XI. Сущность и состав Церкви

Очень важным дополнительным свидетельством к характеристике Аксаковым христианской любви является статья: «Минута высокого озарения». Здесь Аксаков говорит, что любовь христианская, любовь к ближним, имеет своей высшей точкой самоотвержение и самопожертвование, однако любовь, как настроение, деятельность и факт, не нося в себе оттенка сентиментальности, не носит и характера космополитизма. «Христианское учение нигде и никогда не говорит, что отца надо любить, как брата, брата или сестру, как мать; собственного ребенка, как сестру или брата, ибо признавая в идеале одинаковую напряженность (количественность) любви, оно признает возможность качественного ее многообразия, а потому и не говорит, что ближнего надо любить, как Бога, равно и любовь к Богу не уподобляет любви к ближнему. «Любовь к человечеству, как совокупности ближних, или к тому или иному конгломерату ближних, может быть столь же призрачной, как и любовь наша к Богу, если она не свидетельствуется и не проверяется для нас самих же любовью к конкретным ближним, так или иначе поставленным или становящимся в житейское, жизненное к нам отношение⁷⁸.

Христианство помогает благополучному разрешению не только этой вечной коллизии, неустранимой душевной борьбе человека, между ближним и дальним, но и разрешению вопроса, – как согласовать общее благо с частным, соборность и индивидуализм.

Защита индивидуализма и совместимости его с христианством – яркая точка миросозерцания Н. П. Аксакова. Он пишет следующее: «Гармония естественно требует предварительного различия предварительной обособленности. Одинаковые звуки сливаются и отожествляются, но только между различными (особенными) может существовать гармония. Следовательно, только между индивидуумами личными, т. е. только между особенными, возможно то объединение, которое одно особенно производит общее. Без особенного общее, вследствие того, существовать не может. Уничтожьте особенное, и уничтожится общее»!

Но эти мечты к единству не могли быть, как указано, осуществленными в недрах государственности (римской, средневековой и новейшей), но могут быть осуществимы в сфере церковной.

Христианство расширило воззрения человечества. Оно раскинуло перед ним неизмеримое будущее и на земле, и на небе. Отдельный момент, отдельное действие перестали быть для себя целью. Цель для них представилась в будущем. Широкая, неведомая до того, вера в будущее глубоко внедрилась в плоть и кровь христианства. Не один только в самом себе заканчивающийся момент, и даже не ряд таких, отгороженных друг от друга, моментов начал составлять горизонт человечества, но ряд деяний, имеющих в далеком будущем свою цель, и потому целесообразных, ведущих к достижению этой цели. Вера в нравственное миростроение, вера в достижение общим своей цели начала составлять коренное верование человечества. Как бы не разрознялось особое, как бы ни нарушало оно развитием своим внешнее единство общего, общее своей цели достигает, ибо Господь, правящий судьбами его, действует и не дремлет. Но вера в грядущее осуществление цели, вера в целесообразность всего совершающегося побудила и на все особенное смотреть с иной совершенно точки зрения. Все особенное, как бы резко ни нарушало оно стройность общего в настоящем, стало представляться клонящимся к достижению все одной и той же желанной цели в будущем. Появлялись разномыслия, но они имели цель – ибо иначе не могла бы высказаться правда; порождались ереси, но и они имели цель, – «ибо, если бы учение церковное не возмущалось в промежутках изобретениями еретиков, то не могла бы быть так ясна и определенна вера наша» (Ориген). Итак, никакое развитие общественности не представлялось для верующих в Церкви опасным для общего и для единства»⁷⁹.

Как непосредственный вывод и частное правило из вероисповедного принципа, Аксаков заявляет, что «если бы государство намеревалось во имя церкви и для блага ее принудительно охранять и распространять истину православия, то оно действовало бы вполне самозванно, и вопреки определенным требованиям и наставлениям самой Церкви. Достигалось ли бы этим благо церковное хотя бы и независимо от церковных желаний и даже вопреки желаниям и заветам церкви? Разумеется, нет. Благодаря такому соседу-проповеднику, Церковь наполнилась бы множеством мнимо-верующих людей, подающих в ней голоса свои, принимающих участие в ее деле, и тем лишилась бы основной чистоты своей, терпела бы искажение, как отголосок мнимо-верующих, маловерующих и неверующих, силящихся заявить о своем существовании, принять участие в ее определении, а может быть даже и посрамлять истинно верующих, настоящих сынов ее. В лучшем случае она наполнилась бы либо равнодушными, распространяющими равнодушие вокруг себя и требующими равнодушного с ее стороны ко всему отношения, либо маловерными, так трепещущими за скудную и неестественную веру свою, что насильственная охрана истины, в которую еле-еле верят они, представляется для них не только желательною, но даже и необходимою, ибо без нее тотчас же рухнет здание, шаткое и хрупкое для них, и, как полагают они, и в самом себе и в других не имеющее также твердых устоев. Если бы действительно существовала, и существовала систематически, такая проповедующая и охраняющая деятельность государства, не вызывая притом решительного протеста со стороны Церкви, то постепенно ослабевала бы и позабывалась бы потребность живого, истинного отпора церковного всему, что противно истине православия, и Церковь становилась бы все более и более ко всему равнодушною ⁸⁰.

Церковь не нуждается в опеке и пособии государства, но сама располагает средствами для утверждения и защиты истины христианства. Что же такое Церковь?

Рассматривание этого отдела обнаруживает своеобразный и самобытный взгляд Н. П. Аксакова, и служит естественным введением в цепь церковно-богословских и церковно-практических воззрений его.

По своей практической деятельности Церковь есть «школа взаимообучения, взаимоназидания, взаимоусовершенствования вообще, в которую каждый вступает, как домостроитель многоразличной благодати Божией ⁸¹.

По своему составу Церковь «не есть духовенство, клир или иерархия а полнота верующих, скрепленная иерархией, есть построенный из наших душ дом». «Все тело, т. е. весь народ, есть хранитель благочестия»⁸². «Церковь утверждена, основана на камне, отверженном некогда зиждущими, как непригодный для здания, представлявшегося их умам; но для земли она не создана раз навсегда, не представляет из себя законченного, готового творения, а созидается и будет созидаться в меру деятельности каждого из членов этого тела», «к совершению святых, на дело служения, для созидания Тела Христова, доколе придем в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова» (Ефес. 4: 12 – 13). Никого из верующих, составляющих и созидающих тело Церкви, не устраняет и не исключает апостол из общего зодческого труда, призывая всех к созиданию Церкви через воздействие друг на друга. «Увещевайте друг друга и назидайте», т. е. надстраивайте друг друга, говорит апостол (1 Фессал. 5: 2). «Увещевайте друг друга каждый день, пока еще можно говорить», наставляет тот же апостол (Евр. 3: 1З). «Служите друг другу,

говорит апостол Петр, каждый тем даром, который получил, как добрые строители многоразличной благодати Господней; говорит ли кто, говори, как слово Божие; служит ли кто, служи по силе, какую дает ему Бог» (1Петра 4: 10 – 11). «Церковь созидает себя во всей полноте своих членов, через них и от каждого из них получает приращение для созидания себя в любви, и если ни один из членов церкви, как тела, не устранен и не освобожден от общей работы домостроительства, то, разумеется, и мирянин – человек народа, единица народа, что и обозначает самое слово, не устранены от нее» ⁸³. В статье: «Православное христианство и мир» Н. П. Аксаков касается до некоторой степени злободневного и модного вопроса, служащего для каждого богослова излюбленным местом приложения филологических познаний или философского анализа, вопроса об отношении между «Царством Божиим» и «Церковью». После различных экзегетических и филологических соображений Аксаков говорит: «Слово «церковь» на первых порах употреблялось в посланиях апостолов в обращении к христианам из язычников, которым в виду развития юридическо-общественной жизни у них оно было более знакомо, чем выражение «Царство Божие», и наоборот не употреблялось в обращении к христианам из иудеев, для которых понятие о церкви: «εκκληςία» было менее знакомо, чем родные для них – царство Божие, народ Божий, дом Божий. Церковь – не собрание (kahal), не сход, а созыв, призыв, созванное собрание... В понятии «εκκληςία» уже заключено представление о призвавшем, о призыве и о призванных⁸⁴. Таким образом, «слова «Церковь и Царство Божие», с точки зрения исторической тожественны, но первое носит черты юридизма, а второе – иудаизма.