II. Общий характер архитектурных памятников Афона и их скульптурных украшений

Архитектурные памятники Афона почти ограничиваются храмами его обителей: пожары, перестройки и пристройки, всякого рода расширения и переделки до того изменили древний вид обителей, что ныне они по своему общему типу вряд ли восходят древнее ХVII века. Но, должно тут же прибавить, этот век может считаться крайним в том ряде веков, которые на христианском Востоке еще сохраняли основные художественные предания восточного, т. е. византийского искусства и быта, между тем как в XVIII веке, вероятно, но влиянию и примеру России, все это предание тронулось и замутилось под наплывом западной моды. С того времени наступает смута, непоследовательность, неясность, искажение всего смысла бытовых и художественных форм. Для примера остановимся у самого входа в афонскую обитель и обратим внимание, хотя бы поверхностное, на входные монастырские врата. Типичным их образцом может служить напр. вход в Лавру (рис. 2), в Ватопеде, Ксиропотаме, иногда в виде башенных ворот, чаще с небольшою надстройкою над входною аркою, но почти всегда в виде низкой арки, под которою проходят пешими, а не проезжают в экипаже. Зачастую внутри арки идут в том или другом направлении ступени, служащие для вьючных животных. Внутри ворот продают паломникам разные изделия самих монахов или соседних мастеров. Понятно, если монастырские врата будут построены на манер широких триумфальных ворот, это будет такая аномалия, которая не составит и настоящего украшения, какого в таком случае добиваются. Но именно в этом смысле аномалии на Афоне редки: настолько все монастырское строение исполняется по неукоснительному преданию, под влиянием тяжелого и ревнивого надзора братии за каждыми шагом игумена, эконома, ризничего, и прочих доверенных лиц.

2. План Лавры св. Афанасия

Пересматривая виды афонских обителей, невольно удивляешься их полному сходству с монастырями Греции, Кипра, Сирии, Синая. Многое в этом повторении бытовой формы относится к монашеской косности, многое к общей греческой устойчивости, но все же остается малопонятным, зачем обитель, устраиваемая в широкой долине, строится такою же узкою и тесною крепостью, как бы это имело место в горном ущелье, как построен напр. Эсфигмен. При виде плана Лавры св. Афанасия невольно приходить на мысль сопоставление с древнегреческими акрополями.

Если, однако, сравним два плана Лавры св. Афанасия, один, изданный при сочинении Ленуара в 1854 году⁹, и другой, исполненный в 1859–1860 годах состоявшим при Афонской экспедиции архит. Клагесом, то, как бы ни был схематичен и поверхностно выполнен первый план, все же с достаточною ясностью выступает основной характер этого крепостного сооружения и его неизбежное загромождение внутри. Лавра обнесена массивными стенами еще в древнейшую эпоху Афона, и эти стены затем в течение веков обстраивались деревянными и каменными корпусами для всякого рода жилых потребностей обители. Посредине монастыря стоял собор, против него трапеза и между ними фиал – «крестильница водная». По ту и другую сторону монастырского четырехугольника две церкви, отдельно стоящие: «Введение Богородицы» – древней и с древнею чудотворною иконою, и ц. св. Михаила Синадского, существовавшая во времена Барского (рис. 2 и фот. 5, рис. 3). Все остальные церковки или приделы: три находятся в самом храме, а шестнадцать между келлиями, иные с куполами, большинство в виде малых часовен. Как считает нужным разъяснить тот же Барский, это множество параклисов, наблюдаемое и в других обителях Афона, вызвано многими нуждами и «благословенными винами»: «ради частых служений и поминаний вписанных душ в книгах монастырских за подаваемую милостыню, или о сорокоустах или о вечном ради их литургисании, ради ранних литургий и кратчайших уединенных молитов, ради старых и немощных, в безмолвии любящих, таковые бо нарочно близ храмов и обитают, яко ... по нужде или изволению, и внутрь келии стоящим или сидящим мощно слушати божественной литургии». Такое «изволение» может совпадать с нахождением в составе монастырской власти, преимущественно у греков или в греческих обителях, умножая число параклисов.

3. Лавра св. Афанасия. Библиотека и церковь св. Михаила Синадского.

Барский пространно описывает и превозносит красоту местоположения Лавры св. Афанасия, обилие ее источников и плодовых деревьев садов, лугов и рощ, и изобильного лаврского хозяйства. Все это богатство, как мы ясно видели сами, относится к далекому прошлому, и монастырь представляет ныне ясную и печальную картину разрушения, которое, раз незаметно начавшись, идет все быстрее. Но, кроме понятного сожаления о распадении славной обители, нас занимал и археологический вопрос о том, какими были все упоминаемым Барским каменные многочисленный здания: кроме стен да церквей, мы видели очень мало хороших построек, а большинство каменных было грубой кладки, как и построек из дерева, правда – дуба, по его преобладание в краю, и тоже в состоянии близком к разрушению. Лавра, говорить Барский, в окружности только триста пятнадцать сажен, но заключает в себе множество зданий. Здания поставлены тесно, один на других, «но вся твердо и крепко от камени здавна, точию некии горницы или ветряницы, по святогорску доксати, от древа сооруженны, такожде и покровы». Достаточно бросить взгляд на рисунок 4, чтобы убедиться, что мы видим перед собою здания, описанные Барским, стало быть, сооруженные не ранее XVII века. Исключение составляют: самая церковь Михаила Синадского, построенная после Барского, и библиотека, сделанная в новейшее время. В свою очередь, лаврские постройки указывают нам на древность прочих обителей: общее объединение афонских обителей, причиненное в свое время отнятием монастырских имений, а в последнее время обусловливаемое отсутствием всяких доходов, кроме аренды земель и оброчных статей, доставшихся от древности, является главною причиною этого сохранения старины. Но и греческая и славянские обители, располагающие большими доходами, как Ватопед, Ивер, Зограф и др., мало изменили свою древнюю наружность.

4. Эсфигмен.

5. План Ивера.

На плане Ивера (рис. 5) мы находим трое ворот и своего рода пропилеи (на плане № 1), позднее сооружение прошлого века, если судить по словам Барского: «врата же суть три жeлезнa, едины близ других, посреде стены северной» Монастырь охватывает пространство только в 250 сажен, но здания особенно высоки и заключают в себе всевозможные службы, больницы и гостиницы. Посреди двора возвышается (рис. 6) великая и главная церковь во имя Богоматери, в память ее Успения, с тремя куполами над главным зданием и над внутренней папертью. Здание собора, по всей вероятности, построено целиком в 1492 году, когда указывается его так называемое обновление: об этом достаточно говорит самый характер его. Описатели, кроме Барского, принимающего легенду о построении собора в X веке грузинским монахом Георгием, затрудняются определением ввиду древних колонн с мраморными и частью фигурными капителями. Видимо, покрытие внешнего притвора тремя низкими куполами было также исполнено одновременно с прочим зданием, и даже наружное низкое преддверие, тянущееся длинным коридором перед нартексом, существовало при Барском. Ибо, описав оба нартекса, и внешний нартекс с хорами наверху или катехуменами, открывающимися в храм большим окном, как в Лавре, Барский прибавляет: «Кроме же сих, есть преддверие, спреди всего храма протязаемо, много от папертей нижщое, но тринадесятмы мраморнимы столпамы поддержимо». Насколько все здесь живет традициями XIV–XV веков, свидетельствует характерная и разнообразная кирпичная кладка (срисованная арх. Кракау на л. 18) и вставные поливные блюда и фляги в стене над колоннами. Против времен Барского нового здесь разве застекление этого притвора, в XVII веке расписанного. Поновлен и утратил свои резные плиты, которые можно различать на рисунке Барского, фиал или водосвятительница. Но остались без переделок приделы в главной церкви, видимые на нашем рисунке, свят. Николая и Собора св. Архангелов. Сохранила свой оригинальный древний вид и южная башня, которую также можно, ради нашей задачи, описывать словами Барского: «призданный совокупно високий и пространный пирг или столп, верху егоже великии обще гласят часы». Барский упоминает и деревянного арапа с молотом и колокольцом, выбивающего четверти. Башня эта, очевидно, часовая, перенятая из Далмации и Италии, и рассуждения пр. Порфирия о том, почему «эта бойница» поставлена внутри монастырского двора, «как последняя защита от неприятеля», сплошное мудрование, к делу не относящееся. Понятие об основных формах афонских обителей дает тот же план Ивера (рис. 5), который, кроме собора и церквей, а также трапезы со службами (3, 4, 5), никаких иных построек посреди двора не имеет, все же остальное облегло стены монастырские, в виде сплошных корпусов, и составляет чрезвычайно своеобразное явление, так резко отличающееся, напр., от наших обителей с их множеством мелких надворных строений.

Состав Ивера на приводимом плане следующий: А – собор Успения, В – придел собора Архангелов, С – придел Николая Чудотворца, а – часовня «Вратарницы» – Иверской Богоматери, b – часовня или придел Иоанна Предтечи, с – придел Неофита, d – Спиридона, е – Георгия, f – Космы и Дамиана, g – Пантелеймона, h – Иоанна Богослова, і – св. Модеста, к – Константина и Елены, приделы Стефана и Харалампия, l – Введения. 1) Ворота и проезд, 2) фиал, 3) трапеза, 4) пекарня, 5) кухня, 6) винный погреб, 7) прачечная, 8) маслобойня, 9) столярная, 10) келлии, 11) архондарик 12) больница, 13) келья игумна, 14) синодикон.

6. Собор Иверского монастыря.

Между памятниками Афона следует, прежде всего, остановиться на церковной архитектуре, правда, возбуждавшей ранее слишком большие ожидания и доселе мало чем их оправдавшей: на самом деле, все афонские церкви, не исключая соборов Лавры, Ватопеда и Хиландара, которые могут считаться древнейшими и образцовыми, имеют характер вообще исключительно служебный, и доселе не заявлено интереса их занесения в историю византийского искусства ни со стороны плана, ни по основному типу, ни по стилю построек. Наиболее счастливый между этими купольными зданиями, приземистыми, массивными, мало расчлененными снаружи, тесными и темными внутри, те, в которых, как в Ватопеде и Ивере, употреблены вместо 4 столбов, подпирающих барабан купола, колонны (4 или даже 2), случаем доставшиеся и привезенные на Афон¹⁰: внутренность центральной части становится тогда свободнее, кажется шире и не лишена некоторого художественного впечатления. Но многие афонские церкви представляют в плане оригинальное деление, чисто монастырского, хотя по форме неуклюжего характера: так, напр., Афонские церкви, с расширением монастыря, увеличиваются в длину, но так как отсутствуют колонны, и нет умения опирать своды на колонны и даже столбы, то вместо одного открытого продолговатого нартэкса делают их два и даже три (Ватопед имеет собственно 4 нартэкса), пользуясь ими для чтения часов, во время которых приготовляют главную церковь, завешивая вход в нее особою завесою (которую мы видели в Ватопеде, Дохиаре и др.). Большинство афонских соборов относится к XII–ХV столетиям, немногие, и то основанием восходят к X и XI веку, но настолько копируют солунский тип, что в присутствии этих оригиналов почти не имеют интереса и не возбуждают внимания красотою исполнения. Еще более служебный характер носят многочисленные (их считают до тысячи) приделы или параклисы, изредка в виде особых церквей или русских часовен, стоящих на дворе монастырском, чаще же внутри келлий, в пиргах, лечебницах, трапезах и пр. Устройство этих последних в базиличном типе, с игуменским местом в абсиде, часто по крестообразному плану, повторяется доныне, причем последний пример трапезы в два света, данный обителью св. Пантелеймона, вызывает и другие обители на перестройку.

Памятники архитектуры определяются хронологически с наибольшими трудностями, так как заключают в себе, против других видов искусства, наименее художественной индивидуальности и наиболее зависят от законов механики и условий конструкции. Один взгляд на афонские соборы может удостоверить, что здесь, кроме того, в постройке никогда не участвовал чей-либо личный вкус, новый почин, стремление к оригинальности и художественности. Все в этих соборах отличается грузною ремесленностью, и, привыкнув созерцать на Афоне соборы и церкви, легко отличить, затем, постройки афонского пошиба на Балканском полуострове. Это церкви с низкими куполами, сами по себе приземистые и тяжелые, без всяких наружных украшений, с пестрыми и беспорядочными росписями внутри по всем стенам и сводам и снаружи, в преддвериях и открытых папертях. Такова, напр., церковь монастыря Иоанна Предтечи в окрестностях города Сира или Серр (на Меникейской горе), переустроенная во времена имп. Андроника Старшего. Сравнивая подобные церкви с щеголеватыми церквами Солуни, или еще более блестящими постройками Старой Сербии и многих мест Македонии, за время распространения в ней сербского владычества в XIV веке, мы должны признать за афонскими церквами архаический, тяжелый пошиб, вспоминающий первые времена византийской архитектуры в IX–X столетиях. Причина этого лежит столько же в провинциализме Афона, сколько и в указанных общинных монастырских условиях постройки соборов. Известно, что в конце X стол. византийская архитектура приобрела в Константинополе ряд замечательных образцов, отчасти сохранившихся, отчасти описанных («Новая базилика») современниками, и главным признаком этого нового типа была подвышенность сводов, находящаяся в таком эффектном контрасте с узкими нартэксами и боковыми нефами. Но афонские церкви не приняли этого типа и если походят на солуньские церкви по виду своих куполов, то далеко отходят от них во всей прочей конструкции. Правда, что афонские соборы и церкви строились и строятся всегда внутри тесных и наглухо закрытых монастырских дворов, которые сами по себе делают излишнею высоту собора и допускают только подъем главного купола сверх стен и массивных корпусов, их облегающих с четырех сторон. Наиболее характерные образцы афонских соборов представляют близкие между собою соборы Лавры Афанасия и Ватопеда.

7. Собор Ватопеда

Если верно, что Ватопедская обитель основана в конце X века, вместе с Лаврою и Ивером, то из этого никак нельзя заключить о времени его построек, как то делает Брокгауз, полагающий, что собор Ватопеда может относиться к такому отдаленному времени. Собор представляет близкое сходство с лаврским, но имеет семь глав и боковые нефы или клиросы округлые. Не входя в подробности и не считая мнения, здесь высказываемого, чем-либо доказанным, полагаем возможным, что собор основан в конце XIII или в самом начале XIV века, когда исполнены по надписям и его мозаики. Находящаяся против собора трапеза позднейшего времени, так же как фиал и часовая башня возле собора и сбоку тут же стоящая колокольная башня, все своею щегольскою наружностью наиболее напоминающие нам итальянские позднейшие городские башенки. Напротив того, архондаричный корпус своею массивностью и громадными каменными сводами и подпирающими их контрфорсами, возвращает паломника к древности. Несмотря на обширность ватопедского двора, загромождение достигает здесь своего кульминационного пункта: для того, чтобы разместить здесь все нужные и многочисленные в монастырях штатных или идиоритмах службы, пришлось заполнить весь двор, обстроить все стены различными каменными и деревянными флигелями до пяти этажей в высоту, опоясать их спереди и сзади висящими балконами и галереями, устроить повсюду переходы и пр. Получилось целое удивительно гармонического характера, чарующее своею волшебною пестротою и снаружи, и внутри. Когда паломник приходит в Ватопед справа по узким и «строптивым» горным тропинкам, местами покрытыми непролазными гущами леса, местами же взвивающимся по голым скалам, вид, внезапно открывающийся, на чудный средневековый замок поражает редкою красотою. Множество отдельных высоких домиков, окруженных балконами высоко подымающихся башен и всюду венчающих даже жилые корпуса куполов, сотен высоких венецианских труб образует столь высокое эстетическое целое, что ясно и навсегда обнаруживает намеренную ложь, отрицающую в монашестве эстетическое чутье. В самое последнее время хозяйственные заботы, конечно, исказили одну наружную стену Ватопеда пестрою раскраскою, но в общем царствующая здесь, несмотря на богатство обители, простота жизни и потребностей, совершенно одинаковых для всех обитателей, способствовали сохранению старинной живописности и картинности, которые отличают в пределах Европы пока все средневековое, в отличие от всего современного. Причина этого простая, но не малая и для современной Европы – жестокий приговор: все средневековое было национальным, все новое – чужое, противунациональное, лишенное нерва жизни. Недаром даже описание Ватопедского монастыря у простого человека, каким был Барский, нарочито веселое: «Внутрь же имать (Ватопед) пространство большое, паче иных монастырей, и места празднаго довольно, и на подвории кипарисов изрядных и помаранчов, и лимонов, и иных древес число немало, лепоту зрящим и плоди вкушающим приносящих. И тамо такожде гостинници летние и зимние, странных ради и различных гостей, лепо устроенны... Отнюду же весело зрится море на страну северную, на стране же десной монастира, при косой стене, просворница, болница и стайня, при западней же стене житница, пивница, келарня и полата, на подвории же церковь, звоница, библиотека, скарбница, водосвятница, трапеза и поварня»... Большинство монахов Ватопеда, озабоченное выращиванием огородных овощей, устраивает садики и парники даже у себя на балконах, и живописный вид разнообразных пристроек, галерей и балконов оживляется свежею зеленью.

8. Ватопед. Южная сторона и церковь Пояса Пр. Богородицы.

Монастырь св. Павла Ксиропотамскаго содержится почти исключительно земледельческими и садовыми работами своих монахов, устроивших на привольных долинах обильно орошенного горного склона образцовые плантации, и по своей бедности сохранил свою строгую на взгляд и скудную в художественном отношении старину. Против того, как видел обитель Барский, мало что в ней переменилось: поновлен стоящий у собора водосвятный фиал, построенный в 1500 году молдавским господарем, пристроено несколько келлий. С другой стороны, в числе этих построек нет ничего столь древнего, чтобы оно восходило к временам святого Павла Ксиропотамскаго и императоров Романа и Константина: от этой эпохи остались надписи и рельефы, о которых скажем в своем месте. Самые же башни Ксиропотама относятся, как разыскал пр. Порфирий, к 1522 году одна и к 1708 – другая, и построены валашскими воеводами и угровлахийскими господарями¹¹.

9. Пирг и Фиал Ксиропотамского монастыря.

Особенно знаменательным обстоятельством, в наших глазах, является неоспоримая красота и архитектурные достоинства Хиландарского собора, в кратких и ясных словах описанные нашим Барским. Рисунок, нами предлагаемый (10), дает повод войти в топографические подробности. Храм поставлен поперек монастырского двора и почти вплотную втиснут среди боковых корпусов, так что по сторонам остается только узкий проход, но так было и в древности. Справа от храма, на его западной стороне находится по обычаю трапеза, которой передний портик весь расписан внутри. «Трапеза же, – говорит Барский, – отеческая общая, в стене западней, созданна есть пред врати великой церквы, не лицем к лицу, якоже в Лавре и Ватопеде, против стоящая, но вопреки, протязаемая купно со стеною монастирскою, ее же стеля есть древяна, равна, цветами пошарованна, якоже и в Ивере, стены же вси окрест бяху тогда иконописанны, такожде и преддверие ее, с зводами каменнозданнымн и столпами, лепо иконописанное». Посреди двора перед храмом фиал (упомянут Барским, как «крестилница или водосвятилница, с зводами и столпами»), сооружение не ранее XVII века. Слева от храма на рисунке видим «созади великого олтаря, одесную (т. е. по правую сторону от абсиды) звоница, подобная пиргу, купно с инными здании нераздельно стоящая и немалую красоту зрящим являющая». За звонницею виден пирг «в стене восточной, широкой и високой, даже до четыренадесятъ или пятнадесят саженей, созади олтаря великой церкви мало ошую стоящий, зело лепого и крепкого здания и на високом каменном месте основанный» (стр. 230–231).

10. Хиландар.

«Но что же реку о великой церкве удивителнии обители сея? Несть мне, воистинну, слово доволно к похвалению и к совершенному ее описанию!... Како немощным языком и удобосокрушенною толстию изявити могу ее небеси подобную лепоту, еюже превосходит и побеждает вси, иже в святой Горе храмы»! Храм построен из лучшего местного тесаного камня, с множеством мраморных плит, косяков и карнизов. Все двери и окна обложены мрамором. Храм поставлен на помосте вышиною около сажени, и потому перед входами имеется по семи, восьми и более ступеней крыльца. «И сия убо есть первая ее доброта, еюже превозвишает всех святогорскых монастырей церкви». Далее Барский пересчитывает десять красот, отличающих храм от всех афонских соборов, и точность этого перечня такова, что им можно пользоваться даже с целью стилистических определений. Храм имеет два притвора, замечательных обилием света, мраморными колоннами. Купол опущен на четыре мраморные колонны. Окна повсюду украшены мраморными колоннами и столпами или плитами, их разделяющими. Помост набран из мраморов, составляющих фигуры звезд, посреди же креста в размере поперечника купола. 104 окна были при Барском «вси соделанны коштом немалым и майстерством удивителным с различными цветамы стекл и дробным преплетанием взоров, в некоей крепкой материи, гречески нарицаемой τύφος, от ных же многы суть на них же зрятся иконы праздников Господскых, Богоматерных же и различных святых, сице изрядно от частиц различноцветных сочиненны, яко аки тростию изображенны». Уровни притворов и храма постоянно повышаются на насколько ступеней, «и сия ей седмая красота». Над внешним притвором один купол, над внутренним два, и над главною церковью тоже один, но больший. По словам Барского, храм покрыт не простым оловом, «но и от злата, и от иных металлов части имущим». «Повествуется же», прибавляет Барский, что солуньские евреи, проведав о таких достоинствах олова, пробовало убедить монахов покрыть новым оловом, но в том не успели, a с той поры будто бы банкиры охотнее, чем другим обителям, дают Хиландару деньги взаймы. Приводя этот образчик монашеского празднословия, нельзя не прибавить, что ныне этот кредит «под олово», очевидно, исчерпан, так как обитель находится в тяжелом денежном положении.

11. Пирг Хиландра

Пр. Порфирий также воздает должное архитектурным достоинствам храма, хотя и указывает в наружном фасаде отсутствие строгого единства: храм построен сербским кралем Милутином в 1293 году¹², а наружный притвор князем Лазарем (Косовским), павшим при Косове в 1389 году. Это различие в частях храма не умаляет красоты лицевого фасада и только делает его живее, а для истории архитектурных типов имеет капитальный интерес, так как части определены точными датами. На рисунке 12 представлена одна крайняя арка портика или наружного притвора конца XIV века, т. е. постройки кнеза Лазаря. Эта арка с окном и соседняя с дверью принадлежат наружному портику или притвору и носят на себе все характерные признаки готико-итальянского стиля, перенимавшегося в конце XIV века сербскими строителями, как то видно на многих памятниках Старой Сербии и Боснии с Герцеговиною, на основе, конечно, той же сербо-византийской архитектуры. Церковь сложена из тесаного камня, с прослойкою кирпичом, в промежутках, тремя и четырьмя рядами, горизонтальными и вертикальными. Храм имеет цоколь на уровне пола, один этаж, обозначенный карнизом над дверями и окнами, более низкими, чем высокими, и верхнюю часть, заканчивающуюся арочными сводами. Все расчленение ограничивается арками окон и дверей, с их тройными подразделениями (trilobées). Красота здания – в его пропорциях и расчленениях этими арками. Но на арках XIV века имеются розетки, искусно высеченные в камне, а поле арки вокруг испещрено узорчатою выкладкою из кирпичей и каменной мозаики, представляющей шахматные наборы, лилии и кружки с плетением. Но, конечно, самое замечательное в этой церкви – те скульптурные плиты¹³, поставленные на ребро в виде брустверов, в нижней части оконных арок, по обе стороны разделяющей колонны. Брокгауз относит эти скульптуры к 1197 году, году основания монастыря, а пр. Порфирий к 1293, времени построения храма. То и другое возможно, так как местные условия требуют думать, что эти плиты не были изготовлены для храма специально на этот случай, а были прямо взяты из имевшегося материала, а потому никак не могут иметь одного происхождения и принадлежат, конечно, и X и XII веку, а кое-что добавлено и в XIV веке. И действительно, мы имеем здесь всякие пошибы: и чисто византийские плиты с крестами, с ромбами, крестами на пьедесталах, как на диптихах, и затем позднейшие, с плетениями, мелкими крестиками, арочками и пр. Три плиты: две на южной, одна на северной сторонах, имеют иной характер, а именно славянский и относятся к XIII–XIV веку. На одной внутри коймы из аканфовых разводов, в круглом поле сделан двуглавый орел¹⁴ в геральдической позе, но в таком же кругу два грифа, свившиеся хвостами и грызущиеся между собою из-за растительной почки, имеющей вид венца. Несмотря на схематический рисунок, пошиб изображения столь же интересен, как и символическое содержание. Третья плита имеет рисунок западного пошиба и представляет рыцарский шлем с кольчужным оплечьем, в типе вооружений господствовавших в периоде между 1350 и 1460 годами¹⁵. Напротив того, львиные маски, видные ныне по сторонам дверных косяков, сняты, вероятно, с прежней крыши, на которой они служили настоящими водостоками или их эмблемами, и напоминают наши прилепы суздальских храмов. Капители собора имеют форму гладких опрокинутых пирамид или кубов и только на одной паре находим орнаментику в виде так называемых имбрикаций; первая форма является обычною для греческих церквей XIII–XV стол. (Капникарея в Афинах), но также XI века (Луки Фокидского и пр.).

12. Угол Хиландара.

Хиландарские плиты происходят, по всей вероятности, из более древнего, разнятого впоследствии мраморного иконостаса, о чем можно, однако же, только догадываться по многим аналогичным целым и разобранным памятникам этого рода, сохранившимся как на самом Афоне, так и в других странах православного Востока.

В самой церкви «Введения во храм» в Хиландаре Клагес (Афон, рис. Акад. Худ., л.29) снял мраморные столбы иконостаса, восьмигранные вверху и четырёхугольные внизу, где имеются притесанные к ним столбики для укрепления панельных тонких плит, с резными капителями и резною плоскою орнаментациею по церковной и алтарной сторонам столбов; некоторые столбы разделаны еще в византийским типе пучка тростников, связанного узлом посредине.

В Карее, в соборной церкви Успения (альбом Клагеса, л. 9) древний мраморный иконостас (10 арш. шир.) имеет резные средние устои и четыре плиты, украшенные орнаментальными ромбами с узлами на углах, в которых вписаны розетки, звезды и вращающиеся колеса.

13. Собор Хиандар. С.-З. угол, постройки конца XIV века.

14. Внутренность и пирг Дохиара.

В Ивере (Клагес, л. 5) имеются мраморные пилястры и устои с резьбою, колонки из verde antico с капителями и плиты, украшенные орнаментальными крестами, плетениями, ромбами с аканфовыми листьями и монограмматическим крестом.

Тот же альбом Клагеса (л. 53) представляет замечательную колонку древнего мраморного иконостаса, открытую Севастьяновым в Лавре св. Афанасия: колонна из verde antico, имеет прекрасную базу и изящную капитель, настолько резанную вглубь, что нижняя корзинка ее представляет аканфовые разводы как бы отделенными от тела капители, наподобие известной римской резьбы по стеклу (v. diatreta), а на местах завитков передние части баранов и рога изобилия. Все эти куски и остатки относятся к XI–XIII столетиям, частью даже сохранились на местах своего древнего устройства, но закрыты деревянными панелями, обшивкою или прямо позднейшими иконостасами.

15. Плита Фиала в Лавре.

16. Плита Лавры.

Замечательное собрание разнятых плит древнего иконостаса было вставлено в XVIII веке (после Барского, у которого рисунок не указывает вовсе этих плит) между колонками водосвятного фиала в Лавре св. Афанасия. Некоторые из этих плит представляют (рис. 15, 16) обычные византийские кресты, внутри аркад, с расцветшими, в виде двух аканфовых листьев, концами; кайма, идущая вокруг этого среднего поля, украшена также резными аканфовыми разводами, по внутренности завитков наполнены птичками, клюющими грозди, зайчиками, поедающими листву и прыгающими зверками, зверек побольше пробует поглотить самый хвост развода, образующего, по византийскому шаблону X столетия, перегибы толстой виноградной лозы, с аканфовыми листьями и гроздями винограда: этот зверек является одним из многих примеров начальной византийской темы, развившейся в средневековом западном искусстве в ряде химер и василисков, поглощающих растения, их опутывающие. Иные плиты (рис. 17–18) (быть может, от канцелл амвона, или же обратной стороны иконостасных преград) представляют ряд квадратных полей, по 4 в каждой панели, окаймленные узловыми плетениями, и в этих полях высечены: обычные грифы, крылатые, с орлиною головою, крыльями и львиным телом, клюющие сосновую шишку на витой колонне (любопытный архаизм), львы, сирены или гарпии с человеческою головою и яйцеобразным туловищем, пары павлинов, клюющих почку на стебле, пары голубей по сторонам растения, олень, бегущий от собак и пр. Но особо любопытны изображения в двух полях: 1) орел наступил лапами на хвосты двух змей, которые, поднявшись, по обеим сторонам, стремятся ужалить его в ухо, 2) орел, подняв крылья, уносить в когтях змею, другая змея, извившись на его крыле, жалит его в голову. Эти эмблематические сцены из животного мира, чрезвычайно распространенные в греко-восточном искусстве IX–XII веков, перешли в шаблонах к арабам и в русскую орнаментику, где и удерживались до позднейших времен.

17. Плита Фиала в Лавре.

18. Плита Фиала в Лавре.

Рисунок 19 представляет образец древнего (не ранее XIV века) мраморного иконостаса¹⁶ сохранившийся в приделе свят. Николая в Ватопедском соборе.

19. Ватопед. Древний мраморный иконостас в приделе свят. Николая.

Придел Николая Чудотворца, в южной стороне собора – замечателен всем своим устройством, представляя нарфик и вместе с нарфиком крестообразную церковку из трех полукруглых экседр или ниш, причем алтарная удлинена против других и распарена нишею налево, но главный интерес придела представляет устройство в нем иконостаса древнего типа с балюстрадами, сложенными из мрамора на мраморной же солее, высотою 1 м. 15 с. и шириною по 80 сант. вместе с мраморными столбами для царской двери, которая составляет единственный вход в алтарь и составляет ширины 70 сант.

Вместе с мраморным антаблементом иконостас имеет в вышину 3 м., причем 12 сант. приходится на его мраморную солею, обделанную снаружи узором, внизу полочкою. Мраморная балюстрада утверждена в ней в особых углублениях; деревянной двери и поныне нет; место ее занимает завеса. Балюстрада состоит из двух пилястров, одного тябла и столбика на каждой стороне. Столбик четырехугольный, снабжен шаром, ближайший к нему пилястр украшен разводом с пальметками, работы не позже XIV стол., тябло украшено в рельефе аркадою с процветшим крестом, поднимающимся из канфара.

А другое тябло орнаментировано крестами, пальметами и проч. Две колонки кругом имеют кубовую капитель; две прочие в виде треугольных на подобие херсонесских, между ними промежуток – 30 сант.; в верхней части балюстрады он заменен превосходным карнизом из выточенного розового мрамора; антаблемент из цельного куска мрамора орнаментирован аркадами с кринами внутри схематического рисунка. Роспись всего придела – новейшая, 1780 г. Деревянный, закрывающей ныне колонки иконостас (покрышка) относится к середине прошлого столетия. Эта деревянная покрышка укреплена самым дешевым способом, при помощи железных прутьев сзади колонок.

Иконостас, сборный из кусков разных времен, однако не позже начала XIII века. Антаблемент из цельного бруса, орнаментирован арочками с рядом стилизованных пальмет внутри. Колонки, поддерживающие этот брус, настолько же широко отстоят друг от друга, насколько остается места в абсиде, если исключить узкие царские двери, и промежутки не были закрываемы иконами, так как подобной ширины икон уже не было, но завешивались по древнему обычаю¹⁷, что особенно любопытно в данную эпоху. В настоящее время промежутки заставлены мелкими иконами, и под антаблементом протянут деревянный резной фриз, расчлененный арочками, и в них тоже обычный подбор полугрудных икон Евангелистов. Внизу преграда заполнена между столбиками узкими плитами, с резьбою из декоративных разводов и крестов, видных на рисунке.

Монументальный иконостас Ватопедского собора и подобный в соборе Хиландарском сохранились не вполне: уцелели только главные мраморные устои в середине и по бокам, и брусы антаблемента, но собственно преграда, т. е. промежуточные канцеллы из мраморных плит отсутствуют или так частью прикрыты, что их нельзя видеть. Пр. Порфирий¹⁸ особенно восхищается хиландарскими колонками иконостаса, составляющим каждая как бы «пучок камышевых тростей, связанных посредине узлом, иссеченным из мрамора». Но эта декоративная форма колонок, повторенная несчетное число раз в миниатюрах и в оригинальных памятниках не представляет такой редкости, чтобы о ней приходилось особо говорить. Так она имеется и в иконостасе Ватопедского собора. В старой рухляди, сваленной в сарай в митрополии Охриды в Македонии, мы нашли деревянные колонки этой формы, от XIII или XIV века, а можно думать, что форма и выработалась в дереве.

В приделе Николая собора Лавры св. Афанасия иконостас с правой стороны составлен из кусков деревянного резного и золоченого иконостаса главной соборной церкви, разобранного в 1887 году в то же время, когда построен был ее внешний нарфик, расписан внутр. нарфик и оба главные придела. Возможно, что этот иконостас был составлен именно из тех больших икон, узких и высоких, которых отдельные образцы находим в образе И. Предтечи здесь же и в Свидании Апп. П. и Павла в приделе: первый имеет 67 сант. шир. и 120 сант. выш., представляет И. Предтечу перед образом Спаса в облаках, со свитком, на нем написаны слова.

Панели резные, имеют 44,43 сант. шир. и 88 сант. выш. Резьба глубокая, по карнизам свешиваются листья, по панелям ажурная, тождественная с басменными работами. Или византийские разводы с пальметками внутри, с листиками винограда, которые вылеплены живо и пластично; свободный рисунок прекрасного исполнения, двух лоз переплетшихся между собою как бы на шпалерах, осложненные и испещренные овы. Наиболее любопытные, однако, рисунки взяты от готических орнаментов металлических изделий XV–XVI стол. югослав. и венгер. земель. Они имеют вид подымающихся внутри тябла двух или трех стрелок или стрельчатых башен со стрелками внутри. По краям стрелки украшены листвою.

Современные афонские иконостасы представляют высокую дощатую стену, в три или четыре пояса, архитектурно расчлененную и богато украшенную резьбою и вставленными в нее иконами. Никакого различия, на первый взгляд, от русских иконостасов не видно, и очевидно, что самый тип деревянных иконостасов или возник в самой греческой церкви, или был немедленно ею принят. На такое положение дела указываете существование уже в XVI и XVII века многих мастерских резьбы в разных местах Греции, островов Архипелага и Балканского полуострова. Афон, кроме своих мастерских, пользовался различными, и резные иконостасы здесь славятся не даром. Наиболее ранним нам показался иконостас Протатскаго собора (фот. 26), хотя в разных приделах можно найти и более древние образцы. Он сработан с большим вкусом, в два пояса, кроме нижнего цоколя, здесь крайне простого. Пояс местных икон составлен прямо из самых икон, только разделенных тонкими колонками, украшенными тонкою резьбою из разводов лозы. Выше пояс богато украшенных резьбою карнизов и гзымзов еще в строгих архитектурных принципах: фризы покрыты разводами лозы, под ними пояса овов и пальметок и т. д. Верхний пояс состоять из арочек, столь же богато и даже пестро разделанных резьбою. Венечный гзымз ажурный, растительные разводы перевязаны жемчужными лентами, и среди разводов видны аспид и василиск, попираемые видом креста, и у подножия креста птица, питающая детенышей своим телом.

Резные иконостасы афонских обителей от XVII века и от прошлого столетия заимствуют свои рисунки уже из французских образцов, как напр., видим в приделе в.-м. Димитрия в Ватопедском соборе. Но, несмотря на вторжение в эту традиционную область разных экюссонов, раковин, всякого барока, своеобразность не покидает мастеров, принадлежащих все же, к народу и живущих еще народною жизнью. Эта своеобразность выражается в оживлении всей резной листвы иконостасов фигурками зверей и животных, которыми резчик обильно заполняет всякое свободное место в своих разводах, помещая их на ветках, на скалах, поодиночке, парами и пр. Сравнительно слабым образцом может служить иконостас придела ап. Андрея в Фондарике Ватопеда (рис. 20).

В том же пошибе разделаны резьбою напрестольные кивории, игуменские «фроны», нередко производящие крайне невыгодное впечатление своею пестротою. Любопытно, что этот пошиб никогда не переходит на украшение аналоев, как евангельских, так и клиросных, которые все выполняются по преданию, способом инкрустации по дереву перламутром, (как выражается Барский маргаритною кожею и кожею «от черепахи морской»). Малые «иконостасы», или аналои, с шатровым верхом, назначаемые для возложения иконы празднуемого святого на общее поклонение, разделываются резьбою одинаково с главным. Можно сказать вообще, не вдаваясь в излишние эстетические оценки и оставаясь на историческом пути, что внутренность афонских церквей производит весьма слабое впечатление со стороны архитектурной. Только соборы Ватопеда и Ивера дают еще какую-нибудь перспективу и, благодаря массивным колоннам, имеют некоторое расчленение здания. Что же касается прочих, хотя бы и хорошей постройки XVI века, то их грузный характер заставляет забывать об их архитектурных достоинствах. Царящая в афонских соборах пестрота общего убранства не позволяет даже выделить что-либо из этого хаоса. Войдя внутрь собора, видишь ото всего разные

куски и клочки: напр. громадных хоросов, т. е. медных кругов (чаще многосторонних) в ширину барабана купола, для постановки свечей, кругов, подвешиваемых на цепях в середине церкви, и почти всегда увешанных разными подвесными и прорезными дисками, яблоками, кистями.

Далее, своды церковные пестрят множеством полиелеев и поликандилов, кандилов больших и малых, и при массивных столбах нередко надо одну фреску рассматривать с нескольких пунктов, так как иначе видишь только часть. На высоте человеческого роста вся церковь уставлена по стенам резными из дуба стасидиями или местами для стояния, киотами, посреди же аналоями, большими свещниками. Под местными и почитаемыми иконами подвешены разноцветные и вышитые пелены; ниже фресок по всей церкви в полном беспорядке развешаны и размещены на полках множество икон, висящие кандила увешаны жемчугоподобными из стекла нитями, всюду подымаются веревки для кандил и пр.

20. Резной иконостас в приделе ап. Андрея в Ватопедском фондарике.

21. Внутренность собора въ Ватопед Ю.-В. уголь.

Наконец, афонские церкви крайне затемнены всякими пристройками, окружающими их, и все более, подымающимися зданиями, и чем богаче обитель, чем более в ней средств для украшения церковного, тем плотнее придвигаются жилые корпуса к церкви, тем более сгущается внутри них тьма. Так, чудный притвор Ватопедского собора ныне уже связан большою стеклянною галереею с главным корпусом и утратил свой импозантный вид, о котором пишет восторженно Барский. «Паперти же тамо (в Ватопеде) далече лепотнее и болшии паче иных монастирей, и зело краснимы мраморнимы, различноцветнимы дискамы помощенны». Внешняя паперть некогда открывалась наружу свободными и открытыми арками, которые разделяются доныне большими колоннами из белого мрамора, но благодаря новой ограде, соседний притвор освещается только после полудня, когда светит на два часа сюда солнце и позволяет рассмотреть и снимать находящиеся здесь мозаики. Соседние части внутреннего притвора, отделенные стенами и приходящиеся перед двумя приделами: свят. Николая и в.-м. Димитрия, совершенно погружены во тьму, и находящуюся здесь чудотворную икону рассмотреть при дневном свете нельзя. Также погрузилась в темноту и вся фресковая роспись этого притвора и придела, находящаяся выше (как будто на хорах) во имя чудотворной иконы Богоматери «Умиления».