Памяти преосвященнейшего епископа Иоанна (Кратирова)

В Москве, в ставропигинальном Симоновом монастыре, мирно почил о Господе 12 февраля текущего года на 70-м году от рождения преосвященнейший Иоанн, бывший епископ Саратовский и Царицынский, ректор С.-Петербургской духовной академии.

Покойный принадлежал к числу просвещеннейших иерархов отечественной церкви, хотя и не оставил после себя специальных ученых трудов. Обе столичные духовные академии – Петербургская и Московская имели его своим почетным членом. Широко известен он и как опытный, твердый, мудрый администратор и как человек добрейшей и правдолюбившей души. Все эти высокие качества с редкою гармоничностью объединялись в величавом образе почившего. Все, которые по тем или другим поводам и обстоятельствам имели личные и непосредственные сношения и беседы с ним, сразу видели и чувствовали в почившем иерархе, простом в обращении, откровенном и прямом в речи, достойнейшего носителя архипастырского сана, высокий умственный и нравственный христианский авторитет, у которого было чему поучиться.

Пишущий эти строки и сам это и испытал, видел то же и на опыте многих других лиц разных общественных положений. При отличных природных дарованиях, почивший сам предварительно прошел хорошую жизненную школу, сделавшую его мужем опыта и разума, почему и мог руководить и действительно руководил жизнью лиц и учреждений, вверявшихся его руководительству.

Преосвященнейший Иоанн, в миру Иван Александрович Кратиров – уроженец Вологодской епархии (род. в 1839 году, 27 июля) сын сельского священника Тотемского уезда, скончавшегося в сане протоиерея – настоятеля собора в г. Кадникове. Первоначальное образование получил в Тотемском духовном училище, и затем в Вологодской духовной семинарии.

По окончании курса в последней, (в 1860 г.) отправлен был, как лучший из воспитанников по успехам и поведению, для поступления в Московскую духовную академию, где в 1864 году окончил, в составе XXIV-го курса со степенью магистра богословия¹. В том же году (9 ноября), он назначен был преподавателем церковно-исторических наук в родную ему, Вологодскую семинарию. Однако служба его здесь продолжалась недолго. Через два года (в 1866 г.) он, будучи уже женатым, по собственному желаю, был назначен преподавателем тех же наук в Ярославскую духовную семинарию, где занимал и должность помощника инспектора: Через четыре года (в 1870 г.), состоялось избрание и утверждение его в должности секретаря совета и правления Московской духовной академии, в каковой он состоял 12 лет. Оставшиеся в живых бывшие воспитанники Ярославской и Вологодской семинарии, слушавшие уроки И. А. Кратирова, сохраняют добрую память об его преподавании и отношениях к учащимся. И сам почивший иногда рассказывал о проявлениях расположения и уважения к нему со стороны учащихся, в бытность его преподавателем двух соседних северных семинарий.

Прямые обязанности академического секретаря сводятся к составлению журналов совета и правления академии, изготовлении представлений и отношений разным учреждениям и лицам, ведению переписки по текущим делам. На первый взгляд может казаться, что все это дело маловажное, не существенное для ученого учреждения. На самом деле, однако, это не совсем так.

Неумело или неловко составленное представление или постановление, иногда одно неосторожное в них выражение, влекут нередко весьма важные по своими последствиям недоразумения между лицами и учреждениями, отказы в удовлетворении просьб и ходатайств и напротив, хорошо выраженное по острым вопросам постановление иногда предупреждает крупные внутренние недоразумения в корпорации, полнота справок с законом – неправильные постановления и действия. Во многих и важных случаях хороший секретарь – то же, что хороший адвокат в сложном судебном иске или процессе. Ректора академии, при которых служил И. А. Кратиров, таким хорошим секретарем его и признавали, называя его иногда в своем кругу «нашим министром» или «министром духовных дел».

Он быстро усвоил технику делопроизводства, основательно и широко познакомился с законодательством, (а не с уставом лишь только академии и распоряжениями по духовному ведомству), и приобрел навык с редкою точностью и соответствующим языком вести академическую переписку. Об этом свидетельствуют и печатные протоколы совета академии за время его секретарства. При этом его отличала чрезвычайная, можно сказать методическая аккуратность в исполнении секретарских обязанностей, как это было, впрочем, и в последующее время.

Служба при академии и общение с академическими профессорами, из которых со многими Иван Александрович был особенно близок, давали ему возможность следить за развитием богословской науки, со всеми возникавшими в ней течениями и новыми трудами, и он этим широко пользовался. У него имелась и своя довольно многотомная библиотека, и не из неразрезанных и нечитанных книг. С дальнейшими служебными его передвижениями, она покойными была раздарена разными лицами в значительной своей части.

В 1883 году последовало существенное изменение в служебном положении И. А. Кратирова. И до этого времени, в бытность его секретарем академии, ему делаемы были предложения занять более высокое служебное положение. Таки, при графе Д. А. Толстом, как сами покойный говорили, ему предлагалось перейти на службу в Петербург в канцелярии обер-прокурора Св. Синода, или занять при нем первоначально должность чиновника особых поручений. Но свыкшись с академиею и чуждый честолюбия и искательства, он отклонял подобные предложения. Были также предложения из нескольких подмосковных видных семинарий, при действии тогда ёще выборного начала, баллотироваться на должность ректора семинарии; но и этого рода предложения он также без колебаний и решительно всякий раз отклонял. Но в 1883 году последовало настойчивое приглашение И. А. Кратирова со стороны преосвященного Харьковского Амвросия занять должность ректора Харьковской семинарии. Преосвященный Амвросий (назначен в Харьков 15 сент. 1882 г.) искал и на эту должность человека выдающегося, – не только опытного и твердого администратора, но и человека широко просвещенного, имеющего вместе с этим связи и общение с ученым миром, в лице особенно профессоров духовных академий.

Такой кандидат нужен был по разнообразным и весьма основательным причинам: часто в виду того состояния семинарии, в каком нашел ее в некоторых отношениях преосвященный Амвросий при своем вступлении на Харьковскую кафедру, часто в виду университетского положения самого города, частью потому, что на ректора семинарии предполагалось возложить обязанности редактора нового богословско-философского журнала, издание которого преосвященным Амвросием предположено было начать с 1884 года, т. е. журнала «Вера и Разум».

В лице И. А. Кратирова преосвященный Амвросий видел кандидата, отвечающего всем этим требованиям, «доброго и усердного сотрудника» себе, как потом и выразился по одному особенному поводу сами покойный Харьковский архипастырь, любивший точность выражений. Как такого надежного и достойного кандидата, рекомендовали И. А. Кратирова преосвященному Амвросию и академическое начальство и профессора.

Предложение это И. А. Кратиров, склоняемый и своими академическими друзьями, обещавшими ему свою помощь в издании журнала, принял, хотя не без колебаний. По рукоположении во священника и возведении в сан протоиерея преосвященнейшим Алексием, тогдашним викарием Московским², началу 188³/₄ уч. года И. А. Кратиров вступил в должность ректора Харьковской духовной семинарии, в которой и состоял десять лет.

С ректорством на него же (с 1884 г.) возложены были обязанности председателя Харьковского епархиального училищного совета и редактора журнала «Вера и Разум». Каждая из этих должностей требовала не малого напряжения сил, времени, такта, хлопот, сношений письменных и личных с разными лицами и учреждениями; но покойный с честью выполнял все соединенные с этими должностями обязанности. Как ректор семинарии, протоиерей И. А. Кратиров много потрудился в пользу вверенной ему семинарии и создал ей преимущественное в ряду других семинарий положение. В короткое сравнительно время, пошатнувшееся в семинарии учебно-воспитательное дело и дисциплина поставлены были им на должную высоту. Исходя из убеждения, что дело обучения и воспитания и дисциплина могут быть надлежащим образом поставлены в учебном заведении, особенно с 350–450 учащихся, лишь при условш убежденно-согласного, единодушного и последовательного действования всей учебно-воспитательной корпорации заведения, а разрозненными и разъединенными силами нельзя достигнуть прочных и добрых плодов, он объединил всю корпорацию в ее учебно-воспитательных воздействиях на учащихся и всех членов ее привлек к этому делу.

Все важные педагогические вопросы, успехи и поведение учеников, в бытность его ректором были решаемы на общих педагогических собраниях, с участием всех преподавателей, а не одних лишь трех членов педагогических собраний из преподавателей, назначаемых епархиальным архиереем.³ Преподаватели – не члены только лишь не подписывали журналов правления, а голос подавали всегда открыто и он имел полную силу. Состоявшиеся постановления не перерешивались и не изменялись административно – канцелярским способом, ибо в самом же заседании председатель умел с редкою точностью, с соблюдением всех нужных оттенков и приведением оснований, при полном внимании к действовавшим законоположениям и распоряжениям по духовному ведомству, формулировать постановления.

В этом случае обнаруживался им опыт и навыки к языку официального делопроизводства, приобретенный в должности секретаря совета академии. Последствия такого порядка были самые добрые в разнообразных отношениях, особенно же способствовали возвышению учебного дела и дисциплины в семинарии и авторитета преподавателя в сознании учащихся.

Той же цели способствовало привлечение каждого из преподавателей к точному исполнению своего долга. В этом отношении сам ректор был примером исполнительности для всех, чуждой, однако же, бездушного формализма. Вместе с этим отношения его к сослуживцам во всех случаях были проникнуты полною – благожелательностью и искренностью, суждения и беседы – правдивостью, отсутствием и тени какого-либо лукавства. Правдолюбивая душа его не выносила лжи и лицемерия. Проявление пред ним с чьей либо стороны этих качеств нарушали его душевное равновесие, последствия чего и вынуждались испытывать сами же виновники этого. Случаи этого рода бывали. В семье не без уродов. Таким оставался почивший святитель и во всю остальную жизнь. Проявления лживости и лицемерия в ком бы то ни было, не исключая и лиц, занимающих высокое положение, глубоко возмущали почившего и вынуждали его говорить обличительным языком древних пророков... Поддерживал ректор и семейные, дружеские отношения с корпорацией, входил в их семейные нужды, радости и горе, и всегда готов был помочь, чем мог. Живы лица, испытавшие на себе это, и потому ограничиваемся лишь установлением действительности, не излагая фактов.

В отношениях к учащимся, ректор Кратиров являлся благожелательным отцом, готовым вникнуть во все нужды и обстоятельства каждого, каждому помочь, чем можно по требованию обстоятельств, не только на школьной скамье, но и по окончании семинарского курса. Многие из них обращались к нему по выбытии из ceминарии, лично и письменно, и он помогал им советом, покровительством, пред кем следовало, и другими способами, в потребных случаях давая ответы и на письменный обращения. Но и здесь его правдолюбивая душа не терпела лукавства, лицемерия, школьнической изворотливости и под. Равно со всею строгостью власти он действовал против проявлений распущенности, своеволия, упрямой лености и т. п. В начале его ректорства этот образ его действий встретил противодействие в виде грубых, хотя мелких и единичных школьнических выходок, весьма вероятно, что даже и не без искусственных внешних воздействий против ректора, как «москаля» (испытывал это, как «москаль» и покойный архиепископ Амвросий); но твердость и последовательность административно-воспитательного действования, однако, без крайних мер, скоро положили этому конец. При всех возможных случаях и обстоятельствах ректор отстаивал и защищал честь и достоинство воспитанников семинарии. Заботами об ограждении чести учебного заведения вызвано было возбуждение ходатайства, удовлетворенное Св. Синодом, о введении формы для воспитанников семинарии. Отсутствие формы вызывало нередко обвинения воспитанников семинарии в городских бесчинствах, к которым они являлись совершенно неприкосновенными. В одной из местных газет однажды появилось даже сообщение по поводу преступления (поранение револьверным выстрелом), что виновный «по-видимому», из воспитанников семинарии. Это «по-видимому» было совершенною ложью, но оно вынудило семинарское начальство и правление настойчиво желать введения для воспитанников формы, каковая и была введена, если, не в первой из семинарий – в Харьковской, то, во всяком случае, в одной из первых. Что это должно иметь и действительно имело добрые последствия, открывается уже из того, что в настоящее время введена форма почти во всех наших духовно-учебных заведениях, от высших до низших, и очень жаль, если бы она была отменена, как это будто-бы предполагается, если верить газетным сообщениям.

Обращено было внимание с самого начала ректорства о. И. А. Кратирова и на состояние семинарских зданий, как главного классного корпуса, так и корпусов с квартирами преподавателей. Нельзя сказать, чтобы в этом и вообще в хозяйственном отношении при его вступлении на должность там обстояло все благополучно. Скорее – напротив... Ректор И. А. Кратиров восстановил порядок в семинарском хозяйстве и привел в должное состояние семинарские здания. При содействии преосвященного Амвросия, изысканы были им средства сначала на капитальный ремонт главного здания, устройство каменной ограды с железной решеткой по фасаду здания, разведение и приведение в порядок семинарских садов, а затем почти и вся семинарская усадьба (около 6 десятин) была обнесена прочным и высоким забором. Семинария Харьковская находится в некотором отдалении от города – на горе (т. н. «Холодной»), возвышающейся над всем городом.

Для всех преподавателей семинарии, как находящейся вне городской черты, имеются казенные квартиры. Но вместе с удобными и просторными квартирами тогда были и квартиры тесные, с существенными и другими недочетами, неустранимыми силами и средствами их обитателей. Ректор вошел в эту нужду своих сослуживцев и исходатайствовал у Св. Синода средства на постройку нового корпуса для квартиры инспектора и преподавателей, а вместе и на капитательнейший ремонт имевшихся квартир. Со стороны, пр. Амвросия, он не встретил противодействия, подписано было им (пр. Амвросием) и ходатайство пред Св. Синодом об отпуске средств, но и только... Сам ректор нарочито ездил в столицу хлопотать об этом, на свои, конечно, средства, и хлопоты увенчались успехом. Имел возможность содействовать своим влиянием в Петербург и инспектор семинарии (К. Е. Й-н).

Мало этого. В виду « с одной стороны, сравнительной дороговизны жизни в Харькове, с другой – незначительности штатного жалованья преподавателям духовно-учебных заведений, им изыскана возможность отпускать преподавателям натурою и отопление (каменный уголь). В бытность его ректором семинарии, его заботами и усилиями построен был новый обширный корпус для общежития воспитанников семинарии, обеспечено водоснабжение семинарии устройством артезианского колодца на семинарской усадьбе, приобретением потребных механизмов и принадлежностей для передачи воды из колодца во все семинарские здания и преподавательские квартиры. При нем же было выстроено светлое и просторное каменное здание для образцовой школы при семинарии на средства, пожертвованные известным сахарозаводчиком, ныне умершим, И. Г. Харитоненко. ⁴

Естественно отсюда, что И. А. Кратиров, как ректор, пользовался полным авторитетом и любовью, как всей корпорации, так и учащихся.

Посещение им в свободное время той или другой семьи считалось «событием» и праздником»; встречали и принимали его, как почтеннейшего и дорогого гостя.

Когда исполнилось 25-летие его ученой службы, корпорация в знак глубокого уважения и признательности просила его принять от нее нравственно-ценное приношение (Библия с картинами Доре, – роскошное издание в соответствующем переплете⁵); а когда он оставлял семинарию, то воспитанники семинарии, прощаясь, многие со слезами, поднесли и просили принять на молитвенную память ценный образ Спасителя, а корпорация служащих – ценный альбом художественной работы (Хлебникова в Москве) с фотографическими карточками служащих семинарии и их семейств⁶).

С обязанностями по должности ректора Харьковской семинарии И. А. Кратиров десять лет нес на себе обязанности редактора журнала «Вера и Разум». Эти последнее особенно много требовали и труда и времени, не обходились и без огорчений⁷. На нем в особенности лежала обязанность приискивать сотрудников журнала и предварительно прочитывать статьи, посылаемые в редакцию для печатания.

Однако ни одна статья не могла быть напечатана в журнале без предварительного согласия или одобрения основателя журнала – преосв. Амвросия. Непригодные для журнала статьи вовсе не следовало ему представлять, но предположенные редактором к печатанию – почти все обязательно, и с заключением редактора. Преосвященный Амвросий был критик очень строгий, делавший, помимо отказа в печатании, замечания на самых рукописях авторов, нередко ученых и приобретших имя в литературе, особенно когда чем-либо или кем-либо испорчено было его мирное настроение. Приходилось считаться с этими настроениями и официальному редактору. Едва ли нужно говорить, какого умственного напряжения, сколько осторожности и такта требовалось от редактора и по отношение к неофициальному редактору и к авторам, посылавшим материалы для журнала. Бывали случаи, при возвращении авторам рукописей, что официальному редактору приходилось вычищать резиною карандашные пометки на них неофициального редактора, не безобидные для авторов.

Академическая служба и связи с корпорацией Московской академии много помогли И. А. Кратирову в деле редакторства. Многие из профессоров Московской академии охотно посылали свои труды для печатания в Харьковский журнал⁸. Привлечены были к участию в журнале и многие другие лица с известными в науке и литературе именем⁹. За время редакторства И. А, Кратирова журнал высоко стоял; все лучшее, что появилось в журнале, ценное в научно-богословском и философском отношении появилось в нем преимущественно в это время.

В настоящее время журнал далеко совсем не то, чем был тогда... Сам широко просвещенный И. А. Кратиров умел, насколько зависело от него, привлечь к журналу ученые силы. «Независящие» обстоятельства, однако нередко примешивались к делу, и устранить их далеко не всегда оказывалось для него возможными. Не по его вине или недосмотру, а помимо его и против его желания могли появляться. хотя и с подписью под журналом его имени, напр., такие произведения, как известный плагиат «Язычество и иудейство ко времени земной жизни Спасителя»¹⁰) (В. и Р. за 1886 и 1887 г.г.) или «Э. Ренан и его новейший русский критик» (за 1893 г.) – статья, в которой «плагиатор» довольно прозрачно выдал свой нравственный облик. Само собой понятно, что говоря это, мы не думаем умалять значения и трудов для журнала самого преосвященного Амвросия; а его слова, речи и беседы, незаметно помещавшиеся в журнале, и сами по себе составляют глубокие по христиански-философской мысли, образцовые по изложению вразумления, наставления, разъяснения, к которыми в свое время прислушивалась вся образованная Россия. Ныне уже нет таких «слов» в «Вере и Разуме», да где и они есть?...

Как председатель Харьковского епархиального училищного совета, ректор прот. И. А. Кратиров не мало потрудился над организацией церковных школ обширной епархии, хотя по особыми местным причинам, от него независевшим, не мог поставить, при всем желании и условиях, богатую Харьковскую eпapxию на одно из первых мест по отношению к количественному и качественному состоянию ц.-приходских школ.

Нельзя не отметить при этом, что тогда как если не в большинстве, то во многих епархиях происходили из-за народных школ препирательства между разными ведомствами, доходившие нередко до явного обострения отношений и открытой борьбы, ничего подобного не было в Харьковской епархии в бытность ректора прот. Кратирова председателем совета. Он держался того убеждения, что для всех учреждений и лиц, трудящихся в пользу народного образования, дела довольно, дела святого и великого, и потому не должно быть оснований и причин к соперничеству; напротив, полезнее для дела помогать друг другу. Это убеждение он выражал нередко в светских заседаниях и соответственно с этими поступали, что, в свою очередь, располагало к такому же образу действий и отношений и представителей других ведомств по отношению к школам церковным. Последние, начиная с тогдашнего попечителя округа, и дирекции народных училищ, оказывали ему видимые знаки расположения и уважения, как в личных отношешях, так и в служебных¹¹.

В 1888 году протоиерея И. А. Кратирова постигло семейное горе: 5-го сентября скончалась его супруга. Он остался одиноким (детей у него не было). Грустно и тяжело было это одиночество после свыше 20-летнего супружества. Но Иван Александрович бодро сам в себе переживал несчастие; никому не жаловался на свою скорбь, по прежнему нес свои служебные обязанности, не переставая быть деятельным и подавать другим пример исполнительности.

В скорости после этого начались воздействия на него с целью склонить его принятию монашества и архиepeйства. Не раз приступал с этими предложениями покойный пр. Амвросий; о том же заговаривал покойный К. П. Победоносцев, преимущественно, во время своих проездов чрез Харьков. Но о. ректор не давал на это согласия, ссылаясь на то, что он еще не все предположенное успел сделать для семинарии, что не чувствует себя и достаточно подготовленным и настроенным к восприятию высшей благодати священства и епископскому служению. Но воля Божия должна была совершиться.

В 1893 г. на настойчивые убеждения преосвященного Амвросия стать его ближайшим помощником в сане епископа Сумского, викария Харьковской епархии, он дал согласие. 6 марта совершилось пострижение его в монашество, с оставлением имени небесного покровителя его, в мирском его состоянии, а 7-го марта он возведен в сан архимандрита, и в том же месяце (26 марта) состоялось Высочайшее повеление о бытии ему епископом Сумским. При наречении своем в епископа (23 апреля), он говорил: «предстою я пред Вами, верховные архипастыри церкви российской, чтобы торжественно изречь слово послушания на призвание моего недостоинства к служению церкви Божией в сане епископском. Благодарю, приемлю и ни мало вопреки глаголю. Теперь уже миновало для меня время недоумений, сомнений, колебаний. Устами Вашего Святейшества изречена воля Божия богомудрые архипастыри, что прежде, чем познали волю Божию о себе недостойном, мой слабый дух подвергался не малым колебаниям. Когда в первый раз коснулось моего слуха слово призвания к епископскому служению, я приведен был в крайнее смущение. Служение епископское составляет трудные подвиги, подвергает приемлющих оное разным ограничениям, лишениям и великой ответственности пред Богом, людьми и собственною совестью... Я же до последних дней не был подвижником, а был простым работником на ниве Господней, и думал остаться таковым до конца дней моих, полагая, что по моими силами довольно и того служешя, которое я исполнял, по приготовлению духовного юношества к служению пастырскому. Но мужи высокой духовной опытности объяснили мне, что не следует смотреть слишком высоко и ставить себя в ряд с великими иерархами церкви Христовой,... что немощи восполняются силою Божиею... Даны мне и другие советы и наставления, отчасти известные мне и прежде, но в устах духовной мудрости получившие для меня особую силу убедительности и склонившие меня к принятию сана епископского»¹²...

Не обширен был круг дел, вверенных епископу Сумскому: управление мужскими духовными училищами (собственно рассмотрение журналов училищных правлений) определение и постановление (хиротерии) на должности низших клириков, и кажется, только в села и уездные города, но не в самый Харьков, совершение богослужения, предварительное чтение консисторских постановлений и под.

Кроме того преосв. Иоанн продолжал оставаться председателем епархиального училищного совета. Привыкши к деятельной жизни, со всем этим он легко справлялся; свободное же время употреблял на книжные занятия, находя, что многое нужно ему пополнить в обширной области богословия, церковного права и церковной истории. Вместе с этим, продолжал он поддерживать самые тесные и близкие отношения с духовной семинарией. Понятно, что с принятием епископства должны были расшириться его связи и отношения с светским обществом, с представителями разных правительственных, просветительных и благотворительных учреждений г. Харькова. Его широкий и светлый взгляд на текущие события и злободневные вопросы, прямота и искренность суждений, простота и естественность обращения, исполненный достоинства, – все это невольно располагало, к нему; росли уважения к нему и авторитет его в духовном и в светском обществе.

Поставленный же самым своим положением в необходимость знакомится с епархиальною жизнью и делами, он имел возможность в значительной степени проверить разные разговоры и слухи, передававшиеся в дружеских кружках о течении епархиальных дел и «влияниях» на их характер и направление, и оказывать, соответственные с его убеждениями и характером, воздействия: иному помешать, иное направить по более правильному пути, иное просто осудить, открыв кому следует, правду.

..Казалось бы, что такой-то сотрудник для старца-apхиепископа, в то время видимо слабевшего, и был нужен. Но воля его, как харьковцы, и, по-видимому, не без оснований думали, не была вполне свободною в некоторых отношениях... Совершенно неожиданно, самим же старцем архиепископом приглашенный к себе в викарии, которого он хорошо мог узнать за 12-летнюю его службу в должности ректора семинарии, и узнал как «добраго и усердного сотрудника», через полтора года со времени возведения в сан епископа Сумского, назначен был (1895 г. 17 янв.) епископом Елизаветградским, викарием Одесской архиепископии¹³!..

Преосвященный Иоанн к тому отнесся с свойственным ему благодушием. Но огорчены и смущены были за него таким его перемещением многочисленные его друзья и почитатели, из которых немало было и лиц высокопоставленных.

По-видимому, и в «высших духовных сферах» чувствовалось что то «неладное» и в деле перемещения бывшего заслуженнейшего и авторитетнейшего ректора семинарии , ни чем не провинившегося, на викариатство же¹⁴. По крайней мере, почти одновременно с перемещением в Елизаветград было дано знать пр. Иоанну, что имеется в виду в ближайшем будущем пригласить его к высокому и ответственному служению в столице...

И действительно, служение его в Елизаветграде продолжалось не более полугода (1895 г. 17 янв. – 23 авг. того же года), почему перемещение туда скорее можно назвать путешествием на морской берег Крыма на каникулярное время. Но и за это короткое время служения он стяжал самые искренние чувства почтения и расположение паствы¹⁵. Через полгода (23 авг. 1895 г.) он назначен был епископом Нарвским, викарием С.-Петербургской епархии и ректором С.-Петербургской духовной академии.

В должности ректора столичной академии преосв. Иоанн состоял три с половиною года. Юридический и административный строй академии, был ему отлично известен и научно-воспитательное дело было его родной стихией. Своему новому служению он отдался всей душей, но привнес в него и свойственный ему «дух мира и любви», простоту и искренность, и этим способствовал поддержанию бодрости в научной деятельности академии. Он делил с ней радости и горе¹⁶ . «За эти три с половиной года его ректорствования академия наслаждалась благословенным миром, который давал ей возможность спокойно шествовать по пути своего исторического развития и осуществлять научные и учебные цели своего назначения, как храма высшей богословской науки»¹⁷. Неудивительно, что с чувствами любви и уважения прощались ежегодно с ректором окончившие курс студенты, поднося ректору на память альбом своего курса, а когда он оставлял академию, назначенный епископом Саратовским и Царицынским (1899 г. 19 янв.), то студенты, умея ценить сердечное и отечески участливое отношение к ним со стороны начальника, чуждое, однако же всякого потворства, выразили свое отношение к нему поднесением изящной панагии. Также относилась к нему и профессорская корпорация академии, что выражалось и в ежедневном общении с ним и открыто и торжественно по разным поводам, а особенно вылилось в речах при оставлении им академии, во время братской прощальной академической трапезы.

Кроме обязанностей ректора и викария, преосвященный Иоанн нес еще обязанности председателя некоторых епархиальных комитетов и обществ и наблюдателя за преподаванием закона Божия в С.-Петербурге в светских учебных заведениях; а во время предсмертной болезни и затем по кончине преосвященного митрополита Палладия и до назначения ныне здравствующего первосвятителя российской церкви преосвященнейшего митрополита Антония, состоял временно управляющим С.-Петербургской eпapxии (с 5 окт. по 5 дек. 1898 г.).

3 февраля 1899 года преосвященный Иоанн выбыл из столицы Саратов, сопутствуемый благожеланиями профессоров и студентов академии, прибывших на вокзал проводить своего ректора к месту его нового служения, а также своих петербургских почитателей, друзей и знакомых.

Не легко было служение преосв. Иоанна в обширной приволжской Саратовской епархии. Вскоре после вступления в управление епархией, открылось в епархиальной жизни нечто, потребовавшее неотложно применения решительных воздействий власти епархиальной и высшей. Текущих дел было множество. Помощника в лице викарнаго епископа пр. Иоанн в первое время вовсе не имел.

Епархиальная жизнь выдвигала множество разных вопросов и случаев, совершенно новых для епископа, служение которого прежде было посвящено преимущественно учебно-воспитательному делу. Неизбежно возникали дела сложные, требовавшие совместного рассмотрения и разрешения и епархиальной власти и разных гражданских учреждений. Приходилось епископу просиживать ночи за этими делами и разыскиванием узаконений и авторитетных печатных разъяснений, а также и вообще не мало употреблять времени на более широкое ознакомление с каноническим правом. Для облегчения непосильных трудов уже 60-летнего иерарха состоялось назначение викарного епископа – Гермогена, ныне самостоятельного Саратовского и Царицынского епископа.

Но на почве переутомления пр. Иоанна в Саратове постигла болезнь, от которой он, впрочем, начал оправляться. Опытный врач, лечивший его, надеялся совершенно восстановить его силы, но неожиданно скончался сам. Принятый им способ лечения был оставлен. Последовали неожиданно и нравственные огорчения, исходное начало которых скрывалось там, где всего менее надлежало ему быть. Болезнь стала делать свое дело. Последовали вызов его (в 1902 г. осенью) в Св. Синод, когда состояние здоровья требовало лечения и особо благоприятных для этого условий. В марте же следующего года последовало освобождение пр. Иоанна от управления Саратовской епархией, с назначением его членом Московской синодальной конторы и управляющими Московскими ставропипальным Симоновым монастырем (1903 г. 12 марта). Для покойного это было полною неожиданностью, а при свойствах его болезни – всего менее «отеческим врачеванием»...

Он лишен был даже возможности проститься с Саратовскою своею паствою. Прямо из Петербурга отправился он в назначенную ему обитель. В Саратове не успели раскрыться с достаточною полнотою редкие административные дары почившего, но все же обнаружился, почему «духовенство Саратовской епархии говорится в одном сообщении из Саратова, до сих пор с чувством признательности вспоминает преосв. Иоанна, как одного из лучших архипастырей, входившего во все нужды и положения, особенно сельского духовенства»¹⁸.

Тихо и мирно, в покорности промыслу Божию шла жизнь почившего в стенах приютившей его Московской обители. Его жизнь здесь занята была совершением богослужения, посещением заседаний синодальной конторы, поездками в близкую ему, как питомцу, секретарю и почетному члену, Московскую академию на академические торжества, коллоквиумы и под.

Живя в монастыре, покойный не переставал интересоваться новостями в богословской литературе, хотя уже не в прежней степени, равно и событии текущей жизни. Нередко навещали старца в его келия бывшие его сослуживцы и другие близкие люди, равно немногие оставшиеся в живых родственники. Всегда он бывал рад этим повешениям, в беседе с ними находил и земную отраду для себя. К сожалению, в последнее время речь его сделалась недостаточно внятною. Братия монастыря, в котором он настоятельствовал, относилась к нему с искреннею преданностью и любовью. Покоряла их его доброта, простота обращения, искренность. Известны были им и его заслуги, пока был силен духом и телом. Они ходили за ним и берегли его. Но произошли неожиданным обстоятельства и для братии и для самого пр. Иоанна. 5 декабря 1908 г. последовало распоряжение Св. Синода об освобождении его от должности члена Московской синодальной Конторы. Около этого же времени предложено было монастырю приготовить помещение для пребывания в монастыре на покое «епископа». Во исполнение этого предписания, могло быть, конечно, приготовлено лишь такое помещение, каковое возможно приготовить зимой в наикратчайший срок. Жильцом в этом помещении, как потом, оказалось, предназначался преосв. Иоанн. Последовало распоряжение об освобождении пр. Иоанна от управления Симоновым монастырем (от 4 дек. 1908 г.), – на полный покой, с представлением ему помещения в том же монастыре, даже без всякой пенсии, а лишь с надеждою, что может быть исходатайствована пенсия, – не «сенаторская», а лишь в 1000 рублей, тогда как на такую пенсию он имел право еще по должности ректора Харьковской семинары, а по должности ректора академии – и в гораздо большем размере.

Безропотно поселился бывший ректор столичной академии, временно управляющий и Петербургской епархией, почетный член двух академий, епископ Саратовский и Царицынский в тесных, низких, темных «келиях»... Никому ни на что он не жаловался и не печаловался. «Случившееся» могло вызывать и вызывало лишь слезы глубокой скорби при виде осуждения на такое «пребывание на покой» иерарха, послужившего церкви свыше 40 лет... Почивший как будто предчувствовал все это, когда был еще в полных духовно-телесных силах и выражал желание об освобождении его от епархиальной службы и о том, чтобы ему на старости лет дали покой, при условии лишь назначения пенсии по должности ректора академии...

Братия монастыря окружила «епископа на покой» в новых «келиях» заботливым уходом и попечением, но удар был бы тяжел и для здорового человека. Началось сразу видимое для всех, но постепенное угасание жизни преосв. Иоанна, при отсутствии видимой болезни. По выражению бывших в последнее время близкими к нему иноков, в нем сразу по поселении в новые «палаты», как будто «внутри что то оборвалось»; он перестал принимать лекарства, пищу.

Во вторник на первой неделе великого поста вечером (11 февр.), совершено было преосвященным Мисаилом, управляющим Симоновым монастырем, с братиею обители, елеосвящение над пр. Иоанном, а на другой день вечером он безболезненно, тихо и мирно почил до дня всеобщего воскресения. Так угасла жизнь преосвященнейшего и правдолюбивейшего святителя отечественной церкви, добрейшего человека. Не зарыть был им в землю данный ему Богом талант.

Для близко знавших почившего архипастыря само собой понятно, что после него не осталось и не могло остаться никаких денежных средств. Все, что он получал, раздавал неимущим, некоторым в виде определенных ежемесячных выдач. Но не любил говорить об этом почивший. Это им делалось, по заповеди Спасителя, в тайне (Mф. 6, 4). Явными делались лишь членские взносы в разные благотворительные и просветительные учреждения.

В субботу. 14 февраля совершено было погребения преосв. Иоанна. Покойный сам сделал еще при жизни главнейшие распоряжения относительно своего погребения. Заупокойную литургию и отпевание совершили: преосвященный Мисаил, бывший еп. Олонецкий, преосв. Иоанникий, бывший еп. Архангельский и преосв. Григорий, бывший еп. Омский, в сослужении о. протопресвитера и сакеллария Московского Успенского собора, нескольких архимандритов Московских монастырей, ректора Вологодской семинарии, нарочито приезжавшего воздать последний долг усопшему, и братии Симонова монастыря.

Из остающихся в живых родственников почившего не многие могли прибыть на погребение, в виду отдаленности их места жительства от Москвы. Не для многих и из друзей и почитателей почившего была возможность прибыть в Москву. Из академических товарищей почившего нарочито прибыль поклониться усопшему и помолиться о нем П.И. Казанский (профессор в отставке). Обширный храм монастырский был полон молящихся из постоянных жителей Москвы. Над гробом почившего произнес теплое, задушевное слово преосвященный епископ Мисаил, живыми чертами обрисовавший светлый образ почившего, его разнообразное мудрое делание на пользу церкви и отечества¹⁹.

Монастырский хор певчих усердно и умело исполнял все церковные службы. Замечательно, тело почившего и в самый день погребения имело лишь облик смерти, но не было ни малейшаго трупного запаха. Погребено тело святителя в склепе, в нижнем этаже величественного зимнего монастырского храма.

Бедным, в память усопшего, роздана была щедрая милостыня, а священнодействовавшим иерархом и всем сослужащим от присных почившего, предложена поминальная трапеза в монастырской столовой.

Мир праху почившего! Да даст ему Господь обрести милость от Господа в день он (2Тим. 1, 18)! Убеждены, что от многих сердец учеников его и почитателей, особенно в священном сане, при принесении бескровной жертвы, вознесется теплая и умная молитва к Первосвященнику во веке, Который спасти до конца может приходящих чрез Него к Богу, всегда жив сый, во еже ходатайствовати о них (Евр. 7, 24–25).