Порядок вступления иерархов на кафедру в домонгольской Руси и вопросы хронологии первых митрополитов Киевских

Создание Русской митрополии, произошедшее, вероятнее всего, между 1008 и 1015 гг.¹, было для византийской церковной политики новаторским актом. Всего лишь во второй раз создавалась митрополия за пределами исторических рубежей Римской/Византийской империи², причем митрополия устраивалась не титулярная, а полноценная, с епископами-суффраганами³. Такая новация неизбежно должна была породить вопросы и об избрании, поставлении и вступлении в должность как митрополитов Русских, так и подчиненных им епископов. Удаленность от Константинополя, огромные размеры территории новой митрополии, сопоставимые с размерами Константинопольского Патриархата как такового, а также особенности политической жизни отдельных русских епархий (например, Новгородской) неизбежно влияли на порядок указанных процедур и их развертывание во времени: так, на Руси были известны многочисленные случаи, когда между избранием епископа и его поставлением проходило до двух лет.

В настоящей работе мы попытаемся проанализировать данные о процессе вступления на кафедру русских иерархов домонгольского времени, оставляя в стороне вопросы, связанные с предшествовавшими этому процессу церемониями их избрания и рукоположения. Основная сложность заключается здесь в крайней ограниченности источниковой базы: едва ли не все сведения XI-XII вв. как об этом процессе, так и, шире, о годах избрания, поставления, правления и смерти (или низложения) русских иерархов тех времен исчерпываются лаконичными записями позднесредневековых русских летописей, восходящими к «Начальному своду» (кон. XI в.) и «Повести временных лет» (нач. XII в.) и дополненными в XII в. киевскими, владимирскими и новгородскими хронистами. Впрочем, имеется еще один, крайне важный для нашей темы, источник, на который первым обратил внимание еще в 1825 г. митрополит Евгений (Болховитинов): краткое проложное сказание об освящении церкви св. Георгия в Киеве при Ярославе Мудром⁴. Как мы покажем ниже, некоторые дополнительные сведения могут быть почерпнуты из эпиграфических находок последних лет.

Процесс вступления епископа на кафедру в древнерусских домонгольских текстах описывается либо глаголом настоловати (и производным от него существительным настолованик), либо комбинацией глаголов посажати, сести, седети (реже приходити, въводити, скочити, перехватити) с сочетанием на столъ/столе. Выпишем все имеющиеся контексты употребления этих выражений применительно к русским иерархам в хронологическом порядке:

1051 г.:

Азъ милостию человѣколюбивааго Бога мнихъ и прозвитеръ Иларионъ изволениемь Его от богочестивыхъ єпископъ свѧщенъ быхъ и настолованъ въ велицѣмъ и богохранимѣмь градѣ Кыевѣ, ѩко быти ми въ немь митрополиту, пастуху же и учителю (Ставленническая запись митрополита Илариона ⁵).

1051 г. (?):

и тако въскорѣ кончаша церковь. и свѧти ю Лариономь митрополитом. месѧца ноѩбрѧ въ 26 день. и створи въ неи настолование новоставимымъ єпископомъ (Проложное сказание под 26 ноября⁶).

1104 г.:

том же лѣтѣ. приде митрополитъ Никиөоръ в Русь. месѧца декабрѧ. въ 6 день... тогоже. месѧца. въ 18 [день] Никиөоръ митрополитъ на столѣ посаженъ (Повесть временных лет⁷).

1112 г.:

исходѧщю же сему лѣту и поставиша Феѡктiста епископомъ Чернигову. игумена Печерьскаго. месѧца генварѧ. въ 12 день. а посаженъ на столѣ. въ 19 [день] (Киевская летопись⁸).

1159 г.:

Ростиславу Клима не хотѧщю. митрополитомъ. а Мьстиславу Костѧнтина не хотѧщю. иже бѧше свѧщенъ патриархомъ. и великимъ сборомъ Костѧнтина града. рѣчи продолжившисѧ. и пребъшши крѣпцѣ межи ими. и тако ѿложиста ѡба ѩко не сѣсти. има на столѣ митрополитьстемь (Киевская летопись⁹).

1164 г.:

Леѡнъ епископъ. не по правдѣ постависѧ Суждалю. Нестеру епископу Сужьдальскому живущю. перехвативъ Нестеровъ столъ (Владимиро-Суздальская летопись¹⁰).

1190 г.:

Посла благовѣрныи христолюбивыи великыи кнѧзь Всеволодъ сынъ Гюргевъ. внукъ Мономаховъ Володимерь г Кыѥву. Свѧтославу ко Всеволодичю. и к митрополиту Никиөору. ѡтцѧ своѥго духовнаго Iѡана. на епископьство. ѩкоже Господь глаголеть. на кого призрю не на кроткаго ли. и на смиренаго. и трепещющаго словесъ моихъ. тако и на сего блаженаго призрѣ Богъ и свѧтаѩ Богородицѧ. хотѧщю ѥго поставити служителѧ своєи церкви. и пастуха всеи земли. Ростовьскои. и Суждальскои. и Володимерьскои. еже и бысть. поставлен же бысть. месѧцѧ. генварѧ. въ 23 день. на памѧть свѧтаго мученика Климента єпскопа. а в Ростовъ пришелъ на свои столъ. месѧцѧ. февралѧ. въ 25 день. на памѧть свѧтаго ѡтца Тарасьѩ. (Владимиро-Суздальская летопись¹¹).

1197 г.:

Того же лѣта. месѧцѧ. декѧбрѧ въ 6 день. созда церковь каменоу. свѧтыхъ апостолъ. в Бѣлѣгородѣ. благовѣрныи кънѧзь Рюрикъ. приехавъ. ис Кыева. и свѧти церковь каменоую. свѧтыхъ апостолъ. єпископьѧ Бѣлогородьскаѩ. великымъ свѧщениемь. блаженымъ митрополитомъ. Никифоромъ. єпископомъ. Андрѣѧномъ. тоѩ церкви столъ добрѣ правАща (Галицкая летопись¹²).

1218 г.:

Иде Антонъ архиѥпископъ Новгородьскыи на Тържькъ. новгородьцї же въведоша архиѥпископа Митрофана. въ дворъ. опѧть на столъ. а къ Онтонию послаша. поиди кде ти любо (Новгородская первая летопись¹³).

1223 г.:

Богоу же изволившю. Данилъ созда градъ. именемь Холмъ. созданиє же єго. иногда скажемь. Божиєю же волею избранъ бысть. и поставленъ бысть. Иванъ пискоупъ. кнѧземь Даниломъ ѿ клироса. великое церкви свѧтои Богородици. Володимерьскои. бѣ бо преже того пискоупъ. Асафъ. Воугровьскыи. иже скочи на столъ митрофоличь. и за то свѣрженъ бысть стола своего и переведена бысть пискоупьѩ во Холмъ (Галицкая летопись¹⁴).

1225 г.:

Приде архиѥископъ Антонии ис Перемышля въ Новгородъ и сѣде на своемь столѣ. и ради быша новгородьци своему владыцѣ (Новгородская первая летопись¹⁵).

1231 г.:

Выведоша же свѧщенаго єпископа Кирила. в свѧтую зборную церковь свѧтыѩ Богородица. месѧца. [маїѩ 18] в неделю всѣхъ свѧтыхъ. и сѣде на столѣ своемъ. настолникъ сы и намѣстникъ свѧтыхъ єпископъ преже бывши[хъ] Ростовѣ (Владимиро-Суздальская летопись¹⁶).

В этих контекстах на себя обращает внимание, прежде всего, то, что термины настолованиѥ/настолованъ употребляются, по сути, лишь в двух наиболее ранних текстах, причем принадлежащих, вероятно, одному и тому же автору – митрополиту Илариону ¹⁷. В летописных статьях указанные термины вообще не отмечены¹⁸; при этом в записях XII – 1-й трети XIII в. применительно к иерархам нередко используется словосочетание сести – или иной подобный глагол – на столъ (следует одновременно отметить, что в отношении князей такое словосочетание встречается в летописях на порядок чаще, чем в отношении иерархов, и широко засвидетельствовано уже и в записях XI в.). Исследователи прошлого нередко отождествляли значение термина настолованиѥ и выражения сести на столъ, интерпретируя и первый, и второе в смысле отсылки к литургической церемонии интронизации новопоставленного иерарха ¹⁹. На наш взгляд, это неверно.

Термин настоловати, несомненно, является русским эквивалентом греческого глагола ἐνθρονίζειν / ἐνθρονιάζειν. Этот глагол иногда мог употребляться в широком смысле: «воцарять, ставить во главу»²⁰, но все же преимущественно соотносился как раз с процессом вступления в должность церковных иерархов после их рукоположения, включая как церемонию интронизации в храме, так и иные процедуры²¹, а со временем приобрел еще и дополнительное значение «освящать храм» ²². Поэтому митрополит Иларион, говоря о себе, как о том, кто от богочестивыхъ єпископъ свѧщенъ быхъ и настолованъ въ велицемъ и богохранимемь граде Кыеве, имеет в виду, конечно, чины архиерейской хиротонии (свѧщенъ быхъ) и последовавшей за ней – вероятно, сразу же, в тот же день, – интронизации (настолованъ).

Следовательно, о церемонии интронизации говорит и проложная статья под 26 ноября, которая приписывает князю Ярославу установление практики проводить эту церемонию в киевской церкви св. Георгия: створи въ неи настолование новоставимымъ єпископомъ. Слово новоставимымъ можно понять и как «тем, кто будет впредь ставиться», и как «только что поставленным»; во втором случае получается, что интронизацию предполагалось совершать в один день с рукоположением. Практика интронизации в один день с хиротонией и не в своем епархиальном городе, а в самой столице – но не непосредственно на трон столичного епископа (каковым для Константинополя являлся патриарх, а для Киева – митрополит), а на специально устроенное отдельное седалище, – вполне соответствует византийской традиции²³. В Константинополе такое седалище представляло собой патриарший трон, который переносили с его обычного места в храме Св. Софии в иную часть того же храма ²⁴. В Киеве же, как следует из проложной статьи, князь Ярослав – несомненно, при участии Илариона – устроил такое седалище не в Св. Софии, но в отдельном храме, причем посвященном его небесному покровителю – св. Георгию. Таким образом, как доказал еще митр. Макарий (Булгаков), тексты митрополита Илариона и проложной статьи под 26 ноября действительно говорят о церковном чине интронизации ²⁵.

Впрочем, недавно Е.П. Кабанец предположил, что настолованиѥ рядовых епископов в церкви св. Георгия вовсе не было интронизацией, поскольку, по мнению исследователя, она должна была бы совершаться в собственных соборах интронизуемых епископов. В этом Кабанец увидел признак всего лишь «наместнического» статуса Илариона, якобы осознававшего неполноту своего поставления и поэтому совершавшего над кандидатами в епископы лишь некое ущербное настолованиѥ вместо необходимых литургических процедур, причем даже не в Св. Софии – якобы по причине все той же неполноты²⁶. Очевидно, что это предположение проистекает из незнакомства ученого с описанной выше обычной византийской практикой интронизацией епископов в месте рукоположения и потому должно быть отвергнуто.

В отличие от настолованиѩ = интронизации, выражение сести на столъ, напротив, не имеет явного эквивалента в греческой церковной терминологии. При этом в летописях оно значительно чаще употребляется применительно к князьям, нежели чем к иерархам, а для XI в. встречается и вовсе исключительно в отношении одних лишь князей. Эти факты заставляют предположить, что в случае с выражением сести на столъ имеет место перенос русской – или даже общеславянской – светской политической терминологии в церковную сферу. Подробный анализ контекстов употребления этого выражения в отношении русских князей в летописях и его различных интерпретаций в научной литературе содержится в статье К.С. Гвозденко²⁷. Исследовательница достаточно убедительно показывает, что в отношении князей выражение сести на столъ означало, прежде всего, акт занятия князем его будущей резиденции, где он официально провозглашался в своем новом качестве, тогда как церковный элемент был включен в церемонию вокняжения (имевшую следующий общий вид: встреча горожанами – занятие князем своей резиденции – пир) лишь с середины XII в.²⁸. Запись из Новгородской первой летописи под 1164 г. подтверждает такую же интерпретацию выражения сести на столъ в отношении епископов: Иде Антонъ архиѥпископъ Новгородьскыи на Тържькъ. новгородьцї же въведоша архиєпископа Митрофана. въ дворъ. опѧть на столъ, – здесь занятие двора, то есть епископской резиденции, прямо отождествлено с возвращением архиепископу Митрофану его стола. Таким образом, выражение сести на столъ в отношении иерархов, как и в отношении князей, указывало не на богослужебный чин, а на акт утверждения иерарха в своей резиденции, что означало его официальное вступление в должность.

Невозможность прочтения выражения сести на столъ в литургическом смысле также следует из записи Ипатьевской летописи под 1159 г. о споре между князьями Ростиславом и Мстиславом о том, кто должен быть Киевским митрополитом – Константин I или Клим Смолятич: речи продолжившисѧ. и пребывши крепце межи ими. и тако ѿложиста ѡба ѩко не сести. има на столе митрополитьстемь. Оба кандидата к этому моменту уже успели побыть на митрополичьей кафедре и, следовательно, заведомо уже прошли через чин интронизации на киевскую кафедру (Константин – в Константинополе, Клим – в Киеве), а повторение этого чина в отношении одной и той же кафедры нигде не засвидетельствовано²⁹.

Впрочем, нашей интерпретации, на первый взгляд, противоречит запись Лаврентьевской летописи под 1231 г. о поставлении свт. Кирилла Ростовского: Выведоша же свѧщенаго єпископа Кирила. в свѧтую зборную церковь свѧтыѩ Богородица. месѧца. маїѩ 18 в неделю всехъ свѧтыхъ. и седе на столе своємъ. Действительно, можно прочесть это место как описание церемонии интронизации: «ввели... в церковь... и он воссел [там] на троне». Впрочем, такое чтение отнюдь не является единственно возможным; на наш взгляд, слова седе на столе своємъ не относятся к конкретному седалищу внутри свѧтой зборной церкви свѧтыѩ Богородици. Скорее, указав на то, что вступление свт. Кирилла в должность было оформлено через его торжественную встречу в этой церкви (при которой и располагалась епископская резиденция): «ввели. в церковь. 18 мая», летописец далее просто переходит к общей характеристике его правления: и седе на столе своємъ. настолникъ сы и наместникъ свѧтыхъ єпископъ преже бывши[хъ] Ростове, «и стал он править, будучи преемником³⁰ и наместником святых епископов, ранее бывших у Ростова».

Итак, процесс вступления древнерусских епископов домонгольского времени в должность, помимо избрания и рукоположения, предполагал совершение над ними литургической церемонии интронизации, обозначавшейся как настолованиє. Над рядовыми епископами интронизация совершалась в какой-либо церкви Киева (например, в 1051 г. или с 1051 г. – церкви св. Георгия), а над митрополитами Руси, очевидно, – в храме Св. Софии в Константинополе ³¹. По прибытии же епископа в его епархию и завершении необходимых формальностей³² он официально принимал все дела, что внешне выражалось через акт передачи ему его резиденции (посаженъ на столе, въведоша... на столъ). Аналогичный акт существовал на латинском Западе, где играл важную роль как для пап (так Liber pontificalis постоянно отмечает занятие новым папой Латеранского дворца³³), так и для остальных епископов, тогда как в Византии он не засвидетельствован (хотя источники упоминают такие, например, церемонии, как объезд новым епископом своего города и чтение им молитвы у городских врат). Наличие этого акта на Руси, особенно ярко описанного в истории Митрофана Новгородского, вероятно, указывает на то, что епископская власть на Руси имела тенденцию к «феодализации», в чем-то приближаясь к западным моделям и удаляясь от «бюрократического» византийского образца, где епископы не могли распоряжаться полновластно своей резиденцией, поскольку все финансовые и юридические аспекты управления ею должен был контролировать не епископ, а иконом ³⁴.

Интересно, что летописи преимущественно говорят о том, что столъ (т.е., как мы видели, резиденция и, следовательно, властные полномочия) был всякий раз передан иерарху, а не взят им самостоятельно. Случаи самовольного захвата стола летописцы недвусмысленно осуждают, ср.: Леѡнъ єпископъ. не по правде постависѩ Суждалю. Нестеру єпископу Сужьдальскому живущю. перехвативъ Нестеровъ столъ, а также бе бо преже того пискоупъ. Асафъ. Воугровьскыи. иже скочи на столъ митрофоличь. и за то сверженъ бысть стола своего. В свете сказанного выше достаточно естественным выглядит прочтение этих мест не в смысле присвоения себе епископской кафедры (да и каким образом это возможно технически?), а в конкретном значении захвата епископской резиденции.

Итак, с большой долей уверенности можно констатировать, что иерархи домонгольской Руси проходили интронизацию согласно средневизантийской практике, то есть не в своем кафедральном городе, а в том же городе, где состоялось их рукоположение: митрополиты Киевские – в Константинополе, а рядовые епископы – в Киеве. Из-за интеграции церемонии интронизации в чин поставления архиерея Русские митрополиты прибывали в Киев уже давно «усаженными на трон» в далеком Константинополе, что позволяет понять, почему их интронизации никогда (!) – за исключением «посажения на стол» митрополита Никифора (но как мы постарались показать, и это не было интронизацией), – не отмечаются в летописях. Более того, отсутствие у термина настолованиѥ церковно-политической актуальности привело к его переносу на княжескую и царскую власть (см. выше). Отчасти это можно связать и со сменой значения у греческого термина ἐνθρονιασμός, который в поздне- и поствизантийскую эпоху начинает применяться только к освящению храма, в том числе и на славянской почве³⁵.

В монгольский период акт интронизации митрополита на Руси актуализовался лишь однажды: Константинопольский патриарх поручил своему экзарху Георгию Пердике «согласно церковным правилам совершить ἐγκαθίδρυσιν освященного архиерея Киева и всея Руси, кир Алексия» (ἵνα κατὰ τοὺς ἐκκλησιαστικούς θεσμούς ποιήση τὴν ἐγκαθίδρυσιν τοῦ ἱερωτάτου ἀρχιερέως Κυέβου καὶ πάσης Ῥωσίας, κῦρ Ἀλεξίου)³⁶. Использованный здесь термин ἐγκαθίδρυσις (букв. «посажение»)³⁷ широко употребляется в документах Константинопольской патриархии XIV-XV вв. в контекстах решений о назначениях архиереев в новые епархии: в случае ἐπίδοσις – передачи архиерею в управление нового диоцеза с сохранением его прежней епархии в качестве основной, – ἐγκαθίδρυσις не совершали, тогда как при полном перемещении в новую епархию предписывалось осуществить это посредством ἐγκαθίδρυσις³⁸, то есть новой интронизации ³⁹. Это объясняет ситуацию с митрополитом Алексием, который до поставления на кафедру Киева уже имел сан епископа Владимирского. Принятое в Константинополе решение хорошо вписывается в бюрократическую логику поздневизантийской Церкви: сначала епископ Владимирский посредством ἐγκαθίδρυσις получает кафедру Киева, а затем парадоксальным образом получает кафедру Владимира вновь, но теперь уже в качестве ἐπίδοσις и потому без совершения ἐγκαθίδρυσις⁴⁰.

Как мы видели выше, единственным исключением из практики интронизации митрополитов Руси в Константинополе для XI в. было настолованиѥ Илариона в Св. Софии Киевской. Этот неканоничный, с точки зрения Патриархии, акт повлек за собой последующее переосвящение Св. Софии Киевской новым митрополитом Ефремом ⁴¹. Новооткрытое эпиграфическое свидетельство об этом акте (см. ниже) позволяет уточнить не только его дату – 1052 г., но и всю хронологию Киевских митрополитов XI в. в целом.

Однако прежде чем перейти к этой проблеме, следует отметить, что первые списки русских иерархов – прежде всего, митрополитов, о которых и сохранилось больше всего сведений, – возникли в позднее Средневековье и базировались преимущественно на данных более древних летописей. Эти списки влияли друг на друга, видоизменяясь и пополняясь новыми данными. Особого расцвета этот жанр достиг на Украине XVII в., в рамках борьбы с унией: именно тогда были созданы труды Захарии Копыстенского, Сильвестра Косова и др.⁴²

С развитием научного изучения летописей с конца XIX в. стала понятна искусственность и натянутость многих построений этих каталогов. Критические издания летописных текстов и привлечение сравнительного материала заставило ученых начать пересмотр традиционных списков русских митрополитов. Результат этого процесса переосмысления был сформулирован А. Поппэ в новом каталоге ранних русских первосвятителей ⁴³ – его хронология была с теми или иными мелкими поправками принята и авторами наиболее авторитетных работ по ранней истории Русской церкви ⁴⁴. Согласно Поппэ, хронология русских митрополитов 2-й трети XI в. должна быть восстановлена так: Иоанн I (до 1018 – не позднее 1035) – Феопемпт (после 1030 – после 1039) – Иларион (1051–1054/5) – Ефрем (1054/5 – ок. 1065) – Георгий (ок. 1065 – ок. 1076).

Но совсем недавно А.П. Толочко⁴⁵, справедливо указав на ряд натяжек в этом перечне митрополитов, предложил свой собственный вариант, основанный на методе исторической деконструкции. Главными ее итогами стали исключение из списка киевских митрополитов Ефрема и перестановка Иоанна на более позднее время, в результате чего список митрополитов стал выглядеть так: Феопемпт (упом. 1039) – Иларион (пост. 1050) – Иоанн (пост. 1052) – Георгий (упом. 1072 г.). Основанием для столь существенного пересмотра стали, впрочем, не столько новые источники (которые, как мы увидим ниже, говорят как раз не в пользу гипотезы Толочко), сколько сделавшееся уже традиционным для «киевской школы» летописеведения последовательное отвержение сведений новгородского летописания.

Камнем преткновения для Толочко стало новое прочтение А.А. Гиппиусом граффито №1541 из Св. Софии Киевской ⁴⁶:

(Въ) лѣ^(т) ѕфξ свя|ще(н)[а] стая С(о)[ф](и)я Е(фрем)омъ ми(т)р(опо) литьмъ – – – – -[но](я)бря въ д

Из этого прочтения следует, что 4 ноября 1052 г. Св. София была освящена митрополитом Ефремом. Толочко пытается дезавуировать это прочтение, поскольку оно противоречит его концепции о Киевском митрополите Ефреме как никогда не существовавшем персонаже, ибо эпизод с судом над ним митрополита Ефрема по доносу холопа Дудики был якобы изобретен северо-западными летописцами «в нач. XV в. ... в русле общего стремления к изобретению новгородской государственной и церковной истории»⁴⁷. В качестве аргумента для столь сильного утверждения, кроме ссылки на Т.Л. Вилкул⁴⁸, Толочко приводит лишь сомнение в возможности того, чтобы новгородец середины XI в. мог «убежать в немцы», игнорируя при этом работу А. В. Назаренко, который показал, что этот Дудика сам был нижненемецкого происхождения⁴⁹. В результате Толочко ничего не остается, кроме как усомниться в чтении Гиппиуса (не предлагая взамен никакого альтернативного прочтения)⁵⁰, несмотря на то, что оно вполне подтверждает разыскания самого Толочко в той их части, где он говорит о прекращении правления Илариона в 1052 г.

Толочко справедливо отмечает, что мысль об освящении храма Св. Софии в 1052 г. вступала бы в противоречие с тем фактом, что Св. София должна была быть освящена еще до поставления Илариона ⁵¹. Действительно, недавно подтвердилась традиционная дата освящения Св. Софии – 1037 г.: в лестничной башне Св. Софии Киевской, т.е. в самом дальнем углу собора, поверх фрески – а значит, уже после окончания отделки храма, – оказалось процарапано греческое граффито, четко датированное 6547 г. от сотворения мира, т.е. временем между 1 сентября 1038 г. – 31 августа 1039 г. по Р.Х. ⁵² Однако из факта освящения Св. Софии не позднее 1038 г., вопреки Толочко, отнюдь не следует ошибочность прочтения Гиппиусом граффито №1541. Дело в том, что надпись свидетельствует не о первом освящении, а о переосвящении Св. Софии Киевской в 1052 г. Причины для переосвящения крылись, конечно, не в повреждении недавно (за 15 лет до нанесения надписи) построенного здания, а в церковно-канонической ситуации того времени.

В 1051 г. по инициативе Ярослава Владимировича русские епископы поставили митрополитом русина Илариона ⁵³: об этом сообщают как все древние летописи⁵⁴, так и уже рассмотренная выше ставленническая запись самого Илариона, копия которой сохранилась в собрании его произведений (ГИМ, Син. 591. Л. 203)⁵⁵. Доставление Илариона собором местных епископов, вообще говоря, вполне соответствовало каноническому праву ⁵⁶, однако как раз к XI в. в Константинополе уже вполне оформилось учение о невозможности избрания и поставления митрополитов без прямого участия патриарха ⁵⁷. Уже только поэтому поставление Илариона должно было быть встречено Константинопольской Патриархией в штыки, не говоря о полном несоответствии произошедшего той линии международной политики, которой последовательно придерживалась Византия. Как следствие, Ярослав был вынужден отказаться от предпринятого им шага и принять «каноничного» митрополита из Константинополя: за это Ярослав мог получить возможность заключить брак своего сына Всеволода с «царицей-грекиней»⁵⁸ (что и произошло не позднее 1053 г.), а также иммунитет для русских епископов – сторонников Илариона (так, новгородский епископ Лука Жидята был наказан митрополитом Ефремом только смерти Ярослава, в 1055 г.; см. ниже). Краткий срок правления и последующая damnatio memoriae Илариона со стороны Ефрема, прибывшего в Киев не позднее ноября 1052 г. – т.е. уже на следующий год после поставления Илариона, – указывают скорее на низложение митрополита-русина, чем на его скорую смерть.

Таким образом, нет никакого противоречия в том, что Ефрем переосвятил собор Св. Софии, как «оскверненный» служением неканонично – с точки зрения Патриархии – поставленного Илариона. Поэтому нет оснований сомневаться и в том, что в 1055 г. Ефрем произвел суд над новгородским епископом Лукой Жидятой и заточил его в Киеве⁵⁹, тем паче, что тот был, по всей видимости, в числе поставивших Илариона русских епископов: задержка с расправой над Лукой, очевидно, была вызвана тем, что Ефрем не мог сделать этого при жизни Ярослава (см. выше). Мы не знаем, когда точно скончался Ефрем, но случилось это точно после смерти Ярослава Владимировича в 1054 г. Впрочем, сообщение той же Новгородской первой летописи (младшего извода) под 1058 г. об освобождении Луки Жидяты из Киева и его возвращении на свой престол в Новгороде⁶⁰ может косвенно свидетельствовать в пользу окончания митрополичества Ефрема в этом году.

Как следствие, несостоятельной оказывается и попытка Толочко упозднить правление киевского митрополита Иоанна, который упоминается в анонимном «Сказании…» и в несторовом «Чтении о свв. Борисе и Глебе» ⁶¹ в связи с постройкой Ярославом Владимировичем сначала «клети» над могилой святых в Вышгороде, а затем и полноценного храма. Иоанн мог быть митрополитом при Ярославе Владимировиче только до 1051 г., поскольку в 1051–1052 гг. митрополичью кафедру в Киеве занимал Иларион, а в 1052–1055 гг. – Ефрем.

Длительность правления Иоанна определить нелегко, так как, судя по «Чтению…» Нестора, два вышеописанных борисоглебских торжества состоялись в два следующих друг за другом года. Впрочем, очень вероятно, они имели место незадолго до 1051 г., поскольку: А) между вторым торжеством и смертью Ярослава в «Чтении…» Нестора упомянуто только одно чудо (а в «Сказании…» – ни одного); Б) согласно «Сказанию…», через 20 лет после освящения ярославовой церкви его сын Изяслав задумал поставить новую, которая и была освящена в 1072 г. Поскольку же на 1052 г. приходится митрополичество Илариона и Ефрема, а 20 лет Сказание отсчитывает не от даты освящения нового храма, но от его задумки Изяславом, то постройка храма Ярославом и, соответственно, завершение правления Иоанна должны относиться ко времени около 1051 г. В таком случае Иоанн оказывается прямым предшественником Илариона (и, вероятно, преемником Феопемпта, упомянутого под 1039 г.), а создание Ярославом борисоглебской традиции вписывается в его программу «русификации» Киевской митрополии, завершившуюся поставлением Илариона. Более того, можно дополнительно уточнить время правления последнего: если освящение церкви свв. Бориса и Глеба состоялось 24 июля 1051 г., то Иларион стал митрополитом не ранее этой даты⁶².

Итак, как выясняется, правление Илариона было очень кратким: оно началось после 24 июля 1051 г. и закончилось до 4 ноября 1052 г., т.е. длилось, максимум, чуть больше года, а скорее, даже меньше. Между тем, за столь короткий срок Иларион успел предпринять несколько важнейших действий, что может указывать на спешную попытку князя воспользоваться моментом и ввести важные новшества на Руси. Во-первых, в 1051 или 1052 г. князь и митрополит вместе ввели «Церковный устав Ярослава» (о чем сообщает преамбула последнего), призванный заменить собой греческий Номоканон. Во-вторых, согласно проложному сказанию под 26 ноября, Иларион успел освятить церковь св. Георгия в Киеве⁶³, посвященную небесному патрону князя: произошло это 26 ноября – соответственно, 26 ноября 1051 г., так как в начале ноябре следующего года в Киеве митрополитом был уже Ефрем. Тогда же была установлена богослужебная память этого освящения, надолго ставшая одним из главных чисто русских праздников («Юрьев день»), и было составлено сказание о данном празднике. Об участии Илариона в освящении говорит как само проложное сказание – свѧти ю Лариономь митрополитомь, – так и употребление в нем редкого термина настолованиѥ, образованного от глагола настоловати, кальки с греческого ἐνθρονίζειν, отмеченной лишь в ставленнической записи Илариона (см. выше), так что нельзя даже исключать авторство последнего для сказания. Наконец, согласно тому же источнику, Ярослав створи въ неи настолованиє новоставимымъ єпископомъ, т.е. вместе с Иларионом реформировал практику поставления новых епископов для Руси, что, возможно, говорит о его планах увеличить численность русского епископата в целях дальнейших масштабных преобразований в Русской Церкви, которым, однако, не суждено было осуществиться.

Вся же хронология Киевских митрополитов до середины XI века реконструируется тогда следующим образом. Феофилакт был переведен на Русь с Севастийской митрополичьей кафедры где-то до 1015 г.⁶⁴; Феопемпт стал митрополитом не позднее 1039 г.; Иоанн I взошел на престол после 1039 г. и правил до 1051 г.; Иларион сделался митрополитом в 1051 г. (вероятно, после 24 июля) и перестал быть им в 1052 г. (до 4 ноября); Ефрем получил митрополичество в 1052 г. (до 4 ноября) и закончил его не ранее 1055 г. – возможно, в 1058 г. Соответственно, Георгий, упоминаемый под 1072 г., мог стать митрополитом уже в 1058 г. или немногим позже.

Интронизация Феопемпта, Иоанна и Георгия должна была состояться в Константинополе сразу после их хиротонии, незадолго до их отбытия в Киев; Феофилакт получил интронизацию еще при возведении на свою первую, Севастийскую, кафедру; Иларион был рукоположен и настолованъ в самом Киеве; в случае Ефрема нельзя исключать, что он был поставлен и интронизован – в противовес «неканоничному» Илариону – не перед самым отъездом на Русь, а ранее, после смерти Иоанна I в 1051 г.⁶⁵

*В данной научной работе использованы результаты проекта «Модели представления прошлого в Средние века и раннее Новое время», выполненного в рамках Программы фундаментальных исследований НИУ ВШЭ в 2019 г.