Памяти высокопреосвященного Никанора, архиепископа Херсонского и Одесского

скончавшегося 27 декабря, 1890 года

«Поминайте наставники ваша, иже глаголиша ваш слово Божие, ихже, взирающе ни скончане жительства, подражайте вере их». (Евр. 13: 9).

Имея в виду, что уже приближается сороковой день по кончине в Бозе почившего Высокопреосвященнейшего Никанора, Архиепископа Херсонского и Одесского, и желая, по силе и возможности, исполнить апостольскую заповедь, гласящую: «Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, почитатели Его Высокопреосвященства простые русские люди возымели усердие совершить в Московском Кафедральном Чудове монастыре в этот 40-й день, именно 4 будущего февраля, моление о упокоении души сего великого ратоборца за неразрывный союз русского народа с материю нашею Православною Церковью и с возлюбленным Первенцем ее родимым нашим Батюшкой Царем Самодержцем Всероссийским, и к этому времени мы положили издать отдельным печатным оттиском отзывы повременных изданий об этом великом Иерархе Отечественной Церкви, как для собственного своего поучения, так и для назидания других. Но прежде, чем приступить к изложению уже напечатанных о нем отзывов: мы священным долгом поставляем себе сказать, что мы еще при жизни Высокопреосвященнейшего Никанора глубоко уважали, за его прозорливо-мудрое разоблачение и смелое обличение разных сектантских заблуждений, и нового злого ересиарха графа Льва Толстого. – Мы искали случая лично от всей искренности души своей принести Его Высокопреосвященству нашу народную глубокосердечную благодарность за его крепкое стояние за все истинно – русское и истинно -православное. И вот счастливый для нас к тому случай представился в сентябре месяце минувшего 1890 года, когда он посетил нашу матушку златоглавую Москву, для совещания о своей неизлечимой болезни с знаменитыми здешними врачами, а главное – для молитвенного поклонения святым Московским Чудотворцам и чудотворным иконам. Сведение о том, как мы удостоились представиться Высокопресвященнейшему Никанору, было напечатано в 42 № журнала «Кормчий!» С этого сведения мы и начнем изложение посмертных отзывов о незабвенном Святителе Божием Никаноре.

Издатель, член общества хоругвеносцев

Московского Большого Успенского собора

Михаил Федоров Грачев.

Ваши Высокопреподобие!

Досточтимый о. Протоиерей и Редактор народного журнала ,,Кормчий» Сергий Павлович!

Видя Ваше стремление к распространению в среде народной благополезных сведений, из жизни церковной, гражданской и государственной, и зная Ваше особенное уважение к проповедническим трудам высокопресвященнейшего архиепископа Херсонского и Одесского Никанора, этого знаменитого в настоящее время ратоборца за православие, самодержавие и нашу славную славяно-русскую народность, я приемлю смелость просить вас дать мне возможность поделиться, чрез уважаемый и благополезный журнал ваш «Кормчий» с дорогими моими соотечественниками, великою моею радостью, что совершенно неожиданно Бог привел мне быть в депутации, представившейся в Московском Донском монастыре 29 сентября сего 1890 года, в 10 часов утра, высокопреосвященнейшему Никанору, как это уже сообщено было в 191 № «Русского Листка,,. Депутацию составляли следующие четыре лица: И. Н. Киселев, А. В. Гордин, И. Л. Гришин и М. Ф. Грачев, который преподнес его высокопреосвященству заздравную просфору и произнес следующее:

Высокопреосвященнейший владыко,

Боголюбивейший архипастырь!

«Мы, предстоящие пред вами, простые русские люди», уполномоченные от общества хоругвеносцев Московского Большого Успенского собора, Шестовской и других биржевых артелей в Москве и от множества крестьян разных губерний, живущих в Москве, от полноты русской души приветствуем вас с благополучным прибытием в древлепрестольную столицу Москву и от всего сердца приносим вам искреннейшую нашу благодарность, за вашу неустанную православно-церковную проповедническую деятельность, которая, при содействии благодати Божией, приносит великую пользу православно-русскому народу, утверждая его в вере, благочестии и сердечной любви и преданности Богу, Царю и Отечеству и возвращая заблудших братий наших в лоно православия. В видимое выражение нашего пламенного благопожелания преподносим вам о здравии вашем церковную просфору, с священным изображением на оной Вознесения Господня. Вознесыйся на небеса Господь наш Иисус Христос Своею всесильною десницею да вознесет вас еще на большую и большую высоту славы вашего архипастырства; да продлит Он, Податель света и жизни, драгоценную жизнь вашу на многие и многие лета для славы православия, на пользу святой Церкви и во благо дорогого отечества, и да даст вам силу и крепость неослабно и бодрственно продолжать ваше мудрое разоблачение и смелое обличение разных зловредных сектантских заблуждений, в особенности же – нелепых еретических учений, развращенных и извращенных писаний, нового злого ересиарха графа Льва Толстого. «Крепкий во бранех Господь да поможет вам крепко стоять за неразрывный союз дорогого нашего русского народа с родимым батюшкой Царем и сердобольною материю нашею святою Церковью. По нашему крайнему разумению и глубокому убеждению, когда мы с Церковью и Церковь с нами, наша сила несокрушима, наш покой невозмутим и царство наше Всероссийское будет во веки непоколебимо. От Церкви Божией вся наша сила и крепость, духовная и государственная».

После сих слов высокопреосвященнейший Никанор, оградив себя крестным знамением и приложась к лику Спасителя, на просфоре изображенного, преподал каждому депутату святительское благословение. Затем депутация преподнесла его высокопреосвященству в изящном переплете книгу « В память чудесного события 17 октября 1888 года» и несколько экземпляров тех книжиц, какие раздавались 11 сентября в Чудове монастыре, при торжестве освящения иконы Покрова Пресвятой Богородицы, в ознаменование того же события 17 октября 1888 года, а равно и два номера (37 и 38) народного журнала «Кормчий», в котором, к великому утешению Москвичей, воспроизведена речь, произнесенная высокопреосвященнейшим Никанором в день столетия города Николаева. При вручении этого журнала, депутаты доложили его высокопреосвященству, что эти номера «Кормчего» разобраны были Москвичами в большом количестве, так как речь эта имеет глубоко религиозное и государственное значение. Все эти поднесения, а равно и речь Михаила Федоровича Грачева видимо владыку тронули, и он пригласил депутацию в гостиную, где провел с ними несколько минут в отеческой беседе, которая отчасти касалась и «нового злого ересиарха графа Льва Толстого», который, подобно оному льву духовному, рыкая, ходит, ища кого поглотить своими развращенными и извращенными писаниями, прикрываясь подслащенным ядом льстиво-увлекательного краснобайства.

Прощаясь с владыкою Никанором собрат наш старец Михаил Федорович Грачев высказал ему общую нашу скорбь о том, что как долго не приходит в исполнение дело сооружения в Москве, как сердце России, Всероссийски-обетного храма Божия во имя святого благоверного великого князя Александра Невского, в благовейно-благодарное воспоминание освобождения русских крестьян от крепостной зависимости. К этому М. Ф. Грачев добавил, чтоб виду слабого сбора добровольных приношений на это святое дело, (потому что во многих отдаленных от Москвы местах об этом мало знают), православный русский народ сам желает, чтобы ему высшая правительственная власть дала определенный день для такового сбора приношений в церквах, по примеру того, как это имеют многие благотворительные учреждения, как, например, Православное Миссионерское общество, Православно-Палестинское общество и друг. Владыка Никанор выслушал это с видимым сердечным участием и в утешение наше сказал: «Бог милостив! можно надеяться, что и вам в этом сердобольные наши власти не откажут! »

О, дай-то Бог, чтобы это осуществилось!

Тогда какая будет великая радость всему православно-русскому народу!... Тогда, каждый, узнав об этом, с великим усердием понесет посильную свою лепту на это святое дело! О, дай-то Бог! дай-то Бог сему исполниться!!!...

Прося Вашего пастырского себе благословения и Ваших о мне молитв, с истинным почтением и глубокою к Вам преданностью, имею честь быть Ваш покорнейший слуга.

Крестьянин Владимирской губернии и уезда, села Нового, каменных работ мастер и десятник

Иван Лаврентьев Гришин.

Октября 14 дня 1890 г.

Надеждам на поправление здоровья и продолжение многополезной жизни высокопреосвященного Никанора не дано исполниться: доблестный архипастырь во гробе, и гроб сей уже покрыт землею.. Смолкло вещее слово, столько послужившее и Церкви, и отечеству в самую тяжелую для них пору, изобличившее столько ран и нестроения, и давшее столько утешения и назидания! Сложил свое оружие мужественный воин Христов, до последней своей минуты бодро стоявший на страже веры и Церкви! Богатые дарования и в школе, и в жизни выдвигали его в ряд первых деятелей, в самые трудные и опасные места для слова и борьбы. Редкое сочетание в нем разных талантов и глубокого мыслителя, и многосведущего ученого, столь искусного и в проповедническом слове, и в церковном песнопении, настойчиво вызывало его к ближайшему соучастию в делах, касавшихся Церкви и общества. Изумительное трудолюбие, с детства превозмогавшее трудности науки, все дни его жизни наполняло непрестанным делом и не давало ему покоя даже в самые тяжкие дни предсмертной болезни. С ранней юности, посвященная Богу и Церкви, жизнь его сохранена в такой духовной чистоте, что самые злые враги, а их не мог не иметь столь ревностный воин Христов, не могли усмотреть в ней какой-либо тени, и злая клевета не приражалась к ней. С удивительною ясностью, как чистый кристалл, он открыт был всем и каждому, и каждое движение духа сразу овладевало всем существом его: какого – либо умерения волновавших его чувств или искусства в сокрытии их не знал почивший архипастырь: он ходил и жил в мире, как сын света, всегда искренний и горячий... Кому из знавших его неведомы его доступность и любезность в приемах и обхождении, его тонкая и предупредительная внимательность к нуждам и положению каждого, живая готовность на помощь и защиту, наконец, если можно и сие сказать, его радушное гостеприимство. Но этот же столь благостный архипастырь с такою горячностью слова, по-видимому, не склонного к пощаде, громил отступников и нечестивцев. Такова любовь. Чем более она отдает себя Богу и ближнему, тем сильнее она восстает против врагов спасения... Пылавший огнем любви, ревностный архипастырь не мог выжидать, когда видел и даже предвидел в чем-либо противление благу и истине, и первый, со всем пылом праведного гнева, начинал борьбу, не взирая на то, что его живое и иногда столь резкое и даже жестокое слово могло произвести смущение, расстроить усиленно подготовляемое праздничное настроение, вызвать колкие суждения и даже большие неприятности. И случалось не один раз, что голос смелого проповедника некоторое время оставался одиноким, вызывал недоумения... Тяжелы бывали минуты и целые дни и недели для ревностного и горячего борца... Но затем впечатление резкости отдельных слов и выражений сглаживалось, а высказанная ими правда усвоялась многими и производила воздействие на умы. На многих благодетельно влиял самый огонь одушевления, с которым так прямо и открыто, в самые глаза лжи и заблуждению, столь благовидным иногда по своей внешности, мужественный проповедник возвещал истину. И когда окончательно падут и сокрушатся эти гидры неверия и нечестия, именуемые штундою, пашковщиною и толстовщиною и иные, тогда еще более оценят эту пламенную ревность, это смелое слово, эту непоколебимую твердость мужественного проповедника. В награду за неустанный труд и подвиг жизни Господь дал ему силу и помощь в борьбе и с последним, по слову Апостола (1Кор. 15: 26), и самым страшным врагом – смертью. Смелый вызов этому страшному врагу сделан был им задолго до смерти, в слове, сказанном еще в бытность его Аксайским епископом, в день Успения Богоматери «о том, что смерть не страшна»¹). «Отчего же мы боимся смерти»? спрашивает он и отвечает: «Оттого боимся, что боимся... Смотри смерти в глаза и ступай на нее с оружием в руках. Тогда не ты от смерти станешь прятаться, а смерть со своими страхами от тебя. Смерть убежит, и, вместо нее, если тебе суждено умереть, тебя встретит честное успение: ты спокойно и сладко, как после труда и усталости заснешь... Гостья (смерть) неизбежная и, когда жданная, то бывает гостьею и доброю, нередко и желанною». Вот с этим-то оружием веры, исповедью и елеопомазанием, совершенном столь торжественно, частым приобщением, молебнами, акафистами псалмопением и песнопениями и выступил он явно и открыто против видимо близившейся и грозно наступающей смерти. И действительно – во многом исполнились слова святителя, сколько дней – не один месяц он с оружием веры бодро смотрел прямо в глаза смерти, и смерч не один раз как бы отступала от него. Господь посылал облегчение мужественному подвижнику и для продолжения этой столь знаменательной брави и в назидание всем нам, как должно жить и умирать, и слово свое согласовать с делом. В последний день пред смертью торжественно возвестил славу Богу и мир и благоволение людям – всем ближним и дальним. Святой Апостол дает особое значение этому запечатлению слова и жизни истинно христианскою смертью и внушает всем нам: Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их (Евр. 13: 9). Да помянет Господь Бог в царствии своем много и добре потрудившегося раба своего преосвященного архиепископа Никанора!

Высокопреосвященный Никанор (в мире Александр Бровкович, род. в 1827 г.), уроженец Могилевской губернии, высшее образование получил в С.-Петербурской духовной академии, окончив курс первым магистром в 1851 г., но уже в 1850 г., еще будучи студентом, был пострижен в монашество. С 1856 по l868 год, в сане архимандрита, он занимал должность ректора духовных семинарий: Рижской, Саратовской и Полоцкой, а с 1868 по 1871 г. был ректором Казанской духовной академии. В 1869 году удостоен степени доктора богословия. С 1871 г. состоял в сане епископа, сперва Аксайского, викария Донской епархии (1871 – 76 гг.), затем Уфимского (1876 – 1883 г.) и наконец, Херсонского (с 12 дек. 1883 г.), где и был возведен в 1886 г. в сан архиепископа. Из высших знаков отличия покойный имел ордена: Св. Александра Невского, св. Владимира 2-й степени и св. Анны 1-й степени и греческий орден Спасителя большого креста. Из ученых трудов его особенно замечательно обширное сочинение, под заглавием: ,,Позитивная философия и сверхчувственное бытие», в трех томах, где ученый богослов отважно решился на задачу, свидетельствующую насколько об огромных его дарованиях, настолько же и об его глубокой эрудиции: он задумал опровергнуть и, где возможно, примирить основания позитивной философии с началами веры, и с твердостью убежденного мыслителя, глубоко и основательно владеющего предметом, он победоносно достигает своей задачи. – К его научным трудам принадлежит: «Разбор римского учения о главенстве папы» («Христианское Чтение 1852, 1853 и 1857 гг.»), «Описание некоторых сочинений, написанных русскими раскольниками» (Спб. 1861 г., две части), «Разбор римского учения о видимом главенстве в Церкви» («Православный Собеседник 1869 года»), «Вопросы о перстосложении для крестного знамения» (там же, 1870 г.). Редакция Церковных Ведомостей никогда не забудет того живого сочувствия, тех добрых и мудрых указаний, тех многоценных статей, какими поддержал Высокопреосвященный Никанор это издание в первую наиболее трудную ее пору. Многочисленные проповеди, сначала помещенные в духовных журналах (напр. в «Православном Обозрении»), вышли отдельными изданиями под заглавием «Поучения Никанора, епископа Уфимского и Мензелинского » (Уфа, 1883 г., 475 стр.) и позже под названием «Беседы и поучения» (Одесса 1884 – 1887 года, четыре тома). Проповеди преосвящ. Никанора издаются уже третьим изданием; по настоящее время вышло четыре обширных тома, пятый же том (за корректурою которого занимался преосвященный) должен быть уже посмертным изданием. В проповедях своих преосвящ. Никанор, с особенною живостью отзываясь на все движения религиозной жизни последнего времени, является неустанным и непоколебимым борцом за святую Церковь и за все церковное и народное, часто самими же православными бессознательно и сознательно унижаемое и попираемое. В деле церковного благоустройства покойный архипастырь был ревнителем древне – отеческого церковного благолепия: при отправлении церковных служб, он неуклонно и истово соблюдал все указания церковного устава, его служение отличалось благолепием и высокою торжественностью. В особенности почивший владыка Никанор был глубоким знатоком и ревностным почитателем древнего и церковного пения; он сам составлял композиции церковных песнопений, неуклонно присутствовал на спевках своего хора и даже сам руководил ими. В бытность свою, в последний раз, в Петербурге, покойный доставлял истинным любителям церковного пения высокое утешение прекрасным исполнением песнопений большого столпового и других подлинных церковных распевов.

В 1887 – 1889 годах, вызванный для присутствия в Святейшем Синоде, высокопреосвященный Никанор был председателем Училищного Совета и мудрым руководительством занятий Совета, любвеобильными отношениями к его членам оставил прекрасную о себе память. Члены Совета почли долгом выразить незабвенному своему председателю чувства любви и уважения поднесением святой иконы Спасителя – в молитвенное воспоминание. Почивший владыка обращал особенное внимание на распространение в народе правильного просвещения путем церковно-приходских школ. Лучшим средством для борьбы с штундизмом и всякого рода сектантством высокопреосвященный Никанор считал живое слово пастыря проповедника и приходскую школу. Настойчиво требовал он открытия при церквах небольших школ грамоты исключительно для девочек, справедливо полагая, что только грамотная и в церковном духе воспитанная мать внесет и поддержит в семье искреннее благочестие и православную церковность. Так, когда в распоряжении совета Андреевского братства, ведавшего школьное дело, средств оказывалось немного, то владыка, выразил убеждение, что на помощь школе должна придти своими средствами Церковь.

Преосвященнейший Никанор состоял почетным членом Академии наук и многих ученых и благотворительных обществ.

Накануне кончины доблестного архипастыря, а именно 25-го декабря, в день Рождества Христова, во всех Одесских газетах появилось следующее краткое слово его к пастве.

«Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение».

В сей великий мировой и премирный день небесными ангелами возглашается: «слава в вышних Богу и на всей земле мир и во всех человецех благоволение».

День так велик и радостен, что даже намек на какую либо частную скорбь неуместен. Приношу мою глубочайшую душевную благодарность всем благочестивым душам, как православным христианам, так и иноверцам, возсылавшим к Богу молитвы о моем здравии. Глубоко утешен не по заслугам.

Б свою очередь, по заповеди святого апостола Павла, я возношу мои «моления, прошения, благодарения за вся человеки», во-первых, за присных в вере, «да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте». «Сие бо добро и приятно пред Спасителем нашим Богом, Иже всем человеком хощет спастися и в разум истины приити». Человеколюбивый дух Христов не только уполномочивает нас, но и наставляет к молитве за всех людей, не только принадлежащих к истинной Церкви Христовой, но и чуждых ей, пока мы пребываем на сем свете. Но лишь только чуждая истинной Церкви Христовой душа отходит в мир неземной, святая Церковь, усугубляя свои молитвы о своих, отходящих к Богу не своих, не принадлежащих к общению ее веры и таинств, все цело предоставляет домостроительству правосудия и милосердия Божия.

Прошу вас, богобоязненные души, помолитесь о мирном разрешении от грешного тела грешной души многогрешного архиепископа Никанора.

Да будет во веки «слава в вышних Богу и на всей земле мир и во всех человецех Божие благоволение! ».

Смиренный Никанор, архиепископ Херсонский и Одесский.

25 декабря, 1890 года.

В тех же Одесских газетах сообщаются следующие подробности о кончине архиепископа Никанора. В последние дни жизни высокопреосвященный Никанор чувствовал сильную слабость; он не мог двинуться с места без посторонней помощи. В день Рождества Христова высокопреосвященный думал принимать посетителей, сидя в кресле но упадок сил был так велик, что пришлось отказаться от этого намерения. Не имея возможности принять всех лиц, которые пожелали бы посетить его в день Рождества, усопший архипастырь обратился к одесситам с вышеприведенным посланием. Послание это было напечатано в огромном количестве экземпляров в издании Одесского Свято – Андреевского братства и в первый день Рождества Христова раздавалось в городских церквах народу. Кроме того владыка поручил приветствовать высокопоставленных лиц и представителей духовенства. Ночь на 26 декабря архипастырь провел не спокойно и почти не спал. С утра 26-го страдания на столько усилились, что больной владыка начал стонать и по временам произносил: «Ах, Боже мой, скорей, скорей!.. ». «Ничтоже земное в себе да помышляет». Смерть тихо подступала и накладывала свою беспощадную руку. В 4 часа дня больного владыку посетил доктор О. О. Мочутковский, который сделал вспрыскивание морфием и эфиром. Страдания как бы утихли, но вскоре затем настолько усилились, что владыка вновь продолжал просить Всевышнего о скорейшем конце... Тихие всхлипывания и неслышные рыдания окружавших усугубляли торжественность минуты. За час до кончины стоны прекратились, и только продолжались тяжкие вздохи предсмертного дыхания, которое постепенно ослабевало и, наконец, совсем замерло. В 1¾ ч. ночи архипастырь испустил дух. Высокопреосвященный лежал спокойно со сложенными на груди руками, никаких конвульсивных движений не проявилось, глаза остались закрытыми и лицо совершенно спокойно.

Как только преосвященный скончался, тотчас же дано было знать ключарю кафедрального собора протоиерею Селецкому, который немедленно прибыл в архиерейские покои и вместе с иеромонахами архиерейского дома и присутствовавшими священниками, согласно церковному уставу, отер тело усопшего елеем. После этого тело было одето в белый подрясник. В б часов утра прибыл настоятель кафедрального собора протоиерей А. Лебединцев протодиакон собора иподиаконы, певчие, причт и началось облачение почившего иерарха в святительские одежды, при чем читались молитвы архиерейского облачения и пели вместо: «Да возрадуется» – «Дева днесь Чин этот совершался тихо, благоговейно и умилительно трогательно. В это время в соборе и Крестовой церкви последовал звон в большой колокол. По окончании облачения, тело было положено в гроб и лик усопшего покрыт воздухом. После этого преосвященным Мемноном, при участии настоятеля собора прот. А. Лебединцева и ключаря прот. Селецкого, иеромонаха архиерейского дома и священника Величко, была совершена первая панихида.

Скончавшийся в городе Одессе архиепископ Никанор, в мире Александр Бровкович, родился в 1827 году и воспитывался в Могилевской духовной семинарии. Из последней, как лучший ученик, он был отправлен в Петербургскую духовную академию (1847 года), где принял монашество и окончил курс первым магистром (1851 года). Вслед затем, оставленный при родной академии, молодой ученый занял кафедру обличительного богословия (с 29 сентября 1851 года). Возведенный в сан архимандрита (1856 года), он состоял ректором Рижской семинарии и ректором Казанской духовной академии (1856–1871 годы). После того, хиротонисанный 4 июля 1871 года, был назначен епископом Аксайским и викарием Донской епархии (1871 – 1876 годы) переведен на епископскую кафедру в Уфу (1876 –1888 года) и, наконец, в Одессу (с 12 декабря 1883 года), где получил и сан архиепископа (20 марта 1886 года).

Покойный архипастырь был известен как замечательный ученый богослов и талантливый проповедник. К его научным трудам принадлежит: Разбор римского учения о главенстве папы (Христианское Чтение 1852, 1853 и 1857 гг.), Описание некоторых сочинений, написанных русскими раскольниками (Спб. 1861 г., две части), Разбор римского учения о видимом главенстве в Церкви (Православный Собеседник 1869 года), Вопросы о перстосложении для крестного знамения (там же 1870 г.), Позитивная философия и сверхчувственное бытие (Спб. 1875      1876 гг., два тома). Многочисленные же проповеди, сначала помещенные в духовных журналах (напр. в Православном Обозрении), вышли отдельными изданиями под заглавием: Поучения Никанора, епископа Уфимского и Мензелинского (Уфа, 1883 г. 475 стр.) и позже под названием Беседы и поучения (Одесса 1884 – 1887 года, четыре тома). (Московские ведомости, декабря 29, 1890 года).

      Д. Я.

В лице в Бозе почившего архиепископа Херсонского и Одесского Никанора русская Церковь, государство, общество и наука понесли тяжелую, невознаградимую утрату. Только теперь стало ясно, кого мы лишились в почившем святителе. Это воистину был один из тех избранников Божиих, который является глашатаем высших христианских начал и огненным словом будит дремлющую совесть. Он был горячий патриот и выразитель цельного русского духа и народных идеалов, ученый богослов, крупный и оригинальный философский талант, проницательный историк и знаменитый проповедник, неутомимый церковный деятель. Трудно представить более блестящее сочетание талантов и всесторонней образованности, глубокого ума и художественного слова, широты философского миросозерцания и православно-христианских убеждений. Как богослов, почивший не оставил какой-либо конечной богословской системы, но его разбор католического учения о видимом главенстве в Церкви представляет один из лучших трудов в науке так называемого сравнительного богословия, а его проповеди представляют ряд блестящих очерков по догматике, апологетике, этике, литургике и т. д. Он сумел с удивительною глубиной в целостном христиански-идеалистическом миросозерцании объединить результаты современной науки и философии и начала истинного православия, что бывает счастливым уделом только таких талантов и умов, какими обладал почивший. Как философ, почивший оставил оригинальную философскую систему, к сожалению неоконченную и еще неоцененную русскою наукой и обществом. Последнее и понятно. Первая часть его трехтомного труда «Позитивная философия и сверхчувственное бытие» вышла в то время, когда Русское общество, по его словам, еще выносило бурю идей враждебных священнейшим заветам наших отцов и когда оно от рабского поклонения грубому материализму перешло к более тонкой популярной философии позитивизма. Русское общество еще не привыкло к серьезным философским трудам и пробавлялось легкими популяризациями позитивного направления. Понятно, что увесистый труд автора-епископа, да еще о сверхчувственном бытии, прошел в то время при равнодушном молчании светской литературы и едва оцененный даже духовною. Но почивший талантливый критик позитивизма и не остановился только на разрушении здания модной философии, но и построил свою систему. В пору увлечения и веры в непогрешимость принципов позитивной философии, почивший задался смелым замыслом доказать, что то сверхчувственное бытие, которое без дальних рассуждений выкидывалось позитивизмом за борт истинной «позитивной» науки, может быть познаваемо не менее, даже более, позитивным путем, чем чувственное бытие и показать не только точки соприкосновения, но и совершенное единство корней в гносеологических основаниях у естественно-философской науки с богословской.

Широте замысла в труде почившего соответствует глубина анализа, сила логического мышления и всесторонняя ученость в области всех наук. С каждым томом все более и более развертывается пред читателем из-за подмостков и лесов тонкой критики философское здание и оставалось только докончить вершину, но смерть пресекла многолетний труд нашего философа. Можно надеяться, что теперь, по смерти автора, при пробудившемся в русском обществе интересе к философии, оно оценит по достоинству этот философский труд, а русская критика отведет ему почетное место в ряду немногих оригинальных трудов в русской философии. Почивший был философ везде и с широтой философского кругозора смотрел на все явления умственной и религиозно – нравственной жизни. Как проповедник, почивший хорошо известен русскому обществу, и оно с живым вниманием прислушивалось к тому авторитетному голосу, который исходил с высоты Одесской кафедры. Это был проповедник современный и популярный в лучшем смысле этих слов. По проповедям² почившего будущий историк может судить об умственных и религиозно нравственных течениях в нашем обществе: так живо и с таким пониманием отвечал покойный на запросы ума и сердца, так искусно умел он разбираться среди водоворота разных течений, так смело и откровенно раскрывал вслух всему миру язвы современной, народной и общественной жизни. Он одним из первых восстал против учения графа Л. Н. Толстаого; он одним из первых раскрыл истинный смысл разъедающей южный край штунды и обнаружил ее не только противоцерковные, но и антирусские и антигосударственные стремления; он, ратуя за церковность, раскрыл чудную художественную красоту православного богослужения и его глубочайший смысл и значение для христианского сердца (в поучениях о богослужении во дни страстной седмицы, II том нового издания, Одесса, 1890); в своих проповедях он стоял за верность русскому духу, вооружаясь против всякого онемечения,–за самодержавие, за Церковь, за церковноприходскую школу, за церковность, за духовенство, за верность заветам истории и православия и призывал русское общество к борьбе против всех внутренних врагов государства и православной Церкви. Он не идеализировал действительности, и чем больше всюду видел гниль, тем энергичнее напоминал, где нужно искать спасения. Он не мог не отзываться на запросы жизни, не мог молчать, когда требовалось могучее слово, и спешил освещать все светом христианской истины... Но при увлечениях в речи он был истинным художником слова с оригинальным стилем, который всегда давал возможность узнавать его произведения среди других. В своих проповедях он то возвышался с высоты богословского созерцания покойного митрополита Филарета, то говорил огненным языком библейских пророков в образной, сильной и отрывочной речи, то его речь изливалась в поэтическом лиризме одного из его предшественников – талантливого Иннокентия Херсонского, то он говорил простым и безыскусственным языком Св. Тихона Задонского. Но всегда его проповеди были согреты теплотой веры христианской, как у его предшественника Дмитрия Херсонского. Его проповеди представляют энциклопедию христианского знания, и едва ли найдется другой столь разносторонний проповедник. Не даром русское общество так прислушивалось к голосу Одесского проповедника.

Просматривая труды почившего и обозревая его деятельность, можно только удивляться, когда он успевал такт много работать... Он заседает в Святейшем Синоде, издали зорким глазом наблюдает за своею епархией, пишет статьи по расколу и философии, составляет разбор поручаемых ему сочинений, издает тома поучений и сам читает корректуру, составляет свою философскую систему, наблюдает за курсом церковного пения, объезжает епархию, входя решительно во все – в жизнь духовенства, положение церковного пения в церквах и школах, борьбу со штундизмом, сам учится петь и других учит, следит за литературой и т. д.

Уфимская епархия обязана почившему устройством миссионерского дела, Одесская – развитием и постановкой церковно-приходских школ, организацией борьбы со штундистами, строго уставным богослужением и восстановлением древне-церковного напева в храмах, над которым он сам работал, как композитор...

Изучив все науки, почивший изучил и ту, которую он сам называл самою трудною – науку умирать по-христиански. Преподав нам этот последний урок, он закончил свой многолетний подвиг служения христианского пастырства и учительства (Московские Ведомости, января 15, 1891 г., № 15).

Ф. П.

И так, не стало на русской земле знаменитого иерарха, архиепископа Никанора! Угас светильник православной Церкви, так ярко, так животворно, с такою силою светившийся и светивший! Упала звезда первой величины в нашем ученом мире! Нет более могучего борца за истину и правду, громового обличителя лжи, потворства, раболепства и всевозможных заблуждений! Нет более ревнителя с духом Илии, ревнителя истинной веры и любви, ни перед кем и ни перед чем не преклонявшегося! Плачь и молись, православный русский народ: ты потерял святителя, который любил тебя всею полнотою души своей, неусыпно возвещая тебе «глаголы живота вечного» и отвращая тебя «от сетей ловчих». То была воистину православная, русская, могучая, доблестная душа.

Какою глубиною премудрости и разума обладала она! Ученые запада Европы смотрели на архипастыря православной русской Церкви Никанора, как на философа первой величины. Но при этой глубине премудрости и разума, какая полнота любящего христианского сердца, какая пламенная любовь к труду на благо ближнего! Думается мне, что такие светлые, мужественные, честные, исполненные одной правды и любви личности родятся веками. Да, то была личность, далеко выступавшая из ряда обыкновенных смертных.

Потеря ее – воистину огромная; не говорим – не вознаградимая: Бог не оставит своей Церкви – на место Платонов являлись Филареты.

И можно ли было ожидать такой преждевременной кончины этого дивного во святителях? Я имел счастье видеть его в Херсонесе, в дни торжества крещения Руси. Он был в полном цвете сил, жизненным румянцем горело его лицо и огнем – его ясные и добрые очи. И вдруг яркий светильник начал угасать и угас, унесши в мрачную могилу столько света и теплоты. Он почувствовал близость своей кончины, и мужественно, как истинный христианин, встречал приближающуюся смерть. Он писал ко мне с одра болезни, от 22 октября, и письмо свое заключил такими печальными словами: «Затем ave, caesar, morituri te salutant. Prope monturus te salutat. Ave et valeas» Бог с вами отныне и до века.

Мы, русские люди, конечно, вследствие своей малоразвитости, как-то небрежно относимся к доблестным сынам родной земли: нам как будто не дорога память об них; не дороги наши поколения, к которым она должна бы перейти, как народная святыня, как урок на пути жизни и деятельности. Живая память замирает, проходят многие и многие годы, и тогда-то только мы начинаем собирать крупицы от жизненной трапезы тех, которые составляют украшение нашей истории. Говорю это с тою целью, чтобы лица, знавшие святителя Никанора, собрали все драгоценное, слышанное от него или виденное в его жизни. Я издал в свет мои воспоминания об архиепископе Иннокентии (Борисове), и получил за них не мало самых искренних благодарностей, среди которых особенно для меня ценно «спасибо» высокопреосвященного Никанора, достойного преемника именитого Иннокентия. «Вы, писал он мне, возложили на славную могилу моего именитого предшественника венок из самых свежих цветов; вы воскресили в нашей памяти великого святителя православной Церкви. Воистину память праведного с похвалами. Спасибо вам».

Примите мой совет, близко знавшие этого дивного во святителях. Запишите, что слышали от него, что видели окрест его. Оставшиеся птенцы бессмертного Филарета говорят: « чем дальше мы отодвигаемся от этого великого святителя, тем выше он представляется нам, и тем драгоценнее становится каждое слово его». Скажут: Никанор не Филарет; да, он Никанор; но это имя так же едва ли умрет в потомстве, как имя великого ревнителя православной веры и ученейшего мужа.

Да успокоит Господь в селении праведных приснопамятного святителя Никанора, воистину добрым подвигом подвизавшегося во славу и во благо святой православной Церкви и русского народа! (Московские церков. ведом., №8-й 1891 г.).

И. Палимпсестов.

Угас светильник веры, столь ярко горевший на горизонте православной Церкви и столь ясно освещавший наши общественные устои! Смолкло пророческое слово, столь громко будившее наше дремлющее общественное сознание, слово огненное, растворенное солью с благодатью! Отлетел от нас дух святительский, обнимавший всю святую Русь в ее исторических заветах и идеалах, с трезвым сознанием ее нравственных недугов, скорбевший ее скорбями и направлявший стези ее на прямой исторический путь, путь истины, добра и правды. Не стало архипастыря Никанора! Не стало всероссийского светоча среди блужданий общественной мысли! Не стало властного борца за право Церкви! Не стало русского Златоуста заставлявшего невольно внимать своему слову!

Воспитанник бывшего Московского митрополита Макария, – он унаследовал его просвещенный дух и, непрерывно упражняясь в новых и новых знаниях, он явился святителем необычного крепкого разума. Это был не только глубокий богослов, но и замечательный философ, историк и археолог.

Первая его книга, давшая ему громкую известность: «Описание сочинений, написанных в пользу раскола», можно сказать, впервые указала русскому сознанию, что, кроме так называемой литературы художественной, есть еще громадная письменность народная, создавшаяся вне школы и науки. Напечатанный в последнее время трак- тать его о перстосложении не может не изумлять читателя богатством археологических познаний.

Идея Церкви, сознанная глубоко, не только на богословских, но и на философских основаниях, была исходною точкою зрения его миросозерцания. Эта идея глубоко захватывала всю душу архиепископа Никанора, ибо он, согласно Евангельскому слову, веровал в самобытность человеческого духа.

Где нет семьи, там не только не может быть государства, но и совсем неуместна идея Церкви. Вот почему архиепископ Никанор с таким одушевлением и разумением восстал против дикой проповеди о браке графа Толстого, способной смутить юные сердца и направить их против семейных и, стало быть, антицерковным движениям.

Мы весьма сожалеем, что размеры дневного листа не позволяют нам изобразить личность, деятельность и задачи этого святителя во всем их нравственном величии.

Но мы не можем умолчать о верности его церковному идеалу. Когда один из главноуправляющих южными железными дорогами обратился к нему с просьбою, чтобы архипастырь разрешил рабочим продолжать свои работы в праздничные дни, почивший архипастырь положил на сем челобитье следующую знаменитую резолюцию: «мусульмане чтут свои праздники, жиды чтут свою субботу, а у нас, в православном русском царстве, православный русский магнат просит православного архиерея, чтобы он разрешил православным русским людям нарушать православные русские праздники. Это не только постыдно, но и оскорбительно». В этой резолюции сказывается взгляд почившего архипастыря на наших мнимо передовых людей и на их отношение к Церкви православной!

Увы! носители нашей нравственной мощи уходят, один за другим, к нашим предкам, а, между тем, кругом – бессилие и нравственная беспомощность!.. (№361 «Московского Листка» за 1890 год.)

В субботу, 29-го декабря, в 12 час. дня, у гроба почившего архипастыря была совершена панихида преосвященными епископами Мемноном и Николаем и прибывшим из Кишинева епископом Аккерманским Аркадием, при участии соборного крестовой и др. церквей духовенства. Затем, в продолжение дня было совершено еще несколько частных панихид. С 2-х часов дня Софиевская улица стала наполняться народом, который направлялся к архиерейской церкви, а к 4-м часам вся Софиевская улица и прилегающие к ней части Конной, Торговой, Преображенской и двух переулков, Преображенская от конца до Соборной площади и самая Соборная площадь были запружены народом. Для принятия участия в процессии были назначены воспитанники всех средних учебных заведений, гимназий, прогимназий, реальных училищ, коммерческого училища, а также воспитанники духовной семинарии и духовного училища, ученики церковно-приходских школ. Здесь же находились сестры Касперовской общины и др. корпорации.

В 4 часа по полудни в Крестовой церкви началась заупокойная лития. Служение совершал преосвященный

Мемнон, епископ Елисавегтградский, в сослужении преосвященного Аркадия, епископа Аккерманского и многочисленного духовенства, соборного и градских церквей, после которой, при звоне колоколов, последовал вынос тела усопшего архипастыря. Впереди гроба шли попарно священники всех городских и пригородных церквей и греческое духовенство и во главе духовенства преосвященные епископы Мемнон и Аркадий. Все время пели хоры архиерейских певчих. По мере приближения к собору, толпа продолжала все расти и расти. Главный балкон в здании университета, что на Преображенской улице, был декорирован трауром (почивший архипастырь состоял почетным членом университета). На всем протяжении от архиерейской церкви были зажжены газовые фонари. У дверей соборного храма гроб был встречен соборным духовенством, с преосвященным епископом Николаем. По внесении в храм, гроб был поставлен на то место, где обыкновенно встречаются архиереи при входе в храм, при чем настоятель собора протоиерей А. Лебединцев произнес слово, в котором высказал, какую потерю понесла православная Церковь в лице почившего иерарха. После этого гроб был перенесен ближе к алтарю. После краткой литии, совершенной соборне тремя епископами, началось всенощное бдение. До позднего времени в соборе и вокруг него толпился народ, желавший проститься с почившим архипастырем.

80-го декабря, в 9 часов утра, в кафедральном соборе преосвященный Николай, епископ Новомиргородский, в сослужении преосвященных Мемнона и Аркадия и многочисленного духовенства, совершил божественную литургию. Во время литургии ректором семинарии протоиереем о. Чеменой было произнесено слово, посвященное памяти почившего архипастыря. Затем по окончании литургии преосвященный епископ Николай сказал следующее слово:

«Блажен муж, иже в премудрости умрет» (Сир.14: 21).

Пред нами, братья, новый житель другого мира. Кто не согласится с этим? Предлежащий во гробе, почивший о Господе Архипастырь и отец наш, отныне уже не скиталец нашей земли. Лучшая и высшая часть существа его – бессмертная и богоподобная душа переселилась из этой временной жизни к Отцу духов, в таинственные пределы вечности, и ныне лишь невидимо витает среди нас. Путь странствования по земной юдоли скорби и печали закончен для усопшего в Бозе нашего богомудрого владыки. Высокий дух его отошел из этой чужбины и теперь стремится к обителям небесным.

Преклоняясь пред неисповедимыми судьбами Промысла Божия, совершившего так, мы, братья не можем, однако же, не оплакивать в горячих сыновних молитвах закат светила нашей Церкви и науки, славу и украшение их, потому что лишились, так необходимого для нашего времени, одного из столпов и мужественных борцов православной веры и Церкви, архипастыря, с пламенною ревностью просвещавшего своим учительным словом нашу Русь. Но при всей глубокой скорби нашей по поводу такой тяжелой утраты, как христиане, имущие упование, мы должны поискать и найти опору хотя для некоторого примирения с совершившимся горестным событием. Почивший дорогой наставник наш не все унес с собою; он оставил нам, его преемникам, высокий пример для подражания в своей незабвенной личности и жизнедеятельности. Глубокие, одушевлявшие его созерцания не умрут и после его кончины: они, как вековечный и живой памятник духовной жизни и благих дел его, – в наших руках; они оставлены преставльшимся иерархом потомству, как богатое наследие, в целом ряде печатных и письменных произведений его мысли и слова, а также в архипастырских деяниях и созданиях.

Будем же изучать это доброделание священно-тайника благодати Божией, украшенного благолепными сединами, и многими внешними знаками и отличиями за долговременное и многоплодное служение. Возьмем урок для нашего назидания у этой новой жертвы смерти. Вот он, наш дорогой владыка, тихо и мирно почивает в приготовленном им заранее гробе и облачении, успокоившись после выпавшего на его долю страдальчества земной жизни, после разнообразных подвигов на пользу святой Церкви и во благо отечества. Смолк проповеднический вопль страдальческой души святителя, вырывавшейся из тьмы и мглы мудрости человеческой на свет Божьей истины, в болезнях душевных и телесных создававшей свои труды и считавшей утешением и наградой прочитывать их для издания в последние дни своей жизни. Умолк громовый голос его, которым он поучал нас в огненных словесах истинам веры и нравственности при безустанной борьбе своей с современным злом. Замолк церковный глас его, которым он всю жизнь сладце воспевал и других учил возносить достойные хвалы Господу, Пресвятой Деве и св. угодникам, ища в святом храме, этом преддверии неба, отрады и успокоения от бед и бурь треволненной жизни. Иссяк и источник горячих слез его, которые мы часто видели у него, особенно во время богослужений, как признак Божией милости к любящей и покаянной душе его и как знак принятия Господом его теплой молитвы. (По Исааку Сириянину, слов. 30). Переживая страшные, неведомые другим, томления духа, с душою иногда прискорбною даже до смерти, он, по собственным словам, припадал часто и в храме, и дома лицом долу и молился евангельскою, символическою и общечеловеческою молитвою: «Верую, Госпожи, помози моему неверию». Уготовился и не смутился, можно сказать с Псалмопевцем про последние дни жития его на земле, когда он мужественно и бесстрашно стоял на высоте Иовлих страданий и терпения. Рука Божия быстро вела его в последнее время к жизни премирной, что ясно сознавал он, о чем постоянно говорил участникам глубокомысленных бесед его, радуясь и благодаря Бога за то бесценное благо, что сподобился родиться, прожить м умереть непоколебимым последователем Господа Иисуса Христа, православным русским епископом. За это исповедание Господа Спасителя он и удостоен был кончины в великий праздник Рождества Христова и погребается ныне в день воскресный.

Вся 64-летняя (с 20 ноября 1826 г.) жизнь почившего святителя, от ранних лет детства до самого последнего часа жизни, представляет собою удивительное проявление неутомимой энергии и неустанного труда в занятиях и, вместе с тем, живейшего сознания необходимости неуклонного выполнения долга в деле служения. Господь наделил его блестящими талантами, которые он усугубил сторицею. Он соединял в себе, в своем умственном складе, христианина древне-католического и древнерусского с христианином новейших веков. Чрез душу его с лет младенчества богооткровенное учение прошло и сохранялось, как заветнейшая святыня, со всем своим многовековым опытом в писаниях пророков и апостолов, св. отцов и учителей Церкви, во всех церковных уставах и чинах, учреждениях и обычаях, освещенных всею широтою современной богословской науки. И эта дорогая для него святыня сплелась со всеми струнами его души, легла в основу всего уклада его жизни и мировоззрения.

Достигши, таким образом, редкого по многосторонности и высоте развития духовных сил, он, как самостоятельный и глубокий мыслитель, выработал гармоническую систему ведения, целое миросозерцание, которые ясно отобразились в разнообразных ученых и проповеднических творениях его. Да, это был «светильник горя и светя» (Иоан. 5, 35), в полном смысле просвещеннейший архипастырь, доктор богословия, философ, историк, полемист, апологет, публицист, композитор, достойнейший член академии наук и других ученых учреждений и обществ.

Как ближайший и непосредственный преемник приснопамятных святителей Иннокентия Херсонского и Иоанна Смоленского, в своей почти сорокалетней деятельности (с 1851 г.) и в течение 20-ти летнего святительства (с 1871 г.), он был, по Златоусту, бодрствующим пастырем, не смежал умственных очей своих, неусыпно, днем и ночью, наблюдал над воинством Церкви, бдел над стадом и обо всем имел заботу и попечение. Как глубокий мыслитель, он непрестанно стремился к истине в духе веры, иначе – к разумной вере (по собственному его выражению), и указывал эту истину в православном христианстве, разыскивая ее и среди современного знания, чтобы направить последнее на верный путь. Благодаря такому яркому светочу, горевшему в нем, он был для многих, особенно в последнее время оскудения веры и шатания умов, прочною опорою и путеводною звездою, указывавшею истинный путь в жизни и предостерегавшею от ложных путей и от современных кумиров, считая их опасным злом, посетившим нашу Русь. Ему более чем кому-либо другому было видно, в чем состоит сущность современного отрицания, в какую часть вековечной системы христианства направляются особо упорные нападения, какая сторона нуждалась в деятельной и сильной защите, как эта защита пока непосильна для наличных сил и данных способов. Он ясно чувствовал, что против новых орудий нападения, опираясь на исконный дух воинствующей Церкви, нужно пользоваться и новыми орудиями защиты, что нужно даже учиться у врагов воевать. Он сам на себе испытал, что требовался долгий и тяжелый труд ума, чтобы логическим путем прийти к твердому выводу, что положительное и отрицательное мировоззрения утверждаются в конце концов на положительной или отрицательной вере, что как то, так и другое, положительное и отрицательное мировоззрения, с их методами движутся между прирожденными антиномиями человеческого духа, что отрицательное мировоззрение, отвергая прирожденные аксиомы ума, ведет всю массу человечества к умственному, нравственному и социальному абсурду и кризису.

Такая мощная работа и деятельность адамантового духа нашего великого учителя оставила яркий след не только среди нас, его учеников и сотрудников, но и во всем нашем отечестве. Добытые им научные результаты и его проповеднические труды известны и на Западе, хотя» по его убеждению, недостаточно были еще оценены при его жизни. Таким образом, достойным преемникам его остается продолжать отстаиваемое им святое дело, особенно в направлении церковном, которое он так неутомимо проводил, и смело защищал во всех местах своего служения. Но то, что был в силах совместить в одном лице – его многообъемлющий и мощный дух, теперь должно распределиться на многих лиц...

Как человек, удобопреклонный греху, почивший иерарх ясно сознавал свои слабые стороны. Он даже проповеди свои называл необразцовыми. Кроме того, он самолично охарактеризовал себя в речи своей, сказанной после таинства елеосвящения, совершенного над ним 25 октября сего года; в этой речи он открыл нам глубокое смирение, всегда присущее ему, и выразил истинно-христианское вообще и строго-иноческое в частности настроение.

Вот, что мы могли сказать про усопшего святителя в настоящие краткие минуты пред расставанием с ним. Правильную и всестороннюю оценку высокой личности и деятельности его – пусть воспроизведут более опытные и искусные, чем мы, проповедники и ученые.

Архиерее Божий, пастырю наш, прости и благослови с высоты небес нас, неутешных чад твоих, и молись за оплакивающую тебя паству твою, о которой ты так сердечно болел и заботился. Молись за всех твоих учеников и почитателей. Мы вместе со всем отечеством радовались при свете твоем (Иоан. 5: 25), утешались и гордились твоею безустанною деятельностью, ожидая от тебя новых блестящих лучей света во тьму современного греха и заблуждения. Но Господь судил иначе, чем мы. Если ты так скоро, по нашему разумению, изъят от среды братий твоих и отозван на небо, то, значит, уже выполнил назначенное тебе дело и заслужил от Всевышнего достойную награду за твои труды.

Прими, благосердый архипастырь и отец, настоящую, хотя и слабую, но искреннюю дань моей нелицемерной любви и сыновней благодарности за призрение твоего смиренного послушника, удостоившегося быть некоторое время одним из ближайших твоих собеседников и сотрудников, уяснившего себе твой светлый образ у болезненного одра твоего, при искренних беседах твоих со мною и другими. По долгу совести и своего звания говорю, что вечную память оставил ты в сердце моем. Прости же до встречи за гробом!»

Началось отпевание тела усопшего архипастыря. Гроб с телом, покрытый архиерейской мантией, был окружен духовенством. Всем молящимся были розданы свечи. Отпевание продолжалось от 12 до 2½, часов. По окончании отпевания профессором протоиереем Войтковским было сказано надгробное слово, после чего гроб с останками почившего иерарха был поднят на руках священнослужителями для обнесения вокруг храма. При выносе тела из храма была произнесена надгробная речь студентом математического факультета Новороссийского университета Александром Пржеборовским. Остановленное на несколько минут шествие продолжалось. Впереди несли фонарь, крест и хоругви, затем на подушках ордена усопшего, далее – крышку гроба и шел соединенный хор певчих архиерейских, духовной семинарии и духовного училища, за певчими следовало все духовенство с тремя архиереями и, наконец, гроб с телом почившего архипастыря. За гробом шли командующий войсками, градоначальник и все остальные начальствующие лица, представители города и различных обществ и множество народа. Вся соборная площадь буквально была запружена народом, в особенности вокруг храма. По принесении гроба в храм, шествие направилось прямо к приготовленному в левом приделе храма склепу, находящемуся у стены, у иконы Римской Божией Матери, на противоположной стороне от иконы Касперовской Божией Матери. Здесь была совершена краткая лития, после которой гроб был опущен в склеп. Погребение окончилось в 3½ час. по полудни. На могиле усопшего архипастыря, согласно его воле, будет поставлен большой крест из кипарисового дерева, приобретенный самим владыкою еще три года тому назад. Крест этот стоит в настоящее время невдалеке от его могилы.

По получении Святейшим Синодом известия о кончине высокопреосвященного Никанора, в Синодальной церкви совершена была по усопшем архипастыре панихида высокопреосвященным Сергием, архиепископом Кишеневским в сослужении председателя учебного комитета протоиерея А. И. Парвова, протоиереев: Смирнова, Лебедева, Никольского, Словцова, при пении певчих Исаакиевского хора. На панихиде присутствовали Обер-Прокурор Святейшего Синода К. .П. Победоносцев, товарищ его Н. П. Смирнов, чины синодального управления и много посторонних лиц из почитателей почившего владыки.

В 9-й день кончины высокопреосвященного архиепископа Никанора, в Одесском кафедральном соборе была совершена панихида об упокоении души почившего архипастыря. Панихиду совершал преосвященный епископ Николай в сослужении соборного, крестовой и некоторых других городских церквей духовенства, при соединенном хоре архиерейских и семинарских певчих. На панихиде присутствовали товарищ городского головы В. Н. Лигин, члены духовной консистории и другие лица, а также воспитанники семинарии и духовного училища и воспитанницы женского епархиального училища.

В дополнение к сообщенному о кончине высокопреосвященного архиепископа Никанора приводим следующие строки из частного письма. «Кончина приснопамятного иерарха была самая благоустроенная и благоуготованная. Собственно только около одних суток длились тяжкие приступы болезни, так что он уже не вставал с ложа и мало на это обращал внимания и уже не говорил, но, по-видимому, сознания не терял. Кроме болезненных воздыханий с легкими стонами и по временам слабых движений кистями рук пред исходом его ничего не было. И так затих с благообразным лицом и всем телом правильно простертым. За несколько дней до кончины, владыка между прочим высказал, что он так далеко ушел по пути умирания, что не желал бы возвратиться к здоровью и жизни».

Текст духовного завещания усопшего архипастыря высокопреосвященного Никанора гласит:

«Я, нижеподписавшийся Никанор, архиепископ Херсонский и Одесский, сим завещаю мою предсмертную волю.

1) Наследниками моего имущества, по смерти моей, учиняю детей единственного моего брата родного, ныне судебного следователя в г. Ростове-на-Дону Ильи Ивановича Вровковича, именно: дочь Ольгу, сына Александра, дочь Лидию и сына Сергия, которые уполномочиваются разделить, по смерти моей, мое имущество поровну, чтобы каждому из них досталась одна четвертая часть.

2) Принадлежащие мне священные сосуды: потир с прибором и малое Евангелие, четыре мои митры: красную, две белых и черную; аналойные пелены, серебряную ладоницу и употребляемый теперь в крестовой церкви шитый от руки по воле жертвовательницы ковер, завещаю в Крестовую церковь Одесского архиерейского дома.

3) Одесскому кафедральному собору завещаю 4 мои мантии: голубую, красную, медного цвета и черную, также всю принадлежащую мне ризницу, саккосы с прибором, покровы для священных сосудов, орлецы, употребляемые в церкви полотенца, серебряную ладоницу, такой же китайский кубок для запивки, шитый от руки, по воле жертвовательницы, употребляемый в соборе ковер, находящийся ныне в С.-Петербурге, как и вся ризница и вся собственно мне принадлежащая утварь церковная, кресло для горнего места, а также все мои кресты наперсные, панагии и орденские знаки.

4) Новоустроенный мною большой кипарисный крест должен быть поставлен в кафедральном соборе над моею могилою, на указанном мною месте. Во всяком случае должен быть поставлен над моею могилою, где бы ни судил Бог быть ей.

5) Одесскому архиерейскому дому жертвую мой живописный портрет, который теперь висит в зале.

6) Одесской духовной семинарии отказываю принадлежащий мне живописный портрет Константина Петровича Победоносцева, лучшего из Обер-Прокуроров Святейшего Синода и моёго благодетеля, а также лучшую из моих фотографий на память. Ей же отказываю все мои дипломы, царские грамоты и т. п. в рамах на хранение в библиотеке. Еще жертвую также живописные в рамах портреты митрополитов Московских Филарета и Макария, на память о сих великих мужах.

7) Принадлежащие мне живописные портреты (находящиеся ныне в С.-Петербурге) митрополитов С.-Петербургских Никанора и Исидора жертвую в библиотеку С.-Петербургской духовной семинарии с золочеными рамами.

8) Казанской духовной академии завещаю (живописные, в дубовых рамах) портреты архиепископа Казанского Антония и бывшего ректора этой академии, впоследствии епископа Смоленского Иоанна.

9) В библиотеку Новороссийского университета жертвую живописный в золоченой раме портрет поэта Пушкина в зрелых летах.

10) Погребающим меня преосвященным архиереям отказываю архиерейские палки: 1) с золотым набалдашником с инициалами В. (I. S.), данную в благословение митрополитом Литовским Иосифом Семашкою митрополиту Киевскому Платону (во дни оны), а им данную в благословение мне (в Новочеркасске), 2) с серебряным золоченым набалдашником и голубком, дошедшую от митрополита московского Филарета, и 3) с набалдашником костяным, дошедшую от архиепископа Херсонского Дмитрия, с инициалами его имени- а также архиерейские четки: 1) большие из восточного хрусталя с промежуточными белесоватыми аметистами, завещанные мне по смерти епископом Саратовским Евфимием; 2) перламутровые с промежуточными аметистами и желтыми камнями, данные мне в благословение митрополитом С.-Петербургским Никанором; 3) яшмовые или сердоликовые (определить не умею) с промежуточными звездочками, с крестиками на цепочках, данные в благословение митрополитом С.-Петербургским Никанором Антонию, впоследствии архиепископу Казанскому, а от него мне; 4) такие же без звездочек, данные мне архиепископом Рижским Платоном, ныне митрополитом Киевским, и 5) красные сердоликовые, перешедшие от епископа Самарского Феофила к ныне Екатеринославскому епископу Серапиону, а им данные в благословение мне.

11) Мою трость, черную, с набалдашником из восточного хрусталя, отказываю сроднику моему, священнику Михаилу Юркевичу.

12) Деньги, хранящиеся в билетах, номинально на сумму в две тысячи сто руб., завещаю специально на мои похороны.

13) Все остальное принадлежит выше указанным моим наследникам.

14) Обязанность моего душеприказчика прошу взять на себя отца ключаря протоиерея Гавриила Селецкого.

15) Все принадлежащие мне церковно-богослужебные книги завещаю Крестовой церкви Одесского архиерейского дома.

У всех прошу прощения вольных и невольных моих прегрешений. Всем мой доземный поклон, прощение и благословение. Пишу и подписываю собственной рукой, в твердой памяти. Смиренный Никанор, архиепископ Херсонский и Одесский. 1888 г. Августа 23. Одесса».

Что взываешь ты, Черное море,

Вечной песнью могучей, унылой?

Тот, в ком также волнуясь и споря

Возрастали духовные силы,

Спит глубоко, борец неустанный,

Не пробудят его твои волны.

Души верных в России пространной

Сожаления тщетного полны.

Как уснул он, не знавший покоя?

Как затмился светильник блестящий,

Обличавший во тьме зло мирское?

Как умолк глас, неправду разящий?

Как умолкнут все речи земные,

Как затмится здесь всякая слава.

Что же вечно? Что силы людские,

Если смерть так сильна, жизнь – лукава?

Дух – бессмертен, дух, Богом нам данный.

Кто трудился здесь вечной душою,

Как работник, Всевышним избранный,

Над великою нивой земною,

Кто сражался с лжемудростью гордой,

Проливая свет ясный потоком,

Кто рукой бескорыстной и твердой

Правил паствой, заботливым оком

Неустанно за ней наблюдая–

Православия строгий блюститель,

От духовных волков ограждая

Церковь, веры Христовой обитель,

Чье правдивое, грозное слово

За пределы Руси раздавалось, –

Тот не весь отнят смертью суровой:

Плодотворное слово осталось...

И звучать будет слово живое,

Все победней с неправдою споря.

И творец его в вечном покое

Спит лишь плотью у Черного моря.

Мирно спит он, ревнитель великий...

Тщетно море волной бьет прибрежной:

Всех валов его буйные клики

Не прервут этот сон безмятежный.

А. Серебрякова.

29 декабря 1890 г.

«Облиимся вси слезами, егда видим мощи лежащие, и приближившеся вси целовати, равне же и сия провещавати: се оставил еси любящия тя, не глаголеши с нами прочее, о друже! Чесо ради не глаголеши, яко же глаголал еси нам? Но сице молчиши, еже глаголати с нами: аллилуиа!

В нестареемой твоей славе, и сладости райской, от нас преставльшагося ныне вчини, Блаже, яко православием и покаянием притекшаго к Тебе в вере, и сотвори его предстателя Царствия Твоего!»

«Обоготворен в преставлении животворящим Твоим, Христе, ныне таинством, к Тебе прейде Божественный служитель Твой: приими в руце Твои душу его, яко птенца, учини его во дворех Твоих и во ангельская ликостояния, и упокой егоже приял еси повелением Твоим, Господи, великия ради Твоея милости!»

«Жительствовав в благочестии и украшен иерарх Твой, Христе, жрец и приноситель Божественных Таинств, Твоим Божественным повелением, прейде от житейских молв к Тебе: егоже яко иерарха, Спасе, приим спаси, с праведными упокой, егоже приял еси, великия ради Твоея милости!»

В заключение очерка, посвященнаго памяти Высокопреосвященнейшего Архиепископа Никанора, – этого твердого и мужественного ратоборца против графа Льва Толстого, – приводим здесь для всеобщего нашего назидания, как святое завещание нам, его подлинные слова из знаменитой беседы «о Христианском супружестве», направленной против безбожной «Крейцеровой Сонаты» Толстого и имеющей в виду разъяснить брак с Христианской православной точки зрения³.

Должны ли мы. в угоду графу Льву Толстому, так говорил Высокопреосвященнейший Владыка Никанор, забыть, что в размножении человеческого рода христианство видит первое и коренное благословение Божие человеку что первоначально сотворив человека по образу Божию, Бог сотворил мужа и жену, и благословил их, глаголя: раститеся и множитеся, и наполняйте землю, и господствуйте ею (Быт. 1: 27–28)? Должны ли мы забыть, что при первом воззрении первозданного человека на новосозданную жену, в нем неодолимо сказалось чувство ближайшей теснейшей привязанности к ней и всеувлекающей всепоглащающей любви: «се ныне кость от костей моих, и плоть от плоти моей. Сего ради оставит человек отца своего и матерь, и прилепится к жене своей, и будет два в плоть едину (Выт. 2: 24)? Замечательно, что Христос Спаситель, касаясь этого изречения книги Бытия, толкуя, усиливает его значение. Несет ли (не читали ль вы), яко сотворивый искони мужеский и женский пол сотворил я есть,– что Творец спервоначала сотворил не одного человека, но два пола (две половины), мужеский пол и женский, мужа и жену. И рече. Кто рече? Сам Бог Творец. Это приговор Божий, приговор творческий: сего ради оставит человек отца своего и матер и прилепится к жене своей, и будут оба в плот едину. Яко же к тому – присовокупляет Господь Иисус, усиливая творческий приговор – к тому места два, но плоть едина. И еще присовокупляет, еще больше усиливая первоначальный творческий приговор: еже убо Бог сочета, человек да не разлучает. Еже убо Бог сочета, – скажем мы, – Толстой да не разлучает. Иисус Христос учит: муж и жена будут и суть и да будут плоть едина; а Толстой утверждает: да не будут, потому якобы брачное сожитие – разврат, убийство, и прочие хульные глаголы.

Замечательно, что эти божественные истины изрекает Господь Иисус Христос в том же чтении Евангелия (Мат. 19: 8–12), где помещено и характерное изречение: могий вместити да вместит. Ученики Господа Иисуса, смотря на легкость союза и развода мужа с женою с еврейской точки зрения, искаженной еврейскою жестокостью нравов, возражают Господу, что если человек так связан с женою, то лучше совсем не жениться. Так и Толстой учит, что если в браке так много злоключений, если мужья законами и обычаями так связаны с женами, то лучше совсем не жениться. На это Господь Иисус и не помыслил ответить: да, лучше. Нет. Он ответствует: не eси вмещают словесе сего, но им же дано есть. Это особый дар благодати Божией, и дар редкий, дар для достижения высшего евангельского совершенства. Могий вместити да вместит. Все же прочие, которые не могут вместить сего высшего дара, пусть живут, как Бог благословил изначала: раститеся и множитеся. Несет ли чли, – подтверждает это Сам Господь Иисус, – яко сотворивый искони мужеский пол и женский сотворил я есть, и сотворив рече: сего ради оставит человек отца своего и матерь, и прилепится к жене своей и будут оба в плот едину. Яко же к тому места два, но плоть едина: еже убо Бог сочета, человек да не разлучает. А могий вместити и девство да вместит, это высший Божий дар.

И замечательно, что в евангелии Матфея, конечно, по веянию Духа Божия, все это повествование стоит в неразрывной связи с повествованием о благословении Господом Иисусом детей, так что неразрывно за изречением Господа: могий вместити да вместит, сряду же следует повествование: тогда (вслед за этим) приведоша к нему детей, да руце возложит на них, и помолится о них, – детей, по Толстому, этот продукт пресыщенной чувственности, продукт падения в плотскую похоть, продукт безнравственного брачного сожития, продукт супружеского разврата. Конечно, ученики Господни, св. апостолы стояли не на толстовской точке зрения, не видели в детях порождение разврата; тем не менее полагали, что не должно из-за малых детей отвлекать Господа Иисуса от Его возвышеннейшего дела, от высочайшего учения, которое Он в эту минуту преподавал, о сравнительном значении, обязанности и возможности брака и безбрачия. Ученицы запрещаху приносящим детей. Что же Господь, высочайшая чистота? Также оттолкнул детей, как и родителей, и отвернулся от тех и других, как нечистых? Нет, поступил как раз наоборот. Иисус же рече им: оставьте детей, и не возбраняйте им приити ко Мне: таковых бo есть царствие небесное. И обнял их, и возложил руки на них, и благословил их(Мат. 19, 13 – 15). Где тут хотя бы тень дикой толстовской мысли, что дети–несчастие, дети мучение, дети порождение разврата, дети проклятие семейной жизни, вечно спасающейся от этого бедствия, как на гибнущем корабле?!

Ужели же Господь Иисус Христос не хотел, чтобы все люди достигали высшего евангельского совершенства, а во всей совокупности сего совершенства достигали и высшей чистоты сердца, высшего нравственного целомудрия? Да, Господь Иисус беспредельно мудрее всякого мудреца, будь это сам граф Лев Толстой, и смотрит на домостроительство человеческого спасения беспредельно глубже и всеобъятнее. Хотел и хочет Господь наш, чтобы мы были совершенны даже так, яко же Отец небесный совершен есть. И это не праздное слово в устах Господа. Это цель наша, наше назначение и призвание: когда станем совершенны, яко же Отец наш совершен, тогда и остановимся. Но это будет на конце вечности... А до тех пор мы неустанно должны стремиться вперед, задняя забывая, в передняя же простирался. Но никак не помышлял Господь, что мы в продолжении уже нашей земной жизни станем совершенны в полную меру совершенств Отца нашего небесного. Этот общий взгляд нужно навести и на прочие евангельские совершенства. Хотел Господь Иисус, чтобы все люди были воздержны; но никак не помышлял о том, что все люди перестанут есть и пить. Хотел, чтобы все были нестяжательны, чтобы искали прежде царствия Божия, но чтоб искали царствия Божия только прежде достижения житейских попечений. А вовсе не помышлял о том, да и не учил, и не желал, чтобы все люди перестали устраивать свое житейское благополучие, снискивать себе и просить у Бога хлеб наш насущный и все для жизни существенно необходимое, чтобы перестали вообще трудиться и, трудясь, упражнять себя в добродетели, Подобным же образом хотел Господь Иисус, чтобы все были и целомудренны, воздержательны, не сладострастны, не скотоподобны. Но хотел ли Он, чтобы люди вовсе перестали женитися и посягати? Хотел ли, чтобы тем самым прекратился род человеческий? Не ведал ли Он, что люди, не женясь, ни посягая, будут жить только на небесах, где так живут Ангелы Божии, как и все небожители? Не освятил ли Он своим присутствием и участием в празднестве брак в Кане Галилейской? Не ознаменовал ли его святость совершением на нем даже первого своего чуда? По толстовскому евангелию, брак – разврат, падение, позор, убийство, а Господь Иисус освящает бракосочетание не только своим соприсутствием на нем, но и первым своим чудом. Имел ли Он какую либо цель, совершая на браке в Кане свое первое чудо, или не имел, или же поступил бесцельно, не подумавши и случайно же, не подумавши, освятил разврат? Но кое общение Христово с Велиаром, с Велиаром нашего времени?! Кое общение свету евангелия Христова ко тьме евангелия толстовскаго?!

Все тонкости поставленнаого Велиаром Толстым вопроса о браке, о деторождении, о женском домашнем строении, о внешних украшениях, с истинно Христовой, евангельской, христианской точки зрения, в высшей степени обстоятельно разъясняет св. апостол Павел. Кто нуждается в просвещении своей мысли, в утверждении своей колеблющейся совести, вчитывайтесь особенно в 6 и 7 главы первого послания апостола Павла к Коринфянам. «Все мне позволительно”, – учит св. апостол, – «но не все полезно”. Все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною. Тело не для блуда, но для Господа. Разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы? Итак отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? Да не будет! Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею? Ибо сказано: два будут одна плоть. А соединяющийся с Господом есть один дух с Господом. Бегайте блуда: всякий грех, какой делает человек, есть вне тела; а блудник грешит против собственного тела. Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших, и в душах ваших, которые суть Божии. А о чем вы (Коринфяне) писали ко мне, то хорошо человеку не касаться женщины». Значит, и в Коринфе в пору св. апостола Павла ставили уже, только не с толстовской шопенгауеро гартмановской, а с так называемой гностической точки зрения, как раз тот самый вопрос, который ставит граф Лев Толстой.

Св. апостол Павел, на вопрос Коринфян, ответствует вообще, что «хорошо человеку не касаться женщины». Но как, при каких условиях, предостережениях и ограничениях? «Но”, – ответствует богомудрый апостол, – «во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа”. А в брачном сожитии как должны вести себя муж и жена? – «Муж”, – поучает богомудрый апостол, – «оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу». От рассуждающего о том предмете Толстого только и слышим: «плотская любовь, чувственное пресыщение, взаимное осквернение, мерзость, гадость, пакость”... Не так поучает богомудрый апостол. – «Жена не властна над своим телом, но муж. Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе; чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим. Впрочем сие сказано мною, как позволение, а не как повеление. Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я (девственник); но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе». Значит, и дарование к супружеской жизни проистекает так же от Бога, как и к житию девственному. Относительно девства, со стороны св. апостола это слово есть как раз напоминание слова Христова: не eси вмещают словесе сего (девства), но им же дано есть (от Бога), могий вместити да вместит «Безбрачным же и вдовам говорю”, – продолжает св. апостол, – «хорошо им оставаться, как я (в девстве и безбрачии). Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак, ибо лучше вступить в брак, нежели разжигатися. Лучше женится, нежели разжизатися». В этом смысле семейная жизнь признается и называется школою целомудрия: лучше женится, нежели разжизатися... «Соединен ли ты с женою, – продолжает апостол, – не ищи развода. Остался ли без жены, не ищи жены. Впрочем, если и женишься, не согрешишь. И если девица выйдет замуж, не согрешит. Говорю это для вашей же пользы, не с тем, чтобы наложить на вас узы, но чтобы вы благочинно и непрестанно служили Господу. Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу, а женатый заботится о мирском, как угодить жене. Есть также разность между замужнею и девицею. Незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою и телом и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу. Если же кто почитает неприличным для своей девицы то, чтобы она, будучи в зрелом возрасте, оставалась так, то пусть делает, как хочет, – не согрешат: пусть таковые выходят замуж. Но кто, не будучи стесняем нуждою, решился в сердце своем соблюдать свою деву (в девстве), тот хорошо поступает. Выдающий замуж свою девицу поступает хорошо; а не выдающий поступает лучше. Жена связана с мужем законом, доколе жив муж ее; если же муж ее умрет, свободна выйти, за кого хочет, только о Господе. Но она блаженнее, если останется так, по моему совету. А думаю, и я имею Духа Божия”. Ученику своему тимофею св. апостол Павел внушает «почитать вдовиц истинных, зрелых возрастом, которые на Бога надеются и пребывают в молениях и молитвах день и ночь, которые известны по добрым делам, если она воспитала детей, принимала странников, умывала ноги святым, помогала бедствующим и была усердна ко всякому доброму делу». Относительно же молодых вдовиц св. апостол Павел «желает, чтоб они вступали в брак, рождали детей, управляли домом и не подавали противникам никакого повода к злоречию” (тим. 5: 3 –14). В рождении детей святой апостол указывал естественное призвание женщины и заслугу ее пред Богом. Спасется жена ради чадородия, – учит св. Павел (тим. 2: 1–15), – если при этом пребудет в вере и верности, и в любви, и в святости с целомудрием. Спасется жена никак не громким учительством и ученостью, не отправлением гражданских должностей и не гражданскими доблестями, а тихим, святым и целомудренным исполнением природного призвания женщины – быть христианскою матерью. Жене св. апостол Павел учительствовать запрещает, властвовать над мужем запрещает, повелевая ей и учиться со всякою покорностью и пребывать в безмолвии.

По Велиару Толстому, ненависть – нормальное отношение между супругами, и это будто бы не может быть иначе, вследствие соучастия в осквернении. По христианскому же учению это далеко не так. Св. апостол Павел об этом поучает так: «во имя Господа нашего Иисуса Христа, повинуйтесь друг другу в страхе Божием. Жены повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены. А мужья любите своих жен, как Христос возлюбил Церковь. Любит своих жен мужья должны так как свои тела; любящий свою жену, себя самого любит. Ибо никто никогда не имеет ненависти к своей плоти, но питает и греет ее. Посему оставит человек отца своего и мать, и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть. Тайна сия велика” (Ефес. 5: 20–32).

Вообще христианство, – нельзя сказать, – благословляет, но попускает все здравые естественно-человеческие чувства, стараясь их возвысить до духовности, утончить до совершенства, и в высшем законоправном, сообразном с творческими целями направлении, благословляя их и освящая. В этом отношении половая и семейная любовь никак не составляет исключения, любовь жениха к невесте и обратно, любовь мужа к жене, родителей к детям и взаимно детей к родителям. Естественна животная сторона даже в привязанности детей к родителям. Тем не менее эта привязанность есть заповедь Божия, заповедь Творца человеческой, животно-духовной природы. А богооткровенный закон Божий имеет задачею только возвысить детскую привязанность от естественно-животного влечения до сознательно-духовного человеческого чувства почтения к родителям: чти отца твоего и матерь твою. Также относится закон Божий и к плотской любви. В человеке она никогда не может быть чисто животным чувством, без всякой примеси естественного или извращенного душевного влечения. Но христианство хочет возвысить ее так, чтоб она была нормальным сознательно душевным, или даже духовным влечением, и в этих видах призывает на нее благословение Божие. В этом смысле христианство попускает и поэзию, и скульптуру, и живопись, и музыку, как и всякие изящные искусства, всякие украшения жилищ, украшения одеждами и т. д. Не говорим уже о поэзии, музыке, живописи, которые направлены к прославлению имени Божия, к выражению чистейших чувств высокого, благоговейного, безупречно-прекрасного. Говорим в частности о поэзии, музыке, живописи, которые изображают в поэтических одухотворенных образах человеческую любовь, человеческую красоту, внешние украшения одеждами, убранство храмов, домов и т. п.

Что можно сказать, с христианской точки зрения, против патриархальной картины раба Авраамова Элиевера, который встречает у колодца юную красоту – Ревекку, будущую невесту Исаака, или против картины белокурого Давида, в белом тонком хитоне, с восторженным благоговением пляшущего пред ковчегом завета, или же против образа доброй взором жены грешницы, мажущей мѵром, обливающей слезами и отирающей своими волосами пречистые ноги Спасителя? Или же против прекрасных одухотворенных образов мучениц Варвары, Екатерины, Александры, пышно одетых и добрых видом зело, когда известно, что они были и прекрасны и не могли одеваться иначе, как пышно, по приличию своего высокого положения, или даже царственного сана? Почему и св. апостол Павел вовсе не воспрещает, а скорее повелевает женщинам украшать себя, только украшать себя украшениями благоприличными. Жены, – наставляет он (тим. 2: 9–10) – во украшении лепотном (приличном), со стыдением и целомудрием да украшают себе, но только без излишеств, полагая свою красоту не в плетениях волос, не в золоте, ни жемчуге, ни в платьях многоценных, но в делах благих, как прилично женам, посвящающим себя благочестию. Что можно бы сказать против картины или статуи благолепно украшенного царственного красавца св. Александра Невского? Или против картины царственного семейства Императора Николая I, у которого в семье одна красота превосходила другую, начиная с очаровательной девственной красоты царственного отрока, сына первенца и наследника Александра Николаевича, продолжая редкою замечательною красотою его августейших сестер Марии Николаевны, Ольги Николаевны, Александры Николаевны? Известно, что одна поэма, в которой воспевается одухотворенная любовь, содержится даже в священном каноне. Известно, что св. отцы не только сами читали языческих классических поэтов, но внушали и другим читать их, только под условием, чтобы все в них искушать и доброе держать. Не видим ли мы трогательнейших поэтических образов любви, верности, самоотвержения в соотношениях двух полов даже у Гомера и Виргилия, еще больше у Шекспира и Вальтер Скотта, у Шиллера и Гете, у Диккенса и Теккерея, у наших Пушкина (Капитанская дочка) и Гоголя (Старосветские помещики), Тургенева (Дворянское гнездо) и Достоевского (Преступление и наказание и проч.), и, наконец, у Маркевича (Двадцать пять лет назад...)?

Нужно ли доказывать, что в наших средних и низших кругах есть еще вера в Бога, и преданность святоотеческой Церкви, в частности вера в брак и крещение, как таинства; что брачующиеся в церкви испрашивают себе благословение Божие на счастливую согласную жизнь; что в крещении христианские родители просят Отца небесного о принятии их дитяти в свою отеческую любовь; что есть еще и супружеская верность, и любовь между супругами и родительская любовь к детям? Нужно ли доказывать, что есть еще в этих кругах нормальная, законная христианская, семейная жизнь? Я могу сказать даже, что еще наши очи видели идеальные супружества. Не даром Господь изрек: будут два плоть едина. Не даром св. апостол Павел говорит: брак есть великая тайна. Да, тайна великая – особенно нормальный брак, когда непочатая невинность сочетается с непочатою же невинностью. Сказано в приговоре Божием первой жене: к мужу твоему обращение твое, и той тобою обладать будет. У апостола сказано: жена да боится своего мужа. И не видим ли часто у жен, которые почти всегда приносят в брак свою невинность, не видим ли просто какого-то физиологического, но любовного страха к своим обладателям мужьям? На все вещи она смотрит не иначе, как глазами мужа. О каком либо ложном шаге она и помыслить не может. Эти явления очень часты. Поразительнее то, что еще наши очи видели женскую скромность и стыдливость, при которой невозможны никакие речи легкого тона. Они вызовут страдание. Не видим ли и того явления, что в свою очередь мужья, даже с недостатками люди, положительно буквально благоговеют пред своими женами, благоговеют в них, конечно, не пред внешним плетением волос, не пред золотыми уборами или нарядностью в одежде, но, – как многознаменательно наставляет св. первоверховный апостол Петр (1Петр. 3: 2–4), – по пред сокровенным сердца человеком, сияющим в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа жены, что пред Богом многоценно, видя всегда чистое богобоязненное житие своих жен? При чем жена властвует над мужем не чувственностью, а своею внутреннею привлекательностью, чистотою, стойкостью и самоотвержением своей христианской души. Еще поразительнее, когда муж и жена, не только телами, но и душами сливаются в одного человека, когда становятся похожи друг на друга и лицами, как брат и сестра, так что видящие их нередко ошибаются. Еще наши очи видели подобные примеры ⁴. Видели и то, что подобные супружества не разрываемы: умер один супруг, не может жить и другой, умрет и тот и умирает. Все это очень можно нередко видеть, особенно в супружествах священников, где и натуры супругов чище, цельнее, целомудреннее, где и нужда супругам беречь друг друга гораздо ощутительнее и настойчивее, чем в других кругах; ведь священнику другую жену не да дут, равно как и вдова священника редко найдет себе другого мужа. Похоронив супруга и супругу в нашем духовном быту, оставшиеся муж и жена почти всегда хоронят все свое счастье, а иногда и собственную жизнь. Еще наши очи видели и видят супружества, где вся супружеская любовь, заботы, все помыслы родителей, обоих родителей, поглощаются любовью к детям; где дитя служит восполнением семейной жизни; этого мало, где дитя втягивает в себя весь сон, всю заботу, все здоровье матери, втягивает в себя все интересы, все помыслы, все прежде любимые, напр., ученые занятия отца, втягивает, доставляя отцу и матери не муку, не тугу сердечную, а невыразимое и со стороны даже непостижимое наслаждение, радость, счастье истинно семейное родительское счастье.

Да и нужно л нам Русским далеко ходить, чтобы видеть ясное солнце? Кто из нас не видит идеал христианской семейной супружеской родительской любви в самой благородной чете, поставленной на самый высокий священник, чтобы светить чистейшим светом во все концы св. Руси? Кто не видит там супругу, которая во время продолжительной, тяжкой, даже заразительной болезни мужа не отошла от него ни на шаг и отходила его не только пламенною молитвою беззаветно любящего сердца, но и самоотверженным трудом собственных рук? Кто не видит там отца, который среди бесчисленных, самых тяжких дум и забот отдыхает, принимая радостное участие в играх собственных малых детей? Кто не видит там целое семейство, которое произнесло Богу обет всегда неразлучно окружать отца среди постоянно угрожающих его жизни опасностей, окружать в виде сонма ангелов хранителей, не взирая на собственную опасность: вместе жить, вместе и умирать? И спасают, спасают своею преданностью, своею молитвою, одним своим присутствием. У коренного злодея не поднимется рука на них на всех... И Бог спасает, спасает даже явно чудодейственно, спасает всех их идеально прекрасное, христианское, святое семейство, для счастья и научения России…

Один ослепший Толстой этого не видит и кощунствует.

Дивное явление! Богомудрый и прозорливый Святитель Московский Филарет почти за сорок лет пред сим, высказал едва не пророческие слова, вполне сбывшиеся на нелепом учении графа Льва Толстого в его безбожной «Крейцеровой Сонате». Устами Святого апостола Павла Дух явственне глаголет, яко в последняя времена отступят неции от веры, внемлюще духовом лестчим и учением бесовским, в лицемерии лжесловесник, сожженных своею совестью, возбраняющих женится (тим. 4: 1 – 3). А были и есть наставники возбраняющие женится, и совсем отвергающие брак. Не понятно, как не слыхали и не слышат они, какой страшный гром Апостольского слова гремит над их новоизобретенным мудрованием и над их главами. И как не усмотрели они, к чему ведет их учение? Христос Спаситель о безбрачной жизни сказал Апостолам: не еси вмещают словесе сего, но им же дано есть (Матф. 19: 11). То есть: не все могут пребыть безбрачны, а только некоторые имеют дарование всегдашнего девства. К чему же ведут не имеющих дарования девства учители всеобщего безбрачия? Не приближают ли к пропасти порока, и потом к бездне ада? Радуйтесь не внемлющие лицемерию лжесловесного графа Льва Толстого, сожженного своею совестью, возбраняющего женится. Вы можете с мирною совестью, согласно с словом Христовым, избрать то, что можете вместить или святое девство, или благословенный брак, не опасаясь тех, никем не благословенных наставников, которые мечтали и мечтают своею заповедью разрушить всеродное благословение Божие человекам: раститеся и множиться и наполняйте землю» (Быт. 1: 28)⁵.

Надеясь на Бога, крепко веруем, что на святой Руси еще не умер идеал христианской семейной жизни, начертанный св. первоверховным апостолом Петром, который в первую половину жизни сам был женат (1 Корин. 9: 5). «Жены» – наставляет первоверховный апостол (1Петр. 3: 1 – 12), – «повинуйтесь своим мужьям, чтобы те из них, которые не покоряются слову, без слова были пленены женским житием, когда увидят ваше чистое богобоязненное житие». Вот христианский способ некоторого благоплодного властвования жены над мужем, при полном ему повиновении, – чистое богобоязненное житие. – «Да будет украшением вашим”, – продолжает первоверховный апостол, – «не внешнее плетение волос, не золотые уборы, или нарядность в одежде, но потаенный сокровенный сердца человек в нетленной и неувядаемой красоте кроткого и молчаливого духа, что пред Богом многоценно. Так некогда и святые жены украшали себя, повинуясь своим мужьям. Так Сарра повиновалась Аврааму, называя его господином. Также и вы мужья обращайтесь с своими женами по разуму, воздающе им честь, яко немощнейшему женскому сосуду, как сонаследницам благодатной жизни. Наконец будьте все единомысленны, сострадательны, братолюбивы, милосерды, дружелюбны, смиренномудры. Не воздавайте злом за зло, или досаждением за досаждение» (не так, как в толстовском супружестве, где «ненависть и грызня” между супругами была нормальным их состоянием, где они «злоумышляли друг против друга, как два ненавидящие друг друга, связанные одною цепью, колодника»); «напротив”, – поучает св. первоверховный апостол, – «благословляйте друг друга, зная, что вы к тому призваны, чтобы наследовать благословение. Ибо кто любит жизнь и хочет видеть добрые дни, тот удерживай язык свой от зла” (не как злостный герой Толстого «и уста свои от злых лукавых речей. Уклоняйся от зла, и делай добро; ищи мира и стремись к нему. Потому что очи Господни обращены к праведным и уши Его к молитве их; но лице Господне против делающих зло, чтоб истребить их от земли”.

А что сказать Толстому? То, что сказано Господом Иисусом, что поставлено нами в начале: внемлите от лживых пророк, иже приходят к вам во одеждах овчих, внутрь же суть волцы хищницы. От плод их познаете их. Еда объемлют от терния грозди, или от рения смоквы? Тако всяко древо добро плоды добры творит: а злое древо плоды злы творит. Не может древо добро плоды злы творити, ни древо зло плоды добры творити. Всяко убо древо, еже не творит плода добра, посекают е, и во огнь вметают. Темже убо от плод их познаете их (Мат. 5: 15–19). В учении веры и нравственности какого добра ждать от Толстого безбожника, который идет до Геркулесовых столбов абсурда в выводах из своих гибельных начал, дальше всех безбожников, – от такого лицемера, какого свет еще не родил?! Горе вам, книжницы, фарисее, лицемеры, яко одесятствуете тмин и мяту (лепите печи, тачаете сапоги), и оставите вящшая закона, суд и веру (Мат. 23: 23). Аминь.

Помянув молитвенно великого нашего наставника и знаменитого Иерарха Отечественной церкви, в Возе почившего Высокопреосвященнейшего Архиепископа Никанора, и приведя выше сего из беседы его «о Христианском супружестве” светлый взгляд его на брак с православно-христианской точки зрения, с указанием и на брак дорогого нашего помазанника Божия, к вам теперь, возлюбленные мои и дорогие соотечественники, обращаю мое старческое слово о том, что в наступившем 1891 году 28-го октября исполняется двадцатипятилетие со дня бракосочетания ныне благополучно царствующего Государя Императора Александра Александровича с Государынею, Великою Княжною Мариею Феодоровною, дочерью короля Датского Христиана IX.

В обыденной русской жизни, в быту русского народа, знаменательный день двадцатипятилетия бракосочетания отмечается семейным праздником, носящим название «серебряной свадьбы”. Русский народ всегда чутко и сердечно относился и относится к событиям в Царской Семье, и Царская радость – народная радость.

Приводим текст Высочайшего манифеста, которым Августейший Родитель Государя Императора Александр II-й объявил во всеобщее сведение о состоявшемся бракосочетании Его Августейшего Сына, бывшего тогда Наследником Престола.

Знаменитый манифест этот гласил следующее:

«Объявляем всем верным нашим подданным.

При благословении Господа Бога Вседержителя, Бракосочетание Любезнейшего Нашего Сына и Наследника Цесаревича, Великого Князя Александра Александровича с Великою Княжною Мариею Феодоровною, Дочерью короля Датского, торжественно и благополучно совершилось сегодня в соборной церкви Зимнего дворца, в присутствии Нашем и при собрании духовных и светских особ.

Вручая судьбу новобрачных Всемилосердному Промыслу Божию, Мы возвещаем о сем отрадном для родительского сердца Нашего событии всем верным Нашим подданным и призываем их вознести, вместе с Нами, свои теплые и всегда искренние молитвы к Престолу Всевышнего, да осенит Он эту любезную Нам чету Его всещедрою благодатью и да благословит союз Их Императорских высочеств многолетним, полным и безмятежным счастием к утешению Нашему, Любезнейшей Супруги Нашей, Государыни Императрицы Марии Александровны, всего Нашего Императорского Дома и ко благу любимой Нами России.

Дан в С.-Петербурге, в 28-й день октября, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот шестьдесят шестое, Царствования же Нашего в двенадцатое”.

«Александр».

С тех пор прошло уже слишком 24 года, но слова Высочайшего Манифеста и до сих пор живут в сердцах и памяти русского народа, для которого вожделенный день серебряной свадьбы Царской составит редкий и радостный праздник, в ожидании которого мы скажем еще следующее:

Нам, крепко верующим в Истинного Бога и трепетною мыслию приникшим к великой тайне брачного союза мужа и жены, в святом храме Священником совершенной во образ духовного союза Христа с церковью, а также с благоговением и поучением взирающим на высоконравственную семейную жизнь любезной Нам Царственной Четы – Батюшки Царя и Матушки Царицы, окруженных довольным числом Августейших Детей Их, как сонмом Ангелов хранителей, так и слышится сладкозвучное чтение и пение сего вполне к Ним приложимого Богодухновенного псалма, изображающего во всей красоте и величии дивную картину семейного счастья благочестивых супругов: «Блаженни пси боящийся Господа, ходящий в путех Его. Труды плодов (рук) твоих снеси: блажен еси, и добро тебе будет. Жена Твоя яко лоза плодовита в странах дому твоего: Сынове твои яко новосаждения масличная окрест трапезы твоея. Се тако благословится человек бояйся Господа. Благословит тя Господь от Сиона, и узриши благая Иерусалима вся дни живота твоего. И узриши сыны сынов твоих: мир на Израиля». (Псал. 127).

О, как это глубоко-знаменательно, как для нас высоко-поучительно, и вместе с тем, как нам любо и радостно видеть столь точное исполнение сих пророчественных глаголов Богодухновенного Царя Псалмопевца над родимым нашим Батюшкой Царем, по горячим о Нем молитвам Дражайших Родителей Его, с тысячами тысяч верных сынов России вознесенным всюду, где стоит Святая Церковь и славится Имя Христово!

Да возрадуется же любвеобильнейший родительский дух вечнопамятного Царя – Освободителя, узрев во свете Судеб Божиих светлые судьбы Царственной Четы Возлюбленного Сына Его, ныне благополучно царствующего Императора Александра Александровичи и Августейшей Супруги Его Императрицы Марии Феодоровны, о многолетнем, полном и безмятежном счастии Которых Он в своей жизни печаловался и призывал верноподданных Своих вознести о том вместе с Ним теплые и искренние молитвы к Престолу Всевышнего!

Светися радостью и ты Православная Русь! Слава бо Господня над тобою возсияла в руководительном для тебя примере высоконравственной супружеской жизни твоего Царя! Что может быть вожделеннее, что радостнее, что благонадежнее для царства, как не Царь, Который, исполняя слово Господне и подражая древним великим Равноапостольным мужам – Царю Константину и Великому Князю Владимиру, глубоко чтит святость православно-христианского брачного союза мужа и жены – этого незыблемого основания семейственного счастья, общественного благоденствия и государственного благоустройства, и Который – Царь являет в Себе высочайший образец главы семьи, в коей господствует дух религиозности, любви, повиновения, единодушия и добрых хозяйских порядков! О, какая истинно русская душа не будет из сего высочайшего примера высоконравственной брачной и семейной жизни горячо любимого своего Батюшки Царя, как светлого источника, почерпать животворную и великую для себя силу, совершенствоваться в мире, согласии и семейной любви?!.... И кто при сем из детей великой семьи русской, благоговейно созерцая прекрасную картину такой высоконравственной брачной жизни и семейного счастья Возлюбленного Всероссийского Помазанника Божия, не будет вместе с Материю нашею Православною Церковью в молитвенном восторге от глубины души взывать: помяни, Боже, Августейших Родителей нашего Батюшки Царя, «зане молитвы родителей утверждают основания домов». (Из последования венчания). И еще: Господи, спаси Царя, и услыши ны, в он же аще день призовем Тя! (Псал. 19: 10).

Член Общества Хоругвеносцев,

Московского Большого Успенского Собора

Михаил Феодоров Грачев.

Московского Большого Успенского Собора, Михаила Алексеевича Архангельского.

Прости отходящий от нас в вечность дорогой наш собрат Михаил Алексеевич!

Что мы, глубоко скорбящие о преждевременной разлуке с тобой, что мы скажем в напутствие твое в загробную жизнь?!... Зная твою добрую душу, всегда отзывчивую на всякое доброе дело, мы, в простоте сердца с своей стороны скажем лишь о том, что хотя и не долговременно было пребывание твое членом Общества Хоругвеносцев Московского Большого Успенского Собора, но живую и светлую память оставил ты среди нас о живом твоем сочувствии к религиозным идеям и стремлениям этого Общества. Живое и утешительное доказательство тому у всех нас пред глазами. Так ты, сердечно сочувствуя желанию Общества Хоругвеносцев и «простых русских людей» увековечить память о чудесном событии 17 Октября 1888 года, сооружением и поставлением в Московском Кафедральном Чудове монастыре Иконы Покрова Пресвятой Богородицы, с соответственными дню чудесного события священными на оной изображениями, – усердно пожертвовал к этой драгоценной святыне позлащенный, всеми нами видимый, изящный подсвечник, подобно тому как нашим же почетным членом А. Д. Расторгуевым пожертвована неугасимая серебряная с эмалевыми украшениями лампада. В данную же минуту – при погребении твоем мы особенно благовременным для себя находим с благодарностью вспомянуть о том утешительном для нас обстоятельстве, что ты был один из первых собратов наших, сочувственно отнесшихся к чествованию доселе незабвенного для нас маститого государственного мужа, Князя Владимира Андреевича Долгорукова, с 25-летием генерал – губернаторства его в Москве, составлением, по добровольной между членами Общества подписке, основного благотворительного капитала, с целью оказывать на проценты с онаго пособие престарелым и беспомощным членам Общества и их семействам, а равно и совершать, в силу проектируемого устава⁶ . Общества, поминовение усопших членов его, заказывая поминовенные о них сорокоусты, по преимуществу в тех приходских храмах, где проживали эти члены, а затем записывать имена их в синодики на вечное поминовение. И вот как бы в награду за эту твою ревность к благой цели, ты, по неисповедимым судьбам Божиим, первым, после учреждения этого капитала, вземлешься из среды нас в вечные обители, и поэтому первый будешь вписан в учреждаемый нами, при храме нашем во имя Преподобного и Богоносного Отца нашего Иоанна Лествичника, что под Ивановскою колокольнею в Кремле, вечный поминовенный синодик.

Гряди же, возлюбленный о Христе брат наш, в загробную жизнь с полною надеждою, что имя твое будет вечно поминаться у Престола Господня священнослужителями Алтаря. Будь также уверен, что п мы, оставшиеся в живых и душевно скорбящие о преждевременной разлуке с тобою, члены Общества Хоругвеносцев Большого Успенского Собора, вместе с своим Почетным членом Преосвященнейшим Епископом Виссарионом⁷, братолюбно возносим и будем возносить теплое ко Господу Богу моление, да упокоит Он, Милосердый, душу твою, идеже вси Святии упокоеваются!

Член Общества Хоругвеносцев Московского Большого Успенского Собора

Михаил Федоров Грачев.