Печальное недоразумение

Разумети бо закон помысли

есть благаго (Притч. IX, 10).

Разъяснительное определение Св. Синода о порядке применения по делам бракоразводным 253 ст. Уст. Дух. Кон. по новой Высочайше утвержденной в 28 д. Мая 1904 г. редакции¹, в свое время было приветствовано общественным мнением, как давно желанный «новый закон» и как доброе начало имеющих и впредь последовать законов, – в видах исправить и улучшить наше бракоразводное право, и по материи и по процессуальной части, в настоящее время возбуждающее важные недоумения. Но затем на смену этих восторженных приветствий стали мало по малу слышаться заявления противоположного свойства, начавшие проникать и в печать. В среде нашего общества нашлись ревнители благочестия, прямо таки – Евангелия, как в среде лиц мирских – высокопоставленных и заявивших в печати свое нетщетное труженичество на пользу церкви Православной, нашлись пастыри и даже архипастыри, которые усмотрели в рассматриваемом Разъяснительном определении Святейшего Синода такое новшество, которое «покрывает их стыдом», «ужасает последствием», как явное противоречие Евангелию. Наиболее типичным из таких заявлений, сделанных нам лично и конфенденциально, мы почитаем передовую статью «Известий Братства Православной Церкви в Китае» напечатанную в вып. II под заглавием:

Изменение ст. 253 Устава Духовных Консисторий.

Статья настолько типична, что мы позволим привести ее всю в дословном тексте².

Пред нами статья 253-я Уст. Дух. Консисторий в измененной редакции (Церк. Вед. № 26-й). Суть изменения состоит в отмене осуждения на вечное безбрачие лиц, коих брак расторгнут пo вине нарушения святости брака прелюбодеянием. Таковым лицам (по первом и втором браке) теперь дозволяется вступать в новый брак, по совершении некоторой эпитимии по приговору духовного суда; если же таковые лица опять будут (вторично) уличены в нарушении нового брака, то этот (новый) брак расторгается, а виновные лица осуждаются на вечное безбрачие.

Таким образом, осуждение на безбрачие хотя и остается, но оно касается лишь лиц, разводящихся по первом браке, так как лицо, разведенное по втором браке и вступившее в третий брак (на основании новой ст.), очевидно не может уже вступить в (четвертый) законный брак, на основании общеизвестных узаконений.

Церковная эпитимия имеет смысл лишь при условии запрещения греха, при условии прекращения преступления. Грех прелюбодеяния остается грехом, пока не будет прекращено незаконное сожительство, а в новой статье нарушитель таинства брака снова благословляется в церкви, публично, на новый брак, при условии лишь эпитимии.

Святость брака в Православной Церкви понимается, как неприкосновенность его, нерасторжимость: «Что Бог сочетал, человек да не разлучает» (Мат. XIX, 6). Жена по смерти мужа свободна выйти за другого, также и муж (I Коринф. 7 гл. 39 ст.), но муж, виновный в прелюбодеянии, уже мертв для брака в церковном смысле этого слова. Как же он опять является в качестве законного избранника для супружеской жизни? По новой статье каждый порочный человек, почему-либо пожелавший расторгнуть брак, легко достигает этого посредством открытого прелюбодеяния, причем имеет в виду вступить в новый законный брак на основании новой статьи закона...

Невольно задумаешься над тем – в какое тяжелое положение ставятся пастыри Церкви, которым теперь придется совершать таинство брака при небывалых условиях: придется всенародно благословлять открытых прелюбодеев на продолжение незаконного сожития, и дальше оно уже является как бы законным.

Кому понадобилась такая «новая» статья закона? Своевольным преступникам необузданным развратникам? Но Церковь святая зачем привлекается к потворству в разрушении семейного союза православных? Какой ответ дадим мы вопрошающим нас о святости церковного брака?

Народ Русский исстари усвоил браку название закона, – говорят: «закон совершить», а теперь как он назовет новые браки по ст. 253-й?

Мы, призванные здесь, в чужой стране, блюсти святость догматов православной веры, смущаемся при мысли о новом законе, не имеем оснований для оправдания его пред людьми, даже недавно отставшими от язычества; мы покрываемся стыдом, ужасаемся за последствия, к которым неминуемо ведет применение нового закона. То болезненное чувство, которое приходится испытывать при чтении 253-ей статьи в ее новой редакции, усиливается еще неожиданностью появления ее, так как до опубликования ее она не была сообщена российским иерархам для отобрания их авторитетного мнения по этому вопросу.

Статья, как легко может убедиться читатель, написана от души, проникнута искренним чувством и священным энтузиазмом героя, ратующего за торжество Евангелия и страдающего от унижения Его... Консисторским Уставом в его новой редакции. Для поражения последнего автор вооружился Святыми Словами Ев. Лук. XVI, 18 и по-видимому разгромил наповал... обновленную статью 253 Уст. Дух. Кон.

Так ли это однако же? Эту ли статью он разгромил, или нечто иное?

Вникая в течение мыслей почтенного автора, укрывшего свое имя для чего то – ибо разумение закона есть – по приточнику – весьма доброе дело, стыдиться коего отнюдь не следует – мы пришли к убеждению, что его непобедимое оружие – святые слова Евангелия – ударило не по обновленной 253 ст. Консисторского Устава, а почему-то совершенно иному.

Позволим себе поделиться с читателями Богослов. Вестника этим убеждением.

Обратимся сначала к Консисторскому Уставу, как в первоначальной его редакции 1841 г., так и в самой позднейшей – сего 1904 г. и поставим вопросы: когда и как он возник и что он такое по существу своему?

Как известно, эта книга есть всецело произведение совместной работы чиновников Духовных Консисторий и прочих канцелярий Духовного Ведомства, облекшееся в форму «Устава» в Царствование Императора Николая Павловича, так много и энергично работавшего к водворению законности и строгого порядка в правительственных наших учреждениях всех ведомств. По своим источникам и содержанию эти книги есть не что иное, как тщательно редактированная практика канцелярий Духовного Ведомства, слагавшаяся постепенно в течении всего синодального периода и до 1841 года не имевшая ни единообразия, ни заключенная в какое-либо письменное уложение. Проект, уложивший эту практику в «Устав» или книгу, был разослан во все епархии для испытания его на опыте с требованием от пр. Архиереев и Консисторий замечаний на разные статьи его. По получении этих замечаний Св. Cинодом этот проект был пересмотрен, окончательно редактирован и в этом виде удостоился Высочайшего утверждения, быв опубликован как законодательное Уложение, параллельное «своду законов», в 1841 году. С этого момента он вступил в жизнь и под влиянием хода жизни видоизменялся постепенно в статьях, а в 1883 году переиздан вновь, затем снова переживает тот же процесс до сего дня. В этих изменениях своих он опирается исключительно на ст. 49 Основных законов, которая гласить так:

«Первообразное предначертание законов составляется или по особенному Высочайшему усмотрению и непосредственному повелению, или же приемлет начало свое от общего течения дел, когда при рассмотрении оных в правительствующем Сенате, в Святейшем Синоде и в министерствах признано будет необходимым или пояснить и дополнить действующий закон, или составить новое постановление. В сем случае места сии подносят предположения их установленным порядком на Высочайшее благоусмотрение».

Рассматриваемое изменение 253 ст. Кон. Устава совершено этим же обычным законным порядком и конечно не обратило бы на себя никакого особенного внимания, как дело совершенно обычное, если бы не касалось предмета, составляющая животрепещущий жизненный интерес.

Вот в этом-то и дело! – воскликнут ревнители Евангелия. «То болезненное чувство, которое – заключает свою статью один из этих ревнителей – приходится испытывать при чтении 253 статьи в ее новой редакции, усиливается еще неожиданностью появления ее, так как до опубликования ее она не была сообщена российским иерархам для отобрания их авторитетного мнения по этому вопросу».

Значит, по мнению «сущего в Китае» законоведа, для изменения 253 ст. Уст. Дух. Кон. нужно было созвать едва не поместный собор Российских иepapxoв!

Неудобоприемлемо и жестоко cиe слово. Неужели Консисторский Устав и в частности его 253-я статья старой редакции такая церковная святыня, что касаться ее и очищать ее от мусора могут только святые руки Российских иepapхов? По нашему же мнению, ни самым первоначальным, чернорабочим творцам его – канцелярским чиновникам, ни ревизовавшим его преосвященным архиереям сороковых годов, ни окончательно редактировавшим его членам Св. Синода, ни самой Высочайшей Власти, благоволившей законодательно санкционировать эту работу, и на ум не приходило, что эта работа есть такая церковная святыня.

– Однако же – возразят нам читатели – Консисторский Устав есть законодательное уложение, на точном основании которого производятся с 1841 г. и до сего дня управление и духовный суд в поместном пределе Православной Российской церкви, именуемом eпархии³ – стало быть он есть святыня церковная.

Не страшит нас и это справедливое замечание.

Мы весьма охотно соглашаемся с этим замечанием и даже усилим весь его.

Мы высоко ценим этот устав, как совместную работу безымянных тружеников, принесших в 1841 г. в Св. Церковь этот дар своих трудов: они внесли в него все свое разумение и усердие. Мы глубоко ценим и иерархов ревизовавших и редактировавших этот устав, в числе коих ощущаем и редакторский карандаш такого знаменитого иepapxa, как святитель Филарет митрополит Московский – этот, по нашему мнению Русский Фотий, хотя только и митрополит, а не патриарх. Принимая все cиe во внимание не отрицаемся признать, что Консисторский устав есть церковная святыня: но такая ли, чтобы нельзя ее было касаться испытующим умом напр. мирянину, чиновнику или ученому по делу службы, или по свободному произволению подъявшему на себя труд «разумети закон», т.е. изучать, взвешивать его статьи и высказывать свое мнение о достоинстве его, как церковной святыни? Этого мы, по совести, признать не можем. Всякой вещи свое время под небесем. В 1841 году Устав Д. К. был добрый закон, прекрасная вещь, а потом в нем стали оказываться прорухи и стал он исправляться, приспособляться к жизни, поправлять погрешности, недосмотренный первоначальными творцами и редакторами. Ведь никому из них и на мысль не приходило, что они непогрешимы. Даже сам Святитель Филарет не обинуяся признал напротив, что как он, так и прочие иерархи – его современники – принуждены, – по некоторым церковным вопросам, – «крадучись обходить апостольское законоположение».

Отсюда следует, что Устав Дух. Консисторий хотя и есть высокоуважаемая святыня Русской Православной Церкви, однако же отнюдь не претендующая на непогрешимость и на вечную неизменность, что она – далее – не только не обязывает к неприкосновенности к себе Святейший Синод, а напротив обязывает Оный «пояснять, дополнять и составлять новое постановление, поднося предположения свои установленным порядком на Высочайшее благоусмотрение», и вовсе не обязывает предварительно собирать для сего поместный собор российских иерархов, как это думает почтенный законовед, «в Китае сущий».

Да и этого еще мало. Ибо хотя Устав Дух. Консисторий и есть одно из руководственных уложений, на которые опирается современное управление и современный епархиальный суд, но далеко не единственное и даже не только самое важное, а напротив – одно из нескольких и притом самое последнее по законодательному достоинству. В этом легко убедиться, воззрев лишь на 2-ю страницу его, где читаем:

«Ст. 6: Основания епархиального управления и суда суть:

а) Закон Божий, в Священном Писании предложенный;

б) Каноны или правила Святых Апостол, святых Соборов Вселенских и Поместных и святых Отец;

в) Духовный регламент и последовавшие за ним Высочайший указ и определения Святейшего Правительствующего Синода;

и г) Действующие в государстве узаконения.

Порядок управления и суда, производимых чрез Консисторию, и устройство ее, внешнее и внутреннее, определяются в следующих разделах сего устава».

Как ясно видно отсюда, Устав Д. К. сам себя ставит т.е. в ранговом отношении на 5-е место и даже не ставит себя в ряд с четырьмя предшественниками своими, а только как бы примыкает к ним в виде примечания.

Ну и что же? Неужели Святейший Правительствующий Синод не полномочен произвести изменения одной лишь статьи в этом «примечании» без сношения с собором всех иерархов Российской церкви? Думается нам, что ни один законовед, ни один писатель «разумеющий закон» не отважится этого утверждать.

– Да ведь статья 253 – я очень важная! воскликнет иной нетерпеливый и разгневавшейся на нас читатель.–

Не страшен, однако же и сей гнев Ваш читатель! Успокойтесь и слушайте терпеливо далее.

Именно эта то глубокая жизненная важность 253-й статьи и служит оправданием Святейшему Синоду, что он, минуя т. сказать излишние формальности (вроде сношения со всеми российскими иерархами) ускорил видоизменение ее, которого жаждали труждающиеся и обремененные грешники и грешницы и неповиные их младенцы, им же несть числа, взяв этим на себя риск, самоотверженный подвиг подвергнуться за свое святое и законное деяние нареканию со стороны некоторых законоведов, – что действительно и последовало.

Но истина требует сказать, что далеко неспешно, далеко не неосмотрительно, далеко несамовластно, а напротив – до крайности осмотрительно, дов. медлительно и весьма обдуманно действовал в данном случае Святейший Синод.

Анонимный автор рассматриваемой статьи утверждает, что появление новой редакции 253-Й статьи было «неожиданностью». – Это утверждение – есть весьма печальное недоразумение.

Святейший Синод занят был обдумыванием этой редакции по крайней мере с 1880 года, т.е. ровно 25 лет. Да и один ли он был занять этою думою? Нет и нет. Этою думою заняты были выдающееся русские иерархи, знатоки Закона Божия и прочих оснований духовного суда, выдающиеся и не выдающееся присяжные канонисты Духовных Академий и Университетов, приподняты были Св. Cинодом из архивов его мнения знаменитейших иерархов русской и других православных церквей прошлых веков «от лет древних», выслушаны были внимательно бесчисленные газетные и журнальный статьи авторов самых разнообразных направлений. Насколько разнообразны и противоречивы были эти мнения можно судить, кажется, потому одному, что в числе присяжных канонистов печатно высказавших свое мнение по этому вопросу нашелся один, который в течении этого периода времени высказал печатно два радикально противоположных мнения: одно против венчания прелюбодеев, другое за это венчание. Этот канонист никто иной, как пишущий настоящие строки⁴. Так важен и труден был подвиг Святейшего Синода в категорическом решении этого вопроса, какое дает процитованное нами разъяснительное определение. Упрекать его за медлительность – нельзя, а благословлять за изменение редакции 253 ст. – должно.

Что касается мотивов, побудивших меня к отречению от мнения высказанного в 1882 году и к защите противоположного, то они подробно изложены в статьях моих, напечатанных в Богословском Вестнике за 1902г. Из этих мотивов я позволю себе буквально воспроизвести здесь мнение члена Св. Синода Преосвященного Феофана, Apxиeпискoпа Псковского⁵. По силе мысли, формулированной в нижеследующих словах его, эти последние удивительны: «не попуская свободы лицу винному (т.е. обвиненному в прелюбодеянии) к новому сочетанию, понудим юное разжизатися и непрестанно быти в бедствии греха блудного, аще исповедуем, что не имеет дара воздержания, и слово апостольское: лучше женитися, нежели разжизатися (1Кор. VII, 9) равно ко всем, дара воздержания не имущим, простирается, яко от греха оберегающее. Аще речет кто, что вместо достойной казни винному лицу, отнять подобает свободу к новому браку, ответствуем ему, что человек казнить за грех человека явным греха бедствием не может». Признаюсь, что я совершенно бессилен что-нибудь возразить против этой мысли...

Всматриваясь, далее, в самую внешность ст. 253-й по старой ее редакции, как в издании 1883 так и в издании 1841 гг. (здесь она стоит под № 256), мы наблюдаем следующее замечательное явление: ни в тексте статьи, ни под нею не указано ссылки ни на какой либо указ, ни на какое-либо правило св. Отца или собора, ни на какое место Евангелия. Естественно возникает вопрос: отчего же cиe произошло? Отчего это ни один из многочисленных редакторов этой статьи не взял на себя труда подставить под эту статью цитату какого-либо соборного правила, или наконец хотя бы цитату Ев. Лук. XVI, 18, которою бьет анонимный автор рассматриваемой статьи новую редакцию 253 ст. Уст. Д. К. Неужели напр. Святителю Филарету стоило большого труда вспомнить хотя бы эту цитату Евангелия и ею навсегда закрепить неприкосновенность статьи 253-й от позднейших искажений? Мы не берем на себя смелости утверждать это. Да этого совсем и не требуется. Дело объясняется гораздо проще. Никакой непререкаемой канонической или историко-юридической опоры эта статья за себя и не имеет. Категорический тон ей придали исключительно творцы Устава Дух. Кон. в 1841, не отважившись однако, ничем обосновать ее. Ибо если бы они имели под руками что-либо твердое для ее обоснования, они не преминули бы указать на него. Не вышло бы такого поразительного разногласия и у присяжных канонистов, каким они отличались, если бы по данному вопросу были у них какие-либо непререкаемые основания.

Вывод из всего сказанного возможен один: Св. Cинод 1904 г. имел полное право вновь обревизовать 253 статью и радикально изменить ее редакцию.

Но как же быть с Евангелием? Ведь новая редакция противоречит Ев. Лук. XVI, 18.

Противоречит ли?

Признаемся, не без страха и трепета мы ставим этот вопрос.

Страшит и смущает нас то, что мы отваживаемся так или иначе истолковать этот Евангельский закон, а для сего сначала уразуметь всю глубину его, точный смысл его; ибо необычайно строг Законодатель давший его: иота едина, или едина черта не прейдет. Такова Воля Его. А между тем нам не безъизвестно, что над разумением этого закона трудилось столько глубоких и блестящих умов в среде Иудеев, Греков, Римлян, Французов. Англичан, Немцев, Русских и т. д., что если бы собрать все опыты разумения этого закона, то они пожалуй заняли бы все книжки Богословского Вестника. В этой массе мы должны бы затем разбираться и наконец высказать свое решающее слово. Положим, мы все это проделали бы, напр. при великодушной помощи своих высокоуважаемых сослуживцев – специалистов в толковании Закона Евангельского. Но затем нас еще более смущают следующая слова Св. Евангелия Лук. XXIV, 45: тогда отверзе им ум разумети писания. Что же? стяжали ли мы этот дар Законодателя своим ученикам? Согласитесь, читатель, что страшно и ставить такой вопрос. А между тем мы должны поставить его и ответить на него утвердительно, чтобы предприятие наше увенчалось успехом. Какое предприятие? Да ведь мы собираемся обвинить Святейший Синод в противоречии Евангелию, какое он обнаружил, изменив ст. 253 Уст. Дух. Консисторий. Для сего мы должны доказать, что мы лучше, чем он, понимаем Св. Евангелие, что мы не только владеем в полной мере научными аппаратами, но и стяжали дар разумения закона Божия, какой стяжали Св. Апостолы. А если мы окажемся не имеющими ни того ни другого из сих средств, то ведь мы подвергаемся опасности сами подпасть под суд не только Св. Синода, но и просто всех умных и серьезных людей. За что? – За дерзость, за оскорбление власти? – Нет; к чему такие ужасы! Просто – за небрежное отношение к словам Св. Евангелия – порок, к сожалению, весьма часто встречающейся и в нашем домашнем обиходе, и в общественной, и в литературной деятельности. В самом деле, кто ныне не терзает Святых Слов Евангелия в обычных разговорах, в защитительных речах пред гг. присяжными заседателями, в эпиграфах к глупейшим статьям, в наскоро состряпанных беллетристических произведениях из быта духовенства и монашества и проч., и проч. Епитимии бы налагать на всех таковых болтунов и писателей.

Итак, лучше бросить предпринятую нами затею – обвинение Св. Синода в противоречии Евангелию.

Но как же нам быть со Св. Евангелием? Все-таки как будто кажется, что между Лук. XVI, 18. и ст. 253. Уст. Д. К. нет гармонии?

Нам думается, для сего следует сделать попытку оправдать Св. Синод за его изменение ст. 253. Хотя и эта затея – не очень благоразумна, но – смеем думать – кроме упрека в наивности для нас не повлечет более никакой неприятности. А между тем осуществить эту затею нам, кажется, очень легко. Для выполнения ее не нужно иметь ни глубокой и обширной эрудиции по части текста и экзегесиса рассматриваемых святых слов Евангелия, не нужно иметь и особенного дара разумети писания: достаточно лишь благоговейного отношения к святым словам. Так, вникая в мысли и отдельный слова Лук. ХVI, 18. мы совсем не видим здесь осуждения на безбрачие и даже самого слова безбрачие. Если же нет ни этой мысли, ни этого слова, то зачем же этими словами Евангелия оправдывать осуждение на безбрачие: оправдывайте его чем угодно другим, но отнюдь не Евангелием. Посему Св. Синод, одобривший в 1841 г. 253 ст. Уст. Д. К. осуждавшую прелюбодея на безбрачие поступил совершенно справедливо, не сделав ссылки ни на это, ни какое-либо другое место Св. Евангелия: ибо в нем и нет нигде осуждения на безбрачие.

Но – может быть, осуждение прелюбодея на безбрачие вытекает, как логический вывод из рассматриваемого закона?

К удивлению из Лук. XVI, 18. нельзя сделать такого вывода, будем ли мы читать это место в славянском или русском переводах:

Всяк пущаяй жену свою и приводя ину, прелюбы деет: и женяйся пущеною от мужа, прелюбы творит.

Всякий разводящейся с женою своею, и женящийся на другой, прелюбодействует, и всякий женящийся на разведенной с мужем прелюбодействует.

Для того, чтобы получился желаемый логический вывод должно исказить напр. русский текст таким образом: всякий разведенный (а не разводящейся) с женою и вступивший в брак с другою прелюбодействует и т.д. Без такого же искажения, осуждения виновного в прелюбодеянии на всегдашнее безбрачие здравою логикою вывести нельзя. Проще говоря, это место Св. Евангелия к ст. 253 Уст. Д. К. никакого отношения не имеет, и анонимный автор рассматриваемой нами статьи намеревавшийся этими святыми словами ударить по ст. 253. Уст. Д. К. очевидно – промахнулся.

Некоторое отношение к этой статье имеет следующее место Св. Евангелия от Mф. V, 32: всяк отпущаяй жену свою, разве словесе любодейнаго, творит ю прелюбодействовати: и иже пущеницу поймет, прелюбодействует.

Слово любодейное (или вина, преступление) такое, по Евангелии, тяжкое преступление жены, что дает мужу право совсем расторгнуть брак с нею и вступить в брак с иною. И только. А какому наказанию, по Евангелию, подлежит – грешница, жена прелюбодейная? Bo 1-х тому, что она перестает быть женою своего мужа, теряет свои права жены его, выражаясь юридически. А во 2-х, какому наказанию? Осуждению на безбрачие? Но ни из этого места, ни из других мест Св. Евангелия нигде нельзя и мысли уловить об этом наказании. Из других же мест Нового Завета видно, что прелюбодеяние вообще – очень тяжкий грех, он должен быть омыть слезами покаянья; если же он не омыт – то: прелюбодеи царствия Божия не наследят. А если он будет омыть слезами покаяния? В таком случай он может быть совершенно прощен, изглажден милосердием Божиим, коего не в силах победить никакой человеческий грех и раскаявшиеся прелюбодеи предваряют иных в царствии Божием.

Таково учение Нового Завета о грехе прелюбодеяния. Оно затем легло в основание довольно строгой церковной Дисциплины. Вот некоторые из правил этой строгой дисциплины:

20-е Прав. Анкирского Собора (314 г.): Любодейца и любодеец седмь лет да отлучится⁶.

Толкование: Любодейца есть, яже от своего мужа со иным мужем лежит. Любодеец же иже от своея жены со иною женою.

77-е Правило Св. Василия Великого: иже свою жену оставль и другую поим, прелюбодей сый; седмь лет запрещение да приимет: лето едино да плачется, два лета послушая божественных писаний, три лета припадая, и седьмое лето стоя с верными без общения: и потом да причастятся святых даров.

87-е Правило Трулльского Собора утвердило это правило во всей их силе; но тот же собор в своем 102 правиле уполномочиваешь архипастырей и пастырей, как духовных врачей, и сокращать эти сроки покаяния, взвешивая обстоятельства содеянного греха и искренность раскаяния. Вот это правило более мягкой и снисходительной церковной дисциплины:

Сотворение греховного вина, над всеми да смотрится, и обращение кающегося, да познавается, и тако мерится милость.

Толкование: Запрещение убо о коемъждо гресе заповедаша отцы, суд же весь возложиша на приeмшаго власть от Бога вязати и разрешати, яко да той смотрит на множество, и на мальство грехов, и на обращение согрешившего, и кающегося, и тако да размеряет милость, и врачбу да приносит подобну болезни: ибо все слово Божие ему же поручено есть: пастырское владычество в сем есть, еже обратити блудящее овча, да не впадется в пропасть отчаяния, и уязвенного от змия исцелити, или лютейшими и терпькими или слабейшими и мягкими былий.

Внимая именно этим правилам строгой и мягкой древней церковной дисциплины и Св. Синод в нынышнем году исправил статью 253 Уст. Д. К.

Дабы наглядно видеть сравнительное каноническое достоинство обоих редакций этой статьи, приводим их в подлинном тексте параллельно:

Старая редакция:

Новая редакция:

Если будет доказано о неспособности ответствующего лица к супружескому сожитию, – или о нарушении им святости брака прелюбодеянием, то брак расторгается, и истцу бывшему в первом или втором браке, предоставляется право вступить в новый брак, а лицо ответствовавшее осуждается на всегдашнее безбрачие, и если осуждается на то за нарушение святости брака, то подвергается епитимии по церковным правилам.

Св. Синод в целях единообразного и правильного применения по делам бракоразводным 253 ст. признал необходимым преподать епархиальным начальствам следующие руководственные указания: 1) просьба лица, брак коего расторгнуть по вине его прелюбодеяния о дозволении ему вступить в новое супружество, разрешается, по надлежащем рассмотрении епархиальным начальством, по месту жительства просителя; 2) таковая просьба может быть возбуждаема и подлежать удовлетворению не прежде, как по выполнению супругом, виновным в нарушении прежнего его брака прелюбодеянием, наложенной за таковое преступление согласно 87 прав. VI Вселенского Собора (тоже, что Трулльский), 20 прав. Анкирского и 77 прав. св. Василия Великого, семилетней епитимии на основании 102 прав. VI Вселенского Собора может быть, по тщательном испытании духовником совести епитимийца и удостоверении или степени его раскаяния и исправления сокращаем тем епархиальным преосвященным, в ведении коего состоит духовник епитимийца, с тем, однако, чтобы общий срок подлежащей выполнению епитимии был не менее 2-х лет.

Сравнивая обе эти редакции, кажется, ни на минуту нельзя усомниться в превосходстве новой пред старой: последняя ни на что не опирается, кроме разве глухой ссылки на какие-то церковные правила⁷, первая, напротив редактирована на точном основании правил, в ней цитируемых.

«Невольно задумаешься – говорит анонимный автор рассматриваемой статьи – над тем, в какое тяжелое положение ставятся пастыри Церкви, которым теперь придется совершать таинство брака при небывалых условиях: придется всенародно благословлять открытых прелюбодеев на продолжение незаконного сожития, и дальше оно уже является как бы законным. Кому понадобилась такая «новая» статья закона? Своевольным преступникам, не обузданным развратникам? Но Церковь святая зачем привлекается к потворству в разрушении семейного союза православных. Какой ответ дадим мы вопрошающим нас о святости церковного брака? Народ русский исстари усвоил браку название закона, – говорят: «закон совершить», а теперь как он назовет новые браки по ст. 253-й?»

В этой патетической тираде мелькают две мысли: 1) о тяжести ожидающей пастырей при применении нового закона и 2) о потворстве открытым прелюбодеям и развратникам.

«Невольно задумаешься» над сим – печалится почтенный автор. Нам же думается, что он мало подумал о том, что написал так патетически.

Что тяжесть пастырства увеличится при добросовестном применены нового закона – это несомненно: но печалиться ли об этом следует? Не порадоваться-ли? Не попечалиться ли напротив о том безмятежном спокойствии, на какое уполномочивала 253-я статья старой редакции русское православное пастырство, осуждая безаппеляционно-открытых прелюбодеев на всегдашнее безбрачие, т.е. на открытый и скрытый разврат, а их неповинных младенцев на сиротство, если не прямо на смерть? Не внушала ли она им мысли приблизительно такой: «добрые русские пастыри! веселитеся духовно и телесно при благословении «законных» браков (хотя бы и скрытых прелюбодеев), водите знакомство с семьями, благоустроенными по точному смыслу статей Уст. Д. К. т.е. такими, где все шито-крыто, где никакого порока нельзя доказать очевидцами-свидетелями, и отложите всякое попечение об открытых прелюбодеях и развратниках, которые согласились лучше «принять на себя вину и презренное звание открытых прелюбодеев», чем сохранять наружно благоустроенную семью и супружескую верность, внутри же исполненную мерзостей тайного разврата, непримиримой ненависти и злобы, – которые решились лучше прослыть открытыми прелюбодеями, чем продолжать под защитою Консисторского Устава превращение, «святого таинства брака» в «гроб повапленный!» Об этих открытых прелюбодеях позаботится «другое ведомство», напр., министерство внутренних дел, а ваше ведомство пусть будет чисто и безмятежно: «спите прочее и почивайте и не грязните ваших благословляющих рук участием к открытым грешникам и прелюбодеям»....

Неужели Церковь святая, православная, русская, не говорю уже о церкви древней, призывала когда-либо своих пастырей к такому безмятежному сну до появления на свет «старых законов» в роли У. Д. К.? Неужели она приучала народ наш так «совершать закон» – т.е. святое таинство брака?!

Позволим себе в настоящей раз «историкам доказывать» и раскрывать этот вопрос, а себе ограничиться лишь указанием на следующая статьи инструкции поповскому старосте последнего из русских патриархов – святейшего Адриана:

«Которая вдова или девка – гласит 29-я статья – приживет с кем беззаконно и родить ребенка, и тое родильницу молитвою очистить без заметчания, и младенцу имя нарещи, и тое роженицу, в коем дому она живет, собрать в том поручная запись, чтобы покамест она обмолеется и ее взять на десятильнич двор и допросить, с кем она того ребенка прижила. И того, на кого скажет, сыскав допросить и по розыску учинить ему наказание, бить шелепами нещадно и сослать под начал в монастырь на месяц, и в монастыре велеть ему быти между церковного пения в монастырских трудах, а к церковному пению, к вечерни, к утрени и литургии велеть приходить и после литургии на всякий день по 100 поклонов класть земных. А роженице чинить указ против того-ж, как ей минет 40 дней, а почеревных денег не имать, а для ведома те распросные речи их на десятильничи дворе записывать в книгу». А если которые вдовы или девки будут отказываться – внушает следующая статья – от наименования своих беззаконных сожителей, то их наказывать вдвое, чтобы оне «тех блудников никакими отговорками в беззаконственном деле от наказания ни для чего не укрывали». По учинении же таковой экзекуции, – беззаконников «обвенчать, дабы никто беззаконно, без венчания со вдовою или девкою не жил» (ст. 31).

На много лет этот «закон» старье Уст. Д. К. и статья 253-я старой редакции представляет очень новый закон: спрашивается теперь: «новая статья» – по выражению безымяного автора – т.е. 253-я новой редакции составляет новшество, или же наоборот представляет возврат нашего пастырства к исконному и извечному способу разумения и «совершения закона», т.е. святого таинства брака?

Кажется очевидно, что называть 253-ю статью Уст. Д. К. новой редакции – новшеством, – неслыханным на Руси Святой – недоразумение закона – весьма печальное.

Строг был Святейший патриарх Адриан к скрытым блудникам и блудницам, а к открытым весьма милостив, и что касается младенцев, от блуда рожденных, безмерно чадолюбив: не отдать ли его под суд за это нещадно строгим и ревностным блюстителям Евангельского закона ХХ-го века?!

Смел, необычайно смел был Святейший патриарх Адриан, предписывавший «беззамотчания» блудницу–мать «молитвою освятить», а затем сознавшихся «беззаконников, выражаясь языком современных писателей, всенародно благословлять на продолжение беззаконного сожития».

Не отдать ли его за это «потворство в разрушении семейного союза» под нещадный суд ревнителей святости брака ХХ-го века?

Как прискорбно ставить эти странные вопросы! А как же их не поставишь?

Да, измененная 253-я статья У. Д. К. пробуждает от безмятежного сна наших покоившихся пастырей и привыкает их к доброй деятельности по обращению на путь истины и Евангельского закона грешников и прелюбодеев, возлагает на них «тяжелое» бремя, которое несли пастыри руководимые патриархом Адрианом.

Что же? благодарить ли современным пастырям Святейший Синод за наложение этого бремени, или же пожаловаться на него общественному мнению, русскому православному народу за то, что их разбудили от безмятежного сна?

Пожаловаться, конечно, можно; ведь они доселе «блюли святость догматов православной веры», отложив всякое попечение об открытых осквернителях его, предоставленных в ведение министерства внутренних дел, которое на разные лады изощряется в изобретении мер к ослабление сифилиса, к регулированию проституции, беззаконных сожитий – гражданскими мерами, а зло все растет и растет; вырождается, тает крепкий русский народ по городам и селениям. Что ответят на это наши пастыри, ревнующие о святости брака?

«Мы блюдем ее» – ответят они. И хочется сказать подобным ревнителям чистоты: блюдете-то вы блюдете; но отчего же вы не так деятельны, не так смелы в раздаянии своего благословения и молитв кающимся открытым прелюбодеям, как были деятельны и смелы пастыри времен патриарха Адриана и времен более древних?

Уж не оскудела ли в вас вера в благодатную силу церковных таинств – покания и брака? Мы ужасаемся рассматривать этот вопрос и охотнее склоняемся признать здесь простое недоразумение по части церковного законоведения, хотя и печальное.

Н. Заозерский.