XXVII. О преподавании русского языка в низших классах средних учебных заведений
(«Родина. Сборник для классного чтения с упражнениями в работе, устном и письменном изложении. Курс приготовительного и четырех низших классов. Составил А. Радонежский. Издание второе. С.-Петербург. 1876 года»).
Сборник г. Радонежского, первое издание которого в четыре тысячи экземпляров разошлось менее, чем в один год, встречен был в нашей печати единодушным хором похвал и одобрений почти всех наших газетных рецензентов. С своей стороны мы считаем делом справедливости присоединить свой голос к этому хору. Два несомненных неоспоримых достоинства присущи ему. Во первых религиозный элемент, важное значение которого в педагогической книге никто, полагаем, отрицать не станет, представлен г. Радонежского в таких размерах, каких он не имеет, сколько нам известно, ни в одном из изданий этого рода, имеющихся в нашей наличной педагогической литературе, за исключением разве специальной «духовно-нравственной хрестоматии» г. Невского, употребляемой, в качестве учебного пособия, в наших духовных училищах. За тем – прекрасная патриотическая тенденция доминирует над всем содержанием книги, оправдывая ее название и объединяя все содержание книги в одно стройное целое. Мы не принадлежим к числу тех педагогов, которые всякую тенденциозность считают неуместною в педагогических изданиях (см. заметку по поводу книги г. Радонежского г-на А. В. в «Биржевых Ведомостях» за прошедший год. Мы думаем поэтому, что описания русской природы, русского народного быта, русских исторических личностей местностей
От хладных финских берегов
До пламенной Колхиды,
составляющие главное содержание книги г. Радонежского, сообщают ей весьма важное достоинство, давая ребенку возможность освоиваться с предметами, которые должны быть ему дороги и близки более, чем что-либо другое. Мы хотим, однакож, позволить себе сделать несколько замечаний относительно того, что, по нашему мнению, составляет слабую сторону почтенного труда г. Радонежского. В небольшом предисловии к своему сборнику, намереваясь исчислить предметы, вошедшие в его состав, составитель его замечает: «доказывать пригодность и пользу для детей предлагаемого читательного материала считаем делом лишним». Мы с таким мнением готовы согласиться, если можно, в след за автором, признать, что его книга не больше, как «читательный материал», то есть предмет вне-классных необязательных занятий учеников. Но если судить по заглавию книги, по ее разделению на отделы, по тем замечаниям, которыми сопровождается почти каждая статья, то назначение издания г. Радонежского – быть не просто читательным материалом, а предметом классного чтения с упражнениями в разборе, устном и письменном изложении. «Читательному материалу» достаточно обладать одними отрицательными достоинствами, то есть безвредностию содержания, общепонятностию и стилистическою правильностию изложения. Книга для классного чтения с упражнениями в разборе, устном и письменном изложении – дело совсем иное, требующее со стороны составителя такой книги приспособления к специальным учебно-дидактическим целям, свойственным классному преподаванию и вообще преподаванию отечественного языка в частности. Составление такой книги дело первостепенной важности, которое едва ли может быть совершено без того, чтобы составитель ее подробно изложил те педагогические соображения, которые руководили им, особенно когда он в выборе и распорядке статей для классного чтения и упражнений идет совершенно особою дорогою, игнорируя результаты многолетних трудов своих предшественников на проходимом им поприще, а вместе с тем и те положения и аксиомы, какие выработаны лучшими авторитетами педагогического дела в Европе. «Книга для классного чтения упражнений» г. Радонежского, отличаясь именно таким исключительным своеобразным характером, имеет в виду заменить при классном обучении отечественному языку известные издания гг. Паульсона, Ушинского, Перевлесского, барона Корфа, Басистова и Полевого, и преподавателю русского языка в низших классах учебных заведений, прежде, чем ввести в употребление новый учебник, естественно желать, чтобы почтенный автор, о правильном понимании которым педагогического дела красноречиво свидетельствует обратившая в свое время на себя общее внимание статья «о значении Кольцова при первоначальном обучении» (0течественные Записки, 1862 г.), изложил более подробно результаты своих
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет,
плод которых составляет, по словам автора (осьмнадцать лет уже трудящегося на педагогическом поприще) настоящее его издание. Так поступил Ушинский, автор «Родного Слова» и «Детского Мира», предпославший в своих изданиях «читательному материалу», им собранному, довольно обширный педагогический комментарий.
Г. Радонежский не счел нужным войти в подобные подробные объяснения с своими собратами педагогами. Между тем у читателя-педагога, при обзоре его издания, невольно рождаются некоторые недоумения, выяснить которые было бы делом далеко не лишним. В самом деле: воспитательно-образовательная тенденция, которая независимо от обучения технике русской речи или, лучше сказать, одновременно с ним должна быть неизбежно присуща преподаванию отечественного языка, как и при преподавании всякого другого учебного предмета в школе, – может ли быть ограничена развитием лишь патриотического чувства в детях? Родное слово должно-ли иметь своим содержанием лишь отчизноведение? Детский мир состоит-ли исключительно из образов и понятий, относящихся к народному быту и местной, отечественной природе? Нам кажется, едва ли можно дать на эти вопросы утвердительный ответ. Образование каждого ребенка с самого своего начала должно быть не исключительно-патриотическое, но вместе с тем общечеловеческое. Детскому миросозерцанию доступны предметы и понятия не из одной только области отчизноведения и индивидуальной жизни ребенка. Патриотическая тенденция должна быть присуща при преподавании всякого другого общеобразовательного предмета, а не одного только отечественного языка, равно как и преподаванию русского языка должна быть по возможности присуща тенденция развития общечеловеческого. Говоря это, мы высказываем не свои только личные воззрения, а общеизвестные положения педагогики. Мы живо помним, как подобные этим суждения дебатировались и в периодической нашей печати, и в почтенном «Русском Педагогическом Обществе» по поводу появления известного «отечествоведения» г. Семенова.
Таким образом, судя с указанной точки зрения, мы не считаем особенным достоинством книги г. Радонежского отсутствие в ней всех тех элементов, которые составляют, в сравнении с нею, отличие «Детского Мира» Ушинского, а также книг гг. Паульсона, Полевого и других: разумеем описание открытий и изобретений, имеющих значение общечеловеческое, каковы: книгопечатание, огнестрельное оружие, материалы и письма, открытие Америки и морского пути в Индию, а также – очерки из жизни быта у других народов (в прекрасном изложении гг. Гончарова, Яковлева, Боткина и других), рассказы из естественной истории, особенно же – уроки элементарной логики, которые у Ушинского изложены, по нашему мнению, более, чем удовлетворительно и отсутствие которых в нашем школьном преподавании особенно ощутительно.
Будучи лишена того, что в учебниках Ушинского и даже г. Паульсона составляет, по нашему мнению, достоинство, книга г. Радонежского не чужда того, что составляет в них слабую сторону, разумеем внесение в «книгу для классного чтения» собственных сочинений ее составителя и переделок им произведений наших образцовых писателей. По нашему убеждению при обучении родному языку ребенок с первого же раза должен иметь дело с произведениями образцовыми по изложению также, как и по мыслям. кто решится произвести в образцовые писатели не только г. Радонежского с его «читательным» материалом, (в «Родине» помещено около ста собственных его сочиненьиц и переделок), но и самого покойного Ушинского, писателя-педагога, несомненно гораздо более опытного и компетентного? Мы несогласны с тем, чтобы в нашей литературе у образцовых писателей нельзя было набрать достаточного количества статей, потребных для элементарного курса русского языка... Одно «детство отрочество» графа Л. Н. Толстого сколько дает по истине образцовых, художественных очерков детского быта! А «Семейная хроника» Аксакова, а его же «Записки ружейного охотника», «Записки об уженье рыбы», а рассказы Даля, Григоровича? Г. Радонежскому стоило лишь повнимательнее пересмотреть существующие хрестоматические сборники, если уж почему-либо ему было затруднительно проштудировать самые сочинения названных, а также некоторых других, писателей, и, смеем его уверить, его собственное сочинительство оказалось бы ненужным, – не понадобились бы в его книге сочиненные им самим такие рассказы, как «Вечерняя молитва», «Отправление в школу», «Похороны канарейки», «Ученый скворец», «Птичий двор», «Больная собака», «Купанье на Волге», «Удильщики» и проч. и проч. Тем меньше может быть, по нашему мнению, оправдана переделка составителем книги на свой особый лад произведений образцовых писателей. Зачем, например, понадобилось г. Радонежскому так безбожно изувечить прелестное, одно из лучших, стихотворение Кольцово: «Ну, тащися сивка» – мы решительно не понимаем. Сочинительство Ушинского еще может быть до некоторой степени оправдано; автор задался известной, добросовестно выработанной им самим, на основании немецких английских педагогических сочинений, теорией учебной детской книги, составил известный план – целых восемь рубрик, для которых действительно трудно было подыскать отрывки из отечественных образцовых писателей, особенно для тех отделов, которые имеют своим предметом очерки и рассказы из естественной истории, применительно к наглядному методу обучения. Составляя свою книгу, Ушинский имел в виду не только упражнения в языке, соединенные с постепенным изучением грамматики, но вместе с тем – дать материал для умственной гимнастики и, кроме того, сообщить возможно более полезных сведений. При такой сложной задаче ему по необходимости приходилось переводить соответствующие ей статьи из изданий немецких и английских. Г. Радонежскому, который предположил дать в своей книге не больше, как, по его собственным словам, «читательный материал», легко можно было обойтись без сочинительства. Не говорим уже том, что при составлении «читательной книги» из одних лишь образцовых сочинений достигается другая, весьма немаловажная, учебная цель – предварительное ознакомление учеников с примерами, знание которых потребно при последующем объяснении. – в V, VI и VII классах – родов и видов словесных произведений.
Далее, Г. Радонежский хорошо сделал, что не ввел в свою внигу приторно-слащавых «притчей» Круммахера, столь претяших здоровому детскому чувству, от которых не убереглись в своих изданиях такие опытные педагоги, как г. Паульсон и покойный Ушинский. Но в замен этих притчей являются в книге г. Радонежского несколько рассказов того же характера, сочиненных главным образом самим составителем книги, сочиненных, по нашему мнению, в литературном отношении не особенно искусно. Таковы: «Вечерняя молитва», «Старушка няня», (стихотворение какого-то г. Лаптева), «Больная собака», «Ванюшина рубашечка» и проч. и проч. Справедливо замечают, что сцены из детской жизни занимательнее для взрослых, чем для детей, что, умиляясь наивностью детей, странно думать, будто эта наивность также умилительна для самих детей. Взрослый человек с сожалением, конечно, вспоминает «лета своей юности, лета невозвратно мелькнувшего своего детства»; но дети смотрят вперед, и если оглядываются на самих себя, то вовсе не теми глазами, какими на них смотрит человек взрослый.
Моральная сторона книги для чтения в издании г. Радонежского, за исключением патриотической тенденции, в полном пренебрежении. Самый существенный составной элемент «Родины», после описаний русской природы и рассказов из русской жизни, составляют басни (из одного Крылова заимствовано ни более – ни менее, как тридцать семь басен). Нам кажется и, сколько нам известно, не одним нам, что басни, вопреки установившемуся нас ходячему понятию, пишутся не для детей. В самом деле: басня – родная сестра сатире; это, как по происхождению, так и по употреблению во всех литературах, такая литературная форма, в которой изображается неприглядная сторона обыденной жизни, со всеми ее неправдами и фальшью. Такие басни, как автобиографический «Василек» Крылова составляют редкие исключения, и изображается эта правда в форме басни потому, что истина для самих-то взрослых «сноснее в полоткрыта». А вводить детей с первого раза в сферу житейских аномалий, да вообще в область общественных отношений, по общему убеждению лучших педагогов, антипедагогично. Вместо того, чтобы помрачать детское воображение неприглядными картинами жизненной пошлости и неправды, не лучше-ли в самом деле знакомить их прежде с идеалами, с светлою стороною человеческого существования? А изучение басен с социальным оттенком ведет кроме того к развитию в детях преждевременного критицизма и отрицательного направления, вред которого дознан у нас недавними горькими опытами.
Положим, что многие басни из числа помещенных в сборнике г. Радонежского, по содержанию своему, вполне невинны, по художественности языка и живописности образов представляют самый удобный «читательный материал», что, обыкновенно, и соблазняет не одного автора «Родины»; положим, что составитель рассматриваемаго сборника, выбирая для него басни, не имел в виду морализировать с детьми в социальном направлении, имел в виду единственно их нарочитую пригодность в качестве читательного материала. О последнем мы заключаем, между прочим, из того, что все тридцать семь басен являются в его книге, так сказать, случайно, и приурочиваются к тем или другим описаниям и рассказам чисто механическим образом. Поместил, например, автор описание собаки, в след за тем является басня: «Две собаки»; за описанием вороны следует «Ворона и лисица»; за дубом следует «Свинья под дубом», за муравьем – «Стрекоза Муравей» проч. Но все-таки нам кажется, что такие басни, как «Две собаки», «Лебедь, рак и щука», «Лисица и виноград», «Муха и пчела», «Шука», «Тришкин кафтан», «Волк и ягненок», «Квартет», «Волк и журавль», «Гуси», «Мельник» и многие другие – вовсе не гармонируют с той дидактическою целью, какая приличествует педагогической книге.
Не более гармонируют с этою целью и другие многие статьи сборника г. Радонежского. «Больная собака», заброшенная взрослыми и спасенная от неизбежной смерти ребенком, лижет всем руки и ноги; только что похоронив канарейку, предмет своей привязанности, дети утешают себя тем, что «папа другую купит» и проч. Что в этом хорошего?
Наконец, мы должны заметить, что самая «родина» представлена в издании г. Радонежского неполно и неверно. Неполно потому, что изображена лишь внешняя ее сторона (природа, деревья и звери России), также нечто из крестьянского быта – (почти то же, что у Ушинского и других) и анекдотическая сторона отечественной истории; но затем ничего такого, что относилось бы к характеристике русского народного мировоззрения: ничего из былин (а еще так недавно издан сборник Авенариуса, из которого, благодаря литературному пересказу в нем былин, так легко было бы заимствовать в сборник многое, не обременяя детей непонятными для них выражениями народной речи: в этом отношении сборники Басистова и Полевого имеют преимущество пред книгою г. Радонежского); ничего из народной лирики, за исключением звукоподражательной детской песенки, заимствованной, кажется, из «Родного слова»; ничего из народных пословиц и загадок, которые, знакомя ребенка с правилами народной мудрости, в тоже время так будят мысль ребенка и шевелят ею пытливость; – в этом отношении даже устаревшая значительно книга г. Поульсона имеет бесспорное преимущество. Из народных сказок помещены: «Проворная лягушка» «Лисица и волк», да «Лисица и журавль», в которых мировоззрение русского народа представлено в нравственной стороны и в крайне непривлекательном виде, в одной – лягушка, добравшаяся до города на хвосте лисицы, незаметно для последней, хвалится пред нею своим плутовством; в другой – из двух воров-плутов, лисицы и волка, один перехитрил другого в неправильном способе приобретения и т. д. Ужели такова мораль нашей народной мудрости, выразившейся в народной словесности? А сказка «О правде и кривде» (помещенная между прочим в грамматике – сборнике Перевлевского) – эта народная апофеоза правдолюбия и честности русского человека с прекрасною идеею божественного Промысла, рано или поздно вознаграждающего обиженных неправдою людскою? А «Царевич-козленочек» (помещена во многих книгах для чтения) с прекрасною характеристикой русской семейственности и родственного чувства? Наконец, даже столь любимая и популярная «Жар-птица», с ее идеей высшей правды превосходства нравственных качеств пред одностороннею смышленностию и эгоистическою сметливостью, более соответствовала бы идее педагогической книги и, главное, вернее характеризовала бы народное мировоззрение, чем «Проворная лягушка» да «Волк и лисица». Чем лучше сделанный г. Радонежским выбор сказок для его сборника – рассказа, помещенного в сборнике Полевого («Учебная хрестоматия»), над которым так справедливо посмеялись рецензенты, безусловно похвалившие «Родину» г. Радонежского: «У богатого мужика борода расчесана лопатой, у бедного мужика борода расчесана клином. Богатый говорит: «Иван мне должен», и расправит бороду в одну сторону; «и Петр мне должен» – и расправит бороду в другую сторону. А бедный говорит: и я ему должен, и сберет свою бороду в горсть». С своей стороны, мы глубоко убеждены, что образовательного материала русская народная словесность содержит в себе отнюдь не меньше, чем литература книжная, и в этом смысле нашим педагогам, составителям учебных книг по русскому языку, отнюдь не излишне последовать примеру немцев, у которых педагогическое значение памятников народного творчества давным-давно признано всеми.
Вообще, отдавая должное религиозному элементу в книге г. Радонежского и ее патриотической тенденции, мы думаем, что учебник г. Паульсона выше соответствующей ему части книги г. Радонежского, а «Родное слово» и «Детский мир» Ушинского, с точки зрения педагогической теории, далеко оставляют за собой соответствующие этим изданиям отделы «Родины».
Наконец – несколько слов относительно так называемых «упражнений в разборе, устном и письменном изложении», план для которых очень часто помещает при статьях составитель рассматриваемого сборника. Вот примеры этих упражнений: «главная мысль: описывается сельский домик». «Главная мысль: описывается ручей». Нам кажется, что в этих примерах автор не совсем правильно отождествляет предмет сочинения с главною мыслью, что, по нашему мнению, не одно то же.
1875.