Епископы

Первым Новгородским епископом был Иоаким Корсунянин. Название Корсунянина ему дано или потому, что родом был из Корсуня – города, находившегося на Таврическом полуострове, который еще в древности принадлежал грекам, или потому, может быть, что до прибытия на Русь был епископом в Корсуне. Неизвестно какую иерархическую степень проходил Иоаким до посвящения своего в сан епископский и где²; но не подлежит никакому сомнению то, что он рукоположен в Константинополе и был муж добродетельный, образованный, хорошо знакомый даже со славянским наречием³. Это предположение имеет всю силу вероятия, когда припомним, как была всегда осторожна греческая церковь в назначении проповедников высоких евангельских истин народам языческим. Из опасения, чтобы проповедь о кресте и Распятом не была гласом вопиющего в пустыни, она, обыкновенно, избирала на дело благовестия людей благочестивых и всегда хорошо знакомых с языком и нравами тех народов, к которым посылались проповедники. По этой-то именно причине и епископ Иоаким, как муж добродетельный и знающий язык и нравы славян, был избран на дело проповеди в северных пределах языческой Руси.

Личность Иоакима делается известной в летописях со времени просвещения Новгорода христианской верой. Как только были окрещены жители Киева, Владимир озаботился, чтобы и вся подвластная ему земля Русская просветилась св. верою. Повсюду велел он сокрушать капища, низвергать кумиров и приводить людей к крещению по всем городам и селам, но, чтобы святое дело не остановилось от недостатка истинных пастырей, Владимир «посылал паки» (в 990 г.) в Царьград к патриарху Николаю с просьбою, «да послет ему болей епископов». Патриарх, исполняя усердную просьбу благочестивого князя, прислал к нему Феодора и Фому, и других епископов, а в том числе и Иоакима Корсунянина⁴.

Иоаким прибыл в Киев около 991 года и в скором времени (в 992 г.)⁵ отправился в Новгород в сопровождении нового Киевского митрополита Леона, который, подобно предшественнику, предпринимал в это время путешествие по России для проповедания и утверждения православной веры. Достигнув Новгорода, Леон оставил здесь епископом Иоакима и поручил ему просветить св. крещением землю Новгородскую. С помощью княжеского дяди – воеводы Добрыни, ревностно приступил к обращению Новгородцев в христианство и ревностно нес великий труд апостольский св. архипастырь. Впрочем, язычество, хотя и и слабое само по себе, но издавна вкорененное в народе, здесь, так же, как в Киеве и других местах Руси, не вдруг склонилось пред христианством. Здесь приведем любопытное известие о сокрушении язычества в Новгороде из так называемой Иоакимовской летописи. «Когда в Новгороде узнали, что Владимиров дядя – воевода Добрыня идет с греческими епископами и священниками крестить жителей его в веру греческую, то собрали вече, и поклялись все – не пускать его в город, не давать идолов на ниспровержение; и точно, когда Добрыня пришел, то Новгородцы разметали большой мост, и вышли против него с оружием; Добрыня стал было уговаривать их ласковыми словами, но они слышать не хотели, вывезли две камнестрельные машины (пороки) и поставили их на мосту. Впрочем, на восточной – нынешней торговой стороне города жители оказали более готовности и покорности принять новое учение, без сомнения рассуждая так же, как и Киевляне; но не так были сговорчивы Новгородцы, жившие на западной – нынешней Софийской стороне. Возмущаемые тысячским Угоняем и жрецом Богомилом, или Соловьем, как он назван был за свое красноречие, жившие там Новгородцы не хотели креститься. Угоняй, ездя всюду по городу, кричал: «лучше нам помереть, чем дать богов наших на поругание»; народ в досаде на Добрыню, как бы главного виновника нововведения, рассвирепел, разорил дом его, разграбил имение, убил жену и еще некоторых из родни. Тогда тысячский Владимиров – Путята, – муж смысленный и храбрый, прибегнул к воинской хитрости. Приготовив несколько лодок, и выбрав из Ростовцев пятьсот человек, он ночью перевезся выше крепости на ту сторону реки и вошел в город беспрепятственно; ибо осажденные, не ожидая врагов с этой стороны, думали, что этот народ пришел к ним же на помощь. Путята дошел до двора Угоняева, схватил его и других лучших людей и отослал их к Добрыне за реку. Когда весть об этом разнеслась, то народ собрался в числе 5000, обступили Путяту и начали с ним злую сечу. В то же время Добрыня подступил к городу с другой стороны со всеми своими людьми и велел зажечь некоторые домы на берегу; Новгородцы испугались, побежали тушить пожар и сеча прекратилась. Тогда знатнейшие граждане пришли к Добрыне просить мира. Добрыня собрал войско, запретил грабеж, но тотчас послал всюду с объявлением, чтобы шли креститься. Посадник Воробей, сын Стоянов, обсудив дело здраво, сам согласился принять веру христианскую, уговаривал и народ; многие, по примеру его, постигая здравым умом своим всю суету служения идолам, с радостью пошли к реке сами собою; а кто не хотел, тех воины тащили, и крестились мужчины выше моста, а женщины ниже. Так как многие язычники, чтобы отбыть от крещения, объявляли, что крещены, то для этого еп. Иоаким велел крещенным надеть кресты, а кто не будет иметь на себе креста, тому не верить, что крещен и крестить. Эта насильственная мера на первых порах произвела неприятное впечатление на новообращенных и долго оставалась в памяти Новгородцев в виде народной пословицы: «Путята крести мечем, а Добрыня огнем»⁶.

Кроме Иоакимова летописца нигде более не говорится о мятежах в Новгороде, при обращении жителей его в христианство. Впрочем, несмотря на молчание об этом других летописей, нельзя безусловно поверить, будто Новгородцы без всякого сопротивления приняли новое учение веры. Как тяжело для народа расставаться с праотеческими, хотя и ложными верованиями, доказали мятежи ростовцев⁷.

Но в то время, как власть гражданская употребляла некоторого рода строгость по отношению к упорным язычникам, епископ Иоаким действовал на них мерами кротости и благоразумия. Он сам лично, и бывшие при нем священники, ходили по торгам, улицам, учили людей, сколько могли, и объясняли заблуждающим всю нелепость их служения бездушным истуканам. Проповедь архипастыря, исполненная силы и духа, имела благодатное действие. В непродолжительном времени, на так называемой торговой стороне, св вера Христова, при содействии святителя, нашла доступ к сердцу многих сотен народа: они оставили грубое язычество и были просвещены св. крещением⁸. Когда же св. вера восторжествовала и на Софийской части Новгорода, тогда, желая довершить победу над умами и сердцами Новгородцев, еп. Иоаким приступил к ниспровержению прежних предметов суеверного почитания в Новгороде, чтобы показать совершенное их бессилие и ничтожество. Он велел сокрушить идолов, деревянных сжечь, каменных, изломав, побросать в реку, а главного идола – Перуна, пред коим особенно благоговел Новгород, приказал разрушить при всем народе и бросить в Волхов⁹. Когда потащили идола в реку, то приставлено было несколько человек, которые били истукана палками, не потому, что бездушное дерево могло что-либо чувствовать, а для поругания демона, который прельщал людей под видом идола. Летописцы рассказывают много чудесного при этом случае. Говорят, будто истукан «когда влекли его по калу, биюще жезлием и пихающе, начал велми жалостно и болезненно велиим гласом вопиять: увы, увы! яко впадохся в руце сих не милостивых человек, иже вчера мя яко бога почитаху, ныне же толика ми зла нанесоша; увы мне, увы мне, что им прочее сотворю!» Несмотря на этот отчаянный вопль, исполнители казни продолжали его тащить с побоями и, пришед на берег, вринули в Волхов, где истукан тотчас погряз в пучине; но через несколько времени (по мале) опять всплыл на поверхность и поплыл вниз по течению реки. Когда же начал приближаться к мосту, то один из зрителей бросил в него палкою и, говорят, будто идол, одушевленный демоном, схватил эту палку и взбросил обратно на мост в тех, которые внутренно оплакивали погибель своего идола, и при этом воскликнул: «на сем мя поминают Новгородские дети». Летописцы замечают, что «этою палкою было убито на мосту несколько человек, и что с того времени, даже до ныне, в каждое лето на том мосту люди собираются и, разделившись на две половины, играюще, убивают друг друга и этим утеху творят бесом». Но этот вопль истукана и это вержение палицы были последние усилия и последняя лесть духа злобы, который своими обаяниями уже не мог более поколебать обратившихся к истине евангельской Новгородцев. С каким рвением они недавно вооружались против Евангелия, с такою же, и еще большей, ревностью вооружились теперь против своих прежних богов, внимая проповеди служителей алтаря. Вот что рассказывает летописец о иизверженном Перуне! Брошенный истукан доплыл до реки Питьбы (она впадает в Волхов с левой стороны) в четырех верстах от города, где ныне загородная дача Новгородских митрополитов. На другой день рано утром один житель – Питьблянин, вышед на реку с тем, чтобы везти горшки в город, увидел, что Перун пристал к берегу, он оттолкнул его шестом в пучину, сказав при этом: «ты, перунище, досыти еси пил и ял; а ныне прочь плови, и плы из света некощное, сиречь во тьму кромешную»¹⁰. Так мужественно и неусыпно подвизался на поприще апостольском первый Новгородский владыка Иоаким! Его великие труды в благовестии слова Божия, орошенные слезами и осененные молитвою, впоследствии принесли обильные плоды.

Просветив христианством жителей Новгорода, святитель Иоаким, для утверждения в вере новообращенных, озаботился тогда же сооружением для них храмов, и первую церковь основал в том же 992 году, во имя св. Софии, на память Цареградской, откуда пришло просвещение Руси. Церковь была срублена из дубового леса о тринадцати верхах (главах), которые знаменовали Спасителя с 12 апостолами, и, по замечанию летописца, была «честно устроена и украшена». Стояла та церковь по конец епископской улицы, над рекою Волховом. Но как храм Софии не мог вмещать в себе всех просвещенных христианскою верою в Новгороде, то владыка в то же время построил и другую, но уже каменную, церковь во имя св. Богоотец Иоакима и Анны, в честь дня своего Ангела. В этом храме, по сказанию летописца, совершалась служба «до Софии», т. е. до построения нынешнего Софийского собора¹¹.

Другое предание гласит, что вскоре после крещения Новгородцев, вслед за тем, как свергнут был истукан Перуна, стоявший на холме при истоке Волхова из озера Ильменя, деятельным архипастырем основан (в 995 г.) на этом самом месте мужской монастырь с храмом Рождества Богородицы, прослывший в народе под именем Перыня и Перынского; название монастыря действительно показывает, что он получил свое начало, по всей вероятности, тогда, когда еще свежа была память о свергнутом Перуне, и трудно представить, чтобы в то время, когда, по приказанию равноапостольного Владимира и христианскому благоразумию, у нас повсюду на местах прежних идольских капищ заботились устроять храмы, не был поставлен храм или монастырь на месте главного кумира Новгородского. Церковь цела и доныне, во всей своей простоте, а около ее устроен скит, в котором живут 12 отшельников. Достойно замечания, что у крестьян, живущих по берегам Ильменя, доныне сохраняется народная песня, где с именами святых странно перемешаны названия урочищ¹².

Троица Коломица,

Перынь Богородица,

Шило святое,

Юр монастырь,

Помогай нам.

С апостольской ревностью заботясь об утверждении православной веры в сердцах юной паствы, св. Иоаким в то же время имел немалое попечение о просвещении ума Новгородцев. Для упрочения христианства и для полного торжества святой веры над язычеством, признавая самым лучшим средством – действовать на новое, молодое поколение, он, с помощью ученика своего Ефрема, основал в городе школу, куда отбирали детей у лучших граждан и у священно-церковнослужителей, и обучали их славянской грамоте, догматам святой веры христианской и греческому языку¹³; такое образование, вероятно, сверх всего имело целью и то, чтобы приготовить достойных служителей алтаря.

Другие деяния святителя Иоакима не сохранились в летописях, но несомненно, что его пастырская деятельность не ограничивалась одним Новгородом. По заповеди апостола, его проповедь простиралась на ближних и дальних, и достигала самых отдаленных краев его обширной паствы; так что, уже при жизни его, язычество пало почти во всей Новгородской области, даже в пустынных странах Белозерских христианство было довольно прочно при первых его преемниках.

С лишком тридцать восемь лет правил паствою епископ Иоаким. Ои был свидетелем печальной вражды Ярослава мудрого, который решился было поднять оружие против равноапостольного своего отца, и потом очевидцем жесткого поступка Ярослава с Новгородцами, за что последние заплатили ему примерным усердием и верностью. За это впоследствии и сам Ярослав примерно наградил Новгородцев, даровав им большие льготы. При жизни же Иоакима совершилось в России неслыханное в христианском мире братоубийство Святополково.

Иоаким преставился в 1030 году и причтен церковью к лику святых предстателей на небе за Новгород; тело его было погребено в каменной, созданной им церкви Богоотец Иоакима и Анны¹⁴, где и покоилось до 1699 года; но в то время, по случаю падения церкви от ветхости, мощи его, «точию кости едины», как сказано в летописи, перенесены митрополитом Иовом из каменной палатки, бывшей против той церкви, в самый собор и положены в золотой (Мартириевской) паперти подле преемника его епископа Луки; «а в земли быша, прибавляет летописец, 668 лет»¹⁵. Почивает под спудом. Память его местно празднуется вместе с другими Новгородскими владыками дважды в год 4 октября и 10 февраля; на древних иконах изображается в священнической фелони, омофоре и митре, с потиром в руках.

Иоаким, по мнению историков, был муж ученый. Татищев в своей истории почитает его первым Русским летописцем и даже приписывает ему сочинение одной древней летописи, известной под именем Иоакимовской¹⁶, которая, как он сам пишет, досталась ему от какого-то архимандрита Мелхиседека. Очень правдоподобно, что первый Новгородский иерарх, живя на чужбине, в стране далекой и непросвещенной, интересовался записывать свои деяния и подвиги, чтобы познакомить потомство, а, может быть, и своих соотечественников, с северною дикою страною, с ее жителями и нравами. Соловьев в своей истории тоже упоминает об этом отрывке Новгородской Иоакимовской летописи, сохраненном у Татищева и приводит из нее рассказы о Владимире в период его язычества, и о крещении Новгородцев, и, упоминая о летописи, он признает ее не противоречащей и согласной с начальной Киевской¹⁷. Но Карамзин Иоакимовскую летопись прямо считает подложной, а повествования ее – выдумкой; и это, во-первых, доказывает тем, что слог летописи новый; во-вторых, тем, что Анна – супруга равноапостольного Владимира – названа здесь, вопреки единогласному свидетельству всех историков, даже арабских, болгарской царевной, а не сестрою греческих императоров – Василия и Константина, чего Иоаким не написал бы¹⁸. Последняя причина довольно основательна, но она может быть объяснена тем же, чем и первая. Позднейшие переписчики, снимая копию с древней рукописи, могли сделать в своем манускрипте прибавления, поправки в слоге и внести свои замечания. От этого-то и погрешности могли вкрасться в повествование, и самый слог сделаться новее, что можно заметить и в других списках Новгородских летописей.

В летописи сказано, что умирающий архипастырь благословил преемником по себе на святительскую кафедру ученика своего Ефрема, «еже учити люди новопросвещенныя, понеже Русская земля внове крестися, чтобы мужи и жены веру христианскую твердо держали, а поганския веры не держали и не имели б». Ефрем управлял паствою и поучал народ пять лет; но по какому-то недоброжелательству к нему Киевского митрополита не был посвящен в сан епископа¹⁹. По чему-то особенному не настаивал на посвящение его и в. к. Ярослав Владимирович, несмотря на все свое благоволение к Новгороду. Итак, Ефрем кончил свою жизнь только нареченным владыкою Новгорода. В летописях нигде и ничего не говорится ни о смерти его, ни о причине отбытия от управления паствою. Быть может, Ефрем сам отступился от владычества, видя явное к себе неблаговоление первосвятителя Киевского, равнодушие Ярослава и даже церковный соблазн. Полагать надобно, что он погребен там же, где и его учитель св. Иоаким т. е. при бывшей Иоакимовской церкви.

Да будет не забвенна и благословенна для Новгорода память первого святителя Иоакима, так много потрудившегося в винограднике Господнем и ныне не оставляющего своей паствы своим ходатайством на небе!

Преемником Иоакима Корсунянина, вторым епископом в Новгороде, был Лука, по прозванию Жидята, или Жирята, а по некоторым – Вежета или Желдата, также причтенный к лику святых.

По кончине Иоакима Корсунянина, святительская кафедра в Новгороде оставалась праздною в течении пяти лет. Хотя Ефрем и был наречен владыкою, и в продолжении этого времени поучал народ, но не был удостоен посвящения. В 1035 году в. к. Ярослав Владимирович, прибыв в Новгород, привез с собою на Новгородское княжение старшего своего сына Владимира. Владимиру было тогда 14 лет. В. князь, желая окружить сына достойными людьми, прежде всего озаботился избранием умного и деятельного владыки, которому надлежало быть главным советником и руководителем юного Владимира в управлении обширной областью. Выбор вел. князя пал на Луку-Жидяту, как мужа достойного и, как видно, лично уже известного Ярославу своим умом и деятельностью. Но кто был этот Лука, нет о том положительных сведений. По позднейшим историческим исследованиям – Лука был природный россиянин и притом, урожденец Новгородский, человек образованный по тогдашнему времени и даровитый²¹. Но где получил он воспитание, тоже неизвестно; может быть, и в той самой школе, которая устроена была святителем Иоакимом и где под руководством опытного владыки ревностно трудился Ефрем-грек над образованием юношества. Неизвестно также и то, какую степень в церковной иерархии проходил Лука до избрания своего на кафедру Новгородскую и где, когда, и чем обратил на себя внимание князя²².

Летописцы также умалчивают и о причине удаления от должности нареченного владыки Ефрема, но в этом случае нельзя не заметить мудрой Ярославовой политики. Греки, сообщив нам веру и присылая верховных пастырей, вероятно, надеялись через них присвоить себе некоторую власть и влияние на предков наших. Ярослав, без сомнения, мог это заметить и, чтобы предотвратить зло в начале и без хлопот, положил, как право избрания святителей на русские кафедры удержать за собою, так и занятие высших иерархических должностей предоставить мужам достойным из природных Россиян. Может быть, для этой-то цели он и решился сделать первый опыт в Новгороде, избрав туда архипастыря даже без сношения с митрополитом²³. Как бы то ни было, только Ефрем-грек, управлявший духовными делами в Новгороде пять лет, был отстранен от управления епархией, и на его место в том же 1035 году посвящен Лука – природный Новгородец. В летописях это обстоятельство описано весьма кратко. «В лето 6541 (1033), говорится в Никоновской, иде Ярослав в Новгороду и посади сына своего Володимера в Новгороде (14 лет); а епископа постави Луку Жидяту»²⁴.

Новый владыка вполне оправдал свой выбор. Он скоро умел снискать к себе доверие и любовь и у Ярослава, и у Владимира – его сына, и у Новгородцев. Для последних имя еп. Луки и память священны и доныне. Летописцы весьма мало передают сведений о его жизни и деяниях на пользу церкви; но тем не менее с вероятностью можно предполагать, что он усердно продолжал апостольские труды своего предшественника и, подобно Иоакиму, немало заботился о распространении христианства и об утверждении истинного благочестия в народе. При нем Новгород значительно начал украшаться св. храмами; так, в 1050 г. некто богатый Сотко построил каменную церковь во имя св. Бориса и Глеба на месте деревянной Софийской церкви, сгоревшей в 1045 г. Основание этой церкви видно и ныне за присутственными местами близ церкви св. мученика Андрея Стратилата²⁵. И по мере того, как предприимчивые Новгородцы раздвигали пределы своей области на север – к Белому морю и на восток – к Уральскому хребту через покорение тамошних племен, еп. Лука заботился о распространении между ними евангельского учения. Полагают, что около половины XI века народы, живущие по берегам Печеры и северной Двины, Новгородскими миссионерами были обращены из язычества, так что в XII веке уже существовали монастыри²⁶. Из позднейших исторических исследований видно, что Лука много содействовал также и распространению просвещения. Когда в 1030 году Ярослав завел в Новгороде народное училище, где 300 отроков из разного сословия приобретали сведения, нужные для священного сана и гражданских чиновников, деятельный владыка ревностно заботился о поддержании его своими учеными трудами. Будучи хорошим знатоком греческого языка, он сам во все время своего пастырского служения переводил церковные и другие книги с греческого языка на славянский для народного употребления. Кроме переводов, из коих теперь нельзя указать ни одного, ему приписывают еще сочинение поучения к братии²⁷. Это поучение мы предлагаем здесь; оно важно для нас не по одной своей древности; нет, а особенно, потому, что оно составлено человеком, который первый из наших соотечественников удостоился степени архипастырства, – потому, что оно, сколько доныне известно, есть первое, собственно, русское, церковное слово, которое, судя по содержанию его и тону, святитель Новгородский произнес едва ли не при самом вступлении на свою паству (1035 г.). Не отличается это поучение ни искуственным красноречием, ни глубиною и плодовитостью мыслей; напротив, дышит совершенною простотою и кратко излагает самые общие, первоначальные наставления в истинах веры и нравственности. Но зато, оно вполне соответствовало настоятельным потребностям времени и места, вполне приспособлено было к понятиям тех младенцев по вере, к которым было направлено. «Прежде всего, братия, говорит проповедник, вот эту заповедь должны мы все, христиане, держать: веровать во единого Бога, в Троице славимого, в Отца и Сына и Св. Духа, как научили апостолы, утвердили св. отцы. Веруйте воскресению, жизни вечной, муки грешникам вечной. Не ленитесь в церковь ходить, к заутрене, и к обедне, и к вечерне; и в своей клети прежде Богу поклонись, а потом уже спать ложись. В церкви стойте со страхом Божиим, не разговаривайте, не думайте ни о чем другом, но молите Бога всею мыслию, да отдаст Он вам грехи». Указав таким образом, главные обязанности христианина по отношению к Богу, проповедник начинает преподавать своим слушателям христианские обязанности и к ближним; «любовь имейте со всяким человеком, а больше, с братиею, и не будь у вас одно на сердце, а другое на устах; не рой брату яму, чтоб тебя Бог не ввергнул в худшую. Терпите обиды, не платите злом за зло; друг друга хвалите, и Бог вас похвалит. Не ссорь других, чтоб не назвали тебя сыном дьявола, помири, да будешь сын Богу. Не осуждай брата мысленно, поминая свои грехи, да и тебя Бог не осудит. Помните и милуйте странных, убогих, заключенных в темницы и к своим сиротам (рабам) будьте милостивы». После сего, проповедник обращает внимание своих слушателей, преимущественно, на самих себя, и наставляет, как они должны вести себя по-христиански. «Игрищ бесовских (москолудства) вам, братия, нелепо творить, также говорить срамныя слова, сердиться ежедневно; не презирай других, не смейся никому, в напасти терпи, имея упование на Бога. Не будьте буйны, горды, помните, что может быть завтра будете смрад, гной, черви. Будьте смиренны и кротки: у гордого в сердце дьявол сидит, и Божие слово не прильнет к нему». Наконец, проповедник изрекает еще несколько общих наставлений, касательно обязанностей христианина в отношении к Богу, к ближним и к самому себе, особенно, в быту семейном, гражданском и церковном, и тем заключает свое поучение. «Почитайте старого человека и родителей своих, не клянитесь именем Божиим, и другого не заклинайте, и не проклинайте. Судите по правде, взяток не берите, денег в рост не давайте, Бога бойтесь, князя чтите; рабы повинуйтесь сначала Богу, потом господам своим; чтите от всего сердца иерея Божия, чтите и слуг церковных. Не убей, не украдь, не лги, лживым свидетелем не будь, не враждуй, не завидуй, не клевещи; блуда не твори ни с рабою, ни с кем другим, не пий не вовремя, и всегда пейте с умеренностию, а не до пьянства; не будь гневлив, дерзок, с радующимися радуйся, с печальными будь печален, не ешьте нечистого, святые дни чтите, Бог же мира со всеми вами, аминь». Повторяем; скажем словами преосвященного м. Макария; поучение это просто и безискуственно; но оно показывает в авторе пастыря мудрого, ясно понимающего, какою пищею ему надлежало питать свое духовное стадо, – пастыря ревностного и попечительного, который, казалось, хотел напутствовать своими наставлениями вверенных его водительству во всех разнообразных обстоятельствах жизни; – пастыря кроткого и любвеобильного, умевшего говорить с духовными чадами голосом убеждения и сердца. Одно уже это объясняет нам, почему Ярослав, не смотря на преобладающее в то время влияние греческого духовенства в нашей церкви, решился избрать на Новгородскую кафедру Русского Луку Жидяту, и предпочел его ученику прежнего Новгородского епископа Иоакима, Ефрему, тогда как последний, по завещанию своего учителя, уже пять лет отправлял обязанности его учительства. Приводим здесь отзыв об этом поучении и знаменитого историка Г. Соловьева: «Это слово, пишет он, драгоценно для потомства, потому что вполне обрисовывает общество, к которому обращено для поучения»; при этом заметим также, что в поучении Луки Жидяты выражается и общий дух Новгородского народонаселения, какой замечаем постоянно в Новгородских памятниках; как в летописи Новгородской, так и здесь замечаем одинаковую простоту, краткость, сжатость, отсутствие всяких украшений; для нас один слог поучения Жидяты может служить доказательством, что оно написано в Новгороде.

Особенно благую по себе память оставил еп. Лука сооружением великолепного храма св. Софии, который доныне, т. е. в течении 800 лет, красуется посреди Новгородского кремля. К построению его отчасти послужило и следующее обстоятельство: в 1045 г. деревянная Софийская церковь о 13 верхах после полувекового существования была истреблена пожаром, и Божественная служба отправлялась в каменной церкви Богоотец Иоакима и Анны, устроенной Иоакимом. А незадолго перед тем временем Владимир Ярославич возвратился из похода против греков. Испытав в этом походе всю превратность земного счастия²⁸, князь, по прибытии в Новгород, занялся исключительно устроением порядка в своей отчине и делами благочестия, и первою заботою его было – устроить, в знак благодарности за свое избавление от погибели, великолепный храм Всевышнему. В бытность свою в Киеве, Владимир имел случай видеть там великолепие Софийского храма и, посоветовавшись со св. епископом, положили сообща построить такой же и в Новгороде. Лука, благословляя князя на святое дело, в то же время, сам принял самое деятельное участие и с неутомимой ревностью трудился над выполнением предприятия, жертвуя и собственным имуществом. Около семи лет продолжалось строение каменного Софийского храма; для этого дела были призваны греческие художники; тогда же и для написания икон приведены были иконописцы из Царьграда и все работы производились под личным надзором самого владыки. Наконец, в 1052 г. строение и украшение храма было совершенно окончено и в том же году 14-го сентября еп. Лука имел утешение торжественно освятить его. Воспоминание этого достопамятного дня и поныне торжествуется в Софийском соборе. Другие деяния Луки, в которых бы раскрывалась внутренняя его жизнь, – жизнь души, известны одному Богу. Современный летописец, сказав о построении церкви во имя св. Софии, о трудах и заботах святителя, затем рассказывает о случившемся при росписи собора чудесном откровении, в котором св. епископу указан свыше предел существования Новгорода и его судьба. При недостатке других сведений о жизни, и этот рассказ служит немаловажным свидетельством того, какой высокой нравственности был еп. Лука. Приводим этот рассказ. «По окончании здания церкви, говорится в летописи, призванные из Греции художники начали писать живопись в храме, и сперва написали в главе образ Спасителя с благословящею рукою: но на другое утро Лука, осматривая работу, заметил, что десница у Спасителя изображена сжатою, и тогда же приказал переписать ее благословящею; но, к удивлению, рука на следующий день опять оказалась сжатою. Св. епископ опять приказал ее исправить, а рука на следующее утро опять найдена в прежнем положении. Таким образом, до трех раз поправлялась икона; но Спаситель, после каждого раза, чудесно являлся со сжатою десницею. При виде чуда, недоумение и страх объял и святителя, и писавших св. изображение; наконец, в четвертый день, когда они размышляли о таком необыкновенном явлении и придумывали разные объяснения, вдруг от образа слышится таинственный голос: «писари, писари, о, писари! не пишите Мя с благословящею рукою, напишите Мя со сжатою; аз бо в сей руце Моей сей великий Новград держу; а когда сия рука Моя распространится, тогда будет граду сему скончание»²⁹. Еп. Лука более уже не дерзнул искушать Промысл, и десница Вседержителя остается нераспростертою доныне, и еще до сих пор хранит Он град, ради молитв усопших святых, к числу коих церковь и признательное потомство причли и незабвенных храмоздателей еп. Луку и князя Владимира.

Незадолго до кончины, Бог послал испытание праведному мужу. Уже более двадцати лет праведно и мирно управлял Новгородскою паствою св. Лука; но вдруг сделался жертвою неблагодарной клеветы. Собственный слуга его, Дутик, со своими злыми соумышленниками Демьяном и Кузьмою, явившись в Киеве митрополиту Ефрему, взвели пред ним клевету на своего архипастыря в каких-то «неподобных речах». По этому случаю Лука был вызван в Киев на суд, где и содержался в заточении около трех лет, наконец, невинность его была доказана; Лука был оправдан и с честью отпущен к своей пастве; но по воле Вышнего, Новгороду не суждено было видеть в живых своего владыку; он дорогою скончался на реке Копысе 15 октября 1059 года. Клеветники не остались без должного возмездия: раздраженные Новгородцы «Дудице устну и нос срезаша и обе руце усекоша», и он, по словам летописи «сбеже в Немца. Сице же и его лукавым советникам Козме и Домьяну достойное воздаша по злодеянию их»³⁰. Такая жестокая казнь клеветников доказывает, какою любовию пользовался добрый пастырь у своей паствы. Тело еп. Луки привезено было в Новгород и с великой честью погребено за Софийским собором; но, спустя 500 лет от преставления, т. е. в 1558 году 22 марта, во время поправления соборной стены, мощи его, по таинственному откровению, при архиепископе Пимене перенесены в самый собор, над устроением которого он довольно потрудился при жизни, и положены в Мартириевской паперти³¹.

Мощи святителя Луки почивают под спудом; память его местно совершается 4 октября и 10 февраля; на древних иконах святитель изображается в священнической фелони и митре, с храмом в руках.

Всех лет святительства Луки было 23³². При нем, за два года до окончания постройки Софийского собра, в 1050 году преставилась св. княгиня Анна – мать Владимира Ярославича, проживавшая в то время с любимым сыном в Новгороде³³. Через два года после кончины Анны и почти через месяц после освящения Софийского собора, т. е. в 1052 г. 4 октября еще в цвете лет преставился и сам благочестивый Владимир³⁴. Драгоценные их останки еп. Лука положил в самом храме Софии с южной стороны, как бы в залог будущего векового его существования.

При еп. Луке даны Ярославом Новгородцам за услугу ему льготные грамоты³⁵, которые впоследствии послужили к его возвышению, но немало причинили ему и бед; заложен в 1044 г. город (т. е. каменный детинец) более прежнего³⁶ и устроен Ярославов двор³⁷, где впоследствии собиралось народное вече. При нем же положено начало иноческой жизни на Руси препод. Антонием и Феодосием³⁸; заведено церковное демественное пение³⁹; явились законы, художества, искуства и даже монета. Ярославом издан также при еп. Луке древний Новгородский устав о мостовых. Из него мы узнаем, что Новгород был тогда уже обширен; он разделялся на концы – Словенский, Неревский, Горшичьский, Людин, Плотинский; а жители на сотни, означаемые именами их старшин; что одна улица называлась Добрыниной, в память знаменитого воеводы и дяди Владимирова, а главный ряд великим рядом, и что Немцы или Варяги, Готы или Готландцы, привлеченные в Новгород торговлею, жили в особых улицах⁴⁰.

После Луки Жидяты преемственно правили Новгородскою паствою епископы Стефан, Феодор и Герман. Из летописей ничего неизвестно об их происхождении и образовании, не видно даже и того, где и в каком духовном сане приготовлялись они к высокому пастырскому служению. Местное предание полагает, что все трое были из числа ближайших учеников и сотрудников преп. Антония и Феодосия в возникающей Печерской обители, и это не неосновательно. Право избрания и поставления епископов во все епархии Русской церкви в период святительства Стефана, Феодора, Германа и несколько после, исключительно принадлежало Киевским митрополитам; а сии поставляли иерархов, по преимуществу, из иноков Печерской лавры; так как многие из них происходили из хорошего, – даже боярского рода, были люди достаточно образованные, а главное, отличались высокими подвигами и добродетельной жизнью.

Стефан был хиротонисан на кафедру Новгородскую Киевским митрополитом Ефремом в 1060 г., а по мнению других – в 1061 году. Он правил паствою около восьми лет.

Летописцы говорят только о возведении его на кафедру и о кончине, и при описании дел Новгородских в этот восьмилетний промежуток времени, не упоминают даже и имени епископа. При нем совершилось в Новгороде замечательное явление: в 1063 (6571) г. вода в р. Волхове пошла вверх против обыкновенного своего течения и текла таким образом пять дней. «Это знамение, по замечанию летописца, было не на добро»⁴², и на четвертое лето после этого чуда, Новгород действительно испытал значительное бедствие. В 1067 г. Всеслав Брячиславич, удельный кн. Полоцкий, родовой враг Ярослава I, злой, кровожадный и «чародей», по словам летописи, старался при всяком удобном случае вредить потомкам Ярослава, княжившим в Новгороде и любимым Новгородцами, и в это время сделал внезапное нападение на Новгород, выжег его до Неревского конца, пленил много жителей; он даже не пощадил святыни храмов: ограбил соборную церковь св. Софии, увез церковную утварь, паникадила и колокола⁴³.

Стефан имел самую печальную кончину. В 1068 году, а по другим – в 1069 г., он, по нуждам ли церковным, или по требованию митрополита, отправился в Киев и дорогою был удавлен от своих холопов⁴⁴. Современный летописец упоминает об этом важном событии весьма кратко, не высказывает никакого сожаления о такой кончине архипастыря и совершенно умалчивает о казни убийц.

После несчастной кончины еп. Стефана тем же митрополитом Ефремом и в том же 1069 г.⁴⁶ возведен был на кафедру Новгородскую и хиротонисан еп. Феодор. В первый год его святительства опять приходил к Новгороду с войском Всеслав Брячиславич, тот самый, который в 1067 г. сжег большую часть города и ограбил даже храм св. Софии, но был отражен князем Глебом и Новгородцами. «Сеча бе тогда вожаном велика, замечает летописец, и паде их бесчисленное число, а самого князя отпустила, Бога деля». На другой день после этой победы, случившейся 23 октября, на память св. ап. Иакова, обретен в св. Софии на палатах деревянный крест князя Владимира, который был похищен из собора Всеславом в 1067 г.⁴⁷ О последующих годах пастырского служения Феодора сохранилось весьма мало известий. Летописец говорит, что в его время язычество на Финском севере не довольствовалось оборонительною войною против христианства, но иногда предпринимало и наступательную, в лице волхвов своих, и при этом описывает подвиг епископа против волхва, явившегося в Новгороде. Сначала явился волхв в Киеве в 1071 году. Он сказывал народу, что Днепр скоро переменит свое течение и что земли переместятся с своих мест; Греция будет там, где Россия, а Россия на месте Греции. Невежды, без сомнения, верили. Тогда же явились другие два кудесника в Ярославле и причинили множество зла в селениях по р. р. Волге и Шексне. Так как в это время в Ростовской области свирепствовал голод, то обманщики объявляли везде, что причиною всего зла – женщины, которые скрывают в самих себе хлеб, рыбу и мед. Суеверные приводили к ним своих матерей, сестер и жен, а волхвы разрезывали им плеча и, всыпая из своего рукава жито, кричали: «видите что у них лежало за кожей?» Многие женщины сделались жертвами суеверия, пока, наконец, Вельможа Ян, бывший в то время в Белозерске, не казнил их как государственных преступников. Наконец, и в Новгороде явился один такой обманщик, стал проповедовать народу, выдавая себя за Бога и многих прельстил, почти что весь город. Он хулил веру христианскую; говорил, что все знает и что перед всеми перейдет Волхов, как посуху. Народ слушал его как человека божественного, в городе сделался мятеж так, что даже хотели убить епископа. Феодор в эти критические минуты явил себя достойным пастырем. Воодушевившись св. ревностью по благочестии, он облачился в святительские одежды, вышел на площадь, и, держа крест в руках, говорил взволнованной черни: «если кто верит волхву, тот пусть идет за ним, а кто верует во Христа, тот пусть идет ко кресту!». Новгородцы разделились на две партии: князь Глеб с дружиною пошли и стали около епископа, а чернь пошла к волхву, и был большой мятеж между ними. В это время князь, взяв топор и скрыв под рукою, подошел к чародею и спросил: «знаешь ли, что будет завтра утром или вечером?» «Все знаю», отвечал волхв. «А знаешь ли, спросил опять Глеб, что будет нынче?» «Нынче, отвечал волхв, я сделаю большие чудеса». «Нет», сказал смелый князь и, вынув топор, разрубил кудесника. Обманщик пал мертвый к его ногам и народ, видя свое заблуждение⁴⁸, разошелся.

Феодор правил Новгородскою паствою до 1078 года в течении 9 лет. Кончина его была также печальна, как и его предшественника. Бешеная собака укусила ему ногу, и от этой язвы он скончался⁴⁹.

В летописях нигде не означено место погребения святителей Стефана и Феодора. Тело Стефана могло быть привезено сюда, в Новгород, и положено в своей епископии, по издревле ведущемуся обычаю погребать, умершего на чужбине, владыку в его бывшей епархии. Итак, несомненно, что тела Стефана и Феодора, погребены здесь, и гробницы их в числе неизвестных. А таких неизвестных гробниц и, в особенности, против правого соборного клироса находили несколько, когда, при последнем исправлении собора в 1830–33 г., разбирали плиты и свод.

Герман после Иоакима был пятым епископом в Новгороде. Он церковью причтен к лику святых, по глубокому уважению и народной любви, которыми пользовался при жизни. Летописи ничего не говорят о его деяниях, но, тем не менее, добрая о нем память, которая осталась в народе и прошла ряд веков, может служить верным отголоском добрых его дел. Самое благополучие Новгорода и его области в то время, как вся остальная Россия обливалась кровью своих единоплеменников, весьма много говорит о деятельности сего Владыки на пользу Новгородской паствы.

Герман избран на святительскую кафедру и хиротонисан в 1078 году тем же митрополитом Ефремом, которым и его предшественники; паствою управлял 18 лет. Блаженный Симон поставляет его между воспитанниками пещерной обители⁵¹. И по рукописным святцам он поставлен между печерскими подвижниками. К Киевским подвигам блажен. Германа должно отнести основание им монастыря в Берестове, известного в летописях под именем «Германеча» и Спасского. Оправданием тому служит как современность св. Герману игумена и основателя монастыря Германеча, известного в 1072 г.⁵², так и совершенно подобные деяния другого печерского подвижника и епископа, – св. Стефана, оставившего свое имя монастырю «Стефанечу».

При жизни Германа совершились два замечательных церковных события. В 1089 году 9 мая мощи святителя Николая перенесены были из Мир Ликийских в италийский город Бар⁵³. Русская церковь установила торжество в память этого события, и в своих песнях выражает уверенность, что Святитель Мир Ликийских послан к иным овцам, к латинскому языку, да всех приведет ко Христу. В 1093 году августа в 14 день последовало торжественное открытие и перенесение мощей препод. Феодосия из пещеры в созданный им храм Успения Божией Матери⁵⁴.

Местное предание говорит, что Герман любил чин иноческий, и что его попечением положено начало первой в Новгороде женской обители на Синичьей горе в 1092 году. Но в Новг. трет. лет. на стр. 213 в подстрочном примечании под буквою «г» о Германе не упоминается. «В лето 6600, говорится там, заложиша в великом Новеграде Лукиничи церковь Петра и Павла на синищи (синичи) горе, и монастырь девичь устрой, а церковь в монастыре девичьи каменную (2.3) за большим земляным валом».

Незадолго до кончины, Герман был вызван в Киев, где и преставился в 1096 г.; но любившая его паства не захотела расстаться с драгоценными останками своего архипастыря и потому тело Германа было привезено в Новгород и положено в Софийском соборе⁵⁵. Память его совершается в сем соборе обще с другими угодниками, там почивающими, 10 февраля и 4 октября.

Почти 35 лет продолжалось служение в Новгороде Стефана, Феодора и Германа; но в летописях так мало говорится о них, что ничего нельзя сказать о пастырской их деятельности на пользу церкви и о нравственном состоянии Новгородской епархии в этот тридцатипятилетний период. Новгородская область по своему географическому положению, с восточной и северной стороны была окружена грубыми язычниками, с западной – рьяными проповедниками и защитниками папизма, от Киева, где был, так сказать, центр православия Русской церкви, отделялась значительным расстоянием, наполненным мхами и болотами; но несмотря на это опасное соседство язычества и папизма с одной стороны, на отдаленность Киева – столицы православия – с другой, христианская вера, как можно судить по обстоятельствам, в Новгороде и его области ни мало не ослабевала. Новгород в описываемый нами период не переставал украшаться и храмами, и св. обителями, и даже в отдаленных местах его владений, – даже на берегах Северной Двины, появлялись в это время христианские селения и св. храмы. А это все было ни что иное, как плоды трудов и неусыпных попечений о благе церкви и паствы описанных архипастырей. Неустрашимый подвиг еп. Феодора против Волхва и св. жизнь Германа всего более говорят о пастырской их деятельности.

Св. Никита святительствовал в Новгороде в счастливое княжение здесь Мстислава Владимировича храброго – сына Мономахова. Он в сонме иерархов Новгородских более известен, как строгий подвижник. По выражению составителя службы, он был «делатель винограда Христова, ум Божественный, орган духовный, светильник света и струя любви неистощимая». Жизнеописатели исключительно занимаются описанием его подвигов. С этой стороны жизнь святителя весьма поучительна; потому что Господь и ему, как некогда ап. Петру, попустил пасть; но, внимая его покаянию, и восставил его, чтобы сам он, быв искушен, мог оказать помощь и искушаемым.

Св. Никита был родом Киевлянин и один из первых постриженников Печерской обители, в памяти которых еще живо сохранились духовные подвиги первых основателей лавры. Желая стать наряду со многими, сиявшими тогда святостью жизни, подвижниками печерскими, Никита пожелал затвора. Опытный игумен Никон долго уговаривал его остаться в обители для услужения братии, указывал на его молодость, неопытность и опасность сего подвига, указывал на поучительный пример Исаакия, который в то время еще был в живых, но юный подвижник ни о чем кроме затвора не хотел и слышать. Наконец, пламенное его желание было исполнено; Никита, напутствуемый благословением и молитвами старцев, удалился в уединенную келлию и завалил в нее вход. Но в уединенной пещере не долго продолжались его мирные подвиги. Искушение, постигшее некогда Исаакия, постигло теперь и юношу Никиту, Однажды, когда он стоял на молитве, вдруг ему послышался голос некоего, невидимо молящегося с ним, и в то же время пещера наполнилась необыкновенным благоуханием. Неопытный, эту прелесть духа принял за посещение ангела Божия и начал умолять невидимого гостя, чтобы тот явился ему чувственным образом. Но таинственный голос отвечал «не явлюсь тебе ради твоей юности, чтобы ты не превознесся», утверждая еще более этими хитрыми словами затворника в его прелести. Когда же он начал умолять со слезами и дал обещание во всем исполнять его волю, тогда искуситель явился ему разумно, и, обольщенный, поклонился ему. «Теперь тебе уже не для чего молиться, сказал ему враг Бога и людей, ибо я за тебя стану воссылать мольбы, ты же читай только книги и подавай полезные советы приходящим к тебе». Послушался и этой прелести духа злобы неопытный затворник; ибо искуситель показывал вид, что он непрестанно молится за него.

Никита, успокоенный тем, что за него молится ангел, сам оставил молитвенный подвиг и начал читать книги, и беседовать с приходящими о пользе душевной. Иногда даже предсказывал будущее; ибо тот же искуситель, чтобы укрепить обольщенного, предварял о некоторых событиях. Однажды он послал к в. кн. Изяславу сказать: «сегодня убит в Заволочье племянник твой Глеб Святославич, поспеши послать на княжение в Новгород своего сына Святополка». Вскоре полученная весть оправдала слова прозорливца, и с этого времени народ начал собираться к нему во множестве для пользы душевной. Но вот, что обличило пророка. Никита знал наизусть все книги ветхого завета, но ничего не мог сказать из нового, и даже не хотел о нем слышать. Смутилась братия печерская, узнав об опасности, в какой находился неопытный затворник. Тогда еще находились в живых преподобные: Никон игумен и преемник его Иоанн, Пимен постник, Исаия епископ Ростовский, Матфей и Онисифор прозорливые, Агапит врач, Никола епископ Тмутараканский, Феоктист епископ Черниговский, Григорий чудотворец и Григорий творец канонов, Нестор летописец и Исаакий затворник – тот самый, который сам, не задолго пред тем временем, тоже подвергся тяжкому искушению от духа злобы, и едва был спасен молитвами святых отцев печерских. Этот живый сонм праведников, еще подвизавшихся тогда в пещерах, явившись к обольщенному, силою своей молитвы отогнали от него искусителя. И что же? Когда вывели вон из затвора и стали спрашивать о ветхом завете, тогда Никита искренно признался, что никогда не читал тех книг, которые доселе знал наизусть и это подтвердил клятвою. «К сим же, прибавляет списатель его жития, и ни едино слово знаяше, яко едва научиша его грамоте».

Освободившись таким образом молитвами св. отцев от козней искусителя, затворник Никита исповедал пред всеми свой грех, и долго, и горько оплакивал свое глубокое падение. К этому он присовокупил великое воздержание и послушание, и провождал столь смиренное и чистое житие, «яко превзыти ему всех добродетелью». Спасенный братскою молитвою, Никита скоро и сам был избран орудием спасения других. В 1096 г. скончался в Новгороде епископ Герман, и на его место святителем, за свои высокие добродетели, был избран св. Никита, рукоположен Киевским митрополитом Ефремом и в том же году прибыл на свой престол. С этого времени труды и заботы св. Никиты умножились: но подвиги, которыми он украшался в печерской обители, и теперь нимало не уменьшились. Железные вериги, снятые с мощей святителя, весом в 14 ф., – верный свидетель тому, что святитель до самой кончины своей ревностно подвизался против плоти⁵⁷. За то и Господь вскоре прославил его даром чудотворений, который был так благотворен для паствы. На другой год его святительства в Новгороде сделался ужасный пожар. Святитель помолился, и его слезная молитва потушила страшный пламень. В другой раз в Новгороде и его окрестностях была страшная засуха, грозившая всем ужасною гибелью. Святитель опять помолился, и Господь послал обильный дождь на пажити. Силою своей молитвы он ограждал паству свою даже за пределами Новгорода. «Летописец, сказав о походе Мстислава князя Новгородского против Олега и о двух победах первого над последним, заключает свой рассказ тем, что Мстислав возвратился в Новгород «во свой град, молитвами преподобного Никиты, епископа Новгородского»⁵⁸.

Примером святой своей жизни св. Никита не мало содействовал к распространению и поддержанию благочестия в своей пастве. При нем Новгород украсился св. храмами. Из церквей тогдашнего времени замечательна Благовещенская на Городище, построенная Мстиславом сыном Мономаха в 1103 году, которая существует доныне⁵⁹. При нем же в Новгороде положено начало иноческой жизни препод. Антонием Римлянином, который приплыл сюда чудесно на камне с небольшим, за год, до кончины святителя.

Достойно замечания первое дружеское свидание этих двух угодников Божиих. Здесь вполне открылась св. душа архипастыря. «Как скоро дошел слух до еп. Никиты о чудесном пришельце, сказано в житии преподобного, святитель тотчас пожелал видеть его. Движимый радостию и страхом, с глубоким смирением пошел к нему преподобный. Святитель ввел его в свою келлию; входя, преподобный сотворил обычную молитву и, когда святитель сказал – аминь, со страхом и любовию принял от него благословение, как от руки Божией. Провидя уже, по научению Божию, все чудесное в жизни преподобного, святитель, несмотря на то, начал расспрашивать его об отечестве, откуда и как он прибыл в великий Новгород. Преподобный не хотел было святителю открывать таинственно-чудесного события в своей жизнп, славы ради человеческия. Мне ли, брате, сказал тогда святитель, не поведаешь своей тайны? Или не знаешь, что Бог откроет нашему смирению все, яже о тебе, а ты заслужишь тогда осуждение преслушника воли Божией? и потом настоятельно, еще и с заклинанием, попросил у него ответа. Преподобный пал после сего ниц пред святителем и горько плакал, умоляя никому не открывать его тайны, пока он жив, и потом откровенно рассказал ему о месте своего рождения и воспитания, и о том, как прибыл в Новгород. Слушая эту чудную повесть, святитель подумал, что видит пред собою не человека, но ангела Божия, встал с своего места, положил в сторону пастырский жезл и, от умиления и радости, долго молился Господу, дивному и славному в истинных и верных рабах Своих. После молитвы, на которую преподобный сказал, аминь, смиренный святитель Божий пал пред ним на землю и сам начал просить его молитв, то же сделал и преподобный, умоляя святителя благословить его и молиться за него, а себя называя грешным и недостойным. «Ты удостоен черезвычайных даров от Господа», говорил преподобному святитель Никита, «ты уподобился древним чудотворцам – Илии Фесвитянину, или апостолам, которые из различных мест, Божественною силою, принесены были к успению Пресвятыя Богородицы; тобою, своим угодником, осенил и благословил Господь наш город, людей новопросвещенных святою верою».Ты – архиерей Бога Вышняго, говорил ему преподобный, ты помазанник Божий, тебе должно молиться за нас». И долго находились они преклоненными на землю, проливая обильные слезы и прося один у другого молитв и благословения, – как бы соревнуя друг другу в смирении, которое так естественно душе с правильно развитым сознанием и христианскою совестию. Наконец, святитель, встав, воздвигнул и преподобного, благословил его и братски облобызал, и долго с любовию беседовал с ним. После этого он стал уговаривать преподобного остаться жить с ним до смерти; но Антоний отвечал, «Господа ради, святче Божий, не нуди мене. Я должен подвизаться в терпении на том самом месте, где повелел мне Господь. Не настаивая более на своем желании, святитель еще раз благословил его, отпустил с миром на указанное ему Богом место»⁶⁰. Таково было первое свидание святителя с преиод. Антонием.

Святая и самая тесная дружба связывала обоих святых мужей и после – до самой кончины. Сряду после чудесного прибытия преп. Антония в Новгород, положено основание и его будущей обители. Искренно полюбя Римлянина, св. Никита приказал близ камня его построить малую деревянную церковь, которую сам и освятил, и «тогда же едину келейцу постави» на прибежище инокам. А на следующий год приготовлено было место для основания и каменной, доныне существующей, церкви Рождества Богородицы. Незадолго до кончины, святитель вместе с преподобным размерял место для храма и сам начал копать ров для основания. Но церковь построена уже при преемнике его, еп. Иоанне.

Желая оставить по себе память в храме св. Софии, Никита хотел было украсить его настенным писанием, но смерть помешала исполниться усердному его желанию. А потому собор был расписан уже после его кончины стяжанием, как замечено в летописи, св Никиты епископа⁶¹, согласно с завещанием его. Поныне еще цел каменный корпус, построенный св. Никитою для Новгородского владыки: он и в памятниках, и в народном предании известен под именем Никитского, как построенный св. Никитою⁶². В летописях ничего не говорится о том, принимал ли какое-нибудь участие св. Никита в делах внешней Новгородской политики, но, вероятно, при тогдашней неурядице во всех краях России, он много заботился о соблюдении миролюбивого духа в своей пастве. Этим-то отчасти и объясняется то, почему Новгородцы мало участвовали в тогдашней междуусобной войне князей, и, если поднимали оружие против Олега Святославича Черниговского, то, единственно, за свою личную безопасность.

Одиннадцать лет правил паствою св. Никита⁶³. Он преставился в 31 день января 1107 или 1108 года и был погребен в приделе Богоотец Иоакима и Анны. Мощи его скрывались в земле 450 лет и открыты были в самую тяжкую годину для Новгорода, когда собирались над ним все ужасы гнева Иоанна IV. Почивший святитель опять явился как бы живой, посреди скорбной своей паствы. За семь лет до открытия мощей его, именно, в 1551 году, один благочестивый царедворец, которому поручено было строение дел церковных в Новгороде, внимая в пасхальную ночь чтению деяний апостольских в софийском храме, поскорбел духом о небрежении, в каком находилась гробница древнего великого святителя Никиты. Движимый тогда непостижимым тайным чувством, он возымел пламенное желание дознать: хранились ли внутри гроба кости святителя? Провертев скважину на верхней доске каменной раки и опустив туда свечу, он поражен был изумлением; он увидел, что тело угодника не было подвержено тлению ни в одном из членов. Тогда же он поусердствовал сделать на раку богатый покров и в таком положении оставалась она при архиепископах Феодосии и Серапионе; а между тем, православные, движимые верою, приходили ежедневно посмотреть сквозь отверстие на нетленные останки их древнего пастыря, и все пламенно желали их открытия. Наконец, в 1558 году архиепископ Пимен, донес о чудном явлении мощей святителя Никиты царю Иоанну и митрополиту Макарию. Получив благословение первосвятителя и согласие царя на открытие мощей, архиеп. Пимен увидел во сне мужа с едва заметною бородою и услышал слова: «мир тебе, возлюбленный брат! Не бойся: я предместник твой, шестый епископ Новгорода, Никита. Приспело время, и Господь повелевает мощи мои явить народу». Проснувшись, Пимен услышал звон к утрени и поспешил в собор. На пути встретился ему благочестивый Новгородец, по имени Исаакий, который в эту ночь так же видел во сне святителя Никиту, повелевавшего ему передать владыке, чтобы не медлил открытием мощей и молился о победе царя над врагами, и об изобилии плодов земных. Услышав от Исаакия о, бывшем ему, видении, архиепископ немедленно приступил к открытию св. мощей свят. Никиты. Прежде приготовил Пимен новое полное облачение на нетленное тело угодника и, подняв крышку, в присутствии всего духовного собора, обрел усопшего совершенно целым. В нетленных чертах лица сохранился даже отпечаток того духовного подвига и небесного мира, с каким заснул он на земле; правая рука лежала на персях и персты ее были сложены для благословения, а левая была простерта. Самая одежда на святителе, состоящая из простой священнической фелони, коричневого штофа с зелеными окраинами и поверх ее – белый омофор, не только не истлела, находясь 450 лет под землею, но и могла служить для священнодействия преемников усопшего. Современный повествователь об открытии и прославлении мощей святителя справедливо заметил, что этим прославлением святителя посрамлена «безбожная ересь Башкина», отвергавшего все сверхъестественное и благодать Божию, и все чудеса христианства. Святитель с молитвою облечен был в новые ризы и нетленное тело его было поставлено посреди храма. Народ, обрадованный явлением своего древнего архипастыря, еще при жизни засвидетельствованного чудесами, теперь во множестве притекал к нему с молитвою о своих нуждах и тогда же, по словам очевидца торжественного открытия мощей, многие слепые, сухие, расслабленные и другие недужные мужи и жены получили исцеление от прикосновения к нетленным останкам. И не только в Новгороде, но и вдали от него, в рядах русских воинов, осаждавших Ливонский город Нарву, свят. Никита являл свою чудесную силу и помощь в день открытия мощей его. Многие Ливонцы видели тогда между русскими полками ездившего по берегу р. Наровы мужа безбородого, в ризах святительских, с жезлом и крестом. Это был не иной кто, а святитель Христов Никита. В это же время, в Нарве один немец пивовар бросил в огонь, разведенный под котлом, две иконы, похищенные из Иван-города; на одной из них изображена была Богоматерь с предвечным Младенцем, а на другой – угодники Божии: Николай чудотворец, Власий, Козьма и Дамиан. Внезапно поднялся сильный ветер, и пламя, разливаясь из под котла, охватило весь город; не только дома, но и стены, и ворота сгорели, а войска русские, вместе с жителями Иван-города, воспользовавшись смятением немцев, быстро переправились через реку и овладели Нарвою (Ругодивым) без приступа и стенобитных орудий. К довершению чудного события, обе иконы, брошенные в огонь злочестивыми последователями Лютера, найдены невредимыми на месте пивоварения. Таковы чудесные знамения на помощь и славу правоверных, и на посрамление неверия совершались при открытии мощей святителя Никиты и вне Новгорода, в стране чужой. Архиепископ поставил их сначала с правой стороны алтаря софийского, а потом перенес их на то место, где они почивали прежде⁶⁴.

Ныне мощи святителя почивают открыто в богатой серебряной раке, в которую переложены с великим торжеством в 1846 году 30 апреля. «Много высокого видел я, говорит очевидец и описатель сего торжества, на священных торжествах православной родины, но ничего подобного не видел»⁶⁵. Рака поставлена в арке стены, отделяющей придел Рождества Богородицы от придела Богоотец Иоакима и Анны, где святитель был погребен.

Память его совершается 31 января, в день преставления, и 30 апреля в память обретения его мощей.

Иоанн, по прозванию Папин или Попынин, был избран в епископы Новгороду, вероятно, из иноков Печерского монастыря, так же, как и его предшественники, и прибыл на свой престол вскоре после кончины св. Никиты.

Летописи и история вовсе не упоминают о личности Иоанна до возведения его на святительскую кафедру; равно как и о последующей его жизни и деятельности в Новгороде, тоже весьма мало известно. Видно только, что Иоанн был пастырь кроткий и благочестивый⁶⁷, любил безмолвие, не вмешивался в современные дела, которые мало касались его духовной власти. Впрочем, время пастырского служения его для Новгорода памятно во многих отношениях, и именно, во-первых, тем, что протекло большей частью в мире и среди славы Новгородской области; потому что тогда преемственно княжили здесь добродетельный и храбрый Мстислав Владимирович – сын Мономаха, прозванный за свои деяния великим, и потом Всеволод-Гавриил – достойный сын Мстислава. Оба князя были благочестивы и воинственны, держали соседей в страхе и своими победами над беспокойной чудью⁶⁸ прославили Новгородское оружие. Далее, при Иоанне продолжал свой молитвенный подвиг на камне преп. Антоний Римлянин; по совету и благословению его окончен построением Антониев монастырь и в нем каменный храм Рождества Пресв. Богородицы, место для которого приготовлял еще св. Никита⁶⁹; основаны: в 1119 г. Юрьев монастырь и в нем храм св. великомученика Георгия⁷⁰; в 1127 году церковь в честь Иоанна крестителя на Опоках, на Петрятине дворе⁷¹ и другие⁷². Но памятнее всего следующее обстоятельство: при Иоанне было чудесное принесение из Киева в Новгород по водам озера Ильменя чудотв. образа святителя Николая и чудесное исцеление князя. Вот как описывается это событие в летописи, хранящейся в Никольском соборе: «В лето от сотворения мира 6621-е (1113) князь Мстислав, неизвестно от чего, сделался тяжко болен расслаблением всех членов. Болезнь его усиливалась с каждым днем. Томимый тяжким недугом, он с слезною молитвою об исцелении обратился к Господу и призывал на помощь великого угодника Божия Николая, мощи которого незадолго пред тем временем были перенесены из Мир Ликийскнх (в Малой Азии) в Бар-град (в Италии). Пламенная молитва больного скоро была услышана. В одну ночь святитель сам явился князю и сказал ему: «что скорбиши зело княже? аще хощеши здрав быти, посли в Киево-Софийский храм за иконою Николая чудотворца (при этом показал меру деки и круговидное очертание иконы), повели оттоле принести оную к себе, молебен соверши с освящением воды и, окропившись ею, приимеши исцеление; и когда получишь оное, имей память к иконе моей в последующие годы». Сказав это, он сделался невидим. Пробудившийся князь не усомнился в чудесном явлении святителя и в обещанном ему исцелении, и сряду же отправил в Киев за иконою в ладии по озеру Ильменю своего священника с причтом и боярина с придворными слугами. Но посланные лишь отправились в путь, как поднялась на озере страшная буря, так что они, отплыв 7 верст, не могли далее продолжать плавания и должны были пристать к острову Липно. Здесь простояли они три дня в ожидании перемены погоды; наконец, в четвертый, когда буря утихла, обещанная в дальних странах икона обретается плавающею в волнах Ильменя близь того места, где стояло посольство, и в ту самую меру, какая дана была князем. Уверясь в точности обещанной иконы, посланные с радостию и благоговением внесли ее в ладию и, пользуясь попутным ветром, прибыли к Новгороду. Больной князь, получив известие о возвращении посольства и о приближении чудесно-явившейся иконы, послал навстречу к ней освященный собор с честными крестами и повелел принести во дворец для поклонения. Когда все это было исполнено, больный сряду же получил исцеление от своей болезни и сам со священным собором сопровождал икону в церковь. Здесь, по совершении молебного пения, обретенная св. икона была омыта св. водою, и когда князь был окроплен ею, в ту же минуту получил совершенное исцеление. В благодарность и память сего чуда, Мстислав с бабою своею, княгинею Анною, по благословению епископа, воздвигли на дедине Ярославле дворе церковь каменну, прекрасну и пространну во имя великого архиерея, надписали ее стенным изуграфством и поставили в ней чудотв. икону»⁷³. Храм этот, несмотря на бесчисленные перевороты в судьбе Новгорода, устоял до нашего времени и доныне служит вековым памятником того необыкновенного события и истинного благочестия епископа и князя, из коих один (князь) сподобился видеть чудо, а другой (епископ) удостоился послужить чуду.

В последние годы святительства, когда Новгород постигло тяжкое бедствие, еп. Иоанн показал немалое попечение о бедствующей пастве. В 1127 г. от необыкновенного разлива вод реки Волхова и от ранних заморозков сделался ужасный голод в Новгороде и его окрестностях. Народ питался мякиною, лошадиным мясом, липовым листом, березовою корою, мхом и древесною гнилью. Изнуренные голодом люди, скитались, подобно привидениям; падали мертвые на дорогах, улицах и площадях. Новгород казался обширным кладбищем; трупы заражали воздух смрадом тления и наемщики не успевали свозить их в скудельницы. Отцы и матери отдавали детей в рабство купцам иноземным, и многие граждане искали пропитания на чужбине. Едва не погибла вся страна Новгородская. В эти горестные дни еп. Иоанн, вместе с кн. Всеволодом явил отеческую любовь к народу. Они питали сирот и странных, истощали на них свою казну, но недоставало и ее для множества просящих⁷⁴.

Иоанн правил паствою 22 года и в 1130 году, отказавшись от управления епархией, он удалился на безмолвие в один из окрестных монастырей. В летописи не объяснено это обстоятельство; в рукописи о Новгородских епископах говорится, что Иоанн, «оставил престола правление своею волею за изнеможением»⁷⁵; но не были ли тут виновны сами Новгородцы? Еще в 1119 г. они запятнали себя непокорностью и буйством. Пользуясь юностью и неопытностью своего кн. Всеволода, они произвели в городе мятеж, напали на домы княжеских бояр – Даньслава и Ноздрьча и ограбили их. Такое своеволие имело следствием то, что Мономах вызвал в Киев всех Новгородских бояр, велел им торжественно присягнуть в верности, а виновных заточил и даже посылал посадниками Киевских бояр⁷⁶. Подобное распоряжение наверное Новгородцам не понравилось и понуждало их к новым вольностям, которым, по всей вероятности, кроткий архипастырь не сочувствовал; а это, как кажется, и было одною из главных причин удаления его от управления епархией. Как бы то ни было, только описатель жития Всеволода в судьбе епископна прямо винит Новгородцев. Он говорит, что после похода на Чудь в 1130 г. Князь еще раз странствовал «в дальний Киев к родителю по делам своего княжения, ибо в это неспокойное время Новгород отринул своего архипастыря Иоанна⁷⁷. Нелюбовь к нему Новгородцев сказалась и после оставления святительской кафедры. В перечне Новгородских архиереев, составленном в конце XV в. и напечатанном в духовн. вестнике 1862 г. за м. март, читаем следующую заметку. «Иван, поп Ян, седе 20 лет и отвержеся архиепископьи, сего же не поминают в молитвах». Когда скончался Иоанн, неизвестно, но его гробница без сомнения под сводами св. Софии.

Св. Нифонт был великий муж церкви и отечества. Списание жизни и подвигов его составил некто Варлаам священноинок, подвизавшийся, вероятно, в одной из обителей Новгорода и который, как видно, имел великую веру и любовь к святому. «Да простит мне многогрешному и недостойному своему рабу, говорит он в своей повести, честная и милостивая оная душа, если я дерзнул принять такой бисер в скверныя мои уста, или вместить его в скудный мой разум, ради душеполезного послушания житию сему, которым украсил он престол великого Новгорода и многие души привел ко спасению».

Время рождения Нифонта не означено ни в летописях, ни в патерике, однако с полною достоверностью можно предполагать, что он родился в последней четверти XI столетия, между 1080 и 1085 годами; потому что в 1130 г. он делается епископом; а на эту высокую иерархическую степень, согласно с соборными постановлениями, очевидно, он в тогдашнее время не мог быть возведен моложе, по крайней мере, 45 лет. Также о имени и звании родителей Нифонта в повести нигде не упоминается, так как, по замечанию инока Варлаама, много протекло годов до того времени, когда он начал собирать сведения о жизни и подвигах святого. Однако ж известно, что родители его жили или в самом Киеве, или в ближайших его окрестностях⁷⁹; были, как видно, люди зажиточные и благочестивые; много подавали милостыни Божиим церквам и часто угощали нищих обильною трапезою. Детей они не имели и, часто приходя в ближайшую церковь, молили Господа даровать им детища в подкрепление их старости. Господь, наконец, услышал молитву и даровал им сына. Этот-то плод молитвы и был впоследствии великим светильником. Младенец был назван в св. крещении Никитою. Когда минуло ему семь лет, то родители отдали отрока Никиту для обучения грамоте. Вскоре он удивил и родителей, и воспитателей своими быстрыми успехами, а главное, – необыкновенно ранним отчуждением от всего земного. Детская мысль его была постоянно обращена только к небу; временную жизнь он вменял как сон и тень; плоть изнурял воздержанием не только во дни постов, но и на всякий день; в понедельник, среду и пяток он вкушал одного хлеба с водою, и то со слезами и весьма мало. В таких высоких подвигах зрел и укреплялся дух Никиты к будущему высокому служению. А знакомство его с местными обычаями греческой церкви, которое так видно в ответах его Кирику, показывает, что он путешествовал даже по востоку⁸⁰.

По кончине родителей, благочестивый юноша, сделавшись единственным наследником всего имения, решился совершенно оставить мир и посвятить себя иноческой жизни. Раздав свое имущество церквам и убогим, Никита пришел в обитель Печерскую и усердно молил игумена о пострижении. Добродетельный Тимофей исполнил пламенное желание его и при пострижении назвал Нифонтом. Юный инок с этого времени еще более усугубил свои подвиги: дни проводил в трудах монастырских и в услужении братии, а ночи на славословии Божием; братия дивилась необыкновенной его жизни и прославляла Бога и Пречистую Его Матерь, даровавших такого светильника Печерской лавре.

По мнению историка Татищева, Нифонт не очень долго здесь подвизался. За добродетельную жизнь его, он был избран в руководители тем, которые усердно искали себе вечного спасения. Он полагает, что из Печерских иноков Нифонт был возведен в сан игумена в Волынию, но времени не показывает, а во 2-м томе своей истории на стр. 241 под 1130 г. назвал его игуменом уже Печерского монастыря. Но так как имя Нифонта не встречается в списке Киевопечерских настоятелей: то должно разве предполагать, как замечено в историч. словаре о писателях духовного чина: не носила ли названия Печерского монастыря та обитель в Волынии, в которой он был игуменом, так как есть сего названия монастыри и во Пскове, и в Нижнем Новгороде⁸¹. Все это очень может быть вероятным, только неизвестно на каких исторических данных основывал свое предположение историк; в Новг. трет. Л. под 6638 г. только и сказано, что Нифонт взят в Новгород «из Печерского монастыря из Киева», стр. 214; но неизвесто – из игуменов, или из простых иноков.

В сан епископа Нифонт возведен в 1130 году. Когда блаженный Иоанн еп. Новгородский, после двадцатидвухлетнего управления паствою, оставил свой престол и удалился на безмолвие в монастырь, тогда святители и князья единогласно положили избрать на Софийский престол Нифонта, «мужа свята и зело боящася Бога»⁸². Избранный в том же году был и рукоположен во епископа митрополитом всея Руси Михаилом, и прибыл в Новгород в 1-й день генваря «на святого Василия, на обедьнюю»⁸³. С этого дня Нифонт делается замечательной исторической личностью в Русской церкви, по своей замечательной деятельности. Характер его деятельности всего лучше определяется современными событиями и личным его характером. Так как на Руси в его время было неспокойно более, чем когда-либо прежде и от междуусобий княжеских, и от смятения в церкви; то Нифонт во всю свою жизнь заботился либо об умиротворении князей Русских и водворении братского согласия в народе, либо хлопотал о том, чтобы сыны Русской церкви не отдалялись от усыновления матери своей – церкви Восточной. Но с какою великою ревностью и постоянством пекся он о благе церкви и отечества, доказывается тем, что слава его добродетелей пронеслась и в отдаленных странах; с другой стороны, как благотворны были его подвиги для Руси; видно уже из одного того, что он пользовался великим уважением всей земли Русской, которая называла его своим поборником и ревнителем православия.

Первой услугою Нифонта было ходатайство его за Новгород перед митрополитом. Причиною неудовольствия Киевского владыки на Новгород был, кажется, беспокойный дух его жителей. В 1134 г. Новгородцы, недовольные худым успехом Всеволодова похода в Суздальскую землю, произвели сильный мятеж в городе; народ волновался, избирал, сменял посадников и даже одного из главных чиновников своих утопил, бросив его с моста. Первосвятитель Михаил, быв извещен о бунте Новгородцев, которые не хотели слушать никого и ничего, и желая остановить мятежные их замыслы своей духовною властью, послал запрещение на весь город. Это архипастырское запрещение, как видно, подействовало на народ; потому что «Новгородцы с князем их Всеволодом опечалишася зело», когда получили известие. Особенно это сильно опечалило добродетельного Нифонта, – и он сряду же отправил в Киев Игумена Исаию к митрополиту с челобитьем, смиренно моля его даровать прощение и благословение преступному Новгороду⁸⁴. Михаил, уважая ходатайство Нифонта, сам с посланными прибыл в Новгород, чтобы вразумить буйный народ личным присутствием.

В следующем, 1135 г., св. Нифонт оказал услугу гораздо более важную; он сам ходил мнротворцем в южную Россию. Ольговичи, князья Черниговские, питая непримиримую вражду к дому Мономахову, объявили войну Ярополку и его братьям. Вступив с войсками в Киевскую область, они беспощадно жгли города и села, грабили и пленяли православных. Благодаря мудрой попечительности Нифонта, Новгородцы в этот раз поступили как истинные, добрые сыны отечества. Когда перед несчастной битвой В. к. Ярополк звал Новгородцев к себе на помощь, а Святослав Черниговский, победивший Киевлян, к себе; то они не только не хотели взять участия в этом междуусобии, даже, по совету Владыки, послали от себя посадника Мирослава мирить Киевлян с Черниговцами⁸⁵. Посадник возвратился, не сделав ничего, потому что сильно «взмялась вся Русская земля»⁸⁶. Между тем, южной России угрожало зло гораздо большее. Черниговцы, недовольные первым поражением Киевлян, начали снова копить рать; к тому же поднялись и дикие Половцы, пользуясь междуусобием князей. Услышав о таком смятении, святитель Нифонт весьма опечалился и, взяв лучших мужей Новгородских, сам с ними отправился на Русь и, говорят, ходил из города в город, уговаривая князей помириться между собою. Наконец, достигнул самого воинского стана. Он застал Киевлян и Черниговцев уже стоявшими друг против друга на ратном поле и совершенно готовыми к бою. Внезапное появление перед рядами войск мужа высокой добродетели привело в смятение и обезоружило обе враждующие стороны. Тут святитель Нифонт сильно обличил озлобленных князей, сильными убеждениями тронул их сердца и пастырским словом склонил их к заключению мира⁸⁷.

Но всего чаще св. Нифонту приходилось мирить князей со своею паствою. Новгород – древняя столица Рюрика и всегдашнее достояние великих князей, пользуясь смутными обстоятельствами времени, теперь уже окончательно не признавал над собою власти великого князя. Напыщенные своим богатством и обширными владениями, Новгородцы теперь, именно в период святительства Нифонта, постоянно меняли у себя князей⁸⁸, смотря по тому, чей род усиливался, или восходил на престол великокняжеский. Их дерзость и буйство доходили до того, что раз, быв недовольны своим князем, они осмелились даже заключить его в епископском дворе и там держали за стражею тридцати воинов до тех пор, пока на место его не явился новый князь⁸⁹; а такое унижение княжеского достоинства, конечно, иногда стоило дорого Новгородцам. Но каждый раз, как только грозила опасность, святитель являлся деятельным посредником и миротворцем своей паствы, являлся истинным пастырем, полагающим душу свою за овец своих, жертвуя в критических обстоятельствах собственным спокойствием и благополучием. Так, в 1139 году Новгородцы на место Ростислава Георгиевича выпросили Святослава Ольговича у в. к. Всеволода. Не прошло и года, как граждане умолили своего архипастыря идти в Киев и просить у Всеволода на княжение сына его. В. кн. исполнил просьбу Нифонта. Уже сын Всеволодов с послами Новгородскими был на пути и доехал до Чернигова, как вдруг ветренные Новгородцы, переменив мысли, послали сказать в. князю, что они не хотят к себе ни брата его, ни сына и никого из Ольговичей, и что один род Мономахов достоин управлять ими. Оскорбленный Всеволод, тотчас же послал гонцов и возвратил сына, а с ним и еп. Нифонта. Граждан Новгородских многих тогда же заключил в темницу («вмета в поруб» и в другом месте «вмета в погреб») и самого епископа посадил «за сторожи». Это унизительное заточение продолжалось почти целый год⁹⁰. Между тем, и за изгнание Ростислава Новгороду пришлось дорого поплатиться. Долгорукий на возвратном пути из Смоленска, разорив город Торжок, всех жителей и всех гостей Новгородских вывел оттуда пленными в Суздаль, где они томились в тяжкой неволе. Этого мало: он отнимал у Новгородцев дани, постоянно беспокоил их границы, а при обстоятельствах более благоприятных замышлял даже идти войною. Враждебные отношения Суздаля к Новгороду продолжались почти непрерывно 8 лет; может быть, продолжились бы и долее, если бы не заступился за свою паству Нифонт. Он и в этот раз явил себя истинным другом народного благоденствия и страждущих братий. В 1148 г. он сам отправился во Владимир ходатаем пред кн. Георгием. Здесь был принят с отменным уважением и ласкою; по желанию князя святил церкви с великим торжеством⁹¹, и своими просьбами склонил Георгия освободить всех пленных жителей опустошенного Торжка и всех Новгородских гостей со всем их имуществом⁹². Наконец, в 1154 г., когда неспокойные граждане выгнали от себя Давида Ростиславича, владыка Нифонт опять ходил в Суздаль и упросил к. Георгия отпустить в Новгород на княжение сына своего Мстислава⁹³.

Особенно великую заботливость оказал ревностный пастырь о соблюдении церковных правил. В 1136 г. прибывший в Новгород, на место Всеволода Гавриила, Святослав Ольговичь из Чернигова, хотел вступить в супружество в такой степени родства, которая запрещалась церковными правилами. Святитель без всякого лицеприятия обличил князя, говоря: «недостоит ти ея пояти»⁹⁴. У Татищева же летопись говорит, что слуги князя убили отца невесты; а если это так, то нужно полагать, что правдолюбивый пастырь требовал, чтобы преступление наперед было очищено строгим покаянием. Но, так как князь хотел непременно выполнить свое желание, то Нифонт не согласился ни сам венчать незаконного брака, запретил приступать к совершению таинства и всем Новгородским священникам из белого духовенства и из монашества, так что Святослав должен был венчаться пришедшими с ним из Чернигова священниками и притом, не в соборном храме св. Софии, а в своей придворной церкви святителя Николая, что на княжем дворе⁹⁵. Чтобы умилостивить ревнующего о правде святителя, князь хотел обезоружить его щедростью. Он возобновил древний Владимиров устав о церковной дани, определив епископу брать вместо десятины от вир и продаж, 100 гривен из княжеской казны, кроме уездных оброков и пошлин⁹⁶. Но, несмотря на это, Нифонт и после брака неоднократно обличал князя за нарушение церковной заповеди.

Еще большую твердость духа и ревность показал владыка Нифонт в деле, которое касалось близко всей Русской церкви. Мужественно охраняя соборные постановления пред лицом всей церкви, он украсился тогда именем поборника всей земли Русской; а в лет. по Ник. Сп. сказано, что «той епископ Новгородский бысть поборник и ревнитель священным и божественным вещем»⁹⁷. Митрополит Киевский Михаил, рукоположивший Нифонта на святительскую Новгородскую кафедру, не видя конца междуусобиям Русских князей, на время удалился в Константинополь; но когда узнал, что беспорядки на Руси не прекращаются, он решился навсегда там остаться и через два года скончался. Как бы предчувствуя то, что должно было случиться после его кончины, Михаил завещал Русским епископам грамотою ни откуда не принимать на Киевскую кафедру митрополита, как только из Царьграда, и даже обязал клятвою не служить в его отсутствии на главном престоле Софийского храма⁹⁸. Но, когда в 1147 г. получена была весть о кончине Михаила, в. к. Изяслав Мстиславич, следуя примеру Ярослава Мудрого, немедленно созвал собор Русских епископов и предложил им посвятить на митрополию кого-либо из Русских иноков, не посылая его для рукоположения в Царьград к патриарху вселенскому. В летописях не сказано, что побудило князя решиться на это: может быть, причиною такой решимости было тогдашнее неустройство в самой Греческой церкви, которая в это время тоже оставалась без патриарха; или, может быть, этого требовала польза и честь Русского Государства; потому что путешествие в Грецию сопряжено было с большими затруднениями и издержками; но всего вероятнее, что Изяслав в этом случае более всего руководился личным нерасположением к Грекам, которые самовольно покидали свою паству. На соборе присутствовали епископы – Феодор Белгородский, Евфимий Переяславльский, Дамиан Юрьевский, Мануил Смоленский, Косьма Полоцкий, св. Нифонт Новгородский, а во главе пх был Онуфрий Черниговский. Святитель Нифонт, предпочитая благо духовное временным интересам и ничтожным рассчетам, и, в то же время, предвидя, что тогдашние бедствия России могут увеличиться расторжением духовного мира и единения церквей, первый сильно воспротивился нарушению завещания Михаила митрополита. Он перед лицом всего собора утверждал торжественно, что «избрание митрополита без патриаршего благословения не согласно с православным преданием св. восточной церкви, которая просветила св. крещением Русскую землю, дала первого митрополита Михаила от престола Константинопольского и до сих пор не преставала заботиться о благе Русской церкви с материнской нежностью». «Грядет гнев Божий на сынов противления, говорил при этом св. Нифонт, и угрожает великая опасность; ибо уклонившись от усыновления восточной церкви, можем мы отпасть и от усыновления Божия». Сильные и справедливые представления владыки Новгородского нашли сочувствие и в других присутствующих на соборе и удержали их в законных границах. По примеру Нифонта, епископы: Полоцкий, Туровский, Смоленский, Переяславльский и Белгородский, в свою очередь, тоже представляли, что благословение патриарха действительно необходимо в этом деле, и что нарушение сего древнего обряда повлечет за собой уклонение от православия восточной церкви. Несмотря, однако, на эти противоречия, В. князь настоятельно требовал избрания митрополита, и трое – Онуфрий Черниговский, Феодор Владимирский и Дамиан Юрьевский изъявили полную готовность исполнить волю Изяслава. Они избрали на место умершего Михаила грека, Смолятича, простого монаха схимника Клима – мужа знаменитого и своей жизнью и редкой мудростью, или, как сказано в летописи, философа⁹⁹. Чтобы заменить рукоположение природного патриарха Цареградского и успокоить духовенство, Онуфрий придумал посвятить Клима главою св. Климента папы Римского, привезенною Владимиром из Корсуня. В этом случае он ссылался на пример Греческих архиереев, которые издревле ставили патриархов рукою Иоанна крестителя. Таким образом и было совершено рукоположение.

Нифонт, однако ж, и после этого не согласился признать законным архипастырем Клима и не хотел с ним служить в Софийском храме. «Ты недостойно поставлен, говорил он, и не благословлен от великого собора, и не твердо твое посвящение, ибо ты не возносишь на литургии имени патриаршего». Епископов же, поставлявших Климента, осуждал как человекоугодников. С такими чувствами он возвратился к своей пастве и отсюда не переставал ратовать против незаконного постановления Климента и «тако вражда бысть многа», замечает летописец. Митрополит, раздраженный против Нифонта за строгие и постоянные обличения, старался вооружить против него в. князя, домогаясь сослать его куда-нибудь в заточение, но Изяслав боялся открыто гнать мужа столь добродетельного, и так много оказавшего услуг всей Русской земле. Впрочем, не желая обидеть и митрополита совершенным отказом, он вытребовал Нифонта в Киев в 1149 году, с намерением примирить Иерархов. Но так как Нифонт и в этот раз утверждал незаконность поставления Климента, не хотел ему подчиниться и назвал его не пастырем церкви, а волком; то и был заключен в Печерском монастыре¹⁰⁰. Жизнеописатель говорит, что владыка скорбел душою о разлуке со своею паствою; но утешал себя тем, что возвратился паки к безмолвному житию с преподобными, и что терпит гонение ради правды. Заточение его здесь продолжалось около года. В следующем, 1150 году, Георгий Владимирович Долгорукий, победив Изяслава, сел на Киевском княжении, и, чтобы расположить к себе Новгородцев, он тогда же возвратил свободу заключенному Нифонту, и с честью отпустил его к своей пастве, которая с восторгом встречала своего любимого пастыря¹⁰¹.

Несправедливость со стороны Изяслава и митрополита еще более возвысила Нифонта в глазах современников, которые смотрели на него как на исповедника, пострадавшего за истину. Слух об этом дошел даже до Царя-града, и там нашел сочувствие к подвижнику. Патриарх Николай IV Музалон, известившись о понесенной скорби от Климента, написал к Нифонту одобрительное послание, в котором сравнивал его с первыми святыми отцами: «о Святом Духе сыну и сослужебнику нашего смирения, писал патриарх, доброму пастырю Христова стада словесных овец, господину епископу великого Новгорода Нифонту, радоваться о Господе. Слышали мы о твоем не праведном страдании, которое страждешь Бога ради против Клима митрополита, без нашего благословения самовластно восхитившего митрополию Киевскую, и что ты, честный отче, запрещаешь ему в столь великой дерзости и не хочешь с ним служить святительски, ни в божественной службе его поминать, и много потерпел от него досаждения и злой укоризны. Но ты, святый отче, потерпи еще за правду, Господа ради, и не изнемогай от сего аспида и злых его советников, да будешь причтен от Бога к прежним святым, твердо пострадавшим о православии, и покажешь святителям, которые будут по тебе в земле Русской и всем людям образ терпения своего, мир тебе, отче, и буди на тебе, страдальче Христов, благословение нашего смирения во веки. Аминь»¹⁰².

Получив патриаршую одобрительную грамоту, Нифонт еще более утвердился в своем подвиге. Наконец, незадолго до своей кончины, он утешен был известием, что патриарх Цареградский в соборной церкви св. Софии поставил в Киев и на всю Русь законного митрополита. В 1156 году Георгий Долгорукий, по смерти Изяслава, вступив на великое княжение Киевское, согласно с мыслями епископа Новгородского, им уважаемого, тоже признал незаконным поставление Климента и потому отправил в Царьград почетное посольство к патриарху с просьбою даровать Руси законного пастыря. Патриарх исполнил волю в. князя, и в том же году святители Полоцкий и Смоленский имели утешение встретить нового митрополита, именем Константина, родом Грека, но ревностный Нифонт не имел удовольствия видеть свое полное торжество. Услышав, что новый митрополит уже идет из Царьграда, он и сам поспешил в древнюю столицу принять благословение от первосвятителя и вместе поклониться в Печерской обители Пресвятой Богородице и преподобным отцам. Но эта разлука его с Новгородскою паствою была последняя. Прибыв в Киев, Нифонт заболел и за несколько дней до прибытия митрополита скончался, испрашивая себе заочно его благословение.

Нельзя не упомянуть здесь и о замечательной кончине Нифонта. Описатель его жития говорит, что святитель перед смертью утешен был необыкновенным видением, которое предвещало близкую его кончину и указало блаженное прибывание на небе с отцами Печерскими. Это видение он сам рассказывал Игумену и братии, когда уже находился на смертном одре. «За три дня до моей болезни, говорил святитель, когда я пришел от утреннего пения, чтобы несколько отдохнуть, внезапно был погружен в тонкий сон; мне казалось, будто я стою в Печерской церкви Успения Богоматери, на месте Николы Святоши и со слезами молюсь Пресвятой Богородице, чтобы она сподобила видеть преп. отца Феодосия – доброго строителя, и после смерти своей имеющего попечение об умножении добродетелей в своей обители. Затем виделось мне, будто братия во множестве начали собираться во храм и один из иноков, подойдя ко мне, спросил: «хочешь ли, брат, видеть отца нашего Феодосия?» я отвечал: весьма желаю, и, если можешь, покажи мне его». Тогда инок ввел меня во св. алтарь и там показал мне преп. Феодосия. Я же, недостойный, когда увидел сего Ангела, от радости припал к ногам его и поклонился ему до земли. Преподобный поднял меня, благословил святыми своими руками и с любовию облобызал. «В добрый час пришел ты к нам, брат и сын мой, Нифонт; отныне ты будешь с нами неразлучен». Преподобный держал в своей руке свиток, и я испросил его себе, чтобы прочесть написанное. Развернув его, я прочел в заглавии стих; «се аз и дети, яже ми дал есть Бог» (Евр.2:13). В ту же минуту я проснулся и уже более никого и ничего не видел. Ныне разумею, заключил св. Нифонт свой рассказ, что эта болезнь моя есть посещение Божие»¹⁰³.

Страдания ежеминутно усиливались; но владыка, при крайнем оскудении сил телесных, не изнемогал духом. В тринадцатый день болезни, чувствуя близкий конец жития, Нифонт причастился св. тайн на исход души, и, преподав мир братии и заочное благословение скорбной пастве, с слезною молитвою на устах предал Господу свою душу. Это было в субботу на светлой неделе. Так кончил свое земное поприще незабвенный иерарх Нифонт. Зная волю усопшего, Новгородцы не смели настаивать на возвращение мертвенных, но драгоценных останков любимого архипастыря храму св. Софии. Тело Нифонта было положено в Феодосиевской пещере, согласно с завещанием усопшего; а потом, неизвестно когда и кем, мощи его перенесены в Антониевские пещеры и положены поверх земли.

Кончина святителя записана в летописях не одинаково; в Новгородской первой – под 21 апреля, в Никоновой – под 15, а в других под 18 числом¹⁰⁴. Церковь же совершает память его в 8 день апреля, согласно с записью Печерского патерика. Год кончины Нифонта тоже показан различно: в летописях и, на основании их, в позднейших исторических о святителе исследованиях сказано, что он скончался в (6664 г.) 1156 году в субботу светлой недели, а в Киевском патерике и в историческом словаре о Российских святых говорится, что Нифонт в 1156 году только отправился в Киев, а скончался в следующем, 1157 г. Запись патерика в этом случае заслуживает более вероятия. Летописцы, кажется, время отъезда Нифонта из Новгорода отнесли ко времени его кончины. Это подтверждается частью разногласием летописцев в показании дня кончины святителя, а всего более тем, что, согласившись с записями первых, нужно будет прибегнуть к разным предположениям и произвольным догадкам, чтобы объяснить причину, по которой церковь установила праздновать память угодника в 8-й, а не в 21-й день апреля. Известно, что не 8-е, а 21-е апреля приходилось в 1156 году в субботу на светлой неделе; 8-е же число приходилось в неделю ваий; а в 1157 году 8-е апреля приходилось действительно в субботу на святой; следовательно, если, согласно с празднованием нашей церкви, 8-е апреля примем за настоящий день кончины святителя, то должны или самую кончину его отнести к 1157 г., или должны принять, что она последовала не в субботу на светлой неделе, а в неделю ваий, и в 1156 г. Но так как и в летописях, и в патерике, и у позднейших жизнеописателей согласно говорится, что св. Нифонт скончался в субботу на светлой неделе, то, следовательно, не в 1156 г. и 21 апреля, как записано в Новг. пер. летописи, а 8 апреля, 1157 г. как значится в патерике, и как празднует церковь¹⁰⁵.

Святитель Нифонт правил паствою 25 лет 8 месяцев. При неусыпных его заботах о сохранении мира в Русском государстве, при постоянных трудах и попечениях для благоденствия паствы, он весьма много заботился об умножении славы Божией и вечном спасении вверенного ему стада. Памятником его высокого благочестия и его неусыпного попечения о спасении душ служит построение и украшение многих церквей в Новгороде, из коих некоторые существуют доныне. В 1135 году, заложил св. Нифонт на торговищи на козьей бородке каменную церковь Успения Божией Матери, которая окончена была строением в 1144 г. и которая существует доныне¹⁰⁶. Здесь есть икона святителя, на которой он представлен в молении со св. Никитою, тоже сперва бывшим постриженником и подвижником печерским, потом архипастырем Новгорода, которому после своей кончины оставил сокровище мощей своих. В том же 1144 г. Нифонт украсил иконным писанием соборный храм св. Софии весь, даже до притворов, и покрыл его оловом¹⁰⁷; а в 1151 г. он снова украсил внутри и снаружи храм св. Софии: «поби, говорится в летописи, святую Софию свинцом, всю прямь (и всю извну, по некоторым, изнову и извону) извистию маза всю около»¹⁰⁸. В этом же 1151 г. он соорудил другие две церкви св. Василия и равноапостольных Константина и Елены¹⁰⁹. В 1151 г. на торговой стороне Новгорода, на Иворовой улице заложил каменную церковь св. Климента, которая существует доныне¹¹⁰. В следующем, 1154 г., при епископе Нифонте и его же старанием на Софийской стороне в Савине улице устроена каменная церковь Саввы освященного¹¹¹. Немало он обновил и других церквей на торговой стороне, обгоревших во время страшного пожара в 1152 г. Пример архипастыря благотворно действовал и на других благочестивых людей. В 1135 г. заложена каменная церковь Николая чудотворца, в Неревском конце на Яковлевой улице¹¹²; в 1146 г. построены четыре церкви деревянных: св. благоверных князей Бориса и Глеба в околотке; в каменном городе – Козьма и Дамиан на Холопьи улицы; св. пророка Илии и св. апостола Петра и Павла на холме¹¹³. Благочестивая ревность архипастыря о построении храмов простиралась и за пределы Новгорода. В 1153 г. он ходил в Ладогу и сам лично заложил там каменную церковь во имя св. Климента¹¹⁴; наконец, в 1156 г., незадолго до своей кончины, он построил близ города Пскова благолепную церковь Преображения Господня и при ней учредил обитель между двумя реками – Великой и Мирожью, от которой и самая обитель впоследствии получила название Спасо-Мирожской; там и ныне показывают чашу его, вырезанную из древесного корня и оправленную в серебро¹¹⁵.

Вот и еще одно обстоятельство из жизни Нифонта, которое характеризует его высокую душу! Наследовав престол святителя Никиты, он, как бы наследовал и его любовь к преп. Антонию Римлянину, которого обитель в это время была еще в убогом состоянии. Слыша много удивительных рассказов о необыкновенном появлении преподобного на камне на берегах Волхова и о его дивной жизни, святитель привязался к нему душой. В дни свободные он часто и по целым часам беседовал со смиренным иноком о спасении души. В 1131 году, по особенной любви к угоднику, Нифонт рукоположил его в сан священника и в том же году, кажется, в самый день освящения новосозданной в обители церкви Сретения, произвел его в игумена, к утешению братии¹¹⁶. Когда же в 1147 г. скончался преподобный, святитель Нифонт сам, при сослужении всего священного собора, совершил погребение честного тела угодника Божия и положил его в церкви Рождества Пресвятой Богородицы¹¹⁷.

Впрочем, и высокие добродетели не спасли святителя от клеветы, которой подвергся он после кончины в Киеве. Некоторые из недоброжелательных людей распространяли молву, будто святитель Нифонт церковного св. Софии имения много расточил и роздал частью патриарху Константинопольскому и прочим сущим тамо, частью митрополиту Киевскому и иным многим, и много клеветали на него; но все это напрасно, «и сими укоризнами содеваху ему спасение, а себе грех». «Об этом, говорит летописец, надлежало бы помыслить каждому из нас: который епископ так украсил св. Софию? притворы исписал, кивоты устроил и всю извне украсил, а в Пскове создал каменную церковь св. Спаса, другую в Ладозе св. Климента, и убогих, и нищих прекормил. Мню бо, прибавляет летописец в заключение своих похвал и описаний добродетелей Нифонта, яко не хотя Бог, по грехом нашим, дати нам на утеху гроба его, отведе и Кыеву, и тамо преставися, и положиша и в Печерскем монастыри у святей Богородицы в вечере»¹¹⁸.

Нифонт по тогдашнему времени был муж очень образованный. Памятником его ученых трудов служит несколько сохранившихся доныне сочинений, написанных в разное время. Он описывал жизнь некоторых Киево-печерских святых. Этими описаниями, вероятно, он занимался в звании простого инока Печерского и в сане игумена Волынского. Далее Татищев приписывает ему продолжение Несторовой летописи после Сильвестра с 1116 по 1157 год. Этот труд, по всей справедливости, должен быть отнесен к тому времени, когда Нифонт был уже святителем; в противном случае, это повествование не могло быть доведено до 1157 года. В продолжении его находится много Волынских происшествий, и он описывал обстоятельно князей по возрасту, виду, лицу и проч., а из этого можно заключить, что Нифонт даже был сведущ в живописном искусстве. В этом же продолжении под 1147 г. упоминается, что он с князем Игорем Ольговичем часто певал на крылосе во Владимире Волынском. Наконец, в Герберштейновых записках о России, напечатан латинский перевод ответов Нифонта на многие казуистические вопросы, предложенные ему от некоего Кирилла или Кирика. А в Московской патриаршей библиотеке (синод. библиот. № 82) при харатейном списке кормчей книги XIII века находится приписанный и славянский подлинник сих ответов под заглавием: «Впрашание Кириково¹¹⁹, еже впраша епископа Новгородского Нифонта и инех»¹²⁰. Здесь приводим несколько любопытных вопросов и ответов, которые напечатаны в Русской истории Карамзина и Соловьева. Из этого памятника узнаем о древнем обычае Русских ходить на поклонение св. местам: Кирик некоторых удерживал от этого; «А еже се, рех, идут в сторону (в чужую землю) в Иерусалим к святым, а другым аз бороню (возбраняю) не велю ити: зде велю доброму ему быти»; потом спрашивал: Хорошо ли он это делает? Нифонт похвалил за это Кирика, говоря: иной идет для того, чтобы есть и пить, ничего не делая.

Вопрос: «если роду и рожанице режут хлебы и сыры и мед?» в ответе читаем: «надобно всячески возбранять. Ибо негде сказано: горе пьющим рожанице». Сколько христианские понятия содействовали возвышению женщины, видно из следующего вопроса Кирика и ответа на него еп. Нифонта. Кирик спрашивает: «если случится, что женский платок будет вшит в платье священническое, то можно ли священнику служить в этом платье?» Нифонт отвечает: «можно: разве женщина погана?» Понятия времени выражаются в следующем правиле: «Зашедшю солнцю, недостоит мертвеца хоронити. Не рци тако: борзо делаем, нели како успеем до захода (спешим похоронить до заката солнечного); но тако погрести, яко еще высоко (чтобы солнце было еще высоко) како и венец еще несыметься с него (чтобы было еще лучезарно). То бо последнее видить солнце до общаго Воскресения (потому что последнее видит солнце до общего Воскресения)».

Относительно нравов узнаем, что некоторые мужи при женах и жены при мужьях явно жили соблазнительно. Узнаем об обычае женщин, которые, заметив нелюбовь к себе мужей, обмывают свое тело водою и ту воду дают мужьям; на таких налагается епитимья, равно как и на тех, которые детей своих носят к латинскому попу на молитву, или, в случае болезни детей, носят их к волхвам, а не к священнику на молитву.

Вот и еще несколько замечательных мест! «Оже кости мертвы валяються где, то велика человеку тому мьзда, еже погребут их».

«А еже человек будет в опитемьи, а пойдет на великий путь, молитва раздрешьная (молитву разрешительную) дати ему, но отьдржить заповедь. Аще ли на рать пойдет, или разболиться, то дати причащение».

Там же встречается известие об обычае оглашать пред крещением Булгарина, Половчина, Чудина в продолжении 40 дней, а Славянина – в продолжении 8 дней; таким образом, узнаем, что во время Кириково продолжалось крещение Славян¹²¹.

Но самые замечательные ответы относились к св. евхаристии. На вопрос: «давать ли причастие больному, если из уст его течет гной?» св. Нифонт отвечает: «несомненно должно: не то – смрад и отлучает от святыни, что исходит из уст у иных, а смрад грехов»; «Должно ли служить с одною просфорою?» «Если это будет далеко от торга, напр., в селе и негде взять другой просфоры, то следует служить». За упокой так велел служить: «всегда служи с тремя просфорами – одна – великая, для вынимания агнца, здесь мертвый не поминается, а те две за упокой»¹²². Советы вполне верные и умные, которые подтверждаются и древними служебниками XIII и XIV столетий (см. изв: акад. VI, 313, 317, VII, 265:266) и служат прекрасной уликой ревнителей семипросфория.

Кирик прочел в собрании правил – правило заменять епитимии литургиями: «10 литургий, говорит правило, избавит от наказания за грехи 4 месяцей».Св. Нифонт сказал с негодованием: «что это такое? Царь, или богатые, согрешая, будут давать деньги за службу, а сами будут оставаться без всякой эпитимии». И при чтении другого правила, так же не умного, заметил: «эта книга стоит того, чтобы сжечь ее»¹²³. Так, не все старое – свято. И пример св. Нифонта показывает, что пастыри церкви поступают свято, осуждая иное старое в старых книгах.

В заключение жизнеописания Нифонта скажем еще, что он заключил собою ряд святителей, которые после Иоакима преимущественно избирались из Печерских подвижников, и своим благочестием в течении с лишком ста лет украшали Новгородскую святительскую кафедру. Опочив телом на месте первых своих подвигов, Нифонт, как будто, положил завет – не давать беспокойному мятежному Новгороду владык из мирных отшельников Печерских. И действительно, после его уже ни один Печерский подвижник не восседал на кафедре Новгородской.

Из современных Нифонту происшествий в Новгороде, замечательны следующие:

«В лето 6650 приходиша Емь, и воеваша область Новгородскую, избиша я Ладожане 400, и непустиша ни мужь. В то же лето приходи Свьиский князь с епископом в 60 шнек на гость, иже из заморья шли в 3 ладьях, и бишася, неуспеша ничтоже, и отлучиша их три ладье, избиша их полутораста»¹²⁴.

«В лето 6651, стояше вся осенина дждева от Госпожина дни до Корочюна, текло, дъжгь; и бы вода велика вельми в Волхове и всюде, сено и дрва разнесе; озеро морози в нощь, и растрьза ветр, и внесе в Волхово, и поломи мост, 4 городне отинудь без знатбе занесе. В то же лето оженися Святоплк в Новгороде, приведе жену из Маравы, межи Рожеством и Крещением. В то же лето ходиша Корела на Емь, и отбежаша две лоньу бити»¹²⁵.

«В лето 6653, стояста две недели плне яко искря жгуще, тепле велми, переже жатвы; потом наиде дъжгь, яко невидехом ясна дни ни до зимы, и много бы уиме жить и сена неуделаша, а вода бы больши третьего лета на ту осень; а на зиму не бысть снега велика, ни ясна дни, и до марта»¹²⁶.

«В лето 6656, бысть дъжгь с градом, июня в 27, в неделю, и зажьже гром церковь святыя Богородица, в звериньце монастырь»¹²⁷.

«На то же 6657-е лето идоша даньници Новгородьстии в мале, и учюв Гюрги оже в мале шли, и посла князя Бенладьского с вои, и бившеся; мало негде сташа Новгородьци на острове, а они противу ставше начата город чинити, в ладьях идоша Новгородьци к ним на третий день, и бишася, и много леже обоих, и Суждальц без числа. На ту же зиму придоша Емь на Водь ратью не в тысящи, и услышавше Новгородьци любо в 500 с Водью идоша по них, и не упустиша ни мужь»¹²⁸.

«В лето 6660, апреля 23, зогореся церквы святого Михаила всредь тргу, и много бысть зла, и погоре всь трг и двори до ручья, а семо до Славьна, и церквии сгоре 8, а 9 Варязьская»¹²⁹.

«Зимой в лето 6656 приде Язяслав Новугороду, сын Мьстиславль из Кыева, иде на Гюрг Ростову с Новгородьци, и много воеваша людье Гюргево, и по Волзе взяша 6 городък, оли до Ярославля попустиша (опустошиша), а голов взяша 7000, и воротишася распутия деля»¹³⁰.

Св. Аркадий после Иоакима Корсунянина был девятый епископ и в каталоге владык Новгородских записан последним – в епископском сане. После него, в течение следующих 434 лет, владыки Новгородские правили паствою уже в сане архиепископов.

Ничего неизвестно о происхождении, звании и воспитании епископа Аркадия. В первый раз в летописях упоминается о нем под (6661) 1153 г. «В то же лето, говорит Новгородский летописец, сруби Аркад игумен церковь святыя Богородица Успения, и сстави собе монастырь от Великого Новаграда три поприща; и бысть крестьяном прибежище, ангелом радость, а дьяволу пагуба»¹³². Отсюда видно, что Аркадий в 1153 г. был пожилых лет, и что довольное уже время подвизался в иноческом образе; потому что за свои подвиги удостоен был игуменского сана; но где и когда полагал начало иноческому житию, где и от кого принял игуменство, опять неизвестно. Со времени же устроения Успенской – Аркажской обители, так названной по имени ее основателя, он управлял собравшейся братией до самого избрания в епископы. Здесь он проходил высокое добродетельное житие и был пример инокам, так что св. братья Иоанн и Григорий, бывшие один после другого преемниками его на кафедре Новгородской, избрали Аркажскую обитель местом своих подвигов, как лучшую в тогдашнее время по совершенному иноческому житию. Вот все, что известно о св. Аркадии до возведения его в сан епископа.

Достойно замечания, что по удалении еп. Нифонта из Новгорода, и после кончины его в Печерской лавре в 1157 г., Новгородцы избрали Аркадия на святительскую кафедру сами, без сношения с Киевским митрополитом и даже с в. князем. В летописях об этом сказано весьма кратко и потому трудно объяснить, что побудило Новгородцев нарушить древнее соборное постановление, которым повелевается избирать святителя собором святителей. Быть может, причиною сего было еще не забытое неудовольствие (в 1134 г.) между Новгородом и митрополитом Михаилом, или еп. Нифонт, отправляясь в Киев, не завещал ли в случае своей смерти, избрать преемником ему кого-либо из подвижников окрестных монастырей; так как тогдашний Новгород, при своем цветущем состоянии, украшавшийся и обителями, и подвижниками, не имел недостатка в достойных мужах. Но вернее всего, что Новгородцы, пользуясь смутами в стольном Киеве, при настоящем удобном случае решились присвоить себе право избрания архипастыря на том же основании, на каком присвоили право избирать и сменять князей, – именно в видах собственных интересов, и не ошиблись в своих расчетах. Разделяя мнение века, пастыри Новгородские действительно иногда были ревностными поборниками, защитниками и ходатаями за права, свободу и излишние льготы своевольных граждан Новгорода. Впрочем, что бы не побудило Новгородцев на самовольный выбор архипастыря, полагать надобно, что поступок их, по крайней мере, в настоящий раз имел какое-нибудь законное основание; потому что не встретил возражений ни со стороны в. князя, ни со стороны нового митрополита Константина. Даже очень вероятным может быть, что Константин сам даровал это преимущество Новгороду за услугу Нифонта, так много подвизавшегося на защиту прав патриарха Константинопольского, при поставлении на Русь митрополита Климента.

Не менее достойно замечания и самое избрание игумена Аркадия в епископы. Новгородцы, желая возвести на кафедру св. Софии мужа достойнейшего, и, в то же время, не желая, чтобы избрание архипаетрыря зависело единственно от произвола человеческого, предоставили промыслу решить – кому восседать на кафедре Новгородской, и на этот раз прибегнули к известному в древности выбору посредством жребия. Неизвестно, что и как тут происходило, только при избрании последующих архипастырей собирался совет, в котором участвовали – князь, игумены, Софьяны (люди принадлежащие к ведомству Софийского собора), белое духовенство (попы), а в случае несогласия, обыкновенно, провозглашали двух или трех достойных кандидатов; имя каждого из них отдельно записывали, запечатывали и полагали на престоле св. Софии, а по окончании Божественной службы, или сам князь, или софийский протопоп, или нарочно для того призванный отрок снимал один жеребий с престола и выносил к народу на площадь, и чье имя было на нем написано, тот и почитался избранным самим Богом и был угоден народу¹³³. Вероятно, что и при избрании Аркадия происходила подобная церемония; но в летописи об этом сказано кратко: «и того (т. е. 6664 – 1156 – здесь ошибка в годе) лета Ноугородци по жребию владыкою Аркадия поставиша»¹³⁴. Таким образом, когда роковой жребий пал на Аркажского игумена, Новгородцы были очень довольны этим; потому что любили и уважали его за св. жизнь, и тогда же с великими почестями вывели его из обители. Вот как передает летописец это обстоятельство: «Собрася весь град людие, изволиша себе епископом поставити мужа Богом избранна Аркадия и шед весь град пояше из монастыря святыя Богородица, и князь Мьстислав Юрьевич, и весь клирос святыя Софея, и вси попове городстии, игумены и черньци и введоша, и поручиша ему епископью в дворе святыя Софея, дóндеже приде митрополит в Русь, и тогда поиде ставитися»¹³⁵. С этого же дня Аркадий вступил в управление церковными делами, хотя и не был еще рукоположен; потому что, после удаления Михаила в Царьград, Русь оставалась без первосвятителя, а митрополит Климент не был признан законным.

Здесь заметим еще, что обыкновение избирать нового архипастыря по жребию и поручать ему управление епархией до посвящения в сан епископский, в Новгороде со времени Аркадия сделалось постоянным и продолжалось до самого покорения его Иоанном III. При выборах не обращалось внимание на то: имел ли какую-нибудь иерархическую степень избираемый, или был простой инок, а смотрели на жизнь избираемого и, по возведении на епископский двор, поручали ему все церковное управление. Иногда между избранием и рукоположением продолжалось довольное время – около двух и трех лет¹³⁶; а иногда, если избранный почему-либо не нравился народу, то без всякого суда и следствия даже с бесчестием был изгоняем из двора епископского и был отсылаем на прежнее место жительства¹³⁷.

Таким образом, новонареченный владыка Аркадий управлял духовными делами в Новгороде без посвящения около года; наконец, в 1158 г., когда пришел из Царьграда новый митрополит Константин, Аркадий ходил к нему для рукоположения. «Том же лете (т. е. 6666 – 1158), сказано в летописи, ходи Аркад Кыеву ставиться епископом, и поставлен бысть от митрополита Костянтина, и приде в Новгород месяца сентября в 13 день, на канон святого Вздвижения»¹³⁸.

О последующих деяниях и подвигах Аркадия на пользу Новгорода в продолжении пастырского его служения также ничего неизвестно. Судя по ходу современных событий, видно, что правление его было беспокойно и скорбно для его души, отвыкшей от тревог житейских. В 1158 г., т. е. в самом начале его служения, посетил Новгород страшный мор на людей и на скот; язва действовала сильно, потому что не успевали хоронить ни людей, ни скота; от смрада бесчисленных трупов нельзя было ходить по городу, ни в окрестностях. Летописцы не говорят о происхождении, свойстве и наружных знаках сей язвы, которая свирепствовала единственно в Новгороде¹³⁹. В 1161 году Новгород постигло новое бедствие. От страшных жаров летом выгорел весь хлеб, а осенью мороз истребил всю ярь; наконец, зимою шли беспрестанные дожди, от этого дороги испортились, подвозы провизии были скудны, и хлеб вздорожал до того, что малую кадку покупали по 7 кун. «О велика скрбь бяше в людях и нужа», восклицает летописец¹⁴⁰. К тому же смуты народные, как при прежних епископах, так и при нем постоянно повторялись и всегда оканчивались сменою посадников и князей, то из старшего, то из младшего рода. Особенно опасным врагом спокойствия Новгородцев является в это время Андрей Георгиевич Боголюбский. Скажем здесь несколько слов о начале замыслов князя Суздальского против прав и свободы Новгородцев. Это обстоятельство достойно замечания в истории Новгорода в период его независимости при еп. Аркадии. По смерти Георгия, Андрей, не заботясь о южной России, желал утвердить свое господство в северной и присвоить себе древнюю столицу Рюрика. Боголюбский начал свои действия с того, что послал приказ Новгородскому вечу, в котором уже не видно обыкновенного тогдашнего удельного князя; но слышен грозный голос государя самобытного. В 1159 г. явились в Новгород послы князя суздальского, чтобы передать вечу грозную волю его. Так говорил он: «ведомо буди, хочю искати Новогорода и добром, и лихом, а хрест есте были целовали ко мне на том, яко имети мене князем собе, а мне вам добра хотети»¹⁴¹. Это поразило Новгородцев, давно уже отвыкших от подобных требований. Однако же, пленясь мыслию повиноваться столь знаменитому князю, Новгородцы не смели возражать, но, не имея причин жаловаться и на Святослава Ростиславича, они медлили ответом, спорили и совещались на беспрестанных вечах¹⁴².

Наконец, Новгородцы исполнили волю Боголюбского, с бесчестием изгнав от себя Святослава и брата его Давида¹⁴³. Затем у Новгорода с Суздалем начались переговоры, которые с намерением длились целый год. В летописях это место чрезвычайно темно; видно только, что послы просили у Андрея на княжение сына его Георгия. Но Боголюбский не согласился отпустить его; потому что Георгий был тогда еще молод; других Новгородцы не просили и сидели без князя. Андрей Георгиевич, отказав послам отпустить сына, с намерением предлагал им брата своего Мстислава, которого, как и ему было известно, не желали Новгородцы; потом – племянника своего Мстислава, сына князя Киевского Ростислава. Значит, Боголюбский достигал своей цели: Новгород его боялся и слушался. Князь Суздальский знал, кого давал правителем в эту область, которую хотел держать во всей воле своей. Ему нужны были только покорные слуги и точные исполнители его воли; таков был Мстислав и братья его – Святослав и Рюрик Ростиславичи, по очереди, по воле Боголюбского, княжившие в Новгороде.

Мстислав Ростиславич явился в 1160 году июня 21 дня в Новгород, где пред ним княжил брат его Святослав; но но словам Новгородского летописца, сидел только год без недели¹⁴⁴. Он, вероятно, не угодил Андрею Георгиевичу, или, может быть, не умел так действовать, как бы ему хотелось, и потому Боголюбский «уладися, как замечено в летописи, только с отцом его Ростиславом о Новгороде»¹⁴⁵, и последний тотчас же вытребовал Мстислава, а на место его назначен опять Святослав, и это без всякого сношения и сговора с Новгородом. Новгородцы боялись Боголюбского и молча приняли недавно изгнанного и оскорбленного князя.

С своей стороны, Боголюбский недаром уладился с Ростиславом о Новгороде; верно, что Святослав наобещал ему многое и многое, что льстило его видам; о покорной службе и говорить было нечего с Боголюбским; это уже само по себе следовало, и потому Святослав снова сел в Новгороде «на всей воле его», 28 сентября 1161 г.¹⁴⁶ и шесть лет – до 1167 г. правил Новгородом, хотя и был тяжел для вольных Новгородцев.

Таковы были отношения и политика Боголюбского с Новгородом! Неизвестно, какое участие принимал архипастырь в делах веча и в сношениях с Суздалем. Постигая мудрые планы Андрея Георгиевича и наскучив беспокойной строптивостью народа, он, вероятно, втайне доброхотствовал Боголюбскому и от души желал ему всякого успеха. В описании жизни только и сказано, что Аркадий, сколько было возможно, умиротворял волнение народное и примирял князей, не допуская до кровопролития.

Св. Аркадий не долго – только 8 лет – правил паствою; но оставил по себе благую память кроткого святителя и чадолюбивого отца сирых и нищих. Любовь народная, которая без сомнения была выражением благодарности за пастырские подвиги на пользу Новгорода, высказалась к нему после смерти. Новгородцы много скорбели и плакали о кончине Аркадия и с великой честью погребли мертвенные останки его в Корсунской паперти.

В означении времени кончины, позднейшие о нем исследования разнятся с летописными записями. В Новгородской первой, второй, третьей и четвертой летописях и в летописи но Никон. списку кончина Аркадия записана под 1163 г. «В лето 6671 – т. е. 1163, сказано в Новгор. перв. лет. на стр. 13, преставися епископ Новгородьскый Аркадий, сентября в 19 день»¹⁴⁷; но в истории Рос. иерархии, в истор. слов. о свят. Русск. церкви, в житиях св. Рус. ц. за месяц декабрь, и в списке епископов Новгородских, приложенном к сочинению «Великоновогородская святительская кафедра», она отнесена к 1165 году¹⁴⁸. Это последнее показание времени кончины сего святителя заслуживает полное вероятие и доказывается самыми же летописями. В прибавлении к Новг. втор. лет. на стр. 180 и в Новг. трет. лет. на стр. 215 под 6671 годом говорится, что Аркадий «бысть в епископии 8 лет». А известно и доказано, что пастырское его служение началось в 1157 г.¹⁴⁹ после кончины Нифонта; теперь, прибавив к времени вступления его в управление паствою 8 лет действительного служения, мы увидим, что кончина его точно последовала не в 1163 г. (6671) как значится у летописцев, а в 1165 г., как показано в позднейших исторических исследованиях. Притом, в рукописи, хранившейся в Новг. Соф. библиотеке, о епископах, архиепископах и митрополитах Новгородских, выписанной из великого хронографа вкратце, сказано прямо, что Аркадий поставлен епископом Новгороду в лето 6665 – 1157, был во епископии 8 лет, преставился в лето 6673 т. е. 1165 сентября в 12-й день¹⁵⁰.

Мощи святителя Аркадия почивают под спудом; намять его местно празднуется 10 февраля и 4 октября вместе с другими, почивающими в Софийском соборе, угодниками.