Ценность религии
С точки зрения современного воинствующего атеизма, религия вообще и христианство в частности, представляет собою пережиток, который, вместе с произведшим его строем, подлежит уничтожению. В теоретическом отношении религия по этому взгляду есть плод недомыслия, попытка детских умов объяснить себе загадки природы, понять происхождение миpa, определить в нем свое место и т.д. С прогрессом научного знания наивный характер этой попытки обнаруживается все яснее и яснее, пока выступающие до очевидности противоречия между наукой и верой не делают последнюю совсем неприемлемой. В практическом отношении религия оказывается продуктом общественного настроения, ближе – буржуазно-капиталистического строя, в котором угнетенные классы, лишенные средств существования, всю свою надежду возлагают на Бога и будущую жизнь, где чают найти совершеннейший порядок. Социализм, освобождая человека от гнета правителей и власти капитала, обещая рай на земле и достаточность для этого же самого человека, очевидно, делает религию ненужной и объявляет даже вредной в сказанном отношении.
Насколько ложно первое утверждение, что религия является теоретическим недомыслием, можно видеть из бесчисленных примеров ученых, при всей своей высокой интеллигентности, не отказавшихся от религиозной веры. Приведенные в книгах Деннерта и Табрума многочисленные отзывы умерших и современных ученых показывают, что корифеи научного знания, за весьма редкими разве исключениями, всегда были религиозными. Наоборот, тем ниже уровень интеллигентности, особенно при поверхностном дилетантском отношении к науке, тем меньше серьезности можно наблюдать и в отношении религии. Неверие всегда плодится в недалеких умах, с узкими горизонтами, не имеющих силы совместить религию и науку, как две совершенно отличные, касающиеся друг друга лишь в немногих точках, области. Словом, говорить о том, противоречит ли религия науке, предоставим ученым, а не малограмотным подчас атеистам, подобно тому, как судить о том, противоречит ли религии наука, могут лишь люди верующие, а не безразлично относящиеся к религии.
Посмотрим теперь, насколько правильна оценка религии в другом из указанных направлений, т. е. практическом. Прежде всего требуется отметить, что религия не есть исключительно продукт и фактор общественной жизни. В неменьшей степени она является личными делом; недаром ведь свобода совести, предоставляющая каждому веровать и молиться по-своему, есть именно свобода в религиозном отношении. Поэтому отказаться от религии не значит отречься от известной политической партии, а такой отказ может обозначать собою только или вместе с тем отречение от известной группы идей и переживаний, потерю человечности в угоду партийности. Всякий человек, помимо того, что он является, по мнению Аристотеля, «общественным животным», с нивелированной социальной организацией физиономией, он представляет собою живую творческую личность, страдающую или захлебывающуюся от радости, борющуюся с недостатками и в этой борьбе падающую или побеждающую. Отрекаться от внутренней жизни, значит делаться каким-то автоматом, механизировать себя, входить в жизнь каким-то бездушным атомом. Наоборот, принимать жизнь во всей полноте и богатстве психического содержания – значит чувствовать себя живым членом человеческой семьи, одною из бесконечных монад космического целого, микроскопической, но все же одушевленной клеточкой вселенной. В этом смысле религии принадлежит первое, самое почетное, место. Она больше, чем наука, искусство и мораль поднимает человека над пошлостью жизни, над серенькой действительностью, со всей ее классовой борьбой и партийными интересами. В ней человек находит свои глубочайшие радости и ею излечивает самые жестокие душевные муки. Отсюда он получает неистощимый запас энергии, решение беспокоящих ум «проклятых», по выражению Надсона, вопросов и здесь же, наконец, он научается ценить жизнь, как наибольшее земное благо. Но это только субъективная сторона индивидуальной ценности религии.
Помимо ее есть еще объективная сторона, которой человек обращен к внешнему, существующему помимо него, миpy. Пусть человек отрицает Бога, загробный мир, самое существование души и т.д., но не может же он, не дойдя до крайней степени безумия, отвергать великий по своему значению, как прекращающий жизнь на земле в качестве обитателя этой планеты, и всеобщий факт смерти; рано или поздно, хочет этого человек или не хочет, он сталкивается с ним. Мудрый человек, предусмотрительный обыкновенно загодя обдумывает, как и все прочее, этот неизбежный конец, в то время, как глупый, близорукий и робкий человек не хочет считаться с ним, пока не будет захвачен им неожиданно. Так или иначе, за много лет вперед или в самый момент, человек не может не вопрошать себя о том, что последует с ним после смерти, подобно тому, как свободно подошедший или прижатый к двери невольно думает о том, что ожидает его за этою дверью. Ведь отрицание бессмертия есть только одна из гипотез, которою ум человека, по большей части извращенного, живущего материальными интересами, механизировавшего свое участие в жизни целого, отвечает на вопрос о смерти. Если, благодаря таинственности будущего, сокровенности могилы, если, как говорят сами атеисты, никто не приходил из загробного миpa, мы не знаем, что ожидает нас после смерти, если поэтому одинаков риск продолжения существовали за гробом и окончания его вместе со смертью, то гипотеза отрицания бессмертия имеет, во всяком случае, не больше шансов на вероятие, чем противоположная вера в посмертную жизнь, и принятие того или другого положения зависит исключительно от свободы каждого, от соответствия его прочим убеждениям той или другой личности. Как же атеизм хочет, чтобы все люди одинаково приняли гипотезу, отрицающую бессмертие, раз она сама по себе не имеет в себе никакой логической или моральной принудительности? Не значит ли это – навязывать человечеству спорное, а быть может и ложное мнение, возводить в закон и истину предвзятые и, быть может, ошибочные суждения? Возмущаясь против такого насилия над душою, нужно указать далее, что коль скоро мы предоставим каждому иметь свое мнение по этому вопросу, мы тем самым открываем для него возможность содержать известную религию, всего более отвечающую его индивидуальным склонностям, так как всякая религия после всего устремлена на загробную жизнь. Самая свободная от страха смерти – христианская религия одним догматом Воскресения уже имеет эсхатологический интерес.
Сюда же, к объективной стороне, нужно отнести и веру в Бога, составляющую главное содержание всякой веры. Если атеист не верит в Бога и не чувствует Его – это еще не значит и не может значить, что Бога нет и все должны быть безрелигиозны, как и он. Если глухой не слышит чудных звуков рояля, на котором разыгрывается восхитительная мелодия Моцарта или Бетховена, ведь это не обязывает других быть глухими и не делает рояль и разыгрываемую на нем мелодию несуществующими, а названных великих музыкантов и никогда не существовавшими. Многострунный рояль – это одаренная многоразличными талантами душа человеческая, в которой слышится иногда небесная музыка, разыгрывается вдохновенная Божественным Композитором мелодия, и отрицать все это самому или внушать на основании собственной глухоты другим подобное отрицание также глупо, как в первом случае. Если наша душа подобна разбитому инструменту, на котором не захотел бы играть не только Бетховен или Моцарт, но плохой, лишь разбирающийся в нотах, музыкант: ужели мы должны воспретить музыкальную игру вообще на хороших и посредственных инструментах безразлично, а ведь воинствующий атеизм нашего времени проповедует такое именно запрещение, как последнее слово цивилизации!
Наконец, и для общественной, единственно ценимой современным атеизмом, жизни религия не безразлична и отнюдь не вредна. Религиозный человек и безнравственный – уродливое явление, отталкивающее, благодаря непоследовательности принципов и поведения. Религия уже по тому одному заслуживает уважения, что предписывает высшую мораль и возлагает на человека большие обязанности в отношении к обществу, не ограничивающиеся соблюдением правовых норм, но и определяющие даже характер желаний, чувств и помыслов, словом, всего внутреннего настроения в отношении другого человека, требованием любви к нему такой же, как к самому себе. Оттого-то, что так тяжелы требования религии, ее и приходится игнорировать, лукаво оправдывая себя различными мотивами, вроде указанных выше. Наоборот, атеист и нравственный человек такое же ненормальное явление, как и верующий негодяй, опять по той же непоследовательности посылок: отрицание Бога, бессмертия и души с одной стороны, и следствий: честности, правдивости, человеколюбия. Оттого-то наш неверующий мир так лукав, подл и злобно-жесток в отношении не только врагов, которых христианство заповедует любить, но и братьев. Общество, состоящее из одних атеистов, руководящихся исключительно материально-животными и политически-утилитарными соображениями, должно представлять собою не столько человеческую, сколько зверско-дикую, вооруженную до зубов, массу. Таков общественный идеал атеизма. Нельзя же думать, что человек будет уважать жизнь и права другого, руководясь исключительно внешней для него организационной необходимостью. Только в том случае возможна нормальная общественная жизнь со всем ее благоустройством, когда члены общества руководятся высокими этическими, гуманитарно-альтруистическими и поддерживающими их еще более глубокими религиозными стимулами; только общество верующих людей способно быть во всех отношениях благоустроенным и счастливым, так как в нем нет места не только убийству, но и гневу или зависти, порождающими убийство; так как член такого общества мнит себя ответственным не перед судьею лишь, карающим видимое преступление, а и перед Богом и своею совестью, которым открыты тончайшие движения человеческого сердца. Итак, религия, как в теоретическом, так и практическом отношении является оправданной и должна по праву занимать подобающее ей главенствующее значение в нашей жизни. Она является могучим и положительным фактором сколько личной, столько же и общественной жизни. Что же делает атеизм, стремясь ее уничтожить? Он посягает не только на лучшее и возвышеннейшее благо человека, святыню его сердца, последнее прибежище в отчаянии и смерти, но и величайшую одухотворяющую силу, важнейший фактор культуры.
А. Туберовский.