Глава 36. Осада Иерусалима Ассирийским войском

1. И было в четырнадцатый год царя Езекии, пошел Сеннахирим, царь Ассирийский, против всех укрепленных городов Иудеи и взял их. (И бысть в четвертоенадесять лето царствующу Езекии, взыде Сеннахирим царь Ассирийск на грады тверды Иудейски, и взя оныя).

«Езекия, сын Ахаза, царя Иудейского: двадцати пяти лет был он, когда воцарился, и двадцать девять лет царствовал в Иерусалиме. И делал он угодное в очах Господних во всем так, как делал Давид, отец (т.е. праотец) его; он отменил высоты (где были идольские жертвенники), разбил статуи (т.е. идолов), срубил дубраву (где стояли те статуи) и истребил медного змея, которого сделал Моисей, потому что до самых тех дней сыны Израилевы кадили ему и называли его Нехуштан (т.е. медник). На Господа Бога Израилева уповал он, и такого, как он, не было между всеми царями иудейскими и после него, и прежде него. И прилепился он к Господу, и не отступал от Него, и соблюдал заповеди Его, какие заповедал Господь Моисею. И был Господь с ним: везде, куда он ни ходил, поступал он благоразумно. И отложился он от царя ассирийского и не стал служить ему» (4Цар.18:1–7), т.е. не пожелал подчиняться и платить ему дани так, как это делали все другие, соседние с ним цари. Тогда ассирийский царь решил силой принудить Езекию быть покорным.

«В четырнадцатый год царя Езекии, пошел Сеннахирим, царь ассирийский, против всех укрепленных городов иуды и взял их. И послал Езекия, царь иудейский, к царю ассирийскому в Лахис сказать: виновен я; отойди от меня; что наложишь на меня, я внесу. И наложил царь ассирийский на Езекию, царя иудейского, дань в триста талантов серебра (≈10500 кг) и тридцать талантов золота (≈1050 кг). И отдал Езекия все серебро, какое нашлось в доме Господнем и в сокровищницах дома царского. В то время снял Езекия золото с дверей дома Господня и с дверных столбов, которые позолотил Езекия, царь иудейский, и отдал его царю ассирийскому» (4Цар.18:13–16).

Это известие о нашествии Сеннахирима на Иудею и об отношении его к Езекии восполняется рассказом самого завоевателя, сохранившимся в клинообразных надписях на Ассирийских памятниках. По свидетельству этих надписей, Сеннахирим, сын и престолонаследник Сарукина или Саргона (см.гл.20:1), совершил три военных похода: первый против Халдеев и Эламитян; второй против воинственных племен Армении, Мидии, Парфии и других; а третий – против Финикии, Филистии и Египта. Об этом походе сам Сеннахирим рассказывает, между прочим, следующее: «В свой третий поход я направился в Сирию. Элули был царем Сидонским. Большая слава о моем величии его ужаснула, он бежал на морские острова и покинул свое отечество. Города большого и малого Сидона, Бетзитта, Сарепта, Экдипна, Асе, большие города, крепости, места пилигримства и благочестия, храмы, – все было устрашено славой Ассура, моего господина; они делаются моими; я возвел Этваала на престол царства. Я наложил на него дань и ярмо верховной власти. Этваал Сидонский, Абдилит Арадский, Мегенти Азотский, Педуиль Аммонитский, Хамазнадаб Моавитский, Молохрам Эдомский, цари всей Финикии, принесли с собой в мое присутствие множество дани и склонились предо мной... Наместники, сановники и жители Мигрона изменили царю Пади, дышавшему любовью и ревностью к Ассирии, и покровительствованному Адаром, и отдали его Езекии, царю иудейскому... Тогда я опять пришел к Мигрону. Я отнял у наместников и возмутившихся сановников их достоинства, и я убил их; я повесил трупы их на крестах по окрестностям города. Я продал в рабство горожан, совершивших насилия и преступления. Что касается до тех, которые не совершили преступлений и грехов и которые не презирали своих повелителей, то я объявил им свободу. Я приказал вывести Пади, их царя, из Иерусалима и я опять его возвел на престол его царства. Я наложил на него дань, которая означала мое верховное господство. Но Езекия, царь иудейский, не покорился. Он имел сорок четыре окруженных стенами города и бесконечное множество пригородов, которые я сразил, укрощая их и понижая их гордость. При помощи огня, резни, битв и осадных башен, я взял их, я их занял. Я приказал вывести из них 200150 человек, больших и малых, мужчин и женщин, лошадей, ослов, мулов, верблюдов, быков и без числа овец, я взял их, как добычу. Что касается до него, то я заключил его в Иерусалиме, городе его могущества, как птицу в клетке. Я окружил и блокировал крепости вокруг него; те, которые вышли из города, были схвачены и пленены. Я разделил города, разграбленные мною в его стране и я раздал их Митенти, царю Азотскому, и Пади, царю Мигронскому, и Исмиваалу, царю Газскому. Тогда боязнь моего могущества устрашила этого Езекию иудейского; он отпустил стражников и телохранителей; которых собрал для защиты Иерусалима, он послал их ко мне в Ниневию, город моей верховной власти, с тридцатью талантами золота и 400 талантами серебра, металлами, рубинами, жемчугом, большими красными венисами, кожаными седлами, стульями, украшенными кожей, амброй, шкурой морских телят, сандального, черного дерева, содержимым своей казны, также как и со своими дочерьми, женами своего дворца, рабами и рабынями.⁵⁵ Он отправил своего посла для представления этих подарков и объявления своего подданства».⁵⁶

Изъявляя свое «подданство» в виде покорности только до некоторой степени, Езекия, однако, не сдал Сеннахериму своей столицы, Иерусалима; напротив, постарался его укрепить и вооружить, приготовляясь выдержать его осаду. «Когда Езекия увидел, что пришел Сеннехерим с намерением воевать против Иерусалима, тогда решил с князьями своими и с военными людьми своими засыпать источники воды, которые вне города, и те помогли ему. И собралось множество народа, и засыпали все источники и поток, протекавший по стране, говоря: да не найдут цари ассирийские, пришедши сюда, много воды (и да не укрепятся). И ободрился он и восстановил всю обрушившуюся стену, и поднял ее до башни, и извне построил другую стену и укрепил Милло в городе Давидовом и наготовил множество оружия и щитов. И поставил военачальников над народом, и собрал их к себе на площадь у городских ворот, и говорил к сердцу их и сказал: будьте тверды и мужественны, не бойтесь и не страшитесь царя ассирийского и всего множества, которое с ним, потому что с нами более, нежели с ним; с ним мышца плотская, а с нами Господь Бог наш, чтобы помогать нам и сражаться на бранях наших. И подкрепился народ словами Езекии, царя иудейского (2Пар.32:2–8).

2. И послал царь Ассирийский из Лахиса в Иерусалим к царю Езекии Рабсака с большим войском; и он остановился у водопровода верхнего пруда на дороге поля белильничьего. (И посла царь Ассирийск Рапсака от Лахис в Иерусалим к царю Езекии с силою великою и ста у водоважды купели вышния на пути села кнафеова).

В то время, когда Езекия укреплял Иерусалим, Сеннахирим находился у города Лахиса, на юго-западной границе Иудеи с Египтом, на дороге из Иерусалима в филистимский город Газу.⁵⁷ Находясь, с одной стороны, перед наступающим сильным египетским войском, а с другой – имея позади себя укрепленный Иерусалим, Сеннахирим опасался нападения иудейского царя Езекии, а потому потребовал сдачи Иерусалима и для сего послал сильное войско, во главе которого стоял главный вождь – Рапсак (или Раб-шак, что и значит – главный начальник). Подступив к Иерусалиму, войско сосредоточилось «у водопровода верхнего пруда, на дороге поля белильщика», именно на том месте, где отец Езекии, нечестивый Ахаз, встреченный пророком Исаией, отверг предложенное им утешение и великое знамение об Еммануиле: и где пророк предсказал «дому Давида» нашествие грозного войска ассирийского. Пророчество Исаии теперь очевидно оправдалось со всей точностью.

3. И вышел к нему Елиаким, сын Хелкиин, начальник дворца, и Севна писец, и Иоах, сын Асафов, дееписатель. (И изыде к нему Елиаким сын Хелкиев домостроитель, и Сомнас книгочий, и Иоах сын Асафов памятописец).

Грозный ассирийский полководец, сознавая всё превосходство своих сил, готовился к битве (ст.5 и дал.). Между тем Езекия решился на переговоры, как это он делал и прежде. Но, как царь Израиля и раб Бога истинного, он не желал унижаться перед гордым воеводой царя языческого и потому не вышел к нему сам, а послал представителей своего правительства. Это были: Елиаким – домостроитель или главный управитель во дворце, а вместе с тем заведовавший и всеми богатствами государства; Сомнас или Севна – царский писарь, в обязанностях которого было вести всю переписку по всем отраслям государственного управления, и Иоах – памятописец (летописец), составлявший описание важных событий, с целью cохранить память о них для научения и руководства отдаленным потомкам. Он должен был и теперь, как свидетель-очевидец, записать все, что лично и непосредственно видел и слышал. Такие записи, конечно, и служили первым источником истории народа и со всей строгой точностью оправдывали предсказания истинных пророков о будущей судьбе его.

4–5. И сказал им Рабсак: скажите Езекии: так говорит царь великий, царь Ассирийский: что это за упование, на которое ты уповаешь? Я думаю, что это одни пустые слова, а для войны нужны совет и сила: итак на кого ты уповаешь, что отложился от меня? (И рече им Рапсак: рцыте Езекии: сия глаголет царь великий царь Ассирийск: на что уповаеши? еда советом и словесы устными битва бывает? и ныне на кого уповаеши, яко не покоряешися?)

Цари ассирийские обыкновенно называли себя великими, могущественными царями народов; так их величали и подданные их; так величает своего повелителя и Рапсак. Сознавая могущество Сеннахирима, Рапсак внушает Езекии, что он, решившись выдерживать осаду и защищаться, поступает неблагоразумно – потому что он нигде и ни в чем не найдет для себя поддержки против такого великого завоевателя, ни у соседей, Египтян, ни у Бога, ни в своем народе (ст.6;7;8), а потому должен покориться Сеннахириму и сдать Иерусалим его полководцу. Езекия поручил своим представителям вести переговоры; а Рапсак заявляет, что на словах битва не бывает, и, в случае сопротивления Езекии, дело должно быть решено настоящим сражением, для которого царь ассирийский и прислал большое войско (ст.2); между тем как у Езекии нет достаточных сил к сопротивлению. Посему, поставляя Езекии на вид все его неблагоразумие, Рапсак внушительно спрашивает: «на кого же ты надеешься, что не покоряешься, не платишь дани, не сдаешь Иерусалима и легкомысленно решился выдерживать осаду?» И затем сам же предупредительно отвечает, что Езекии совершенно не на кого надеяться.

6. Вот, ты думаешь опереться на Египет, на эту трость надломленную, которая, если кто опрется на нее, войдет тому в руку и проколет ее! Таков фараон, царь Египетский, для всех уповающих на него. (Се уповаеши на жезл тростян сокрушенный сей, на Египет: на него же аще опрется муж, внидет в руку его, и прободет ю: тако есть Фараон царь Египетский и все уповающии на него).

Жезл – обыкновенный образ силы, власти, опоры и охраны. Соответственно роду и степени силы, жезл берется различный: железный жезл означает крепкую власть царя-победителя (Пс.2:9); деревянный жезл пастыря означает власть кроткого правителя; а образом слабой власти и ненадежной опоры служит жезл тростниковый, обыкновенно коленчатый и легко ломающийся. С тростниковым жезлом и притом «сокрушенным» – уже надломленным Рапсак и сравнивает силу Фараона и этим выразительно дает знать, что его сила не может послужить для Езекии опорой, даже напротив – скорее послужит к погибели: как опираясь на тростниковый жезл, уже надломленный, человек может проколоть им себе руку, а через то может лишиться и последней возможности защищаться; так и надеясь на войско Фараона, Езекия может легко потерять и ту власть, которую еще имеет и может сохранить за собой, если изъявит покорность Сеннахириму и вместе с тем станет под его защиту (ст.5;8;16). Рапсак справедливо говорит, что Езекия напрасно ожидает помощи Египта; но говорит так без надлежащего понимания истинной причины, почему расчет Езекии должен быть тщетным. А справедливо о том говорил еще ранее пророк Исаия (гл.30:2–5), и слова его оправдались, как засвидетельствовал пророк Иезекииль (гл.29:2,6–8).

7. А если скажешь мне: «на Господа, Бога нашего мы уповаем», то на того ли, которого высоты и жертвенники отменил Езекия и сказал Иуде и Иерусалиму: «пред сим только жертвенником поклоняйтесь»? (Аще же глаголете, на Господа Бога нашего уповаем, не сей ли есть, его же разори Езекия высокая, и требища (жертвенники) его? и заповеда Иудее и Иерусалиму: пред олтарем сим поклонитеся).

Всякий царь и народ, кроме внешних союзников, всегда надеется на помощь своего Бога: на Него же надеялся Езекия и народ иудейский. Но Рапсак укоризненно заявляет Езекии, что он не должен надеяться на помощь Иеговы, потому что несомненно прогневал Его тем, что повелел разорить все жертвенники Ему, устроенные на возвышенных местах, и установил поклонение только в храме Иерусалимском. Рапсак, очевидно, знал об этом распоряжении Езекии, но не понимал истинного значения этого. Благочестивый царь разрушил языческие жертвенники и статуи идолов и тем желал решительно отклонить народ Божий от идолопоклонства, к которому он был так склонен, в особенности, когда оставался без верного руководства. Езекия делал, несомненно, угодное Богу и за это именно был достоин особенной милости от Него (ст.1).

8. Итак вступи в союз с господином моим, царем Ассирийским; я дам тебе две тысячи коней; можешь ли достать себе всадников на них? (Ныне соединитеся господину моему царю Ассирийску, и дам вам две тысящи коней, аще можете дати вседающыя на них).

В виду того, что не может быть надежной помощи для Езекии ни от Египтян, ни от Бога, по мнению Рапсака, ему остается только одно – соединиться с царем ассирийским, вступить с ним в верный дружеский союз, при чем каждый из союзников обязан помогать взаимно. Со своей стороны Рапсак тотчас же предлагает помощь Езекии: но, сознавая свое превосходное могущество и насмешливо выставляя Езекии его бессилие, он предлагает помощь весьма ограниченную: «я дам тебе две тысячи коней; можешь ли достать себе всадников для них?» и как будто этим хочет внушить такую мысль: для твоего благополучия необходима очень малая помощь; я охотно тебе предлагаю две тысячи коней, это не составит никакого ущерба в моем многочисленном войске; но этого малого числа не много ли для тебя? и для этого числа коней найдешь ли ты всадников? разумеется, так мало твое войско перед моим!

9. И как ты хочешь заставить отступить вождя, одного из малейших рабов господина моего, надеясь на Египет, ради колесниц и коней? (И как можете отвратити лице воеводы единаго? раби суть, иже уповают на Египтян, на коней и всадников).

Если у Езекии не найдется и двух тысяч всадников для даровых коней, то очевидно он не в состоянии «отвратить лице» и одного воеводы, т.е. заставить его отступить от Иерусалима или обратить в бегство и тем меньше может противиться самому царю ассирийскому, с его бесчисленным войском. Поэтому, дает понять Рапсак, Езекии и подданным его предстоит неизбежное рабство; и в этом заверяет более всего неуверенность в себе и надежда на помощь египтян, на их коней и всадников.

10. Да разве я без воли Господней пошел на землю сию, чтобы разорить ее? Господь сказал мне: пойди на землю сию и разори ее. (И ныне еда без Господа приидохом на страну сию, воевати на ню? Господь рече ко мне: взыди на землю сию и погуби ю).

Надеясь окончательно поколебать мужество Езекии и народа и довести его до отчаяния, Рапсак с решительностью заявляет, будто сам Господь повелел ему идти на Иудею и разорить её. И это, по-видимому, подтверждалось тем, что ассирийцы действительно разорили укрепленные города Иудеи и овладели теми (ст.1). Однако несомненно, что Рапсак говорил неправду, так как вскоре потом Господь сам, через пророка Исаию, обличает его и определяет страшное наказание (гл.37:23–24,33–36). Но Рапсак знал произнесенное ранее задолго до этого пророчество Исаии о том, что Иудея будет опустошена ассирийцами (гл.7:17–25; 8:7–8). При общении иудеев с ассирийцами, Рапсак легко мог узнать это пророчество и, видя его точное осуществление, мог признать и объявить себя посланником Божиим; а при этом, как бы из уважения к Богу, произносил слова повеления Божия на священном еврейском языке (ст.11), что всегда нравилось и народу; говоря так, Рапсак придерживался отчасти даже подлинных выражений пророчества Исаии (ср.гл.8:7–8).

11. И сказал Елиаким и Севна и Иоах Рабсаку: говори рабам твоим по-арамейски, потому что мы понимаем, а не говори с нами по-иудейски, вслух народа, который на стене. (И рече к нему Елиаким и Сомнас книгочий, и Иоах: глаголи к рабом твоим Сирски, разумеем бо мы: а не глаголи к нам Иудейски: и Вскую глаголеши во ушы человеком седящим на стене?)

При общении иудеев с ассирийцами, Рапсак легко мог узнать иудейский язык – то наречие, на котором говорили в Иерусалиме и которое, вероятно, представляло собой еврейский язык в более чистом и правильном виде (как язык книги пророка Исаии), нежели тот же язык в говоре населения северных областей. А так как на городской стене находился народ и мог прислушиваться к речи Рапсака, то послы царя Езекии справедливо находили неудобным вести переговоры с Рапсаком по-иудейски. Речь Рапсака, угрожавшая народу неотразимою гибелью, могла смутить защитников Иерусалима и поколебать последнее мужество в их, сравнительно очень небольшом, войске; поэтому и просили, чтобы Рапсак говорил с ними по-сирски, на том наречии, которое было знакомо послам Езекии, а народу неизвестно и непонятно. При этом послы Езекии просят ассирийского полководца, чтобы он говорил именно с ними, как представителями царской воли и власти, а не с народом, который ничего не сможет ответить на заявление Рапсака, посланного Сеннахиримом для переговоров именно к царю Езекии (ст.2). Сирское (иначе арамейское) наречие было разговорным у населения области с главным городом Дамаском: как сродное с иудейским и ассирийским языком, наречие сирийское легко могло быть доступно представителям иудейского народа и правительства и не только при связях по государственным делам таких лиц, как царский писарь Сомнас и царский памятописец Иоах, но и при постоянных торговых связях Иудеи с Сирией, а вместе или при её посредстве, и с Ассирией (как это было еще во времена отдаленной, патриархальной древности).

12. И сказал Рабсак: разве только к господину твоему и к тебе послал меня господин мой сказать слова сии? Нет, также и к людям, которые сидят на стене, чтобы есть помет свой и пить мочу свою с вами. (И рече к ним Рапсак: еда к господину вашему, или к вам посла мя господин мой глаголати словеса сия? не к человеком ли седящим на ограде, да ядят мотыла и пиют мочь с вами вкупе?)

Выслушав заявление послов Езекии, Рапсак обратил его в свою пользу; он сообразил, что представители царя опасаются, как бы народ не поддался страху от его угроз и не отворил бы ему ворота укрепленного Иерусалима; а потому, со своей стороны, решительно заявляет, будто Сеннахирим послал его для переговоров именно с народом, а не с царем. Это заявление Рапсака, очевидно, ложно: первые слова его были обращены именно к Езекии, от имени своего повелителя он требовал от самого Езекии покорности и союза (ст.4–6,8). И только, не встречая согласия на свои предложения, Рапсак начинает унижать правительство и стращать народ, рассчитывая произвести возмущение народа против царя (подобно тому, как то прежде было постановлено на совете союзных царей Раассона и Факея, гл.7:5–7). С этой целью Рапсак заявляет, что народ, сидящий на «ограде» – стене неизбежно обречен есть «мотыла» – свой помет и пить свою мочу: т.е. осада Иерусалима продлится настолько, что у осажденных не останется никаких средств к пропитанию, голод доведет их до исступления и они будут есть помет и лизать мочу, как то делают собаки.

13–14. И встал Рабсак, и возгласил громким голосом по-иудейски, и сказал: слушайте слово царя великого, царя Ассирийского! Так говорит царь: пусть не обольщает вас Езекия, ибо он не может спасти вас. (И ста Рапсак, и возопи гласом велиим Иудейски, и рече: слышите словеса царя великаго, царя Ассирийска. Сия глаголет царь: да не прельщает вас Езекия словесы, не может избавити вас).

Зная, что в решительные минуты при затруднительных обстоятельствах народ, в особенности войско, всегда имеют большое значение, Рапсак обратился к народу, находившемуся на крепостной стене, и, чтобы народ слышал его слова, он по необходимости приблизился и стал говорить громко, что для военачальника, при управлении полками, обыкновенно громко говорящего, было незатруднительно. Рапсак воскликнул: «да не прельщает вас Езекия словами!» Езекия, без сомнения, надеялся на союз с Египтом (ст.5–6); но так как помощи от царя египетского во время этого переговора еще не было, то уверения Езекии относительно безопасности оставались только приятными словами, но не делом. Поэтому и само успокоительное заверение Езекии Рапсак объявляет обольщением, обманом.

15. И пусть не обнадеживает вас Езекия Господом, говоря: «спасет нас Господь; не будет город сей отдан в руки царя Ассирийского». (И да не глаголет вам Езекия, яко избавит вы Бог, и не предастся град сей в руце царя Ассирийска).

Езекия был убежден, что и без помощи от египтян, Иерусалим не будет предан ассирийцам: этот город, а особенно его срединный холм – Сион был сильно укреплен и мог долго выдерживать осаду; но главное – это было святое место присутствия всемогущего Бога, где стоял храм, избранный Им в жилище Себе. Рапсак, напротив, убежден, что он возьмет Иерусалим и даже – по определению воли Бога Иеговы (ст.10).

16–17. Не слушайте Езекии, ибо так говорит царь Ассирийский: примиритесь со мною и выйдите ко мне, и пусть каждый ест плоды виноградной лозы своей и смоковницы своей, и пусть каждый пьет воду из своего колодезя, доколе я не приду и не возьму вас в землю такую же, как и ваша земля, в землю хлеба и вина, в землю плодов и виноградников. (Не слушайте Езекии: сия глаголет царь Ассирийский: аще хощете благословени быти, изыдите ко мне, и ядите кийждо виноград свой, и смокви, и пийте от потока вашего, Дóндеже прииду, и пойму вы в землю, яже аки ваша земля, земля пшеницы и вина, и хлебов и виноградов).

Объявляя Езекию обманщиком, Рапсак как бы уже и низлагает его царскую власть, а от имени своего повелителя предлагает решительную судьбу народу и в повелительном тоне. Находясь в осаде, народ терпел всякого рода нужду и лишения, никто не имел своего собственного хлеба и вина, даже и воды, а если и имел кто, то в крайней скудости, и если на первое время еще не так страдал, то в скором времени должен был испытать от того смертельные страдания. Над народом как бы тяготило проклятие Божие. Указывая на это страдание, как на самое тяжелое обстоятельство, естественно, уже ничто не имеет цены, все может быть отдано – и город, и царь, Рапсак восклицает: «если хочете быть благословенными, жить при всех собственных благах и в мире, то выходите ко мне!» Выйти из города или перейти на сторону царя ассирийского есть тоже, что сдать город без боя, по чувству страха от предстоящей голодной смерти. И это могло последовать действительно, особенно в виду обещаний полного довольства взамен крайней скудости при осаде. Склоняя волю народа к этому решению, Рапсак присоединяет слово о неизбежности такой судьбы, – что через некоторое время царь ассирийский отведет иудеев в свою землю, даже и после того, если они покорятся ему теперь без битвы, и это не ради плена и рабства, а для наибольшего благополучия, ибо и в собственной земле царя ассирийского постоянное плодородие и обилие всяких плодов и полевых, и садовых – такое, что может заставить их забыть свое отечество – Иудею.

18–20. Итак да не обольщает вас Езекия, говоря: «Господь спасет нас». Спасли ли боги народов, каждый свою землю, от руки царя Ассирийского? Где боги Емафа и Арпада? Где боги Сепарваима? Спасли ли они Самарию от руки моей? Который из всех богов земель сих спас землю свою от руки моей? Так неужели спасет Господь Иерусалим от руки моей? (Да не прельщает вас Езекия, глаголя: Бог ваш избавит вы: еда избавиша бози язычестии кийждо страну свою от руки царя Ассирийска? Где есть бог Емафов и Арфафов? и где бог града Сепфарима? еда возмогоша избавити Самарию от руки моея? кто от богов всех языков сих, иже избави землю свою от руки моея, яко избавить Бог Иерусалима от руки моея?)

Всякий народ, при крайних бедствиях, когда бывает склонен даже изменить своему царю, однако еще не решается отступить от своего бога. Поэтому и Езекия последнее основание своей надежды имел в Боге; эту же надежду горячим словом возбуждал и в народе. В виду этого Рапсак старается поколебать в народе даже и такое глубокое основание надежды. Как язычник, он признает, что в каждой стране и у каждого народа в его городе есть свой бог – покровитель и защитник своей страны и своего народа; и – потому, как народы, так и боги их, побеждаются одни другими. Рапсак убежден в могуществе царя ассирийского и его бога и свидетельствует это, указывая на совершившиеся и всем известные события, как царь ассирийский, при помощи своего бога завоевал сильные города Сирии – Емаф, Арфафа и Сепфарим. Не предполагая сомнения в том, он спрашивает: «где боги городов – Емафа, Арфафа и Сепфарима?» разумеется, этих богов нет уже в этих городах, боги этих городов побеждены, капища их разрушены и сами идолы взяты в добычу. Но, размышляет далее Рапсак, если это совершил царь ассирийский с богами нескольких больших и укрепленных городов, то может ли устоять Иерусалим? предполагается, что нет, и Иегова не защитит своего города, хотя бы Он и желал этого. Так дерзко думать Рапсак имел некоторое основание и сам указывал его, а именно то, что его повелитель Сеннахирим: взял Самарию, столицу родственного и соседнего царства Израильского, где тоже чтили Иегову, хотя под видом поклонения двум тельцам. Такая речь Рапсака, до известной степени, могла быть соблазнительна для народа, переносившего уже нужды осады в Иерусалиме и, конечно, не с самоотверженным терпением.

21–22. Но они молчали и не отвечали ему ни слова, потому что от царя дано было приказание: не отвечайте ему. И пришел Елиаким, сын Хелкиин, начальник дворца, и Севна писец, и Иоах, сын Асафов, дееписатель, к Езекии в разодранных одеждах и пересказали ему слова Рабсака. (И умолкоша и никтоже отвеща ему словеси, повеления ради царева, да никтоже отвещает. И вниде Елиаким сын Хелкиев домостроитель, и Сомнас книгочий силы, и Иоах сын Асафов памятописец ко Езеши в растерзанных ризах, и поведаша ему словеса Рапсакова).

Видя самонадеянность ассирийского полководца, гордость и властолюбие его повелителя, непреклонность в достижении поставленной цели и презрение ко всему, на что надеялись царь и народ, даже дерзкою угрозу победить всемогущего Иегову, послы царя Езекии остались верны его повелению – не отвечать, и не отвечали на заносчивую речь безумно гордого язычника. Но очевидно было и предстоявшее бедствие Иерусалима, прежде только предсказанное пророком Исаией, а теперь уже быстро наступавшее: жители должны были выбирать одно из двух – или вступить в открытую решительную и страшно кровопролитную битву или выдерживать осаду со всеми ужасами её бедствий до лютой голодной смерти. Вот почему послы Езекии возвратились к нему в разодранных одеждах. В особенности и преимущественно речь Рапсака должна была потрясти душу Сомнаса, которому еще прежде угрожало пророческое слово Исаии (гл.22:15–25).