О созыве Поместного Российского Собора и о Патриаршестве

Толки печати о созыве собора и о Патриаршестве за последние дни¹ приняли несколько иное направление: нетерпеливое ожиданиe собора сменяется тяжелым раздумьем – благовремение ли созывать собор? Да и нужен ли он вообще? Нужны ли и какие-бы то ни было реформы? В вопросе о патриаршестве мнения резко расходятся; с одной стороны со всею решительностью заявляется, что патриаршество не нужно; с другой – что в установлении его – все дело: следует только не установить, а восстановить (уже установленное) патриаршество и – церковь моментально обновится.

В «Новом времени» за 11 Апреля помещены две статьи по этому вопросу: 1) Киевское Духовенство о церковном соборе и 2) Об управлении русской церкви. В. Розанова. В Мартовской кн. Христианина помещена статья пр. Антония Архиепископа Волынского: Восстановление патриаршества.

По поводу этих-то статей будет неизлишне, думается, высказать некоторый соображения.

В первой статье анонимный автор (мирянин) так характеризует настроение киевского духовенства: «в среде» прогрессивно настроенных священников, как и в среде ультра-правых царит весьма сочувственное отношение к созыву собора, к восстановлению патриаршества и уничтожению должности Об. Прокурора. В кругах же умеренных, составляющих большинство, замечается более сдержанное, а часто, и совершенно отрицательное отношение к поставленным на очередь реформам: «Мы боимся собора – слышится здесь. Смута в умах еще не улеглась, взбаламученное море не успокоилось. Страсти кипят. Время ли теперь для органических реформ? Как бы собор не вызвал нового раскола.. И притом возьмите вопрос об организации и составе собора: если собор соберут в таком составе, как проектировало Предсоборное Присутствие, то такой епископский собор никого не удовлетворит и породит еще более тяжкое недовольство; все будут говорить, что это не церковный собор, а собор только епископов–монахов; церковь же представляет собою совокупность всей паствы: (пастырей) и пасомых. Если же решатся созвать настоящий собор, т.е. представительство всей церкви, то это теперь прямо невозможно. Прежде чем созывать собор, необходимо восстановить живую ячейку церкви – самоуправляющийся приход. И только когда церковно-общественная жизнь будет восстановлена, только тогда получится возможность созвать подлинный церковный собор».

По вопросу о восстановлении патриаршества в тех же кругах высказывается такое мнение: «восстановление полновластного патриаршества может быть чревато осложнениями: мы уже не говорим о возможности повторение никонианщины, которая оказалась бы тяжким ударом для церкви. Но мы опасаемся, что при нынешних условиях патриаршество не освободит и не возвысит церковь, а наоборот подавит и принизит ее. Если патриархом будет слабый человек, то церковь подпадет под иго лиц, окружающих патриарха. Если же на престоле патриарха окажется деспот, то он сам подавит церковь. Защитника в лице Об. Прокурора тогда духовенство не будет иметь; в епархиях положение может оказаться ужасным, прямо средневековым».

К совершенному равнодушию не только насчет созыва собора, но и к делам церковного управления вообще призывает читателей «Нового Времени» известный писатель-публицист, г. Розанов:

«Если бы религиозная жизнь страны – говорить он – текла в зависимости от порядка дел в консисториях и в Синоде, то может быть давно на Руси не было бы никакой вообще религиозной жизни. К счастью, этой зависимости нет, или она есть только отчасти. Сердце каждого человека есть самостоятельный родник религии.² Кто был Об. Прокурором?, или каков был состав Синода, когда старец Серафим показался в саровских лесах, или когда Амвросий жил в своей хибарке в Оптиной пустыни? – Этого никто не знает и никто даже этим не интересуется. И Серафим, и Амвросий были самостоятельными творителями религиозного света... Все истинно великое и прекрасное возникает всегда из невидимости. Вся «русская вера», можно сказать, совершилась в тишине. И потому вопросы о патриаршестве и об.-прокурорах, которыми шумит русская жизнь последние годы, на самом деле суть очень второстепенные вопросы. Не надо преувеличивать их значения: это суть вопросы внешнего благообразия, вопросы почти «благоприличия пред иностранцами», дабы не зазорно было нам перед ними и не смел никто нас упрекнуть, что «русскою церковью правит чиновник», что внешняя храмина церкви у нас не имеет подобающего вида».

«Христианство родилось «в вертепе», в «хлеве».... сказать, что тут нет знамения и указующего «перста» – невозможно. Сердце христианства – в смирении, униженности и простоте. И обстановка дана по этой внутренности. «Сердце православия» и создается в лесу, на берегу малых речек, около «колодца», «ключа», куда народ потом паломничает. Это и продолжает собою «вертеп», «хлев»... Может быть, даже и не судьба, вечная не судьба («не удастся») христианству и православию войти в хоромы, на паркетные полы, в залы, покрытые зелеными официальными скатертями. Входя туда, или втаскиваемое (через силу) туда, оно умирает, задыхается, бледнеет...

«История собственно получила один раз христианство в полном дворце: это – папство, Рим. Россия определенно этого не хочет повторять. По-видимому он осуществляет христианство в деревне. Но не будем сознательно и к этому тянуться. «Как Бог устроит»... пока что, есть у нас архиереи, попы, хорошая служба, есть консистории, Синод, чиновники и Вл. К. Саблер. Кое-что... Все – в недоделках! Каждому хочется это «доделать». И вот почему все тянут и прожектируют. Тогда как может быть в «недоделанном то виде» у нас вся суть».

«Учреждение патриаршества и отмена или даже ослабление об.-прокуратуры имело бы, по словам г. Розанова – последствием немедленное не только подавление, но раздавление белого духовенства монашествующим... Ну, а с другой стороны не надо забывать и этого маленького факта, который есть тоже грозное предостережение будущему: едва вот митрополит петербургский захворал и перестал временно управлять делами епархии, как приходское, т.е. богатое и сильное духовенство немедленно провело меру, которою отбиралось право совершать требы у священников всех домовых церквей, т.е. бедных и слабых... Так что и одни священники без наблюдения над ними apxиepeeв ли, светских ли чиновников, или прихожан, тоже могут начать Бог знает, что делать».

Совсем иначе рассуждает Архиепископ Волынский Антоний: «Не стоит теперь и толковать – говорит он – ни о каких соборах, ни о возрождении духовной школы, ни о возрождении прихода, пока не будет патриарха... Высшее правление церкви есть собор. Несомненно так; только не надо забывать, что соборы у нас и прекратились вместе с прекращением патриаршества. Патриарх – власть исполнительная... а творческая и законодательная сила – собор. Но собор не может собраться сам собою, не может сам провести в жизнь своих постановлений, не может вести постоянную борьбу за церковь против враждебных ей течений общественной жизни, особенно теперь, когда последняя столь чужда главных основ христианства – смирения, воздержания и любви, а направляется самолюбием, чувственностью и ceбялюбиeм... «Но – успокаивает он – это небольшая беда: восстановление патриаршества – дело весьма легкое, а именно:

«Собор может быть созван по Высочайшему повелению патриархом, но самый патриарх (первый) может быть провозглашен Высочайшим определением и манифестом. Каким образом? Об этом мы неоднократно говорили: по Божественному праву (de jure divino) верховный пастырь не может быть отменен, ни ограничен в богодарованных своих полномочиях. Император Петр 1-й и его регламента только связали первосвятителя, но упразднить его не может никакая власть. Он был фактически, насильственно лишен своих канонических прав, но в очах Божиих они при нем остаются. Кто же теперь может воспретить преемнику Петра отменить это ограничение, развязать узы церковный? Кто осмелится не признать законности такого богоугодного деяния? А как оно может выразиться? Провозглашением первенствующего, или Московского митрополита – каноническим патриархом. Затем разумеется, христианская любовь внушит главе государства и главе поместной церкви испросить на cие благословение прочих патриархов».³

Таким финалом разрешается десятилетнее ожидание и приготовление к созыву поместного российского собора.

Попытаемся разобраться в этих мнениях.

Вопрос о созыве собора в них соединен с вопросом о восстановлении патриаршества и упразднении должности об.-прокурора. Мы рассмотрим их отдельно и разделим, поэтому, речь свою на две части: о соборе и о патриаршестве.

I.

Вопрос о соборе в свою очередь распадается на два: нужен ли собор именно в настоящее время, и нужен ли он вообще?

Что созыв собора неудобен в настоящий момент – в этом сходятся все три мнения. Первое из них в качестве мотива указывает страх: как бы из собора не вышло чего-либо худшего уже потому, что теперь время не спокойно, «смута в умах не улеглась, страсти кипят».

Мотив – малопонятный: о какой смуте в умах и каких страстях идет здесь речь? Думается, что вопросы чисто церковные, каковые должен видать собор, далеко не способны так волновать наше общество, как вопросы политические, гражданские и общественные, которыми беспрепятственно занимаются однако же наши законодательные учреждения и занимаются далеко не безуспешно. Почему же не может заниматься чисто церковными делами собор, именно законодательная деятельность которого так и нужна в настоящее время?

Конечно, можно признать верным, что созывать собор настоящею же весною, летом, вообще до окончания выборов в законодательные учреждения не совсем удобно: но откладывать далее и лишь по мотивам страха – нет оснований.

Важнее другой мотив: надлежащей собор невозможен будто бы – пока не решен вопрос о реформе прихода, или пока не восстановлено патриаршество...

Спору не может быть, что собор, составленный из иepapхии, духовенства и представителей приходов с председательствующим патриархом, был бы полнее, совершеннее, благолепнее, выражаясь по церковному. Но раз не ни того, ни другого, – не лучше ли удовольствоваться менее совершенным собором, чем оставаться без собора?

Сверх того, вникая в существо дело, не будет ли правильнее поставить обратный вопрос: что здесь обусловливает одно другое: наличность ли хорошо устроенных приходов и патриаршества созыв собора или обратно? Что собор мыслим и без хорошо устроенных приходов и патриаршества – доказать это несравненно легче, чем обратное. Стоит только привести на память тот исторический факт, что соборы действовали в качестве законодательные и учредительных органов в церкви в эпоху, когда не было еще и приходов в нашем смысле слова и тем более патриаршества. Мало того, эти древнейшиe соборы действовали в этом качестве даже лучше, чем соборы средневековые, когда патриаршество на западе и восток христианства находилось на апогее своей славы, своего величия. В нашей русской церкви соборы действовали с самого начала христианства задолго до установлений патриаршества и действовали с силою, нисколько не меньшею, чем соборы при патриархах. Уверение Архиепископа Волынского Антония, будто бы собор канонически не может быть созван без патриарха, в виду этого факта поражает своею странностью, как поражает странностью и его ссылка на правила 34 Апост. 1-го Всел. собора и поместного Антиохийского: здесь говорится о примасах и митрополитах, как инициаторах собора, но ни слова – о патриархах.

Нам остается взвесить мотив ненужности собора, указываемый известным публицистом, г. Розановым.

Г. Розанов стремится обосновать ненужность собора и неважность вообще вопросов церковного управления более глубоко и его рассуждения, не будь выражены специально розановским языком, могли бы показаться на столько убедительными, что с ними пожалуй было бы трудно считаться и тем более сосчитаться.

«Сердце каждого человека есть самостоятельный родник религии... Вся русская вера можно сказать совершилась в тишине и потому вопросы о патриаршестве и об.-прокуроре – суть вопросы второстепенные, вопросы почти – благоприличия перед иностранцами».

Это – почти правда, но не самая правда: ведь если сердце каждого есть самостоятельный родник религии: то какая же это будет религия? Религия есть союз Бога с человеком: но если сердце само сочиняет своего бога, то с. чем же оно соединяется? С самим собою? – это – не религия, а самообожание. Но правда в том, что сердце есть действительно орган, воспринимающий Бога, воспринимающий Христа. Индивидуальная религия есть обитание Христа в сердце, есть незримое для постороннего общение со Христом. И чем интенсивнее и чаще это общение в клети своей испытывает человек, тем он религиознее, сильнее. Пустыня, вообще внешнее уединение, представляет, действительно более удобств для воспитания этой индивидуальной религиозности, чем шумная столичная жизнь. Пустыня воспитывает пророка... но не забудем: пустыня может воспитать и изувера.

«Сердце православия создается в лесу», «в хлеве». Так по теории г.Розанова, но не так в действительности. Разве. Серафим Саровский, Серий Радонежский и другие пророки pyccкие в лесу и в хлеве родились? Разве пришли они в леса не христианами, а таковыми явились только здесь? Действительность говорить совершенно иное: Христос входит в сердце человека совершенно независимо от того, кому оно принадлежит: человеку, родившемуся в яслях вертепа или в царском дворце? Важно то, каково это сердце: воспринимает ли оно Христа, впитывает ли в себя лучи Его света, или же остается холодным, как каменистая почва, остается «самостоятельным родником религии», т.е. самообожения и действительно превращается в хлев, обитатель которого воспевает не хвалу Солнцу правды, озаряющему этот хлев, а произносить хулу и поношение...

История «православия», «русской веры» именно свидетельствует, что проповедь о Христе нашла восприимчивую для себя почву не в лесу, а в княжеских хоромах Киевского Князя и отсюда – из мати градов русских – возсиял свет Христовой веры ко всем городам Руси, а потом стал проникать в леса и пустыни.

«Сердце христианства в смирении, уничиженности и простоте». И это правда, но отчасти; тут не досказано: перед кем смирение и уничиженность? Перед Богом, а не перед людьми. А это очень важно. Розановское (как и толстовское) смирение, уничижение и простота, собственно говоря, никуда не годятся: а вот христианское смирение, действительно, такая добродетель, которая желательна в одинаковой мере и для деревни, и для самого культурного центра. Смирение христианское рождает героя («радуйся, страстотерпцев непобедимая дерзосте»!), смирение розановское рождает только холопство.

Все это так... но главное: речь идет у нас не об условиях воспитания внутренней, индивидуальной религиозности, а о внешних ее проявлениях, результатом коих является творчество Церкви, как видимого религиозного союза, как внешнего целого, составляющегося из взаимодействия отдельных единиц, разнообразно настроенных внутренне. И вот, как скоро эта видимая Церковь выявляется как колоссальное (многомиллионное), сложное целое, вопросы о той или иной организации ее управления, о том, кто стоит во главе его, уже перестают быть второстепенными. Для устройства этой организации уже недостаточно одного сердечного настроения, тут необходимо должна вступить и деятельность разума и в особенности – регулирующая сила нрава, или закона. Да, в этом деле внешнего церковного строительства получает великое значение не только пророк, но и учитель, и домостроитель, законовед, художник, естествовед, врач, девственник и женатый, богач и бедняк, крестьянин и вельможа, раб и царь. Каждый может и должен вносить долю участия и – как показывает тысячелетий опыт действительно вносит долю своего участия в созидание Великой Православной Русской церкви.

Я не скажу фразы, если выражусь так: русская нация за всю свою историю не привнесла в миpoвoe строительство ничего столь великого, как именно православную Церковь. Да, на нее обращены взоры не только восточного христианства, но и западного. Она издавна служит предметом интереса, притягивает к себе умы и сердца исповедников иных вероисповеданий.

Православная Церковь в ее настоящем виде со всеми ее учреждениями есть лишь национальное великое наследство и в некотором смысле есть наша национальная гордость перед целым светом.

Мы должны не только сохранить это наследство, но и содействовать процветанию его в будущем.

И если в переживаемый момент не замечается недостатка ревности в вере в отдельных лицах, но падает в уважении церковь как видимое учреждение, или как система учреждений, то понятно, что вопросы об управлении ею имеют очень, очень глубокое значение.

Предположим на минуту, что во главе, управления ее станет личность со взглядами г. Розанова, или целая их коллегия, и начнет действовать в сфере церковного управления сообразно с такими своими взглядами на христианство и православие: не будет ли тогда действительно православие уходить из столиц и городов в деревни и леса, оставляя замещать свое опустелое место в культурных центрах католичеству, протестантству или еврейству?

Да, если и в личном религиозном делании сердце и ум каждого не может быть «самостоятельным родником религии, а нуждается в коррективах и корректурах церкви, как учреждения, то тем более это нужно сказать о внешнем церковном строительстве. В том и великое достоинство православия, что высшим авторитетом в нем почитается не отдельное лицо, хотя бы то был и пророк, патриарх или папа, но только и единственно – собор церковный.

Поместный собор не только желателен, но и прямо необходим, именно как орган законодательной и учредительной церковной власти. К настоящему времени назрело много и очень важных вопросов, требующих именно законодательного решения (напр. вопрос о клятвах собора 1667 г., о смешанных браках, о молитвах за умерших инославного вероисповедания), назрело немало потребностей в выработке органических уставов для оч. важных церковных учреждений. Обратим внимание напр. на то, что Духовный Регламент – основной учредительный акт Св. Синода – создан почти 200 лет тому назад, совершенно устарел и требует себе заменяющего его акта. Организация епархиального управления, устройство приходов и монастырей, а также и духовно-учебных заведений требуют также выработки принципиальных законодательных определений. Потребность радикальной реформы церковного суда сознана была ясно еще в 70 годах прошлого столетия и ни на шаг не двинулась вперед до настоящего момента.

Все это в настоящее время обстоит действительно «кое как» и «в недоделанном виде»: вся полнота церковной власти т.е. и законодательной, и административной и судебной сосредоточена у нас единственно в Св. Синоде, «состоящем из шести-семи по полугодно сменяемых архиереев и двух иepeeв⁴.

Оттого-то наше церковное управление за последнее время и отличается крайнею неустойчивостью распоряжений, частою сменою одних другими резко различными, произволом, усмотрением, неуверенности подчиненных инстанций в том, как отнесутся к их деятельности высшие.

Устранение этого то недостатка в нашем церковном управлении и водворение в последнем определенности и принципиально правовой устойчивости и составляет, и к нашему глубокому убеждению, самый сильный мотив к созванию поместного российского собора.

Каждый момент промедления только более и более затрудняет и осложняет задачу будущего собора и неминуемо ведет к усилению религиозной и церковной анархии, поневоле делает «сердце каждого самостоятельным родником религии».

II.

Пo вопросу об установлении (или восстановлении) патриаршества мнения печати в переживаемый момент резко различны. Большинство киевского духовенства и г. Розанов думают, что восстановление патриаршества «не освободит и не возвысит церковь, а наоборот подавит и принизит ее; «учреждение патриаршества или даже ослабление об. прокуратуры будут иметь последствием не только подавление, но раздавление белого духовенства монашествующим».

Совсем иначе высказывается Архиепископ Волынский Антоний. Он – восторженный и искренний поклонник патриаршества, ожидающий от него неисчислимых благ не только для церкви, но и для государства.

По его мнению, «восстановление патриаршества есть восстановление той свободы или автономии внутренней церковной жизни, которую признают за церковью и новейшее законодательство и общественное мнение».

«Все знают, что отсутствие у нас патриаpxa, как верховного пастыря является главной причиной отчуждения от церкви раскольников, ревнителей канонов: теперь они собираются создать своего лже-патриаpxa и обещают возить его по Москве в золотой карете.

«Вот что мы писали в докладной записке 1905 года: Если бы такое событие (восстановление патриаршества) совершилось в великом посту, то не позже Троицы состоялся бы и законный собор поместный с участием восточных патриархов, а к осени святая церковь процвела бы такою силою благодатной жизни и духовного оживления, что оно бы увлекло паству далеко далеко от тех зверских инстинктов, которыми теперь раздирается наша родина, и Самодержавная Власть непоколебимо и радостно стояла бы во главе народной жизни. По лицу родной страны раздавались бы священные песнопения, а не марсельезы, в Москве гудели бы колокола, а не пушечные выстрелы; черноморские суда, украшенные бархатом и цветами, привозили бы и отвозили преемников апостольских престолов священного востока, а не изменников, не предателей, руководимых жидами; и вообще революции ни тогда бы не было, ни теперь, ни в будущем, потому что общенародный восторг о восстановлении православия после долгого его плена и подступиться не дал бы сеятелям безбожной смуты»⁵.

Вот как полярно противоположны мнения по вопросу об установления патриаршества в русской церкви.

Как же отнестись к этим двум крайним мнениям?

По-видимому, такая рознь во мнениях и такое резкое их выражение обусловливаются разностью источников, из которых представители того и другого мнения черпали свои сведения и составляли свои представления о будущем российском патриаpxe. Они стояли на совершенно разных плоскостях, когда решали существенный в данном случае вопрос: что есть патриарх?

Какие это плоскости?

Эти плоскости – литературная, бытовая, историческая и каноническая.

По первой патриарх есть высший архипастырь, своим священным саном превосходящий всех епископов, архиепископов и митрополитов поместной Церкви. Священнослужение его отличается необычайною торжественностью и благолепием. Для любителей церковной обрядности восстановление его действительно очень желательно и сделать его весьма легко: патриаршая ризница и библиотека сохранили все детали патриаршего священнослужения и ритуала до полного описания обряда «шествия на осляти».

Восстановление этого «патриаршего сана» с пожалованием его первенствующему члену Свят. Синода сделать действительно не трудно даже путем, указываемым Преосвященным Антонием.

Но будет ли восстановление этого сана так плодотворно для усиления православия – вопрос конечно иной. Ведь и все наши епископы, в особенности же митрополиты по своему священному облачению лишь немногим чем умалены в сравнении с патриархами.

Киевское духовенство и г. Розанов, очевидно, имеют в виду не эту сторону патриаршества, а то единоличное полновластие, которым пользовались фактически патриархи Филарет и Никон, и которого cepьезно побаивался Петр Великий или автор Духовного регламента. Восстановление такого патриаршества, конечно, не желательно ни духовенству, ни старообрядцам, ни самому Преосвященному Антонию.

Остается третья плоскость – каноническая. На ней по-видимому, стоит твердо Пр. Антоний. Противников учреждения патриаршества он прямо и обличает в каноническом невежестве. «Пользуясь невежеством русского общества в церковных канонах – говорит он – и неосведомленностью в них самого духовенства, наша учебная и ученая история, гражданская и церковная, представляла отмену патриаршества вовсе не как прямое и ничем неизвинительное отступление от основных канонов всей Христовой церкви, а как дело всецело зависящее от усмотрения светского и церковного, или даже одного только светского правительства и определяемое таким или иным разумением пользы церковной или даже государственной. Если некоторые писатели или преподаватели возражали против разумности Петровой и Феофановой реформы, то опять же с точки зрения пользы, нисколько не затрудняя ни себя ни читателей или слушателей вопросом о том – мыслимо ли по самому существу дела упразднять в поместной церкви ее главу, ее верховного пастыря, установленного вселенскими соборами с такой же определенностью, как три степени иерархии»⁶.

Итак, вопрос что есть патриарх в каноническом значении, какие права ему принадлежат – правилами Вселенских соборов разрешается с такою же ясностью и определенностью, как вопрос о трех степенях иерархии.

Если бы в действительности дело это было ясно и определенно, то, конечно, восстановление канонического патриаршества в русской церкви не нуждалось бы ни в каком соборе и действительно моментально восстановило бы каноничность нашего церковного управления.

К сожалению справки с канонами и историею патриаршества говорит нечто прямо противоположное.

Так в правилах вселенских и поместных соборов, утвержденных вселенскими, термин «патриарх» встречается только однажды в 7-м правиле Трулльскаго собора; вообще же они тщательно избегают употребления этого термина⁷ и в наименование тех иерархов, которые в государственном законодательстве и бытовом обиходе действительно носили этот титул.

Что касается определения сущности патриаршества, то в памятниках византийского права встречается единственный опыт регламентации этого предмета, принадлежащий не каноническому, а государственному праву, именно Эпанагоге императора Василия Македонянина. Титул эпанагоги о патриархе принять был в некотором сокращении в синтагму М. Властаря и таким образом как бы «канонизовался», получил каноническую санкцию.

Но и этот единственный опыт определения патриаршей власти таков, что, по меткому выражению Н. П. Аксакова, указывает только на то, чем «не должен быть патриарх, а не то, чем он должен быть»⁸.

Права и размеры власти восточных патриархов установлялись не Вселенскими соборами, а постепенно путем обычая и отчасти императорским законодательством. Вселенские соборы только по временам утверждали эти права (напр. право рукополагать митрополитов (Халкид. 28), право высшей судебной инстанции (Халкид. 9, 17), так что определение прав и пределов власти патриарха, возможное на основании этого разнообразного материала – дело весьма трудное. Доказательство этого представляет наша не богатая по этому предмету литература. В 1878 году профессор С.Петербургской Духовной Академии Т.В. Барсов составил дов. большую книгу под заглавием «Константинопольский патриарх и его власть над русскою церковью», в которой представил опыт определения канонических прав патриарxa. Работал он усердно и изучил довольно достаточно литературу по этому предмету. Однако же опыт его оказался далеко неудачным, так что один из рецендентов его книги проф. А. О. Павлов характеризовал его опыт «тeopиею восточного папизма»⁹. И Св. Синода, хотя и увенчал эту книгу докторскою степенью, однако же не во внимание к ее научным действительным достоинствам, а принимая во внимание лишь усердие автора и бедность нашей канонической литературы.

Пишущему эти строки приходилось неоднократно и довольно пристально заниматься вопросом о патриаршестве, а именно при рассмотрении вышеназванной диссертации г. Барсова, при составлении собственной докторской диссертации о «Церковной власти» (1896 г.), далее пред отправлением в Предсоборное Присутствие, когда им был напечатан ряд статей под заглавием: Основные начала желательного для русской церкви учреждения патриаршества (1906 г.)¹⁰, но признаться, ни сам я не остаюсь удовлетворенным своими изысканиями, ни другие, обращавшие ученое внимание на эти изыскания. В Предсоборном Присутствии после немалых рассуждений выработаны были и приняты большинством только следующие положения о патриархе:

Как председатель Синода, патриарх

1) Председательствует в Синоде и руководит в заседаниях Синода порядком обсуждения дел.

2) Наблюдает за исполнением постановлений Синода и за правильным течением дел во всех состоящих при Синоде учреждениях по управлению русскою Церковью.

3) Принимает жалобы на епископов и дает им надлежащий ход.

4) Сносится с прочими церквами по частным вопросам церковной жизни непосредственно от себя; по вопросам же общего значения – от имени Синода.

5) Служит органом сношений высшего церковного правительства с высшими государственными установлениями по текущим делам.

6) Пользуется правом непосредственно и лично ходатайствовать пред Государем Императором, как покровителем церкви, о неотложных и важнейших ее нуждах.

7) По исполнении каждого года представляет Государю Императору всеподданнейший отчет о внутреннем состоянии русской церкви, с указанием ее потребностей в целях ее благотворного влияния на народную жизнь.

Как патриарх русской церкви:

1) Неукоснительно наблюдает за своевременным замещением праздных епископских кафедр.

2) Дает отпуски епископам в пределах России и вне ее, свыше месяца.

3) Принимает к своему рассмотрению дела по личным спорам между собою епископов, добровольно обращающихся к нему за разрешением распри без формального судопроизводства; решение его для обеих сторон обязательно.

4) Разъясняет частные недоумения епископов по вопросам церковного порядка, исключая те случаи, когда таковые недоумения вызывают общие разъяснения и потому требуют обсуждения в Синоде.

5) С ведома Синода и с соизволения Государя Императора созывает Bcepoccийские соборы и председательствует на них.

6) Имеет высшее наблюдение за порядком и благоустройством в русской церкви и в нужных случаях предлагает Синоду принять соответствующие меры к восстановлению нарушенного порядка.

7) Пользуется преимуществом чести пред всеми епископами русской церкви, и имя его, вместе с именем Синода поминается при Богослужении во всех церквах Poccии.

8) Имеет право посылать учительные послания и пастырские воззвания по всей русской церкви.

9) По нарушению прав и обязанностей своего служения подлежит суду собора епископов русской церкви, созываемая Синодом по благоусмотрению Государя Императора¹¹.

Как ни незначительны были выраженные здесь преимущества патриаpxa пред прочими епископами, однако же и они встретили резкий протест меньшинства. При этом заслуживают внимания мотивы, какие выставляло протестовавшее меньшинство, а именно:

«В канонических правилах периода вселенских соборов – гов. проф. Н.С. Суворов – нет ничего, что говорило бы в пользу восстановления патриарха, так как канонические правила из времени, предшествующего образованию патриархов, скорее воспрещают чем предписывают именование епископов первой кафедры какими-либо отличительными титулами, как напр. экзархом иереев, или верховным священником, или чем-нибудь подобными, допуская лишь наименование «епископа первой кафедры» (Карф. соб. прав. 48), а каноны позднейшего времени знают патриархов, как высших епископов отдельных территориальных частей римской империи, а не как высших епископов целой империи, каковыми должны бы быть восстановленные русские патриархи»¹².

«После того – говорил проф. протоиерей Ф. Титов – как большинством членов Отдела усвоены первому епископу русской церкви такие права не только чести, но и власти над всею русскою церковью, для которых нет решительно никаких исторических и канонических оснований, я нахожусь вынужденным присоединиться по вопросу о патриаршем титуле первого епископа русской церкви к мнению Н. С. Суворова. К сказанному им я с своей стороны считаю необходимым присоединить и свои соображения в пользу несвоевременности и невозможности усвоения первому епископу русской церкви патриаршего титула, как именно обозначение не только высшей почести, но и высшей власти и особенных прав его... 34-е Апостольское правило говорит исключительно только о преимуществах чести первого епископа и о непременной обязанности его ничего не творить без рассуждения со всеми»¹³.

Как видно отсюда, и лица, специально занимавшиеся изучением канонов и истории восточного патриаршества, далеко не согласны в определении сущности и прав патриаршей должности. Откуда почерпнул Высокопреосвященный Антоний Волынский свое убеждение, что «патриаршество установлено вселенскими соборами с такою же определенностью, как три степени иерархии» – это остается положительною загадкою.

Нет, если действительно настанет потребность восстановлять патриаршество, то для этого нужен необходимо собор и этому последнему придется еще немало потрудиться над выработкою надлежащей канонической конструкции должности патриарха. Так она неопределенна канонически!

А если бы случилось, что патриаршество действительно введено, было бы у нас таким скорым путем, как проектирует Высокопреосвященный Антоний, то восстановленный таким образом патриарх пришел бы в крайнее затруднение на первых же порах своего служения: что ему делать? Где найти руководство и даже указание для своей столь ответственной деятельности».

И такое неопределенное положение привело бы неизбежно к усилению еще большего произвола, усмотрения и неустойчивости в делах церковного управления, а уже никак не упорядочению его.

Н. Заозерский.