О беспоповщинской исповеди

Публичная лекция, читанная в г. Казани 6 апреля 1869 года

В Большом Катехизисе, изданном в первый раз в Poccии при п. Филарете, в 1627 году, все таинства, по их важности, разделяются на два класса: одни – «во спасение нуждно потребныя», другие – только "потребныя ко спасению». Это значит, одни настолько необходимы, что «без них ни един спаситися может», другие же нужны лишь для того, дабы имели есмы cпaceниe наше дерзновенно, известно и твердо»¹. Покаяние принадлежит к таинствам первого рода, т. е. «потребно-нуждным во спасение». И действительно, по учению святых отцов, покаяние есть слезное крещение; это вторая дщица² по paзбиении спасительного корабля³, и потому как без крещения невозможно спасение, так невозможно оно и без покаяния.

«Неокормяемые священством» старообрядцы, положив в основание своего учения о таинствах приведенные слова Большого Катехизиса, признают всю важность таинства покаяния в деле спасения. «Нуждно-потребныя во спасение тайны суть три», читаем в беспоповщинской рукописи, известной под именем «Меч духовный»: «крещение, причащение и покаяние»⁴. «Яко некрещенному крещениe, тако согрешившему покаяние неизъемлемо нужны», говорится в другом беспоповщинском сочинении, известном под именем «ответы Монина»⁵. Таким образом, в учении о важности таинства покаяния мы сходимся со старообрядцами беспоповщинского согласия. Теперь спросишь: совершается ли в их среде это таинство? Да, отвечают старообрядцы, но «того ради, яко навсегда мощно обрести к содействованию и какого бы то ни было священнодействователя православного, то во время нужды лучше кому ни есть из православных христиан, мирянину ли то, или иному исповедать своя согрешения и внити в царствие Божие, нежели за непокаяние лишитися славы вечныя и лицезрения Божия⁶. Таким образом, весь вопрос относительно существования у старообрядцев беспоповщинского согласия таинство покаяния сводится к другому вопросу: может ли это таинство быть совершено помимо священника, – иноком или мирянином?

Чтобы не путаться в понятиях, которые встретятся нам при решении вопроса, – определим, прежде, точнее: что такое таинство покаяния, и какие стороны составляют непременную его принадлежность. «Покаяние есть нуждно-потребная тайна согрешившим, в нем же оставление грехов о повинных испрашивается, от Бога же иереем даруется»⁷. Таким образом, в этой тайне две одинаково важные стороны: 1) испрашивание оставления грехов, которое совершается посредством рассказа кающимися этих грехов «на срам себе», и 2) самое разрешение грехов, которое дается иереем от лица Божия. Как без первого, так и без последнего условия, т. е. без отпущения грехов, даруемого иереем, покаяние не будет таинством, т. е. таким «являемым, чувствам подлежащим действием», в котором действует сама благодать Божия на оправдание наше⁸. Поэтому отпущение грехов, составляет «видотворение тайны», т. е. такое действие, без которого невозможно самое таинство. «Кое есть видотворениe сея тайны (покаяния)»? – спрашивается в Большом Катехизисе. «Оные глаголы, их же иерей глаголет, отпущаяй грехи кающемуся. Егда поучив его и наказав много, простит его, глаголя: чадо, прощает тя Христос невидимо и аз грешный. Сиречь⁹ волею и повелением и властно и силою живоначальныя Троицы»¹⁰.

Теперь обратимся к самому решению постановленного вопроса. Беспоповцы учат, что по нужде исповедь может принимать и простой мирянин. Это видно из того, что многие святые подвижники, будучи «нерукоположенными, души человеческия очищаху». «Что убо хощеши ли, да ти всякаго вероятия достойнейших свидетелей на среду приведу», – восклицает автор «Меча духовного». «Воззрим точно в древние времена, посмотрим в первенствующей церкви, колицы преподобные мужи, колицы богоносные отцы, не рукоположени суще, души человеческия покаянием очищаху»! Затем следуют указания на Антония и Пахомия великих, на св. Иоанна Златоустого и Савву Освященного, до священства принимавших на исповедь не токмо иноков, но и мирян, на св. Иоанникия великого и многих других¹¹.

Но все эти примеры святых мужей не имеют того значения, какое учителя беспоповства придают им. В четьих-минеях¹² на пятнадцатое мая, в житии преподобного Пахомия, мы читаем следующее: «преподобный Пахомий великий многих помышления приимаше». Об Иоанне Златоусте во время его пребывания в монастыре, еще до получения священства говорится: «вси же его, яко отца имяху, исповедующе помышления своя и приемлюще разсуждения от него, паки во своя места отхождаху, славу воздающе великая творящему Богу. Иоанновою мудростию не точию иноцы, но и мирстии, прихождаху к нему исповедающеся»¹³. В том же совершенно роде делаются замечания о других упомянутых нами святых. И беспоповцы спорить с нами не будут, потому что и сами приводят означенные свидетельства совершенно в том виде, да лучше сказать: свидетельства эти мы заимствовали буквально из их сочинений¹⁴. Отвергать записанный факт мы не имеем ни малейшей надобности; но просим припомнить то, что было сказано о существенных сторонах таинства покаяния. Мы видели, что «видотворением сея тайны» служит разрешение, даруемое кающемуся священником от лица Божия, по праву, данному иереям и епископам Господом в следующих словах: «имже отпустите гpеxu, отпустятся им, имже держите, держатся им; елика аще свяжите на земли, будут связана на небеси, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех»¹⁵. Между тем, в приведенных нами примерах исповедания грехов неосвященными лицами мы не находим ни малейшего указания на то, чтобы эти лица от имени Божия разрешали кающихся.

Поэтому, не довольствуясь указанными примерами, учители беспоповства для достижения своей цели подыскивают такие случаи, в которых говорится не только о принятии исповеди мирянином, но и об отпущении грехов кающемуся таким образом. Никон Черногорский в слове 52 пишет следующее: «старец некий свят и богоносив бяше в горе Олимп и к нему пришедшим множайшим братиям услышати слово спасения: прииде некий мирянин и поклонися ему, ста. Старцу же, воззревшу на него и вопросившу, коея ради потребы пришел есть, он же к нему отвеща: исповедати святыни твоей грехи моя». Ниже: начать глаголати таковая, яко же несть подобно и в слух человеком приити, или писанию предати.... Нарек убо его святый старец, и постриг, и одеяв во святый образ, отпусти рек: иди чадо с миром и к тому не согрешай». Ниже: «иноком же чудящимся и глаголющим, како честный отче тому таковая исповедавшу пред всеми нами, не даси ему ни малу заповедь, или запрещение. Той же отвеча: о любезная чада! не зресте ли страшнаго и славнаго мужа стояща зде, ему же лице бяше яко молния, и одежда его бела яко свет, и в руку своею имяше хартию написану исповедающагося грехи, имяше и чернило и трость. Яко убо человек той к моей худости пред вами глаголаше своя согрешения, он тростию поглаждавше, ельма убо¹⁶, яко человеколюбец Бог та простил есть»¹⁷. В прологе сентября в 25 день пишется: «пресвитер некий впаде в блуд, и иде в гору Олимпскую и исповеда грех свой некоему старцу. Он же постриже его и затвори его в погребец, и пребысть тамо три лета, и извещение о нем от Бога приим, яко Бог приял есть покаяние его». В прологе на 16 день января пишется: «некий мних¹⁸ хотя пояти дщерь иерея идольскаго, отвержеся Христа и святаго крещения. По согрешении же своем иде в пустыню к некоему великому старцу, и исповеда ему вещи, он же повеле ему сести в келии и поститися чрез день, и бысть извещение, яко прият Бог покаяние его». В прологе на 25 день июля пишется: «диакон некий впаде в любодеяние, пo сотворении же блуда с женою, иде к некоему старцу, исповеда ему грех свой. Старец же затвори его в темницу, и по лете единым бысть бездождие. Диакон же сей помолися, и бысть дождь. И вси разумеша, яко прости его Бог»¹⁹.

Какой вывод следует сделать из приведенных случаев: тот ли, что грехи могут отпускать и миряне, т. е. что они могут иногда совершать таинство покаяния? Этого не видно. В первом примере говорится, правда, что старец, принимающий исповедь, разрешил кающегося и отпустил его с миром. Но почему он так сделал: потому ли, что считал себя вправе это сделать? Нет, а потому, что видел какого-то дивного мужа, изглаждающего грехи, видел чудо, совершающееся над кающимся, и был не более как провозвестником этого чуда; понял из этого чуда старец и другим сказал, что «человеколюбец Бог та простил есть». В остальных же примерах прямо говорится, что кающихся разрешал сам Бог, а не старцы, принимавшие их исповедь. Старцы эти, как видно, не усвояли себе права разрешать грехи, стало быть они не считали себя в ряду тех людей, к которым относились слова Спасителя нашего, Господа Иисуса Христа: им же отпустите греxu, отпустятся им, имже держите, держатся им, а между тем на этом праве разрешения и связывания и основывается таинство покаяния; без него нет самого таинства. Если бы означенные старцы понимали это дело иначе, то им не нужно было бы ждать извещения со стороны Бога, что кающийся грешник прощен; они сами могли бы разрешить его, или прямо, или после епитимии. Таким образом, из рассказанных примеров следует не иное что, как только то, что Бог может отпускать грехи и тогда, когда исповедь была совершена и пред мирянином, равно как Он может спасти не крещенного водою, как спас разбойника на кресте и некоторых мучеников, пострадавших за веру, но не успевших принять крещение²⁰. Это значит, Бог может спасать людей независимо от установленных Им средств и законов; это особенные чудеса в царстве благодати. Но ниспровергается ли этим установленный Богом порядок нашего спасения? И вправе ли кто из людей на этом основании действовать не по обыкновенному, Богом установленному порядку, а особенным образом, – так, как может действовать только Бог? Действовать так не будет ли значить – предвосхищать себе силу и права Бога? Объясним нашу мысль сравнением. Мы знаем, что Бог положил в природе известные законы, по которым совершается жизнь и устрояется её порядок. Но мы знаем также, что Бог и чудеса творит в природе, т. е. производит такие явления, которые выходят за пределы этих законов. Напр., мы знаем, что по закону природы человек не может ходить по водам. Но был случай, когда один из ближайших учеников Господа шел по волнам Генисаретского озера, как по суше. Следует ли отсюда, что означенный закон природы нарушился, перестал существовать, и что после этого каждый, без особенной на то воли Божией, может идти по морю? Ответ ясен: то был особенный, исключительный случай, совершившийся по особенному действию всемогущества Божия, – случай, который вовсе для нас не закон: то было чудо. Как бы мы назвали теперь того человека, который стал бы утверждать, что и он, подобно апостолу Петру, может всегда ходить по морю? Человеческий рассудок назвал бы его больным. Таким образом, некоторые исключительные случаи, самим Богом совершенные как в царстве природы, так, конечно, и в царстве благодати, не изменяют и тем более не уничтожают установленных Им же законов; между тем беспоповцы своим учением об исповеди пред мирянами разрушают эти законы. Чудо, совершенное самим Богом или по Его воле и Его силою каким-либо чудотворцем, не может быть для других предметом подражания; между тем беспоповцы делают для себя из них закон, сообразно с которым хотят действовать. В приведенных выше случаях разрешения грехов после исповеди пред лицом неосвященным, указаны ясные знамения воли Божией, Его благости, разрешающей грешника; но можно ли указать какие-либо знамения разрешения грехов для тех, которые каялись и каются беспоповщинским наставникам? Нужно быть слишком смелым, чтобы отвечать на этот вопрос положительно, – и я не думаю, чтоб на это решились сами беспоповцы. Если же таких знамений они не указывают и указать не могут, то и примеры, которые мы привели из рукописи беспоповщинского учителя, защищающего действительность совершающегося в их обществе таинства исповеди, очевидно относиться к ней никоим образом не могут.

«Поморские ответы» и «Меч духовный» указывают еще пример мученика Христофора, который, по словам этих сочинений, «две жены блудницы, кающиеся прият и прощение им подаде»²¹. Читая об этом случае в Поморских ответах и Мече духовном, мы были удивлены тем обстоятельством, что в позднейших беспоповщинских рукописях об этом случае уже не упоминается, тогда как писатель, напр., рукописи «Стоглава», из которой мы брали большинство приведенных доказательств, поставил своею целью собрать все примеры и свидетельства, клонящиеся сколько-нибудь в пользу беспоповства (в этом собрании, расположенном по предметам, и заключается вся рукопись); да и вообще, старообрядские писатели не любят ограничиваться малочисленными доказательствами и неимение прямых и сильных доказательств хотят заменить их множеством. Дело в том, что писатель «Поморских ответов» неправильно передал факт, а писатель «Меча духовного» взял его, вероятно, без поверки; позднейшие писатели не решились принять его на веру, и факт оказался совершенно в другом роде, сильное доказательство превратилось в ничто. В прологе на 9 день мая говорится: «святаго Христофора мученика две жены блудницы прельщаху к смешению блудному, по повелению цареву, и от Христа отвращаху. Но учением святаго Христофора умилившеся, во Христа вероваша и исповедаша Христа пред мучителем и пострадаша за Него». Думаем, нет надобности объяснять, что выражение «исповедаша Христа» никоим образом не может означать таинства исповеди; о ней здесь и помину нет. Так передается этот случай в сочинении поповщинского писателя, который подметил и обличил неправду беспоповцев²². В тех прологах, которые мы имели под руками, нет даже и слова «исповедаша». В прологе, напечатанном в клинцовской типографии, в 1786 г. на 9 день мая, в описании страданий св. мученика Христофора случай с двумя женщинами блудницами передается так: желая склонить св. Христофора к язычеству, царь послал к нему двух распутных женщин ради соблазна и отвращения от Христа. Святой же, поучив их и от идолослужения тем преложив, яже пред царем христиане себе нарекше²³. Так же точно рассказанный случай передается и в древнем рукописном прологе соловецкой библиотеки за № 703; так же и в прологах издания свят. Синода сороковых годов нынешнего столетия.

Итак, неокормляемые священством старообрядцы не могут указать в истории церкви ни одного примера, чтобы лице неосвященное именем Божиим разрешало грехи кающемуся, т. е. чтобы оно совершало таинство покаяния. Таких примеров действительно нет. Со своей стороны, мы можем указать примеры противного рода: лица неосвященные, принимавшие исповедь, не считали себя уполномоченными на то, чтобы разрешать, или связывать кающихся, а считали это правом, принадлежащим исключительно лицам освященным. В этом случае они вразумляли даже тех, кто обращался к ним с исповедью минуя священников и отсылали к последним. Вот древняя рукопись, содержащая в себе сочинения преподобного Никона, игумена Черной горы, – рукопись, подаренная в 1542 году в Соловецкий монастырь митрополитом новгородским Макарием и находящаяся в настоящее время в здешней академической библиотеке за № 594. В своем Тактиконе²⁴ преп. Никон рассказывает два весьма замечательные случая. Первый случай следующий: «один князь в Антиохии, имея веру к некоему мниху, призва того исповеди ради. Мних той, имея видениe, рече: не смею, занеже не имати мне священнический сан. Князь же рече: аз доспех исповедатися пресвитеру, но за еже к смерти быти ми тогда, того ради творю се. Мних же паки слышав, отлагаше, дóндеже рассмотрит. И убо отшед, заутра паки возвращся к князю, елика уведав же и видев рече: видев некоего в образе духовного моего отца, яко дающа в руце мои некое древо зело тонко: на нем же оплетено уже, и рече ко мне: возми сие и развяжи, и паки свяжи. Мне же, рече, вземшу и не возмогшу разрешити его, паки отдах ему. И давый ми рече: яко ведати подобает, яко ни решити, ни вязати, но рекшему ти исповеди ради, рцы: яко да сотворит подобающее и призовет пресвитера и исповедует грехи своя. Да речет пресвитер от евангелия, еже Христос к св. Петру апостолу рече: яко егоже аще свяжеши на земли, будет связан на небесех и прочая. Сия слышав, князь сотвори тако»²⁵. Другой случай, им же рассказанный: «один брат в юности в блуд впаде и клятся клятвенно не оставити жену, дóндеже жив есть. И лету многу мимошедшу, юностных пременся подвижений, прииде в покаяние и исповеда грехопадение некоему старцу, яко безмолвнику. а не священнику». И что же, насколько действительна была такая исповедь? «Случися ему болезнь и се множество бесов прииде к нему, носяще хартию клятвы, юже написа жене. Глаголаху же нечисты бесове к нему сице: яко се написанная хартия, яко же клялся еси, цреступник клятвы хощеши судитися. Он же сие видев и слышав, недоумевашеся, что сотворити, надеяся на покаяние и исповедь, юже сотворил есть: но не возможе избавитися бесовского обличения. Егда убо позде некогда прииде в помышление, призывает инока-иерея: и купно егда исповедатися, без вести быша нечистии беси, яко к тому не видети их очесем онаго, такожде и болезни пременися»²⁶. Таким образом, исповедь, совершенная пред мирянином, не есть таинство, в котором прощаются и разрешаются грехи от имени Божия; в свитке греховных дел человеческих остаются неизглаженными те грехи, в которых была принесена исповедь пред мирянином.

Какое же значение имеет эта исповедь? Как смотреть на исповедания грехов, совершаемые пред теми подвижниками неосвященными, о которых говорят беспоповцы? В слове «исповедь» заключается у нас два смысла: один смысл о таинстве покаяния, о котором собственно у нас и идет речь, другой – об исповедании, признании чего-нибудь (от слова поведать, рассказать что-нибудь). Напр., и исповедую, признаю Иисуса Христа Богом, – исповедание, составляющее подвиг первенствующих христиан. В данном случае «исповедь» есть исповедание, рассказ грехов, признание себя грешником с целью исправления. Эта исповедь называется у нас, в отличие от исповеди таинства, нравственною исповедью; это добродетель, или доброе дело, так как самоосуждение, выражающееся в этом случае, есть действительно христианская добродетель, заключающая в себе отвращение ко греху, расположение и стремление к исправлению, добродетель, противоположная тому греховному состоянию, которое мы называем самовосхвалением, коснением²⁷ во зле. Такой именно смысл (нравственный, но отнюдь не таинственный) имеют те исповеди, какие совершали многие пред мирянами-подвижниками, опытными в жизни духовной, и которые были в большом употреблении в монастырской жизни²⁸. Меня тяготит известный грех, я иду к человеку более меня опытному и мною уважаемому, рассказываю ему свой грех, поверяю свое душевное состояние, свой помысл, и прошу его совета, – совета, а не разрешения; он со своей стороны может раскрыть мне всю тяжесть греха, если я мало сознаю эту тяжесть, или успокоить меня, если я слишком отчаиваюсь, – указать средства победить греховное настроение, напр., пост, молитву, внутреннее самоуглубление и т. п. Но все это далеко от исповеди, как таинства, – далеко, повторю, потому что тут нет разрешения грехов от лица Божия; тут только действует человек: с одной стороны человек раскаивающийся, с другой – тоже греховный человек, выслушивающий раскаяние, дающий советы, действующий чисто по-человечески, как друг, как советник, но без права высшего полномочия и божественной власти; тогда как в том, что мы называем таинством, всегда действует, как мы видели в Большом Катехизисе, благодать Св. Духа. Представителем же этой благодати может быть только лицо священное, так как вам известно, что ключи царства небесного дарованы св. апостолам и их преемникам по служению – епископам и пресвитерам. Для наглядного представления о различии между нравственной исповедью и таинственной я сделаю опять следующее сравнение. Положим, что пред нами находится человек, страждущий какою-либо телесной болезнью, которая глубоко коренится в нем. Для исцеления её он обращается к человеку, сведущему и опытному, т. е. к лекарю. Что требуется для того, чтобы последний мог исцелить болезнь? Во 1-х, требуется знание болезни, во 2-х – известное лекарство, имеющее целительную силу, и в 3-х – диета, т. е. известный род жизни больного, при котором лекарство может подействовать. Я думаю, для вас ясна важность и необходимость каждого из высказанных условий, – только при совокупном их действовании возможно выздоровление. Но замечу, что самое главное в числе этих трех условий – второе, т. е. лекарство; первое и третье условия сами по себе не имеют целительной силы, а составят только условия для её действия, т. е. помогают действию лекарства. Ни узнание рода болезни, ни диета не в состоянии выгнать из тела самую болезнь. Перенесем все это в область нравственную. Больной душой человек ищет исцеления. Для этого нужно, во 1-х, рассказать грех для ознакомления врача с родом болезни. Во 2-х, врач должен дать больному лекарство, и в 3-х, назначить диету, или определить образ жизни. Может ли мирянин выполнить эти требования? Он может, без сомнения, выслушать исповедь, может по своей опытности назначить диету, т. е. епитимию, помогающую нравственному исцелению; но где же возьмет такое лекарство, которое бы уврачевало болезнь? Лекарство это – в действии благодати Божией, даруемой в силу заслуг И. Христа²⁹. Он может, пожалуй, сказать, какое это лекарство и где оно, да только дать-то его не может; а что пользы, если больной и узнает, что лекарство против его болезни такое-то и лежит оно там-то, но взять его будет не в силах, не вправе? Ключи от хранилища, в котором заключено это лекарство, находятся только в руках известных лиц и передаются от одних другим, по преемству хиротонии. Итак, можно коли угодно рассказывать свои грехи, можно слушать и советы людей, опытных в духовной жизни; все это хорошо, все это в монастырях для молодых иноков даже обязательно, но получать разрешение от грехов можно только от епископа, или пресвитера. Об одном могут еще спросить нас: «не достаточно ли одной епитимии для нравственного исцеления грешника, помимо разрешения, читаемого на исповеди, так как иногда и одна диета восстановляет здоровье?» Отвечаем: недостаточно, потому что болезнь наша очень серьезна, глубока, смертельна. Если бы это было возможно, тогда незачем было бы установлять таинство покаяния; «Люди так далеко ушли по дороге зла, говорит св. Афанасий Великий, что одного раскаяния с их стороны недостаточно. Раскаяние само по себе не выводит из естественного состояния (т. е. греховного) и кающийся имеет на себе струпы язв»³⁰ Стало быть, чтобы залечить эти струпы, нужно то божественное средство, какое дается в благодати разрешения грехов, даруемой только чрез лице священное.

Кроме примеров, заимствованных из истории древности, учители беспоповства приводят в доказательство законности и авторитетности своей исповеди свидетельства и правила священных книг. В числе этих доказательств особенное значение имеют в глазах беспоповцев два свидетельства: а) известное место из послания св. апостола Иакова и б) два правила, находящиеся в Номоканоне³¹, в отделе «о духовницех».

Место из послания св. апостола Иакова читается так: исповедайте друг другу согрешения ваша³². Еще Аввакум в своем послании: «к горемыкам миленьким», попросту к жителям Москвы, удалившимся от общения с церковью, приводил это апостольское место в доказательство возможности исповедоваться и пред мирянами. «Исповедаться пошто итти к никонианину? Аще и нужда привлечет тя, и ты с ним в церкви сказки сказывай, как лисица у крестьянина куры крала.... Исповедайте друг другу согрешения по апостолу»³³. С легкой руки Аввакума, этого знаменитейшего учителя раскола, означенное доказательство стало повторяться в «Поморских ответах» в «Мече духовном», в «ответах Монина», в «Стоглаве» и в других рукописях менее важных, в которых только заходила речь о таинстве покаяния. Если не может быть спора относительно смысла слов Аввакума, то смысл слов св. апостола Иакова, на которых хочет основать свое учение и учитель старообрядческого раскола, далеко не так ясен, как это представляется всем беспоповцам. Понимая апостольские слова в смысле беспоповщинского учения, мы прежде всего неизбежно натолкнемся на следующие недоразумения и противоречия. Если св. апостол учил здесь о том, что таинство покаяния может быть совершено безразлично – как лицом священным, так и мирянином, то представляется непонятным и странным, почему Христова церковь усвоила совершение этого таинства только лицу освященному, и никто из мирян, как мы видели, не дерзал присваивать себе этого права. «Разрешити кающагося никтоже может точию православный священник», говорится в Малом Катехизисе (л. 36). В Иосифском потребнике, в наставлении иереям пред исповедью, говорится: «не просто ecu имут власть разрешати и связывати, но они едини, им же от Бога таковая вручена» (л. 141). Вот с какой решительностью православная церковь говорит о людях, имеющих право разрешать кающегося, а, надеюсь, вы помните, какую важность имеет это разрешение в деле таинства исповеди. Значит – одно из двух: или св. церковь учит несогласно с апостолом, или св. апостол. – если понимать его слова так, как хочется беспоповцам, – сказал несправедливо; то и другое заключение одинаково богохульно, а между тем избежать его, т. е. примирить оба учения, для беспоповцев нет решительно никакой возможности. Может быть, из видов такого соглашения, они скажут, что по общему церковному закону исповедь должна совершаться пред священником (учение приведенных церковных книг), но по нужде может совершаться и пред мирянином (учение св. апостола Иакова). Но нужно иметь в виду, что св. Иаков высказывает свою мысль не как исключение из общего правила, а прямо как общее положение, и потому указанная попытка соглашения и примирения неудачна, и противоречие остается в прежней силе с его прискорбными заключениями. Чтобы выпутаться из неизбежных трудностей и противоречий, необходимо избрать другой путь, может быть, неприятный для беспоповцев, но, зато, приводящий к уяснению предмета. При виде ясно выраженного учения православной церкви, которое мы привели, необходимо обратиться к разъяснению слов св. апостола и предположить одно из двух: или св. апостол говорит не о том, о чем говорится в книгах церковных, т. е. не о таинстве покаяния, или же смысл его слов несколько иной, его выражение «друг другу» нужно понимать не в том смысле, как понимают беспоповцы. Действительно, можно предположить, что здесь говорится не о таинстве покаяния, а об исповеди нравственной. Но считая делом неосновательным толковать слова по своему разуму и не желая навязывать вам только своих предположений, мы обратимся лучше опять к тем книгам, которые должны быть обязательны и для старообрядцев; посмотрим, как понимала это место русская церковь в то время, когда в ней и по взгляду беспоповцев процветало благочестие. В Малом Катехизисе при рассуждении о тайне исповеди приводится эта заповедь апостола: исповедайте друг другу согрешения ваша, и сейчас же она поясняется следующими словами: «исповедатися убо никомуже иному имамы, точию пред теми, иже имут силу разрешати» (л. 36 об.), а мы видели, что эту силу имут только лица священные; «покаяние бывает, говорит тот же Малый Катехизис...., разрешением священническим им же сила дана есть от Христа: вязати и решити» (л. 36). Толкование Малого Катехизиса ясно. К такому же разумению заповеди апостола придем мы, если всмотримся в связь его слов. Хорошо об этом сказано у одного писателя православного, который обращал свое слово тоже к старообрядцам. «Пред тем (т. е. рассматриваемым нами местом св. Иакова) выше сказал апостол: болеет ли кто у вас, да призовет пресвитеры церковныя и да молитву сотворят над ним. помазавше его елеом во имя Господне. И молитва веры спасет болящаго и воздвигнет его Господь, и аще грехи сотворил есть, отпустятся ему. А далее и следует: исповедайте убо друг другу согрешения и молитеся друг за друга, яко да исцелеете. Видите, слово о елеосвящении, которого нет у старообрядцев, и вместе о покаянии. Кого же велено призывать к больному для молитвы об исцелении? Не простолюдинов, а пресвитеров церковных! О чьей, посему, молитве сказано, что она спасет болящего и воздвигнет его Господь и аще грехи будет сотворил, отпустятся ему? Без сомнения, о молитве тех же, кого велено и призывать к больному. Следственно, кому надобно тогда и исповедовать согрешения? Нет сомнения, что тем же пресвитерам, которые призываются. Иначе правило здесь о покаянии было бы противно самым тем словам, среди коих оно стоит»³⁴.

Место в Номоканоне афонских отцов, на которое указывается во всех беспоповщинских сочинениях, читается так: «аще кто есть священник не искусен, а другой не священник, искус же имеяй духовнаго деяния, сему паче священника праведно есть помышления приимати и правильно исправляти».... на поле пред этим местом кем-то написано: «старча исповедь npияma». Затем спустя несколько строк, говорится следующее: «неосвященному иноку наказание его искуства дает власть примирения, аще убо себе самого безбедно соблюдает, и исповедающихся Богови да примиряет». Действительно, выписанное место, особенно последние его слова говорят немало в пользу беспоповщинского учения. В них говорится, что искусный неосвященный инок имеет власть примирения, что он исповедающихся примиряет с Богом, – все это такие выражения, которые напоминают о власти духовных отцов, разрешающих кающихся. Но чтобы определить значение доказательности этого места, нужно прочитать его в связи. Вслед за первой половиной выписанного нами места, после слов «правильно исправляти», говорится: «обаче иже не суть священницы иноцы, паче же неискуснии, приемлющии же некиих помышления, и связующии и решающии, да знают, яко не по правилам сие творят, и ни во чтоже есть, ибо святии отцы ниже священником позволяют без повеления архиерейска примирити кающихся. От божественных отец наших узаконися, да исповедающихся примирителие бывают епископы, приемшии апостольское место от Бога. Освященный же инок, множае паче неосвященный чрез волю епископскую Богови примирити не может исповедающихся³⁵. Мы не беремся, и, признаюсь по совести, не находим никакой возможности примирить противоречия прочитанного места; и в сочинениях «неокормляемых священством» старообрядцев нигде не находим и попыток к такому примирению. Во всех этих сочинениях приводятся только те слова, которые благоприятствуют учению об исповеди пред мирянином; слова же неблагоприятные, стоящие рядом, большей частью совершенно обходятся; о них нет и помину. Это обстоятельство не дает ли нам права заключить, что учители неокормляемого священством старообрядства тоже чувствуют полное бессилие примирить означенное противоречие? Нe вправе ли были, далее, и православные писатели предполагать опечатку, дающую беспоповщинскому свидетельству совсем иной смысл, – именно слова «неосвященному же иноку искуство дает власть примирения» изменять так: «неосвященному иноку искуство не дает власти примирения»³⁶. Подобное предположение отвечает вполне духу всего «Номоканона», который и написан собственно для лиц священных «преосвященным архиепископом и митрополитом, ... преподобным священно-иноком, пречестным протопопом и честным иереем, ... истинным пастырям и таин строителем, а не мирским людям» (см. предисловие). Оно тем более возможно и естественно, что в разных изданиях приведенное нами место читается не вполне сходно и, наконец, оно даже не лишено оснований, так как в первом русском издании Номоканона, напечатанного в Киеве в 1620 году, разбираемое место читается так: «елицы убо суть освященни, по повелению епископску исповедания человеческия приемлют; неосвященному же иноку ниже дар епископскую дает власть примирения»³⁷.

Не имея под руками означенного издания и лишенный возможности, поэтому, представить вам наглядное доказательство слов, заимствованных мною у других, впрочем, вполне достоверных писателей, с одной стороны, и не желая обосновываться на одних предположениях, с другой, я позволю себе только ослабить силу доказательности разбираемого места. Я полагаю, всякий должен сознаться, по меньшей мере, в том, что свидетельство, заключающее в себе самом внутреннее непримиримое противоречие, не может быть доказательством. Тот, кто об одном предмете, в одно время говорит и «да» и «нет», очевидно, не говорит ничего и сам, себя уничтожает. А если взять во внимание то обстоятельство, что в том же «Номоканоне» находится еще одно место, касающееся церковной таинственной исповеди, – место, совершенно противоречащее учению «неокормляемых священством» старообрядцев, – то окажется, что «Номоканон» говорит совсем не в их пользу, и учители беспоповства не только без пользы, но и ко вреду себе ухватились за это сочинение. Место это читается так: «ведомо буди, аще кто без повеления местного епископа дерзнет приимати помышления и исповеди, сицевый³⁸ по правилам казнь приимет, яко преступник божественных правил: ибо не точию себе погуби, но и елицы³⁹ у него исповедашася, не исповедани суть, и елицех связи или разреши, не исправлени суть»⁴⁰.

Наконец, нам приходилось выслушивать еще одно свидетельство в пользу беспоповщинской исповеди, именно место священного Писания о том, что один человек может прощать другому: аще отпущаете человеком согрешения ваша, и Отец ваш небесный отпустит вам coгpешения ваша⁴¹, и св. апостол Петр спрашивал: аще согрешит в мя брат мой и отпущу ли ему до седмь крат? Господь заповедал отпущать до седмьдесят крат седмерицею⁴². Стало быть, заключают беспоповцы, прощать грехи может всякий. Но слово «прощать», в котором заключается здесь вся сила доказательства, не имеет никакого отношения к таинству покаяния. В таинстве покаяния, по неложному обетованию Господа, разрешение священника сопровождается разрешением самого Бога; здесь об этом нет и речи, а говорится только, что разрешавший, или, будем выражаться ближе, отпущающий, прощающий другим сам заслуживает прощения от Бога; тогда как в таинстве покаяния прощается Богом не тот, кто разрешает, а тот, кого разрешают, т. е. кающийся грешник. Кроме того, здесь все дело ограничивается прощением только личных обид: аще согрешит в мя брат мой, говорит свят. апостол Петр; аще отпущает человеком согрешения ваша, т. е. грехи, против вас содеянные. Между тем, на исповеди человек является грешником не против духовника, а против Бога, как нарушитель Его заповедей. А по словам Благовестника, «аще Богу согрешит, не могу аз препростый простити его, но аще кто Божий чин имеяй священнич. Смотри же ми иерейского чина, яко божествен есть: Богу бо еже отпущати грехи, о нем же сие дадеся. Тако-убо чествуем тыя яко Бога, аще и недостойни суть. Что сия? Божия бо дара суть слуги, и благодать действует ими, якоже и ослом Валаамским глагола»⁴³.

Указывают учители беспоповства еще немало свидетельств, напр., Симеона Солунского, Захарии Копыстенского, – в которых говорится, что в случае нужды исповедь может принимать и мирянин; но там же присовокупляется, что принявший ее мирянин должен отнести ее для разрешения епископу, или священнику. Поэтому свидетельства эти столько же говорят за беспоповцев, сколько и против них. Приведем для примера слова Симеона Солунского. «Аще негде кто по нужде во обстоянии некиих помыслы прием, да возмнит возложити тыя епископу. Таковое бо видехом случающееся и во многих благоговейных мнихов, иже внимание да имут не от себе самих решити, ниже звати самих себе духовниками. Яже прияша и слышаша, да извещают имущим силу от Бога разрешати. И тако решение твердо будет» (гл. 13).

Выражения, что власть прощения грехов принадлежит только лицам священным, настолько ясны, что некоторые учители беспоповства сами приходят к этому убеждению. Некто Тимофей Андреев, житель выговского поморского монастыря (ум. в 1808 г.), написавший ответы на вопросы поповщины под именем «Щит», сознается, что «неосвященный, приемля исповедание точию от божественных писаний разсуждение», т. е. совет, наставление, «кающемуся подает, а властительски не разрешает»⁴⁴). Означенный писатель старается доказать только то, что принимать исповедь грехов может и инок, и мирянин, а также и подавать кающемуся добрый совет, – что такая исповедь дело хорошее, так как может содействовать обращению грешника от заблуждения⁴⁵. Мы совершенно согласны с этим, и уже со своей стороны тоже говорили, что такая исповедь – хорошее дело, но только она вовсе не то, что мы называем таинством покаяния, и потому никоим образом не может заменить исповеди таинственной. Сознаниe того, что неосвященный инок или мирянин не имеет права прощать грехи, присуще кажется и всем старообрядцам, «неокормляемым священством». По крайней мере, сколько я знаю беспоповцев, принимающий исповедь не позволяет себе читать разрешительную молитву, а только произносит слова: «Бог простит». Какой смысл имеют эти слова в устах беспоповщинских духовников, сказать в точности не могу и советую обратиться за разрешением этого к ним самим. Несомненно только одно, что они не могут означать действительное разрешение грехов, так как дать такое разрешение мирянин не имеет права. А если так, то что приносит такая исповедь кающимся? Могут ли они выходить от своих духовников с чувством того спокойствия, какое является при мысли, что грехи их прощены Богом и не помянугся уже на суде Христовом? Припомним пример, заимствованный из Тактикона преподобного Никона, игумена Черной горы, показывающий, что в свитке греховных дел человеческих остаются не изглаженными те грехи, в которых исповедь принесена пред мирянином; напротив, по словам потребника, те, которые исповедовались у духовника, не получившего на то права от епископа, «не исповедани суть, – и которых такой духовник, связал или разрешил, не исправлени суть». Что же после этого должен чувствовать кающийся, раскрывший свои язвы греховные, но не получивший исцеление? Чем утешится его сердце, на чем успокоится его совесть? Не одно ли только страдание, не боль ли еще более жгучая, чем прежде, должна снедать его душу?.. Правда, они получают хороший совет, наставление, но этот совет, это наставление разве может успокоить совесть человека обеспокоенную, терзаемую содеянными и не разрешенными грехами? Принятые к сердцу совет и наставление могут порождать надежду исправления в будущем?.. Но такой надежды недостаточно при представлении грехов прошедших; да и в будущем может ли быть твердою эта надежда, не имеющая для себя другой опоры, кроме ничтожных сил человеческих, не укрепленная общением божественной жертвы, приобщением тела и крови Спасителя, – чего у беспоповцев тоже нет, хотя таинство причащения в Большом Катехизисе отнесено к числу таин потребно-нуждных ко спасению, и хотя сам Спаситель, Иисус Христос, сказал: аще не снесте плоти Сына человеческаго и не пиете крови Его, живота не имати в себе. Итак, не радость и душевное спокойствие, а только чувство тяжести, сознание безысходности своего положения приносит беспоповщинская исповедь исполняющим ее.

Да что же делать-то нам, когда у нас нет священников, оправдывают себя, в конце концов, учители беспоповства «Не по презрению к священству, не вследствие неуважения к священнической исповеди допускаем мы, говорят они, мирскую исповедь, а единственно по нужде, вследствие неимения православных священников». Мы охотно верим этому оправданию и знаем, что старообрядцы беспоповщинского согласия не презирают идеи священства, не отвергают его, как говорят ученые, в принципе, а признавая его спасительность, только не имеют его. Но, в настоящем случае, эта мысль не имеет для нас особенной важности. Если бы мы упрекали беспоповцев в презрении священства, в таком случае их оправдание было бы вполне уместно; но ведь мы и не упрекаем их в презрении священства; мы решаем собственно один вопрос: существует ли в беспоповщинских обществах таинство покаяния; и, надеюсь, мы достаточно раскрыли, что беспоповщинская исповедь, исповедь пред лицом неосвященным, не имеет силы спасительного таинства, так как сила этого таинства заключается не в исповедании только грехов, но и в прощении их духовником от имени Божия, а такого прощения лицо неосвященное дать не может. Стало быть, таинства покаяния у старообрядцев, «священством неокормляемых», нет. Отсюда вытекает прямо и ближе всего следующий вывод: так как и по словам Большого Катехизиса и по собственному сознанию беспоповщинских учителей, покаяние есть «потребно нуждная во спасение тайна», то спасениe людей, принадлежащих к беспоповщинскому согласию, где нет этой тайны, не имеет прочных оснований, что люди эти, оставаясь из года в год с грехами – ибо кто поживет и не согрешит? – неразрешаемыми, не могут иметь твердой надежды на спасение, – такой надежды, какая может и должна быть присуща людям, принадлежащим единой Христовой церкви, той церкви, которая, свято соблюдая вселенские догматы, имеет, неоскудную, преемственно, чрез непосредственный ряд, епископов, от апостолов переходящую благодать священства, в которой и совершаются все семь таин, Христом установленных на тот конец, да имеем «спасение наше дерзновенне, известно и твердо». Поэтому, наконец, самая нужда, которою беспоповцы стараются оправдать свое безсвященнословное положение, должна бы собственно служить для них не оправданием, а поводом к внимательному обсуждению основных начал своей общественно-религиозной жизни. Можно ли допустить, чтобы во всей вселенской церкви не было ни одного епископа и пресвитера, тогда как купля священства, по словам Благовестника, должна совершаться до скончания века⁴⁶? Можно ли думать, что антихрист 200 лет как уже истребил истинную жертву Христову во всем мире, тогда как по слову св. апостола Павла⁴⁷, по ясному учению св. Златоуста, протолковавшего слова Павловы⁴⁸, и св. Ефрема Сирина⁴⁹, бескровная жертва тела и крови Христовой должна приноситься в церкви до второго пришествия Христова? Можно ли, наконец, утверждать, что и самый, т. е. последний, антихрист уже пришел и царствует в церкви русской и греческой, и всей восточной невидимо и духовно, тогда как, по прямому учению св. апостола Павла, протолкованному св. Златоустом⁵⁰, по ясному выражению Книги о вере⁵¹ и Большого Катехизиса⁵², по смыслу слова Ипполитова и Ефремова и многих других сочинений – последний антихрист человек будет и господство его над миром ограничится незначительным промежутком времени в три с половиной года? Таким образом, «всеобщее оскудение священства» не может ли служить признаком того, что общество «неокормляемых священством» старообрядцев не составляет Христовой церкви, в которой одной только и возможно спасение?... Но мы незаметно перешли уже к другим вопросам, не входящим в предмет нашего чтения, хотя и имеющим с ним весьма тесную связь. Мы готовы, если то будет нужно и угодно, побеседовать и об этих предметах, на основании старых книг, готовы выслушать и возражения «неокормляемым священством» старообрядцев.

Николай Ивановский