Соловецкие подвижники благочестия XVIII и XIX веков

Как на небе сияет множество звезд, так в мире православном сияют светом благочестия святых обителей. Одно из первых мест среди них занимает, несомненно, Соловецкий монастырь, основанный трудами Преподобных Зосимы, Савватия и Германа. На далеком севере, среди льдов Белого моря, на безлюдном, пустынном некогда, острове красуется своими белыми церквами, окруженная высокими cepo-каменными стенами, эта издревле славная обитель и привлекает к себе тысячи православных паломников. – «Тысячи народа из всех далеких краев России ежегодно притекают сюда, чтобы так или иначе восприять здесь частицу лучезарного света и понести ее в темные уголки, во всех концах обширного нашего отечества». А многие навсегда остаются здесь для иноческих подвигов и трудов на монастырских послушаниях. Здесь всегда были и есть, великие в своем смирении и простоте, подвижники благочестия, жизнь которых может всякому послужить образцом для подражания. Еще при жизни первоначальников обители преп. Зосимы, Савватия и Германа процветало здесь строгое, подвижничество, и среди учеников преподобных было несколько лиц, отличавшихся святостью своей высоко христианской жизни. Таковы были: Иоанн – свещеносец, Стефан – трудник, Зосима – учитель и духовный отец преп. Феодорита-просветителя кольских лопарей, Герасим, удостоенный не раз явлений преподобных Зосимы и Савватия и другие. В XVI и XVII веках духовная жизнь развивается пышным цветком. Четверо учеников cв. Филиппа, игумена Соловецкого (1548–1566), а потом митрополита Московского, были прославлены от Бога, за свою святую жизнь, нетлением мощей: это были преподобные Вассиан и Иона Пертоминские, и, Иоанн и Лонгин Яренгские, – утонувшие на Белом море, при исполнении монастырского послушания. Подвизается преподобный Елеазар Анзерский, своими молитвами испросивший царю Михаилу Феодоровичу сына, Алексея Михаиловича. Вместе с ним подвизаются его блаженные ученики Никифор, Никодим и Никон. Последний, однако, через несколько лет, по несогласию с Анзерской братией, оставил остров, но со своим учителем навсегда остался в дружественных отношениях. Будучи сначала Новгородским митрополитом, а затем патриархом, Никон не забывал своего наставника и содействовал устроению его скита. Его любовь сказывалась во всем. До нас сохранилась одна грамота Никона, в которой он пишет, что, посылая на братию рыбы 11 осетров, для строителя старца Елеазара, особо присылает еще «рыбу белужку»¹, что уже само собой опровергнет то несправедливое мнение, что Никон и Елеазар были во вражде.² Другие два ученика преп. Елеазара всю жизнь подвизаются вместе с ним. Никифор умер ранее, и преп. Елеазар, горячо любивший его, просит Бога открыть загробную судьбу своего ученика и был удостоен видения блаженной участи усопшего и назвал его праведным. Никодим же, по смерти преп. Елеазара (1656 г.) занял его должность и скончался уже позже – в 1677 году; но неразлучные при жизни, они все трое и по смерти неразлучны; их гробницы находятся в одной часовне и друг подле друга.

Настоятели монастыря, блаженный Антоний (1605–1613) и преподобный Иринарх (1613–1626), в это время, ревностно оберегают русские северные владения от шведов и в тоже время проводят высоко благочестивую жизнь, благотворя и снисходя к немощам и нуждам окрестных мирян, они строги к себе и проводят время в посте и молитве. При них широко развивается любовь к подвигам уединения и пустынножительства и, по множеству пустынножителей, суровые северные, Соловецкие острова во всем напоминают знойную, южную Фиваиду. Острова Соловецкий и Анзерский были особенно любимы пустынниками. До нас сохранилась «повесть о пустынножителях Соловецких» этого времени, читая которую, невольно удивляешься тому великому самоотвержению и терпению, каким отличались эти старцы. Так, старец Андрей, проводя время в постоянной молитве, в темной пещере, 58 лет питается только водой да дикой травой и достигает такой духовной высоты, что по озеру переходит как по суше. Старец Тимофей рассказывает про себя другому пустыннику, юному Дамиану, впоследствии преподобному Диодору, Юрьегорскому чудотворцу, такую повесть: «имя мое Тимофей, рождение в г. Алексин. Когда же по нашим грехам Гришка Отрепьев, поднял, по всей Руси мятеж, я оставил родителей и все остальное, на маленькой лодочке переплыл море и достиг этой пустыни. Здесь устроил себе келейку и стал жить. Много потерпел зол, и напастей от бесов, боролся с холодом, жаждой и злыми помыслами, три года провел на этой борьбе. После трех лет явился мне благообразный старец. «Мужайся, – сказал он мне, – и пути, ведущего тебя ко спасению, не забывай». И, указывая на траву и воду, сказал: «этой водою и травою велел тебе питаться Бог, и скрылся из виду. Тогда оставили меня духи в покое и я мирно живу, питаясь указанною старцем пищею». Старец Никифор, несмотря на зимние холодные ветры и лютые морозы, провел, много лет в уединении и молитве не нося на себе никакой одежды. Тогда же подвизались старцы: Ефрем (Черный), Алексей Калужанин, Иоасаф, Иоасаф – молодой, Тихон Москвитянин, Феодул Рязанец, Порфирий, Трифон, Севастиан, преп. Елисей Сумский и много других. Отсюда же вышли в это время: преп. Иов Ущельский, просветитель Мезенского края, блаж. Исаия и Никанор Ручьевские, Аксий, Авксентий и Tapaсий –Кашкаранские и др. Диодор же основал обитель на Юрьевых, горах, в Онежском узде. Арх. г. А несколько ранее, вышел и преподобный Феодорит, просветитель кольских лопарей; он так горячо любил своих духовных детей, что, в глубокой старости, несмотря на недуги и неудобства путей, два раза ходил еще на Печенгу из Спасоприлуцкого монастыря (Вологодской епархии) и подвиг поста соединил с подвигом служения ближним.

В Соловецком же монастыре приняли иночество и подвизались по нескольку лет, кроме патриарха Никона, новгородские митрополиты Иов и Исидор, и Маркелл, епископ Вологодский, тело коего, несмотря на одиннадцатинедельное пребывание в пути и на открытом воздухе было «ничим же рушимо и лице светло», как доносил царю игумен Варфоломей в 1663 году. Вообще этот период был временем самого полного расцвета иноческой жизни на Соловках.

Но и после этого подвижничество здесь не прекратилось. Преподобные Зосима и Савватий никогда не оставляли небесной помощью свою обитель. Неудивительно, если, при их небесном содействии, в ней неиссякаемо течет источник святой жизни. Их нетленные мощи постоянно напоминают инокам их обеты, и строго внимающие голосу совести стараются подражать св. первоначальникам. Мощи преподобных являются, таким образом как бы началом того источника чистоты и святости, который течет от них, разливаясь широкой рекой в XVI – XVII веках и в своем течении достигая до настоящего времени. Последние два столетия так же, как и предыдущие века, имеют своих подвижников благочестия, жизнью и подвигами напоминающих былые века. Ряд соловецких подвижников в этом очерке начинается с иеросхимонаха Иисуса и заканчивается старцем Наумом.

Жизнь иepocxимoнaxa Ииcyca весьма замечательна, она представляет еще новое доказательство того, что истинный христианин, переходя, по каким-либо причинам, от славы и блестящего положения в обществе, к состоянию незнатному и подвергаясь разным несчастиям, не впадает в отчаяние, смотрит на новое положение, как на указанное самим Богом, примиряется с ним и через это сам еще более прежнего возвышается нравственно.

Этот замечательный подвижник родился в Москве в 1635 году, во св. крещении был назван Иоанном. Кто были его родители, неизвестно. «Старцы, – говорит Соловецкий архимандрит Порфирий, – вероятно, не любопытствовали знать ни о роде его, ни о воспитании, а смотрели на дела, коими отличался среди них богоугодный пришлец из мира». Известно, впрочем, что отца его также звали Иоанном. Вероятно предположение, что Иоанн происходил из духовного звания и был сын священника. Как протекло его детство и юность, остается также неизвестным, должно думать, что он получил прекрасное образование и был воспитан в истинно-христианском духе.

По достижении зрелого возраста, благочестивый Иоанн был рукоположен в священника одной городской Московской церкви (какой именно – неизвестно) и проходил свое служение с таким усердием и любовью, что скоро его имя стало широко известным по Москве. О. Иоанн особенно любил божественную литургию и в совершении ее находил истинное наслаждение. Совершал он ее с таким благоговением, что все невольно молились усерднее обыкновенного. А когда почему-либо ему не было возможности служить самому – он приходил в церковь, становился на клирос и пел; пение его было сладостно и умилительно. Благоговейное священнослужение привлекало в церковь многочисленных посетителей. Многие из них пред литургией заходили к о. Иоанну за словом назидания. О.Иоанн принимал их, но более охотно беседовал после службы, так как эти ранние посетители своим приходом нарушали его молитвенное настроение. Молитва для о. Иоанна была почти постоянным занятием. Ежедневно, кроме правила иерейского, он прочитывал монашеское правило. Часто солнце заходило, наступала темная ночь, сменялась ночь утром, снова всходило солнце, а о. Иоанн проводил время в бдении и молитве. После молитвы, его любимым делом было творить милостыню. Совершая дело своего служения, он не ограничивался исполнением одних треб, но всегда входил в положение прихожан, узнавал их нужды, радости и горести и чем мог, помогал. Часто для бедняков устраивал у себя трапезу и, угощая их, находил в этом высокое духовное наслаждение. У него немало было влиятельных знакомых, и этим о. Иоанн нередко пользовался для облегчения судьбы несчастных. Он не бегал от своих знакомых, нередко их посещал и все посещения направлял к тому, чтобы, так или иначе, сделать доброе дело. Часто он приезжал совершенно неожиданно, но этому не удивлялись и всегда радовались, так как все его любили. У себя о. Иоанн всех принимал. Ворота дома его постоянно были открыты. И всякий свободно приходил к любимому пастырю...

А он, после беседы, при прощании еще одарял посетителя чем мог. Молва о его богоугодной жизни, любви ко всем и смирению широко распространилась, и это было причиной того, что о. Иоанн, избегая мирской славы, на некоторое время перестал принимать посетителей. Благотворя бедным и содействуя всем нуждающимся, он проводил время в подвигах поста и молитвы. Но «не может укрыться град, стоящий на верху горы». Слава об о. Иоанне распространялась все далее и далее. Узнал об этом великий государь Петр Алексеевич и сделал о. Иоанна сначала придворным священником, а вскоре и духовником всего царствующего дома.

Изменилось внешнее положение о. Иоанна, но не изменилась от этого кроткая душа. Сделавшись лицом важным о. Иоанн еще более и шире, чем, прежде, стал благотворить ближним, во всем остальном нисколько не изменяя своей скромной жизни. Особенной любовью в это время стали пользоваться у него богадельни и все заключенные в темнице. Часто отправлялся придворный пастырь в эти места бедности и страдания. При посещении темниц, желая скрыть себя, о. Иоанн, не доезжая, выходил, из экипажа и подходил к заключенным, уже пешком, ласково здоровался, садился рядом, и с отеческой заботой, расспрашивал о причинах заключения. Кого мог спасти из этого места, спасал, ходатайствуя за них перед влиятельными людьми. Многие бывали заключаемы за долги, и о. Иоанн нередко так щедро одарял деньгами, что заключенные расплачивались и освобождались. В Пасху, Рождество Христово и в неделю мясопустную о. Иоанн приезжал нарочито в тюрьмы, лобызал заключенных «христианским приветствием» и угощал заранее приготовленной пищей. Но нашлись недобрые люди, которые и в этом истинно христианском деле о. Иоанна увидели как бы нечто нехорошее и стали распространять дурные слухи. Особенно слухи эти стали распространяться после того, как о. Иоанн во избежание славы стал посещать темницы по ночам. Чтобы не подавать повода, для осуждения ни собратиям, ни придворным, он перестал посещать эти места, а благотворил, через особых лиц, пользовавшихся его доверием. Будучи придворным иереем, о. Иоанн снова заключился в своей квартире, и почти никуда уже не выезжал. Проводя время в подвигах, он выходил только к службе, просителей лично не принимал, а только переписывался с ними, удовлетворяя всякую просьбу, в чем только мог. В трудах и подвигах он достиг до 60 лет и, до того времени здоровый, теперь заболел весьма серьезно. С ним стали случаться припадки и обмороки, а затем, ослабев, он три месяца пробыл на постели, терпеливо перенося страдания. Через три месяца поправился и снова сталь пользоваться здоровьем. Он оставил свое уединение и стал опять лично принимать всех посетителей. Прощаясь с ними, старец как бы предчувствовал разлуку – и испытывал, глубокую печаль. Предчувствия его оправдались. Началось дело «вора Гришки Талицына». К этому делу примешали, каким-то образом, о. Иоанна, донесли императору Петру. Император счел доклад справедливым, и приказал, отправить своего духовника к архиепискому Холмогорскому и Важескому Афанасию для пострижения в монахи и отправления на Соловки. Мужественно перенес это испытание о. Иоанн. Он взглянул на все это с христианской точки зрения и признал во всем Волю Божию, вспомнил, что еще, будучи приходским священником, желал он получить ангельский образ – и безропотно покорился своей участи. Оставил столицу и двор и отправился в далекий Архангельск. Это было в 1701 году. Благополучно прибыл к месту и явился к архиепископу с царской грамотой о себе. Преосвященный Афанасий принял Иоанна с любовью, видя его кротость, несколько дней угощал его в своем доме и затем, для исполнения царской воли, отправил в Соловецкий монастырь. Приближаясь к обители, о. Иоанн невольно вспомнил слова псалмопевца: «Се удалихся бегая (мира) и водворихся в пустыни, чаях Бога спасающего мя от малодушия и от бури» (Пс. 54:89). По прибытии, представил грамоту владыки кроткому архимандриту Фирсу и, когда тот на другой день начал речь о пострижении в монашество, о. Иоанн с полной покорностью отдал себя на волю настоятеля: «владыка святый, – сказал о. Иоанн, – Христос привел меня к твоей пустыне, изволяя спастись мне тобою; поэтому, что ты велишь мне недостойному, то и сделаю», – и просил удостоить ангельского образа. «Благословен Бог, чадо, – ответил на это архимандрит Фирс, – укрепивый тя на подвиги; вот место – чтобы тебе спастись». И в скором времени в главном храм, постриг его в монашество: отец Иoaнн стал священноиноком Иовом.

При пострижении Иов был отдан под руководство в духовной жизни иноку Ионе, бывшему ранее келарем обители. Следуя советам духовного отца, новоначальный инок старался свято соблюдать свои обеты. Лукавый дух, пытавшийся соблазнить в этом время о. Иова был им посрамлен. Он не раз являлся Иову в виде известного ему врача и убеждал оставить подвиги – хотя ради здоровья. «Ты, – говорил лукавый, – при старости работаешь черноризцем, как купленный раб. Не следует тебе так трудиться и потому, что ты священноинок. Довольно с тебя и того, что, оставив славу и честь в мире, ты пришел в убожество и вдался в тяжкие недуги. Берегись, чтобы недуги не увеличились, тогда и я не возьмусь тебе помогать...» «Хорошо не щадить плоти, – отвечал подвижник – хотя плоть и изнемогла – сила Божия в немощах совершается. Пост – мать целомудрия. Ты внимай себе с подобными». Услышав такой ответ, враг увидел себя посрамленным и скрылся. Священноинок же Иов раздал остатки своего имения и еще более стал служить Богу в совершенной нищете. Прежняя строгая жизнь облегчала ему труды, и он скоро сделался всем известен своими подвигами. С удивлением смотрели иноки, как бывший придворный священник трудится вместе с другими и превосходит всех своим смирением. Брат, живший вместе с о. Иовом, говорил про него, что он не вкушает ничего, кроме хлеба и воды, – и братия прозвала о. Иова постником. Со смирением и трудолюбием он рубил дрова, носил их на своих старческих плечах, прислуживал на кухне в трапезе. Гордость и любовь к себе были далеки от подвижника. Скоро братия единогласно признала Иова уже совершенным иноком, он был освобожден от послушаний и стал пребывать один в своей келье, «внимая своему спасению». Проводил время в посте, молитве, чтении св. книг и рукоделии. Опять слава о нем широко распространилась повсюду и дошла до государя. Государь вспомним своего духовного отца, убедился в его невинности и снова призывал к себе. Но, уже изнуренный летами и подвигами, старец отказался возвратиться ко двору и испросив разрешение у архимандрита Фирса удалиться на безмолвие на Анзерский остров. Здесь опять, «прилагал труды к трудам» и служил братии. Вскоре в Анзерах умер строитель Амфилохий, и преосвященный Варнава, лично знавший старца Иова, сделал его строителем в Анзерском ските. Вручая Иову управление скитом, архимандрит сказал: «Чадо Иове, вручаю тебе скит Святыя Троицы, блюди его опасно, как все устроено, так все да будет; устава церковного не изменяй, но твори все по правилам святых отец». И священноинок Иoв, свято соблюдал, наставления своего учителя, в течение 8 лет заведывая скитом Св. Троицы и преподобного основателя Елеазара. По прибытии в скит, старец собрал всю братию, отслужить с ними молебен с коленопреклонение Пресвятой Троице и преподобному Елеазару, прося благословения Божия и помощи угодника. А после молебна обратился к братии с кратким словом, увещевая на подвиг.

Сделавшись настоятелем Анзерского скита, священноинок Иов с усердием стал заботиться о духовном совершенствовании подчиненной братии. Часто старец по ночам обходил кельи. Если он видел инока на молитве, радовался и тихо удалялся. Если же видел, их говорящими, то стучал в дверь и уходил, глубоко опечаленный. На утро призывал к себе нерадивого и убеждал трудиться. Внушения его не оставались бесплодными. Братия старалась подражать ему, некоторые по его благословению удалялись в уединение и там подвизались в молитве. Отец Иов часто посещал этих пустынников и уже тогда, обладая даром прозорливости, если видел уклонения, исправлял и наставлял. Из его учеников своей строгой жизнью были известны два инока – схимонах Матфий и монах Макарий: число же всей братии возросло до 30 человек. Уча других, о. Иов в тоже время сам подвизался еще усерднее прежнего. Особым подвигом, который он принял на себя в Анзерах, было служение братии в больнице. Ухода за больными он не покидал потом до самой своей смерти. Часто, поручая управление Матфию или Макарию, старец удалялся в пустыню и там проводил по нескольку времени. Нередко он посещал пустынника Паисия для духовной беседы, который жил на высокой горе. На этой горе подвизался по нескольку времени преподобный Елеазар Анзерский и здесь-то было угодно Богу, чтобы был устроен храм и братство. Орудием же своей воли Ему благоугодно было избрать священноинока Иова, который в это время уже носил имя Иисуса (в честь Иисуса сына Навина) и был сподоблен (с 1710 г.) равноангельского образа. Находясь на этой горе, иepoсхимонах Иисус однажды, начав молитву с раннего времени, продолжал ее, не прерывая, далеко за полночь. Наконец, утрудившись, он забылся в легком сне, и видит: его келья вся осветилась неземными светом и в нее вошла Пресвятая Дева с Преподобным Елеазаром Анзерским. В благоговейном трепете и духовной радости до земли преклонился старец перед Царицей Небесной. Она же сказала ему: «Сия гора отныне нарицается второю Голгофою: на ней имеет быть построена великая каменная церковь во имя Сына Моего и Господа, и устроится скит на вселение твое с двумя учениками, имена коих схимонах Матфий и монах Макарий; скит прозовется Распятским, соберется к тебе множество монахов и прославится на ней имя Божие. Я сама буду посещать гору и пребуду с вами во веки». Когда Пречистая и Преподобный Елеазар удалились, раздался другой голос с неба: «Освяти гору Голгофу и постави на ней крест». С радостью выслушал Божию волю старец Иисус и рассказал обо всем своему другу – старцу Паисию, и вместе прославили Бога. На другой день освятил он эту, предизбранную Богом, гору окроплением св. воды, отслужил двукратно молебен; с ним были тогда Паисий, Maтфий, Макарий и вся Анзерская братия. Согласно воле Божией на горе был водружен св. крест из дерева; он был сделан еще ранее самим о. Иисусом, а тогда старец Паисий вырезал на нем слова Пресвятой Богородицы и глас с неба. В настоящее же время крест этот находится над гробницей подвижника (в киоте под стеклом). После этого Иисус сложил с себя строительское звание и с учеником Макарием отправился в Архангельск к преосвященному Варнаве за разрешением на постройку церкви и скита. Архипастырь исполнил волю Пресвятой Богородицы во всем и 15 июня 1713 года дал свою грамоту на постройку двух церквей – одной во имя Распятия, на вершине горы, а другой под горой, на месте явления – в честь Успения Божией Матери, повелевая назвать гору Голгофой. С радостью возвратился старец и стал устраивать скит, но встретились непредвиденный препятствия, и старец снова отправился к владыке, прося дать грамоту на постройку одной церкви (первой). Преосвященный Варнава исполнил просьбу старца и дал грамоту 18 сентября 1714 года. По возвращении от владыки, старец иеросхимонах Иисус снова принялся за дела и при помощи учеников и братии, выстроил на горе церковь во имя Распятия Христова. Эта церковь была освящена, по грамоте преосвященного Варнавы от 15 мая 1715 года, том же 1715 году архимандритом Фирсом. Около ново устроенной церкви стали селиться иноки, и вскоре образовалось братство из 20 человек, под управлением о. Иисуса. Старец принимал жить всех, но не всех и не скоро удостаивал ангельского образа, а только по достаточном испытании. Для собравшихся же был им составлен строгий устав. В устроении скита ему много помогали его прежние духовные дети. Император Петр, узнав о явлении о. Иисусу Пресвятой Богородицы и Преподобного Елеазара и об устроении скита, приказал высылать из Архангельска братии продовольствие. Царица Параскева Федоровна, супруга покойного царя Иоанна Алексеевича, дала 100 рублей, светлейший князь Меньшиков пожертвовал 100 червонцев. Но особенно заботилась и благотворила Голгофскому скиту царевна Мария Алексеевна. Она прислала много драгоценных сосудов, дорогих одежд и книг (с метками Голгофского скита) и, кроме того, икону Успения Пресвятой Богородицы, в дорогой ризе. Скит мало по малу устроялся. Однажды напали на него разбойники, разграбили его, а братию разогнали, старец Иисус в это время молился в келье... Впрочем, братия скоро возвратилась, испросила прощение у своего наставника за малодушие, и снова потекла жизнь в богоугодных подвигах. Преклонный летами старец всем подавал пример воздержания и смирения. Однажды келарь пришел к нему и сказал: «пусть кто-либо праздный из братии идет колоть дрова, скажи им, отче». Видя, что братия не желает слушаться келаря, старец сам идет и колет дрова, братия устыдилась, и все стали колоть дрова на монастырскую трапезу. В другой раз тот же келарь приходит к нему и говорит: «Отче, некому воды наносить в поварню». Старец опять пошел на послушание сам, это случилось в день Успения Божией Матери и опять послужило братии уроком. В это время уже во всей очевидности открылись в старце иepocxимонахе Иисусе следы высшей духовной силы. Старец видел, что братию весьма изнуряет то, что воду приходится носить постоянно из-под горы – с большими затруднениями. Жалея их, он обращается за помощью к Божией Матери. Молитва его была услышана: Пресвятая Дева вторично явилась Иисусу с Преподобным Елеазаром Анзерским и двумя ангелами. Старец пал до земли перед небесной Гостьей. «Востани – сказала Она ему, – услышана молитва твоя. Заутра возьми учеников твоих и ископай на горе кладезь (указывает место). Тут будет вода на потребу тебе и братии». И на утро был открыт на самой горе новый источник воды. Через несколько времени после этого события к Иисусу пришли разбойники. В ожидании скорого его ухода к литургии, они скрылись около кельи, намереваясь его ограбить. Старец, провидя это, в своей молитве просит Бога вразумить их и послать им сон. Господь исполнил его желание, и воры, не пробуждаясь, проспали пять суток. Старец разбудил их, накормил, уличил и, когда раскаялись, с миром отпустил. Вскоре эти воры подпали суду, но отец Иисус спас их, продав свои последние книги. Воры пришли в скит, прожили в трудах на братию год и возвратились в мир уже честными тружениками. Такими же честными людьми и так же после годичной жизни у старца возвратились в мир другие воры, хотевшие украсть братские овощи из огорода, они не могли даже сойти с места, пока сам старец, по молитве, не отпустил их. Были и другие случаи, ясно говорящие верующему сердцу, что иеросхимонах Иисус – угодник Божий и помощник людям в их болезнях и нуждах.

Предчувствуя кончину, старец выкопал себе, могилу и нередко проводил у нее время в молитве. Вскоре случилась с ним старческая немощь, осложнилась горячкой, и он трое суток пролежал без движения. Все думали, что он уже умрет. По истечении трех дней, старец очнулся, к нему на некоторое время возвратились силы, и он избрал себе преемника в лице ученика Макария. Еще задолго до этого, при первом изнеможении, по откровению свыше иеросхимонах Иисус возвестил братии свою кончину – «в недельный день до восхода солнца». Указывая на это, он говорил им: «время живота моего скончавается, вы же изберите из среды своей наставника себе вместо меня: я его поставлю и благословлю». И когда братия указала на Макария, старец благословил его и дал несколько наставлений, на которые тот отвечал обещанием свято исполнить его волю. Чувствуя облегчение, он еще раз совершил Божественную литургию, к великой радости учеников, приобщил их Св. Тайн и снова лег на свой одр, с которого уже более не вставал. Наступала кончина подвижника: величественны и умилительны были эти минуты. Нигде так, как здесь, не обнаруживалась та великая истина, что для христианина смерть не страшна, что она есть только переход к новой лучшей жизни, и старец радовался началу этой новой, прекрасной жизни, а братия плакала, предвидя скорую разлуку с любимым наставником. В последний раз он призвал к себе братию, каждого отдельно благословил и облобызал, увещевая неуклонно подвизаться на пути спасения. «Отче святый, – говорила братия с плачем, – как мы останемся без тебя в сиротстве? мы желали бы с тобою умереть: ибо ты нас вел ко Христу за собой, а ныне далеко оставляешь». «Утешьтесь, мои возлюбленные, ибо я, хотя телом разлучаюсь, но духом пребуду с вами навсегда». С этими словами отпустил их по кельям, была уже ночь на Воскресенье (неделю православия – 6 марта 1720 года). Братия разошлась по кельям, но один инок, движимый любопытством, остался и через щель стал смотреть в келью умирающего. Он видел, что дважды вставал старец, молился, благодаря Бога за прошедшую жизнь. Наконец возлег: лицо его просияло, после некоторого молчания воскликнул: Благословен Бог отец наших! если так есть, то уже не боюсь, но в радости отхожу от мира сего». В келье явился свет, и раздалось чудное пение: Яко пройду в место селения дивна, даже до дому Божия, во гласе радования, и исповедания, шума празднующаго (Пс. 41:5). Старец сложил крестообразно руки и умер, как бы заснул.

Братия услышала это пение и, думая, что началась уже утреня, поспешила в церковь. Но церковь была заперта, и тогда, прислушавшись, все поняли, что пение раздавалось из кельи усопшего старца. Они вошли в келью и огласили ее своим горьким плачем. С честию приготовили тело старца к погребению и перенесли его в церковь без народа. Хотя множество собралось на Голгофу людей, – а их никто не уведомлял о кончине старца, – но не могли прийти на перенос тела из кельи, вследствие особенно сильного дождя. Желание старца исполнилось – он был перенесен и погребен без «бытности мирских людей». Благоговейно

отпели братия его тело, похоронили в могиле, собственноручно им выкопанной. Ныне над его могилой храм и устроена рака, на которой сделано и изображение самого иepосхимонаха Иисуса. А братия еще тогда положили на его могилу доску, на которой было написано: «Здесь скончался 1720 г., марта 6 дня, преподобный Иов, в схиме Иисус строитель прежде бывший анзерский, а потом голгофский, рожденный 1635 года. В монашество поступил 1701 года. В Анзерский скит пришел на безмолвие 1702 г. Строительство Анзерское принял 1706 г. В схиму постригся в 1710 году, на гору Голгофу пришел жить строителем 1714 года. Показавший образ добродетелей словом и житием, любовию и духом, верою и чистотою сердечною». Этими словами братия кратко, но верно выразили свое замечательно правильное понимание личности иеросхимонаха Иисуса. Действительно, это был истинный христианин, никакие испытания не могли отвратить его от любви к Богу, ввергнуть в отчаяние и уныние. Вера и надежда всегда его поддерживали и тогда, когда другой впал бы в отчаяние, он нашел новые силы для новой деятельности и является перед нами великим в своем смирении подвижником благочестия. Благоговейная память о нем свято чтится служением панихид.

Скит иepocxимонаха Иисуса, после его смерти, утратил свою самостоятельность, был в подчинении у Соловецкого монастыря, и из него были вывезены все его сокровища; братия разошлась в Анзерский скит и Соловецкий монастырь. В 1723 году он соединен с Анзерским скитом. В 1764 году отдан в ведение Соловецкого монастыря, настоятелем которого, Досифеем II был возобновлен и приведен в благоустроенный вид. Старая церковь во имя Распятия была перенесена под гору и поставлена на месте первого явления Божией Матери иepoсхимонаху Иисусу. Вместо нее была выстроена новая, каменная во имя Распятия Господня и придел во имя Успения Божией Матери, где и находится гробница подвижника. У гробницы непрерывно днем и ночью (кроме часов богослужения) живущие здесь старцы читают псалтирь с поминовением о здравии Августейшего Дома и Святейшего Синода, а равно и других лиц, и за упокой всех православных, и прежде всего иеросхимонаха Иисуса.

После иepocxимонаха Иисуса монашество продолжало процветать на Соловках развиваясь в двух направлениях: одни иноки достигали совершенства в духовной жизни пустынножительством, а другие – подчиняясь всем требованиям общежития и трудясь на братию. То и другое направления имеют своих представителей – людей, достигших высокого духовного совершенства и удостоенных еще при жизни дара прозрения и чудотворения.

Пустынножительство процветало и процветает преимущественно в Филипповой пустыни и в Анзерах, где уединенная местность и суровая природа, не лишенная, однако, своеобразной красоты, сами по себе располагают к богомыслию и молитве. Здесь подвизались старцы Герасим, Панфил, Никодим, Иоанн, Феодор, и многие другие. Старец Герасим пришел из Никандровой пустыни и подвизался вместе со своим учеником Панфилом. Оба они перенесли много искушений. У Панфила от одного странного искушения даже искривилось лицо, и закрылся глаз. Но они не были лишены и благодатных озарений. Оба они часто видели свет на том месте, где ныне устроена церковь Живоносного Источника. Панфил умер в 1845 году, а учитель через три года спустя. Никодим и Иоанн были друзья между собой. Пройдя разный монастырские испытания и послушания, они поселились в Филипповой пустыни, в недалеком друг от друга расстоянии и здесь спасались, нередко навещая друг друга и проводя время в общей молитве. Первый скончался в 1854 году, а последний в 1876 году. Феодор же подвизался в Андреевском ските на Заяцком острове, а скончался в Анзерском ските. Наиболее же полным выразителем пустынножительского направления из соловецких подвижников этого времени, несомненно, является старец Феофан, жизнь которого поэтому и опишем подробнее.

Старец Феофан был из малороссийских крестьян, 12-ти лет он лишился родителей, а с 16-ти должен был взяться за хозяйственные работы. Однажды, во время работы на поле, ему пала на сердце мысль оставить все и последовать Христу. Немедленно он оставил волов и, не простясь даже с братом и сестрой, ушел в Киево-Печерскую Лавру, где и был принят в качестве послушника. Семнадцать лет провел Феофан в различных испытаниях, а затем был отдан под начало прозорливому затворнику Досифею. Под руководством мудрого старца он быстро совершенствовался в духовной жизни, и у него родилось желание видеть святые места. О своем желании он сказал учителю, но тот не благословил его на путь. «Нет тебе пути ни в Иерусалим, ни в Святую Гору, в свое время тебе предлежит другой путь. А теперь, если желаешь, ступай в Молдавию», – говорил прозорливый старец своему ученику и указал двух спутников. Вместе с указанными старцем спутниками, Феофан отправился в Молдавию.

Перенеся массу всевозможных дорожных трудов и притеснений от турок, странники благополучно прибыли в Нямецкий монастырь Паисия Величковского. Феофан был принят с любовью и стал продолжать здесь свои иноческие подвиги. Проведя несколько времени в этой обители и посетив другие, Феофан был поражен строгостью жизни молдавских старцев и просил игумена Паисия дозволить ему остаться тут навсегда. Но Паисий не исполнил его просьбы и велел идти в Россию. «Иди теперь в Россию и еще немного послужи старцу, имеющему скоро скончаться и, по благословению его, иди спасаться, куда он укажет», – говорит подвижник и велит передать братский привет старцу. Снабженный всем необходимым, Феофан отправился на родину и, благополучно прибыв в Китаевскую пустынь, по-прежнему стал служить своему духовному отцу. Однако это недолго продолжалось. Старец Досифей почувствовал приближение смерти и, призвав своего любимого ученика, дал ему такой совет: «Возлюбленное чадо мое, ты много послужил мне. Теперь я отхожу в путь отцев моих. Когда погребут меня, не оставайся здесь, но иди на север: там, в обители Соловецкой ты найдешь cпaceние». „Отче, – возразил со смущением на это ученик, – я обещался проводить жизнь при пещерах преп. Антония и Феодосия». «Чадо, – успокоил его старец. –пред Богом равны – здесь Антоний и Феодосий, там – Зосима и Савватий. Они имеют одинаковую благодать у Бога ходатайствовать за духовных чад своих. Вижу, что Божественный Промысел указует тебе место на север, и верую, что строит все по желанию твоему, на пользу и спасение души твоей, и поможет тебе понести скорби пустынного житья. Не противься определению Вышнего, но, пребывая там, внимай себе и блюдись от лютого зверя, ищущего поглотить тебя. Если же и найдешь искушения – не унывай, но старайся мужественно исправить себя». Старец скоро скончался (в 1778 году), и Феофан отправился на Соловки, хотя и не сразу. Сначала он думал было жить в Киеве, но когда увидел, что нигде, ему не удается устроиться, покорился совету старца и прибыл в назначенную обитель, при архимандрите Иерониме. Здесь он проходит разные послушания и, трудясь в просфорне, близко узнал одного инока Климента. Климент познакомил Феофана с соловецким пустынножительством, и, когда Климент удалился в пустынь, Феофан последовал его примеру. Он провел несколько времени в землянке, близь Ягодного озера, и узнал несколько подвижников. Но на этот раз Феофану недолго привелось пожить в пустыне. Он был вызван в обитель и сделан начальником сумского монастырского подворья, а затем и экономом обители. Более 3 ½ лет провел так Феофан. Жизнь в соприкосновении с миром не могла пройти бесследно, и она повлияла неблагоприятно на душевный строй о. Феофана. Промысел Божий не попустил подвижнику сойти с избранного пути. Однажды звонарь, заблудившись в лесу, встретился с Климентом, которого некогда знал, а ныне совершенно потерял из виду отец Феофан. Климент, расспросил звонаря обо всем и о Феофане, глубоко опечалился, когда узнал, что тот занимает должность эконома. Отпуская звонаря, старец дал такой наказ: «Скажи ему, Господа ради, что он погибает. Передай ему скорбь мою. Где его прежняя подвижническая жизнь? Где ревность к добродетели и желание пустынной жизни? Находясь среди мира, он более и более погрязает в житейских заботах». Рассказ звонаря и слова друга глубоко потрясли о. Феофана. Он решился снова пустынножительствовать. Скоро представился и случай оставить должность эконома. Новый настоятель Герасим, заметив упущения в работах, стал делать строгие выговоры о. Феофану. Тогда о. Феофан оставил все и на маленьком карбасе пустился в море, надеясь выйти на взморье и там подвизаться. Но поднялась буря, десять дней носился карбас по бурному Белому морю, наконец, он был выброшен на кемский берег. Спасенный так чудесно от смерти, старец поселился около г. Кеми, в густом лесу; но его скоро открыли, привезли в Кемь и посадили в темницу. Но раз сторож заснул, и старец снова вышел на свободу, удалился верст за 40 от города и снова стал подвизаться. Трудно было сначала, старцу приводилось питаться мхом и ягодами, более у него ничего не было. Через долгое время он достал, однако, земледельческие орудия и стал разводить овощи. Большую же часть времени проводил в посте и молитвах. Кемляне знали старца, любили его и нередко посещали. В первое время по поселении здесь на него, раз, напали разбойники. Узнав в старце соловецкого эконома и думая, что он бежал с большими деньгами, они требовали от него денег. А когда ничего не получили, то мучили его, протаскивая на веревке из одной проруби в другую, и, наконец, бросили едва живым. Старец же молился и благодарил Бога за испытание. Впоследствии его никто, уже не беспокоил, и он мирно, в подвигах, прожил 24 года. Но местные власти, видя, что народ толпами ходит к старцу и тот их учит, подозрительно смотрели на это, и по этой причине старец Феофан был взят и привезен в Соловки. Впрочем, его здесь не стали удерживать и отпустили в Анзерский скит на безмолвие. Там он провел в подвигах еще несколько лет и достиг высокого совершенства. Нечистые духи много его искушали, но он отгонял их молитвой. Однажды нечистый дух явился старцу во время молитвы и сказал ему: «Ты делаешь свое, а я – свое. Одного ученика я поразил двумя стрелами, а другому шепчу на ухо». Старец немедленно призвал учеников, и, найдя в них действительно греховные мысли, исправил их и еще более усиленно стал молиться. Поборов все искушения, Феофан был удостоен и дара прозрения в будущее. Однажды, при архимандрите Паисиe, произошло нестроение в обители. Некоторые из братии обратились к о. Феофану с вопросом: «скоро ли это прекратится?» «Вскоре, по молитвам преподобных, это пройдет и обитель еще более прославится. В обители будут два настоятеля, подобные Зосиме и Савватию, которые в смирении духа и в простоте сердца управят ею – тогда многие преуспеют в добродетели». Слова его скоро оправдались. Господь утешал подвижника и благодатными посещениями. Ему явилась раз во сне жена, сияющая благолепием, с двумя светозарными мужами и ободряла не бояться бесовских искушений. Правда, перед самой смертью на него напали злые люди и жестоко его избили, опалили все тело огнем и вырвали волосы на голове и бороду. Но это было уже последним испытанием. Однажды неземной свет озарил келью, и старцу явился иepoсхимонах Иисус Голгофский. «Радуйся, брат, скоро наступит твой конец»,³ – сказал блаженный, и видение прекратилось. В другой раз ему явились еще двое, бывших известными, подвижников, несколько лет уже умерших, и утешили его надеждой на спасение. Старец еще прожил до лета, тогда у него открылась горячка, и он мирно скончался 26 июля 1819 года⁴.

В то время, как пустынножители достигались заветной цели путем поста и созерцательной деятельности, киновиты достигали той же цели деятельным путем – безропотно исполняя всякие работы. Старец Иеромонах Матфей свято проводил жизнь, будучи сначала закупщиком, а потом казначеем. Старец Зосима 47 лет провел в занятии, летом – рыбной ловлей в тонях Троицкой и Кирилловской, а по зимам – вязанием сетей. Этот старец, умирая, предсказал скорое отступление от обители англичан, тогда стоявших у монастыря. Тем же путем шел ко спасению старец Адам, учителем которого был схимонах, его родной дядя, Андрей, муж высоко святой жизни. Старец Михаил 24 года кротко и трудолюбиво занимался кузнечеством и скончался еще очень молодым, но уже совершенным в духовной жизни. А старцы Макарий, Матфей и Иероним, будучи киновитами и подчиняясь всем требованиям общежития, тем не менее, жили в своих кельях как истинные пустынножители. Первые два – один из духовного звания, а другой из крестьян. Последний же был близко знаком с Фотием, впоследствии юрьевским архимандритом, а тогда законоучителем кадетского корпуса, узнал от него о распространении масонства и донес правительству. За это был посажен в Петропавловскую крепость, оттуда в 1830 году был переведен под строгий надзор на Соловки и здесь скончался 82 лет, 23 сентября 1841 года, любимый и уважаемый всеми за удивительный дар слова и святую жизнь.

Наиболее же полным выразителем этого направления, подобно Феофану в пустынножительстве, был старец Наум. Старец Наум был карел. Родители его Пахом и Мавра, были простые и бедные поселяне. Они скоро умерли, но Бог не оставил сироту Наума. Еще в самом раннем детстве у мальчика проявлялось стремление к монашеству. «Мне часто являлись, – рассказывал он впоследствии, – в сновидениях добрые старцы в монашеском одеянии, которые звали меня куда-то с собою. Я не видал еще в то время иноков, но, побывав в монастыре, узнал, к какому чину принадлежали являвшиеся мне таинственные посетители и куда они меня приглашали». Это влечение нашло себе исполнение, когда Науму было 14 лет (в 1791 г·). Его взял к себе один богатый карел, ловивший рыбу у Реболдской губы (по аренде). Наум приехал на промысел, работал лето, а на зиму ушел в монастырь, откуда уходил только на лето, для помощи благодетелю. Так протекло несколько лет, наконец, монастырское начальство взяло на себя уплату государственных податей за Наума, и Наум стал послушником. Летом был он на рыбной ловле, а зимой вязал сети, проводя время в посте и молитве. Через 28 лет по вступлении в монастырь, в 1819 году, ему было дозволено носить рясу, и это глубоко обрадовало труженика. В это же время, в Анзерах. было установлено чтение Псалтири беспрерывно – и Наум был назначен туда псаломщиком. Уже он в это время считался человеком высокой жизни. Старец – пустынник Феофан, о котором у нас только что перед этим шла речь, прибыв в монастырь, спрашивал: «Кто у вас Наум? Покажите мне его. Он строит себе прекрасную палату». Оба подвижника виделись между собой, но «беседы их остались тайной для других». Через несколько времени монастырскому начальству пришла мысль: так как у Наума нет увольнительного свидетельства от общества, то его следует выслать из монастыря, что и стали было осуществлять, но это не удалось. Когда Наума, беспрекословно повиновавшегося, повезли в карбас, то поднялась сильная буря. Путники возвратились в монастырь, и Наум опять стал жить, как прежде. По-прежнему он любил уединяться для молитвы. Никогда не мылся в бане, не пил ни вина, ни пива, пи чаю, не носил теплой одежды; у него не было даже сорочки. Он ходил постоянно в своих ветхих рясе и подряснике. Днем он никогда не спал, а по ночам весьма немного и всегда вставал за час до начала службы и колокольчиком будил соседей. Постелью ему служила доска, а изголовьем полено. Все имущество его состояло из Псалтири, да «Лествицы Иоанна Лествичника. Не имея у себя ничего съестного, он к обеду и ужину постоянно ходил на трапезу, но вкушал мало: вся жизнь его была пощением; в келье с ним жили петух да кот. «Для чего у тебя петух?» – спросил раз о. Наума преосв. Игнатий Олонецкий, любивший, подобно преосв. Варлааму Архангельскому, посещать и беседовать с о. Наумом. «С ним жить, – отвечал он,– полезно, Владыко. Как он запоет ночью, вот и вспомнишь Апостола Петра, как он гласом петела пробудился к плачу о своем грехе». В 1826 году приехал в Соловки из Кирилловского монастыря архимандрит Досифей настоятелем. Он был постриженником Соловецкой обители вместе с Наумом трудился на рыбной ловле, и обучил его русской грамоте. Найдя своего друга изможденным, кроткий Досифей освободил старца от всяких трудов и поручил только чтение синодика в церкви препод. Зосимы и Савватия и возжжение лампад, у гробниц препод. Германа и Иринарха. В этом послушании о. Наум провел 27 лет, совершенствуясь в духовной жизни. Только в, 1834 году он принужден был выехать из монастыря в Кемь, в, виду ревизии, но вскоре возвратился обратно. Знавшие и уважавшие подвижника кемляне, выхлопотали ему увольнение от общества, и Наум уже навсегда возвратился в обитель. Как не скрывался о. Наум, но всем было ясно видно, что он сподоблен дара прозрения, как показали многочисленные случаи его проявления. Так, один брат похитил у богомольца несколько чаю и, когда это оказалось никому незаметным, пил его с удовольствием. Но вот с ним встречается о. Наум и, к невыразимому ужасу и удивлению, ласково говорит: «А что, брат, ныне чаек попиваешь и теперь у тебя его вдоволь. Да спокойно ли на сердце?». Еще в 1848 году он говорил братии о войне Poccии с англичанами, а за три месяца до смерти, выходя из Преображенского собора, старец остановился, посмотрел кругом и сказал: «Скоро здесь жарко будет» – действительно скоро началась стрельба с английских судов. В то же время отец Наум обладал, и даром чудотворения: по его молитве, исцелилось несколько больных, но особенно замечателен следующий случай. Соловецкий иеромонах Г***, ездивший на богомолье, горько сокрушался, что из-за непогоды, ему не удастся быть на празднике преп. Савватия, 27 сентября, и молился св. угодникам, вспомнил и о Науме. Мысленно обратившись к нему со слезами подумал: «Ты ежедневно находишься в храме, св. угодников и пред мощами их читаешь канон, умоли их, чтобы услышали мое желание и удостоили меня торжествовать с вами светлый день их праздника». Прошли сутки, вдруг, после несколько дневного затишья, подул попутный ветер, и иеромонах благополучно прибыл в обитель к празднику. «Вот, брат, – сказал ему о. Наум, здороваясь, – в самый раз попал домой: в праздник да к литургии». «Да, – отвечал тот, – молитвами св. угодников». «Это правда, – заметил старец, – но меня, зачем поминал? Вспомни устье Архангельска. Как ты там молился? Я земля и тление, и какие от меня молитвы? Однако же, никому не говори об этом, пока не умру. А теперь иди и молись Богу и св. угодникам». Незадолго до смерти о. Наум заболел, но предсказал, что он поправится и, действительно поправился. Он до самой смерти не оставлял молитвы и своего послушания. Скончался же Наум 62-х лет, тихо и мирно, получив елеопомазание и причастившись св. Тайн, 10 июня 1853 г. и был погребен внутри монастыря, близь усыпальницы преподобного Зосимы.

Примеру отца Наума, Феофана и др. последователи есть и ныне. В настоящее время дух подвижничества выражается также двояко: одни идут путем пустынножительства, другие живут в монастыре. Выдающиеся опытностью в духовной жизни старцы являются наставниками для молодых. Иногда, при этом, бывает, что если такой старец видит неудовольствие на себя других, прекращает учительство для сохранения мира среди братии... Так развиты среди них любовь и смирение. Но сокровище духа не заключается только в одном Соловецком монастыре. Духом этого подвижничества живут и многие другие обители. Таковы, например, Кожеозерская, возобновленная в 1853 г. игуменом Митрофаном и возведенная архимандритом Питиримом на высокую степень благоустроенности (оба Солов, постр.); Крестный монастырь иг. Варлаам и Maтфий – Солов. постр.); Трифоно-Печенгская (игумен Ионафан); Ульяновская (при мощах пермских святителей), – и другие. Благодаря соловецкому иночеству, они имеют счастье видеть у себя великих в своем смирении, «но миру незримых подвижников».