Из сызранских воспоминаний игумена Павла

Я писал об иконнике Иване Порфирове Попове, что по причине его перехода из поповщины в безпоповщину много было в Сызрани между старообрядцами того и другого согласия религиозных споров, и что они друг другу давали письменные вопросы и ответы¹. Теперь скажу о том и еще несколько слов. Как только Попов начал сомневаться в правильности учения поповцев и сделалось о том известно сызранским поповцам, они стали его уговаривать, чтобы не оставлял соборную апостольскую церковь (разумея под оною свое общество) и не уходил к безпоповцам, у которых нет священств а и таинств тела и крови Господни; в успокоение же совести советовали ему съездить на Иргиз, в монастырь, где, говорили, о всем недоумеваемом получить разрешение. Попов принял такой совет с удовольствием, ибо и сам желал подвергнуть сначала тщательному рассмотрению свои недоумения о поповщине и потом уже исполнить намерение перейти в безпоповщину. Содержатель сызранской часовни купец Елистратов, Иван Петров, снабдил его письмом к настоятелю монастыря.

Так поповцы старались утвердить колеблющегося своего сочлена; но и безпоповцы не оставались без действия. Чтобы не потерять свое влияние на Попова, они научили его, о чем он должен спрашивать поповщинских монастырских начетчиков.

Когда Попов прибыл на Иргиз, он явился с письмом от содержателя сызранской часовни к настоятелю монастыря, и по его распоряжению был послан к одному из монастырских начетчиков, человеку, который и самой своей наружностью внушил ему уважение. Попов объяснил ему, что имеет сомнения о своем религиозном положении, и просил позволения сделать ему некоторые вопросы. Я приведу здесь нечто из их беседы, содержание которой передавал мне сам Попов.

Почему, спросил он, священники в нашей церкви не рукополагаются, a приемлются от греко-российской церкви?

Иргизский законник отвечал: 2-е правило св. Апостол повелевает только епископу поставлять пресвитера и диакона; а мы, по постигшим нас обстоятельствам, епископа не имеем и по сей нужде приемлем священство от греко-российской церкви.

Попов: A греко-российская церковь есть церковь соборная и апостольская, т. е. православная, или пет?

Иргизский законник: греко-российская церковь не есть церковь соборная и апостольская, но еретическая.

Попов: Почему же мы приемлем священство не от церкви соборной и апостольской, но от еретической?

Иргизский законник: Друг мой, мы бы рады принять священство от соборной и апостольской церкви; но мы не знаем, есть она, или нет ее; и ежели есть, то мы ее не видим и священство от нее получить не можем: вот, по нужде, и приемлем священство от церкви еретической под чиноприятие по соборным правилам.

Попов: Когда у нас, в нашей церкви, нет епископов православных, и священство не поставляется, но приемлется от церкви еретической, то как же разуметь о нашей церкви: есть ли она церковь соборная и апостольская?

Иргизский законник: Наша церковь есть церковь православная; но нельзя ее назвать церковью соборною и апостольскою, а можно назвать сельскою, где есть только священник и диакон.

Когда Попов рассказал мне эту часть своей беседы на Иргизе, я спросил его: почему же поповский законник назвал свою церковь не соборною и апостольскою, а сельскою? Попов ответил мне: он понял, что если назовет свою церковь соборною и апостольскою, тогда я спрошу его: соборная и апостольская церковь имеет три чина иерархии, а наша почему имеет только два? в соборной и апостольской церкви совершается таинство хиротонии, а в нашей церкви почему сие таинство не совершается? – на эти вопросы он не мог бы дать ответа.

«А справедливо ли он назвал свою церковь сельскою, или нет?» – спросил я. Попов ответил: Не справедливо. Сельская церковь хотя имеет только священника и диакона, однако состоит в единении с епископом; a поповицинская не состоит в единении с епископом. Я еще спросил: «А как эта беседа повлияла на вас тогда?» – Попов ответил: Она совершенно развязала меня на удаление от поповшины. Мне угрожали поповцы, что, отступя от них, я отступлю от соборной и апостольской церкви, a в не соборной и апостольской церкви нет спасения; когда же их собственный учитель сказал мне, что их церковь не есть соборная и апостольская, то этим словом дал мне свободу вне поповщины искать соборную и апостольскую церковь, в которой спасение несомненно. Наконец я дал ему следующий вопрос: «У поповцев нет соборной и апостольской церкви, потому что нет епископа, нет таинства хиротонии, а пользуются они бегствующими от греко-российской церкви священниками и диаконами; у нас же (мы оба принадлежали тогда к безпоповскому федосеевскому согласию) и вовсе нет никакого священства: может ли поэтому общество наше составлять соборную и апостольскую церковь?» Попов ответил: Они, то есть поповцы, имеют у себя бегствующее священство и свое общество незаконно исповедуют быти соборною и апостольскою церковью; а наше общество, хотя и не имеет трех чинов священства но верует в ту церковь которая существовала до патриарха Никона со в семи чинами и таинствами; и как та церковь не подлежит никакому сомнению, так и вера наша в нее не подлежит никакому же сомнению. Тут он перекрестился и сказал: Верую во святую соборную и апостольскую церковь. Тогда эти слова Попова меня успокоили; но впоследствии, по зрелом рассуждению, я понял, что как поповщинское исповедание веры в церковь, существующую без епископства и без совершения таинства хиротонии, не сообразно с истинным исповеданием соборной церкви, так же и высказанное Поповым исповедание веры в церковь, бывшую до Никона патриарха то есть в церковь временную, а не вечную, прекратившуюся а не существующую, не согласно с Евангельским обетованием о церкви Христовой: созижду церковь мою, и врата адовы не одолеют ей. Притом же я увидел, что все безпоповские сочинения направлены к исповеданию церкви из одних простолюдинов, без священных чинов.

Потом передал мне Попов еще следующее из своей беседы с иргизским учителем.

Попов спросил его: А св. Литургия на скольких просфорах у нас совершается? Он отвечал: На седми.

Попов: Четвертая просфора за кого же приносится?

Иргизский законник: Четвертая просфора по напечатанному в Номоканоне должна приноситься за патриарха, а в Служебнике положено приносить ее за патриарха, за местного епископа, за пресвитеров и диаконов, значит за весь священнический чин. У нас ныне нет епископа: поэтому у нас приносят просфору з а св. Апостола Иоанна Богослова, потому что он есть епископ и жив, не вкусил еще смерти; его как живого епископа, мы и поминаем в проскомидии на четвертой просфоре.²

Попов: А в ектениях в ы поминаете Иоанна Богослова, как епископа, или нет?

Иргизский законник: В ектениях Иоанна Богослова у нас не поминают, – не принято в обычай.

Попов: Второпервого собора в правиле 13 и Никона Черные горы, малые книги Тактикона во глав е 20 пишется: если пресвитер, или диакон, ради греховного извета, прежде соборного суда, не будут поминать имя своего епископа, подвергаются извержению; а у нас в проскомидии четвертую просфору приносят за Иоанна Богослова, как за епископа, в ектениях же его не поминают: не будем ли мы за сие подлежать запрещению 13-го правила второпервого собора?

Иргизский законник: Друг, все это делать так вынуждает нас нужда наша, а не презрение к правилам.

Выслушав это, я спросил Попова: как он рассуждает об этом ответе иргизского учителя? Попов сказал: Нужда случается одновременно с каким-либо частным лицом, какими-либо обстоятельствами вынужденным на, действие, по нужде только позволенное, как например по нужде смертной совершает крещение и простолюдин; у поповцев же в таком положении находится не лицо, а их соборная церковь, и не одно столетие. В проскомидии они для того приносят просфору за Иоанна Богослова, чтобы сохранить полноту просфор, т. е. семь; в ектениях же не поминают Иоанна Богослова, как своего епископа, потому что опасаются, как бы слышащие это не спросили их: если Иоанн Богослов есть их епископ, то почему он не рукополагает им священников и диаконов, не освящает миро и антиминсы? На этот вопрос они не могли бы ответить и были бы обличены, что признают Иоанна Богослова своим епископом, не только не основываясь ни на каком правиле, или примере, но и не согласно с здравым рассуждением. Тогда я спросил еще. По вашим словам, поповщине пользоваться на 200 лет случайными обстоятельствами не позволительно; а как же мы пользуемся 200 лет только по случайным же обстоятельствам дозволяемым простолюдинам правом крещения? Попов ответил: у них церковь, мнящаяся иметь священство, не должна подлежать случаям; а мы, простолюдины, пленники на чужой стране: пленники же могут пользоваться исключительным!» случаем. Мне и это рассуждение тогда показалось удовлетворительным: пленникам, двум или троим, или и больше, позволительно пользоваться случайными образцами, покуда они будут в пленении. Но впоследствии, по зрелом размышлении, я уразумел неправильность и этого рассуждения. Пленники, удаленные от церкви в варварскую страну, знают, где соборная церковь, и в существование ее, согласно евангельскому учению, веруют; у безпоповцев же, если они пленники, где находится не плененная соборная и апостольская церковь, в которую они обязаны веровать? По их положению скорее можно сказать, что сама церковь находится в пленении и разорении; но это несогласно было бы евангельскому обетованию о неодоленности церкви Христовой. Другие из безпоповцев поставляют дело иначе, – говорят: «мы не в плену, ибо если скажем: в плену, то нужно будет показать, где неплененная церковь; но мы умершей матери сироты – дети, и когда я сам видел, что мать наша похоронена, то уже никому не поверю, что она жива». Это значит, что от лет патриарха Никона священство и таинства, кроме совершаемых по нуждным случаям, все прекратились и нигде уже не существуют. А иные и это мнение опровергают, – говорят так: «мы читаем в символе исповедание веры во св. церковь: значит церковь не умерла, и мы не дети умершей матери; мы также и не пленники, а на своей земле жительствуем; но церковь от гонения бежала в пустыню и там скрывается: значит мы живой бежавшей матери дети; мы только не знаем, где она; a веруем не во умершую, но в живую, существующую церковь». Этого мнения придерживаются безпоповцы города Рыбинска ярославской губернии. Я придерживался того же мнения и распространил его в нескольких местностях. Но прочие безпоповцы пересмеивали нас, – говорили так: «вы чай поглядели, куда церковь-то бежала? хоть и не знаете, где она пребывает; но неотменно должны знать, в которой стороне: укажите-ка нам». Вообще, про наше мнение они говорили: «это одна мечта; весь свет ныне известен, и если бы где священство древлеправославное существовало, не было бы утаено; да и какая вам польза от того, что вы веруете в скрытое священство, а им не окормляетесь?» Я верил в бегствующую церковь до тех пор, пока не был поражен словами св. Златоуста: «Уне есть солнцу угаснути, нежели церкви без вести быти» (Маргарит, слово 3, о Озии царе). Тогда стал ь искать церкви существующей, не безызвестной, чтобы от нее окормляться таинствами: и Господь не оставил меня своею помощью в сем искании, – указал мне святую свою церковь.

Чем безпоповцы делали безответными поповцев. В Сызрани был купец Матвей Игнатьич Горшенин, принадлежавший к секте безпоповцев перекрещенников и известный в старообрядческом мире за большого начетчика. Он любил вступать в разговоры с начетчиками разных старообрядческих согласий, – ему принадлежит и обращение Попова из поповщины в безпоповщину; особенно торговое его положение, требовавшее поездок по разным местностям, давало ему к тому удобство. И когда ему случалось разговаривать с поповцами, то он за первое неизменное правило полагал себе спросить поповца: как он разумеет о православной церкви, – какие имеет она ереси? Из поповских начетчиков тогда весьма редкие имели понятие о церкви православной хотя бы несколько приблизительное к суждению теперешних окружников, и таковой начетчик у самих поповцев был бы в подозрении ереси; обыкновенно же они высказывали суждения о церкви, как теперешние противуокружники, т. е. согласно понятиям безпоповцев. И когда поповец выскажет свои убеждения о мнимых ересях церкви православной, что акибы она под именем Спасителя Иисуса верит в иного Бога, и крест имеет другой, и лета рождения Спасителя другие, тогда Горшенин спрашивал поповца: a крещение и хиротония во имя другого Бога могут ли быть приятыми в церкви православной? Этим вопросом он делал поповца совершенно безгласным.

Когда австрийские старообрядцы приняли Окружное Послание, тогда я подумал, что это их освободит от некоторых затруднений в разговорах с безпоповщиною; я даже подозревал эту цель и у самого автора Окружнаго Послания, Илариона Георгиевича, – говорил ему в лицо, что он писал о имени Спасителя и кресте четвероконечном не от искреннего убеждения, а по нужде, дабы тем несколько выйти из безответственности пред безпоповцами по вопросу о приятии священства от православной церкви, но он меня уверил, что писал без всяких таковых понуждений, а чистосердечно, и высказанное мною подозрение принял с прискорбием.

Жид в Сызрани некто Иван Кузьмич Кругинин, родственник Попову и вхожий к нему человек, но не увлекшийся старообрядческим учением, а усердный сын православной церкви; он умер в прошлом 1875 году. Когда я, по обращении моем в православие, приехал в Сызрань повидаться с родными и побеседовать с тамошними старообрядцами, Кругинин просил меня посетить его дом. При разговоре с ним я спросил, как его Бог сохранил, что он не увлекся в раскол безпоповства вслед за родственником своим Поповым, с которым был он в таких близких отношениях. Кругинин ответил мне: «Ты знаешь, когда Иван Порфирович Попов перешел из поповщины к безпоповцам, сколько было у нас в Сызрани бесед и толков. Я любил ходить на эти беседы; здесь поповцы неоспоримо доказали безпоповцам, что без причастия св. таин тела и крови Господни и без священства спастись невозможно, – доказали от св. Евангелия и апостольского учения: это меня и удержало не последовать в религиозном отношении моему родственнику Ивану Порфирычу». Я спросил еще: «Евангельские и апостольские слова удержали вас от безпоповства; а что вас удержало не уклониться от православной церкви к поповцам, имущим свое священство и таинство тела и крови Господни»? Кругинин ответил: «Тоже и со стороны безпоповцев основательно было доказано о беглопоповском священстве, что оно неправильно и нет в нем полноты чинов, какую должно иметь истинное священство Христово: это меня удерживало приступить к поповщине. А при том еще меня оттолкнул от поповщины один случай. Вы, думаю, не забыли находившееся возле Казанской церкви Духовное Правление. Тут был один сторож, – человек пьющий. Раз он подобрал ключ от кассы, и деньги, что было в кассе, утащил и промотал. Как быть теперь? – дело должно было обнаружиться! Он и придумал вот что: был в то время один сельский священник под запрещением, – у него отобрана была ставленная грамота и хранилась тут, в Духовном Правлении; сторож украл эту ставленную грамоту, потом ночью бросил свою одежду на пруду, который среди города, у проруби, и бежал из Сызрани. В Духовном Правлении хватились сторожа и, когда узнали, что у проруби нашлась его одежда, подумали, что он утопился; а когда потом обнаружилась покража денег, то нашли и объяснение, почему он утопился, – украл и побоявшись ответственности наложил на себя руки! Так дело это и кануло в воду. Ставленная грамота запрещенного священника также пропала без следа. Думаю, помните и то, как у нас бежали из острога колодники и как их разыскивали. Тогда была молва, что беглых принимают на Иргизе, в Мечетенских поповщинских монастырях³. Сызранское начальство секретно послало туда одного частного пристава на поиски, сообщив о том посольстве в саратовскую губернию, потому что тогда луговая сторона по Волге, где монастыри, еще не самарской принадлежала губернии, а саратовской. Частный пристав приехал в Верхний Мечетенский монастырь и пошел к обедне. За службой слышит, что как будто знаком ему голос служащего священника. Это побудило его на выходах присматриваться священнику в лицо. Что же? К его удивленно, это был хорошо ему знакомый утопший сторож Духовного Правления! Частный пристав сам не верил своим глазам. Для лучшего удостоверения он пожелал вступить с ним в разговор, чтобы слышать его голос не в служении, и получше рассмотреть его. Только что священник, разоблачившись после службы, вышел из алтаря, частный пристав подошел к нему, спросил его о здоровье и, услышав ответ, совершенно уверился, что это действительно хорошо известный ему правленский сторож. Потом спрашивает: вы откуда, батюшка? Он сказал, что был такого-то села симбирской губернии священник, как у него написано в ставленной. Частный пристав на это ему ответил: нет, милостивый государь, не того села священник, а Сызранского Духовного Правления сторож, – и тут же арестовал его и привез в Сызрань. Это событие, сказал в заключение Кругинин, совершенно оттолкнуло меня от поповщины: я подумал, что у поповцев не только что священство незаконное, но пожалуй вместо священника будешь иметь духовным отцом какого-нибудь сторожа! Потом, помаленьку и сам я стал почитывать, и так, благодаря Бога, без сомнения состою при св. церкви».

В Сызрани же был купец, по фамилии Шамборов, человек богатый, почтенный и разумный, имевший супругу. Оба они но рождению были старообрядцы, но в федосеевство перекрещены не были, и решились принять федосеевское крещение уже находясь в супружестве. У федосеевцев кто женится после перекрещивания, тех называют новоженами и не допускают в совокупное моление; а кто женился еще до перекрещивания, тех зовут староженами и на совокупное моление принимают, только с обещанием на чистое житие: это они делают не потому, чтобы признавали такие браки законными, но ради того, чтобы открыть доступ в их секту людям семейным. А как только явится подозрение в нарушении чистоты, т. е. жена окажется беремененною, тогда отлучают обоих супругов от совокупного моления; по разрешении же от бремени и по исправлении шестинедельного поста с тысячью поклонов на день опять принимаются в совокупное моление⁴. И когда перекрещивают супругов, обеих, или единого, то тут же и берут с них обещание на чистое от супружеского соединения житие. Но когда перекрещивали Шамборова, столь богатого и почетного человека, требовать с него обещания на чистое житие поопасались, дабы не оттолкнуть его от перехода в секту. Будучи таким образом перекрещен без обещания на чистое житие, он думал, что у федосеевцев такие браки, т. е. совершенные до перекрещивания, по 72 правилу шестого вселенского собора, почитаются законными; но вскоре потом он узнал, что обманут федосеевцами, что супружество его у них не признается законным, и весьма оскорбился, – говорил, что если бы он это знал прежде, то не пошел бы и в секту федосеевцев. Он собрал из разных окрестных мест федосеевских настоятелей на собор, чтобы у вериться совершенно, как у федосеевцев принимается супружество лиц, совокупившихся браком до перекрещивания. Между прочими вызван был один знаменитый наставник из Саратова, по имени Афанасий Антипыч; его сызранские федосеевцы поспешили упредить прошением, чтобы он почтенного гражданина какими резкими выражениями о старобрачных не оттолкнул совершенно от их общества. Наставник этот был спрошен Шамборовым на собрании: как должно признавать браки поженившихся до перекрещивания? Антипыч, упрежденный сызранскими фдосеевцами, ответил уклончиво: таковые браки по закону гражданскому законны, а по духовному нет; что-же они по духовному закону, о том речи уже не продолжалось. Шамборов удержался при секте федосеевцев, не желая делать раздора; он успокоил себя тем, что избрал себе духовника из деревни Обшаровки, который имел склонность к поморцам, приемлющим браки; духовник этот не нудил его к обещанию на чистое житие. Как умер Шамборов, тоже не обошлось без хлопот. Сызранский федосеевский настоятель, ревнитель безбрачия, не хотел покойного поминать, – говорил: он был защитник браков, склонный к новоженам, значить еретик, и поминать его не следует. Один из почтенных стариков, по имени Василий Егорыч Борцов, крестный отец Шамборова. Захотел уладить дело. По покойном подавали богатую милостыню, и сызранский наставник тоже взял свою часть. Узнавши это от супруги покойного, Борцов говорит наставнику на собрании: «хорошо тебе, что ты не взял милостыню; а мы все взяли, и этим обязались поминать покойного; поминать его, сам знаешь, нельзя: что теперь нам делать? Нужно идти к Шамборову-сыну в работу, – деньги зарабатывать!» Наставник поневоле должен был ответить, что покойник в животе своем не был отлучен, а потому, возложив дело на суд Божий, надо его поминать.

Я говорил наставникам уже много времени спустя по смерти Шамборова: не хорошо сделали наши старики, что не спросили Шамборова при крещении о чистом житии: это обман; чрез то и наделали себе хлопот. Мне ответили, что тут не было никакого обмана: он, говорили, знал, что у нас нет брака; а когда нет брака, значит у нас все принимаются на чистое житие; он же и сам отрекся от брачного сожития при крещении, когда отрекся сатаны и дел его, ибо и брачное сожитие есть дело сатанино. При этом один наставник рассказал мне следующий случай. Одна богатая женщина, из числа новоженов, то есть по крещении вступивших в брак, умирая призвала федосеевского наставника для исповеди; он стал от нее требовать обещания, если она выздоровеет, отступить от сожития с мужем; добросовестная женщина, не привыкшая по федосеевски давать неисполнимых обетов, ответила, что она этого не может исполнить: наставник отказал ей в исповеди; а она после этого призвала исповедать ее наставника из брачного общества. Когда услыхали об этом прочие федосеевские наставники, много поболели душою о неопытности наставника, так поступившего. По их рассуждению, он должен был сделать вот что: после исповеди брать с нее указанное в Потребнике обещание – ктому не творить грехов; вместе с прочими грехами она отреклась бы тут и от брака (ибо и он по федосеевскому учению есть грех): таким образом он не отогнал бы душу от покаяния. И таковые обманы людей простосердечных почитаются у федосеевцев мудрым рассуждением!

При мне в Сызрани окончила жизнь одна старушка, почтенная гражданка, имевшая детей и внучат. Она принадлежала в федосеевстве к разряду староженов, т. е. вступивших в брак до перекрещивания в федосеевство, а таковые, как было упомянуто, у федосеевцев допускаются без расторжения однодомовного с супругом сожительства в совокупное моление, с обещанием только на чистое житие. Супруг ее остался еще в живых, когда она скончалась и находился при ней в час ее смерти. Пред смертию покойной я был приглашен супругом прочесть канон на исход души. Приглашена была и жившая в Сызрани старая девица, дочь одного умершего наставника, имевшего сношение с Московскими преображенскими наставниками, по имени Пелагея Даниловна, чтобы распорядиться, как убрать тело умершей. В нашей стороне обычай – умершим замужним женщинам заплетать две косы, a девицам просто назади перевязывать волосы, или заплетать одну косу. Данильевна (так ее обыкновенно звали) приказала умершей убрать волосы, как убирают девицам, а не как замужним. Убор сам по себе ничего бы не значил; но важно то, какая с ним соединялась мысль. Сродники умершей приступили с вопросом к Данильевне: почему она так убирает умершую, – не по ошибке ли? – и стали ее просить убрать умершую, как убирают брачных женщин. Данильевна ответила, что она это делает не по ошибке, но так научена покойником батюшкой ее: «у нас-де брака нет; муж у покойницы был незаконный, – она жила с ним не по закону, но в беззаконии; а при смерти покаялась, Бог ее простил, и она опять стала девицею; если бы я ей убрала волосы, как убирают брачным женам, то этим признала бы брак ее законным: вот почему я и не могу этого с делать» . Родные покойницы огорчились; дошли жалобы до настоятеля, а в городе пошла молва: с мужем век прожила, имеет детей, внучат и правнучат, a девицею положили! Я тогда еще совершенно не знал федосеевских толкований и тоже говорил, что Даниловна поступила не согласно с учением федосеевцев о староженах; но законники, хорошо знавшие федосеевство, признали сделанное ею вполне согласным с учением федосеевским и только в успокоение возмутившихся родственников покойницы, известных по богатству своему людей, между которыми была часть не утвердившихся еще в понятиях федосеевства, решили положить Данильевне маленькое наказание.

Я имел родного дядю по отцу, – звали его Алексей Степаныч. С ним случилось мне идти вместе за реку Сызрань: там в саду мы ставили келью для житья себе. Было это весною, в половодье, – нужно было переезжать через реку на пароме. Подходим мы к перевозу: там стоит толпа народу, – слушают чью-то бесед у; смотрим, – двое перегонных колодников разговаривают о вере с одним причетником. Колодники были страннической секты. Странники, как известно, учат, что ныне царствует антихрист, потому не должно писаться в ревизию, платить подати, брать паспорты. Пересыльные и взяты были за то, что не имели паспортов и не показали рода жизни, – пересылали их на жительство на Кавказ. Причетник им доказывал, что нельзя спастись без церкви и без таинств: странники же укоряли церковь в ересях. Мы скоро стали перевозиться, а причетник пошел в свое место. Потом мы пошли странников проводить (дядюшка мой тогда был несколько наклонен к секте странников) и стали их кое о чем спрашивать; между прочим спросил их дядюшка о секте федосеевцев, справедливо ли их учение, или нет. Странники говорили: у них есть собрание, a где собор там и раздор; молельни их выстроены по указу Императорского Величества, сами они записаны в ревизии, отписаны в раскол, берут паспорты, на которых написано: и прочая, и прочая, и прочая, а в сих словах скрывается имя антихриста; и лета на паспорте написаны неправильно, а когда приимеш паспорт, то тем изъявишь согласие на то неправильное летосчисление. Дядюшка всё слушал с большим доверием; я же ко всему сказанному относился с недоверчивостью, потому что не видел на то доказательств от писания. Когда стали прощаться, я попросил у дядюшки в заем денег (у меня тогда ничего денег не случилось), – дать милостыню этим бедным перегонным. Это желание у меня родилось без всякой предумышленной хитрости, а просто из сожаления к колодникам; но потом это обстоятельство послужило мне к разъяснению непоследовательности страннического учения. Дядя даль мне денег, – несколько мелочи, – а при том и сам от своего усердия дал им рубль серебром. Странники, положив на себя крестное знамение, приняли милостыню с благодарением.

Когда мы остались одни, дядюшка стал одобрять убеждения странников и ублажать их страдание; я стал опровергать его мнение, – говорил ему, что и у неверных царей писаться в ревизию и давать им подати дело законное, ибо и сам Христос, еще в младенчестве, был записан в ревизию и дань неверному кесарю давать не только не возбранил, но даже и повелел: воздадите кесарева кесареви; что: если в паспортах в летосчислении от Христова рождества лета несходственны старообрядческому счислению, против этого нельзя строго восставать, ибо христиане, жившие в Малороссии под владением королей-католиков, не только то леточисление принимали в гражданском быту, но и в духовном, – с таким летосчислением печатали св. книги (Беседы апостольские, лето 1623, Беседы на Деяния св. Апостол, лет. 1624); употреблявшие такое летосчисление не были за то обвинены и московскими патриархами: Захарий Копистенский, при котором эти книги печатаны, в Книге о вере, изданной при патриархе Иосифе (на листу 5), именуется ревнителем православия, a послание князя Константина в той же книге сам Иосиф патриарх напечатал с таким же леточислением, и чрез то не подпал ереси; что печатать на паспорте двуглавый орел также не грех и не ересь, ибо у нас в России изображение двуглавого орла в гербе принято еще в царствование Иоанна третьего; что слова в паспорте: и прочая и прочая и прочая указывают не на какое сокровенное имя антихриста, а на продолжение царского титула, который вполне печатать было бы слишком длинно. Потом я говорю дядюшке: «Вы заметили ли неосновательность в их суждении? Мы, когда берем паспорты, не знаменуемся крестным знамением; а они исповедуют орел и принятое теперь летосчисление печатию антихриста, деньги же, на которых все это есть, в милостыню приняли с крестным знамением». Дядюшка сказал, что они это приняли милостыню и крестным знамением почтили не деньги, а милостыню. Я ответил: «знаю, что они оградили себя крестным знамением в честь милостыни; да разве можно ради милостыни повреждать свое православие, и принимать то, что, по их мнению, есть печать антихриста»?

Дядюшка замолчал, и этот случай отвратил его совершенно от учения странников, так что от того времени и до самой смерти он не поминал уже о странниках. Но мне еще пришлось подумать о непоследовательности учения странников, не только денежников, но так называемых и безденежников, – о их несогласии не только с Божественным писанием, но и с самими собою. Секта денежников в лице гражданской власти разумеет царство и власть антихриста; записываться в ревизию и брать паспорты, по ее мнению, значит принимать антихриста; но в деньгах печати антихриста она не видит и употребления их не отрицает. Это явное противоречие в странническом учении примечали некоторые из самих странников и явилась у них секта безденежников, в которой не дозволяется иметь деньги. Благотворителей своих безденежники просят, чтобы подавали им милостыню вещами, хлебом, одеждою; но так как все и всегда получать вещами неудобно, то они имеют у себя доверителей – странноприимцев, которые принимают для них денежную милостыню и доставляют им все потребное. Таким образом безденежники, отказываясь сами принимать деньги, чтобы не принять, по их мнению, печати антихристовой, своих доверителей обрекают, однако же, на принятие этой печати.

Подобно тому в сектах федосеевской и филиповской отметают молитву за царя, не как за неверного, или еретика, ибо и за неверных царей, во времена апостольские бывших, Апостол Павел молиться повелевает (Апостол, послание первое к Тимофею, зач. 282. Беседы апост. на первое послание к Тимофею беседа шестая и седьмая), но потому отвергают молитву за царя, что почитают его антихристом; писаться же в ревизии, брать паспорты, по житейским расчетам не отрекаются, и при этом уже толкуют о царе не как о антихристе, но как только о неверном лице, и первом предстателе антихристова царства, и оправдывают себя примерами древних христиан, живших под неверными царями. И так об одном и том же лице они имеют различный мнения: когда идет рассуждение о молитве за царя, тогда толкуют о нем как об антихристе; а когда идет речь о ревизии и паспортах, дабы оправдать себя, несколько смягчают свое мнение о царе, именуют его только предстателем антихристова царства.

У старообрядцев есть обычай, на то время, когда идут в собрание молиться Богу, надевать скромненькую одежду: мужчины надевают поддевку, женщины сарафаны, а по нужде и платья, но покрытые шалью, старые девы по местам повязываются кромкою платка, чтобы платок весь висел позади. Иногда в собрание едут в уборе обыкновенном, а в молельне налагают на себя другой, скромный. Кроме же молитвенных собраний, кто какую хочет, такую и носит одежду, и за то не отлучается от общественной молитвы.

В местности против Самары, в селе Рождественке, был один начетчик из безпоповцев, Матвей Андреев, большой ревнитель соблюдения правил об одеждах, и называл один покрой христианским, a прочие еретическими. Он укорял местных старообрядцев, как лицемеров, за то, что они такой одежды, какую он называл христианскою, требовали только во время молитвы, а в прочее время давали послабление на еретическую одежду. За это он даже погнушался от них принять крещение, но совершил это действие над собою сам. Прежде он принадлежал к Спасову согласию; потом, перекрестивши себя, сталь перекрещивать и других в свое особое согласие и составил порядочное общество около Самары и Сызрани. Зная, что Гангрского собора правило 10 подлагает под анафему тех, кто осуждает яже с благоговением брачныя ризы носящыя, чтобы не подпасть под анафему того правила, он говорил: я не возбраняю дорогую носить одежду, – носи хоть всю золотую; только бы наблюдал покрой христианский, только бы не уклонялся к еретическому обычаю.

Мне случилось быть в Самаре в 1843 году. Самарские федосеевцы привезли из села Рождественки Матвея Андреича поговорить со мною о вере (а в сущности о покрое одежды). Я спросил: из-за чего он делает раздор от прочих христиан и составляет свое особое общество, даже дерзнул сам себя крестить, – неужели на всем свете прекратился род христианский? Матвей Андреич ответил, что он того не думает, чтобы род христианский прекратился на свете но недоумеет, где разыскать правду. В христианах же федосеева согласия он усомнился, потому что они не вполне соблюдают веру христианскую.

Я спросил: А в чем мы не соблюдаем веру христианскую?

Матвей Андреич: У вас допускается носить одежды не христианские.

Я спросил: А какая одежда есть одежда христианская? – та ли, которая подешевле, попроще, или есть какой особый христианский покрой?

Матвей Андреич: Когда кто хочет, дорогую носи одежду, – хоть в золоте ходи! мне до того дела нет; но должен носить одежду того покроя, какую носили при князе Владимире.

Я сказал: чтобы избегать в одежде излишеств, тому все божественное писание учит; а что в ы говорите, будто нужно носить одежду того покроя, какой носили при князе Владимире, этого исполнить нельзя. Можете ли вы твердо знать и доказать, какого покроя тогда была одежда и что вы носите одежду самого того покроя, а не после принятую от татар, или немцев?

Матвей Андреич сам ходил в халате, и об этой своей одежде не мог доказать, что ее носили при князе Владимире. Он ответил мне так: По давности времени, я не могу доказать, какого покроя одежда носилась при князе Владимире, но должно носить такую одежду, какую носили старики наши, которую помнят старые люди.

Я заметил: вот вы сперва указали на времена князя Владимира, – говорили, что нужно держать тот покрой одежды, какой тогда носили, потому что тогда приняли веру христианскую, и только тогдашний покрой есть христианский; а потом, признавшись, что не знаете, какого покроя платье тогда носили, сослались уже на стариков и требуете носить одежду, какую носили старики: по этому будущие роды ссылаться должны уже на нас, и которая одежда теперь носится, т . е. пререкаемая вами, та одежда будет считаться старинною, да не только старинною, но и христианскою. Но как при нас одежда сменяется: так, может, изменялась и при стариках наших.

Тут я подозвал одну старушку и спросил ее: Бабушка, когда ты была молодая, какую одежду носила?

Старушка ответила: Кокошник я носила.

Я спросил: Какой кокошник был?

Старушка ответила: Широкий, почти в аршин, полукруглый, надевали назад рожками; богатые окладывали кокошники прозументами, – золотые были, и шитые, и низанные.

Я обратился с речью к Матвею Андреичу: У вас девицы и все старушки во время молитв покрывают голову платком, одной стороной кромки, чтобы платок весь был назади; вы согласны ли оставить этот свой обычай и принять старинный, – носить женщинам и вовремя молитв большие кокошники?

Матвей Андреич обиделся, сказал с негодованием: Ты надо мной смеешься, когда приводишь такие доводы!

Я ответил: Нет, я не смеюсь над тобою, а доказываю самым делом, что вы несправедливо полагаете за догмат веры носить такую одежду, какую носили наши старики лет 50 тому назад, или 70, – какую только можно упомнить, – и из-за того делаете разделение в вере. И старики наши также в свое время покрой одежды меняли. Это доказывается тем, что в разных местах носили разные одежды, и многие давно оставлены, так что мы уже не помним их. А мое мнение об одеждах такое: покрой одежды не составляет догмата веры; даже никакую одежду не должно порочить и называть нехристианскою, если она только не нарушает скромности, приличия; из-за щегольства не нужно менять покрой платья, а какой утвердился, того и держаться; да еще должно избегать платья выше своего состояния, то есть не носить не по средствам дорогую одежду, ради тщеславия.

Матвей Андреевич обещался из-за одежд не делать разделения; но не исполнил обещания.

И так, вот из-за каких малостей происходят у старообрядцев раздоры между собою! Я прежде думал, что эта болезнь в старообрядчестве – ни за что делать разделение – существует только в нашей местности; но впоследствии, когда более познакомился с старообрядчеством и с старообрядческими выписками, узнал, что это болезнь раскола повсюдная. Когда я приехал в Москву, тогда федосеевцы с филиповцами хлопотали о мире; но мир не состоялся из-за причин, ради которых не только не должно быть разделения, но и упрекать одним других не должно. А именно: филиповцы в келейном правиле ежедневно на соборе достают из-под одежды для целования тельные кресты; федосеевцы того не делают; филиповцы сначала полунощницы три поклона полагают на стихе: Слава тебе Боже наш, слава тебе всяческих ради, а федосеевцы три поклона полагают на стихе: Боже очисти мя грешнаго (Оба эти обычая в старопечатных книгах обретаются: зри о том во Псалтыре со восследованием, в начале полунощницы и молитвах во сне искусившемуся). И еще было несколько таких же предметов, из-за которых мир состояться не мог. И таково не современное только старообрядчество; но оно было таково и в своих предках. В доказательство представляю выдержку из одной статьи, под названием: Известное показание о нашей православной христианской вере устицкой волости в уренских пределах. В ней описываются мужи, современные Даниилу Викулину, которые прежде жили в Даниловом монастыре, возвратились оттуда в 7235 году и посеяли раскол во устинской волости; потом здесь между расколом произошел раскол, о причинах которого в статье пишется следующее: «Все (во устинской волости) единомысленно стояли христиане, никакого междоусобного раскола не было от лет вышеписанных (т. е. 7235) до лета 7282, и стояло между годы лет 53 г. Егда дошед отец Лука Екимович в глубочайшую старость, братским советом выбрали в духовные отцы, а именно Трофима Ивановича; той Лука Екимович благословил в духовные отцы того Трофима Ивановича, пришедшего из Кинешмы, из-за Волги, принесшего с собой потаенный обычай содержащее от Федосея Васильева; аще и от церковного уставу свидетельства приводят оные федосеевцы, но наши отцы и поморские пустынножители, Даниил Викулович, Андрей и Симеон Денисовы, и прочие отцы поморской страны все един церковный устав держали, той и ныне у нас устав и обычай един с прежними отцами поморскими содержится. Тот же выше означенный Трофим Иванович мало пожил со отцы нашими и начал пременять церковное отец наших предание. Первое: в каждении пременил, повелел руки подымать, а не вниз простирать, и кадить без крестов (т. е. во время каждения из пазухи кресты не вынимать) Второе: начàл приходный осмый поклон оставил же. Третье: в начале полунощницы 3 поклоны отменил же, на Слава тебе Боже, но повелел же на Боже очисти мя грешнаго. Еще ина противна соделал. Того Трофима Лука Екимович при собрании братском призвав, начал говорить претительными словесы о пременении церковных уставов; той же Лука Екимович рече в сем братиям: советую вам в Поморье ехать, на первое отечество, для справки об обычае церковном. И послали общим советом Никиту Евсеева, да Алексия Гаврилова, да Павла Иванова в Поморскую страну, в Суземки, а не в монастырь (не в монастырь послано потому, что в монастыре при комиссии Самарина приняли богомолие за царя, что ревнителям казалось отступлением от веры) к настоятелю Ивану Константиновичу в лето 7275. И привезли из Помория двух человек в духовные отцы, а именно: Игнатия Матвеева да инока Степана Герасимова к нам на пристань. Их приезду весьма братия возрадовались, а Трофим Иванов не пришел к поморским отцам в примирение; но и поморские отцы такожде не восхотеша в покорение приити: и бысть междоусобная вражда, единому телеси церковному на полы раздратися». Дозде из статьи о устинских старообрядцах. Хотя я был тоже ревнитель ношения скромных одежд, но, чтобы из-за одежд делать разделение, то считал и прежде излишнею не по разуму ревностью и меня таковые события, то есть разделение из-за таковых обрядовых мелочей (как например во время каждения вынимать кресты из пазухи, или не вынимать) тогда много удивляли; но впоследствии, когда я стал приходить в познание св. церкви, понял, что именуемые старообрядцы, когда вышли из повиновения св. церкви и осмелились сделать раздор с нею, то уже не могут быть и между собою в соединении.

Когда я был еще малолетним, в Сызрани у федосеевцев не было ученых пению певцов, но просто пели понаслышке, или, как в просторечии говорят, по напевке и на речь, то есть слова выговаривая, как они написаны: Бог Господь, и проч.; потом богатые люди захотели иметь ученых пению певцов, т. е. знающих нотное пение, или, как привыкли звать старообрядцы, ученых по нотам, или по крюкам. Они послали в Москву на Преображенское Кладбище для обучения пению одного грамотного молодого человека, Егора Широкого, который в Москве, на Преображенском Кладбище, обучился нотному пению, приобрел и нотные певчие книги; но как одному петь неудобно, то он возвратился в Сызрань не один, но привез собою из Москвы другого певца, по имени Мартына Степанова (который был после на Преображенском Кладбище за наставника). Эти-то двое певцов, Егор да Мартын, завели в Сызрани, до сих пор неслыханное там, так называемое хомовое пение. Для незнакомых с этим пением я скажу о нем несколько слов. В хомовом пении для мягкости голоса во многих местах вместо безгласных становятся гласные, т. е. вместо – о, a вместо ь – е, наприм., вместо Бог – Бого, вместо Господь – Господе, вместо Христос – Христосо, вместо наш – наше, так что в место: свят Господь Бог наш поют: Свято Господе Бого наше, в место: Христос рождается славите – Христосо рождается славите. Называют же то пение хомовым от слов, в нем часто произносимых: хомо, наприм. в ирмосе седьмом шестаго гласа: согрешихомо, беззаконовохомо не оправдихомо, ни соблюдохомо. Сызранские федосеевцы, привыкшие в изменении одной буквы против печатных книг видеть изменение веры, услыхавши в первый раз с таковым изменением пение, вместо чаемого утешения учеными певцами, пришли в смущение; по окончании моления спрашивали певцов, почему они не ноют так, как напечатано в старопечатных книгах, но вместо ставят о, a вместо ь ставят е. Певцы отвечали, что это делается в нотном пении для удобности, для выпевания всех нот. Сызранские федосеевские начетчики против этого оправдания зараз приискали опровержение из книги Псалтыря со возследованием, напечатанной при патриархе Иосифе в десятое лето его патриаршества, где в слове Афанасия Александрийского к Маркелину, в толковании псалмов, на листу 24, о пении псалмов писано сице: «обаче хранити подобает, да не кто сих мирскими красоглаголанья словесы упещряет, ниже покусится речения пременити или всячески иное вместо иного поставляти, но спроста, яко написаны суть, да чтет и поет, якоже речеся». Против столь ясного доказательства московские певцы сказали, что самогласны должно петь, как написано, а по нотам должно петь, как писано в нотных книгах. Сызранские законники говорили, что в книге патриарха Иосифа на потные книги не положено исключения, должно и по ноте петь, как написано в печатных книгах, – не изменять речей. Певцы сказали: петь по ноте прямо на речь: Богъ, Господь, Христосъ, это значишь петь по-еретически (то есть по-никониански): певчие книги при первых пяти патриархах писаны хомовым пением: Христосо, Бого; a патриарх Никон это пение изменил, приказал петь прямо на речь: Господь, Бог, Христос, о чем свидетельствуется в Соборном Свитке 1667 года, где повелевается гласовное пение пети нà речь: значить, говорили, оно при первых патриархах было не нà речь, но хомовое; и в Москве, на Кладбище Преображенском, поют пение хомовое, а не нà речь ; а вы хотите последовать Никону патриарху, – петь нà речь, а не первым пяти патриархам. Сызранские законники сказали: почему же поповцы, держась старых обычаев, пение поют наречное, а не хомовое? Певцы ответили: поповцы от никониан берут свое священство, и пение наречное от них же взяли. Сызранские законники, хотя и не привыкли слушать хомовое пение, однако должны были согласиться на убеждение певцов. Так в Сызрани у федосеевцев и утвердилось хомовое пение.

Когда я приехал в Москву, почел для себя нужным на Преображенском Кладбище посмотреть патриаршие древние певчие книги хомового нения. Спустя несколько лет, в Пруссии, в монастыре безпоповцев, в котором я жил, некоторые из братии стали сомневаться в хомовом пении, и говорили мне: для чего в пении слова говорятся наопако, как маленькия дети глумясь говорят; пред Богом должно со страхом петь ; а иные речи вовсе и понять не можно, как напр. вместо к ним – конимо, вместо: мир на Израиля – миро на Израиля; а писано есть: пойте разумно. Другие, напротив, защищали пение хомовое, как патриаршее. Это меня убедило, когда я был в Москве, съездить в Сергиевскую лавру и в библиотеке лаврской посмотреть первых веков певчие книги. Я попросил Елисея Савича Морозова, а он попросил покойного В. М. Ундольского дать мне рекомендательное письмо к библиотекарю Троицкой Сергиевской лавры, отцу Арсению, который потрудился, показал мне певчие книги, – а их в лавре множество; и я хомового пения певчих книг в лаврской библиотеке раньше шестнадцатого века не обрел; а которые певчие книги писаны раньше шестнадцатого века, все наречного пения, а не хомового; даже и в шестнадцатом веке можно было приметить переход пения с наречного на хомовое: сначала шестнадцатого века в некоторых книгах небольшое изменение, a чем позднее, тем более изменение на хомовое пение. И так я убедился, что хомовое пение есть нововведение шестнадцатого века. Однако мы в Пруссии изменения наречного пения на хомовое, не считая его изменением догмата, держались по привычке до самого моего из России выезда.

Игумен Павел