О средствах усиления власти нашего высшего церковного управления

«Соединяясь узами одной и той же веры, одной и той же нравственности, мы составляем, так сказать, одно тело. Председательствуют старцы, достигая таковой чести не куплею, но испытанным своим достоинством: дело Божие ценою золота не продается»

Тертуллиан

Названный трактат Л.А. Тихомирова, явившийся сначала в ряд статей №№ 343–345 Московских Ведомостей, а затем отдельною брошюрою, предлагает следующий, основательно мотивированный проект реорганизации нашего высшего церковного управления в видах усиления его авторитета:

«1) Нужно возобновление время от времени созыва поместных соборов, действительных, особых от Св. Синода, которому власти Поместных Соборов даже и законом не приписывается и которых он не может заменять, как это было желательно только Феофану Прокоповичу, но не Церкви и не Верховной Власти Государства.

2) В самом Св. Синоде требуется для должной силы и систематичности его действий разъединить функции, ошибочно слитые воедино по вине несостоятельной и всюду отброшенной идеи коллегиальности, а именно:

а) Первенствующий член Синода т.е. митрополит резиденции Государя Императора, получает в свое единоличное ведение все права, принадлежащие Синоду по функциям управительным т. е. права патриаршие, права главного епископа Русской Церкви.

б) Остальной состав Св. Синода сохраняет все свои совещательные функции, при чем для должного исполнения их состав его усиливается присоединением к вызываемым для присутствия епископам также и опытных и ученых отцов архимандритов и протоиереев.

с) Обер-прокуратура при этом естественно возвращается в свои нормальные функции – государственного надзора за законным течением дел церковного управления.

д) Наконец, все сношения Св. Синода с Верховною Властью совершаются первосвятительствующим митрополитом или патриархом, если первосвятитель получил бы такое наименование, для того чтобы не умалять внешнего престижа России в отношении восточных патриархий и особенно в отношении Рима. Но, понятно, дело не в наименовании.

Таким образом в общей сложности были бы приведены в действительное состояние все органы, потребные для живого существования церковного управления, органы не уничтоженные у нас ныне, но как бы зарытые в неправильном смешении всех их в одно учреждение, через такое смешение лишающееся возможности исполнить удовлетворительно хотя бы и одну из возложенных па него функций».

Признавая в общем достаточно обоснованную целесообразность и благовременность выраженных здесь мероприятий почтенного Л. А. Тихомирова, мы почитаем с своей стороны неизлишним некоторые из них раскрыть полнее, другие видоизменить, стоя неуклонно лишь па почве принципов православно-церковного права.

Прежде всего сделаем несколько замечаний по поводу общей указываемой автором причины слабости нашего церковного управления. Автор указывает ее – в недостаточной осведомленности Св. Синода на счет церковной жизни, и в недостаточности средств воздействия на нее, посему и желает только усиления власти его, возвеличением единоличного полномочия первоприсутствующего и умалением значения Обер-прокуратуры.

Правда, он рекомендует и еще меру – восстановление, повременных поместных соборов «голоса которых мы 200 лет не слыхали», но этой мере и сам он как будто не придает особенно важного значения.

Что касается «недостаточной осведомленности» и "недостаточности средств воздействий» как причин слабости нашего церковного управления: то мы вполне с этим соглашаемся. Но как исправить эти недостатки? Отчего происходят эти два недостатка? – Оттого, отвечает г. Тихомиров, что власть Св. Синода поставлена слабо, нужно усилить ее, возведя первоприсутствующего его члена в достоинство патриарха.

По нашему мнению этого недостаточно и не в том состоит средство действительного усиления церковной власти. Формально власть Св. Синода и власть епархиального начальства у нас поставлены очень сильно: но они не в должной степени сильны нравственным своим влиянием на жизнь. Вот если бы отыскались какие-либо средства укрепить это нравственное влияние нашей церковной власти, тогда в формальных, внешних каких-либо преобразованиях пожалуй даже не было бы и нужды. Попытка указать такие средства и составляет задачу настоящего нашего труда.

Чтобы изыскать эти средства, должно выразуметь главный недуг, главную причину недостаточности нашего церковного управления. Указал ее г. Л. Тихомиров? Нет; она укрылась от него. По нашему мнению главная причина – в исключительно канцелярском, замкнутом ведении всего нашего церковного управления. Наша иерархия правит народом православным чрез посредство канцелярий, чрез посредство бумаг, не входя с ним в непосредственное живое соприкосновение: вследствие этого все меры иерархии – законодательные, административные, судебные не имеют в глазах народа не только нравственного авторитета, не действуют на сердце или совесть его, но и не достигают должной общеизвестности, популярности. Это должно сказать как о епархиальном управлении, так и в особенности о центральном. Ежедневно слышит русский народ молитву о Святейшем Правительствующем Синоде: но что такое этот Св. Синод? Где он? Из кого состоит? – Для нашего народа в большинстве остается неизвестным. В большинстве – Св. Синод представляется смутно, как где-то существующее начальство, которого никто не видал, с которым никаких дел непосредственно не имел. Да и те не многие, кто имел случай вести какое-либо дело в Святейшем Синод, не видывали его, а имели дело непосредственно с различными чиновниками Св. Синода – светскими людьми, как и в светских присутственных местах. Этот светский элемент и стоит сильною преградою между правителями церковными и управляемыми, как такою же стеною стоит консистория между епархиальным начальником и его паствою. Можно без преувеличения сказать, что архипастыри наши, как отдельно каждый, так и коллегиально – собравшись в Святейшем Синоде, – видят пред собою не живых людей, на которых воздействуют своими резолюциями, а только написанные ими бумаги, или «дела» – в канцелярском смысле слова. Это бумажное средостение приносит двойной вред в делах церковного управления: иерархия получает нередко совсем превратное освещение действительности, бывает не только недостаточно, а иногда прямо неверно осведомлена о действительном положении вещей, о действительных качествах лиц, фигурирующих в деле, и издает распоряжение, прямо не соответствующее цели и неудовлетворяющее заинтересованных лиц. В результате взаимное недовольство правящих и управляемых.

Вторая причина слабости нашего церковного управления состоит в полном разобщении тех нравственно интеллектуальных сил, которые имеются в распоряжении церкви. Этих сил, слава Богу, у нас много; но они действуют все врозь, нередко в печальном антагонизме между собою. Соберите их воедино и наша церковь явится великою нравственною силою. Какие же это силы? Вот они: 1) сила общественно нравственного авторитета, или наши иерархи; 2) сила субъективной горящей веры – подвижники, энтузиасты в вере, не имеющие официально-церковного авторитета, но могущие встретиться едвали не в каждом сословии, в каждой профессии; 3) сила богословского знания 4) сила интеллигенции – писателей и художников, ищущих религиозной истины, стремящихся воплотить ее в своем творчестве, хотя иногда и недостаточно в ней сведущих, колеблющихся, неустойчивых.

Отвергать наличность этих сил в нашей церкви – невозможно. Они есть вней, они действуют и их носители иногда проявляют героизм, полный энтузиазма и самоотвержения; но их деятельность келейная, одинокая, все они таятся, действуют розно и сходят с своей жизненной арены ведомые только Богу, да разве не большому кружку лиц их непосредственно знающих.

Вот два явления в современном строе нашей церковной жизни, открывающиеся нам как чрез изучение действующей системы церковного управления, так и чрез непосредственное наблюдение над действительными проявлениями церковной жизни.

Эти явления – главные, коренные причины недостаточности нашего церковного управления.

Но если так, то какие средства можно указать если не к совершенному уничтожению их вредного действия, то хотя к значительному ослаблению его?

Нам не приходится употреблять какие либо усилия для изобретения этих средств: они даны и давно испробованы и наукою и практикою церкви, а главнейшее и могущественное из них даже прямо подсказано нам достопочтеннейшим Л.А. Тихомировым. Это средство – «возобновление время от времени созыва поместных соборов» русской церкви.

Но что такое поместный собор?

Постановка этого вопроса и обстоятельное рассмотрение его далеко не излишни в виду того во 1-х, что мы привыкли ограничиваться школьным, катехизическим ответом на этот вопрос и во 2-х в виду того, что мы не слыхали и не видали поместного собора 200 лет, а потому и не можем составить себе верного исторически представления о нем.

Школьный, катехизический ответ на этот вопрос гласит: «поместный собор есть собрание пастырей поместной церкви». Г.Л. Тихомиров, очевидно, стоит на этой же точке зрения, когда говорит: «собор, как власть церковная, должен состоять из всех епископов данной церкви» (стр. 38 примеч.). Если, однако же, мы пожелаем дляясности представления о соборе, как действительно существовавшем некогда явлении и теперь в некоторых православных церквах действующем учреждении, призвать на помощь церковную историю, то вполне убедимся, что не только поместный, но и каждый из вселенских соборов, был в действительности гораздо многочисленнее и разнообразнее по составу своих членов, чем утверждается это по-видимому нашим школьным катехизическим определением. Мы именно убедимся, что собор поместный, равно как и вселенский был не коллегию иерархов-епископов изолированно где-нибудь при закрытых дверях рассматривающею и решающею вопросы церковные, но собранием всех лучших силцеркви т. е. кроме епископов – клира, мирян, впоследствии – монахов и представителей государственной власти. И это убеждение наше будет крепнуть по мере того, как мы будем постепенно углубляться в историю от эпох позднейших к древнейшим. В видах однако же большей естественности и удобства мы сделаем свою историческую краткую справку в обратном порядке.

Итак, начнем с самого начала истории. Об Апостольском соборе, служившем для последующих соборов образцом до деталей, книга Деяний сохранила следующиеданные:

«Нецыи вшедше от Иудеи, учаху братию, яко аще не обрежетеся по обычаю Моисееву не можете спастися. Бывшей же распри и стязанию не малу Павлу и Варнаве к ним, учиниша взыти Павлу и Варнаве и неким другим от них ко Апостолом и старцем во Иерусалим о вопрошении сем. ... Пришедше же во Иерусалим приятии быша от церкве, и Апостол, и старец, сказаша же, елика сотвори Бог с ними и яко отверзе языком: дверь веры. Восташа же нецыи от ереси фарисейския веровавший, глаголюще, яко подобает обрезати их.... Собрашася же Апостоли и старцы ведети о словеси сем. Многу же взысканию бывшу востав Петр, рече к ним... Умолча же все множество, и послушаху Варнавы и Павла, поведающих елика сотвори Бог знамения и чудеса во языцех ими. По умолчании же их, отвеща Иаков, глаголя... Тогда изволися Апостолом и старцем со всею церковию, избравше мужа от них послати во Антиохию... Написавше руками их сия:

Апостоли и старцы и братия сущим во Антиохии... Изволися Святому Духу и нам ничтоже множае возложити вам тяготы, разве нуждных сих» и т. д. (Деян.15).

Взвешивая каждое слово этого древнейшего исторического памятника об Апостольском Иерусалимском соборе, едва ли можно усомниться, что в состав его кроме Апостолов, были старцы (пресвитеры) множество, или вся церковь. Да, собор есть не коллегия епископов, а всецерковное собрание. Так было в I веке христианской Церкви. Во II-м веке соборы были несомненно, но исторических детальных описаний их почти не сохранилось до нашего времени¹. Сохранилась однако же следующая краткая заметка о некоторых из этих соборов, как бы вскользь, мимоходом занесенная историком Евсевием в свою книгу: «(В Мизии) при Грате, проконсуле Азии, некто по имени Монтан, сказывают, из числа вновь уверовавших, от чрезмерного желания первенства, подвергся влиянию противника и вдруг пришедши в состояние одержимого и исступленного, начал говорить и рассказывать странные вещи, т. е. пророчествуя вопреки обычаю издревле преданному и преемственно сохраняющемуся в церкви. Из тех, которым в то время случалось слышать ложные его изречения, одни с негодованием порицали его и запрещали ему говорить, как человеку, одержимому беснованием... другие напротив как бы гордясь и не мало тщеславясь Святым Духом и даром пророчества, забыли о Господнем различении (духов) и сами вызывали того зломыслящего, льстивого и обманчивого духа. Прельщенные и обманываемые им уже не принуждали его к молчанию... Впроч. мало было Фригиян, допускавших обольстить себя, потому что этот гордый дух учил злословить всю кафолическую Церковь... Когда, то есть, по сему случаю, верующие начали часто и во многих местах Азии собираться и, исследовав новое учение, объявили его нечестивым и отвергли как еретическое: тогда преданные ему отлучены были от Церкви и лишены общения с нею»².

Что здесь под «собраниями верующих» разумеются в собственном смысле церковные соборы против монтанистов, именно бывшие при Иерапольском Епископе Аполлинарии в этом нельзя сомневаться: ибо и писавший рассматриваемое сказание был или сам этот Аполлинарий, или кто либо из современников и сподвижников его на соборах против Монтана³.

Достопримечательно, что в древнейшем церковном номоканоне – Апостольских Постановлениях – самое слово «собор» (σύνοδος) (употребляется для обозначения не церковно-учредительного собрания, а молитвенного, богослужебного⁴. Отголосок такого употребления слова «собор» заметен и в наших церковно-богослужебных книгах, прологах, минеях и святцах, где не редкость встретить выражение: «в сей день бывает собор святого NN». Что означает такое употребление термина собор? Да без сомнения то, что в сознании христиан того времени собор как учредительный акт по составу лиц не отличался от собора, как богослужебного собрания, был как и последнее – всецерковным собранием. Одним термином «собрание» Тертуллиан в своей «апологии»⁵ называет и молитвенные собрания и церковные суды и распорядительные собрания, и законодательные.

«Соединяясь узами одной и той же веры, одной и той же нравственности, мы составляем, так сказать, одно тело. Мы собираемся чтобы молиться Богу, составляем священный союз, благоприятный Ему, молимся об Императорах, о их министрах, о всех властях, о мире, о благосостоянии всего мира, об удалении окончательного переворота вселенной. Мы собираемся, что бы читать Священное Писание, из которого смотря по обстоятельствам почерпаем необходимые для нас сведения и наставления. Сие святоеслово питает нашу веру и надежду, поддерживает наше упование, более и более усиливает между нами благочиние, вкореняя в нас правила его».

«Тут то происходят увещания и исправления, произносятся приговоры именем Божиим. Будучи уверены, что всегда пребываем в присутствии Его, мы совершаем как бы суд божественный, и горе тому будет даже на последнем страшном суде, кто заслужит быть отлученным от общих молитв, от наших собраний и от всякого священного с нами общения.

Председательствуют (praesident) старцы, достигая таковой чести не куплею, но испытанным своим достоинством: дело Божие ценою золота не продается»⁶.

Но в особенности ясно всецерковный характер поместных соборов, как учредительных собраний выступает в памятниках литературы III-го века. Драгоценные показания в этом отношении дают нам письма Св. Киприана Архиепископа Карфагенского и письма к нему самому от представителей разных церквей. По двум вопросам церковной жизни сильно занимавшим умы, требовалось в его епископство дать соборное решение. Вопрос первый о том, как поступать с отрекшимися от Христа во время гонения и потом снова обращающимися к церкви о принятии в нее? Можно ли, и на каких условиях принимать их в общение с церковью? – Вопрос второй: как принимать в церковь лиц получивших крещение у еретиков и просящих о присоединении к ней: вновь ли их крестить, или же только требовать торжественного отречения от еретических заблуждений.

Оба эти вопроса и были соборно разрешены. Какой же состав членов имели эти соборы? О первом из этих соборов имеется следующее категорическое, исключающее всякие толкования заявление св. Киприана: «Надлежит, составив общий совет с епископами, пресвитерами, диаконами, исповедниками и твердыми в вере мирянами, рассудить о деле падших».

Было бы заблужденьем думать, что здесь высказывается только личное мнение Св. Киприана относительно состава собора: нет! Также точно рассуждали тогда и представители Римской церкви, с которыми сносился по этому предмету Св. Киприан⁷.

О втором из этих соборов (точнее – о трех соборах, рассматривавших второй вопрос) сохранившиеся остатки деяний не содержат известий – из каких лиц он состоял: перечисляются только главные лица – епископы. Но этот недостаток отнюдь не свидетельство о том, что других лиц и не было на собор: это было просто немыслимо в те времена. Если многолюдство и заставляло отцов собора – епископов ограничивать число сочленов, то во всяком случае это ограничение касалось не клира, но мирян. Клир всегда был необходимым элементом в составе собора: это положение было так сказать аксиомою, принципиальным положением относительно состава собора, даже как церковно-судебного учреждения. У историка Евсевия приведен указ Императора Константина Великого к Сиракузскому епископу Христу, коим последний приглашается прибыть на собор в Арелат (или Арль) по спорному делу двух епископов карфагенских Цецилиана и Майорна; в этом указе примечательны следующие строки: «Повелев к календам Августа собраться в город Арелат весьма многим епископам из разных и бесчисленных мест, я счел нужным написать и тебе, что бы потребовав общественную подводу от знаменитейшего Латрониана, воеводы сицилийского, а потом взяв с собою по собственному твоему выбору, два духовных лица второй степени (т. е. двух пресвитеров) и трех слуг, которые могли бы прислуживать вам в дороге, ты прибыл к определенному дню в вышеозначенное место, где и твоею крепостию и единодушным согласием прочих членов собора дело, до ныне тянувшееся медленно, должно быть выслушано и где, наконец, – должны все прийти... к братскому единомыслию»⁸.

На поместном соборе Эльвирском в 309 г., издавшем многие очень важные определения касательно церковнойдисциплины, было 19-ть епископов, 26 пресвитеров, диаконов и великое множество народа. Вот начальные строки деяний этого собора:

«Concilium Eliberitanum Iduum Majarum (309) sanctorum episcoporum XIX.

Cum considissent sancti et religiosi episcopi in ecclesia Eliberitana, hoc est:

Felix episcopus Accitanus

Osius episcopus Cordubensis...

...residentibus etiam viginti et sex presbyteris, adstantibus diaconibus et omni plebe, episcopi dixerunt⁹.

дисциплины, было 19-ть епископов, 26 пресвитеров, диаконов и великое множество народа. Вот начальные строки деяний этого собора:

«Concilium Eliberitanum Iduum Majarum (309) sanctorum episcoporum XIX.

Cum considissent sancti et religiosi episcopi in ecclesia Eliberitana, hoc est:

Felix episcopus Accitanus

Osius episcopus Cordubensis...

...residentibus etiam viginti et sex presbyteris, adstantibus diaconibus et omni plebe, episcopi dixerunt1).

Римский поместный собор 435 г. под председательством папы Илария состоял из 98 епископов и всех пресвитеров и диаконов (residentibus etian universis presbyteris, adstantibus quoque diaconibus)¹⁰.

Римский поместный собор при папеГеласии в 495 году состоял из 55-ти епископов, 58-ми пресвитеров, двух сановников с рангами «illustris'и «spectabilis'и неопределенного числа диаконов. (Residente in Synodo venerabili viropapa Gelasio una cum Bonifacio, Maximino ...et Petro episcopis,residentibus etiam Castino, Laurentio, Canusio... (58) presbyteris, una cum Amandiano viro illustri et Diogeniano viro spectabili, adstantibus quoque diaconibus Gelasius episcopus dixit»)¹¹.

Римский поместный собор 531 г. Дек. 7, при папе Бонифации состоял из 4-х епископов, 39-ти пресвитеров и 4 диаконов. (Praesidente venerabili viro papa Bonifacio una cum Sabino, Abnndantio, Caroso, Felice episcopis, residentibus etiamSanctulo, Mercurio... (39) presbyteris; adstantibus quoque Tribuno...(4) diaconibus, Tribunus archidiaconus dixit»)¹².

Весьма многочисленный поместный Константинопольский собор в 536 г. при naтpиaрхе Мине (против Анеима и Севера) имел в составе своем между другими членами и весь клир столицы (παρόντος δέτού εύλαβους κλήρου βασιλεύου σηςπο’λεως)¹³.

Весьма многочисленный собор Равеннский в 967 году при папе Иоанне, состоявший из епископов Италии, Германии и Галлии происходил в присутствии бесчисленного множества клира и народа. (Habita est Synodus Ravennae in suburbio in ecclesia beati Confessoris episcopi Severi residentibus domno Joanni universali Pontifice, et pluribus Italiae, Germaniae ac Galliae praesulibus... adstante etiam innumerabili elero et populo)¹⁴.

Полагаем, что сделанных нами выписок из разных томов Mansi достаточно для установления общего положения, что поместный собор в цветущее время Вселенской Церкви – время Вселенских ее Соборов – был всецерковным собранием, какие бы темы ни были предметом его рассуждений и определений. Это был светлый праздник поместной церкви, участия в котором не лишен был ни один полноправный (т.е. не отлученный от общения) член церкви: но – прибавим – каждый в своем чину.

Позволим себе сделать несколько замечаний и о составе Вселенских Соборов.

Канонические кодексы обыкновенно состав каждого из Вселенских соборов определяют в цифрах, напр. І-й Вселенский собор есть «собор 818-ти св. отец», ІІ-й – собор 150-ти св. отец»; ІV-й –собор 630-ти св. отец» и т. д. Напротив исторические источники, а также и самые деяния этих соборов несомненно свидетельствуют о том, что в действительности на каждом из этих соборов кроме «отцов» его было и еще так много других лиц, принимавших деятельное участие в соборных совещаниях и рассуждениях, что каждую из цифр кодекса должно увеличить по крайней мере втрое¹⁵, чтобы получить исторически верное представление о численном составе каждого из вселенских соборов.

Это в особенности должно сказать о первом Вселенском Соборе. Кроме 818-ти «отцов» здесь присутствовало очень много лиц, являвшихся на собор как длярассуждения и состязания о вере и вообще для выяснения своих догматических мнений, так и по церковнотяжебным делам между собою. (Praeter 818 hos patres plures eo confluxerunt disputationis ergo, quique in fide et opinionibus, vel inter se dissidebant)¹⁶. Не говоря о клире и верных (т.е. полноправных членах – мирянах) здесь были даже язычники – философы, вступавшие в философско-богословские дебаты с отцами собора. В русском переводе Деяний І-го Вселенского собора приведена довольно обширная беседа одного из философов с отцами собора, результатом которой было его обращение к православной церкви¹⁷. По строго проверенным данным проф. А.И. Лебедев представляет в живой картине последовательный ход богословских состязаний представителей разных богословских школ того времени, присутствовавших на I Вселенском соборе в качестве референтов. И нет оснований отрицать исторической верности этого изображения¹⁸.

На IV Вселенском соборе кроме 680-ти «отцов» собора – епископов были еще следующие лица:

1) «Священнейший и благочестивейший Государь Маркиан, постоянный август (в присутствии по благочестивой ревности и усердию, к вере также благочестивийшей и христолюбивейшей Государыни августы Пульхерии), вместе с знатнейшими и славнейшими сановниками, именно: с славнейшим военачальником, бывшим консулом и патрицием Анатолием, и с славнейшим префектом императорских преторий Палладием, и с знатнейшим префектом города Константинополя, Нового Рима, Тацианом и с прочими знатнейшими сановниками (?), и с славнейшим придворным чиновником Винкомалом и с мужами знатнейшими и магистрами Марциалом и Плацктом, и с мужем знатнейшим начальником императорской стражи Спорацием, и с мужем знатнейшим начальником императорских имений Генефлием, и с мужем знатнейшим, начальником стражи императорских конюшней Аецием, И с мужем знатнейшим начальником славнейших трибунов и нотариев Леонтием, кроме их и с знатнейшим Сенатом, именно: с славнейшим бывшим префектом и бывшим консулом патрицием Флоренцием, и с славнейшим бывшим консулом патрицием Сенатором и с славнейшим бывшим магистром и бывшим консулом, патрицием Номом, и с славнейшим бывшим префектом и бывшим консулом патрицием Протогеном, и с мужем знатнейшим бывшим префектом патрицием Евгором, и с мужем знатнейшим бывшим обер-камергером Романом, и с мужем знатнейшим бывшим префектом Зоилом, и с мужем знатнейшим бывшим префектом города Феодором, и с мужем знатнейшим бывшим префектом Аполлонием, и с мужем знатнейшим бывшим префектом города Анисием, и с мужем знатнейшим бывшим префектом Иллирика Феодором, и с мужем знатнейшим бывшим обер-камергером Артаксерсом, и с мужем знатнейшим бывшим префектом Константином, и с мужем знатнейшим бывшим префектом Пармасием, и с мужем знатнейшим бывшим префектом Иллирика Евлогием, и с мужами знатнейшими бывшими квесторами: Аполлодором, Феодором и Менною, и с мужем знатнейшим и начальником над имениями Севером, и с мужем знатнейшим и начальником над милостынею Василием, и с мужем знатнейшим и начальником над имениями Юлианом, и с мужем знатнейшим, бывшим префектом Трифоном, и с мужем знатнейшим бывшим квестором Полихронием, и с мужем знатнейшим бывшим военачальников Константином и с мужем знатнейшим бывшим военачальником Северианом, и с мужем знатнейшим бывшим военачальником Ираклианом, а сверх их и с знатными военачальниками, трибунами, и нотариями¹⁹. Читая эти строки Деяний собора, не почитаем преувеличением сказать, что на нем присутствовали представители высшей государственной аристократии, – всех ведомств государственного управления, в малом виде – все византийское Государство...

2) Как много собралось из разных стран клириков и монахов дабы присутствовать на соборе, об этом можно судить из указа Императрицы Пульхерии к военачальнику Вифинии, уполномочивавшего «с·полною властию и всячески изгонять из города (Никеи, где первоначально предназначался IV Всел. собор) и из самых этих областей, как клириков, проживающих там без нашего приглашения или без дозволения моих епископов, так и монахов и мирских, которых никакая причина не призывает на собор»²⁰.

На VII Вселенском соборе кроме «отцов» и представителей государственного управления в числе заседающих членов мы встречаем множество «благоговейнейших архимандритов, игуменов и монахов», [συμπαρόντων... καὶ εὐλαβεστάτων ἀρχιμανδρίτων, ἡγουμένων τε καὶ μοναχών]²¹.

Приведенных доселе справок из истории соборов поместных и вселенских думается достаточно для доказательства высказанного нами ранее положения, что поместный собор истинно канонического типа есть сосредоточение лучших сил церкви данного места и времени, представляемых иерархию, клиром, монахами, мирянами, что вселенские соборы были не только таким сосредоточением, но и совмещением в себе всех государственных элементов. О них можно сказать, что они были моментами, когда все византийское государство вмещалось в церкви²².

В последующей истории поместные соборы этого канонического типа, как всецерковные собрания встречаются реже и реже. Вместо них выступает в жизнь новая форма соборов – именно патриарших, которая может быть характеризована как коллегия иерархически клерикальная, в состав которой были: сам патриарх, случайно проживавшие в городе его епископы, или им по усмотрению вызываемые, и клир его кафедры составлявший преимущественно канцелярию собора, или синода.

Тем не менее, однако же, и такая изолированно действовавшая иерархически клерикальная коллегия, не замыкала дверей своих для всех лиц церковных и для всех сословий государства, раз они нуждались в непосредственных с нею сношениях по каким бы то ни было вопросам церковной жизни. Такая непосредственность отношений патриаршего синода к пасомым засвидетельствована даже в XIV веке, инструкцией патриарха Матфия 1-го, где читаем, что «патриархия есть врачебница духовная и никто вошедший в нее, имеющий больную совесть да не выйдет не исцеленным, но да получит каждому недугу соответственное врачевание, немощствует ли он относительно божественных догматов, или каким либо иным недугом своим»²³. И история не только византийская, но и русская знает не мало фактов обращения сюда за разрешением самых разнообразных «недоуменных» вопросов не только лиц иерархии, но и монахов и простых мирян²⁴.

Обращаясь к современному устройству поместных православных церквей, существующих вне нашего отечества, мы всюду встречаем здесь поместный собор, как высший орган церковного управления, но в различных формах.

Эти формы следующие:

1) Собор, как непрерывно действующее церковное учреждение, состоящее только из лиц епископской степени. Такие соборы существуют в великой Константинопольской церкви, Александрийской, Антиохийской и Элладской²⁵.

2) Собор как учреждение периодически составляющееся из лиц только епископской степени. Такие соборы существуют в следующих поместных церквах:

а) В Карловицкой митрополии: Дела духовные, именно касающиеся веры, богослужения и церковной дисциплиныподлежат ведению архиерейского синода, в состав которого входят: Карловицкий митрополит, в качестве председателя, и шесть епархиальных епископов. При синоде состоит и императорский прокурор, участвующий во всех его заседаниях, кроме тех, на которых рассматриваются религиозные и строго духовные дела и когда синод избирает епископов. Синод созывается Карловицким митрополитом письменно, по получении на то согласия императора, а собираться должен регулярно один раз в год²⁶.

б) В Сивинской митрополии (в Венгрии и Эрдел). Митрополит обязан созывать синод один раз в год и на заседания синода епархиальные епископы должны непременно являться. Ведению синода подлежит: а) производство испытания по церковному праву лиц, избранных епархиальною скупщиною в епископы; б) разбор всех вопросов, касающихся веры, таинств и обрядов; в) наблюдение за благочестием и нравственностью клира и народа; г) забота о том, чтобы богословские и педагогические заведения соответствовали своей цели; д) указание качеств, которые должны иметь кандидаты священства и учительства и е) охранение свободы церкви и защита ее против чьей-либо попытки нарушить мир и святыню церкви»²⁷.

в) В Болгарской церкви собор под председательством экзарха состоит из четырех епархиальных епископов, избираемых всеми епархиальными епископами. Служение их в качестве членов собора продолжается четыре года, после каковаго времени они заменяются новыми четырьмя членами. Собор собирается регулярно один раз в год, начиная со второго воскресенья, после Пасхи, а чрезвычайные собрания бывают по мере надобности. Ведению собора подлежит; а) избрание епархиального епископа из двух кандидатов, предложенных епархиальным собранием; б) все дела, касающиеся веры, христианской нравственности и церковных обрядов; в) церковная дисциплина; г) образование духовенства; д) духовная цензура и е) окончательное суждение, в делах духовных и брачных и в спорах между духовными лицами²⁸.

г) В церкви Сербского Королевства высшею церковною властью является архиерейский собор. По закону 81 Дек. 1882 г. архиерейский собор составляли: митрополит, как председатель, все епархиальные епископы, два архимандрита и по одному протопресвитеру от каждой епархии. По закону же о церковных властях 27 Апр. 1890 года, действующему в настоящее время, этот собор составляют: митрополит, как председатель, и все епархиальные епископы. Собор, созывается, регулярно один раз в год весною или осенью, а в случае надобности и в другое время. В круг действий собора входят все дела касающиеся веры, христианской нравственности, церковных обрядов, христианского учения, церковной дисциплины и епархиальной организации, приходов и монастырей, за тем избрание и постановление епархиальных епископов, а также постановление архимандритов, протосингелов, игуменов и протопресвитеров»²⁹.

«Высшую власть в церкви Румынского королевства составляет святой Синод, состоящий из двух митрополитов (Букарестского и Ясского) и всех епископов епархиальных и не управляющих епархиями. Синод должен иметь по крайней мере 12 членов. Председателем его состоит Угровалашский митрополит примас, а в его отсутствие митрополит Молдавский, при отсутствии же последнего –старейший по службе епископ. На заседаниях синода присутствует и министр церковных дел, но лишь с консультативным голосом: если же этот министр не православного вероисповедания, то его заменяет другой министр, православный. Синод ведает чисто церковные дела: о вере, дисциплинарные и судебные, а также избирает епископов, не управляющих епархиями (χωρεπίσκοπоι). Собирается синод два раза в год, осенью и весною. Его решения по духовно-судебным вопросам имеют полную силу сами по себе, а остальные подлежат утверждению короля³⁰.

Е) В Буковинодалматинской митрополии самый высший орган в делах церковного управления и духовного судопроизводства есть «митрополитский синод», который составляют митрополит в качестве председателя, и епархиальные епископы. Если митрополит или кто-либо из епархиальных епископов отсутствует, их могут заменить в синоде, при известных письменных полномочиях, высшие церковные должностные лица из епархий, и в первом случае высшее председательское место в синоде занимает епископ старейший по службе. Как митрополит, так и епархиальные епископы имеют право каждый приглашать на синодальные заседания одного церковного чиновника, но только лишь с консультативным голосом. Синод собирается один раз в год, но если нет спешных дел, то может и не собираться ежегодно. Согласно географическому положению этой митрополии, заседания этого синода происходят всегда в православной церкви Святой Троицы в Вене, хотя по соглашению митрополита с епархиальными епископами они могут собраться и в другом месте. Ведению синода подлежат дела, касающиеся веры, христианской нравственности, церковных обрядов и дисциплины, духовно-учебных заведений и духовного суда. Постановления синода представляются на одобрение государя, кроме тех, которые касаются веры, христианской нравственности и духовного суда и которые обязательны сами по себе³¹.

В Кипрской Архииепископии церковью управляет синод, состоящий под председательством архиепископа, из трех епархиальных епископов. Синод собирается ежегодно после Пасхи, а ведомство его определено общими каноническими предписаниями»³².

Состав всех этих соборов ограничен лицами епископской степени.Но в некоторых из этих церквей на ряду с архиерейскими синодамидействуют соборы смешанного состава –из лиц иерархии, духовенства и мирян с одинаковым правом голоса. Эти соборы являются и как учреждения непрерывно действующие и как учреждения, составляющиеся периодически.

Так в Константинопольской церкви на ряду с Синодом, действует т. н. Смешанный Совет (Μικτὸν Συμβούλιον), состоящий из 12-ти членов: 4 архиереев и 8-ми почетных членов миряне под председательством старейшего из членов –архиереев, а во время присутствия на совет патриарха, под его председательством. Служение членов Совета продолжается два года и каждый год половина их удаляется и заменяется новыми. Светские члены совета, которые суть все константинопольцы, не получают никакого вознаграждения за свое служение. Заседания Совета бывают обыкновенно два раза в неделю. Для заседания в нем должно присутствовать не менее двух третей членов. На каждой официальной бумаге должна быть печать Совета, состоящая из трех частей, из которых одну хранят члены –архиереи, две –члены– миряне, а ключ хранится у председателя. Этот Совет заведует всеми делами, исключая чисто духовных³³.

В Болгарской церкви наряду с «Святым Синодом» действует подобное Константинопольскому учреждение – так называемый Эхзархийский Совет. Его составляют: Экзарх, как председатель, и шесть пользующихся добрым именем мирян, которых избирает клир и народ всех епархий экзархата и утверждает правительство по предложению Экзарха. Служение членов Совета продолжается четыре года, а за тем избираются новые члены. Круг действий Экзархийского Совета следующий: а) школы, б) построение церквей и приютов, в) управление церковным имуществом, г) контроль годовых счетов всех церквей и монастырей, и д) рассмотрение гражданской стороны в брачных спорах³⁴.

В высокой степени интересные особенности относительнособоров смешанного состава представляют церкви Карловацкая и Сибиньская.

В церкви Карловацкой заведывание церковно-правительственными делами, касающимися школ и церковно-школьных средств, принадлежит «Народно-церковному Собору», который состоит под председательством Карловацкаго Митрополита из всех епархиальных епископов и 75-ти представителей, одну треть которых составляют духовные, а две трети – миряне. Под председателя собор избирает из представителей – мирян. Императорский прокурор не участвует ни в рассмотрении, ни в решении соборных дел. Собор собирается правильно через каждые три года, а созывает его, после получения на то дозволения от Государя, Карловацкий Митрополит, или, если кафедра митрополита свободна, митрополичий церковный совет.

Ведение текущих дел, подлежащих народно-церковкому собору, вверено Соборному Совету (или Комитету), состоящему из 9-ти членов: митрополита, в качестве председателя, одного епископа, двух членов духовных и пяти членов мирян. Членов этих собор выбирает из своей среды, а также и заместителей их. Когда митрополит почему-либо отсутствует, то председательствует в Совете епископ, или его заместитель, а под председателя избирает из светских членов сам Совет. Полномочия Соборного Совета продолжаются во все время заседаний собора, и во всяком случае до тех пор, пока его не заменит новый совет, избранный собором. Для законной силы постановлений Совета нужно, кроме председателя, присутствие не менее 4-х членов. Соборный Совет собирается правильно четыре раза в год в митрополии, а чрезвычайные заседания созывает по надобности председатель или заместитель его. Журнал заседаний Соборного Совета представляется в копии председателю венгерского министерства. Председатель и члены Совета отвечают за свои действия Собору.³⁵

В Сибиньской митрополии «Народно-церковный Собор» состоит из митрополита и епархиальных епископов, затем из 90 народных представителей: 30 духовных и 60 светских. Председатель Собора –митрополит, а при его отсутствии – старейший епископ. Народные представители выбираются на 3 года. Собор созывает митрополит, или, если кафедра митрополита свободна, митрополичья консистория, после предварительного заявления об этом государю. Собор собирается через каждые три года. Ведению собора подлежат: а) попечение об охранении свободы вероисповедания и автономии православной румынской церкви; б) управление всеми делами касающимися церкви, школ и церковно-школьных средств и в) избрание митрополита и председателя митрополитскской консистории.

Эта последняя состоит из митрополита, как председателя, епархиальных архиереев и потребного числа почетных членов, духовных и светских, которых собор выбирает из своего состава. Консистория разделяется на три отделения: строго церковное, училищное и епитропское. Во всех отделениях председателем является митрополит. Церковное отделение состоит из шести членов исключительно духовного сана, каждое из двух остальных отделений – также из 6-ти членов, но так, что треть их из духовных, а две трети из мирян. Во всех трех отделениях один секретарь, за тем –один делопроизводитель и один поверенный по брачным делам. Отдел церковный, апелляционная инстанция, решает все сложные дела; отдел училищный имеет верховное управление и надзор над всеми: духовными учебными заведениями, а отдел епитропский – заведует денежными средствами, принадлежащими митрополии. В митрополичьей консистории бывают и общие заседания с участием членов всех трех отделений; на них избирают секретаря и делопроизводителя, а также принимаются меры, необходимые для созвания народно-церковного собора и выборов депутатов на собор.³⁶

Здесь мы и закончим наши справки с целью решить вопросы: что такое поместный собор в историческом его прошлом и в настоящей конкретной действительности? Каков именно поместный собор желателен у нас в России, для поднятия авторитетности нашей церковной власти?

Из представленных нами справок открывается, что в наиболее цветущие эпохи церковной жизни и наиболее действенными и влиятельными были поместные соборы с разнообразным составом членов, наименее действенными – соборы в виде замкнутых, клерикальных коллегий, или исключительно «архиерейские соборы». В настоящее время в поместных церквах, вне отечественных; им отведен очень тесный круг «чисто духовных дел».

Но здесь возникает вопрос; как же согласить приведенные нами справки и сейчас сделанный нами вывод из них с нашим катехизическим понятием о соборе, как именно собрания только иерархов поместной церкви? Неужели это понятие неверно, неужели нас не так учили доселе?

Совершенно наоборот: это «понятие не только совершенно верно, но и поможет нам разобраться в приведенных нами справках, представляющих некоторую разноголосицу относительно состава Поместных Соборов.

Оно объясняет тот всюду наблюдаемый в деяниях древних канонических соборов факт, что число епископов почти всегда обозначается точною цифрою и что определения соборов подписываются только епископами, присутствовавшими на соборе. О прочих членах собора говорится обще; еще число пресвитеров и диаконов иногда точно обозначается, но что касается мирян, то точной цифры их нигде не встречается; иногда говорится, что присутствовал даже »весь народ» – что; конечно, не должно быть понимаемо в буквальном смысле. О чем же свидетельствует этот факт? Без сомнения, на наш взгляд, о различии в значении голосов разнообразных членов, составляющих собор: председательствующие на соборе епископы имеют голоса не только совещательные, но и решающие и определяющие (vоtаdecisiva), тогда как все прочие лица: заседающие пресвитеры, предстоящие диаконы и весь народ – монахи и миряне – только голоса совещательные (vоtа consultativa). Поэтому то и говорится в деяниях соборов и во всех церковных актах о догматических вероопределениях, о правилах церковной дисциплины, осудебных приговорах, что они постановлены собором 818-ти святых отец, или собором 630-ти св. отец, хотя в действительности на этих соборах присутствовали и весьма деятельно участвовали в выработке этих определений даже византийские императоры со своими министрами, со своим сенатом. Имея в виду этот канонический принцип устройства Поместного Собора, мы должны сейчас же высказать полное осуждение тем «смешанным советам» и «народно-церковным соборам», которые в настоящее время действуют в некоторых православных церквах наряду с «архиерейскими соборами». Равноправие голосов иерархии и мирян в этих народно-церковных соборах есть грубое нарушение указываемого нами канонического принципа. Такое антиканоническое устройство может быть объясняемо разными историческими явлениями, напр. злоупотреблениями иерархии, враждою клерикалов и мирян, раболепством пред демократическою или парламентарною формою государственного устройства, но оно не может быть одобрено в той Церкви Христовой и Апостольской, которая желает оставаться верною означенному каноническому принципу. А этот канонический принцип имеет за себя не только историческое основание и вековую исконную традицию или святоотеческое и церковное предание, но и догматическое основание. Церковь создана, созидается и охраняется Апостолами и их непрерывными преемниками – епископами; они и несут ответственность за нее. Посему «нет церкви без епископа и без епископов» и: «кто не с епископом тот и не в церкви». Это – такое элементарное катехизическое положение, отрицать которое можно только вместе с отрицанием всего существа христианской церкви.

Но нельзя одобрить с канонической точки зрения и «архиерейских соборов» как замкнутых коллегий, хотя бы предметом их заседаний служили и «чисто духовные дела». Апостольский собор в Иерусалиме рассматривал чисто духовное дело – следует ли христианам из язычников обрезываться по закону Моисееву или нет? 1-й Вселенский собор (как и остальные) рассматривал также чисто духовное дело – догмат Св. Троицы – и однако же тот и другой рассматривали эти дела со старцами и всеюцерковью. «Архиерейский собор», как замкнуто действующая от прочих членов Церкви коллегия, явился в значительно позднее время: появление его можно объяснять чисто историческими причинами, напр. отсутствием интереса в народ к чисто духовным или вообще церковным делам, его невежеством, необузданностью, не дисциплинированностью, или подражанием со стороны иерархии формам управления, излюбленным государством в данное время: но признать идеальною канонически, такой формы собора нельзя. Дух замкнутых коллегий, – «секретов» или «консисторий» был совершенно чужд церкви Апостольского века, равно как и следующих веков; он проник в церковное управление по подражанию формам государственного управления об их половин Греко-римской Империи, хотя и мог быть вызван достаточно основательными мотивами.

Служение церковной иерархии должно быть общественным, публичным во всех его функциях. И в настоящее время показалось бы странным и грустным, если бы епископ только со своим клиром, или собор епископов со своими клириками, стали совершать литургию, замкнув двери храма для мирских людей. Но таким же странным и грустным явлением могло казаться мирянам лучших времен церкви, если бы соборы иерархов при закрытых дверях стали решать вопросы веры, их интересующие, предписывать им правила жизни, изрекать приговоры об их убеждениях, об их поступках, не выслушав их непосредственно³⁷. Церковь есть религиозно-нравственное общество верующих во Христа, и его крепость и сила зависят необходимо от живого, непосредственного общения между членами; разобщение же непременно ослабляет его: весьма плохо стал бы жить организм, или тело, если бы отдельные члены, его составляющие, разобщены были преградами в общем питании жизненными соками. Не потому ли и в нашей Церкви, как раз с прекращением действования поместных соборов и распадением общинно-приходской жизни, замечается частое отпадение крайних членов церковного общества – мирян в раскол, штунду, в неверующую церкви интеллигенцию, каковые все, не находя непосредственного общения в вопросах веры и делах церкви, складываются в свои живые союзы с враждебною против церкви агитациею, – не потому ли именно, что правящие члены слишком разобщены у нас в своей руководительной деятельности от управляемых?

Так в теории. Но осуществимо ли созвание Поместного Собора Русской Церкви в действительности?

В разрешении этого вопроса нас может прямо напугать, так сказать, самая множественность состава членов нашего церковного общества: мирян нам приходится считать миллионами, клириков и монахов десятками и сотнями тысяч. Мыслимо ли созвать мало-мальски достаточное их представительство на одном поместном соборе?

Принимая во внимание, однако, выясненный нами тип канонического поместного собора, мы находим это затруднение не из непреодолимых. Ведь достаточное представительство такого необъятного множества лиц было бы затруднительно в том случае, если бы голоса клириков и мирян имели на соборе значение равное с голосами иерархии. Но это – неуместно на канонически благоустроенном соборе; от сочленов же собора, обладающих только совещательным голосом, требуется не количественно достаточное представительство, пропорциональное представляемым единицам, а нравственный ценз: они – свидетели и советники; нужно, следов, не множество голосов, а – пользующиеся доверием и могущие быть полезными советниками лица. Посему, во уважение крайней необходимости достаточно ограничиться минимумом совещательных голосов, каковым будет служить – принимая во внимание извечный канонический принцип: да при устех двою или трех свидетелех станет всяк глагол – три четверти всего количества членов собора. Так что, если соберется на соборе 50 епископов, то пресвитеров и диаконов может быть 50, а мирян и монахов 400³⁸.

Трудные решить вопрос как произвести выбор лиц последней категории 100 – из мирян. В православных поместных церквах, как в избирательные собрания, так и в члены «смешанного совета» и народно церковного собора» избирают по сословиям и по приходам. У нас такой принцип неудобоприменим по нашей многочисленности. Нам нужно попытаться привлечь на собор те нравственно-интеллектуальные, силы, которые, как сказано было нами прежде, могут быть в распоряжении иерархии, но благодаря своему положению, действуют созидающим образом, одиноко, вразброд. Богословы, ученые, литераторы, публицисты, художники, люди житейской и юридической практики, как и лица высокой духовной опытности из белого, духовенства и монашеского старчества должны получить почетное место на соборе, как желательные советники. Их мнение, свободно высказанное, должно быть внимательно выслушано и обсуждено, как бы ни казалось оно необычным, странным с принятой ортодоксальной точки зрения, как бы ни резала слух его не обычная «но церковная» формулировка. Отцам собора нужно совершенно отрешиться от идеи предосуждения присутствующих, как «благонамеренных» и «неблагонамеренных», людей «церковных» и «либералов». Желательно совсем обратное отношение: каждый, почтительно просящий слова, пусть будет выслушан. Он явился на собор как сын церкви, желающий ей блага, или нуждающийся в ее наставлении. Только при таком условии достижима одна из целей собора – достаточная осведомленность о запросах современной духовной жизни: ибо кто же, как не означенные нами лица наиболее осведомлены в этой сфере? Они руководители и выразители жизни и ее запросов. Из них,так или иначе, и нужно составить минимальное число сочленов мирян: 100.

Но собор имеет своею задачею не получить только непосредственное осведомление о запросах жизни, но и удовлетворить ей, ответить на эти запросы.

В разрешении этой задачи отцам собора может оказать незаменимую услугу присутствие на соборе представителей ортодоксальной богословской науки. С этою силою богословского знания нашей иерархии не страшно будет выслушать какой угодно «либеральный доклад», какое угодно «интеллигентное заявление». Теперь эта сила мало служит иерархии, не имеет почти влияния на жизнь церковную, обреченная на действование в тесных рамах замкнутой от жизни школы, в рамах –можно сказать – иноческого отречения от мира. Непосредственный, живой обмен мнений между представителями духовной и светской школ благотворно повлиял бы на тех и других, средняя их духовно, а чрез это, быть может, примиряющим образом воздействовал и на антагонизм между более крупными областями духа –религии и культуры.

На наши настоятельныеуказания на необходимость и важность участвования на соборе представителей Богословского знания нам могут заметить: но разве наши иерархи не могут быть представителями этого знания, разве они нуждаются в помощи в этом отношении? Отвечаем на это: ничто не препятствует и заседающим на соборе иерархам выступать представителями Богословского знания, –входить в объяснения, вступать в прения... Но их положение на соборе должно быть иное. Они –по преимуществу – наблюдателя и судьи соборных совещаний и рассуждений, они должны стараться всемерно утилизировать выступающие на соборе силы, чтобы потом высказать свое авторитетное, решающее мнение. Их призвание на соборе состоит не в том, чтобы высказать мнение Богословской науки по данному вопросу, а выразить авторитетно голос всей поместной церкви, по всестороннем обсуждении этого вопроса, при чем мнение специалистов –Богословов будет составлять лишь часть элементов, из которых должно сложиться соборное определение или «голос церкви». Но поместный собор по есть только орган для разрешения теоретических вопросов веры и христианской жизни; он есть полновластный официальный орган церковного законодательства, посему на нем необходимо должно быть и представительство от Государства: так было в эпоху Вселенских Соборов в Грекоримской Империи, так должно быть и у нас. Формирование этого представительства каждый раз определяется Высочайшим благоусмотрением.

Указываемые нами члены собора с совещательным голосом являются на собор по предварительном приглашении со стороны компетентной церковной власти – Св. Синода, представители Государства – по назначению Правительства. Все они – члены собора и заседают вместе с председательствующими «отцами собора» –епископами, или их место блюстителями. Заседания собора происходят публично: доступ зрителям и слушателям соборных деяний должен иметь одно условие ограничения  допускаются только полноправные члены Церкви, т. е. не состоящие под отлучением от церковного общения.

Предметы деятельности Поместного Собора. О предметах деятельности Поместнаго Собора г. Л. Тихомиров выразился вообще и кратко: «дело собора –говорит он – есть только совещательное и законоположительное, а никак не исполнительное»... (стр. 4).

На наш взгляд здесь опущена одна очень важная и в особенности близкая и дорогая Русской Православной Церкви функция ее древних поместных соборов –ревизионная. Эта функция весьма таки выразительно выступает в их «деяниях». Так напр. пред лицом Владимирского поместного собора 1274 года председатель его, Митрополит Кирилл II необинуяся говорил: «многа убо видением и слышанием (дознал я) неустроения в церквах, ово синце держаща, ово инако, несогласия многа и грубости, или неустроением пастушьским, или обычаем неразумия, или непряхожением епископ»... Ревизионная власть этого собора постоянно выступает и в определениях его, обычно начинающихся словами: «Приде бо во слухи наша, яко нецыи от братии нашея».... «Понеже уведехом о божественнем крещении смут ненекако и неразумнесмешающе миро божественное с маслом».... «И се слышном: в пределех Новгородских... И се слышахом: в субботу вечер собираются вкупь мужи и жены к играють и пляшють безстудно» и т. д.³⁹

В благочестивой ревности об исправлении Русской Церкви по почину Царя Ивана Васильевича Грозного отцы Стоглаваго собора не усомнились поставить на вид следующие церковные нестроения и издать соответственные им постановления:

«О антиминсах: продажу чинят великую, а правила св. отец запрещают святая продаяти, и о том достоит закон уложити на соборе по божественным заповедом»...

«Божественныя книги писцы пишут с неправленых переводов, а написав не правят, опись к описи прибывает и недописи, и точки не прямые, и по тем книгам в церквах божиих чтут и поют..... У вас же убо святителей бояре и диаки, и тиуны и десятники и недельщики судят и управу чинят не прямо, и волочат и продают с ябедники с одного, а десятинники по селом попов продают без милости, и дела составливают с ябедники, и церкви от десятинников и от великих продаж стоят многие пусты без пения и попов нет.... А в монастырях чернцы и попы стригутся покоя ради телеснаго, чтобы всегда бражничать и по селам ездят прохладу для... О церковной и монастырской казне еже в росты дают, угодно ли есть Богови и что Писание о сем глаголет? Божественное писание и миряномрезоимство возбраняет, нежели церквам Божиим деньги в ростыдавати, а хлеб в наспы. Где то написано? Во святых правилах о сем пишет: церковное богатство нищих богатство и прочих на потребу, якоже пишет»⁴⁰. Большой Московский Собор 1667 г. с своею ревизионною властию постановления Стоглаваго собора не усумнился высказать о них следующие суждения: «А собор иже бысть при благочестивом великом государе царе и великом князе Иоанне Васильевиче, всея России Самодержце, от Макария митрополита Московского и что писаша о знамении честнаго креста, сиречь о сложения двою перстов, и о сугубой аллилуии, и о прочем, еже писано неразсудно, простотою и невежествомв книге Стоглав, и клятву, юже без разсуждения и неправедно положиша мы православнии патриарси ... тую неправедную клятву того собора разрешаем и разрушаем, и той собор не в собор, и клятву не в клятву, но ни во что вменяем, якоже и не бысть: зане той Макарий митрополит и иже с ним мудрствоваша невежеством Своим безразсудно, якоже восхотеша сами собою, не согласяся с греческими и древними харатейными словенскими книгами, ниже со вселенскими святейшими патриархи о том советоваша и ниже свопросишася с ними»⁴¹.

Давно уже не бывало у нас подобных генеральных канонических ревизий, именно с тех пор как у нас прекратились Поместные соборы. Правда Св. Синод весьма нередко производит и официальные и «негласные» ревизии наших епархиальных управлений: правда, что ревизионная функция и по духовному регламенту выставляется едва ли не самою главною «должностью» или обязанностью членов «Правительского Коллегиума»: «зде двое смотреть подобает по выше писанному предложению«–говорит он, определяя круг дел Св. Синода–»аще все правильно, и по закону христианскому деется и не деется ли что и где, закону оному противное»⁴². Но эти ревизии производятся в строгом секрете и служат весьма нередко к унижению наших иерархов, потому что предпринимаются не иначе, как по дошедшим до Св. Синода сведениям о каких-либо злоупотреблениях, или нестроениях вообще. Не такова канонически – генеральная ревизия, производимая Поместным Собором. Ея задача –обновление церковной жизни во всех ея сторонах, т. е. устранение всего устарелого, обветшавшаго в ея устройстве и учреждениях, что не может быть поставлено в вину отдельным лицам, но что само по себе тормозить нормальную церковную жизнь. Без долговременного приложения этой власти церковная жизнь и церковное устройство могут придти в застой, может тут и там накопиться много элементов износившихся, не подходящих к современным потребностям и своим продолжающимся вялым существованием тормозящих живое нравственное влияние Церкви, как силы «светящей» и «освящающей» современное, а не отшедшее уже в вечность человечество. По сему канонически соборная ревизия рассматривалась и должна быть рассматриваема, как явление желательное, как праздник Церкви⁴³.

Какие вопросы и запросы церковной жизни должен будет поставить и решить ближайший Поместный Собор Русской Церкви, если только Он, по милости Божией состоится, на какие стороны церковной жизни и церковного устройства он должен будет обратить свое внимание, применить свою ревизионную и законодательную власть – указание на это не входит в нашу задачу; это – дело самой предержащей власти, церковной и государственной, вообще тех, кому действительные потребности церковной жизни известны лучше нас. Со своей стороны мы попытаемся поставить и наметит решение вопроса –как, –каким методом должен действовать в настоящее время канонически устроенный поместный собор.

Необходимым условием плодотворности соборного публичного рассмотрения подлежащих вопросов должно служить, конечно, ясно сознанное и твердо установленное единство оснований или принципов для суждения. Эти принципы должны быть тверды, т. е. нравственно авторитетны не только для «отцов собора» и всех присутствующих членов его, но и для тех членов церкви, которые будут впоследствии читать, обсуждать и обязаны будут применять к жизни соборные определения, построенные на этих основаниях.

Где же эти универсально церковные принципы?

Само собою разумеется, что так широко поставленный вопрос можно разрешать многоразличным образом, пожалуй до бесконечности многоразличным, именно, если предоставить каждому «свободу свое суждение иметь». Но наша задача – не разбираться в этих многоразличных мнениях, а установить строго научные основания, на которых можно сойтись представителям самых разнообразных направлений, при единственном с их стороны условии – уважения к принципам науки церковного права.

Так, не может подлежать сомнению, что «отцы собора» Русской православной церкви должны стоять неизменно на основаниях канонического права Вселенской Церкви, частные на основаниях того канонического кодекса, который лежит в основании церковного устройства и церковной дисциплины всех православных поместных церквей, существующих в настоящее время. Только при этом условии они докажут свою солидарность с представителями этих церквей и цепь своего непрерывного преемства со своими предшественниками, «отцами древних соборов» как русской, так и всей восточной православной церкви.

Итак, первым деянием русского поместного собора и должно быть торжественное исповедание со стороны «отцов собора», что они ничего не постановят противного и чуждого духу и принципам канонического кодекса Восточноправославной церкви.

При бесспорности этого положения в идее, или принципе, в приложении своем оно может однако же повести к весьма большим затруднениям.

Беда в том, что у нас, в русской Церкви, нет одного официально признанного текста этого канонического кодекса, а существуют следующие его редакции, различающиеся и составом статей, и текстом:

1. Кормчая Книга, редактированная Патриархом Никоном и одобренная собором при нем бывшим в 1653 г. и в течении XVIII и XIX вв. несколько раз издававшаяся.

2. Книга Правил Св. Апостолов, Св. Вселенских и поместных соборов и св. отцов, в первый раз изданная Св. Синодом в 1839 г. и потом несколько раз переиздававшаяся.

3. Кормчая Книга, редактированная и изданная патриархом Иосифом в 1649-м году и в 1885 году переизданную без перемены Московскою единоверческою типографией при Свято-Троицко-Введенской церкви». Что и текст этого канонического кодекса должен быть принимаем во внимание на соборе русской церкви – это не может подлежать сомнению, как скоро единоверцы мыслятся полноправными членами русской православной церкви.

4. Епитимийный номоканон. В нашей церкви он имеется в двух церковно-официальных изданиях – полном, печатаемом в конце Большого Требника, и сокращенном – в конце малого требника.

Первые три из этих кодексов весьма сильно рознятся и в составе канонических статей и в тексте одних и тех же правил. Что же касается 4-го кодекса, то состав статей его так случаен и последние так разнообразны по качеству, что официальная ревизия его – настоятельно необходима – даже и для обычного употребления.

Это печальное состояние нашего церковно-официального канонического кодекса, долженствующего служит краеугольным камнем для деяний поместного собора, конечно, должно значительно охладить горячую ревность о скорейшем созвании поместного собора. Оно естественно приводит к другому вопросу: не следует ли предварительно заняться возможным усовершением нашей канонической кодификации, прежде чем заводить речь о созыве поместного собора? Ибо как можно прийти к соглашению на счет универсально церковных принципов церковного устройства и дисциплины, когда и сами положительные источники, содержащие эти принципы ведут не к единству, а к разделению? Какая может последовать гармония между членами собора, когда одни из них будут читать церковные правила по Кормчей Иосифовского издания, другие –но Кормчей Никоновского и Синодального, третьи –по Книге Правил 1889-го года?

Мы, однакоже, совершенно далеки от такого пессимистического настроения....

Дело в том, что в настоящее время история нашего канонического кодекса, равно как и история номоканона (общего и покаянного) настолько уже научно обработала, что установление точного смысла всех его статей (при помощи снесения славянских и греческих текстов) не составит никакого затруднения. И нам думается, что наличные представители науки канонического права наших духовных Академий и Университетов с полною готовностью окажут Русской Иерархии свои услуги по этой части если таковые потребуются....

Итак, в каноническом кодексе Вселенской Церкви русский поместный собор имеет твердое основание для своей деятельности в пределах власти, принадлежащей ему, как высшему правительственному органу Поместной Церкви. Этот кодекс будет служить критерием для оценки существующего церковного устройства равно как и для выработки, новых форм, изменений, улучшений приспособительно к потребностям и запросам церковной жизни.

Предполагаем, что по поводу этого категорического заявления против нас сделаны будут; следующие возражения:

1) Будет ли безопасно читать канонический кодекс в виду легко могущей обнаружиться разности, может быть даже принципиального противоречия между, ним и существующим в настоящее время церковным устройством? Не подвергнется ли наша церковь нареканиями за, это противоречие? Не возбудится ли этим стремление к бесконечным реформам?

2) Канонический кодекс слагался много веков тому назад, без сомнения под влиянием исторических условий, в современной жизни не существующих: зачем же связывать им настоящую действительность и стремиться переделывать ее так сказать по формам уже отжившим свой век? К чему такой консерватизм, такое ретроградство?

Постараемся ответить на эти возражения;

1) Разность церковноустройственных или организационных начал не имеет такой глубокой важности, как разность догматических начал. Что же касается реформационного стремления, то оно по существу своему менее опасно, чем состояние инертности, покоя: только окоченелый труп покоится в неподвижности, а живое тело – в постоянном движении и изменении. Все дело – в нормальном направлении и управлении движения и обновления. С другой стороны, – строй нашей Церкви и ее учреждения в существе своем далеко не так разнятся от канонических, чтобы внушать опасения за их достоинство пред самою строгою каноническою ревизиею. Некоторые стороны нашего церковного устройства положительно хороши, симпатичны. Такова напр. вся культовая и обрядовая часть в нашем церковном устройстве. Устройство наших храмов превосходно, особенно в настоящее время при общепризнанном стремлении к сочетанию строго византийского стиля и новейших требований архитектуры, живописи, акустики, даже электрического освещения, хотя со стороны некоторых ультра-ревнителей старины последнее и встречает возражения. Богослужение совершается уставно, благоговейно, нередко при всенародном пении особенно там, где хорошо поставлены церковно-приходские школы. Наша клирическая дисциплина – доселе строго каноническая. Несовершенство, недостатки главным образом относятся к организации управления – излишеству формализма, устарелости судоустройства и судопроизводства, вялости церковно-общественной особенно приходской жизни плохой упорядоченности церковного хозяйства. В общем получается впечатление стесненности, сдавленности устоявшимися формами не очень значительной давности и уж вовсе не имеющими канонической ценности, при внутреннем обилии содержания и жизненной религиозной силы. Живая потребность нашей Церкви не в какой-либо радикальной реформе, не в каком либо переустройстве, а в непрерывной и частичной реставрации при свете строго канонических принципов Вселенского законодательства.

2) Большим весом, по-видимому, пользуется в нашем обществе второе возражение: к чему такое уважение к канонам Вселенской церкви? Ведь они так стары, что советоваться с ними простительно лишь завзятому любителю древности, а отнюдь не человеку практического склада, умному политику, который в современных формах культурного общественного устройства может найти образцы далеко лучше византийских. Не наивно ли было бы в самом деле в видах улучшения напр. современного гражданского права советоваться с таким архаическим кодексом, как «Русская правда» времен Ярослава или Изяслава? А ведь наш канонический кодекс архаичнее даже Русской правды…

Отвечаем на это. В областях права и морали, равно как и в области эстетического творчества есть элементы, которые не поддаются разрушительному действию времени, которые всегда живы и новы. Такие элементы называются принципами или основными началами права, морали, красоты. История человеческого творчества в этих областях есть применение их и чем богаче опыты применения, тем более получается средств и возможности последующим поколениям быть последовательнее этим принципам в своем творчестве. Здесь – смысл историко-сравнительного изучения памятников права, морали, искусства – и их ценность. Но условия творчества не всегда одинаково благоприятны: одни эпохи в этом отношении счастливее, другие – крайне не благоприятны. Отсюда и весьма различная ценность памятников разных эпох. Наш канонический кодекс представляет собою обрывки, или фрагменты права церковного, слагавшегося в течении первых восьми веков христианства – эпохи во многих отношениях настолько благоприятной для развития церковного права, что она уже не повторялась впоследствии. К этим благоприятным условиям должно причислить следующие: 1) всеобщий интерес церковною жизнию и вопросами веры; 2) энтузиазм в вере, давший в результате сонмы исповедников; 3) широкая свобода в постановке и решении самых разнообразных вопросов догматики, нравственности и церковного устройства; 4) разнообразие степеней культуры, на каких стояли исповедники христианства разных национальных и политических союзов, входивших в состав Вселенской Церкви. Вот поэтому-то наш канонический кодекс, не смотря, на свой глубокий архаизм и заслуживает к себе внимания в решении современных вопросов церковного устройства и дисциплины, внимания ни чуть не меньшего чем то, какого заслуживает напр. древнее римское право в области современной юридической науки права гражданского, уголовного и процессуального, или какого заслуживают памятники античного искусства.

Соборное рассмотрение каждого вопроса должно быть исчерпывающим все данные для изучения его. В видах успешного достижения этой задачи собор может выделять из себя специальные комиссии для предварительной разработки вопроса, собирания необходимых сведений, справок, и выработки проекта решения. Представленные комиссией проект подвергается за тем публичному рассмотрению и обсуждению. Здесь должны быть допустимы прения, дебаты. После этого момента должно следовать соборное постановление или определение, выражаемое уже исключительно «отцами собора», каждым отдельно. Определение единогласно ими выраженное возносится за тем на усмотрение Государя Императора, или для утверждения, или для выражения согласия⁴⁴; после сего торжественно прочитывается на соборе и публикуется, как церковно-государственный закон.

Такова общая схема ревизионно-законодательной деятельности поместного собора Русской церкви.

Ему, по основным каноническим началам принадлежит и высшая судебная власть по всем делам Русской Церкви. Ее мы не будем рассматривать, так как сделать это удобнее в специальном трактате об организации всей церковно-судебной части, в связи со всеми судебными инстанциями⁴⁵.

По канонической норме, Поместный собор, в качестве органа высшей правительственно церковной власти, должен составляться или дважды в году, или однажды. Но по вниманию к различным затруднениям, а главное – к необычности его для нас, русских православных христиан, было бы весьма желательно, чтобы он составлялся хотя бы один раз в три года. Каким бы благодатным явлением для нашей Церкви выступил этот редкий и светлый праздник обновления!

Нам думается, что это единственное дополнение к существующей организации нашего церковного управления, – дополнение естественное, каноническое, совершенно законное с точки зрения основных начал нашего государственного права, было бы благотворнее и плодоноснее самых остроумных проектов реорганизации или реформации нашей Церкви. Никакой ломки существующих и действующих церковно-правительственных учреждений не нужно. Пусть все останется безостановочно действующим: жизненный дух обновления проникнет неудержимо в эти учреждения и совершит их обновление постепенно, без чувствительных потрясений, точно так, как постепенно обновляется организм после тяжких недугов под руководством разумного врача и разумной гигиены. Таким врачом и будет поместный канонический собор: он и возбудит жизнь в недугующих органах церковного тела, сонно или вяло действующих…

Не можем, однако же, не выразить своего сочувствия и другой, проектируемой г. Л. Тихомировым, мере к усилению авторитета нашей церковной власти, – возведению в сан патриарха Первоприсутствующего Члена Св. Синода. И в этой мере мы не усматриваем какой-либо реформы, а одно лишь восстановление права уже приобретенного, но лишь долгое, время не имевшего реализации – не действовавшего. Мысль г. Л. Тихомирова мы желали бы дополнить следующими соображениями.

Было бы желательно, чтобы восстановление этого права было совершено тем же каноническим путем, каким некогда совершилось и его установление, т. е. было бы желательно, чтобы оно было актом почетного пожалования со стороны Великой Константинопольской и прочих православных автокефальных церквей по их взаимному и единогласному приговору. К осуществлению такого желания нет препятствий ни канонических, ни традиционных или исторических, ни каких либо таких, которые укрывались бы в существующих современных условиях жизни.

По изначальной канонической норме «епископ первого престола» каждой поместной церкви должен отличаться от остальных епископов и преимуществами чести и полномочиями правительственной власти. Решительно нет канонических оснований отнимать эти преимущества и права у Первосвятителя Русской Православной Церкви, ибо ясно и звучно гласит Апостольское правило, всюду доселе соблюдаемое: «Епископам всякаго народа подобает знати перваго в них и признавати его яко главу и ничего превышающаго их власть не творити без его разсуждения: творити же каждому только то, что касается до его епархии и до места к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без разсуждения всех»⁴⁶.

По нашему разумению канонического церковного устройства это правило выражает собою основной элемент окружного управления поместной церкви, без которого оно не мыслимо. Но этот принцип здесь выражен в самой примитивной его формуле и отражает собою устройство Церкви той эпохи когда еще не было ни митрополитов, ни архиепископов, ни пап, ни патриархов – эпохи доникейской, или эпохи первых трех веков. В последующее время централизация церковного управления, выдерживая этот принцип, постепенно осложнялась. Никейский или I-й Вселенский Собор установил между Примасом и епархиальными епископами посредствующую инстанцию – митрополитов, разделив весь округ Примаса, на области или митрополии, каждая митрополия получила своего так сказать примаса для епископов, входящих в состав ее – митрополита. Но этим нововведением изначальная власть, примаса не только не умалилась, но еще усилилась: он стал теперь главою не только епархиальных епископов, но и митрополитов своего округа. В таком именно смысле следует понимать все правило этого собора: «Да хранятся древние обычаи, принятые в Египте, и в Ливии, в Пентаноле, дабы александрийский епископ имел власть над всеми сими, якоже и римскому епископу сие обычно. Подобно и в Антиохии и в иных областях да сохраняются преимущества церквей». Из этих слов видно, что законодатель оставил неприкосновенным древнее синодально-приматское устройство всюду, где оно уже образовалось и имело свое прошлое; примас остался с прежним своим значением во всем своем округе; следовательно синодально-митрополитское устройство вводилось как новая централизующая церковное управление организация только в качестве дополнения прежде существовавшего устройства, а отнюдь не как заменяющая его форма, при чем имелись в виду главным образом те страны, где сильнее чувствовался, недостаток центра связующего начала между отдельными епископиями, как на Востоке (т. е. в Малой Азии и на всем Балканском полуострове), а не те, в которых это централизующее начало было довольно жизненно, благодаря веками укреплявшемуся авторитету примасов, как па Западе – в Риме, Карфагене и проч. Впрочем в намерении отцов Всел. собора было сделать синодально-митрополитское устройство всеобщим учреждением для всех церквей, именно в виду лучшего упорядочения деле об избрании и рукоположении епископов и церковносудебной части. Это видно из того, что сделав упоминание–что власть примасов должна оставаться по-прежнему, в силу обычая, собор непосредственно за тем присоединил в качестве общего закона: «вообще же (καθόλου) да будет известно сие: аще кто без соизволения митрополита поставлен будет епископом: о таковом великий собор определил, что он не должен быть епископом»⁴⁷.

В последующие времена примас (πρῶτος ἐν ἐπισκόποις = primusepiscoporum) стал отличаться особыми техническими наименованиями: Архиепископа, папы, экзарха, католикоса, а вместе с этими почетными наименованиями отличаться и внешними знаками «чести», – стал получать право облачаться в «полиставрий («крестная фелонь»), саккос, митру, носить крест, панагию и другие отличия.

В Русской Церкви от начала ее существования и до синодального периода власть и преимущество чести примаса сохранялись и охранялись неизменно и твердо. Коллегиальная форма, в которую угодно было облечь Св. Синод Петру Великому почти совершенно упразднила принцип приматства и в этом –ее самый важный; самый существенный недостаток с канонической и традиционной или исторической точек зрения. В намерении великого преобразователя именно и было совершенно упразднить этот принцип, как это- ясно и -выражено в мотивах, или лучше сказать в усиленных восхвалениях коллегиальной формы правления пред единоличною. В настоящее время эти усиленные восхваления возбуждают только сожаление, к автору их, особенно если принять во внимание, что таковым был православный епископ (т. е. Феофан Прокопович). Желая оправдать ее – доказать ей преимущество пред единоличною формою правления он ссылается и на афинский ареопаг, и на иудейский синедрион, и на коллегии, введенная Петром в государственное управление. Позабыл только этот православный епископ сослаться на каноны Св. Апостолов, вселенских и поместных соборов и св. отцов, которые однако же вменил в обязанность русским епископам читать ежедневно «за трапезой»⁴⁸. Понятно, что аргументация с таким дефектом не имела и не могла иметь достодолжного успеха и внимания к себе; русское православно церковное и национальное сознание не могло простить оскорбления, нанесенного достоинству приматства: за что великий государственный преобразователь лишил ее примаса патриаршей чести, канонически ему присвоенной? Единственным, смягчавшим вину его обстоятельством был политический мотив, что народ простой мнил патриарха «самодержцу» равным. Имел ли этот мотив в то время реальное основание, или был болезненною идеею лично Петра І-го, – суд об этом предоставим специалистам историкам, но что вообще канонический принцип приматства по самому существу своему не имел ничего сходного с римско-католическим папством (по политической зловредности), это отлично знает каждый, мало-мальски знакомый с вселенским каноническим кодексом и с историей греческой, русской и славянских православных церквей. Стоит только с должным вниманием прочитать вышеприведенное Апостольское правило, формулирующее принцип приматства, чтобы убедиться, что тут нет ничего напоминающего средневековый абсолютизм папства: по духу и букв канонов вселенской церкви примас, какою бы высокою честью ни отличен был от прочих, в административном отношении подвластных ему, епископов, не имеет никакого преимущества пред ними по иерархической степени: он такой же «смиренный епископ» как и все они; он сам рукополагается и судится собором епископов, как и каждый епископ; без совета с ними и он ничего не творить вне своей епархии, как и каждый из них; на соборе их –иное дело: он председатель, или «старейшина собору» –созывает «отцов» и «членов» собора, назначает место заседаний, руководит совещаниями, собирает голоса или мнения; завидует административною и исполнительною частями во время соборной сессии, оканчивает их и закрывает заседания и распускает собор. – В промежуток между поместными «повременными» соборами он – высшая исполнительная власть, действующая в качестве делегата Поместного собора по применению законов, административной и судебной частям. В этом качестве он может действовать и единолично с совещательною коллегией своего почетного клира, избранных мирян и своею канцелярией, и при участии «освященного собора» или «Святейшего (или «Священного») Синода», состоящего из трех, шести, двенадцати епископов кроме него, как председателя. В этом виде синод с председателем – примасом, в каноническом отношении может иметь двоякое значение: а) исполнительного органа Поместного собора (как и примас единолично) и б) канонического собора «меньшего» однако, чем полный поместный собор всех иерархов поместной церкви, или «больший собор»⁴⁹. В этом последнем виде Святейший Синод («освященный собор» или –"Священный синод») может совершать избрания и хиротонии епископов, судить как их, так и всех прочих членов церкви, отлучать от церкви, извергать из сана, канонизовать св. мощи, иконы, установлять праздники, посты, открывать новые епископии, монастыри и проч.⁵⁰

Обращаяськ современному устройству Святейшего Синода, мы видим, что в нем есть все элементы необходимые для осуществления им власти канонического собора, хотя и «меньшаго», нежели полный или «больший» собор поместной церкви; равно как и для осуществления исполнительной власти поместного «повременного» собора (нами предполагаемого и желаемого). Святейший Синод в состав своих иерархов (трех митрополитов и четырех (примерно) епископов) и осуществляет власть канонически ему принадлежащую, в совершении тех действий, какие имеет власть совершать местный «меньший собор» – «Божиею милостию»⁵¹. Отнюдь не должно забывать, (хотя не редко и забывается), что он действует не по Императорскому только уполномочению, хотя из начала «державным Монархом уставлен», но и по уполномочению собора восточных патриархов⁵²; с ними в важнейших вопросах церковных он доселе и сносится.

Тем более может он в своем обычном составе осуществлять исполнительную власть полного или «большаго» поместного собора всех иерархов Русской церкви и Державную Волю Русского Православного Монарха относительно церковных дел.

Но было бы весьма желательно по выясненным основаниям усилить в составе его значение примаса восстановлением по праву принадлежащего ему патриаршего достоинства: «Патриарх всея России, Архиепископ С.-Петербургский и Ладожский» –вот титул его, соответствующий современному величию Русской Православной Церкви. Мы глубоко убеждены, что в нем нельзя найти ничего чуждого благочестию и церковной правде...

Что неизбежными спутниками такового устройства и порядка церковного управления являются, излишний формализм и бумажная волокита, безучастное, а иногда резко враждебное отношение управляемых к управителям и церковным пастырям, рознь и разобщение во взглядах на истинно церковные интересы и слабое осуществление добрых начинаний, идущих сверху, доказывать это – излишне. Но самому существу своему весь епархиальный строй у нас представляет систему правительственных учреждений и чиновников действующих замкнуто в своем районе и связанных между собою внешнею официальною субординацией. В тоже время все они действуют изолированно от остальной паствы или «членов Церкви», получается впечатление такого рода, как будто весь епархиальный строй намеренно преследует разобщение членов Церкви, вместо того, чтобы служить общению и сплочению в единый крепкий духовно организм.

Епархиальный архиерей представляет собою инстанцию особую даже по отношении к Консистории: с нею он и она с ним сносится посредством бумаг, для разборки, а часто и чтения которых у него – своя канцелярия с секретарем, чиновником VIII класса. Каждый мало-мальски важный вопрос церковной, жизни консистория подносит архиерею в форме журнала или протокола с массою относящихся документов, образующею специальное «деле» – в канцелярском смысле. В одиночном рассмотрении этих бумажных масс и одобрении или неодобрении той сочинительской работы над ними, которая произведена на соответственном столе консисторской канцелярии и состоит главная деятельность архиерея, как администратора, судии и надзирателя в епархии: с живыми личностями, души коих вверены ему как архипастырю, и подлинными их деяниями он, как и сама консистория, непосредственных сношений, с глазу на глаз, не имеют, они имеют дело только с бумагами характеризующими личности с их деяниями. А каковы эти характеристики?! Бывают дела, которые сплошь наполнены фантастическими сочинениями крайне скабрезного содержания, не имеющими ничего общего с содержанием действительной жизни и характерами лиц, коих они касаются: таковы дела о разводе брачном. Но фантастические сочинения в форме деловых бумаг встречаются и в иных сферах епархиального управления, попадаются напр. фантастические жалобы прихожан на неспособность священника к отправлению службы приходской, на основании коих и следует удаление его от места и замещение другим лицом, поражающее как нежданным громом и оклеветанного священника, и его подлинных прихожан.

По официально-схематическому строю вся епархиальная паства, или Церковь, распределяется – с подразделением на «души» (а не на лица) мужеского и женского «пола» по «приходам» и «монастырям». Души или лица монашествующие живут организованными обществами в монастырях. Души или лица мирские «росписаны» или зарегистрированы за приходами или –канцелярски точнее – за «церквами» и составляют quasi – приходские общества, или «приходы». Однакоже и dejure, и defacto они – не общества и таковыми даже не называются; это – «установления», «учреждения», «сословия», или просто «места» епархиального ведомства. Настоятель – настоятельница монастыря, равно как и причт прихода – не члены монастырского или приходского общества, а чиновники епархиального начальства, его ставленники и агенты, отправляющие свои функции на месте службы в союзе и по указанию епархиального начальства, иногда по предписаниям его «секретным» и даже «весьма, секретным». Еще в монастырях в силу непрерывного и продолжительного совместного сожительства членов и начальства бывает заметен и живущ дух братского общения, особенно при хорошем настоятеле: здесь образуется; общность, солидарность интересов – напр. экономическое благосостояние и внешнее процветание монастыря. Но в приходах такой солидарности между причтом и прихожанами по большей части не бывает, да и быть ей трудно. У общества прихожан парализован интерес не только к общецерковным или епархиальным делам, но даже и к делам своего прихода, потому что они не призваны к управлению ими: управление производит «причт» по точным предписаниям начальства, адресованным только к нему. Причт с своей стороны также ведет себя как служебный персонал вне приходского общества стоящий,как случайный пришлец, ни на один момент не гарантированный от возможности перемещения на иное место по усмотрению епархиального начальства. «Благоволение» последнего и «благорасположенность» прихожан как своих кормильцев – вот практическая задача и забота, снедающая и заедающая идеальные стремления и порывы, к каким необходимо влечет высокое пастырское служение, ясно сознаваемое и иногда глубоко и близко сердцем священника воспринимаемое и переживаемое. Положение в нравственном отношении весьма тяжелое...

Посредствующая между епархиальными установлениями и консисториею инстанция – благочинный предстоит опять как нечто изолированно действующее, лавирующее между своими собратиями – лицами причтов –и ближайшим начальством.

Таков механизм нашего епархиального управления – не очень хитрый и сложный, но довольно стойкий.

Естественно спросить: к чему такая замкнутость и разобщенность, к чему такое предпочтение живого человеческого голоса официальной бумаге? Какие вопросы, жизни, какие дела рассматриваются и разрешаются в такой тайне, в таком уединении, в такой тиши? Право, можно подумать, что наша Церковь в гонении окружена врагами со вне и согревает предателей в самых, недрах своих, что самые дела ея – темные, дела преступного сообщества. А между тем дела господствующей в государстве. Церкви, призывающей человечество к небоязненному исповеданию веры во Христа, дела – о распространении Евангелия во всем мире и насаждении в сердцах человеческих любви к Богу и ближним, уважения к праву и долгу, водворения дисциплины нравственно-личной, общественной и государственной. Все деда света, не требующие ни тайны, ни разобщения, нисколько не боящиеся открытого обсуждения и совместного дружного делания.

Какие же меры предпринять для оживления механизма Епархиального Управления? Какие реформы потребны для этого?

И на этот вопрос мы ответим также, как ответили на вопрос об улучшении высшего церковного управления: никаких реформ существующего порядка не нужно, никакой, ломки; нужно только пополнение, или – лучше сказать – признание к жизни полусонных, апатично живущих сил Церкви. Как же это сделать? И этот вопрос не заставляет нас изощряться в изобретении каких-либо оригинальных, новых мер. Вопрос этот уже поставлен в нашей литературе, нашел себе весьма серьезных исследователей и критиков: имеем в виду труды г. Папкова, вызвавшего своими исследованиями целую литературу о «возрождении прихода». Вполне сочувствуя идее возрождения прихода и оставаясь при тех замечаниях, какие нами были высказаны на страницах Богословского Вестника⁵³, в настоящее, время позволим себе сделать к ним еще некоторые дополнения. Возрождение прихода, по нашему мнению, не достигло бы того благотворного значения для целой поместной Церкви, какое оно несомненно может иметь, если дело ограничивать восстановлением только особого автономного, существования приходов, как мелких церковных единиц. Эти единицы: должны быть связаны между собою духовным общением, духовными интересами: отдельные автономные общества прихожан должны слиться в обширнейшее общество-епархиальное с центральным пунктом – епархиальным архиереем. Параллельно с «приходским собранием» должно периодически составляться «Епархиальное Собрание», имея образцом для своего устройства «Поместный собор» всей русской Церкви.

Возрождение прихода, как церковного общества, важно в том отношении, что оно пробудит духовный интерес к церковным делам в мирских членах церкви, как мужчинах, так и женщинах, как богатых, так бедных, и чрез это выведет причт приходский из изолированного положения, в котором он в настоящее время пребывает. Ближайшая область, которая несомненно выиграет от возрождения общинного устройства приходов, это область церковно-экономическая, находящаяся теперь в самом неблагоустроенном состоянии и порождающая не мало элементов розни и вражды между причтом и прихожанами. Прихожане в настоящее время находятся в полной неизвестности относительно того, сколько действительно поступает в церковь доходов и сколько церковь расходует и куда. В недостаточной известности об этом пребывает и Епархиальное начальство и Святейший Синод, хотя для осведомления их ежегодно исписывается очень большая масса бумаги в виде так называемых «приходно-расходных книг». Эти последние суть не что иное, как арифметические письменные упражнения, которые ведет за очень умеренную плату один из членов причта в тиши своей кельи, совершенно не справляясь с наличным состоянием прихода и расхода. Бывает и так, что на несколько приходских церквей работает один писец и при том с такою наивною верою в святость своего труда, что ему и в голову не приходит мысль об ответственности за сочиняемые им фальшивые документы; относительно церковной собственности, ответственности, «обычно страшной не только для эконома какого-либо общественного учреждения, но даже и для частного промышленного торгового дома. Весь причт затем утверждает своей подписью эти арифметические упражнения, и затем по полугодиям – благочинный. Единственный человек в приходе, которому хорошо известна действительность прихода и расхода – церковный староста, – до того привык считать себя безусловным хозяином церковного сундука, что не допускает и мысли о необходимости над собой какого- либо контроля. Да и не один он; так смотрят и все прихожане: контроль над старостою – проверка и учет наличных сумм есть посягательство на честь старосты, тяжкая обида за его бескорыстную службу. Со спокойною совестью он подписывает сочиненные приходы и расходы, потому что везде в церквах так делается (и нигде более), слегка протестуя лишь в том случае, если благочинный накинет по распоряжению начальства или по своему благоусмотрению несколько рублей против предыдущего года.

Мы обращаем внимание на эту неблагоустроенность церковно-приходского хозяйства, явившуюся прямым последствием фактически сложившегося церковно-приходского уклада, не потому, чтобы на первом плане ставили финансовые интересы нашей церкви и еще менее потому, чтобы желали выступить с каким-либо остроумным проектом лучшего финансового управления; нет, мы совсем далекиот этого. Мы обращаем внимание на эту область единственно в виду глубокого нравственного зла, которое здесь порождает эта неблагоустроенная область. Это зло – сознательная ложь запечатлеваемая документами, неблаговидные обвинения и пререкания между прихожанами и причтами, старостами и благочинными и всею епархиальною администрацию.

А из-за чего держится эта ложь с этими ужасными нравственными последствиями?

Вопрос этот довольно сложный, но нам кажется, что мы верно можем указать те отдельные элементы, которые создали и которыми зиждется и охраняется эта ложь.

Во 1-х, исторически сложившимся кастово-сословным положением нашего приходского духовенства среди других сословий государства.

Во 2-х, чрезмерным доверием к письменным документам и недоверием к людской совести и живому человеческому свидетельству, как характерной черте нашего делопроизводства, гражданского и церковного.

В 3-х, узкостью наших, церковно-национальных воззрений на сущность христианской веры как только на обряд.

Духовенство приходское составляет в настоящее время не только служебное сословие, но и социальное, в которое входят не только лица служащие церкви, но и их семейства. Так сложилось и фактически существует и живет оно. Долгое время так было и юридически. Только в последнюю половину XIX века положением о духовенстве 1879 года семейства духовных лиц выделены из духовного сословия или звания в социальном смысле. Но сила жизни, привычка и традиции еще туго поддаются этому новому и вполне рациональному юридическому укладу. Чтоб особенности вредно для чисто церковных интересов в этом фактически существующем укладе и традициях – так это дух кастичности, силою которого действует обычная норма, что попов сын и сам должен быть попом, а каждый иной род службы или профессии для него – ненормальность, как таковую же ненормальность составляет и поступление на духовную, службу крестьянина, дворянина или купца. Насколько еще крепок этот дух – распространяться не стоит. В связи с этим фактом связывается еще другой уже более зловредный, а именно: в самом духовенстве крепко убеждение, что не только служба церкви, но и самая «церковь есть: как бы исключительно ему принадлежащая область, на его попечении она существует, оно призвано к исключительной ответственности за нее – и это как в духовном, так и в материальном смысле. Это убеждение разделяется и нашими мирскими членами церкви. Различие только в том, что духовенство мыслит церковь объектом и своего сословного права и своей обязанности, а мирские члены церкви усвояют духовенству только обязанность попечения о церкви и исключительную ответственность за ее благосостояние, а что касается прав на нее, то тут нет единодушия, особенно в последнее время. Если церковь (в материальном смысле – храм) плоха – неисправно ремонтируется, небрежно, нечистоплотно содержится, не благолепна – виноват поп. Если прихожане – миряне плохо ведут себя в нравственном отношении, редко посещают церковь, невежественны в религиозном отношении, безнравственны в поведении – виноват поп. Если они замечают, что «поп» или другие члены причта – повинны в этих грехах, или дети, семейства духовных лиц ведут одинаково с мирянами грешный образ жизни, то на эти явления перстом указывается, как на безобразия, на отвратительные явления. Суд в этих случаях бывает беспощаден и суров, самим же судьям – таковым же грешникам, а то еще и злейшим, и в голову не приходит помыслить: «да ведь и они – не лучше; ведь и они не должны бы этого делать». Совершенно наоборот в совести судей непреложно господствует норма; «ведь я не поп, я не готовил себя у духовному знанию; мне все возможно и позволительно».

Повышение общехристианских нравственных обязанностей для духовенства и понижение для себя – поразительно. Иное дело относительно прав церковных. Здесь претензии и притязания мирян доходят иногда до крайностей. Особенно характерно они проявляются в старостах – богачах или кулаках. Староста – «хозяин» церковного имущества, «благодетель» причта и прихожан, безвозмездно им служащий, и в то же время бесконтрольный и ни пред кем не ответственный. Он только распоряжается и приказывает, а отвечает причт. Мероприятия, доселе предпринимавшиеся к тому, чтобы хоть сколько-нибудь регулировать эти претензии, не привели ни к чему. Пререкания между причтом и такого рода типичными старостами – весьма обыкновенны и – что замечательно – прихожане в большинстве таких случаев становятся на стороне старосты по глухому но весьма живучему кастовому инстинкту «староста де наш, а попы – нам чужие». При обычной таким мирянам малограмотности формальная письменная отчетность хотя бы в виде прошнурованных, приходо-расходных книг да награды начальства за усердие – доселе единственные средства обуздания безграничных претензий. Не лучше бывает иногда отношение к причту и интеллигентных прихожан, хотя, разумеется, форма выражения, притязаний и претензий здесь иного рода. Возможны, понятно, и обратного рода явления: взявший силу «батюшка» благодаря счастливо сложившимся экономическим обстоятельствам и имея «заручку» у начальства – знать ничего не хочет в своем приходе, кроме своего грубо самовластного, а иногда крайне корыстолюбивого и сластолюбивого «я».

Кастовосословное положение духовенства особенно дает себя знать в вопросах о содержании духовно-учебных заведений. Эти учреждения мыслятся у нас не как общецерковные учреждения для подготовки кандидатов на клирическую службу, а как сословные учреждения, назначенные специально для детей духовенства. Это воззрение порождает следующие весьма гласно высказываемые выводы: семинарист по окончании курса должен непременно идти илив монахи или в священники: иначе он изменяет своему призванию, да и никуда более не годится. б) Так как духовное звание – по существу своему – обязывает к примерному трудолюбию, смирению, высокой аскетической нравственности, то и школы духовно-учебные должны отличаться этими качествами – бедность не только обстановки, но даже и научно воспитательных требований – вот что должно служить отличительным характером этих школ. К чему семинаристу многознание и многоученость, видная и приличная, а тем более комфортабельная обстановка? Ведь его призвание–жить среди бедности и горя... «Это соображение, подкрепляемое еще более другим, что главный источник содержания духовных школ – церковные доходы – кружечные и свечные, –некоторых ревнителей благочестия приводит уже прямо к патетическим восклицаниям, в род такого «ныне на эти святые деньги в духовных школах заводятся рояли, совсем погибло древнее благочестие, которому учили нас отцы и деды!»...

При такой-то социальнокастичной вражде единиц, составляющих приход, епархию и целую церковь нашу – возможно ли обойтись без, твердой чисто бюрократической системы епархиального и окружного церковного управления? Нет не возможно. Она и должна оставаться, пока существует эта вражда, но отсюда совсем не следует, чтобы не нужно было принимать мер к ослаблению этой вражды политикой иного рода. Возрождение прихода есть одно из средств к ослаблению этой вражды, но об этом после.

Что улучшение способа ведения церковно-приходской отчетности необходимо – это не нуждается в доказательствах. Как произвести это улучшение – опять мы не будем распространяться. Желательно с нашей стороны выставить на вид одно опущение, на которое во многих местах не обращается внимания. Это – отсутствие исправного ведения описи церковной утвари, икон и ризницы. Благодаря этому опущению в церквах, особенно сельских, исчезают многие очень ценные висторическом и археологическом отношении вещи, или старые заменяются новыми – совершенно нерационально и безвкусно (в стильном/ эстетическом отношении). В связи с этим ощущением стоит другое. При смене священников и старост у нас обыкновенно не соблюдается правило – преемнику принимать наличность церковных вещей по описи. Принимаются по описи только наличные деньги и ценные бумаги; что же касается прочего иногда драгоценного имущества – на него не обращается внимания. Но одного улучшения письменной отчетности в ведении церковного хозяйства далеко не достаточно для радикального его исправления. Радикальною мерою для этого послужит привлечение к участию в нем приходского общества – т. е. всех возрастных и полноправных прихожан. Желательно поставить дело так,чтобы имущественные, интересы приходской церкви, лежала близко к сердцу не причта и старосты только, но всего прихода, чтобы и ответственность за целость церковного имущества, за законное пользование им возлагаемо было опять таки на весь приход, а не на священника и старосту как это ведется доселе.

Эта цель и достигнута будет возрождением прихода как мелкой церковно-общественной единицы.

Но, как мы заметили выше, особное автономное существование приходов не объединяемых между собою духовною связью под главенством Епархиального архиерея к его администрации – дело немыслимое и может повести церковную жизнь не к улучшению, а прямо к ухудшению. Особное автономное существование приходов может легко привести прихожан к мысли о самодовлемости каждого отдельного прихода, каковая не замедлит выразиться в форме грубо эгоистичного отношения к общеепархиальным и общецерковным интересам. Приход –поэтому, грубо эгоистическому воззрению –существует только для себя: он есть достояние прихожан, а ни для кого и ни для чего иного. Раз укрепится и будет возрастать в сознании такое воззрение, легко зародится чувство ревности одного прихода к другому, возникнет конкуренция и вражда. В зародыше подобные отношения можно наблюдать и в настоящее время, а с дарованием приходам автономного управления, они несомненно окрепнут и обострятся. Зловредные последствия таких отношений, вообще нетерпимых с христианской точки зрения, обнаружатся и в самом строе каждого приходского общества – в пререканиях между причтом и мирянами Ближайшею причиною таких пререканий сбудет глубоко укоренившийся в нашем мирском обществе взгляд на церковь как на учреждение только для молитвы и обряда. Эта узкость наших воззрений–наша характерная национальная черта. Все свои обязанности и обязательства по отношению к церкви мы практически сводим к, этому узкому воззрению. Все понятие «церковности» у нас покрывается внешнею обрядностью. Кто у нас «церковный человек»? – Тот, кто часто ходит в церковь, исполняет тщательно обряды в храме и на дому и все. В чем состоит процветание церкви? Во множествхрамов, роскошно украшенных, в продолжительности и истовости Богослужения, в золоченых главах храмов, больших колоколах, хороших басистых дьяконах и певческих хорах, и роскошной ризницы, дорогих окладах на иконах и толстых восковых свечах. Кто хороший священнослужитель? Тот, кто имеет хорошую осанку, или «выходку», хороший голос, манеры, громко и внятно читает и поет, уставно ведет порядок службы и церковный ритуал. Далее этого наши требования нейдут; это –верх наших желаний, и раз все обстоит в этом отношении благополучно–мы с покойною совестью складываем руки и говорим: «слава Богу, все сделано; желать больше нечего».

Представьте теперь, что приходы наши восстановлены, как самоуправляющияся церковные общества, и что большинство членов этих обществ питается идеей самодовлеемости своего бытия причем все заботы о приходе средотачиваются на внешнем и внутреннем благолепии храма и церковной службы. Что из этого выйдет? Только состязание между приходами на счет благолепия. А как далека может дойти это состязание судить можно и по существующей на личности. У нас в одной епархии, на небольшом районе ея существуют рядом приходские храмы, из моих один поражает благолепием, другой убожеством; один ремонтируется каждый год, перекрашиваясь в разные колера, и сверх того владеет неоскудевающими – «секретными» суммами; другой еле влачит свое жалкое существование, едва-едва в состоянии уплачивать 25%-ную и другие подати на общецерковные и епархиальные нужды.

Принимая во внимание эти обстоятельства, мы настаиваем на мысли, что возрождение приходов только при том условии приведет к благим последствиям, если они будут считать себя не самодовлеющими единицами, а малыми органами в целом организме Епархии и будут жить и дышать как своею особною так и общеепархиальною жизнью. В настоящее время таковая внутренняя духовная связь между приходом и епархией существует и сознается только приходским духовенством; церковная норма состоит в том, чтобы эта связь живо сознавалась и поддерживалась каждым приходом іntoto – целым приходским обществом.

Что же нужно сделать, чтобы сознавалась и действовала эта норма?

Ответ простой: на ряду с епархиальною правительственною организацией должен существовать орган общественно-епархиального управления – ежегодное «Епархиальное собрание». Оно должно служить живым органом чрез который будут публиковаться веления высшей, церковной власти, доходя до крайних точек церковного организма – приходских обществ и единиц, их составляющих, и чрез который обратно будут восходить голоса этих единиц к центральной церковной власти. Для осуществления этого назначения в состав «Епархиального собрания» должны входить те же церковно-общественные элементы, что и в состав поместного собора, т.е. представители меньших церковных обществ – монастырей и приходов, с епархиальною иерархией во главе. Самым простым способом определения числа членов Епархиального собрания было бы назначение от каждого прихода двух лиц – духовного и светского (от монастыря достаточно одного) но при обширности и численности наших епархий такой способ привел бы к чрезвычайной сложности состава членов Епархиального собрания. Наши епархии имеют иногда более 1000 приходов. Во избежание такой громадности, состава и неудобной, да по существу дела и ненужной, можно, принять иной способ именно взять в образец всюду практикуемые съезды духовенства, члены коих избираются по благочиниям или по десяткам – примерно по два от благочиния. Полагая среднее число приходов епархии в 900, а благочиния – в 15, мы получим довольно умеренное количество представителей от приходов в 120 членов. Его и будет достаточно, по крайней мере на первых порах. Предметами заседаний Епархиального Собрания должны служить как важнейшие дела общего характера, так и местного, а именно:

1. Здесь должны быть торжественно прочитываемы определения Поместного собора и по крайней мере важнейшие законодательные постановления касательно Церкви, вновь изданные.

2. Весьма полезно было бы прочитывать хотя в извлечениях отчет об общем состоянии епархии, с подробным по возможности извещением об особых выдающихся явлениях положительного или отрицательного характера, если таковые окажутся.

3. Но с особенным вниманием должны быть рассматриваемы те вопросы чисто практического характера, для которых созываются в настоящее время съезды духовенства, а именно вопросы а) о средствах содержания духовноучебных заведений и церковно-приходских школ, и б) вопросы о правильной раскладке церковных податей и разных сборов на содержание этих заведений и разных учреждений миссионерских и благотворительных.

Как было выше сказано, духовна учебные заведения у нас трактуются не как общеепархиальные, а как сословные учреждения, посему и вопросы о содержании их рассматриваются только духовенством на съездах, и им установляются налоги с приходских церквей. И вот – в нашем православном обществе жалобы – что церковные деньги идут на образование поповских детей. Какие несправедливые и глупые жалобы! Кажется их не слышится нигде, ни в какой стране, кроме нашей православной России. Напротив, везде забота о лучшей постановке духовно-учебных заведений, как имеющих задачею – подготовить достойных служителей церкви, почитается самою первою и священною заботою всей церкви. Духовно-учебные заведения должны быть поставлены лучше всех других, а не хуже, как это наблюдается у нас. Тот факт, что они наполняются у нас главным образом, едва ли не исключительно, детьми духовных лиц свидетельствует не о чем либо другом, а именно о том, что последние наиболее способны, сравнительно с детьми прочих сословий, усвоять предметы богословского знания, сто только крайняя необходимость заставляет их идти в эти худшие школы, предпочитая им лучшие. Не будь этой необходимости наши духовно-учебные заведения или бы совершенно запустели, или бы сузили весьма значительно свои программы, понизили уровень научно-богословских требований.

Пора же сознать, что забота о лучшей постановке духовно-учебных заведений, есть не исключительная забота духовенства, а общецерковная забота, предмет обсуждения не съездов духовенства, а – общепархиального собрания.

Одним из важных вопросов Епархиального Собрания, стоящим в связи с общим вопросом о духовно-учебных заведениях и церковно-приходских школах нам представляется вопрос о наиболее правильной и справедливой раскладке по приходским церквам и монастырям податей или процентных обложений, идущих специально на духовно-учебные заведения. Принятая в настоящее время система равномерного процентного обложения для бедных церквей, или приходов весьма обременительна и несправедлива. По этой системе церковь получающая 1000 р. дохода несет одинаковую 25%-ую тягость обложения с церковью получающею 100 р. дохода: первая, выделяя из своего дохода 250 р. оставляет у себя 750 р. вторая от своей единственной сотни принуждена выделить 25 р. и оставить у себя 75 р. Чем же ей содержаться? Не было бы ничего несправедливого такие бедные церкви совсем освободить от всякого обложения. Если же это покажется слишком не обычным для современного церковного сознания, то пусть будет уменьшен, по крайней мере процент для беднейших церквей и увеличен для богатых примерно в такой последовательности:

и т.д.

Общий итог процентного, сбора; от такой раскладки не уменьшится, а пожалуй увеличится, а между тем тягость уплаты для бедных церквей весьма облегчится.

Само собою разумеется, что Св. Синод и Епархиальное начальство могут указывать и другие вопросы и предметы для обсуждения на Епархиальных собраниях. Не лишним было бы постановить общим правилом, чтобы Епархиальное Собрание составлялось непременно при вступлении на паству вновь рукоположенного, илиназначенного на Епархию преосвященного в этом собрании он увидел бы сразу всю свою паству в малом виде: кафедральный собор явился бы тогда местом собрания всей Епархиальной церкви.

Здесь мы и закончим наши соображения о пополнении существующей системы нашего епархиального и приходского управления. Мы не предполагаем возможным, чтобы нашлись возражатели против законности и плодотворности такого пополнения. Но мы имеем серьезные основания опасаться другого более сильного врага для проектируемых нами улучшений... Этот враг – апатичность нашего общества к интересам церкви, привычка сваливать всю. заботу о церкви на начальство и пастырей церкви, : непонимание того вреда, который наносится существующим разобщением в церковной жизни личной, семейной и общественной нравственности и какие удобства такою апатией и разобщенностью мы доставляем враждебным Церкви силам – сектантству и неверию плодиться и размножаться: и в соседстве с церковью и в ней самой. Мы иногда с ужасом узнаем, как быстро они плодятся, как они стойки в состязаниях с нашими «борцами"– миссионерами и ничего не можем придумать лучшего, как хлопотать об усилении средств чисто внешней борьбы с ними. Предоставив все дело защиты Церкви и обращения на путь истины заблудших и колеблющихся этим отдельно действующим борцам, мы сами не только не принимаем никакого участия в деле этой защиты и в деле этого обращения, но даже и не знаем, где наше истинное и верное оружие для этого, где найти это оружие, против кого и как им действовать, не попытаемся тщательно проведать и испытать кто враг, кто друг наш. А между тем как близко к нам это оружие, как не сложны средства узнать достоверно друзей и врагов наших. Где же они и что такое они? Отвечаем двумя словами: это оружие – самоисправление, эти средства – наша сплоченность вместо разобщения, доселе господствующего среди нас. Этим оружием и этими средствами действуют враги церкви и производят вне и среди ее – опустошения, нас ужасающие. Они действуют внутренне сплоченно между собою, хотя внешнее бывает трудно усмотреть эту сплоченность. Между собою они искренни и доверчивы, нет между ними тайн, их вожди действуют без конфиденциальных или секретных предписаний – для своих. Мы – члены Церкви стоим единицами, или маленькими кучками, внутренне между Собою не связанными; между собою мы замкнуты и секретничаем, оставляя двери настежь в наш «двор овчий» для всех кому угодно войти в него. И как часто случается, что именно наши враги осведомлены в совершенстве об истинном положении наших дел, а мы сами созерцаем только тщательно исполненные «формы» и говорим с утешением: «у нас, слава Богу, все благополучно; наша хвала»!... Разобщенное и исключительное действование иерархии и церковного начальства, с одной стороны, а с другой – пассивное дремание мирян – такой ныне существующий dejure церковный строй решительно не соответствует современному положению вещей. Он был пригоден некогда, именно тогда, когда громадная масса мирян была пассивна не в церковном только, но и во всех прочих отношениях и сферах жизни, хотя достопримечательно, что тогда в церковном-то отношении она проявляла еще и могла проявлять некоторую инициативу и энергию. Теперь наш общественный строй, наши отношения радикально изменились соответственно им должен измениться и церковный строй.

Вся Русь покрылась школами и гражданскими церковными и на месте громадной безграмотной массы крестьянства, мещанства и купечества, явилось поколение индивидуумов, грамотных, читающих все, что попадется под руку, размышляющих, обсуждающих, действующих совершенно активно и самостоятельно, не только от воли родительской, барской и начальственной, но нередко вопреки, в явный разрез, с вековечными устоями веры, морали права, несокрушимой, казалось, силы народных обычаев и традиций. В интеллектуальном отношения это поколение несравненно сильнее своих отцов, хотя – по всей вероятности – много безнравственнее: ведь не напрасны же жалобы, что у нас всюду наступило шатание нравов – вследствие этого старики и защищаемые ими, часто весьма драгоценные, нравственные устои – не в силах выдержать борьбы с новым поколением и его нравственною разнузданностью. Конечно и впредь дело пойдет в том же направлении. Пассивность массы будет улетучиваться все более и более, быстрее и быстрее, уступая, место индивидуальной: активности и розни в массах нарождающихся поколений.

Что же? Нужно ли пассивно ужасаться такой перемене вещей, вздыхать о невозвратно исчезнувшем старом добром времени и беспомощно опускать руки? – Да не будет сего! Православной Церкви нет оснований для такого пессимистического настроения. Мы убеждены, напротив, что ее ожидает лучшее от этого изменившегося порядка вещей. Нужно только не важное существенно видоизменение в своей внешней одежде, нужно отложить старую, сделавшуюся тесною и ветхою и облечься в более крепкую и удобную.

Это убеждение находит себе опору – независимо от сущности своей – даже и в некоторых уже народившихся благоприятных явлениях нашей церковной жизни, а именно:

1) Значительный успех наших церковно-приходских школ в их конкуренции с гражданскими или земскими – успех поразительный, если принять но внимание разность во внешних условиях, при которых приходилось и приходится конкурентам действовать. Для земских школ эти условия несравненно более благоприятны: они и богаче обеспечены, и в методическом отношении лучше бывают иногда поставлены и пользуются сочувствием интеллигенции. И однако же – церковные школы не только успешно конкурируют, но и более симпатичны и родителям и учащимся детям. На чем же основывается их этот успех? В чем их сила?Да в том, что они дают не только образование, обучение грамоте, но и воспитывают, внушают моральные обязанности, которые на деле и выполняются, а земские – не исполняют этой задачи, да и исполнить ее не могут, если их сделать в точном смысле земскими или гражданскими.

Как же идет эта воспитательная часть в церковных школах? Следующим довольно нехитрым способом. Здесь дано главное место изучению закона Божия, т. е. изучению языка, на котором изложен закон Божий и свящ. книги христианского православного Богослужения, здесь введено обязательное посещение учениками вместе с учителем приходского храма, с деятельным участием школьников в Богослужении – чтении, пении и дажеприслуживании священнику в алтаре. Дети таким образом становятся более деятельными членами религиозно-приходской жизни, чем – отцы и матери. Здесь, таким образом не только теоретически усвояются, но и практически осуществляются хотя некоторые заповеди Закона Божия. Выкиньте этот элемент из народной школы, освободите ее от «поповской опеки», сделав ее чрез это чисто гражданскою или чисто земскою и – что получится? Получится именно образовательная школа без всякого воспитания: ибо без церкви чем нашему гражданскому учителю воспитывать школьников своих?–Литературою и театром? Но театры пока еще не устроены по деревням и городам в достаточном количестве, да и едва ли найдется много защитников именно морализующего их влияния на детей, а моральные принципы корифеев текущей литературы – Л. Толстого, М. Горького, Нового пути и т. д. все еще не вполне уяснились и определились в головах самих авторов и тем более их читателей, так что бремя морального гражданского воспитания не по плечу и не по голове никакому земскому учителю. Таким образом силою вещей и вышло, что и земская школа, лишь по стольку воспитывает, поскольку сближается с церковной, без этого же сближения она – силою вещей – обречена на вымирание.

Остается пожелать, чтобы и материально церковные школы не только сравнялись но и превзошли земские во внешней благоустроенности и обеспечении: это – важнейшая задача возрожденного прихода.

2) Вторым благоприятным в современной жизни явлением служат церковные собеседования положительного и полемического характера. Они настойчиво предписываются и поощряются церковной властью и весьма охотно посещаются народом – и должно это отметить – не довольно охотно ведутся нашими священниками. Что же служит предметом собеседований? – Предметом первого рода собеседований служат по большей части темы догматического, нравственного и библейско-исторического характера; предметами второго рода (главным образом в беседах с старообрядцами и разными сектантами) темы литургического и даже церковноустройственного характера. Эти последние ведутся с большим интересом и оживлением,·чем первая. Чем же этообъясняется, а также и то, почему наши священники не особенно охотно ведут собеседования, и именно первого рода?·Ответ, по нашему мнению, в следующем: собеседования первого рода безжизненно и вяло ведутся потому, что не ясно сознана их цель и задача. По-видимому, вся их задача ограничивается обучением вере и нравственности. Это обучение ведется к тому же не методически (да методика здесь едва ли и возможна), а случайно – беседа предлагается о том, что случайно взбредет на мысль, и ведется при том слишком отвлеченно, без жизненных поводов и без применения к насущным практическим запросам жизни. Что же требуется от священника, чтобы оживить это собеседование? Нам думается, что уже простая перемена тем послужила бы делу оживления и интереса церковных собеседований. Отчего не превратить этих учительных отвлеченных церковных собеседований, весьма полезных для детей, но скучноватых для взрослых, в церковно-приходские деловые собеседования? Тем нашлось бы здесь не истощимое множество. Наметим некоторые: 1) история приходского храма и прихода. При изложении первой весьма полезно указать на выдающиеся детали в обстоятельствах построения храма (если таковые есть), на особенности архитектуры, на какие-либо отдельные вещи – иконы, утварь, старинные книги или рукописи, памятники и т. п. В истории прихода весьма полезно и интересно было бы сообщить сведения о лицах причта и мирян, так или иначе, хотя бы даже и отрицательно, оставивших по себе память в приходе. Тактичный священник и в отрицательных явлениях церковной жизни может отыскать и предложить назидательный урок. Еще более благодарные темы может доставить современная действительная жизнь прихожан, т. е. получившая огласку события в их быту или какие-либо жизненно практические вопросы, о которых говорится гласно, которые составляют так сказать – злобу дня. Отчего священнику не попытаться осветить их во время собеседования с точки зрения православно-церковной морали и высказать свой взгляд в возможно ясной, категорической и конкретной форме? Правда, это очень трудно сделать, но трудно, если браться за дело зря, необдуманно и без всяких пособий. Нам думается, что православная русская церковь обладает для этого дела великолепными пособиями в виде четьи-миней св. Димитрия Ростовского и прологов, а также наших богослужебных книг, особенно «миней». Стоит только священнику самому тщательно вчитаться в эту не очень обширную библиотеку. Ведь это – не иное что, как православный иллюстрированный катехизис, и наше иллюстрированное нравственное богословие. И какая иногда живая, авторитетная, художественная и остроумная иллюстрация встречается здесь! Да, по-видимому, стоит обратить внимание на этот источник катехизического и морального назидания, так обычный древности, и современному пастырю....

Отчего, наконец, не взять темою для церковного собеседования и прямо таки какой-либо деловой приходский вопрос – ремонт храма, школы, дело призрения бедных, устройство церковного певческого хора, меры ограждения против сектантства, безнравственности и проч.

3). Но самым благоприятным общественным настроением, характеризующим наше время, служит всюду замечаемое стремление к социированию отдельных лиц в общества и союзы для достижения какой-либо общей цели. Наше время есть время обществ. Разных «обществ любителей» просвещения, взаимопомощи, покровительства, трезвости, пения, чтения, музыки и т. д. несть числа. Они постоянно и всюду возникают, растут, крепнут, процветают; иные же возникнув, скоро исчезают, лопаются как мыльные и дождевые пузыри, но лишь для того, чтобы дать место другим. Порядочному человеку приходится просто иногда невмоготу от участвования в этих разных обществах, то «членскими взносами», то присутствованиями в «заседаниях», «комиссиях» и «подкомиссиях».

Без всякого сомнения такое настроение есть отрадное знамение времени. Оно неопровержимо свидетельствует о наличности в наше время значительной массы нравственных личностей, коих не удовлетворяют одни грубо-эгоистические вожделения, но которые одушевлены альтруистическими стремлениями и настолько тверды характером итактичны, что не только лично жертвуют на общее благо своим трудом и достатками, но способны воодушевлять и поддерживать других, менее их сильных в этих отношениях личностей. Но странное дело, наша Православная Церковь по всему существу своему представляющая неисчерпаемый и всегда текущий источник ассоциирующей духовно-нравственной силы, производящая из себя великое множество братств и обществ до «хоругвеносцев» включительно – менее всего в своей организации, в своем устройстве дает места общественному элементу. Даже в самом законодательстве нашем (конечно государственном, а не церковном) Церковь православная мыслится то как «вера православная восточного обряда» – т. е. как свод догматических, нравственных и литургических определений и правил, то как «ведомство православного исповедания» т.е. как система правительственных учреждений, с подведомым каждому кругом лиц, но нигде не называется обществом лиц связанных единством веры и единством обязанностей ее исповедания. А между тем по канонической норме все ее устройство, вне ее действия, все детали ее учреждений проникнуты сплошь общественным характером. Не даром же и все канонисты православные и католические в один голос утверждают, что все церковное право, т. е. каждое в частности «право» и каждая в частности «обязанность» публичное, а не частное – juspublicum, но неprivatum.

Пора же нам ясно сознать и самим делом выражать, что мы чада единой Церкви и братья не только в те краткие моменты когда стоим в храме и молимся, когда действительно составляем единообразно настроенное общество, но и по выходе из храма, когда рассыпаемся по своим домам или но заседаниям в разных нами сочиненных обществах, совершенно забывая о своем более высшем сочленстве и братстве, связующими силами которого служат единство веры, единство духовного рождения, единство таинственного питания Телом и Кровью Христа: приход, епархия, вся русская Церковь – вот общества, по которым в качестве непременных и деятельных членов должны распределиться прежде всего все православно-русские христиане.

И вот нам думается, что если бы наши иерархи, наши пастыри, наши ревностные о церкви миряне и монашествующие с большим усердием и энергией заботились и действовали об исправлении этого коренного недостатка в нашем церковном сознании, чем это делали доселе, то указываемое нами «обновление» и «полнота» церковного организма явились бы сами собою; тогда сама церковная жизнь сочетала бы иерархический и общественный элементы церковного устройства и управления в такие формы и учреждения, которые далеко совершеннее проектируемых нашими, т.е. моими и Л.Л. Тихомирова статьями.