Архиепископы

Св. Иоанн был преемником св. Аркадия на святительской Новгородской кафедре и он первый из святителей В. Новгорода, хотя и десятый по преемству, почтен был саном архиепископским¹⁵¹.

Св. Иоанн родился от благородных и именитых граждан Новгорода – Николая и Христины. Он имел родного брата Гавриила, равного ему по добродетелям и преемника на святительском престоле. Оба брата с первых дней детства воспитывались в строгом благочестии и страхе Божием, и это воспитание впоследствии принесло обильный плод на поприще их жизни и служения церкви и отчизне. Это обнаружилось в раннем стремлении Иоанна к священному жребию Господню, ибо, как только пришел он в совершенный возраст, был поставлен епископом Аркадием (по другим – Нифонтом в 1144 г.) во священника к церкви священномученика Власия на Волосовой улице, на Софийской стороне, и работал Господу со всем усердием, беспорочно исполняя все Его заповеди. Но, любя безмолвие и безмятежную жизнь, он решился оставить мир¹⁵² и посвятить себя иноческим подвигам; а для этого положил устроить близ Новгорода иноческую обитель на те средства, которые получил в наследство от благочестивых родителей. Посоветовавшись с братом Гавриилом, они построили сперва деревянную церковь во имя Пресвятой Богородицы, честного Ее Благовещения, с оградою и келлиями для монашествующих, а потом приложили тщание устроить и каменный храм. Благое это дело началось, и каменная церковь успешно доведена была уже до сводов, но на довершение ее не доставало серебра, от чего блаженный Иоанн и брат его Гавриил были в великой печали. Имея же великую веру и усердие к Пречистой Богородице, как скорой помощнице и печальных утешительнице, оба брата прибегли к Ней с теплой мольбою: «Ты, Владычице, знаешь веру нашу и любовь, какую мы имеем к Сыну Твоему и Богу нашему, и к Тебе, Госпоже нашей. Со всем усердием и верою приступили мы к строению пречестного храма Твоего и всю надежду возложили на Твою помощь: помоги нам совершить храм Твой, посли помощь Твою, Владычице, и не посрами нас, рабов Твоих; ибо, вот мы начали строить и не можем свершить без Твоей помощи». Когда они так сетовали и молились, Сама Царица Небесная явилась в сонном видении и сказала им: «зачем вы в такую скорбь и сетование впали о построении Моего храма, возлюбленные рабы Божии; Я не презрю моления вашего, веры и любви, но скоро пошлю вам все потребное к совершению, только прилежите к делу и не ослабевайте в вере». Такого видения сподобились оба брата и с сердцем, исполненным радости, воспрянув на утреннее бдение, поведали друг другу взаимное утешение. В тот же день рано утром, по изволению Божию, выйдя из монастыря, они увидели у самых монастырских ворот богато-убранного коня без всадника. Смотря на коня, дивились его красоте, величию и убранству, и долго ожидали владельца. Но как никто не приходил, а конь стоял неподвижно, св. братья решились подойти к нему и с изумлением увидели по обеим сторонам златокованного седла висевшие два мешка, наполненные деньгами. Святые уразумели, что это обещанный дар, посланный им от Бога, и, как только сняли мешки, дивный конь изчез; один мешок был наполнен золотом, а другой серебром. Тогда братья, удивляясь дивному о них промышлению, возблагодарили Господа и Его Пречистую Матерь за столь неожиданную помощь. Вскоре на эти деньги они окончили строением церковь, украсили ее всяким благолепием, также купили для новой обители довольное количество сел и земли, а все остальное отдали игумену и братии, не оставив себе ничего от Божественного дара¹⁵³; и сами, движимые любовью к Богу, призвавшему их на Свое служение, посвятили себя иноческой жизни в построенной ими обители, изменив мирские имена свои: Иоанна на Илию, Гавриила на Григория, и там постоянно пребывали в посте и молитве, и во всех иноческих подвигах. Молва о добродетельной их жизни скоро распространилась в Новгороде.

В 1165 г. скончался благочестивый епископ Аркадий, и с великой честью погребли его в притворе св. Софии. По смерти прославившегося добродетелями святителя, внимание всех было обращено на смиренного инока Благовещенской обители – Илию, и его единодушно избрали князь, духовенство, начальники града и весь народ, так как никого другого не находили более достойным занять кафедру усопшего добродетельного владыки. Смиренный Илия хотел было укрыться от предстоящей ему почести, считая себя недостойным высокого сана, но его силою извлекли из обители, чтобы, по местному обычаю, всенародно возвести на высокие сени палат архиерейских, ибо Господь показал его достойным восприять епископство, по глубокому смирению. Князь Новгородский Святослав Ростиславич, вместе с именитым посадником Захарией, послали нареченного в Киев к великому князю Ростиславу и митрополиту Иоанну. Торжественное посвящение Илии во епископа совершилось 28 марта (1165 г.) в вербное воскресенье, спустя три дня после праздника Благовещения в устроенной им обители, и уже 11 мая он возвратился в Новгород¹⁵⁴, к общей радости своей паствы. В том же году Новгородцы отправили Юрьевского игумена Дионисия с любовию в Русь (в Киев) к митрополиту Иоанну и, вместе с тем, с челобитьем, дабы новый их пастырь, почтен был саном архиепископа, и ходатайство их было уважено¹⁵⁵. Митрополит, щедро одарив нового архиепископа золотом и жемчугом, прислал ему вместе с тем ризы, стихарь и источники¹⁵⁶. С тех пор титул архиепископа навсегда утвердился за владыками великого Новгорода.

Святитель Илия вступил в управление паствою в самое цветущее время Новгорода, среди дней постепенно возрастающей его славы и доблести народной, но, вместе с тем, и среди всеобщей зависти удельных княжений. Одним из первых действий благочестивого архипастыря было то, что, совершив на троицкой неделе крестный ход около деревянного города и отслужив литургию в монастыре белого Николая, что в неревском конце, он приказал игумену устроить в том монастыре общежитие¹⁵⁷; а затем, первый же год его святительства был ознаменован сооружением церквей во имя Святой Троицы и святителя Николая на княжеском городице¹⁵⁸ и основанием в неревском конце женской Предтеченской обители¹⁵⁹. Недолго, впрочем, наслаждался спокойствием Новгород и его архипастырь, ибо это время для России была тяжкая година междуусобий за великое княжение, и время смут народных внутри самого Новгорода.

Сын Георгия Долгорукого – предприимчивый Боголюбский, основывая свое государство на берегах реки Клязьмы в новых формах, в новых видах его внутреннего благоустройства, все свое внимание устремлял на то, чтобы подчинить себе Новгород с его обширной областью. С одной стороны богатство Новгорода и обширность его областей давно возбуждали к нему зависть, а с другой – оскорбление прав княжеских, преступление клятвы, вольность Новгорода были причиною того, что все ненавидели Новгородцев, и все князья поголовно готовы были восстать на них, ждали только случая. И когда Андрей Георгиевич, оскорбленный в 1169 г. упорством и изменою Новгородцев, решил смирить непокорных: то на его мнение дружно откликнулась вся земля русская и предложила свои услуги – наказать буйных Новгородцев – «крамольников извечных»¹⁶⁰.

Первые неприятельские действия между Суздалем и Новгородом начались в северной части области Новгородской. Двиняне, исстари принадлежавшие Новгороду, почему-то отказались платить ему обычную дань, которая получалась рыбою и дорогими мехами, и поддались великому князю Андрею Георгиевичу¹⁶¹. Новгородцы, оскорбленные такой изменой, собрали ратников по сто человек с пяти концов, и эту дружину в числе пятисот, под предводительством опытного вождя Даньслава Лазутинича, отправили за Двину для усмирения и сбора дани¹⁶². В это же время и Боголюбский отправил рать из 7000 человек, вероятно, для сбора дани, а вероятнее, для преграждения пути Новгородцам в задвинские области¹⁶³. Обе рати сошлись на беле озере «и сотвориша бой, и пособи Бог мужем Новгородским»; Суздальцы были разбиты на голову и бежали со стыдом в свою область¹⁶⁴. После этой победы Даньслав Лазутинич собрал одну дань на заволочанех, а другую на «Суздальских смердех»¹⁶⁵.

Услышав об этом поражении, Боголюбский ие мог простить победу малочисленной Новгородской дружины над сильным отрядом Суздальцев. Судьба Новгорода и без того давно была решена в его уме. Зимою 1170 г. явились на помошь Андрею Георгиевичу, давно ожидаемые им союзники: князья – Смоленский, Рязанский, Муромский и Торопчане, и Полочане, и «просто рещи, говорит летописец, вся земля русская совокупися», так что одних князей в войске было 72¹⁶⁶. Открылся поход; уже союзники князя Суздальского мысленно делили между собою богатые области Новгородские¹⁶⁷ и мысленно располагали сокровищами Новгорода. Сам Боголюбский по болезни ли, или по другим причинам остался во Владимире¹⁶⁸, вверив главное начальство над ратью сыну своему Мстиславу. Вся Россия с любопытством ожидала следствий необыковенного похода. Тогда же союзное войско, вступив в области Новгородские предавало все огню и мечу, не щадя ни пола, ни возраста, ни состояния, так что на расстоянии трехсот верст неприятели оставили за собою один пепел и трупы¹⁶⁹. Новгородцы не могли не ужаснуться грозной для них вести о предстоящем неравном бое со всей землей русской; потому что шел тот же грозный вождь и та же отборная дружина, которая опустошила Киев; но, чтобы миновать кровопролития, вече, по мудрому совету владыки Илии и посадника Якуна, употребило все меры благоразумия. Оно неоднократно отправляло чиновников для мирных переговоров; но посланные возвращались с одними лишь гордыми ответами, что пощады не будет Новгороду. Получив гордый отказ на свои мирные предложения, Новгородцы поручили судьбу свою Промыслу и, в то же время, приняли все меры для защиты: возобновлялись прежние укрепления, и, сверх того, поставлен был острог около всего города¹⁷⁰.

Наконец, 22 февраля 1170 года явились пред стенами Новгорода грозные силы князя Суздальского и его союзников, под предводительством старшего сына его Мстислава. Новгородцы, при виде грозного врага, напоминали друг другу о судьбе Киева, недавно опустошенного союзными войсками, о церквах разграбленных, о святынях и древностях похищенных, и клялись умереть за храм св. Софии¹⁷¹. Все те, которые могли носить оружие, вооружились; слабые старики, жены, дети, день и ночь молились в растворенных храмах Новгородского детинца. Судя по человечески, Новгород не мог противостоять столь многочисленной рати, и не мог быть спасен одними своими силами. Новгород ожидал помощи свыше, и она не умедлила.

В эти тяжкие минуты над судьбою Новгорода неусыпно бодрствовал ангел-хранитель своей отчизны, – это именно владыка Илия, великий муж церкви и отечества. Как добрый пастырь, в полном смысле этого слова, он теперь полагал душу свою за овцы. Он, то ободрял защитников града, не щадя собственной жизни, то молился со слезами Премилосердому Богу об избавлении своей паствы. Враги уже три дня стояли под стенами города, приказывая, чтобы осажденные покорились; и, хотя послы опять съезжались с обеих сторон, но и в этот раз «ничтоже мирного и любовного сотвориша»¹⁷². Два дня молился и святитель Христов Иоанн. В третью ночь, когда святый пастырь, по обыкновению, стоял на молитве перед образом Спасителя¹⁷³, и со слезами взывал к небесному Владыке об избавлении города, вдруг почувствовал необычайный трепет и, вслед за тем, голос, свыше говорящий ему: «епископе! услышана бысть молитва твоя; аще хощеши спасение града получити, утру наставшу иди в церковь Преображения Господня, на исходище пути, глаголемого Ильина улица, и тамо взем образ Пречистыя Богородицы, вознеси на стены града противу супостатов, и абие узриши спасение граду чудное»¹⁷⁴.

Услышав небесный голос, святитель Божий исполнился небесной радости и всю ту ночь провел без сна в теплой молитве; а по наступлении утра, собрал весь освященный собор, старейшин города и поведал им о чудесном голосе. Вслед за тем, послав протодиакона с клиром принять указанную ему икону и принесть в соборную церковь Премудрости Божией, сам с священным собором начал совершать в ней молебное пение. «Сие же сотвори, замечает описатель чуда, не яко леностию или гордостию объят бысть и не иде сам по пречестную ону икону; но убо смотрение Божие бысть о сем, да наипаче прославится честная она икона, якоже и бысть»¹⁷⁵. Быстро разнеслась весть об этом в народе, окрылила всех надеждой и воспламенила новое мужество. Между тем, посланный архипастырем протодиакон, пришедши к церкви Спаса, в которой стояла икона Пресвятой Богородицы, совершил пред нею благоговейное поклонение и хотел взять ее. Но тут совершилось новое чудо: при всех дерзновенных усилиях, протодиакон не только не мог взять икону, даже не мог сдвинуть с места и, возвратясь в собор, с ужасом рассказывал, что как он, так и другие, с ним бывшие, никак не могли стронуть икону, что икона нейдет¹⁷⁶. Будто многочисленное воинство окружает пречистый лик Богоматери, не допуская поднять его, и какая-то невидимая сила отбрасывает тех, которые дерзают приступить к ней. «И како бо можаху, замечает тот же списатель чуда, прикоснутися посланнии: не бо подобаще им, но самому архиепископу с прочим множеством, со псалмопением честне ю прияти и яко же Царице достойную честь воздати». Смиренный святитель, услышав об этом, «довольно о невежестве своем плака, яко не прииде сам по пречистую ону икону, и рассуди, яко не лепо бе Царице, Царя Христа рождшей, от посланных и меньших взятой быти», тот же час повелел звонить «во вся тяжкая», поднял св. иконы и, сопровождаемый духовенством и народом, сам пошел крестным ходом в Спассую церковь, «Там повергшись на землю пред чудною иконою и исповедав, елика сотворих в неведении, понеже честный образ с повелением, а не с молением, повелел принести», умолял Владычицу неба и земли о избавлении города, о прощении грехов всем в нем живущим, «О премилостивая Госпоже, Дево Богородице, взывал он из глубины души, Ты упование и заступница граду нашему, стена, и покров, и прибежище всем Христианом. На Тебя надеемся и мы грешные: молися, Госпоже, Сыну Твоему и Богу нашему за град наш, и не предаждь нас врагом нашим, грех ради наших: но услыши плач и воздыхание людей Твоих, и пощади нас, как древле Сын Твой пощадил Ниневитян, покаяния ради. Сице и зде покажи милость Твою, Владычице». После этой молитвы начали петь молебен; духовенство и народ, тысячами окруживши малую Спасскую церковь, едва вмещавшую духовный собор, молились с воплем и слезами. Все знали, что еще день, и решится на век судьба отечества. Когда же по шестой песни запели кондак: «Предстательство христиан непостыдное, ходатайство ко Творцу непреложное».... св. икона Богоматери вдруг какой-то невидимой сверхъестественной силой Сама собою заколебалась и подвиглась от своего места¹⁷⁷. Предстоявшие, видя такое дивное чудо и будучи объяты радостью и страхом, все пали ниц, и, не имея сил продолжать пение канона, только взывали – «Господи помилуй». Святитель, приняв на руки чудотворную икону, облобызал ее и, сопровождаемый духовенством и народом, с крестами и молебным пением вознес ее, как некую воеводу, на городские укрепления Софийской стороны, где стояли дружины Новгородские в ожидании битвы, и поставил противу ратных¹⁷⁸. В стане неприятельском заметно было большое движение, дружины их готовились к приступу. Уже неприятельские передовые отряды рассыпались перед городским валом и перестреливались с Новгородцами. Мужественный же архиепископ Илия в это время под выстрелами неприятелей шел по валу со св. иконами, в предшествии всего городского духовенства, обнося чудотворную икону Богоматери. Игумены, иереи пели священные песни, а народ, не надеясь на пощаду от ожесточенного врага, не видя ни откуда помощи, только плакал и молился, «кождо видяще погибель свою»¹⁷⁹.

Осаждавшие, не сомневаясь в победе, смеялись над осажденными – единоверными братиями, и даже, говорят, простерли воинскую отвагу до наглости против святыни, – пускали стрелы в шедшую по валу духовную процессию и в молящихся.

Было уже около шести часов дня, когда неприятели начали «крепчае добывати града»¹⁸⁰. Они теперь с ожесточением и яростью всею массою своего бесчисленного ополчения устремились на осажденных, готовясь до основания истребить стены града. Стрелы их сыпались в город «яко дождь умножен», так что люди не могли стоять даже за острогом. В это время, в порыве общей ярости какой-то святотат Суздалец, «стреливши неразумне»¹⁸¹, застрелил даже самую св. икону Богоматери¹⁸², и тем самым как бы уязвил самое небо. Тогда то, по словам летописца, сотворилось чудо и решилась судьба неравного боя. «Честная Пресвятыя Богородицы икона, тот час сама собою отвратив лице свое от сопротивных, обратилась на град и источила слезы от очию». Святитель, увидев, что из очей Богоматери текут слезы, стал утирать их своим фелонем говоря: «О чудо преславно! како могут быти от суха древа слезы? Не суть бо слезы, но милостивое знамение. Сим бо образом молится Пресвятая Богородица Сыну своему и Богу нашему за град и люди, уповающие на милость Ея. Сице являет Пресвятая Богородица предстательство и заступление людям безнадежным»¹⁸³. Весь народ, видя такое чудо, взывал со слезами: «Господи помилуй»! В это же самое мгновение какое-то затмение, какой-то не описанный страх внезапно напал на осаждающих, так что в смятении они не стали отличать своих от неприятелей. Тогда, замечают летописцы, «Господ Бог умилостивися на Новгород молитвами св. Богородицы, пусти гнев свой на вся полки русские, и покры их тма, якоже бысть при Моисее, егда бо проведе Бог сквозе чермное море жиды, а Фараона погрузи, тако и на сих нападе трепет и ужас, и паде на них аки пепел, и ослепоша вси»¹⁸⁴. Новгородцы, заметив крайнее смятение и расстройство в неприятельских рядах, приняли это за явный знак Божия милосердия к себе и не замедлили воспользоваться. Посадник Якун взывал к Новгородской дружине о мщении святотатственным врагам. Другой посадник, воитель Смен, привлеченный быстрою народною молвою о сотворившемся чуде, пылко устремился с своею дружиною в тыл самого стана вражеского, оставив Софийскую сторону и Чудинские укрепления. Вслед за ним остальные Новгородские дружины также отбили городские ворота, и тогда осажденные со всех сторон яростно бросились в кровавую сечу с неприятелем.

Тут произошла битва кровопролитная, ужасная. Неприятели перемешались между собою и «яко сопротивна зряще, оружием не милостивно себе уязвляху»¹⁸⁵. Знамена вражеские падали в прах пред хоругвями и стягами св. Софии. Все пало пред Новгородом. Целые сутки (25 февраля) преследовали Новгородцы обратившихся в бегство неприятелей, били их почти без всякого сопротивления, но, более того, брали в плен, потому что целые неприятельские отряды бросали оружие и сдавались. Тогда поистине сбылось сказанное: «един гоняше тысящу, а два тьму»: столько было убитых, что все поле кругом города было покрыто трупами мертвых. Остальные бежали, не останавливаясь, до своих пределов по опустошенной дороге, «ничтоже вземше, ни полонивше, токмо взяша земли копытом»¹⁸⁶. «И бысть им тяжек путь той». Суздальцы на возвратном пути не находили хлеба в местах, опустошенных ими, умирали с голода, от болезней, и древний летописец говорит с ужасом, что они тогда, «во святый великий четыредесятый пост конину ядяху и с нуждею во свояси приидоша»¹⁸⁷.

Событие дивное! Трои сутки назад тому осаждала Новгород сила многочисленного неприятеля, и вдруг она исчезла, истребленная помощью и заступлением Царицы небесной.

По словам летописцев, так много было пленных, что Новгородцы пренебрегали ими и за гривну продавали у себя на рынках по 10 пленных¹⁸⁸.

Святитель Божий чудную икону Богоматери с псалмопением, со всем освященным собором и со множеством народа проводил обратно на Ильину улицу, и с молением поставил в в том же храме Всемилостивого Спаса.

Под левым глазом Богоматери поныне остается неизгладимым пятно, сделанное стрелою, пущенною Суздальским воином в то время, когда Она вынесена была архипастырем на городской вал.

В воспоминание чудесного знамения от иконы Пресвятой Богородицы, святитель Илия тогда же установил торжественный праздник в честь Небесной Заступницы, который на все будущие времена положено совершать не в самый день события 25 февраля, а 27-го ноября, в день памяти св. мученика Иакова Персянина, и назвал день сей днем избавления и днем наказания, потому что молитвами Пресвятой Богородицы послал Бог избавление гражданам, а тем, которые восстали на сродных себе и единоверных братий, и воздвигли междуусобную брань, наказание.

Узнав о чуде и о поражении своего войска, вострепетал в Суздале великий князь Андрей Георгиевич, но не осмелился думать о мщении. Боголюбский не мог идти против воли Небес, зто значило прать против рожна. Однако и Новгородцы не долго могли предаваться своим восторгам от этой славной победы их над целой землей Русской. Они видели, что она слишком не дешево обошлась им: сила Новгородская истощилась, подвозы хлеба остановились, торговля упала, иностранные купцы бездействовали. Тогда во всей Новгородской области оказался голод: «кадь ржи продавали по 4 гривны, печеный хлеб по 2 ногаты, пуд меду стоил 10 кун»¹⁸⁹. Кроме того, никто не знал, что повлечет за собой их победа, и что еще предпримет против них князь Суздальский. Новгородцы могли ожидать нового нашествия врагов, но гений хранитель своего народа – святитель Илия бодрствовал над Новгородом, и страшный враг его, Боголюбский, при содействии глубоких умов архиепископа Илии и посадника Якуна, заключил мир «на всей воле Новгородцев»¹⁹⁰. Великий князь показал при этом даже большую уступчивость, – согласился на все предлагаемые ему условия и дал Новгороду князя от руки своей, Рюрика Ростиславича. Через год граждане рассорились с Рюриком из-за смены посадника, и владыка, отправившись в 1172 году во Владимир, выпросил у Долгорукого на княжение сына его Георгия; не полюбили потом Новгородцы Жирослава, и святитель опять исходатайствовал, что Жирослав и его товарищи были сменены. Проницательный владыка хорошо понимал политику Андрея Георгиевича и видел, что ум Боголюбского во многих случаях был даже необходим для управления вольным и строптивым народом, и потому всеми мерами содействовал дружеским сношениям веча с Боголюбским, к которому и сам не один раз ездил во Владимир для совещания. Наконец, своими разумными действиями достиг того, что Новгородцы сделались друзьями Суздалю; все старое было забыто; сам Боголюбский назвался другом Новгорода.

После неожиданной кончины Боголюбского, изменнически убитого своими же присными, Русская земля более прежнего возмутилась междуусобиями; они отразились и в Новгороде частой сменой князей, то из рода Суздальского, то из дома Смоленских Ростиславичей. Немало смут произвела в нем и закоренелая вражда между сыновьями убиенного посадника Захарии и другого посадника, Жирослава. И, хотя Софийская летопись, равно, и жизнеописатель святителя, безмолвствуют о его участии в сих печальных происшествиях, тем не менее, несомненно, что он, как истинный пастырь, болезнующий о своих чадах, всеми мерами старался усмирить враждующих. Заботясь о сохранении прав народных, владыка Илия являлся то твердым, то уступчивым, без укоризны; он готов был отдать душу и тело за своих сограждан, готов был при нужде умолять, но никогда не унижался. Если входил в сношение с князьями, искавшими власти над Новгородом, то только тогда, когда видел в этом или выгоду, или безвредную неприкосновенность прав народных; и, если принимал он участие в политических переговорах, то, без сомнения, потому, что не доверял никому кроме себя; ибо он очень хорошо понимал бурное настроение умов своего народа, который ни о чем столько не хлопотал, как о том, чтобы не было видимо нарушено его древнее право, который был опасен в раздражении, легко воспламенялся всяким, даже ничтожным, случаем и который тогда готов был на все.

Но среди трудов и забот о благоденствии паствы, святитель Божий не оставлял и подвигов благочестия, сияя подобно многосветлому светильнику на свещнике церкви русской. Он – то созидал храмы на свое иждивение, то обновлял своим усердием те, которые были истребляемы частыми пожарами; щедрою рукою подавал помощь несчастным, заботился о беспокровной нищете, о бедных семьях, терпевших голод, не забывал он и монастырскую братию, для которой был особенно милостив, снабжая ее одеждами и питая от своих щедрот. Такая богоугодная жизнь святителя не могла не возбудить к нему зависти в исконном враге рода человеческого – диаволе, по которой сей последний и воздвиг гонение на святого. Но угодник Божий, силою своей молитвы и дарованною ему от Господа властью над духами нечистыми, мужественно отразил от себя все бесовские искушения. Вот что рассказывает описатель жития святителя Илии: Однажды, когда святитель совершал свое обычное правило, стоя на молитве, лукавый, чтобы устрашить его мечтами и отвлечь от молитвы, начал плескать воду в келейной умывальнице. Угодник Божий, уразумев бесовское мечтание, оградил умывальницу крестным знамением и связал в оном искусителя. Палимый силою крестною, лукавый вопиял человеческим голосом, умоляя об освобождении. Когда же святый спросил, кто он, и как он вошел сюда? лукавый ответил, что он бес, что он вошел в ложницу, желая смутить его и отвлечь от молитвы, но что он горько обманулся, и что с сего времени никогда не будет смущать его лестными мечтами. Святый сказал искусителю: за твою бестудную дерзость повелеваю тебе в сию же ночь перенести меня в Иерусалим и поставить у церкви, где гроб Господень, и потом в сию же ночь опять возвратить меня в мою келью, и тогда я отпущу тебя. Лукавый, разрешенный от уз, повиновался слову святителя и, преобразившись в коня, как сказано в житии святого, рабски исполнил повеление человека Божия, вооруженного знамением креста. Быстро перенесен был святитель в Иерусалим, и здесь, когда пред вратами храма, на священном праге благоговейно преклонил колена, церковные врата внезапно сами собою отверзлись и зажглись все лампады, чтобы человек Божий без малейшого затруднения мог довершить столь чудно начатое им путешествие. С благодарными слезами святитель поклонился гробу Господню, облобызал животворящее древо Креста и когда, исполнив желаемое, вышел из храма, лампады угасли и двери церковные затворились. В ту же ночь, к утру, святитель обрелся в своей келлии, чудно совершив желаемое и, объемля мыслию таинственное странствование, мог о себе то же сказать, что сказал св. ап. Павел о неизреченном восхищении до третьего небеси: «аще в теле не вем, аще ли кроме тела, не вем, Бог весть» (2Кор.12:2)¹⁹¹.

После этого исконный враг рода человеческого, дыхая злобою на святого, от которого не только был связан запрещением, но и служил, как пленник, воздвиг на него лютое гонение. Однажды святитель, беседуя с духовными детьми своей паствы, рассказал для их назидания, что он знает человека, который, в продолжении одной ночи, был из Новгорода в Иерусалиме, поклонился там гробу Господню и древу животворящего креста, и опять в ту же ночь возвратился в Новгород, ездя на бесе, которого связал запрещением. Услышав это, бес воскрежетал на святого и с того времени стал наводить на него разные искушения, стараясь бросить тень подозрения на его чистую жизнь. Приходящим к святителю за благословением, диавол иногда показывал в келлии его женскую обувь, иногда монисты, иногда иную женскую утварь и одежды, чтобы они могли думать, что в келлии его скрывается женщина. Видя это, многие блазнились и рассуждали, что епископу-блуднику не праведно быть на апостольском престоле. Раз даже, при многочисленном стечении народа, искуситель вышел из келлии в образе девицы и, преследуемый народом, мгновенно исчез за палатами архиерейскими. Поднялась тревога в толпе, окружившей палаты, и когда вышедший святитель спросил духовных чад своих о причине смятения, – они с воплем устремились на него, осыпали всякими ругательствами, как блудника, и даже отважились, без всякого испытания, совершить над ним суд народный: схватив его, с великим бесчестием повлекли к великому мосту на р. Волхове и здесь посадили на безвесельный плот, «да плывет из града вниз по реце», как недостойный, но их мнению, пастырь, соблазнивший свою паству.

Ликовал искуситель, видя поругание буйной толпы над святым архипастырем. Но угодник Божий нисколько не унывал при таком оскорблении и уничижении, надеясь вполне на правду Божию, которая, действительно, не умедлила оправдать неповинного мужа, и козни врага обратила к посрамлению его же и к большему прославлению неповинно осужденного. Плот со святителем вместо того, чтобы следовать вниз по реке, вдруг поплыл вверх, несмотря на самую большую быстроту течения под волховским мостом. Невидимая сила повлекла плот от Новгорода к древнейшей обители Юрьевской и к той новоустроенной Благовещенской, откуда святитель некогда неволею был вызван на Софийскую кафедру. Видя такое чудо, народ ужаснулся и, познав свое неправедное осуждение, изменил слепую ярость на слезное раскаяние; терзая свои одежды, бежал он вдоль берега, умоляя оскорбленного пастыря о помиловании ради неведения. Незлобивый святитель, плывя по водам против их течения, молил Господа, как некогда первомученик Стефан, об оскорбившей его пастве, да не поставит ей во грех его осуждения. За полпоприща от Юрьева пристал он к берегу и там с крестами и св. иконами встречен был настоятелем обители, который предварен был одним блаженным о чудном пришествии святителя. И когда он вышел на берег, духовенство, народ, все пало к ногам его. «Согрешили мы пред тобою, святче Божий!» с плачем взывали раскаявшиеся Новгородцы, умоляя владыку простить их и возвратиться опять на свой престол. Тогда кроткий и великодушный святитель, как сказано в житии его, воззрел на них милосердым, кротким оком, тотчас же изрек им прощение, просил не печалиться и, возвратясь на свою кафедру, теперь с большей ревностью начал поучать других из собственного опыта остерегаться козней лукавого, причиною коих было более всего таинственное его странствование в Иерусалим. «Чада, часто говаривал святый, со испытанием всякое дело творите, да не прельщени будете диаволом, и да некогда с добродетелию злобу приплетену обрящете, и суду Божию повиини будете»¹⁹².

На том месте, где святитель пристал к берегу, поныне сохраняется крест, высеченный на большом камне, в память дивного события.

Последующие за сим годы жизни святителя Илии протекли в тех же непрестанных подвигах поста и молитвы, и в тех же неусыпных заботах о вверенной ему Господом пастве, которая постоянно была волнуема смутами гражданскими, при частой перемене князей и посадников. После кончины св. Мстислава храброго, Новгородцы обращались за князем и к Ольговичам Черниговским, и к дому Мономахову, и к в. к. Суздальскому, и к князю Смоленскому, у которого выпросили на княжение сына Мстислава (3-й этого имени); вообще, Новгородцы старались примкнуть к той стороне, к которой, по их расчетам, было выгоднее, и князя избирали из того рода, который усиливался и возвышался над другими. А это все сопровождалось немаловажными смутами внутри и вне Новгорода, и наводило на область Новгородскую большие беды, которые предупреждать и предотвращать стоило немалого труда святому архипастырю. В княжение последнего Мстислава Давидовича посетил Новгород именитый гость, – Греческий царевич Алексий – сын императора Мануила; его торжественно встречал в храме св. Софии владыка Илия, и в этом посещении видел родственный союз Греческих государей с единоверным племенем русских князей.

Наконец, удрученный летами, изнуренный трудами и чувствуя приближение своей кончины, святитель Илия, пожелал восприять великий ангельский образ, а вместе со схимою принял и прежнее свое имя Иоанна, под коим и прославился впоследствии, когда был причтен к лику святых Божиих. Впрочем, прежде принятия схимы и до удаления на совершенное безмолвие, святитель Илия, по просьбе князя и народа, благословил на святительский престол после него родного своего брата, Григория, и еще раз поучил паству православно веровать в св. Троицу и непрестанно воспоминать, как избавил их Господь от нашествия неприятелей заступлением Пречистой Богоматери. «Господь, говорил он, невидимою силою создавший мир, иногда и видимыми знамениями помогает верным, как и в сем случае иконою Богоматери, да с несомненною верою покланяемся честным иконам, воздавая тем честь их первообразу». Заповедал он также народу повиноваться князю, ибо всякий, противящийся власти, противится Богу, и не предаваться иноверным властителям, обещая благоденствие за взаимную любовь, потому что знал непостоянство Новгородцев. Всех отпустил святитель с благословением и тогда, вполне исполнив пастырский долг, стал единственно радеть о душе своей, приготовляясь в последние дни своего временного жития к нескончаемой жизни. Мирно отошел он ко Господу, его возлюбившему и им возлюбленному в 7 день сентября 1186 г., после двадцатилетнего многотрудного управления паствою, и с великой честью, посреди общего народного плача, погребен был в Предтеченском приделе, носившем, кроме названия темницы, «еще другое – теремца», пристроенном, по всему вероятию, к Софийскому собору самим святителем и служившим родовой усыпальницей¹⁹³.

Несмотря на тревоги ратные и смуты народные во время святительства Илии, он не оставлял украшать храмами свой кафедральный город. В 1179 г. святитель вместе с братом Гавриилом построил каменный великолепный храм Благовещения в своем монастыре; храм заложен 21 мая и окончен 25-го августа, в продолжении 70 дней¹⁹⁴. Там же, и в том же году заложен был каменный храм Богоявления над вратами; но окончен в 1182 г.¹⁹⁵, и потом другой храм Богоявления над вратами кремлевскими¹⁹⁶. В 1184 г. построен им каменный храм, бывший собор на торговой стороне, на Опоках¹⁹⁷. Память ангела своего – пророка Илии почтил он также особенным храмом и соорудил еще четыре храма: во имя трех отроков Вавилонских, препод. Феодора игумена Студийского, праведного Лазаря и Николая чудотворца¹⁹⁸.

Блаженный святитель, любя беседовать с игуменами о душевном спасении, рассказывал им жития великих угодников и при каждом случае учил людей своей паствы не забывать вечности (сбор. Серг. лавры № 8). Памятником его духовной мудрости осталось несколько правил, преподанных для своего духовенства. Доместик Кирик, современник св. Иоанна, сохранил таковых правил до 80. Здесь помещаем некоторые из них¹⁹⁹:

1) О крещении: «если неизвестно, крещен ли кто, или не крещен, следует ли крестить? Если нет свидетеля (крещения), крестить.

2) Об исповеди: а) «если человек захочет от своего отца духовного перейти к тебе, скажи ему: отпросись у него. Если не желаешь прогневать того отца и решишься тайно принять нового духовного сына, – внуши ему: ты бери молитву у прежнего отца и подарок давай ему, как прежде, а у меня держи исповедь тайно, и слушай меня: но знай, что, если ты таков же будешь и у другого, каким был у прежнего отца, нет тебе пользы; б) Если человек покается и будет у него много грехов; не должно налагать тотчас большую епитимию, но сначала назначить что-либо малое, и когда обучится тому, понемногу прибавлять, а не отягощать его слишком; в) Если находящийся под епитимией отправится в дальний путь, разрешить его и прочитать ему разрешительную молитву; только пусть он держит заповедь, данную ему духовником; если же кто пойдет на войну, или разболится: дать ему и причастие. Если человек хочет каяться и говорит, что не может отстать от греха: прими его на исповедь, чтобы, выслушав твое обличение, отстал».

3) О свят. евхаристии: а) «если во время службы случится, что священник или диакон забудут влить в чашу вино или воду и заметят это уже после того, как произнесены будут слова: святая святых, раздроблено будет самое тело и даже часть его вложена в потир: тогда священнослужащий, взяв чашу, пусть вынесет ее в малый алтарь (на жертвенник), вольет в нее вино и воду, произнося слова проскомидии: «един от воин копием», потом пусть поставит чашу на своем месте (на престоле), и только ее одну благословит, произнося: «еже в чаши сей, честную кровь Христа Твоего», на что диакон ответит: аминь. Затем пусть причащаются по обычаю, влив теплоты, и оканчивают службу, ничего более не присовокупляя и не вынимая нового агнца. А после, диакон или священник, кто только из них виновен, да подвергается епитимии»; б) «Если случится, что мышь начнет грызть агнца во время службы, и священник увидит это до переноса или по переносе св. даров: тогда, очистив начатое ножом, пусть продолжает службу, а не вынимает нового агнца, крохи же пусть сложит на литон и потом пустит в воду»; в) Если священник предоставит другому священнику причастить своего духовного сына, а между тем будет известна вина его, по которой нельзя бы ему причащаться: дать ли такому причастие? Когда не узнаешь вины, дай, а когда узнаешь, не давай, – да и тому священнику скажи: зачем ты, брат, допускаешь до причастия, а он у тебя сомнительный».

Правило святителя Иоанна «черноризцем» дышет помазанием. Святитель говорит: «раз последовавши за Христом, иноки, крестные делатели духовной жизни, должны жить в местах уединенных, удаленных от мирских людей. Пусть не обкрадывают ничем себя, ни всего, посвященного Богу. Не должны они входить в мирские дела, ни в пиршества и угощения мясные; пусть под видом духовного праздника Господня не празднуют плотски и мирски, но празднуют с духовными духовно. В монастыре не должно быть посещению мирян, особенно-же женщин. Отказавшиеся от мира и мирского, пусть не дружатся с мирянами и о сродниках своих не след им хлопотать. Пусть не скрывают золота и сребра, и не собирают имущества. Пусть будут иноками во всем, и по месту пребывания, отдельному от других, как говорят по толкованию 3 и 4 правила Собора Халкидонского. Они должны чтить старцев духовного иночества, т. е. игуменов. Для любви к Богу оставив все житейское, держась твердо при Господе, инок должен быть иноком во всякое время и во всяком месте, – и во сне, и в бодрствовании сохранять память о смерти, и во плоти быть бесплотным. – Не для всех монастырь служит врачевством сластолюбию, как и молчание – гневу, смерть – жадности к деньгам, гроб – хопанию. Потому надобно беречься, как бы от нерассудительности и бесстрастия не погибнуть и не погубить подвластных, не остерегаясь мест и времен опасных, красот мирских, утешающих до плотоугодия, пристрастия к тленному и дружества с мирянами. От разговоров с мирскими слепнет ум, а по удалении их является туга. Беседы мирские – тенета, отягчают куплями житейскими (2 том. 2:4), скорбями железными, расслабляют в постном подвиге, уклоняют от духовного дела, отдаляют от высокой жизни созерцаний и заводят в блуд. Необходимо из опасения вреда для души удаляться от бесед с ними. Жизнь иноческая и мирская – не совместны, как не запрягают вместе верблюда и коня. Инок подклонил шею свою под ярмо Создателя и должен таскать соху в долине смирения, чтобы умножать прекрасную пшеницу под теплотою живодательного Духа и сиять каплями разума Божия. Чернец не владеет собою, елико Духом Божиим водимо, ти суть сынове Божии (Рим.8:14). И дах им, рече, власть чадом Божиим быти (Ин.1:12). И еще: бози будете и сынове Вышнего наречетеся вси (Пс.81:6). Будучи богами, берегитесь, как бы не истлеть подобно людям и не пасть с высоты, подобно князю светоносцу, великому постнику. Аще возлюбят дщери человечества, т. е. человеческую славу, от тех раждаются щюдове (Быт.6:4), от славы человеческой раждается высокоумие. Бог сказал: не пребудет Дух Мой в человецех сих, зане полни суть похотий плотских (Быт.6:3) в духе своем»²⁰⁰.

Протекло много лет после блаженной кончины святителя Иоанна, а до принятия схимы – Илии, и Новгород, слишком занятый своим настоящим, уже давно забыл своего владыку, ради молитв которого ему оказана была дивная помощь. Но вот, в 1439 г., при державе великого князя Московского Василия Васильевича Темного, при митрополите Всероссийском Фотии и при архиепископе Новгородском Евфимии, Господь благоволил опять прославить своего угодника нетлением св. мощей. Через 253 года святитель Иоанн явился среди паствы в нетлении мощей, как живой, чтобы благословить и утешить Новгород, на горизонте которого собирались теперь неотразимые грозные тучи, предвещавшие ему невозвратное падение. Случаем к открытию св. мощей св. Иоанна послужило следующее чудесное обстоятельство: в приделе усекновения главы Иоанна крестителя, где погребен был св. Иоанн, внезанно отторгся²⁰¹ от стены камень и так сильно ударил в крышку близ стоявшей каменной гробницы, что в ней сделалось отверстие; гробница же была без надписи, и никому не было известно, кто в ней положен. И удивительно, что Новгородцы, передавая потомству изустные предания о своем архиепископе Илии, которого называли чудным архиереем, и украшая славную жизнь его повествованиями о чудесных событиях, забыли даже то самое место, где погребен был этот великий муж. «От многих лет и от многих моров, старинныя памятухи извелися», замечает летописец, извиняя забывчивость народную²⁰². Священник, случившийся в церкви при падении камня, со страхом возвестил о том владыке Евфимию, и святитель, поспешно прибыв в храм, приказал поднять каменную доску, в которой образовалась скважина, причем, весь храм наполнился благоуханием. Тогда архиепископ, со свечой в руках наклонился к гробнице и с радостным изумлением увидел в ней неведомого святителя, в схиме иноческой, к которому тление не прикоснулось. «Разумею, сказал он предстоявшим, что здесь почивает великий угодник Божий, ради которого совершилось сие чудо», и велел опять закрыть гробницу; сам же, возвратясь в келлию, начал усердно молить Господа, дабы он открыл ему, кто сей, нетленно почивающий в гробнице? И вот, однажды ночью явно предстал архиепископу Евфимию обретенный им в гробнице старец и сказал ему: «не ужасайся раб Божий». «Кто ты, владыко мой, тайно пришедший в мою келлию?» спросил его св. Евфимий, и явившийся ответил: «я тот, лежащий во гробе, о котором ты молился, архиепископ Илия, – в схиме Иоанн, сподобившийся послужить чуду Пресвятыя Богородицы, честного Ея знамения. Господь послал меня к тебе, да устроишь память преставившихся и погребенных в великой церкви Премудрости Божией князей Русских, святителей великого Новгорода и всех православных христиан в 4-й день октября, на память свяшенномученика Иерофея, епископа Афинского, от ныне и во веки, на всякое лето, ибо тебя избрал Господь достойным строителем церкви, и дела твои угодны Ему. Заповедуй творить сие поминовение и после твоего преставления тем, которые после тебя будут архиепископами великого Новогорода, да не оставишь сей памяти; я же буду молиться Христу Богу о всех христианах, и сам ты будешь причтен вместе с ними в царствии Его». Сказав сие, угодник Божий сделался невидим; а святый Евфимий пребыл всю ночь без сна, радуясь, что сподобился получить желаемое. В подтверждение сей воли Божией было тогда же и другое видение: прежде отшедшие святители вышли из алтаря один за другим по чину, как на великий выход, стали пред Корсунскою иконою Богоматери и начали петь, и пели на мног час²⁰³. «Сицево, замечает описатель жития святителя Иоанна, после описания явления его св. Евфимию, попечение святых, сицева благодеяния, сицева дарования, сицево чудес приятие не токмо в животе, но и по преставлении, их же не мощно исчести и писанию предати».

На утро святитель поведал о своем видении священнослужителям Софийского собора, и все прославили Господа, творящего чудные дела святыми Своими. После сего святитель со всем клиром вошел в храм св. Софии и здесь, в приделе св. Предтечи, поклонился обретенному гробу, воздавая благодарение угоднику Божию за то, что благоволил им открыться. С того времени гроб святителя Иоанна сделался известен, и доныне видим мы честные и многоцелебные мощи его, неоскудно подающие исцеления всем, с верою притекающим к его раке. В то же время святитель Евфимий установил память преставившимся князьям Русским: Владимиру – создателю храма св Софии, матери его княгине Анне и сродникам их, лежащим в том же храме, также святителям великого Новогорода и всем православным христианам октября в 4 й день. Сам он в этот день в великой церкви совершил со всем освященным собором панихиду и божественную литургию, и в тот же день по всем церквам великого Новгорода и окрестным монастырям петы были литургии. После литургии владыка, угостив всех обильною трапезою, отпустил с милостью инокам и ко всем церквам, также нищих, вдовиц и сирот накормил и заповедал, чтобы и после его кончины будущие архиепископы не оставляли совершать сего поминовения, по заповеди угодника Божия святителя Иоанна, которое и продолжается доныне неизменно.

Память самого же святителя Иоанна на стоглавом соборе, бывшем в Москве при царе Иоанне Васильевиче Грозном в 1551 г., положено совершать повсюду в день его преставления 7-го сентября; в это время была составлена ему служба и введена в общую минею²⁰⁴. Между тем, в рукописном служебном уставе Софийского собора под 30 числом ноября сказано: «Идет ключарь в земскую избу к старостам и велит бирючам кличь кликати, чтобы всех церквей попы праздновали Иоанну архиепископу и потом бы шли крестным ходом»²⁰⁵. Этот обычай торжествовать день открытия мощей святителя Иоанна продолжается поныне в соборах Софийском и Знаменском, только совершается празднество не 30 ноября, а в первый воскресный день после праздника Знамения Божией Матери.

В конце описания жизни святителя Иоанна списатель жития его говорит, что и он испытал на себе великую милость угодника Божия, что и подвигло описать его житие и чудеса. «Аз окаянный, рассказывает он, слыша о житии праведного мужа, великого святителя Иоанна, объят был неверием и абие впал в неисцельный недуг. Уразумев же, яко приключися сие мне за неверие к святому, начал молиться ему, многажды припадая к раке его с раскаянием в своем неверии и с усердною мольбою об исцелении, и внезапу оное получил. Исполненный благодарности к истинному Божию человеку за его милость, паче же страшась за свои грехи, подвигохся, продолжает он, усердием написати житие его, но написал от многого малое, елико было возможно смирению его, елико обрете написанное о святем и елико слыша от неложных свидетелей и от старец многолетних; многаже повести достойна чудеса святого премину, понеже не мощно исчести их; Господь бо весть вся чудеса, яже содела святыми Своими». В заключение повествования списатель жития делает след. молитвенное обращение к угоднику Божию – Святителю Иоанну: «Радуйся великий святителю Иоанне, яко сподобися Божий глас слышати на пользу людем христианским; понеже молитва твоя взыде к Богу! Радуйся, яко велий еси молебник к Пречистей Владычице нашей Богородице и приснодеве Марии! Радуйся истинный православия учителю и наказателю не токмо пасомых от тебе, но и всей вселенней! Радуйся, яко тобою еретицы до конца посрамишася, и мудрость их поглощена бысть! Радуйся прогонителю и победителю лукавых духов, их же безвестных сотворил еси! Радуйся скудных умом и неверием одержимых истинный учителю и наказателю! Радуйся, яко воистинну ничим же скуден еси просиявших прежде закона божественных оных мужей великого Моисея и Иисуса Навина, яко Боговидец был еси и пастырь людем многим! Радуйся законоположитель новый и наследник небесного царствия и пасомых от тебе истинный правителю! О великий святителю Христов Иоанне, пастырю добрый, наставниче и наказателю, истинный строителю, предстояй престолу Божию, молися святей Троице о великодержавнем, иже в русстей земли скиптры царства держащем, и о благороднем семени его, и о державе его, и о пребывании, и о мире, о здравии, и спасении и о даровании победы над неверными врагами и иноплеменными супостатами! Молися, угодниче Божий, о мире всего мира и о еже избавитися нам всем верным и православным христианам от междуусобныя брани, и о спасении душ наших, и о благосостоянии святых Божиих церквей, и о совокуплении всех»²⁰⁶.

Рака св. Иоанна находилась первоначально в теремце в склепе, рядом с братом его архиепископом Григорием, на нынешнее же место мощи святителя перенесены уже при митрополите Макарии в 1680 г.²⁰⁷ Теперешняя великолепная серебряная рака устроена святителю в 1856 году, в которую переложение мощей его с особенным торжеством совершено преосвященным Феодотием, архиепископом Симбирским, 4 октября, – в тот самый день, в который угодник Божий заповедал совершать память всех князей и святителей, почивших в Софийском соборе. Просты и трогательны слова похвальной, загробной песни в честь Иоанна сложенной: «Днесь светло красуется великий Новград, имея мощи твоя, святителю Иоанне»²⁰⁸... и так далее, где он называется светильником многосветлым, чудным архиереем, молитвенником за мир, за государя и проч. Иоанн III в особенности чтил память святителя и даже создал в честь его храм в Москве, после возвращения его из последнего похода на Новгород в 1478 году.

После кончины святителя Иоанна протекло уже 700 лет, а святительская мантия его цела; она василькового цвета и материи похожей на рытый бархат, с атласными источниками белого и красного цвета, с крижалями красными. Она хранится в Софийской ризнице, там и его посох²⁰⁹. Доселе существуют и кельи святителя Иоанна на архиерейском дворе, обращенные в церковь.

Св. Григорий, называвшийся в мире Гавриилом, был родной брат святителя Иоанна, который еще при жизни своей благословил его быть преемником. Летописи ничего не говорят о том, какой духовный сан имел Григорий при жизни Иоанна; может быть, и он, подобно брату, был первоначально мирским Иереем, а потом принял иночество.

После блаженной кончины Иоанна, Новгородцы не нашли ничем другим лучше почтить память великого святителя, как именно избранием на кафедру родного брата его, Григория, который еще при жизни Иоанновой, как видно из летописей, разделял с ним труды, кроме политики, по управлению паствой. Князь Новгородский Мстислав, по глубокому уважению к памяти преставившегося святителя Иоанна, посоветовавшись с духовными чинами и именитыми гражданами Новгорода, поспешил отправить брата его Григория в Киев для хиротонии к митрополиту Никифору и великому князю Рюрику Ростиславичу. Там он был принят всеми с любовию и рукоположен в святительский сан. Так передает летописец это событие: «в лето 6694, преставися Илия архиепископ Новгородьскый, Новгородьци же с князем Мьстиславом и с игумены, и с попы сдумавши, изволиша собе поставити брат его Ильин Гавриила, и послаша с мольбою к митрополиту к Никифору; и послаша по нь митрополит и вся княжья Руськая пояшя и с любовью; а в лето 6695, поставлен бысть архиепископ Новгородьскый Гавриила, месяца марта в 29, на святого Варихисия, и прииде Новгороду месяца маиа в 31, на святого мученика Ермия; и ради быша Новгородьци»²¹⁰. Затем в летописи записано чудное событие из жизни Григория в первый же год его святительства, там сказано: «в то же 6695 лето бысть гром страшен зело и молния: пришедшим со кресты от св. Софии ко св. Михаилу Архангелу на Михайлову улицу, и поющим девятую песнь, и шибе гром и молния, и падоша ниц вси людие и церкы зогореся; но своею милостию соблюде Бог молитвами св. архистратига Михаила и святителя Григория, не бысть беды ни коея же церкви, а два человека до конца мертвы быша во храме древявом»²¹¹. В следующем году, как видно из летописи, святитель Григорий ездил во Псков, вероятно, для устроения дел церковных и для преподания благословения псковичам. Долго ли пробыл владыка во Пскове, не известно; летописец только заметил, что он брал с собою некоего иерея Германа, по прозванию Воята, служившего у св. Иакова «полпятадьсят лет, в кротости и смирении и богобоязньстве», и что этот иерей, прибыв в Псков, разболелся, был пострижен владыкою в схиму, преставился октября в 13 день и погребен у св. Спаса в монастыре²¹².

В последующие годы святительства владыка Григорий, по примеру великого своего брата, среди подвигов благочестия, украшал кафедральный свой город св. храмами. Так: в 6697 г. освящал он 4 июня храм Успения Божией Матери в Аркаже, построенный каким-то Симеоном Дыбачевиц и украсил настенной живописью храм Благовещения в том же Аркажском монастыре; а потом устроил новый храм во имя святых отроков: Анании, Азарии и Мисаила, и пророка Даниила. В лето 6699 он же устроил у себя на дворе церковь в честь Сретения Господня и освящал церковь Вознесения, построенную «тысяцским Милонегом».

Святой Григорий был современником препод. Варлаама Хутынского, который в мире назывался Олекса Михалевич, посвящал его в игумена основанного им монастыря, и в 1192 г. освящал тамошнюю соборную церковь Преображения; а потом в том же году святил другую церковь, свят. апостолов Петра и Павла, устроенную на Силинищи (на Синилищи) неизвестно кем²¹³.

Шесть лет мирно правил паствою Григорий, и любимый Новгородцами за кротость, не вступался, как видно, в дела веча, постоянно волновавшегося по случаю смены посадников, и в политику его с великим князем Владимирским Всевололодом Георгиевичем, который, подобно Боголюбскому, домогался добыть волю над Новгородом, он был равнодушным зрителем вечевых распрей и изгнания из Новгорода князя Мстислава Давидовича в 1187 г.

Кроткий владыка Григорий преставился 24-го мая 1193 года²¹⁴; имя его не гремело в летописях современной политики, и прах его мирно успокоился в теремце, в Иоанновском приделе близ гроба Иоаннова. Братья-друзья также не разлучились здесь на земле, как и там, за пределами юдольного мира! Мощи его обретены в 1558 году, спустя 365 лет после преставления, и почивают ныне в пещере под помостом и гробницею святителя Иоанна²¹⁵.

При святителе Григорие Новгородцы приняли употреблять на своей государственной печати и знаменах изображение иконы Знамения Божией Матери²¹⁶. Даже в отечественную войну 1812 г. этим священным изображением украшена была хоругвь Новгородского ополчения.

В № 30 газеты «День» за 1862 г. помещена статья под заглавием: «были ль у нас в древней руси епископы не монахи»? Автор статьи, решая этот вопрос в утвердительном смысле, между прочим, указывает на святителей Иоанна и Гавриила, и святителя Василия, которые будто бы возведены были на святительскую кафедру из простых священников, без пострижения в монашество. В основание своего мнения он указывает на то, во-первых, что о пострижении их в летописях ничего не говорится, далее на то, что мысль о пострижении пред рукоположением в епископа, и что епископу непременно должно быть монахом, никак не могла родиться в то время, т. е. в XII столетии, ибо монах того времени был великий аскет и, наконец, на то, что общество, избирая простого священника в епископа, тем самым свидетельствовало о своем глубоком уважении к святой и благочестивой его жизни. Могло ли оно требовать при этом, чтобы избираемый принял монашество? Этим оно показало бы недоверие к нему, к его жизни. Да и что за порука в доброй жизни монашество?

Несостоятельность этого мнения достаточно разяснена в 35 № той же газеты «День» и за тот же год в статье: «ответ г. Сп...му на его вопрос: были ль у нас в древней руси епископы не монахи»? А затем, это мнение обстоятельно разобрано и в статье «о монашестве епископов», помещенной в православ. собеседнике за месяц июнь 1863 г. Главная мысль той и другой статьи та, что благочестивый обычай постригать в монашество лиц, избираемых в епископы из белого духовенства, получил силу правила от долговременного действия в церковной практике, и перешел к нам в этом виде от Греков, в силу которого избираемые непременно должны были прежде посвящения во епископы, принять пострижение в иноческий чин, дабы пред лицом церкви и народа запечатлеть добровольными обетами верность тем нравственным качествам, за которые пало на них избрание князя и всех людей, и что ни в обстоятельствах церкви вообще, ни в обстоятельствах церкви Новгородской в частности, ни в собственной жизни упомянутых святителей не видно такой причины, по которой бы нужно было отступить от общего и господствовавшего в то время порядка иерархии; и притом, такой случай, как слишком необычайный и выходящий из обыкновенного порядка, был бы непременно отмечен летописцем.

Мы, со своей стороны, заметим только, что святители Иоанн и Гавриил носили эти имена до пострижении в иноческий чин, а святитель Василий в мире назывался Григорий Калека. Святительский же сан приняли: первый – с именем Илии, второй – с именем Григория и последний – с именем Василия, что несомненно свидетельствует о пострижении их в монашество до избрания в сан епископский. Подтверждением этого мнения служит и то, что святитель Илия пред кончиной, по сказанию летописи, принял схиму, в которой и обретены были его св. мощи нетленными, и прежнее имя Иоанна; а принятию великой схимы, естественно, должно было предшествовать пострижение в малую схиму, т. е. в иноческий чин. Относительно же владыки Василия известно, что Константинопольский патриарх прислал ему в дар белый клобук, доныне сохраняющийся в Софийской ризнице. А клобук, хотя бы и белый, есть исключительная принадлежность иноков и, след., как подарение архиепископу Василию белого клобука, так и употребление его свидетельствуют о принятии им иноческого чина еще до возведения на святительскую кафедру. Впрочем, пострижение последнего в монашество с именем Василия и, притом, по желанию граждан, избравших его на святительскую кафедру, в летописи обстоятельно записано, о чем будет сказано в своем месте.

Св. архиеп. Мартирий, по сказанию 1 Новг. летописи, был родом из самой Русы и происходил от благородных родителей, по фамилии Рушаниных²¹⁷. Неизвестно, какой духовный сан имел он до избрания его на Софийскую кафедру, известно только по летописям, что св. Мартирий в 1192 г. срубил в Русе деревянную церковь на острове во имя св. Преображения, устроил монастырь на прибежище крестьянам и был первым его игуменом²¹⁸.

По кончине, в 1193 г., архиепископа Григория, родного брата св. Иоанна, или Ильи, все Новгородцы думали, гадали: кого бы поставить на место Григория. Некоторые предлагали Мартирия, другие монаха Митрофана, третьи какого-то грека; дело доходило до ссоры; наконец, Ярослав Владимирович князь Новгородский, игумены и софияне (соборяне) решили прибегнуть к жребию, как к суду Божию; так и сделали: положили на престол св. Софии три жребия и послали с веча народного слепца во храм взять один жребий, который бы указал им волю Божию; слепой вынул один из трех положенных на престол жребиев, и этот жребий был Мартириев. Тогда же он был вызван из обители Старорусской, возведен на сени владычние и послан для посвящения в Киев. Принятый там с честью Великим князем и митрополитом Никифором, посвящен был во архиепископа Новгороду 10 декабря²¹⁹, в который возвратился 16 января 1194 года, в день памяти вериг св. ап. Петра²²⁰.

В первый же год правления святителя Мартирия паству его постигло великое бедствие. Сперва горели Ладога и Руса, а потом ужаснейший пожар опустошил и Новгород, истребив большую часть города. Летописец говорит, что, начиная от недели всех святых до Успенского поста «по вся дни неведомо где зогорашеся». Жители Новгорода до того были напуганы, что даже не смели жить в домах, а жили в поле; тогда же сгорело и городище под Новгородом²²¹. В это трудное время добрый архипастырь, стараясь успокоить волнение народное, не малую имел заботу об участи несчастных.

На великокняжеском престоле в это время то скрытного, то явного врага Новгороду Боголюбского, убитого дворчанами в 1174 г. является брат его Всеволод Георгиевич. Новый великий князь Суздальский, княживший здесь с братом своим Михаилом, только после смерти его, в 1176 г., совершенно утвердился на великокняжении. Князья Рязанские, Муромские, Смоленские, некоторые области Днепровские и Волынские так же, как и Новгород, признали его своею главою; словом, Всеволод заступил тогда на Руси Боголюбского в отношении к этим уделам и Новгороду. В 1195 году Новгородцы участвовали в походе Всеволода против Ярослава Олеговича, князя Черниговского, сражаясь под Великими Луками с союзниками князя Черниговского, князьями Кривскими, и в то же время, будучи недовольны своим князем Ярославом Владимировичем, посылали к Всеволоду посадника Мирона и других чиновников веча – Бориса Жирославича, Никифора, Иванка и Фому просить Всеволода дать им другого князя; но Всеволод не послушал веча и приказал задержать этих послов, которых, как пленников, всюду водили за его войском; один только Фома был отпущен в Новгород. Новгородцы обиделись и сами своим судом расправились с нелюбимым князем, но обыкновению показав Ярославу путь из Новгорода: «выгнаша его в осень на Георгиев день» (23 ноября), говорит летописец²²². Кажется, архиепископ Мартирий был так же не совсем доволен Ярославом, по крайней мере, он не вступался за него. Между тем, Ярослав поселился в Торжке, где приняли его с восторгом и заплатили даже княжескую подать с земель по р. Мете и около Волочка. Новгородцев, случившихся в этих местах, ловили и как пленников отсылали к Всеволоду во Владимир. Между тем, Новгородцы имели уже нового князя – Ярополка, сына того самого Ярослава Ольговича, князя Черниговского, с которым еще недавно сражались. Всеволод сердился, но не воевал; он мешал только Новгородцам торговать и собирать дань с Двинских областей: система давняя, принадлежавшая Долгорукому и Боголюбскому, но она подействовала как нельзя быть лучше. Ярополк княжил только полгода «от Вербниц до Семенова дня»²²³; Ярополка выгнали и послали в Торжок за Ярославом, но не застали его там; он был уже во Владимире и гостил у Всеволода. Всеволод, по-видимому, был доволен поступком Новгородцев, он отпустил их послов, и Ярослав с честью возвратился в Новгород на 5 января 1197 г.: особенно радовало Новгородцев, что посадник Мирон и чиновники: Борис, Никифор и Иванко пришли «ни чем не врежденны»²²⁴. По-видимому, Ярослав примирился с вечем: властвовал правосудно и в одно и то же время, оплакивая кончину двух взрослых сыновей своих – Изяслава и Ростислава²²⁵, отражал набеги полочан на Великие Луки и заключил мир с Литвою. Тогда же супруга князя, Елена, строила в Новгороде церкви, наделяла богатыми вкладами монастыри и духовенство, и народ любил благочестивую княгиню. Но вдруг, сверх всякого ожидания, изменились отношения Всеволода к Ярославу: прогневавшись за что-то на Новгород ли, или на князя, Всеволод в начале 1199 г. прислал приказание «вывесть Ярослава из Новгорода» и явиться к нему архиепископу, посаднику Мирону и прочим чинам веча, и что он даст на княжение сына. Архиепископ и чиновники поехали к Всеволоду; но на пути Мартирий тяжко заболел и скончался 24 августа близ Осташкова, на озере Селигере. Тело его было привезено в Новгород. После погребения владыки, Новгородцы вскоре торжествовали прибытие нового князя, почти младенца, Святослава-Гавриила Всеволодовича²²⁶.

Мартирий, по-видимому, был ревностный приверженец Всеволода, всегда уступчивый и не противящийся вечу, за что и был любим Новгородцами, но, вместе с тем, и как пастырь попечительный. Конечно, он не мог подходить под категорию Иоанна, Симеона и Василия, но память его незабвенна для Новгорода построением обителей и церквей. В мае 1195 г. блаженный пастырь соорудил каменную церковь «положения пояса Богородицы» на городских воротах²²⁷. Осенью того же года, основан им храм Воскресения Христова в повой женской обители у озера Мячина, и в след. году, 13 сентября, освящен. Летописец так говорит о сем подвиге святителя: «Владыка трудился палимый во время дня зноем, а ночыо скорбел от заботы, как бы окончить и видеть в полной красоте церковь, чего желал, получил он, – царство небесное и радость нескончаемую»²²⁸. И после, почти каждый год своего управления паствою, благочестивый архипастырь ознаменовывал построением новых храмов. В 1196 г. усердные дра брата, Корованковичи, по благословению святителя, основали монастырь в Нелезине, на Лубяной улице, в честь св. Афанасия и Кирилла, существующий доселе²²⁹, потом сам он устроил посреди города обитель во имя Святителя Николая²³⁰. В 1197 г. святитель имел утешение заложить в Плотницком конце храм св. муч. Евфимии в девичьем монастыре, а постройку приняла на себя благочестивая Полюда, жительница Городища. «Жирошкина дщи»²³¹. Не забыл блаженный Мартирий и основанной им обители в Старой Руссе; в январе 1197 г. освящал он там храм в честь св. патриарха Никифора; а в мае (21) 1198 г. начал там же строить каменный храм Преображения Господня, который был окончен 31-го июля. Этот храм освящал в день Успения Божией Матери сам святитель Мартирий, памятником чего осталась след. его молитва, произнесенная при этом случае²³²: «Господи, Боже, призри с небес и виждь, и посети винограда сего и сверши, иже насади десница Твоя, и призри на церковь сию, юже сдах раб Твой, архиепископ Мартирий, в имя святого Твоего Преображения, да аще кто помолится в церкви сей с верою, то услыши молитву его и отпусти грехи его, молитвами святыя Богородицы и всех святых Твоих. Аминь. И веселяшеся блаженный душею и телом, устроив себе память вечную, и всем крестьяном честной монастырь»²³³. В том же году в Новгороде было изумительное происшествие: один набожный Новгородец каждый день посещал храм Божий, и, с благоговением принимая антидор или просфору, с благоговением и вкушал ее. Раз, нес он Богородичную просфору в дом, и по немощи заснул на дороге. Псы, почуяв хлеб, подошли и хотели было унести просфору; но отскакивали прочь, отражаемые какою-то невидимою силою. Это было в виду людей. Узнав об этом, блаженный Мартирий приказал на месте происшествия заложить храм в честь Пресвятой Богородицы. Супруга князя Ярослава Владимировича Елена приняла на себя постройку храма, при котором основала и женскую обитель, и в следующем году монастырский храм Рождества Богородицы²³⁴ на. Молоткове был освящен

Немалое имел попечение блаженный святитель и о благоустроении храма св. Софии: он великолепно украсил собор, пристроил к нему паперть и воздвиг колокольню (звонницу), под именем «Мартириевских». На Софийской колокольне есть даже колокол, называемый также Мартириевским²³⁵.

Изможденный летами и трудами, «раб Божий Мартирий» скончался, как сказано, на берегу оз. Селигера 24 августа. Сетующие Новгородцы, посреди народного плача, с честью погребли тело своего владыки в созданном им притворе, или паперти, древнего Софийского храма, где простая на гробе его надпись: «Мартирий» – говорит о достойном пастыре красноречивее всяких возгласов пашей древней схоластики. По словам летописи, «он устроил себе блаженною душою память вечную»²³⁶.

Мощи его почивают под спудом в устроенной им паперти, называемой златою²³⁷, которая кроме того носила и название «Кутейника», по случаю отправления здесь в древности панихид по государям и святителям. Память его совершается 10-го февраля.

После кончины блаженного Мартирия, князь Новгородский Святослав, сын Всеволода, совещавшись с посадниками и клиром, возвел на сени владычные инока Митрофана, жребий которого был уже раз полагаем на престол св. Софии, и весь Новгород с честью посадил его на епископию, «дондеже будет от митрополита позвание»²³⁹. Два года управлял Митрофан паствою без хиротонии; затем в 1201 (6709) г. он отправился в Киев (в Русь) к митрополиту для поставления с мужами «Новгородскими и с Всеволожими», где был хиротонисан месяца июля в 3 день, на память св. Иоакима, а в Новгород прибыл сентября 14-го на праздник Воздвижения честного креста и был встречен с радостью всеми Новгородцами²⁴⁰. Из какой обители инок Митрофан был взят на епископскую кафедру, в летописи не сказано; но видно, что он хорошо был известен и князю, и Новгородцам.

Владыка Митрофан был человек кроткий, мирно правил паствою, занимаясь, по примеру предшественников, устроением и украшением храмов. В первый год его святительства срублен был город Русса, а в следующий он святил церковь Илии пророка в славне; в 1208 г. в церкви св. Иакова в Неревском конце совершилось необыкновенное чудо: 17 марта без вины убили на Ярославле дворе «Олексу Сбыславича, а заутра плака святая Богородица»²⁴¹. В дела вольного народа он не вмешивался и только раз вступился за посадника Дмитрия Мирошкина, раненого при осаде Пронска и привезенного в Новгород уже умершим. Новгородцы, подозревая посадника Мирошкина в сделке с Всеволодом князем Владимирским, которым будто бы поручено было Мирошкину брать с них серебро, по волостям куны, а с купцов дикую виру, сожгли его дом, имущество все разграбили, села распродали, сокровища разделили по всему городу и тело самого Мирошкииа, привезенное из Владимира для погребения, хотели сбросить с моста; но не допустил их сделать это владыка Митрофан²⁴². Это был единственный случай вмешательства его в дела народа. Между тем, вече, своевольно сменявшее князей своих, было за что-то недовольно и на владыку, может быть, и не без повода с его стороны, и не без участия духовенства. Кажется, ему ставили в вину то, что Новгород в 1211 г. опустошен был пожаром, истребившим до 1300 дворов, а по сказанию другого летописца, до 4300²⁴³. Недовольство народа на владыку, по-видимому, разделял и княживший тогда Мстислав, пред которым он был оклеветан. Как бы то ни было, только вскоре после страшного пожара, возбудившего смятение народное, вече, не потребовав от владыки Митрофана ни объяснения, ни оправдания, без суда митрополита и собора архипастырей, к общему удивлению современников, самовольно отрешило его от паствы, изгнало с престола и отправило на житье в Торопец. Летописец так передает это обстоятельство: «того же (6719) лета, на зиму, месяца генваря в 22, на святого Климента, злодеи испьрва не хотя добра, зависть вложи людям на архиепоскопа Митрофана с князем Мьстиславом, и не даша ему правитися, и ведоша и в Торопцы, он же то прия с радостию, яко Иоанн Златоустец и Григорий Акраганскый, тую же всприят печаль славя Бога»²⁴⁴.

По удалении Митрофана с кафедры, князь Мстислав и все Новгородцы возлюбили инока Хутынского монастыря Антония, который общим голосом и был избран. Этот Антоний прежде был известен, как один из именитых граждан Новгорода, под именем Добрыни Яндренковича (Андрейковича). Он странствовал по святым местам востока, привез оттуда много святыни, даже кусок от камня гроба Господня (в летописи сказано: привезе с собою гроб Господень), и постригся еще прежде изгнания Митрофана в Хутыне монастыре²⁴⁵. Антоний отличался благочестием и образованностью. О последней говорит его описание путешествия в Константинополь в самом начале XIII в. Будучи тогда мирянином, он видел город и знаменитый храм Софийский еще до разграбления их крестоносцами (1204 г.), и, по возвращении в отечество, изложил в описании свои впечатления. Он, между прочим, свидетельствует, что видел в Софийском соборе большое служебное блюдо велик. княгини Ольги, обложенное снаружи жемчугом, и внутри имевшее драгоценный камень, с изображением на нем Христа Спасителя; видел также на правой стороне у алтаря большую икону св. мучеников русских – Бориса и Глеба, служившую цареградским иконописцам образцом для списывания; упоминает о славных греческих иконописцах: о древнем Лазаре, написавшем в алтаре св. Софии Пресв. Богородицу с предвечным Младенцем, о Павле хитром и о том, что иконописанием занимался сам цареградский патриарх²⁴⁶. Антоний был искренним монахом, и митрополит без возражений посвятил его в архиепископы, хотя Митрофан был лишен паствы без сношения с ним и без суда церковного. По прибытии в Новгород, первым делом архиепископа Антония было то, что он обратил палаты Митрофана в храм преп. Антония, своего Ангела²⁴⁷. В 1218 г. блаженный Антоний построил каменный храм св. великомученицы Варвары в девичьем монастыре, который был известен еще в 1188 г., но теперь заботливым архипастырем был возобновлен²⁴⁸.

Время святительства Антония было смутным временем для Новгорода, который колебался тогда между князьями южной Руси и великим княжением Владимирским. Князь Мстислав был в то время отозван на юг, и Новгородцы призвали к себе на место его, князя Ярослава сына Всеволодова, который с честью был встречен владыкою Антонием; но когда, по случаю возникшего голода, Ярослав оставил Новгород и поселился в Торжке: то возбудилось на него неудовольствие граждан; они послали звать к себе опять бывшего своего князя Мстислава. Ярослав, разгневавшись на Новгород, захватил с собою две тысячи именитых мужей Новгородских и разослал их по своим городам, где многие умерли от голода²⁴⁹. Возвратившийся Мстислав, созвал вече на двор Ярославов и одушевил народ выручить братьев; «да не будет Торжок Новгородом, ни Новгород Торжком, говорил он, но где св. София, там и Новгород; а и во мнозе Бог, и в мале Бог и правда»²⁵⁰. Возгорелась жестокая брань с Суздальцами, которая разрешилась знаменитой Липецкой битвой, бегством Ярослава и низвержением брата его, великого князя Георгия, с престола Владимирского²⁵¹. Через год Мстислав поклонился св. Софии, чтобы идти добывать себе Галичь, хотя и умоляли его Новгородцы не оставлять их²⁵². Они вызвали из Смоленска князя Святослава, сына великого князя Мстислава Киевского; но возникли смуты между князем и посадниками; зашумело бурное вече, восстала торговая сторона на Софийскую, и полилась кровь. Владыка Антоний с большим трудом мог умиротворить враждующих знамением крестным; однако граждане не хотели выдать князю посадника своего Твердислава, и Святослав вынужден был удалиться; великий князь Киевский прислал им второго сына своего Всеволода на место изгнанного²⁵³.

Вскоре беспокойные граждане обратили свое неудовольствие на святителя и начали сменять владык своих, как и князей. Через восемь лет Новгородцы за что-то не взлюбили Антония, как и его предшественника; они раскаивались в необдуманности своего поступка и положили непременно возвратить на кафедру старого владыку Митрофана. Антоний, не ожидая против себя никаких козней от народа, освятил церковь Великомученицы Варвары в основанной им девичьей обители и отправился обозревать свою епархию. Когда он был в Торжке, граждане призвали на его место Митрофана, а ему послали объявить решение веча, что он уже больше не владыка Новгородский и может ехать, куда хочет; есть-де у них другой архиерей, старый владыка Митрофан. Антоиий, уверенный в своей правоте, не хотел уступить и, возвратившись в Новгород, поселился в Спасском Нередицком монастыре, а Митрофан жил в Благовещенском. Явились два архиепископа в Новгороде. Князь и народ, не зная, как решить дело между двумя владыками, велели им обоим идти судиться в Киев к митрополиту, отпустив с ними почетную свиту, состоящую из иеромонаха Вассиана и священника Бориса. Митрополит Матфей, рассмотрев дело, решил его в пользу Митрофана. Его, как прежде поставленного, возвратил на кафедру Софийскую; но, уважая и добродетели Антония, митрополит удержал его при себе и дал ему епархию Перемышльскую²⁵⁴, на которой он оставался, до кончины соперника. Этим только и умирилась смута церковная. По возвращении на кафедру Софийскую, владыка Митрофан правил паствою около трех лет, которые ознаменовались также внутренними беспокойствами. Так, в 1220 г. князь Всеволод, по навету злых людей, прогневавшись на посадника Твердислава, хотел его погубить, и собрал на своем дворе множество воинов; между тем, и вокруг Твердислава, тогда больного, образовалось до пяти полков из вооруженных жителей. Неминуемо угрожало кровопролитие, которое успел предупредить своими пастырскими убеждениями Митрофан. Он, как замечает летописец, «сведе их в любовь, и крест целова и князь, и Твердислав. Богом и св. Софиею крест возвеличен бысть, а диавол попран, а братья вся вкупе быша». В 1221 г. Новгородцы, не довольные князем Всеволодом, показали ему путь из Новгорода, и в следующем, 1222 г. архиеп. Митрофан, по распоряжению веча, должен был ехать во Владимир с посадником Иваном и старейшими мужами, и бить челом князю Георгию Всеволодовичу о назначении на княжение сына его Всеволода²⁵⁵.

Между тем, Всеволод, сын великого князя Георгия, не княжил и года, и в одну ночь, зимою, тайно, со всем своим двором, бежал из Новгорода. Опечаленные этим обстоятельством Новгородцы опять призвали на краткое время княжить Ярослава – брата князя Владимирского²⁵⁶. В бытность его скончался владыка Митрофан и погребен был в Софийском соборе. Летописец, сказав о его кончине, последовавшей Июля в 3-й день, на св. Иакинфа, «понедельнику свитающу», прибавляет далее: «дай ему Бог, святою его молитвою, вечная ему память с всеми праведникы, а князю и Новгородцем многа лета»²⁵⁷. Надлежало ожидать, что Новгородцы вызовут теперь Антония, по их вине потерпевшего неприятность; но они, напротив, в самый же день кончины Митрофана ввели в дом архиепископский простого инока Хутыня монастыря Арсения, мужа, как замечено в летописи, «добра и зело боящася Бога»²⁵⁸; послать же его для посвящения в Киев не успели, потому что в Новгороде опять возникло смятение: удалился Ярослав и вызываем был Михаил Черниговский, который тоже не захотел оставаться, и в Городище опять водворился брат великого князя Владимирского. Всего вероятнее, что митрополит Киевский, желая возвращения Антония, не хотел посвятить Арсения, а вече не хотело Антония, и поэтому Арсений, как некогда Ефрем, начал править паствою с титулом нареченного владыки, не имея, может быть, и сана священства: в летописях он везде называется просто чернецом. Через два года неожиданно прибыл прежний владыка Антоний, и Новгородцы, бывшие в то время без владыки, с радостью приняли его²⁵⁹; чернец Арсений удалился в свой прежний монастырь. Нужды церковные требовали архиерея, его не было, и поэтому дела епархиальные, как то поставление в сан духовный и прочие действия, положенные одному святителю, должны были остановиться. Еще за посвящением в сан духовный могли относиться самые лица в другие епархии; но честь Новгородская в этом случае страдала; митрополит выдержал их два года без владыки: политика его удалась.

Между церковными деяниями Антония, по возвращении его на кафедру, упоминается о заложении церкви св. Иакова в Неревском конце и расписании храма сорока мучеников²⁶⁰. Не более трех лет пребывал Антоний у св. Софии. Возвратясь опять к пастве, Антоний увидел все легкомысленное буйство тогдашнего Новгорода: внутренние распри, возмущение народное, где часто восставал конец на конец, улица на улицу, что, обыкновенно, оканчивалось кровопролитием, постоянно повторялись. Как протекло три года, Новгородцы, к удивлению своему, в один день узнали, что Антоний не хочет быть владыкой, и что он удалился уже в Хутынь монастырь на свое обещание²⁶¹. Чернец Арсений, бывший нареченный владыка, пользуясь этим случаем, неожиданно прибыл в Новгород и остановился в архиерейских палатах. Народ оскорбился поступком Арсения, сбежался толпами: Арсения, человека кроткого и молитвенного, вытащили из покоев, «били, таскали за волосы: пинками выгнали со двора владычня, мало до смерти не убиша»²⁶². И странное дело! непогоды осенние, продолжавшиеся в это время с 13 августа до дня святителя Николая (6-го декабря) и истребившие весь хлеб и траву, возмутили граждан против владыки, как бы, виновного, по своим грехам, в этом народном бедствии. Вместо того, чтобы прибегнуть к милосердию Божию, безумная чернь вопияла: от чего стоит так долго тепло? он выпроводил владыку Антония в Хутынь, дав за сие неправедную мзду князю. Изгнанный со двора архиерейского, Арсений едва успел затвориться в храм св. Софии, а оттуда убежал в Хутынь, и тем только спасся от смерти; мятежники не удовольствовались этим: они ограбили владычнего стольника, несколько других чиновников, в том числе, и тысяцкого, по подозрению в том, будто бы он наводит на зло князя Ярослава²⁶³. Впоследствии этот Арсений сделан был игуменом Хутынского монастыря, а в 1230 г. кн. Ярослав и владыка Спиридон перевели его оттуда к св. Георгию, где, вероятно, он и кончил свою жизнь, потому что о последующей его судьбе ничего неизвестно²⁶⁴.

Кончив расправу с Арсением, народ толпами бежал в Хутынский монастырь, плакал, умолял владыку возвратиться на свой престол. Антоний отказывался болезнью: чувствуя старость, немощи, приближение к смерти, он теперь так же был равнодушен к почестям, как прежде домогался их. Однако ж, склонясь на моление народное, Антоний в третий раз возвратился на паству и «сидел два лета»; но поскольку не в силах был управлять делами церковными и к тому же лишился языка на Алексиев день (с 16 на 17 марта 1229 года), то Новгородцы приставили к нему двух именитых мужей для помощи и совета – Якуна Моисиевича и Никифора Щитника, которые и управляли делами церковными²⁶⁵. Никогда не было так тревожно святительство в великом Новгороде, как в это время. В следующем, 1230 г., ужасные бедствия постигли Новгород: 3-го мая было сильное землетрясение, вслед за тем произошел сильный голод: кадь ржи продавалась по 40 гривен, кадь овса по 5 гривен. Появился мор, мертвые тела валялись не погребенными по улицам; псы пожирали их и бегали от исходища к исходищу с растерзанными членами этих несчастных. Два года продолжался голод, и в одной скудельнице у 12 апостолов, на Прусской улице, схоронили 3030 человек; а по другим местам «и весть Бог», говорит летопись²⁶⁶. Наконец, Ганзейская контора стала ходатайствовать о привозе хлеба из немецкой земли; хлеб подвезен и голод прекратился²⁶⁷. Но окончилась одна, так наступила другая народная невзгода. Георгий Всеволодович, великий князь Владимирский, то ссорился, то мирился с Новгородом, и все ждали его нападения; сильная рать Новгородская уже стояла под Торжком; но все кончилось миром, и Новгородцы призвали к себе на княжение Ярослава Всеволодовича, отца св. Феодора и Александра Невского. Ярослав в этот раз заботился об обращении в христианство Корелов и посылал из Новгорода священников для крещения их; религиозный порыв овладевал и самими Новгородцами; они доходили до какого-то энтузиазма. Народ в 1227 г. судил четырех мнимых еретиков, жег на кострах колдунов и чародеев на вече близ Никольского собора²⁶⁸: но к чести Антония и всего духовенства надлежит заметить, что в сем жалостном неразумии действовал один народ, без всякого внушения со стороны пастырей церковных, говорит Карамзин²⁶⁹. Положим так, но когда же они вступались в суд гражданский? Наверно, мнимых волшебников судило вече, хотя, может быть, и духовенство разделяло народное мнение, платя дань веку. Этим наше духовенство отличается от западного, что никогда не вступалось в дела общественные, гражданские. При Иоанне III осудили на сожжение последователей Схария по закону гражданскому, хотя и с согласия, но не приговору духовенства. Интересно это сказание!..

Блаженный Антоний скончался в 1288 г. и погребен с великою честью близ гроба Митрофана в Мартириевской паперти. Еще при жизни его Новгородцы, по совету князя Михаила, избрали нового владыку и тогда отпустили болящего Антония в Хутынь, где он лежал больным и немым 6 лет и 7 месяцев в уединении, и, страданиями очищенный, преставился 8 октября. Сей блаженный архиепископ, заключает о нем летопись, исчисляя годы его святительства, восемь лет восседал на кафедре Софийской, до своего изгнания, и потом шесть лет был в удалении; возвратясь же из Перемышля, управлял два года; но в день св. Алексия, человека Божия, внезапно разболелся и онемел; шесть лет с половиной пробыл он в сей тяжкой болезни и тако преставися в небесное царствие во дни благоверного великого князя Ярослава. «Душа же его, говорит летопись, взыде на небеса, а мощи его с честью положены были в притворе св. Софии»²⁷⁰. Св. церковь причла его к лику святых. Память совершается 10-го февраля.

В Софийском соборе хранится шестиконечный крест, в котором положена часть животворящего древа, в виде четвероконечного креста, с надписью: «Господи, помози рабу своему Антону архиепископу Новгородскому, давшему крест святой Софии». Этот крест употребляется при торжественном освящении воды, в день Богоявления и 1-го августа²⁷¹.

В житии препод. Варлаама Хутынского рассказывается, что блаженный архиепископ Антоний был в самой тесной дружбе с преподобным. Взаимная их друг к другу любовь, по словам жизнеописателя, была так велика, что они не предпринимали почти ничего у себя по делам духовным без взаимного совета; а для этого нередко или сам владыка Антоний лично посещал преп. Варлаама и его обитель, или приглашал преподобного к себе во владычний дом для совета о делах церковных. В одно из таковых посещений святитель, отпуская преподобного после беседы, сказал, чтоб он опять побывал у него в непродолжительном времени. «Если Господу угодно, отвечал старец Варлаам, в пятницу первой недели поста св. апостолов приеду к твоей святыне на санях». Архиепископ удивился, но, питая глубокое уважение к святости преподобного, признал за лучшее не испытывать человека Божия. Между тем, пророчество препод. Варлаама не замедлило исполниться самым делом. На пятницу первой недели Петрова поста, ночью, выпало снега толщиною на два локтя, и утром ударил сильный мороз. Преподобный, по обещанию, прибыл к владыке на санях. Архипастырь сильно скорбел о том, что мороз может повредить хлеб. «Не скорби, святый владыка, сказал преподобный: надобно благодарить Господа за милость,–мороз истребил червей, которые погубили бы хлеб в корне, а снег только напоит жаждущую землю». Действительно, на другой день жар дневной растопил снег, и вода напоила сухую землю, а при корнях ржи найдены погибшие от мороза черви; вследствие того и другого был такой урожай хлеба и всяких плодов, какого не бывало и в прежние времена в окрестностях Новгорода. В воспоминание такого великого благодеяния Божия и чуда, архиеп. Антоний установил ежегодно в пятницу первой недели св. апостолов, на все времена совершать торжественный крестный ход в Хутынский монастырь. И это установление владыки доселе неизменно соблюдается в свое время, повсегодно.

Примеч. В некоторых сказаниях о препод. Варлааме описанное чудесное событие отнесено ко времени святительства св. архиеп. Григория (Рус. святые Филар, архиеп. Черниг. под 6 числом ноября); в других же оно отнесено ко времени святительства св. архиеп. Антония, которому он был другом (жития Русск. святых Мур. под 6 числ. ноября; сн. житие и чудеса преп. Варлаама изд. 1879 г.; Энциклоп. лекс. т. 8 стр. 295; Энцикл. слов. т. 3 стр. 54 и 55; слов. Русск. свят. стр. 50 и 51). Это последнее мнение основывается на том, что во II и III Новг. лет. преставление преподобного записано под 6751 г. стр. 129 и 220, и оно более правдоподобно, потому что, если препод. родился в 1156 г. и жил 86 лет, как говорит жизнеописатель, то преставление его придется именно в 1234 г. и, след., он был современником и другом св. архиеп. Антония. Если же согласиться с первым мнением, основанном на записи времени преставления препод. в IV Новг. лет. на стр. 17 под 6701 г., т. е., в 1193 г., то выйдет след. несообразность: препод. Варлаам родился в 1156 г., преставился в 1193 г. след., всего жития его было 37 лет²⁷².

Спиридон был избран на кафедру Софийскую еще при жизни блаженного Антония, который в это время тяжко болел и лишился употребления языка, так что, для управления делами церковными, приставлены были к нему два гражданские чиновника²⁷⁴.

В 1229 г., когда дети Ярослава от смуты народной бежали к своему отцу, на княжение в Новгород был приглашен Михаил, князь Черниговский. Первою заботою прибывшего князя было избрание нового владыки. Видя, что Антоний, по своей болезни, не способен управлять делами обширной области, Михаил сказал Новгородцам: «вот, нет у вас владыки, а без владыки быть такому граду, как Новгород, невозможно, на Антония же положил Бог руку свою»; и предложил им поискать мужа достойного занять святительскую кафедру «в попех ли, в игуменех ли, в чернецех»²⁷⁵. Вольный народ, привыкший распоряжаться князьями и владыками, и думавший, что власть духовная, как и мирская, происходит от народа, разделился по этому случаю на партии. Одни говорили князю, что есть чернец диакон у св. Георгия, именем Спиридон, – муж достойный этой степени, другие предлагали Иосифа епископа Владимирского, а некоторым хотелось избрать какого-то грека²⁷⁶. На это им князь ответил: «а кого даст митрополит, тот нам и отец». По старому обычаю, прибегли к жеребию, чтобы воля Божия решила, кому быть архипастырем: положили на престол св. Софии три жеребия, написав на них имена и «послали из гридницы владычней княжича Ростислава». Вынулся жеребей Спиридона, которого, как замечает летописец, и изволил Бог избрать Себе служителем и пастырем словесных овец Новгорода и всей его области. Тотчас же послали за ним в монастырь и посадили во владычнем дворе²⁷⁷. Таким образом, диакон Спиридон сделался главою Новгородского духовенства и попечителем республики, ибо архиепископ, как уже было замечено и ранее, имел важное участие в делах ее. В том же году 17 декабря Спиридон отправился в Киев для хиротонии; и в следующем 1230 году в неделю сыропустную митрополитом Кириллом поставлен был во священника, «а на сбор чистой недели» хиротонисан во архиепископа, и 19 мая – «на сбор 318 отцов возвратился в Новгород»²⁷⁸.

Начало святительского служения Спиридона ознаменовалось ужаснейшим бедствием, о котором упомянуто выше. Предтечею его было 3 мая землетрясение, общее по всей России и еще сильнейшее в южной, так что каменные церкви расседались. Через десять дней необыкновенное затмение солнца и разноцветные облака на небе, также устрашали народ, который ждал конца своего, стенал на улицах и все прощались друг с другом. Михаил Черниговский, чтобы ободрить Новгородцев, подобно другим изумленным сими явлениями, приезжал в Новгород на несколько дней, где архиепископ Спиридон, по его желанию, совершил обряд торжественных постриг над юным сыном его Ростиславом²⁷⁹. Вслед за тем, возник в Новгороде мятеж, виновником которого был посадник Водовик, человек свирепого права, мстительный и злобный. Народ волновался, на вечах шумели, на улицах дрались, жгли дома, грабили. «Небо, говорит летописец, оскорбленное сими беззакониями, от коих ангелы с печалию закрывают свои лица крылами, наказало мое отечество». Жестокий мороз 14 сентября побил все озими: цена на хлеб сделалась неслыханная. Хотя жители славились богатством, но необычайная дороговизна истощила все средства пропитания для города²⁸⁰. Открылся голод, болезни и мор. Добрый архиепископ Спиридон, как истинный друг отечества, не имея способов прекратить зло, старался, по крайней мере, уменьшить действие оного. Трупы лежали на улицах: он построил скудельницу, или убогий дом, и выбрал человеколюбивого мужа, именем Станила, для скорого погребения мертвых, чтобы тление их не заражало воздух. Станил с утра до вечера вывозил трупы и в короткое время схоронил их 3030²⁸¹.

Между тем, голод и мор свирепствовали. Бедняки ели мох, желуди, сосну, ильмовый лист, кору липовую, собак, кошек и самые трупы человческие; некоторые убивали людей, чтобы питаться их мясом, другие в отчаянии зажигали дома граждан зажиточных, имевших хлеб в житницах и грабили оные. Скоро две новые скудельницы наполнились мертвыми, которых было сочтено до 42000²⁸². Весною следующего (1232) г. Новгородцы испытали еще новое бедствие: весь богатый конец Славянский обратился в пепел; спасаясь от пламени, многие жители утонули в Волхове; самая река не могла служить преградою для огня. Новгород уже кончался, по словам летописи; и только великодушная дружба иноземных купцов отвратила сию погибель²⁸³. Архиепископ Спиридон в это злосчастное время для Новгорода, принимал, как сказано выше, самое живое участие и деятельные меры к облегчению участи несчастных граждан.

О последующей за тем деятельности и трудах владыки Спиридона в летописях говорится весьма мало, и как бы мимоходом упоминается его имя, при описании политических событий тогдашнего тяжелого времени для Новгорода.

В 1234 году, Ярослав, вторично призванный в Новгород на место Михаила Черниговского, прибыл сюда со всем своим семейством. Старший сын его Феодор приходил в это время в совершенные лета. Ярослав, приготовляя ему в наследие престол Новгородский, посылал его в поход на Мордву, после которого хотел сочетать его браком. Уже назначен был и день брачного пира, но к величайшему прискорбию безвременная смерть внезапно похитила Феодора. Это был тот самый день, в который назначено было совершение брачного торжества, «И еще млад, и кто не пожалеет его?», говорит летописец, описывая сетование всего Новгорода. «Свадьба пристроена, меды изварены, невеста приведена, князи позваны, и бысть вместо веселья плачь и сетование за грехи наши. Но, Господи, слава Тебе Царю небесный, извольшу Ти тако, но покой его со всеми праведными»²⁸⁴. Владыка Спиридон был очевидцем этой тяжкой семейной скорби в. к. Ярослава и вместе с Новгородцами оплакивал кончину юного князя Феодора, погребая его в обители св. Георгия.

Ровно через 10 лет после сего, именно в 1244 г. скончалась и благочестивая мать Феодора, княгиня Феодосия, находившаяся в Новгороде с юными сыновьями, постригшись пред кончиною в инокини, с именем Ефросиньи. Владыка Спиридон похоронил ее также в Юрьеве (Георгиевском) монастыре подле сына ее Феодора²⁸⁵, с которым она не хотела разлучиться и после смерти, как не расставалась с ним при жизни.

В это время татары уже громили Русскую землю: Ярославль, Киев, Владимир и другие города были обращены в груды пепла и развалин, и представляли пустыни, упоенные кровью убитых. Новгород с своим князем и владыкою тоже ждал участи городов, взятых на щит и опустошенных. Передовые отряды полчищ Батыевых были уже за Торжком, но, дойдя до Игнача креста (ныне на этом месте построен город Крестцы), татары внезапно удалились; и Новгород каким-то особенным чудом остался цел и невредим, благословляя небесную милость и благочестие князя и владыки. Так описывает летописец это событие: «гнашася проклятии от Торжку Серегерским путем даже и до Игнача креста, а все людей секуще аки траву, за 100 верст до Новгорода не доидоша; Новгород же заступи милосердый Бог, и святый великий отец Кирилл архиепископ Александрийский, и святых правоверных архиепископ Новгородских молитва, и благоверных князей Русских, и преподобных черноризец и ерейского собора; и они безбожнии вспятишася у Игнача креста, прогнани святым Кирилом»²⁸⁶.

В эти дни общего бедствия России, самостоятельно княжил в Новгороде Александр Ярославич. Владыка Спиридон ревностно содействовал герою Невскому в отражении враждебных соседей, которые часто беспокоили набегами области Новгородские, спасшиеся от татарского погрома. В 1240 г. сделали нападение на область Новгородскую шведы. Полководец их Биргер подошел уже к Ладоге, прислав князю Александру гордый вызов: «защищайся, если можешь, а я на твоей земле». Горько было князю, что в готовности не было у него войска; но, твердо надеясь на Бога, он решился идти против Шведов и с малою дружиною. Он поспешил в храм св. Софии, где ожидал его архиепископ Спиридон со всем освященным собором. Здесь, из глубины сокрушенного сердца, проливши с народом теплую молитву к Господу сил, да не предаст достояния Своего в руки нечестивых, Александр был напутствован благословением и подкреплен молитвами владыки идти на дело ратное с малым ополчением. Обе рати сошлись на берегах Невы 15 июля, и страшная закипела сеча с утра до вечера: но молитва веры одолела вражию силу: неприятели, разбитые на всех пунктах, три корабля наметали трупов и ночью поспешили удалиться; со стороны же Александра пали немногие. Чудно и то событие, что на противоположном берегу р. Ижоры, где не стояло полков русских, обретено было множество трупов шведских. С торжеством возвратился Александр и его храбрая дружина в Новгород и торжественно был встречен в Софийском храме. С тех пор славное прозвание Невского навсегда слилось с именем святого витязя²⁸⁷.

Какая же была награда св. князю за его подвиг спасения отчизны? По обычаю, крамола Новгородская. Летопись не объясняет причины восстания буйных Новгородцев против своего св. князя. Известно только, что князь христианин, чувствуя свою правоту и то, что Новгородцы скоро познают свою неправду, мирно удалился, с матерью, супругою и всем своим двором из мятежного города²⁸⁸, который вскоре потом понес достойное наказание. Как только услышали Немцы и Литва об удалении князя Александра в Суздальскую землю, поднялись против Пскова и уже овладели Изборском, в то же время рыцари Ливонские начали опустошать земли Новгорода.

Опомнились Новгородцы, хотя и поздно. Будучи расхищаемы врагами, они отправили владыку во Владимир с посольством от Новгорода просить Ярослава, чтобы опять отпустил к св. Софии своего сына – Невского, но на сей раз Ярослав не исполнил их желания и позволил идти младшему сыну Андрею. Видя беду неминучую, Новгородцы смирились: вторично подвигли владыку Спиридона идти с избранными мужами, молить державного сжалиться над сиротством своей отчины и возвратить им крепкого в бранях, которого одного имени трепетали враги. Смиловался Ярослав, склонившись на мольбу святителя: св. Александр опять явился у св. Софии, забыв вину Новгорода²⁸⁹. С прибытием его, все изменилось; блистательные победы его над Немцами, беспокойною Литвою и мятежными Ливонскими рыцарями надолго умиротворили земли Новгорода и Пскова.

Двадцать лет Спиридон мирно управлял паствою среди блистательных побед Александра Невского и брата его Ярослава; в дела шумного веча, как видно, не вмешивался, старался ладить с приходившими в Новгород татарами и умел этим доставить целой стране тишину и безопасность.

Летописец замечает, что в его время скончался препод. Варлаам Хутынский²⁹⁰, и стали Россияне платить дань татарам²⁹¹.

Архиепископ Спиридон скончался в 1249 г. погребен близ Антония²⁹².

После кончины архиепископа Спиридона, последовавшей в 1249 г., в том же году избран на Новгородскую святительскую кафедру Далмат. Из какого звания он происходил, в какой обители подвизался и каким путем совершилось его избрание на святительскую кафедру, нигде и ничего об этом не говорится. В летописи замечено только, что на место Спиридона избран Далмат. Одно можно предполагать, что он хорошо был известен Новгородцам по своей благочестивой жизни и имел сан иерея, потому что в летописи прямо говорится о хиротонии его в архиепископа.

С лишком полтора года до своего посвящения правил Далмат Новгородскою паствою; потому что Новгородцы, ожидая в Новгород Киевского митрополита Кирилла, который в это время путешествовал по России, частью для водворения церковного порядка, частью для поставления епископов в епархиях, не посылали в Киев новоизбранного владыку для посвящения. В 1251 г., к великой радости Новгородцев, посетил Новгород в. к. Александр Ярославич – герой Невский, а с ним прибыл и давно ожидаемый Новгородцами первосвятитель Кирилл, вместе с Кириллом же епископом Ростовским и посвятил Далмата в архиепископа Новгороду²⁹⁴: это был первый иерарх, посвященный в самом Новгороде.

Новгород в это время наслаждался спокойствием, которое, впрочем, не было продолжительно. В скором же времени начались в нем непорядки и неурядицы, то по причине частых войн с немиролюбивыми соседями, – литовцами и немцами, то из-за смены князей; и архиепископу Далмату не раз приходилось, по поручению веча, ездить, подобно своим предшественникам, на поклон к князьям и мирить их со своими неспокойными гражданами, и не раз он должен был принимать участие в их договорах с князьями. В 1255 г. Новгородцы, забыв благодеяния героя Невского, по какому-то неудовольствию на сына его Василия, выгнали его от себя с бесчестием и объявили своим князем Ярослава – брата Александра Ярославича. Великий князь, оскорбленный этим поступком и неблагодарностью к нему народа, прибыл с войском, но, чтобы избежать кровопролития, послал в Новгород посла объявить жителям на вече, чтобы выдали ему посадника Ананию, который оклеветан был ему некиим Михалкою, как первый мятежник. Народ отправил к Александру архиепископа Далмата и тысяцкого Клима. «Новгород любит тебя и не хочет противиться своему законному киязю», говорили ему сии послы: «иди к нам с Богом, но без гнева, и не слушайся наших изменников. Анания есть добрый гражданин». Александр отвергнул все их убеждения; готовились к битве с обеих сторон. Но потом князь умилостивился и велел сказать Новгородцам, что он удовольствуется сменою посадника. Анания с радостью отказался от своего верховного сана, и Александр вступил в Новгород, быв встречен архиепископом Далматом, по замечанию летописца, «со всем иерейским чином, с кресты, у Прикупович двора, и вси радости исполнишася, а злодеи омрачишася, зане хрестьяном радость, а дьяволу пагуба, яко не бысть хрестьяном кровопролития велика»²⁹⁵.

В 1264 г. архиепископ Далмат участвовал в договоре Новгорода с Ярославом Владимирским. Ветренные Новгородцы, по привычке менять князей, выгнали от себя Дмитрия Александровича, под предлогом его молодости, и избрали своим начальником Ярослава²⁹⁶; но хотели, чтобы Ярослав дал клятву в верном соблюдении условий. Они требовали, чтобы Ярослав, подобно предкам и родителю, утвердил крестным целованием священный обет править Новым-городом по древнему обыкновению: брать одни дары с областей, поручать оные управлению только Новгородским, а не княжеским чиновникам, не избирать их без согласия посадника и без вины не сменять их. Эта договорная грамота была написана от имени владыки Далмата, посадника Михаила, тысяцкого Кодрата и от всего Новгорода²⁹⁷.

Несмотря на этот мирный договор и крестное целование, Новгородцы в 1269 г. поссорились с Ярославом. Досадуя на чиновников веча за кровопролитную войну с Литвою и Немцами, в которой пало много храбрых мужей, Ярослав требовал их смены, так как война велась без его ведома; а в случае несогласия угрожал немедленно выехать из города. Граждане объявили решительно, что они не согласны на первое, но молили его остаться у них. Когда же сведали, что в. К. действительно уехал, отправили вслед за ним архиепископа Далмата, который догнал его уже в Бронницах и едва уговорил возвратиться в Новгород²⁹⁸. В следующем, 1270 г., Новгородцы опять разладили с князем. Причиною сего было то, что Ярослав, уверенный в преданности ему некоторых чиновников, а, может быть, и в покровительстве татар, худо исполнял заключенный им договор с Новгородцами, действовал, как государь самовластный, слышал ропот и не уважал его²⁹⁹. Возникло сильное неудовольствие, которое причинило владыке много тревог и беспокойств, потому что Новгородцы, не смотря на все его увещания, не соглашались ни на какие мирные предложения и обещания Ярослава; и дело непременно дошло бы до кровопролития, если бы, наконец, не принял участия в примирении враждующих сторон митрополит Кирилл. Этот достойный пастырь, прислав в Новгород грамоту, именем отечества и веры заклинал Новгородцев не проливать крови; ручался за Ярослава и брал на себя грех, если они в исступлении злобы, дали Богу клятву не мириться с в. князем. «Мне, писал Кирилл, поручил Бог архиепископию в Русьской земле, вам слушати Бога и мене, крови не проливайте, а Ярослав всей злобы лишается, а за то яз поручаюся; аже будете и хрест целовали, яз за то прииму опитемью и отвечаю за то пред Богом»³⁰⁰. Слова добродетельного старца тронули Новгородцев. Мир был заключен; написали договор, чтобы князь забыл гнев на владыку, посадника и всех мужей Новгородских, не мстил им ни судом, ни словом, ни делом и правил ими по старине, и этот договор в. князь должен был утвердить крестным целованием³⁰¹.

Добрую по себе память архиепископ Далмат оставил тем, что украсил Софийский собор и покрыл его свинцом. «В лето 6769 (1261), говорит летописец, покры владыка Новгородский Далмат св. соборную церковь Софии свинцом, и дай ему Бог спасеная молитва и отпущение грехов»³⁰².

В последний год своего святительства архиепископ Далмат участвовал на соборе Владимирском об исправлении церковных правил, которые до того времени, по словам митрополита Кирилла – знаменитого миротворца князей и друга отечества, – были омрачены облаком эллинской мудрости. Кроме митрополита и Далмата Новгородского на соборе присутствовали Игнатий Ростовский, Феогност Переяславский и Симеон Полицкий. Между правилами этого собора постановлено было строгое взыскание о поставлении в сан духовный. Поставляемый должен быть известен своею непорочную жизнию от самого детства, должен иметь свидетельство о своей честности, трезвости и добрых склонностях от соседей и знакомых; должен быть не преступник, не раб, не гражданин, не платящий дани, не господин жестокий, не лжесвидетель, не ротник (многоклянущийся), не мздоимец, не безграмотный, не житель чужой страны и не женатый беззаконно. Дьякон должен иметь 29, а священник 30 лет; за поставление их ничего не брать, кроме семи гривен для клириков архиерейских. Всякая мзда, так называемая посошная и другие, отменена; отменено было обливание водой, вместо погружения при крещении; воспрещены, с угрозою отлучения от церкви, языческие игрища во время праздников, на которых пьяные дрались дреколием до самой смерти и снимали с убитых одежду. Силен был разврат и между духовными, в особенности, между духовенством вольного народа (так называли себя Новгородцы); лица духовные открыто держали любовниц, проводили время в пирах и забавах; ввелся между ними обычай не служить и не отправлять треб, но пить и веселиться от Пасхи до недели всех святых. «Мы сведали, говорится в постановлениях собора, что некоторые иереи в странах Новгородских от пасхи до недели всех святых празднуют только и веселятся, не крестят никого и не отправляют службы Божественной: такие да исправятся, или да будут извержены! Един достойный пастырь лучше тысячи беззаконных»³⁰³. Все эти беспорядки после собора были уничтожены архиепископом Далматом в своей епархии, истинным ревнителем своего великого сана.

Заметим здесь, что указанные на соборе Владимирском непорядки в Новгородском духовенстве, вероятно, были сколько следствием вольности народа, который привык считать себя независимым, столько же, может быть, и вследствие зависимости владык от веча. Правда, Новгородцы уважали своих архипастырей, внимали их наставлениям, чтили их, как своих отцов духовных, но, присвоив себе право избирать владык, они, в то же время, не стеснялись расправляться с ними своим самосудом, и даже лишать их кафедры по своему произволу, без суда соборного, как поступили с Митрофаном, Антонием и Арсением, а нередко и располагали ими, как чиновниками веча. Эта-то зависимость владык Новгородских от веча, без сомнения, не могла не оказать своего влияния на нравственность народа вообще и, в частности, на нравственность духовенства. Как бы то ни было, но, во всяком случае, строгость соборного определения на безнравственность духовных лиц достаточно говорит о слабости епархиальной власти в данный период.

Далмат окончил жизнь свою 21-го октября 1274 г. в маститой старости, после 23-летнего управления паствою. «Преставися, говорит летописец, архиепископ Далмат Новгородскый, месяца октября в 21, в субботу 1 час нощи, а заутра в неделю погребен бысть честно. Дай, Господи, молитву его кланяющимся гробу его»³⁰⁴. Могила его близ Спиридона. Незадолго до кончины Далмата посадник Павша с боярами Новгородскими ударили челом и просили назначить себе преемника: «Господине отче! кого благословиши на свое место нам пастыря и учителя?», говорили Новгородцы. Далмат им отвечал: «два игумена у святого Георгия – Иоанн и отец мой духовный Климент, и вы которого себе возлюбите, того и аз вам благословлю». Получив такой ответ, «посадник Павша отправился на Иоань двор, созвал Новгородцев и сказал им слово Далмата, и возлюбиша вси Богом возлюбленного Климента, и благослови его Далмат своею рукою»³⁰⁵.

Из современных архиепископу Далмату событий в Новгороде замечательны след.:

В 1259 г. Новгород подвергся поголовной переписи Монголов и стал платить им дань, наряду со всеми прочими городами, с той только разницей, что не имел дела с баскаками, а посылал определенное количество серебра или прямо в орду, или через великих князей. Это обстоятельство вызвало вначале сильное волнение в вольных и, до сего времени, независимых Новгородцах. Народ, собравшись вокруг храма св. Софии, волновался, кричал, что он умрет за честь и свободу. И, без сомнения, Новгород жестоко поплатился бы за свою неуступчивость и непокорность требованию хана, если бы герой Невский, прибывший с татарскими чиновниками, не принял энергических и разумных мер к усмирению взбунтовавшегося Новгорода³⁰⁶. Судя по молчанию летописей о личности Далмата в это критическое время, можно догадываться, что он не приставал ни к толпе разъяренного народа, ни к стороне, склонной уступить требованию Хана, хотя в душе, как истый Новгородец, может быть, вполне сочувствовал независимости народной.

В 1267 г. сильно пострадала знатная часть Новгорода от пожара, именно 23 мая весь Неревский конец обращен был в пепел. Сгорело много людей и даже многие купеческие суда в пристанях, нагруженные товаром. Волхов, по словам летописца, казался пылающим. Богатые граждане в несколько часов обеднели, а бедные разбогатели, завладевши чужим имуществом³⁰⁷.

В 1262 г. Новгородцы, желая загладить неудачу свою при осаде Везенберга или Раковора в Эстонии, сыскали искусных мастеров и велели им на дворе архиепископском строить большие стенобитные машины, а в следующем году возобновили поход на Везенберг, который увенчался совершенным поражением Немцев³⁰⁸. Ливонские историки пишут, что на месте сражения легло 5000 наших и 1350 Немцев; в числе последних был и Дерптский епископ.

Во время святительства Далмата прославился святостью жизни препод. Ксенофонт, ученик препод. Варлаама, скончавшийся в 1262 г. в устроенной им пустыне на реке Робейке³⁰⁹.

Климент был избран на Новгородскую святительскую кафедру еще при жизни и по благословению самого Далмата из игуменов Юрьева монастыря³¹¹; но оставался без хиротонии около двух лет, вероятно, из-за неурядиц, которые происходили на юге России между князьями, да и Новгород был не в ладу с ними. В этот промежуток времени – именно в 1275 г. пострадала значительная часть города от пожара: «Загорелось, говорится в летописи, на княжем дворе, подле загорелся Немецкий двор, и погоре торг семо и до Славна, семо и до Рогатицы; и сгоре церквей семь деревянных, а каменных четыре огоре, а пятая Немецкая»; а в следующем, 1276 г., в полдень 9 мая разрушилась до основания стена у св. Софии со стороны Неревского конца³¹². В этом же году новоизбранный владыка Климент отправился зимою в Киев для хиротонии и возвратился на свою епископию в Новгород 2 августа. Новгородцы с особенным торжеством встретили возвратившегося архиепископа, с крестами и пением ввели его в храм св Софии³¹³. Это был последний владыка Новгородский поставленный в Киеве. Митрополит Максим, через шесть лет после своего прибытия на Русскую митрополию, навсегда оставил Киев, чтобы не быть там свидетелем и жертвою невыносимого тиранства Монголов, и со всем клиросом переехал во Владимир³¹⁴, с того времени и святители Новгородские ездили для поставления туда, или в Москву.

При самом вступлении Климента в управление паствою, Новгородцы поссорились с сыном Невского, Дмитрием Александровичем. В. к. Владимирский хотел иметь в своем владении крепость Копорье, близ границ шведских, чтобы немцы и шведы не могли свободно приставать к берегам Финского залива. Для этой цели им же самим и была построена эта крепость³¹⁵. Вече отказало в. князю, говоря, что противно древнему народному праву допускать всякое приобретение земель в области Новгородской, тем более, занимать чужим войском укрепленные места, так как по этому же древнему праву самые князья, избираемые на княжение Новгородское, не имели права приобретать ни земель, ни вотчин. Крепость, занятая Владимирскою ратью посреди области Новгородской, казалась опасною для веча. Кажется, ответ Новгородцев был основателен, потому что был основан на местных законах, на праве Ярослава 1-го, но вышло не так. Димитрий обиделся на Новгород, с досадою уехал и начал готовиться к войне. Архиепископ Климент отправился послом во Владимир, уговаривал князя оставить гнев свой на людей, обыкших соблюдать древние права свои, умолял его о мире, но все было напрасно. Великий князь вступил с войском в Новгородскую область, начал неприятельские действия разорением селений и стоял на реке Шелони. Сюда снова явился на поклон архиепископ Климент и вторичным молением и дарами едва склонил князя к миру³¹⁶. Вече согласилось поручить Копорье рати Владимирской, но не могло простить насилия и искало случая отмстить, который скоро и представился.

В 1282 году Дмитрий Александрович, теснимый братом своим Андреем, бежал к Новгороду и думал укрыться в Копорье; но Новгородцы встретили его многочисленными полками на озере Ильмене. «Стой, князь! говорили они: мы помним твои обиды. Иди, куда знаешь». Тогда же взяли они приступом Копорье, несмотря на помощь, присланную от Псковского князя Довмонта, женатого на его дочери, и крепость была срыта до основания³¹⁷. После этого Новгород переходил то в руки Андрея, то в руки опять Димитрия Александровича и не пользовался ни внутренним, ни внешним миром.

Через пять лет Климент был свидетелем сильных неустройств народных в Новгороде; в 1287 г. Новгородцы за какие-то злоупотребления восстали всем городом на посадника Семена Михайловича, которого народ хотел убить: в это время архиепископу удалось спасти посадника; он спрятал его в Софийском храме, куда мятежники не смели проникнуть. На другой день посадник всеми признан был невинным, но он тяжко заболел и через несколько дней умер с горести, видя легковерие и жестокость граждан³¹⁸. Не с большим через год после этого (1290 г.) на Похвальной неделе, жители Прусской улицы пред глазами владыки зарезали боярина Самойла Ратьшинича на владычне дворе, у самого входа церкви Рождества Христова. Варварский поступок привел народ в сильное смятение: «зазвонили вече у св. Софии и св. Николы и сошлись в доспехах». Тогда, по сказанию летописей, восставали улица на улицу, конец на конец: так называемая Прусская улица была вся разграблена и выжжена. В 1291 году крамольники опустошили богатые лавки купеческие: народ, вследствие торжественного суда, утопил двух главных виновников сего злодейства³¹⁹.

В 1293 г. шведы, добиваясь владения Новгородскими провинциями, явились на границах Карелии, где Новгородцы недавно проповедывали христианство тамошним язычникам и построили город Выборг. Король Шведский Биргер, желая вредить ганзейской торговле, не велел купцам возить в Русь железа³²⁰. Вече испугалось мысли об уничтожении ганзейской торговли, делало несколько попыток выгнать неверных Немцев из Новгородской области, посылало войско, и, наконец, удалось Новгородцам взять и ограбить Выборг, а «Немцев порубиша, ни единого мужа не пустиша»³²¹. Архиепископ Климент в память этого события воздвиг каменную церковь во имя Воскресения Христова на одной из башен детинца, называемой Воскресенскими воротами. Эта церковь построена, замечено в летописи, «по сему завету, что Бог пособил Немец Новгородцам побить и город Корелу разграбить»³²².

Кроме церкви Воскресения Христова архиепископ Климент заложил в 1292 г. каменную церковь св. Николая чудотворца на Липне в монастыре, от Новгорода за 7 поприщ, спустя после приплытия святого образа 180 лет. Икона для сего монастыря Чудотворца Николая написана была в 1294 г. «по повелению Климента и стяжанием раба Божия Николы Васильевича, в честь и славу Николаю Чудотворцу»³²³. В этом же году свершена была церковь св. Феодора, «коя бе порушилася (в 1292 г) и свящал ее владыка Климент месяца октября в 18 день»³²⁴.

Вскоре, после поставления Климента в архиепископы, скончался (в 1280 г.) хиротонисавший его митрополит Кирилл, достопамятнейший иерарх Русской церкви, которого, по отзыву современников, едва ли кто-либо из древних митрополитов Российских превосходил в добродетелях истинно пастырских³²⁵. По кончине его, духовенство Российское два года оставалось без главы; наконец, в 1283 г. прибыл преемник Кирилла Митрополит Максим, грек. Он, по примеру предшественника, странствуя по России ради исправления дел церковных, в 1285 г. посетил и Новгород, где с великою честью был принят жителями и владыкою Климентом³²⁶.

Архиепископ Климент скончался в 1299 году «месяца мая в 22 день, на память святого мученика Василиска, в пяток четвертой недели на Пасхе, в 7-й час дня, быв в епископии лет 23». Летописец не упоминает ни о каких его пастырских доблестях в такой длинный период святительства, но в то же время замечает, что он «добре правил церковь Христову, душа его взыде на небеса, а тело его честно положено бысть в притворе святыя Софии от владычня двора, архимандритом Кириллом и всеми игумены, и всем иерейским чином, и посадником Андреем, и всеми Новгородцы»³²⁷. Не более как за месяц до кончины, владыка Климент был сильно огорчен опустошением Новгорода страшным пожаром. Это обстоятельство тем более было тягостно для старца святителя, что и начало его вступления на святительский престол ознаменовалось таким же несчастием. «Месяца апреля, говорит летописец, в 18 день, в субботу великую, в 1 час нощи загореся на Варяжьской улици, и створися горе велико, по нашим грехом: вздвижеся буря с вихром, и тако бысть силен огнь в борзе, кто мало что похватив выбежа из своего двора, а иное все огнь взя; и вержеся огнь из Немечьского двора в Неревскый конец, и загореся на Холопьи улици, а тамо сильнее огнь, а Неревляне на оной стороне, а мост великый огнь заял... Но сице бо на свете Бог и добрие людие уяша, а злии человеци падоша на грабежи, что в церквах все разграбиша Бога не боячеся: в святом Иване над товаром сторожа убиша, а в святом Якове сторож сгоре; на торговом полу (на торговой стороне) 12 церквии сгоре, икон не всех успеша выносити, ни книг, а в Христове церкви неколико голов сгоре, и два попа сгореша; в Неревском копци 10-ть церквии сгоре и многа узорочья в церквах и муж добр сгоре Елеферий Лазоревич». В заключение описания этого несчастия, очевидец говорит, что Бог казнит за грехи наши, «кажа нас на покаяние»³²⁸.

Преемником архиепископа Климента был св. Феоктист. О месте его рождения и воспитания нет никаких сведений; известно только, что он принял иноческое пострижение в обители Благовещенской, которую основали два святые брата, Иоанн и Григорий, бывшие один после другого Владыками Новгорода, и потом был в оной игуменом. После того, как Климент преставился, Новгородцы с посадником Андреем, много рассуждали о преемнике его и все, от мала до велика, полюбили Богом назнаменана, мужа смиренна и блага, Благовещенского монастыря игумена Феоктиста. Собрав вече у св. Софии, князь Борис Андреевич и все Новгородцы с поклоном привели его и посадили на дворе владычнем, пока узнают, где митрополит³³⁰. В следующем 1300 г. прибыли в Новгород митрополит Максим, Ростовский епископ Симон и Тверский епископ Андрей, и поставили Феоктиста в архиепископа Новгороду, «знаменаша его в церкви святого Бориса и Глеба месяца июня 28 дня, того же месяца и поставиша его в святей Софьи, на память св. апостолов Петра и Павла». Новгородцы были весьма рады своему владыке и совершили праздник светел по этому случаю. Но что чувствовал сам посвященный, летописи не говорят³³¹.

В след. году, по благословению владыки Феоктиста, заложен был каменный храм св. архангела Михаила на Михайловской улице, существующий доныне, и через два года освящен³³². Кроме того, в том же году «были срублены 4 церкви: святыя Богородицы в монастыри на зверинце, и святого Лазаря, и святого Дмитрия на Баяни улке и святых Бориса и Глеба на Подоле, и заложили каменный город Новгороду»³³³. В 1305 г. блаженный архипастырь принимал участие в договорах Новгорода с в. к. Михаилом Тверским о сохранении древних взаимных отношений. «Княжение твое, говорят Новгородцы, честно держати (должны), по пошлине (по обычаю), без обиды; а тобе, господине, також Новгород держати (должно) без обиды, по пошлине». Печать на грамоте представляет Богоматерь, держащую Предвечного Младенца на персях с надписью Мр.ѲУ, а на обороте слова: «Фектист архиепис. Новгородский»³³⁴. В этом году, по благословению владыки, Семен Климович поставил церковь каменную Покрова Пресвятой Богородицы на воротах от Прусской улицы на каменном детинце; Новгородцы построили новый мост через Волхов; а владыка Феоктист освящал церковь Бориса и Глеба великим священием 9 декабря на зачатие св. Анны, и другую церковь на княжем дворе, в честь отцев первого вселенского собора³³⁵.

Спустя два года, Новгородцы за печатью своего архиепископа подали в. к. жалобу на его Новгородских наместников. В сентябре в. к. прибыл в Новгород и личными распоряжениями успокоил Новгородцев³³⁶. Но время тогда было очень смутное. Князь Юрий Данилович препирался с св. в. к. Михаилом за Новгородское княжение, и происки Юрия много наносили неприятностей Новгороду³³⁷. Писец апостола 1307 г. со скорбию говорил об этом: «при сих князьях сеялись, и росли усобицы, и жизнь наша гибла от ссор княжеских, и век людей укорочивался»³³⁸.

При таком положении дел, святитель Феоктист и без того слабый здоровьем, в декабре 1307 г. по своей воле оставил святительскую кафедру «своего деля нездоровия» и, благословив Новгородцев, удалился в монастырь Благовещения Богородицы, где, в продолжении трех лет, почти постоянно был болен и пребывал в молчании. Он много страдал для Бога, говорит летописец; и когда он преставился от сей временной жизни, святая душа его взошла на небо, а лице его как бы озарилось светом, так что все видевшие дивились и славили Бога. Так блаженный святитель Феоктист украшен был добротою сердца и смирением еще и тогда, когда был игуменом Благовещенской обители. Но Господу угодно было посетить его тяжкою болезнию, и душа его страданием телесным еще более возвысилась в духовном совершенстве. Святитель Феоктист, созревший духом в страданиях телесных, мирно почил 23 декабря 1310 г. на память св. мученик 10-ти, иже в Крите. Честное его тело с честью было положено всем иерейским чином в монастырском храме Благовещения Богородицы. «Дай же, Господи Боже, заключает свой рассказ летописец о кончине святителя Феоктиста, ему небесное царствие, а Новгороду молитву его и благословение»³³⁹.

Мало сохранилось известий о трудах и подвигах земной жизни святителя Феоктиста, но многие исцеления прославили его после блаженной кончины.

Первое прославление святителя Феоктиста совершилось, спустя 300 лет после его преставления. Супруга царского дьяка Иулиания долго была больна, так что потеряна была всякая надежда на ее выздоровление. Раз, ночью во сне, явился ей муж в священном величии, и сказал: «поищи гроб архиепископа сего города Феоктиста, и получишь исцеление». Дьяк после справок с летописями о гробе блаженного, привез больную в Благовещенский монастырь, отпел здесь панихиду и роздал богатую милостыню. Больная тогда же почувствовала облегчение и скоро совсем выздоровела. По желанию благодарного дьяка тогда же написана была икона святителя, по явлению, бывшему жене его; а в то же время, софийский пономарь, Феодор, занимавшийся иконописанием, написал икону его с того древнего подлинника, который сохранился на стене Софийской паперти, и изобразил святителя в молитвенном положении пред иконою Благовещения.

Вслед за тем, наместник Новгородский князь Василий Ромодановский, имея теплую веру к угоднику Божию Феоктисту, в 1664 (Филар. Черниг. 1644 г.) велел очистить от развалин гроб, среди отстатков Благовещенской церкви, и устроить над ним, сперва часовню, с надгробным ликом святителя, а впоследствии каменную церковь, которая существует и доныне. Между тем, он не переставал изливать благодать на бывшую свою паству, великий Новгород. Так, в 1700 г., дочь Знаменского священника Евпла, ослепшая после долговременной болезни, прозрела над самым гробом святителя; такое же чудо совершилось над дочерью священника Ильинской церкви и над женою другого священника той же церкви; а у купца Афанасия, десятилетний отрок, бывший без языка, впервые проговорил, после молебна у раки святителя; и потом исцелились два родные брата, купцы: Потап и Иоанн.

В 1702 г. купец Иоанн Агапитов, долго страдавший расслаблением ног, отслужив святителю молебен 30 декабря, тотчас получил исцеление.

В 1705 г. 10 марта получил исцеление у раки святителя Антип Михайлов Боровиков, который страдал умопомешательством и был без языка; и в том же году получил исцеление дворцовый крестьянин дер. Липец, долго страдавший расслаблением.

В 1707 году мощи святителя были положены открыто. И с тех пор исцеления начали изливаться от них неоскудно.

В 1710 г. поселянка с погоста Вяжищ – Мария, 20 лет лежавшая в расслаблении и 3 года бывшая слепою, когда облобызала лик святителя на гробе, мгновенно получила исцеление. Жене Новгородского дворянина Силы Корсакова, долго страдавшей внутреннею болезнию, явился во сне неведомый муж в архиерейской одежде и велел идти на гроб святителя Феоктиста, – исполнила она таинственное повеление и получила исцеление при гробе. И другое такое же явление было вдове купеческой Марии в 1714 году, которая целый год не владела руками и ногами. С верою она вспомнила святителя Феоктиста и начала со слезами молить его о своем исцелении, как сама потом рассказывала игумену и братии, когда пришла исполнить обет свой у раки святого. Подобное явление святого и в том же году было вдове пономарской Евдокии, лежавшей в расслаблении, которую укорил священнолепный старец в ночном видении: «для чего врачуешься у глупых волхвов?» Больная велела сыну своему вести себя на гроб святителя Феоктиста и в ту же минуту получила исцеление. Еще ранее сего, именно в 1711 г. получил исцеление у раки святителя от продолжительной болезни дворянин Шелонской пятины Лазарь Пантелеймонов; в 1713 г., по молитвам у раки святителя, разрешилось неплодство жен дворянина Феодора Нелядинского и Симеона Савельева Зеленина рождением им сыновей; а жена купца Лаврентия Мансурина получила исцеление от продолжительной болезни. В 1714 г. крестьянин деревни Веряжи, Коростынского погоста, Кирилл Григорьев получил исцеление у раки святителя от расслабления.

В 1715 году исцелилась жена обозника Семеновского полка Варвара, страдавшая кровотечением более 3-х лет; и в том же году получил исцеление от тяжкой болезни сын Нижегородского вице-губернатора, князя Стефана Путятина, Алексий, находившийся в С.-Петербурге; а в 1716 г. исцелился при гробе святителя от продолжительной и тяжкой болезни крестьянин дер. Шимска Иеремия Савельев, а потом Софроний, сын крестьянина села Ракома Потапа Михайлова.

В 1717 г. жена Софийского дому бобыля Иустина Семенова тотчас получила исцеление от своей болезни, как только дала обещание поклониться гробу святителя; в этом году исцелились при гробе святителя страдавшие продолжительным расслаблением, сын крестьянина Холынского погоста Василия Маркова. Лаврентий и Евдокия, дочь государева стряпчего Макария Иоаннова Нелидова.

В 1718 г. 30 марта крестьянин дер. Шарка Медведской вотчины Феоктист Савельев, лежавший без ноги год и шесть месяцев, тотчас же получил исцеление, когда дал обещание каждогодно ходить ко гробу святителя.

Последнее чудо в рукописном житии прошедшего столетия записано под 1727 (у Муравьева под 1729) г. Там сказано, что посадский человек Софроний, после продолжительной болезни исцелился, отслужив молебен при гробе святого³⁴⁰.

Мощи святителя Феоктиста с разрешения Св. Синода, по ходатайству митрополита Гавриила в 1786 г., из упраздненного Благовещенского монастыря перенесены в Юрьев и положены под спудом в среброкованной раке, по левую сторону алтаря. Архимандрит Фотий устроил подле и придел во имя святителя Феоктиста, соответствующий противолежащей ризнице.

На место блаженного Феоктиста, оставившого святительскую кафедру ради неможения своего, единодушно был избран духовный его отец – Давид. В какой обители проходил Давид иноческое житие и какой имел сан, неизвестно; в летописи сказано только, что «Новгородцы вси, с игумены и со всем ерейским чином, взлюбиша Богом избрана и святою Софьею отца его духовного Давыда, и честно посадиша и во владычни дворе, а Феоктист благослови его в свое место»³⁴². С лишком год правил Давид паствою без посвящения, так как митрополит Максим вскоре умер, и новый митрополит не был еще поставлен. В 1308 г. на Русь был поставлен в Цареграде митрополит Петр, а в след., 1309 г., новоизбранный владыка Новгородский ездил во Владимир, и здесь, быв хиротонисан Петром митрополитом 5 июня, прибыл в Новгород 20 июля на Ильин день. Все Новгородское Духовенство и все жители города, встретив владыку у св. Ильи с крестами, пением и хвалами, сотворили праздник светел и посадили его на столе, и была великая радость Новгородцам о своем владыке³⁴³.

В это время протектором Новгорода был Михаил Ярославич в. к. Владимирский. Наместники его были там и управляли волею веча, и первые годы протекли довольно мирно; в. князь ездил поклониться св. Софии и был принят гражданами со всеми знаками должного уважения; однако не хотел предводительствовать дружиною Новгородскою против Шведов; потому что довольно был занят внутри своего княжения. Но, когда успех увенчал оружие Новгородцев, они начали ссориться с в. князем, укоряя его неисполнением договорной своей грамоты, несоблюдением древних прав Новгородских, и возгорелась война³⁴⁴. Михаил занял войском Торжок и велел остановить подвоз к ним хлеба. Это обстоятельство заставило Новгородцев смириться и послать за себя ходатаем в Тверь архиепископа своего Давида, несмотря на весеннюю распутицу. Давид помирил князя с Новгородом, покончив все дело уплатой 1000 гривен серебра пенных³⁴⁵. Но после того война снова возгорелась: клевреты князя Московского Георгия, врага Михайлова, пользуясь его долговременным пребыванием в орде, возбудили против него вольный город за то, что будто бы он оставил отчину свою на произвол орды. Родственник Георгия, князь Феодор Ржевский, явился на вече, склонил его взять под стражу наместников Михайловых и объявить войну самому Михаилу. Новгородцы вторгнулись в Тверскую область и стали у берегов Волги, но заморозь и зимние непогоды остановили кровопролитие³⁴⁶. Михаил не молчал, жаловался в орде хану Узбеку, требовал суда над Георгием, испросил вспомогательного войска, и с Владимирцами, Тверичами и Татарами пошел мстить Новгороду, сразился под Торжком, разбил Новгородцев и потребовал от них выдачи Феодора Ржевского и брата Георгиева Афанасия. Сначала владыка Давид и вече отвергли предложение, говоря, что умрут за св. Софию и за честь Новгородскую, и потом на все согласились; но выдали только Афанасия, прислали в виде заложников некоторых из своих сановников и обязались заплатить пени 12000 гривен серебра от 2-й недели поста до Вербного Воскресения, засчитав в этот платеж и имущество, взятое у Новгородских бояр в Торжке³⁴⁷. Написали грамоту от имени владыки и Новгорода, прибавив, что когда пеня уплатится, Михаил должен освободить заложников, а «грамоту сю изрезать и править Новгородом согласно с древним уставом»³⁴⁸.

Мир этот, вынужденный крайностью, не мог быть продолжительным. Новгородцы послали в орду жаловаться татарскому Хану на Михаила; тот велел их задержать и снова началась война: укрепляли Новгород и детинец, ждали Михаила, который не замедлил явиться; но, видя ожесточение народа и многочисленное войско, собранное на защиту Новгорода, князь решился удалиться, ибо наступали уже зимние непогоды, и удалился несчастно: думая избрать ближайшую дорогу, пошел обратно дремучими лесами и болотами, и погубил там войско и обозы; множество людей потонуло в озерах и болотах: «пришел Михаил на конях, замечено в летописи, а возвратился домой пешим»³⁴⁹. Несмотря на то, что поход Михаила на Новгород был крайне неудачен, Новгородцы все-таки сочли за лучшее отправить к нему своего владыку Давида с предложением мира. Архиепископ Давид застал Михаила в Твери и предложил ему мир и серебро, просил только свободы заложников. Условий этих князь не принял³⁵⁰, так как они не соответствовали его княжескому достоинству; надобно было снова продолжать войну; но Михаилу было не до того: Георгий, возвратясь из орды, опустошал его области; война с Георгием отвлекла Михаила от Новгорода, с которым, при посредстве Давида, он заключил мир и отпустил заложников³⁵¹. Вскоре, однако же, вызвали Михаила в орду к Хану на суд с Георгием. Враги обвиняли его в отравлении супруги Георгиевой, сестры Хана Кончаки (Агафьи), скоропостижно умершей в Твери, вследствие чего Михаил осужден был на смертную казнь и скончался смертью мученика; церковь причла его к лику святых³⁵².

Летописцы, описывая неоднократные путешествия владыки Давида в Тверь, для примирения Новгородцев с в. к. Михаилом, ничего почти не говорят о других его трудах и подвигах; упоминается только о построении, по благословению его, церкви Покрова монахом Олонием Щилом на Дубне, где потом был Шилов монастырь, о построении церкви Успения Б. М. на Коломцах архимандритом Кириллом, и о построении им самим нескольких церквей: так, в 1311 г. Давид поставил каменную церковь на воротах от Неревского конца, во имя св. к. Владимира, просветившего русскую землю св. крещением; потом в 1312 г. заложил он каменную церковь в Неревском конце на своем дворище, во имя святителя Николая; а в следующем 1313 г. церковь эта была окончена постройкою, освящена самим владыкою, и при ней учрежден был монастырь с вседневною службою: «и бысть, замечает летописец, прибежище Христианом и черньци свокупишася в нем»³⁵³.

Новгородскою паствою управлял архиепископ Давид 17 лет и заслужил название миротворца; скончался он в 1324 г. 5-го февраля, освятив, незадолго пред своею кончиною, каменную церковь во имя Христа Спасителя³⁵⁴. На третий год своего Святительства, он погребал предместника своего святителя Феоктиста в Благовещенском монастыре, где тот пребывал три года в молчаливом житии, немощи ради. Погребли Давида в притворе св. Софии, «посторонь Климента»³⁵⁵.

Год кончины свят. Феоктиста ознаменовался великим несчастием для Новгорода: вскоре после его кончины и погребения, Новгород 19 мая, потом 28 июня и, наконец, 16 июля 1311 г. по обе стороны был опустошен страшным пожаром. Погорело очень много церквей, частных построек, весь торг, погибло в этом пожаре много и народа³⁵⁶.

Св. архиепископ Моисей был урожденец Новгорода; мирское имя его было Митрофан (по рукописному жизнеописанию – Михаил)³⁵⁸. Он родился от благородного, богатого и благочестивого отца, по имени Филипп, и с самых юных лет возлюбил Господа. Детские игры, свойственные возрасту, не занимали его, и суетная слава и богатство мира сего ни мало его не прельщали. Обучаясь грамоте, прилежно ходил он в храм Божий, стараясь угодить Богу во всяких подвигах и усердно обучался закону Божию. Благочестивая жажда иноческой жизни увлекла его из дома родительского; тайно от родителей он удалился в Тверской Отрочь монастырь, и там, приняв иноческий образ, под именем Моисея, всецело посвятил себя посту, послушанию и молитве. Молва о подвигах и добродетельной жизни юного инока Моисея скоро дошла до пределов Новгорода, где родители уже оплакивали его, как мертвого. Узнав о месте его пребывания, родители упросили сына инока возвратиться в отечественный город, и он исполнил их желание, более, потому, что душа его тяготилась похвалами человеческими в области Тверской. Сначала он поселился в скромной обители Успения Богоматери на Коломце, иначе называемой Колмовым, недавно основанной на берегу Волхова, и там, под руководством благочестивого основателя Макария, усугубив пост и молитву, жил как бесплотный. Архиепископ Новгородский Давид, высоко чтя добродетели Моисея, посвятил его в сан пресвитерский и возвел на степень архимандрита в Юрьеве монастыре; но здесь он не долго оставался и снова, как сказано в летописи, «вышел бяше, по своей воли, к святой Богородицы на Коломци в свой монастырь»³⁵⁹.

По смерти архиепископа Давида в 1324 г. «сдумавше Новгородци, и игумени, и попове, и черньци, и весь Новгород, взлюбиша вси Богом назнаменана Моисия, прежде бывша архимандрита у святого Георгия и взведоша и на сени, и посадиша и в владычии дворе, дóндеже позовет его митрополит»³⁶⁰. В след., 1325 г., новоизбранный владыка Моисей отправился в новую столицу Москву, куда перенесена была кафедра святительская, и был хиротонисан св. Петром митрополитом. Это была первая хиротония, еще в убогом тогда Успенском соборе, и знаменательно было для будущего то, что первое сие посвящение совершилось руками одного великого угодника Божия, над другим святым мужем. Еще доселе хранятся в Успенском соборе яшмовые сосуды, которые св. Моисей принес в дар святителю Петру Чудотворцу³⁶¹.

Новопоставленный владыка Моисей, находясь еще в Москве после хиротонии, участвовал вместе с митрополитом и посвящавшими его епископами: Тверским, Ростовским и Рязанским в погребении в. к. Московского Георгия, убиенного в орде, над которым горько плакал державный брат его Иоанн Калита и весь народ³⁶². По возвращении святителя в Новгород, уже в 1326 г., вскоре скончался и рукополагавший его митрополит Петр³⁶³. Место его заступил Феогност, родом Грек³⁶⁴. В первый же год своего правления владыка Моисей испытал много огорчений: сначала страшный пожар опустошил великий Новгород, истребив главные его улицы и несколько храмов, потом произошло народное волнение в городе, кончившееся грабежом двора Остафья Дворянинцева и сожжением всего его имущества³⁶⁵, а затем Новгороду грозила та же участь, какая постигла Тверскую область. Татары, мстя в. к. Тверскому, Александру Михайловичу, за избиение многих из них в Твери, опустошили Тверь, Кашин и Новоторжскую волость, и уже приближались к Новгороду, где искал убежища несчастный князь; и только богатый откуп и дары отвратили опасность³⁶⁶. Когда же князь с жарким участием принят был во Пскове, это опять едва не навлекло бед на паству святителя Моисея. Он ездил во Псков с тысяцким Авраамом и убеждал псковитян отступиться от князя Александра, но напрасно³⁶⁷; и лишь строгость первосвятителя России, Феогноста, наложившего проклятие на Псков³⁶⁸, отвратила беду неминучую. Вскоре за тем, опять жестокий пожар опустошил торговую сторону³⁶⁹. Несмотря, однако ж, на трудное время, владыка Моисей устроил женскую обитель на Десятине и соорудил каменный храм Богоматери на том месте, где совершилось чудо от Ее иконы, при осаде Новгорода от Суздальской рати³⁷⁰, и потом с честью принимал у себя в. к. Иоанна, приходившего посетить свою отчину, вместе с митрополитом и с князьями Тверскими. Так были тревожны начальные годы правления св. Моисея в Новгороде и слишком тяготили его душу, стремившуюся к пустынному покою.

В 1330 г., после пятилетнего управления паствою, владыка Моисей оставил кафедру, как некогда архимандрию Юрьевскую и поселился, для безмолвной жизни, в любимой своей обители на Коломне, постригшись здесь в схиму. Много молили его Новгородцы, всем Новгородом и с поклоном, чтобы он опять сел на свой престол, но он остался непреклонным, сказав гражданам: «изберите себе мужа достойного, а я вас благословляю»³⁷¹. С лишком 20 лет провел он в уединенных подвигах; между тем, и под схимою не преставал заботиться о своей пастве. Удалившись из Колмова в пустое место, именуемое Деревяницы, на противоположном берегу Волхова, он построил здесь каменный храм Воскресения Христова и основал монастырь, украсив его иконами и книгами. «И взлюбиша житие его боляри и людие, и прихождаху к нему; поучахуся от него день и нощь»³⁷². В последний год правления архиепископа Василия, он создал еще обитель и устроил каменный храм Успения на Волотове, где, как полагают, был гроб Гостомысла. В сем храме недавно открыты под штукатуркою фресковые изображения святителей, совершающих литургию, и с подписью на свитке одного: «Г-ди Боже наш, живый на высоких, на смиренныя призираяй»³⁷³.

В 1352 г. владыка Василий, возвращаясь из Пскова, куда ездил по случаю страшного морового поветрия, скончался на дороге, и Новгородцы неотступными своими просьбами убедили святителя Моисея снова возвратиться на свой престол и принять управление паствою³⁷⁴. В след., 1353 г., св. Моисей по воле ли своей, или по воле Новгородцев, отправил посольство в Царьград к царю и патриарху, прося от них «исправления о непотребных вещех, приходящих с насилием от митрополита»³⁷⁵. Но в чем состояли насилия со стороны митрополита, и точно ли они были, летописи об этом не говорят. Судя по ответу патриарха Филофея архиепископу Моисею, можно предполагать, что причина неудовольствий Новгорода на митрополита заключалась, единственно, в нежелании быть в зависимости от первосвятителя. Патриарх Филофей в ответ на жалобу св.Моисея именно писал ему, чтобы он «не только не дерзал противиться своему митрополиту, не искал к тому никакого предлога и никогда не делал в отношении к нему ничего предосудительного, напротив, горячо и неизменно был ему предан»; а это уже свидетельствует, что жалоба на насилия, будто бы от св. Феогноста, была несправедлива, или, по крайней мере, она была признана несправедливою от патриарха³⁷⁶. С возведением же в митрополиты Алексия, патриарх нашел нужным опять обратиться к владыке Новгородскому с посланием, в котором, объяснив причины возведения Алексиева, убеждал владыку покоряться и новому первосвятителю. В послании, между прочим, сказано: «святейший митрополит Киевский и всея России, кир Алексий, возлюбленный о Господе брат и сослужитель нашей мерности, отправляется с Богом в предоставленную ему святейшую митрополию. Потому мы пишем к твоему боголюбию, чтобы и ты возрадовался пришествию его, и оказывал ему подобающую честь и послушание в том, что он будет говорить душеполезного и спасительного, как пастырь и учитель, согласно с божественными и священными догматами церкви Божией. Это и Богу благоприятно, и пред нашею мерностию и божественным, и священным собором похвально. Это повелевают и божественные, и священные каноны, когда явственно так говорят: «епископам каждого народа надобно знать первого между ними и оказывать ему всякое почтение и покорность». Но так как, по духовной любви и расположенности, какую имел святейший архиерей Кир Феогност в сему епископу Владимирскому, он дал ему право носить на фелони четыре креста, то мы, соответственно твоему собственному желанию и молению, сделали это и для тебя. Посему, ты должен быть благодарным и более не позволять себе, но оказывать святейшему митрополиту своему покорность, к какой ты обязан». Может быть, не это ли преимущество, данное Феогностом епископу Владимирскому Алексию, пред Новгородским владыкою, и огорчало последнего, и было одною из причин, если не единственною, доноса его на митрополита? Через несколько строк патриарх продолжает: «если же, паче чаяния, возникнет какая-нибудь распря из-за того, что мы сделали в отношении к тебе, т. е., как выше означено, из-за крестов: то об этом, и об одном только этом деле ты доноси нашей мерности, чтобы она распорядилась по своему усмотрению; в отношении в этому одному предмету даем тебе такое право. Во всяком же другом деле, например, если позовет тебя митрополит твой к себе, или в другом каком-либо случае, ты подлежишь его власти и суду. И, если в исследовании и суде случится недоумение, ты от него, т. е. святейшего митрополита Киевского и всей России, принимай суд и исследование, ни в чем не противореча, и не противясь, по сохраняющемуся издревле в таких делах благочинию, и по преданию тех же божественных канонов. Но так как священные каноны и то заповедуют, чтобы, когда у тебя случится необходимая надобность писать донесение к нашей мерности, ты прежде дал знать об этом своему митрополиту, и с его ведома и воли писал свое донесение, уважая установленный для таких случаев порядок; то и мерность наша, соответственно предписаниям канонов, повелевает, чтобы ничто в этом случае не делалось у тебя без совета митрополита, но, чтобы все совершалось таким именно образом. А, если ты не будешь оказывать в отношении к своему митрополиту, соответственно тем же божественным канонам, подобающей покорности по своей обязанности: то знай, что он уполномочен от нашей мерности делать с тобою все, на что имеет право по канонам, и то, что в таком роде будет им сделано, непременно будет утверждено согласием и нашей мерности. И ты не найдешь от нас совершенно никакой помощи, если, паче чаяния, явишься не послушным и не покорным к утвержденному митрополиту твоему. Итак, соблюдай себя в мире, как должно, и поступай непреложно и неизменно так, как мы пишем и внушаем твоему боголюбию в настоящей грамоте, посланной для руководства тебе. Благодать Божия да будет с твоим боголюбием»³⁷⁷. Такое строго наставительное послание прислано было от патриарха, вероятно, не столько для вразумления святителя Моисея, которого знали, и за добродетельную жизнь чтили в самом Константинополе, сколько для вразумления Новгородцев, в лице их владыки. Любя свободу и независимость, не желая подчиняться князьям, Новгородцы тяготились и церковною зависимостию от митрополита, особенно, когда замечали, что он держит сторону князя против них. Этим отчасти обьясняется и то обстоятельство, что, удостоившись посещения митрополита Феогноста, они приняли его очень неохотно, и местный летописец, прислушиваясь к мнению народа, внес в свою летопись след. слова: «приеха митрополит Феогност Гречин в Новгород, с многими людьми, тяжко же бысть владыце и монастырем кормом и дары»³⁷⁸.

На другой год (в 1354 г.) послы Новгородские возвратились из Константинополя и привезли владыке Моисею жалованную грамоту от императора Иоанна Кантакузина с золотою печатью. А патриарх, изьявляя уважение к личным качествам добродетельного пастыря, прислал ему в дар кресчатые ризы³⁷⁹ с буквой «Ф», означающей патриарха Филофея, и с вытканной надписью на крестах: «Ис. Хс. ника». Прибыл из Царьграда и новый митрополит св. Алексий, и своим благословением осенил святителя Моисея на его кафедре Софийской.

Семь лет продолжалось сие вторичное святительство архиепископа Моисея, оно ознаменовалось строением многих церквей в великом Новгороде, из коих самая знаменитая была во имя Чудотворной иконы Знамения, прославленной спасением Новгорода³⁸⁰, и церковь каменная во имя св. Прокопия на княжем дворе, кроме других, деревянных. В 1355 г. устроен им монастырь на Сковородке, во имя архангела Михаила, где приготовил себе и место упокоения, ибо смиренная душа его жаждала пустынного безмолвия. В 1357 г. введен им порядок и построены каменные храмы еще в трех монастырях: в Радоговичах при Болотовском храме Успения Богоматери, в Духовом монастыре и в женской обители Иоанна Богослова, первая и последняя им были и основаны³⁸¹. Так, святитель поселял иноков среди, или вблизи людного, торгового города. И ничего тут нет странного. Простота жизни мирян тогдашнего времени не представляла тех заманчивых и слишком опасных развлечений, какие известны ныне. А иноческое богослужение, продолжительное и благоговейное, отвлекало сердца мирян от сует земных к необходимому для всех. Таким образ., обители св. Моисея, при внимательном его наблюдении, обучая иноков благочестию, в то же время, были училищами благочестия и для мирян. Впрочем, деятельность св. Моисея не ограничивалась построением только церквей и иноческих обителей. Древний летописец с особенною похвалою описывает пастырскую его жизнь: «он, добре пасяше свое стадо, и пожив в целомудреи и многы писца изыскав, и книгы многы исписав, и бысть обидимым помощник, вдовам заступник, избавляя от насильного и сильных не устыдися, и многы утвердив учением своим,.., и много подвизався по благочестии, и многы утвердив, и на разум истинный наставив, и многы напасти от бесов претрьпев, и – много писание оставив»³⁸². К сожалению, не найдено доныне письменных поучений святителя, о которых упоминается в летописи. Из рукописей, описанных по его распоряжению, известны два евангелия. Они наставительны и для нашего времени. В евангелии 1355 г., писанном «повелением боголюбивого архиепископа Новгородского Моисея», писцы пишут: «аще будем грубо написали, или где переступили, или в глаголании друг с другом, или в дремании: а вы преподобнии отцы игумени и попове, собою исправяче, чтите». Отсюда видно, что книги, в том числе даже и св. Евангелие, писались по распоряжению св. Моисея, не с тем, чтобы каждая ошибка писца признавалась за неприкосновенную святыню, и не с той гордой уверенностью, будто ошибки, при всем внимании, не были возможны. Вот несколько слов и из другого евангелия св. Моисея: «и бысть егда с конча Иис вься словеса си дивляхуся... И рече Иис виждь никому же не повеждь... Разумев же Иисус рече им: что мислите в себе маловери, яко хлеб не взяхом.... запрети Ис. учеником своим да никому же не рекут яко сь есть Ис Хс...»³⁸³. Пусть чтители мнимой старины видят, по их ли уставу писали имя Христа Спасителя при св. Моисее? пусть уверятся, что Божественное имя тогда произносили Иисус, а писали с разными сокращениями и без сокращений. А вот и еще им урок святителя Моисея. В ризнице Новг. Софийского собора хранится омофор с четырехконечными крестами и с вышитыми словами: «Моисия архиепискупа, молитвами святыя Софья»³⁸⁴. К подвигам св. Моисея надобно отнести и уничтожение в Новгороде языческого обычая – «бить бочки». Под битьем бочек разумелся в древности обычай, связанный с торжеством приготовления прохладительных напитков. Как скоро и, именно, при приготовлении пива, меду и квасу, дело доходило до известного, важного в производстве термина, как напр., до сливания, то окружавшие поднимали страшный шум: били в бочки и громко кричали, призывая и величая тем языческих божков, между прочим, и божка кваса. Против этого-то величания пьянства и восставал святитель, и не безуспешно. Летопись говорит, что Новгородцы, в 1358 г., «по убеждению владыки Моисея, постановили на вече, прекратить языческий обычай бить бочки и того же лета крест на том целовали»³⁸⁵.

Чувствуя крайнюю слабость сил телесных и желая последние дни посвятить единственно на служение Богу, святитель Моисей в 1359 г., в самый день ангела своего, пророка Моисея, удалился опять на покой в обитель Сковородскую под сень архангела. «Изберите себе мужа, которого вам Бог даст», сказал он гражданам, которые много и с поклоном умоляли его не оставлять паствы³⁸⁶. Преемник был избран по жребию. Но, вслед за тем, поднялся сильный мятеж в Новгороде, по случаю смены посадника: взволновалось шумное вече, и закипела кровавая сеча на дворе Ярославлем, собственно, из-за того, что Славянский конец один, вопреки прочих, избрал себе посадника. Вооруженные напали на безоружных и умертвили многих бояр; поднялись обе стороны: софийская хотела отмстить за бесчестие братий, торговая защищала свои головы и разметала на Волхове мост. Три дня стояли они друг против друга, и последствия для Новгорода были бы гибельные. Тогда внезапно подвигся старец святитель Моисей, он пешком пришел из Сковородской обители в Новгород и, сопровождаемый нареченным владыкою, архимандритами и игуменами, стал с крестом в руках на остатках моста, посреди враждующих сторон, благословил их и сказал: «дети, не подымайте брани, да не будет похвалы поганым, а святым церквам и месту сему пустоты! Прекратите бой»! Мятеж утих: растроганные Новгородцы с умилением внимали гласу святителя-отшельнпка, стоявшего на пороге смерти, и не дерзнули быть ослушными; «и не попустил Бог, замечает летописец, смеяться диаволу над людьми, но возвеличен был крест Господень»³⁸⁷. Это был последний подвиг святителя Моисея. Возвратясь в Сковородскую обитель, святитель-подвижник еще два года подвизался в посте и молитвах, и был образцом смирения для собранной им братии. В Софийской ризнице хранится келейная его мантия, а в обители Сковородской – железные вериги – свидетели подвижнической его жизни. Он скончался 25 января 1362 г. и с великою честью был погребен своим преемником, при всенародном плаче своей паствы о лишении такого пастыря³⁸⁸. Память его чтилась уже в XV веке: еще тогда, как и после, известна была близость его к Господу и по чудесам его³⁸⁹. Нетленные мощи его почивают открыто в Сковородском монастыре. Они обретены в царствование Иоанна и Петра Алексеевичей, при митрополите Новгородском Корнилие в 1686 г. чудесным образом. Однажды настоятель, войдя вместе с братиею в храм для утреннего пения, увидел всю церковь освещенную невидимою рукою, а посреди ее мощи угодника Божия, открыто лежавшие и проливавшие вокруг необычайное благоухание. Он поспешил возвестить о том владыке Новгородскому, и сам Корнилий с благоговением поставил священные останки своего предместника поверх помоста, с правой стороны иконостаса.

Святитель Моисей и после блаженной кончины своей явил свои пастырские заботы, подавая исцеления страждущим, спасая от бурь и от хищников на морской пучине благочестивых граждан великого Новгорода, и самую обитель от нападения разбойников.

Спустя несколько лет после его преставления, тридцать злонамеренных человек согласились ограбить обитель Сковородскую, полагая, что усопший святитель оставил ей большие сокровища. Ночью подошли они к монастырю для выполнения своего нечестивого замысла, но им явился сам великий святитель, и, обводя их по окружавшим его трясинам, привел в ужас и грозил потоплением, если ие покаются. Устрашенные хищники припали к ногам святителя и просили помилования, обещаясь никогда не делать никакого зла обители; тогда святитель вывел их из опасной трясины и направил к великому Новгороду.

Купец Новгородский, по имени Алексей, плыл по Неве в Выборг для дела торгового и нечаянно упал с ладьи в водную быстрину. Уже он отчаялся в своем спасении, хватаясь за слабый тростник, чтобы удержаться на воде; тогда вдруг внезапно предстал ему святитель, пришедший спасти словесную свою овцу, и поддержал на водах, доколе не подплыли товарищи и не приняли в ладью. Не ведал спасенный, кто был его спаситель, помнил только, что это был благолепный муж, украшенный сединами. Этот же Алексей опять предпринял путь к Выборгу по той же Неве; в этот раз напали на него морские разбойники из земли Латинской, которых промысел был грабить торговых людей, плававших по Неве. Ужасом объят был Алексей, при виде разбойников, но внезапно, на корме его ладьи, явился тот же благолепный старец, который уже однажды спас его от потопления, и невредимо провел ладью посреди хищников. Дважды спасенный от бед чудным старцем, пламенно молил Господа открыть ему, кто сей дивный спаситель его? В тонком сне опять явился ему благолепный старец в святительской одежде, и повелел ему идти в созданную им обитель св. архистратига Михаила и устроить покров над его гробом. Тогда лишь узнал Алексий своего благодетеля и с радостью исполнил священный завет.

Архиепископ Сергий, ехавший на кафедру в Новгород мимо обители Сковородской, вместо того, чтобы почтить память своего великого предместника и поклониться гробу основателя монастыря, дерзнул укорить святителя Моисея, и за свой поступок наказан был помрачением разума, а вскоре потом лишен был и кафедры³⁹⁰.

Блаженный архиепископ Василий был одним из замечательнейших иерархов Новгородских; в мире назывался Григорий, по прозванию, Колейка или Колека³⁹².

Когда в 1329 г. св. Моисей отказался добровольно от кафедры для безмолвной жизни и удалился в обитель на Коломце, Новгородцы восемь месяцев оставались без владыки и все думали, гадали и, наконец, «всем Новым городом от мала до велика, игумены и попы, возлюбили Богом назнаменанного Григория Калеку, – простого приходского священника св. бессребренников Козьмы и Дамиана на Софийской стороне на Холопей улице». По сказанию летописей, это был муж «добрый и благочестивый в преподобстве своем, смиренный, кроткий и бессребренный, подобно св. Козьме и Дамиану»³⁹³, которым служил много лет во пресвитерстве, – муж, вполне оправдавший единомысленный выбор клира и народа своими пастырскими подвигами. Прежде чем вступить во владычиий двор, Григорий, по желанию клира и народа, был пострижен в иноческий образ 1-го января 1330 г. и был назван Василием. В летописи замечено, что, по избрании Григория на святительскую кафедру, «повелеша ему Новгородцы прияти святый ангельский образ месяца генваря», в другом месте – «пострижеся сам во святый ангельский образ месяца генваря, и наречен бысть Василий, и посадиша и во владычни дворе, дóндеже послют к митрополиту»³⁹⁴.

Несмотря на такое очевидное свидетельство летописи о пострижении Василия в монашество до хиротонии, в нашей литературе не постыдились указать на этого архиепископа, как на белого архиерея³⁹⁵. Из приведенного сказания ясно видно, что пострижение в монашество избранного иерея было делом не случайным, даже не добровольным с его стороны, делом не одной какой-нибудь партии, а требовалось общенародным убеждением в его неизбежности, таким обычаем, на который весь народ от мала до велика, и не одни монахи, но и сами попове смотрели весьма серьезно, и даже не подумали о невозможности переменить, или избежать его. В летописи под 1471 г. говорится: «преставися архиепископ Новогорода великого Иона; Новгородцы же по старине, каков был обычай у них, сотвориша вече и начаша избирати от священноинок на архиепископство, и избравше трех, метнуша жребия»³⁹⁶. Стало быть, пострижение в монашество, в силу древнего укоренившегося обычая, составляло непременное условие для лиц белого духовенства, избираемых на святительскую кафедру.

Целый год Василий управлял паствою, не быв хиротонисан; на следующий год преемник св. Петра, митрополит Феогност позвал к себе новонареченного владыку для посвящения во Владимир Волынский, где находился сам по делам церковным, и Василий отправился туда 24 июня 1331 г., в сопровождении боярина Козьмы Твердиславича и Варфоломея Евстафьича – сына тысяцкого, где и был рукоположен митрополитом после праздника Успения, при участии в торжестве пяти епископов южной Руси – Полоцкого, Владимирского, Галицкого, Перемышльского и Холмского³⁹⁷. Много рассказывали чудесного о посвящении Василия и о чудной звезде, стоявшей и светившей над церковью Богоматери³⁹⁸ целый тот день, в который совершалось тайнодействие; все видели в нем будущего великого иерарха.

Однако не без затруднений совершилось давно жданное Новгородом рукоположение его владыки. В. к. Литовский Гедимин хотел, чтобы Псков, отдавшийся под его покровительство и доселе состоявший в епархии Новгородской, имел особенного епископа, да и сами Псковитяне неохотно повиновались власти владыки Новгородского, думая отложиться и основать свою особую епархию. Говоря беспристрастно, исполнение этого желания могло иметь тогда благоприятные последствия для православия: Псковский епископ, близким надзором своим, мог охранять православие в пределах литовских и лифляндских от происков папизма и от оскорблений дикого язычества. Чтобы достигнуть цели, явились на Волыни к митрополиту посланники от Гедимина и княжившего временно в Пскове, князя Александра Тверского, сына в. к. Михаила, убиенного в орде. От имени всех князей Литовских просили они Феогноста назначить им во Псков особого епископа, и привели даже с собою для рукоположения некоего инока Арсения³⁹⁹. Но не дальновидный и самолюбивый Новгород сильно оскорбился желанием Пскова прервать узы духовной зависимости от Новгорода, и митрополит не решился нарушить давних прав кафедры Новгородской, освященных временем и благословением патриаршим, видя в этом желании Псковитян преступление ими крестного целования св. Софии. Гедимин, хотя язычник, уважил решение главы духовенства русского, и архиепископ Василий был отпущен с честью от первосвятителя, но опасности не избежал. Когда со своей свитой он отправился из Владимира в Новгород, Гедимин хотел дать ему почувствовать свое оскорбление, если не вынудит на согласие с своим желанием. По его распоряжению, некто Феодор, князь Киевский (из дома Олельковичей), благоприятствовавший князьям Литовским, как данник Гедиминов, погнался вслед за владыкою Новгородским с Татарским баскаком и с своими людьми в числе 50 человек⁴⁰⁰. Извещенный вовремя митрополитом о погоне, Василий со свитою успел окольными путями достигнуть Чернигова; здесь едва не произошло кровопролитной схватки; но Василий откупился деньгами. Летописец замечает, что злой умысел князя Феодора не остался не наказанным: «восприем срам побеже прочь, а от Бога казни не убежа, помроша бо у него кони»⁴⁰¹. Из Чернигова Василий отправился в Брянск, оттуда в Торжок, и, наконец, на память священномученика Акенсимы, благополучно прибыл в Новгород, где встречен с великою радостию и торжеством, потому что Новгородцы были крайне опечалены слухом, что владыка их взят в плен, и что дети его избиты литвою⁴⁰².

Еще до путешествия своего на Волынь, нареченный владыка уже предпринял дело государственное, заложив город каменный вокруг всего Новгорода, по Софийской его стороне, который начал от церкви св. Владимира и довел сперва до храма Богоматери, и далее, до церкви Бориса и Глеба. Теперь он с ревностью продолжал это дело: «вместе с посадником Феодором Даниловичем и с тысяцкым Остафием, по воле Новгородцев» (1335 г.), заложил каменный город и по другую сторону Волхова, на торговой стороне, от церкви Илии пророка до церкви св. Павла исповедника⁴⁰³, и в течении двух лет вся эта громадная постройка была окончена. В смиренном святителе виден был муж государственный, который, заботясь о внутреннем благосостоянии своей паствы, не забывал и о внешнем. В то же время (1333 г.), он возобновил Софийский собор, покрыл его свинцом и поставил на главе новый крест. Летопись говоря об этом, прибавляет: «за то дай ему Бог и св. Софья в сем и в будущем веке отпущение грехов; ему и детям его Новгородцам»⁴⁰⁴.

По возвращении в Новгород, архиепископ Василий, не помня зла, посетил и другую свою епархию – Псков, где уже семь лет не бывали владыки и с любовию был встречен⁴⁰⁵. Там восприял от св. купели сына князя Псковского, Александра⁴⁰⁶, и вошел даже в сношение с Наримонтом, который, бывши до тех пор язычником, сделался христианином и писал к Новгородцам о желании «поклониться св. Софии»⁴⁰⁷. Здесь начинается ряд политических действий архиепископа Василия и мирные его попечения о благе народном.

Между тем, как вече отправило послов к Наримонту, чтобы известить его о своем согласии отдать ему Ладогу, Орехов, Кексгольм, пол Копорья и всю землю Корельскую в его извечную отчину и дедину, и взять с него клятву быть верным Новгороду⁴⁰⁸, владыка Василий хлопотал о примирении Новгородцев с в. князем, который в это время обнаружил против них негодование. Иоанн Данилович, зная, что Новгород, торгуя на границах Сибири, достает много серебра из-за Камы, требовал оного для себя, и, получив отказ, вооружился, занял Бежецк, Торжок и разорял окресности. Новгородцы отправили к нему послов, чтобы дружелюбно прекратить взаимное неудовольствие, но в. князь не хотел их слушать. Архиепископ Василий сам принял на себя ходатайство за Новгород. Отправясь с послами в Переславль, он предложил в. князю в дар 500 р., лишь бы он оставил за Новгородом некоторые из его прав и возвратил села и деревни, незаконно им приобретенные в их области, но Иоанн не согласился и уехал к Хану⁴⁰⁹. Несмотря, однако, на неудачу, архиепископ Василий употребил все старание сыскать расположение к Новгородцам в. князя, в чем потом и успел, при посредстве тогдашнего митрополита Феогноста, к которому ездил для переговоров во Владимир⁴¹⁰. Дальновидный владыка видел возрастающее могущество Иоанна, видел в нем врага опасного, который силился, во что бы то ни стало, добыть себе Новгород, в отношении к которому Иоанн был вторым Боголюбским, или, лучше сказать, в Калите Московском была душа Андрея Суздальского. В это время юная Москва, бывший пригород Суздальский, уже начинала возносить рог свой. А Новгород уже дряхлел, увядала слава его, постепенно слабел в нем дух народный, а это верный признак падения всякой державы. Поэтому Василий слишком дорожил милостями Иоанна и искал их. В 1334 г., по возвращении Иоанна из орды, послы Новгородские ездили в Москву и просили его пожаловать в Новгород. Иоанн милостиво выслушал их, приехал, а на следующий (1335) год позвал в Москву архиепископа и главных чиновников Новгорода, чтобы за почесть, приветливость и за роскошное угощение отплатить им таким же⁴¹¹. Новгородцы, по-видимому, свели дружбу с Москвой, там их ласкали и чествовали как друзей. Москвичи и Новгородцы ездили друг к другу пировать и веселиться; обещали взаимно везде действовать вместе; Новгородцы хотели даже в угодность Калите воевать с врагами его, в. кн. Александром Михайловичем и с Псковитянами⁴¹²; но из всего этого вышли одни слова, которые только озлобили Тверичей и Псковитян против Новгорода; а между тем, скоро представился такой случай, что Новгородцы вполне разочаровались в Московской дружбе. Иоанн хотел корысти, искал случая вмешиваться в торговлю Новгородцев в Вятке, просил, может быть, денег в ссуду; но, видя, что Новгородцы денег не дают и не расположены добровольно поделиться с ним своими избытками, решился, если уже не успел миром, добыть их войною; а потому в 1337 г. двинул войско на Двину, чтобы захватить силою купеческие товары Сибирской торговли. Поход был неудачен: Двиняне разбили войско Калиты; недостаток, трудность пути и суровость зимы довершили гибель Москвичей, и войско Калиты воротилось без успеха, потеряв много людей. Летописец замечает, что Москвичи «сделали это нападение, не помянув крестного целования, и тамо, крестною силою посрамлени быша и ранени»⁴¹³. В истории довольно темно рассказано об этом событии; и почему именно архиеп. Василий, так много искавший в Иоанне, не предупредил его от неприязненных действий против Новгорода, которых прежде так много опасался? Быть может, требования в. князя были стеснительны для народа, или Василий видел, что самое исполнение их не спасало Новгород от дальнейших домогательств Иоанна. Как бы то ни было, только неприятельские действия со стороны в. князя заставили владыку и вече вновь искать дружбы Псковичей, с которыми поссорились было в угоду Москве. Василий отправился в Псков, но там еще помнили прежнюю вражду Новгородцев, владыку приняли холодно и не дали ему обыкновенной, так называемой, судной пошлины, или десятой части из судебных доходов, положенных Новгородским владыкам. Напрасно Василий грозил чиновникам именем церкви и объявил проклятие всему их городу⁴¹⁴. Псковитяне выслушали оное равнодушно, как основанное на личности, а не деле совести. Новгородцы, впрочем, в это время мало заботились о последствиях размолвки с Калитою, которому теперь было не до Новгорода, а до Александра Тверского, как и Новгороду не до Калиты. У Новгородцев давно уже продолжалась война со Шведами за порубежные земли, и происходило несколько кровопролитных битв. По этому случаю, в 1339 г. отправлено было посольство к королю Шведскому от имени владыки и посадника, чтобы заключить мир «по старым грамотам»; не были тут забыты и православные Корелы, принявшие христианство во время войны, которых ревностный пастырь не хотел выдать под иго Шведское, чтобы не потерпели насилия в своей вере⁴¹⁵.

В 1340 г. в. к. Иоанн Данилович Калита скончался; со смертию его неминуемо должен был произойти некоторый переворот и в делах Новгорода. На престол великокняжеский вступил сын Калиты Симеон Гордый, и при самом вступлении поссорились было с ним Новгородцы. Дело возникло из-за Торжка и едва не кончилось войной. Симеон послал своих бояр собрать дань с Новгородского города Торжка; Новгородское начальство воспротивилось этому сбору и, заключив под стражу Симеоновых бояр, уведомило вече, которое велело сказать Симеону, что он еще только Московский, а не Новгородский князь, покуда не избрало его вече, и что Новгород не терпит насилия. Обьявили войну; жители Торжка не любили Новгородского правительства; тамошние торговые люди в особенности были врагами Новгородских купцов по делам торговым: последние пренебрегали Новоторжцами и говорили, что «Торжку не бывать Новгородом, а Новгороду Торжком». Не мудрено, что жители Торжка «норовили под Москву», и поэтому возмутились, освободили Московских чиновников, выгнали и ограбили Новгородских бояр и требовали мира. Вскоре явился в Торжок сам Симеон Гордый, в сопровождении митрополита Феогноста и сильного войска; но архиепископ Василий точно так же помирил Новгородцев и с Гордым, как некогда помирил их с Калитою. Новгородцы отдохнули: они заплатили 1000 гривен серебра и призвали покровительство над собою Симеона⁴¹⁶. В эту же зиму принимал архиеп. Василий митрополита Феогноста, который приезжал к св. Софии, хотя посещение это было очень тягостным по черезвычайным расходам⁴¹⁷, с которыми было сопряжено, так как город еще не успел оправиться от бывших пожаров. В 1342 г. был в Новгороде и Симеон, жил на Городище, заложил там вновь церковь Благовещения Богородицы, которую в следующий, 1343, г. освящал сам архиепископ Василий⁴¹⁸.

В 1346 г. владыка опять ездил в Москву к в. князю и митрополиту и звал Симеона в отчину свою, великий Новгород⁴¹⁹. Неустройства народные заставили в этот раз обратиться снова к в. князю, как покровителю Новгорода. Симеон послушался челобитья владыки, великим постом в 1347 г. приехал в Новгород, где был с любовию принят гражданами, в сердцах которых жива была память св. прадеда его Александра Невского, столько раз осенявшего щитом своим Новгород, и гостил три недели⁴²⁰; но что именно сделал он полезного для Новгорода в продолжении этого времени, из летописей не видно. Предполагать надобно, что, вероятно, он занимался усмирением мятежей, внутренним распорядком и решением сомнительных и не разрешенных вечем народных дел.

Не менее энергично и благоразумно владыка Василий руководил Новгородцев и в делах с Швецией. В 1348 г. случилось след.: довольно странное обстоятельство, которое обнаружило сколько благоразумную осторожность, столько же и стойкость характера владыки. В этом году Магнус, легкомысленный Шведский король, усердный слуга папы, прислал своих людей в Новгород с таким наказом: «пришлите на совет своих философов, а я пошлю своих; пусть они рассудят, чья вера лучше? если ваша, то и я ее приму; а если наша, то вы должны принять ее, и все мы будем, как один человек; если же не хотите единства, то я иду на вас всею силой». Владыка Василий и посадник Феодор Данилович, и тысяцкий Авраам, по общему совету, благоразумно отвечали: «если хочешь узнать какая вера лучше, наша или ваша, пошли в Царьград к Патриарху; ибо мы от Греков приняли православную веру; а с тобою не хотим спорить о вере, если же есть промеж нас какая обида, то Новгород готов на всякие дружелюбные переговоры и удовлетворение». Вслед за тем, тысяцкий Авраамий, бояре – Козьма и Твердислав, и еще несколько чиновников веча, были отправлены к Магнусу, но король то же самое объявил им, что и прежде того Новгородцам: или «примите мою веру, или война; другой причины никакой не имею, и обиды мне с вами никакой нет». После этого Магнус осадил и взял Орешек «лестию» на самый Спасов день, хотевши прежде того взять только окуп; тысяцкий Авраамий вместе с 11 почетными Новгородцами были обьявлены пленниками и отправлены в Швецию. После того, Магнус посылал войско на Ижору и землю Водскую крестить Новгородцев в веру апостольскую, поражая мечом не хотевших исполнить его волю. Вече, по совету владыки, выслало войско под начальством бояр – Никифора Лукинича, Якова Хотова, Михаила Феофилактова и с ними еще четырех стратов (воевод), для защиты своих единоверцев, как и прежде не выдавали православных Корелов. Новгородцы с помощью Богоматери, при кликах: св. София! сразились со Шведами на Жабче поле и разбили их. Шведы потеряли 500 человек убитых и множество пленных, Новгородцы же, по словам летописи, потеряли только будто бы 3 человек⁴²¹. В то же время вече просило помощи у в. к. Симеона Иоанновича. Послы Новгородские говорили ему: «идет на нас король Свийский (Шведский) через крестное целование, поди, господине, и оборони нас, твою извечную отчину великий Новгород». Некогда, отвечал Симеон, иду в орду, зовет меня Хан, и медлил; однако ж, спустя несколько времени, он отправился в Новгород, но доехал только от Торжка до Ситна и воротился, поручив оборонять Новгород брату своему Иоанну и князю Ростовскому Константину; но и сии князья, сведав, что Орехов взят Магнусом, немедленно ушли назад, не приняв, как говорит летописец, «ни архиепископского благословения, ни челобитья Новгородского»⁴²². Архиепископ Василий и вече увидели, что нечего рассчитывать на помощь Московскую, надобно действовать самим. Собрали дружины, пригласили Псковичей, которым не менее угрожало нашествие Шведов, – и союзное войско осадило Магнуса в Орешке в самый Успенский пост, а на первой неделе великого поста, во вторник, Орешек был взят. Летописец с особенным восторгом описывает это событие: «милостию Божиею, и заступлением св. Софии, и силою честного и животворящего креста Господня, на него же уповахом, и помощью св. мученик Бориса и Глеба, рассветающу дню на вторник, взяша город, на память св. обретения честные главы Иоанна Предтечи (24 февраля) и Немец посекоша, а иных руками яша, а в Ореховце посадиша Якова Хотова и Александра Борисовича. Оле милосердие Божие! У такового твердого города Новгородцев убиша только девять человек»⁴²³. Архиепископ Василий после того подружил Новгородцев с Псковичами. Новгородцы торжественно обьявили, что Псков впредь должен называться «младшим братом Новгорода». Положено было, чтобы Псков управлялся своими наместниками, по своим правам, ни в чем не относясь к Новгороду, кроме дел духовных⁴²⁴. Этот союз Новгородцев с Псковитянами, к сожалению, запятнавшими себя черным делом неблагодарности, делает честь уму Василия; это, можно сказать, один из лучших его подвигов на пользу отечества.

Но и внутри самого Новгорода должен был пещись добрый пастырь о умиротворении граждан. Вечная вражда черни против бояр кипела в Новгороде: грабеж, убийство, ссоры были делом обыкновенным; Волховский мост – местом кровопролитных побоищ, и владыка должен был, то мирить чернь с боярами, то спасать последних от неистовства народа. В 1335 г. неизвестно по какой вине, одна сторона восстала на другую, – торговая на софийскую, и софийская на торговую, и дело могло дойти до кровопролития, если бы благоразумное посредничество владыки, с крестом в руках ставшего между враждующих, не примиряло их между собою⁴²⁵. Однако ж, и среди таких тревог, нередко повторявшихся, деятельность ревностного пастыря не ослабевала. В 1335 и 1336 г. он занимался построением церквей, и, между прочим, построил при Софийском соборе, на место теремца, храм входа Господня во Иерусалим, стены которого впоследствии были расписаны Греческим иконописцем Исаией и его товарищами, и в западном притворе устроил великолепные медные золоченые врата⁴²⁶. На этих вратах особенно замечательна молитва блаженного архипастыря – голос души благочестивой. «Пречистая Госпоже, дево Богородица! на Тебя возлагаю упование, Ты ходатаица моя пред Сыном Твоим и Богом. Притекающий в честный храм Твой верно получает дары. Потому и я, смиренный и грешный раб Твой, архиепископ Василий, возлагаю мою надежу на Тебя, Пречистая Госпожа; к Тебе прибегаю и припадаю, преклоняю грешную главу мою и простираю недостойные руки мои, касаюсь пречистых стоп Твоих, – не отринь меня от лица Твоего, чтобы не потерял я, убогий, надежды. А тех, которые восстают на церковь Твою, посрами и низложи крестом Сына Твоего»⁴²⁷. В этом же году поднявшаяся вода Волхова разрушила мост, соединявший обе стороны Новгорода. За этим несчастием последовало другое: началась опять сильная ссора между сторонами Новгорода, едва не дошедшая до кровопролития. Архипастырь умирил горячую вражду тем, что на доходы кафедры возобновил мост⁴²⁸. Но мир этот не был продолжителен: в следующем же 1337 г. «наваждением диаволим и думой старого архимандрита Лаврентия, по замечанию летописца, опять взбунтовалась чернь», причем не было пощады и духовенству; схватив одного архимандрита Иосифа (Есипа), неизвестно за что, заключила его в церкви св. Николая на торгу, куда он укрылся, и стерегла его как пленника день и ночь⁴²⁹, так что с трудом мог освободить его владыка. В 1338 г. новое наводнение сильно повредило мост, и архипастырь, в облегчение бедных из Новгородцев, опять возобновил его своими людьми и «много добра створи Христианом»⁴³⁰, замечает признательный летописец.

В это же время часто посещали Новгород и другие бедствия, которые вызывали архипастыря на самую усиленную деятельность. Страшный пожар 1340 г., начавшийся на Розваже, в конце города, истребил Неревский конец, и с Чудинцевской улицы перебросился в Кремль, истребил дом владыки, опустошил храм св. Софии, из которого не успели вынести всех икон. Пламя так было сильно, что не остановил его и Волхов: пожирая волховский мост, перешло оно на торговую сторону и здесь обратило в пепел дома, лавки, храмы. Испуганному народу казалось, что настал конец миру. Не успевали выносить ни из храмов утвари, ни из домов имущества. К большему несчастью, дурные люди спешили пользоваться несчастием других: грабили и уносили все, что было спасаемо от огня. Всего сгорело 48 деревянных церквей и 3 каменных⁴³¹. Попечительному пастырю, хотя он и сам был бездомовным, пришлось теперь и облегчать беспомощную бедность и восстановлять свой дом и храмы. Он опять покрыл свинцом Софийский собор, устроил новый иконостас, исправил иконы и стены собора, слил даже большой колокол, восстановил мост на Волхове⁴³², успел поставить и себе новый терем и имел утешение поместить в нем малолетнего крестника своего, Михаила Тверского, сына убиенного в орде князя Александра, который пришел к крестному отцу своему учиться грамоте⁴³³, по обычаю патриархальному того времени. Когда же в 1342 г. новый пожар навел ужас на жителей, архипастырь пригласил всех к общественной молитве и покаянию, наложил пост на граждан и сам с крестным ходом ходил от монастыря к монастырю, и от одного храма к другому, по всему городу, совершая моления об утолении гнева Божия, постигшего за грехи⁴³⁴. Поднялось еще и другое пламя – пламя междоусобия. Сын умершего посадника Варфоломея, которого с честью погребал сам владыка, по имени Лука, набрав шайку бродяг и разорив множество деревень в Заволочье, по Двине и Ваге, основал для своей безопасности городок Орлец на реке Емце. Луку жители умертвили как разбойника; но чернь Новгородская, преданная ему, думала, что он убит слугами посадника Феодора, и требовала мести; начался грабеж. Граждане разделились на два веча: одно было, у св. Софии, за Луку, другое, на дворе Ярослава, за посадника. Владыка, не страшась народной бури, сам явился на шумное вече и убеждениями своими успел остановить междоусобие: и «возвеличен был крест, а посрамлен дьявол», говорит летопись⁴³⁵. В 1347 г. опять был пожар в Новгороде, от которого сгорело 6 улиц⁴³⁶, и снова опять вспыхнул мятеж народный, кончившийся убиением на Ярославовом дворе посадника Остафья Дворянищева на то, что будто бы через него «поймала Новгородские волости Литва», как говорил ожесточенный народ. Причиною этому было нападение Олгерда в. князя Литовского и брата его Кестутия на Порховскую область за то, что будто бы этот посадник назвал Олгерда псом. Война эта кончилась уплатою окупа 300 серебряных рублей⁴³⁷, и Олгерд, кажется, был доволен смертью посадника. В последующие годы попечительный архипастырь много трудился для храмов Божиих. В Софийском соборе устроены им серебряные ризы на иконы Спасителя и Премудрости Божией. Признательный современник, говоря о построении и украшении владыкою многих храмов, так выражается о его подвигах: «дай, Госпоже, ему зде много лет жити в сем веце, а в оном, Госпоже, постави одесную себе, иже много трудися о церкви Твоей»⁴³⁸. Действительно, едва ли кто из других владык Новгорода позаботился более Василия и о церквах, и о самой области Новгородской, словом и делом ограждая свою паству.

В бытность архиепископа Василия в Москве в 1346 году, для приглашения в. князя, митрополит Феогност, уважая высокие достоинства его, пожаловал ему крещатые ризы⁴³⁹, которые были тогда особым отличием старейших архиепископов и присылались, большей частью, только от патриархов. Другое отличие – белый клобук, несколько ранее сего (в 1339 г.) получил Василий уже от самого патриарха Константинопольского⁴⁴⁰, который сам около этого времени украшался этим знаком чистоты душевной⁴⁴¹. Право носить белый клобук перешло от архиепископа Василия ко всем его преемникам Новгородским⁴⁴², а от них, через митрополита Макария, поступившего с кафедры св. Софии на кафедру всея Руси, ко всем митрополитам и патриархам Русским. Спустя полтора столетия после Василия, написали повесть «о белом клобуке». В ней рассказывалось, будто бы белый клобук сей дан был Императором Константином великим епископу Римскому Сильвестру и долго хранился в одном из храмов Римских, доколе один из пап, по внушению свыше, не отослал его в Царьград патриарху Филофею, а патриарх даровал оный владыке Новгородскому Василию⁴⁴³; ибо верховные апостолы Петр и Павел открыли святителю Цареградскому в сновидении, что Царьград скоро будет взят Турками, а Русь, освободившись от ига неверных, заступит место православной Греции. Такая повесть, как лестная для сердца Русского, была принимаема до великого Московского собора в 1667 году, который признал эту повесть баснословною, и справедливо. В ней, кроме мысли о присылке клобука в Новгород из Константинополя, – все вымысел, и вымысел детский: для клобука не бывает чудес! Известно, что в Греции белые клобуки носимы были теми святителями, которые поставлялись из белого духовенства, хотя обычай сей давно оставлен теперь на востоке; быть может, по сей причине, такой клобук послан был от патриарха Василию, как избранному из приходских священников; но вероятнее всего, что Василий лично был знаком патриарху Филофею, потому что, будучи еще священником, странствовал по востоку и посетил Иерусалим. Белый клобук блаженного Василия, из белого крученого шелка, хранится в соборной главе Софийской ризницы и дает заметить, что он был на главах великих святителей, хотя и не был в Риме⁴⁴⁴.

Блаженный Василий славился разумом и познаниями богословскими, какие можно было иметь в том веке; однако сам он избегал, как видели выше, бесполезных прений богословских. Из сочинений Василия напечатано в степенной книге интересное послание его к Тверскому епископу Феодору о земном рае. Это сочинение показывает, что блаженному Василию не дан был дар разумения веры в таком же обилии, в каком дана ему житейская мудрость и ревность к общему благу отчины. Поводом к написанию послания, послужил спор о рае, бывший в Твери, и учение Тверского епископа Феодора, что земной, чувственный рай, уже не существует, а есть только рай духовный на небеси. Услышав об этом споре и учении, архиепископ Василий счел братским долгом вразумить Феодора и старался доказать существование земного рая местами из свящ. писания, сказаниями из пролога, изречениями св. Златоуста и Патрикия, толкуя все это по своему, и, наконец, тем, будто некоторые Новгородцы сами видели рай⁴⁴⁵, на какой-то чудной горе, как видели и ад на западе. Не ставя в укор архиепископу Василию мнения о чувственном рае, которое разделяли многие не только тогда, но и прежде, и после, остановимся на некоторых частностях. Он, напр., говорит: 1) реки Тигр, Нил и Ефрат текут из рая; 2) будто Адам, изгнанный из рая, со слезами взывал: «о раю пресвятый, помолися о мне Господу»; 3) будто Пресвятая Богородица, Енох, Илия и вообще все святые находятся ныне в рае земном, чувственном, а мысленный, или духовный рай начнется уже после второго пришествия Христова, когда будет новое небо и новая земля; 4) будто св. Макарий жил от рая и всего 20 поприщ; в этом раю был св. Ефросин и сорвал три яблока, а Ангел принес ветвь Богоматери, виденную апостолами и жидами; 5) будто Иоанн Златоуст пишет, что рай на Востоке, а ад на Западе.

Далее пишет: «самовидец есмь сему, брате, егда Христос иды во Иерусалим на вольную страсть, и затвори своима рукама врата градная, и до сего дне не отворима суть; и егда постися Христос над Ерданом, своима очима видел есмь постницу Его, и сто финик Христос посадил, не движими суть и до ныне, не погибли, ни погнили».... «Много видоков, говорит потом, детей моих Новгородцев видели на дышущем море червь неусыпающий, и скрежет зубный, и смоляную реку Морг... А место рая находил Моислав Новгородец и сын его Яков, и всех их было три юмы, и одина от них погибла, много блудив, а две их потом долго носило море ветром, и принесло их к высоким горам. И видеша на горе той написан Деисус лазорем чудным и велми издивлен паче меры; яко не человеческими рукама творен; но Божиею благодатию; и свет бысть на месте том самосиянен, яко не мощи человеку исповедати; и пребыша ту долго время на месте том, а солнца не видеша, но свет бысть многочастный, светлуяся паче солнца; а на горах тех ликования много слышахуть и веселия гласы свещающа». Затем владыка Василий рассказывает, что один из Новгородцев взошел на гору, чтобы видеть свет и ликования, но, сплеснув руками, засмеялся и поспешно побежал на раздающиеся райские голоса; потом пошел другой, но и тот скрылся в раю; наконец, послали третьего, но уже для предосторожности привязали его за ногу веревкой. И третий хотел сделать то же, но его сдержали на веревке – и что же? сняли мертвым... Новгородцы бежали с ужасом от места, где «не дано им было ни видеть светлости той, ни слышать ликования. А тех мужей и ныне чада и внучата добре здравы»... Впрочем, есть в послании Василия и здравое учение церкви о девяти чинах ангельских, которые он перечисляет все в восходящем порядке⁴⁴⁶.

Как велика была любовь блаженного Василия к пастве своей, показал он в последние дни своей жизни. Весною 1352 г. открылось в Новгороде моровое поветрие, известное у нас под именем черной смерти⁴⁴⁷. Язва эта, истребившая миллионы людей на востоке и в Европе, занесена в Россию из Швеции и прежде всего опустошила область Псковскую. Признаки черной смерти были след.: сначала обнаруживалась железа в мягких впадинах тела, потом харкание кровью, после чего, на другой или на третий день следовала смерть, Начиная с весны, до осени умерло множество людей. Каждый день было столько мертвых, что священники не успевали отпевать их, иногда клали по пяти человек в один гроб, пели общую панихиду по нескольким десяткам умерших, «токмо душевную молитву разрешальную комуждо особе измолвяху.... Тогда бысть плачь и лютое кричание в людях». Все было тогда забыто в людях – и союз кровный, и сострадание: отец оставлял сына, сын бежал от отца, супруги бежали друг от друга... Были, как и всегда, корыстолюбцы, оказывавшие будто бы желание ходить за больными, но в сущности – поживиться их богатством; когда же увидели, что одно прикосновение к зараженным наносит смерть, то и они спешили удалиться, были, однако ж, и такие, которые вызвались из человеколюбия погребать мертвых «чужыя и сироты, которых спрятающе износя погребаху и память по них творяше просфорой», говорит летописец. Жертвою этой губительной болезни сделались тогда в. князь Симеон Гордый и митрополит Феогност. Благочестивые люди спешили раздавать монастырям и церквам богатые поместья и деньги на помин души; много разного звания людей постриглось тогда в монашество. В это время сперва Новгородцы, бояре и черные люди умолили владыку ехать в Ореховец «нарядить там костры», и он исполнил их желание⁴⁴⁸; потом пришли Псковитяне просить его, чтобы он благословил их город, где свирепствовал тогда сильный мор. «По всему лицу земли ходила казнь сия, говорит простодушный летописец, и кому Бог повелел, те умирали, а кого Бог сохранил, тот был наставляем болезнию, чтобы и в прочие дни о Господе целомудренно и честно пожить»⁴⁴⁹. Так говорили послы из Пскова своему владыке: «Богу во святой Троице угодно было, и судил Господь детям твоим, Псковитянам, жить еще до толе, пока увидят тебя, нашего господина, у святой Троицы, и ты бы благословил нас, детей твоих, Псковитян»⁴⁵⁰. Тронулся владыка этою умилительной мольбой, и не медля, хотя с опасностью жизни, отправился благословить Псков, как сказано, не в очередь, т. е. не в положенное время, потому что Новгородские архиереи ездили туда только в каждое трехлетие, как для дел церковных, так и для обозрения епархии, и взял с собою архимандрита Никифора, игуменов и священников⁴⁵¹. Там он служил в соборе у святой Троицы, потом в обители Богородицы на Снетной горе, и еще в церквах Архангела Гавриила и Иоанна Богослова, и в последний раз опять у святой Троицы в соборе, и обошел город со святыми иконами и мощами угодников Божиих⁴⁵². Народ с воплем взывал: Господи помилуй! и не было такого каменного сердца, по словам летописи, которое не изливалось бы в слезах пред Всевидящим Оком. Еще смерть не насытилась жертвами, но Псковитяне, успокоенные духом, терпеливо ожидали конца своему бедствию: оно прекратилось в начале зимы.

Благословив детей своих, Псковитян, преподав народу слово утешения и укрепив его сладостью веры, блаженный пастырь спешил к осиротелым и скорбным своим детям Новгородцам; но на пути сделался и сам жертвою поветрия. Едва только достиг селения Прощенника, в день недельный, к вечеру сильно разболелся; его повезли в обитель Архангела Михаила, на устье реки Узы, впадающей в Шелонь; тут и преставился во вторник 3-го июля 1352 г. на память св. мученика Иакинфа⁴⁵³, сам как мученик, страдавший всю жизнь свою за паству, и, наконец, положивший за нее душу свою, как добрый пастырь, по слову евангельскому: «больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин.15:13). Псковский летописец так оплакивает кончину доблестного архипастыря: «Сана светлостию не умолена бывает смерть, на всех вынизает миогоядныя зубы своя»⁴⁵⁴. День спустя, с великим плачем, повезли многотрудное тело его в Новгород, где также со слезами встретил его народ. Вызвали опять из Сковородской обители схимника Моисея, и бывший владыка проводил усопшего своего собрата, со всем освященным собором и со всеми людьми Новгородскими до места его упокоения, в притворе св. Софии⁴⁵⁵, где и доныне под спудом почивают его мощи.

Мир тебе муж доблий, и по распорядкам народным во всем подобный св. Иоанну (Илие) архиепископу: вы оба достойны названия «соли земли Новгородской»!

Блаженный Василий был отменно любим Новгородцами за все его благодеяния. Памятником его усердия было устроение и украшение церквей. По сказанию летописей, кроме двукратного возобновления Софийского собора и построения церкви Входа Господня в Иерусалим, архиепископом Василием были частью вновь построены, частью возобновлены след. храмы: в 1355 г. церковь Покрова Богородицы в Зверинском монастыре, в 1342–1343 г.г. церковь Благовещения на Городище; в 1345 г. церкви св. Пятницы, св. мученик Козьмы и Дамиана и св. Спаса на Ковалеве; в 1348 г. украшена иконным писанием церковь Воскресения на Деревянице; в 1350 г. возобновлена церковь Бориса и Глеба в каменном городе и там же поставлена церковь св. Иоанна Златоуста⁴⁵⁶.

Предание народное приписывает архиепископу Василию еще дар художества. Им, по преданию, написаны иконы для Косьмо-дамианского храма; потом для Благовещенского Городищского храма, тогда перестроенного, написал он храмовую икону; в Борисоглебском храме доныне показывают писанную им икону св. князей Бориса и Глеба и в Пятницкой церкви на торговой стороне икону Параскевы Пятницы⁴⁵⁷.

После кончины архиепископа Василия до митрополита Александра, в продолжении 236 лет, т. е. с 1353 по 1589 г., ни один из владык Новгородских, кроме Симеона, почивающего в Мартириевской паперти и Серапиона, погребенного в Иоанновском приделе, не упокоился по смерти под священною сению св. Софии; они или избрали себе другое место покоя, или кончили жизнь свою на чужбине, в изгнании.

В житии преп. Лазаря Мурманского помещены очень интересные сведения о владыке Василие. Препод. рассказывает, что епископ Кесарии Василий, у которого он жил, многократно говорил, что он хочет отправиться в Новгород, видеть св. места и принять приветствие от архиеп. Василия; но он возбранял ему отважиться на это без откровения Божия. И вот, однажды во сне явился ему ангел и показал собор св. Софии и все церкви Новгорода. После этого видения, Кесарийский владыка написал письмо к Новгородскому и, приготовив в почесть многие иконы и одеяния святительские, украшенные золотом, понудил его отправиться в Новгород к еп. Василию, чтобы описать образ св. Софии и какие где стоят монастыри и церкви. По прибытии в Новгород, помолившись образу св. Софии, он пришел к святителю за благословением. Увидав его, святитель поклонился ему до земли, и, едва он умолил его преподать ему благословение, при этом вручил ему послание Кесарийского Василия. Святитель принял послание с уважением, как и чудотворные иконы и святительские одеяния, с удовольствием облачился в оные и отслужил молебен. Исполнив поручение Кесарийского владыки, он остался в Новгороде и прожил у новгород. владыки Василия 4 года до самой его кончины. В 1352 г. этот пастырь – добропеснивая цевница, голубь Царя небесного, отлетел в вечные обители ко Господу, Которому служил верно; и он, грешный, своими грешными руками одел святое тело святителя в готовые одеяния и много пролил слез.

После кончины владыки Василия, рассказывает далее преподобный, он много скорбел о потере своего пастыря и учителя, так что хотел уже возвратиться туда, откуда пришел; но святитель, явившись ему вскоре после преставления, утешил его и повелел идти на остров Муч на озере Онеге. Сначала он колебался исполнить это повеление, но святитель, явившись ему во второй раз и вместе с Николаем чудотворцем, заповедал отправиться в путь и при этом, благословляя, сказал: «не скорби, бедный Лазарь, получишь показанное место, куда я велел тебе идти». Ободренный этим явлением, он принял благословение от святителя Моисея, отслужил молебен у гроба Василия с горьким плачем и отправился на показанный остров. Здесь он много принял огорчений от местных жителей, но, по молитвам великого святителя, Господь помог устроить ему обитель, в которой он и подвизался до конца жизни. Незадолго до смерти опять явился ему друг его, великий господин Василий, епископ Новогорода и обьявил ему о конце его жизни. Этот рассказ преподобного Лазаря свидетельствует, как о богоугодной жизни святителя Василия, так и попечении его о своей пастве и после блаженной кончины⁴⁵⁸.

Помещаем здесь и интересное послание архиепископа Василия о земном рае к Тверскому епископу Феодору, в том виде, в каком сохранилось оно в летописях, как образец тогдашнего богословского мудрствования и красноречия:

«Послание архиепископа Новогородьского Василия ко владыце Тферскому Феодору.

Василие, милостию Божиею архиепископ Новогорода, священному епископу Феодору Тферскому, еже о Господе брату, благодать и мир от Бога Отца Вседержителя твоему священьству и всему священному сбору, игуменом, иереом и детем твоим. Понеже уведа смирение наше и святый сбор священный, игумены, иереи, что ся учинило у вас во Тфери промежи вами, в тех людех Божиих, поспешением и по совету дияволю и лихих людей, якоже бо слышахом распрю, бывшую в вас о оном честном раю; и пребых много дний во взискании исправления божественного закона, тем еже изысках и се пишю к тебе, понеже, брате, по Божию повелению, должни есмы друг другу покаяния творити о исправленых нам божественных писании от святых апостол, и великих святитель, якоже бо те апостоли беспрестани послания творяху друг ко другу, такоже и нам подобно есть; в них бо место поставлени есмы, кто во что позван, тот в том да пребывает. Слышах, брате, что повестуеши: «рай погыбл, в нем же был Адам»; ино, брате, о того есмя погибели не слыхали, ни в писании кде обрели о том святом раю, но вси ведаем от святаго Писания, что насади Бог рай на встоце в Едеме, и введе в-онь человека и заповеда ему, рек: аще соблюдеши слово мое, жив будеши; аще-ли преступиши, смертию да умреши и в ту же землю внидеши (пойдеши), от нея же взят еси. Он же преступи заповедь Божию и изгнан бысть из рая, и плачася горко вопия: о раю пресвятый, иже мене ради насажденый и Евгы ради затвореный! помоли тебе створшаго и мене создавшаго, да не кли твоих цветець насыщюся. Тем к нему Спас глаголя: моего создания нехощю погубити, но хощю спасти и в разум истинный привести; обеща ему пакы внити в рай. В Паремии же именуются 4 рекы идут из рая: Тигр, Нил, Фисон, Ефрат со встока, Нил же под Египтом, ловят в нем силолои, течет же с высоких гор, иже суть от земля и до небеси, а место непроходимо есть человеком, а верху его Рахмане живуть. А се, брате, в Прилозе всем яве есть, в чюдесех святаго архангела Михаила, что возма праведного Еноха в раю посадил честнем; а се Илья святый в рай же седить, находил его и Агапий святый и часть хлеба взял; а святый Макарий за 20 поприщь жил от святаго рая; а Ефросин святый был в раю и три яблока принесл из рая и дал игумену своему Василию (Власию), от них же исцеления многа быша. И ныне, брате, мнится ти мысленый, но все мыслено мнится видением; а еже рече Христос в Еуангелии о втором пришествии, и то ли мыслено сказаете? сущим одесную себе речет: приидите благословении Отца моего, наследуйте уготованое вам царствие преже сложения миру: и сущим ошююю себе речет: отъидите от мене проклятии в огнь вечный, уготованый диаволу и ангелом его; не вам бо, рече, уготовах мукы, но диаволу и ангелом его. О тех двою месту Иоан Златоуст рече: насади Бог рай на встоце, а на западе мукы уготова: якоже бо в Цареве дворе утеха и веселие, а вне двора темница. А се священномученик Патрекей глаголет: две месте уготова, едино исполнено благих, а другое тмы и огня исполнено. То же, брате, не речено Богом видети святаго рая человеком, а муки и ныне суть на западе; много детей моих Новгородцев видоки тому: на дышющем море, червь неусыпающий, скрежет зубный и река молненая Морг, и что вода входит в преисподняя и пакы исходить трижда днем. И та вся места мучимая не погибоша, а место се святое како погибе, повежь ми, брате, в нем же есть пречистая Богородица и множество святых, еже по воскресении Господни явишася многым в Иерусалиме и паки внидоша в рай? Речено бо им есть: уже пламенное оружие не хранить врат Едемьскых; прииде бо Спас мой, вопия верным: внидите пакы в рай. А се, брате, в Блаженне молвить: снеди ради древняя изведе из рая враг Адама, крестом же разбойника Христос в-онь введе. Егда же приближися преставление Владычица нашея Богородица, ангел вравие принесе ветвь из рая, являя где ей быти; а еже рай мысленый есть, то почто принесе ветвь сию ангел, а не мыслену (видиму) есть? апостоли видеша, множество и не верных жидов ветвь ту видеша. Ни едино же, брате, дело Божие тленно есть; но вся дела Божия нетленна суть. Самовидец есмь сему, брате, егда Христос идый в Иерусалим на страсть волную, и затвори своима рукама врата градная, и до сего дни неотворими (неотворени) суть; а егда постися Христос над Ерданом, своима очима видел есмь постницю его, и сто финик (фуников) Христос посадил, недвижима суть и до ныне, не погибли, ни погнили. Или, брате, имешь себе мыслити, аще насади Бог на встоце рай, почто обретеся в Иерусалиме тело Адамле? то не весили, брате, службу ангельскую, коль скоро свершают, без наносимых речей служат Богу, в мгновении ока землю прерищют и небеса преходять? мощно бо есть Богови единем словом Адама из рая в Ерусалиме поставити, и херувиму повеле хранити врата Едемьская, и по воскресении своем повеле Адаму в рай внити и множество святых с ним, слово и дело есть вскоре. А то место святого рая находил Моислав Новогородець и сын его Яков, и всех было их три юмы, и одина от них погибла много блудив, а две их потом долго носило море ветром, и принесло их к высоким горам. И видеша на горе той написан Деисус Лазарем чюдным и велми издивлен паче меры, яко не человечьскыма рукама творен, но Божиею благодатию; и свет бысть на месте том самосиянен, яко немощи человеку исповедати: и пребыша долго время на месте том, а солнца не видеша, но свет бысть многочастный, светлуяся (светяся) паче солнца; а на горах тех ликования многа слышахуть, и веселия гласы вещающа. И повелеша единому другу своему взити по шегле на гору ту, видети свет и ликования гласы; и бысть яко взиде на гору ту, и абие вьсплеснув рукама и засмеяся, и побеже от другов своих к сущему гласу. Они же велми удивлешеся (удивишася), и другого послаша, запретив ему, да обратився скажет им, что есть бывшее на горе; и той такоже створи, ни мало взратися к своим, но с великою радостию побеже от них. Они же страха наполнишася, и начаша размышляти к себе, глаголюще: «аще ли и смерть случится, но видели бехом светлость места сего» – и послаша третияго на гору, привязав ужищем за ногу его; такоже и той створити хоте, всплескав радостно и побеже, в радости забыв ужища на нозе своей, они же сдернуша его ужищем, и в том часе обретеся мертв. Они же побегоша вспять, не дано есть им дале того видети светлости той неизреченныя, и веселия и ликования тамо слышащаго; а тех, брате, мужей и нынеча дети и внучата добры здорови. А что, брате, молвишь рай мыслен, ино, брате, так то и есть мысленый и будеть, а сажен не погибл и ныне есть, а на нем свет самосиянен, а твердь занята есть до гор тех раевых; а мысленый рай то есть, брате, егда вся земля искушена огнем будет, по апостольску словеси: чаем небес новых и земли новые, егда истинный свет Христос снидет на землю. Размысли себе, брате, коль светел свет именуется в бытии (быти) занятый твердию, паче же много дивнее и светлее свет Христос истинный есть, а с ним 9 чинов свети (светли) суть служат ему: 1 чин Ангели, 2 Архангели, 8 Начала, 4 Власти, 5 Силы, 6 Престоли, 7 Господьства, 8 Херувими многоочитии, 9 Серафими шестокрилатии. Егда Господь наш явится в светлости божества своего на земли и силы небесныя двигнутся, ангели престанут от дел своих и явят светлость свою створеную от Бога: то есть, брате, мысленый рай, егда вся земля просвещена будет светом неизреченным, исполнена радости и веселия, якоже апостол Павел глаголет, егда всхищен бысть до третияго небеси; око не виде, ни ухо не слыша, ни на сердце человеку не взиде, еже уготова Бог любящим его. О сем раю мысленом Христос рече: суть стери от зде стоящих, иже не имуть вкусити смерти, дóндеже узрят царствие Божие пришедшее в силе. То суть, брате, видевше царствие Божие Моисий и Илия, Петр и Яков и Иоан на Фаворстей горе. Якоже видевше ученици его, удариша собою о перстную землю, не могуще видети светлости божества его; не взможно бо его, брате, ни святым видети, мысленого рая, в плоти суще, того ради си святии видевше не могоша стояти, ниц на землю падоша»⁴⁵⁹.

В 1358 г. святитель Моисей, как было уже сказано, «немощи деля своеа», удалился опять на покой под сень архангела в обитель Сковородскую, благословив Новгородцев «избрать себе мужа, которого им Бог даст». На сей раз посадник, тысяцкий, духовенство и народ, после долгого совещания между собою, не хотели уже избирать кого-либо по воле человеческой, но, по слову своего владыки, уповая на волю провидения Божия, решились возвести на степень архиепископа того, кого укажет им Бог и св. София. Избрали трех, известных по достоинству мужей: Алексия – чернеца, – ключника дома св. Софии, Савву – игумена Антониева монастыря и Ивана – попа церкви св. Варвары; жребии их положили на престол св. Софии, дав клятву избрать и признать достойным того, кого восхощет Бог и св. София Премудрость Божия, и жребий того, которого она изберет своим служителем, должен остаться на престоле. По особенному смотрению Божию остался на престоле жребий чернеца Алексия, который и был признан избранным св. Софиею в святителя и пастыря словесных овец⁴⁶¹. По отзыву современника, Алексий был муж добрый и знаменитый, разумный во всем и рассмотреливый. Весь Новгород с честью возвел его на сени владычни 15 сентября⁴⁶². В это время митрополит св. Алексий путешествовал в Киев, поэтому новоизбранный владыка оставался не посвященным до его возвращения; впрочем, Новгородцы отправили к нему послов, и в ту же зиму нареченный владыка, как не имевший еще сана священства, рукоположен был в диакона и во пресвитера. Странно однако, что это рукоположение Алексия совершено не бывшим владыкою Моисеем, но Феодором, епископом Тверским⁴⁶³, быть может, по причине народных смут. Относительно происхождения чернеца Алексия замечено в летописи, что он был «шестник»⁴⁶⁴ т. е. пришлец, а не Новгородский уроженец.

Вступление Алексия на кафедру ознаменовалось великим мятежом в Новгороде, по случаю смены посадника. Симеон Гордый, как видели прежде, мало входил в дела внутреннего правления Новгорода, Калита еще менее; требовали только денег, и народ тем более самовластвовал, не уважая наместников княжеских. Граждане славянского конца, неизвестно из-за чего, вопреки общей воле, отставили посадника Андриана и выбрали на место его Сильвестра. Софийская сторона хотела отмстить торговой за самоуправство: обе готовились к войне. В таких случаях одна духовная власть еще не теряла прав своих и могла смягчать сердца, ожесточенные злобою. Владыка Моисей – схимник, в сопровождении нареченного архиепископа Алексия, архимандрита Юрьевского монастыря и игуменов, явился среди шумного стана воинского; ибо таковым казался весь город. Старец Моисей, опасностью отечества как бы вызванный уже из гроба, благословлял народ, называя всех любезными детьми своими духовными, и молил их не проливать крови братьев. Мятеж утих; но справедливость требовала наказать виновников действия насильственного и беззаконного: села Сильвестра и других вельмож славянского конца были взяты на щит, т. е. разорены по определению веча. Пострадали и невинные: ибо осторожная рассмотрительность не свойственна мятежному суду народному. На место Сильвестра избрали нового посадника, Никиту Матвеевича, и город успокоился⁴⁶⁵.

В 1360 году нареченный владыка, по приглашению митрополита через послов, отправился на поставление во Владимир и с ним, послами от Новгорода, бояре: посадник Александр и Юрий Иванов. В его отсутствие, замечает Летописец, погорел тогда в Новгороде Подол да Гончарный Конец и 7 деревянных церквей сгорело. По прибытии во Владимир, Алексий торжественно был посвящен в святительский сан св. Алексием митрополитом в преименитой церкви Пресвятой Богородицы, в присутствии в. князя Дмитрия Константиновича, июля 12 дня на память св. мучеников Голиндухи и Прокла. Возвратясь в Новгород, владыка был встречен посадником, тысяцким, духовенством и всем Новгородом с крестами у церкви св. Илии, и была в тот день великая радость. Вскоре же по прибытии в Новгород, он должен был отправиться во Псков; ибо Псковитяне, по случаю открывшегося у них страшного мора, прислали к архиепископу с мольбою и челобитьем, чтобы он посетил их и благословил. Алексий, желая утешить Псковитян, поехал, благословил их всех «от велика даже до убога, отслужил три обедни в церквах, обошел город с крестами, и Псковичем оттоле нача лучша бывати милость Божия; абие преста у них мор»⁴⁶⁶.

Находившийся тогда еще в живых святитель Моисей не преставал и среди уединения и подвигов монашества содействовать распространению храмов Божиих: в 1362 г., в последний год своей земной жизни, он построил церковь Благовещения Божией Матери, на Михайловской улице, которая существует доныне, и в этом же году он скончался, как бы ожидая посвящения преемника себе. Архиепископ Алексий с великой честью предал его погребению при общем народном плаче⁴⁶⁷.

Продолжительное с лишком 28-ми летнее управление архиепископа Алексия Новгородскою паствою особенно замечательно построением многочисленных церквей в Новгороде и его предместиях, и украшением построенных. Не проходило ни одного почти года в период его святительства, в который бы не было построено двух и даже трех церквей. Этому много благоприятствовало и спокойное в это время состояние Новгорода; ибо его обширные владения не подвергались так часто, как прежде, нападениям немирных соседей; да и Московский в. князь Дмитрий Иоаннович, отвлекаемый то спорами за великое княжение с Тверским князем Михаилом, то внешней политикой с татарскою ордою, которая видимо слабела и подавала надежду свергнуть почти полуторавековое ненавистное иго, не мог внимательно следить за поведением Новгородцев. И если бывали иногда размолвки, то они, обыкновенно, оканчивались почетными посольствами, подарками и выражением покорности, с удержанием, впрочем, всегда старинных прав.

В первый же 1360 год архиерейства Алексия, по благословению его, заложена была неким Семеном Андреевичем и боголюбивою его матерью Натальею каменная церковь Феодора Стратилата на Феодорове улице, на торговой стороне, и в след. году освящена⁴⁶⁸; в 1362 г. владыка Алексий построил каменную церковь Рождества у себя на сенях и торжественно освятил ее со всем городским духовенством 1 сентября⁴⁶⁹; в след. 1363 г., по повелению владыки и иждивением его, украшена была живописью церковь Богоматери на Болотове в монастыре, устроенном от святителя Моисея⁴⁷⁰; в 1364 г., по благословению владыки Алексия, «замышлением богобоязненных купец Новгородских, а потягнутием всех правоверных христиан», построена, каменная церковь в Торжке, во имя Преображения Господня. Для освящения этой церкви, владыка сам ездил в Торжок зимою, с причтом св. Софии⁴⁷¹. В этом же году возобновлен и каменный детинец на «серебро, взятое у св. Софии из палаты владычней Моисеева копления»⁴⁷². В 1365 г. владыка Алексий построил каменную церковь Сретения Господня на воротах в Антониеве монастыре, а Лазута поставил каменную церковь свят. Николая на Лятке и две деревянных – Воздвижения честного креста и Луки евангелиста⁴⁷³. В этом же году приходили послы из Пскова с просьбою разрешить им построить новую церковь во имя св. Троицы, и владыка благословил их строить каменный храм на старом основании. Церковь эта была окончена постройкою в 1367 г., и в этом же году Псковичи прислали в Новгород Онанию посадника и Павла с челобитьем к архиеп. Алексию об освящении ее. Сам владыка почему-то не поехал во Псков, и вместо себя отправил туда своего духовника Иоанна, Софийского протопопа и протодиакона, которыми, по благословению его, церковь св. Троицы и была освящена, генваря в 30 день⁴⁷⁴.

Из летописи видно, что между архиепископом Алексием и митрополитом Московским св. Алексием в 1365 г. вышло какое-то нелюбие, имевшее последствием отнятие последним архиепископии от архиепископа Алексия⁴⁷⁵. Ни летописи, ни история ничего не говорят о причинах отнятия архиепископии от владыки Новгородского, а также не объясняют они и того, в чем именно выразилось отнятие архиепископии. По всей вероятности, оно состояло не в лишении сана, а, собственно, в запрещении пользоваться теми отличиями и преимуществами, которых были удостоены от митрополита и патриарха знаменитые предместники Алексия (св. Моисей и св. Василий), и которые, может быть, по праву преемства, он перенес и на себя, без разрешения митрополичьего и патриаршего; причиною же такого неблаговоления к Алексию могло быть неуважение с его стороны власти первосвятителя русской земли. На эту мысль отчасти наводит и переписка патриарха с митрополитом Московским, и с архиепископом Новгородским в 1370 г. Из письма Константинопольского патриарха к митрополиту Алексию в 1370 г. видно, что митрополит, сообщая патриарху о положении дел духовных в России, в то же время нечто писал и об архиепископе Новгородском Алексие, потому что патриарх в конце ответного своего письма к митрополиту прибавляет, что «и к епископу Новгородскому также послано письмо по предмету, тебе известному, и о прочем, как узнаешь»⁴⁷⁶. Приводим здесь подлинный текст этого послания патриарха к архиепископу Алексию 1370 г.

«Боголюбивейший епископ Новгородский, да будет благодать и мир от Бога твоему боголюбию! Ты знаешь, что бывший прежде тебя епископ новгородский принял от божественного, священного и великого собора честь носить на фелони своей четыре креста; но такое право божественный собор предоставил ему одному с тем, чтобы он один, которому оно даровано, им пользовался, а не всякий епископ Новгородский. Между тем, мерность наша узнала, что ты, поступив против положения и канонического обычая, принял то, на что не имел никакого права, и носишь на своей фелони четыре креста, да кроме сего не воздаешь должной чести, послушания и благопокорности ни святейшему митрополиту киевскому и всея Руси, высокопочтенному, возлюбленному о св. Духе, брату нашей мерности и сослужителю, ни даже сыну моему, благороднейшему князю всей Руси, кир Димитрию, противишься им и противоречишь. Узнавши сие, наша мерность опечалилась, прогневалась и вознегодовала на тебя за то, что ты поступаешь против повеления божественных и священных канонов. Посему предписывается и приказывается тебе снять с фелони своей кресты, без всяких отговорок. Ибо как ты сам по себе дерзнул на такой поступок? Далее приказываю, чтобы ты имел к святейшему митрополиту Киевскому и всея Руси и к благороднейшему великому князю должное почтение, послушание и благопокорность. И если исполнишь это, то будешь пользоваться милостию нашей мерности и божественного, священного великого собора. Если же, напротив, ты не исполнишь того, что тебе приказывает наша мерность, то я намерен писать к митрополиту твоему, дабы он удалил тебя, и снял с тебя архиерейство. Итак, что для тебя кажется лучшим, то и выбирай. Благодать Божия да пребудет с тобою»⁴⁷⁷.

В подстрочном примечании Новг. 3 лет. на стр. 229 замечено, что по некоторым летописям митрополит Алексий отнял епископию Новгородскую и Городенскую от владыки Суздальского Алексия, а по другим – Новгородскую (Нижнего Новгорода), что в Новг. 3 лет. переписчик явно смешал Нижегородского архиепископа Алексия с Новгородским, и что Карамзин в примеч. 137 к 5 т. своей истории несправедливо думал, будто здесь речь идет о последнем⁴⁷⁸. Но нам кажется, что мнению Карамзина, по всей справедливости, надобно отдать преимущество; так как оно основано на синодальной летописи, да и послание патриарха Константинопольского 1370 г. непременно имеет связь с обстоятельством 1365 г.

Чем кончилось нелюбие архиепископа Алексия с митрополитом, и какое имела влияние патриаршая грамота на первого, неизвестно. В десятилетний за тем промежуток времени (с 1365 по 1375 г.) ни о каких иных деяниях архиеп. Алексия не упоминается в летописях, как только о построении церквей в Новгороде и об освящении им некоторых. Так, в 1366 г. совершена была церковь св. Троицы на Рядятине улице, начатая постройкою, по благословению владыки, в предыдущем году; в след. году Лазута заложил каменную церковь Петра и Павла в конце славной улицы⁴⁷⁹; в 1369 г., по благословению Алексия, заложены были две каменные церкви – св. Василия на Ярышеве улице и св. Игнатия на Рогатице. Обе эти церкви через год были окончены и освящены самим архиеп. Алексием⁴⁸⁰. В 1371 г. опять построены две каменные церкви, одна во имя св. Прокопия, другая во имя св. Андрея юродивого на Ситецке⁴⁸¹; в след. 1372 г., по повелению владыки, поставлена была каменная церковь, во имя Спаса на Ильине улице и в 1374 г. торжественно им самим освящена с игуменами, попами и с клиром св. Софии. Эту церковь построил архиеп. Алексий спустя 205 лет после чудесного спасения Новгорода, совершившегося от иконы Знамения Божией Матери и спустя 20 лет после построения в честь ее особого каменного храма⁴⁸². В 1373 г. архиеп. Алексий освящал каменную церковь Петра и Павла, построенную псковичами на другом месте в Новгороде и церковь св. Власия; в 1375 г. совершена была каменная церковь Козьмы и Дамиана на Холопьей улице, и посадник Юрий тогда же, с благословения владыки, заложил в каменном городе, в околотке, церковь св. Иоанна Златоуста⁴⁸³.

Зимою в этом же году архиеп. Алексий по своей воле, как замечено в летописи, оставил кафедру и удалился в Деревяницкий монастырь. Но, вероятно, кроме собственной воли, была и другая причина, побудившая архиепископа искать тишины и спокойствия в уединении монастырском, и, может быть, повторение прежних неудовольствий с митрополитом; потому что Новгородцы сильно были встревожены этим обстоятельством и, после долгих рассуждений, послали к митрополиту архимандрита Савву, Максима Онцифоровича и бояр с мольбою, чтобы благословил сына своего владыку Алексия в дом св. Софии на свой святительский степень, и митрополит благословил его, а Савву и бояр отпустил с честью. После этого Новгородцы собрали вече на Ярославле дворе и оттуда отправили в Деревяницы «наместника великого князя – Ивана Прошкинича, посадника Юрия, тысяцкого Олисея и иных многих бояр и добрых мужей с челобитьем к владыке», чтобы возвратился на свой престол. Владыка принял челобитье и к великой радости Новгородцев возвратился в дом св. Софии, на свой архиепископский степень марта в 9-й день⁴⁸⁴.

На следующий (1376) год архиепископ Алексий, в сопровождении архимандрита Саввы и многих бояр, ездил в Москву и был принят митрополитом и великим князем с любовию; там пробыл он две недели и возвратился 17 октября, быв отпущен митрополитом с благословением, а в. князем и братом его Владимиром Андреевичем с великою честью⁴⁸⁵. Причина этой поездки не выяснена в летописи; но, по всей вероятности, она была вызвана положением тогдашних дел церковных. Около этого времени появился в Новгороде раскол; к тому же в 1376 г. приехал в Россию вновь поставленный патриархом митрополит Киприян, когда находился еще в живых св. Алексий. Желая склонить Новгородцев на свою сторону, Киприян прислал из Литвы к Новгородскому владыке послов с патриаршими грамотами и с таким наказом, что патриарх Филофей благословил его митрополитом на всю Русскую землю. Архиепископ и народ, выслушав грамоты, дали послам ответ, хотя уклончивый, но довольно благоразумный, сказав, что воля Государя Московского в сем случае должна быть для них законом, и, что, если в. князь примет его митрополитом всей Русской земли, то и им он будет митрополитом⁴⁸⁶. Киприян, получив такой ответ Новгородцев, уехал в Киев и управлял литовским духовенством, в надежде заступить место св. Алексия, так как сей добродетельный старец уже стоял на праге смерти.

По возвращении из Москвы, архиеп. Алексий по прежнему продолжал украшать Новгород храмами. В 1877 г., похоронив с великою честью в Антониеве монастыре знаменитого архимандрита Савву, который не раз ездил в качестве посла от Новгородцев к митрополиту и к в. князю, Алексий в том же году освящал церковь Бориса и Глеба в плотниках⁴⁸⁷; в 1378 г., по благословению его, боярином Василием Даниловичем с уличанами украшена была церковь Спаса на Ильине улице, которую расписывал мастер Греченин Феофан, и в том же году построены три церкви – св. великомученика Никиты на Никитиной улице, св. Георгия в торгу и Нерукотворенного Спаса на Добрынине улице; эту последнюю сам владыка торжественно святил на самый праздник 16 августа⁴⁸⁸; а в 1379 г., по благословению его, построены еще две каменные церкви – одна Богоматери на Михалице, другая Флора и Лавра на Легощей улице, и деревянная св. Власия на Волосове улице⁴⁸⁹.

В 1380 г. вышли какие-то неудовольствия между в. князем и Новгородом, и владыка Алексий, по челобитью Новгородцев, за неделю до цветной недели, с боярами и житыми людьми ездил на низ к в. князю Московскому для заключения мира. Димитрию Иоанновичу в это время было не до Новгорода; занятый важными приготовлениями к войне с татарскою ордою, он принял архиепископа с послами «в любовь», а к Новгороду «крест целовал на всей старине Новгородской и на старых грамотах»⁴⁹⁰.

В 1381 г., в память славной победы в. князя Димитрия над Мамаем, архиеп. Алексий построил в Славкове улице каменную церковь во имя Димитрия Солунского, которая на след. (1372) год им же самим была торжественно освящена⁴⁹¹; и в этом же году, по случаю нашествия на Россию Тохтамыша, Алексий дал приют в Новгороде Коломенскому владыке Герасиму⁴⁹². Затем, в 1383 г., по благословению архиеп. Алексия, устроены еще две церкви – апост. Филиппа на Нутной улице и св. Иоанна в Радоковичах; ту и другую церковь сам он и святил в 1384 г. с клиром св. Софии, и тогда же благословил Новгородцев построить город «камен на Луге на Яме»⁴⁹³.

Последнею из церквей, в построении которых владыка Алексий принимал такое деятельное участие, была церковь св. Климента, построенная в 1386 г. на Иворове улице⁴⁹⁴. В этом году произошла страшная ссора у Новгорода с в. князем Димитрием, которая имела последствием истребление многих памятников многолетней заботливости архиепископа об украшении города св. храмами. Ссора эта началась с того, что Новгородцы, без ведома и согласия его, отдали (в 1384 г.) князю литовскому, Патрикию Наримонтовичу, бывший удел его отца: Орехов, Кексгольм и половину Копорья; по этому случаю произошел мятеж в Новгороде: Славянский конец на вече двора Ярославова стоял за Патрикия, другие концы на вече Софийском были противного мнения. Спорили, шумели и, наконец, согласились, вместо упомянутых городов, отдать Патрикию Ладогу, Русу и берег Наровский. Этот поступок оскорбил Димитрия: притом, он имел и другие важнейшие причины быть недовольным. В течение предшествовавших 10-ти лет, оставляемые в покое соседями Новгородцы, как бы скучая тишиною и мирною торговлею, полюбили разбои, украшая оные именем молодечества, и многочисленными толпами ездили грабить купцов, селения и города по Волге, Каме и Вятке. В 1371 г. они завоевали Кострому и Ярославль, в 1375 г. разбойники вторично взяли Кострому, целую неделю там злодействовали и отправились к Нижнему, с награбленным имуществом. Недовольные богатою добычею, сии храбрецы пустились вниз по Волге к Сараю, где без сопротивления грабили Астрахань и где, наконец, сложили свои головы, быв захвачены лестью тамошнего князя. Занятый опасностями отечества и войнами, Димитрий терпел эти дерзости Новгородцев, стараясь действовать мерами кротости. Но правительство их этим не вразумлялось; оно захватило даже его великокняжеские доходы, а в 1385 г. отложилось и от духовного суда Московской митрополии. Этой независимости давно домогалось вече; а теперь, вероятно, в смене митрополитов оно видело благоприятный случай к выполнению своего замысла. Посадник, бояре, житые (именитые) и черные люди всех пяти концов торжественно присягнули на вече, чтобы ни в каких тяжбах, подсудных церкви, не относиться к митрополиту, но решать оные самому архиепископу Новгородскому по греческому номоканону или кормчей книге, вместе с посадником, тысяцким и четырьмя посредниками, избираемыми с обеих сторон из бояр и людей житых⁴⁹⁵. Неизвестно, давал ли свое согласие архиеп. Алексий на составление такого решения на вече, по крайней мере, не видно, чтобы он и противодействовал подобному незаконному определению. Испытав бесполезность дружелюбных представлений и самых угроз, огорчаемый строптивостью и непокорностью Новгородцев, Димитрий прибегнул к оружию.

Двадцать шесть областей соединили своих ратников под знаменами великокняжескими; самые подданные Новгорода – жители Вологды, Бежецка, Торжка взяли сторону Димитрия. Зимой, пред самым Рождеством Христовым, он выступил из Москвы и, вступив в пределы Новгородской области, множество селений обратил в пепел, «држа гнев на Новгород про Волжан и про княжчины». Новгородцы прислали к нему Иова Абакумовича и Ивана Александровича с челобитьем о мире, но в. князь не хотел их слушать, и в день Богоявления расположил свой стан в 30 верстах от Новгорода. Туда, после этой неудачи, отправился сам архиеп. Алексий с тою же мольбою: «Княже! говорил владыка, тебе благословляю, а великий Новгород весь челом бьет о миру, чтобы, госнодине, кровопролития не было; а за вину, господине, люди дают ти 8000 рублев»; но князь не уважил просьбы и владыки, и Новгородцы, извещенные им об этом, начали готовиться к обороне. Оградили вал тыном, сожгли предместья, 24 монастыря, по благословению архиеп. Алексия в окрестностях, и все дома за рвом в трех концах. Имея довольно многочисленное войско, готовое постоять за отчизну, и не пожалев ни домов, ни церквей для лучшей защиты города, Новгородцы все еще хотели отвратить кровопролитие, и послали двух архимандритов, 7 священников и 5 граждан от пяти концов с повинною к князю. Смирение и покорность произвели, наконец, желаемое действие. «Владыка сам ездил в Ямны и докончал мир с великим князем на всей старине по Новгородскому поклону». Дорого стоил этот мир Новгородцам; кроме ежегодной подати, которую Новгород обязался платить, под названием черного бора, или дани с черного народа, он должен был внести в княжескую казну 8000 руб. за долговременные наглости своих разбойников. Новгородцы тогда же вынули из Софийского сокровища и послали Димитрию 3000 руб., а для собрания остальных 5000 рублей, отправили чиновников к двинянам, так как и они участвовали в разбоях волжских; кроме того, многие купцы, земледельцы и иноки лишились всего своего достояния, а другие умерли от холода на степи и в лесах. Однако и это несчастие не вразумило Новгородцев; оставленное им древнее право избирать главных чиновников и решать дела государственные приговором веча, продолжало быть источником смут и внутренних беспорядков⁴⁹⁶. Старец архиепископ Алексий уже близился к концу жизни и не в силах был влиять на вольницу Новгородскую; последним его деянием было благословение Новгородцам построить «город Порхов камен»⁴⁹⁷.

В конце этого же 1386 г. посетил Новгород владыка Стефан из великой Перми, «что крещал Пермичь»⁴⁹⁸. Причина, по которой Пермский святитель предпринимал столь далекое и столь трудное путешествие, в летописи не объяснена; в житии же его говорится, что он приходил в Новгород с просьбами о том, чтобы вече обуздало своеволия и наглости Новгородской вольницы, производившей грабежи в Перми и разорявшей поселения по Вычегде. Владыка Новгородский, посадник и бояре приняли Пермского святителя с честью и отпустили с великими дарами, и, в то же время, под строжайшею опалою запретили вольнице касаться пределов Усть-Вымской епархии⁴⁹⁹.

Во время святительства Алексия открылась в Новгороде (в 1375 г.) ересь стригольников. Некто Карп, ремеслом стригольник (занимавшийся стрижением волос) и диакон Никита начали раскол тем, что, указывая на беспорядки духовенства, совсем отвергали иерархию. Предметом особенного соблазна служило, преимущественно, то, что духовные лица, как говорили, поставляют в священство на мзде. Став судьями иерархов, Карп и Никита дошли и до того, что во всем отделились от св. Церкви; они не хотели уже участвовать в общих молитвах Церкви, запрещали принимать от священников крещение, разрешение грехов и евхаристию, отвергли поминовение усопших церковною службою и милостынею. Архиепископ Алексий объявил Никиту лишенным сана и вместе с Карпом отлучил от Церкви. Ревность народа простерлась далее; он учинил над еретиками свой суд и расправу: схватив диакона Никиту, Карпа и еще какого-то третьего неизвестного человека, как главных виновников раскола, свергнул их с моста в Волхов: писано во евангелии, говорила простодушная ревность, – «аще кто соблазнит единого от малых сих, лучше есть ему, да обесится камень жервовый на выи его, и потоплен будет в мори»⁵⁰⁰. Эта излишняя строгость, как обыкновенно бывает, не уменьшила, но втайне умножила число еретиков. Через шесть лет архиепископ Алексий писал об этом к патриарху Нилу, и патриарх (в 1382 г.) прислал в Новгород и Псков Суздальского архиепископа Дионисия с своими грамотами, «о проторех, иже на поставлениях», и поручил ему убедить стригольников соединиться с православною Церковью и оградить самих православных от их ереси⁵⁰¹. В грамотах своих, которые обе сохранились, одна в подлиннике, а другая в переводе, и сходны между собою, патриарх прежде всего знакомит с самой сущностью лжеучения стригольников. Обращаясь к Новгородцам и Псковичам, как возлюбленным чадам своим о Господе, он замечает: «называю еще всех вас чадами и сынами, хотя некоторые из вас и отделились от соборной Церкви верующих и, при содействии злого демона, отстали от общества христианского. Мерность наша и при ней священный, великий божественный собор архиереев узнали, что некоторые из вас, под предлогом большого благоговения и думая сохранить божественное писание и точность священных канонов, отлучились от вселенской и апостольской Церкви Христовой, называют еретиками всех, – и архиереев, и иереев, и клириков, и народ, как рукополагающих и рукополагаемых за деньги, а прочих, как сообщающихся с ними, себя же одних почитают православными». Таким образом, исходным пунктом или основанием своего учения стригольники считали поставление духовных лиц на мзде и, отвергая всю вообще иерархию православной Церкви, они отделялись вместе и от всего общества верующих, руководимых ею, и составляли особую секту. Желая вразумить заблуждающих, патриарх раскрывал пред ними четыре главные мысли.

Первая мысль: самое, основание заблуждения стригольников – ложно. «Чтобы окончательно, говорит патриарх, отклонить вас от христианства и освящения через Церковь, которое дается через архиереев и священников народу, и без которого, хотя бы мы жили выше ангелов на земле, невозможно иметь надежду спасения, злой дух распространил между вами ложную молву, будто Церковь Христова совершает рукоположение за деньги. Но можно ли этому верить? Напротив, Церковь Христова, живущая благодатию и силою самого Христа, пребывает твердою и непоколебимою, как в догматах своих, так и в тщательном соблюдении и исполнении священных канонов; и рукополагающих за деньги мы ставим наряду с Симоном, Македонием и другими».

Вторая мысль: если бы некоторые архиереи и поставляли на мзде, то из-за этого несправедливо отвергать всю иерархию и отделяться от Церкви. «Если где и найдутся, продолжает патриарх, дошедшие до того нечестия, что дерзают рукополагать за деньги: то это вовсе не относится к кафолической Церкви, которая поставление на мзде называет явным нечестием, и виновных увещевает, осуждает и исправляет».

Третья мысль: надобно различать между мздою за поставление, которая совершенно незаконна, и между издержками (исторами или проторами) при поставлении, ни мало не предосудительными. «Если рукополагаемые, – говорится далее в патриарших посланиях, – нередко от себя, без всякого принуждения, делают благословные издержки на свечи, на стол и тому подобные вещи: то это нисколько не преступно: ибо самая хиротония совершается даром, по слову Христову: туне приясте, туне дадите. Иное дело взять за рукоположение, а иное издерживать на необходимые расходы. Ибо Господь повелел проповедникам благовестия жить от благовестия, и Сам, входя с учениками во многие достойные посещения домы, не только учил слову истины и делал чудеса, но и принимал предлагаемое очень не редко».

Четвертая мысль: для спасения необходимо принадлежать к Церкви Христовой; другой Церкви истинной, кроме православной – восточной, на земле нет. «Вы хорошо знаете, – пишет патриарх, – что, отделяющийся от Церкви, отделяется от Самого Христа, и нет такому ни части, ни жребия среди освященных Им ни в настоящем, ни в будущем веке. Посему, если вы отвергаете нашу Церковь и отделяетесь от всех нас, как еретиков, то Христос, значит по вашему толку, не имеет ныне Церкви на земле, и ложно слово, сказанное Им, что Он пребудет с нами до скончания века».

В заключение патриарх говорит Новгородцам и Псковичам, что подробнее он поручил наставить их Суздальскому архиепископу Дионисию, мужу честному, благочестивому и ревностному блюстителю священных канонов, и выражает надежду, что стригольники покаются и соединятся с православною Церковью⁵⁰². По свидетельству Никоновской летописи, Дионисий действительно прекратил, как в Новгороде, так и во Пскове, «мятежи и соблазны о проторех, иже на поставлениях». Но, верно, прекратил только на время, а отнюдь не искоренил секты стригольников.

В 1388 году, на праздник преполовения, архиепископ Алексий, благословив своих детей – весь Новгород, вторично оставил кафедру Софийскую и поселился в Деревяницком Воскресенском монастыре «на молчальное житие в немощи будя». Посадник Есиф Захарьинич, «с мужи старейшими, били ему челом и много молили всем Новым городом побыть еще в дому святей Софьи, дóндеже изведают, кто будет митрополит Русской земли. Он же не послуша их и отречеся от инуд», сказав им: «дети на мене ся не надейте; а вас благословляю, добывайте собе владыкы». Новгородцы же рекоша: «кого, отче, благословиши нам на свое место святителем»? Алексий же благослови, рек: «изберите собе три мужа достойны.... да который Бог даст вам, того вам благословлю»⁵⁰³.

Святитель Алексий «сидел в доме св. Софии, как замечено в летописи, 30 лет без лета и без пяти месяць»; преставился в 1389 г. 3-го февраля на память св. Симеона Богоприимца и погребен в Деревяницком монастыре в притворе церкви св. Воскресения⁵⁰⁴.

Из событий в Новгороде в период святительства Алексия замечательны:

1. В 1372 г. окопаны были рвами концы – Людин, Загородский и Неревский, а в 1383 г. и вся Софийская сторона; в этом же году вокруг Софийской стороны устроен вал шире трех сажен, а в 1387 г. ограждена валом и вся торговая сторона.

2. Немало было и чудесных явлений: В 1365 г. в славянском конце в церкви св. Петра, шла аки роса от иконы Богоматери, а в след. году осенью и зимою являлась звезда хвостата.

В 1373, 1376 и 1378 г. Волхов шел семь дней вверх, «идяше, сказано в летописи, Волхов на взвод»; а 5 декабря в час заутрени, луна обратилась в кровь и стояла 2 часа неподвижно, и потом помрачилась с восточной стороны.

В 1383 г. «в области В. Новгорода, нарицаемой Тихвине, явилась икона Пречистыя Богородицы и Приснодевы Марии с Предвечным Младенцем на руку Своею».

В 1384 г. «в Новгороде было помрачение на многи дни и нощи, яко и птицы падаху на землю и на воде, и не видяху, камо летели, и людие не смеяху ездити по езером и по рекам, и бысть скорбь и туга».

В 1385 г. зимою было необыкновенное знамение в солнце 1-го генваря на память св. Василия В.

В 1388 г. октября в 26 день «в полунощи вздвижеся уг (южный) ветр, и внесе лед в Волхов из озера и вышибе из мосту 9 городень... в Новгороде бысть мор».

3. Пожаров, опустошавших Новгород в период святительства Алексия, насчитывается более 10-ти; в один из таковых пожаров, именно: в 1368 г. мая 12 «погоре Детинець весь и владычень двор, и св. София от Людигощи улицы, и Неревский конець по половине улиц (в Троицк по Головине улице) до Даньславли улице, и Плотницкий конец весь от св. Никиты до Радокович, и церкви, и людий неколико».

В 1373 г. сгорел весь Юрьев или св. Георгия монастырь; а в 1378 г. «погоре Антониев монастырь весь и церковь Пресвятыя Богородицы погоре; тогда была свинцом побита».

Наконец, в 1385 г. погорела вся торговая сторона. «Бысть пожар, сказано в летописи, на Даньславли улице; загореся на Подоле 11 июня, погореша оба конца – Плотницкий и Словенский, и церквей каменных огоре 26, а деревянных сгорело 6. Горело весь день в среду, и заутра престало по обеде. У купцов в коробиях всякого товара много погорело. Дымом задохлися 9 человек Василиевых, да два сторожа, да сгореша трое нищих, да в Павлове улице на монастыре Иван, церковный росписник; в церкви св. Иоанна, конец Славна в торгу, сторож затхнулся, такожде в церкви св. Пятницы, а другий жив; в церкви Воскресения сторож, да странной; и всех душ погибло 70. Только не горел Пресв. Богородицы на Михалице монастырь, да на Микитине улице от Креста в поле и Красильницка улица. А в среду за 6 дней до Петрова канона загорелось у св. Мины в обедню, и погоре по обе стороны от Князьцевы трубы в Духовской улке».

Все эти события описаны в 1, 3 и 4 лет. под указанными годами. В Новгородской же 4 летописи на стр. 94 перечислены и все монастыри и церкви, которые сожжены были самими Новгородцами при нападении Димитрия Донского на Новгород в 1386 г.

После того, как архиепископ Алексий, по своей старости и немощи ради, отказался от управления паствою и удалился на покой в Деревяницкий монастырь, посадник и тысяцкий, с гражданами Новгорода и духовенством, много думали и рассуждали об избрании на упразднившуюся кафедру достойного святителя, и, наконец, общим голосом решили «створити собе избрание не от человек, но от Бога прияти извещение», в полной уверенности, что «кого Бог даст, того знаменает». Назначили кандидатами, достойными занять святительскую кафедру, Иоанна – игумена Хутынского монастыря, Парфения – игумена Благовещенской обители и третьего Афанасия – игумена Рождественского; сделали три жребия, написав на них имена избранных, которые опечатал своею печатью посадник Михаил Данилович, и положили их на престол св. Софии, с таким решением, «что которого из троих восхощет св. София – Премудрость Божия своему престолу служебника имети, того жеребий да оставит на престоле своем». После этого духовенство начало совершать литургию соборне, а Новгородцы стояли вечем у св. Софии. По окончании службы, Софийский протопоп Измайло, взяв с престола один за другим два жеребья, вынес их на вече, и один из них оказался Афанасия, другой – Парфения, жеребей же игумена Иоанна остался на престоле. Тогда вече единогласно признало его мужем «назнаменанным» и, «по Божию изволению и по данной благодати, избранным служителем и пастырем словесных овец Новгорода и всей его области». В праздник Вознесения Господня (7 мая) народ весь от мала и до велика устремился в Хутынь монастырь и, с честью выведя оттуда игумена Иоанна, возвел его на сени, на владычний двор. Это избрание одобрил и бывший архиепископ Алексий, и благословил избранного на свое место⁵⁰⁶.

Иоанн был уроженец Новгородский, сын гражданина Порфирия, муж, по отзыву современников, благий и кроткий, тихий и смиренный, и зело боящийся Бога⁵⁰⁷. Он имел брата Василия, который подвизался в Лисицком монастыре, где скончался схимником в 1400 г.⁵⁰⁸

Митрополита на Руси в это время не было, и новоизбранный в архиепископы Новгороду оставался не посвященным до января месяца. Уже осенью возвратился Пимен из Царьграда на митрополию и тогда же прислал из Москвы «поклоньщиков» звать владыку на поставление. Иоанн, в сопровождении посадника, тысяцкого и бояр, отправился в Москву 8-го декабря и прибыл туда 10 января. Наречение Иоанна (назнаменаша) происходило в церкви Успения Божией Матери, а хиротония совершена, «поспешением св. Духа, в преименитой церкви св. архистратига Михаила, января 17 в неделю». В хиротонии его принимали участие – Смоленский владыка Михаил, Звенигородский Даниил, Савва Саранский, Феогност Рязанский и многие игумены, и этот день в Москве светло праздновали «с хвалами и песньми», в присутствии самого в. князя Дмитрия Ивановича. По прибытии в Новгород 8 февраля – в неделю мытаря и фарисея, владыка, по обычаю, был торжественно встречен всем духовенством и гражданами, «с клирошаны св. Софии, конец Славна, и было в Новгороде, по случаю его прибытия, великое торжество»⁵⁰⁹.

Вступление Иоанна на кафедру архиерейскую сопровождалось великими народными бедствиями, которые были как бы предвестниками тех трудов и огорчений, с которыми потом пришлось ему бороться впоследствии. Еще до посвящения его, опустошена была пожаром вся торговая сторона Новгорода, – погорели все церкви, в том числе, Никола на дворище, Знамение и Спас на Ильине улице, а людей сгорело 75 человек⁵¹⁰; потом, осенью, в ночь на 26 октября сделась страшная буря, которая разрушила 9 городен у великого моста; затем произошла распря из-за посадника Есипа у трех концов Софийской стороны с торговою. Две недели происходило кровопролитие и едва было прекращено избранием нового посадника Василия Ивановича⁵¹¹. А по возвращении из Москвы, после хиротонии, открылось в Пскове страшное моровое поветрие, которое началось с мясной недели и продолжалось весь великий пост, всю весну и весь пост Петров; болезнь обнаруживалась железою и харканием кровию. Умерших так было много, что многие церкви стояли пусты; почему Псковичи приехали «к владыке Ивану прошати попов во Псков к церквам, которые попы ходят без церкви». Зимой след. 1389 г. поветрие возобновилось с такою же силою и Псковичи прислали весною послов с мольбою к владыке – «приехать в Псков, – благословить город и людей, которые еще остались в живых». Иоанн, желая успокоить несчастных Псковичей, немедленно отправился к ним, благословил город, князя Ивана Андреевича и народ, и «молитвою его, замечает летописец, преста мор»⁵¹².

На следующий (1390) год эта болезнь посетила и Новгород, в котором от морового поветрия умирало множество народа по всем улицам. Болезнь обнаруживалась, как и в Пскове, появлением железы, и больной через три дня умирал. «То случися приити на ны, по словам летописи, по грехам нашим». Унылые Новгородцы, чтобы утолить гнев Божий, по совету владыки, дали обет построить обыденную (в один день) деревянную церковь во имя святителей Афанасия и Кирилла, за соборною церковью в каменном городе – детинце, и 12 октября в один день они навозили бревен и срубили церковь, так что в этот самый день владыка Иоанн освятил ее «с игуменами, попами и с клиросом св. Софии, и того же утра совершил и литургию. После этого, Божией милостью и святыя Софии стоянием, и владычним благословением и молитвою, мор прекратился»⁵¹³.

Не раз подвергался Новгород и другим бедствиям, особенно опустошительным пожарам, которые требовали немалых забот от владыки, чтобы облегчить участь несчастных. Так, в 1391 г. июня 5, погорел Новгород от Борковы улицы до Гзеня, а на другой стороне – от Никитины улицы до Радоковиц; церквей деревянных сгорело 8, каменных сгорело 3, а женщин и детей погибло 14 душ; 21-го июня новый пожар на Прусской улице истребил весь людин конец, и в нем 7 церквей деревянных и 4 каменных⁵¹⁴. Пожар этот в оба раза причинил громадное разорение городу, и владыка Иоанн, чтобы помочь пострадавшим гражданам, выдал «с полатей у св. Софии 10,000 серебра скопления владычня архиепископа Алексия, которое Новгородцы роздали по тысячи рублей на конец и поставили каменные костры по обеим сторонам острога у каждой улицы»⁵¹⁵.

Осенью в 1394 году погорел владычний двор, околоток, много загородных улиц, а у св. Софии обгорела большая глава⁵¹⁶. В 1399 г. погорел Плотницкий конец до Федорова ручья и весь Славянский конец; одних каменных церквей обгорело 22 и 5 придельных, а народу погибло от огня и потонуло в Волхове без числа; ибо пожар, по словам летописца, так был лют и, притом, с вихрем, что «огнь по воде горя хождаше»⁵¹⁷. Не успели они оправиться от этого несчастия, как вновь были опустошены пожаром в 1403 г. В этот раз на Софийской стороне пострадал владычний двор, а у св. Софии погорела «маковица полатная, что в которой лестница на полати»⁵¹⁸. В 1405 г. погорели людин конец, Прусская улица до Михаила святого, в детинце – до владычня двора; много истреблено каменных и деревянных церквей, а людей погибло 30 человек, и на Яневе улице сгорело 6 голов⁵¹⁹. Наконец, в 1407 г. погорел Неревский конец до Города и Люгоща улица; в этот пожар обгорел и весь храм св. Софии, и опять двор владычний⁵²⁰. Немало было пожаров и в обителях, восстановление которых составляло особенную заботу кроткого владыки.

Особенно много тревог и огорчений приходилось испытывать архиепископу Иоанну от частых ссор Новгородцев с в. князем и с митрополитом Киприяном. В 1389 г. 9 мая скончался в. князь Димитрий Иоаннович; престол великокняжеский занял сын его Василий. Следуя политике своих предков, он считал Новгород своим наследственным достоянием и потому, при восшествии на престол, был в раздоре с гордым народом Новгородским. Дело шло о чести или обряде. «Мы рады повиноваться князю Московскому, говорили Новгородцы, только прежде напишем условия, как люди вольные». Сии условия, по обыкновению, состояли в определении прав княжеских и народных. Василий не захотел спорить, и в присутствии бояр Новгородских в Москве, утвердив печатью договорную грамоту, отправил к ним в наместники вельможу Московского, Евстафия Сыту⁵²¹. Дело, по-видимому, удалось.

В феврале 1391 г. прибыл в Новгород митрополит Киприан с владыкою Рязанским, и был встречен архиепископом Иоанном с пышными обрядами у св. Спаса на Ильине улице. Отсюда митрополит торжественно, в сопровождении своей многочисленной свиты, шел пешим сквозь торг через великий мост к св. Софии, где совершил литургию со всем собором, а после литургии велегласно учил народ с амвона. Чиновники Новгородские, в знак особенного уважения, от имени всего города подарили ему многие дворы у св. Предтечи и на Чудинцове улице. Две недели пировал он у архиепископа Иоанна, который так же честил его многими дарами. «Другую литургию митрополит совершал у св. Николы на княжем дворе, а третью на сбор у св. Софии». Но это дружелюбие изменилось, когда митрополит в собрании граждан объявил, чтобы они, следуя древнему обыкновению, относились к нему в делах судных, как и к прежним митрополитам. Посадник, тысяцкий и все Новгородцы, ответствовали единогласно: «Господине, о суду есмя крест целовали и грамоту списали промежи себе крестную, что к митрополиту не зватися». «Грех большой вы приняли на себя, сказал им митрополит, но дайте грамоту, яз печать урву и целование с вас снимаю». «Наши же, замечает летописец, за то слово не нялися, и митрополит поехал из Новгорода по сборе на 3 день; а на владыку и весь Новгород великое нелюбие держа»⁵²².

За права первосвятителя горячо вступился в. князь и взял размирие с Новгородом (1393 г.) «про грамоту, которую написал Новгород, чтобы не зваться на Москву к митрополиту». К этому присоединилось и несогласие Новгородцев платить князю «черный бор» (1392 г.). Посол великокняжеский представлял Новгородцам, что они, с 1386 г., платя народную дань Донскому, обязаны платить ее и сыну его; обязаны также признать митрополита судиею в делах гражданских, обязаны отослать к нему крестную грамоту; а что они целовали крест, то этот грех митрополит снимает с них. Новгородцы отвечали, что народная дань издревле шла, обыкновенно, в общественную казну, а князь довольствовался одними пошлинами и дарами, а что второе требование, касательно митрополита, противно их совести⁵²³. Такой ответ Новгородцев был принят за объявление войны, и она началась с ожесточением с обеих сторон, впрочем, продолжалась недолго. Новгородцы, изведав твердый характер Василия, сочли за лучшее уступить ему требуемую дань, чем отказаться от купеческих связей с московскими владениями и подвергать опасностям свою двинскую торговлю. Надлежало удовлетворить и митрополита тем необходимее, что и патриарх Константинопольский принял его сторону. Хотя послы от архиепископа и Новгородцев и ездили в Константинополь к патриарху Антонию с жалобою на митрополита⁵²⁴, что он, за отказ в месячном суде, снял с них благословение не по правилам св. отцов; но послы возвратились без успеха. Патриарх, прислав Вифлеемского владыку разобрать дело, велел сказать архиепископу и Новгородцам, что он подтверждает отлучение, произнесенное митрополитом на непокорных, что митрополит правильно вразумляет их, и что они должны во всем повиноваться главе Русской церкви⁵²⁵. С словесным наказом Вифлеемский владыка привез от патриарха и две грамоты к Новгородцам относительно споров их с митрополитом о месячном суде. В первой из них патриарх строго осуждает Новгородцев и архиепископа за клятвы, чтобы не судиться у митрополита. «Ваше преступление не маловажно и не случайно, писал он Новгородцам: если вы в самом деле так поступили, как мы слышали, то не клялись ли вы тем нарушить священные и божественные каноны? Не судиться пред митрополитом, не оказывать, по древнему порядку, повиновения, не подчиняться первому архиерею вашему и не принимать от него духовного суда: это и есть, в чем вы клялись, а не другое что... Ты епископ, писал патриарх владыке Иоанну, сам соединился с мирянами, сходишься с ними и первый же утверждаешь беззаконную клятву, не представляющую никакой, даже телесной, выгоды, но соединенную с нарушением божественных и священных канонов, «повелевающих ни по какой причине ни епископу, ни мирянам, ни клирикам не отделяться от своего митрополита, если он явно не проповедует ереси». Далее, патриарх осуждал священников, что они, находясь под запрещением, крестят, священнодействуют, совершают таинства и проч., вопреки священных и божественных канонов; осуяждал самого епископа, что он, единомудрствуя с неисправимыми священниками, дозволяет им совершать священнодействия вопреки канонов... Наконец, обьяснив церковными постановлениями обязанность подчиняться митрополиту, как духовной главе в области и то великое зло, какое может произойти от данной клятвы, патриарх убеждал Новгородцев подчинить себя своему митрополиту, раскаяться, в чем оскорбили его, и сложить с себя клятву, обещая и с своей стороны им всякое содействие. Второю грамотою патриарх извещал архиепископа и Новгородцев, что дело, по жалобе их на митрополита, не один раз рассматривалось собором святителей, в присутствии послов Новгородских, и что священный собор ничего от них не слышал, кроме слов: «мы не желаем судиться от митрополита; не желаем, чтобы он, когда позовет нашего епископа, унижал его... но, если ты, патриарх и архиереи, не благословите нас, то желаем быть латинами». Объяснив затем всю неосновательность их жалобы и угрозы, патриарх утверждал отлучение епископа и народа Новгородского. «Знайте, писал патриарх, что вы отлучены и не благословлены законно и по справедливости до тех пор, пока раскаетесь пред митрополитом и сложите клятвы ваши, и предоставите ему все права его, которые он имел на вас, по древнему. И, если поступите так, можете получить разрешение и благословение от митрополита вы, и народ весь, и священники, как он сам заблагорассудит; тогда и мы готовы разрешить вас и благословить». (См. Act. Patr. Const. 11, 177–180; 181–188. Обе грамоты помещены в V т. Истор. Р. ц. митр. Макар. стр. 374–383).

Выслушав присланные от патриарха грамоты, архиепископ и Новгородцы отправили в Москву знатнейших людей заключить мир по старине; а к митрополиту послали судную грамоту. Митрополит, получив грамоту, «простил и благословил владыку Ивана и весь Новгород», а в. князь отправил бояр в Новгород для утверждения мира. Новгородцы дали князю «черный бор и полчетвертаста рублей»; такую же сумму дали и послу митрополита Киприяна «Дмитроку за то, что он благословил владыку и весь Новгород»⁵²⁶. Один летописец прибавляет при сем: «не чудися тому, таков бо есть обычай Новгородцев; часто правают (присягают) к князю к великому, и паки рагозятся (ссорятся): беша бо человецы суровы, непокоривы, упрямчиви, не поставни. Кого от князь не прогневаша? или кто от князь угоди им, аще и Великий Александр не уноровил им?»⁵²⁷. Понятно отсюда, что Новгород хлопотал освободиться от суда митрополичьего не потому, что власть митрополита казалась ему тяжкою сама по себе, или пошлинами, но потому, что, с одной стороны, она была властию московскою, с другой – вводила с собою власть в. князя; иначе, власть митрополита была неприятна Новгороду потому, что, охраняя и здесь единство народа, она сдерживала страсти веча, которое действовало иногда во вред, не только общему, но и своему частному благу⁵²⁸.

Не долго, однако, продолжались эти мирные отношения между Москвою и Новгородом. Новгородцы, в противность договора, опять не хотели зависеть от митрополита в делах судных. Киприян вторично был у них в 1395 г. вместе с послом Константинопольского патриарха, пробыл всю весну в Новгороде до Петрова говения, но не мог убедить Новгородцев, сколь несогласно с доброю совестию и честью такое нарушение обета. Впрочем, выехал оттуда мирно, благословив архиепископа и народ, так как владыка Иоанн дал «честь велику митрополиту и патриаршу послу»⁵²⁹. После этого (в 1396 г.) ездил в Москву и сам архиепископ Иоанн, и, пробыв там два дня, по другим сказаниям – две недели, возвратился с благословением и с честью⁵³⁰. Причина этой поездки архиепископа в Москву не выяснена. Летописец говорит, что она была предпринята, собственно, по вызову митрополита. Вероятно, Киприян, не надеясь добиться месячного суда у вольницы Новгородской, рассчитывал уладить это дело в Москве, действуя лично на архиепископа. Но всего вероятнее, присутствие в Москве Новгородского владыки в этот раз нужно было для совещания о делах церковных; ибо патриарший посол – митрополит Михаил, прибывший в Россию, привез с собою от цатриарха Антония две грамоты – поучение Христианом⁵³¹, одно Новгородцам, другое Псковичам, относительно ереси стригольнов, которая, как известно, привилась и нашла сочувствие в Новгороде и Пскове более, чем где-либо; так как самый дух этого раскола, состоявший в противлении духовным властям, как нельзя более гармонировал с общим духом вольности и своеволия, которыми отличались Псковичи и, особенно, Новгородцы, и, след., требовал энергичных и сильных мер со стороны духовной власти к подавлению его⁵³².

В след. 1397 г. предстоял немалый подвиг архиепископу Иоанну помирить Новгородцев с Псковичами. Давно уже Псковичи и Новгородцы не ладили между собою. Причиною сего была, кажется, зависть Новгородцев успехам счастливой торговли Псковичей, которые, быв освобождены Новгородцами от всех обязанностей подданства, управлялись теперь собственными законами. Может быть, и другие были причины к неудовольствиям, которые зашли очень далеко; ибо Новгородцы не только отказывались подать помощь своим братьям – Псковичам, когда угрожали им, с одной стороны, ливонский орден, а с другой – Витовт и немцы, но даже сами теснили их, и не раз приходили осаждать Псков. Для примирения с Новгородом Псковитяне прибегли к посредничеству архиепископа Иоанна. Они прислали в Новгород знатнейших чиновников с челобитьем и просьбою к владыке, чтобы уговорил и благословил детей своих Новгородцев оставить к ним нелюбие. Исполняя эту просьбу, владыка много убеждал Новгородцев, чтобы прекратили все несогласия с Псковитянами, чтобы считали их по старине своими младшими братьями и жили «за един брат в христианстве», и, наконец, успел склонить их к миру. «Посадник, тысяцкий, бояре и весь Новгород благословение отца своего владыки Иоанна приняли, от Псковичей нелюбие отложили и заключили мир по старине. И бысть христианом радость и веселие, а диавол, видя христианом добро, плакашеся, видя себе побеждаема, а злодеи христианстии помрачишася»⁵³³, – замечает летописец. После этого и владыка Иоанн «ездил во Псков на свой подъезд». Псковитяне приняли его с большим почетом и дали ему «месячный суд по старине»⁵³⁴.

Более трудный подвиг предстоял владыке в это же время помирить Новгород с в. князем. Василий Димитриевич, досадуя на Новгородцев за вторичный отказ митрополиту в судных делах и желая, вместе с тем, угодить своему тестю Витовту, а, вероятнее всего, что он искал только предлога, для исполнения своих замыслов, которые обнаружились впоследствии, прислал посольство в Новгород, с требованием, чтобы Новгородцы прекратили дружескую связь с немцами, врагами Литвы. Новгородцы с удивлением выслушали посольство Московское и Витовтово, и, видя какой громадный вред расторжение мира с немцами может нанести их торговле, которая теперь процветала более, чем когда-либо, решительно отказались исполнить волю государя Московского, а тем более Витовтову: «Господин князь великий! у нас с тобою мир, с Витовтом мир, и с немцами мир», и отпустили послов его с честью⁵³⁵.

В. князь предвидел этот отказ и, обьявив войну Новгороду, отправил рать в двинские земли. Новгородцы ужаснулись: вместе с Заволочьем они лишались способа не только иметь из первых рук лучшие произведения сибирских климатов, но и выгодной торговли с немцами. В это же время митрополит Киприян прислал в Новгород стольника своего Клементия к архиепископу Иоанну с наказом, чтобы он ехал в Москву для совещания о святительских делах, а всего вероятнее, для улажения [улаживания] политических дел. Отпустив митрополичьего боярина, Иоанн и сам собрался в Москву. Провожая владыку, посадник, тысяцкий, бояре и весь Новгород умоляли его вступиться за своих детей пред великим князем и вместе с ним отправили послами посадника Богдана и житых людей. Чтобы отвратить неизбежное кровопролитие, архиепископ Иоанн много молил Василия Дмитриевича отложить нелюбие на вольный народ и возвратить Новгороду отнятые земли, представляя в основание, что это сделано вопреки крестному целованию, что отнятые земли исстари принадлежали Новгороду и что «вопчий (общий) суд на порубежьи не старина». Но Великий князь, оказав ласку лично владыке и посольству, не хотел и слышать о возвращении Двинской земли. «Владычня благословения и слова добра не принял, от Новгородских послов челобитья не принял, от Новгорода нелюбия не отложил и миру не взял», – замечено в летописи⁵³⁶.

Такой решительный отказ пробудил воинственный дух в новгородцах. Собравшись на вече, они объявили возвратившемуся архиепископу: «Не можем, господине отче, сего насилия терпети от своего великаго князя Василия Дмитриевича, ибо он отнял у Святой Софии и у Великаго Новагорода пригороды и волости, нашу отчину и дедину; но хотим поискати Святой Софии пригородов и волостей, своей отчины и дедины». При этом, все настоятельно требовали благословения начать войну, обещаясь клятвенно действовать во всем единодушно. «Благослови, господине отче владыко, – говорили они, – поискати Святей Софии пригородов и волостей; или паки изнайдем свою отчину к Святей Софии и к Великому Новугороду, или паки свои головы положим за Святую Софею и за своего господина, за Великий Новгород». Волей-неволей владыка должен был уступить настоянию воевод Новгородских и, благословляя на дело ратное, сказал им: «Пойдите, Святей Софии пригородов и волостей поищите, а своей отчины»⁵³⁷.

Посадник Тимофей, предводительствуя 8000 воинов, обратил в пепел старый Белозерск. Затем дружины Новгородские, разорив волости кубенские близ Вологды, осадили Гден, сожгли посады Устюга, даже соборную в нем церковь, и, взяв там славную чудотворную икону Богоматери, именовали ее пленницею; наконец, вступив в двинскую землю и жестоко наказав двинских жителей за измену, возвратились в Новгород с торжеством и с богатою добычею. Не увлекаясь, однако ж, удачею мести, Новгородцы снова предложили мир в. князю. Сам владыка не поехал в Москву для мирных переговоров, а отправил от себя архимандрита Парфения. От Новгорода отправились с дарами посадник Иосиф, тысяцкий Анания и житые люди – Григорий и Давид. Великий князь, зная настойчивость Новгородцев, и, в то же время, опасаясь сношений их с Витовтом, заключил с ними мир по старине; но в душе питал сильное неудовольствие⁵³⁸. Это потом сказалось на судьбе архиепископа Иоанна. В 1401 г. вызванный митрополитом Киприяном в Москву, под предлогом святительских дел, он был заключен в Николаевский монастырь, в котором пробыл более трех лет⁵³⁹. Карамзин говорит, что митрополит задержал Новгородского архиепископа Иоанна, по приказанию в. князя, так как владыка ревностно ходатайствовал за гражданские права своей духовной паствы⁵⁴⁰. Мнение Карамзина подтверждается и рассказом об этом в жизнеописании митрополита Киприяна. Там говорится, что через два года после заключения мира в. князем с Новгородом, архиепископ Новгородский снова вызван в Москву, а митрополит Киприян, по слову в. князя, учредил собор (в июле 1401 г.), на котором заставили Иоанна просить об увольнении от епархии. Впрочем, никого не назначили на его место; он только был задержан в Москве, под стражею в монастыре, более трех лет, «да неточию сам накажется смиренная мыслити и творити, но и инем польза будет»⁵⁴¹. Летописец же, описывая пребывание Иоанна в Москве и возвращение оттуда, винит в его заточении самого митрополита Киприяна. «Того же (1403) лета, говорит он, бысть сие: искони дьявол, не хотя добра роду человеческому, паче же любящим Бога противяся, вложи в сердце Киприяну митрополиту, еже удержати владыку Новгородского Ивана без рассудка. Честный старец, радуяся, с благодарением терпяше, и моляшеся Богу Господу нашему И. Христу и пречистей Его Матери, по написанному: Господи! не постави ему греха сего. И исполнися евангельское слово, рекшее: не может град укрытися верху горы стоя, ни вжигают светильника и поставляют в скрове, но на светиле, да светит на вся. Такоже и сего старца не може утаитися смиренная его добродетель, исполняше бо евангельская словеса, еже рече: странен бех и введосте мене; а сий сам странен и в неволи бяше тамо, а странныя и нищая велми любляше и потребная им даяние. И вложи Бог в сердце великому князю Василью Дмитриевичу, и вспомяну архиепископа Ивана, видя честные его добродетели, и посла к митрополиту, глаголя: иже еси удержал владыку Ивана, в той час отпусти его с честью к Великому Новугороду. Куприан же митрополит, не могий ослушатися слова князя великого, отпусти архиепископа Ивана с благословением и с честью. И приеха владыка Иван в Новгород, месяца июня в 15 д., быв на Москве 3 годы и 3 месяци и 3 недели; и сретоша и со кресты игумены и попове и весь клирос святыя Софья, и весь Новгород, у святого Николы на Ярославле дворе, и обрадовашася радостию великою своему господину владыце»⁵⁴².

Не входя в оценку действий митрополита Киприяна по делу о месячном суде, мы, однако, находим не лишним сказать здесь несколько слов в защиту архиепископа Иоанна, просидевшего 3 года в заточении, за отказ Новгородцев в суде. Месячный суд, как можно предполагать по некоторым известиям, состоял в том, что митрополит приезжал на месяц в Новгород и судил всех по делам, которые подлежали церковному суду, или присылал для того своего уполномоченного, и собирал с подсудимых положенные пени. В подтверждение своего права, Киприян не ссылался ни на какой закон; ибо такого закона и не было; а указывал лишь на обычай, – на прежние примеры: «дайте мне, говорил, суд, как давали прежним митрополитам». Новгородцы, не отвергая этого обычая и примеров, с своей стороны, основывали отказ на номоканоне, ибо хорошо понимали, что по законам они должны судиться у своего епархиального архиерея. След., если не был не прав Киприян, то нельзя винить и Новгородцев, будто бы они действовали исключительно по одному нежеланию находиться в зависимости от митрополита, по одному своеволию и упорству, тем менее виноват был архиепископ Иоанн, который в данном случае, действуя согласно с волею народа, основанною на церковных законах, во всем прочем оказывал митрополиту, как первосвятителю Русской земли, подобающее его сану почтение и покорность, что и видно было из приема, сделанного ему в Новгороде.

В это же время в Новгороде и Пскове крепко держалась ересь стригольников. Стригольники, как известно, вооружались против церковной иерархии и отвергали ее, именно за те злоупотребления и недостатки, которые они видели в современном духовенстве и на которые прямо указывали. Напр., они указывали на поставление по мзде, – и им отвечали только, что то не мзда за поставление, а необходимые проторы при поставлении, т. е. не отвергали действительности факта, но давали ему другой смысл. А такие резкие примеры симонии, какие случались тогда в самом Царьграде, при поставлении митрополитов на Русь, примеры, сопровождавшиеся немалыми смутами в церкви, очень естественно могли возбуждать у нас многих и против самих патриархов. Стригольники укоряли духовных, что они за все берут и собирают большие имения: к сожалению, в подтверждение этого в Новгороде могли указывать на самих митрополитов русских, а во Пскове – на Новгородских владык, в пользу которых там и здесь делались немалые поборы с духовенства, по случаю приездов, и собирались тяжелые пошлины на суде. Понятно, что все это должно было внушать Новгородскому архиепископу крайнюю осмотрительность и осторожность, чтобы отнять у стригольников повод глумиться над церковной властью. Вот этим-то и можно объяснить как не отстаивание владыкою Иоанном прав суда митрополичьего пред Новгородцами, так и то обстоятельство, что он и сам не настаивал на своем праве во Пскове; так как в продолжении 27-летнего управления паствою, неоднократно посещая Псков, он только раз ездил туда на свой подъезд, хотя там он имел неоспоримое право суда, как местный епископ.

Вскоре после возвращения владыки Иоанна в Новгород, митрополит Киприян скончался (в 1406 г.)⁵⁴³, а со смертию его, кажется, кончились и недружелюбные к нему отношения Москвы. По крайней мере, в летописях не упоминается о споре преемника Куприянова с Новгородцами о месячном суде и о таких частых поездках Новгородского владыки в Москву, какие были при Киприяне. Во все последующие годы управления Новгородской епархией, Иоанн только раз ездил в Москву (в 1411 г.) и то, собственно, для того, чтобы представиться вновь прибывшему в Русь митрополиту Фотию. Приводим здесь небольшую выдержку из послания митрополита Фотия, присланного в 1410 г. архиепископу Иоанну. Замечательно, что Фотий, только что прибывший в Русь и, будучи родом грек, делает указание на некоторые достопамятные черты тогдашних понятий, обычаев и нравов. Фотий велит наказывать епитимией мужа и жену, которые совокупились браком без церковного, иерейского благословения и венчать свадьбы после обедни, а не в полдень, не ночью; дозволяет третий брак, единственно, молодым людям, не имеющим детей, и с условием не входить в церковь 5 лет, или заслужить прощение искренним, ревностным покаянием, слезами и сокрушением сердца; возбраняет девицам замужество ранее 12 лет; всех, дерзающих пить вино до обеда, лишает причащения, строго запрещает непристойную брань именем отца или матери, запрещает духовенству торговать и лихоимствовать, инокам и черницам жить в одном монастыре, вдовым иереям быть в женских обителях, людям легковерным слушать басни и принимать лихих баб с узлами, с ворожбою и с зелием⁵⁴⁴.

Из деяний архиепископа Иоанна, свидетельствующих о его высоком благочестии и неусыпном попечении о спасении вверенной паствы, особенно замечательно построение им монастырей и храмов. Первый придельный храм, в честь Божией Матери, устроен им в 1391 г. на палатах (хорах) церкви св. ап. Иакова в Неревском конце. Поводом к построению его послужило следующее чудесное обстоятельство: октября 1 дня в церкви Св. Иакова вдруг во время литургии потекли слезы из обоих очей от иконы Покрова Божией Матери. Услышав об этом, архиепископ Иоанн приказал устроить палати (хоры) в церкви Св. Апостола Иакова с приделом Покрову, на устройство которого много было помету (пожертвования) от христиан; и, когда придел был устроен, сам владыка освятил его и установил крестный ход по вся годы на праздник Покрова⁵⁴⁵. А спустя 8 лет (в 1399 г.), он построил новую каменную церковь Покрова Богоматери на Зверинце и сам торжественно освящал ее на самый праздник. Памятником его освящения осталась следующая молитва благочестивого владыки: «О Пречистая Царице Богородице, Мати Христа Бога нашего! Соблюди церковь свою недвижиму о имени Твоем, Госпоже, святем, и неразрушиму до скончания всего мира; приими, Царице, молитву раба Своего Иоанна архиепископа, подая ему милость и благословение духовное, еже о пастве словесного стада Христова; и дай ему, Госпоже, зде живот многолетен, со всеми его детьми, с Нодгородци и послужившими о храме Твоем, Госпоже, святем, а во оном веце сподоби, Госпоже, одесную стояния Сына Твоего и Бога нашего, по Своей великой милости»⁵⁴⁶.

В 1398 г. архиеп. Иоанн поставил каменную церковь на воротах в честь Воскресения Христова и освящал ее сам с Софийским духовенством⁵⁴⁷; а в 1400 г. эта церковь была украшена живописью по повелению владыки⁵⁴⁸. Построение и этой церкви было вызвано чудом. После разорения соборного храма в Устюге и взятия оттуда чудотворной иконы, воевод постиг гнев Божий: начало корчить им руки и ноги, и ломить хребты, а затем они лишились и самого зрения. Владыка строго обличил их за такое оскорбление святыни и велел им, вместо разоренной, поставить новую соборную церковь, св. иконы отвести «со всею крутою (окладами) и с полоном назад».... Обличенные дали обет исполнить волю владыки, а иконы поставили в храме св. Софии, и, когда отслужили молебны, получили милость от Бога; тогда же и владыка «обещался поставить каменную церковь на воротех, Воскресение Христово», которую, как сказано, и поставил⁵⁴⁹.

В 1407 г. Иоанн поставил церковь каменную Преображения Господня на Видогощи и церковь на Веренде во имя святителя Николая чудотворца, и как при первой, так и при второй устроил иноческие обители⁵⁵⁰.

В 1411 г. владыка Иоанн поставил церковь каменную у св. Софии со владычня двора, Гурию, Самону и Авиву. Поводом к построению сей церкви послужило также чудесное обстоятельство: в 1410 г. в Софийском соборе совершилось, как замечает летописец, знамение от иконы св. мучеников Гурия, Самона и Авива «о судех», а по другим спискам, «о сосудех церковных»⁵⁵¹. Знамение, вероятно, состояло в том, что похитители сосудов церковных были каким-то чудным образом обличены от иконы или пред иконою св. мучеников и сознались в хищении. Это послужило поводом архиепископу Иоанну не только пристроить к Софийскому собору каменный придел во имя мучеников, но и дать «благословение» и «указ», чтобы Новгородцы, в случаях разных покраж и пропаж, обращались для обличения виновых не ко кресту или присяге, а к чудотворной иконе св. мучеников Гурия, Самона и Авива, и чтобы приготовляли особую просфору с четырьмя печатями, из которой за литургией вынимались частицы, предназначавшиеся для указания невинных и виновных.

Здесь приводим подлинный текст обоих этих замечательных и весьма интересных документов:

1) «Благословение архиепископа Новгороцкаго Иоанна к христианом святыа Софии».

«Буди вам ведомо: слышю зде, што у вас о великои и о малои гибели ходят к кресту; ино то деете не по Божию закону. Зде нам дал Бог знамение святых исповедник – Гурья, и Самона, и Авива дьякона; ино Божиею милостию мнози правии прави бывают, а виноватии в казни. И мы к вам послали икону святых исповедник в церковь Божию; а што ходите к кресту, ино то в вас отнимаем: но ходите к знамению Божиих святых исповедник. Поп служит Святую Литургию, и пишет имя Божие на хлебци, и даст всем приходящим ко имени Божию, а хто изьясть хлебец со именем Божиим, тот прав бывает, а хто не снесть хлебца, тот по Божию суду виноват будет, а хто не пойдет к хлебцю, тот без Божиа суда и без мирьскаго виноват будет. И то вам о нашой гибели и о вашой писано, што нами ся корыстуют, а ся грамота дана вам в прок. А кто сее грамоты не послушает, без суда виноват будет и кажнен. А вы, попове, опроче хлеба Божиа, к роте (присяге) не пущайте, а нашего слова не ослушайтесь, а аз вас, попов и всех христиан благословляю».

2) «Указ о проскурьнисании святым трем исповедником: Гурию, Самону, Авиву».

«Егда у кого что будет украдено, или на кого ти будет непоть (подозрение), вы же, священницы, проскуру велите испечи крестообразну, и укажите, и вообразите (изобразите) на ней четыри кресты. А священници, входяще в церковь, глаголите молитву святым исповедником; а другое вшедше в церковь пред иконою святых исповедник, а третье и на проскумидии глаголите, выймая просфиру, молитву сию: молите, святии Божии исповедници, Гурие, Самоне и Авиве диаконе; якоже есть милосердием Божиим възвратили девицю в град свой Едес, тако и ныне святии три исповедници – Гурие, Самоне, Авиво и Авидане и Аврааме и Афоний, чюдо свое сътворите к вам с верою приходящим, гибельником (потерпевшим ущерб) помозите, виноватых обличите, гортани шкодником (злодеям) затворите. Исаче свяжи их; Иаков, и пути их загради, и на вси стороны темны сотвори, да будут пути их ползки, и ангел Господень погоняя их. Таже – Господи помилуй 12, и потом, выимай проскуру, первый крест выимая, глаголи: се имя Божие пишется на хлебци молитвами святых Божиих исповедник в честь и славу святому Гурью, а второй крест выймая, глаголи: в честь и славу святому Самону; а третий крест выймая, глаголи: в честь и славу святому Авиву диакону, а четвертый крест выймая, глаголи, поминая тых, по имени, которым ясти, виноватым на обличение»⁵⁵².

Чин Новгородского владыки Иоанна в основной мысли, по-видимому, имеет некоторое сходство с чином западной церкви judicium panis et casei (см. Binterim Denkwürdigk. der Kathol. Kirche. B. r. Th: III, 57–128); но оттуда ли он заимствован, решить трудно, так как в том и другом чине латинской церкви, по которым совершался так называемый «суд Божий» для узнания виновных, нет и помину о св. исповедниках: Гурие, Самоне и Авиве.

В 1413 г. архиепископ Иоанн с воеводами Новгородскими и с их воинством, «пометом христианским», поставил «церковь каменну собор святого архангела Гавриила, на Софийской стороне, на Хревкове улицы и освятил ее в самый праздник». Церковь эта построена в благодарность за победу, которую Новгородцы одержали над немцами у Выборга 25 марта, накануне праздника св. архангела Гавриила, и после которой возвратились в Новгород благополучно с богатою добычею и с множеством пленных⁵⁵³. Это был последний храм, построенный самим владыкою; в этом же году он в последний раз посетил и Псков⁵⁵⁴.

Добрый пример архипастыря благотворно действовал и на других благочестивых людей. Несмотря на частые и опустошительные пожары в Новгороде, усердием боголюбцев, из подражания благочестивому владыке, в период его святительства, построено в городе и в монастырях до 30 каменных и деревянных храмов и несколько новых мужских и женских обителей. Так, в самом Новгороде устроены монастыри: Лисицкий на Лисьей горе (в 1388 г.)⁵⁵⁵, Сокольницкий девичий (в 1389 г.) на Сокольей горе⁵⁵⁶, где почивали св. мощи пяти братьев Алфановых; Никольский на скудельнице (в 1390 г.) в Чудинцевской улице⁵⁵⁷; Успенский (в 1392 г.) неизвестно где⁵⁵⁸, Косьмодемьянский (в 1394 г.) на Косьмодемьянской улице⁵⁵⁹, Росткин – женский (в 1406 г.) на Росткине улице⁵⁶⁰ и женский же Евфимиев (в 1314 г.) в плотниках⁵⁶¹. От этих св. обителей, после многократных опустошений Новгорода Грозным, а потом шведами, не осталось и следов.

Благочестивое усердие владыки Иоанна к построению храмов и обителей простиралось и за пределы Новгорода; по его благословению устроены монастыри: Коневский на Ладожском озере (в 1398 г.)⁵⁶²; Николаевский Вяжищский (в 1411 г.)⁵⁶³; Николаевский в Папоротне (в 1403 г.) в 50 верстах от Новгорода⁵⁶⁴, Николаевский же в Мостищах (в 1412 г.) за три поприща от Новгорода⁵⁶⁵. Из них первые две обители процветают и ныне, а последние две обращены в приходские церкви.

Наконец, архиепископ Иоанн немалое прилагал попечение и о храме св. Софии. В 1396 г. он приказал обить маковицу у храма Софии свинцом⁵⁶⁶, а в 1398 г. заложил город – «детинец изнова каменный от Бориса и Глеба»⁵⁶⁷, так как в пожар, бывший в 1394 г. погорел весь детинец и у св. Софии верх полатный. Когда же в 1407 г. в страшный пожар обгорел весь храм св. Софии и владычний двор, то владыка, обновив храм, «побил его свинцом, а маковицу большую устроил златоверхую»⁵⁶⁸; затем, в след. 1409 г. «поставил каменный теремец, где на каждый месяц освящают воду, и каменную пекельницу»⁵⁶⁹, в которой, вероятно, пекли просфоры.

Вот и еще одно обстоятельство из жизни архиеп. Иоанна, которое характеризует его благочестивую душу! Сведав однажды, что в пределах Новгорода поселился некий подвижник, он пожелал его видеть лично, а, увидавши, искренно полюбил его; это был препод. Савва Вишерский. Интересно первое свидание Иоанна с преподобным, о котором рассказывается в житии угодника Божия. «Дошла весть о преподобном и до архиепископа Иоанна, который тогда восседал на кафедре Софийской. Он послал к нему верных людей, чтобы искусить его смирение огорчительною речью за то, что без благословения архиерейского отважился жить в его епархии. Загадочно, хотя и с глубоким смирением, отвечал Савва посланным: «одна девица сидела у окна своего, близ некоего позорища, и бесстыдно на всех смотрела; другая же девица, в той же храмине, сидела у другого окна и с благоговением внимала чистоте своей и девству. Тогда, мимоходившие люди, рассуждая о бесстыдстве первой девицы, говорили между собою, что она в многоглаголании не сохранит чистоты своей без порока: о другой же деве, что она сохранится ради своего благоговения. Так и нам подобает внимать себе и свято соблюдать то, к чему мы стремимся; водворившись в сей пустыне, мы только удаляемся от мира, а не убегаем от архипастыря, но требуем всегда его молитвы и благословения». Услышав столь мудрое слово, владыка пожелал сам видеть блаженного Савву. Еще далеко от своего жилища встретил его пустынник, одетый, по обычаю, в рубище, и припал к ногам святителя. Иоанн благословил его, не ведая, что это Савва, и велел ему сесть с собою на колесницу, чтобы указать путь в пустыню Саввы. Едва согласился смиренный на такую почесть и, скромно отвечая на вопросы святителя, раскрыл пред ним в беседе свой духовный разум. Архиепископ увидел в нем мужа совершенного, и возлюбил его еще прежде, нежели узнал самого Савву; когда же приблизились к уединенной хижине, встал преподобный и назвал себя; еще более удивился его смирению архипастырь и с любовию благословил. Оба взошли в келлию, и там много беседовали между собою духовно; они вкусили вместе убогую пустынную трапезу, и великую веру стяжал Иоанн к отшельнику; возвратившись в великий Новгород, он непрестанно посылал ему все необходимое для обители, ибо уже преподобный Савва начал помышлять о устроении келлий для приходящей братии»⁵⁷⁰.

В 1408 г. прибыл в пределы Новгородские и другой подвижник, преподобный Михаил, сродник великих князей Московских и поселился в Клопском монастыре⁵⁷¹.

Архиепископ Иоанн правил Новгородскою паствою 27 лет (30 лет без трех). Достигнув глубокой старости и чувствуя изнеможение, он постригся в схиму; а затем, 20 января 1414 г., совсем оставил святительскую кафедру и поселился в Деревяницком монастыре⁵⁷². Здесь он пробыл около трех лет; преставился 24 июня 1417 г. на рождество св. Иоанна Предтечи, и погребен в притворе церкви святого Воскресения⁵⁷³. Замечательно, архиепископу Иоанну как будто не суждено было и эти немногие дни уединения провести в покое и безмятежии: ибо в тот год, когда он переселился в Деревяницкую обитель, сгорели владычние хоромы, в которых жил его предшественник, архиеп. Алексий, и самый храм Богоматери огорел⁵⁷⁴.

Из современных архиеп. Иоанну чудесных и других событий в Новгороде замечательны след.:

В 1396 г. сотворилось знамение от образа Владычня в церкви св. Евпатия на Щирковой улице: «аки вино идяше от иконы»⁵⁷⁵. В октябре 1399 г. на память великомученицы Анастасии было помрачение солнца и сделалась тьма; вместо солнца явился на небе серп, а потом показалось солнце и испускало кровавые лучи с дымом⁵⁷⁶. В 1402 г. «являлась в вечернюю зарю на западе звезда не мала, аки копейным образом, вверху ея аки лучь сияше, иже на востоце восходяще и на западе летнем являшеся, юже видехом весь той (март) месяц, тако восходящую. Сие же является, заметил летописец, грех ради наших, прообразует, и претит, и велит нам покаятися от грех наших»⁵⁷⁷. 30 ноября 1409 г. было страшное чудо в церкви св. Михаила на Сковородке: «Звук бысть в маковице; сей же звук слышаша попы и черньци святого Михаила, по два дни и по две нощи»⁵⁷⁸. В 1410 г. было знамение в церкви св. Георгия, конец Лубянки; «от иконы св. Богородицы молебной идяше аки кровь»⁵⁷⁹.

В этом же 1410 г. «Новгородцы начали торговати промежи себе лобци и гроши литовскими и артуги немецкими, а куны отложиша при посадничестве Григория Богдановича и при тысяцком Василии Есифовиче»⁵⁸⁰.

Замечено в летописи, что при архиепископе Иоанне «в 1407 г. приходил из Царяграда в Новгород владыка Феодул Тряпизонский, милостыня ради»⁵⁸¹.

Св. архиепископ Симеон вступил на кафедру Софийскую после добровольного удаления на покой владыки Иоанна в 1415 г., когда уже немного времени оставалось Новгороду пользоваться своею самобытностью. Летописец, описывая избрание Симеона в архиепископы, говорит: «того же 6923 (1415) лета Новгородцы, сдумав на Ярославля дворе и став вечем у святей Софеи, положиша три жребии на престоле, во имена написав: Самсона чрьнца от святого Спаса с Хутыни, Михаила игумена святого Михаила с Сковородкы, Лва игумена святей Богородицы с Колмова; и по отпетии святыя службы, Василий протопоп старый первое вынесе на вече Лвов жребий, по сем Михаилов, а на престоле остася Самсонов. И посадник Андрей Иванович и тысяцкой Александр Игнатьевич с Новгородци, взведоша Самсона честно в дом святей Софии на сени, месяца августа в 11 день, в неделю»⁵⁸³.

Новоизбранный владыка, в сопровождении почетного посольства, отправился на поставление в феврале и прибыл в Москву 25 числа. Но так как Самсон был простой инок и не имел никакого духовного сана, то митрополит Фотий 15 марта поставил его диаконом, в субботу третей недели поста (21 ч.) рукоположил во священника; а «в неделю средокрестную 22 числа на память святого отца Василия, поставлен бысть архиепископом Новугороду, в церкви святаго архистратига Михаила, и наречен бысть от митрополита Симеоном». В хиротонии его принимали участие с митрополитом 5 владык: «Григорий Ростовский, Суздальский Митрофан, Антоний Тферский, Сарьский Тимофей, Исаакий Пермьский, при великом князе Василии Дмитриевиче и при брате его Юрьи и Константине». Возвратившись в Новгород 16 апреля в великий четверток, архиеп. Симеон торжественно был встречен с крестным ходом «конец Славна, и того же дни сверши святую литургию в святей Софии, у своего престола, Богом подарованного ему»⁵⁸⁴.

Первым добрым делом нового владыки было поставление им «своим стяжанием» двух каменных церквей – св. Петра митрополита Московского и св. великомуч. Анастасии-узорешительницы⁵⁸⁵. Первая церковь, по всей вероятности, сооружена им в память чудес, которые совершились у гроба святителя в бытность его в Москве: так, 9 марта получил исцеление больной, у которого скорчены были ноги, а 15 марта исцелилась черница, которая страдала болезнию в руках⁵⁸⁶; и это последнее чудо совершилось в самый день посвящения Симеона в диаконы.

Владыка Симеон умел заслужить любовь народную, во дни кроткого своего святительства. Он был свидетелем многих бедствий; при самом начале его правления, страшный мор опустошил Новгород, Псков и все окрестности. Признаки и следствия болезни оказались те же: железа, кровохаркание, озноб, жар, – и затем неминуемая смерть. По словам немецкого историка Краица, «люди, ходя, падали, и в одну минуту испускали дух; здоровые шли погребать умерших, и, внезапно лишаясь жизни, в той же могиле сами были погребаемы»⁵⁸⁷. В это время, говорит летописец, «каждый день умирало так много, что живые не успевали похоронить всех умерших в течении дня до захождения солнечного; в многих домах осталось по одному человеку, в иных по два, а многие дворы совершенно опустели»⁵⁸⁸. Неумолимая смерть в городах и селах, наполняя скудельницы трупами, искала добычи и в святых обителях душевного мира. Суеверные Псковитяне, желая смягчить небо, сожгли тогда 12 мнимых ведьм, и, зная по преданию, что древнейшая церковь христианская, в их городе созданная, была посвящена св. Власию, возобновили оную на старом месте, в надежде, что Господь скорее услышит там их моление о конце сего бедствия⁵⁸⁹. Это страшное бедствие вызвало и забывчивых на раскаяние. Кто только мог, спешил постригаться в ангельский образ: двух посадников постриг владыка Симеон и обходил Новгород с крестами и с семью соборами духовенства, останавливаясь во многих церквах и обителях для коленопреклоненной молитвы о прекращении гнева Божия. Новгородцы, кто на лошадях, кто на себе, навозили бревен из леса в таком множестве, что в один день построили храм св. Анастасии и св. пророка Илии; первый храм владыка сам освятил и совершил в нем литургию (29 октября 1416 г.)⁵⁹⁰. Кающаяся любовь не обманулась в надежде: мор ослабел.

На следующий год владыка Симеон погребал бывшего своего предместника архиепископа Иоанна, который жил на покое в Деревяницком монастыре⁵⁹¹; а в 1418 г. совершен им замечательный подвиг во время страшной битвы торговой стороны с софийскою, возникшей по частной распре. Еще за несколько дней пред этим в церкви св. великомуч. Анастасии сотворилось необычайное знамение, которое было как бы предвестником ужасного кровопролития: «от иконы св. Богородицы Покрова идяше аки кровь но обе стороны ризы ея, апреля в 19-й день»⁵⁹², а 24 числа произошло следующее обстоятельство: какой-то людин Степанко имел за что-то злобу на боярина Данила Божина, и однажды, схватив его на улице, кричал: «добрые люди, помогите мне управиться с злодеем»! Народ сбежался на крик Степанка и, не разбирая в чем дело, стал бить боярина, и по совету какой-то женщины сбросил его с моста. На это время рыболов, Личко, спас Божина и увез его на рыбачьем челноке. Народ рассердился на рыбака и разграбил его дом; сам же Личко успел скрыться. Казалось, дело этим и кончилось; но вышло не так. Божин вздумал мстить за свою обпду и, схватив, в свою очередь, Степанка, приказал его слугам своим мучить. Это еще более раздражило народ: ударили вече на Ярославле дворе; все жители торговой стороны вооружились, и в доспехах, с знаменами, пошли выручать Стенанку и мстить Божину. Миновав детинец, они пришли на Косьмодемьянскую улицу и вместо того, чтобы наказать одного Божина, начали грабить домы боярские и, пришедши в Никольский монастырь на Софийской стороне, требовали от игумена сокровищ, пытали его и монахов; не скрыто-ли у них какое-нибудь боярское имущество? «Наши супостати суть», восклицала буйная толпа, грабившая бояр и чиновников веча, но потом вооружилась и вся Софийская сторона, ударили в набат и народ устремился к великому мосту. Бояре и чиновники уже не ждали себе добра и перебрались в детинец с своим имуществом, где ударили челом архиепископу Симеону, «из очес слезы испущающе и моляше его, да укротит народи». Услышав о междоусобии чад своих, горькие пролил слезы владыка Симеон и велел собраться всему клиру. При нем случился архимандрит Юрьевский Варлаам, «некиих ради вещей и слышати от него утешительная словеса». Святитель сказал ему: «архимандрите, последуй ми»! «С радостию иду по тебе, учитель», отвечал Варлаам. Прибыв в Софийский собор, он там много молился со многими слезами в св. алтаре. Облекшись в священные одежды, взяв животворящий крест и икону Пречистой, он, при звоне колоколов, в сопровождении всего духовенства и жителей детинца, пошел на великий мост, где происходило сражение и было уже множество убитых. Летописец замечает, что в это самое время сделалась ужасная гроза: от непрестанной молнии небо казалось пылающим; но мятеж народа был еще ужаснее грозы. Теснота от ратных была по всему пути; но добрые люди молились, чтобы укротил Господь смятение молитвами святого владыки и, припадая к ногам его, просили, чтобы умиротворил междоусобие. Владыка, став посередине моста, начал благословлять обе стороны. В одно мгновение шум и волнение стихли: толпы сделались неподвижны, оружие и шлемы упали на землю, и вместо ярости изобразилось на лицах всех умиление, при виде плачущего святителя. «Идите, дети, в домы свои с Богом и с миром!» вещал добрый пастырь. Узнав на торговой стороне о прибытии святителя на место побоища, пришли к нему посадские и тысяцкие, прося умирить также народ, и владыка послал архимандрита Варлаама, своего духовника и протодиакона на двор Ярославов к степенному посаднику и тысяцкому, «да подадут им благословение и всему народу, и да идут кождо во свояси»; они согласились, но с тем, чтобы владыка велел и своей стороне, Софийской, разойтись по домам. Противники разошлись в безмолвии, тишине и в духе братства, славя добродетели своего владыки, который, по словам их, «умел правити люди и поучати словесы духовные, своею кротостию, иные же обличением, иные же запрещением, наипаче же сего брань крестом Господним и поучением укроти. Да сохранит нас его молитва и благословение от такого мятежа»⁵⁹³.

Поныне подле волховского моста стоит высокий деревянный крест, называемый чудным. Это тот самый, которым святитель Симеон утишил народный мятяж. Он первый раз водружен был св. князем Владимиром на месте, где начинали строить каменный Софийский собор. В 1065 г. эту святыню похитил из Софийского храма князь Всеслав Полоцкий, но в том же году тайно возвратил⁵⁹⁴.

В этот же год поставлены были четыре церкви каменные в Новгороде⁵⁹⁵, а на следующий выгорело их более 20, в двух концах – Славянском и Плотницком, ибо в то лето страшные были грозы⁵⁹⁶.

Немалое прилагал попечение владыка Симеон и вообще о внутренних общественных распорядках народа. В 4 Новг. лет. под 1419 г. упоминается о поездке его по корельской земле⁵⁹⁷. Причина этого нелегкого путешествия не объяснена летописцем, но, вероятно, она была предпринята, частью для утверждения корелов в православии, частью по случаю ссоры мурман или норвежцев с заволочанами и для умиротворения враждующих. Мурманы, желая отмстить двинскому посаднику, который приходил с дружиною воевать пределы Норвегии, в числе 500 человек приплыли на лодках к тому месту, где ныне Архангельск, обратили в пепел три церкви и злодейски умертвили иноков монастырей – Никольского и Михайловского; Заволочане, в свою очередь, чтобы не остаться в долгу, вооружились и истребили две шнеки (лодки) мурман⁵⁹⁸. Может быть, этим дело не кончилось, если бы не принял в нем участия ревнующий о благе паствы владыка. В этом же 1419 г. архиепископ Симеон содействовал вечу в принятии в Новгород князя Константина Дмитриевича, когда обнаружилось намерение в. князя Василия Дмитриевича видеть сына своего Василия (впоследствии прозванного Темным) князем Новгородским. Следуя новому уставу в правах наследственных, в. князь требовал от братьев, чтобы они клятвенно признали старейшинство за пятилетним сыном его Василием. Константин не хотел сделать этого, и за то, лишившись своего удела, искал покровительства в Новгороде. Здесь правительство, «по благословению владыки Симеона», с отменными ласками приняло Константина Дмитриевича, дало ему в удел все города, бывшие за Лугвением и какой-то особенный денежный сбор, именуемый «коробейщиною»⁵⁹⁹. Около двух лет пробыл он в Новгороде и когда возвращался в свой удел, владыка Симеон, посадник и тысяцкие проводили его с дарами и с великою честью⁶⁰⁰. В след. 1420 г. он же содействовал Новгородцам утвердить вечный мир с Ливонией при Нарове, на древних условиях времен Александра Невского, касательно границ и торговли; при чем находился сам великий магистр ордена Сиферт с уполномоченными от Ливонии, а со стороны Новгородцев наместник Московский князь Феодор Патрикиевич с двумя посадниками⁶⁰¹.

Святитель Симеон был пастырь велеречивый и с ясным разумением истин веры. Осенью1418 г. он ездил в Псков «на свой подъезд». Псковичи приняли его худо, они даже не допустили его совершать служение в Псковском соборе. Блаженный пастырь не хотел спорить с людьми упорными. Пересмотрев судные дела, он, при прощании, предложил прекрасное поучение. «Вы, благороднии и честноявленнии мужи, писал святитель, знаете, что кто воздает честь своему святителю, воздает ее самому Христу, от Которого вы чаете получить мзду сторицею и наследовать жизнь вечную. Посему, чада, воздавайте честь своему святителю и отцам вашим духовным, наставникам вашего спасения, со всякою покорностию и любовию. Не докучайте им пытливостию ни в чем и не делайте пререканий наставнику, своему отцу; но смотрите за самими собою и за своим спасением: укоряйте и судите самих себя, плачьте о своих грехах; не похищайте чужого, не радуйтесь бедам братии своей; не мудрствуйте о себе, не превозноситесь, но со смирением повинуйтесь отцам вашим духовным и живите, как следует православным христианам, живущим под законом Божиим. Церкви Божией не обижайте, за не-же церковь Божия не обидима бывает ни от кого и ни чем. Не вступайтесь, дети, ни во что церковное, что изначала, при прежних епископах, потягло (принадлежало) епископии, дому Божию, св. Софии, ни в земли, ни в воды, ни в суды, ни в печать, ни во все церковные пошлины. А если кто вмешается в церковное, вы, дети, поставьте его на место и снимите вину с души своей, по указанию церковных правил, не ожидая на себя суда по правилам св. отцев»⁶⁰². Вот и еще пастырское наставление блаженного пастыря! Узнав, что в Псковском Снетогорском монастыре некоторые иноки живут не по чернечески, не держатся духовника, не повинуются игумену и старцам, а, вышедши из монастыря, вооружают против игумена и старцев мирских людей, которые и судят тех мирским обычаем, послал в Псков следующую грамоту: «приказываю игумену и всем старцам, писал он, крепко хранить монашеское житие, чернецам быть в послушании у игумена и старцев, каждому иметь духовного отца; кто не будет слушаться, таких удалять из обители, причем вклада не возвращать им. Коли чернец умрет, то все, оставшееся после него, имущество составляет собственность обители и братии, а мирские люди не должны прикасаться к нему. Если чернец, вышедший из обители, станет поджигать мирских людей или судей на игумена, и на старцев: таковой будет под тяжестию церковного суда, равно, и те миряне, которые вступаются в монашеския дела. Если же произойдет ссора между братиями: то разбирает их дело игумен со старцами и старостами св. Богородицы, а миряне не вступаются»⁶⁰³.

В 1420 г. при архиепископе Симеоне Новгородцы начали торговать серебряными деньгами, «артуги попродаваша немцам, а торговали ими 9 лет»⁶⁰⁴. В этом же году псковская паства блаженного Симеона видела в Чирске знамение на иконе Богоматери: на Чирской иконе Ее текли из очей слезы; это явление повторилось и тогда, как икона принесена была с крестным ходом в Псков и поставлена в соборном храме. В страхе за будущность, и в раскаянии за прошлое, народ восклицал: «Владычице! защити нас»⁶⁰⁵.

Незадолго до кончины блаженного архипастыря, Новгород испытал еще два великих бедствия. Зимою 1421 г. было столько снегу, что весеннее разлитие озер и рек произвело сильное наводнение, которое размыло волховский мост, в Колмове снесло церковь, в монастырях Щилове, Сокольницком, Радоковицком и у Воскресенья в Людине конце пели только на полатех: многие другие обители стояли как бы на островах, так что иноки не могли ходить к церквам; инде ездили в лодках, а в других местах ходили по доскам для совершения обычного молитвенного правила; в многих же церквах вовсе нельзя было отправлять службы⁶⁰⁶. Затем, в полночь в мае нашли страшные громовые тучи, молнии превращали ночь в день, дождь лился (прапруден) с градом и «камение являшеся из облака». Народ был в отчаянии. «Се же все бысть смотрение милосердаго Бога к наказанию нашему.... понеже велика нужда и злейша скорбь устрашает и приводит человека к вере». При всех этих народных бедствиях владыка Симеон оказывал примерную заботливость о своей пастве. В этот последний раз, он со всем собором и благоговейными людьми теплые воссылал молитвы в храме св. Софии Господу и Пречистой Матери, взывая: «пощади, Господи, люди своя, владыко! виждь нужду и створи человеколюбие, призри на ны милостивым си оком, и створи щедроты, – людие же зваху: Господи помилуй»⁶⁰⁷. Это было 19 мая, а 15 июня святитель мирно почил и положен в Мартириевской паперти, а по сказанию 2 летописи, он будто бы «погребен в Деревяници в монастыре»⁶⁰⁸.

Владыка Симеон правил паствою 5 лет и три месяца без пяти дней, а всего со дня избрания 6 лет, без двух месяцев⁶⁰⁹.

Через 40 лет после кончины святителя совершилось замечательное чудо над гробом его. В 3 лет. говорится, что в 1462 г. незадолго до покорения Новгорода Иоанном III «на двух гробех кровь явися у архиепископов Новгородских Симеона и Мартирия, у Софии, в Мартириевской паперти»⁶¹⁰.

После кончины блаженного Симеона, Новгородцы, по обычаю приступили к избранию нового святителя посредством жребия. Написав имена – игумена Клопского монастыря Феодосия, игумена Благовещенского монастыря Захарии и ключника владычного, с Лисичьей горки, Арсения, положили их на престол. По окончании божественной службы в Софийском соборе, священник Трифон вынес сперва жребий Арсения, потом жребий Захарии, а жребий Феодосия остался на престоле. Тогда же посадник, тысяцкий и все граждане с честью возвели Феодосия на сени палат архиерейских⁶¹². Два года Феодосий управлял делами церковными с титулом нареченного владыки, но не был удостоен посвящения в сан святительский и даже был изгнан в прежнюю обитель⁶¹³. Летописец замечает, что Новгородцы, изгнав Феодосия «с сений из владычня двора опять в его монастырь», оправдывали свой непохвальвый поступок тем, что они «не хотят иметь шестника (пришельца) владыкою»⁶¹⁴. Но вернее всего, что беспокойное вече недовольно было на избранного владыку из-за смут в это время политических, которым он, вероятно, не сочувствовал, а, может быть, и из-за того, что, в продолжении двухлетнего управления его паствою, свирепствовал в Новгороде страшный голод и мор, так, что наметали мертвых три скудельницы, одну у св. Софии за алтарем, и две у Рождества на поле⁶¹⁵, так как вольница Новгородская вину народных бедствий, по обычаю, относила не к себе, а всегда приписывала другим, и нередко в подобных случаях прибегала даже к насилиям.

Огорченный Феодосий через год после возвращения в обитель, скончался. Препод. Михаил, подвизавшийся в это время в Клопском монастыре, еще ранее предсказывал Феодосию, что он будет возведен на святительскую кафедру, но что в сан архиерейский не будет посвящен, что и сбылось⁶¹⁶. В житии преподобного помещен следующий рассказ об избрании игумена Феодосия на святительскую кафедру и низведении с оной. «В те времена преосвященный архиепископ Иоанн ко Господу отъиде. Михаил же ко игумену Феодосию рече: известно тебе буди, яко возведен будеши на архиерейский престол, и ту два лета поживеши, святительского же сана не сподобишися. И бысть тако по проречению святаго: по преставлении архиепископа Иоанна, 1415 г., народи Великого Новаграда возведоша в дом архиерейский монаха некоего, именем Симеона, от обители препод. Варлаама, мужа в добродетелех сияюща,... и пас церковь Христову три лета, и глубоцей старости достиг, в покаянии ко Господу отъиде, поживе шесть лет отнеле же пастырь наречеся. По отшествии его к Господу, возведоша на престол Феодосия преждереченного игумена, бывшего во обители св. Троицы, идеже блаженный Михаил живяше, о нем же пророчествова святый прежде шести лет возведения его. Сему же преподобному Феодосию два лета пожившу в доме архиерейстем, сана же еще святительского не приемшу: не навидяй бо добра враг, видя его мужа добродетельна, воздвизает на него брань, и вооружает старейшин града, иже изведоша его из дому архиерейского, глаголюще: мы тебе не желаем владыкою быти в нашем граде, он же паки отъиде в обитель св. Троицы. Блаженный же Михаил срете его честно и начат утешати его. Он же паки возрадовася о видении святого, и оттоле вельми начат чтити святого, яко проречением его о нем вся совершишася»⁶¹⁷.

На место изгнанного в 1423 г. Феодосия, был избран в том же году по жребию на Новгородскую святительскую кафедру духовник владыки, чернец Воскресенского Деревяницкого монастыря, Емелиан, по прозванию – брадатый. Год и две недели он сидел чернецом на сенях, и потом митрополитом Фотием посвящен был в Москве в архиепископы великому Новгороду, причем, наречено ему было имя – Евфимий брадатый⁶¹⁹. Более нет никаких подробностей в летописях как о его происхождении и жизни, так и о его избрании и посвящении на святительскую кафедру.

Евфимий правил паствою 5 лет и 5 недель⁶²⁰. При нем постигли Новгород два великих бедствия: в 1424 году посетила Новгород язва, которая уже не раз прежде опустошала его⁶²¹; а в следующем 1425 г. истреблена была пожаром вся торговая сторона и Людин конец⁶²² на Софийской стороне.

Памятником его святительства остались: каменная церковь Милостивого Спаса за алтарем у св. Софии, которая, по сказанию летописи, «была устроена архиепископом дивно иконами и книгами»⁶²³, и наказ псковскому духовенству. В древней Руси духовенство было также склонно к бродяжнической жизни, как и остальное население; оно также находилось в постоянном движении, которое не ограничивалось пределами одного родного края, и распространялось на всю тогдашнюю Русь. В силу-то склонности, священнослужители, принадлежавшие как к белому, так и к черному духовенству, являлись в Псков не только из Новгородских, Московских и Тверских пределов, но и из Литвы, куда ходили ставиться в попы или диаконы, вступали в сделки с прихожанами церквей, предлагали выгоднейшие, для последних, условия или даже просто подкупали их, и, таким образом, успевали стеснять местные причты, которым, в свою очередь, приходилось волочиться без мест. Сведав об этом, архиеп. Евфимий прислал (1426 г.) такой наказ духовенству: «от всех таких (пришлых) игуменов, священников и диаконов требовать, чтобы каждый представил свою ставленную и отпускную грамоту и каждый исповедался пред отцом духовным; у кого окажется та и другая грамота, и за кого поручится отец духовный, того допускать к литургисанию и вообще священнодействовать; а у кого не будет грамот, или за кого не поручится духовник, тех не принимать к себе»⁶²⁴.

В последний (1428) г. своей жизни архиеп. Евфимий принимал участие в заключении мира Новгородцев с литвою. Витовт, негодуя на Новгород за то, что он спорил с ним о границах и дерзнул назвать его изменником и бражником, подступил к Порхову с многочисленным войском. В городе тогда начальствовал посадник Григорий и знаменитый муж Исаак Борецкий. Не имея никакой надежды отстоять крепость, они выехали к неприятелю и предложили ему 5000 руб. Новгородцы, будучи тоже не готовы к войне с сильным врагом, сочли за лучшее купить мир серебром. Они отправили архиепископа Евфимия с чиновниками в литовский стан бить челом и дали Витовту другие 5000 руб. да владыка из своей казны дал 1000 р. за полон (пленников)⁶²⁵. Витовт согласился на мир, но при этом поставил условием, чтобы Новгородцы впредь не смели называть его ни изменником, ни бражником⁶²⁶.

В этом же году Евфимий брадатый скончался в 1-й день ноября⁶²⁷, но о месте его погребения в летописях нигде и ничего не говорится. Можно предполагать, что едва ли он был удостоен погребения в Софийском храме, наряду с доблестными предшественниками, как отличавшийся корыстным нравом, и лихоимством отягощавший обители, о чем имеется свидетельство в житии препод. Михаила Клопского, который обличал его за корыстолюбие: «Бысть нужде некоей, говорится в житии угодника, належати монастырю от архиепископа Евфимия перваго, овогда насильством среброимания, иногда отнятием монастырских коней. Видев же блаженный Михаил, начат глаголати первопрестольнику: сице ли повелевают священные правила пастырю стадо расхищати? веси ли сам, кому собираеши? и вкупе с словом святаго разболеся архиепископ, и мало пожив, преставися по проречению святаго»⁶²⁸.

После кончины архиепископа Евфимия 1-го брадатого, на святительскую кафедру Великого Новгорода был возведен св. Евфимий – игумен Лисицкого монастыря⁶³⁰.

Св. Евфимий был сын священника церкви св. великомученика Феодора в Новгороде, по имени Михея, и благочестивой его супруги Анны. Долго не имели чад Михей и Анна и много о том скорбели, воссылая теплые молитвы Господу и Пречистой Его Матери, чтобы разрешилось их неплодство. Господь услышал молитву благочестивых супругов и даровал им сего блаженного отрока. Они нарекли его Иоанном в память того, что и Предтеча Господень Иоанн был плодом молитвы заматорелых родителей. Утешенные родители, просветив свое дитя св. крещением, принесли его в церковь, где прежде молились о даровании им чада, и, положив пред иконою Богоматери, с умилением произнесли сию молитву: «вот, Царице и Владычице, Тебе мы приносим то, что Ты нам даровала, ибо, что обещали уста наши от избытка печали, то ныне от избытка радости приносим Тебе, как Владычице: приими и соблюди его по Своему хотению!» поскольку же младенец нуждался в материнском попечении, принесли его обратно в дом свой, где он и возрастал под кровом благочестивых родителей.

Как только позволили годы, Иоанн был отдан в научение книжное, и обетный отрок преуспевал в изучении священного писания паче всех своих сверстников, не увлекаясь никакими суетными играми, свойственными детству. Когда же достиг пятнадцатилетнего возраста, возымел пламенное желание отречься от мирских удовольствий и быть иноком. Смиренный юноша не ведал своего высокого назначения, Господь же, свыше руководя избранников Своих, внушил ему сперва любовь к пустыне, чтобы потом вызвать его из глубины безмолвия и поставить на высоком свещнике святительства.

Незадолго пред сим, в окрестностях Новгорода на урочище Вяжище, была основана обитель тремя богоугодными иноками – Евфросином, Игнатием и Галактионом⁶³¹, которые, ища себе пустынного уединения, обрели его посреди лесов и болот, по некоему благоуханию, исходившему от того места. Благочестивые иноки приняли это за указание Божие, водрузили тут крест, а потом поставили и малый молитвенный дом, во имя святителя и чудотворца Николая. Когда же пришел к ним для сожительства некто иерей Пимен, в иночестве Пахомий, они поставили на место часовни церковь во имя святителя (в 1411 г.)⁶³², и Пахомий был игуменом. При начале своего подвига, много терпели невзгод от окрестных жителей, которые не желали тут водворения иноческого, наипаче же от одного вельможи Новгородского; но сии вражии наветы отразил от них великий угодник Божий святитель Николай, не допускающий до оскудения свою обитель, ради верующих в него. Гонителю вельможе приключилась тяжкая болезнь – язва на ноге, от которой он долго страдал, доколе с усердием не помолился святителю в его обители. С тех пор он возымел великую веру к угоднику и подарил свое село в обитель, которая потом мало-помалу стала распространяться. В эту-то обитель, по особенному смотрению Божию, пришел отрок Иоанн, прося облечь его в иноческий образ. Игумен Пахомий с радостью принял его, как посланного от Бога, и нарек ему, в иноческом образе, имя Евфимия, не без особенного промысла Божия, да прославится от него обитель.

Довольно времени подвизался инок Евфимий под сению чудотворца, повинуясь во всем настоятелю и братии, которые дивились его глубокому разуму, ибо в нем уже тогда познавался будущий пастырь и еще в подначальном проявлялся образ начальственный. Молва о юном подвижнике Евфимии дошла до блаженного владыки Новгородского Симеона, который был ревнитель благочестия и искал в клир людей благочестивых. Вызвав юного инока в архиерейские палаты и, после долгой беседы, увидев его разум и высокое благочестие, полюбил его от всего сердца и уже не отпустил его более в обитель, но назначил казначеем над церковным имуществом своей архиепископии; это был первый иноческого чина в этой должности, ибо до того времени казначеи всегда избирались из мирян. Однако и в новом своем звании Евфимий не изменил прежних иноческик подвигов, и не превознесся дарованною ему властию, но сохранил неизменно свое смиренномудрие. Так он оставался при кафедре Софийской до блаженной кончины св. владыки Симеона.

После пятилетнего его святительства и двухлетнего управления паствою игумена Клопской обители Феодосия, который был только возведен на сени владычния, но не рукоположен, избрали архиепископом Новгороду бывшего духовника владыки Симеона, инока Деревяницкого монастыря Емелиана брадатого, который и был посвящен в Москве с именем Евфимия в 1424 году. Не видя, вероятно, в новом владыке, мало любимом и Новгородцами, тех пастырских добродетелей, которые привязывали к святителю Симеону, казначей Евфимий отпросился на безмолвие в Хутынь монастырь. Недолго, однако, и здесь он наслаждался любимым безмолвием. Старцы обители Богоматери, что на Лисичьей горе близ Новгорода, умолили его к себе на игуменство, где он и оставался во все время управления архиепископа Евфимия, который, с небольшим, пять лет восседал на кафедре Софийской. После его кончины, все граждане единогласно провозгласили на вече своим владыкою боголюбивого игумена Лисицкого; это избрание одобрил и весь клир, говоря: «глас народа, глас Божий». Несмотря, однако ж, на всеобщее желание, при избрании Евфимия не было отступлено от древнего порядка; имя его вписали в один из жребиев, которые полагались запечатанными на престол Софийский, чтобы жребий Божий оправдал жребии человеческие и, судом Вышнего, выпал жребий Евфимия (1429 г.). Толпы народные с радостью устремились в обитель на Лисичью гору, чтобы возвести благоговейного игумена на владычния сени⁶³³; и сколько не отрицался смиренный инок от предложенной чести, называя себя недостойным такого высокого сана, но, наконец, должен был уступить неотступным мольбам всего народа.

К великой скорби народа, избранный владыка долгое время оставался не посвященным, так как не спокойны были тогда отношения Новгорода к великому князю Московскому, и, притом, в скором времени (в 1431 г.) скончался митрополит всея Руси Фотий⁶³⁴. С лишком пять лет⁶³⁵ продолжалось это томительное положение нового владыки. Вот, что рассказывает списатель жития преподобного Михаила Клопского о хиротонии св. Евфимия: «Сему чудному Евфимию возведену бывшу на престол, случися тогда нестроение во граде. Овии бо от граждан прилежаху по древнему преданию Российским царем, глаголюще: яко от Владимира царя святаго нашего, сии суть владеющии нами: вельможи же града и вси старейшины, от научения диавола, хотяху латыни приложитися, и сих кралю повиноватися; и тако нестроению велику сущу, и того ради блаженному не приемшу сана архиерейства три лета, случися некогда приити во обитель Живоначальныя Троицы учредити братию. Егда же внидоша в трапезу, Евфимий начат молити блаженного Михаила, глаголя: «моли Бога, отче, да восприиму рукоположение от святейшаго нашего митрополита Владимирского и всея России, по повелению самодержца Василия Василиевича». Блаженный, видя сердечную скорбь владыки, исторг убрус из руки его и, набросив себе на голову, юродствуя, воскликнул: «Смоленска града достигнеши и тамо архиерейства сан совершен приимеши»⁶³⁶, что и исполнилось. Так как после смерти Фотия семь лет никто не приезжал из Царь-града на кафедру, а, между тем, Герасим, хотя и вопреки прав митрополии Московской, рукоположен был в митрополита всея Руси; то посадники и вече Новгородское к нему-то и отправили своего владыку ставиться, и Евфимий был рукоположен в Смоленске 26 мая 1434 г.⁶³⁷ После хиротонии, владыка Евфимий «паки к обители прииде и поклонися блаженному Михаилу, благодарствие ему принося, яко святых его ради молитв, совершение сана восприят. Преподобный же Михаил любезне его прием, к славнейшему граду Москве ехати тому повеле, и в нем царствующаго благочестиваго царя Василия гнев на ся утолити»⁶³⁸. Архиепископ Евфимий исполнил мудрый совет преподобного. Будучи вынужден необходимостию искать посвящения от митрополита литовского, он воспользовался восстановлением мирных отношений Новгорода к великому князю московскому, чтобы исполнить свой долг в отношении нового митрополита всея Руси, как только услышал, что он прибыл из Царь-града. К прискорбию, это был Исидор, столь горько ознаменовавший себя впоследствии изменою православию на соборе Флорентийском. В 1437 году владыка, благословив на вече посадников, тысяцких и весь Великий Новгород, после молебного пения, поехал в престольный град за благословением к новому первосвятителю⁶³⁹; а осенью того же года с великою честью встречал его в Новгороде и провожал до Пскова на пути в Италию⁶⁴⁰. Пробыв несколько недель во Пскове, Исидор отнял у Новгородского владыки «суд, и печать, и земли, и все доходы» по псковской стороне, и назначил во Псков своего наместника архимандрита Геласия⁶⁴¹. Блаженный Евфимий со смирением и кротостию перенес это, не зная еще, верный ли пастырь церкви Исидор? В конце 1441 года митрополит возвратился с Флорентийского собора на Русь, и возбудил общий соблазн в православных; тогда открылось для всей России, что Исидор был усердный слуга властолюбивого и гордого папы, и что хотел подчинить ему всю русскую землю⁶⁴². По счастью для Новгорода и его владыки, не через его области лежал обратный путь лжепастыря, и избавился святитель от искушения видеть и слышать римские нововведения. Вскоре потом, Исидор бежал и на кафедру всея Руси вступил св. митрополит Иона. Теперь-то святитель Евфимий особенно ясно увидел и давал видеть другим, как нужно быть осторожною пастве его, имевшей частые сношения с западом по делам торговым.

Несмотря на то, что блаженный Евфимий долгое время оставался нареченным архиепископом, это нисколько не мешало ему заниматься делами порученного ему звания; и он многое устроил ко благу паствы еще до своего посвящения. Пожар, опустошивший Новгород и самый двор владычний на Софийской стороне в 1430 г. с церковью св. Иоанна Златоуста⁶⁴³, побудил владыку много потрудиться для возобновления строений владычнего дома. Тогда же на княжем дворе он соорудил церковь каменную св. отец, по случаю падения старой⁶⁴⁴, а потом воздвиг деревянную церковь св. 12 апостолов⁶⁴⁵, с обителью близ скудельниц, т. е. на месте погребения странных, ибо наипаче о убогих печаловалось отеческое сердце. Евфимия. Когда же после хиротонии возвратился из Смоленска к своей пастве, еще большей заботою исполнилось сердце его о том высоком сане, какой восприял, и более прежнего начал подвизаться, воспоминая непрестанно слово евангельское: «ему же дано много, много и взыщется от него» (Лк.12:48), ибо прежде о своей лишь единой душе печаловался, а как епископ должен был пещись о всем своем стаде, дабы в день судный мог сказать Владыке: «се аз и дети, яже ми дал».

Ревнуя о славе Божией, святитель Евфимий имел особенное усердие к построению и украшению храмов. Действительно, почти каждый год его святительства ознаменован был сооружением и освящением какого-либо храма. Кроме тех, о коих было сказано до посвящения его, в летописи говорится о построении многих других храмов; так, на место сгоревшей церкви св. Иоанна Златоустого, он в 1435 г. воздвиг на том же основании новую церковь каменную у себя на дворе. Строили ее мастера Новгородские и немецкие из-за моря, но неудачно было первоначальное строение; как только мастера сошли с лесов, в тот же час упали своды, и владыка Евфимий должен был вторично созидать храм⁶⁴⁶. Внезапное падение этой великолепной церкви многие суеверные Новгородцы тогда же приняли за предзнаменование скорого падения народной державы. «И егда мастеры, говорит летописец, отступиша вси от церкви, и церковь вся и до основания падеся великим разрушением: и се знаменье показася, яко хощет власть Новгородских посадник и тысяцких и всех бояр и всея земли Новгородские разрушитися»⁶⁴⁷. Далее летопись Новгородская упоминает о церкви каменной святителя Петра митрополита, на вратах у св. Софии⁶⁴⁸ и о другой, святителя Николая, на дворе владычнем⁶⁴⁹: расписан был и притвор западный св. Софии у Корсунских врат⁶⁵⁰. У себя на сенях поставил Евфимий теплую каменную церковь ангела своего, торжественно освятил ее и благолепно украсил⁶⁵¹; на Ярославле дворище сооружена им церковь Жен Мироносиц, которая поныне там красуется; в околотке устроена церковь св. Бориса и Глеба, на старом основании⁶⁵². Повелением архиепископа воздвигнута новая каменная церковь Предтечи на опоках, на место обветшавшей, церковь архангела Михаила на торговой стороне, святителя Николая на выезде города, Введения Богоматери на Прусской улице и каменная церковь св. Илии в Славне, на старой основе⁶⁵³. Здесь поименованы только главные храмы, но много и иных деревянных сооружено им в Великом Новгороде, который много страдал от пожаров во время его святительства, «грехов ради народа, по словам летописца, чтобы покаялись от своих злоб и неправд». Самый ужасный, о коем упоминает летопись, случился в мае 1442 г.; едва тогда не выгорел весь Новгород, пострадало до 12 церквей каменных; много погибло тогда христианских душ⁶⁵⁴; а три года спустя, жестокий голод опустошил Новгород и продолжался в течении нескольких лет, так что по стогнам только были слышны рыдания и плач, дети умирали пред глазами родителей, отцы и матери пред детьми, и многие разошлись по разным странам, «кто в литву, кто в латыньство, инии же бесерменьству и жидам из хлеба даяхуся и гостем»⁶⁵⁵. Щедрой милостыни святителя Евфимия не доставало для пропитания убогих.

Не забыл святитель и обители Спасовой на Хутыне, где уединялся на некоторое время во дни своего предместника, и там поставил церковь каменную с колокольнею, во имя св. Григория, просветителя великой Армении⁶⁵⁶. Церковь трех святителей в монастыре Отенском⁶⁵⁷ и Преображения в Старой Руссе, остаются доселе памятниками его благочестия. Эту последнюю он воздвиг при вспомогательном содействии Новгородских и Старорусских граждан в 1442 г. и сам освятил ее с великим торжеством. Вот, что летописец рассказывает об этом торжестве: «Свршена бысть церковь Спаса Преображения в Русе Септевриа месяца в 13 день. В той же день приеха из Новогорода архиепископ, и повеле быти бдению всенощному, Господьского ради праздника, и облечена во вся священныя одежда, и с ним собор святыя София, и повеле Рускым игуменом и попом с собою службу служити: и свяща ю сам, на праздник Воздвижения Честнаго Креста, и святую литургию свершил. Веселяшеся блаженный душею и сердцем, взирая на храм святаго Спаса и видя своего дела начаток добре свршен, еже устроив себе память вечную, и на оставление грехов, и всем Христианом прибежище и радость, и веселие, и похвала архиепископу от людей, приходящих в дом св. Спаса и взирающих на церковь, и глаголющих: благословен Бог, иже положи на сердце господину нашему сздати храм св. Спаса, высочайши первой, и добре ю украси, и иконы на злате добрым писанием устроя, и ины потребныя места добре сврши, якоже подобает церкви на красоту, и церковныя служебныя ссуды сребряныя створи, и иныя ссуды сребряныя устроя на потребу монастырю. А священа бысть при игумене Иване святаго Спаса»⁶⁵⁸.

Но сердце блаженного Евфимия наипаче лежало к тому месту, где он сподобился восприять иноческий образ. Часто посещал он обитель чудотворца на Вяжищах, уединяясь там от молвы житейской, в память своего пострижения он поусердствовал соорудить там во имя великого святителя вместо ветхого новый величественный храм в 1438 г., который потом в 1441 г. украшен был стенным писанием⁶⁵⁹; потому что имел сердечное желание, чтобы и кости его были положены на месте иноческого обещания, под сению великого чудотворца; так велика была его любовь к святителю. Нельзя исчислить все те сокровища, которые употребил на украшение монастыря; туда он жертвовал большую часть святительских доходов, и все приносили ему дары; бояре великого Новгорода, видя его усердие к обители Вяжищской, туда же приносили богатые вклады, а боярам подражал и народ, по любви к своему добродетельному пастырю.

Пахомий Логофет с великим восторгом говорит об усердии святителя к обновлению ветхих церквей и к сооружению новых во славу святых. «Если хочешь, говорит он, видеть нечто малое от великих, прииди к соборному храму св. Софии, Премудрости Божией, и возведи окрест очи твои; там увидишь пресветлые храмы святых, подобно звездам сияющие, и словно горы вокруг стоящие, его рукою созданные. Не гласом, но самым делом они возвещают разнообразную красоту свою. Сие мне даровал архиепископ Евфимий, говорит одна из церквей; другая гласит; таким благолепием он меня украсил: третья поведает: меня также от основания воздвиг он. Храм же великого Иоанна Златоустого, им созданный – высокий и красивый, как бы рукою самого Златоустого святителя, благословляет его, взывая к нему от лица его; поскольку воздвиг ты мне на земле храм, и я умолю Творца устроить тебе храмину на небесах. Соборный храм Премудрости Божией, как град Царя великого, стоит посреди всех, многими веками обветшавший и им обновленный и, как бы перстом на него указуя, вещает: он возвратил мне прежнее благолепие и честными иконами меня украсил; он похвала моя и красота. И, как бы похваляясь святителем пред церковью ангела его великого Евфимия, им же сооруженною, о прочих созданных им церквах, старец говорит: «се аз и дети, яже ми дал есть». Все же тут, окрест стоящие, церкви, воздавая соборной подобающую ей почесть, как Матери и Царице всех старейшей и высшей, радуются, что св. София стяжала такого архиерея на свою кафедру. И сам святитель Евфимий, как бы предстоя в лице храма своего ангела, недоумевает, смирения ради, что возгласить в ответ? и только подъемля руки горе, восклицает псаломски: «Господи, возлюбих благолепие дому Твоего и место селения славы Твоея»! Так все единым согласием воздают хвалу своему здателю».

Благолепно устрояя храмы Божии, блаженный святитель помыслил и о сооружении каменных палат архиерейского дома, потому что прежнее жилище владык Новгородских, срубленное из дерева, неоднократно страдало от огня и совершенно сгорело в первый же год его святительства. Не столько для себя он трудился, сколько для своих преемников, которым он хотел оставить благую по себе память, заботясь об их успокоении. Имел при себе владыка опытного в зодчестве инока, казначея Феодора, которому и вверил строение церковное, ибо знал его как истинного раба Божия, который все свое стяжание раздавал нищим; почему питал к нему большую любовь, и ему, как мужу опытному и верному, поручил надзор за мастерами заморскими, строившими каменные здания на святительском дворе. Еще поныне целы «палаты Евфимиевы», но уже измененные во многом. Они изумляли собою современников Евфимия. Судя по описанию Пахомия, они были устроены замысловато, в несколько ярусов, с внутренними переходами и множеством дверей (30), так что только домашний человек мог находить тайные сообщения между всеми храминами, и сие, вероятно, было необходимо в те смутные времена Новгорода. Много было построено келлий вокруг и для иноков, равно, и служебные храмины, так что все здание представлялось как бы малым городком, с проулками внутри кремля Новгородского. Святительские палаты благолепно были расписаны внутри и украшены снаружи. Близ городской стены соорудил Евфимий высокий столп – «часозвоню» с боевыми часами, которые оглашали весь город и казались дивными в то время. Эта башня с часами поныне составляет одно из самых высоких зданий, откуда виден Новгород с его отдаленными монастырями⁶⁶⁰. Когда же обрушился на Волхове мост и обвалилась кремлевская стена от напора волн, владыка обновил падшее своею казною, и много «вдоволь» иных зданий городских и церковных воздвиг, которым удивлялись современники; долго помнили о них и потомки, и это объясняет, почему Логофет с таким восторгом рассказывает о сооруженных им храмах.

Ревностный к славе Божией, архипастырь благоговел и к подвигам своих предшественников. Это благоговение было одобрено особенными откровениями, которых удостоился. Однажды в 1439 г. пономарь Аарон, в чреде своего служения, проводя ночь вместе с товарищами в соборной церкви Премудрости Божией, увидел не во сне или привидении, но явно, прежде отшедших святителей Новгородских, которые церковными дверьми исходили все из притвора; сами собою отверзались пред ними двери, и так шествовали они во святой алтарь через царские врата. Объятый страхом, Аарон лежал на своем одре и в ужасе не смел разбудить своих товарищей, которые спали, ничего о том не ведая. И вот, немного спустя, святители все вышли из алтаря, в полном облачении как бы на литию, чинно один за другим, по степени старейшинства своего и, став пред Корсунскою иконою Пречистой Богородицы, начали совершать молебное пение; голос их он слышал, но слов произносимых не мог уразуметь. С час времени молились святители пред иконою и потом возвратились все во святый алтарь, и Аарон более их не видел и не слышал их гласа. На рассвете поспешил Аарон к архиепископу Евфимию и, когда на утро собрался весь освященный собор, поведал пред всеми свое видение. Обрадованный святитель таким чудным явлением, прославил Господа, говоря: «не оставил Бог места сего, молитв ради всех святых архиепископов». Сам он тогда же соборно служил литургию в храме Софийском и панихиду по всем архиепископам; в этот день была трапеза для всех соборян и роздана обильная милостыня нищим⁶⁶¹. Владыка Евфимий написал устав, чтобы каждый год, на память сего видения, совершалась соборно память по всем почивающим в храме Софийском святителям и благоверным князьям. Это установление поныне в точности исполняется в Софийском соборе 4 октября. В том же году, при возобновлении Софийского собора, в притворе его найдены были нетленные мощи, но чьи, никто не знал; «понеже от многих лет и многих моров (поветриев) старинные памятухи извелися». Ночью, по молитве св. Евфимия, явился ему неведомый святитель и сказал; «я тот Иоанн архиепископ, которого открыт гроб и который послужил чудеси Богоматери в 1170 году». Дав обещание молиться за город, повелел он творить поминовение по усопшим князьям и владыкам Новгорода⁶⁶². Эти напоминания о долге чтить прежних наставников и князей были весьма благовременны: Новгороду, который часто засматривался на запад, нужно было напомнить, что у него есть свое, достойное его уважения, а новости запада потому уже подозрительны, что оне новы. В это время владыка позлатил гробы ктитора соборного, св. князя Владимира и матери его княгини Анны, супруги великого Ярослава, подписал их и покровы положил⁶⁶³; всю соборную церковь снаружи велел обелить известью и поставил новую звонницу каменную близ городской стены, на месте развалившейся от напора речных волн⁶⁶⁴.

Дорожа св. верою предков, блаженный архипастырь заботился и об умножении книг, полезных для души. Еще и ныне целы книги, списанные по его воле и на его счет: а) служебник и устав святителя; б) служебные минеи: за ноябрь 1438 г., за июнь 1439 г., за февраль 1439 г., за апрель 1442 г. минея праздничная и в) октоих, писанный в 1437 г., по приказанию св. Евфимия для Софийского собора. Замечательно послесловие писца первой минеи. Он говорит: «повелением господина моего архиепископа Евфимия писал в обители Богородицы на Перыне игумен Дионисий»; далее: «отцы, господа и братия, клир св. Софии! пойте или читайте, но исправляя; а меня грешнаго не клените; если где описался я, говоря-ли с другом, или обучая детей, или по затмению мыслей; не ропщите на меня бедного»⁶⁶⁵. Но с особенною любовию описывает Логофет подвижническую жизнь святителя и его великую заботливость об облегчении участи несчастных. «Богу единому известна была, пишет он, его тайная милостыня, но ежедневно видима была и всенародная; наипаче же имел он попечение о странных и пришельцах из чужих стран, всех с любовию упокоивал по примеру страннолюбия Авраамова; никто не отходил от него скорбным, ибо щедрый владыка говорил сам себе: «не мое все сие, но Божие», и потому всем обильно подавал. Не на Новгород только простиралась щедрая рука его, но милостыня его досягала до Царягряда, до святого Афона и до самого Иерусалима. Но при таком милосердии строг был святитель в исполнении своего долга и памятовал слова апостола: «научи, накажи, запрети»: сперва, однако, с кротостию увещевал согрешающих и запрещал только непослушных, устами, как бы гневаясь, сердцем же молясь о виновных, не обратит-ли их Господь? Если кто сильный властию и богатством хотел сделать что-либо законопреступное, с твердостию сопротивлялся владыка Евфимий если же опять кто-либо думал молением и дарами или молвою народною его преклонить, чтобы не обличал и не запрещал, никогда не мог обрести в нем послабления, доколе сам не исправлялся; когда же видел святитель закоснение в грехе, на Господа возлагал он праведный суд, и Господь исправлял непокорных, как изведали то на опыте многие, дерзнувшие состязаться со своим архипастырем. Но кто опишет пост его и воздержание? Заботы житейские никогда не препятствовали ему исполнить все иноческое правило, и чего не успевал сделать днем, то довершал ночью. Блаженный имел обычай за час до утрени довершать ночное славословие в келлии и прежде всех являлся на службу церковную; во всю первую седьмицу великой четыредесятницы не принимал он никакой пищи, в прочие же недели вкушал однажды в день, кроме субботы и воскресенья, и то же правило соблюдал и в прочие посты, с великим опасением разрешая себе на пищу во дни празднеств. Святая же церковь особенно восхваляет (в службе) ревность его против незаконных браков и блуда».

Нравы Новгородцев тогдашнего времени много причиняли скорбей и трудов святителю Евфимию, ревностному к своему долгу. Так, в 1440 году архиепископ должен был опять ехать в Москву к великому князю, чтобы быть посредником между державным и своею паствою, так как он прогневался на Новгород за его своеволие и с помощью псковитян повоевал многие его волости. Мир был заключен по старине, но с уплатою 8000 руб. дани⁶⁶⁶. В сей же самый год предуказано было промыслом, что скоро наступит конец необузданному своеволию Новгорода. В житии преподобного Михаила Клопского расказывается следующее обстоятельство: однажды (в 1440 г.) когда святитель Евфимий посетил свою Вяжищскую обитель, случилось здесь быть и преподобному Михаилу. Встретив святителя, он сказал ему: «днесь в царствующем граде Москве радость». «Кая есть вина радости оныя?» спросил блаженного владыка. Святый же рече: «днесь родися великому князю Василию сын, и нарекоша имя ему Тимофей. Зрю младенца, ознаменованного величием: се игумен Троицкия обители, Зиновий, крестит его, именуя Иоанном! Слава Москве: Иоанн победит князей и народы. Но горе нашей отчизне: Новгород падет к ногам Иоанновым и не восстанет»⁶⁶⁷. Это пророчество повторил преподобный и некоему вельможе Иоанну Немиру, когда тот стал просить его молиться о граде, которому грозил войною великий князь. Блаженный на это ответил: «почто безумнии яко пияни мятетеся: аще не утолите гнева благочестиваго царя Иоанна Васильевича: то многие беды приимете: пришед бо за неисправление ваше станет на берегах, и многу беду покажет над вами, и страну вашу попленит, и многих от вас вельмож посечению предаест: других же в плен отведет… Второе же приидет благочестивый великий князь Иоанн Васильевич, град ваш приимет, и всю свою волю сотворит; како безумнии сему противитися хощете, иже прежде рождения речено о нем, яко сему обычаи ваши пременити»⁶⁶⁸. Через сорок лет предсказание преподобного в точности исполнилось. А под 1446 г. вот что говорит Новгородский летописец, характеризуя нравы современных своих соотчичей: «в то время не было в Новгороде правды и праваго суда, – явились ябедники, давали клятву и целовали крест на неправду, восстали грабежи по селам, волостям и городу, и были мы в поругание соседям нашим; были объезды по волостям тяжелые и поборы частые; раздавались крик, рыдание, вопль и проклятия на старшин наших и на город, потому что не было ни милости, ни суда праваго»⁶⁶⁹.

В конце 1447 г. Шемяка захватил великокняжеский престол и вступил в сношения с Новгородом. Для Новгородского архипастыря наступило затруднительное положение⁶⁷⁰. В 1451 г. святитель Иона писал к архиепископу Евфимию грамоту о том, чтобы он старался потушить волнения, поднятые в Новгороде Шемякою. «Я знаю, сын и брат мой, писал первосвятитель, что сам ты хорошо знаешь священное писание: но наше смирение, по долгу святительства своего, пишет тебе кратко... Благословляю тебя сына и брата на то, чтобы ты сам наставлял и священникам приказывал учить духовных детей уклоняться от всякого худого дела». Тогда же первосвятитель особым посланием убеждал Новгородцев остановить беспорядки слепого своеволия, причем, писал: «будьте во всем послушны нашему сыну и брату, а вашему отцу и учителю, боголюбивому архиепископу Евфимию»⁶⁷¹. Поэтому видно, что первосвятитель весьма уважал блаженного Евфимия. Но Новгородцы были не таковы, чтобы могли во всем слушаться великого святителя своего. Они никак не хотели прекратить связей с Шемякою. В 1452 г. первосвятитель опять писал архиепископу Евфимию, чтобы Новгородцы и князь Димитрий прислали послов для испрошения прощения у великого князя Василия; иначе, прибавлял св. Иона, кровь падет на того, кто хочет проливать ее⁶⁷². Шемяка, как клятвопреступник и жестокий враг, отлучен был от церкви. Но Новгородцы и тогда не отставали от связи с ним. Шемяка до того умел обманывать других на счет себя и льстить слабостям людским, что Новгородцы кричали: «Святая София – защита притесненным». Даже сам владыка, как бы в защиту Новгородцев, указал однажды на некоторые извинения, на что Иона отвечал ему: «Ты пишешь, будто я сам называю в моей грамоте князя Димитрия Юрьевича сыном. Посмотри внимательнее на ту мою грамоту и уразумей, так ли в ней написано. Я не велел вам с ним ни есть, ни пить: потому что он сам отлучил себя от христианства, своею волею наложил на себя великую церковную тягость, написал на себя клятвенную грамоту, чтобы не мыслить зла против великого князя, да все то изменил. Так можно ли мне по божественным правилам назвать его своим духовным сыном? Нет, я как прежде, так и теперь, вместе с прочими владыками считаю князя Димитрия не благословенным и отлученным от церкви Божией. Ты пишешь еще, что и прежде русские князья приезжали в дом св. Софии, в Великий Новгород, и им по силе оказывали честь, и, однако ж, прежние митрополиты грамот с такою тягостию не присылали. Но скажи мне, сын мой, какие князья прежде причиняли столько зла великому князю, нарушая крестное целование, или, приехав в вам и оставляя у вас всю свою семью, ходили от вас по великому княжению губить христианство и проливать кровь? Как прежде у вас этого не было, то так и не писали к вам прежние митрополиты»⁶⁷³. Однако оружие великого князя восторжествовало над непокорными. Вскоре скончался и беспокойный Шемяка, которого Новгородцы с честью погребли в обители Юрьевской.

Незадолго до кончины (в 1456 г.) еще раз пришлось владыке быть ходатаем пред великим князем за своих преступных детей. Новгородцы, давая убежище неприятелям Темного, говорили, что св. София никогда не отвергала несчастных изгнанников. Кроме Шемяки, они приняли к себе одного из князей суздальских, Василья Гребенку, не хотевшего зависеть от Москвы. Великий князь имел и другие причины к неудовольствию: Новгородцы уклонялись от его суда, утаивали княжеские пошлины, приговоры веча называли высшим законодательством и не слушали Московских наместников. Началась война, кончившаяся поражением Новгородцев близ Руссы, которая, впрочем, взята была без бою. Известие об этом привело Новгород в неописанный страх. Ударили в вечевой колокол, народ бежал на двор Ярославов, чиновники советовались между собою, не зная что делать; шум и вопль не умолкал с утра до вечера; все кричали, что не время воевать, и лучше вступить в переговоры. Отправили архиепископа Евфимия, трех посадников, двух тысяцких и 5 выборных от житых людей; велели им не жалеть ласковых слов, ни самых денег в случае необходимости. Посольство имело желанный успех. Архиепископ, найдя великого князя в Яжелбицах, обходил всех князей и бояр, склоняя их быть миротворцами; молил самого великого князя не губить народа легкомысленного, но полезного для России своим купечеством и готового загладить впредь свою вину искреннею верностью. Великий князь простил виновных по ходатайству владыки, но взял с них 8500 р. пени, и обязал договорною грамотою платить народную дань, отменить вечевые грамоты и не принимать никого из его лиходеев⁶⁷⁴. Таким образом, великий князь, смирив Новгород, предоставил довершить легкое покорение оного сыну своему.

Не оставлял без попечения и Псковской своей паствы владыка Евфимий. На другой же год (в 1435 г.) после посвящения он ездил во Псков 13 января; но Псковичи недружелюбно его приняли, потому что он приехал не в свое урочное время и хотел посадить наместника и печатника, вопреки порядка, заведенного прежними владыками, своего Новгородца, чему Псковичи воспротивились, и, хотя потом воротили его из Невадичей и дали ему суд и на «попех подъезд», но владыка с неудовольствием уехал из Пскова (30 января) и не хотел «сборовати у св. Троицы» до митрополита⁶⁷⁵. В 1446 г. блаженный архипастырь ездил за Волок благословити Новгородскую отчину, и свою архиепископию, и своих детей. В этом путешествии провел он почти целые полгода: оставив Новгород 7 августа, он возвратился из Заволочья 23 января 1447 г.; тогда посетил он, между прочим, и Коневец, где подвизался преподобный Арсений, и в знак духовной дружбы подарил ему свой клобук. Залив, где встречали и провожали владыку, назван владычнею лахтою. Этот залив, давно занесенный песком и камнями, ныне уже порос травою, но сохраняет свое историческое название⁶⁷⁶. В декабре 1448 г. владыка Евфимий вторично посетил Псков и был встречен против дальнего Пантелеимона. На третий день совершал служение в соборном храме св. Троицы, при котором и «сенедикт чтоша, злыя прокляша, котории хотят дому св. Троицы и св. Софии зла, а благоверным князем, там лежащим, пеша вечную память и инем добрым людем, иже кровь свою пролияша за дом Божий, а живым в дому св. Троицы и св. Софии пеша много лет». 5 генваря 1453 г. опять приезжал во Псков, «и соборова на третий день во св. Троицы». В это посещение Пскова владыка, по челобитью «попов не вкупных благословил четвертый собор држати вседневную службу у св. Спаса Всемилостиваго на торгу и у св. Дмитрия у Домантовы башни. Тогда владыка взя Ремду Гемедскую в свою владычкину.... и проводиша владыку до Торошины, до св. Ильи». За год до кончины (в 1457 г.) владыка Евфимий в последний раз посетил Псков 4 января. В этот же день служил он литургию у св. Троицы, на которой и «сенедикт чтоша»; и, пробыв здесь 3 недели, выехал из Пскова 27 января, «взем подъезд» (пошлины)⁶⁷⁷.

Когда блаженный Евфимий достиг глубокой старости, пожелал при жизни своей довершить устройство обители Вяжищской, сооружением в ней теплой трапезной церкви во имя возлюбленного ученика Христова Иоанна. С ревностью приступил он к делу, и Господь благословил доброе его начинание; в течении великого поста успели соорудить трапезу и, хотя еще не была она окончена, но уже братия монастырская в ней обедала в день светлого праздника. Нетерпение старческое не позволило святителю ожидать, чтобы просохли стены для их росписи; он велел художникам немедленно приступить к делу, не смотря на сырость, а сам теплою молитвою помолился Богу, чтобы хотя на один день даровал ему Господь видеть благолепие храма возлюбленного Его апостола, и услышал Господь его молитву; к празднику Пятидесятницы и Евангелиста совершены были и церковь, и трапеза. С радостными слезами святитель благодарил Господа за исполнение пламенного его желания н устроил светлое празднество для братии и народа в день освящения⁶⁷⁸.

Святитель Евфимий, предчуствуя близкую свою кончину, в последнюю посетившую его немощь и скорбя душою, что дела Шемяки поставили его в неблаговидное отношение к первосвятителю, которого он глубоко чтил, послал присного своего слугу Феодора с умилительным посланием к митрополиту Ионе, как к своему отцу и владыке, прося у него прощения во всем, в чем согрешил в жизни пред Богом, и благословения в сей век и будущий, и возвещал о своей тяжкой немощи. Столь же умилительно отвечал ему первосвятитель, что он много скорбит о его немощи и молит милосердие Божие, да подаст ему телесное здравие, доколе угодно сие Господу, а наипаче душевную спасительную пользу. Митрополит несколько укорял его за то, что в простоте сердца своего, допускал Новгородцам держать у себя того, кто был отлучен первосвятителем: «напоминаем тебе, сын мой, писал св. Иона, что ты стал было поступать слишком просто: того, кто отлучен был нашим смирением за преступления, вы принимали у себя, с тем приятельское имели общение в пище и питье, того удостоивали своего благословения. И ты, сын мой, принеси в том покаяние пред Богом». А затем, если облегчится болезнь, приглашал его приехать в Москву для личного объяснения и совершенного прощения. На тот же случай, если болезнь воспрепятствует, послал к нему своего духовника благословить его, как бы от своего лица и во всем простить, как сына возлюбленного; но, если бы не застал его в живых, повелено было тогда прочесть отпустительную грамоту над гробом усопшего⁶⁷⁹, что и было исполнено, ибо посланный первосвятителя уже не застал в живых Евфимия, и это посольство послужило лишь к прославлению святости человека Божия.

Вот, что расказывает Логофет о кончине святителя Евфимия. При наступлении зимы 1458 г., блаженный почувствовал крайнее изнеможение. Он имел обычай, при наступлении великой четыредесятницы, всегда отходить для безмолвия в любимую обитель Вяжищскую на всю первую седмицу, но в этот раз, по особенному смотрению Божию, не случилось ему идти под сень чудотворца Николая, чтобы предать свою душу Господу в той обители, откуда был вызван на подвиги святительского служения. Когда наступило прощальное воскресенье, пришли к нему дети его духовные: все посадники и тысяцкие, бояре и многие именитые граждане, игумены и пресвитеры, и по обычаю, припадая к ногам его, смиренно просили у него прощения, как бы предчуствуя, что они уже более не увидят своего пастыря. И он, как чадолюбивый отец, всех милостиво прощал, поучая проводить в чистоте св. четыредесятницу и воздерживаться от пьянства и от всякого злого начинания. При наступлении вечера, выйдя из града, он направился не в Вяжищскую обитель, но на Лисичью гору; народ, попадавшийся на стогнах, провожал его с любовию и кланялся до земли, как бы расставаясь навеки, и владыка всех разрешал и благословлял. Достигнув обители, он угостил братию обильною трапезою, простился с нею и отошел в свою келлию. Во все продолжение первой седмицы, хотя блаженный и чуствовал тяжкий недуг, но неопустительно ходил на соборное служение. Все видели его болезненным и много о том скорбели, но в нем самом никто не замечал никакой скорби, наипаче же радость, как это случается с теми, которые после долгого странствования в стране чужой, весело возвращаются на свою родину; так и святитель Евфимий утешал себя скорым отшествием в страну вечного покоя. Пред самою кончиною призвав братию, он простился со всеми, приобщился св. Тайн и, воздав благодарение Господу за все, тихо предал чистую свою душу Богу в 11 день марта, после тридцатилетнего мудрого управления Новгородскою паствою. Летописец, сказав о преставлении святителя, прибавляет: «покой, Господи со святыми душу его»⁶⁸⁰. В час блаженной кончины вся келлия его наполнилась благоухания. На труженическом теле его обретены были тяжелые вериги и схима, которых при жизни его никто и никогда не замечал.

Как только разнеслась горестная весть в Новгороде о кончине любимого пастыря, поднялся неутешный плач, и граждане Новгорода, подобно речным волнам, устремились в обитель на Лисичью гору, чтобы воздать последний долг усопшему; вее тужили, все рыдали о вечной разлуке с таким отцем. Многотрудное тело его, с великою честью и надгробными песнями отнесено было в храм св. Софии для торжественного отпевания, а оттуда – в обитель святителя Николая на Вяжищах, где хотел он навеки успокоиться. Тяжелые вериги, которые во все время своего святительства тайно носил на труженическом теле, повешены были при гробе, и многие потекли от них исцеления недужным.

Духовник первосвятителя Ионы прибыл в Новгород уже спустя 16 дней после блаженной кончины Евфимия и поспешил в обитель Вяжищскую, чтобы исполнить волю своего владыки и прочесть прощальную грамоту над гробом усопшего. Когда открыт был гроб, все изумились, видя, что тление не коснулось человека Божия; он лежал, как уснувший от житейских забот; самые персты десной руки были сложены как будто для благословения осиротевшей паствы. «Ныне воистину уразумел я, что хранит Бог еще великий Новгород и место сие святое, молитвами святителя Евфимия», воскликнул Евмений и, прочтя грамоту митрополита Ионы о прощении и благословении, как бы живому вложил ее в руку усопшего.

Вскоре же после кончины святителя Евфимия стали истекать чудеса от его раки; и первый испытал на себе милость его Вяжищский игумен Варлаам. Он сильно страдал от лихорадки, и, когда возложил на себя схиму его и вериги, выздоровел.

Сын Новгородского боярина Матфея Иоанн три года страдал от тяжкой головной боли, и как только возложил на себя схиму при гробе Евфимия, тотчас получил исцеление.

Келарь обители Митрофан, однажды ночью хотел встать к утреннему славословию, но внезапно лишился языка и впал в совершенное расслабление. Братия, когда пришла посетить его (увидела, что), больной не мог ничего говорить и только плакал о своей беде. В таком состоянии он пробыл до вечера и все о нем скорбели, ибо был усердный служитель, и все лежало на его руках; только знаками давал понять, указывая то на свою голову, то на место, где был гроб святителя, чтобы принесли его вериги и надели на него схиму. Как только было исполнено его желание, впал он в глубокий сон, после которого встал совершенно здоровым.

У именитой жены Новгородской Евфросинии долго страдала от тяжкого недуга дочь Александра. Скорбная мать, придя с больною в обитель Вяжищскую, когда помолилась у раки святителя и возложила на нее вериги, больная тотчас получила исцеление. Также исцелился при раке угодника Божия некто Захария, бывший в услужении у святителя Ионы, преемника владыки Евфимия и клирик соборного храма Сергий, и жена одного благочестивого крестьянина, жившего в окресностях обители.

Протодиакон соборной церкви Феодор, пользовавшийся милостию святителя Евфимия, через несколько лет после его кончины впал в тяжкий недуг и пожелал иноческого образа. При пострижении было наречено ему имя Феодосий и уже он чуствовал приближение кончины, так что присные спрашивали его: «где желает быть погребенным»? Феодосий указал обитель Антониеву Рождества Божией Матери, но при последнем издыхании внезапно явился ему святитель Евфимий, каким он видел его при жизни; умирающий хотел подняться с своего одра, чтобы поклониться явившемуся, и, будучи не в силах это сделать, он велел всем предстоящим сотворить на себе крестное знамение; и когда его спросили, «что необычайное он видит»? ответил: «блаженный архиепископ Евфимий пришел ко мне и зовет меня в свой монастырь; молю вас, отнесите тело мое в обитель на Вяжищах»; с этими словами испустил дух и был погребен сродниками по завещанию.

Некто рода боярского, соименный святителю, занимавший должность подъячего в великом Новегороде, долгое время страдал студеною болезнию. Слыша много о чудесах святого, он отправился в обитель Вяжищскую, чтобы поклониться гробу и иконе чудотворца, и как только приложился к честным веригам, получил исцеление.

Тою же болезнию долго страдал родоначальник царственного дома Романовых, брат царицы Анастасии, боярин Никита Романович Юрьев, когда был наместником в Новгороде. Он поспешил в обитель Вяжищскую и, получив исцеление у раки угодника Божия, даровал обильную милостыню игумену и братии. Впоследствии, этот боярин, вместе с воеводою Георгием Токмановым, послан был от царя Ивана Васильевича в пределы немецких рыцарей; на походе, помолившись пред ракою св. Евфимия, молитвами его одержал победу и завоевал город Пернов.

Другой царский дьяк, Андрей Клобуков, так же из рода боярского, присланный от царя Ивана Васильевича, впал в тяжкую болезнь трясавицы. Слыша о чудесах, истекающих от гроба святителя Евфимия, пеший пошел в обитель Вяжищскую. Там, когда с верою приложился к чудотворной раке и надел на себя тяжелые вериги угодника Божия, тут же получил исцеление. Учредив братию обильною трапезою, дал в обитель богатую милостыню и возвратился в великий Новгород, как бы никогда не болевший, прославляя Бога и угодника Его Евфимия. Много и иных чудес продолжает неоскудно источать священная рака святителя.

Когда открыты мощи святителя, неизвестно, но при переписи 1500 года в Вяжищском монастыре уже существовала церковь во имя святителя Евфимия.

При жизни своей святитель Евфимий имел особую дружбу с св. Ионою, который потом был ему преемником на кафедре софийской, с преподобным Арсением, который основал обитель на Коневце и с блаженным Михаилом Клопским. Глубоко чтя преподобного Михаила, святитель Евфимий сам почтил его погребением. Услышав о его кончине, он прибыл в обитель со всем освященным собором, чтобы воздать последний долг почившему, причем, совершилось великое чудо к прославлению угодника Божия. Когда начали копать могилу, земля оказалась твердою от холода, как камень; тогда игумен указал место, где преподобный незадолго до кончины имел обычай становиться во время священного пения, и, как только на этом месте начали копать землю, она оказалась мягкою, как среди лета. Видя сие, архиепископ и сущие с ним, прославили Бога, прославляющего святых Своих⁶⁸¹. При жизни же святителя Евфимия начала созидаться обитель Соловецкая. По устроении там преподобным Зосимою и Германом деревянной церкви Преображения Господня, пришли в Новгород послы испросить благословение архипастыря и антиминс для нового храма. Святитель Евфимий, представив себе опаспости со стороны диких лопарей и со стороны суровой местности, усомнился на первый раз, достанет ли сил бороться с такими трудностями: но потом возблагодарил Господа за благодать Его, одушевившую таким мужеством рабов Его. Он послал игумена Павла с антиминсом для освящения храма и для управления новою обителию. Но так как Павел и после него Феодосий и Иона не могли ужиться на Соловецком острове, то архипастырь, по тайному ходатайству братии, вызвал самого Зосиму в Новгород и убедил его принять на себя сан священства и игуменства (жит. преподобн. Зосимы под 17 числом апреля).

Горькое событие для православия совершилось во дни долгого святительства Евфимия, уже в последние годы его жизни: древняя столица православия на востоке, Царьград, пал под оружием оттоманским, и это был тяжкий удар для православных⁶⁸².

Летописные сказания времен святительства Евфимия наполнены известиями о разных чудесных явлениях: то небо пылало в огнях разноцветных, то вода обращалась в кровь; св. иконы источали слезы, как бы предвещая пагубу, предстоящую Новгороду; звери переменяли свой обыкновенный вид. В 1446 г. генваря 3, по сказанию Новгородского летописца, шел сильный дождь, и сыпались из тучи на землю рожь, пшеница, ячмень, так что все пространство между рекою Метою и Волховцом, верст на 15, покрылось хлебом, собранным крестьянами и принесенным в Новгород, к радостному изумлению жителей, угнетаемых дороговизною в съестных припасах⁶⁸³.

Этот же летописец, изображая тогдашние несгодья своей отчизны, причисляет к оным и перемену в деньгах. Посадник, тысяцкий и знатные граждане, избрав пять мастеров, велели им переделывать старую серебряную монету и вычитать за труд по полуденьге от гривны; а скоро отменили и старые рубли, или куски серебра, в великому огорчению народа, который долго волновался и кричал, что «правительство, подкупленное монетчиками (у денежников поимаша посулы), старается единственно дать им работу, не думая об его убытке. Несколько человек, оговоренных Феодором Жеребцом в делании подложной монеты, бросили с моста, других разграбили и «из церквей вывозиша животы их, а преже того по церквам не искивали»⁶⁸⁴.

Преемником св. Евфимия на святительской кафедре был св. Иона – игумен Отенской обители⁶⁸⁶.

Св. Иона родился в Новгороде в конце XIV столетия, в мире назывался Иоанном. Об имени и звании его родителей ничего не говорится ни в жизнеописании, ни в летописях; известно только, что он еще в детстве остался круглым сиротою, лишившись матери на третьем, и отца на седьмом году. Небесный Промыслитель не оставил сироту Иоанна без своего попечения, Он послал ему мать в одной благочестивой вдове, которая, сжалившись над малюткой, взяла его к себе на воспитание и приложила о нем истинно материнское попечение. С материнской нежностью заботясь о телесном воспитании дитяти, так как сирота Иоанн оказался очень слабого телосложения и, по своему болезненному состоянию, особенно нуждался в бдительном за ним уходе, новая мать считала для себя священной обязанностью позаботиться и о его умственном и нравственном образовании, и потому отдала отрока для обучения грамоте одному дьяку, у которого много было и других мальчиков.

Отрок Иоанн, ходя в училище, никогда не принимал никакого участия в забавах своих сверстников, свойственных детскому возрасту; держал себя больше вдали от прочих детей, и только изредка иногда, стоя где-нибудь в стороне, безмолвно смотрел на игры и забавы своих товарищей. Зато, все свое старание и усердие он прилагал к книжному учению, и этим еще более расположил к себе свою благодетельницу, которая, видя в своем питомце редкую кротость и прилежание, более и более привязывалась к нему любовию; в свою очередь, и питомец, видя постоянно нежное о нем попечение сердобольной воспитательницы, старался утешать ее своим постоянным благонравием и прилежанием. И вот, этому-то сироте-отроку, по неисповедимым судьбам Божиим, еще с детства предназначено было свыше быть святителем на кафедре св. Софии, великим молитвенником и заступником своей паствы.

Однажды преподобный Михаил Клопский, еще прежде поселения его в Клопском монастыре, явился в Новгороде при архиепископе Иоанне III в 1403 году. Будучи никому неведом в Новгороде, и сам никого не зная, преподобный Михаил ходил по улицам города в нищенском одеянии, представляясь юродивым. Игравшие в это время дети, завидя преподобного Михаила, юродственно идущего по улице, тотчас оставили свои игры, толпою побежали к нему навстречу и стали всячески издеваться и насмехаться над блаженным. Некоторые же, более резвые, бросали ему в лицо и на голову сор, выметаемый из домов, а другие бросали даже камни в ноги праведника. Один только отрок Иоанн не принимал никакого участия в глумлениях неразумных детей над блаженным. Он смиренно стоял в углу одной улицы и, быть может, с грустью смотрел на дерзкие глумления своих сверстников. Блаженный Михаил, не обращая внимания на выходки шалунов, направляется прямо к стоящему на углу улицы отроку Иоанну, и, чтобы поддержать о себе мнение окружающей его толпы, как о юродивом, берет испугавшегося отрока за волосы и, приподняв его выше себя, говорит: «Иванец, учись книгам прилежно: ты будешь архиепископом Новгорода». Потом обнял его с любовию и удалился⁶⁸⁷. Это пророчество преподобного в точности исполнилось через 50 лет, спустя 4 года после блаженной кончины самого угодника Божия.

Вот, что впоследствии расказывал сам святитель о своем детстве: «Егда, рече, бех еще младенец, оставшу ми сиротою от отца седми лет, а от матери трех лет, и положил Бог на сердце жене вдовице, именем Натальи, матери Якова Дмитриевича Медоварцова, а Михайлове бабе, и взя мя в дом к собе и начат кормити и одевати, и вда мя в научение грамоте дьяку. Бысть же в училище том множество детей учащихся: мне же от убожества сущу тиху. В един убо от дний, детем играющим по вечерне, абие идяше по улице блажен муж: дети же устремившеся на него и начаша метати камение и сметие на очи его; а мне стоящу неподвижно. Он же остави всих детей, притече ко мне, и взем мя за власы, да поднял выше себе, и нача звати именем, никако же зная мя: Иванец! учися грамоте: быти тебе в Великом Новегороде архиепископом»⁶⁸⁸.

Когда отрок Иоанн достиг совершенного возраста, не захотел оставаться в мире. Воспитанный в правилах благочестия, с самого детства не любивший увлекаться удовольствиями мира, он возгорелся любовию к богомыслию и уединенной жизни, и задумал посвятить себя на служение в звании смиренного инока.

В окресностях Новгорода в то время была пустыня Отенская, иначе называвшаяся Отняя или отчая пустыня. Это была очень скудная и малая обитель, в которой настоятелем был тогда архимандрит Харитон⁶⁸⁹, вероятно, удалившийся с юга от гонений. В эту-то Отенскую пустынь и направился юный Иоанн. Принятый с любовию архимандритом Харитоном, он постригся в иноческий образ с именем Ионы и проходил в обители разные послушания. Своею кротостию, послушанием и безропотным перенесением всех трудов и подвигов, он снискал себе такую любовь и уважение всей братии, что, после кончины архимандрита Харитона, единодушно всеми иноками был избран игуменом Отенской обители.

Отенская пустыня находится в 50 верстах от Новгорода и, окруженная со всех сторон непроходимыми лесами и дебрями, отличалась дикостью своего местоположения. Несмотря, однако ж, на дальность расстояния обители от Новгорода и на неудобство пути, слава о высокой подвижнической жизни игумена Ионы и его мудром управлении братией быстро распространилась в окресностях Отни и скоро дошла до богатого и славного в то время Новгорода. Многие именитые граждане, слыша о глубоком смиренномудрии и подвижнической жизни Ионы, приходили на богомолье в его обитель и, насладившись его мудрыми и назидательными беседами, возвращались домой с самыми добрыми отзывами о смирении и подвижнической жизни всех иноков Отенской пустыни под руководством богобоязненного игумена. А вследствие этого, как в самом Новгороде, так и в его окресностях нашлось много благотворителей, которые, видя великую скудость обители и строгую иноческую жизнь ее обитателей, стали делать приношения от своих щедрот. По уставу пустыни, все в ней было общее, и все приношения благотворителей были общим достоянием братии. При таких условиях скудная Отенская пустынь, под мудрым управлением Ионы, стала мало-помалу процветать и благоукрашатьея, а с умножением братии и самый чин отправления церковного богослужения становился благолепнее. Между тем, как богобоязненый игумен уединенной Отенской обители смиренно подвизался на избранном пути, руководя и других к духовной жизни своими мудрыми наставлениями и примером святой жизни, наступало время исполниться пророчеству о нем преподобного Михаила Клопского.

В 1458 году скончался святитель Евфимий. Оплакав кончину любимого владыки, всенародное множество Великого Новаграда: посадники, тысяцкие и другие именитые граждане собрались на вече и единодушно избрали на осиротевшую кафедру св. Софии богобоязненного игумена Отенской пустыни Иону. С радостью отправились в пустынь послы Великого Новгорода возвестить смиренному игумену о высоком назначении и с честью возвести его на владычние сени. Как не тяжело было для Ионы расставаться с любимым своим уединением, но он не мог воспротивиться общему желанию народа и всего клира, видя в этом волю Божию. Возведенный на сени 19 марта 1458 г., он в следующем 1459 г. отправился в Москву, и там в феврале принял хиротонию в сан архиепископа Новгородского от соименного ему св. Ионы, митрополита Московского и всея России⁶⁹⁰.

Новопоставленный святитель Иона, по выражению описателя его жития, был так украшен добродетелями, и такою любовию ко всем была преисполнена его душа, что в лице его, казалось, восстал не только недавно почивший святитель Евфимий, но и все прежде почившие святители Новгородские. Помня свое сиротство, он был всегдашним заступником и помощником всех сирот и сострадательным утешителем беспомощных вдовиц⁶⁹¹. «Вдовичыи уста благословили тебя, блаженный святитель, удостоившись твоей защиты; благоугождал ты Богу, по примеру Иова и избавлял обижаемых от насилия»⁶⁹²: так воспевает его Церковь. Но при всем своем милосердии святитель Иона был строг в исполнении своего пастырского долга. С кротостию он вразумлял заблуждающих, а нерадящих о своем исправлении он подвергал должному взысканию и запрещению. В суде его было столько же правды, не взирающей на знатность и богатство, сколько и снисхождения к немощам⁶⁹³. Каждое слово его высоко ценилось и считалось как бы пророческим, потому что в точности исполнялось в свое время. Его сановитые седины и глубокая опытность в понимании сердца человеческого внушали невольное уважение каждому, у кого касалось до него дело, или кто имел с ним беседу. Поэтому не только именитые граждане Новгорода, но даже и великие князья Московские чтили его добродетели и часто имели с ним письменное сообщение. Такое нравственное влияние святителя на князей Московских особенно было дорого для вольного Новгорода при его постоянных неурядицах и взаимных раздорах. Гордясь своими вечевыми привилегиями пред прочими русскими городами, Новгородцы не раз навлекали на себя гнев князей Московских – Василия Темного и сына его Иоанна III, хорошо понимавших все интриги и коварные к ним отношения представителей Новгородского веча. В этих-то критических обстоятельствах, когда гнев Московских князей готов был разразиться над Новгородцами страшною карою за их лукавства и измены, святитель Иона являлся сильным ходатаем и заступником видимо слабеющего Новгорода пред возрастающим могуществом Москвы.

Лишь только возвратился Иона в Новгород, как насилия гордого римского владыки произвели тревогу на юго-западе России и в Москве: из Рима прибыл в литву ученик Исидора – Григорий, посвященный в митрополиты России. По этому случаю в Москве состоялся собор русских святителей; но на нем Новгородский владыка не присутствовал, так как незадолго пред тем отправился к своей пастве после посвящения, и при самом поставлении своем в архиепископа дал обет и грамоту за своею подписью, быть верным рукоположившему его святителю и не принимать Григория – выходца из Рима⁶⁹⁴. Потому, может быть, митрополит и не счел нужным вызывать владыку Иону для личного присутствия на соборе, а только по окончании собора послал ему известие о соборных совещаниях и убеждал его, чтобы он помнил данное им при поставлении своем обещание, стоял твердо в православной вере, укреплял в ней свою паству и пребывал в единодушии со своей братией – русскими епископами⁶⁹⁵. Теперь блаженный архипастырь вдвойне должен был трудиться; ибо, кроме занятия духовными делами по обширной своей епископии, он должен был следить и за людьми сомнительными.

Вскоре за тем, именно в январе 1460 года посетил Новгород великий князь Василий с сыновьями своими Юрием и Андреем. В этот раз он прибыл сюда мирный, с ласками любви, чтобы поклониться Новгородской святыне⁶⁹⁶ и собрать обычную дань с Новгорода и Пскова; в предыдущие же два раза, при святителе Евфимии, он приходил с воинской грозою за приязнь Новгорода к Шемяке. И теперь Новгородцы составили было заговор убить великого князя Василия. Сведав о таком безумном замысле, архиепископ Иона явился в собрание и грозно сказал: «безумцы! если убьете вы великого князя, что выиграете? Больше горя и бед для Новгорода. Старший сын его Иоанн, услышав о злодействе вашем, явится против вас с сильным войском и опустошит вашу страну». Заговорщики поняли свое положение⁶⁹⁷. Новгородцы приняли великого князя с великими почестями. Архиепископ Иона с своей стороны так же оказывал всю любовь и уважение великому князю. Около двух месяцев гостил великий князь у Новгородцев; в продолжение этого времени он часто и любезно беседовал с владыкою, с удовольствием исполняя все его ходатайства за граждан Новгородских, так как всякое слово святителя великий князь считал непогрешимым и высоко чтил его за добродетельную и богоугодную жизнь. В это мирное посещение Новгорода, великий князь утешен был великим чудом, какое совершилось у раки преподобного Варлаама Хутынского над постельничим его Григорием. Этот молодой человек, из рода бояр Рязанских, сделался так тяжко болен, что находился в безнадежном состоянии и уже несколько часов лежал мертвым. Когда же положили больного у раки преподобного, он внезапно ожил и стал совершенно здоровым. Очевидцами этого чуда были сам князь, его сыновья и бояре, прибывшие в Новгород и должны были сознаться, что Новгород под покровительством неба. Святитель Иона тогда же, ради вечной памяти чуда, велел записать это дивное событие для последующих родов, жившему тогда у него ученому пришельцу со св. горы Пахомию Логофету⁶⁹⁸.

Отправляясь из Новгорода, великий князь пригласил архиепископа Иону в Москву. Незьзя было не исполнить этого желания великого князя и по уважению к нему, а еще более по делам своей своевольной паствы. Интриги Новгородцев по отношению к князьям Московским стали ясно обнаруживаться, и потому казались ненавистными Василию Темному и умному сыну его Иоанну III в последние годы святительства Евфимия и в начале правления Ионы. Иоанн III, еще при жизни отца сделавшись его соправителем, зорко следил на всеми неурядицами в Новгороде и вполне понимал слабость его самоуправления, которая происходила от постоянных внутренних раздоров и несогласий. Знатные и богатые граждане захватывали в свои руки все почетные должности – посадников, тысяцких, старост и друг., на которые они спорили друг с другом. Каждый из них имел приверженцев из бедного класса, которые и держали его сторону на вече. Эти веча часто были очень шумны и кончались иногда кровавыми побоищами, которые приходилось прекращать самим владыкам силою пастырского своего увещания⁶⁹⁹. Когда Москва в лице своих великих князей, и именно в описываемую эпоху, стала угрожать Новгороду совершенным покорением, Новгородцы задумали искать защиты у князей литовских. Эта затея тогда же бы кончилась уничтожением Новгородского веча, если бы владыки Новгородские Евфимий и Иона своим благотворным влиянием не воздействовали на князей Московских. Святителю Евфимию даже не раз приходилось умиротворять литовского князя, воинственного Витовта, который уже покорил под свою власть Смоленск и грозил опустошением областей Новгородских. Святитель же Иона постоянно напоминал своим согражданам быть покорными единоверному с ними князю, а не склоняться на сторону князей литовских, поклонников папы.

Между тем, все раздоры и разделения Новгородцев на партии, из коих одна называлась московскою, а другая литовскою, не могли не доходить до Москвы. И уже поэтому архиепископ Иона, приглашенный великим князем Василием, волей-неволей должен был ехать в Москву, вскоре после посвящения своего в святительский сан, чтобы лично объясниться с державным по делам своих духовных чад и предупредить козни, которые были воздвигаемы на родной ему город.

По прибытии в Москву, архиепископ Иона был встречен с большими почестями великокняжескими боярами и несколькими игуменами еще за три поприща от столицы, и с особенною любовию был принят митрополитом всея Руси в своих палатах. Затем, в великокняжеских палатах ему сделан был прием вполне достойный представителя и владыки Великого Новаграда. Описатель жития так описывает встречу его на дворе великокняжеском: «великою честью почтен бе, усретенми частыми, светлыми вне двора княжа, внутрь же двора – боярами, на ступенях крыльца сынове княжи по чину своему усретаху, в преддверии же и сам князь изыде во сретение архиепископу, и поддержа десницу его, и вниде с ним в княжеския палаты». Здесь владыка Новгородский от лица своих сограждан поднес великому князю многие и богатые дары и «елики тяжести даров», замечено в жизнеописании, «принесены быша архиепископом, радостно прият князь». Во всю бытность святителя в Москве, великий князь относился к нему с самым глубоким уважением; не раз он посылал своих бояр на подворье святителя, чтобы передать ему свое личное уважение. Часто собираясь на совещания, великий князь с митрополитом Ионою и владыкою Новгородским рассуждали о делах церковных. В одно из таковых совещаний Василий Васильевич, вместе с сыном своим Иоанном, откровенно высказал архиепископу Ионе все, что было у него на душе на счет своевольства Новгородцев, что Новгородцы не воздают ему подобающей чести великокняжеской, и заключил свою речь тем, что он намерен поднять оружие, чтобы однажды навсегда положить конец беспорядкам и своевольству Новгорода. Архиепископ Иона горячо тогда вступился за свою паству, умоляя великого князя не увлекаться порывами гнева, так как в этом деле не мало послужили к возбуждению гнева княжеского разные наговоры завистливых клеветников, а отечески пощадить и помиловать покорных ему людей: «из-за горсти негодных, говорил святитель, не следует карать всех». «Если государь, продолжал он, ради зависти, возбужденной против отчины его – великого Новгорода, не внимая его молениям, не преложит гнев на милость и воздвигнет руку на людей неповинных: да внимает сам к себе, чтобы и между его чадами не возникли разделения от зависти взаимной. Ныне же, как князь благочестивый, поставленный над многими князьями, чтобы им благодетельствовать, да не подвигнется по клевете на свою отчину, но тихими очами да взирает на послушный ему народ, не возлагая новых даней и повинностей на людей, дотоле от них свободных. Тебе самому, продолжал далее святитель, уже приближаются дни кончины, сыну же твоему Иоанну содержать хоругвь русскую, и о нем, вместе с моим народом, теплые вознесу молитвы к Господу Богу, да освободит Он от насилия царей ордынских, ради свободы, дарованной тобою моему граду; да вознесется рука его над всеми супостатами и прославится властию больше всех своих предков, и княжение его укрепится в мощной его деснице, и на многие распространится страны, если только будет жить в благочестии и тихими очами назирать обладаемых им».

После такой трогательной речи, в которой старец-святитель кротко выразил: как должны быть осмотрительны державные правители в своих приговорах и решении судьбы своего народа, и что милосердие и снисходительность более всего упрочивают могущество царей, великий князь умилился и возвеселился сердцем. Особенно обрадовало его предсказание об освобождении от татарского ига всей русской земли, имеющее совершиться при сыне его. Маститая старость, и какое-то небесное вдохновение, отражавшееся на спокойном лице говорившего святителя, поселяли в душе князя несомненную уверенность в истине предсказания, ибо князь знал, что непогрешительно всякое слово, исходившее из уст святителя. Тогда же Василий Васильевич с радостию обещал архиепископу отложить всякий гнев на его паству великого Новгорода и даровать ему мир, сказав, что он все забывает и все прощает своей отчине – Новгороду; только просил, чтобы твердо было обещание св. Ионы сыну его против орды, и о том же умолял его блаженный Иона митрополит. Старец на это отвечал: «аще два от вас совещаета о всякой вещи, ея же аще просита, будет вама от отца моего, иже на небесех (Мф.18:19); молящеся же отпущайте, аще что имате на кого» (Мк.11:25). После этого оба святителя, со всеми своими духовными чадами, обещали усердно молиться, чтобы князь восприял свободу от мучительства князей ордынских, и чтобы в руке его укрепилась хоругвь русская.

Когда беседа кончилась, вдруг, к удивлению всех, святитель Иона заплакал и плакал горько. Великий князь и митрополит, недоумевая о такой внезапной скорби святителя, пожелали узнать, чтобы такое так сильно могло опечалить его? Тогда Иона открыл им близкое падение Новгорода и сокрушение всей его гордыни, «Кто озлобит людей моих, всенародное множество», говорил старец в духе ведения, «или кто смирит такое величие града моего, если только не возмутит их междоусобие, и лесть неправды не расточит их и не развеет лукавства! Обаче во дни мои да даст Господь мир, тишину и благословение людем моим»⁷⁰⁰. И действительно, во время святительства его все окрестные страны держали мир с великим Новгородом, во всех областях Новгородских царствовала глубокая тишина, самые граждане сохраняли между собою взаимную любовь, не производя никаких беспорядков и крамол. Благоплодна была даже самая земля паче прежних лет⁷⁰¹. Тогда же архиепископ, предвидя, что пастве его – Новгороду не удержать своей независимости, просил обоих князей даровать самосудную грамоту любимой его обители Отенской, дабы она свободна была от насилия и притеснений наместников княжеских и других властей. Оба князя с полною готовностию исполнили просьбу архиепископа Ионы и даровали ему просимую грамоту, скрепленную двумя позлащенными печатями, с изображениями обоих государей. Эта грамота состояла в том, что Отенская обитель имела право распоряжаться землями и угодьями, дарованными ей в разное время, а также и прикрепленными к ней селами с крестьянами и монастырскими работниками, своим судом, т. е. судом игумена и братии⁷⁰².

Великий князь так твердо веровал словам святителя, что в духовной своей грамоте, назначая города и уделы сыновьям своим и супруге, определил и какую дань должны давать удельные князья старшему их брату, великому князю, для удовлетворения орды, доколе еще шататься будут цари ордынские, и что по времени не должно будет платить этой дани великому князю, когда потребит Господь орду от лица русских князей.

Покончив дела свои, святитель Иона при отъезде напутствован был от великого князя таким наказом: «скажи своим духовным детям, чтобы они, признав свою вину, исправились, в земли и воды мои не вступалися, имя мое держали честно, по старине, если хотят от меня покровительства и милости». Затем оба князя с великою честью отпустили архиепископа Иону, провожая его вместе с боярами. С восторгом встретили и Новгородские граждане своего владыку, почитая в нем истинного своего отца, заступника и великого миротворца.

Глубоко чтил высокие добродетели архиепископа Ионы и хиротонисавший его митрополит Иона. Вскоре же после отъезда его из Москвы, блаженный митрополит Иона тяжко заболел. Желая еще раз насладиться духовною беседою архиепископа Ионы и имея мысль назначить его преемником себе, митрополит посылает в Новгород гонца с грамотой, в которой, уведомляя о своей болезни, от которой уже не надеется оправиться, просил его поспешить к нему, пока еще живому, дабы обоим получить друг от друга братское утешение. В конце же своей грамоты митрополит просил Иону: «да приимет участие в избрании преемника, и сам, своими честными руками, предаст его гробу». Прочитав святительскую грамоту, много плакал архиепископ Иона и сказал: «великия благодати лишается ныне Москва, такожде с нею и вся Российская земля, таковую доброту скрывающе под землею». Однако старец не решился опять идти в Москву и написал ответную грамоту, в которой уведомлял, что и сам он удручен старостию, что приближается конец и его жизни, и что особенно он чувствует тяжкую боль в ногах, препятствующую ему идти в дальний путь, но при этом утешал его несомненною надеждою насладиться взаимным лицезрением, по отшествии из бренного тела, когда и ему придется предстать пред Судию живых и мертвых⁷⁰³. Касательно же избрания достойного ему преемника на Российскую митрополию святитель Иона присовокупил: «его же Дух святый изберет и благословит, того и аз готов буду прияти»⁷⁰⁴. Блаженный митрополит Иона преставился 31 марта 1461 года и за святость своей жизни причтен церковью к лику святых.

В 1462 г. скончался и великий князь Василий Темный. Великокняжеский престол, по утвердившемуся уже тогда порядку престолонаследия, занял старший его сын Иоанн III, еще при жизни отца бывший ему соправителем. Блаженный архипастырь, чтобы представиться новому великому князю, в 1463 году решился отправиться в Москву. Впрочем, причиною этой поездки, вероятно, были другие, более важные, обстоятельства, так как по некоторым делам видели в Новгороде, что новый великий князь не доволен Новгородцами. Иоанн, помня высокое благоволение своего родителя к Новгородскому владыке, и сам лично глубоко почитая его, как мужа святой жизни, принял его с почестями и благоговением, и просил его молитв, как он обещал прежде, чтобы Господь утвердил княжение его, возвысил его державу иа врагов и помог освободить православную Русь от тягостного и мучительного рабства царей ордынскпх. Святитель подтвердил несомненное исполнение своего предсказания о низложении ордынских князей, внушая не погрешать в своем уповании и напоминая князю, что отец его, твердо веруя в скорую свободу отчизны от власти татарской, и в духовной завещал ему не требовать с братьев своих и с Новгородской области той дани, которая назначалась для орды⁷⁰⁵. «Не презрит Господь, говорил святитель, слезной молитвы стольких угнетенных, изженет орду, какими ведает судьбами, лишь бы сам державный пребыл в благочестии и тихими очами назирал свою область». Тут же св. Иона присовокупил и свою просьбу о подтверждении прежней грамоты, предоставлявшей Отенской обители право независимого суда над принадлежащими ей селами и крестьянами, как было при его родителе. Иоанн Васильевич с любовью исполнил просьбу владыки, подтвердив грамоту родителя и утвердив ее печатью со своим изображением⁷⁰⁶.

После кончины митрополита Ионы, по его завещанию, собором русских иерархов был возведен на кафедру митрополита Московского и всея России Феодосий, архиепископ Ростовский (3 мая 1464 года). Новгородский святитель Иона не был в Москве при поставлении нового митрополита, а прислал свою грамоту с обещанием повиноваться новому митрополиту⁷⁰⁷. Не смотря, однако ж, на это обещание святителя Новгородского, одною из первых забот митрополита Феодосия была забота о епархии Новгородской. Новгородцы, по своим капризам, видимо, тяготились своими отношениями к великому князю Московскому; они предчувствовали, что не отстоять им своей вольности. Между ними давно бродила мысль отделиться от Москвы и отдаться под покровительство великого князя литовского. А эта мысль неизбежно вела к другой: отделиться и от Московского митрополита и признать над собою власть митрополита Киевского. В это время совершилось прискорбное для православной русской церкви событие: состоялось окончательное разделение Русской церкви на две митрополии – Восточно-Русскую, или Московскую, и Западно-Русскую, или Литовскую. В Литве, с согласия Казимира, короля литовского (польского), был объявлен митрополитом Киевским, присланный папою, Григорий – ученик Исидора. Этот Исидор предвосхитил у св. Ионы титул митрополита Московского и в качестве сего последнего отправился на Флорентийский собор, и там изменил православию. Измена обнаружилась тотчас по возвращении Исидора в Москву, за что он был осужден собором русских иерархов и бежал в Италию, как отвергнутый. Там он разными происками достиг того, что папа согласился послать к королю литовскому ученика Исидорова Григория, в качестве митрополита Киевского. Григорий был рукоположен в епископский сан патриархом цареградским Григорием Маммою, тоже принявшим унию. Св. Иона много и убедительно писал епископам киевской митрополии по поводу этого грустного для православия события⁷⁰⁸. Живое участие в этом деле принимал и великий князь Московский⁷⁰⁹. Оба они действовали на Казимира, чтобы не принимал Григория; однако Казимир, в видах интересов политических, чтобы русские области, отторгнутые от Москвы, совсем прервали всякую связь с Москвою и в религиозном отношении, и как ревностный католик, исполнил волю папы, принял Григория и признал его митрополитом Киевским⁷¹⁰. С этого времени новому митрополиту Киевскому подчинены были епархии: Черниговская, Смоленская, Перемышльская, Туровская, Луцкая, Владимирская, Полоцкая, Холмская и Галицкая. И вот, едва прошел месяц со времени вступления Феодосия на кафедру митрополита, как он счел нужным писать Новгородскому владыке Ионе: «ты знаешь, сын мой, что в литовскую землю пришел ученик Исидора Григорий и что король его принял, и дал ему престол Киевский. Если этот Григорий по каким-либо делам пришлет к тебе кого-либо из своих: то ты, помня свое обещание, данное при поставлении твоем и повторенное в твоих грамотах к великому князю и собору русских епископов, не принимай и ни в чем не проси благословения от того Григория, и не внимай его писаниям и поучениям. Да и детей твоих духовных в Новгороде и Пскове укрепляй твердо, чтобы они не принимали его благословения и поучения, и не посылали к нему ни с чем, чтобы не колебалась от ересей наша православная церковь». Далее митрополит писал, что с тех пор, как стоит великое православие, не прихаживал на Русь из Рима ни один митрополит; при этом просил блаженного Иону поборать за православие, как и прежние великие исповедники, которых сам он знал, и, наконец, благодарил за присланные им поминки, обещая всегда иметь к нему любовь духовную⁷¹¹. Такое же послание потом прислал архиепископу Ионе и великий князь Иоанн Васильевич, но уже при преемнике Феодосия митрополите Филиппе и, вероятно, с целью, чтобы в такое смутное для церкви время более воздействовать своим посланием на беспокойных Новгородцев в пользу подчинения их новому митрополиту. «Король польский и великий князь литовский, Казимир, писал Иоанн, еще к нашему отцу, а ныне и ко мне не одинова присылал своих послов о том, чтобы есмя приняли к собе его митрополита Григория; но тебе известно, отче, отколе пришел и от кого поставлен тот Григорий. Пришел из Рима от папы, а поставлен в Риме Григорьем патриархом цареградским, который повиновался папе с осмаго собора; а сами ведаете, за колико лет разделилась греческая вера с латынскою, и святыми отцами заклято и утверждено, что с латыною не совокуплятися... и отец мой послал к королю, чтобы того Григорья к собе не приимал, новины бы не чинил... и старины не рушал... кто будет нам люб, тот будет у нас на всей Русии; а от Рима у нас митрополиту не быти... а примешь, ино ты церковь Божию раздираешь, а не мы. А король пакы тако принял, и церквей ему русскых поступился». При этом, Иоанн напоминал архиепископу Ионе, чтобы он исполнял свой обет не приступати к тому Григорью, каковой обет дал Ионе митрополиту, потом Феодосию и, наконец, митрополиту Филиппу. Далее в том же послании великий князь извещает владыку Новгородского, что он получил грамоту от Иосифа, митрополита Кесарии Филипповы, в которой сообщает, что тот Григорий посылал в Царьград своего посла Мануила, «ищущи собе благословения и подтверждения от цареградского патриарха, а хотячи быти у нас в Москве... да чтобы о нем патриарх посла своего послал до меня, да от того дей много порекл злата и порт патриарху».... «А потому он с отцом своим митрополитом, с своею матерью, с своею братьею и со всем священством положили того посла патриарша, ни Григорьева в землю свою не впущать и благословения не принимать.... И тобе бы нашему богомольцу, писал далее князь, ведомо было... Которыми делы тот посол патриарш к тобе с тем посланием, или тот Григорий учнет ся посылати, и тыб того гораздо ся оберегал, и детей своих (Новгородцев) наказал, чтобы никоторому посланью патриаршу, ни Григорьеву, не верили, ни поученья его, ни ложного благословения не требовали... и помнил бы еси, отче, свой обет»⁷¹².

Святитель Иона, как муж святой жизни и опытный пастырь, умел вразумлять Новгородцев и обуздывать их неприязнь к великому князю Московскому, и этим самым снискал высокое к себе уважение и любовь в Москве⁷¹³. Может быть, поэтому-то некоторые в Новгороде и были недовольны своим владыкою, и нарушали его права. Как бы то ни было, только, во всяком случае, не без причины, архиепископ Иона, когда ездил в Москву в 1463 году, чтобы представиться новому великому князю Иоанну Ш, а, вместе, и митрополиту Феодосию, испросил у последнего грамоту для ограждения своих прав. Феодосий подтвердил всему духовному чину Новгородской епархии покоряться своему владыке, утвердил за ним все его земли, вотчины и пошлины, а Новгородцам всем заповедал, чтобы они не вступались в те церковные пошлины и земли, и не дерзали обижать дом св. Софии⁷¹⁴.

В то же время, жители Пскова, враждуя на Новгородцев, не помогавших им в борьбе с немцами; вздумали восстать и против Новгородского владыки, как это не раз случалось и прежде. В течение двух лет они не платили ему церковных пошлин и не дозволяли пользоваться землями, водами и другими угодьями, находившимися в Псковской области, так что архиепископ Иона принужден был жаловаться митрополиту. Кроме того, в конце 1463 г. (12 декабря) псковитяне послали великому князю Иоанну Васильевичу грамоту, чтобы он повелел митрополиту поставить особого владыку в Пскове и, притом, их брата – псковитянина. Великий князь отвечал: «это дело важное, мы внимательно порассудим с отцем нашим митрополитом; он созовет архиепископов и епископов, чтобы решить: можно ли тому быть». Через месяц с небольшим (22 января 1464 года) псковитяне повторили свою просьбу и прислали князю в подарок 50 р.⁷¹⁵ Князь велел известить их, что он заботится об отчине своей – Пскове с отцем своим митрополитом и пришлет им ответ через своих послов. Наконец, ответ был получен и состоял в том, что нельзя быть в Пскове особому владыке, так как там искони не было кафедры епископской. Вдобавок к этому, митрополит послал псковичам свою грамоту, в которой, упоминая о жалобе на них архиепископа Ионы, строго наказывал, чтобы они возвратили ему все отнятые земли и пошлины, и впредь не обижали дома св. Софии Новгородской и не вмешивались в ее вотчины: «или не знаете, писал к ним Феодосий, что церковь соборная св. Софии Премудрости Божией есть земное небо, и в ней совершается великое Божие таинство, и Христос, яко жертва, роздается для спасения и оживотворения душ и телес верующих! Но Господь, благодетельствующий верным, имеющим попечение о святей Его церкви, отмщает оскорбляющим ее, и страшно впасть в руки Бога живаго. Итак, чада, соблюдайте все, что установлено по старине судом соборной церкви, и не прикасайтесь достоянию архиепископов ваших, ибо то все отдано для безкровной жертвы, за спасение душ прежде почивших отец и в поминовение вечное. Пишу вам по долгу святительскому, ибо церковь Божия никого не обижает, и ей причинять обиды воспрещают священные правила»⁷¹⁶. Псковитяне на этот раз покорились⁷¹⁷. С своей стороны и блаженный Иона старался смягчить своею любовию недовольства псковичей на зависимость их от Новгородской кафедры, не требуя от них вознаграждения за пользование в продолжении двух лет землями и водами кафедры, когда они изъявили свою покорность в 1465 году. В сентябре этого года псковитяне возобновили даже с Новгородцами клятвенный договор, чтобы держать между собою мир, по старине, и владыке Новгородскому, по старине же, ездить в Псков за своими пошлинами. В начале октября святит. Иона действительно ездил в Псков, здесь встречен был с честью, совершал торжественные служения, решал судебные дела, прожил около четырех недель и, собрав обычные приношения и «подъезд» с священников, на четвертой неделе с почетом выехал в Новгород⁷¹⁸. Но при всем том мысль отделиться от Новгородского владыки и достигнуть церковного самоуправления не оставляла псковитян.

Осенью 1468 г. священноиноки и священники всех пяти соборов и вообще все священство Пскова явилось на вече и, указывая на разные бедствия, постигавшие город в последние годы, говорили собравшемуся народу в присутствии князя и посадников: «сами видите, чада, что такую милость посылает на нас Господь по грехам нашим и ожидая как от вас, так и от нас обращения к Себе. Потому мы положили между собою, по правилам св. апостолов и св. отец, во всем священстве поддержать крепость, чтобы нам управляться и жить но номоканону. А вы будьте нам поборниками: потому что здесь над нами нет правителя. Да и вы иногда вступаетесь миром в церковные дела не по правилам: так мы хотим и на вас положить такую же духовную крепость». Псковичи отвечали: «то ведаете вы, Божие священство; а мы вам поборники на всякий благий совет». Тогда все пять соборов и все священство написали грамоту из номоканона о своих священнических крепостях и церковных делах, и положили ее в общественный «ларь», а правителями над собою, для исполнения этой грамоты, избрали на вече пред всем Псковом двух священников и, кроме того, тогда же отлучили от службы всех вдовых священников и диаконов во всей Псковской области. Вскоре, однако ж, на одного из избранных правителей-священников восстали какие-то клеветники, и он бежал в Новгород к владыке. В январе следующего года владыка, уже дряхлый от лет, снова приехал в Псков и был принят с честью; но, когда, призвав к себе все священство и посадников, начал спрашивать их о крепостной грамоте и говорил: «кто это так сделал без моего ведома? Я сам хочу судить здесь, а вы бы вынули ту грамоту и подрали», ему ответили: «ты, господин, сам знаешь, что ты здесь ненадолго; а таких дел, какие в последнее время укоренились в здешнем духовенстве и сильно смущают церковь Божию, скоро исправить нельзя. Мы не в состоянии высказать тебе, до какой степени дошло бесстыдство. Притом, грамота наша, положенная в ларь, выписана из номоканона; и ты сам, подобно прежним владыкам, благословил нас править все священнические дела но номоканону с твоим наместником, нашим псковитянином». Добродушный архипастырь ответил: «вижу, дети, что и на вашей стороне есть правда, но дело это очень важное, я доложу об этом митрополиту, и вас извещу, как он прикажет поступить»⁷¹⁹. На Московской митрополичьей кафедре в это время был уже Филипп. Феодосий же добровольно отказался от святительского престола и 11 лет спасался на покое, прислуживая в своей келлии одному расслабленному старцу в Чудове монастыре, где до святительства был настоятелем. Через девять месяцев (в октябре) великий князь и митрополит прислали в Псков своих послов с грамотою, чтобы Псковичи предоставили управление духовенством своему богомольцу-архиепископу, как заведено искони. Тогда же прислал в Псков своего посла и архиепископ, и велел сказать Псковичам, что, если они возложат на него это святительское дело, сами увидят, как поддержит духовную крепость и в священниках, и во всем церковном управлении. Псковичи и в этот раз покорились и, хотя помедлили еще, но, наконец, 5 января 1470 года вынули из ларя свою грамоту и подрали. Получив о том известие, владыка дал приказ в Псков, чтобы вдовые священники ехали к нему в Новгород на управление, и по строгом испытании выдал несомненным по поведению письменное дозволение священнодействовать, а прочих подверг запрещению⁷²⁰. Современный же местный летописец говорит об этом иначе: «и начаша ездити к нему (архиепископу) вдовые священники и диаконы, а он начал брать от них мзду, у кого по рублю, у кого полтора, и всем без испытания начал разрешать священнослужение, и выдавать новые грамоты за печатями из-за мзды, а не по правилам св. отцов, тогда как сам обещался пред всем Псковом но номоканону править всеми делами и вдовыми священниками»⁷²¹. Трудно поверить, чтобы святитель Иона, муж столь высокой, святой жизни, давал разрешение вдовым священникам и диаконам на мзде; всего вероятнее, это говорит лицо из числа лиц, враждебных блаженному архипастырю, чтобы поддержать в Псковичах нерасположение к Новгородскому владыке, и так или иначе добиться отделения от Новгородской кафедры.

Среди таких трудов и подвигов святительских на пользу паствы архиепископ Иона имел великое попечение и о созидании и украшении храмов Божиих. Первою заботою святителя, по возведении его на кафедру св. Софии, было возобновить и украсить Отенскую обитель, где начались его иноческие подвиги и под сению которой он желал обрести себе вечное упокоение. Прежде всего, он соорудил, вместо деревянной церкви, новый каменный храм, во имя трех святителей⁷²², и великолепно его украсил. Для этой цели вызваны были самые лучшие нкононисцы для написания икон и искусные живописцы, которые расписали все стены и колонны храма. Столь же драгоценною утварью обогатил его, и дал вкладом, кроме многих священных книг, святое евангелие, писанное золотом и окованное в золотых досках с дорогими каменьями, богатые сосуды и жемчужные ризы⁷²³. К паперти этого храма пристроил он церковь во имя Предтечи и Крестителя Иоанна, так как день его рождения совпадал с днем рождества св. Предтечи, и его именем он был наречен в мире. Эта церковь была также вся каменная от основания, но с деревянным куполом, чтобы когда-нибудь не обрушились камни и не сокрушили бы гроба; так как блаженный Иона избрал сей храм своею усыпальницею и сам ископал себе в оном гроб. Затем он выстроил каменную трапезу и при ней теплую церковь во имя святителя Николая для тех, которые не могли переносить холода в зимнее время.

Много приобрел он, также, сел с крестьянами и рыбных ловлей, которые записал на имя любимой своей обители Отенской, из малой сделав ее великою и из скудной богатою; но никого этим не обижал, ибо все жертвовал от своих достатков, и, наконец, соорудил еще одну в обители церковь во имя пустынножителя, преподобного Онуфрия⁷²⁴.

Кроме обители Отенской святитель Иона воздвиг несколько храмов и в других местах: в 1463 году отправляясь в Москву, он на пути посетил обитель преподобного Сергия Радонежского чудотворца, и тогда же дал обещание построить ему храм, так как в Новгороде дотоле не было посвящено ни одного храма сему великому угоднику Божию; и когда возвратился из Москвы, сряду же на самом архиерейском дворе устроил церковь преподобному Сергию и украсил ее. Святитель Иона питал особенное благоговение и любовь к сему угоднику Божию, потому что незадолго пред тем (в 1422 г.) преподобный Сергий был прославлен нетлением св. его мощей. Церковь эта существует поныне. Она находится между Евфимиевским корпусом и часовою башнею над воротами. В алтаре этой церкви, на горнем месте, сохранилось величественное настенное изображение Божией Матери, сидящей на престоле, окруженной архангелами и ликами святых. Иконостас двухъярусный, царские врата иконописные с изображением Благовещения, где Божия Матерь написана с веретеном. На храмовой иконе, современной открытию мощей преподобного Сергия и привезенной из Москвы, вероятно, самим святителем, угодник Божий изображен в пояс: правая рука благословляет; а в левой находится развернутый свиток⁷²⁵. Лик чудотворца отличается необыкновенной выразительностью.

В том же 1463 году святитель Иона возобновил и украсил Дмитриевскую церковь в Новгороде на торговой стороне⁷²⁶. Эта церковь цела и благолепна по настоящее время. По сказанию летописей, она первоначально была устроена в память победы Димитрия Донского над Мамаем.

Наконец, святитель Иона построил каменную церковь в честь Симеона Богоприимца в Зверинском монастыре на софийской стороне. Поводом к сооружению ее послужило следующее чудесное событие:

В конце 1466 года в Новгороде и Пскове открылось моровое поветрие, известное в летописях под именем Симеоновского мора. Болезнь обнаруживалась опухолью на теле, называемой желвою или железою. В следующем 1467 году язва разразилась в ужасающем виде. В одном Новгороде число умерших простиралось до 48000 человек, в том числе, монахов и монахинь умерло 7650 и 300 приходских священников, а во всех Новгородских пятинах похищено заразою 220652 человека. Среди всеобщей скорби святитель Иона утешал своих духовных детей следующими словами св. Златоуста: «что ради их согрешений, посетила болезнь от Бога, ибо не искали покаяния во грехах, впали в забвение, от самого обилия благ земных, и посему навел на них Господь смертную язву. Но вот, и знамение человеколюбия Божия: не подвиг он на них иноплеменные народы и не привел на пленение и расхищение за грехи. Если кто уязвлен, то в дому своем находится, и все свои ему соболезнуют; а если кто и умрет, то руками ближних своих, со священническими молитвами, погребается и священными службами поминовен будет, чтобы через то получить разрешение во грехах своих. Посему, и ныне заблаговременно должно обратиться к покаянию, исправив дела свои, чтобы вместе со здравием получить и спасение». Между тем, сам святитель денно-нощно со слезами умолял Небесного Владыку о помиловании бедствующего града. Милосердый Господь внял молитве угодника и удостоил его свыше божественного откровения. Для погребения несчастных устроена была общая большая скудельница в Зверинском монастыре, в Неревском конце. Однажды, стоя на молитве, святитель услышал голос: «иди со кресты со всем освященным собором в Неревский конец, в Зверин монастырь, к Покрову Пресвятыя Богородицы, на скудельню. Тамо явися образ св. праведного Симеона Богоприимца. В честь его поставь там единым днем храм, и мор прекратися». С неописанною радостию святитель возвестил гражданам об этой дивной милости Божией и утром 1-го октября совершил крестный ход из Софийского собора на указанное место, где пред явленною св. иконою, преклонив колена, со слезами молился угоднику Божию об утолении гнева небесного. После этого, стали петь молебен; во время молебна народ рубил бревна и носил на своих плечах. В тот же день церковь была срублена, так что святитель Иона успел освятить и совершил божественную литургию. Мор после этого сряду же прекратился в Новгороде и его окресностях. В следующем (1468) году святителем Ионою сооружена была, вместо деревянной, каменная церковь в честь праведного Симеона на том же месте, сохранившаяся до настоящего времени⁷²⁷.

При святителе Ионе и при его содействии начал благоустроиться и Соловецкий монастырь на диком острове Белого моря. Еще в 1429 г. благочестивый инок Савватий водрузил там крест и поставил уединенную келлию; а св. Зосима, через несколько лет, создал церковь Преображения, устроил общежительство и выходил в Новгороде жалованную грамоту на весь остров, данную ему от архиепископа Ионы и тамошнего правительства за осмью свинцовыми печатями⁷²⁸.

Особенное благоговение святитель Иона имел к св. угодникам, прославленным от Бога нетлением мощей и чудесами; и эту благоговейную любовь к памяти святых ему желалось выразить в гимнах и канонах, дабы и последующие роды праздновали установленные дни памяти св. угодников Божиих, воспевая им службы и читая описания их св. жизни, в назидание себе и будущему потомству. Для осуществления этого благочестивого желания святитель Иона воспользовался способностями одного ученого инока Афонской горы – Пахомия Логофета, который в то время находился в Отенской пустыне. Поручая Логофету составлять жития святых со службою и канонами, святитель Иона с архипастырскою щедростию награждал его труды: дарил его золотом и серебром, и разными дорогими мехами – собольими и куньими, чтобы расположить его к усерднейшему исполнению поручаемых ему священных произведений. Так, Логофет, по поручению своего благодетеля, составил всенощное бдение преподобному Онуфрию великому, в честь которого создан был храм в Отенской обители; потом канон и житие равноапостольной княгини Ольги, как начальницы христианства в Российских странах, далее житие и службу святителю Евфимию, предместнику св. Ионы, также святителю Ионе, – митрополиту Московскому службу и канон, в краестрочиях коего Пахомий прямо указывает, что он написал сие по повелению Ионы, архиепископа Новгородского; наконец, преподобным Варлааму Хутынскому и Савве Вишерскому жития и службы, с похвальным словом преподобному Варлааму⁷²⁹. Оба последние восследования служы святитель Иона поручил составить Логофету по следующим чудесным обстоятельствам: в 1460 году в бытность великого князя Василия в Новгороде, как замечено выше, тяжко заболел его постельничий Григорий, так что несколько часов был без всяких признаков жизни. Будучи принесен в обитель Хутынскую и положен у раки преподобного, больной тотчас выздоровел. Прославляя дивного во святых Своих Бога, святитель Иона велел Логофету тогда же составить житие с похвальным словом и канон угоднику Божию. Канон же и прочая служба преподобному Савве составлены, по поручению святителя, в память чудесного исцеления угодником игумена обители Геласия. Однажды Геласий впал в тяжкую болезнь от нечаянной отравы. Будучи в крайнем изнеможении, он обратился с молитвою об исцелении к преподобному, и вдруг увидел его стоящим на молитве в светлой одежде. В ту же минуту получив совершенное исцеление, он поспешно отправился в Новгород поведать святителю Ионе о своем чудесном видении и исцелении. После этого, святитель прибыл в обитель и, совершив молебное пение у раки преподобного, велел написать лик его на иконе, а Пахомию поручил составить службу; а потом над мощами его соорудил и каменную церковь, в честь Покрова Пресвятой Богородицы, которая перестроена была в 1523 году.

Такова была пастырская деятельность святителя Ионы. По отзыву современников, он был великий деятель церковный и гражданский. Поставленный на высоком свещнике Новгородской архиепископии, он во всю свою жизнь светил своими добрыми делами на пользу своей паствы. Как подвижник, отрешившийся от мира и от его суетных благ, он всецело посвящал себя на служение единому Богу; не сокровиществовал и не собирал для себя ничего, а все, что принадлежало ему по его великому сану, расточал щедро на украшение храмов и на благотворение ближним – неимущим.

Как постоянный молитвенник за свою паству, он еще при жизни своей удостоился свыше божественных откровений. Наконец, как представитель Новгорода с его областью, по своему святительскому сану, он явил себя великим деятелем гражданским, и оказал незабвенные услуги своей пастве, защищая ее пред земными царями и ходатайствуя ей мир и благословение Царя Небесного. И, не смотря на то, что святитель Иона с самого детства был слабого телосложения, не смотря на черезвычайные иноческие подвиги и многотрудную деятельность, сопряженную с постоянными заботами и беспокойствами о делах церковных и гражданских, благодать Божия видимо совершалась в немощах его. Он дожил до глубокой старости и правил паствою 12 лет и 6 месяцев. Предвидя близкий исход от мира сего, он собственноручно написал духовное завещание, в котором любимую свою пустынь поручал покровительству преемников своих, а бренные останки свои – пустыни. Затем, простившись с своею паствою и причастившись Божественных тайн, святитель Иона скончался блаженною кончиною праведника в 5 день ноября 1470 года⁷³⁰. Совершив подобающее по чину погребение, многотрудное тело усопшего святителя, по его завещанию, перенесли в Отенскую обитель в дубовом гробе, накрытом каменною доскою, на которой начертаны были год, месяц и день блаженного преставления. Гроб братия монастыря поставила в церкви св. Предтечи в той самой могиле, которая была приготовлена святителем при своей жизни для вечного упокоения, но землею не засыпала до 40 дней. По совершении сорокоуста, иноки, не слыша от гроба никакого запаха, какой, обыкновенно, бывает при разложении тел умерших, уже не хотели засыпать его землею и на последующее время, и только поверх могилы устроили возвышение из досок в локоть вышиною, ибо всем известна была святость жизни старца святителя, и потому все несомненно надеялись на вечное нетление святых его мощей. Время шло, между тем, при гробе его, даже в летние жары, никто и никогда не ощущал ни малейшего запаха гниения, хотя место, где стояла церковь, было низко, и земля, где ископана была могила, была влажна и сыра⁷³¹.

Неизвестный составитель жития святителя Ионы, но, вероятно, современный, или вскоре после него живший в Отенской пустыне, в заключение жизнеописания присовокупляет от себя следующее: «сие мною воспомянуто о приснопамятном архиепископе Ионе; написавшие большее о его памяти, опустили нечто как бы малое, и сие, мнившееся им малым, приложили мы здесь, чтобы воспомянуть после блаженного Евфимия и о священном Ионе. Да даст же Господь и ныне, молитвами его, благословение, как и при нем, земли обилие, любовь и тишину странам, мир граду и людям его»! Тот же писатель говорит о себе, что покусился он вкратце почерпнуть как бы златым фиалом от моря неисчерпаемой благодати Божией, хотя малую струю чудес, изливаемых обильно св. угодником Божиим⁷³².

С кончиною святителя Ионы кончились навсегда и мирные, счастливые дни для Новгорода. По сказанию летописцев, в год его кончины, и ранее, были страшные знамения в Новгороде – предвестники скорого низложения его гордыни: сильная буря сломила крест Софийской церкви; древние херсонские колокола в монастыре на Хутыне сами собою издавали печальный звук; кровь являлась на гробах; а в монастыре св. Евфимии «в женстем от иконы Богородицы от очию исхождаху слезы»⁷³³. Люди тихие, миролюбивые трепетали и молились Богу; другие смеялись над мнимыми чудесами. Легкомысленный народ теперь более, чем когда-нибудь мечтал о прелестях свободы, и эта мечта навсегда его погубила.

Протекло почти сто лет после погребения святителя Ионы, и Господу угодно было чудесно прославить своего угодника нетлением его мощей. Это случилось в самые тяжкие времена для Новгорода, при державе царя Ивана Васильевича Грозного, при митрополите Московском Кирилле (1568–1572 г.) и при архиепископе Новгородском Леониде.

13 сентября, в праздник обновления храма Воскресения Христова, когда в Отенской обители началось утреннее богослужение в церкви Иоанна Предтечи, где находился гроб святителя Ионы, вдруг загорелась хлебопекарня, а оттуда пламя быстро распространилось по крыше трапезы и понеслось с ужасною силою на соседние здания, охватив трапезу и при ней церковь святителя Николая. Братия ужаснулась и, оставив утреннее богослужение, устремилась тушить пожар, но сила пламени превозмогла силу людей, которых, по случаю осенних работ, мало было в обители. Видя совершенную невозможность потушить с минуты на минуту усиливающийся пожар, весь народ и братия поспешили в церковь трех святителей, чтобы выносить церковное имущество и утварь. Между тем, пламя, быстро распространяясь по переходам из трапезы на паперть, не замедлило охватить крышу и деревянный купол Предтеченской церкви. В это время двое из простых людей, усердствовавшие к памяти святителя, зная, что гроб со св. его останками огражден только досками и не покрыт землею, рассудили, что пламя, охватив купол Предтеченской церкви, тотчас обрушит его на пол, который должен будет сгореть, а с ним сгорит и гроб святителя с св. останками. В таких соображениях, эти богобоязненные мужи, не сказав никому ничего, поспешно вошли в Предтеченскую церковь, и не страшась быть поглощенными распространяющимся по церкви пламенем, немедленно разобрали доски поверх гроба, и, вынув из могилы дубовый гроб святителя, благополучно вынесли его из горевшей церкви на середину монастыря, не ощущая никакой тяжести в дорогой своей ноше, и поставили на площади между церковью трех святителей и преподобного Онуфрия. Пламя же, разливаясь во все стороны подобно бурному потоку, охватило потом колокольню, а по причине усилившегося ветра, перешло и на церковь преподобного Онуфрия, которая была вся деревянная. Таким образом, горели все три церкви, трапеза и колокольня. Огонь пылал и метался во все стороны. Те же благочестивые мужи, которые благополучно спасли раку с мощами святителя от пламени, опустошившего Предтеченскую церковь, теперь хотели снова взять ее и вынести за монастырь, так как она оказалась стоящей между двух огней, но сколько не силились и как не старались поднять ее, рака оставалась неподвижною. Пожар, между тем, до того усилился, что уже не было никакой возможности не только пройти мимо горевших двух церквей, где стояла рака, но даже и близко к раке невозможно было подойти, по причине ужасного пламени. И что же? Рака святителя, как бы в пещи огненной стоявшая, нимало не опалялась от ходившего вокруг огня. Тогда все, смотревшие на это, поистине дивное чудо, вполне убедились, что мощи святителя Ионы сам Господь хранит от огненного запаления, чтобы прославить своего угодника и явить миру св. и нетленные его мощи. Когда пламя утихло, 4 инока с двумя священниками, благоговейно поднявши нимало не поврежденную пламенем раку со святыми мощами, при пении псалмов, внесли ее в обгоревшую Предтеченскую церковь и поставили на горнем месте в алтаре. Игумен на другой день отправился в Новгород и расказал архиепископу Леониду все случившееся. Владыка велел игумену, по возможности, скорее покрыть Предтеченскую церковь и возобновить как ее, так и другие церкви и здания; и когда церковь Предтечи была обновлена и снова украшена, архиепископ, прибывши в Отснскую обитель, светло совершил положение честных мощей угодника Божия в той же могиле, которая еще при жизни приготовлена была самим святителем. При этом торжественном переложении, которое совершилось в 9-й день января, архиепископ открыл раку, чтобы приложиться к св. мощам, и по церкви разлилось благоухание. Потом еще через через сто лет после этого события, именно, в 1670 г. митрополит Варлаам установил особое празднество в память перенесения многоцелебных мощей святителя и чудотворца Ионы в 9 день марта.

Много святитель Иона благодетельствовал при жизни, а еще более после своей блаженной кончины. Слепые, бесноватые и одержимые различными неизлечимыми болезнями получали исцеление тот же час, как скоро припадали к раке мощей святителя, или призывали его в молитвах своих. Таким образом, после блаженной кончины, святитель Иона явился чудотворцем изящным, предивным и милостивым. Из множества чудес, которыми прославил Господь Своего угодника, по преставлении, упомянем здесь о тех из них, о которых сохранились памятные записи в Отенской обители.

В настоятельство в Отенской пустыне игумена Мисаила, инок Сильвестр, с послушником монастырским Климом был послан в Москву ходатайствовать пред государем о подтверждении прав и преимуществ Отенской обители, коими она пользовалась при прежних государях со времен своего ктитора. Достигнув Вышнего Волочка, посланные, для большего удобства, отправились далее водою, но когда приблизились к речным порогам, кормчий умышленно ударил ладью о камень и опрокинул их, с целью воспользоваться имением одного богатого купца, плывшего вместе с ними. Кознь совершилась, и тот, против которого сделан был злой умысел, потонул; все же прочие, один за одним начали выплывать к берегу; не было видно только Сильвестра, и горько плакал о нем его спутник. Между тем, опрокинутую лодку скоро прибило к берегу. И что же? На дне лодки оказался живым и невредимым старец Сильвестр, который сам не ведал, каким образом спасся от потопления, потому что не умел плавать. Возблагодарив Бога за такое дивное спасение, Сильвестр и Клим сокрушались еще об утрате своих пожитков, между которыми находилась и царская грамота, ради которой, единственно, и предприняли дальний путь. Целый день они скорбели о своей потере, взывая о помощи к святителю Ионе; и вдруг, при тусклом свете вечерней зари, Клим заметил, что какая-то вещь быстрной вод придвигается к берегу. Оградив себя крестным знамением, Клим пустился по реке вброд, чтобы изловить виденную вещь, и к неописанной своей радости, он узнал, что это была их кожаная сумка. Все в ней оказалось цело и самая подпись руки державных. Затем путники отправились в дальнейший путь и, исполнив поручение, возвратились в Отенскую пустынь, воздавая хвалу и благодарение своему великому покровителю и скорому в бедах заступнику – святителю Ионе.

Некто Митрофан – житель Новгорода, промыслом перевозчик, впавший в крайнюю бедность, вздумал однажды отправиться в лес собирать ягоды, вместе с малолетним сыном. Доплыв по Волхову до деревни Дубровки, оставил лодку на берегу близ этой деревни, а сам с сыном пошел в лес к месту, где, по рассказам людей бывалых, должны быть ягоды. Собрав их довольное количество, он со своей ношей возвращался уже к лодке, но, потеряв в чаще леса дорогу, два дня скитался по непроходимым лесам, истомленный голодом и жаждою. Доведенный до крайнего изнеможения и опасаясь за жизнь себя самого и особенно малютки-сына, он обратился с молитвою к Новгородским угодникам; и вот, в то время, когда он терял всякую надежду на спасение, вспомнил о святителе Ионе, что этот угодник Божий, по рассказам многих, является скорым в бедах помощником и заступником для всех, призывающих его на помощь. Стал он со слезами молиться святителю Ионе, и лишь только произнес его имя, как вдруг очутился на той самой дороге, которая вела к деревне, где оставлена была лодка. Благополучно достигнув Новгорода, он поведал всем о своем чудесном избавлении от голодной смерти в лесу заступлением святителя Ионы.

Один крестьянин, по имени Иван, житель монастырского селения, отстоявшего от Отенской обители в 30 верстах, впал в расслабление и даже лишился языка. Родные его приводили к нему многих знахарей, но пользы от них никакой не было, а еще более усиливалась болезнь. Вдруг больному пришло на мысль обратиться с молитвою к святителю Ионе, как покровителю их селения. Когда он воззвал к угоднику Божию об исцелении и дал обет поставить свечу пред ракою св. мощей его и совершить молебное пение, в ту же минуту почувствовал облегчение, так что к удивлению родных встал с постели и начал по прежнему говорить ясно. После такого чудесного исцеления, ни мало не медля, Иван отправился в Отенскую пустынь для исполнения своего обета, а через несколько времени и совсем поступил в монастырь на служение Богу и его великому угоднику, и принял иноческий образ с именем Игнатия.

Дочь одного крестьянина, жившего в деревне, также принадлежавшей Отенскому монастырю, долгое время страдала какою-то непонятною болезнию, так что лишилась зрения. От черезвычайной муки, она стонала таким раздирающим душу криком, что родители не могли переносить ее воплей во время этих страшных припадков. Наконец, они порешили свести больную в Отенскую обитель, и когда привели к гробу святителя и отслужили молебен у его раки, девица тотчас же совершенно выздоровела, как будто никогда и больна не была. Раз, при настоятельстве игумена Никандра привезли в Отенскую пустынь совершенно слепую женщину. По два дня родные водили слепую к раке святителя, с твердым упованием на исцеление; и больная на третий день действительно прозрела. Еще был случай исцеления от слепоты и, именно, в 12 день июля 1582 г. У крестьянки Мытенского погоста Агафии заболел от неизвестной причины один глаз и через несколько времени совсем закрылся. Больная когда, по совету своих родных, пришла в Отенскую обитель и молилась у раки святителя, вдруг стала так же хорошо видеть больным глазом, как и здоровым. Это было при игумене Корнилии. При этом же игумене 26 апреля 1593 г. получил исцеление у гроба святителя крестьянин деревни Жадовска, по имени Алексей. Более полугода тяжко страдая сильною ломотою глаз, от которой совсем не мог смотреть на свет, Алексей стал усердно молиться святителю Ионе об исцелении, и дал обещание поклониться св. его мощам. Отправившись в Отенскую обитель, он получил исцеление глазам еще на дороге, не дойдя и до обители.

Однажды, при игумене Михаиле, напали разбойники на Отенскую обитель и много из ее имущества похитили. На другой год те же разбойники, называвшие себя опричниками, сделав нападение на монастырскую деревню Есиново, отстоявшую от Отенской пустыни в 8 верстах, совершенно разграбили ее и сожгли. Один крестьянин, по имени Иван, видя зверское неистовство грабителей, скрылся от них в стоге сена и молил святителя спасти его от руки варваров. Услышал молитву его угодник Божий. Разбойники, обступив стог сена, втыкали в него свои копья и рогатины, чтобы испытать, не было ли укрывшихся в нем, но их копья, доходившие до одежды его и даже касавшиеся тела, как потом расказывал он, только скользили по нем, не причиняя не только вреда, даже боли никакой.

Крестьянин, по имени Георгий, живший в селении на берегу Волхова, расказал следующий чудесный случай. В одно время стрельцы, плывя по Волхову в город Корелу, на пути своем беспощадно грабили все прибрежные селения, требуя от жителей пищи, одежды и денег, так они достигли одного монастырского селения и, по обычаю своему, начали грабить жителей. Но вдруг начальнику их пришло на мысль спросить: «чья это деревня, и кто ее владелец?» Случившийся тут Георгий, ответил: «это селение, господин, принадлежит Отенской обители, святому отцу и великому чудотворцу Ионе, архиепископу Новгородскому». Услышав это имя, начальник строго запретил своей дружине к чему-либо прикасаться в этой деревне и при этом рассказал обстоятельство, побудившее его во всю жизнь с благоговением вспоминать скорого в бедах заступника, святителя Иону. «Однажды, говорил он, прогневался на меня государь и велел казнить меня смертию, а я, окаянный, вспомнив о великом и милостивом чудотворце Ионе, со всеусердием, как только мог, вознес к нему свою грешную молитву о помиловании меня от гнева царского, и в тот же час было получено повеление от царя отменить мою казнь. И вот, я, многогрешный, до сих пор жив и состою на службе царской, благодаря милосердию скорого нашего в бедах заступника, святителя Ионы, и прославляю, и буду прославлять его честное имя до самой моей смерти». Таким образом, предстательством и памятью чудотворца спаслось все селение от грабежа.

По реке Вишере плыл однажды в небольшом челноке Новгородский житель, по имени Елевферий. Время было весеннее и река была в полном разливе. Вдруг поднялась буря с сильным ветром, так что челн бросало по реке во все стороны, как щепку. Елевферий пришел в ужас, ожидая с минуты на минуту неминуемой гибели. Тогда он со слезами призвал на помощь угодника Божия Иону, и в ту же минуту утлая ладья волнами была вынесена на берег.

По соседству с монастырским селением Оргиничи (Онгиничи, по другим), отстоявшем за 35 верст от обители, находилось поместье одного стрелецкого начальника, Димитрия Третьякова. Мать его и служители много делали обид и насилия монастырским крестьянам. Однажды, после Пасхи, схватив богатого крестьянина, по имени Памфила, сковали его и посадили в высокий терем, чтобы заставить его выдать им часть своего имения. Ни откуда не ожидал себе помощи узник, а только призывал в молитве великих святителей Николая чудотворца и Иону, обещая петь им молебен, если получит избавление. В навечерие праздника святителя Николая, слуги стрелецкие, для большей предосторожности, по случаю праздника, отвели Памфила в другой высокий терем, стоявший над рекою, и крепче сковали его. Плакал бедный страдалец, но не оскудевало его упование на великих чудотворцев; в тонком сне предстали ему два светлых мужа в белых ризах и, тихо прикоснувшись, сказали: «встань и выйди отсюда». «Не могу, господие мои, отвечал им узник, я скован». Они же велели ему следовать за ними, и он, внезапно воспрянув, не чуствовал на себе никаких оков, кроме одного только железного кольца, которое осталось на ноге. Не мог он разглядеть лица светлых мужей, за которыми следовал, и вот, не зная сам, во сне или наяву, вышел из заключенной храмины и, выскочив из окна высокого терема, ощутил себя на ногах, без малейшего повреждения от падения с значительной высоты. С радостью побежал к своему дому освободившийся узник, громко призывая по имени брата, так как видел за собою погоню: но гнавшиеся, слыша его вопль, взять никак не могли, потому что не видели его. Так дивно избавился Памфил от залючения и принес благодарственные молитвы на гробе великого чудотворца, святителя Ионы.

В 1540 (по другим – в 1655) году⁷³⁴, угодник Божий явил милость свою над монастырским крестьянином Иаковом, который внезапно впал в недуг беснования, так что не мог смотреть на людей и бежал в пустые места. Это случилось с Иаковом в самый праздник Преображения Господня в храме Мытенского погоста. Некоторые из молившихся схватили его и отвели домой, но дома делалось больному с каждым днем все хуже и хуже, так что родные не знали, что с ним делать и у кого искать помощи. Соседи дали добрый совет жене его и детям свести больного в Отенскую обитель, к гробу святителя Ионы. Большого труда стоило привести его туда: на дороге он страшно упорствовал и сопротивлялся. Когда же ввели его в обитель, злой дух еще сильнее начал мучить страдальца, так что стерегшие его люди принуждены были опутать его железными цепями, чтобы водить его в церковь. В одну ночь, лежа в оковах в келлии, Иаков заснул, и потом, скоро воспрянув, начал разумно называть по именам стороживших его, говоря, что в легком сне явился ему светлый муж в святительской одежде и сказал: «Иаков! исцеляет тебя Господь Иисус мною, рабом Своим», и тотчас сделался невидим. В явившемся больной узнал святителя Иону, как он написан на гробовой иконе. После этого видения Иаков чувствовал себя совершенно здоровым и, проливая слезы, начал молить своих сберегателей, чтобы сняли с него железные оковы. Когда настало время утреннего пения, исцелившийся Иаков, разрешенный от уз, пришел в церковь, где поведал пред всеми игумену Ионе, как явился ему святитель Иона и совершил над ним такое великое чудо исцеления. Игумен и вся братия поспешили в храм Предтечи, и там, пред ракою угодника Божия, совершили молебное пение; исцеленный же, с благодарными слезами припадая к раке многоцелебных мощей святителя, славил Господа и своего милостивого исцелителя.

В 1607 г. в царствование Василия Ивановича Шуйского, Новгород и его окрестности посетила моровая язва. Мор был так велик, по сказанию списателя этого чуда, что люди внезапно умирали на улицах, идучи из одного дома в другой. Болезнь поражала смертию всех без различия – и взрослых, и детей. Страх внезапной смерти до того овладел всеми, что многие стали постригаться в монашество и умирали иноками и инокинями. Монастыри опустели, а в некоторых улицах Новгорода и во многих селениях не оставалось даже ни одного живого человека. В это скорбное время жители села Мытна и ближайших селений сделали крестный ход из Мытенской церкви в Отенскую пустынь. Пришедши сюда, все с благоговением и сердечным сокрушением припали в гробу святителя Ионы, и со слезами просили его ходатайства пред Господом о прекращении страшного мора. Затем, тут же у гроба святителя, всем духовенством, при многочисленном стечении народа, отпет был молебен святителю с водоосвящением. По совершении молебствия, все обратно отправились с крестным ходом в Мытенский погост с твердым упованием, что Господь отложит Свой праведный гнев на них, по молитвам Своего великого угодника. Надежда благочестивых поселян оправдалась: действительно, со следующего же дня моровая язва стала сильно ослабевать, а скоро и совсем прекратилась. Для всех очевидно было в этом прекращении страшной язвы великое заступничество и ходатайство пред Богом святителя Ионы. Тогда же игумен Отенской обители с братией и окрестными жителями, в воспоминание избавления от страшного и лютого мора, установили на вечные времена святителю и чудотворцу Ионе праздник с крестным ходом из села Мытна в обитель в пятницу пред праздником св. пророка Илии. Этот крестный ход поныне совершается в Отенский монастырь каждогодно, при многочисленном стечении богомольцев из окрестных селений⁷³⁵.

После блаженной кончины святителя Ионы, кандидатами на кафедру св. Софии были избраны: духовник почившего владыки Варсонофий, ключник инок Пимен и ризничий Феофил. Выбор св. Софии посредством жребия пал на последнего.

Из летописей о Феофиле до избрания его в архиепископы известно только то, что начало иноческой жизни он полагал в Отенской обители и при святителе Ионе был протодиаконом и ризничим кафедры. «Новгородци избраша по нем (т. е. Ионе) собе на владычество некоего новопострижена монаха, диакону ему мирскому бывшу у Ионы архиепископа и нарекоша его собе отцом на место его»⁷³⁷. Новоизбранного немедленно возвели на владычние сени и отправили в Москву боярина Никиту Савина просить у великого князя опасной грамоты, чтобы «нареченному Феофилу приехати на Москву без опаса», а митрополиту Филиппу и матери великого князя «бить челом, чтобы тому Феофилу поставлену быть на владычьство Великому Новугороду и Пскову и в белом клобуце и отъехати добровольно»⁷³⁸. Великий князь, уважая ходатайство матери и митрополита, «опасные грамоты подавал» и, мирно отпуская посла, сказал; «Феофил, вами избранный, будет принят с честью и поставлен в архиепископы, не нарушу ни в чем древних обыкновений, и готов вас жаловать, как мою отчину, если вы искренно признаете вину свою, не забывая, что мои предки именовались великими князьями Владимирскими, Великого Новогорода и всея Руси»⁷³⁹. Дал от себя грамоту и митрополит, в которой писал: «приехать нареченному на владычество священноиноку Феофилу добровольно по старой пошлине, да и кто с ним приедет посадников, или тысяцких, или бояр, или кто с ним ни будет, и отъехати добровольно, по Божию изволению им путь чист безо всякого слова, и безо всякого опаса, и без перевода»⁷⁴⁰. Посол, возвратясь в Новгород, объявил народу о милостивом расположении Иоанна. Нареченный архиепископ Феофил, лучшие граждане и знатнейшие сановники хотели воспользоваться столь удобным случаем, чтобы прекратить разлад с великим князем. Но вдруг обстоятельства изменились: поездка Феофила в Москву для посвящения была отложена.

В Новгороде в это время вспыхнул мятеж, какого давно не бывало в народной державе. Главной виновницей мятежа была вдова посадника Исаака Борецкого, по имени Марфа, которая предприняла решить судьбу отечества. Хитрость, знатность, богатство и роскошь доставили ей способ действовать на правительство. Народные чиновники, по часту собираясь в ее чудном, по тогдашнему, тереме, пировали⁷⁴¹ и имели совещания о делах государственных. Эта гордая женщина, замышляя освободить Новгород от власти Иоанновой, хотела, по уверению летописцев, даже выйти замуж за какого-то вельможу литовского, чтобы вместе с ним, именем Казимира, властвовать над своим отчеством. К Марфе пристал и, бывший в числе кандидатов на архиепископство, монах Пимен. Будучи самым ревностным сотрудником во всех ее замыслах, «сей лукавый чернец Пумин, по словам летописи, втай шепча с нею, на все зло помогаше ей, а сам желаше настолованья государя своего владычства в Новгороде»⁷⁴². Не надеясь получить святительский сан от Московского митрополита, он рассчитывал добиться того же в Киеве от «богоотметного» митрополита Григория, и говорил своим единомышленникам: «хотя на Киев мя пошлите, и тамо яз на свое поставление еду»⁷⁴³. Здесь, очевидно, он не мог не надеяться на успех, потому что, в случае какой-либо неудачи, имел намерение подчинить епархию папской власти, и «св. Церковь Божию тем раздрати и возмести хотяше». Успев «татьством» обогатиться из казны архиепископской, пока был ключником, Пимен передал множество золота Марфе, «веляше ей давати в народ людем многим, дабы помогали им на их волю»⁷⁴⁴. И, хотя происки этого честолюбца скоро возбудили против него негодование, так что правительство, заключив его в темницу, взыскало с него 1000 р. пени⁷⁴⁵, но партия Борецкой не теряла надежды на успех. «Мнози людие на сонмище к Марфе схожахуся и мнози послушаху прелестных и богоотметных словес ея, не ведуще о сих, еже на пагубу им, и смутишася мнози от народа соблазном их»⁷⁴⁶. Благоразумнейшие сановники, желая образумить легкомысленных, уговаривали их: «братия! нельзя тому быть так, как вы говорите, задаться за короля и поставить своего епископа от королевского митрополита латинина; мы, изначала отчина великих князей, не должны изменять Иоанну, законному потомку св. Владимира; за латиною никогда не бывали, и архиепископа от них не ставливали, как вы ныне хотите поставить своего владыку от Григория-латынянина, ученика Исидорова»; но единомышленники Марфины не давали им говорить, а слуги и подкупленная пьяная молодежь бросали на вече камнями в них, звонили в вечевые колокола, бегали по улицам и кричали; «хотим за короля»⁷⁴⁷. Нареченный владыка Феофил с своей стороны ревностно противоборствовал усилиям Марфиных друзей, «добре соблюдаше их от таковыя лукавыя мысли и повелеваше им, яко да престанут от такового злого начинания»; и говорил им: «или не изменяйте православию, или не буду никогда пастырем отступников: иду назад в смиренную келлию, откуда вы извлекли меня на позорище мятежа»⁷⁴⁸. Однако ж, Борецкие взяли верх, и, управившись с своими противниками, собрали новое вече. «Сняшася, говорит летописец, посадницы на вечьи, Ноугородские бояре, вечницы и крамолницы, и суровии человеци, и вси Ноугородцы, и послаша ко окоянному ляху и латынину кралю Казимеру литовскому, дабы за ним жити и дань давати ему, и прося у него князя, и митрополиту Григорию, такову же латынину, прося у него себе епископа: тако уладишася с королем и грамоты докончальныя на себе даша»⁷⁴⁹. В этом договоре насильно заставили принять участие и нареченного владыку Феофила, не пустив его назад в обитель. Для совести его в данном случае много значило, что Новгороцы в договорной грамоте написали, чтобы Казимир не отнимал от них греческой веры, предоставил им поставить себе владыку, где сами пожелают в своем православном христианстве, чтобы не строил ни в Новгороде, ни во всей земле Новгородской римских церквей и держал на Городище своего наместника, непременно веры греческой, православной⁷⁵⁰. Таким образом, Феофил не желал расторгать связи с Московским митрополитом, верным блюстителем православия.

Весть о мятежах в Новгороде достигла Москвы и произвела сильное впечатление. Там думали, что Новгородцы хотят не только отложиться от Московского князя и поддаться литовскому, но, вместе, отложиться от православия и перейти в латинство. В этом предположении, и чтобы испытать последнее миролюбивое средство, великий князь отправил в Новгород послом умного чиновника Ивана Федоровича Товаркова с таким наказом, «чтобы отчина его (Новгородцы) от православия не отступали, лихую мысль у собе из сердца отложили, к латынству не приставали, а к нему бы челом били, да к нему исправилися, а он, великий государь, будет жаловать их и будет держать по старине»⁷⁵¹. Митрополит также послал в Новгород одну за другою две грамоты: «слышу о мятеже, и расколе вашем, писал святитель. Бедственно и единому человеку уклоняться от пути правого: еще ужаснее целому народу. Трепещите, да страшный серп Божий, виденный Захариею, не снидет на главу сынов ослушных. Вспомните реченное в писании: беги греха яко ратника, беги от прелести, яко от лица змиина. Сия прелесть есть латинская: она уловляет вас. Разве пример Константинополя не доказал ея гибельного действия? Греки царствовали, греки славились в благочестии: соединились с Римом, и служат ныне туркам. Доселе вы были целы под крепкою рукою Иоанна: нс уклоняйтеся от святой, великой старины, и не забывайте слов Спасителя: Бога бойтеся, а князя чтите. Смиритеся, и Бог мира да будет с вами»⁷⁵². Убеждал первосвятитель нареченного владыку Феофила, архимандритов, игуменов и все священство, чтобы они утверждали своих духовных детей в православной вере и оберегали их от сетей латинской ереси. Убеждал старых посадников, тысяцких и всех Новгородцев, чтобы удерживали молодых людей от злого начинания: «слышу ныне в детех ваших в Новгородцах», писал, между прочим, первосвятитель, «да и в многих у вас в молодых людях, которые еще не навыкли доброй старине, как стоять и поборать по благочестии, а иные из них, не познав доброго наказания отцов своих, благочестивых родителей, по смерти их остались не наученными, как жить в благочестии. И ныне несмысленные и ненаказанные устраивают сборища и сонмы, на которых поощряют друг друга к разным замыслам на великое земли нестроение и не тишину, замышляя ввести великий мятеж и раскол в святей Божией церкви, да оставя православие и великую старину приступить к латинянам. А вы, сыново православные, старые посадники Новгородские, и тысяцкие, и бояре, и купцы, и весь Великий Новгород, живучи в православии, сами того поберегите, да старые молодых понакажите, а лихих всчюните от злаго начинания, чтобы не было у вас латиняном похвалы на веру православных людей, а им не потакайте»⁷⁵³. Наконец, звал Феофила приехать в Москву, по опасной грамоте, для рукоположения. Но ни посольство, ни послания не имели никакого успеха. Марфа с друзьями своими делала, что хотела. Летописцы тогдашнее состояние Новгорода сравнивают с древним Иерусалимом, когда Бог готовил продать его в руки Тита. Страсти господствовали над умами, и совет правителей казался сонмом загорщиков⁷⁵⁴.

Московский посол, возвратившись к своему государю, объявил, что не слова и не письма, а только меч может смирить Новгородцев. Великий князь изъявил горесть; посоветовавшись с матерью, митрополитом, епископами, князьями и боярами, произнес решительное слово: «да будет война»! и послал к Новгородцам складную грамоту, с исчислением всех их дерзостей. Известив удельных своих князей об измене и непокорности Новгородцев, великий князь в несколько дней устроил сильное ополчение. Псковитянам велел идти к Новгороду; Устюжанам и Вятчанам в Двинскую землю; князя Даниила Холмского с детьми боярскими отрядил к Русе; князя Василья Оболенского-Стригу с татарской конницей к берегам Мсты; братья Юрий, Андрей старший и Борис Васильевичи шли разными путями к Новгородским границам, а главное войско повел сам Иоанн, «уговев Петрова говейна, две недели»⁷⁵⁵. Началось страшное опустошение. С одной стороны Холмский и рать великокняжеская, с другой Псковитяне, вступив в землю Новгородскую, истребляли все огнем и мечом. Москвитяне изъявляли неописанное ожесточение: Новгородцы-изменники казались им хуже татар⁷⁵⁶. Летописцы говорят, что самое небо благоприятствовало походу Иоанна. Известно, что Новгородская область покрыта обширными болотами и озерами, так что в летнее время конная рать никогда не посылалась в Новгород; а потому, «они лукавии старою своею изменою пролыгаяся, жили от осени до зимы, даже и до весны, а в лете без опаса живуще, наводненья ради земли их». В этот же год, как бы на пагубу Новгорода, дождя не пало ни одной капли с мая до самого сентября месяца; земля и даже непроходимые болота пересохли до того, что полки великого князя с обозами везде имели свободный путь, и гнали скот по лесам, дотоле непроходимым. «Тако бо Господь изсохновение земли наведе им, неправды их ради»⁷⁵⁷.

Не ожидая войны летом и нападения столь сильного, Новгородцы послали с челобитьем к великому князю, «просячи себе опаса для переговоров»⁷⁵⁸, а сами в то же время спешили вооружить всех людей волею и неволею, и одних посадили в доспехах на коней, других отправили на судах по Ильменю. Встретив на Коростыне воевод великокняжеских, Новгородцы стремительно ударили на Москвитян, но были побеждены, оставив на месте 500 человек убитыми, остальные рассеялись, а пленники отправлены были в Новгород с отрезанными носами и губами⁷⁵⁹. Это несчастие Новгородцы приписывали тому, что их конное войско, состоявшее, главным образом, из владычня полка, не пошло на выручку пехоты, «ибо владычень воевода сказал, что владыка Феофил запретил им поднимать руку на великого князя, а велел сражаться с неверными псковитянами»⁷⁶⁰. Желая выиграть время, Новгородцы отправили к великому князю другого посла «бити челом и еще опаса просячи», с уверением, что они готовы на мир, и что войско их еще не действовало против московского; сами же в это время собрали новую рать, «вящьши яко тридесять тысящь», и отправили на передовые полки великокняжеские⁷⁶¹. Оба войска встретились (14 июля) на берегах реки Шелони. Москвитян было от 4 до 5 тысяч, а Новгородцев от 30000 до 40000⁷⁶². Но воеводы Иоанновы, сказав дружине: «настало время послужить государю», быстро переправились через реку и устремились в бой, с восклицанием, Москва! Победа не долго колебалась. Новгородцы, пораженные внезапным нападением вышедшей из засады татарской конницы, пришли в великое смятение, а по сказанию летописи, они не стояли и часу, и обратили тыл, бросая оружие и доспехи⁷⁶³. Полки великокняжеские гнали их двадцать верст, бесчисленное множество убили, многих воевод и старейших посадников взяли в плен, и в числе их Василия Казимира и Дмитрия Исакова Борецкого⁷⁶⁴. В обозе между другими документами найдена была и договорная грамота Новгородцев с королем, а в числе пленных попался и тот человек, который писал оную⁷⁶⁵. «Бысть и чудо преславно видети, замечает летописец, от такового множества людского Новгородцев един человек у наших убиен бысть»⁷⁶⁶.

Великий князь, получив весть, что один передовой отряд его войска решил судьбу Новгорода, что неприятель истреблен, а московская рать цела, послал опасную грамоту к Новгородцам, соглашаясь вступить с ними в переговоры. Из Яжелбиц, где была главная квартира, он отправился в Русу и здесь явил пример редкой строгости: велел отрубить головы Марфину сыну Дмитрию Исакову, Василью Селезневу Губе и другим ревностным приверженцам литвы, некоторых в оковах разослал по городам в темницы: а иных – менее виновных – без всякого наказания отпустил в Новгород, соединяя милосердие с грозою мести⁷⁶⁷. Порешив дело с пленниками, Иоанн расположился станом на устье Шелони, готовясь обступить Новгород с разных сторон, чтобы нанести последний удар.

Прошло около двух недель после Шелонской битвы, которая навела на Новгородцев неописанный ужас. Но, несмотря на страшное поражение, они все еще хотели защищать город во что бы то ни стало: строили наскоро укрепления, выжгли посады с церквами и монастырями, учредили бессменную стражу, день и ночь вооруженные ходили по городу, для обуздания народа, другие стояли на стенах и башнях, готовясь к бою. Однако, более благоразумные, видя плачевный исход затеи Марфы с ее сообщниками, настояли на том, чтобы принести повинную голову великому князю. Ходатаем мира упросили быть нареченного владыку Феофила. Этот разумный инок, с архимандритами, игуменами, честными старцами-затворниками, со священниками семи соборов и со всеми лучшими людьми от города, вступив в шатер Иоанна, все пали пред ним на колени, «бия челом со многими слезами». «Государь, князь великий! сказал, наконец, Феофил, Господа ради, пожалуй винных пред тобою людей Великого Новогорода, твоея отчины; уложи гнев твой, уйми меч, угаси огонь, утиши грозу, не изрушь доброй старины, дай видеть свет, пощади безответных людей, смилуйся, как Бог тебе на сердце положит»⁷⁶⁸. К просьбам Новгородцев присоединили и свое ходатайство братья великого князя и митрополит Филипп. Последний писал великому князю: «молим Господа Бога и Его Пречистую Матерь, да исполнит Он все благие желания сердца твоего, но и да умилостивит твое пречестное сердце по нашему прошению. Бью челом твоему великому благородию, чтобы ты смилостивился над ними: пришлют к тебе, своему государю, люди твои, отчина твоя, великий Новгород, бить челом, – и ты бы пожаловал, не презрел нашего моления пред тобою, утолил свой гнев, принял их челобитье, поудержал свой меч от пролития христианской крови. Напоминаю тебе слова Господни: «будите милосерди, якоже Отец ваш небесный милосерд есть.... блажени милостивии яко тии помиловани будут»⁷⁶⁹. Иоанн, видя своего богомольца священноинока Феофила, «зело плачущася по многи дни, пожаловал свою отчину, своего богомольца, и посадников, и тысяцких: гнев свой сложил, нелюбие оставил им, меч свой унял, а нятцы вси отпустил без окупа, да и полон весь»⁷⁷⁰. Новгородцы, с своей стороны, внесли в великокняжескую казну 15500 р. (около 80 пуд. серебра), возвратили все места в Вологде (по берегам Пинеги, Мезени, Немьюги), уступленные Темному, но после отнятые; обязались платить черную дань и митрополиту судную пошлину; клялись ставить своих архиепископов только в Москве, у гроба св. Петра-чудотворца, в дому Богоматери; не иметь никакого сношения с королем польским, ни с литвою; не принимать к себе тамошних князей и врагов Иоанна; отменили вечевые грамоты, признали верховную судебную власть государя Московского; обещались впредь не издавать судных грамот без утверждения и печати великого князя, и проч.⁷⁷¹ После этого договора, Иоанн ласково угостил Феофила и всех послов, и отпустил их с милостью. Дав слово забыть все прошедшее, великий князь оставил в покое и самую Марфу Борецкую, и не хотел упомянуть о ней в договоре, как бы из презрения к слабой женщине.

Зимой того же (1472) года священноинок Феофил с духовными и мирскими сановниками ездил в Москву и 15 декабря «в неделю праотецьскую» был поставлен в архиепископы митрополитом Филиппом с 5 епископами⁷⁷². Когда совершился сей торжественный обряд, Феофил на амвоне смиренно преклонил выю пред Иоанном и молил его умилосердиться над знатными Новгородскими пленниками, которые томились в Московских темницах. Великий князь даровал им свободу, и Новгород встретил их с радостью, а владыку своего с благодарностью, льстя себя надеждою, что время, торговля, мудрость веча и правила благоразумнейшей политики исцелят глубокие раны отечества⁷⁷³.

Таким образом, великими смутами и скорбями началось святительство Феофила в Новгороде. Возвратившись из Москвы после поставления, архипастырь мирно занимался церковными делами, заботился об устроении города, который опустошен был двумя страшными пожарами и посещал Псков для обычных судных дел⁷⁷⁴. Но это спокойствие и тишина были как бы предтечами новых тягчайших огорчений для владыки.

Ровно через четыре года (6984 лета 1476 г.), после знаменитой Шелонокой битвы, великий князь посетил Новгород и пробыл здесь с 21 ноября до 12 февраля. Это посещение Иоанново без войска, с одной избранной, благородной дружиной, имело вид мирного, но торжественного величия: государь наперед повестил Новгородцев, что идет к ним миром⁷⁷⁵, что хочет только навестить свою отчину Великий Новгород. Путешествие его от Москвы до самого Новгорода сопровождалось многочисленными и торжественными встречами. Посол от владыки Феофила встретил великого князя с поминками на Волочке близ Торжка. Затем, на всех пунктах, где останавливался великий князь, делались ему встречи с дарами от старых посадников, тысяцких и житых людей; сам владыка встречал великого князя в Рыдыне на реке Холове, за 90 верст от города, а с ним степенные посадники и тысяцкие, и все почетное духовенство с дарами, которые состояли в бочках вина белого и красного; и все они в тот день обедали у государя⁷⁷⁶. Ноября 21 д. великий князь приехал на Городище, где слушал литургию и ночевал; на другой день угостил владыку обедом, а 28 числа торжественно въехал в Новгород. Там, у ворот московских, архиепископ Феофил, исполняя волю государя, встретил его со всем духовенством, с иконами, крестами и в богатом святительском облачении. Приняв благословение от святителя, великий князь вошел в храм св. Софии, поклонился гробам древних князей: Владимира Ярославича и Мстислава храброго и слушал литургию, «умильне и благочинне моляся». Приветствуемый всем народом, изъявил ему за любовь благодарность, обедал у архиепископа Феофила, веселился, говорил только слова милостивые и, приняв от Феофила в дар три постава ипских сукон, сто кораблеников, рыбий зуб и две бочки вина, возвратился на Городище⁷⁷⁷.

Владыка Феофил, как представитель и глава многочисленного духовенства и первый советник во всех делах своей паствы, более других старался заискать расположение великого князя. Хорошо понимая московскую политику, которая требовала покорности и даров, он ясно при том видел, что независимое существование народной державы, отжившей свой век, не может долго продолжиться, что Новгород скоро станет в ряду обыкновенных городов и сделается, так сказать, пригородом Москвы, а потому честил и ласкал государя и его двор, чтобы, по крайней мере, на время отдалить эти роковые минуты и не быть свидетелем горестного события. Со своей стороны, и великий князь, уважая заботливость архипастыря Новгородского о своей пастве, не раз исполнял его ходатайства.

За днем пиршества следовали дни суда. Дворец великокняжеский с утра до вечера не затворялся для народа. Одни желали только видеть лицо государя, чтобы поднести дары, другие искали правосудия; а некоторые приходили с жалобами на грабеж старост. Так, 25 ноября «били челом великому князю жители улиц Славковой и Никитиной на посадника Степана Онаньина, что он и его товарищи, наехав со многими людьми на те две улицы, людей пограбили и перебили, а животов людских взяли на тысячу рублей»⁷⁷⁸. В тот же день бояре – Лука и Василий Исаковы жаловались на Богдана Есипова и его соумышленников, «что они, сделав нападение на их двор, людей перебили, а животов разграбили на 500 рублев»⁷⁷⁹. Иоанн, еще следуя древнему Новгородскому обычаю, сказал владыке и посадникам, чтобы вече приставило стражу к виновным и велел на другой день быть у него на суде, чтобы собща дать суд и расправу обиженным. Выслушав сам дело, в присутствии архиепископа, чиновников и бояр, решил, что жалобы справедливы, что насильники лишаются свободы, что строгая казнь будет им возмездием, а для других примером. Тогда же, по приказанию великого князя, взяты были под стражу Иван Афанасьев с сыном Елевферием за то, что «мыслили Великому Новугороду датися за короля», и потом Василий Ананьин, Богдан Есипов, Федор Исаков и Иван Лошинский⁷⁸⁰. Целых два дня приятели обвиненных думали и советовались, как бы спасти осужденных товарищей, и, надумавшись, на третий день явились на Городище владыка Феофил и посадники бить челом от Новгорода великому князю, чтобы «смиловался над заключенными, казни им отдал и на поруки дал». Великий князь на это челобитье отвечал владыке: «ведомо тебе богомольцу нашему и всему Новугороду, колико от тех бояр и напредь сего лиха чинилося; а и нынеча что ни есть лиха в нашей отчине, то все от них чинится, ино камо ми за то их лихо жаловати?» и, оковав, послал их в Москву⁷⁸¹. Потеряв надежду на освобождение шестерых бояр, отправленных в оковах, Феофил явился с ходатайством о помиловании остальных, и великий князь, ради молений его и челобитья веча, освободил менее виновных, приказав «исцевы убытки полторы тысячи рублев доправити на них приставом, а вину (пеню) свою на них (по 50 р. с человека) имати по грамоте на всех порознь»⁷⁸². Этим и кончился грозный суд великокняжеский, и снова начались пиры. Декабря 6-го великий князь пировал у архиепископа Феофила «вдругие; даров великому князю было 150 золотых корабленых, да пять поставов сукна ипского, да жеребец, и проводнаго бочка вина, да две бочки меду»⁷⁸³; 15 января опять был пир у владыки для великого князя «втретие; а даров владычних великому князю было 300 золотых корабленых, да ковш золот с жемчугом, да два рога окованы серебром, да миса серебряна, да пять сороков соболей, да 10 поставов сукна ипского»⁷⁸⁴. В свою очередь и великий князь честил и жаловал своего богомольца за его радушную хлеб-соль. В праздник Рождества Христова Иоанн дал у себя обед архиепископу и первым чиновникам, которые пировали во дворце до глубокой ночи⁷⁸⁵. Вообще, все знатнейшие бояре наперерыв один перед другим угощали и дарили князя. А летописец говорит, что не осталось в городе ни одного зажиточного гражданина, который бы не поднес чего-нибудь Иоанну, и сам не был одарен милостиво, или одеждою драгоценною, или камкою, или серебряным кубком, соболями, конем и проч.⁷⁸⁶ Никогда Новгородцы не изъявляли такого усердия к великим князьям; и Иоанн также ласкал их, как государь может ласкать подданных. Пробыв девять недель в Новгороде, Иоанн 26 января выехал оттуда с множеством серебра и золота. Архиепископ Феофил, князь Шуйский и знатнейшие чиновники явились провожать государя, с дарами на дорогу, на первом стану. Великий князь принял их очень ласково, угостил обедом и на прощанье дарил владыку и князя Шуйского⁷⁸⁷.

Великий князь возвратился в Москву веселый и довольный Новгородом; по-видимому, и Новгородцы остались довольны великим князем, и вслед же за ним (31 марта) отправили в Москву архиепископа Феофила, трех посадников и несколько житых людей с многими дарами бить челом за шестерых заточенных бояр. Иоанн принял владыку с послами ласково, два раза угощал обедом во дворце, но, к великому прискорбию посольства, в просьбе ему о помиловании заточенных бояр отказал⁷⁸⁸.

После отъезда великого князя, все, по-видимому, приняло в Новгороде прежний вид: торговля опять закипела по-прежнему, о неудачах войны и строгости княжеского суда помину не было. Но эта жизнь Новгорода совсем не была похожа на ту, которою он жил три-четыре столетия ранее. Подобно великим державам, он, в лице своих представителей – владыки и посадников, сносился с иностранцами, заключал договоры, ласкал и дарил князей, если они уважали его древние права, и с юношеской отвагой облекался в воинскую броню, если грозила ему опасность; а теперь жизнь Новгорода более походила на жизнь старика, уже отживающего свой век. В старину в Новгороде господствовало единодушие, а теперь он был наполнен недоброжелателями и изменниками. Прежде Новгород был богат героями и патриотами, а теперь весь его патриотизм сосредоточивался в одной Марфе Борецкой и то не на защиту прав отечества, а для своих честолюбивых замыслов. Иоанн Васильевич, задумав, подобно великим своим предшественникам – Мономаху, Боголюбскому и Калите, утвердить на Руси единодержавие, зорко следил за жизнью одряхлевшего Новгорода и жестоко карал его при всяком удобном случае. По видимому, он свято чтил его древние права и уставы, но, в то же время, строго взыскивал с него за нарушение его воли. Приезжал в Новгород как гость, но судил и рядил как повелитель, жаловал и казнил, кого хотел, не требуя на то согласия веча. Прежде не любовь к князю веча нередко заставляла первого смиряться пред вольницею, а теперь и владыка, и посадники смиренно бьют челом великому князю на всей его воле. Сами Новгородцы вполне сознавали всю слабость и несостоятельность системы правления своего отечества, потому что многие из них, даже монахи и вдовы ходили с жалобами и судиться в Москву за приставами княжескими⁷⁸⁹, чего, по словам летописца «не бывало от начала, как и земля их стала, и как великие князья учали быти от Рюрика на Киеве и на Владимире, и до сего великого князя Ивана Васильевича, но сей в то их приведе»⁷⁹⁰. Короче сказать: период самобытного независимого существования Новгорода кончился. Грозные тучи давно собирались на его горизонте и вскоре разразились страшною грозою. Поводом к этому послужило следующее обстоятельство: не с большим через год после последнего посещения Иоанном Новгорода (в марте 6985 – 1477 г.), архиепископ Феофил, посадники и бояре Новгородские «прислали с грамотою к великому князю и его сыну послов – Назара Подвойского, да Захара, дьяка вечевого бити челом» и назвали их государями Новгорода, «вместо господина», как именовались прежде князья по отношению к сей народной державе; а «посылал о том владыка с бояры и посадники, без Великого Новогорода ведома»⁷⁹¹. Летописи и история умалчивают о причинах, которые понудили владыку и посадников отправить посольство в Москву с подобным предложением. Может быть, умные люди видели, что Новгород не может уже существовать самостоятельно, так как все доблести, все старые умные порядки, которыми он жил прежде, были уже давно прожиты, попраны и уничтожены самими Новгородцами, так что оставался только полуживой труп прежнего Новгорода, который в последнее время даже не мог и двигаться; а, может быть, когда миновала гроза, Марфа Борецкая с своими единомышленниками опять начала хлопотать в пользу короля польского; и, следовательно, благоразумие требовало предупредить и предотвратить новое бедствие для отечества. Но, всего вероятнее, эта хитрость была задумана в Новгороде Московской партией, под влиянием хитрой Московской политики, и пущена в ход расчитанно. Новгородцы стерпели ранее оказанное Иоанном самовластие в делах судных как чрезвычайность; но мысль, что эта чрезвычайность будет уже законом, что московские чиновники будут судить и властвовать в Новгороде, как в Москве, не могла не ужаснуть и не возбудить противодействия. Московская партия хорошо это знала и, без сомнения, ожидала отказа со стороны Новгородцев, чтобы затем, под благовидным предлогом, привести к концу задуманный план – об уничтожении независимого существования древнего Новгорода⁷⁹². Правда, владыка Феофил и посадники сознались потом, что они посылали послов в Москву и называли великого князя государем. Но кто же не знает, как могучи право и власть сильного, особенно при виде опасности?

Вследствие приглашения великого князя государем Новгорода, Иоанн отправил посла «к владыце и ко всему Новгороду покрепити того, какова хотят государства отчина их Великий Новгород». Граждане изумились, ответив послу: «с тем есмя не посылывали и назвали то ложью»⁷⁹³. Сделалось общее смятение; народ пришел в ярость: схватили старого посадника Василья Никифорова и изрубили топорами на вече в куски⁷⁹⁴, а посадника Захарию Овина, который ездил с жалобою к великому князю и брата его Кузьму убили на архиепископском дворе; прочие посадники и бояре разбежались; а некоторые (вероятно, партия Борецких) открыто говорили о новом подданстве литве⁷⁹⁵.

Когда пришло известие в Москву о возмущении в Новгороде с ответом от Новгородцев, великий князь, объявив митрополиту Геронтию, матери и боярам, что Новгород, произвольно дав ему имя государя, теперь запирается в этом и делает его лжецом в глазах всей Руси, что казнит людей ему преданных и вновь замышляет предаться литве, отправил гонцов в Новгород с разметной грамотой, а к воеводам – с повелением готовить полки, и 9-го октября выступил в поход со всеми своими силами, быстро двигаясь к Новгороду. Миновав 23-го октября Торжок, 26-го Волочек, 8-го ноября он был уже в Еглине. Новгородцы, хотя и взяли некоторые меры для обороны, но, вполне сознавая свою слабость, послали одного за другим старосту Феодора Калитина и гражданина Ивана Маркова просить опасных грамот; эти послы были остановлены в Торжке. В Еглине великий князь позволил явиться к нему задержанным опасчикам Новгородским, которые смиренно ударили ему челом об опасе от имени владыки Феофила и от имени всего Великого Новогорода, называя его государем. Иоанн пожаловал их, дал им пропуск для владыки и послов Новгородских. Между тем, 19-го ноября на Палине «урядил полки и учинил, которому где быти», для начатия неприятельских действий⁷⁹⁶.

Владыке теперь предстоял самый тяжелый подвиг стать на защиту своего отечества, судьба которого была уже решена в уме Иоанна. Здесь, с одной стороны, нужно было бороться с домогательством Москвы, так как великий князь шел с решительным намерением искать себе неограниченных прав над Новгородом; а с другой – с национальной гордостью, потому что Новгородцы древние свои права на независимость считали священными и неприкосновенными; нужно было удовлетворить первому, не уничтожая до конца и второй: нужно было умолять Москву о милостивых со стороны ее уступках, и, в то же время, склонять Новгородцев, чтобы беспрекословно поступились своими правами и вольностью, сослужившими им в свое время службу. И, если эта трудная задача разрешилась без великих мятежей и без кровопролития, то благодаря именно энергии и благоразумным представлениям архиепископа Феофила, который понимал как угодить той и другой стороне, и умел сдерживать вспышки Новгородцев.

Переговоры великого князя с Новгородом начались 23-го ноября. «Прииде, говорится в летописи, 23-го ноября к великому князю в Сытино владыка Феофил и с ним знатнейшие граждане»⁷⁹⁷. Представ пред лице великого князя, Феофил сказал: «Государь, князь великий! я, богомолец твой, архимандриты, игумены и священники всех семи соборов, бьем тебе челом. Ты возложил гнев на свою отчину, на великий Новгород; огнь и меч твой ходят по земле нашей; кровь христианская льется. Государь! смилуйся: молим тебя со слезами; дай нам мир и освободи бояр Новгородских, заточенных в Москве»! Благосклонно выслушав просьбу владыки, посадников и житых людей, великий князь не ответил на нее ни слова, но пригласил посланных обедать за столом своим⁷⁹⁸.

На другой день послы Новгородские били челом князю Андрею, меньшему брату Иоанна, прося его ходатайства. А на сговоре выражали желание, чтобы великий князь оставил свою нелюбовь мужам вольным, чтобы освободил бояр Новгородских, чтобы в четыре года раз приезжал за податью и для решения спорных дел, чтобы суд производили в городе наместник великого князя с посадником, но чтобы в особенные суды архиепископа и посадника наместник не вмешивался и чтобы вызовов в Москву не было. Челобитье свое закончили сими словами: «да сделает государь, что Бог положит ему на сердце». Желание послов Новгородских было доложено великому князю, который через своих бояр дал им такой ответ: «ведаете сами, ты, богомолец, и вы, посадники, что вы предлагали мне и сыну моему через сановника Назария и дьяка вечевого Захарию быть вашими государями, а когда мы прислали спросить, какого хотите нашего государства в отчине нашей – Великом Новгороде, то вы заперлися, оскорбив честь царскую подозрениями во лжи и насилии. Сверх того делали нам и многие иныя досады; мы терпели, посылали уговаривать вас, обещаясь жаловать, но вы более и более лукавствовали. Итак, возложив упование на Бога, идем наказать дерзость. Что же касается ходатайства вашего об освобождении осужденных ваших бояр, то и ты, владыка, и вы, посадники, сами были свидетелями их уличения в грабеже и убийстве. Судите же, пристойно-ли вам ныне упоминать о таких людях. Буде Новгород желает нашей милости, заключили бояре ответ государев, то сам знает, как бить челом»⁷⁹⁹. Архиепископ и посадники с такими речами и возвратились в Новгород.

Пока шли переговоры, воеводы великого князя обложили Новгород со всех сторон, заняв войсками Городище, монастыри – Благовещенский, Юрьев, Аркажский, Пантелеимонов, Никольский на Мостищах, Богоявленский на Сокове, пространство по реке Пидьбе и на Стопе, монастырь на лисичье горе и Кречнево-село владыки. Сам великий князь расположился у Троицы на Паозерье⁸⁰⁰. Таким образом, окрестности Новгорода почти на пространстве 20 верст были заняты московскою ратью. Войско великокняжеское спокойно повсюду разъезжало за съестными припасами. Жители окрестных селений бежали, кто в город, кто в леса и болота, и гибли от мороза и голода. Новгород был в отчаянном положении и в крайности готовился отразить приступ, как некогда предки отразили Боголюбского; но Иоанн не начинал кровопролития и ждал покорности.

Декабря 4-го архиепископ Феофил во второй раз прибыл к великому князю с теми же чиновниками и молил его только о том, чтобы «смиловался над христианством, меч свой унял, огнь утолил и не проливал крестьянской крови». Великий князь и на эту просьбу ответил, что Новгородцы «знают сами, как бить челом государю»⁸⁰¹.

Видя постоянное умножение войска и непреклонность великого князя, не имея ни сил вступить в решительную битву, ни запасов для выдержания осады, Новгородцы чувствовали необходимость уступить и надеялись переговорами и ходатайством владыки сохранить хотя некоторые из своих прав. Декабря 5-го владыка Феофил с посадниками и житыми людьми, ударив челом великому князю от имени Новгорода, «в том ся повинили, что посылали Назара да Захара и что пред послы его в том запрелися». Иоанн ответил им через бояр: «а коли ты, владыка, и вся наша отчина великий Новгород, пред нами, пред великими князьями виновати сказалися и сами на ся свидетельствуете и вспрашиваете, какову государству нашему быти на нашей отчине: то ведайте, хотим государства своего в Новгороде, как есмя на Москве». С этим ответом отпустил Иоанн владыку и посадников в город, дав три дня для размышления⁸⁰².

В это время заняты были войсками великого князя монастыри: Кириллов, Ковалевский, Болотовский, Деревяницкий и Никола на Острове; к этому времени подошли и Псковитяне с пушками и пищалями, и расположились в Бискупицах, в Федотьине селе Исаковой жены, на Веряжи и в монастыре на Клопске. Тогда же великий князь велел строить мост на Волхове под Городищем⁸⁰³.

Декабря 7-го владыка Феофил прибыл в стан великокняжеский с посадниками и выборными от 5 концов и бил челом через бояр московских, чтобы великий князь велел судить своему наместнику с степенным посадником, чтобы держал своих наместников в пригородах, но, чтобы суд был по старине. Пусть, предлагали послы, великий князь собирает дань ежегодно со всех волостей по полугривне Новгородских, но, чтобы не выводил людей из владений Новгородских, не вступался в вотчины и земли боярские, не звал на суд в Москву и освободил от службы в Низовой земле. В ответ на эти условия великий князь сказал через бояр своих: «ты, богомолец наш, и весь Новгород признали нас своими государями; а теперь указываете и чините условия, как править вами». Феофил и посадники ответили извинением, что они не смеют указывать, а только желают ведать, чем государь намерен жаловать свою отчину – Новгород; ибо московских обычаев они не знают; тогда Иоанн повелел объявить им последнюю свою волю: «ино наше государство великих князей таково: вечю колоколу в отчине нашей не быти, посаднику не быти, а государство все нам держати... волостем и селом быти как у нас в низовой земле, а которые земли наши великих князей за вами, а то бы было наше; а что есте били челом мне великому князю, чтобы вывода из Новугородской земли не было, да у бояр у Новугородских в вотчины, в их земли нам великим князем не вступатися, и мы тем свою отчину жалуем, вывода бы не паслися, в вотчины не вступаемся, а суду быти в нашей отчине Новегороде по старине, как в земле суд стоит»⁸⁰⁴. С этими речами уполномоченные возвратились в Новгород, и 14-го декабря, опять явившись в стан великокняжеский, просили доложить государю, что они согласны уничтожить вечевой колокол и не иметь посадника, но молили его, чтобы «гнев с сердца сложил и нелюбия отдал, вывода не чинил, в вотчины, воды, земли и в животы боярские не вступался, да чтобы не вызывал в Москву и не наряжал туда на службу». На все это великий князь изъявил согласие; но когда послы стали просить, чтобы великий князь сам, или от лица его бояре, или, по крайней мере, наместник подкрепили обещание присягою, тогда Иоанн отказал им в этом и даже не дал опасной грамоты, объявив, что переговоры кончились⁸⁰⁵.

Как скоро узнали Новгородцы о великокняжеском ответе, в городе произошел страшный мятеж; любовь к древней свободе еще раз сильно начала было обнаруживаться на вече. «Требуем битвы», тысячи восклицали: «умрем за вольность и св. Софию». Но этот порыв великодушия остановил рассудительный владыка, представляя, что не время теперь шуметь и волноваться, когда народ гибнет от голода и повальных болезней. К тому же, бояре и лучшие граждане, предпочитая жизнь, безопасность, спокойствие и целость имения славной гибели среди ужасов голода и напрасного кровопролития, переходили на сторону и в службу московскую⁸⁰⁶.

29-го декабря архиепископ и знатнейшие граждане снова прибыли в стан великокняжеский и молили великого князя, чтобы «без высылок, изустно объявил, чем жалует свою отчину». Иоанн исполнил их просьбу, лично объявил уполномоченным Новгорода, что гнев он отложил, чинить вывода и требовать на службу в Москве не будет, частной собственности не коснется и суд будет по старине: «и яж всем тем, заключил великий князь, вас свою отчину жалую»⁸⁰⁷. Послы ударили челом и вышли; но бояре великокняжеские напомнили им, что государь требует волостей и сел в их земле. Новгородцы предложили ему Луки Великие и Ржеву пустую: он не взял. Предложили еще десять волостей архиепископских и монастырских: не взял и тех. «Избери же себе сам, что тебе угодно», сказали уполномоченные: «полагаемся во всем на Бога и на тебя». Великий князь хотел половины всех волостей архиепископских и монастырских. Новгородцы 6-го января согласились и на это, но просили князя, чтобы взял половину волостей и сел у монастырей – Юрьева, Благовещенского, Аркажского, Антонова, Никольского, Неревского и Михайловского на Сковородке, а у остальных «не имал, понеже те убоги, земель у них мало». Иоанн потребовал верной описи волостей, и в знак милости взял из Феофиловых только десять⁸⁰⁸. Января 8-го он велел боярам своим условиться о дани и назначил по полугривне и по 7 денег с сохи⁸⁰⁹; но потом, по ходатайству владыки, уменьшил сию дань втрое. «Молим еще, сказал при этом Феофил, чтобы великий князь не посылал своих писцов и даньщиков в Новгородские волости; понеже христианству то тяжко», но, что они без хитрости и утайки будут отдавать, кому велит государь, всю дань сполна. Великий князь и этим пожаловал отчину свою⁸¹⁰.

Января 10-го великий князь велел сказать владыке и посадникам, чтобы очистили для него двор Ярославов и чтобы народ дал клятву в верности. Новгородцы хотели слышать присягу: Иоанн послал ее к ним в архиепископскую палату. На третий день владыка и чиновники объявили боярам московским, что двор Ярославов есть наследие государей: когда им угодно взять его и с площадью, да будет их воля, что народ слышал присягу и готов целовать крест, «только бы государи жаловали свою отчину, как Бог положит им на сердце». Эту клятвенную грамоту списал дьяк Новгородский, а владыка и 5 концов утвердили ее своими печатями. Января 13-го бояре Новгородские, житые люди и купцы присягнули в стане Иоанновом. Тут великий князь велел сказать им, что с сего времени пригороды их, заволочане и двиняне должны присягать на имя великих князей, не упоминая о Новгороде, и чтобы они не мстили псковитянам и своим единоземцам за усердие к великому князю. Новгородцы обещались и вместе с владыкою просили, чтобы государь еще раз благоволил изустно и громко объявить им свое милосердие. Иоанн, возвысив голос, сказал: «прощаю и буду отныне жаловать тебя, своего богомольца и нашу отчину, великий Новгород»⁸¹¹.

Января 15-го рушилось Новгородское вече. Вельможи московские, вступив в палату архиепископскую, объявили, что государь, вняв молению владыки Феофила, всего священного собора, бояр и граждан, навеки забывает вины их, с условием, чтобы Новгород, дав обет верности, не изменял ему ни делом, ни мыслью. Тут же в архиепископском доме целовали крест граждане, бояре, житые люди и купцы, а народ, боярские слуги и жены присягали в пяти концах. 18-го января великий князь, по челобитью владыки, позволил городу иметь свободное сообщение с окрестностями, а 20-го января, послав известие в Москву о приведении Новгорода во всю волю свою, отправил наместников занять двор Ярославов: сам же не поехал в город, ибо там свирепствовали болезни⁸¹².

Наконец, 29-го января, в четверток на масляной неделе, Иоанн, как победитель, торжественно вступил в Новгород, в сопровождении трех меньших братьев: «ударили челом святей Софии премудрости Божии, да и обедню слушали тут». Из Новгорода великий князь возвратился в Паозерье, пригласив к себе на обед архиепископа Феофила и знатнейших Новгородцев: «а поминка явил владыка великому князю пред столом: понагею сизову обложену златом с жемчуги, да кубок – яйцо струфокамилово, оковано серебром, чарку сердоличну оковану серебром, мису серебряну – 12 гривенок и 200 корабленых». Февраля 1-го великий князь велел взять под стражу старосту Марка Памфилиева, 2-го февраля беспокойную Марфу Борецкую с ее внуком, а потом велел схватить несколько подозрительных житых людей, отвести их в Москву, и все их имение отписать в казну. Февраля 8-го в неделю на сбор Иоанн вторично слушал обедню в Софийском соборе, а «обедал у себя на Паозерье с братом Андреем меньшим, да владыка Феофил и бояре Новугородские мнози и житыи». Февраля 12-го владыка пред обеднею вручил государю дары: «чень злату пять гривенок, да чару злату – десять гривенок, да чару же злату полторы гривенки и 10 золотников, ковш золот – гривенка и три золотника, кружку серебрену золочену тринадцать гривенок, кубок складной золочен 14 гривенок, мису серебрену 11 гривенок, кубок золочен полсемы гривенки, пояс золочен великие оковы полдевятынадцаты гривенки, да сто корабленик». Февраля 17-го, рано утром, великий князь отправился в Москву; на первом стане, в Ямнах, угостил обедом архиепископа и житых людей Новгородских; принял от них несколько бочек вина и меда и, одарив всех, отпустил с милостию в Новгород. Вслед за ним привезли в Москву славный вечевой колокол Новгородский и повесили его на колокольне на площади. «А как и стал великий Новгород и Русская земля», заключает летописец свой расказ, «таково нзневоленье на них не бывало ни от которого великого князя, да ни от иного ни от кого; иное бы писал, и не имею что писати от многие жалобы»⁸¹³.

Так кончилось независимое самостоятельное существование господина Великого Новогорода. Долго и мужественно противостоял он посягательству князей на его независимость, храбро отстаивал дарованные ему права Ярославом мудрым, наконец, подобно вековому дубу, подсеченному у самого корня, он склонился к стопам гения своего века. Не Боголюбскому, не Гордому, не Калите, но Иоанну III досталась честь смирить вольность Новгородскую, хотя и с оружием в руках, но без пролития крови. «И выстоял стояньем Великий Новгород», замечает летописец, «и отвориша Новгородцы врата великому князю Ивану Васильевичу... а стоял князь великий двенадцать недель»⁸¹⁴.

Недолго после сего оставался в покое в Новгороде и неутомимый его заступник архиепископ Феофил, перенесший так много скорбей и огорчений в продолжение всего своего святительства и особенно во время последней осады Новгорода. Скоро и он испытал нелюбовь и немилость Иоанна, которому так много усердствовал. Лишение кафедры, заточение в монастыре были ему воздаянием за услуги Новгороду и самой Москве. «Зимой (6988 лета) 1480 года 2-го декабря великий князь приехал в Новгород, января 19-го поимал владыку, послал к Москве и посадил в монастыре у Чуда, где сидел полтретья года и преставился»⁸¹⁵.

Причиною такой немилости великого князя к архиепископу Феофилу послужило, как думают некоторые⁸¹⁶, следующее обстоятельство: когда Ахмат, царь ордынский, в союзе с Казимиром литовским, стал замышлять свое последнее нашествие на Москву, Новгородцы задумали воспользоваться этим случаем, чтобы освободиться из-под власти Иоанна, и с этою целью посылали к Казимиру и к немцам звать их к себе с войском. Иоанн, как только узнал об этом, внезапно явился в Новгород с своими полками. Здесь, при исследовании дела, оказалось, что в заговоре участвовал сам владыка Феофил, потому что был недоволен на Иоанна за отобрание им нескольких владычних и монастырских волостей и сел, и потому желал, чтобы Новгород находился лучше под властью Казимира, или другого государя, только бы не московского князя. За это Феофил был схвачен, послан в Москву под стражею, все имущество его, – множество золота, серебра и сосудов – взяты в княжескую казну. В Москве Феофил, без всякого суда, был заключен в Чудовом монастыре и оставался там до самой смерти. Может быть, в обвинении Феофила и была некоторая доля правды, потому что владыка имел основание быть недовольным исходом своих продолжительных переговоров с великим князем и, под влиянием чувства недовольства, мог даже как-нибудь неосторожно выразить сочувствие к литовской партии, и только⁸¹⁷. Но сбыточное ли было дело – вновь желать подданства литве, когда она не могла оказать Новгороду никакой помощи в самое тяжкое для него время, да и в духе ли было Феофила, хлопотавшего о мире со всевозможными уступками и жертвами, накликать новую беду на разоренное отечество? Летописец, по-видимому, сторонник Москвы, не винит прямо архиепископа Феофила ни в измене, ни в заговоре, а напротив, говорит, что «Новгородский владыка Феофил оставил епископство нужею (по принуждению) великого князя»⁸¹⁸. Скорее всего, лишение Феофила архиепископии было делом той же политики, и партии московской, которые навели великого князя на Новгород, придумав назвать его государем, и задумано это в видах политических, т. е. с той целью, чтобы и во главе Новгородского духовенства иметь человека, преданного Москве. Новгородцы, пользуясь древним правом, доселе избирали себе владык сами и непременно из природных Новгородцев, которые потому с детства были пропитаны духом своих соотечественников и, естественно, всегда держали их сторону. Иоанн Васильевич очень хорошо понимал невыгоду этого для своих целей, и потому, естественно, изыскивал случая, чтобы избрать для Новгорода нового владыку в Москве и непременно из иноков Московских. Мысль великого князя, видимо, поддерживал и митрополит Геронтий, ибо он не только не воспротивился удалению и заточению Феофила, без всякого суда со стороны духовной власти, но и согласился, истребовав от Феофила отреченную грамоту⁸¹⁹, поставить на место его нового архиепископа, согласно с волею князя. Стало быть, в удалении и заточении архиепископа Феофила играли главную роль не измена его и не участие в заговоре, а просто-напросто интрига. Нет сомнения, что наместники великокняжеские слишком не снисходительно обходились с новыми подданными, вспоминая прежнюю гордость Новгородскую, и, вероятно, владыка Феофил по-прежнему часто докучал просьбами за угнетенных сограждан, а потому, чтобы избавиться от такого докучливого ходатая, надобно было так или иначе удалить его. Да и богатство казны архиепископской не могло не соблазнять Москвы; и оно сряду же, после арестования Феофила, все без остатка было вывезено из Новгорода⁸²⁰; ибо владычня казна в Новгороде была издревле самым богатым хранилищем общественной Новгородской казны, из которой в нужных случаях Новгородцы всегда получали хорошие средства на общественные потребности.

Так кончил свое многотрудное и исполненное скорбей святительское служение знаменитый иерарх Новгородский Феофил! Ему исключительно пред всеми своими предшественниками выпала горькая доля смиряться пред непреклонною волею московского государя, видеть падение Новгорода и заключить собою длинный ряд знаменитых святителей – великих заступников своей родины. И, если он не мог отстоять древних прав и независимости Новгорода, как отстаивали их святители Евфимий и Иона, то, в свою очередь, и он оказал немалую услугу тем, что своим неотступным ходатайством пред великим князем вымолил у него мир и некоторые льготы гражданам без кровопролития.

В рукописных списках Новгородских святителей говорится, что тело владыки Феофила, после кончины его в Москве, привезено было в Новгород и положено в Софийском соборе⁸²¹. Но эта заметка не правильна. Мощи святителя Феофила покоятся в Киевских пещерах и на пещерной деке, закрывавшей мощи, была следующая надпись: «когда Феофил лежал больной в Чудовом монастыре, явился ему Новгородский епископ Нифонт, почивавший в ближних пещерах и напомнил ему обещание его, поклониться преподобным печерским. Он отправился в Киев и уже приближался к Днепру, как болезнь его усилилась и он получил откровение, что, хотя не достигнет он живым до пещер, но тело его упокоится в них, и это исполнилось». Кондак ему: «Яко воистину по имени своему житие, боголюбезне святителю Феофиле, преподобне соблюдшу, явися тебе Христос Спас, обещая ти живот вечный и царствие свое, в нем же днесь ликуя, не забуди нас рабов твоих». А в описании Киевской лавры и святыни Киева помещено следующее малорусское известие: «преподобный Феофил епископ Новгородский, которому в хоробе указался преподобный Нифонт, мовячи: иж обещался поклонитися святым печерским, а не исполнил еси... але гды приихали ко Днепру, указался ему Христос, ознаймуючи ему кончину и обеща душу его прияти, тилко не хай тело твое положат в печере и так преставился, которого в колоде Днепром пущенное аж под печеру приплыло и ту положено». Итак, святитель Феофил и после кончины не обрел себе покоя под сению св. Софии и сложил свои священные останки далеко на чужбине⁸²².

В заключение очерка жизни святителей заметим здесь, что кафедра Новгородских владык в описанный нами период составляет весьма любопытную часть древней истории Русской церкви. Святители Новгородские, избиравшиеся гласом народа по всеобщему уважению к их личным нравственным качествам, превосходили многих иных достоинствами пастырскими и гражданскими. Будучи, прежде всего, главными блюстителями правосудия, внутреннего благоустройства и мира, они ревностно стояли за Новгород, и не боялись ни гнева митрополитов, ни мести государей. Ни одно общественное дело не предпринималось здесь без испрошения святительского благословения. Новгород многократно обязан святителям спасением своих сограждан и их имущества во время народных восстаний. Часто читаем в летописях, как достойный архипастырь, держа в руке св. крест, является среди ужасов междоусобной брани, как возносит благословляющую руку, называя враждующих своими детьми духовными, и стук оружия умолкает; как Новгородцы смиряются и братски обнимают друг друга. Во время народных бедствий: язвы, голода, частых опустошительных пожаров, разорительных войн, видим, Новгородцы и Псковичи прибегают к архипастырю за помощью, за милостию, и святитель щедро наделяет их на покрытие общественных нужд серебром из своей казны, хранящейся в архиерейских палатах; житницы его раскрыты для бедствующих. В тех же летописях читаем, как во время войн Новгородцев, архипастыри-патриоты воодушевляли их на ратные подвиги своим личным присутствием, но не с мечом в руке, как действовали современные им шведские епископы, а с св. крестом Спасителя. А сколько раз затруднительные обстоятельства во внешней политике Новгорода побуждали народное правительство возлагать на святителей главное уполномочие, или посольство к великим князьям и митрополитам, и сколько раз подобные посольства, свидетельствующие о многосторонней деятельности Новгородских владык в политике Новгорода, ввергали их в великие несчастия! Достославная жизнь святителей Великого Новогорода не ограничивалась описанными нами заслугами: находим еще исторические памятники особых их трудов на пользу отечества и православия. Ревностно служа престолу св. Софии, Новгородские святители со строгостью обличали ереси, вкрадывавшиеся в паству их, и, в то же время, распространяли истинную веру христианскую между языческим народом, населявшим подвластные Новгороду земли, не воспрещая, однако же, по духу веротерпимости, свободного отправления богослужений римско-католического и лютеранского исповеданий. За то государи, ценя по достоинству заслуги Новгородских святителей, нередко, помимо своих наместников, обращались с грамотами прямо к святителям не только в делах церковных, но и в предприятиях, касавшихся до внутреннего управления Новгородской области. А постоянная попечительность святителей, на пользу Великого Новогорода, заслужила им от благодарных граждан то, что титул владык, во всех древних духовных и гражданских грамотах, становился впереди, выше княжеских и посаднических. Правда, бывали случаи низведения Новгородских владык, происходившие в духе времени и в правах веча, от власти которого зависело и избрание их, но это доказывает лишь то, сколь великая ответственность сопряжена была с саном, возлагаемым на Новгородских архипастырей и какие многосторонние способности требовались от них, как соправителей в гражданских делах Новгорода. С падением же Новгорода и подчинением Московской державе, глава Новгородской церкви утратил свое высокое значение. С этих пор он перестал быть избранником народа и сделался одним из простых епархиальных епископов, подчиненных, единственно, власти московского митрополита. Назначение его стало зависеть уже не от народной воли, а от соглашения великого князя с митрополитом. Странно, впрочем, вводя в 1483 году перемену в строе Новгородской церкви, в Москве почему-то сочли нужным удержать при избрании нового архиепископа старый вечевой порядок, по которому владыка, в случае разногласия, назначался не прямо, а посредством жребия из трех кандидатов. Может быть, этой уступкой местному Новгородскому обычаю в Москве хотели примирить предпринятое нововведение со стариной и тем несколько ослабить дурное впечатление его на Новгородцев. Но следствия показали, что в старые мехи не следует вливать нового вина. Уступка Новгородской старине, как и нужно было ожидать, не задобрила Новгородцев, а Москве причинила немало хлопот, так как, благодаря ей, выбор нового владыки дал совершенно неудовлетворительный результат, что и увидим впоследствии.