Летопись происходящих в расколе событий за 1886 год [1] (с 1-го января по 1-е июня)

«Летопись» раскола за истекший: 1885 год, печатавшаяся в Братском Слове, представляет довольно полное и, смеем надеяться, верное изложение более или менее примечательных событий, какие случились у старообрядцев в течение года.

Внимательный читатель «Летописи» не мог не заметить, что за это время выдающимися явлениями в поповщинском расколе были: 1) продолжение старой непрекратимой вражды между двумя толками – окружников и противуокружников, и 2) внутренняя вражда, возникшая в самых этих толках. В среде окружников ясно обозначились две партии – партия искренних окружников, смело и открыто отстаивающих изложенное в «Окружном Послании» учение, не допускающих иного союза с противуокружниками, как под тем условием, если они признают законность и правильность изданного в 1862 году «Окружного Послания», и – партия мнимых окружников, желающих предать «Послание» полному забвению, готовых пожертвовать им ради какого бы то ни было мира с противуокружниками и употреблявших к тому неоднократные попытки. Между искренними окружниками, не столь многочисленными, как их противники, но сильными твердостью убеждения в правоте своего дела, и псевдо-окружниками, на стороне которых и численное превосходство и сила внешней власти, началась открытая борьба: борьба эта, постепенно принимающая более и более острый характер, грозящая новым разделением или подразделением в поповщинском расколе, представляет теперь явление наиболее интересное, за дальнейшим развитием которого мы и будем следить с особенным вниманием. Эта новая борьба двух новых или, вернее сказать, двух давно существовавших, но лишь в недавнее время особенно ясно обозначившихся партий, отодвинула на второй план даже старую борьбу между окружниками, и противуокружниками и сообщила этой последней несколько иной характер. Искренние окружники теперь уже почти не борются с противуокружниками, когда явились у них внутренние враги в самом окружническом обществе; а мнимые окружники не только не расположены вести спор с противуокружниками, но и предлагают им всякие уступки, охотно жертвуя ради примирения с ними «Окружным Посланием». Этим последним обстоятельством, т. е. их отступничеством от «Окружного», весьма ловко пользуются противуокружники и обратили его в орудие против давних врагов своих: оставив спор по существу, не касаясь почти содержания «Окружного Послания», они указывают своим противникам на явное противоречие, в какое эти последние поставили себя, отказавшись от «Окружного», которое некогда так горячо защищали, – они очень справедливо говорят окружникам: «Если Окружное Послание достойно уничтожения, или, что тоже, содержит в себе учение ложное и нечестивое (ибо в таком только случае оно может подлежать уничтожению), то зачем же вы издавали его, защищали столько лет и жестоко порицали нас за непринятие Послания? А если была действительная надобность издать Окружное Послание, если в нем содержится правильное и благочестивое учение, то зачем же теперь от него отрекаетесь и предаете его уничтожению? В том и другом случае вы, несомненно, виноваты и не нам у вас, а вам у нас следует искать прощения, которое мы дадим вам только на условиях, какие сами признаем нужными и законными». Таким образом, внутренний раздор в партии окружников сообщил силу партии противуокружников. Но и в этой последней также происходят свои споры и раздоры, только не из-за вопросов догматического характера, не из-за мнений и учений, как среди окружников, а из-за корыстных расчетов, – идет борьба за то, кому из противуокружнических архиереев быть первым и главным, кому владеть Москвою: Иосиф Нижегородский, стремившийся сделаться Московским, борется с епископами, не пожелавшими произвести его в Московские; архиереи и попы разделились на две половины, друг друга предают проклятиям и друг за другом не признают права произносить проклятия. Если распадение иерархии окружнической вследствие борьбы между действительными и мнимыми окружниками еще только ожидается, то распадение иерархии противуокружнической уже последовало. В целом – внешнее положение поповщинского раскола и особенно его новоизобретенной иерархии австрийского производства, представляет явление сколько прискорбное, столько же безобразное и возмутительное. Но явление это есть прямое и неизбежное последствие лживости и незаконности этой иерархии, ведущей свое начало не от Христа, пастыреначальника и главы основанной Им церкви, а от беглого греческого митрополита – искателя наживы. Это явление есть также прямое и неизбежное последствие лживости и незаконности самого старообрядчества, или именуемой старообрядческой церкви, отколовшейся от единства вселенской, истинно Христовой церкви, от общения с сим приснотекущим источником благодатной жизни. Надобно удивляться, как не поймут этого сами старообрядцы, ближайшие свидетели, если не участники нестроения, раздоров и всяких безобразий в их именуемой церкви. Надобно желать по крайней мере, что бы это указывали им те, которые самым званием своим обязаны пещись об указании истины заблуждающим. Современные события в расколе, как мы говорили это не раз, открывают много удобств для просветительной деятельности православного духовенства среди расшатанного внутренними нестроениями раскола. Нужно только пользоваться положением дела с должным усердием и искусством.

Мы нашли нужным сделать эти краткие замечания о настоящем положении поповщинского раскола с тою целью, чтобы показать, почему и в «Летописи» за наступивший новый год будет обращаемо внимание по преимуществу на события, происходящие у окружников и противуокружников.

Секты беспоповские, по самому характеру своему, дают меньше поводов и случаев к наблюдению над ними. Случается, правда, слышать, и особенно читать в газетах, о появлении в беспоповщине новых сект, о происходящем будто бы в ней движении и развитии (хотя далее Странничества едва ли можно идти в развитии беспоповских доктрин); но в этих газетных толках обыкновенно бывает большая доля неправды, – часто газетчики говорят о том, чего совсем и не было, что приняли за проявление раскола только вследствие совершенного непонимания дела, или приписывают необыкновенное значение совсем неважному явлению,¹ или, наконец, выдают за интересную и важную новинку в расколе то, что было известно и прежде.² Из всех беспоповских сект в настоящее время особенного внимания заслуживает Федосеевщина, недавно возвестившая о себе очень громко пресловутым собором 1883 г., вызвавшим значительные движения и споры в федосеевском обществе, о которых мы подробно говорили в Братском Слове. Теперь, по видимому, и здесь затихло волнение: дельцы федосеевские, распространители и покровители гнусного безбрачия и порождаемых им преступлений, разные Егоровы, Москвины, Барановы, Каревы и проч. Как будто притихло, по крайней мере стараются, чтобы на них не обращали внимание; но пропаганда федосеевского разврата, прикрываемого благовидным именем безбрачия, ведется по прежнему, равно как по прежнему ратуют против нее защитники брачной жизни, хотя и гонимые властвующими на Преображенском Кладбище безбрачниками. За проявлением этой борьбы мы также будем следить с должным вниманием.

Что же касается разных сект, по своему характеру отличных от старообрядческого раскола, каковы наприм., молоканство, штундизм, сильно распространяющийся (особенно последняя) в некоторых местах, то по самой задаче нашего издания, специально посвященного изучению старообрядческого раскола, мы не можем уделять места на его страницах для статей об этих сектах, хотя и случается получать от некоторых заявления о том, чтобы в Братском Слове помещались статьи о молоканстве.³ Ред.

Истинные окружники для защиты Послания от нападений Духовного Совета, председательствуемого Савватием, но управляемого Шибаевым, составили в Москве особое Братство, или вернее возобновили существование прежде учрежденного Братства, которому дали только новое назначение. Об этом-то братстве писал Сильвестр своим московским друзьям: «благодарение Богу, что Братство ваше возобновляется» (Брат. Сл. 1885 г. т. II, стр. 702). Вступить в члены этого братства и постоять за Окружное Послание изъявили готовность даже некоторые духовные лица, не взирая на то, что этим должны навлечь на себя гнев Савватия и Дух. Совета, именно: поп Константин, архидиакон Исихий, состоящий в должности письмоводителя Духовного Совета и главного секретаря при Савватие, и диакон попа Епифана Василий. Первое собрание братчиков происходило 22 ноября прошлого года в доме одного ревнителя, поборающего по Окружном. В собрании этом была отслужена панихида по авторе Окружного Послания Иларионе Георгиевиче, чем собравшиеся хотели именно заявить Духовному Совету и всем мнимым окружникам, гонителям и уничтожителям Послания, что не признают произнесенных ими беззаконных уничтожений знаменитого произведения Илариона Георгиевича. Панихиду совершил упомянутый поп Константин с диаконами: Исихием и Василием; пели общим хором все ревнители Окружного, коих набралось более сорока человек. После панихиды было прочитано несколько избранных мест из Окружного Послания и других сочинение Илариона, и очерк его многотрудной жизни, исполненной борьбы с явными и тайными врагами Окружного Послания. При чтении произнесено было много восхвалений Илариону Георгиевичу, – говорили: он отделил нас от беспоповцев и освободил от их заблуждения, а наш Духовный Совет и сам впал и других толкает в это заблуждение; Иларион Георгиевич поставил нас на твердую дорогу, а враги его хотят сбить нас с этой дороги, но мы должны твердо стоять на ней и держаться всею крепостью своею за Окружное. Не мало также произнесено было осуждение Шибаеву с Духовным Советом, что они, числясь окружниками и даже находясь во главе их, тщатся уничтожить Окружное и из памяти истребить. Между тем, в числе истинных окружников оказались присутствующими на собрании и двое мнимых, – «поп Иван и г. Инвалидов. Они здесь же вступили в спор с собранием, стали доказывать, что нельзя стоять за Окружное, что, напротив, необходимо уничтожить его, потому что оно произвело великие смуты в старообрядчестве, разделило единый по вере народ на две враждебные стороны. Им ответили, что в смуте и разделении повинно не Окружное Послание, а дикое заблуждение кривотолков. С обеих сторон завязался горячий спор, в коем особенно проявил свою горячность Инвалидов: выбившись из сил и не находя доказательств в свою защиту, он объявил наконец: «Вы собрались без благословения владыки Савватия, а без его благословения не имеете права делать собрания»! Ему ответили: «Делать собрания с целью защиты св. истины от нападения на нее криводушников каждый имеет полное право; а при том открытие нашего Братства благословил еще владыка Антоний (Шутов); просить благословения у Савватия на открытие собрания было совсем излишне, так как он, уничтожив Окружное Послание, не мог бы дать благословения людям, поставившим своею задачею поддерживать Послание». Инвалидов, однако же, не переставал твердить свое. Тогда попросили его оставить спор, поставив ему на вид, что по уставу на собраниях могут подавать голоса только члены Братства, а так как он не находится в числе членов, то и говорить на собрания не имеет права. Инвалидов с гневом оставил собрание.

Разумеется, обо всем происходившем на собрании сообщено было Шибаеву и доведено до сведения Духовного Совета. Совет выразил величайшее негодование против составителей Братства, и немедленно подверг наказанию духовных, принявших участие в собрании. Попу Константину объявлен строгий выговор и запрещено на три дня священнослужение, архидиакону Исихию в наказание убавили жалованье за письмоводство и объявили, что если он еще раз пойдет на такие собрания, то с ним будет поступлено гораздо строже. Вскоре после этого, на большом обеде у богатой раскольницы Бутиковой, при многих именитых гражданах-раскольниках, известный поп Петр Драгунов, духовник Солдатенкова и сообщник Шибаева, потому считающий себя великою силою в расколе, публично бранил Исихия и с угрозой говорил: «я до тебя, любезный, доберусь.⁴ А Савватий, сидевший рядом с Драгуновым, вторил ему и, указывая на Исихия, говорил гостям Бутиковой: «Дрянь этакая, дрянь! Какой ревнивый по Окружному!» Эти гонения, воздвигаемые Духовным Советом на лиц, преданных Окружному Посланию, разумеется, еще более усиливают существующее в обществе окружников разделение. Некоторые из этих гонимых открыто говорят теперь: «Вот, мы жалуемся, что никониане нас преследуют; а если бы дать такую же власть нашим Шибаевым да Драгуновым! Вот были бы истинные гонители!»

Любопытно, что в собрания Братства, при споре с истинными окружниками, Инвалидов, вынув из кармана книжку Братского Слова и держа ее в руках, кричал: «вы собираетесь служить по отступнике! ведь автор Окружного Послания похвалял великороссийскую церковь и называл ее соборною церковью»! Тут он прочитал из Братского Слова, именно из «Воспоминания В. Е. Кожевникова» то место, где говорится об этом призвании Илариона. Один из присутствовавших заметил Инвалидову, что верить Кожевникову нельзя, потому что он отступник. «Митрополит Кирилл. – продолжал он, – писал об митрополите Амвросии, что он до конца жизни предан был старообрядчеству и умер в древлеправославии; а иеромонах Филарет написал, что при смерти Амвросия будто бы опять возвратился в греческую церковь и погребен был на греческом кладбище греческим попом⁵: так ужели мы должны верить свидетельству Филарета, а не свидетельству митрополита Кирилла»? Прение об этом происходило потом и на обеде у Бутиковой; но тут сам Петр Драгунов порешил прение, сказавши, что в Братском Слове напечатана об Иларионе правда, а не вымысел: многому из того, что там написано, – прибавил он, – я сам был свидетелем.⁶

Но всего любопытнее, как отзовется на известия об новых подвигах лжеокружников Сильвестр, глава действительных окружников. Ужели и на них ответит молчанием, как молчит по поводу распространяемых о нем самом клевет, будто и он отказался на недавнем соборе от защиты Окружного Послания? Сильвестру не следует забывать, что молчание считается знаком согласия.

Смуты в обществе противуокружников осложняются еще более. Читателям известно, что на собрания противуокружнических епископов, бывшем 31-го Октября прошлого года, Иосиф Нижегородский лишен епископского сана, а попы, его сторонники: Василий Садовницкий, Кирилл Речицкие и другие запрещены от священнодействия и что на этом соборе лично не присутствовал один из противуокружнических епископов – Тарасий боровский и бессарабский, приславший впрочем полномочие Иову Московскому подавать, за него голос (Брат. Сл. т. II, стр. 532.). Этим обстоятельством и воспользовался Иосиф со своими запрещенными попами: они обратились к Тарасию с жалобой на решение собора. Тарасий, не смотря на то, что дал полную доверенность Иову действовать на соборе от его имени, принял жалобу и нашел, что кара, положенная собором на Иосифа и единомышленных ему попов, слишком тяжела, что за ними нет таких преступлений, за которые бы следовало подвергать одного извержению из сана, а других запрещению от священнодействий и что вообще собор своими крайними мерами причинял великий вред «древлеправославной» церкви, возбудив междоусобную вражду в христианах. Из Бендер, где он находится теперь, Тарасий недавно прислал попу Василию письмо, которым разрешает его от запрещения и дозволяет ему отправление священнослужений.

Такое поведение Тарасия крайне смутило Иова Московского и его сторонников. Они и подумать не могли, чтобы Тарасий пошел против постановлений собора 31-го Октября после того, как дал полномочие Иову действовать за него, и сам, присутствуя на соборе 22-го Мая, был со всеми единомыслен в осуждении Иосифа. И так как присланное им разрешение попу Василию возъимело свое действие на новониконовских раскольников, то Иов нашел нужным разъяснить им, что поп Василий действительно запрещен от священнодействия собором епископов и что он, Иов, есть законный епископ Московский, и они обязаны во всем слушать своего архиерея, а не другого, постороннего. В последних числах минувшего Декабря Иов послал в Новинки двоих нарочных лиц с разными документами об извержения Иосифа и запрещений единомышленных ему попов, и с собственной грамотой следующего содержания:

Г. И. X. С. Б. П. Н. аминь.

Обществу деревни Новинок.

«Так как дошли до нашего смирения слухи о том, что неции из христиан соблажняются о соборных действиях, вследствие этого посылаю вам соборные бумаги с двумя благонадежными и усердными по вере лицами, Акимом Васильевым и Димитрием Акимовым: определение, состоявшееся 22-го Мая, и на то подтверждение, состоявшееся 26-го Сентября, и извержение Иосифовское, и запрещение попам, состоявшиеся на соборе 31-го Октября, для вычитания во всеуслышание всем христианам, дабы всем ясно были слышны соборные действия.

«В чем и удостоверяю своеручным подписом и с приложением святительской печати.

«Смиренный Иов, епископ, Московский 20-го Декабря 7393 лета».

В тот же день, 20-го Декабря, упомянутые лица приехали в Новинки, привезя с собой для указания правил и Кормчую книгу. В доме одного ревнителя был собран народ. Димитрий Акимов вычитал присланные от Иова бумаги, и, читая, указывал правила в Кормчей. Народ слушал его со вниманием; но как только начал он читать о запрещении попа Василия, начетчики из духовных детей этого попа подняли шум, и стали кричать, что приводимые правила падают на самих членов собора, а не на отца Василия. Никаких объяснений от посланных не хотели и слушать, – и таким образом посланники Иова возвратились к нему без всякого успеха. Поп же Василий и подавно не хочет знать постановлений собора: не смотря на запрещение он и раньше этого продолжал служить, хотя с некоторою робостью, а теперь, когда из Бендер от Тарасия получил разрешение, служит уже без всякого стеснения, и сами прихожане теперь принимают его без сомнения, как настоящего попа.

Между тем Иосиф не оставляет своего намерения поставить еще нового епископа для Москвы, и теперь, имея сторонника в Тарасии, может исполнить это намерение еще смелее. По слухам, он имеет уже и кандидата, – некоего священно-инока Афанасия. Еще будучи в Москве, вскоре после собора, кончившегося так неудачно для него, хотел он поставить этого Афанасия в епископы: но был удержан своими приближенными. Теперь же, в Нижнем, едва ли затруднится исполнить свое намерение. К чему приведут, наконец, все эти безобразные раздоры в раскольнической иерархии?

Скажем в заключение об одном характерном событии у федосеевцев на Преображенском Кладбище.

Истекшей осенью умер на Кладбище смотритель, назначаемый сюда правительством. На его место определен другой. Этот новый смотритель 9-го числа сего Января месяца, пожелал принять к себе в квартиру, которая находится внутри ограды Преображенского Кладбища, чудотворную Иверскую икону Божией Матери. И беспоповцы не только не встретили св. икону с подобающею честью, но с приближением ее к кладбищенским воротам, как нечистая сила, разбежались по палатам и только оттуда из окон решались посмотреть на икону... Вот каково древлеправославие, восхваляемое даже некоторыми учеными людьми! Когда беспоповцев спрашивали, зачем они разбежались, увидев святую икону, они отвечали: стоять и не молиться пред чудотворной иконой совестно, а молиться нельзя, ибо икону провожает никонианский поп, слуга антихриста: за такое моление отлучат от общей молитвы!...

Читателям известно, что Онисим Швецов (ныне священно-инок Арсений) с помощью Пафнутия напечатал за границей, в Мануиловском раскольническом монастыре, «Поморские Ответы». Книга эта успешно распространяется раскольниками: много экземпляров ее развезено по разным местам самим Швецовым, много продано раскольническими книжными торговцами на Нижегородской ярмарке и в Москве. С ярмарки их завезли и в Сибирь, и в другие отдаленные места России, обитаемые раскольниками. Если бы напечатал и распространял «Поморские Ответы» кто-либо из беспоповцев, он заслуживал бы по крайней мере некоторого снисхождения, как издатель книги, беспоповцем же (Андреем Денисовым) и составленной. Но Швецову, проповеднику и защитнику поповства, притом же имеющему сан священно-инока, печатать и распространять в народе беспоповское сочинение совсем непростительно. За это осуждают его даже некоторые из самих поповцев, не до конца ослепленные расколом.⁷ Между тем распространение этой книги произвело и производит неисчислимый вред для церкви. Так наприм., с помощью этой книги бронницкие раскольники совратили в раскол прихожан подгородного села Грибнова. Да и вообще раскольники с гордостью указывают на эту книгу и говорят православным, что кто прочтет ее, тот больше не будет ходить в церковь и непременно будет креститься двумя перстами. В «Поморских Ответах» действительно приводится множество свидетельств в пользу двуперстия – этого главного догмата старообрядцев. Свидетельства эти весьма сомнительной достоверности; но им верят на слово, не проверяя, и в общей совокупности они могут произвести и производят сильное впечатление, особенно на людей, имеющих расположение к старообрядчеству, и на простой народ, не различающий обряда от веры. Нужно со стороны православных принять деятельные меры к отвращению зла, причиняемого распространением этой книги.

Давно появилась в Москве и распространяется также успешно, как «Поморские ответы», напечатанная в Черновцах выкрещенным жидом Карловичем книга «Исторические исследования, служащие к оправданию старообрядцев» (том второй), Часть этой книги была задержана на границе; но потом раскольники какими-то неизвестными путями успели привезти ее в Москву в большом количестве экземпляров. Между тем Карлович высланный из России в Турцию, как турецкий подданный недавно прибыл в Черновцы и здесь собирает материалы для третьего тома своего сборника и ведет переписку с московскими ревнителями раскола о сообщении ему средств на напечатание этого нового тома. Ему, разумеется, желательно только поболее собрать денег от раскольников; с этою целью он прикидывается усердным ревнителем «древлеправославия» и именует себя изгнанником и страдальцем за старую веру. И находятся старообрядцы, которые в простоте сердца верят ему и собирают для него деньги, хотя должны бы знать, что за человек этот перекрещенный жид, из-за денег готовый креститься сколько угодно раз и в какую угодно веру.⁸

Наконец, недавно появилось в Москве (и конечно не в одной Москве) еще новое сочинение Швецова. Ободренный успешным сбытом «Поморских ответов», в прошлом году он напечатал в той же типографии Мануиловского монастыря большую книгу в оправдание Белокриницкой иерархии от взводимых на нее обвинений «со стороны господствующей церкви». В этой новой книге защиту Белокриницкой иерархии он простер до того, что усиливается оправдать и самые погрешности Белокриницкого Устава, на котором основана эта иерархия. В Уставе, как известно, есть немало очевидных догматических погрешностей. Там говорится напр., что «Вот до сотворения дел своих бе в молчании, имея единосущное в уме Слово, Сына своего, его же в первом изречения – да будут вецы, нетленно родил». Собор самих раскольнических епископов в 1863 году признал это и некоторые другие мнения павловой богословии чуждыми православию и издал об них постановление, в котором исчислены и опровергнуты эти погрешности. Но Швецов, в смелом стремлении оправдать Белокриницкую иерархию, не согласился и с определением своих иерархов; напротив, прилагал большие усилия к оправданию Белокриницкого Устава. Еще при жизни Антония, состоя в качестве его главного секретаря, он написал в защиту Устава большую тетрадь, в которой собрал много отеческих изречений о предвечном рождении Бога-Сына, разумеется, с своими кривосказательными объяснениями, благоприятствующими выраженному в Уставе неправославному мнению. Эту самую тетрадь, с некоторым добавлением Швецов включил и в свою новую книгу. Столь упорное защищение лжи в книге Швецова возмутило даже беглеца Пафнутия, живущего в том же Мануиловском монастыре, где Швецов печатал ее. Пафнутий делал сильные возражения против мыслей Швецова, и как человек крайне горячий и самолюбивый даже совсем рассорился и с Швецовым, и с Верховским, защищавшим Швецова.⁹ Потом, недовольствуясь словесными замечаниями, Пафнутий сделал против книги Швецова письменное возражение. Возражение Пафнутия ходит по рукам у московских старообрядцев и мы не замедлим познакомить с ним читателей. Новой книгой Швецова, как слышно, недоволен и Пафнутий Казанский, один из главных участников изданного в 1863 г. соборного определения о по- грешностях Устава.

Неудача новой книги, которою Швецов рассчитывал и удружить старообрядцам и приобрести материальные выгоды, особенно же отстранение его на осеннем соборе раскольническими архиереями от занятия Саратовской епископской кафедры, все это крайне огорчило Швецова. Прямо с собора, как мы упомянули уже, он отправился на свою родину (Владимир. губ., Вязн. у.), а оттуда в Елесино к своему любимцу – Кириллу Нижегородскому, где и доселе проживает. Слышно, что за границу он более не намерен ехать. Что причиной этому, – неудобства ли совместного жительства с Пафнутием, или неудобства дальнейших путешествий за границу с такими преступными целями, с какими он ездил доселе, – неизвестно. Из Елесина Швецов по временам посещает свою родину и другие места. Так недавно был в гостях у одного горбатовского ревнителя раскола, некоего Николая Порфирьича, и оттуда к одному из московских друзей прислал письмо, в котором выражает сетование на московских заправителей раскола за уничтожение Окружного Послания и за не-

выплате к его собственным трудам на пользу древлеправославия. В письме этот Швецов умалчивает о Пафнутии; зато Верховскому воздает великие похвалы и называет себя счастливым., что имел возможность пожить с ним вместе в Мануиловском монастыре, ибо де многому от него научился, чего прежде не знал.¹⁰

Мы говорили прошлый раз о гонении, воздвигнутом вождями псевдо-окружников – Савватием, Шибаевым, Драгуновым и прочими на архидиякона Исихия за участие в собрании искренних окружников. Гонение кончилось тем, что его совсем отставили от должности письмоводителя при Духовном Совете. Благонамеренные старообрядцы очень жалеют об этом. Исихий, действительно, человек кроткий и хорошо начитанный в книгах, имеет способность и к составлению бумаг, каковые люди очень редки между старообрядцами. Будучи по своим понятиям истинным окружником, а служа у притворных окружников, он, разумеется, должен, был многое писать не по совести, а это очень тяжело делать человеку, не лишенному совести. Поэтому-то в последнее время он и принял открытое участие в защите Окружного Послания, чем воздвиг на себя тяжкий гнев властителей московского раскола – Шибаева, Савватия, Драгунова и прочих. Исихий так огорчен был постигшей его карой, что сделался болен. Не смотря на это, ему приказано было немедленно выехать из квартиры Савватия, где имел он помещение, – и больной он должен был переправиться в дом одной старушки старообрядки, сжалившейся над ним и давшей ему на время приют. Таково бесчеловечие раскольнических властей! А какой подняли бы они вопль, если б что-нибудь подобное сделано было правительством с раскольником, даже вполне достойным наказания? На место Исихия, по достоверным известиям, назначен в письмоводители Духовного Совета Перетрухин. Этот, конечно, не войдет в столкновения с Савватием и Шибаевым.

12-го числа Января месяца, в квартире Боева, было второе собрание братчиков, посвятивших себя на защиту Окружного Послания, гонимого и уничтожаемого их Духовным Советом. На собрании этом призвали нужным обратиться с вопрошениями к противуокружническому Московскому епископу Иову: находит ли он в Окружном Послании какие либо ереси? если находит, то какие именно? а если не находит, то правильно ли он отделяется от них – окружников? Такие же точно вопросы решено подать и Кириллу Балтскому и прочим архиереям противуокружников. Надобно полагать, что Иов не примет вопросов, на том основании, что они исходят не от Духовного Совета, а от частных лиц. Или быть может, он ответит им: «обратитесь прежде к своему Духовному Совету, – спросите его, какое он имеет понятие об Окружном; если он скажет вам, что признает Послание справедливым, то спросите его, почему он уничтожает Послание; если же скажет, что признает Окружное несправедливым, то спросите, почему он находится в разделении с нами – отвергающими Окружное»? Вот каких вопросов должно ожидать братчикам от Иова. И что они ответят?

У противуокружников возникают новые дела. Иову с его собором хотелось, как помнят читатели, окончательно поразить Иосифа произнесенным на него соборным извержением. Сначала Иосиф и его сторонники-попы очень смутились таким решением собора; но теперь ободрились. Они постарались склонить на свою сторону Тарасия Бессарабского, который лично на соборе не присутствовал, а прислал только письменную доверенность подавал за него голос на соборе Иову Московскому. Читателям уже

известно из предыдущей «Летописи», как Иосиф и его сторонники воспользовались этим обстоятельством. Теперь Тарасий прислал им новое подтверждение, что он действительно отрицает законность соборного извержения Иосифу и отлучения его попам: немилосердно и бесчеловечно извергать того, – писал он, – от которого все архиереи получили благодать (!) архиерейства и от которого, незадолго до извержения, получил архиерейство сам Иов. Такой отзыв Тарасия поднял на ноги Иосифа и его сторонников. Мы говорили уже, что он намерен поставить нового епископа в Москву, некоего священно-инока Афанасия. Этот Афанасий однако же отказался от предложенного ему епископства. Тогда Иосиф подыскал другого кандидата – некоего инока Симеона из города Ржева, и намеревается поставить его епископом граду Москве, или граду Ржеву. Теперь он ждет только согласия на это от Тарасия Бессарабского. Между тем, уклонение Тарасия на сторону Иосифа крайне опечалило Иова и его сторонников. Они теперь поняли, что ничего не достигли своим осенним собором, и недоумевают, что им делать не с одним уже Иосифом, а вместе и с Тарасием. Сильно смущены новым осложнением дела, новыми предстоящими раздорами и все противуокружники – московские, петербургские и иные.

В настоящее время, среди борьбы двух противуокружнических партий, приобрел неожиданно большую важность Тарасий, именуемый епископ Калужский в Бессарабский: и партия Московского Иова, и партия Нижегородского Иосифа прилагают всевозможные старания привлечь его на свою сторону. Разумеется, он дорог им не по своему личному достоинству, а потому что от него много зависит теперь успех той, или другой стороны в их взаимной борьбе. Если бы Тарасий перешел окончательно на сторону Иосифа, то недавний соборный суд над этим последним, произнесенный Иовом с его сторонниками, остался бы мертвою буквой; а если Тарасий поддержит Иова, тогда все противуокружники должны будут прознать произнесенный Иосифу и его сторонникам соборный суд имеющим полную силу, потому что с Иосифом не останется ни одного уже епископа, пред которым мог бы обжаловать неправильное якобы решение собора. Тарасий сам по себе, как и все архиереи не только противуокружников, но и окружников, ничтожная личность. В епископа он поставлен еще позорной памяти Софронием Жировым; долгое время был безместным архиереем; потом находился под запрещением; наконец, года четыре тому назад, Иосифом разрешен от запрещения и определен быть епископом Калужским, Бессарабским и Черниговским (!).

Читателям известно уже, что Тарасий прислал Московскому Иову полномочие подавать вместо него голос на соборе, бывшем в Октябре месяце прошлого года, и скреплять его именем соборные постановления: эту доверительную грамоту его, получающую теперь для противуокружников особенную важность, мы печатаем вполне.¹¹ Между тем, спустя несколько времени после собора, сделалось известным письмо Тарасия к некоему раскольническому ревнителю Феодору Николаеву, где он пишет, что не признает законными и правильными определения собора 31-го Октября, подвергающий Иосифа извержению, – Письмо это мы также печатаем вполне.¹² Рассмотрев эти два тарасиевы писания, читатели увидят, что в одном из них, именно в доверенности Иову, Тарасий признает законными и правильными соборные постановления 22 Мая 1885 года, в издании которых сам принимал участие, а в другом, т. е. в письме к Николаеву, эти же самые постановления признает уже неправильными; в доверенности именует себя сторонником Иова и единомысленных ему епископов, а в письме к Николаеву заявляет о себе, что он сторонник Иосифа и противников его именует разными укорительными названиями. Этим достаточно характеризуется личность Тарасия. Письмо его к Николаеву распространяется приверженцами Иосифа и, как мы говорили уже, очень ободрило Иосифа и единомысленных ему попов, а Иова с его приверженцами весьма опечалило. Иов не верил даже, чтобы Тарасий мог прислать такого содержания письмо и считал его фальшивым, сфабрикованным в Москве сторонниками Иосифа. Но когда ему показали подлинное письмо с именной печатью Тарасия, тогда он послал в Бендеры, к купцу Филиппу Юкову, в доме которого Тарасий нередко имеет приют, убедительную просьбу навести точные справки: действительно ли Тарасий перешел на сторону Иосифа и действительно ли писал Николаеву, и особенно Костину, бумаги, отвергающие законность постановлений собора 31 Октября о извержении Иосифа? Юков особым письмом уведомит Иова, чтобы он не беспокоился насчет Тарасия, – что Тарасий остается в согласии с ним и четырьмя подписавшими соборные определения епископами и не перейдет на сторону Иосифа. А о посылке бумаг Костину Юков писал: «владыка Тарасий сказывал мне лично, что от Костина были письма в Бендеры, но он на них ничего не ответил и ни каких бумаг от владыки Тарасия противники не имеют».¹³

Но, не смотря на то, что Юков так решительно убеждал Иова оставить беспокойство относительно Тарасия, Иов, зная, что Тарасий и до болезни, был бесхарактерен, а после болезни, приключившейся в истекшем году, еще более ослабел умственно, не слишком полагался на письмо Юкова и продолжал беспокоиться опасениями, не писал ли Тарасий действительно тех бумаг, которые показывают сторонники Иосифа. И так как эти последние продолжали распространять копии с писем Тарасия и тем смущали его собственных приверженцев, то Иов нашел нужным сделать экстренное собрание своих приближенных попов, для рассуждения об этом деле. На собрании решили послать к Тарасию в Черниговские слободы, где он находится, некоего архимандрита Игнатия – зуевского. Игнатию поручено всеми возможными способами убеждать Тарасия, чтобы он, согласно своей доверенности, признал соборные постановления 31 Октября, и вообще держался бы стороны Иова и никак не склонялся бы на противную сторону. Если же окажется, что Тарасий действительно писал в Москву те письма, которые распространяются сторонниками Иосифа, то Игнатию поручено уговорить Тарасия, чтобы написал на них уничтожение. Игнатий уже отправился отыскивать Тарасия ; но известий от него еще нет и сторонники Иова ждут их с нетерпением. Между тем Иосифовцы, узнав о посольстве Игнатия, и сами вслед за ним отправили к Тарасию опытного человека с поручением, во что бы ни стало привлечь его на свою сторону: для вящшей убедительности его ходатайств пред Тарасием послу вручили значительную сумму денег, – одна Муравлиха дала несколько сот рублей. Итак, отправились к Тарасию два посольства, от обеих враждущих сторон, – и та, и другая ждут теперь известий, как поступит «владыка», Тарасий, к какой стороне решится пристать. Вот какая честь выпала на долю Тарасия, какое значение неожиданно приобрел он в обществе противуокружников!¹⁴ На полное торжество

над Иосифом во всяком случае Иов не может рассчитывать. У Иосифа, как это видно из письма того же Юкова, есть сторонники в епархии Тарасия, наприм. в Добрянке. Добрянка – старое гнездо противуокружников: отсюда, от добрянского попа Григория, раздался первый голос против Илариона Георгиевича и его Окружного Послания. В этом посаде Тарасия в праздник Рождества Христова служил обедню и, разумеется, при его служении было большое стечете народа: вот здесь то, после службы, многие высказывали неудовольствие на постановление московского собора 31 Октября и крайне сожалели об извержении Иосифа и отлучении последующих ему попов. «Некоторые граждане

и священники, – пишет Юков, – сожалеют, что Иосифа лишили сана». А иноки Кореневского монастыря свое неудовольствие на постановления собора выразили в пространном письме к Иову (от 10 Января), написанном в самых резких выражениях. Кореневский монастырь дошел даже до того, что в нем перестали и молился за своих якобы «древлеправославных» архиереев, и теперь вместо местного епископа Тарасия поминают отцев духовных (об этом есть упоминание в письме Юкова). Все это очень тревожит сторонников Иова, и они говорят, что если Игнатию не удастся убедить Тарасия, согласно своей доверенности стать за одно с Иовом, то весной необходимо будет созвать новый большой собор уже затем, чтобы судить Тарасия за отказ от данной им доверенности Иову.

Заметно, что этими неурядицами в противуокружнической иерархии начинают тяготиться сами противуокружники.

В последней половине истекшего Января помер богатый московский купец Рябушинский. Он принадлежал к обществу противуокружников; но перед смертью не хотел обратиться за напутствием ни к одному из проживающих в Москве противуокружнических попов, а послал в Калугу к попу Зотику, тоже противуокружнику. Зотик замедлил прибытием; а между тем больному становилось все хуже. Тогда родственники для напутствия умирающего решились пригласить окружнического попа Прокопия, – не того, что ныне епископ Паисий, а другого. Но когда Прокопий явился, больной уже умер без всякого напутствия. Окружники, на этом лишь основании, что приглашен был их поп, стали считать умершего перешедшим на их сторону, и в часовне Рогожского Кладбища было совершено над ним торжественное погребение соборне почти всеми московскими попами окружников. После Рябушинского остался большой капитал, и, по рассказам старообрядцев, родственники его роздали много денег раскольническим попам. Любопытно, что деньги на помин раздавались безразлично и окружническим и противуокружническим и даже беглым попам, – двум беглым попам Петру Щепетеву и Петру Ремизову дано было даже гораздо больше (по тысяче руб.), нежели попам австрийского составления. Это оказанное им предпочтение объясняется тем, что самая близкая родственница умершего держится общества беглопоповцев; и то обстоятельство, что поминать покойника приглашали попов разных сект, показывает, что родственники покойного принадлежат к разным поповским сектам. Итак, в одном семействе у поповцев можно встретить три разных веры!

Мы говорили, что в письмоводители Московского Духовного Совета, вместо уволенного так безжалостно Исихия, избирается своего рода раскольническая знаменитость – Перетрухин. На приглашение занять эту должность он прислал письменный ответ, в котором, изъявив свою готовность, просит только, чтобы Совет исходатайствовал ему увольнение от Пафнутия Казанского, под ведением которого он теперь находится. Как скоро увольнение получится, г-н Перетрухин не замедлит осчастливить Москву своим прибытием на постоянное в ней жительство. Московские ревнители раскола ожидают его даже с нетерпением.

А другая раскольническая знаменитость, г-н Швецов, оставив печатный станок, усиленно занимается теперь словесною проповедью раскола. Был он с этою целью в Горбатове, потом отправился в большое торговое село Урень (Симб. губ.) для бесед с беспоповцами и православными. Много зла может он причинить там церкви православной, если не встретит опытного обличителя его лжеучений. Мы помним, как он, отправившись, по поручению и на средства Антония Шутова, в Нижегородскую губернию, в одну поездку основал здесь в селениях Безводном и Мурашкине две общины поповцев по австрийскому священству: теперь они составляют уже два большие прихода. В Елесине и без него поповщинский раскол сильно распространен был, а теперь, с водворением его, будет расширяться более и более. Лет двадцать тому назад, было здесь ничтожное количество раскольников; однако же Антоний не- медленно поставил им попа Захария, а в 1876 году учредить уже здесь нижегородскую епископскую кафедру, поставив в епископы Кирилла, который и теперь пребывает здесь и оказывает Швецову особенное покровительство. Местным православным миссионерам следует обратить особое внимание именно на это гнездо раскола.

Недавно приезжал в Москву новопоставленный Саратовский епископ Паисий, бывший поп Прокопий, и прожил здесь около двух недель. Главные заправители раскола – Савватий и Шибаев с попом Петром Драгуновым, который, кстати сказать, нашел опять неудобным оставаться на Рогожском Кладбище, откуда так старался вытеснить Прокопия, и во второй уже раз возвратился на свое старое место, – все эти раскольнические власти очень неприветливо встретили Паисия, и ясно дали ему заметить, что его приезд в Москву для них вовсе не желателен; зато рядовые старообрядцы, не стоящие у власти, везде встречали Паисия с радушием. Но о нем мы скажем подробнее в следующий раз.

У беспоповцев Филиппова согласия в Кимре (Тверск. губ.) открылся две недели тому назад собор, продолжающийся и доселе. Это нечто в роде Федосеевского «великого собора происходившего в 1883 г. Съехались филипповские «отцы» и наставники со всей России. Московские беспоповцы отправили туда своего начетчика Ивана Ильина, который и до сих пор не возвращался. Слышно, что и здесь, как на Федосеевском соборе, рассуждают главным образом о браках. Ясно, что раскольники не дремлют. Притом следует заметить, Кимра и ее окрестности верст на двадцать и более почти сплошь заселены раскольниками. Это, можно сказать, тверская Гуслица, только тем отличающаяся от московской, что последняя обширнее. А принимаются ли какие-либо меры для ослабления раскола в той и другой Гуслце? О миссионерах и там и здесь что-то совсем не слышно.

Г. И. X.С. Б. П. Н. аминь.

Божиею милостью смиренный епископ Тарасий по духу возлюбленному собрату нашему смирению епископу Иову Московскому, благодать вам и мир от Бога Отца Господа нашего Исуса Христа и спокланяемого Духа да будет с вами во веки аминь.

Дошло до сведения нашего смирения начертание ваше ко мне от 19 Октября 7393 года приглашение моего смирения на собор в царствующий град Москву на 20 число Октября. Я получил его 25 Октября вечером. Я соизволяю по вашему суждению быть собору в Москве на основании священных правил седин вселенских и девяти поместных соборов. Лично же присутствовать на соборе я не могу по случаю долговременной моей болезни, и вместо себя я поручаю вашему преосвященству епископу Иову Московскому на соборе согласно правил св. апостол, св. отец вести суждение на соборе и по окончании собора подписывать бумаги вместо меня. А по окончании соборных дел прошу довести до сведения моего смирения состоявшиеся соборные определения. Пришлите из них мне один экземпляр с подписом и приложением ваших святительских печатей для хранения мне. Соборное определение, состоявшееся прошлого Мая сего текущего года в царствующем граде Москве, я подтверждаю и сознаю законным и правильным, пререканий же со стороны противников собора отвергаю на всегда, в том удостоверяю подписом моим с приложением святительской печати.

Смиренный Тарасий епископ Калужский, Бессарабский и Черниговский.

Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, аминь. Истинному по благочестию ревнителю Федору Николаевичу и всему христолюбивому обществу старообрядцам, не приемлющим Окружное Послание, в Москве.

От Калужского и Бессарабского епископа Тарасия удостоверение и ответ на ваше письмо. Вы пишите, что дошли до вас слухи, будто бы я дал плевелосеятелям доверенность творить распри и раздоры, и присовокупляют меня к своей бесстыдной дерзости на извержение единодушного моего брата владыки Иосифа; но меня Господь да сохранит от всех их злых умышлений, я желаю до конца пребыть в истине, и по правилам святых отец, а я собор 22 Мая 1885 года не признаю правильным, как и прежде вам известно было от меня; а что врази мною поношаются, то помоги мне Господи претерпеть, а их смех приложится им в плач, и болезнь их обратится на главу их, и на верх неправда да снидет, а нам помоги Господи до конца пребыть единодушно и единомысленно во единой святой соборной и апостольской церкви, в предания святых апостол и святых отец, без всякого прекословия. Сим письмом удостоверяю вас, не сумневайтесь обо мне, что ваши враги поносят мне. И тогда велия скорбь была, 22 Мая, когда решили собор без правил святых отец; но Господь весть, что я сему неповинен, что они умыслили лукавство сотворил я этого не желал. А Чиновник мой Бог благословит у них взять, я вам благословляю. Смиренный епископ Тарасий Калужский и Бессарабский.

Г. И. X. С. Б. П. Н. аминь.

Преосвященнийший владыко Иов! Желаю вам душевного спасения и телесного здравия, и прошу от вас благословения и святых молитв, и доношу вам, что я 1 числа Генваря возвратился с Добрянки, слава Богу, благополучно. Письмо я ваше 24 Декабря получил. При расспросах владыка Тарасий сказывал мне лично, что от Костина были письма в Бендеры, но владыко Тарасий на эти письма ничего не отвечал на бумаге и никаких бумаг противники от владыки Тарасия не имеют, разве фальшивые, составленные от имени его ложно. Прошу вас, владыка святый, ничему не верить. Это все ложное. Владыка Тарасий выдал вам бумагу в лице нас четырех человек и объявил гражданам посада Добрянки, что он состоит в едином духе со освященным собором и четырьмя епископами, бывшими на соборе 22 Мая и 31 Октября. А что противники сказывают, что владыка Тарасий будто бы дал им на бумаге, это все ложное и несправедливое, они только говорят, а на деле никаких бумаг не имеют. Я лично спрашивал секретно от владыки Тарасия, не отвечал ли он что-нибудь Костину на бумаге. Владыка Тарасий сказал, что истинно как пред Богом я ничего не писал. Да еще прошу вас, владыко святый, удостоверьтесь, что если бы эти потерянной совести люди имели что-либо от владыки Тарасия на бумаге, они бы лично принесли к вам, изъявили бы официально протест против доверительной вам данной грамоты, но только что они этого не скоро дождутся, чтобы владыко Тарасий был, на их стороне.

Я получил сведения, что братия Кореневского монастыря никакого епископа в молитвах не поминают, не поминают и владыку Тарасия. Это все произошло от инока Сираха.

В бытность мою в праздник 25 Декабря к Добринке, некоторые граждане и священники сожалели, что Иосифа лишили сана, они не знавши сущности дела, я же с Божиею помощью раскрыл им незаконное действие бывшего епископа Иосифа. Тогда и они со мной согласились. В настоящее время вышли в свет разные понятия по случаю церковной катастрофы.

При распрощании с владыкой Тарасием в Добрянке много было секретного рассуждения между нами. Поэтому я вас, владыко святый, уверяю, что владыко Тарасий ничего им не писал и писать не будет.

Прости Христа ради. Филипп Юков.

С сим пишу в Добрянку владыке Тарасию, чтобы вас уведомил своим письмом о ложных слухах.

Все еще остается неизвестным в точности, перешел ли Тарасий на сторону Иосифа, или остается верен изъявленному им согласию действовать заодно с Иовом и его сторонниками; появились только два новые письма, подтверждающие прежнее известие, что Тарасий не изменял Иову, – одно из Бендер, к самому Иову, того же Филиппа Юкова, письмо которого мы привели прошлый раз, другое из Добрянки, попа Василия к Юкову. Письма эти достойны внимания, потому что проливают некоторый свет на дела противуокружников.¹⁵ Юков и теперь просит Иова не беспокоиться насчет Тарасия, – уверяет, что Тарасий и доселе остается «мирен с четырьмя епископами, участвовавшими на соборе 31 октября», и что бумаги за его подписью, с приложением его епископской печати, присланные в Москву Костину и Николаеву, ложные, подделаны в Бендерах приверженцамп Иосифа и посланы в Москву. А в письме попа Василия говорится даже и о том, как подделали их приверженцы Иосифа. На праздник Рождества Христова Тарасий уехал из Бендер, где обыкновенно жительствует, в Черниговские слободы, а печать свою оставил в Бендерах, у попа Елизара. Этот поп Елизар, сторонник Иосифа, с другими своими единомышленниками, составил письма от имени Тарасия, приложив к ним оставленную Тарасием печать и отправил в Москву к Костину и Федору Николаеву. Так объяснил попу Василию происхождение писем и сам Тарасий, обещая допросить Елизара, по чьему приказу он писал их. Но так ли все это было, и как решился поступить Тарасий, – перешел ли на сторону Иосифа, или остался верным Иову и прочим противуокружническим епископам, – верные известия об этом должны привезти отправленные к нему от обеих сторон послы, о возвращении которых еще не слышно.

Любопытно, что Юков в письме своем именует Иова Московским патриаршим наместником: «вы, владыка Иов, занимаете патриарший престол, как оставил вам пятый Московский патриарх Иосиф»; он находит, что Иосиф Нижегородский никак не мот подвергать запрещению «патриаршего наместника» и уверен, что «Иосифовская небогодарованная партия рассыплется в прах». Но такую уверенность не многие разделяют; и сам Иов начинает чувствовать затруднения в борьбе с Иосифом. Сторонники этого последнего то и дело обращаются к Иову с запросами, на которые ему очень не легко ответить. Ему говорят: «Если Иосиф был так низок и позорен, как свидетельствуется в соборном на него извержении, то зачем же ты принимал от него посвящение в сан епископа? Ведь Иосиф не в один же год сделался низким и безнравственным человеком, а был таким и раньше, о чем не мог ты не знать. Почему же, в то время, когда ты принимал от Иосифа рукоположение, Иосиф был хороший и законный святитель; а теперь, когда принял от него рукоположение, сделался нехорош и незаконен»? Указывают и на то, что Иов, при поставлении в епископа, пред всею церковью произносил обет быть послушным своему рукополажителю Иосифу; а по принятии рукоположения, вопреки своей клятве, стал копать яму, чтобы уронить Иосифа. Очевидно, говорят они, Иов с своим собором несправедливо послушал в отношении к Иосифу и крайне оскорбил его. Иосиф же с своей стороны ничем не смущается, – ни клятвами Иова с его собором, ни колебаниями Тарасия. Он уехал в Казанские пределы с намерением поставить там епископа и завести свою иерархию.

Юков просит Иова, чтобы на праздник Николы Чудотворца приехал в Кореневский монастырь для усмирения тамошних мятежных иноков, которые не признают над собой никакой власти и никого из епископов не считают за епископа, ни за кого из них не молятся Богу при богослужении. Но где же Иову справиться с сими крамольными иноками, как их именуют в письмах Юков и поп Василий, когда он не имеет достаточной силы, чтобы защитить себя в Москве от нападения иосифовцев? Вообще положение Иова затруднительно; а раздор среди противуокружнических епископов ничто и никто не в силах прекратить.

В прошлый раз мы упомянули о приезде в Москву недавно поставленного Саратовского епископа Паисия (бывший поп Прокопий). Главные заправители раскола, Шибаев и Петр Драгунов, по старой вражде к нему, приняли его очень неблагосклонно. Хоть и сами они устроили производство Паисия в епископы, но теперь очень недовольны, что, сделавшись епископом, он освободился от их власти и мало обращает на них внимания. Притом же Паисий и в Саратове и теперь в Москве заявил себя сторонником Окружного Послания, призвав изданное Духовным Советом подтверждение его уничтожений несправедливым. Он говорит, о себе, что подписал его под давлением Шибаева и Драгунова, а теперь не желает оставаться участником их несправедливого поступка, напротив, хочет быть во всех единомысленным Сильвестру Балтскому. Вскоре же по приезде в Саратов, он имел случай показать себя ревнителем Окружного Послания. Пафнутий Казанский, управляет Саратовскою епархиею, по приезде из Москвы с последнего бывшего там собора, подверг запрещению проживающих близ Хвалынска попа Израиля и игумена Серапиона за то, что они, самим же Пафнутием наученные твердо держаться Окружного Послания, не согласились признать законным изданное от Духовного Совета уничтожение Послания. Паисий же, немедленно по приезде в свою епархию, разрешил Израиля и Серапиона, находя запрещение их незаконным. Пафнутий, на старости лет явившийся гонителем Окружного, был, разумеется, весьма недоволен распоряжением Паисия; но этот последний заметил ему с подобающею твердостью, что он не имеет права распоряжаться в чужой епархии. Паисий даже имел с Пафнутием Казанским прение об Окружном Послании. Уничтожение его Пафнутий оправдывал примером из жизни Апостола Павла, который, нужды ради, сделал отступление от постановления Иерусалимского собора, отменившего обрезание. В оправдание акта об уничтожении Послания Пафнутий приводил этот пример и в Москве на соборе прошлого года; но Бушев, прибывший вместе с Сильвестром из Черниговских слобод, тогда доказал ему всю неосновательность этого доказательства. За Пафнутия вступился тогда Перетрухин; но Бушев и этого бойца заставил умолкнуть. Понятно, что приездом Паисия в Москву не могли быть довольны Шибаев, Драгунов и прочие противники Окружного. Зато его с радостью и почетом встретили здесь ревнители Окружного, друзья Сильвестра: члены окружнического «Братства» предложили ему даже быть у них председателем; но Паисий отказался от этого предложения, находя неудобным заведовать делами Братства, живя далеко от Москвы.

Паисий приезжал в Москву более для того, чтобы навестить своих детей, коих до крайности обидел заступивший его место при моленной поп Савва. Старший сын Паисия, Алексей, и в то время, когда Паисий был еще попом и служил в моленной при своем собственном доме, при- служивал отцу и числился певцом, за что пользовался доходами; в этой должности Алексей остался и при попе Савве, когда он поступил на место Паисия, назначенного на Рогожское Кладбище в настоятели заведенного там причта. Потом, отправляясь в Саратов, Паисий продал свой, дом одной богатой купчихе с тем, чтобы устроенная в доме моленная была общественною и чтобы детей его не высылать из занимаемого ими при доме помещения. Но как только Паисий выехал из Москвы, поп Савва начал теснить его детей, и дошел до того, что однажды во время литургия сам, будучи в полном облачении вытолкал Алексея с клироса. Нужно сказать, что поп Савва, как все почти раскольнические попы, гусляк и отличается весьма буйным характером. Некоторые из прихожан, сжалившись над сыном Паисия, принесли на Савву жалобу Савватию и просили заменить его другим попом. Савватий не обратил должного внимания на эту жалобу; а Савва, пользуясь безнаказанностью и знал о вражде к Паисию Шибаева и Драгунова, стал поступать еще более дерзко. Таковы-то восхваляемые старообрядцами их попы!

Мы упоминали о замысле жида Карловича напечатать за границей в Черновцах третий том своих мнимо «Исторических исследований, служащих к оправданию старообрядцев. К этому известию теперь добавим, что московские ревнители раскола действительно снабдили его довольным количеством денег, и недавно он прислал в Москву уже напечатанное предисловие к этой новой книге. Известно, что первые два тома наполнены разными обвинениями на православную церковь и бесчисленными укоризнами православным пастырям; а третий том, как можно судить по предисловию, даже превосходит первые в этом отношении Здесь между прочим будет помещен сочиненный Верховским рассказ о том, как в соединенной конференции Синода и Сената Екатерина 2-я защищала будто бы именуемые старые обряды и старообрядцев.¹⁶ Мы упоминаем об издании этой новой книги, чтобы показать, как стараются раскольники всякими способами усилить и распространить раскол.

Перетрухин прибыл, наконец, в Москву и вступил в должность письмоводителя при Духовном Совете, на место так безжалостно и несправедливо изгнанного Исихия. Перетрухин будет не только письмоводителем Совета, но и защитником раскола, подобно Швецову, в собеседованиях с православными. Более с этою целью он и приглашен на упомянутую должность в Москву. И вскоре же по приезде он отправился куда-то недалеко от Москвы для словесного состязания на защиту новоизмышленной иерархии. Да, раскольники, особенно московские, не дремлют и усиленно ведут пропаганду раскола....

Г. И. X. С. Б. п. н., аминь.

Благочестивый раб Христов Филипп Иванович, вам и христолюбивому вашему семейству смирение наше желает вам еже благо и спасительно получити.

Извещаю вас, что мы с владыкой Тарасием, слава Богу, живы и здоровы, а владыка Тарасий здоровьем не вполне справился. Письмо ваше я получил, в коем вы пишете, что вы получили с Москвы от владыки Иова письмо, что слухи несутся по Москве, будто бы владыка Тарасий к Исифу в Москву писал, что он раньше епископу Иову доверительной грамоты не давал. Я об этом его спрашивал; он мне сказал, что грамота мною выдана справедливо епископу Иову и я признаю; а за письма, что у Костина находятся, свидетельствованые моею печатью и что в них писано – у меня благословения и позволения никто не спрашивал, о том мне неизвестно, но только мною оставлены все бумаги и печать епископская, когда я был болен, то и по сие время находятся у отца Елизара. Я об этом рассмотрю и вас уведомлю, може что он от своего убеждения писал. Владыка Тарасий сказал: когда я буду ко двору в Бендерах, я спрошу, кто ему приказывал такие письма посылать. Елизар отец мне сказывал как-то, что я Костину ответ послал, а мне оного не читал, я и не знаю его содержания.

В моем доме некоторые добрянсие граждане проходили и спрашивали за епископа Иосифа. Владыка Тарасий сказывал и что собором осудили Иосифа я не прекословлю за уклонности его, что он не желает быть со всеми нашими боголюбивыми епископами в единомыслии и хорошим его не считаю.

Филипп Иванович, обсудите положение и проживание епископа Тарасия, что он не имеет где главы преклонити. В монастыре Кореневском не приглашают его на всегдашнее проживание и не желают быть под управлением епископским, а сами себя обдержали безчинием и самовластием, обществы не дают никакого пособия, и нет никакой прислуги при нем; проехав такую дальнюю дорогу один, конечно, может пострадать, а здоровье его плохо. Сего 14 Генваря надеется выехать из Добрянки в слободы: Новозыбков и Воронок, и меня приглашает с собой, – нужно ехать. В случае будете писать в Москву к епископу Иову, то припишите, что владыка Тарасий с епископом Иовом находится в единомыслии и с прочими епископами: Кириллом, и Пафнутием, и Макарием, всех признает за своих собратиев. А что слухи несутся, что к Иосифу епископу письма посылает, тому не верьте, вы знаете, он неохочь, часто, что и нужное писать, медлит. С получения сего письма прошу вас уведомить и нас своим уведомлением. Остаюсь с душевною к вам любовью священноиерей Василий Георгиев Мисников.

Я сие письмо владыке Тарасию написавши прочел, он сказал: так верно. Я просил их, чтобы бдагословить а печать приложил. Он из Бендер не взял с собою, много сожалел, что забыл взять.

10 Генваря 7394 года.

Посад Добрянка.

Преосвященнейший владыко Иов, желаю Вам душевного спасения и телесного здравия и прошу от Вас Божьего благословения и св. молитв.

При сем доношу вам, что я посланные от вас письма от 24 и 30 Декабря получил, спаси вас Христос за усердие. Мною к вам посланы от 20 и 29 Декабря письма и 3 Генваря, – не знаю почему, вы не получаете. Я писал на имя Ложкова.

Я в прежних моих письмах писал за владыку Тарасия, что это, будто он писал Костину, неправда, и что о. Петр Белянкин пишет, это дело было не в таком смысле, как вам передано, это было лично мне известно. На вопрос граждан владыко Тарасий ответил, что я Иосифа Нижегородского 22 Мая бывши на соборе оставила епископом, а что сейчас с ним, мне это не известно.

В бытность мою в Добрянке со владыкой Тарасием в праздник Рождества Христова о. Петр Белянкин к владыке Тарасию враждебно относился, и поэтому мог вам написать недобросовестно. Насчет собора 31 Октября многие противные понятия стали в людях. Многие граждане в Добрянке лично у меня спрашивали о бывшем епископе Иосифе. Я с Божией помощью раскрыл беззаконное действие его, Иосифа. Многие неведением соблазнились. Молва эта со временем приостановится. Я многих граждан уверял, что Иосиф единолично бывши Нижегородским епископом не мог прислать 24 Мая от себя запрещение Московскому патриаршему, наместнику Иову. Вы, владыко Иов, занимаете патриарший престол, как оставил вам пятый Московский патриарх Иосиф. Собор 22 Мая Иосифа Нижегородского просил лично участвовать в соборе, но он, не соизволил вопреки правил. Собор 22 прошлого Мая по правилам, тог его, Иосифа, тогда же лишить сана за ослушание (то есть за неявку на соборе): умоляю вас, владыко св., потерпите, вся эта небогодарованная партия рассыплется в прах. По разлучении, я с владыкою Тарасием в Добрянке, хотя многие его и соблазняют насчет, собора 31 Октября, я много с ним беседовал, и он меня уверил, что он остается мирен с четырьмя епископами, участвовавшими в соборе 31 Октября. Владыко Тарасий по возвращении с Черниговских слобод заедет ко мне и будет жить у меня до Великого поста.

Бывши в Москве инок Сирах Кореневского монастыря писал в монастырь, что владыка Тарасий дал доверительную грамоту вам на осуждение Иосифа; от тех пор в монастыре Коревевском в молитвах не поминают владыку Тарасия и никаких из епископов. Я предлагаю вам мой искреннейший совет к 9 числу Мая, на праздник, прибыть в Кореневский монастырь: не будет ли возможно умирить этих Кореневских мятежников; они по старой вражде к епископу Кирилле Балтовскому, – не признают за епископа. Владыко Кирилл враждебно относится к владыке Тарасию, называя его мнимым епископом, это очень ему прискорбно слушать такие порицания один на другого не от любви и не от Бога.

12 Генваря я получил от вас письмо и обе копии. Уверяю вас, владыко святый, что вторая копия Костину ложная. Владыко Тарасий не выдавал, это подделана фальшивая. Я сейчас Костину пишу и Федорову протестую, что это подложная. Владыко Тарасий, когда будет у меня, мы напишем на это опровержение от имени владыки Тарасия.

Филипп Юков.

Мы упоминали, что противуокружники обеих враждующих партий старались склонить на свою сторону Тарасия, именующегося епископом Боровским, Черниговским и Бессарабским, что с этою целью были посланы к нему из Москвы в Бендеры посольства и от Иова и от сторонников Иосифа, и что потом эти последние стали распространять в Москве копии с бумаг, якобы изданных Тарасием в осуждение Иова с его собором. Недавно посланник Иова именуемый архимандрит Игнатий возвратился из Бендер. Он рассказывает тоже, что писал бендерский купец Юков, т. е. что Тарасий никаких бумаг не издавал и не посылал сторонникам Иосифа, что бумаги эти за московские деньги сфабрикованы в Бендерах без ведома Тарасия, когда он был в Черниговских слободах, что составители их воспользовались именною епископскою печатью Тарасия, которую тот оставил на квартире в Бендерах, и приложили эту печать на бумагах. Игнатий привез и бумагу за подписью самого Тарасия и трех попов, в коей сообщается, что никаких писем в защиту Иосифа Тарасий не писал и находится во всем единомыслен с ним, Иовом, и с прочими епископами: Кириллом, Пафнутием и Макарием. Игнатий сообщает также, что для большей достоверности врученной ему бумаги Тарасий желал приложить и печать к ней, но печати, оставленной в Бендерах, ему не выдали; поэтому, Тарасий дал только обещание, что как будет приготовлена новая, уже заказанная им печать, то он пришлет Иову в Москву другую, подобную присланной теперь, бумагу с приложением печати, дабы никто из защитников Иосифа не мог заподозрить ее в подложности.¹⁷ Слышно однако же, что Тарасий долго упирался признать законность произнесенного Иосифу соборного извержения, в виду того, что противуокружники тех мест крайне сожалеют об Иосифе и выражают удивление, как могло это случиться, что недавно был он единственным владыкой в обществе противуокружников и считался их опорой, ибо сильно и успешно боролся с Швецовым и самим Антонием Шутовым, именуемыми окружниками, а теперь оказался изверженным и лишенным сана! Удивлялись и тому, как Иов, недавний ставленник Иосифа, получивший от него благодать (!) архиерейства, стал во главе враждебной ему партии и произнес ему извержение! Все это смущало Тарасия; но Вьюков поналег на него и заставил склониться на мольбу Игнатия, чтобы вместе с Иовом и прочими епископами признал извержение Иосифа законным. Как бы то ни было, но Иосиф остается теперь действительно единственным епископом своей партии. Правда, он прилагал большое старание поставить еще единомышленного ему епископа, сначала во Ржев, но потерпел неудачу вследствие несогласия на то самих ржевских противуокружников; затем из Ржева по Волге он проехал в Нижний и далее до Казани, предполагая именно в Казани поставить в епископы некоего священноинока Афанасия, но и тут не имел успеха; ездил и еще в какой-то город и также безуспешно. После всех этих странствий, наконец, приехал недавно в Москву к своей благотворительнице Муравлевой.

Между тем и положение Иова, не смотря на полученное от Тарасия уверение в единомыслии с ним, весьма незавидно. Его очень беспокоят московские и подмосковные попы, сторонники Иосифа – Фома Карякин, Кирил Речицкий и Василий Нагатинский: они по прежнему не хотят и знать соборного акта 31 Октября 1885 года об извержении Иосифа и продолжают поповствовать, к тому же, что еще важнее, учат народ не признавать Иова законным епископом. К одному из них, попу Василию, Иов посылал, как мы говорили уже, своих посланцев убеждать его, чтобы отказался от Иосифа, но без успеха. Теперь, заручившись бумагой Тарасия, Иов вздумал сам отправиться к прихожанам попа Василия, чтобы удостоверить их в действительность извержения Иосифа и насколько можно вразумить непокорного попа Василия. Пригласив с собою двух московских попов, Илью и Семена, во вторник на масленице Иов отправился в деревню Новинки, жители которой все почти духовные дети попа Василия. На помощь Иову сюда же прибыл из деревни Печатникова поп Аким с местными начетчиками противуокружников Заваловым и Медакиным. Все они съехались в дом Белоносова, куда к пригласили новинковских противуокружников; послали нарочных в соседнюю деревню Нагатино звать и попа Василия. Поп Василий сробел и отказался явиться на собрание. Тогда Иов вычитал народу соборные грамоты об извержении Иосифа и запрещении их попа Василия и стал увещевать, чтобы не обращались к нему, как к запрещенному, за исправлением церковных треб. В доказательство того, к каким неизвинительным поступкам прибегают некоторые из приверженцев Иосифа, он прочитал ложные письма, якобы присланные Тарасием к Николаеву и Костину, каковых писем Тарасий совсем не писал: в доказательство он прочел только что привезенную Игнатием грамоту Тарасия. Народ все это слушать с большим вниманием. «Согласно ли с христианскою со-

вестью составлять фальшивые бумаги и ими защищаться»? – сказал в заключение Иов. Потом стал говорить поп Илья. Он, между прочим, сказал: «ни в каких книгах нет указания на то, чтобы правильно крещенного в три погружения, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, хотя бы крещен был и вне православной церкви, снова перекрещивать, напротив повторяющих над таковыми крещение св. Иоанн Дамаскин уподобляет вторым жидам, распинающим Господа; а между тем бывший епископ Иосиф Нижегородский с своим собором попов 12 Октября 1884 года крещенных не еретиками, а православными епископами и священниками, постановил снова перекрещивать. За сие постановление означенный собор не подложил ли себя под осуждение жидов, распявших Господа»? Так как народу собралось очень много и в доме Белоносова все поместиться не могли, почему многие не слыхали, что читано было и говорено, то решились перейти в общественную моленную, которая находится неподалеку от дома Белоносова. Здесь Иов и поп Илья повторили сказанное у Белоносова; но здесь явились уже и защитники Иосифа, прибывшие из Нагатина, лица приближенные к попу Василию: они с Иовом и с попом Ильей вступили в горячий спор. «Если Иосиф был не хорош и беззаконен», – говорили они с язвительностью Иову, – то зачем же ты от него принимал рукоположение? Он тебе преподал благодать архиерейства, а ты его чернишь и подвергаешь извержению»! Толпа зашевелилась, поднялся шум и крик. Иов испугался и начал с поспешностью пробираться к выходу из моленной. Народ несколько приутих; некоторые стали просить Иова приехать через день, в четверг: «мы непременно вызовем к тому времени отца Василия для беседы с вами, – говорили мужички; – нам необходимо нужно узнать, правильно ли отлучен наш отец Василий, или неправильно, ибо наступает великий пост и нужно будет идти на дух, а как идти? может он и правильно запрещен»! Иов сказал: «Если никаких важных дел не встретится, в четверг опять приду; если же встретятся важные дела, то не приду, а пришлю своих уполномоченных». С этим Иов и ушел из собрания вместе со своими попами; а народ еще долго не расходился: одни защищали Иосифа и попа Василия, винили Иова с собором за произнесенное на них извержение, другие стояли за Иова с собором. Наконец, наспорившись вдоволь, разошлись по своим домам в ожидании следующего собрания.

В четверг в общественную новинковскую моленную противуокружников народу собралось еще больше, – кроме новинковских были крестьяне смежных деревень: Нагатина, Печатникова, Садовников и проч. Явился на собрание и поп Василий с своим престарелым дьячком и другими приближенными лицами. Тут, еще до приезда ожидавшихся из Москвы лиц, произошел следующий случай. В собрании находился сын умершего противуокружнического попа Василия Бухарова, Гаврила Васильев, человек очень дерзкого нрава. Он стал говорить: «Кто из священных лиц страха ради отвержется своего сана, за таковым церковные правила не признают священного сана; а поп Василий отрекся своего священного сана, потому что в метрической записи наименовал себя простым крестьянином Василием Спиридоновым: значит он не поп, а простой мирянин». Поп Василий совсем растерялся и не знал что ответить. Но за него вступились его приближенные: они подхватили Гаврила Бухарова под руки и вытолкали вон из собрания. Вскоре после этого явились посланные от Иова попы: Илья и Семев с местным попом Акимом и с начетчиками из мирян. Они объявили собранию, что Иов за недосугом не мог приехать. Народ предложил им самим побеседовать с отцем Васильем. Поп Василий сказал: «меня напрасно обвиняют в преслушании, я поставлен епископом Иосифом и священнодействую по его благословению». Ему ответили, что Иософ извержен из священного сана собором епископов. Поп Василий возразил: «Собор извержение на него и отлучение на меня произнес незаконно, и потому его определения не могут быть действительны». Тут в защиту попа Василия стал говорить Федор Иванов Обухов, известный под прозвищем «Малая Земелька», – он стал читать правила из Кормчей в доказательство, что собор на Иосифа был незаконный. Его остановил начетчик Григорий Тарабантов. Обращаясь к попу Василию, Тарабантов сказал: «Если Иов незаконно определен на московский престол, то зачем же ты целых два месяца в богослужении молился за него и в молитвах именовал его московским епископом»? Это вызвало споры с обеих сторон; начался шум и крик, так что посланники Иова, не ожидая ничего хорошего, поспешили отправиться обратно в Москву. Таким образом, попытка Иова привлечь на свою сторону подмосковных противуокружников не имели успеха; народ по прежнему, остался в недоумении относительно раздора между ним и Иосифом, – не знает, которая из двух сторон правее, к которой пристать.

В конце второй недели настоящего великого поста в Москву приехал опять Паисий, именуемый епископ Саратовский, и как слышно, намерен пробыть здесь до пятой недели поста. Незадолго перед этим он приезжал сюда, чтобы защитить своих детей от оскорблений, причиняемых им попом Саввой, поступившим на его место и отправляющим теперь службы в моленной при прежнем его доме. Так как поп Савва очень многим из прихожан этой моленной противен, как человек буйного и властолюбивого характера, и весьма им нежелательно иметь Савву духовным отцом, то они и просили в то время Паисия приехать в Москву во время их говенья на третьей неделе поста, чтобы исповедать их и причастить. Паисий обещался, и обещание теперь исполнил. Савва, узнав об этой просьбе прихожан и о том, что Паисий обещался приехать, начал всеми мерами отклонять их от Паисия, и убеждать, чтобы шли на дух к нему, Савве. Еще на масляной, вместе со своей женой, бродил он из дома в дом по своим прихожанам – говорил им, что Паисий, принявши епископский сан не может быть духовником мирских лиц, а потому на исповедь к нему ходить никак не следует. Тоже самое в личных своих интересах говорил некоторым из бывших духовных детей Паисия и поп Максим: сей последний сказывал им даже, что будто бы над Паисием при поставлении в епископы, как над умершим пропето со святыми упокой что поэтому он, как мертвец, не может быть духовником мирских лиц. Такими толками Савва и Максим некоторых малосведущих старообрядцев действительно, успели застращать и они, хотя с большой неохотой, но шли на дух к Савве, также и детей своих насильно принуждали идти к нему, думая, что и вправду Паисий теперь уже не имеет права принимать мирян на исповедь. Но люди более толковые поняли, что авва и Максим говорят вздор о Паисии, чтобы только отбить у него исповедников. Они говорят: «В 39 апостольском правиле сказано: без воли епископа своего, презвитери и диакони да не творят ничтоже, значит – и самую исповедь. Если Паисий, как и всякий епископ, может преподавать попам право совершать исповедь: то как же может сам не иметь этого права? Если он, как и все прочие епископы, не имеет права принимать на исповедь мирян и разрешал кающихся: тогда и сами попы – Савва, Максим о прочие не имеют этого права, ибо епископ не мог дать им того, чего сам не имеет».¹⁸ Итак, поп Савва и его супружница, сколько ни старались унизить Паисия, цели своей вполне не достигли: из прихожан той моленной, где он служит, равно как и из других приходов многие бывшие духовным дети Паисия пошли к нему на дух. Такое уважение к Паисию московских старообрядцев еще больше увеличило ненависть к нему не только попа Саввы, но и членов Духовного Совета, – Петра Драгунова, Шибаева: они настаивали пред Савватием о воспрещении Паисию долгого пребывания в Москве, и даже о воспрещении отправлять в Москве служения, хотя другие раскольнические епископы, приезжая в Москву, живут здесь по месяцу и более, причем обыкновенно без всякого препятствия служат в разных старообрядческих домах. Только для Паисия да Сильвестра Балтского делается исключение: их г-да Шибаев и Драгунов всеми мерами стараются поскорее выпроваживать из Москвы.

Кстати о попе Савве. Мы упоминали уже, что прихожане крайне недовольны им за его дерзкие и грубые поступки даже в церкви, и просили Савватия дать им другого попа, но Савватий просьбу их оставил без последствия, так как за Савву стоит сам Драгунов, по вражде к Савватию, а Драгунову и Шибаеву Савватий не смеет прекословить. Это невнимание Савватия к жалобе прихожан, как и следовало ожидать, придало еще более дерзости Савве. Видя, что мог безнаказанно вытолкать с клироса сына паисиева Алексея, он вскоре же весьма грубо вырвал блюдо с антидором из рук одной молодой девицы, прислуживающей в часовне, и толкнул ее так сильно, что она едва могла устоять на ногах. Всех бывших за службой это крайне смутило. Теперь прихожане собирают сведения о Савве, чтобы снова просить Савватия об его удалении. Из Гуслиц, с родины попа Саввы (известно, что попы у раскольников большею частью гусляки), получены дурные вести об его поведения за то время, когда он был крестьянином. Потом жил он на фабрике Арсения Морозова и обратил на себя внимание этого охотника до раскольниче- ских попов и дьяконов: он-то и приказал Савватию поставить Савву в попы. Собрав сведения о Савве прихожане хотят теперь возобновить свою просьбу об его удалении. Им очень не нравится и поведение супруги отца Саввы, которая из деревенской бабы превратила себя в московскую мещанку-щеголиху, – носит платья каких матушке-попадье носить не подобает.

Теперь несколько слов о Шведове. Он продолжает с неослабным тщанием подвизаться в проповеди раскола. Мы уже говорили, что для этого с родины ездил он в Горбатовский уезд; отсюда проехал в село Урень (Симб. губ.), оттуда в большое село Мурашкино. Здесь, в одном селении неподалеку от Мурашкина, Кирилл Нижегородский поручил ему освятить новоустроенную часовню. Затем с проповедью раскола приехал в Городец, – и везде, являлся он одетый в иноческое одеяние как подобает настоящему иеромонаху, чем на народ производил особенное впечатление. Здесь, в Городце, он получил телеграмму, коею петербургские старообрядцы просили его немедленно прибыть к ним в Петербург для собеседования с православным миссионером, о. Ксенофонтом Крючковым, так как Перетрухин, которого они приглашали, отказался приехать. По слухам, его не пустили московские заправители раскола.¹⁹

Упомянем, наконец, что некоторые из старообрядцев, именно В. Г. Кармаков, с тремя товарищами, убедившись, благодаря разъяснениям о. архимандрита Павла и других членов Братства Св. Петра митрополита, в несостоятельности именуемой старообрядческой церкви с ее новоизобретенной иерархией, решились, по примеру прочих лиц обратившихся из раскола в православие, изложить в особых вопросах свои сомнения относительно правоты глаголемого старообрядчества. 21 числа сего Марта г. Кармаков подал эти вопросы, вместе с прежними, Савватию, и просил его, чтобы от имени Духовного Совета дал на них основанный на слове Божием и на учении св. отец ответы.²⁰ Савватий, приняв вопросы, обещал сделать на них ответы. Время покажет, исполнит ли он свое обещание. Между тем раскольники, как и всегда бывает в подобных случаях, опрокинулись бранью на подавших вопросы и заранее предвещают, что они непременно уйдут из старообрядчества и присоединятся к православной церкви, которую, разумеется, именуют Никоновскою. Перетрухин же, которому Савватий передал вопросы, говорит, что и ответа на них дано не будет.

Читателям известна уже подробная история присоединения к церкви бывшего старообрядца по австрийскому священству В. Г. Кормакова (См. Брат. Сл. стр. 628 – 638), – известно и о том, как жестоко поступил с ним раскольник-отец. За то, единственно за то, что сын оставил раскол и присоединился к православной церкви, этот, истребивший в себе родительские чувства, ревнитель раскола воздвиг на него лютое гонение, лишил его крова и приюта, даже во дни святой пасхи, когда наипаче заповедуется оказывать любовь даже врагам не принял его и запер от него ворота своего дома, как от зловредного человека... Таков раскол, восхваляемый многими даже из православных! Так всегда поступают раскольники (исключения великая редкость!). Мы и сами, по своему опыту, знаем, как отцы-раскольники истязают своих детей за принятие православия. Помним так же, как за переход в православие крестьянина Петра Леонтьича (деревни Понорина, в Гуслицах) родные отец с матерью били, чем ни попало, и кормили из другой посуды, чтобы не осквернить себя общением с ним. И что

всего прискорбнее, такие жестокости и гонения, как нынешнее гонение на В. Г. Кормакова, одобряют сами духовные вожди раскольников, их именуемые архиереи и попы: с ожесточением и злобой они говорят, что его следует гнать – не «уходи к щепотникам, в никонианство»! Лишиться крова родительского и приобретенного общими трудами имения, принять бесславие и укоризны от друзей и родственников, не есть ли своего рода подвиг мученичества. Да поможет Господь Бог В. Г. Кормакову все эти унижения переносить в надежде получения награды от Господа!²¹ Но не следует ли пожелать, чтобы дети, обращающиеся из раскола в православие, были ограждены самым законом от притеснений и произвола их отцов, особенно в получении следующего им имения наравне с прочими детьми, остающимися в расколе?²²

По присоединении к церкви В. Г. Кормакова раскольники приложили особое старание удержать в расколе его товарищей, подписавшихся под вопросами. Балыкову в село Борисово из канцелярии Савватия дано известие, что к нему приедет Перетрухин и докажет из книг правоту древлеправославия, также привезет и вычитает ему ответы на поданные Савватию вопросы. Балыков приготовился, как следует, принять Перетрухина; для беседы с ним при- гласил и новообращенного В. Г. Кормакова. Но Перетрухин в назначенный день не явился, – должно быть почуял, что при беседе с таким начитанным человеком, как Балыков, ему трудно будет защитить свое мнимое древлеправославие. Между тем одному молодому человеку, принимавшему участие в подаче вопросов, ответы были доставлены на пасхе. Мы надеемся приобрести их и не замедлим познакомить с ними читателей. Так как у Кормакова не мало есть родственников, то ревнители раскола теперь озабочены и тем, как бы он не поколебал кого-нибудь из этих родственников в преданности расколу: «Вы уж своих мужиков-то как можно старайтесь удерживать от перехода к щепотникам, – говорили одной близкой родственнице Коржакова в квартире Савватия в первый день пасхи, – а то пожалуй отступник ваш их увлечет в никонианство».

Кроме моленных и церквей в частных раскольнических домах у богатых раскольников, в Москве существуют общественные моленные «указные», дозволенные правитель- ством, каковы напр. при доме Латрыгина, Мешечникова, Царского и др. Они, разумеется, без алтарей и раскольники собирались в них только для служения утрени, часов и других служб. Но недавно некоторые из них превращены в церкви, т. е. в них приделаны алтари и к ним поставлены попы для служения обеден. Так года три тому назад обращена в церковь моленная Латрыгина в Таганке, и при ней в настоящее время состоит поп Иаков из деревни Язвищи, в Гуслицах. Теперь заправители раскола и моленную Царского, которая находится у Тверской заставы, близ моленной при доме, бывшем Прокопия Лапшина, хотят обратить в постоянную церковь, устроив в ней алтарь, и для служения в ней назначить особый причт. Этого желают многие и из бывших прихожан Прокопия, у которых поповствует теперь поп Савва. Так как этот Савва за свой строптивый характер и дерзкие поступки, о которых мы уже писали, очень многим не нравится, а просьбы их сменить этого Савву, Савватий не исполняет, не смея прекословить защитнику Саввы и врагу Прокопия, старому и властному у раскольников попу Петру Драгунову: то бывшие прихожане Прокопия, чтобы избавиться от Саввы, и задумали открыть новый приход при моленной Царского.

И сам Московский Духовный Совет хлопочет об открытии нового прихода в Преображенском, около Покровского моста. Здесь находится дом наследников богатого беглопоповца Булышева, и в нем существует моленная, украшенная множеством драгоценных икон. Сюда обыкновенно собирались молился беглопоповцы, и нередко служил здесь обедни беглый поп Димитрий. Хозяин этой моленной, купец Булышев, в начале текущего года умер. До конца жизни он держался беглопоповства; но наследникам его очень опротивели беглые попы, поэтому они оставили беглопоповство и перешли к попу австрийской иерархии, даже и хоронить покойника, который никогда австрийских попов не принимал, хотя и к беглым не ходил уже на дух, пригласили именно австрийское духовенство. Разумеется, погребение над Булышевым, как над богатым человеком, было совершено соборне. После похорон на Рогожском Кладбище попы эти трапезовали и поминали покойника, как своего духовного сына. Вскоре потом наследники Булышева изъявили желание принять попа австрийской иерархии и для всегдашнего служения в их моленной. Ревнители раскола, как само собою понятно, весьма обрадовались этому и стали приискивать сюда достойного попа. Но дело это расстроилось, и вот почему. Так как в недальнем расстоянии от дома Булышева находятся уже две моленные, в которых служат попы Иван и Константин, то владельцы этих двух моленных, а еще больше существующие при них причты, из опасения лишиться доходов с открытием нового прихода, стали противодействовать его открытию; а поп Иван даже открыто стал говорить, что и погребение Булышева, как беглопоповца, австрийские попы совершили незаконно и что Духовный Совет не должен был этого допускать. Речи попа Ивана дошли до сведения Духовного Совета, и за неделю до пасхи его потребовали к ответу в Духовный Совет. Здесь, в присутствии Савватия, первый набросился на попа Ивана Петр Драгунов: «ты говорил, что над Булышевым не следует петь погребение»? Поп Иван ответил: говорил. – «Ты еще молод, а суешься обсуждать дела»! с гневом стал выговаривать ему Драгунов. – «Помилуйте, отвечал Иван, – как же мы, пастыри древлеправославной церкви, человека, с роду к нашему

обществу не принадлежавшего, по смерти его причитаем к своей церкви и творим над них погребение и молитвы! Покажите, где на это есть правила»? Конечно, Духовный Совет ничего возразить не мог, и должен был оставить попа Ивана в покое.

На страстной неделе в Москву приехал из Петербурга Онисим Швецов (именующийся священноинок Арсений). Здесь, в доме богатой купчихи Морозовой, он пробыл не более четырех дней, и перед самой пасхой отправился на свою родину. Старообрядцы приходили к нему во множестве спрашивать о веденных им в Петербурге беседах с православным миссионером о. Ксенофонтом Крючковым Швецов хвалился этими беседами, всем говорил, что будто бы одержал полную победу над собеседником.²³ С особенным удовольствием рассказывал Швецов, что он два раза был в Академии и что здесь с великим вниманием его слушали студенты и даже сами профессора, вообще принимали с большим почетом и уважением;²⁴ а один большой генерал будто бы сделал ему даже визит, чтобы засвидетельствовать свою признательность за искусное ведение бесед.²⁵ Швецов вообще хвалился, что такой удачной беседы будто бы никогда не имел. Он обещался московским начетчикам описать эти свои беседы и прислать в Москву. Тут один ревнитель раскола сказал Швецову: «У нас в Москве помощники Павла Прусского просят составить с нашими беседу в Хлудовской библиотеке, что в Единоверческом монастыре, и нужно бы нам с ними побеседовать на пасхе: не изъявите ли вы на это согласие»? Швецов ответил, что он до крайности утомился петербургскими беседами и намерен немного отдохнуть на родине. В Москве Швецов ходил и к Савватию, которому так же рассказывал о своих подвигах в Петербурге; Савватий, по обычаю, только говорил ему в ответ: «ништо! ништо»! Швецова между прочим спрашивали и о том: почему он, едучи на беседы в Петербург не испросил на это благословения у Савватия и Духовного Совета? Швецов отвечал, что не явился ни к Савватию, ни в Духовный Совет из опасения, как бы не стали ему препятствовать, – не стали бы говорить, что беседовать не нужно, тогда как, по его мнению, нужно было показать Петербургу, что такое старообрядчество... Слышно, что Петербургские раскольники щедро наградили Швецова за его подвиги и подарили ему все книги, какие заготовлены были для ведения бесед. Теперь московские начетчики ожидают от Швецова обещанного описания его разглагольствий в Петербурге, и намерены их напечатать. Любопытно будет посмотреть, что он напишет и изложит ли, в назидание старообрядцам, те протестантские мнения, которые проповедовал пред петербургскими слушателями...

Иосиф Нижегородский, объездив разные места с целью найти и поставить для противуокружников нового епископа, чтобы основать новую, отдельную от 1ова и прочих согласных с ним противуокружнических епископов, иерархию и нигде не встретив сочувствия своему предприятию, наконец, как мы упоминали уже, приехал в Москву. Здесь ему желательно было составить собор из единомысленных ему московских и подмосковных попов, чтобы на этом соборе подвергнуть Иова и всех прочих противуокружнических епископов извержению и обсудить дело о поставлении на Москву нового епископа. Однако же составить собор Иосифу не удалось. Должно быть такие соборы наскучили уже и самим противуокружникам. Да и вообще на этот раз Иосиф принят был в Москве, даже своими сторонниками, очень холодно. Не изменяли своего расположения к нему только две московские богатые купчихи – вдова Федорова, да вдова Муравлева, или Муравлиха, у коих он и имел пребывание. Пробыв в Москве около трех недель и не достигнув ничего, Иосиф уехал в свой Матвеевский скит (Нижегородской губернии). Видно, что известия о согласии Тарасия Балтского с Иовом не остались без влияния на противуокружников: сами сторонники Иосифа, оставшегося решительно одиноким, стали упадать духом, так что многие из них перестали считать Иосифа законным епископом и перешли к Иову; также и от попов, согласных с Иосифом, многие отделились. Например, у двух подмосковных попов – Кирилла Речицкого и Василия Нагатинского, в прошедший великий пост не было на исповеди до половины их прежних духовных детей, – не пошли именно те, которые возымели сомнение относительно своих духовных отцов, считая их находящимися под запрещением от Иова и его собора.

Вообще положение Иосифа среди противуокружников сильно пошатнулось: напротив положение Иова значительно улучшилось, к прискорбию окружников, желавших воспользоваться смутами в противуокружнической иерархии. После пасхи в Москву приезжал из Саратова противуокружнический епископ Пафнутий, – тот самый Пафнутий, которого Кирилл Балтский поставил в Московского епископа и который потом уступил свою кафедру Иову, поставленному Иосифом, а принял в управление Саратовскую епархию. Его спрашивали, не жалеет ли он, что променял богатую Москву на Саратов. Пафнутий говорил, что не только не тужит, а напротив очень радуется, избавившись московских треволнений. В Саратове он имеет двадцать семейств под своей паствой, живет безбедно. Только жаловался на прибывшего в Саратов окружнического епископа Паисия, который, по его словам, совращает его пасомых в окружники. Когда Пафнутия приехал в Москву, Иов отправился из Москвы в Петербург, так как петербургские противуокружники пожелали с ним повидаться и лично переговорил о некоторых занимающих их церковных вопросах. Там, в Петербурге, на Лиговке, у про- тивуокружников хорошая моленная (церковь?), как говорят, дозволенная правительством; в ней постоянно служит поп Максим, разумеется, гусляк. Иов и теперь еще находится в Петербурге. Не одной же древлепрестольной столице, в самом деле, украшаться присутствием раскольнических владык! Противуокружники, как известно читателям относятся весьма неприязненно к окружникам, яко сущим еретикам. Не так смотрят на противуокружников внешние окружнические власти, – всячески заискивают пред ними, почитая их как бы невольно более верными «древлеправославию» и себя как бы виноватыми пред ними, чрез принятие Окружного изменившими аввакумовскому и вообще раскольническому «древлеправославию», что и справедливо. Недавно один противуокружнический поп, весьма дурной репутации, да еще запрещенный Иовом, изъявил желание перейти в окружники, – и Савватий с своим Духовным Советом принял его, ничтоже сумняся, с великою радостью, даже назначил на приход, как сущего попа. Поп этот, по имени Петр быль поставлен 15 лет тому назад Антонием вторым, или Муравлевским, в село Доброво, близ Боголюбова монастыря (Владимир. губ.). Приход этот небогатый. Желая лучшего, Петр, нисколько не дороживший «древлеправославием», два раза обращался к Антонию Шутову с просьбою – принять его в число окружников и определить куда-нибудь на приход. Антоний оба раза отказал ему, и Петр до последнего времени поповствовал у протавуокружников. Нынешнею зимою впал он в некое тяжкое преступление; за это Иов запретил его от священнослужения. Тогда Петр обратился к Савватию с просьбою принять его к себе и дать поповское место, объясняя, что якобы долгим размышлением он познал неправоту противуокружников, – и Савватий, как им сказали, с радостью принял его, не стесняясь даже тем, что он запрещен от Иова, и определил на один приход там же, во Владимирской губернии. Противуокружники весьма негодуют за это и на Савватия и на Духовный Совет, – говорят: «Антоний честнее поступал нежели Савватий»! За принятие Петра очень осуждают Савватия и истые окружники. Они говорят: «Что это делает Савватий! истекшим летом принял от окружников запрещенного попа Николу, а ныне еще принял такое же отребье – попа Петра! Этим он позорит себя и раздражает еще больше противуокружников»!²⁶

Новый секретарь Духовного Совета Перетрухин, научившись, должно быть, от Пафнутия Казанского, проповедует в Москве учение о присутствии благодати в хиротонии Великороссийской церкви. Учение это, конечно, вынуждено необходимостью защитить как-нибудь бегствующее и нынешнее Белокривицкое священство; но чтобы проповедывать его, нужна старообрядцу не малая смелость и этой проповедью он неизбежно ставит себя в новые затруднения. Однако же в Москве учение Перетрухина нашло людей сочувствующих ему даже среди старообрядческого духовенства: его разделяют наприм. дьякон Иван Васильев, состоящий в причте Рогожского Кладбища, да говорят и сам Петр Драгунов. Зато истые ревнители раскола весьма недовольны такой проповедью Перетрухина, почитают и его и разделяющих его мнение людьми сомнительными, колеблющимися в древлеправославии. 4-го числа сего Мая месяца, на Рогожском Кладбище даже происходили по сему случаю рассуждения и прения. Дьякон Иван Васильев и другой дьякон, из Казани, Алексей Богатенков с Перетрухиным утверждали, что «никонианская» церковь не лишена присутствия благодати, и привели в доказательство 20 свидетельств; явившийся в качестве возражателя Боев, выслушав их доказательства, ничего не нашелся сказать против них. Да и что же мог сказать г. Боев, ничего не понимающий, хоть и выдающий себя за начетчика? Зато с дельными возражениями Перетрухину и дьякону Ивану намерены выступить члены известного окружнического Братства, – они хотят предложить Перетрухину вопрос: если допустить в никонианской церкви присутствие благодати, то по каким же причинам старообрядцы от нее отделились? Спор этот обещает быть интересным, и мы в свое время скажем о нем подробнее.

В заключение два слова о том, как некоторые общественные «власти», обязанные почитать и исполнять закон, относятся к православным и раскольникам. Подмосковное Царицынское Волостное Правление не выдает паспорта на жительство известному уже читателям, недавно присоединившемуся к церкви В. Г. Кормакову, – не выдает единственно по настоянию отца-фанатика; а находящееся рядом Нагатинское Волостное Правление свободно выдало паспорт раскольническому попу Акиму Федорову Медакину, да еще назвав его в записной книге и в паспорте «священноиереем Иоакимом» (паспорт выдан 24 Апреля сего года за №284). Правительство в Высочайше утвержденном мнении Государственного Совета объявило, что не признает раскольнического духовенства; а Волостное Правление, не обращая внимания на Верховную власть, в паспортах и официальных записях называет разных Акимов, крестьян и мещан, «священноиереями!» И это делается не где-нибудь в глуши, а под Москвой, на глазах у просвещенных и высокосановных властей!..

Окончивая «Летопись» за истекающее полугодие, мы видим, что мало говорили в ней о раскольниках-беспоповцах. Не пришлось говорить об них потому, что за указанное время никаких особенно выдающихся событий у них не было; к тому же по самому характеру своему, по своей отчужденности от православных, – от мира, где по их учению царствует антихрист, они вообще менее доступны для наблюдения. Это не значит, однако же, чтобы проповедники беспоповского раскола дремали, или ослабили свою заботу об его распространении. Особенно проповедники пагубного федосеевского безбрачия и преступного «галилейства» (немоления за царя) продолжали и продолжают неустанно поддерживать свои учения и по-прежнему вооружаются всяческими кознями против защитников брачной жизни и «тропарщиков» (читающих тропарь: спаси Господи люди своя, с упоминанием о царе). Только, наученные опытом, они стали осторожнее, – не решаются уже на такие действия, как собор «отцев», бывший в 1883 г. на Преображенском Кладбище и получивший столь неприятную для них известность. Тревожила их гласность, разоблачавшая их гнусные дела (к сожалению, в неприличной, фельетонной форме); но и с этой неприятностью они успели справиться: главного поставщика фельетонов, личность весьма темную (которого впрочем, один православный проповедник возвеличил как замечательного якобы раскольнического богослова), они успели спровадить, куда следует, за поступки действительно неблаговидные... Между тем их петербургский заступник и глава, генерал-раскольник Егоров, первый покровитель федосеевского разврата, успел обелить их и пред правительством. И вот разные Москвины, Барановы, Каревы, Скриповы и прочие, по-прежнему, настойчиво и безопасно, хоть не так открыто как прежде, распространяют свои безнравственные и преступные учения о безбрачии для всех обязательном и недозволительности моления за царей в настоящее, якобы антихристово время... Федосеевский разврат со всеми порожденными им преступлениями, как и прежде, процветает повсюду, где есть приюты федосеевства, и особенно в Москве, лелеемый и охраняемый местными властями. В Москве достаточно назвать обитель матери-Евникеи, где проживает в полном довольстве и изобилии целая сотня федосеевских девственниц, у которых днюют и ночуют разные Барановы и разные «старцы»... И это почти в центре столичного города Москвы! Каждый, проезжающий по Покровке, может видеть эту федосеевскую обитель, – невольно бросается в глаза длинный, прочно построенный деревянный забор, с крепко запертыми воротами, или охраняемыми здоровенным дворником с дубиной, и возвышающийся за этим забором зеленые, ярко вы-крашенные кровли целого ряда зданий, наполненных «девственницами». Ворота отмыкаются только для Барановых, Москвиных, да для разных федосеевских «старцев», а из людей «никонианской веры», должно быть, только для благодетельной полиции, охраняющей сию обитель лучше всяких церберов. Как же не процветать в Российском государстве федосеевскому разврату?! У нас давно имеется (в подлиннике) очень любопытное письмо одного федосеевского старца, или инока, Варсонофия, проживающего постоянно в обители матери-Евникеи (хорош инок, проживающий в такой обители!), подтверждающее как нельзя лучше сейчас сказанное нами о федосеевских безбрачниках. Оно писано ровно год тому назад (от чего однако же не теряет своего значения) в городе Козмодемьянск (Казанской губ.) к некоему «старцу Якову Абрамычу»: этого Якова Абрамыча Варсонофий началит за то, что он отделялся от казанского федосеевского «отца» Василия Скрипова, известного своим фанатизмом в распространении федосеевского безбрачия и галилейства, а принял наставника, присланного в Козмодемьянск неблагословенным от Скрипова, другим казанским «отцем»

Николаем Андреевым, значит, допускающего брачных на молитву и исповедь. По сему случаю Варсонофий и говорит, как вообще смотрят проповедники федосеевского безбрачия, и особенно московские, на приемлющих браки. В конце же письма он сообщает и о себе, как привольно живется ему у матушки-Евникеи и как устроена ее девственная обитель. Приводим вполне это письмо.

«Почтенному старцу Якову Абрамычу земно кланяюся, с праздником²⁷ проздравляю. Такоже Ирине Абравнивне кланяюся. И Евдокии Митривне кланяюся. И Агрофени Ивановни кланяюся. И всем христианам²⁸ кланяюся. Но только вас всех не похвалю за то, что вы сами себя запутали. Я вам писал,²⁹ и вы не послушали, а послушали казанских купцов, развратных людей.³⁰ Но Иван Харитоныч хорошо сделал, к Василию Павлычу³¹ обратился. И вы все должны к нему соединиться, и будете спасаемы.³² Но отец казанской Николай Андреич сам возгордился и не благословился у отца духовного начать делать,³³ и вам прислал такого же неблагословенного. Это дело Богу не угодно и ваша исповедь не полезна. И вы мне писали, что «всем по совести». А Богу не по совести. И у нас в Москве за иных и с иными людьми не молются и по смерти не поми-

ниют.³⁴ Потому они возгордилась и не по правилу³⁵ и без благословения действуют. Сие дело не угодно Богу. И вы пишите, что Яков Иваныч³⁶ моленну содержит. Уповайте на Бога. Аще и затворит, молитесь в келии. Святии все молились где? Не в моленной, но в пещерах и в лесу, и святи стали³⁷. Моленна не спасет, аще не право веруешь, не по правилу.³⁸ А Василий Павлыч по правилу стоит и с Москвой согласно держит. Но казанские отцы сбившись по дьявольскому научению.³⁹ Потому и я от Казани уехал, что у нас в Казани хорошего век и не будет. Погибельное дело. Враг посмеялся. И я думаю в июле месяце побывать в Казань нащет пачпорта. Если к вам заеду, и себя не исправите, не обратитеся к Харитонычу, то я с вами молиться не буду, и по смерти вашей молится не буду. На Якова Иваныча смотреть не следует; он за вас Богу отвечать не будет. Он писания (?) правилы не знает. Это одно самолюбие, непокорение, бесстрашие, суда Божия не боимся. А за это я вас похвалю, что вы Агрофени Ивановни начал дали, примирили. Молодых людей беречи следует. Поэтому бывает падение и погибель и вы за то отвечать Богу будете за свое неразумие. И впредь так берегитесь.⁴⁰ Еще уведомляю вас о своем жительстве. Слава Богу, жив и здоров. Жить мне хорошо. Живу в келии один. Пищу мне приносят на всяк день, – стряпуха служит. Пища хорошая. За службу хожу по вся дни, и понахиды стоим по вся дни. Правила в моленной молимся. В будни заутреню в келии молюсь, а в праздники всегда в моленной всенощны стоим. А певчих у нас 25 человек девиц, ученые по солям, – пение хорошее. Две моленны большие; икон множество. Жителей всех сто человек. Одежда и пища всем готова. Остаюсь благополучен. Знаемый вами о. Варсанофий».

Таковы федосеевцы-безбрачники по собственному свидетельству одного из них, и такова распрекрасная обитель матери-Евникеи по описанию старца, опытом познавшего сладость обитания среди сотни населяющих ее «девственниц»! Наш корреспондент выразил удивление, что какие-то волостные старшины покровительствуют раскольническому попу; но что значат деревенский раскольнический поп пред этой «обителью», пред этим притоном федосеевского разврата, с целой сотней сладко и пространно питаемых «девственниц», процветающий среди столицы под покровительством благодетельной столичной администрации? Не в волостных старшинах, даже не в полицейских чинах, хотя бы и не очень низкого ранга, состоит все дело; дело в том, что расколу покровительствуют люди очень высокопоставленные, сановники с громкими родовитыми именами: низшие только подражают высшим, и тем охотнее, что лично для себя извлекают отсюда большие выгоды. Кому не известен покровитель раскола во всех его видах, печальной памяти князь Суворов, – этот вельможа с историческим именем,

унижавшиеся до того, что с радостью и благодарностью принимал визиты (и не одни визиты) раскольников, лично являлся на Рогожское Кладбище, выражал здесь вслух раскольников сетования и негодования на запечатание алтарей, последовавшее по воле Государя, его повелителя и благодетеля, с умилением слушал службу, раскольнических попов и подходил к ним под благословение, а на бывшем Преображенском Кладбище, обращенном в единоверческий монастырь, так рекомендовал себя инокам-единоверцам: «Я тот самый, кто боролся с митрополитом Филаретом и хлопотал, чтобы вас здесь не было»! Князя Суворова не стало; но место его в звании покровителя раскольников, как теперь оказывается, не осталось праздно. Нашелся другой вельможа с громким именем, к которому в каждый приезд его в Москву являются на поклон раскольники и который также, в знак благоволения к ним, посещает их Кладбища, – так именно 5-го числа сего Мая, посетил Рогожское, где раскольники устроили ему торжественную встречу и показывали свои часовни с запечатанными алтарями, изливая по сему случаю свои сетования, на воздвигнутые на них якобы «новые гонения», а 10-го числа удостоил посещением и женское отделение Преображенского Кладбища, – эту бездну, откуда исходит на всю Россию смрад развратных и антигосударственных федосеевских учений... Удивительно ли после этого, повторим опять, – удивительно ли, что раскольнические архиереи и попы у нас плодятся в таком изобилии, и на всем приволье процветают такие чудовищные приюты федосеевского разврата, как обитель матери-Евникеи?...