Царь-Миротворец. Император Александр III

Великий⁵¹ Князь Александр, второй сын Императора Александра II, родился 26 февраля 1845 г. Десять лет было ему, когда скончался его крестный отец, Император Николай I, с которым он идейно имел много общего.

С 1849 г. воспитателем Великих Князей Николая, Александра и Владимира был генерал-адъютант Н.В. Зиновьев, бывший директор Пажеского корпуса, которого историк В.В. Назаревский именует «честнейшим и благороднейшим человеком русского закала», окружившего «своего питомца простой, задушевной русской атмосферой». С 1860 г. воспитанием его ведал даровитый и благородный генерал-адъютант граф Б. А. Перовский, имея помощником профессора Московского университета, доктора исторических наук, политической экономии и статистики А.И. Чивилева.

Узы близкой дружбы соединяли Александра Александровича с Наследником – Цесаревичем Николаем Александровичем. «Если старший брат восполнял в младшем познания по тем предметам, каких тот еще не изучал, то, в свою очередь, влиял на брата и Александр Александрович своими меткими, практическими суждениями, сдерживающими мечтательные увлечения, а в особенности своею поразительной искренностью, твердой, прямой и кристальной, как выражался Цесаревич, честностью своего характера, – пишет Назаревский. – Оба брата имели и общих наставников: не только законоучителей Бажанова и Рождественского, но и преподавателей по другим предметам. Так, М.И. Драгомиров преподавал обоим военную историю и тактику, К.П. Победоносцев – законоведение, С.М. Соловьев – русскую историю. Своим преподаванием они придали образованию Александра Александровича русский, национальный характер». Влияние же на своего ученика К.П. Победоносцева было так велико, что он в его Царствование имел большое значение в государственных делах. Высоко ценил Великий, Князь своего профессора отечественной истории. Когда в 1879 году С.М. Соловьев скончался, Цесаревич писал его вдове, что «делит со всеми русскими людьми скорбь об этой невозвратимой потере и чтит в нем не только ученого и талантливого писателя, но и человека добра и чести, верного сына России, горячо принимавшего к сердцу и в прошедших и будущих судьбах ее все, что относится к ее славе, верно хранившего в душе своей святую веру и преданность Церкви, как драгоценнейший залог блага народного».

Этими чувствами любви к историческому прошлому России и преданностью Церкви преисполнен был с юных лет Император Александр III. Последнее в особенности унаследовал он от матери. Императрица Мария Александровна заложила в нем истинные религиозные и нравственные основы.

В письме Лажечникову Великий Князь Александр Александрович указывал важное значение исторических романов: «Мне приятно заявить, что «Последний Новик», «Ледяной дом» и «Басурман», вместе с романами Загоскина («Юрий Милославский» и другие), были в первые годы молодости любимым моим чтением и возбуждали во мне ощущения, о которых я теперь с удовольствием вспоминаю. Я всегда был того мнения, что писатель, оживляющий историю своего народа поэтическим представлением ее событий и деятелей в духе любви к родному краю, способствует оживлению народного самосознания и оказывает немаловажную услугу не только литературе, но и целому обществу».

Тяжкое горе пережил Великий Князь Александр в 1865 г.: 12 апреля в Ницце скончался от туберкулеза любимый брат – Наследник Цесаревич Николай, еще сильнее и нежнее любивший его. Ф. А. Оом сопровождал Николая Александровича в 1863 г. в его поездке по России, закончившейся прибытием в Ливадию, где пребывал Император Александр II. Двинулись оттуда в Петербург. Оом пишет в своих воспоминаниях: «Все были рады возвратиться домой, а Цесаревича влекло к брату. Он неоднократно повторял, что соскучился по Саше». Незадолго до своей смертельной болезни он говорил профессору Б. Н. Чичерину: «У брата Александра хрустальная душа». В Ницце сказал он Ф. А. Оому: «За брата Сашу я не боюсь! Это душа чистая и прозрачная, как кристалл».

Назаревский описывает последние минуты Великого Князя Николая Александровича: «У постели стояли в ногах царственные отец и мать. За одну руку держал его Александр Александрович, за другую – невеста умиравшего – юная принцесса Дагмара, дочь Датского короля. Прощаясь со всеми, он сказал брату: «Оставляю тебе тяжелые обязанности, славный трон, отца, мать и невесту, которая облегчит тебе это бремя», и, как бы благословляя юную чету, вложил в руку брата руку своей невесты и завещал ей любить его чистую и правдивую душу».

Великий Князь Александр так вспоминал об этих часах в позднейшем письме: «Вы можете себе представить, с каким чувством я снова приезжал в Ниццу, которая вся своим великолепным воздухом, морем, климатом напоминает мне самую тяжелую минуту моей жизни. Приехать простым Великим Князем и уехать Наследником – тяжело, и в особенности лишившись самой моей верной опоры, лучшего друга и любимейшего брата! Но что же делать – это воля Божия, и недаром мы ежедневно повторяем: «Да будет воля Твоя».

Великий Князь Александр Александрович был помолвлен с бывшей невестой брата принцессой Софией Фредерикой Дагмарой, дочерью Датского короля Христиана IX и королевы Луизы. Она присоединена была к Православию с наречением Марией. При замужестве она была наименована Великой Княгиней Марией Феодоровной. Бракосочетание Их Высочеств состоялось 28 октября 1866 г. Старец митрополит Филарет Московский писал новобрачным: «Да будет супружеский союз полон чистой и совершенной любви, да будет счастие семейной жизни вашей облегчением подвигов вашей царственной жизни». Наследник отвечал владыке: «Да будут услышаны Всемогущим эти молитвы старейшего и достойнейшего иерарха Русской Церкви, да будет нам дано споспешествовать благоденствию благочестивейших родителей наших и заботам чадолюбивого нашего отца и Монарха о горячо любимой России...» Молодые поселились в Аничковом дворце, в котором до воцарения жил и Император Николай I.

Последний заносил в свой дневник: «Если меня спросят, в каком уголке мира прячется истинное счастье, я отвечу: в Аничковом дворце». Про его внука и крестника Назаревский правильно пишет: «Молодые поселились в Аничковом дворце, который в течение 28 лет давал России образцовый пример идеальной доброй семейной жизни».

Наследник Цесаревич участвовал в заседаниях Государственного Совета и принимал участие в работах Комитета министров. Будучи атаманом Казачьих войск, командиром Гвардейского корпуса, он хорошо был знаком с военным делом. Признавал он важное значение флота. Когда из-за угроз со стороны Англии потребовалось в 1878 г. создание вспомогательной морской силы, Великий Князь Александр был поставлен Императором во главе комитета по сбору пожертвований на «Добровольный флот». В скором времени комитет смог соорудить несколько быстроходных океанских пароходов, типа вспомогательных крейсеров, в мирное время использованных для коммерческих целей, в особенности для связи с Дальним Востоком. С развитием миссионерского делания, которое так дорого было Императрице Марии Александровне, суда эти доставляли все увеличивающееся число паломников из Одессы в Святую Землю. Ближайшим помощником Цесаревича, ведавшего «Добровольным флотом», был К.П. Победоносцев.

С 1867 г. Победоносцев стал председателем Императорского Исторического общества, устроил ему доступ в важнейшие русские и иностранные архивы и не только председательствовал в его собраниях, но и часто направлял его деятельность. Общество было основано, «чтобы положить конец тем недостойным нападкам, коим в отечественной и заграничной прессе подвергалась история России...» Обществом предпринято было издание замечательного «Биографического словаря русских исторических деятелей». Состоял он членом Московского археологического общества и давал ему средства на производство раскопок и издание трудов. Москва обязана ему созданием основанного в 1873 г. Исторического музея, почетным председателем которого он был до своей кончины. До 1881 г. таковой именовался Музеем имени Наследника Цесаревича, затем Императорским Российским Историческим музеем. После себя Государь оставил многоценные иконографические и нумизматические коллекции.

В 1868 г. Великокняжеская чета совершила путешествие по Волге, Дону, Крыму и ряду областей. Назаревский пишет: «Сильное впечатление на народ производило усердие Высоких путешественников к храмам Божиим и их внимание к памятникам родной старины и к самой жизни народа. Оставляя свой пароход, они пешком или в простом тарантасе отправлялись в соседние села, где их совсем не ожидали, чтобы поближе посмотреть, как живет наш народ и познакомиться с его нуждами. Их Высочества заходили в крестьянские избы, в дома сельского духовенства, в приходские школы...»

В русско-турецкую войну 1877–1878 гг. Наследник Цесаревич командовал особым Рущукским отрядом, которому поставлено было трудное задание защищать левый фланг нашей армии. Прорвать его стремились видные турецкие полководцы Мегмет-Али и Сулейман-паша, имевшие численное превосходство. Одержав 24 августа 1877 г. победу под Аблавой, но имея перед своим фронтом превосходящие его силы Мегмета-Али, Великий Князь Александр Александрович умелым отступлением без непосредственного напора противника разрушил его план. «Это сосредоточение войск Рущукского отряда после Аблавского боя,– пишет Назаревский,– знаменитый фельдмаршал Мольтке считал одною из лучших стратегических операций XIX в.». Начальником штаба отряда был генерал-лейтенант П. С. Ванновский, в Царствование Императора Александра III – военный министр.

На полях сражений Цесаревич, как и в мирной жизни, полагался на Промысл Божий. В одном из писем с фронта он писал Цесаревне: «Во всем, что делается на земле, есть воля Божия, а Господь, без сомнения, ведет судьбы народов к лучшему, если они, конечно, не заслуживают полного Его гнева. Поэтому да будет воля Господня над Россией, и что ей следует исполнить, и что делать, будет указано Самим Господом. Аминь».

В течение турецкой кампании у Цесаревича возникали иногда разногласия с главнокомандующим Великим Князем Николаем Николаевичем и штабом последнего. Отражением их было появление в 1878 г. в журнале «Nouvelle Revue» статей, касавшихся этой войны. Исходили они от Великого Князя Николая Николаевича. Цесаревич очень резко отозвался о статьях в письме к графу М. Т. Лорис-Меликову. Позднее, 3 августа, он писал ему из Гапсаля: «Мне Государь писал, что по поводу статей в «Nouvelle Revue» он имел весьма неприятное и тяжелое объяснение с Николаем Николаевичем и что при этом он ему высказал всю правду, так что Государь прибавляет в письме: «Не знаю, что он сделает теперь, но если будет проситься уйти, я его не удержу». Значит, Государь очень недоволен поведением своего брата, и я могу откровенно Вам признаться, что я очень рад, что, наконец, Государь энергично начал действовать с семейством, а то они позволяют себе все и безнаказанно. Теперь бы и старшему брату Государя (Константину. – Н. Т.), при удобном случае, тоже дать хорошего нагоняя». Император Александр в строгости держал «семейство», ослабление коей привело бы к плачевным последствиям в следующее Царствование.

Командование Великим Князем Александром Александровичем на фронте дало ему полную возможность близко ознакомиться с офицерами и солдатами, составить впечатление о старших начальниках и выяснить, что в военном ведомстве требует улучшения. Опыт этот оказался ему очень полезным, когда он стал Императором.

Цесаревич, благодаря тем большим и разнообразным связям, которые имел Победоносцев, получал возможность внимать живым голосам из глубин России. Назидательны были, например, письма С. А. Рачинского, профессора ботаники в Московском университете, в молодых годах покинувшего последний, чтобы учительствовать в своем родном имении в селе Татиеве Вельского уезда Смоленской губернии, подготовлявшего учителей из народа, много сделавшего для развития церковно-приходских школ. Прочтя одно из таких писем, Великий Князь писал 10 марта 1880 г.: «Искренно благодарю Вас, любезный Константин Петрович, за присланные письма. Действительно, отрадно читать их. Как завидуешь людям, которые могут жить в глуши и приносить истинную пользу и быть далеко от всех мерзостей городской жизни, и в особенности петербургской. Я уверен, что на Руси немало подобных людей, но о них не слышим, и работают они в глуши тихо, без фраз и хвастовства».

По совету Победоносцева, Цесаревич знакомился ближе с трудами Достоевского, Мельникова-Печерского, принимал приехавшего в первый раз в 1875 г. в Россию угроруса Добрянского. Последнего Победоносцев определил ему как «главного представителя своего народа и защитника языка и Православной веры от ужасных притеснений католического мадьярского правительства». Они оба ценили славянофилов Ю. Ф. Самарина и И. С. Аксакова, скорбя об их кончинах.

***

Тяжко переживал он частые покушения на жизнь Императора Александра II и считал недостаточной борьбу властей с революционным движением. Произошло злодеяние 1 марта 1881 г. «Страшно было вступление его на Царство. Он воссел на престол отцов своих, орошенный слезами, поникнув головою посреди ужаса народного, посреди шипящей злобы и крамолы...» – писал Победоносцев после мучительной кончины Императора Александра II.

В самый день цареубийства Победоносцев писал воцарившемуся Императору Александру III: «Бог велел нам переживать нынешний страшный день. Точно кара Божия обрушилась на несчастную Россию. Хотелось бы скрыть лицо свое, уйти под землю, чтобы не видеть, не чувствовать, не испытывать. Боже, помилуй нас. Но для Вас этот день еще страшнее, и думая об Вас в эти минуты, что кровав порог, через который Богу угодно было провести Вас в новую судьбу Вашу, вся душа моя трепещет за Вас страхом неизвестного грядущего на Вас и на Россию, страхом великого несказанного бремени, которое на Вас положено. Любя Вас как человека, хотелось бы, как человека, спасти Вас от тяготы в привольную жизнь; но нет на то силы человеческой, ибо так благоволил Бог. Его была святая воля, чтобы Вы для этой цели родились на свет и чтоб брат Ваш возлюбленный, отходя к Нему, указал Вам на земле свое место ». Победоносцев призывал Государя «править крепкою рукою и твердой волей». «Вам достается Россия смятенная, расшатанная, сбитая с толку, жаждущая, чтобы ее повели твердою рукою, чтобы правящая власть видела ясно и знала твердо, чего она хочет и чего не хочет и не допустит никак...»

Император Александр III ему тотчас же ответил: «От всей души благодарю Вас за Ваше душевное письмо. Молюсь и на одного Бога надеюсь. Он не оставит нас и нашу дорогую Россию».

6 марта верный слуга царев снова писал ему: «Ваше Императорское Величество. Измучила меня тревога. Сам не смею явиться к Вам, чтобы не беспокоить, ибо Вы стали на великую высоту. Не знаю ничего: кого Вы видите, с кем говорите, кого слушаете, какое решение у Вас на мысли. О, как бы я успокоился, когда бы знал, что решение Ваше принято и воля Вашего Величества определена. И я решаюсь опять писать, потому что страшно и время не терпит. Если будут Вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, надобно уступать так называемому общественному мнению, – о, ради Бога, не верьте, Ваше Величество, не слушайте. Это будет гибель, гибель России и Вас. Это ясно для меня как день. Безопасность Ваша этим не оградится, а еще уменьшится. Безумные злодеи, погубившие родителя Вашего, не удовлетворятся никакой уступкой и только рассвирепеют. Их можно унять, злое семя можно вырвать только борьбой с ними на живот и на смерть, железом и кровью. Победить не трудно: до сих пор все хотели избегнуть борьбы и обманывали покойного Государя, Вас, самих себя, всех и все на свете, потому что то были не люди разума, силы и сердца, а дряблые евнухи и фокусники. Нет, Ваше Величество, один только есть верный прямой путь встать на ноги и начинать, не засыпая ни на минуту, борьбу самую святую, какая только бывала в России. Весь народ ждет властного на это решения, и как только почувствует державную волю, все поднимется, все оживится и в воздухе посвежеет».

В этот день получил он записку Государя: «Благодарю от всей души за душевное письмо, которое я вполне разделяю. Зайдите ко мне завтра в 3 часа, я с радостью поговорю с Вами. На Бога вся моя надежда. А.».

Вдумчиво и осторожно разбирался Император Александр III в создавшемся после убийства Царя- Освободителя «бесами» тяжелом положении. Созвал он на совещание министров. Среди них были два течения. Большинство, с графом Лорис-Меликовым, стояло за изменение государственного строя, на что соглашался покойный Царь, меньшинство, представленное Победоносцевым, – за сохранение исконного Самодержавия. К последнему мнению все сильнее склонялся Государь. 3(15) апреля посол в Берлине П.А. Сабуров доносил, что в тамошних правящих кругах находили необходимыми строгие меры против нигилистов и считают, что прежде чем думать о расширении реформ, верховной власти надо восстановить свой престиж. На докладе Государь положил резолюцию: «Совершенно справедливо и верно». В начале же донесения написал на полях его: «Это до того верно и справедливо, что, дай Бог, чтобы всякий русский, а в особенности министры наши поняли наше положение, как его понимает князь Бисмарк, и не задавались бы несбыточными фантазиями и паршивым либерализмом».

Государю же в наследство достался проект министра внутренних дел графа М. Т. Лорис-Меликова о создании особой редакционной комиссии, в которой наряду с должностными лицами участвовали бы и представители земств. Покойный Император Александр II вполне сочувствовал этому проекту, рассмотренному 17 февраля. 8 марта таковой подвергнут был рассмотрению в особом заседании под председательством Императора Александра III. Участвовали министры и несколько высших чинов Империи. Против проекта определенно высказался граф С. Г. Строганов, закончивший свое выступление словами: «Путь этот ведет прямо к конституции, которой я не желаю ни для Вас, ни для России». Государь произнес: «Я тоже опасаюсь, что это первый шаг к конституции». Поддерживали проект министры, за исключением морского – Посьета, почт и телеграфа – Макова. Условно высказались Великие Князья Константин Николаевич, Владимир Александрович и принц Петр Георгиевич Ольденбургский. С большой убежденностью и твердостью выступил против Победоносцев. Государственный секретарь Е.А. Перетц, подробно записавший все происходившее на заседании, пишет, что Великий Князь Константин, довольный Великим Князем Владимиром, после заседания поцеловал и перекрестил его. Из приводимого ниже письма Государя видно, что Великий Князь Владимир в ближайшие недели стал мыслить иначе. Перетц отмечает 16 марта, что граф Лорис и А.А. Абаза перестали подавать руки Макову и Победоносцеву и почти не говорят с ними, что сочувствия Перетца не вызвало.

Назаревский приводит изложение самим Победоносцевым этих событий в письмах, помещенных в журнале «Русский архив». По словам последнего, «у Лорис-Меликова были замыслы облагодетельствовать Россию конституцией или началом ее посредством вызова депутатов со всей России». По этому поводу происходили в феврале совещания у Императора Александра II. «2 марта было назначено быть у Государя совету министров для окончательного решения, а между тем Лорис-Меликов уже заготовил торжественную публикацию об этом, которая должна появиться в «Правительственном вестнике» 5 числа. И вдруг – катастрофа... Журналы со 2 марта начали по поводу цареубийства требовать конституции. Лорис-Меликов послал просить их, чтобы помолчали только 15 дней. И вот нас собрали в совете министров к Государю в воскресенье, в 2 часа пополудни. Пригласили меня, старика С. Г. Строганова, Великих Князей. Государь, объявив в чем дело, прибавил, что оно не решено еще покойным, что оно сомнительно и что просит всех говорить, не стесняясь. Лорис-Меликов стал читать протокол и проект объявления, заготовленный уже от имени нового Государя, который считает якобы священным долгом исполнить завет отца своего. И представьте, что они имели бесстыдство в этом объявлении теперь оставить все те же мотивы, которые были помещены в прежнем: что повсюду водворено-де спокойствие, крамола подавлена, ссыльные возвращены и прочее. Нет времени описывать все подробно. Первым высказался против Строганов – кратко, но энергически. Затем Валуев, Абаза, Милютин сказали напыщенные отвратительные речи о том, что вся Россия ждет этого благодеяния. Милютин при этом обмолвился о народе, как о неразумной массе. Валуев вместо слова народ употребил народы. Говорили дальше Набоков, Сабуров и прочие. Только Посьет и Маков высказались против. Но когда обратились ко мне, я не мог уже сдержать волнения негодования. Объяснив всю фальшь учреждения, я сказал, что стыд и позор покрывают лицо, когда подумаешь, в какие минуты мы об этом рассуждаем, когда лежит еще не погребенным труп нашего Государя. А кто виновен в том? Кровь его – на нас и на чадах наших. Мы все повинны в его смерти. Что мы делали все это время и в его Царствование? Мы говорили, говорили, слушали себя и друг друга, и всякое из его учреждений превратилось у нас под руками в ложь, и дарованная им свобода стала ложью. А в последние годы – в годы взрывов и мин, что мы делали, чтобы охранить его? Мы говорили – и только. Все чувство наше должно было сосредоточиться в страхе, как бы не убили его, а мы напустили себе в душу столько подлых, низких страхов и стали трепетать общественного мнения, то есть мнения презрительных журналистов и того, что скажет Европа? А ее-то знали по журналам.

Вы можете себе представить, каким громом упали слова мои. Соседи мои – Абаза и Лорис-Меликов – едва сдерживали свою ярость на меня. Абаза ответил очень резко: «Из того-де, что сказал обер-прокурор Синода, следует, что все, что сделано в минувшее Царствование, никуда не годится – и освобождение крестьян и прочее, и нам после этого остается только просить об увольнении». Государь, который на словах моих «кровь его на нас» прервал меня восклицанием: «Это правда», поддержал меня, сказавши, что подлинно все виноваты и что из этих всех он не исключает и себя. Говорили и еще... Слышалось жалкое слово, что надобно же что-нибудь сделать, а это что-нибудь значило – учреждение (конституция).

Государь решил, что дело это слишком сложное, чтоб решить его теперь: надобно еще рассмотреть подробно в особой комиссии, а потом в Комитете министров, но только с тем, чтобы учреждение это не имело политического характера...»

Вопрос этот рассматривался и 21 апреля на совещании министров под председательством Царя.

21 апреля Государь писал Победоносцеву из Гатчины: «Сегодняшнее наше совещание сделало на меня грустное впечатление. Лорис, Милютин и Абаза положительно продолжают ту же политику и хотят так или иначе довести нас до представительного правительства, но пока я не буду убежден, что для счастья России это необходимо, конечно, этого не будет, я не допущу. Вряд ли, впрочем, я когда-нибудь убеждусь в пользе подобной меры,– слишком я уверен в ее вреде. Странно слушать умных людей, которые могут серьезно говорить о представительном начале в России, точно заученная фраза, вычитанная ими из нашей паршивой журналистики или бюрократического либерализма. Более и более убеждаюсь, что добра от этих министров ждать я не могу! Дай Бог, чтобы я ошибался! Не искренни их слова, не правдой дышат. Вы могли слышать, что Владимир, мой брат, правильно смотрит на вещи и совершенно, как я, не допускает выборного начала. Трудно и тяжело вести дело с подобными министрами, которые сами себя обманывают!..»

29 апреля 1881 г. раздалось царское решающее слово в манифесте, в котором говорилось: «Глас Божий повелевает нам стать бодро на дело правления в уповании на Божественный Промысл, с верою в силу и истину Самодержавной власти, которую мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее покушений.

Да ободрятся же пораженные смущением и ужасом сердца верных наших подданных, всех любящих Отечество и преданных из рода в род наследственной Царской власти. Под сенью ее и в неразрывном с нею союзе земля наша переживала не раз великие смуты и приходила в силу и славу посреди тяжких испытаний и бедствий, с верою в Бога, устрояющего судьбы ее. Посвящая себя великому нашему служению, мы призываем всех верных подданных наших служить нам и государству верой и правдой к искоренению крамолы, позорящей Русскую землю, к утверждению веры и нравственности, к доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действиях учреждений, дарованных России благодетелем ее – возлюбленным нашим родителем».

«И вот тьма смуты, прорезанная ярким, как молния, светом царского слова, стала быстро рассеиваться, – пишет Назаревский. – Крамола, казавшаяся неодолимой, таяла, как воск перед лицом огня, исчезала, как дым под крылами ветра. Смута в умах стала быстро сменяться русским здравомыслием, распущенность и своеволие уступили место порядку и дисциплине. Вольномыслие уже не попирало Православия, как некое ультрамонтанство, и нашу родную Церковь, как клерикализм. Авторитет бесспорной и наследственной национальной Верховной власти стал опять на свою историческую традиционную высоту».

Но нелегко было Самодержцу нести на пользу России это трудное бремя. 31 декабря 1881 г. Государь в ответном письме Победоносцеву писал: «Благодарю Вас, любезнейший Константин Петрович, за Ваше доброе письмо и все Ваши желания. Ужасный, страшный год приходит к концу, начинается новый, а что ожидает нас впереди? Так отчаянно тяжело бывает по временам, что если бы я не верил в Бога и Его неограниченную милость, конечно, не оставалось бы ничего другого, как пустить себе пулю в лоб. Но я не малодушен, а главное – верю в Бога и верю, что настанут, наконец, счастливые дни для нашей дорогой России. Часто, очень часто вспоминаю я слова святого Евангелия: «Да не смущается сердце ваше, веруйте в Бога и в Мя веруйте». Эти могучие слова действуют на меня благотворно. С полным упованием на милость Божию, кончаю это письмо: «Да будет воля Твоя, Господи"».

Началось государственное строительство Императора Александра III. Государем достигнута была бережливость в государственных расходах и подъем производительных сил народа. Доходы все более превышали расходы. Отечественная промышленность пользовалась его особенным покровительством. Нарочито поощрялись каменноугольное, железнодорожное и ткацкое производства. Повышены были пошлины на иностранные изделия, которые могли быть заменены русскими. Государь издал законы, оберегающие труд рабочих. Для надзора за выполнением их создана была должность фабричных инспекторов.

Государь, проявляя большую заботливость о крестьянстве, отменил подушную подать, уменьшил выкупные платежи. При помощи учрежденного им Крестьянского земельного банка увеличена была площадь крестьянского землевладения. Организовано было переселение на Амур, в Среднюю Азию и в Сибирь. Наряду с этим, для помещичьих хозяйств был учрежден Дворянский земельный банк, выдававший, как и Крестьянский, ссуды.

Поднято было значение русского имени на окраинах Империи. Наследник Цесаревич Николай Александрович, совершивший путешествие морем на Дальний Восток, получил Высочайший рескрипт, коим «на него возложено было совершить во Владивостоке закладку Уссурийского участка Великого Сибирского рельсового пути, который поднимет разработку богатств золотого дна России и возвысит еще больше могущество и славу Отечества».

Государь поощрял русское национальное искусство во всех его отраслях. Показательно в этом отношении исполнение им просьбы Чайковского, переданной через Победоносцева. Получая лишь медленно поспектакльную плату, композитор просил о выдаче ему заимообразно 3000 рублей с постепенной выплатой. 2 июня 1881 г. Государь писал Победоносцеву: «Посылаю Вам для передачи Чайковскому 3000 рублей. Передайте ему, что деньги эти может мне не возвращать».

Особенно радел Царь о Церкви, духовенстве, народном образовании, развил церковно-приходские школы. 20 мая 1885 г. он написал на годичном докладе обер-прокурора Святейшего Синода: «Прочел отмеченные Вами места с большим интересом, а в особенности о тружениках сибирских, перед которыми преклоняюсь. Действительно, они служат Христу. Никто их не знает, не слышит о них, да и в голову не придет, через что они проходят. Я говорю о Камчатке и Якутске в особенности. На это надо обратить внимание московских и петербургских жертвователей. Тут действительно с пользой можно жертвовать». При нем было учреждено 13 новых архиерейских кафедр, открыты закрытые в предшествующее Царствование приходы, восстановлены в Западной Руси церковные братства, построено много новых монастырей и храмов. Заботился Государь о церковной старине и вообще об исторической древности.

В январе 1886 г. Царь сообщал Победоносцеву: «Вы получите от Танеева (управляющего его канцелярией) 3000 рублей на Холмское братство и 1000 рублей для женской обители в посаде Лесне». Горели лампады, пожертвованные Царской Четой в Александро-Невской и Почаевской лаврах.

Государь приезжал невзначай молиться у мощей своего святого. 21 февраля 1887 г. он писал Победоносцеву записку: «Вчера в 3 часа мы были с женой в Александро-Невской лавре, и у мощей св. Александра Невского не застали дежурного монаха, который, несмотря на то, что мы провели некоторое время в храме, не явился вовсе. Это непростительный беспорядок. Прикажите расследовать и мне донести». Митрополит Исидор сообщил, что для совершения молебнов вызывается чередной иеромонах. На будущее время будет и при раке св. Александра Невского. Государь ответил Победоносцеву: «Мне кажется, что это не совсем верно. Я бывал в лавре тогда, когда не могли меня ждать, и заставал всегда иеромонаха у мощей». 25 февраля 1888 г. Государь снова писал: «Были мы сегодня с Императрицей в Александро-Невской лавре. Опять никакого монаха у мощей не было. Требую, чтобы этого больше не было, непростительно...»

Государь 23 февраля 1885 г. писал Победоносцеву: «Я давно хотел сказать Вам и все забывал, а именно об орденах, жалуемых духовенству. Мне кажется совершенно неподходящим, чтобы духовные лица во время богослужения надевали ордена на ризы, и поэтому сделайте распоряжение, чтобы духовные лица носили пожалованные им ордена только на рясах, а отнюдь не при богослужениях. Исключение сделано только для георгиевских кавалеров и, конечно, тоже и для тех, которые получили наперсные кресты на георгиевской ленте за военное время, а также наперсные кресты в память войны 1854–1855 гг. на андреевской ленте. Конечно, под орденами я разумею и все медали, которые носить только на рясах. Сделайте надлежащее распоряжение по этому».

24 декабря 1892 г. Победоносцев, поздравив Государя с праздником Рождества Христова, писал ему: «С особливою горячностью будет молиться за Вас духовенство. Поистине глубоко тронуты все Вашей милостью, что вспомнили Вы о позабытых давно и бедствующих причтах сельских приходов в глубине России. По милости Вашей, ныне уже прибавлено на них в смете 250 000 рублей и на будущий год обещано еще более. Многие возрадуются и воспрянут духом. Да хранит Вас Господь в мире на многие годы».

Ответ Царя гласил: «От всего сердца благодарю за пожелания. Давно это была моя мечта, мое глубокое убеждение, что необходимо прийти на помощь и обеспечить сельское духовенство, и теперь, слава Богу, мне это наконец удалось. Дед мой Николай Павлович начал это дело в сороковых годах, а я его только продолжаю».

Показательно отношение к Государю учащейся молодежи, еще не разложенной левой пропагандой. В бумагах Победоносцева сохранилось описание посещения Царской Четой 15 мая 1886 г. Московского университета. В присутствии ее выступил студенческий хор под управлением известного дирижера Эрмансдерфера.

После окончания последнего номера Государь подошел к эстраде, похвалил и поблагодарил Эрмансдерфера и студентов, выразив при этом желание, чтобы они успевали также прекрасно в науках, как в музыке, расспрашивал об оркестре и сказал: «До свидания, господа». В актовом зале (где стояли профессора и выстроились по курсам с лишком 600 студентов) Государь с Императрицей подошел к студентам, остановился и сказал: «Очень рад, господа, что мог посетить университет, благодарю вас, до свидания». Громовое «ура!» было ответом. Сошедши с лестницы, Государь с Императрицей были остановлены филологами, которые по собственной инициативе успели собрать деньги и купить корзину букетов ландышей, которые и стали бросать к ногам Их Величеств, а Государыня попросила у первого из них дать ей несколько букетов и подавшему дала поцеловать руку, дала цветок, тогда все бросились целовать руки у обоих, ловя цветки, раздаваемые Ее Величеством. Его Величество, посадив Императрицу, сам обошел коляску и, подойдя к хору, сам продирижировал рукою и сказал: «Довольно». Затем при наступившей тишине, стоя окруженный студентами, сказал: «Благодарю вас, господа. Счастлив, что имел время быть у вас. Это одна из лучших минут моей жизни». Затем расспрашивал о хоре и дирижерах. Когда Государь сел в коляску, раздалось «ура!» и толпа бросилась провожать коляску.

17 октября 1888 г. в Борках на Курско-Харьковско-Азовской железной дороге произошло страшное крушение царского поезда, происшедшее от слишком быстрого его движения. По милости Божией Государь и его Августейшая Семья остались невредимы. Вся Россия ликовала и молилась. К новому 1889 г. последовал следующий рескрипт Московскому генерал-губернатору князю Долгорукову: «Князь Владимир Андреевич. Принесенное Вами от Москвы поздравление было особенно благоприятно нашему сердцу на исходе достопамятного года, ознаменовавшего явлением великой милости Божией. Богу угодно было, чтобы в ужасе от угрожающей нам гибели и в радости о спасении нашем открылись перед нами и перед целым светом те чувства безграничной любви народной и преданности, которые составляют силу России, воодушевляя Царя и народ на трудные подвиги и служения. Вступая в новый год с обновленной верой в действие Промысла Божия над нами и над возлюбленным Отечеством, молю Бога: да управит судьбы наши и действия наши к славе Своей и ко благу России. Пребывая к Вам навсегда неизменно благосклонный Александр».

Император Александр III стремился достичь более прочного скрепления и объединения окраин с основной Россией. В духе русского государственного единства проводились должные мероприятия в Привислинском крае, в Финляндии и в Прибалтийском крае. Городу Дерпту, основанному Великим Князем Ярославом Мудрым, возвращено было древнее, в честь его основателя, русское именование Юрьев.

В конце восьмидесятых годов кое-где зашевелились либералы. На это указывают письма Государя Победоносцеву после кончины в 1889 г. твердого министра внутренних дел графа Д.А. Толстого: «Потеря графа Толстого для меня страшный удар, и я глубоко скорблю и расстроен» (28 апреля 1889 г.). «Пожалуйста, любезный Константин Петрович, составьте мне проект рескрипта И.Н. Дурново о назначении его не управляющим, а министром внутренних дел, что я желаю сделать к 6 мая. В рескрипте сказать, что я надеюсь, что он поведет дела в том же духе и направлении, как вел министерство граф Толстой, и в смысле моего манифеста 29 апреля 1881 г. Мне кажется это необходимым, так как начинаются толки и шатания мыслей, а надо положить конец этому и поставить дело определенно и бесповоротно» (4 мая).

***

Во внешней политике Император Александр III укреплял военную мощь, соблюдал мир со всеми и не вмешивался в дела других государств, поскольку ими не затрагивались интересы России. Чужды ему были какие-либо выступления. Когда Победоносцев 2 января 1892 г. представил доклад, в котором коснулся и внешних дел, Государь написал ему: «Я Вас очень благодарю за доброе намерение, но никогда Русские Государи не обращались к представителям иностранных государств с объяснениями и заверениями. Я не намерен вводить этот обычай у нас, из года в год повторять банальные фразы о мире и дружбе ко всем странам, которые Европа выслушивает и проглатывает ежегодно, зная хорошо, что все это пустые фразы, ровно ничего не доказывающие».

Государь вступил на престол через три года после Берлинского конгресса 1878 г., который в ущерб Болгарии и вообще славянам изменил условия мира России с Турцией, заключенного в Сан-Стефано. Из отмежеванных этим миром Болгарии 3000 кв. миль ей оставлено было конгрессом всего 1000 кв. миль под управлением князя, платящего дань султану. Восточная же Румелия, населенная болгарами на юг от Балкан, осталась турецкой провинцией, управляемой губернатором, назначаемым султаном по соглашению с великими державами. Не воевавшей Австрии разрешено было занятие Боснии и Герцеговины. Англия за поддержку во время войны Турции получила в свое управление о. Кипр. Германия держала себя на конгрессе нейтрально. Россия осталась в Европе без союзников.

Через год князю Бисмарку удалось несколько улучшить отношения с Россией. В сентябре 1879 г. в Александрове состоялось свидание Императора Александра II с Германским императором Вильгельмом I, после чего восстановлен был союз трех императоров. Император Александр III согласился в 1883 г. продлить этот союз на три года. В сентябре состоялось в Скверневицах его свидание с императором Францем Иосифом и Вильгельмом I. Родственные отношения давали некоторую силу официальной дружбе с Германией. Дружбе Австрии Государь не верил. 9 мая 1881 г. он написал на докладе министра иностранных дел, что никогда не достигнуто будет соглашение с австрийцами. Резкое выступление в 1886 г. против России австрийского министра Кальноки убедило его в этом еще больше. Государь отказался продлить на новый срок союз трех монархов. Союз этот принес все-таки пользу. Австрия и Германия признал важность для европейского мира закрытия турками проливов и обязались следить за тем, чтобы Турция не делала бы в этом отношении исключения для одной из воюющих держав. Именно это было важно для России, опасавшейся происков Англии. Австрия, на Берлинском конгрессе упорно ратовавшая против создания на Балканах большого славянского государства, согласилась на позднейшее присоединение к Болгарии Восточной Румелии.

Бисмарк считал нужным сохранять добрые отношения с Россией, имея в этом поддержку у престарелого императора Вильгельма I. Убежденным сторонником сближения с Россией был германский посол (с 1876 г.) генерал Лотарь Швейниц. 10 августа 1887 г. заключен был сроком на три года дружественный договор с Германией. Сторонником тесной дружбы с Россией был тогда старший сын кронпринца, принц Вильгельм. Он противился сближению с Англией, определенной сторонницей коего была его мать, кронпринцесса Виктория, дочь королевы Виктории, имевшая большое влияние на своего супруга Фридриха. Бисмарк устроил в 1884 г. поездку в Россию принца Вильгельма, получившего дипломатическое задание, касавшееся Болгарии и, в частности, князя Александра Баттенбергского.

Министр иностранных дел Н. К. Гире говорил в Петербурге советнику германского посольства Герберту Бисмарку (сыну канцлера), что Государь с большой похвалой отзывался о молодом принце. Они перешли на ты. Принц Вильгельм после этой поездки старался доказать Государю свою дружбу, проявляя при этом недоброжелательство к Англии. 25 мая 1884 г., например, он писал Царю: «Я прошу тебя только об одной милости – остерегайся моих английских дядей. Не пугайся того, что услышишь от моего отца... Он под влиянием моей матери, которая, руководимая со своей стороны Английской королевой, заставляет его видеть все сквозь английские очки... Если у нас случится в политике что-нибудь важное, я позволю себе, если ты разрешишь, предупредить тебя... Миссия принца Уэльского⁵² принесла и продолжает приносить необычайные плоды, которые будут все умножаться под руководством моей матери и королевы Английской... Но эти англичане случайно обо мне забыли. Я постараюсь как можно лучше наблюдать за ними. И все, что мне удастся слышать по этому поводу, сообщу князю»⁵³. 13 марта 1885 г. он писал: «Я клянусь тебе, дорогой кузен, что сделаю все, что буду иметь возможность сделать для тебя и твоего государства, и клятву свою сдержу».

Первая поездка Вильгельма II, ставшего в 1888 г., после 99-дневного царствования его больного отца Фридриха III, императором, была в Санкт-Петербург, вопреки возражениям его бабки, королевы Виктории. Германский император пишет в своих воспоминаниях: «Князь (Бисмарк), который присутствовал при последних минутах старого императора (Вильгельма I) и вместе со мною слышал его «политическое завещание» внуку – особенно заботиться об отношениях с Россией, предложил мне совершить летом поездку в Петербург, как первое политическое выступление перед миром, чтобы тем самым, согласно последней воле умершего, подчеркнуть отношение к России».

14(26) января 1889 г. праздновался в первый раз день рождения нового Германского императора. В Аничков дворец на завтрак приглашен был генерал Швейниц, Государь произнес тост за императора, в честь коего исполнен был германский гимн. В 1889 г. Государь посетил Берлин и в последний раз видел Бисмарка, принятого им в русском посольстве на Унтер-ден-Линден. Вернувшийся из Берлина Швейниц сообщил Гирсу, что старик канцлер в восторге от своего разговора с Государем.

В 1890 г. Вильгельм II резко изменил свою политику. Князь Бисмарк был уволен 2 марта. Когда слухи о возможной его отставке получены были в Петербурге, Гире сообщил русскому послу графу П.А. Шувалову, что «наш Августейший Монарх очень сожалел бы об уходе Бисмарка». На следующий день после увольнения Бисмарка Вильгельм вызвал русского посла, старался объяснить основания ухода Бисмарка его болезнью и разногласиями по внутренним делам. Он заявил: «Прошу вас сказать Императору, что, с своей стороны, я твердо придерживаюсь наших обязанностей и готов их возобновить в полном соответствии с желаниями Его Величества. Политика наша не была ведь политика Бисмарка – это политика моего деда и осталась моей». Шли переговоры о возобновлении тайного договора 1887 г. Неожиданно 4 июня германский посол доставил Гирсу телеграмму нового канцлера генерала графа Георга Каприви об отказе Германии возобновить секретный договор. На докладной записке Государь, находившийся в финляндских шхерах, в Реттиярви, начертал: «Я лично очень рад, что Германия первая не желает возобновить трактат, и не особенно сожалею, что его больше не будет. Но взгляды нового канцлера на наши отношения довольно знаменательны. Мне кажется, что Бисмарк был прав, говоря, что политика императора переменится с его, Бисмарка, уходом». Германия с того времени опиралась исключительно на Тройственный союз, в который, наряду с нею, входили Австро-Венгрия и Италия.

В связи с принцем Вильгельмом упоминалась Болгария. Народное собрание в Тырново избрало 29 апреля 1879 г. своим князем принца Александра Баттенберга⁵⁴, второго сына принца Александра Гессенского, брата Императрицы Марии Александровны, и его морганатической супруги Юлии Гауке. Он получил султанский фирман на княжество. Во время войны с Турцией в освобожденных областях Болгарии существовало русское управление. После заключения мира в Болгарии остались русская военная миссия, и первое время военными министрами были русские. Ими устроялась болгарская армия. Князь Александр не сумел установить должные отношения с русскими и с местными политическими деятелями. Не считался он с советами Императора Александра III. Намеревался князь жениться на дочери германского кронпринца, внучке королевы английской Виктории. Проникновение английского влияния в Болгарию, конечно, не соответствовало планам русской политики. Государь был против брака и нашел полную поддержку у принца Вильгельма и Бисмарка. Брак этот не состоялся. В трудное положение поставил князь Александр Русского Императора, самовольно присоединив к княжеству Восточную Румелию. При одобрении этого Государем могла возникнуть война с Турцией и Австрией; оказывая же перевороту противодействие, пришлось бы воевать с единоверными и единокровными болгарами. Государь повелел исключить князя Александра из списка генералов свиты Его Величества, русские офицеры отозваны были из Болгарии. Дальнейшие действия Александра побудили Государя лишить его покровительства, после чего в 1886 г. тот отказался от престола. Выбранный князем служивший в австро-венгерской армии принц Фердинанд Кобургский, католик, сблизился с Германией и Австрией. Избрание его было признано державами неправильным. Император Александр III не признавал его. Фердинанд поддерживал противорусское правительство Стамбулова.

Неблагополучно было и в Сербии. С 1872 г. Сербским королем стал Милан I Обренович. Сначала он был русофилом, после же Берлинского конгресса сделался австрофилом. Им смещен был большой друг России митрополит Михаил. Из-за внутренних неурядиц Милан должен был в 1889 г. отречься от престола в пользу сына Александра.

В единоверной Румынии с 1886 г. князем стал немецкий принц Карл Гогенцоллерн Зигмарингенский, наш союзник во время турецкой войны, потом же сблизившийся с Австрией и Германией.

Одно время напряженными были отношения с Англией. Королеву Викторию и ее правительство озабочивал, главным образом, не Ближний Восток, а Средняя Азия, где происходило постепенное закрепление России. В 1881 г. генералу М. Д. Скобелеву удалось занять в бою укрепление текинцев Геок-Тепе. Присоединение Аккал-Тепе и туркменов Мерва приблизило границу России к Афганистану. Англичанам мерещился поход русских в Индию. Английские агенты, в свое время мутившие против России персов, затем горцев, теперь обосновались в Афганистане. В 1885 г. эмир афганский Адурахман, пользовавшийся покровительством Англии, расширяя свои владения, захватил оазис Пенде, на берегу реки Кушки, притока Мургаба. Оазис принадлежал сарыкам, русским подданным. Занят был афганцами пункт Таш-Кепи. Начальник Закаспийской области генерал-лейтенант А.В. Комаров образовал Мургабский отряд и приблизился к Таш-Кепи. Когда с афганской стороны последовал первый выстрел, Комаров атаковал противника и разбил его. Депутация независимых сарыков и эрсаринцев просила принять их в русское подданство. Из всех этих земель был образован Пендинский округ.

В Англии поднялась волна негодования, забряцали там оружием, грозили послать в Петербург воинственные запросы, чем напугали некоторых малодушных людей в составе нашего правительства. Император сохранял в это время невозмутимое спокойствие. Военный министр отправил генералу Комарову телеграмму: «Государь Император по прочтении Ваших донесений изволил убедиться, что Вы распоряжались правильно, разумно и энергично и что действия Ваши дали благоприятное для нас направление спорному вопросу. Спешу сообщить Вам заслуженную и лестную оценку Государем ваших распоряжений. Генерал-адъютант Ванновский». Комаров был награжден золотым оружием. Англия сразу притихла. Граница с Афганистаном точно была определена протоколом 10 июля 1887 г. и фактически установлена русскими и английскими делегатами в августе 1888 г. Афганистану возвращен проход Сулфакар.

Император Александр III провозгласил однажды тост «за единственного друга России – князя Николая Черногорского».

Франция давно искала дружбы с Россией. После резкой перемены императором Вильгельмом своей политики в отношении к России наше Министерство иностранных дел стало благосклоннее относиться к республиканской Франции, тем более что последняя с опаской взирала на усиление значения Англии в Средиземном море и на ее политику в Египте. В 1891 г. Царь разрешил устройство в Москве французской выставки и посетил ее. В Кронштадт прибыла французская эскадра под командой адмирала Жерве. Государь, посетив ее, выслушал, стоя, французский гимн и дружески поднял чару за процветание Франции. Последовал в 1893 г. ответный визит в Тулон русской эскадры под начальством адмирала Ф. К. Авелана. Шли дипломатические переговоры между обоими государствами. Россия поддерживала Францию в египетском вопросе, Франция соответственно выступила в Константинополе в вопросе о проливах. 5(12) августа 1892 г. начальники генеральных штабов генералы Обручев и Буадэфр подписали секретную военную конвенцию, согласно которой Россия и Франция обязывались помогать друг другу в случае нападения на одно из государств Германии. 15(27) декабря французский посол де Монтебелло был извещен Гирсом, что конвенция утверждена Государем.

Весной состоялась помолвка Наследника Цесаревича Великого Князя Николая Александровича с принцессой Гессенской Алисой. Победоносцев поздравил Государя, который ответил: «Радость и успокоение для нас большое. Да благословит их Господь. Сердечно благодарю». В пасхальном приветствии из Сергиевой пустыни 16 апреля Победоносцов снова упомянул об этом знаменательном событии. Государь ответил: «Воистину воскресе. Сердечно благодарю и да услышит Господь Ваши желания и да будет невеста сына радостью и утешением России и нас всех».

***

Тревожно начинался 1894 г. Заболел Государь. Напоминая внешним видом былинного богатыря, Император Александр III, казалось, был олицетворением цветущего здоровья. Между тем, перенесенный им в 27-летнем возрасте тиф в тяжелой форме оставил свой след. С этого времени Цесаревич лишился половины своих густых волос. Пережиты были им тяжело кончина любимого старшего брата Николая и крамола последних годов Царствования отца. 17 октября 1888 г. во время крушения поезда в Борках, кроме душевного потрясения, он перетрудил себя, поддерживая своими руками крышу вагона, в котором находилась почти вся его семья. Болея, в середине ноября 1889 г. Государь писал К.П. Победоносцеву: «Чувствую еще себя отвратительно; четыре ночи не спал и не ложился от боли в спине. Сегодня, наконец, спал, но глупейшая слабость». Тогда боли эти объясняли, наверное, инфлюэнцей (гриппом), но вполне возможно, что начиналась уже болезнь почек, оказавшаяся смертельной.

В 1893 г. у Царя, пребывавшего в Дании, открылось сильное кровотечение носом, замечалось ослабление сил и лихорадочное состояние. В январе 1894 г. Государь перенес сильную инфлюэнцу. Победоносцев в письмах своих в Москву к Великому Князю Сергию Александровичу держал его в курсе болезни Царя. Он писал 16 января, что Государь с Рождества чувствовал себя нехорошо, перемогался и только три дня тому назад уговорили его лечь в постель. Определился плеврит, затронуто было легкое. Из Москвы вызван был профессор Захарьин⁵⁵. «Станем молиться Богу, – говорилось в письме. – Я написал вчера о. Иоанну в Кронштадт, чтобы молился. Будем надеяться на милость Божию». Государь поправился, несколько занялся здоровьем, но не выполнял во всей силе требований, предъявленных Захарьиным, – не утомлять себя слишком занятиями, больше спать и отдыхать, избегая простуды.

В июне 1894 г. обнаружилось ухудшение здоровья, и Захарьин установил болезнь почек, не скрыв от Государя своих серьезных опасений. Император не покинул Петергоф, продолжая обычные занятия, и 7 августа в Красносельском лагере сделал галопом 12 верст. Переезд Государя в Беловежскую пущу, потом в Спалу, где было вообще сыро, да и погода была плохая, только ухудшил здоровье. 21 сентября Государь переехал в Крым.

П.П. Заварзин, впоследствии начальник Московского охранного отделения, в 1894 г. командовал полуротой 16-го стрелкового Его Величества полка, входившего в состав 4-й стрелковой бригады, покрывшей себя славой в русско-турецкую войну. Рота, в которой Император Александр III состоял шефом, получила приказ отбыть из Одессы в Ливадию. В обязанность ее входило нести внешнюю охрану дворца.

В день приезда Царя, шефа полка, стрелки выстроены были у нового дворца. Государь прибыл с Императрицей Марией Феодоровной в открытой коляске. Погода была прохладная и сырая. Государь был в генеральском пальто. Заварзин пишет: «Первый взгляд на это открытое, с ярко выраженной волей лицо обнаруживал, тем не менее, что внутренний недуг подрывает могучий организм. Необычная для Государя была его бледность и синева губ.

При виде войск первым движением Царя было снять пальто, как это требовал устав, если парад представлялся в мундирах без шинели. Мы видели, как в тревоге за состояние здоровья своего супруга Императрица хотела его остановить, но послышался твердый ответ: «Неловко!» – и Государь в одном сюртуке подошел к роте. На левом фланге представился поручик Бибер, назначенный ординарцем к Императору. Тот самый Бибер, который впоследствии командовал своим полком и пал смертью храбрых в бою с австрийцами в Великую войну.

«Здорово, стрелки!» – прозвучал громкий, низкий голос, за которым последовал дружный ответ солдат. Медленным шагом Государь обошел фронт, оглядывая его тем взглядом, под которым каждому казалось, что Государь только на него и смотрит. Когда рота прошла под звуки музыки церемониальным маршем, мы услышали похвалу: «Спасибо, стрелки! Славно!» Ни у кого из нас, конечно, не зарождалось мысли, что это был последний привет Царя строевой части...»

Назаревский отмечает, что Государь похудел и пожелтел, но бодрился и совершал поездки в экипаже. 4 октября была его последняя прогулка, во время которой ему сделалось дурно. Отек ног со дня на день увеличивался, сердце работало слабо, силы падали.

23 сентября Победоносцев послал Великому Князю Сергию Александровичу тревожное письмо из Ливадии, в котором сообщал о предположении устроить пребывание Государя на о. Корфу, где Греческий король предоставлял ему свой дворец. Послан был в Берлин вызов профессору Лейдену.

Описание последних дней дает Назаревский, имевший возможность получать должное осведомление. «5 октября осторожно составленный Захарьиным и вызванным из Берлина профессором Лейденом бюллетень о серьезной болезни Государя заставил вздрогнуть не только всю Россию, но и весь мир. Все в страхе за жизнь приобретшего мощное влияние везде и всюду Императора стали молиться об его выздоровлении. Для всех и для самого страдальца стало ясным, что конец приближается. Поразительны были светлое настроение и мужественное спокойствие самого царственного больного. Несмотря на слабость, бессонницу и сердцебиение, он все еще не хотел слечь в постель и усиливался продолжать занятия государственными делами, из коих последними были письменные доклады по дальневосточным делам, а именно о Корее.

Уже 9 октября больной сам сказал своему духовнику определенно, что чувствует близость смерти, и с большою радостью выслушал его предложение причаститься Святых Таин. Об одном только жалел, что не может по-прежнему, как обычно в Великом посту, приготовиться к этому великому таинству. Во время скоро состоявшейся исповеди Государь, как здоровый, преклонил колени и клал земные поклоны. Но для причащения уже не мог сам подняться – его подняли Государыня и духовник. С глубочайшим благоговением Государь причастился Тела и Крови Христовых.

На другой день, 10 октября, Государь бодро и задушевно встретил утром прибывшего в Ливадию о. Иоанна Кронштадтского, а вечером – невесту своего первенца, принцессу Алису Гессенскую, поспешившую в Крым.

На приветствие уважаемого пастыря Государь с отличавшею его скромностью сказал: «Не смел я сам пригласить вас в такой далекий путь, но когда Великая Княгиня Александра Иосифовна предложила мне пригласить вас в Ливадию, я с радостью согласился на то, и благодарю, что вы прибыли. Прошу помолиться за меня: я очень недомогаю». «Затем он, – как передавал о. Иоанн, – перешел в другую комнату и попросил меня помолиться вместе с ним. Больной стал на колени, а я стал читать молитвы; Его Величество молился с глубоким чувством, склонив голову и углубившись в себя. Когда я кончил, он встал и просил меня вперед молиться».

Вечером для встречи невесты сына он приказал подать себе мундир, надел его и, несмотря на опухоль ног, пошел ей навстречу и выразил ей отеческие чувства, приняв ее, как родную, близкую сердцу дочь...

Волнения этого дня, по-видимому, хорошо подействовали на больного, и он стал чувствовать себя лучше, что продолжалось до 18 октября. В окружающих зажглась надежда на выздоровление Государя.

В знаменательный день 17 октября о. Иоанн Кронштадтский второй раз причастил Государя Святых Таин. После обедни он вошел к больному со святой чашей в руках. Царь твердо, раздельно и с глубоким чувством повторял за священнослужителем слова: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос...» – и благоговейно причастился из чаши. Слезы умиления падали на грудь его. Опять почувствовался подъем бодрости, и Государь снова принялся было за дела и работал даже ночью. Но ему стало хуже, открылся воспалительный процесс в легких и кровохарканье. Умирающий мужественно боролся с недугом и проявлял силу своей воли. 18 числа в последний раз отправлен был в Петербург фельдъегерь с решенными делами. На следующий день Государь еще раз пытался заниматься и на нескольких докладах в последний раз написал: «В Ливадии. Читал». Но это был уже последний день службы царской России: великий труженик земли Русской сильно ослабел и ждал уже близившегося перехода в другой мир.

Ночь Государь провел без сна, очень ожидал рассвета и, сойдя с постели, сел в кресло. Наступил день мрачный и холодный; поднялся сильный ветер; море стонало от сильного волнения...

В семь часов Государь послал за Наследником Цесаревичем и около часа беседовал с ним наедине. После того позвал Государыню Императрицу, заставшую его в слезах. Он сказал ей: «Чувствую свой конец». Государыня сказала: «Ради Бога, не говори этого – ты будешь здоров». – «Нет, – твердо ответил Государь. – Это тянется слишком долго: чувствую, что смерть близка. Будь покойна. Я совершенно покоен». К 10 часам около умирающего собрались родные, и он в полном сознании старался каждому сказать приветливое слово. Вспомнив, что 20 числа рождение Великой Княгини Елисаветы Феодоровны, Государь пожелал ее поздравить. Беседуя с близкими, он не забывал о душе своей и просил позвать духовника для совершения молитв и пожелал опять причаститься Святых Таин... Совершив причащение Государя, духовник хотел удалиться, чтобы оставить умирающего среди Семьи, но Государь остановил его и сердечно благодарил. Пастырь, наклонившись к Государю, благодарил его за святую Церковь, за то, что он всегда был ее неизменным сыном и верным защитником, за русский народ, которому жертвовал все свои силы, и, наконец, высказав твердую надежду, что в небесных селениях ему уготовано непреходящее царство славы и блаженства со всеми святыми.

В 11 часов положение больного сделалось особенно трудным, одышка увеличилась, деятельность сердца падала, и он попросил позвать о. Иоанна Кронштадтского, который, прибыв, помазал тело Государя маслом из лампады и, по просьбе его, положил руки на его голову. Опасаясь, что уважаемый пастырь утомился, умирающий просил его отдохнуть, а когда тот спросил, не утомляет ли он его, держа на голове руки, услыхал: «Напротив, мне очень легко, когда вы их держите, – и трогательно прибавил, – вас любит русский народ». Слабеющим голосом Государь старался выразить свою прощальную ласку то Императрице, то детям. Они стояли около него, Государыня держала его за руку.

В два часа пульс усилился. Наступали последние минуты. Царственный страдалец, поддерживаемый за плечи Цесаревичем, склонил голову на плечо Государыни, закрыл глаза и тихо почил. Было 2 часа 15 минут пополудни... Так окончил свое житие этот «добрый страдалец за Русскую землю», как называли в древней Руси его святого покровителя благоверного Александра Ярославича Невского».

Сам приснопамятный о. Иоанн так записал эти скорбные дни: «17 октября, по желанию в Бозе почившего Государя Императора, он был причащен мною Святых Таин. Ежедневно совершал я литургию или в ливадийской церкви, или иногда в «Ореанде», и в означенный день прямо по совершении литургии в последней, я с чашею жизни поспешил к августейшему больному, принявшему с благоговейным чувством из рук моих животворящие тайны.

20 октября Государь Император также пожелал меня видеть. Я поспешил явиться тотчас по совершении литургии и оставался в Высочайшем присутствии до самой блаженной кончины Государя. По желанию Государыни Императрицы, я прочитал молитву об исцелении болящего и помазал ноги и другие части тела его елеем. Этот елей из лампады от чтимой чудотворной иконы, по желанию усердствующих, доставлен был от одного из ялтинских священников – о. Александра для помазания августейшего больного, что и было исполнено. Приняв с искренней верой это благочестивое усердие, Государь Император выразил желание, чтобы я возложил мои руки на главу его, и, когда я держал, Его Величество сказал мне: «Вас любит народ». – «Да, – сказал я, – Ваше Величество, Ваш народ любит меня». Тогда он изволил сказать: «Да, потому что он знает, кто вы и что вы» (точные его слова). После сего вскоре августейший больной стал чувствовать сильные припадки удушия, и в уста его постоянно вводили посредством насоса кислород. Ему было очень тяжело. С левой стороны августейшего больного была Государыня Императрица, пред ним стояли два старшие сына и Высоконареченная невеста, с правой стороны – Великий Князь Михаил Александрович и Великая Княжна Ольга Александровна, а у изголовья кресла стоял я. «Не тяжело ли Вашему Императорскому Величеству, что я держу руки на голове?» – «Нет, – изволил ответить Государь, – мне легче, когда вы держите надо мною руки». Это от того, что я явился тотчас по совершении литургии и дланями своими держал пречистое Тело Господне и был причастником Святых Таин.

Кончина Императора Александра III вызвала отзвук во всем мире. В очерке, посвященном русско-американским отношениям, упоминалось о богослужении, совершенном в конгрессе во время болезни Государя, и о сказанном по этому поводу президентом Кливлендом.

Во Франции министр внутренних дел телеграфировал префекту: «Прикажите всюду спустить флаги. Русский Император скончался». Обе палаты были созваны на чрезвычайное заседание, и председатели их говорили скорбные речи. Председатель сената Шалемель-Лакур сказал в своей речи, что русский народ переживает «скорбь утраты властителя, безмерно преданного его будущему, его величию, его безопасности; русская нация под справедливой и миролюбивой властью своего Императора пользовалась безопасностью, этим высшим благом общества и орудием истинного величия». Он говорил также: «Мы видим в нем нечто беспримерное. За последние дни, когда наука отказалась спасти Императора и когда он все еще был жив, вся Европа занималась оценкой его деятельности и как человека и как Государя – и не оказалось ничего, что не делало бы чести его прямоте, уму, честности, твердости в решениях, высоте духа, где не было ничего запутанного, где все сводилось к величию России, при посредстве мира, к горячему и неуклонному желанию предотвратить войну».

В день погребения Государя королева Виктория, в качестве главы Английской Церкви, повелела отслужить во всех храмах Англии поминальные службы. На службе же в королевском дворце Виндзоре ею отдано было распоряжение внести в английский служебник погребальные песнопения нашего Православного богослужения. Впервые пропето было на английском языке «Со святыми упокой».

На родине парламентаризма – Англии – лорд Розбери в речи, посвященной Царю, сказал: «Правда и мир были его лозунгом. Император не был Цезарем, ни Наполеоном. Но если мир может гордиться не менее великими победами, чем война, то бесспорно, что Русский Император будет пользоваться такою же славою, какая выпала на долю Цезаря и Наполеона. Все единогласно утверждают, что его личность и характер обеспечивали Европе мир».

Враждебный России маркиз Сольсбери, развивая мысль своего соотечественника, говорил: «Александр III много раз спасал Европу от ужасов войны. По его деяниям должны учиться государи Европы, как управлять своими народами».

Французский министр иностранных дел Флуранс говорил: «Александр III был истинным Русским Царем, какого до него Россия давно уже не видела. Конечно, все Романовы были преданы интересам и величию своего народа. Но, побуждаемые желанием дать своему народу западноевропейскую культуру, они искали идеалов вне России – то во Франции, то в Германии, то в Англии и Швеции. Император Александр III пожелал, чтобы Россия была Россией, чтобы она, прежде всего, была русскою, и сам он подавал тому лучшие примеры. Он явил собою идеальный тип истинно русского человека».

Анатоль Леруа-Болье, французский академик, писал: «История назовет его истинно русским Царем... Да, он был вполне русским и любил это показать. Невзирая на высокое занимаемое им положение, простой русский крестьянин видел в нем плоть и кровь своего народа. В этом смысле память о нем навеки сохранится среди русского народа, видевшего в своем Царе легендарного героя своего».

Французский же писатель Франсуа Коппе писал: «В наших сердцах мы еще долго будем хранить траур по благородном и справедливом Императоре Александре III. Во время своего слишком кратковременного Царствования он был представителем того, что, может быть, есть наилучшего в человечестве – высочайшей силы, совершенно свободной, руководимой совестью и желанием блага».

Другой француз, поэт Арман Сильвестр, посвятил Государю следующие строки: «Александр III воплощает всю Россию. Я почувствовал себя русским, узнав о кончине того, кто всю Россию воплощал в своей великой душе и глубоком сердце. Как раскаивался я в своих предубеждениях западника при виде русской цивилизации, возникшей последовательно и логично! Я преисполнился чувством беспредельного восторга при виде августейшего вождя русского народа, бесконечно справедливого и безгранично доброго. Все, что мне удалось слышать о нем, свидетельствовало о его глубоком понимании той великой роли, какую он призван был исполнить в мире. Зная простоту его вкусов, скромность привычек, его любовь к своим, не могу не сказать, что он на опасном посту – на своем троне, у подножия которого еще дымилась кровь его отца, представляется мне величайшей жертвой долга. Полный самоотвержения, он являл собою беспримерный в истории человечества чудный образ Монарха, всецело отдававшегося служению своему народу. Да, он был истинным Царем».

***

Прав был историк профессор В.О. Ключевский, говоривший через неделю после кончины Царя в Обществе истории и древностей российских при Московском университете: «Прошло 13 лет Царствования Императора Александра III, и чем торопливее рука смерти спешила закрыть его глаза, тем шире и изумленнее раскрывались глаза Европы на мировое значение этого недолгого Царствования. Наконец и камни возопияли, органы общественного мнения Европы заговорили о России правду и заговорили тем искреннее, чем непривычнее для них было говорить это. Оказалось, по их признаниям, что европейская цивилизация недостаточно и неосторожно обеспечила себе мирное развитие. Европейская цивилизация поместилась на пороховом погребе. Горящий фитиль не раз с разных сторон приближался к этому опасному оборонительному складу, и каждый раз заботливая и терпеливая рука Русского Царя тихо и осторожно отводила его...

Европа признала, что Царь русского народа был и Государем международного мира, и этим признанием подтвердила историческое призвание России, ибо в России, по ее политической организации, в воле Царя выражается мысль его народа, и воля народа становится мыслью его Царя. Европа признала, что страна, которую она считала угрозой своей цивилизации, стояла и стоит на ее страже, понимает, ценит и оберегает ее основы не хуже ее творцов, она признала Россию органически необходимой частью своего культурного состава, кровным, природным членом семьи своих народов...

Наука отведет Императору Александру III подобающее место не только в истории России и всей Европы, но и в русской историографии, скажет, что он одержал победу в области, где всего труднее достаются эти победы, победил предрассудок народов и этим содействовал их сближению, покорил общественную совесть во имя мира и правды, увеличил количество добра в нравственном обороте человечества, ободрил и приподнял русскую историческую мысль, русское национальное самосознание, и сделал все это так тихо и молчаливо, что только теперь, когда его уже нет, Европа поняла, чем он был для нее».

Приведем отзывы о Государе двух людей, во многом далеких друг другу. Известный присяжный поверенный, публицист С. А. Андреевский, политически не сочувствовавший внутренней политике Государя, писал в своей «Книге о смерти»: «Все это Царствование (тринадцать лет истории) мелькает передо мною, как один год. Начиная с той минуты, когда я видел 1 марта 1881 г. на Невском Александра III, возвращавшегося в карете со своей женой под конвоем казаков из Зимнего дворца после кончины его отца, и до настоящего времени, – весь этот период так быстро проносился в моих глазах.

При вступлении на престол Александра III в России было полнейшее смущение. Все ожидали дальнейших кровавых событий. Новый Государь, как всегда у нас, представлялся загадкою.

Он укрылся в Гатчину. Летом он поселился в Петергофе, оцепленном конвойцами. Но вместе с тем он отпустил либерального Лорис-Меликова, сблизился с Победоносцевым и объявил в особом манифесте свои религиозно-монархические принципы. Сразу повеяло солидной реакцией. И эта система благополучно продолжалась за все время его царствования.

Он был молчалив, честен и тверд. Его любимым аргументом во всех случаях был закон. Жил он тихо, по-семейному, всегда неразлучный с женой, держался просто, носил какой-то приплюснутый картуз на своей крупной голове, улыбался своими чистыми, добрыми глазами, много работал над государственными бумагами, писал свои резолюции четким, красивым почерком – и понемногу заставил уважать и любить себя именно за свою приверженность к миру и за свою преданность скромному долгу и ясному закону.

Теперь он умирает. Мне вспоминается его тучная, мешковатая фигура на многих погребальных процессиях, случавшихся в Царской Семье за время его правления. Он всегда шел за гробом впереди всех, сосредоточенный, спокойный, массивный и простой. Мне вспоминается он в санях или в коляске, всегда рядом с женой, которая неизменно куталась в малиновую бархатную ротонду с черными соболями, прижавшись к его могучей фигуре в сером военном пальто. Эти супруги положительно казались «инсепараблями».

Быстро пронеслось и перед ним самим его Царствование! К своей жизни, к своему здоровью он относился беспечно. Его природная сила оберегала его от мнительности. Говорят, что и теперь, исхудалый до неузнаваемости, он приводил в отчаяние докторов своею безумною неосторожностью. В Беловежской пуще, вспотелый после ходьбы, он садился у открытого окна в сырую погоду и на замечание Захарьина: «Кто это позволил?» – отвечал, шутя, что [он] это делает «с Высочайшего разрешения»... Как он встретил смерть? Он умирал в полном сознании, окруженный столпившейся семьей. Он принимал причастие в самый день кончины, после трех суток кровохарканья, – значит, он ясно видел, что все это делается ввиду его кончины. Что же? Тяготился он этой красноречивой обстановкой смертной казни? Нисколько. Он выдержал агонию, сидя в кресле. Он так простодушно верил в будущую жизнь, что, задыхаясь, молился шепотом в присутствии о. Иоанна (Кронштадтского) и сказал жене, сидевшей близ него на скамеечке: «Чувствую конец. Будь покойна. Я совершенно покоен». И вдруг, откинувшись назад, – умер. Накануне смерти, когда мы здесь читали депеши о его «крайне опасном состоянии», когда мы себе воображали его неподвижно хрипящим в постели, он (как это доказано документами) еще садился к столу и подписывал бумаги. Он совсем не заглядывал в будущее, он не придавал никакого значения своему умиранию, и, преисполненный самых отвратительных ощущений глубокого физического страдания, чувствуя свою неодолимую непригодность к работе, он все-таки, видя кругом отчаяние, еще хотел, по обычаю, трудиться. Впоследствии Лейден, возвратившись в Берлин, всем рассказывал, что Александр III смело смотрел смерти в глаза и умер настоящим героем, «как следует мужчине»...

Хочу высказаться об этом умершем под свежим впечатлением его личности, которую каждый из нас на себе испытывал. Это был Царь-гувернер, Царь-опекун, Царь-ключник, который прятал под замок все вольности. Он смотрел на своих подданных, как на неразумных, расшалившихся детей. Он задумал напечатать для них твердые правила благонравного поведения и водворить порядок. Он сознавал в себе достаточную для этого силу, потому что сам он был насквозь пропитан непоколебимым уважением к долгу... Скромность и семейная замкнутость водворились в его тихих палатах у Аничкова моста. Революционеры убили его отца. Он выступил из тени, плачущий, скупой на слова, могучий по фигуре, простой в обращении. Никто не знал, какая крепкая религия сидела в этом человеке, как твердо и грустно смотрел он на обязанности жизни. Он видел вокруг себя кровопролитие и хищения... Он напомнил простые заповеди Божии: «не убий», «не укради», «не прелюбы сотвори». Он сам для себя понимал спокойствие и то условное счастье, какого можно достигнуть на земле только при исполнении этих заповедей. И все, что было пригодно для водворения таких идеалов жизни, он «признал за благо». Вдохновленная сильной внутренней верой, его система стала понемногу прививаться. Он притушил всякие порывы к опьяняющей, но пагубной, по его понятиям, новизне. Он вытащил из архива старые заветы. Поменьше речей и суеты – побольше тишины и порядка. Кто провинился, тот непременно должен быть наказан. Все, что смущает или может смутить страну, должно быть прикрыто и оставаться известным только одному правительству. Он срезал гласность судебных процессов вообще, а для политических дел – совсем ее уничтожил. Дела о преступлениях против должностных лиц и о банковских растратах он отнял у присяжных заседателей и передал в Коронный суд. Печать съежилась и притихла; чиновники засуживали, сколько могли. В иностранной политике Александр III придерживался той же заповеди «не убий». Он всем желал мирной, скромной, уравновешенной жизни. На все дипломатические лукавства он отмалчивался, прекрасно сознавая, что за его спиной полтораста миллионов воинов. Этот массивный и настойчивый человек как бы держал в своих руках ватерпас, по которому ясно видел, как нужно сглаживать и принижать до линии горизонта всякие проявления беспокойства, волнения, задора и страсти, как внутри государства, так и вне его. И его загадочная неповоротливость производила впечатление страшной силы. А теперь, после его кончины, сделалось совершенно ясным, на каком именно якоре он укреплялся против всякой бури. Он верил в Бога, в тяжкий земной долг и в высшую справедливость. Суровая меланхолия скрывалась за его миролюбивыми, улыбающимися глазами...

Он видел, что вне его и вне всех людей есть какая-то грозная власть, пред которой, по его мнению, нужно было всегда держать себя в чистоте, чтобы не обезуметь и не погибнуть окончательно. Он успокоился на этой трудной и скучной честности и считал необходимым сделать ее руководящей силой для жизни всех своих подданных. Он видел в этом призвание Царя. Ни одному из своих министров он не дозволил овладеть собой. В каждое дело он внимательно вчитывался, работал неустанно и доискивался до правды. Но министры докладывали ему только то, что хотели, и он, в сущности, несмотря на свои непосильные труды, все-таки и видел, и понимал только самую ничтожную долю из всего того, что творилось в его земле. В своем величавом простодушии он задался такой целью, которая была недостижима! Никто не станет оспаривать, что он был «Благочестивейший и Самодержавнейший», – и сам он держался того убеждения, что быть благочестивым, не будучи Самодержавным, – едва ли возможно.

...А тут еще Москва, как раз накануне здешней церемонии. Было слышно, что траурные декорации Москвы, без всякого сравнения, превосходят петербургские. Трудно было даже определить день выезда, потому что в Москве тело могло задержаться. Приезжавшие сюда москвичи говорили: «Да вы не знаете Москвы! Его – то есть умершего Государя – оттуда не выпустят!""

К.П. Победоносцев так описал «Прощание Москвы с Царем своим»: «С сокрушенным сердцем, с тоской и рыданием ждала Москва Царя своего. И вот, наконец, «взяшася врата плачевная» – он здесь, посреди нас, бездыханный, безмолвный, на том самом месте, где являлся нам венчанный и превознесенный, во всей красе своей, и душа умилялась, на него глядя, и мы плакали от умиления радостными слезами. Ныне на том же месте плачем и рыдаем, помышляя смерть.

Страшно было вступление его на Царство. Он воссел на престол отцов своих, орошенный слезами, поникнув главою, посреди ужаса народного, посреди шипящей злобы и крамолы. Но тихий свет, горевший в душе его со смирением, с покорностью воле Промысла и долгу, рассеял скопившиеся туманы, и он воспрянул оживить надежды народа. Когда являлся он народу, редко слышалась речь его, но взоры его были красноречивее речей, ибо привлекали к себе душу народную – в них сказывалась сама тихая и глубокая и ласковая народная душа, и в голосе его звучали сладостные и ободряющие сочувствия. Не видели его господственного величия в делах победы и военной славы, но видели и чувствовали, как отзывается в душе его всякое горе человеческое и всякая нужда, как болит она и отвращается от крови, вражды, лжи и насилия. Таков, сам собою, вырос образ его пред народом, пред всей Европой и пред целым светом, привлекая к нему сердца и безмолвно проповедуя благословение мира и правды.

Не забудет Москва лучезарный день его коронации – светлый, тихий, точно день пасхальный. Тут, казалось, он и его Россия глядели друг другу в очи, лобзая друг друга. Благочестивый Царь, облеченный всем величием сана и священия церковного, являл своему народу в церкви и все величие своего царственного смирения. Не забыть той минуты, когда сиял на челе его царственный венец, и перед ним, коленопреклоненная, принимала от него венец Царица, – она, обрученная ему как залог любви на одре смертном умирающим братом. С того самого дня полюбил ее народ, уверовал в святость благословенного Богом союза, и когда они являлись народу, неразлучные, вместе, в его и ее взорах чуял одну и ту лее ласку любящей русской души.

И вот явился гроб его в сердце России, в Архангельском соборе, посреди гробниц, под коими почиют начальные вожди земли Русской. Кого из всех уподобить ему?! Всех их оплакал в свое время сиротствующий народ, оплакал и тишайшего Царя Алексея... Но над кем были такие слезы?! Над кем так скорбела и жалилась душа народная?!

Проводила его Москва, проводила навеки, и железный конь унес его далеко – в новую усыпальницу Царей Русских. Прощай, возлюбленной Царь наш! Прощай, благочестивый, милый народу, тишайший Царь Александр Александрович!.. Господь даровал нам твое тринадцатилетнее Царствование... И Господь отъял! Буди имя Господне благословенно отныне и до века».

В заключение приводим два стихотворения. Первое из них написано А.Н. Майковым, второе – графом А.А. Голенищевым-Кутузовым.

В том царская его заслуга пред Россией,

Что – Царь – он верил сам в устои вековые,

На коих зиждется Российская земля,

Их громко высказал – и как с высот Кремля

Иванов колокол ударит, и в мгновенье

Все сорок сороков, в Христово Воскресенье,

О светлом празднике по Руси возвестят, –

Так слово царское, летя из града в град,

Откликнулось везде народных сил подъемом, –

И как живительным весенним первым громом,

Вдруг к жизни призваны, очнутся дол и лес, –

Воскресла духом Русь – сомнений мрак исчез –

И то, что было в ней лишь чувством и преданьем,

Как кованой броней, закреплено сознаньем.

***

С душой, проникнутой любовью и смиреньем,

С печатью благости и мира на челе,

Он был ниспосланным от Бога воплощеньем

Величия, добра и правды на земле.

В дни смуты, в темное, безрадостное время

Мятежных замыслов, безверья и угроз,

Подъял на рамена он царской власти бремя

И с верой до конца то бремя Божье нес.

Но не гордынею и силой грозной власти,

Не блеском суетным, не кровью и мечом –

Он ложь, и неприязнь, и лесть, и злые страсти

Смирил и победил лишь правдой и добром.

Он возвеличил Русь, свой подвиг ни единой

Не омрачив враждой, не требуя похвал:

И – тихий праведник – пред праведной кончиной,

Как солнце в небесах, над миром просиял!

Людская слава – дым, и жизнь земная – бренна.

Величье, шум и блеск – все смолкнет, все пройдет!

Но слава Божия бессмертна и нетленна:

Царь-праведник в родных преданьях не умрет.

Он жив – и будет жить! – И в горнюю обитель

С престола вознесен, перед Царем царей

Он молится – наш Царь, наш светлый покровитель

За сына, за семью, за Русь... за всех людей!