вещей и не простирает своего попечения о настоящем далее кратких нужд, но всегда, предпочитая простые и удобоснискиваемые потребности здесь, чает блаженства там и постоянно стремится к тамошнему счастливому жребию. Всегда дыша благоугождением Богу, оно отвращается от безстыдного сквернословия, и что удалило из своей жизни на самом деле, о том не терпит даже и звука. Ограничиваясь немногими естественными потребностями и принуждая тело довольствоваться малым, оно над похотью владычествует воздержанием, неправду наказывает правдою, ложь вразумляет истиною, и мерою всего ставит благочиние. Жизнь свою проводит оно в единомыслии и общении с ближними, печется о друзьях и чуждых, делит собственное с нуждающимися, занимается тем, что полезно для всякого, не возмущает радующихся и утешает скорбящих. Заботясь же о всех и направляя свое попечение к существенному благу, оно здравыми разсуждениями и мудрыми внушениями научает слушателей чуждаться мести и злословия. Будучи свободно от вражды, насмешливости и гнева, беседуя с почтением и скромностью, оно врачует собеседников этим, как бы каким лекарством. Как разумное, оно отрекается от всякого неразумного движения и совершенно властвует над страстями души и тела»⁴⁷.

Другой церковный историк, Сократ, приводит изречение Евагрия: «Надобно верно изследовать жизнь монахов, подвизавшихся прежде нас и по ним усовершать себя; ибо они сказали и сделали много хорошего». Жизнь первого пустынножителя и основателя иночества Антония передана нам Святителем Александрийской церкви – Афанасием. Современники и близкие потомки со вниманием записывали слова, изречения и дела Святых подвижников. Руфин, Палладий, Кассиан, блаженный Иероним, Иоанн Мосх, церковные историки: Сократ, Созомен, Феодорит и другие собирали сведения о древних подвижниках. Жизнь сих подвижников рассказывали как славу и честь Святой Церкви, как назидательнейший пример для подражания и возбуждения к жизни благочестивой. По великому влиянию иноческого сословия на судьбу Святой Церкви история монашества сделалась неотъемлемою частью Церковной Истории. Как непонятна была бы история Церкви в первые три века Христианства без истории мучеников, так непонятна была бы история последующих веков без истории монашества.

Если так велико значение истории монашества вообще, то для Русского иночества изображение жизни древних подвижников иночества имеет особенную важность. Иноческая жизнь в России основана и утверждена иноками Восточными. В основание ея и в руководство положены те же самые правила, которыми руководствовалось монашество на Востоке. В жизни Восточных подвижников Русское иночество всегда искало поучительных примеров для своей жизни; им стремилось подражать; их душеспасительные писания всегда были источником, в котором почерпало Русское иночество наставления для себя, пищу для своей души.

Правда, что жизнь каждого знаменитого подвижника известна православному Русскому иночеству, и их писания у многих содержатся в памяти. Посему не новое что-либо предлагается в сем труде, но только собирается воедино то, что разсеяно в разных сказаниях, представляется постепенный ход и развитие иноческой жизни на Востоке. Имея главною целью назидание, Автор не оставлял без внимания и требований ученых.

Монашество своим появлением и происхождением обязано Христианской религии. Конечно, не без примера была девственная жизнь и в Ветхом Завете. Из примера дочери Иеффаевой мы видим, что девы отказывались от брака и были посвящаемы на служение Скинии. Пророки – Илия, Елисей и другие вели жизнь безбрачную. Пред пришествием Христовым между Иудеями, обитавшими в Египте, образовалось целое общество Ферапевтов, проводивших жизнь безбрачную. Впрочем, общее мнение давало предпочтение супружеству пред жизнью девственною. При чаянии рождения обетованного Искупителя безплодие супругов Пророки представляли наказанием Божиим (Ис.47:9. Ос.9:12).

Христианство при самом появлении своем отдало предпочтение девству пред супружеством, славу рождения обетованного Искупителя даровавши в награду девству, а не супружеству. Пресвятая Мария Богоотроковица, с трех лет посвященная Богу, и по чистейшей совершеннейшей любви к целомудрию избравшая девственную жизнь, и по рождестве Бога Слова пребывшая Девою, представила Собою совершеннейший образец девства. Размышляя о девстве Богоматери, как примере для дев Христианских, Отцы Церкви любили повторять слова Псалмопевца: приведутся Царю девы в след Ея, искренние ея приведутся Тебе; приведутся в веселии и радовании введутся в храм царев (Пс.44:15–16).

Пророка и Предтечу пришествия Христова Иоанна Крестителя, проводившего девственную жизнь в пустыне, покрывавшегося кожаною одеждою и питавшегося суровою пищею, подвижники Христианства считают первообразом иноческой жизни. Девственную жизнь освятил Своим примером и Господь наш Иисус Христос. Благовествуя на земле людям пути спасения, Он, не обязуя к девству всех, указал на него как на совершеннейший образ жизни: суть скопцы, иже скопиша себя царствия ради небесного. Но сей высший род жизни Он представил в удел только тем, которые от Творца природы и Духа благодати всеосвящающей получили дар воздержания и чистоты. Не вси вмещают словесе сего, сказал Он ученикам Своим о жизни безбрачной, но им же дано есть (Мф.19:11). Но хотя высота жизни, которую Сам Господь назвал Ангельскою (Мф.22:30), не для всех доступна, тем не менее сподобившиеся сего дара обязываются быть верными Божественному призванию. Могий вместити да вместит, сказал Господь о девственной жизни (Мф.19:12). Не обязывая никого к совершенному отреченью от мира, Спаситель указывает на совершенную нестяжательность как на дело высшего совершенства: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим (Мф.19:21). Желающим последовать Ему Он повелевает искать прежде всего царствия Божия и правды его (Лк.12:31), Отвергнуться себя, взять крест свой и идти в след Его (Мф.16:24). Таким образом, не обязывая никого к отречению от связей семейных и гражданских, Спаситель указывает на девство – на отречение от своей воли и имущества, на жизнь, исключительно посвященную исканию Царства Небесного, как на высшую степень Христианской жизни.

Друг и наперсник Христов Иоанн Богослов писал в своем послании: не любите мира, ни яже в мире, яко все, еже в мире, похоть плотская, похоть очес, и гордость житейская (1Ин.2:15–16). Сия заповедь, обязательная для всех, более достигается в жизни иноческой. Иночество стремится подавить похоть плоти – обетом целомудрия, похоть очес – обетом нестяжательности и гордость житейскую – обетом послушания.

Созерцая славу горнего Иерусалима, Св. Иоанн Богослов видел и особую честь, возданную девству. И взглянул я, пишет он в откровении, и се Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у коих имя Отца Его написано на челах (Откр.14:1). Он слышал песнь, которую пели пред престолом; и никто не мог научиться песни сей, кроме сих ста сорока тысяч, искупленных с земли. Эти старцы суть девственники, не познавшие жен. Они идут за Агнцем, куда бы Он ни пошел. Они куплены от людей, как первенцы Богу и Агнцу. И на устах их нет лукавства; они непорочны пред престолом Божиим (ст. 2–5).

Апостол Павел пишет к Коринфянам: добро человеку жене не прикасатися (1Кор.7:1). Он желал, чтобы все Христиане подобно ему соблюдали девство: хощу, да еси человецы будут якоже и аз. Глаголю же безбрачным и вдовцам: добро им есть, аще пребудут якоже и аз (ст. 8). Он указывал на превосходство жизни безбрачной пред супружескою как в отношении к тесным обстоятельствам времени (ст. 26), так и к совершенству Христианскому: не оженивыйся печется о Господних, как угодити Господеви: а женивыйся печется о мiрских, како угодити жене. Разделися жена и дева. Непосягшая печется о Господних, како угодити Господеви, да будет свята и телом и духом: а посягшая печется о мiрских, како угодити мужу (ст. 32–34). Впрочем, Апостол заповедал, чтобы каждый в выборе того или другого состояния сообразовался с своим духовным дарованием. Кийждо, писал Апостол, свое дарование имать от Бога, ов убо сице, ов же сице (ст. 7). Избрание девственной жизни он признает добрым тогда, когда оно совершается по непринужденному расположению сердца, по свободной решимости воли. А иже стоит твердо сердцем, пишет Апостол, не имый нужды, власть же имать о своей воли, и разсудил есть в сердце своем, блюсти деву свою, добре творит (ст. 37). Потому, прибавляет Апостол, хорошо делает и тот, кто отдает дочь свою замуж, и ещё лучше делает тот, кто не отдаёт её (ст. 30).

При обилии даров духовных в первенствующие времена Христианства и общей ревности к высоким подвигам не могут не встречаться примеры девственной подвижнической жизни. Многие, родившись в Христианстве, с юных лет избирали жизнь девственную, проводили все время в посте и молитвах, раздавали имение свое на дела Богоугодные, нераздельно посвящая жизнь свою Господу, и таким образом были совершенными иноками прежде появления иночества. Таковы были некоторые из учеников Христовых.

Св. Иаков брат Господень, посвященный Богу от чрева матери, до конца жизни сохранил девство, не вкушал ни вина, ни мяса, не намащал тела своего елеем; колена его от частых преклонений в молитвах к Богу за себя и за других покрыты были наростами⁴⁸. Всеобщее предание Церкви называет девственником возлюбленного ученика Христова Иоанна, усыновленного Преблагословенной Деве Искупителем с креста⁴⁹. Девственником называют Отцы Церкви и брата Иоаннова Иакова⁵⁰. Апостол Павел сам дает свидетельство о своем девстве (1Кор.7). Его возлюбленные ученики – Тимофей и Тит не налагали на себя брачных уз, чтобы всецело служить Богу⁵¹; ученица Павла Фекла, разделявшая труды Апостольского служения, была девственницею⁵². Дщери диаконов Иерусалимской Церкви, Филиппа и Николая, пребыли девственницами⁵³.

Стремление к девственной жизни так было сильно в первенствующие времена Христианства, что нужно было ограничивать даже эту ревность и защищать святость брака. Из послания Апостола Павла к Коринфянам (1Кор.7) можно заключить, что некоторые почитали обязанностью не только всем безбрачным оставаться в таком состоянии, но и вступившим в брак разлучаться (ст. 1). Чтобы исправить это заблуждение, Св. Апостол научает Коринфян, что девство не есть непременная обязанность Христианина, но произвольный подвиг.

Можно думать, что подобные мысли явились не у одних Коринфян. Апостол Павел защищает важность брака и в послании к Ефесеям (гл. 5, 22–33) и в послании к Тимофею (1Тим.4:2–3). Ученик Апостольский Св. Игнатий Богоносец также писал к одному Пастырю: не возлагай ни на кого ига девства, ибо не безопасно сие стяжание и не легко сохранить его, когда бывает сие по принуждению⁵⁴. К Св. Поликарпу, Епископу Смирнскому, он также писал: если кто может пребывать в чистоте, да пребывает, но без тщеславия. Если же кто хвалится, то погиб; а если хочет быть уважаем более нежели Епископ, то совершенно погиб⁵⁵. В правилах Апостольских мы находим также постановления, ограничивающие неумеренную ревность о девстве и подвижничестве (Пр. 5, 51). Но запрещая женатым клирикам удалять от себя жен, правила Апостольские не запрещают ради подвижничества удаляться от брака, вкушения мяса и вина (Пр. 51).

В постановлениях Апостольских яснее излагается учение о девстве: о девстве повеления мы не получили, но предоставляем его свободе желающих, как обет. Об одном только напоминаем, чтобы не давали обета легкомысленного. Ибо Соломон говорит: благо, еже не обещаватися, нежели обещавшуся не воздати (Еккл.5:4). И так дева да будет чиста душою и телом, как храм Божий, как дом Христов, как обиталище Духа Святого. Давши обет надлежит творить дела достойные обета, доказать, что обет сей есть истинный, дан по ревности к благочестию, а не в укоризну браку⁵⁶.

Все эти советы и предписания о чем ином свидетельствуют, как не о том, что ревность к девственной жизни, стремление к высшим подвигам так были сильны, что многие считали подобную жизнь не делом произвола, но непременною обязанностью всякого Христианина? Климент Римский действительно свидетельствует, что между Христианами Коринфскими было много подражателей девственной жизни Апостола Павла⁵⁷. По свидетельству Блаженного Иеронима и Св. Епифания, Климент писал окружные послания к девственницам и в сих посланиях изрекал все, что можно сказать о девстве⁵⁸.

Из приведенных нами слов Св. Игнатия к Поликарпу видно, что девственники пользовались в Церкви особым уважением⁵⁹. Св. Поликарп называет их жертвенниками Божиими и в своих наставлениях ставит их наряду с клиром церковным (Флп.4). В постановлениях Апостольских предписывается, чтобы подвижники причащались Св. Таин непосредственно после клира⁶⁰.

Принимая на себя девство по обету, посвящая жизнь свою исключительно на служение Богу и составляя особый класс в обществе верующих, подвижники первых времен Христианства были то же, чем были после иноки⁶¹.

Посему, не напрасно предание начало монашества возводит ко временам Апостольским⁶²; Евсевий старается доказать, что Ферапевты, жившие в Египте, около Мареотидского озера, были девственники и девственницы Христианские, проводившие всю жизнь свою в посте, молитвах, вдали от общества людей⁶³.

В самом деле, свидетельство Филона о Ферапевтах как подвижниках Иудейских было первое и последнее. Весьма вероятно, что ещё в Апостольский век Ферапевты приняли Христианство и их подвижничество освятилось новой религией.

Защитники Христианства пред язычниками указывали на девственников и девственниц как на живой пример святости Христианской нравственности. Св. Иустин Мученик писал: весьма многие у нас того и другого пола, сделавшись учениками Христовыми еще в детстве и достигши теперь шестидесяти или семидесяти лет, пребывают в девстве. И я готов указать таких людей повсюду⁶⁴. Афиногор также говорит: среди Христиан между мужчинами и женщинами много можно найти таких, которые до глубокой старости пребыли безбрачны, находя в сем состоянии более удобства угождать Богу⁶⁵. Минуций Феликс говорит: весьма многие у нас соблюдают навсегда девство, не тщеславясь тем пред другими⁶⁶. Ориген писал: у Христиан можно найти людей, для которых достаточно одного слова Божия, чтобы, отринув от сердца всякую похоть, служить Богу молитвами. Подвижницы Христианские соблюдают совершенное девство не для почестей людских, не для наград и денег и не для пустой славы⁶⁷.

Посмотри на сестер наших, писал Тертуллиан к жене своей, которых имена у Господа; невзирая ни на красоту, ни на возраст, они предпочитают святую чистоту супружеству, хотят лучше быть невестами Божиими, для Бога прекрасными девами. С Ним живут они, с Ним беседуют, с Ним обращаются день и ночь, приносят молитвы свои к Господу, как вено; от Него удостаиваются милостей, когда ни захотят, как бы от супруга. Они навсегда приобрели себе благого Господа и на земле уже по безбрачию причисляются к лику Ангельскому. Сколько таких, которые прямо после крещения посвящают плоть свою чистоте! Сколько таких, которые, по взаимному согласию, пресекают супружеские отношения – произвольные скопцы ради царства небесного!⁶⁸

Во второй половине 3-го века Св. Мефодий, Епископ Тирский, прославлял девство в особом сочинении; пир десяти дев. Он представляет здесь собрание дев у Ареты; они разсуждают о превосходстве девства, раскрывают, в чем оно состоит, и заключают беседу молитвою к Богу⁶⁹.

«Велико, выше природы, чудно и славно девство! Это – питие, которое источается не землею, но небом. Господу предоставлено было преподать сие учение людям: поскольку Он один, пришед на землю, научил человека возноситься к Богу; Архиерею и Главе Пророков и Ангелов прилично именоваться и главою девственников. Ветхозаветные не могли ещё вместить девства. Сколько велико достоинство девства, можно видеть из того, что число девственников изначала определено ста сорока четырьмя тысячами (Откр.14:3–4). В чем же состоит истинное девство, посвящение себя Богу? «Если уста мои, так говорит о сем одна из дев, буду отверзать для изъяснения Писания, или для того, чтобы православно и достоприлично воспевать Богу, и буду полагать дверь и хранение устам, чтобы не говорить суетного: то чисты уста мои и посвящаются Богу. Если буду заграждать слух от злословия и поношений и отверзать для Слова Божия: то и слух я посвятила Господу... Если чиста я и сердцем, все помышления его посвящаю Господу, не помышляю ни о чем суетном, не живет в нем гордость и гнев, помышляю о законе Господнем день и ночь: то истинно совершаю обет великий, еже очиститься чистотою» (Чис.6:2)⁷⁰.

Не только тело должно соблюдать нерастленным; нужно заботиться и о душе и украшать её праведностью. А сие достигается, когда душа чисто внимает Слову Божию, прилепляется к Нему и дотоле не престает приходить к дверям мудрых, доколе не достигнет Того, Кто есть самая Истина⁷¹.

Указуя на славу небесную, ожидающую отрекшихся от мира, одна из девственниц говорит: вот наше таинственное торжество, прекрасные девственницы! Вот награда за чистый подвиг целомудрия! Обручаюсь Слову и приемлю в дар вечный венец нетления и богатство от Отца; возложив венец на главу, украшаюсь светлыми и неувядаемыми цветами мудрости. Хожу со Христом, воздающим награду на небеси окрест безначального и безсмертного Царя; становлюсь свещеносицею неприступных светов и воспеваю новую песнь с ликом Ангелов, возвещая новую благодать Церкви⁷².

Свой пир девы заключают песнью к Небесному Жениху: Забыла я родителей, возжелав Твоей благодати, Слове (Пс.44:11). Забыла лики сверстниц дев, забыла то, что мною хвалились бы мать и сродники. Ты стал для меня всем, Христе. Тебе посвящаю себя чистою и с светильником светоносным сретаю Тебя, Женише!

Предтеча Твой, омывавший в струях очистительных множество земнородных, беззаконно ведется мужем нечестивым на заклание за чистоту. Окропляя же прах кровью Своею вопиет Тебе, Блаженный: Тебе посвящаю себя чистым и со светильником светоносным, сретаю Тебя, Женише! И матерь Твоя, Родительница Жизни, благодать нетленная, непорочная, нося в безсемянной утробе нескверно зачатый плод, будучи Девою, вопияла, Блаженный: Тебе посвящаю Себя чистою и со светильником светоносным сретаю Тебя, Женише!

Блаженный, безначальный, живущий в чистых селениях небесных, все содержащий властью вечною! Се предстоим. Приими и нас, Отче с Сыном Твоим, во врата жизни. Тебе посвящаю себя чистою и со светильником сретаю Тебя, Женише!»

Так прославлял Св. Мефодий девство устами девственниц. Также прославлял девство и Пастырь Карфагенской Церкви Киприан⁷³: «Обращаю слово мое к девственницам, о которых тем более забочусь, чем они выше славою. Они суть цветы на древе Церкви, краса и благолепие благодати, торжество природы, целомудренный и непорочный плод хвалы и чести, образ Божий, сообразный святости Господа, лучшая часть стада Христова. Радуется о них Церковь, и в них изобильно процветает славное плодоношение сей Матери, и чем более увеличивается многочисленное сословие девственниц, тем более умножается радость матери».

Но чем выше девство, тем оно труднее, тем более искушений от плоти и мира для отрекшихся от похотей плоти и мира. Посему Св. Киприан заботливо предостерегает девственниц от всех соблазнов, он внушает им презирать украшения в одеждах, употреблять свое богатство на дела Богоугодные, не выходить в публичные собрания, удаляться мiрских удовольствий. «К сим-то девам, продолжает он, – я говорю, их увещеваю не столько по власти, сколько по сердечному к ним расположению, увещеваю не потому, будто бы я, меньший и нижайший из всех, забывая свою слабость, хотел присвоить себе какую-то решительную власть над их свободою, но потому, что я боюсь нападений врага. И не напрасно сие опасение, не тщетен страх; он ведет на путь спасения и ведет к сохранению животворных заповедей Господа, дабы девы, которые посвятили себя Христу и, отказавшись от плотских похотей, по плоти и по духу предали себя Богу, совершали надлежащим образом дело свое, за которое уготованы великие награды; дабы не думали уже украшать себя и не старались быть кому-либо угодными, кроме своего Господа, от Которого ожидают и награды за свое девство. Если Христос от своих последователей требует воздержания, девству назначается Царство Небесное: то что девам в земных нарядах и украшениях? Утешаясь тем, что оными можно понравиться людям, они оскорбляют Бога. Воздержание и целомудрие состоит не в одной непорочности плоти, но и в скромности одежд и в целомудрии украшений, чтобы, по Апостолу, непосягшая была свята и телом и духом. Дева не только должна быть девою, но надобно, чтобы и разумели и понимали её девою, дабы, видя её, никто не сомневался, что она дева. Непорочность должна быть во всем непорочна, и телесная одежда не должна противоречить внутреннему совершенству. Неприлично девственницам украшать свое лицо, или величаться красотою тела: ибо нет для нас никакой брани труднее, как брань с плотью и телом, которое должны они укрощать и побеждать. Роскошная одежда и убранство девственницы свидетельствует о нечистоте ея сердца, возбуждает и в других нечистые мысли. Ты называешь себя богатою; но девственнице неприлично величаться богатством. Истинное богатство составляют блага духовные. Сим богатством не может обладать та, которая лучше желает быть богатою для века сего, нежели для Христа. Пусть почувствуют бедные и неимущие, что ты богата. Давай взаймы Богу из этого стяжания, питай Христа; умоляй чрез молитву многих, чтобы приобрести тебе славу девства и достигнуть награды от Господа. Чистые девы должны гнушаться одеждою безстыдных, украшениями распутных, убранством блудниц».

«Некоторые не стыдятся быть в кругу девиц, выходящих замуж, и, увлекаясь вольностью людей нецеломудренных, вести нескромные разговоры, не стыдятся слушать то, что неблагопристойно, и смотреть на то, о чем не должно говорить. Какая нужда до брака той, которая не хочет вступить в брак? И могут ли удовольствия и забавы иметь место у тех, у которых совсем другие занятия, другие обеты?»

«Тесен и узок путь, ведущий к славе. Убегайте широких и пространных путей: утехи там гибельны, удовольствия смертоносны. Первый сторичный плод – есть плод мучеников, второй шестидесятый – ваш (Мф.13:8). Как мученик не думает о плоти и мире, не имеет с ними ни малейшего общения: так и в вас, которые занимаете второе место по награде славы, добродетель должна быть близка к терпению мученическому».

«Помните, о девы, помните, чем вы быть начали, и чем будете. Вас ожидает великая награда добродетели, величайшее воздаяние непорочности. Хотите ли знать, какого бедствия нет и какое благо есть в добродетели девства? Умножая умножу печали твоя, и воздыхания твоя: в болезнех родиши чада: и к мужу твоему обращение твое и той тобою обладати будет, говорит Бог жене (Быт.3:16). Вы свободны от сего приговора, вы не боитесь свойственных женам печалей и воздыханий; не мужья господствуют над вами; Господин и Глава ваша есть Христос; Он ваш Жених, с Коим вы сочетались однажды и навсегда. Вы уже начали быть тем, чем мы будем: вы уже имеете в сем веке славу воскресения (Лк.20:34–36). Пребывая в чистоте и девстве, вы равняетесь Ангелам Божиим. Надобно только, чтобы девство было постоянное и неврежденное. Надобно украшать себя не ожерельем или одеждами, но добрыми нравами. Дева должна взирать на Бога и на небо; и горе устремленные взоры не должна она опускать к удовольствиям плоти и мира или обращать к земле. Вы ищите лучших обителей в дому Отца Небесного. Ваше пакибытие более свято и истинно; ибо вы не имеете плотских пожеланий. Вы старшие, – так заключает свои наставления Св. Киприан, – наставляйте младших; вы младшие служите старшим, побуждайте равных себе; возбуждайте друг друга взаимными увещаниями, руководствуйте ревностью к славе, подавая собою примеры добродетели».

Так в словах Св. Киприана высказывалось желание видеть девственниц живущих обществами, в совершенном удалении от мира, вместе с обетом чистоты исполняющих и обет вольной нищеты, в послушании благочестивым руководительницам. Исполнение сего желания осуществилось в иноческих женских обителях.

Во время Киприана и ранее девы большею частью, оставаясь в домах родителей, сохраняли приличествующий обету образ жизни, но иногда жили и в особых обществах. Обеты их освящались молитвами и Епископским благословением⁷⁴. Потому они находились под особенным надзором и попечением Церкви. Многие из девственниц во время гонения запечатлели своею кровью верность Небесному Жениху. Во время гонения Диоклетиана добровольные девственные подвижницы⁷⁵, как их называет Евсевий, подвергаемы были поруганию. Из двух девственниц, явивших мужеское терпение в Газе, одна – Валентина – попрала ногами жертвенник языческий и ниспровергла его вместе с огнем на него возложенным⁷⁶. В Кесарии предана была огню Еннафа, украшенная венцом девства. В Истории страданий Св. Феодота Анкирского, описанных очевидцем, упоминается семь девственниц. Приведенные мучителем на поругание, они просили защиты у Господа Иисуса Христа: «Доколе в нашей власти было, молились они, сохранять девство непорочным, Ты знаешь, как ревностно мы блюли его до сего дня»; и усердная молитва соблюла для них нетленным венец девства и приготовила новый венец мученичества⁷⁷. Другая подвижница, Св. Иустина, для сохранения девства жертвуя красотою, просила покровительства у Пресвятой Девы Богородицы и спасла с собою того, кто хотел обольстить её⁷⁸.

Подвижники – девственники более свободные, чем девы, в избрании подвигов и образа жизни отличались большою строгостью самоотречения и умерщвления плоти. Они жили не только среди общества, но поселялись и в отдельных хижинах невдалеке от города⁷⁹, а иногда удалялись и в пустыне⁸⁰. Во время гонения Диоклетианова они показали особенную твердость в исповедании Христа. Таков был подвижник Петр в Киликии. Тщетно судья и его окружающие убеждали его пожалеть себя, пощадить свою юность, он все презрел, всему и самой жизни предпочитая упование на Бога. Таков был Памфил, муж, как говорит Евсевий, прославившийся с юности устранением и презрением житейского, раздаянием имущества бедным, пренебрежением мiрских надежд, жизнью и подвигами свойственными любомудрию. Из Египта подвижники приходили поддерживать и утешать мучеников Киликийских и сами безбоязненно принимали мучение⁸¹.

Так, с самых первых времен Христианства до конца третьего века, мы видим непрерывный ряд девственников и девственниц, подвижников и подвижниц. Смутные времена Церкви Христовой, преследуемой язычниками, не давали возможности образоваться житию девственному в правильные и благоустроенные общества. Римское правительство преследовало законами безбрачную жизнь⁸² с подозрением смотрело на всякие вновь возникавшие общества. Девственники и девственницы составляли особый чин в Церкви Христовой, но это не было гласно, не выходило большею частью из круга семейного, в который не проникал надзор Римского Правительства. Основать отдельное общество вдали от городов в уединении девственники не могли, когда законы Римские не всегда терпели их и среди прочих жителей. Да и не было нужды подвижникам в первые века Христианства удаляться от своего общества. Каждое семейство Христиан было семейством подвижников, где единственною заботою было только исполнение закона Христова; они избегали сношений с язычниками, не участвовали в их развратных празднествах и увеселениях, при которых нередко проливалась кровь их же братий по вере; искать далеко поприща для подвигов – не было нужды. Подвиги самого высшего самоотвержения и самоумерщвления представлялись так часто в подвиге мученичества. И этот подвиг не только совершившим его уготовлял венец небесной правды, но служил подкреплением для других и очень часто средством обращения для неверующих. Темница для Христианина, пишет Тертуллиан, была то же, что пустыня для Пророков⁸³.

Но положение Церкви много изменилось тогда, как вера Христианская была объявлена господствующею в Империи. Получив полную свободу в своей жизни и действиях, отправляя государственные должности, Христиане среди Империи, которой жизнь, законы, обычаи, нравы, увеселения – все было проникнуто язычеством, при частых сношениях с самими язычниками, теряли первоначальную чистоту жизни. Когда над Христианами постоянно висел меч гонителей, принимали Христианство только по истинному расположению, а теперь немало было примеров, что одни земные выгоды заставляли вступать в общество Христиан. Посему нечего удивляться, что в членах Церкви Христианской уже не видно той нравственной чистоты, какою ознаменована первенствующая Церковь. «Я сам также, как и вы, – говорил Св. Иоанн Златоуст современным ему порицателям монашества, – и даже более, нежели вы, желал бы, чтобы не было нужды убегать в пустыни. Но поскольку здесь все извращено, и самые города, несмотря на судилища и законы, полны нечестия и пороков, и только пустыня приносит богатые плоды любомудрия: то по всей справедливости следовало бы порицать не тех, которые желающих избавляют от такой бури и смятения и вводят в тихую пристань; но тех, которые каждый город сделали до того недоступным и неспособным для любомудрия, что желающие спасения должны удаляться в пустыню. Скажи мне: если бы кто в глубокую полночь взявши огонь поджег большой дом, наполненный людьми, чтобы истребить спящих, кого бы мы стали обвинять – того ли, кто разбудил бы спящих и вывел их из дома, – или того, кто произвел пожар и привел в такую крайность, как находящихся в доме, так и выведшего их из огня»⁸⁴.

Но в руце Господни власть земли, и потребного воздвигнет во время на ней (Сир.10:4). И явление монашества есть одно из благодеяний Божественного Промысла для Церкви, особенно благопотребных, тогда как жизнь общественная не сообразовалась с началами жизни Христианской. Для всех Христиан открылся безопасный приют для благочестивой жизни, огражденный от искушений и соблазнов мира; для ревнителей высшего совершенства, указуемого в Евангелии, обширное поприще для подвигов самоумерщвления. Новый вид добровольного мученичества в отсечении своей воли, в истреблении страстей и нечистых помыслов, в постоянном очищении ума и сердца, в ежедневном приношении себя Богу в жертву чистую и живую. Сонм иноков был сонм мучеников, ежедневно умиравших для Христа.

Иноческая жизнь, начавшаяся в четвертом веке, есть как бы продолжение подвига мученического. Что в первые три века совершили мученики, то в четвертом столетии довершили иноки – эти новые мученики. Как страданиями и терпением тех возбуждались вера и нравственность первенствующих Христиан, так строгими подвигами отшельников возбуждались к благочестивой жизни верующие. Как твердость мучеников сокрушила силу язычества, так пример отшельников разрушил остальные храмы. Как из радости, с какою мученики шли на страдания, открывалась сила Христианства, так из готовности, с какою иноки отвергались всех удовольствий плоти и мiра, открывалась сила учения Христова.

Для мира Христианского иноки были тем же, чем были мученики в первенствующие времена, – живым свидетельством святости Христовой веры, образцом чистейшей нравственности, побуждением и подкреплением для колеблющихся, орудием обращения для неверных.

И какое чудное поразительное зрелище представляет это изумительное распространение монашества при его начале! Египет, где язычество искало себе главной опоры, где суеверие и идолопоклонство достигло высшей степени, – представил такой сонм иноков, что в пустыне было не менее жителей, чем в городах. Ревность к иноческой жизни, как будто быстрый, сильный поток, доселе сдерживаемым в своем течении, разорвал преграду и стремится наводнить всю страну. Подобно плодотворному и обожаемому некогда Нилу, монашество разлилось по всему Египту и дало ему плодоносие не земных, но небесных плодов. «Не столь светло небо, испещренное сонмом звезд, – беседует Св. Златоуст, – как пустыня Египетская, являющая повсюду иноческие кущи. Кто знает древний оный Египет богоборный, беснующийся, – раба каких-нибудь животных, страшившегося и трепетавшего пред огородным луком, тот вполне уверится в силе Христовой. Египетская пустыня лучше рая; там увидим в образе человеческом безчисленные лики Ангелов, сонмы мучеников, собрание дев; увидим, что все тиранство диавольское ниспровергнуто, а царство Христово сияет; увидим, что Египет, некогда матерь и стихотворцев и мудрецов и волхвов, изобретший все виды волхвования и передавший оные другим, теперь хвалится Крестом»⁸⁵. Где искать объяснения сего явления неповторяемого в истории иночества? Видно, что стремление к иноческой жизни давно зрело в Египте и только нужен был случай к обнаружению сего желания. Можно находить объяснение сего явления в особой силе слова Евангельского в Египте. «Нигде, – говорит Евсевий, – слова Евангельского учения, ни над кем не явили столько своей силы, как в Египте»⁸⁶. Много способствовал степенный, всегда полный мысли о будущей жизни характер Египтян. «Меланхолический и торжественный вид природы Египта, – пишет благочестивый Русский путешественник, – вечно ясное небо, строгий характер пирамидального зодчества, ужасное разрушение зданий гигантских, превышающих силы человека, столько великого, столько славного в прахе, и наконец куда ни взглянем, везде поразительное исполнение пророчеств, – все это невольно приводит к жизни созерцательной человека мыслительного»⁸⁷.

Наконец, весьма много значил пример дивной жизни первых подвижников и основателей иночества, каковы были Антоний и Пахомий, Аммон, два Макария и другие, изложением жизни которых мы и должны начать историю монашества. Их постоянство, терпение, добродетели, чудеса, ими совершаемые, увеличили стремление к иноческой жизни.