III. Цветущий период пророческого служения в израильском царстве. Деятельность пророка Илии и современных ему пророков; пророк Елисей

На время двух сильнейших и дольше всего царствовавших в десятиколенном царстве династий – Амврия и Ииуя – падает новый период пророческого служения в этом царстве, за свой величественный характер, а равно – небывалый успех и плодотворность служения пророков, вполне заслуживающий название цветущего периода. Это – период величайших пророков, беспримерных в истории Израиля, заправлявших и руководивших историческим ходом дел и произведших коренное преобразование в нарушенном чуждыми влияниями теократическом строе жизни своего государства. Сильной, не знающей человеческих преград, деятельностью пророков, восполняемой помощью свыше, избранный народ Иеговы был вырван из объятий хананейских племен, силившихся включить его в свою среду, и возвращен к своему основанию, коренившемуся в его единственно истинной религии и вечных божественных обетованиях. С другой стороны, пророческое служение в десятиколенном царстве достигло теперь той беспримерной высоты, до которой оно никогда более не возвышалось, – по крайней мере в тех его внешних формах, в каких оно проявлялось в этом царстве. Будучи органами божественной промыслительной деятельности, пророки теперь являются истинными наместниками на земле верховного царя народов, по Его указанию властвующими над человеческими царствами. Достигнутая ими высота теократической власти над царями и народом обращает их как бы в представителей другого высшего мира, явившихся на землю в качестве божественных посланников для восстановления нарушенного произволом течения человеческих дел. Являясь во главе всей религиозно-теократической жизни Израиля, пророки становятся теперь повелителями и распорядителями судеб всех членов – до царской власти включительно не только в своем государстве, но держат нередко в своих руках судьбы и других государств. О пророках израильских знают и за пределами обширного десятиколенного царства; Сирия, Моав и Эдом испытывают на себе влияние их деятельности. Своим живым словом и непосредственными делами они руководят событиями, сами являясь главнейшими общественными деятелями и оказывая самое широкое влияние на жизнь религиозную, общественную и государственную своего народа. Верховная власть в государстве признает себя бессильной бороться с этими мощными носителями духа и преклоняется перед их духовной силой – по принуждению, или добровольно. Цари, полководцы и старейшины народа и сам народ не могут противиться их мощному влиянию и нередко являются беспрекословными исполнителями велений пророка. Правда, свидетельство через слово, длинные увещания и подробные речи далеко позже становятся обычными средствами пророческого служения.

Пророки этого периода не произносят длинных речей для убеждения народа, заменяя их кратким повелением и непосредственным делом; словесная форма речи у них – побочное дело; речь – только средство, чтобы возвестить, или напомнить о деле, или же предуготовить очевидцев к восприятию его. Но зато сила, жизненность и совершенно непреодолимое влияние – всецело присущи их слову в этот период; краткое, но сильное слово пророка приводит в трепет царя, вызывает беспрекословное послушание народа, повелевает сильными отрядами войска, вызывает почтительное уважение грубого полководца.

Пророческое служение этого, как и предшествующего, периода определялось религиозно-нравственным и политическим состоянием государства, в связи с которыми мы и будем рассматривать его. Со вступлением Ахава на израильский престол последовало полное изменение религиозного состояния государства: полуистинная Иеровоамова религия обратилась в неприкрытое языческое служение финикийским богам Ваалу и Астарте. Это уже чистое язычество было возведено Ахавом в официальную государственную религию¹⁵³. Само собою разумеется, что для произведения коренной религиозной реформы нужен был человек сильного духа, непреклонной воли и непобедимой настойчивости; Ахав же был прямой противоположностью такого характера: слабый, мягкий, более склонный к спокойствию и удобствам жизни, нежели к преодолению препятствий, преданный наслаждениям и не заботящейся о будущем своего государства, он готов был относиться безразлично к какой бы то ни было религии. Но благодаря этим свойствам своего характера, он вполне подчинился влиянию своей жены Иезавели, по своему сильному и энергическому характеру составлявшей полную противоположность характера мужа. Как дочь финикийского царя, бывшего раньше жрецом Астарты, она была исполнена стремления преобразовать Израиля в Ханаанский народ – из склонности ли к религии своей родины, или из видов политических, – чтобы сроднить Израиля с родственной ей нацией, или даже обратить в один народ финикийцев и израильтян. С изумительной энергией и настойчивостью она принялась за осуществление своих планов, побуждая слабохарактерного царя к разного рода насилиям и жестокостям. Она сама все время держала скипетр, а Ахав был только слепым орудием в её руках. По её распоряжению, был построен в главном городе Самарии величественный храм Ваала, в котором были поставлены алтари, статуи, колонны (3Цар.16:32; 4Цар.10:26), посвященные Ваалу; вместе с тем была посвящена особая дубрава Астарте, устроено её святилище и учрежден её культ (3Цар.16:33). Для исполнения обязанностей культа Иезавель призвала в страну толпу языческих священников и пророков для обоих идольских святилищ, – четыреста пятьдесят для служения Ваалу и четыреста для Астарты, содержавшихся на средства царского дома и кормившихся от стола царицы (3Цар.18;19,22)¹⁵⁴. – Затем провозглашена языческая религия, как государственная, и вместе с тем запрещено прежнее богослужение; разрушаются посвященные раньше Богу Израилеву жертвенники и взамен их учреждаются другие – хананейской формы. Быть может при этом и жертвенники в Вефиле и Дане были преобразованы по тому же образцу. Усердный к жертвам народ, по недостатку законных святилищ, весьма вероятно, принужден был нередко приносить свои жертвы на алтарях Ваала и Астарты.

Религиозная реформа беспрепятственно пускает глубокие корни в хорошо подготовленной для неё почве. Предшествовавшее ей религиозно-нравственное состояние народа вполне благоприятствовало её успеху: израильтяне, уже в течении полустолетия удаленные от духовно возбуждающего средоточного пункта – Иерусалимского храма – и привыкшие к культу тельцов, потеряли духовную восприимчивость к истинному и святому, забыли древние священные предания и вполне удовлетворялись доселе чувственным почитанием Иеговы. Города еще со времени Соломона усвоили себе склонность к утонченности, изнеженности и чувственности, а этой склонности льстил безнравственный культ Ваала и Астарты. Отсюда-то менее всего можно было ожидать противодействия религиозной реформе. Религиозные представления народной массы, не умевшей различать в служении тельцам идеи и символа и легко отожествлявшей их, были уже достаточно затемнены и искажены, благодаря полустолетнему поклонению тельцам, в которых масса видела своих богов, избавивших израильский народ от египетского рабства. Само собою разумеется, что для народа, уже привыкшего к чувственному представлению Иеговы, переход от тельца-символа к идолу Ваала был не существен и незаметен. Это не замедлило сказаться в той шаткости религиозных воззрений, при которой народ не знал: Иегова ли есть истинный Бог, или Ваал (3Цар.18:21), а потому с одинаковым усердием готов был почитать и Бога истинного и бездушного идола. Священники израильского царства, не принадлежавшие к колену Левия, не имевшие за собою в прошлом священных преданий и более полустолетия – со времени учреждения культа тельцов – руководившиеся в своем служении личными мирскими выгодами, извлекаемыми ими из своего положения, весьма вероятно, не могли и не желали оказать противодействие новой религиозной реформе, так как это противоречило бы тем побуждениям, из-за которых они искали священнического служения. Собственная выгода должна была побуждать их скорее явиться пособниками и распространителями реформы. Для этих непризванных священников было безразлично – Вааулу или Иегове приносятся жертвы; их привилегии и положение оставались одинаковыми в обоих случаях. Потому-то, можно думать, не только без противодействия со стороны священников, но и не без их участия, должны были прививаться религиозные нововведения Ахава. Кроме того, сам переход к прямому идолослужению не был для них особенно заметным: жертвенные обряды и формы культа Ваалова представляли не мало сходства с прежним культом тельцов (ср. 3Цар.19:18 и Ос.13:2), особенно при ближайших предшественниках Ахава. Итак, ничто, по-видимому, не могло затруднить языческой реформы, – напротив, все способствовало её привитию и укоренению.

Посмотрим, в чем заключается сущность религии, возведенной Ахавом в государственную религию Израиля, и каковы её особенности? – Служение Ваалу и Астарте, заимствованное Израилем из Финикии, имеет одинаковую сущность с религиями всех переднеазиатских народов. Эти религии были в собственном смысле натуральными религиями, т.е. состояли в обоготворении физических сил природы. Кажущаяся множественность божественного существа, выражавшаяся в разнообразных культах этих религий, не сопровождалась однако взаимным исключением одних богов другими; единство и однообразие божественного существа особенно сохранялось в том, что почитались не столько отдельные предметы природы, сколько скрытая в них сила. Натуральная жизнь для удовлетворения религиозных потребностей людей олицетворялась в определённых образах, причём, по соответствию с явлениями природы, божество представлялось, как двухчастное существо, имеющее в себе различия полов, – как сила деятельная и воспринимающая. Общее понятие о божестве выражалось в его названиях – Ваал и Астарта. Кроме половых различий в божестве – в понятие его включались различия и другого рода: божество понималось или как сила благодетельная-производительная, или как грубо-жестокая. Подле образов благодетельных божеств, считавшихся покровителями рождения и чувственных наслаждений, были мрачные и разрушительные силы, боги опустошительной войны и убийства, культ которых состоял в кровавых бичеваниях и человеческих жертвах. Обе формы культа стояли весьма близко одна к другой и нередко переходили одна в другую: дикие оргии и неудержимый разгул нередко уживались с кровавыми жертвами и бичеваниями плоти в одном и том же культе. Культ тирского или финикийского Ваала первоначально соединял в себе обе стороны: почитание силы благодетельной и разрушительной, сохраняя при этом очень простой вид богослужения, но затем этот древнейший, более простой, ханаанский культ был преобразован и принял более блестящие формы с заметным преобладанием чувственного характера. В этот культ, носивший первоначальный теллурический характер, т.е. состоявший в обоготворении производительной силы земли, были затем привнесены элементы и сидерического культа, поскольку солнце и луна рассматривались как главнейшие причины различных форм жизни природы и поскольку от них зависела производительность последней. Ваал превращается таким образом в бога солнца, а Астарта в богиню луны. В последнем преобразованном виде это служение Ваалу и было перенесено на Израильскую почву.

Таким образом, вместо Единого личного Бога становится предметом государственной религии израильского царства слепая безличная натуральная сила; исключается всякая духовность в понятии о Боге и выступает в религии недостойная Его и прямо противоположная Его существу чувственная сторона, ничем не сдерживаемое удовлетворение низших чувственных инстинктов возводится в религиозное служение. Какими практическими следствиями могло сопровождаться это обоготворение слепой натуральной силы и низших животных инстинктов, как выражений её, показывают некоторые события из нравственной жизни граждан Израильского царства, каковы: суд над Навуфеем (3Цар.21:11–14), отношение самарийских начальников к членам царской фамилии при истреблении её Ииуем (4Цар.10:7) и др. Только продолжительное потемнение религиозного сознания Израиля культом Иеровоама могло приготовить это его религиозно-нравственное состояние, обращавшее избранный народ в ряд языческих народов.

Но при таком религиозно-нравственном состоянии Израиля должно было тем яснее обнаружиться, насколько сохранилось в Израиле и как глубоко проникло в сознание по крайней мере лучших людей высокое понятие о Боге и убеждение в святости Его заповедей, – насколько оно имело жизненность и силу, чтобы победить ложные воззрения и выделить все чуждое истинной религии. Ответ не заставил себя долго ждать: являются сильные лица, проникнутые чистыми лучшими убеждениями, достигшими в них наивысшей степени жизненности, способные дать исход напряжению твердых умов, сомнениям и колебаниям слабых, – способные своей твердостью, ревностью по вере и самоотвержением увлечь колеблющихся, подкрепить слабых, поощрить ленивых и своей деятельностью спасти духовные особенности нации и её блага, заглушаемые и гибнущие среди чуждых иноземных элементов. Такими лицами были пророки израильского царства, единственные истинные представители в нем религии Иеговы и охранители того внутреннего отношения, какое было установлено между Иеговой и Его народом со времени посвящения последнего в избранный народ. Истинные пророки Иеговы, действовавшие раньше разъединённо, теперь должны были соединиться, сплотиться в одно общество, чтобы дружными усилиями противостать опасностям, угрожавшим теократии, и предотвратить гибельные для истинной религии намерения и распоряжения царской власти. Тотчас вспыхнувшая борьба за права истинной религии между её представителями и представителями чуждых начал принимает острый и ожесточенный характер¹⁵⁵. Ахав, руководимый внушениями Иезавели, повелевает поголовное истребление всех пророков, горячих поборников истинной религии, и разрушение тех святилищ и жертвенников, у которых призывался Иегова и которые могли считаться главными местами противодействия мероприятиям царя. Эти крайние меры насилия были тем опаснее для истинной религии, что пророки, по удалении священников и левитов в Иудею (2Пар.11:14), были единственными опорами истинного богопочитания. Что эта борьба была не незначительна, можно судить по большому числу борцов за Иегову; в то время как Иезавель избивала пророков, один лишь Авдий, царский дворецкий, скрывал сто пророков в двух пещерах, доставляя им пропитание (3Цар.18:4,13). Сколько времени длилась эта предполагаемая нами первая борьба пророков, не известно, но во всяком случае она не была только минутной вспышкой ревности истинных поклонников Иеговы, так как не легко было сломить грозную и немалую силу мужей духа, которые замолкали только тогда, когда меч Иезавели заставлял их навсегда замолкнуть. Но, наконец, кровавые меры Иезавели по-видимому подавили и эту духовную силу; значительно уменьшившееся число борцов – ради дальнейшей деятельности на пользу религии – должно было на время укрыться от меча Иезавели, проникавшего и в тайные убежища, и голос пророков, подавленный насилием, должен был замолкнуть. Победа, казалось, склонилась на сторону язычества. Но тут-то восстал на защиту прав Иеговы – один среди насилий и кровавых преследований – огненный пророк, в котором соединилось все величие ветхозаветного пророчества, Илия Фесвитянин, вооруженный не внешним оружием, но несокрушимым духом и чудесами, против которых не могли устоять ни хитрость и злоба Иезавели, ни закоснение народа в нечестии, ни жрецы Ваала, покровительствуемые правительством¹⁵⁶. Со своей непобедимой силой духа, способной противостать всем внешним оружиям, он свободно и открыто выступает на защиту прав Того, «пред Которым он стоял» (3Цар.17:1; 18:15), т.е. Которому он непосредственно служил», Который один мог ему повелевать и слово Которого он должен был защищать перед всеми людьми без различия. Он говорил и действовал одинаково как перед народом, так и при дворе перед царем; когда намеревались его схватить, он исчезал, уносимый духом Божиим (3Цар.18:12) в скрытые и уединенные места, или в другое государство (3Цар.18:10), где он оставался недостижимым для своих преследователей, и когда его считали погибшим, он являлся внезапно со своей огненной силой и громовой речью, как непоколебимый защитник истинного Бога и смелый порицатель поклонников и жрецов языческих богов. Никогда еще не являлся в Израиле на борьбу за уничтожаемую истинную религию столь великий пророк, поражавший нечестие силой своего одушевленного слова и грозными делами, и вливавший в современников новую жизнь. Его непоколебимое мужество определило его вечную заслугу в истории теократии. Своим примером он ясно показал, какую геройскую и победоносную силу могут сообщать защитнику религии её чистейшие, искони хранимые истины. По своей деятельности он вполне напоминает собою величественный образ Самуила, хотя и борется не с усиливающимся постепенно царством, подобно Самуилу, а с покровительствуемым этим последним – язычеством; напоминает и геройское величие Моисея, хотя не как основатель нового направления жизни Израиля, а как величественный защитник древнего завета. – Святой пророк, будучи убежденным, что в лице его остался единственный сильный служитель Иеговы, способный к борьбе с нечестием, и что после его смерти истинное богопочтение уже не будет иметь столь строгого ревнителя, щадил свою жизнь от опасностей, противопоставляемых ему совокупными усилиями Ахава и Иезавели, и потому скрывался нередко, даже по поведению Иеговы, в необитаемые пещеры, отдаленные пустыни, или за границы царства израильского. Особенно любимым убежищем его была гора Кармил. Но по требованию обстоятельств, он являлся внезапно, как молния, перед народом и царем, изумляя их неожиданным появлением. Проникая в жизнь Израиля, он преобразовывал её своей непосредственной деятельностью; в решительную минуту разрушал малодушный страх народа перед ложными требованиями царской власти и научал народ вопреки всем опасностям всегда полагаться на слово Божие и Его силу.

Пророк Илия сделал все, что можно было сделать для поддержания падающей религии. В то безбожное время больше и блистательнее победы над опасностями, угрожавшими религии, и не возможно было достигнуть. Великим пророком были рассеяны религиозные колебания народа, доказано могущество Иеговы и ничтожество Ваала, после чего истинная религия снова получает права на существование в государстве, и поклонники Иеговы уже не преследуются правящей властью. Десятиколенному царству, быстро направлявшемуся к разложению и гибели, была снова открыта возможность, через удаление чужеземных элементов, еще раз укрепиться и воссоздаться на своих прежних началах. По словам Эвальда, пророк Илия своей деятельностью положил конец первой половине истории этого царства и начинает вторую – совершенно другого рода.

Вся многообразная деятельность пророка Илии по своему характеру была исключительно духовно-преобразовательной. Возвращение безбожного Израиля к основам веры его отцов было главнейшей задачей пророка. Этим определяется непосредственное отношение великого восстановителя древнего завета к его законодателю и основателю. Как преобразователь, Илия – сам олицетворенный закон, его деятельность во всех частностях соответствует закону и является фактическим оправданием требований закона, который он стремился провести в жизнь и дух народа. С этой стороны пророк повсюду в своей деятельности является, как второй Моисей. Вся его личность и служение носят строго законный характер. Потому-то и восстановление нарушенного завета пророком-преобразователем сопровождается теми же величественными божественными знамениями, какими сопровождалось и заключение завета Иеговы со своим народом. Сходство пророка Илии с Моисеем проявляется и в том, что своей деятельностью он полагает те основания, на которых строят его преемники, созидая «новое общество спасения» из среды Израиля. Поэтому Илия и Моисей являются на горе Преображения (Мф.17:3), как охранители закона, единственные в своем роде, как равносильные по значению в ветхозаветном домостроительстве. С другой стороны, деятельность пророка Илии стоит в самом строгом соответствии с обстоятельствами его времени; все дела его пророческого служения имеют ближайшее и самое строгое отношение к чудесно им побеждаемому язычеству и служению Ваалу. Все они имели своей целью доказать, что Иегова, а не Ваал, есть истинный Бог – и тем обратить к Нему неверных и укрепить слабых через всемогущую руку Божию.

Рассмотрение личного характера пророка Илии производит впечатление недосягаемо величественного явления: это не просто сильный и могущественный человек по высоте своего положения, а исполин, возвышающийся неизмеримо над всеми своими современниками. В Илие, как его характеризует Сирах, «восстал пророк, как огонь, и слово его горело, как светильник» (Сир.48:1). Во имя Господа, Которому он служил, он стоял непоколебимо, как железная стена против напоров всего идолопоклоннического рода, одушевленный одной пламенной ревностью за честь своего Бога. Как молния в руке Божией, он действует с быстротой, исполняя божественные повеления. Дружественное расположение не ослепляет его, угроза его не страшит: он силен только в Боге и опираясь на крепость этой силы, мужественно исполняет свое служение. Об удобствах жизни он ничего не знает: в волосяной мантии и с кожаным поясом по чреслам он большей частью уединяется в пустыню и скрытые места, проводя время в молитве и самоуглублении. «Этот человек, говорит один исследователь, как бы высечен из скалы Синая и крещен огнем Синая»¹⁵⁷. По св. Григорию Нисскому, в пророке Илие соединились все черты великого и необыкновенного мужа: ревность по вере, негодование против отвергающихся её; любовь к Богу, стремление к истинно сущему, не уклоняющееся ни к чему земному, жизнь во всем испытанная, образ жизни суровый, взор, соответствующий настроению души, важность безыскусственная, молчание более действенное, чем слова, забота о будущем, пренебрежете видимого, одинаковое отношение ко всему внешнему, поставлен ли кто случайно в высоком достоинстве, или находится в смиренном и униженном состоянии¹⁵⁸. Но вместе с тем его сердце было полно горячей любви к своему народу и отечеству; из-за спасения Израиля он решается на самоотверженную и опасную борьбу и готов пожертвовать за него жизнью; что Израиль не хочет знать о своем спасении, это пробуждает в нем глубокое мрачное уныние, иногда возвышающееся до безутешности отчаяния. Что этот железный, суровый в борьбе с безбожием человек имел теплое и нежно сочувственное сердце, это становится особенно заметным из его частных отношений к верным Иегове, – из его горячей молитвы при воскрешении сына Сарептской вдовы (3Цар.17:20,21) и из его отношений к Елисею.

Как особенность личности и служения пророка Илии – помимо вышеуказанной черты внезапности явления и удаления, общей и у многих других израильских пророков, но присущей пророку Илие в наивысшей степени, можно указать еще на «ношение его духом Божиим» (3Цар.18:10–12; 4Цар.2:16 ср. 3Цар.18:46). Эта черта совершенно незаметна ни у какого другого израильского пророка, ни даже у его великого преемника Елисея; она сказывалась главным образом в том, что его личность была совершенно недосягаема и неприкосновенна и для высшей в государстве власти, нередко старательно, но безуспешно разыскивающей его повсюду, пока «Дух Божий» снова не поставит его лицом к лицу перед ищущим его властелином для обличения последнего.

Сделанные нами общие замечания о значении служения пророка Илии и характере этого служения, равно как и о его личном характере и особенностях его явления, представятся нашему взору яснее и нагляднее при подробнейшем рассмотрении частных фактов служения и обстоятельств жизни великого пророка, к которым мы и переходим.

Откуда происходил этот величайший израильский пророк? Какое колено может быть признано его родиной? Кто был его отец? Обо всем этом ничего не известно. Ни обстоятельства его жизни, ни происхождение, ни обычное место жительства, ни возраст не могут быть определены и приблизительно. Он так непосредственно вводится в историю Ахава и его царства, так внезапно помещается в самый центр борьбы с идолослужением, что невольно напоминает собою появление Мелхиседека в истории Авраама; человеческая сторона его личности остается совершенно в тени и, уступая свое место одной чудесной, обращает его во второго Мелхиседека. «Отсутствие всяких сведений о личности этого величайшего представителя ветхозаветного пророчества, говорит Кюпер, соответствует всему роду и образу его явлений, описанных в книгах Царств, по которым его огненная ревность по Боге, вопреки грехам Израиля, составляет существо его личности и поглощает её всю»¹⁵⁹. Единственное, что мы знаем о происхождении Илии, это то, что он принадлежал к обитателям страны Галаадской¹⁶⁰. Сама местность Фесва, от которой он получил свое имя, не может быть указана с точностью¹⁶¹.

Эта огненная натура, не знавшая колебаний, готовая без размышлений пожертвовать жизнью за собственные убеждения и за дело, составлявшее душу её призвания, является полным олицетворением ревности по истинной религии и строгой нравственности народа. Он всецело и единственно был одушевлен мыслью спасти память, угрожавшую исчезнуть из душ современников о Иегове: Ему одному он посвятил себя и пред Ним одним он всегда стоял в своем служении (3Цар.18:22). Самое имя пророка Илии выражает сущность его призвания и служения: אליהוּ = Иегова мой Бог.¹⁶²

Первому, известному по Библии, явлению Илии на поприще пророческого служения предшествовало (ср. 3Цар.18:4; 19:10) преследование пророков Иеговы и разрушение жертвенников Его истинных поклонников. При молчании библейских источников не известно, принимал ли пророк Илия непосредственное участие в борьбе пророков за права Иеговы ранее того времени¹⁶³, пока он произнес по повелению Божию угрозу о засухе по всей израильской стране. Тем не менее весьма вероятно, что пророческое служение Илии начинается несколько раньше возвещения им грозного бедствия стране, которое едва ли могло быть первой мерой исправления народа, гораздо менее повинного в своем нечестии, чем его вожди, увлекавшие его на ложную дорогу. С другой стороны, мы не можем предположить, чтобы пророки – и величавший из них Илия – при снедающей их ревности по Иегове всякий раз ожидали только повеления свыше, не предпринимая самодеятельно никаких мер против опасностей, угрожавших теократии. Правда, книги Царств не дают нам сведений о времени получения пророком Илией первого призывного откровения, которое необходимо должно было предшествовать первым шагам его пророческой деятельности. Но это молчание Библии вовсе не вынуждает нас сближать первое призвание пророка с возвещением им засухи перед Ахавом (3Цар.17:1), как наказания за нечестие царя и народа. Пророческое призвание Илии могло произойти еще во время пребывания его в стране Галаадской, и не упомянуто священным дееписателем только потому, что это вообще не входило в его задачу, состоявшую в изображении наиболее выдающихся событий из жизни царей и народа, имевших общественное значение. Если затем обратим внимание на поведение Илии на Кармиле, где его слушает с уважением весь народ, и еще раньше на разговор его с царским дворецким (3Цар.18:4–13), предполагающий достаточное знакомство их, то нельзя не сделать уже вполне вероятного заключения в пользу деятельности Илии, значительно предшествовавшей его возвещению наказания царю и народу.

Когда отпадение от Иеговы в Израиле достигло наивысшей степени, и голос пророков был подавлен внешней силой, не произведя особенно заметного действия, тогда потребовалась такая чрезвычайная и потрясающая мера, которая, действуя на внешнюю сторону жизни чувственного народа, привела бы его к сознанию своего заблуждения. Великий пророк торжественно и бесстрашно является перед царем и во имя Божие возвещает наказание ему и народу: «жив Господь Бог Израилев, пред Которым я стою! В сии годы не будет ни дождя, ни росы, разве только по моему слову»! (3Цар.17:1)¹⁶⁴. После этих слов пророк удалился. – Характерность угрозы и ближайшее отношение её к пророческому призванию Илии вызывают необходимость более обстоятельного обсуждения её. Возвещенное Израилю пророком наказание не было чем-либо произвольным и случайным: оно возвещено в законе Моисея за отпадение от Иеговы и вполне соответствует обстоятельствам времени. Плодородие обетованной земли было обещано Израилю под условием точного сохранения завета Иеговы и удаления от всех видов идолослужения, и наоборот – за служение «иным богам» Бог угрожает заключением неба, прекращением дождя и земной производительности (Втор.11:16,17; 28:23; Лев.26:19). Между тем никогда еще идолопоклонство не омрачало религиозного сознания Израиля так, как при Ахаве, и вот теперь-то должна была исполниться угроза. Пророк Илия, возвещая определенный в законе божественный суд Ахаву, отмечает этим не отдельную черту своего пророческого призвания, а самое существо последнего, так как и задачей его служения и положением его в истории теократии требовалось поднять и восстановить разрушенный народом завет с Иеговой. А так как восстановление и утверждение завета требовало разрыва с глубоко уже вкоренившимся идолослужением и насильственного удаления его, то отсюда объясняется суровый характер наказания и строгость угрозы, как проповеди к покаянию. С другой стороны, угроза и наказание были направлены к решительному ниспровержению одним ударом формально введенного царем служения Ваалу и к наиболее вескому доказательству ложности и ничтожества последнего. Ваал, как уже сказано, был почитаем, как бог солнца и производительной силы природы. Наступающая же по слову пророка засуха и бесплодие земли должны были фактически доказать бессилие и ничтожество идола, показать, что не Ваал – Бог неба и не в его власти находится ниспослание дождя, а только Иегова – царь неба и земли. Сам пророк не указывает продолжительности срока засухи, поставляя ее в зависимость от обращения царя и народа к Иегове, а добавление «по слову моему» указывает на не случайность её наступления, равно как и прекращения, и составляет противовес учениям пророков Ваала о нём, как боге плодородия, который может склониться перед молитвами и жертвами своих жрецов к прекращению засухи¹⁶⁵. Как была принята угроза Ахавом, не известно, но из факта наступления засухи и продолжительности её можно заключать о недоверчивом отношении со стороны царя к угрозе пророка.

Возвестивши суд Израилю, пророк по повелению Божию удалился к потоку Хорафу, где ему вороны должны были доставлять пищу¹⁶⁶, а вода из потока служила к утолению жажды (3Цар.17:2–6). По мнению некоторых исследователей, целью этого удаления пророка было с одной стороны – избежание преследований со стороны царя, действительно не замедливших обнаружиться вслед за исполнением угрозы пророка (3Цар.18:10), а с другой – духовное укрепление и приготовление к дальнейшим трудным подвигам его чрезвычайного пророческого призвания и служения¹⁶⁷. Пребывание пророка в пустыне у Хорафского потока длилось около года¹⁶⁸. Затем, по слову Господню, пророк удаляется в Сарепту Сидонскую и находит себе приют у бедной благочестивой вдовы, сильную веру которой в истинного Бога¹⁶⁹ он укрепляет еще более чудесным пропитанием её со всем домом во все продолжение засухи и голода, а затем воскрешением сына её, смерть которого она смиренно отнесла к своим собственным грехам (3Цар.17:8–24). Это пребывание пророка у Сарептской вдовы характеризует его с той стороны, которая совершенно отступает на задний план в его общественной деятельности и существенно необходима для полного образа великого человека Божия. Между тем как он по отношению к отпадшему от Иеговы, разрушившему Его завет идолопоклонническому народу является беспощадным ревнителем по истине и судьёй, угрожающим и наказывающим, строгим и суровым, по отношению к бедной вдове, верной Иегове, является полным участия и дружелюбия, сострадания и сожаления, утешающим, благословляющим и вспомоществующим. Жестокость и суровость не были составной частью его духовной природы, а строгие карательные меры его относительно отступников имеют свое основание в обстоятельствах времени и том положении, которое было определено ему в промыслительных планах Божиих относительно Израиля: мерами снисхождения и участливой любви он не достиг бы цели там, где насилие и произвол считались призванием жизни.

Между тем предсказание пророка о засухе осуществилось в полной силе. «Всё пожирая, как огненное око гневающегося Бога, смотрело солнце с неба на землю; его лучи обратились в стрелы разрушения и гибели; раскаленный и высохший воздух вытянул реки из их русла и воду из колодцев; животные погибали без пищи; растения и деревья, лишенные всякой влаги, поникли пред знойными лучами и замерли; голод достиг крайней степени, проникая и в палаты вельмож»¹⁷⁰. Видя бедствия страны, Ахав производит тщательные розыски пророка, снимая клятвенный договор, в удостоверение отсутствия пророка, с тех государств, в пределах которых он искал человека Божия. Пророки Ваала были бессильны при посредстве своего бога открыть небо, заключенное Илиею. Засуха грозила погубить и последний вьючный скот, находившийся в распоряжении царского двора, и сам царь отправляется разыскивать пастбища для своего скота. Теперь-то, когда народ имел уже достаточно возможности убедиться в бессилии своих идолов, начал колебаться в своей вере в их силу и готов был снова обратиться к Иегове, – пророк Илия получает от Бога повеление явиться к Ахаву для ниспослания дождя на землю. Ниспослание дождя не «по слову Илии» (3Цар.17:1) лишило бы значения угрозу пророка, вызвало бы представление о нем среди служителей Ваала, как о пророке ложном, и само явление небесной помощи было бы истолковано ими, как благоволение их ложных богов, преклонивших свой гнев на милость. Для достижения цели тяжкого посещения Божия на Израиля, состоявшей в посрамлении Ваала и обращении народа к Иегове, было необходимо, чтобы пророк Иеговы, заключивший небо, сам же явился для открытия его, чтобы тем осязательно доказать, что его Господь есть единый истинный и живой Бог. И вот пророк снова выступает на поприще общественной деятельности. Только сильное мужество веры могло предохранить пророка от страха при божественном повелении ему явиться к раздраженному царю и отдаться, по-видимому, в его руки, особенно если принять во внимание то, что сильное народное бедствие не побудило царя уничтожить служение Ваалу и обратиться к Иегове, и единственное впечатление, произведенное на него божественным судом, была, как кажется; забота о своем вьючном скоте (3Цар.18:5–6). При такой нераскаянности Ахава явление пророка Илии в израильской стране показалось богобоязненному Авдию изумительным, а поручение известить Ахава о его прибытии – крайне опасным, так как он веровал, что Бог ни попустит смерти пророка от нечестивой руки и унесет его «Своим духом» в скрытые места, и тогда ложное извещение им грозного царя будет стоить ему (Авдию) жизни (3Цар.18:12). Но успокоив Авдия относительно его опасений, пророк затем мужественно является перед Ахавом и в ответ на его злобный и бессильный упрек: «ты ли это, смущающий Израиля»? бесстрашно произносит ему грозное обличение: «не я смущаю Израиля, а ты и дом отца твоего»... (3Цар.18:17,18). Затем, провидя ясным пророческим сознанием, что страшное посещение Божие не вполне было достаточно, чтобы открыть глаза царю и народу, Илия решается через непосредственное доказательство, через божественный приговор, показать народу, кто есть Бог, – Иегова или Ваал, и велит Ахаву созвать на Кармил народ и пророков Ваала (450) и Астарты (400). Не будучи в состоянии противиться повелению мощного человека Божия, Ахав тотчас производит собрание народа на Кармиле. Здесь, после грозного обличения народа в двоеверии и религиозных колебаниях между истиной и ложью, повергшего сознающий свою неправоту народ в глубокое молчание, пророк сделал предложение о принесении жертвы почитателями Ваала своему богу, после чего он принесет жертву Иегове¹⁷¹, и на чью жертву упадет огонь с неба, Бог той стороны и будет призван истинным. – Решение о правах на почитание между Иеговой и Ваалом посредством жертвоприношения не было случайностью: жертва и у язычников и у иудеев была фактическим выражением богослужения. Зависимость же решения в данном случае от огня имеет свое основание в значении его при жертвенном обряде: огонь возносит жертву вверх, как бы к самому божеству, и если последнее само посылает огонь, то это знак и его силы и угодности жертвы. Вместе с тем предложение пророка не могло не встретить сочувствия и у народа: здесь-то по народному сознанию и мог Ваал блистательно проявить свою силу, как бог неба, солнца и огня. Но за то тем решительнее должно было обнаружиться посрамление Ваала!

Предложение Илии было принято и жрецы Ваала начали свое тайнодействие. Безостановочное призывание ими своего бога с утра до полудня не вызывает ни голоса, ни ответа; их дикие танцы и беганье вокруг алтаря, становящиеся все более настойчивыми и энергичными, не сопровождаются ни малейшим успехом. Пророк Илия, в своей священной ревности осмеивая их заблуждения, предлагает им звать своего бога громче, так как «он может быть задумался или занят чем-либо или в дороге, или спит» (3Цар.18:27), и следовательно голос их может и не вызвать его внимания. Этим своим предложением пророк указывает на всю неосновательность тех чувственных антропоморфических представлений идолопоклонников о своем верховном божестве, которые пророки Ваала усердно распространяли между народом. Со своей стороны жрецы, видя в предложении пророка осмеяние своих верований, начинают кричать еще громче, ранить себя ножами и бешенствуют, как безумные, от полудня до времени вечерней жертвы, но все их старания были безуспешны. Когда достаточно обнаружилось, что Ваал не может отстоять своих прав на существование среди Израиля, будучи мертвым идолом, а не живой личной силой, тогда Илия подзывает к себе народ, восстанавливает разрушенный жертвенник Иеговы, созидая его из двенадцати камней, чтобы показать, что жертва приносится от лица и во имя всего неразделенного и единого народа Божия¹⁷², велит выкопать вокруг жертвенника ров и трижды поливать водою жертву, дрова и сам жертвенник, пока не наполнится весь ров и не покроет водою жертву, чтобы уничтожить всякое подозрение в обмане¹⁷³, и ко времени обычной по закону вечерней жертвы приносит молитву Богу о ниспослании огня, – молитву, напоминающую Израилю о завете, заключенном Богом с праотцами всего народа, и о тех явлениях благодати Божией, которыми отмечены все дни его существования со времени его избрания в народ Божий. Здесь, когда разрушенный народом завет с Богом снова должен был быть восстановлен, в названии Иеговы Богом Авраама, Исаака и Иакова выражается уверенность, что Бог, Который много раз засвидетельствовал Себя отцам, и теперь покажет свое величие и силу избранному им народу. Немедленно по молитве пророка упал огонь с неба и пожрал жертву, дрова, камни, землю и иссушил всю воду. Сила и величие Иеговы были доказаны; народ, пораженный несомненным знамением величия Иеговы, пал на землю и единодушно исповедал: «Иегова есть Бог». После этого торжественного исповедания народом Иеговы Илия повелевает схватить ложных пророков Ваала, виновников нечестия и бедствий народа и предает их смерти у потока Киссона¹⁷⁴, а затем, взошедши на вершину горы, молится о ниспослании дождя на землю и, известивши Ахава о приближении дождя, объятый духом Божиим, прибывает одновременно с царем в Изреель (3Цар.18:18–46). Так была исполнена первая миссия пророка Илии; сила живого Бога и ничтожество идолов засвидетельствованы небесными знамениями перед всем народом; ложные пророки истреблены. Оставалось ожидать, что Ахав, поколебленный явлениями величия и благости Иеговы, освободится из под власти своей безбожной жены, возьмет в свои руки бразды правления и со своим народом не колеблясь и бесповоротно обратится к Иегове. Илия ожидал этого, но он должен был убедиться, что борьба, еще не кончена, а только началась; «прежде, по выражению Круммахера, должен был разбиться светильник, чтобы он запылал тем ярче, и плавильщик Израиля должен был пасть сначала сам в плавильню» для успеха дальнейшей борьбы.

День на Кармиле образует средоточный и высший пункт в деятельности пророка Илии. Если вообще его призванием было восстановить разрушенный завет народа с Иеговой и привести к Нему народ, продавшийся идолослужению, то его миссия не могла быть исполнена без фактически-доказательного решения между двумя противоположностями – всемогущим Богом и бездушным идолом, а такое решение и дано на Кармиле. Здесь пророк является на высоте своего служения, как восстановитель завета, и во всем своем преимущественном величии, между пророками Ветхого Завета. Здесь он являет народу, как истинного Бога, Того, Кто может засвидетельствовать Себя таким при посредстве высших знамений, лежащих только в Его силе.

Неоспоримое значение кармильского события состояло в том, что им фактически была доказана вся неосновательность религиозных представлений о Ваале, как верховном боге солнца. Единодушное исповедание народом Иеговы после кармильского чуда показывает, что это последнее рассеяло его религиозные колебания и сомнения, и пробудило в нём сознание правоты древней веры отцов, и если при этом еще не последовало полного внутреннего обращения народа к Иегове, то во всяком случае была разрушена твердыня нечестия и подготовлена почва для дальнейшей мирной религиозно-просветительной деятельности пророков. Несомненный поворот религиозного сознания народа на истинный путь, лишавший Ахава и Иезавель их твердой опоры и поддержки в преследовании пророков-ревнителей по истинной религии, естественно должен был вызвать ослабление гонения на пророков со стороны царской власти и усиление их деятельности на пользу религии. И действительно, пророки теперь уже не были вынуждены более скрываться, они не преследуются и не умерщвляются, а снова выступают на поприще общественного служения, продолжая дело начатое Илией. Из дальнейшей истории Ахава мы видим, как свободно и большей частью безнаказанно они являются перед царем со словом обличения (например 3Цар.20:35–42). Правда, частные случаи преследования пророков мы видим и позже (пр. Михей – 3Цар.22), но пророки уже преследуются не как представители религии Иеговы, получившей теперь право на существование, а как «личные враги» царя (ср. 3Цар.21:20). Это одна – более отдаленная – сторона кармильского события. Иное представляет оборотная сторона события и непосредственное отношение его к личной судьбе великого пророка и его надеждам. Хотя финикийское нечестие, вводимое доселе царской властью при посредстве чисто внешних мер, и было подорвано теперь в самом основании, но прежняя политика царя относительно религии продолжалась: идолопоклонство не было отменено и запрещено официально. Царской власти пришлось только считаться теперь с народной силой, высказавшейся против почитания Ваала. Но служение Ваалу продолжало считаться государственной религией, покровительствуемой царским двором; ослаблены лишь меры насилия в проведении чужеземных религиозных воззрений и обрядности в жизнь народа. Но зато положение самого виновника кармильского события – пророка Илии – значительно ухудшилось; ожесточение и злоба Иезавели против пророка еще более усилились и могли быть утолены только его смертью, которой она и добивалась, желая отомстить ему за разрушение её планов и за истребление жрецов Ваала, стоявших под её покровительством. Отсюда объясняется все дальнейшее поведение пророка, а его жалобы, сомнение и уныние (3Цар.19:4–14), вызванные неисполнением его ожиданий в той мере, какая казалась ему возможной, не стоят в противоречии с тем несомненным успехом и с теми полезными, хотя и незаметными пока для пророка, следствиями, которыми сопровождалось кармильское событие. – После этих замечаний о значении кармильского события проследим дальнейшую судьбу пророка.

Ближайшие следствия великого события на Кармиле не могли удовлетворить священной ревности пророка по Иегове и, как уже сказано, были вполне неблагоприятны лично для пророка. Вместо полного восстановления истинного богопочтения, свидетелем которого он, вероятно, хотел быть, поспешая в Изреель перед колесницей Ахава (3Цар.18:46), он слышит клятвенную угрозу Иезавели о кровавом мщении за истребление им пророков Ваала. От Иезавели пророк Божий после казни, совершенной им над её лжепророками, и не мог ожидать чего-либо другого, но что Ахав, бывший свидетелем величия Иеговы на Кармиле, вступил в соглашение с Иезавелью, вместо необходимого поворота в своей религиозной политике, это было совершенно непредвиденным ударом для огненного ревнителя по Иегове и вызвало в нем тяжкие сомнения в полезности его доселешнего труда, – полную неуверенность в возможности успеха в том деле, которому он посвятил себя. В унынии пророк снова удаляется с поприща своей общественной деятельности и идет сначала к южным границам царства Израильского, затем в Вирсавию – самый крайний пограничный пункт Иудеи, а оттуда отправляется на день пути далее к югу в пустыню, где, опустившись в изнеможении под можжевеловым кустом, просит себе у Бога смерти, чтобы не пережить совершенного истребления имени Божия в Израиле, что казалось ему возможным при недействительности даже наиболее решительного доказательства величия Иеговы для немедленного коренного изменения религиозного состояния родного ему государства. Подкрепленный отдыхом и пищей и нравственно укрепленный явлением ангела, он отправляется в дальнейший путь и сорок дней и ночей идет к горе Хориву, в надежде на этом месте первобытного откровения Божия получить решение загадки доселешнего водительства Израиля Богом.

Прибывши на Хорив после сорокадневного путешествии, пророк удостоился здесь получить в величественном богоявлении и утешение и подкрепление своего мужества, необходимые для доведений им дела Божия до конца. В пещере, быть может той же самой, в которой Бог показал некогда свое величие Моисею в ответ на его ревность против безбожного народа (Исх.33:22), Илия проводит ночь. Здесь в ответ на вопрос Иеговы: «что ты делаешь здесь, Илия»?, пророк приносит тяготившую его жалобу на свой народ: «я возревновал о Господе, Боге Саваофе; ибо сыны Израилевы оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники, и пророков Твоих убили мечем; остался я один, но и моей души ищут, чтобы отнять её» (3Цар.19:10). Этими словами пророк приносит жалобу на то, что вся его ревность и вся борьба имели так мало успеха, – а равно выражает недоумение о долготерпении Божием и Его планах, казавшихся пророку загадочными после кармильского чуда. На жалобу пророка последовало ему божественное повеление «выйти и стать на горе пред лицом Господним» (3Цар.19:11), где Господь будет говорить с ним. Предвестниками приближения Господа были грозные и величественные явления природы: сначала поднимается сильный ветер с шумом по ущельям гор, раздирающий их и сокрушающий скалы; но не в ветре был Господь; затем землетрясение, потрясающее и колеблющее землю, но и не в нем – Господь; наконец, при сильных потрясениях земли огонь, вырывающийся из её недр, но Господь и не в огне. Только в спокойном и тихом веянии ветра узнает Илия приближение Господа, закрывает свое лицо милотью и на прежний вопрос Господа повторяет свою жалобу, в ответ на которую получает поручение помазать Азаила на сирийский трон, Ииуя – на израильский, а Елисея в преемники себе, – а равно известие, что среди Израиля сохранилось еще 7000, не преклонивших своих колен пред Ваалом, истинных поклонников Иеговы, и что следовательно не может исчезнуть имя Его среди Израиля (3Цар.19). Ободренный и укрепленный в вере величественным богоявлением и раскрытием высших намерений Божиих об Израиле, Илия возвращается снова на поприще своего служения среди Израиля.

Останавливаясь подробнее на уяснении смысла хоривского богоявления пророку, имевшего важное и решительное значение для продолжения им своего пророческого служения, мы находим далеко не излишним доказать прежде основательность жалобы пророка, в виду различных суждений о ней со стороны новейших исследователей, а затем – показать цель и значение величественных знамений Божиих пророку на Хориве и данных ему здесь поручений.

При новейших успехах библейской науки, предполагающей, в лице некоторых исследователей, со времени открытия памятника Моавитского царя Меши, существование в заиорданской области храма Иеговы, притом возникшего по влиянию самого пророка, или его учеников, уныние и жалоба пророка на Хориве представляются несколько непонятными, – но дело принимает совершенно другой оборот при более внимательном обсуждении этого предположения. – Надпись памятника Меши между прочим гласит, что царь Меша, ограбивши и разрушивши храм Иеговы в заиорданской области Нево, посвятил забранные в нем сосуды своему богу Хамосу¹⁷⁵. Некоторые исследователи, предполагая при этом храме Иеговы истинное служение духовному Богу, приписывали само возникновение храма влиянию Илии, Елисея и их учеников¹⁷⁶. Но такое двоякое предположение не мирится ни с обстоятельствами существования царства израильского, ни с духом служения пророка Илии. Храм, предполагая собою целое общество почитателей Иеговы с известным строем, управлением, законами и уставами, естественно должен был пользоваться правом признания его со стороны правительства. Но это прямо противоречит стремлениям и политике израильских царей, всегда опасавшихся религиозного единения с южным царством, как могущего повлечь за собою и политическое единение. Вся израильская политика говорит против существования храма в Нево с истинным богопочтением. Далее, священные писатели ни одним словом не упоминают о существовании такого храма, что в последнем случае было бы даже не мыслимо, так как храм истинному Богу должен был бы казаться им или явлением отрадным среди всеобщего идолопоклонства, или незаконным, как существующий вне Иерусалима. Что у заиорданских колен могло быть собственное особое святилище, в этом можно не сомневаться: и разрозненность колен, делающая возможным религиозное разъединение, и бурное течение Иордана, особенно при разливах его, мешавшее выполнять заиорданским коленам свои религиозные обязанности в Иерусалиме, и политическая зависимость их от Моава, недружелюбно смотревшего на прямые сношения их с царскими святилищами Израиля, – наконец, и сами (незаконные) культы в Израиле, – все это могло натолкнуть заиорданцев на мысль основать свое коленное святилище, для которого не могло быть более удобного места, как гора Нево, освященная древними воспоминаниями. Памятник Меши не дает прямого указания на род святилища в Нево, но упоминание о «сосудах Иеговы», взятых отсюда Мешею, заставляет предполагать не простой жертвенник, а святилище, дом или храм Иеговы. Но на основании резких порицаний Галаада позднейшими пророками (Ос.6:8; 12:11; 5:11) нельзя не заключить, что и в Нево упорно держались служение тельцам и культ Иеровоама. Упоминание о сосудах этого храма не говорит против нашего утверждения: моавитянин Меша не различал поклонения духовному Богу от поклонения тельцам и мог назвать сосуды незаконного культа тельцов сосудами Иеговы, зная имя Его, как Бога Евреев. Пророк Илия, знавший, вероятно, достаточно религиозное состояние заиорданской страны, не мог бы горько жаловаться на оставление завета Иеговы израильтянами и на свое одиночество (3Цар.19:10), если бы родина давала ему такое утешение, как храм истинному Богу с многочисленными приверженцами. Потому-то вовсе нет оснований ни предполагать существования храма Иеговы в Нево с духовным служением Ему, ни – влияния пророка на его возникновение, и жалоба пророка Илии на свое одиночество в истинном богопочтении имеет свои основания.

Хоривское богоявление имело весьма существенное значение для пророка: оно ободрило и вдохновило его на дальнейшую плодотворную деятельность среди Израиля. Самое путешествие его к Хориву в течении 40-ка дней было не без значения для пророка: оно было временем предуготовления его к возможно высочайшему для смертного богооткровению – путем отрешения от всего земного и погружения в Бога и высший мир, – путем созерцания величия природы и – молитвы. Собственный смысл и ближайшая цель величественного и чудного богоявления на Хориве – это ответ на горькие жалобы и уныние пророка, рассеяние его сомнений, колебаний и смущения. Во имя и по повелению Божию пророк с огненной ревностью является среди отпадшего от Иеговы Израиля, чтобы возвратить его к вере отцов. Все средства к этому даны ему Богом: он заключает и снова открывает небо; поражает страну бедствиями и снова благословляет, творит такие знамения и чудеса, каких Израиль не видел уже целые столетия. От своей деятельности пророк ожидал полного успеха: «в зеркале своей уверенности и надежд он не видел ничего меньшего, как сокрушенного обращения всего народа к престолу Иеговы»¹⁷⁷. Но случилось совершенно противоположное всем его ожиданиям: в момент наибольшей надежды на успех он видит все свои прежние усилия напрасными. Непонятный и неожиданный поворот дел поставил его в изумление и уныние. Теперь-то на Хориве и последовал ответ на его сомнения, который не мог быть более достаточным, более глубоким и величественным. Грозные явления природы образно и наиболее соответственно душевному состоянию пророка обнаружили перед его глазами характерные черты его пророческого служения в Израиле. В вихре, разрывавшем скалы, пророк Илия узнал отзвук тех своих громовых обличений, которыми он приводил сердца в ужас. Землетрясение отобразило ему бедствия и наказания, которыми он поражал землю. Огонь возобновил перед его сознанием огонь Кармила и грозный суд над нечестивыми развратителями Израиля. В этих образах должен был являться пророк Илия среди Израиля, подобно Моисею, с огненным факелом закона, как вестник Того, Который не дает посрамить Себя. Но тут же пророк узнал, что явления только силы и величия Божиих, без посредства благодати, могут повергать грешника в ужас, но не могут сокрушить его упорства и обратить к Иегове, возбудить в нем сокрушенное сознание грехов и склонить его к любви божественной. В тихом веянии ветра он узнал, что только благодать, смягчающая и обращающая сердца, может произвести то, чего он ожидал от громов закона и божественных судов. Но не признавалась, ли этим прежняя деятельность пророка Илии лишенной значения? – Далеко нет, и убеждение в этом не могло не обрадовать пророка: как грозные явления природы сделали восприимчивее сердце пророка к последующему тихому веянию и воспламенили тем сильнее в нем желание благодати Божией, так вместе с тем они выражали собою, что его пророческая деятельность в Израиле не осталась без полезных следствий. Она приготовила сердца для впечатлений другого рода. В том и состояло его служение и особое призвание, чтобы взбороздить очерствевшую почву отпадших от Иеговы сердец своего народа, – снова поставить перед глазами отпадших забытый закон в его силе и величии, громами закона пробудить усыпленных, устрашить беспечных и воспламенить в сердцах всех их жажду благодати. Вместе с тем, величественные знамения должны были указать на путь Господа, Который ужасами суда над нечестивым народом пролагает пути своему царству и затем является в собственном своем существе. В целом, откровение Божие пророку на Хориве носит преимущественно пророческий характер: указывает на будущее царство благодати, имеющее наступить после приготовления к нему избранного народа посредством судов и наказаний.

Троякое поручение Божие пророку Илие соответствует его троякой жалобе и троякому предзнаменованию явления Бога: Азаил, помазываемый на сирийский трон, должен послужить жезлом обуздания для Израиля, разрушившего завет Божий, и своей разрушительной деятельностью соответствовал тому вихрю, который раздирал горы и сокрушал скалы. Повеление помазать Ииуя было ответом на вторую жалобу пророка о разрушении жертвенников Иеговы и избиении его пророков: Ииуй должен был с истреблением всего дома Ахава уничтожить идолослужение, восстановить истинное богопочтение и отомстить кровь, пролитую за поддержание истинной религии. Своей деятельностью, поколебавшей твердыни Ваалова служения, он отобразил Хоривское землетрясение. В ответ на жалобу об одиночестве пророк получает повеление помазать себе преемника – Елисея, который был живым «огненным» знамением, провозвестником покаяния, вестником гнева Божия – с одной стороны, и благодати Божией – с другой. К этому присоединяется и радостное для пророка известие о 7000 верных среди Израиля, не преклонивших своих колен пред Ваалом¹⁷⁸. Эти успокоительные поручения Божии, направленные к прославлению имени Иеговы и утверждению Его царства на земле, послужили побуждениями к возвращению пророка с радостным чувством на поприще общественной деятельности.

Призвание Илией Елисея в пророки (3Цар.19:19–21) присоединяется непосредственно к хоривскому богоявлению. Сознание Илией своего одиночества и мысль о том, что с его смертью прекратится пророческое служение в израильском царстве, наполняли наибольшей печалью его сердце. Указание на Хориве продолжателя ему ободрило и укрепило его, – и так как это было для него главным делом, то он немедленно по возвращении с Хорива призывает Елисея в преемники своего служения. Таким образом, он немедленно исполнил то, что было дли него настоятельной необходимостью, предоставляя помазание Азаила и Ииуя тому времени, которое будет указано Богом¹⁷⁹.

К явлению великого пророка, поколебавшего кармильским чудом твердыни Ваалова служения и вынудившего прекращение гонений на пророков, присоединяется явление и других пророков, служение которых целям теократии особенно заметно выступает в период временного удаления пророка Илии с поприща его общественного служения. Снова выступает на первый план общественно-государственная деятельность пророков, особенно проявившаяся в войнах израильтян с сирийцами, где пророки являются истинными сынами отечества и спасителями его; но в то же время эта деятельность их направлена к прославлению имени и величия Иеговы и к посрамлению ложных языческих богов. Теперь, когда грозными знамениями величия Иеговы была поколеблена вера в Ваала, Иегова хотел явлениями милости своему народу обратить его к себе и своему завету. Венадад II сирийский, сын Венадада, возвысившего Арамейское царство до степени могущественной державы, в союзе с тридцатью двумя подчиненными ему царями, вторгся в израильское царство и так быстро и неожиданно осадил Самарию, что Ахав не успел приготовиться к битве (3Цар.20:1). Малодушный Ахав, испуганный неожиданным нападением, по первому требованию Венадада готов был уступить ему все царские сокровища и даже жен и детей своих – в качестве заложников (3Цар.20:4). Но тогда, возгордившись смиренной покорностью Ахава, надменный деспот потребовал сдачи столицы без всяких условий – с правом грабежа его солдатами не только царских имуществ, но и имущества всех граждан. Созванные царем старейшины народа не согласились на это постыдное предложение, не смотря на ограниченность военных сил в городе (около 7000 воинов) и не смотря на угрозы Венадада, хваставшегося многочисленностью своего войска. Побуждаемый старейшинами и народом (3Цар.20:8), Ахав решился на упорное сопротивление, а сирийцы стали обводить город валом. В это время спасителем из затруднительного положения является один из пророков, который ободряет царя и предсказывает ему полную победу. Пророком был указан и образ военных действий: Ахав должен был сделать сначала частную вылазку, потом общую. По указанию пророка, сначала слуги областных начальников, бежавших в Самарию, числом 232, а затем 7000 воинов израильских напали на воинов Венадада, беспечно пировавшего с союзниками своими в палатках, и обратили их в бегство. Тот же пророк, ободривший царя к битве, советовал ему позаботиться об укреплении военных сил в виду предстоящего в следующем году нового нападения сирийцев (3Цар.20:13–22). Таким образом, пророк оказал царю новую услугу предусмотрительного военного советника, открывши наперед тайные предприятия неприятеля и тем самым рассеявши их.

Предсказание пророка исполнилось: в следующем году Венадад предпринял новый поход против Самарии, но на этот раз он хотел сразиться с Израилем не на горах Самарии, а на равнине, по суеверному мнению, будто Бог Израиля есть Бог гор, а не долин. Местом военных действий была избрана обширная галилейская равнина к северу от Изрееля; израильтяне же расположились лагерем на двух южных горах. Сем дней оба войска стояли друг против друга, не осмеливаясь начать битву. Наконец, израильтяне, снова ободренные пророком, возвестившим, что Бог Израилев не – Бог гор только, а вселенной (3Цар.20:28), вступили в битву и одержали полную победу. 100000 неприятелей остались на поле сражения, а 27000 бежавших в город Афек погребены под его развалинами (3Цар.20:29,30)¹⁸⁰. Венадад, не могший укрыться от преследований, вымолил себе пощаду у Ахава через своих подданных, которые своим унижением польстили суетности израильского царя. Последний принял Венадада ласково и заключил с ним мирный договор, по которому возвращены Израилю города, завоеванные отцом Венадада, и выговорено дли Израиля право беспошлинной торговли с Дамаском (3Цар.20:26–34).

Таким образом, обе победы Израиля над сирийцами, возвещенные пророками, показали, что только Иегова есть истинный Бог, Бог Израиля. Причем, если первая победа была только свидетельством спасающей силы и благодати Иеговы, то вторая победа была и особенным доказательством того, что Иегова не есть Бог местности и народа, а всех стран и народов.

Но поступок Ахава с Венададом, состоявший в закреплении взаимного мира, был выражением недостатка в нем религиозного чувства и вызвал серьезное обличение со стороны одного из «сынов пророческих» (3Цар.20:35–42). Как победа над сирийцами, будучи делом Божиим (3Цар.20:26), была возвещена царю через пророка, так и наказание за его поведение после победы, как божественный приговор, возвещается через пророка же (того ли самого, или другого – неизвестно). Случилось это особенным, чисто пророческим, торжественным образом, а именно через символическое действие со следующим за ним выразительным объяснением. Символическое действие было такого рода, что оно не только выражало упрек царю за его поведение, но и довело царя до того, что он, не зная и не желая, сам себе высказал приговор и тем невольно признал возвещенное ему наказание заслуженным. Пророк¹⁸¹ потребовал, чтобы его товарищ по призванию и служению избил его до крови – в виду того, что он должен был представить себя возвращающимся из тяжкой битвы. Изранение должно было обусловливать всё дальнейшее символическое поведение. Несомненно, что требование пророка было связано со ссылкой на «слово Иеговы» и потому, как ни непонятно было требование, отказ исполнить его, особенно со стороны товарища пророка по служению, не мог быть оправдан, и за свое ослушание не исполнивший требования был убит львом¹⁸². Но без изранения пророк не мог исполнить повеления Божия о возвещении царю наказания, а потому обратился с тем же требованием к другому пророку, который и избил его до крови. Тогда покрывши свое лицо повязкой, чтобы ему, как израненному, иметь возможность обратиться к царю с жалобой на несправедливость, а с другой стороны и чтобы не быть узнанным, он остановил царя, при возвращении последнего домой, и рассказал обстоятельства дела: начальник вверил ему на войне важного пленника, обязавши его тяжким штрафом, или даже жизнью, в случае бегства пленника. Последнее случилось и за это неосторожный наблюдатель изранен начальником. Царь признал наказание заслуженным, указывая на то, что виновный сам себе приговорил суд (3Цар.20:35–40). Тогда пророк, снявши повязку, объяснил смысл своего символического поведения: виновный в несоблюдении требования со стороны верховного начальника – Бога – сам царь, отпустивший вверенного ему преступника – хулителя Иеговы – Венадада, и за это будет «душа царя вместо души отпущенного преступника и народ царя вместо народа Венадада» (3Цар.20:42). Символическое действие как нельзя более соответствовало обстоятельствам минуты и было понято Ахавом.

Это событие, рассматриваемое с теократической точки зрения, не представляет ничего странного, каким оно казалось отрицательной критике. Оно представляется как нельзя более естественным при предположении, что пророк, возвестивший второй поход Венадада, предостерегал царя поступить с последним без всякой пощады. Но если и не было такого предостережения, то понятно само собою, что царь израильский не мог поступить в данном случае с пленным, как с частным лицом при частном оскорблении. Дело касалось блага нации и чести Иеговы. Венадад был пленником не Ахава, а Иеговы, показавшего Себя Богом всей вселенной, а потому Ахав не имел права вторгаться в дела Иеговы, отпуская пленного. С другой стороны, это событие указывает на всю строгость, серьезность и непреклонность пророческого служения в это время общего отпадения от Иеговы, – дает образец беспрекословного послушания слову Иеговы, мужества и самоотвержения, с каким пророки выполняли свое высокое служение.

По одержании двух побед над сирийцами Ахав, достигши мира и покоя совне, обратил свое внимание на расширение и украшение своих садов и поместий в своей летней резиденции – в Изрееле. С его стремлением к роскоши и блестящим сооружениям в данном случае связана его глубочайшая несправедливость по отношению к Навуфею¹⁸³. Виноградник Навуфея, находившийся в соседстве с дворцом Ахава, очень понравился царю, который и решил его приобрести себе для устройства сада (3Цар.21:2) при дворце. Навуфей, опираясь на Моисеев закон о собственности, охранение которой было священным долгом (Лев.25:13–28; Числ.36:7), не хотел ни продать его царю, ни променять на другой лучший виноградник. Противодействие его сильно встревожило Ахава. Тогда Иезавель, опираясь на право силы царской власти, от имени царя написала повеление к старейшинам города – произвести суд над Навуфеем по обвинению его в богохульстве и оскорблении царского величества при точном соблюдении всех законных формальностей. После обвинения Навуфей был побит камнями в исполнение повеления Иезавели, а чтобы его имение не досталось его сыновьям, то и они убиты, уже совершенно без всякого права и обвинения (4Цар.9:26). Таким путем было доставлено Ахаву обладание виноградником. Узнав о смерти Навуфея, Ахав показал явные признаки глубокого сетования на несправедливое дело, но скоро утешился и отправился принять во владение виноградник (3Цар.21:1–16). Но тут же, по повелению Божию, внезапно является пророк Илия и предсказывает гибель ему и его дому за беззаконное дело. По смыслу пророческого возвещения божественное наказание должно постигнуть Ахава не за одну несправедливость по отношению к Навуфею, но вместе с тем и главным образом за покровительство существовавшему во все время его правления идолослужению, с которым стоит во внутренней связи и поступок его с Навуфеем, и в котором так заметно обнаружилось его неуважение к предписаниям закона. Этот поступок был обнаружением нравственной порчи и следствием отпадения от Бога Израилева и Его закона, – вопиющим доказательством того, что все явления божественной силы, благодати и долготерпения по отношению к Израилю и его царю не принесли никаких плодов. Сознательное юридическое убийство, совершенное при посредстве граждан города, есть наипостыднейшее и может встречаться только тогда, когда уже совершенное безбожие разрушило все нравственные связи. Это преступление и вызвало новое явление Илии перед царем-отступником. Сущностью его пророческого служения было, как замечено неоднократно выше, возвещение божественного суда и наказаний, свидетельство перед Израилем о правах Иеговы среди общего отпадения, и ему-то главным образом было прилично в силу своего положения возвестить царю и его дому наказание и последний суд. Встреча пророка Илии с Ахавом в винограднике носит все черты прежних встреч. Пророк является также внезапно, подобно молнии, из своего скрытого убежища перед царем, забывшим, в упоении наслаждением, о строгом проповеднике покаяния. Царь в свою очередь по-прежнему видит в пророке своего личного врага, с которым он бессилен бороться, и в своем смущении жаждет скорее услышать от пророка, совсем ли тот готов его уничтожить (3Цар.21:20). Приговор, произнесенный пророком, – цену и значение которого Ахав хорошо знал, произвел на него глубокое впечатление: царь надел на себя вретище покаяния. Покаяние Ахава было искренним и за это тот же пророк возвестил ему, что он не увидит гибели дома своего, но последняя сбудется при его сыне (3Цар.21:28,29).

Вскоре после блистательной победы Ахава над сирийцами начались дружественные сношения Ахава с Иосафатом, царем иудейским. Едва ли вероятно, что благочестивый Иосафат, заключая союз с нечестивым Ахавом, имел надежду на перемену Ахавом образа мыслей относительно идолопоклонства; вероятнее, что союз заключен по расчетам политическим – с целью общего противодействия усилению сирийского царства, а со стороны Ахава – и с целью вынудить у Венадада выполнение условий договора относительно Рамофа Галаадского (3Цар.22:4). Спустя три года после сирийской войны, Ахав, при личном свидании с Иосафатом, прибывшим в Самарию, предложил ему союзными силами напасть на сирийцев. Иосафат согласился, но прежде хотел узнать от пророков, благословит ли Бог их намерение. По повелению Ахава, перед царями, восседавшими на троне у ворот Самарии, явились 400 пророков ложных, пользовавшихся суеверием царя и постоянно льстивших ему. Все эти пророки предсказывали царям во имя Иеговы полный успех военного предприятия, а Седекия, предстоятель пророков, сделавши себе железные рога, символически, для сообщения наибольшей вероятности пророчеству, предсказывал победу, говоря: «сими избодаешь сириян до истребления их» (3Цар.22:11). Но эта толпа пророков показалась подозрительной Иосафату, и он пожелал видеть истинного пророка Иеговы. Таким был пророк Михей, достойный сотрудник Илии, нетерпимый Ахавом за свои неблагоприятные предвозвещения ему. И в нем, как в Илии, царь видел своего личного врага. Призванный из темницы, он, несмотря на убеждения посланного за ним – не раздражать царя предсказанием дурного, предсказал гибель Ахаву, предстоящее поражение и бегство израильского войска, и объяснил посредством видения факт лжи в устах присутствующей тут же толпы пророков, говоривших будто бы во имя Иеговы. Разгневанный Седекия ударил Михея в лицо за то, что он опровергал его пророчество и называл Седекию органом лживого духа. Но Михей снова подтвердил ему и царю гибельный исход предприятия и снова заключен в худшую еще темницу, где он должен был пребывать до возвращения царя с похода. Предсказания Михея сбылись: в битве с сирийцами Ахав ранен; войско, оставшееся без вождя, рассеялось. Сам царь к вечеру того же дня умер и тело его было привезено в Самарию; колесница, обагренная его кровью, была омыта в водоеме, где купались блудницы, – и псы лизали кровь, капавшую с колесницы, во исполнение слова пророка Илии (3Цар.21:19).

Кто были эти пророки, предсказавшие Ахаву и Иосафату успех? В чем значение деятельности пророка Михея? Каков смысл его видения?

Пророки, созванные Ахавом, не были ни те 400 пророков Астарты, которые, по мнению многих, не были умерщвлены пророком Илией у Киссона (3Цар.19:22), потому что их глава Седекия приписывает себе обладание духом Иеговы (3Цар.22:24), – ни действительные пророки Иеговы¹⁸⁴, ни «пророческие сыны». Пророк Михей, отличая их от себя, называет их пророками Ахава (3Цар.22:22,23); с другой стороны и Ахав, сам не обращаясь к Иегове, не мог бы терпеть в своей свите, или по крайней мере относиться терпимо к сторонникам и приверженцам Илии и противникам Иезавели. Поэтому не остается сомнений, что это были пророки существовавшего все время рядом со служением Ваалу Иеровоамова культа, которых благочестивый Иосафат не мог признавать, как истинных и подлинных пророков Иеговы. Очень вероятно, что они были простыми служителями культа тельцов, подобно тому как священники Ваала и Астарты на языке священного дееписателя называются пророками этих божеств (ср. 3Цар.18:19,22,25,40). Собрание около Ахава не менее 400 пророков, выдающих себя за пророков Иеговы, как явление незаметное ни раньше, ни позже в истории Израиля, во многих отношениях заслуживает внимания. Во первых, нельзя не признать в этом факте того, что в религиозном состоянии Израиля произошел поворот от служения Ваалу и Астарте к служению Иегове, хотя и в затемненном и превратном виде чувственного служения тельцам. В этом повороте к служению Иегове нельзя не видеть влияния кармильской победы Илии над финикийским нечестием. Отсюда же ясно, как широко распространилось пророческое служение в израильском царстве и что оно, по самому существу, становится явлением, признанным государственной властью. Во вторых, отсюда видно и то, что в царстве израильском рядом с пророчеством истинным, представителями которого были Михей, Илия, Елисей и их многочисленные «ученики», было и другое официальное пророческое сословие, державшееся религии тельцов и стоявшее на стороне царской власти, действовавшее в угоду последней и совпадавшее со священническим сословием Иероиоамова культа; словом, это было привилегированное пророческое сословие, ставшее в ложную зависимость от царской власти¹⁸⁵. Но как культ тельцов и особенно его священство не имели своих оснований в законе, а были созданием политики царей, так не покоилось на завете Иеговы и связанное с незаконным священством пророчество. Дух, оживлявший это пророческое сословие, не мог быть духом Иеговы, а был необходимо духом обмана, так как и существование всего их сословия коренилось в отпадении и отделении от основного божественного закона. Как создания Иеровоамова царства, которому они служили, они могут быть названы придворными пророками. Хотя, быть может, они и не все и не всегда были сознательно намеренными обманщиками, все же они были ложными пророками, потому что не дух Иеговы говорил через них. В данном случае, по попущению Божию, в пророках этих действовала высшая сила, ослепившая их и заставившая пророчествовать так, как того желал и требовал Ахав, который таким образом собственным требованием приготовил себе погибель. Иегова попускает это ослепление ложных пророков для исполнения предрешенного в божественном совете и возвещенного Ахаву через пророка Илию приговора.

Пророк Михей (старший), о жизни и служении которого не известно ничего более, кроме сказанного в 3Цар.22, в противоположность пророкам Ахава соединяет в себе все главные черты истинного и подлинного пророка Иеговы. На основании видения он возвещает гибель Ахава, как решенную в совете Божием и притом так ясно и определенно, что Ахав и всё окружающее его собрание тотчас понимают смысл его возвещения. Само собою разумеется, что в данном случае не может быть и речи только «о мрачном предчувствии его духа о предстоящем поражении и страхе войска израильского вследствие несчастия полководцев»¹⁸⁶. По человеческим соображениям здесь менее всего можно было ожидать поражения, так как войско Ахава было сильно вооружено и военное предприятие касалось одного только города, а 400 пророков единогласно предсказывали счастливый исход его. Таким образом в предсказании Михея мы имеем действительное пророчество, проистекающее только из божественного откровения, как это определенно повторяет и сам Михей. Затем, пророк Михей с даром пророчества соединяет в себе отличающее всех истинных пророков геройское мужество. Подобно Илии на Кармиле, Михей тут мужественно противостоит царю и толпе придворных пророков. Приведенный из темницы, он счастливым предсказанием мог бы снискать себе свободу и расположение царя вместо ненависти, вызванной раньше твердым и неуклонным исполнением своего пророческого долга; об этом предупреждает его и посланный царя¹⁸⁷. Но он говорит только то, что открывает ему Иегова, не боится ни гнева и немилости царя, ни бешенства и гнева толпы раболепных придворных пророков, не знает ни человеческого страха, ни человеческой угодливости; его слово – от Бога и с ним он возвышается над всем окружающим и стоит твердо и непоколебимо пред всем, что бы ему ни угрожало. Наконец, к его мужеству присоединяется еще терпеливое перенесение позора и обид, которые он должен претерпеть из-за истины. Пылкому Седекии он спокойно указывает на будущую несомненную судьбу его; на повеление царя заключить его в темницу он не жалуется и не возражает, а призывает только присутствующий народ во свидетели своего предсказания и терпеливо принимает определенное ему положение.

Пророческое возвещение суда на дом Ахава начало сбываться: Ахав умер раненный в битве, и ему наследовал сын его Охозия только для того, чтобы своей гибелью показать, как исполнялись пророческие угрозы относительно дома Ахава. Он правил очень недолго (около двух лет 3Цар.22:51) и вследствие своей испорченности был еще менее доступен добрым влияниям, нежели его отец. Это ясно выражено у священного дееписателя не только обычной формулой суждения о его личности и деятельности: «ходил путем Иеровоама» и т.д., но и добавлением: «ходил путем отца своего и путем матери своей» (3Цар.22:52). Великие дела Божии при жизни его отца прошли для него бесследно. Самого его постигают наказания (4Цар.1:1), но он не чувствителен к ним. Падение его из окна, сложившее его на смертный одр, не обратило его мыслей к Иегове, – напротив, было для него поводом к новому оскорблению Бога Израилева. Он поставил Аккаронского Веельзевула выше Иеговы и посылает послов спросить идола об исходе своей болезни. Этот новый неслыханный проступок израильского царя еще раз подал повод явиться великому ревнителю по имени Бога Израилева из своего убежища и возвестить вероломному презрителю Иеговы божественное наказание. Явившись по повелению Ангела Господня на пути посланным Охозией, пророк Илия упрекнул их за презрение Бога Израилева и возвестил по слову Господню смерть царю (4Цар1:3,4). Но это грозное слово пророка, узнанного царем по описанию его внешности, не было в состоянии смирить больного царя и побудить его к покаянию; оно озлобило бессильного царя и исполнило его мыслью о казни непреклонному обличителю. Трижды посылал он отряды войска с пятидесятником во главе – взять человека Божия силой и привести его к царю и дважды по слову пророка небесный огонь пожирал царские отряды, пока смирение третьего пятидесятника и веление Ангела не положило конца грозному наказанию дерзких исполнителей повелений злобного деспота. В своих поступках на смертном одре Охозия является, таким образом, непреклоннее своего отца, покаявшегося после обличения Илии, и за то принужден был выслушать смертный приговор из уст самого пророка, явившегося к царю с его посланными, чтобы исполнить свою миссию. Бессильный излить свою злобу на пророка, Охозия умер по слову Илии, оставив престол своему брату Иораму, с падением которого закончился пророческий суд над домом Ахава.

Пророк Илия является и здесь вполне тем же, каким и повсюду раньше. Внезапно является он, как бы принесенный вихрем из своего убежища, со своей огненной силой и огненным словом. На посланных царя, к которым он обращает свое краткое, но сильное слово, его мощная, непобедимая личность производит такое сильное впечатление, что они не осмеливаются выполнить грозное повеление своего деспотического господина и возвращаются к нему не со словом утешения, а с возвещением роковой судьбы. Далее пророк и здесь недостижим для человеческого насилия; посланные за ним воины получают заслуженное возмездие. Мужественно и бесстрашно он является к самому царю, как раньше к его отцу, и возвещает упрямому и ожесточенному грешнику его близкую смерть¹⁸⁸. Здесь особенно выступает замечательнейшая черта его призвания. Как второй Моисей, восстановитель разрушенного завета, он и здесь словом и делом свидетельствует гнев и огненную ревность Иеговы против нечестия царя; тут-то в особенности он является представителем и орудием божественного суда, вестником божественного наказания и типом всех позднейших провозвестников великого судного дня. Характерно и то, что пророк Илия свою общественную деятельность против безбожия заключил возвещением наказания и тем запечатлел то положение, которое он занимал в истории ветхозаветной теократии¹⁸⁹.

Вскоре после произнесения смертного приговора царю Охозии (4Цар.1:16) пророк Илия был взят на небо. Как вся жизнь и деятельность пророка проникнута таинственным и чудесным характером, и как он повсюду является необыкновенным человеком, далеко оставляющим за собою обычные человеческие пути, так и кончина его вполне необычайна и исполнена таинственности, будучи в тоже время, при неясности представлений в Ветхом Завете о загробной жизни, исполненным обетований знамением и прообразом будущего воскресения. Ужасы смерти не коснулись великого пророка, и он непосредственно перешел в другую жизнь, оставив своим земным спутникам завет о продолжении его служения. Но прежде своего удаления с земного поприща пророк Илия еще раз навещает пророческие кружки, возникшие по его влиянию в Галгале, Вефиле и Иерихоне – с целями насаждения и утверждения истинной веры Иеговы вопреки проникающему в Израиль безбожию. Таким образом, если история извещает нас о тех чертах его жизни, которые относились к его общественному служению, то в повествовании о навещении им пророческих обществ становятся заметными для нас и другие черты его деятельности – тихой, мирной и спокойной – среди основанных им пророческих обществ, в которые он вдыхал новую жизнь. Следовательно, его деятельность не ограничивалась только явлением судов и наказаний отпадшим от Иеговы и истреблением нечестия. – На закате своих дней великий пророк хотел и отдохнуть среди обществ своих сотрудников и усилить их духовно, укрепить и ободрить их в это тяжелое время на дальнейшее служение теократии. Потому же многие из сынов пророческих должны были быть очевидцами прославления своего великого учителя; последнее должно было укрепить их в их призвании более, нежели все слова, учения и увещания их учителя.

Посетивши в последний раз кружки сынов пророческих, узнавших уже по откровению свыше¹⁹⁰ о предстоящем взятии на небо их великого учителя, Илия в сопровождении Елисея, не хотевшего с ним расстаться, перешел через Иордан, разделивши его своей милотью – в виду сопутствовавших издали сынов пророческих. Предвидя своим пророческим взором очень близкую разлуку с верным учеником, Илия предлагает Елисею просить у него, чего он хочет. Последний просит своего учителя о двойной части его духа, чтобы иметь силу и быть достойным преемником его служения. Но пророк Илия указал ему на Господа, Который один может дать ему дар благодати, – и ставит условием исполнения его просьбы присутствие Елисея при его взятии на небо, желая увидеть в этом знамение божественного соизволения на исполнение просьбы Елисея. Когда они продолжали идти, беседуя друг с другом, их внезапно разделила огненная колесница, взявшая на небо у Елисея его великого учителя, которому он послал, как последний привет, изумленное восклицание: «отец мой, отец мой, – колесница Израиля и конница его»! (4Цар.2:12). Затем Елисей поднял упавшую к ногам его милоть своего учителя, вместе с которой почил на нем дух Илии, и перешел Иордан, разделивши его по образу Илии. Сыны пророчеств, увидевши, что дух Илии почил на Елисее, вышли навстречу ему и поклонились до земли (4Цар.2:14,15). С этого времени начинается общественное служение Елисея во главе пророков.

Остановимся несколько над уяснением события, заключительного в земной жизни великого пророка, и постараемся поглубже проникнуть в него. – Разлучаясь со своим преданнейшим учеником, пророк Илия предлагает ему исполнение его просьбы, какова бы она ни была, – и Елисей просит двойной части его духа. Как понимать эту просьбу, и в какой мере она была исполнена? Разными исследователями было высказано много соображений по этому поводу, самых разноречивых, в зависимости от которых высказывались и различные взгляды на пророческое служение Елисея. По общепринятому мнению, Елисей своей просьбой намекает на право первородного сына, пользовавшегося по закону (Втор.21:17) двойной частью отцовского наследства сравнительно с прочими сыновьями, и просит своего учителя смотреть на него, как на первенца по отношению к прочим сынам пророческим. Потому-то просимая Елисеем часть духа его учителя не есть часть в два раза большая, чем у Илии, так как последний и не мог бы дать того, чем сам не владел, – а двойная часть по отношению к пророческим дарованиям прочих духовных сынов, которые должны были стать под его руководство. Как продолжатель дела Илии, Елисей необходимо должен был владеть пророческим дарованием в большей мере, чем прочие пророки, и потому просьба его не представляет чего-либо нескромного.

Взятие Илии на небо стоит в неоспоримейшей связи с особым призванием Илии, состоявшим в том, что он словом и делом был вестником и орудием божественного суда над отпадшими от истинной религии. Вся его жизнь и деятельность имела главным образом судейский характер, т.е. с одной стороны – разрушающий и пожирающий нечестие, а с другой – восстановляющий и преобразующий характер. Но как наказующая деятельность Божия в Ветхом Завете имеет формой своего явления огонь, так и слова орудия этой деятельности (каков Илия) были огненными словами и дела его огненными делами. Так и изображается все служение Илии у священного дееписателя и у премудрого Сираха. Взятие Илии на небо в вихре и на огненной колеснице было запечатлением преобладающего характера его служения, – печатью Божией для значения Илии, как огня, разрушающего и восстановляющего. Потому-то образ взятия Илии на небо не был случайным и произвольным, а носил вполне отпечаток его земного служения и соответствовал его особенному положению в ветхозаветной теократии. – Как великое служение Илии, так и кончина его земной деятельности представляет много черт сходства с призванием и кончиной двух других величайших представителей ветхозаветной истории – Еноха и Моисея. Все три отмечают собою главные эпохи ветхозаветной истории; все они – пророки в высшем смысле слова. Енох обращался с Богом, был в теснейшем внутреннем общении с Ним; Моисей стоял в столь близком отношении к Богу, что беседовал с Ним лицом к лицу, «как человек с другом своим» (Исх.33:11); вся жизнь Илии протекла в огненной ревности за дело Господа. Все три свидетели и провозвестники божественных судов для своего времени и всех будущих времен не должны были подвергнуться суду смерти и тления, и если Моисей умер за свое прегрешение в пустыне Син (Втор.32:51), то все же не по образу прочих людей¹⁹¹.

Такова была жизнь и деятельность Илии, величайшего представителя ветхозаветного пророчества, закончившаяся высшим небесным прославлением и запечатлением её печатью бессмертия. Но Священное Писание намекает нам во многих чертах о более широком участии этого по преимуществу облагодатствованного ветхозаветного деятеля в развитии царства Божия на земле. Так, по сохранившемуся во 2Пар.21:12–15 известию, вероятно уже спустя несколько лет¹⁹² по удалении великого пророка с земного поприща, пришло к нечестивому Иораму, царю иудейскому, письмо от пророка Илии, в котором были выставлены на вид закосневшему в нечестии царственному грешнику совершенные им ужасы, и в духе грозного настойчивого обличения Илии изрекался божественный суд, имеющий постигнуть его народ и дом, его имение, пока он сам не умрет от тяжкой неизлечимой болезни. – Это письмо, по предположению большинства исследователей (Кейль, Тениус и др.), могло быть написано пророком Илией в пророческом духе, по божественному повелению, ранее вступления Иорама на трон, и затем в нужное время было доставлено Елисеем, или одним из сынов пророческих, в руки царя¹⁹³. По воззрению Круммахера, «мог и прославленный Илия, по своем удалении с земного поприща, написать живущему царю»¹⁹⁴. Не имея нужды входить в подробнейшее обсуждение этих мнений, заметим, что когда бы письмо ни было написано, оно должно было подействовать на сознание царя, как голос из другого мира, хотя оно и не пробудило раскаяния в царе.

Рассмотрение жизни и пророческого служения Илии показало нам все величие его личности и беспримерное значение его деятельности: последняя не была напрасной и по своим плодотворным результатам способна вызвать полное изумление у всякого беспристрастного исследователя истории его жизни. Он был истинной оградой и защитой Израиля: «колесница Израиля и конница его». Это последнее выражение, по словам Круммахера, представляет нам верный образ человека, которого Бог в действительности сделал «железным бастионом вокруг своего Сиона», и в личности которого соединил всю, облеченную в латы, силу против врагов Израиля. Стоит только вспомнить, по словам того же исследователя, о пожирающем огненном пламени, которое этот ревнитель дела Иеговы направлял на врагов Бога и его народа, и о том ужасном поражении, которое он одним мановением своей руки приготовил развратителям Израиля на вершине Кармила. Стоит далее вспомнить о потрясающих громах, которые он носил на устах для поносителей Иеговы – и о том подавляющем, повергающем на землю, сильном впечатлении, которое он обыкновенно производил одним взглядом своих глаз, или простым своим появлением – на самые сильные и гордые души. Силу влияния, производимого пророком, Круммахер изображает так: «Он говорил: и пеший и конный стояли, как пораженные громом. Он угрожал: и тираны тряслись немые и бледные, отступая пред его обличением. Он повелевал во имя Божие: и огонь и меч соединялись для истребления с лица земли правящего рода за его борьбу с царством Божиим. Он негодовал в духе: и его негодование обращалось в пылающее пламя, искоренявшее с почвы Израиля отряды служителей лжи и сатаны»¹⁹⁵. И действительно, в личности одного Фесвитянина под знаменем Иеговы сосредоточивается вся борьба против царства мрака и его приверженцев. Он был стеной для всех верных в стране, твердынею Церкви Божией во Израиле. Словом и примером он поддерживал гонимое и угнетенное стадо верных Иегове; за него он бросался в опасности, чтобы в нем не прекратилась вера. Мужество тиранов исчезало при его появлении, и огонь и гром его слов были для них страшнее, чем целые полчища сирийцев и филистимлян. Разрушивши твердыни язычества, воздвигнутые в Израиле усилиями Ахава, Иезавели и сотен пророков Ваала, он величественными знамениями показал всему народу, кто есть живой Бог, имя Которого готово было изгладиться в царстве израильском. Своей деятельностью пророк Илия еще раз спас Израиля и возвратил его с края погибели, и дальнейшее существование царства израильского было обязано только его мощной личности, дух которой продолжал жить в дальнейших поколениях воспитанных им достойных преемников его служения. И в этом, между прочим, сказалось величайшее значение деятельности пророка Илии, что он основал те общества, которые поддерживали в Израиле священный огонь древнего истинного учения и, смотря по потребностям, громко и настойчиво возвышали свой голос против нечестия, или спокойно и в тиши оказывали свое противодействие превратностям времени.

Но не в одних «пророческих обществах» продолжала жить и действовать великая личность Илии после удаления его с земного поприща. Различные способы его деятельности – то в строгом уединении, то в сфере общественной жизни среди народа, направленные единственно к поддержанию и охранению истинной религии, находят свое применение в различных обществах, усвоивших вместе с содержанием его деятельности ту или другую внешнюю её сторону. Отсюда, рядом с пророческими обществами, поставившими своей задачей общественную деятельность в духе Илии и в интересах теократии, возникает общество Рехавитов. Это – общество людей, которые усомнились в возможности насадить и укрепить в Израиле истинную религию в том чистом виде, как они ее понимали, и которые поэтому удалились в пустыню и предпочли трудную жизнь шатра всем удобствам общественной жизни. Это – общество анахоретов с характером чистого назорейства, наложившее на себя обет строгого воздержания от вина, – обет обитания в шатрах, отречения от имущества, заключавшегося в виноградниках, полях и домах, и питавшееся только произведениями пустынь. Своему обету они оставались верными, равно как и религии Иеговы, до самого падения иудейского царства. Среди общества Рехавиты являлись только по принуждению особых обстоятельств (ср. 4Цар.10:15–23), каково например истребление Ваалова культа. Задачи и стремления этого общества, объясняемые только из противодействия духу развращенного времени и общие с задачами служения великого пророка, дают повод искать начала этого общества в стремлениях, возбужденных великим духом Илии¹⁹⁶.

Заканчивая обзор жизни и служения пророка Илии, находим не лишним сделать замечание по поводу суждений критики об отсутствии мессианской стороны в его пророческом служении. Правда, нельзя не согласиться в общем с тем суждением, что во всей деятельности пророка Илии почти незаметно утешительного, пробуждающего надежды, исполненного обетований элемента, как он большей частью встречается у позднейших пророков в возвещении имеющего явиться Мессии и Его царства благодати. Но это и не было непосредственным призванием Илии. Как Господь Сам научал своего пророка на Хориве, должны были пройти пред Господом вихрь, землетрясение и огонь, прежде чем Он явится Сам в тихом, спокойном веянии своей благодати; эти-то вихрь, землетрясение и огонь отмечают основной характер всего периода, характер и нашего пророка, как органа божественной деятельности в это время. Тем не менее и утверждение о полном отсутствии мессианских обетований в деятельности этого пророка не вполне справедливо. Где же можно указать более величественное возвещение являющейся в суде благодати и милости Божией, как не в богооткровении на Хориве: вихрь, землетрясение и огонь проходят пред Господом, а сам Господь является в тихом спокойном веянии!... Да и сам Илия во всей своей призывающей к покаянию деятельности разве не мессианская личность, как пророчественный тип, указывающий, правда, не на самого Господа, как Давид, а на того, который в образе, явлении, духе и силе пророка Илии возвышал свой голос о покаянии в пустыне у берегов Иордана?

При удалении пророка Илии с поприща своего служения сила дома Ахавова еще не была сокрушена вполне; его нетеократическая политика продолжалась, а вместе с нею и истинной религии продолжала угрожать опасность полного искажения её, – предотвращенная на время деятельностью великого пророка. Правда, пророк Илия, выполняя свое призвание, не только положил топор у корней древа безбожия, но и срубил его до основания; но оставались еще корни нечестия, которые, сохраняя свою жизненность, широко разрастались на почве израильского царства, и, как зловредные плевелы, силились заглушить семена истинной религии, заботливо взращиваемые пророками Иеговы. В виду этого, нужна была еще упорная борьба с нечестием, скрытым и явным, если вера в истинного Бога должна была восторжествовать; необходимо было продолжение служения великого Илии. И вот продолжить его дело: искоренить нечестие в Израиле и восстановить нарушенный мирской монархией порядок теократической жизни Израиля – было предназначено другому великому пророку – Елисею, сыну Сафата, из Абел-Мехолы. Елисей был подлинным сыном своего великого предшественника и учителя – пророка Илии, рожденным из его духа и действовавшим в его духе, получившим двойную часть его наследия на правах перворожденного сына. В последующей истории израильского царства пророк Елисей является главным лицом, около которого сосредоточивается весь ход истории этого царства.

Жизнь и служение пророка Елисея представляются нам несколько в ином виде, нежели служение его великого предшественника. Между тем как пророк Илия является как бы выходцем из другого мира, чужестранцем на земле, не имеющим ни человеческих связей, ни родственных отношений, единственным в своем роде служителем Иеговы, – пророк Елисей в своей жизни и пророческом служении более представляет черт чисто человеческой личности. Его происхождение, его рождение, его призвание и, наконец, его человеческие и родственные отношения не покрыты таинственным покровом неизвестности. Его история приводит нас к его дому и почти к колыбели, сообщает имя его отца и род предшествовавшей его пророческому призванию деятельности; словом, представляет его обыкновенным человеком, разделяющим обычные чувствования по отношению к родителям и сотрудникам в его занятиях. Эти первые известия о личности пророка Елисея стоят в связи с особенностями его пророческого служения, которое в своей наибольшей части было мирным и спокойным в отличие от величественного и грозного служения Фесвитянина. Его призвание не ограничивалось только тем, чтобы он, подобно Илии, пробуждал веру в Бога Израилева, или там, где она уже существовала, внешними средствами и грозными знамениями вынуждал всеобщее признание её. Он должен был продолжать строить на том основании, которое было положено его предшественником, низвергнувшим своими грозными действиями высоты зла и разрыхлившим жесткую, поросшую иноземным тернием, почву религиозной и нравственной жизни Израиля: посеянные Илией семена истинной веры в Бога Елисей должен был взращивать и укреплять, действуя главным образом на внутреннюю сторону жизни людей. Потому-то мы имеем гораздо больше сведений о благотворительной деятельности Елисея, нежели Илии. Но наше понимание деятельности пророка Елисея было бы очень односторонним и неправильным, если бы мы приняли во внимание только его благотворительную и вспомоществующую деятельность и вздумали видеть в ней осуществлённым, в противоположность пожирающей огненной ревности Илии, обещанное на Хориве тихое, спокойное веяние божественной благодати¹⁹⁷. Такое понимание не совместимо с возвещением, данным самим Господом в откровении на Хориве: «кто убежит от меча Азаила, того должен убить Ииуй; а кто спасется от меча Ииуева, того умертвит Елисей» (3Цар.19:17). Этим весьма определенно обозначается судейское призвание Елисея наряду с двумя другими бичами Божиими: Азаилом дамасским и Ииуем израильским, – тем более что и дело искоренения финикийского нечестия не было окончено вполне великим Фесвитянином, а равно и довершение теократического суда над домом Ахава было завещано Елисею. Самое время, в которое жил и действовал пророк Елисей, менее всего было временем «божественного прохождения» и «тихого веяния после вихря», а скорее наоборот: на это время падают самые сильные волнения внутри государства (4Цар.9 и 4Цар.10) и опасности совне (4Цар.6 и 4Цар.7). Среди таких обстоятельств пророк Елисей выполнял свое судейское призвание так же ревностно, как и его великий предшественник Илия. – Но не менее односторонне и другое – противоположное – суждение о характере служения пророка Елисея, по которому оно представляется исключительно «суровым, беспощадным в разрушительным, хотя и не столь бурным, как служение Илии»¹⁹⁸. Несомненно, что пророческое служение Елисея более чем на половину, было отмечено рядом благодетельных чудес, через которые ему дано было свыше рассеивать над исповедниками живого Бога жизнь и благодеяния.

Для составления более точного понятия о характере служения пророка Елисея – в виду указанных разноречивых суждений – не следует упускать из виду теснейшей связи его служения с деятельностью его предшественника и взаимного отношения обоих пророков. Рассматриваемая с этой стороны, деятельность пророка Елисея, как продолжение деятельности его грозного предшественника, и сторонах соприкосновения обеих, носит судейский характер и представляет завершение наказывающей и преобразовывающей деятельности Илии. Но как продолжение служения Илии при обстоятельствах времени, значительно измененных предшествующей деятельностью великого пророка, служение Елисея представляет не мало и новых черт деятельности –мирной и спасающей, проникнутой духом любви и направленной на внутреннюю сторону жизни верных Иегове. Большая численность последних в период служения Елисея, а равно и меньший объем зла и нечестия среди народа Божия, частью подавленных, частью и вовсе искорененных деятельностью Илии, а в зависимости от этого и уменьшение опасностей для теократии, – всё это в своей совокупности обусловливало гораздо больший – сравнительно с деятельностью Илии – объем мирной, благотворительной и вспомоществующей деятельности Елисея, предуказывающей в отдаленном будущем на то веяние благодати, которое имеет в полной мере открыться способным к восприятию её. Таким образом, служение пророка Елисея носит двусторонний характер, вытекающий однако, как следствие из основания, из характера служения его предшественника: без грозной и величественной деятельности Илии была бы не мыслима мирная и благотворительная деятельность пророка Елисея; нужно было сначала расчистить почву зла и нечестия, чтобы затем сеять на ней семена мира и любви. В виду этого пророк Елисей и в своей благотворительной чисто евангельской деятельности является продолжателем служения пророка Илии.

В долгий промежуток времени после удаления пророка Илии с заемного поприща, обнимающий собою более 50 лет, Елисей оставался духовным средоточием теократической жизни в израильском царстве. Мы не видим, чтобы он постоянно удалялся, по примеру Илии, в сокровенные и уединенные места и оттуда являлся внезапно в стране для устрашения царского дома и язычествующего народа. Он имеет собственный дом в Самарии (4Цар.6:32), где проживает подолгу, тихо и бесшумно исполняя свой пророческий долг, и отсюда путешествует по пределам родного государства с целями насаждения и утверждения истинной веры¹⁹⁹. Он постоянно находится в общении с верными почитателями Иеговы, или пребывая подолгу в кругу пророческих обществ, которых он был наставником и руководителем, или проживая временно в среде отдельных благочестивых семейств, как например в Сонаме. Вокруг него довольно часто – особенно в дни праздничные – собираются чтители Иеговы для общей молитвы и слова назидания из его уст (4Цар.4:23)²⁰⁰. В тех случаях, когда он удалялся в уединение, местопребывание его всегда известно нуждающимся в его помощи и совете и он с готовностью спешит помочь людскому горю, или облегчить его словом утешения. С ним почтительно обращаются израильские цари и чужеземные князья. Старейшины народа в трудных обстоятельствах общественной жизни собираются вокруг пророка для испрошения совета. Его окружают попечение и заботливость благочестивых израильтян, приносивших ему и сынам пророческим, собиравшимся около него, богатые дары, предназначенные по закону священству (ср. 4Цар.4:42)²⁰¹.

Чудеса пророка Елисея, имеющие нередко соответствие себе в евангельской истории, указывали благодетельствуемым им на помощь Божию во всякой нужде, и имели своей целью споспешествовать их вере. Пророк везде является в них, как верный служитель благодеющего Бога, Который помогает своим чадам, жалея их, – и не в его пророческом жезле заключается его чудесная сила, а в его внутренней жизни, как это выразительно свидетельствует рассказ 4Цар.4:31–37. Пророческое служение при Елисее, и главным образом через него, производило то мощное влияние на обстоятельства жизни частной и общественной, которое напоминает собою времена Самуила и Давида; оно простиралось и на иностранные государства – на пределы Сирии, Моава и Эдома. Подобно своему великому предшественнику Елисей за ту сильную защиту и помощь своему государству, которые он проявлял в минуты опасности для последнего, назван «колесницей Израиля и конницей его» (4Цар.13:14)²⁰².

Начало деятельности пророка Елисея следует непосредственно за взятием Илии на небо. Точно определить продолжительность её не возможно за отсутствием положительных библейских данных. Приблизительное же определение её возможно на основании счета лет всех царствований, в которые жил и действовал пророк Елисей и которые наполняют собою промежуток свыше 50 лет. А именно: пророк Елисей умер при Иоасе (4Цар.13:14), следовательно, по смерти Иорама, царствовавшего 12 лет (4Цар.3:1), жил по крайней мере 45 лет, т.е. 28 лет при Ииуе (4Цар.10:36) и 17 лет при Иоахазе (4Цар.13:1).

Деятельность пр. Елисея, насколько она изображается священным дееписателем, по внешним своим проявлениям была двух родов: частной – среди кружков сынов пророческих, благочестивых семейств Израиля и всех верных завету Иеговы и Его религии, и общественной, касавшейся внешних и внутренних обстоятельств государственной жизни. В первом случае она имела главной своей целью утверждение, укрепление и распространение истинного богопознания и богопочтения, и служила – путем явления людям благодатной помощи и милостей Иеговы в затруднительных обстоятельствах частной жизни – к внутреннему обращению сердец и умножению общества Иеговы. Соответственно этому она носит преимущественно благодетельный, почти евангельский, характер и служит предвестницей тех великих милостей Божиих, которые так обильно изливаются на род человеческий в Новом Завете. – Его общественная и политическая деятельность с одной стороны направлялась на поддержание и укрепление государства совне в его отношениях к соседним государствам, нередко враждебным Израилю и ставившим его в то критическое положение, спасение из которого могла доставить только высшая небесная помощь; орудием последней во всех случаях и был пророк Божий. Тут-то сказалась самоотверженная преданность пророка государству и делу Божию, поскольку политическое независимое существование народа Божия было пока необходимо для сохранения в нем имени Иеговы. Не заботясь о собственных удобствах, он с непоколебимым мужеством разделяет все тягости походной жизни и сопутствует войску при вторжении его в пределы Моава, провидя своим пророческим сознанием, где особенно понадобится его помощь, и в нужную минуту спасает от явной гибели трех царей с их войсками, обеспечив Израилю победу без всякой потери сил (4Цар.3:13–25). В другой раз, как истинный сын своего отечества, пророк выносит все тягости осадного положения столицы, убеждая царя и народ к терпению и обращая их взор в Богу обещанием небесной помощи, и своей самоотверженной деятельностью, не щадя своей жизни и не взирая на смертельную опасность со стороны «сына убийцы» (4Цар.6:32), доставляет спасение государству, указывая наперед своим возвещением спасения на самый источник помощи. Проникая своим пророческим прозрением в сокровеннейшие намерения сирийского царя, он разрушает его тайные и враждебные замыслы, извещая израильского царя о всех опасностях и засадах со стороны сирийцев, и тем многократно спасает государство от гибели, делая известным в тоже время имя Иеговы за пределами своего государства. С другой стороны, его общественная и политическая деятельность касалась преобразования внутреннего строя государственной жизни и восстановления нарушенных основ чистой теократии. Происшедший при его участии государственный переворот был поворотом и в религиозном состоянии Израиля, так как с падением язычествующей династии было ослаблено новым правителем идолослужение и восстановлен в общем порядок жизни на основаниях закона. Ревностным охранителем теократического порядка пророк Елисей оставался до конца своей жизни. Но деятельность пророка Елисея в восстановлении теократического строя государственной жизни, хотя и не непосредственная, само собою разумеется, не могла иметь характера мирного и спокойного. Побежденное Илией язычество продолжало еще под покровительством царей прочно жить в народе и отравлять здоровые соки народной жизни, и требовало насильственных мер для искоренения его. Царствующая династия, в лице Иорама, не внявшего явлениям милости и небесной помощи, а равно увещаниям пророка, подпала божественному суду, изреченному еще раньше Илией на дом Ахава, и теперь-то деятельность пророка Елисея представляет собою суровую картину исполнения божественного возмездия и теократического суда над царем. В этом довершении истребления язычества пророк Елисей является продолжателем служения Илии и носителем его ревности и духа, не знавших пощады нечестию. Дальнейшее подробнейшее изложение частных фактов двоякой деятельности Елисея яснее и отчетливее представит нам и характер его служения и значение последнего для дела теократии.

Частная деятельность пророка Елисея, с которой и начинается история его служения, как замечено выше, проявилась главным образом в теснейших кружках «пророческих сынов», или в так называемых пророческих школах, главою которых был этот пророк, а равно касалась частных нужд благочестивых израильтян и даже иноземцев. Все факты частной деятельности пророка Елисея имеют специально пророческое значение и носят всецело пророческий характер. В них мы видим не столько проявление сверхъестественной силы, сколько «знамения» и свидетельства (ср. Ин.10:25), служащие к познанию и прославлению живого Бога. Сам пророк является в них не просто благодетелем людей, угодным Богу праведником, получившим свыше силу чудотворения, а пророком по преимуществу. Одни деяния его чудесной помощи людям вытекают из существа его пророческого призвания, по которому он является благодетелем беспомощных в богоизбранном народе (ср. 4Цар.4:1–7), фактически осуществляющим требования закона, и собственным примером научает своих современников оказывать друг другу взаимную помощь; другие – имели целью научить теократическим истинам тех верных в Израиле, которые имели стать теократическими представителями последнего и его руководителями по пути ко спасению, – каковы сыны пророческие; третьи, наконец, служат у пророка лучшими средствами для укрепления и утверждения истинной веры в Иегову среди отдельных израильтян и даже иноземцев, расположенных к принятию её. Но по всем фактам частной деятельности Елисея мы одинаково узнаем в нем пророка и человека Божия, от полноты своей пророческой благодати благодетельствующего несчастным и страждущим. На пророческий характер фактов частной деятельности Елисея мы и будем указывать при частном изложении её. – Мы не станем входить, за отсутствием положительных данных, в подробные соображения о том, когда было совершено великим пророком то или другое чудо. Ни в одном повествовании с 4Цар.4 по 4Цар.8:15 не называется по имени тот «израильский царь» (4Цар.4:13; 5:5–8; 6:9–12,21,26; 7:6,9; 8:3.), при котором совершались чудеса пророка Елисея. Бесспорно, что все сообщенные о пророке чудесные факты не могли быть совершены им при одном лишь Иораме, так как трудно предположить, чтобы в последние 45 лет его деятельности после Иорама не было совершено им ничего выдающегося²⁰³. Не видя никакого ущерба для существа дела в отсутствии хронологических данных в служении пророка Елисея, изложим все факты его частной деятельности, известные по Библии, следуя плану и порядку событий у священного дееписателя, и покажем значение их.

Деятельность пророка Елисея начинается тем самым фактом, которым закончилась деятельность его предшественника и учителя. Поднявши упавшую к ногам его мантию своего учителя, как символ облечения его духом и пророческим призванием к продолжению его служения, Елисей, в виду пророческих сынов, свидетелей первого перехода его через Иордан с Илией, ударяет мантией по водам и, призвавши имя Бога Илии (4Цар.2:14), разделяет Иордан и переходит дно его посуху. Для самого Елисея это было знамением того, что его просьба о духе Илии исполнена, а для пророческих сынов, – что дух их учителя почил уже на Елисее. Вместе с тем, своим чудесным переходом через Иордан пророк Елисей засвидетельствовал перед сынами пророческими ту истину, что Господь Сам пролагает пути тем, которых Он избрал и призвал в служители и посланники Себе (ср. Пс.124:1,5.). И они вышли ему навстречу и поклонились ему до земли (4Цар.2:15), признавая его тем самым своим новым руководителем и наставником, свидетельствуя ему свою верность и готовность разделять труды его служения. С этого же времени и Елисей вступает в более тесные и внутренние отношения к пророческим обществам. Значительная часть его деятельности, как руководителя и как благодетеля, посвящена этим обществам; он участливо относится к различным обстоятельствам их жизни, вовремя поспешая на помощь в случаях затруднительных, заботится и о пропитании членов этих обществ в голодные годы, вникает в их нужды и облегчает их. В чем состояло его руководственное отношение к этим обществам и каково значение последних, увидим ниже, а здесь лишь заметим, что им было посвящено главное внимание пророка и среди них сосредоточивалась главным образом его деятельность.

В сопровождении пророческих сынов Елисей возвращается в Иерихон. Здесь приступили к нему сыны пророческие с настоятельной просьбой о согласии его послать пятьдесят сильных мужей, чтобы поискать «господина своего, не поверг ли его Дух Господень на одной из гор, или на одной из долин» (4Цар.2:16)²⁰⁴. В этой просьбе сынов пророческих сказалась их горячая любовь к своему прежнему руководителю и сознание его неизмеримо высокого значения. Но эта горячая любовь пророческих сынов к своему прежнему учителю вовсе не исключает сознания ими достоинств его преемника, и только незнание ими самого способа взятия Илии на небо побудило их обратиться с просьбою к Елисею о разыскании тела Илии. Едва ли не поверили бы эти просители уверениям Елисея о восшествии Илии на небо и повествованию о самом способе его, но, по всему вероятию, пророк имел особенные мудрейшие намерения, побуждавшие его до времени скрыть от своих духовных сынов сообщение о способе восшествия Илии на небо, а находил для них более полезным убеждение непосредственное в ошибочности их мнений и потому согласился послать пятьдесят человек для розыска тела Илии. Поиски, конечно, оказались тщетными, и тем более пророческие сыны должны были проникнуться уважением к своему новому руководителю, который один только удостоился быть свидетелем прославления Илии.

Жители Иерихона тотчас обратились к Елисею с просьбою – исправить нездоровую воду иерихонского источника, производившего смертность и бесплодие земли (4Цар.2:19,20). Елисей, вышедши к потоку воды, бросил туда соль и сказал: «так говорит Господь Бог: я сделал воду сию здоровою, не будет от неё впредь ни смерти, ни бесплодия» (4Цар.2:21), и вода стала здоровой по его слову. Это чудо для жителей Иерихона было фактическим подтверждением той теократической истины, что только Господь делает здоровым и исцеляет (Исх.15:26; 23:25,26; Пс.102:3; Пс.146:3). Высыпанная пророком в источник соль является лишь символом очищающей и исправляющей силы Божией, так как только последняя, а не соль сама по себе, очищает источник и делает воду его безвредной, как это ясно из 4Цар.2:21. Действие пророка Елисея является здесь пророчески-символическим, в котором пророк наглядно и через соответствующие существу дела естественные средства являет силу Божию²⁰⁵.

Из Иерихона пророк отправился в Вефиль. Здесь его встретило оскорбление со стороны Вефильских детей, насмехавшихся над его плешивостью²⁰⁶. Пророк проклял их именем Господа, и вышедшие из лесу две медведицы немедленно растерзали сорок два отрока (4Цар.2:23,24). Сравнивав этот факт чудесного наказания презрителей пророка Божия и посредствующим путем – презрителей самого Иеговы с предыдущим фактом чудесной помощи пророка Елисея жителям Иерихона, мы видим полную зависимость обоих чудесных фактов от внешних условий, предшествовавших их совершению. Когда жители Иерихона с полным доверием к силе пророка жаловались на свое несчастие, он является им вспомоществующим и благодетельствующим человеком Божиим, приносящим благословение и утешение. Напротив, в Вефиле, где выходят к нему с насмешками и оскорблением, он показывает, какой суд исходит от Бога на тех, которые грубо презирают раба и посланника Иеговы. Своим же отношением к оскорбителям пророк научает всех израильтян истинному отношению к посланникам Иеговы, заставляя видеть в последних живых представителей самого Иеговы на земле. Наказание, постигшее дерзких детей, посредственно было наказанием и для всего города, из которого они происходили, и служило указанием на угрозу закона: если не послушаете Меня, пошлю на вас зверей полевых, которые лишат вас детей... (Лев.26:21,22), – а равно было подтверждением и той мысли, что злодеяния отцов Бог взыскивает на детях (Исх.20:5). Как фактическое оправдание этих положений закона, как урок для презрителей Иеговы и Его посланников, и как возвещение будущего суда для всех отпадших от Иеговы, чудо наказания Вефильских детей вполне носит характер пророческого деяния. Вместе с тем, в этом явлении наказывающей силы Божией пророк Елисей является прямым преемником духа Илии. Само проклятие и наказание Вефильских детей смертью за оскорбление пророка не только не может быть поставлено ему в упрек, так как оскорбители в лице пророка Божия поносили самого Бога, – а и стоит даже в связи с его пророческим служением²⁰⁷. Из Вефиля пророк отправился на гору Кармил, быть может для того, чтобы там, в любимом убежище своего великого учителя, в уединенном общении с Богом укрепить свой пророческий дух. Затем уже оттуда он отправился в Самарию, где царствовал младший сын Ахава Иорам.

В дальнейших повествованиях о жизни и деятельности пророка Елисея с 4Цар.4 по 4Цар.8:15 мы видим целый род частных фактов, через которые он в течении всей своей продолжительной деятельности в самых различных частных и общественных отношениях являлся в собственном смысле человеком Божиим и пророком, продолжателем начатого Илией дела утверждения в Израиле истинной веры в Иегову. К таким деяниям пророка Елисея относится прежде всего чудесная помощь, доставленная им бедной вдове пророческого сына через умножение незначительного остатка масла у неё до такого изобилия, что выручка от продажи его была более чем достаточна для удовлетворения настойчивых кредиторов (4Цар.4:1–7). В этом факте помощи бедной вдове не чудесное умножение масла само по себе составляет сущность и цель пророческого деяния; оно служило только средством для цели, состоявшей в помощи в нужде, и только по этой цели чудесный факт становится специально пророческим. Что здесь Елисей, как раньше Илия (3Цар.17:7–16), помогает вдове с её детьми – это имеет свое основание в существе и призвании пророка, как «человека Божия» (4Цар.4:7). Особенно известная, постоянно выдвигаемая и настойчиво повторяемая, заповедь ветхозаветного закона требует помогать вдовам и сиротам и заботиться о них (Исх.22:22–34. Втор.14:29; 24:17,19 и мн. др.). Елисей, как и Илия, были в полном смысле слова «люди Божии», одаренные духом Иеговы для особенных и чудесных дел, и потому было бы странно, если бы между делами обоих «пророков дела» в собственном смысле не было и такого, которым они засвидетельствовали бы, что они защитники и помощники вдов и сирот, и что отец и защитник прав последних есть живой Бог Израилев (ср. Втор.10:18), «перед Которым они стояли» (3Цар.17:1; 4Цар.3:14.); без такого дела недоставало бы в их пророческом призвании существенного момента. Дело помощи пророка Елисея, как привязанное к последнему и самому необходимому, что оставалось в доме, тем более указывало на Того, Кто из немногого делает многое и из малого великое. Таким образом, чудо умножения масла при своем частном значении имеет и специально пророческий характер, как научающее теократической истине и фактически подтверждающее ее.

Пророком в собственном смысле, ревнующим об утверждении теократических истин среди верных Иегове израильтян, является Елисей и в факте помощи богобоязненной женщине Сонамской, которая довольно часто останавливавшемуся в Сонаме пророку – при его путешествиях на Кармил – предоставила в распоряжение горницу в своем доме (4Цар.4:10). За эту предупредительность она была благословлена человеком Божиим тем, что он не только испросил ей сына у Бога, но и позже, когда мальчик, пораженный солнечным ударом, внезапно умер, пророк своей настойчивой молитвой к Богу возвратил ему жизнь. В этом факте чудесной помощи Сонамитянке также весьма достаточно выразилось существо пророческого служения Елисея, благодетельного для верных Иегове; вместе с тем для последних на примере Сонамитянки были наглядно показаны и те истинные отношения, в каких Израиль должен стоять к Иегове во всех частных обстоятельствах своей жизни. И в самом деле, Сонамитянку постигает несчастие, – она теряет единственного сына, но твердо верит обетованию пророка и мужественно выносит тяжкое испытание; ей снова возвращается пророком сын и она с ясностью узнает, что слово Господа истинно, и что Он тех, которые на Него надеются и имеют веру, увенчивает своей благодатью и милосердием. Таким образом, вера благочестивой женщины, подвергнутая тяжкому испытанию, была закреплена прочнее явлением всемогущества Божия, действовавшего в его пророке. Это должен был видеть и весь Израиль. Кроме того, в этой чудесной помощи Елисея фактически возвещена и подтверждена та истина, которая проходит через все Св. Писание и составляет основание божественного промышления о людях, а именно – что Господь чудесным образом руководит своими святыми (Пс.4:4), что только Он умерщвляет и оживляет (1Цар.2:6) и что «Его пути суть благо и истина для тех, которые держат Его завет и свидетельство» (Пс.24:10). В общем цель и результат чудесной помощи Елисея есть прославление Бога, и дело пророка служит и здесь, как и всегда, к достижению этой цели. Сам образ воскрешения мертвого должен был пророчествовать о будущем откровении славы Божией.

Человеком Божиим и пророком является Елисей и во всех остальных фактах своей чудесной деятельности. Так, с целью прославления Иеговы, вспомоществующую силу Которого являет Елисей, он делает в Галгале отравленное блюдо из коллоквинтов²⁰⁸ безвредным для сынов пророческих, всыпавши в него горсть муки, – равно как несколько позже сообщает немногим и малым ячменным хлебам такую силу, что ими насытились сто человек и еще осталось (4Цар.4:38–44). Эти оба чуда, в отличие от двух предшествующих, касаются не определенных личностей, познающих через пророка чудесно вспомоществующую и спасающую силу Иеговы, а целого общества сынов пророческих, составлявших в это время всеобщего отпадения от Иеговы зерно заветного народа и бывших представителями истинного Израиля. Мука, всыпанная пророком в горшок, была лишь простым средством, или орудием духовной силы, исходившей от Елисея и сделавшей вредную пищу здоровой, а чудо насыщения немногими хлебами ста человек имело целью показать, как Господь заботится о своих верных рабах. Следовательно, оба чуда должны были подкрепить веру в Того, орудием и служителем Которого был пророк. Они служат фактическим подтверждением истины: «око Господне над боящимися Его и уповающими на милость Его» (Пс.32:18) и следовательно носят вполне пророческий характер.

Пророческим же характером запечатлено и чудо возвращения пророком Елисеем одному из сынов пророческих упавшего в Иордан топора, взятого в долг (4Цар.6:1–6). Это чудо имеет целью показать, как всякий отдельный человек может и в малейшей нужде надеяться на помощь Божию, и что сила и благодеяния Божии точно также обнаруживаются в малейших и самых частных делах, как и в величайших и общих; благодать Божия, как это ясно из рассматриваемого чудесного факта, особенно направляется на тех, которые остаются верными Его завету и во всякой нужде обращаются к Нему. Этот факт чудесной помощи отдельной личности должен был послужить к укреплению веры целого общества пророческих сынов и в доказательство явного благословения Божия в их предприятии.

К разряду фактов частной деятельности пророка Елисея, в которых проявлялись сила и могущество Иеговы через Его пророка, относится замечательнейший и известнейший факт чудесного исцеления сирийского полководца Неемана. Этот уважаемый своим царем и достойный перед Богом муж не мог исцелиться обыкновенными человеческими средствами от проказы. По совету своей пленной служанки-израильтянки он отправился к израильскому пророку и, окунувшись, по его слову, сем раз в Иорданских водах, сделался здоровым и чистым от проказы; исповедавши имя Бога Израилева, он стал ревностным чтителем Его. К изумлению полководца израильский пророк отказался от его богатых даров и тем явил себя истинным чтителем Бога, силу Которого испытал на себе Нееман (4Цар.5); прельстившийся же богатством Гиезий понес, по слову пророка, должное наказание проказою, перешедшей на него с Неемана. – Чудо исцеления Неемана, рассказ о котором в связи с повествованием о наказании Гиезия наполняет всю 5-ю главу (4Цар.5), замечательно во многих отношениях. Едва ли есть другое ветхозаветное событие, в котором в такой же мере отобразилось бы существо ветхозаветного домостроительства Божия, по которому Израиль должен был стать руководителем язычников в царство Божие: оно также всецело носит на себе печать пророческого деяния и само по себе есть историческое предсказание. Оно показывает чудесное водительство Богом людей ко спасению и промыслительные пути Божии, Его спасающую силу и благодать, равно как и Его священную строгость и Его отмщающую судейскую праведность по отношению к своекорыстному Гиезию, едва не уничтожившему своей алчностью к богатству плодов длительности пророка. Главный центр в этом чудесном событии, около которого вращается все целое, это то, что не израильтянин, а язычник, принадлежавший к народу, угнетавшему Израиля, – сильный полководец, доставивший при помощи Иеговы сирийцам победу, получает помощь от «израильского пророка» и приходит к познанию Единого истинного Бога Израилева. С другой стороны, великий «пророк дела» во время общего отпадения от Иеговы в Израиле этим фактом своей спасающей деятельности засвидетельствовал, что Иегова своей силой и благодатью не привязан только к Израилю, – что Он жалеет и язычников и ведет их к познанию Себя, чтобы Его святое имя прославлялось между всеми народами. Что позднейшие пророки возвещали словом, это Елисей (как раньше – 3Цар.17:7–16 – Илия) возвестил делом. Оба великие пророка – покровители вдов и сирот, оба помогают и чужестранцам. Таким образом, чудесное исцеление Неемана во всем пророческом служении Елисея занимает важное место, и без него этому служению не доставало бы существенного момента.

Исцеление Неемана последовало не через простое слово, но, как и все чудесные дела пророка, привязано к внешнему средству, но такому, которое само по себе не имеет целебной силы, так что исцеление совершается только через содействующую силу Божию, и само является делом Божиим, орудием и посредником которого был пророк. Само семикратное омовение в Иордане – не без значения. Закон приписывал при очищении прокаженного «омовение в воде» (Лев.14:8,9.), причем для полноты очищения законом же указывалось и седьмиричное число в исполнении всех очистительных обрядов (Лев.14:7; 16:27). Повеление Елисея в данном случае вполне соответствует определению закона н указывает тем самым на Бога Израилева, давшего закон²⁰⁹. Омовение должно было совершиться в водах Иордана, потому что эта река была главной в Обетованной Земле и была вполне рекой израильской. Иордан был свидетелем и залогом открывающейся Израилю силы и благодати Божией: в нем впервые в Обетованной Земле Иегова явил себя всесильным, помогающим и спасающим Богом. Исцеление и очищение в водах Иордана должно было также показать язычнику Нееману, что один Бог Израилев может помогать и исцелять, – что Он именно исцелил Неемана, и что последний более этому Богу, нежели пророку – Его рабу – может принести благодарение. Таким образом, и здесь мы имеем свидетельство о том, что чудо пророка направлено к возвещению и прославлению имени Божия. В исповедании Нееманом истинного Бога перед пророком описанное событие достигает своей цели. В своем исповедании: «вот я узнал, что на всей земле нет Бога, как только у Израиля» (4Цар.5:15), исцеленный отрешается от основного заблуждения язычества, по которому всякая страна и народ имеют своего особенного Бога (ср. 3Цар.20:23), а с другой стороны убеждается, что только один есть Бог на всей земле, и именно в Израиле; он не сопоставляет Иегову с другими национальными богами, а признает Его единым и Ему одному намерен служить (4Цар.5:17)²¹⁰. Страну, которую Бог обетовал и дал Израилю, он признает священной страной, и хочет поэтому взять земли из этой страны, чтобы соорудить жертвенник Богу Израилеву у себя на родине. Такое исповедание и решение со стороны язычника должно было служить для неверного Израиля, имевшего гораздо больше опытов силы и величия своего Бога, к посрамлению, угрозе и увещанию. – В согласии пророка Елисея на просьбу Неемана о дозволении ему посещать по нужде и языческий храм Риммона, при сохранении истинного почитания Иеговы, нельзя видеть чего-либо предосудительного. В противном случае Нееман должен был бы оставить свою службу у сирийского царя и вместе с тем не только свое влиятельное положение, но и свою родину и национальность и стать израильтянином, и это во время отпадения в Израиле от живого Бога. Между тем вся великая цель исцеления та, чтобы он в языческой стране среди народа, всегда враждебно настроенного против Израиля, был свидетелем, фактическим провозвестником и исповедником Бога Израилева и чтобы пронес Его святое имя в чуждую страну. Пророк Елисей, прежде всего имевший в виду эту цель и видевший чистое намерение Неемана, не делает ему никакого упрека по поводу его просьбы и выражает ему благожелание мира.

Наказание пророком Гиезия, соблазнившегося богатством Неемана, является вполне заслуженным. Его вина состояла не в одной жадности к богатству, не боящейся нечистых средств; своей ложью он делает своего господина и учителя лжецом, – его клятву (4Цар.5:16) простой болтовней, – у новообращенного Неемана отнимает сознание того, что благодать, как не имеющая ничего общего с продажным волшебством языческих жрецов, получена им даром и «что есть пророк в Израиле» (4Цар.5:8), вовсе не похожий на известных ему дамасских волшебников, – не боится запятнать дело Бога Израилева, направленное к прославлению Его святого имени. Потому-то и тяжкое наказание вполне соответствовало тяжести преступления. Проказа Неемана стала проказою Гиезия (4Цар.5:27). Как Нееман стал живым памятником спасающей силы и благодати Божией, так Гиезий стал памятником наказующей праведности Святого Израилева, живым предостережением и угрозой для всего народа. Как исцеление и обращение Неемана было фактическим пророчеством, что Бог сжалится над язычниками и примет их в свое царство благодати, так проказа Гиезия была предсказанием об отвержении Богом оставившего Его завет и коснеющего в отпадении Израиля (ср. Мф.8:11,12; 21:43). Заключительным деянием пророка Елисея в ряду фактов его частной деятельности был его совет Сонамской женщине – уже во время её вдовства – удалиться из родной страны в чужие края, по случаю предстоявшего в земле израильской семилетнего голода, предвозвещенного ей пророком заблаговременно (4Цар.8:1,2). Судьба же Сонамской женщины, по возвращении её на родину, и помощь, оказанная ей царем по влиянию, исходившему на него от пророка, а равно и те необычайные условия, при которых оказана ей эта помощь, сообщают всему событию из её жизни чудесную обстановку. В целом все событие, во главе которого стоит пророк Елисей, показывает, каким уважением пользовался этот мощный человек Божий не только среди своего народа и у соседних язычников, но и у Иорама, царя израильского²¹¹. Причиной такого уважения было неоднократное проявление силы и могущества Иеговы в чудесных деяниях Его пророка, а равно и постоянно оказываемая через него Иеговой благодатная помощь нечестивому Иораму с целью показать ему, что Бог хочет не смерти грешника, а его обращения от злого пути. Уважение Иорама к пророку простиралось до того, что он в тайном страхе перед всемогущим Богом, служителем Которого был пророк Елисей, боялся чем-нибудь оскорбить человека Божия. Лучшим доказательством этого служит то дружественное сочувствие, с каким Иорам ради Елисея отнесся к Сонамской жене. Когда последняя, по возвращении на родину из земли филистимской (4Цар.8:3), где она прожила сем лет, нашла свой дом и поле в чужих руках, то обратилась за помощью к царю. Это случилось именно в тот момент, когда Гиезий, слуга человека Божия, по требованию царя, рассказывал Иораму все великие дела Елисея и между прочим о воскрешении пророком сына Сонамской жены. Тут-то представил Гиезий царю саму женщину с её воскрешенным сыном, и царь, услышавши из её уст подтверждение рассказа, дал ей одного из своих придворных (4Цар.8:6), повелевши ему позаботиться о возвращении жене её дома, поля и даже доходов с поля за время её семилетнего отсутствия (4Цар.8:6). Необычайная и неожиданная для Иорама и Гиезия встреча Сонамитянки в то время, как Гиезий рассказывал царю о великих делах Елисея, была для царя запечатлением рассказов Гиезия, а для благочестивой жены запечатлением её упования на пророка Божия и веры в него. Она увидела, что царь помогает ей теперь только ради пророка. Вместе с тем этот факт служит новым подтверждением истины: «Око Господне над боящимися Его и уповающими на милость Его» (Пс.32:18).

Но особенно блестяща и плодотворна была политическая и общественная деятельность пророка Елисея. История царства израильского в период его жизни представляет нам суровую картину божественного возмездия за нечестие и отпадение царей и народа от Иеговы: царство и совне и изнутри испытывает опасности, угрожавшие ему гибелью. Деятельность пророка при таком состоянии государства была направлена к тому, чтобы, при тяжких обстоятельствах времени, явлениями небесной помощи и делами спасения вызвать обращение царя к Иегове. Таков общий характер общественного служения пророка Елисея при Иораме, – а насколько и как воспользовался царствующий дом знаменательными явлениями сверхъестественной помощи в затруднительных государственных обстоятельствах, увидим ниже. Первый раз мы видим пророка Елисея принимающим участие в судьбах своего государства во время похода Иорама израильского в союзе с Иосафатом иудейским и царем эдомским против Моава. Целью похода было возвращение к зависимости отложившегося от Израиля моавитского царя. Во время трудного пути через Эдомскую пустыню, прежде достижения южной границы моавитского царства, с которой последнее менее всего было готово к защите, союзные войска и боевой скот уже в продолжении семи дней терпели недостаток в воде и истомленные подвергались опасности погибнуть от руки Моава. К счастью союзных царей и войск, тут же находился пророк Елисей, участвовавший в походе. Без требования и ведома своего Царя, этот великий пророк совершает трудный поход, разделяя все опасности и тягости военного пути, никем не принуждаемый к этому, а просто по своей пророческой ревности, чтобы где и когда потребуют обстоятельства – засвидетельствовать о Боге Израилеве, о Его силе и верности своему народу. По предложению благочестивого Иосафата, цари обратились за советом и с просьбою о помощи к человеку Божию (4Цар.3:11,12). Пророк Елисей сначала отказался сказать «слово Господне» и дать утешение царю, который терпел пророков Ваала, и только ради благочестия Иocaфата согласился исполнить просьбу. Он приказал позвать гуслиста, и когда гуслист играл, его коснулась рука Господня (4Цар.3:15). По божественному откровенно он приказал копать рвы, которые без дождя и ветра в пустыне наполнятся водой, необходимой для скота и людей. Мало того, пророк возвещает полный успех военного предприятия: моавитяне будут преданы в руки израильтян, их города и укрепления будут разрушены, а поля и водные источники – забросаны каменьями (4Цар.3:17–19). И действительно, утром, около времени принесения обычной ежедневной жертвы, все рвы наполнились текшей от Эдома водой, принявшей красный цвет от свойства почвы²¹². Моавитяне, собравшие свои отряды при слухе об опасности у южной границы, приняли воду красноватого цвета за кровь и полагая, что между союзными войсками произошли раздор и кровопролитие, в надежде на добычу, бросились на израильский лагерь, но были отбиты и потерпели страшное поражение. После этого союзные войска вторглись в моавитскую землю, опустошая страну, разрушая города, забрасывая лучшие поля каменьями, запруживая колодцы и водные источники, срубая плодоносные деревья. Столица была взята и войско заперлось в крепости Кир-харешете, которую немедленно обложили союзные войска (4Цар.3:25). Не видя спасения моавитский царь с 700 хорошо вооруженных воинов пытался пробиться к Эдомскому царю, надеясь на его содействие, но был отбит. Доведенный до крайности, он публично и в виду осаждающих войск на стене города принес в жертву богам своего единственного сына – наследника трона. Эта крайняя и жестокая мера оказала свое действие: возмущенные кровавым поступком моавитского царя израильтяне отступили²¹³. Так исполнилось слово пророка, чудесно спасшего войско от верной гибели, а вместе с тем и предохранившего государство от политической зависимости.

В этом факте помощи союзным царям, прославившей имя пророка в обоих царствах, Елисей вполне является таким, на котором почивал дух Илии (4Цар.2:15). Когда к нему обращаются в нужде три царя с Иорамом во главе, он не знает ничего о человеческом страхе, не поражается их величием и не страшится их, не оказывает притворно глубокого почтения к ним и не льстит им, но твердо и мужественно выступает перед нечестивым Иорамом, как некогда Илия перед Ахавом (3Цар.18:18), и грозно обличает его грехи, так что Иорам, сознавая себя виновным, просит не отказать ему только ради двух остальных царей. В данном случае пророк Елисей выполняет то божественное призвание, по которому израильские пророки были стражами дома Израилева, предостерегающими его во имя Божие. Не самовольно и самовластно, а побуждаемые Духом Божиим, пророки израильские казнили всякое нечестие и неверность Иегове, и о пророке Елисее нельзя было бы сказать, что на нем почивает дух Илии, если бы он угождал царю, державшемуся служения тельцам и терпевшему идолов, и если бы он не громил своими обличениями нечестивых.

Не смотря на незначительный результат своего дела спасения царей и войска в пустыне Эдомской (4Цар.3), Елисей и в последующее время продолжал стоять на высоте своего служения отечеству. Так, 6-я и 7 я главы 4-й книги Царств (4Цар.6–7) содержат новые повествования о пророческом служении Елисея, касающемся внешних политических отношений и судеб Израиля и его царя, определявшихся положением Израиля в ряду других государств. Совне почти постоянно в это время угрожали Израилю сирийцы. Венадад был главный и наиболее опасный враг, силившийся подчинить себе Израиля. Но это ему не удавалось: постоянная бдительность и попечение пророка Божия о судьбах родного отечества и сохранении ветхозаветной церкви разрушали все замыслы честолюбивого Венадада. Последний должен был быть только наказывающим орудием для возвращения отпадшего народа и его царя к своему Господу и Богу. Иегова постоянно спасал свой народ от его руки не при посредстве царя, или сильного войска и победоносных полководцев, но через своего пророка, чтобы все знали, что опасение от врага не дело человеческой силы и мудрости, а принадлежит Ему, Богу Израилеву, свидетельство о Котором было задачей и призванием Елисея.

Среди постоянных покушений Венадада на политическую самостоятельность Израиля и сказалось главным образом значение политической деятельности пророка Елисея. Тут-то он является постоянным помощником и верным советником своего царя. Каждый раз, когда Венадад начертывал такой или иной план похода и совещался в своем военном совете о том или другом месте засады для израильтян, он повсюду встречал противодействие Иорама. Последнему пророк Елисей сообщал такие точные сведения о всех предприятиях, замыслах и намерениях Венадада, как будто он сам присутствовал на тайном совете сирийского царя и слышал его намерения. «И посылал царь израильский на то место, о котором говорил ему человек Божий, и предостерегал его, и сберег себя не раз, и не два» (4Цар.6:10). Венадад, изумленный таким постоянным предведением Иорама, предупреждавшего все его предприятия, начал предполагать измену среди своих довереннейших слуг. Ответ одного из них, представлявший новое свидетельство широкой известности о делах Елисея за границами Израиля, рассеял сомнения, но вместе с тем и устрашил сирийского царя (4Цар.6:12). Венадад решился всеми мерами узнать местопребывание пророка и взять его силой, или хитростью. Последнее казалось ему тем более возможным, что пророк Елисей совершал от времени до времени путешествия для навещения пророческих обществ, и не заботился о собственной безопасности. Узнавши о пребывании пророка в Дофане, отстоявшем недалеко от места сирийского лагеря, Венадад послал ночью сильный отряд пеших и конных окружить город (4Цар.6:14,15). Слуга Елисея, увидевши утром войско, исполненный ужаса, извещает пророка об опасности. Но пророк поспешил успокоить его: «тех, которые с нами – больше, нежели тех, которые с ними» (4Цар.6:16), сказал пророк слуге. Затем, по молитве Елисея, Господь открыл глаза его слуге и последний увидел всю гору наполненной огненными конями и колесницами вокруг Елисея. И опять, по молитве Елисея, Господь ослепил сирийцев, так что они не узнали вышедшего к ним пророка и дозволили отвести себя вместо Дофана в центр Самарии. Тут пророк отклонил намерение царя избить их, как не им плененных, а по его совету чужестранцы были угощены и отпущены с миром. Этот случай из жизни пророка имел значение и для государства; сирийцы долгое время после этого не ходили в землю израилеву, оставивши относительно последней свои военные предприятия.

Поведение пророка по отношению к иноземным отрядам, посланным взять его, не составляет противоположности поведению Илии в подобном же случае (4Цар.1:9–16) и даже не может быть сопоставляемо с последним, потому что в обоих случаях и лица и отношения совершенно различны. Воины, посланные Охозией взять Илию, были посланы израильским царем, презревшим Бога Израилева; сами они были израильтяне, единомысленные с безбожным царем, и оскорбители пророка Иеговы. Снисходительное отношение и великодушие к ним со стороны пророка, имевшего своим назначением – словом и делом возвещать божественные суды на всякое нечестие, было бы отрицанием его призвания. Напротив, Венадад был язычником, не знавшим живого Бога Израилева, а его воины были слепыми орудиями своего царя, которые не знали, что они делали, – не оскорбляли ни Бога Израилева, ни Его пророка. Кроме того, поступок Елисея и не был одним делом естественного человеколюбия; он был скорее в собственном смысле пророческим делом, не имевшим иной цели, кроме прославления Бога Израилева. Венадад и сирийцы должны были убедиться, как мало они могут успеть в своих хитрых замыслах против «пророка в Израиле» (4Цар.6:12) и еще менее против Того, рабом и свидетелем Которого был этот пророк. Потому-то они принуждены были оставить на время свои военные предприятия относительно Израиля. Умерщвление же пленных, напротив, вполне противоречило бы цели пророческого дела.

Но неоднократные явления благодатной помощи, подаваемой Израилю при посредстве пророка Елисея, не побудили Иорама обратиться к Иегове. Новый случай угнетения Израиля показал всю нераскаянность царя и даже готовность его лишить жизни великого защитника государства. Венадад снова предпринял военный поход против Израиля и осадил Самарию. Вызванный осадой сильный голод, побуждавший жителей Самарии употреблять в пищу даже нечистое и запрещенное по закону, дошел до крайности: «ослиная голова продавалась по восьмидесяти сиклей, а четверть каба голубиного помета²¹⁴ по пяти сиклей серебра» (4Цар.6:25). Пророк Елисей, живший в это время в Самарии (4Цар.6:32), убеждал царя и народ в смирении пред Господом и надежде на Его помощь переносить несчастие и возбуждал к сопротивлению врагам, обещая скорое избавление. Сам царь верил его обещанию скорого избавления и подчинялся требованиям строгого пророка относительно поста и покаянного платья (ср. 4Цар.6:30). Но тем больше потрясла его жалоба одной женщины, рассказавшей ему в то время, когда он проходил по городской стене, – быть может, с целью осмотра укреплений, – как другая женщина, с которой она, по предварительному условию, разделила в пищу собственного сына, теперь, вопреки прежнему договору, скрывает своего. Исполненный ужаса от такого бедственного положения жителей города, царь поклялся в смерти пророка Божия, доведшего город своими увещаниями не сдаваться неприятелю до такой крайности. Тотчас послал он к Елисею исполнителей смертного приговора. Пророк, сидевший в своем доме со старейшинами, собравшимися к нему за советом по поводу бедственного положения города, провидя решение царя и близость исполнения его приговора, велел задержать в дверях посланных царем исполнителей казни и выступил к немедленно прибывшему за ними царю с обещанием, в ответ на его отчаянную жалобу, несомненнейшего изобилия на следующий же день в материальных средствах жизни²¹⁵. Недоверчиво и насмешливо отнесшемуся к обещанию пророка сановнику царя пророк предсказал, что он это изобилие увидит, но пользоваться им не будет. Действительно, ночью охватил ужас сирийцев, услышавших шум приближающихся войск. В своем поспешном бегстве они оставили весь лагерь с его богатыми запасами в добычу жителям Самарии, о чём известили горожан утром на другой день четыре прокаженных, намеревавшихся передаться неприятелю во избежание голодной смерти. Обещанное пророком изобилие наступило, а недоверчивый сановник, поставленный царем в воротах города для наблюдения за порядком, был растоптан во исполнение предсказания пророка (4Цар.6:24–7:20). Таким образом, пророк своими увещаниями и ободрением царя и горожан к мужественному перенесению тягостей осадного положения спас, при высшей небесной помощи, столицу, а с нею и государство от позорной зависимости сирийцам.

Когда обнаружилось, что все эти фактические увещания и предостережения израильскому царю напрасны, – что языческая сторона, пользовавшаяся покровительством Иезавели и самого царя, снова начала возрастать, и от правящего дома уже нельзя было ожидать никаких улучшений в делах религии, тогда должен был исполниться над ним божественный суд, возвещенный еще пророком Илией. Первым исполнителем божественного суда над отпадшим Израилем и его царем совне должен был явиться Азаил, возвысившийся на сирийский трон и ставший притеснителем и бичом Божиим на Израиля. Его возвышение на трон стоит в связи с прибытием пророка Елисея в Сирию. Исполняя божественное поручение, данное Илии на Хориве, пророк Елисей прибыл в Дамаск помазать Азаила на царство²¹⁶.

Венадад, услышавши о пребывании пророка в Сирии, будучи в это время больным, послал к нему своего полководца Азаила с богатыми подарками – спросить, выздоровеет ли он от своей болезни. Пророк повелел ответить, что царь выздоровеет (т.е. болезнь его не смертельна), но при этом прибавил собственно для Азаила, что Бог открыл ему вместе с тем и то, что царь умрет. Затем пророк до того долго и внимательно смотрел на Азаила, что привел его в смущение и после этого заплакал. На изумленный вопрос Азаила о причине слез, пророк объяснил ему, что он предвидит, сколько бедствий Азаил принесет Израилю в будущих войнах. Когда последний из скромности стал отказываться от предвозвещаемой ему пророком военной славы, пророк возвестил ему прямо по слову Господа, что он будет царем Сирии. Затем они расстались – и Азаил возвестил царю, что пророк предсказал ему выздоровление (4Цар.8:7–14). На следующий день царь найден умершим насильственной смертью; во время утреннего омовения царя Азаил, намочивши водою одеяло, так крепко придавил им голову больного царя, что последний задохнулся (4Цар.8:15). После этого Азаил взошел на трон, и скоро Иорам и весь Израиль, равно как и Иуда, должны были узнать, какой бич для Израиля и какое орудие наказания за его нечестие избрал себе Господь в этом жестоком и воинственном сирийском царе.

Пророк Елисей и в этом факте своей деятельности является с величием и достоинством человека Божия. Как он вынудил себе признание у израильского царя, так и у сирийского он достигает высокого уважения. Грубый, гордый и упрямый Венадад, упорный враг Израиля, предприятия которого Елисей постоянно разрушал, и который некогда посылал отряд войска, чтобы взять Елисея, оказывает ему, как скоро узнал о его прибытии, величайший почет; посылает к нему навстречу своего знатнейшего слугу с богатыми подарками, называет себя смиренно его сыном и просит пророка вопросить о нем Господа (4Цар.8:8). Этот приём пророка Елисея в Сирии служит новым сильным доказательством в пользу того, как мощно действовал этот пророк своим словом и делом, если он достиг такого уважения в Сирии и если сам Венадад преклонился пред ним. Сам пророк Елисей, сознавая величие своего призвания, не чувствует себя польщенным оказанным ему почетом, не прельщается и подарками. При взгляде на человека, который по определению Божию должен быть бичом родного ему народа, он не может удержаться от слез и тем обнаруживает в себе глубокий патриотизм.

Азаил немедленно по вступлении на престол поднял свой меч против Израиля, действуя с такой необычной энергией и стремительностью, что Иорам был вынужден заключить против него союз с родственным ему Охозией, царем иудейский. (4Цар.8:28). Но союзное войско было разбито у Рамофа Галаадского и сам Иорам был ранен, так что был вынужден, оставивши обессиленное и расстроенное войско на поле сражения, возвратиться в Изреель для излечения от ран (4Цар.8:29). Поражение и рана Иорама были началом того окончательного божественного суда над отверженным домом Ахава, который не замедлил совершиться от руки мужа, призванного из среды Израиля острием меча положить конец служению Ваалу и выполнить над нераскаянным родом угрозу пророка Илии. Теперь настало то время, когда в десятиколенном царстве должны были совершиться коренной переворот всего строя жизни и возобновление его на прежних теократических основаниях. Финикийское нечестие, со времени пророка Илии значительно подавленное сильным и неутомимым противодействием пророков, постепенно возрастая, снова распространилось и уже грозило отравить последние здоровые соки государства; оно до того крепко срослось с царствующим домом, покровительствовавшим ему, что могло быть искоренено только вместе с последним. И действительно, переворотом, не замедлившим совершиться, была потрясена глубочайшая почва нечестия. Само собою разумеется, что в этом важнейшем для истинной религии Иеговы событии, главными деятелями являются истинные пророки – в лице важнейшего своего представителя Елисея.

В то время, как иудейско-израильское войско, лишенное своего царственного предводителя и теснимое сирийцами, стояло лагерем у Рамофа Галаадского, Елисей послал одного из сынов пророческих помазать в цари на израильский трон одного из военачальников, который давно был указан Богом, как годное орудие для выполнения божественного плана истребления языческого правления, – а именно Ииуя, сына Иосафата, внука Намессиева (4Цар.9:1,2). Он был один из тех всадников, которые ехали попарно в свите Ахава, в то время как громовый голос Илии возвестил Ахаву божественный суд за вину против Навуфея (3Цар.21:25,26). Этот момент произвел на него неизгладимое впечатление, – но при своем умении притворяться и скрывать свои хитрые планы (4Цар.9:15–22; 10:1–10,18–25) он ничем не дал заметить того, что кипело у него внутри, и считался все время довереннейшим полководцем царя. «Выдающийся среди равных себе, привычный к строгому повелению и безусловному послушанию, он еще хранил в себе весь жар юности». Всякий мог узнать его бурную поездку (4Цар.9:20), в которой он был единственным в войске. При неодолимой стойкости и бурной стремительности характера, он умел с холодной хитростью и отважным лукавством преследовать свои цели. К этому-то Ииую стремительно прибыл посланный Елисеем «пророческий сын», в то время, как полководец сидел в совете собравшихся вокруг него предводителей войска, – объяснил ему, что имеет сообщить ему в тайне слово Божие и вызвал его во внутреннюю комнату дома. Оставшись наедине с Ииуем, сын пророческий поспешно вылил ему елей на голову со словами: «так говорит Господь Бог Израилев: помазую тебя в царя над народом Господним, над Израилем; и ты истребишь дом Ахава, господина твоего, чтобы Мне отмстить за кровь рабов Моих – пророков и за всех рабов Господних, павших от руки Иезавели» (4Цар.9:6,7). Исполнивши поручение, сын пророческий, еще прежде, чем Ииуй успел опомниться от случившегося, быстро удалился²¹⁷. Воротившись к изумленным неожиданным событием товарищам, на вопрос их: «зачем приходил к тебе этот неистовый» (4Цар.9:11), – Ииуй после уклончивого ответа сообщил им о случившемся. Они тотчас приветствовали нового царя, разостлали свои одежды на ступенях дома, по которым он должен был возвращаться в лагерь, и при трубном звуке провозгласили его царем. Тотчас Ииуй распорядился о том, чтобы никого не выпускали из лагеря для предупреждения Иорама, а сам со своим товарищем по оружию Бидекаром и в сопровождении небольшой свиты поскакал в Изреель. Страж на башне в Изрееле, заметивши быстро приближающийся отряд, извещает Иорама, а последний посылает одного за другим всадников – узнать: с миром ли его прибытие? Не отвечая посланным, Ииуй велит им следовать за собою. Узнавши, что приближается Ииуй, Иорам в сопровождении приехавшего навестить его Охозию, иудейского царя, сам выезжает навстречу Ииую и встречается с ним на поле Навуфея. На вопрос Иорама о «мире» Ииуй ответил: «какой мир при любодействе Иезавели, матери царя, и при многих волхвованиях её»? (4Цар.9:22) и, натянувши лук, поразил Иорама; стрела прошла через сердце его и он пал на своей колеснице (4Цар.9:24) и затем, по приказанию Ииуя, брошен на поле Навуфея во исполнение слова Господа об отмщении крови Навуфвея на его же поле (4Цар.9:26). Охозию также постиг божественный суд за нечестие, перенесенное им из Израиля на иудейскую почву: Ииуй погнался за обратившимся в бегство Охозией и велел поразить его на колеснице, так что последний, едва прибывши в Мегиддон, там умер (4Цар.9:27). Затем путь мщения направляется в Изреель к Иезавели, матери царя, виновнице всего того нечестия в Израиле, над которым теперь совершался божественный суд. Напрасно эта смелая женщина румянит свое лицо и украшает свою голову и выглядывает в окно навстречу неукротимому мстителю, быть может для того, чтобы произвести на Ииуя впечатление своим царственным величием; напрасно она насмешливо, или же в предостережение, взывает к Ииую: «мир ли Замврию, убийце своего государя» (4Цар.9:31), думая тем или напомнить Ииую судьбу Замврия, или расположить его к поведению Замврия, пощадившего всю женскую половину царского дома, и тем остановить дальнейшую кровавую расправу. Ииуй, поднявши свое лицо к окну, велел выбросить ее вон, что и было исполнено несколькими евнухами. Стена дома и кони всадников были окроплены её кровью, а труп её раздавлен наехавшими на неё колесницами (4Цар.9:32,33). Когда Ииуй после пиршества велел похоронить Иезавель, «так как она – все же царская дочь», то от неё были найдены только череп, ноги и кисти рук. Ииую было принесено известие об этом, и он напомнил окружающим «слово Господа, которое Он изрек через раба своего Илию Фесвитянина» о доме Ахава (4Цар.9:36). – Этим кровавое дело Ииуя не было окончено: исполняемому им суду над нечестием подлежал весь дом Ахава и все служители Ваала. Семьдесят сыновей и внуков Ахава жили в Самарии; головы их Ииуй повелел старейшинам самарийским в один из ближайших дней доставить в Изреель. Исполненные ужаса перед страшным мстителем преступления, старейшины послушались его повеления, обезглавили семьдесят потомков Ахава, сложили их головы в корзину и послали к Ииую в Изреель, а он велел сложить их у ворот города и затем обратился к изумленно смотрящему на этот страшный божественный суд народу с такими словами: «знайте же теперь, что не падет на землю ни одно слово Господа, которое Он изрек о доме Ахава; Господь сделал то, что изрек через раба Своего Илию» (4Цар.10:10). Затем, истребивши в Изреели всех родственников, священников языческих, всех вельмож и близких к дому Ахава (4Цар.10:11), Ииуй отправился в Самарию, главное седалище нечестия и идолослужения. На пути он встретил братьев Охозии, царя иудейского, которые, ничего не зная о судьбе своих израильских родственников, шли в Самарию навестить их; все они – числом сорок два – по распоряжению Ииуя были заколоты у колодца при Беф-Екеде (4Цар.10:14). Оставалось еще уничтожить главный очаг нечестия – Самарийский храм Ваала со всеми его служителями. Этой цели Ииуй достиг хитростью. Под предлогом, что «Ахав мало служил Ваалу, а Ииуй будет служить больше» (4Цар.10:18), он собрал всех пророков, священников и служителей Ваала в храме идола, который и «наполнился весь от края до края» (4Цар.10:21). После того как все служители Ваала оделись в праздничные одежды и было разведано, что в храме нет ни одного служителя Господа, было приступлено к совершению жертвоприношения. Тогда Ииуй повелел семидесяти своим телохранителям, окружавшим храм, проникнуть внутрь и истребить всех идолопоклонников, «чтобы ни один из них не ушел» (4Цар.10:25). После этого капище Ваала было разрушено, – статуи, извлеченные из святилища, разбиты и сожжены; само место храма было осквернено и обращено в место нечистот. «Так, заключает священный дееписатель, Ииуй истребил Ваала с земли израильской» (4Цар.10:28)²¹⁸.

Таким образом совершен суд над нечестием дома Ахава и Израиля и отомщена неповинная кровь служителей Иеговы, после чего мог быть восстановлен новый порядок вещей, который действительно и продлил еще на полтора столетия существование израильского царства, быстро направлявшегося к гибели и потере своей национальности и политической независимости.

Общая точка зрения, с которой может быть правильно понято это важнейшее в истории израильского царства событие, есть ветхозаветно-теократическая. Дом Ахава, не удовольствовавшись служением тельцам, формально ввел языческое идолослужение в качестве государственной религии, избивал истинных пророков, преследовал всех верных чтителей Иеговы. Все попытки истинных пророков отвратить его от злого пути были тщетны. Посеянное им семя нечестия глубоко пустило ростки, разраставшиеся вдоль и вширь на израильской почве и, заглушивши в Израиле доброе семя веры в Иегову, проникло в иудейское царство, где нашло себе покровительство у царей Иорама и Охозии. Правление дома Ахава было полной противоположностью того, чем должно было быть по закону царское правление, как служение теократии: вместо того, чтобы поддерживать и сохранять права и заповеди Иеговы, – тот основный закон и завет, на котором покоилось бытие Израиля, как избранного народа, оно разрушало сознательно и намеренно основы национальности и было непрерывным возмущением против Иеговы, единого и подлинного царя израильского. Дальнейшее правление дома Ахава низвело бы народ в язычество и тем уничтожило бы мироисторическое призвание Израиля, было бы смертью для него, как народа Божия. Потому-то падение его стало вопросом жизни для ветхозаветной теократии и прямой необходимостью. Правящий дом, наконец, должен был теперь подвергнуться суду. Само собою разумеется, что здесь не может быть и речи о возмущении против законно царствующей династии в обычном смысле слова. Напротив, вся политика дома Ахава была возмущением против всякого божественного и человеческого права, и потому низвержение его не было попранием божественного и человеческого порядка вещей, а скорее восстановлением его. Только с этой точки зрения и могут быть рассматриваемы все частности события.

Виновником, как уже сказано, давно предвозвещенного низвержения дома Ахава является пророк Елисей, поскольку он дает поручение помазать Ииуя. Его имя поэтому стоит во главе всего повествования и притом с выразительным добавлением «пророк» (4Цар.9:1), чтобы показать, что повествуемое о нем он совершает, как пророк, в силу своего пророческого призвания, – поступает так, как непосредственный служитель Иеговы, в Его имя и силу. Соответственно этому, низвержение дома Ахава значительно отличается от подобных же всех предыдущих и последующих событий: тогда как прежде в таковых обыкновенно являются главными деятелями военачальники, стремящиеся к господству, падение дома Ахава исходит от пророка и имело своей целью не удовлетворение властолюбия, а искоренение безбожия, поддерживаемого этим домом. Первой и главной задачей пророка Елисея, как и всех израильских пророков, было – с корнем вырвать в Израиле нечестие и идолослужение и быть стражем над своим народом. Потому-то он должен был являться не только провозвестником божественных судов, но и исполнителем их. Теперь, когда пришло время исполниться божественному определению относительно дома Ахава (ср. 3Цар.21:28,29) за его нечестие, и после того, как все попытки к улучшению его были исчерпаны, пророк Елисей, в силу своего пророческого призвания и служения, имел право и даже долг оказать воздействие на низвержение этого дома и способствовать основанию новой династии. При этом не нужно забывать и того, что помазание Ииуя было исполнением того поручения, которое Илия получил от Бога на Хориве. Правда, и Елисей не сам исполняет это поручение, как следовало бы ожидать, но это имеет свои основания: важное событие помазания на царство должно было до времени оставаться в глубокой тайне²¹⁹, пока божественный промысл не укажет удобного времени для объяснения её, подобно тому, как некогда сообщение Ахии Иеровоаму (3Цар.11:29) не было предназначено к гласности. Само помазание не было в данном случае тем священническим актом, который обыкновенно практиковался в иудейском царстве (4Цар.11:12; 23:30), за неимением законного святилища Иеговы и левитского священства, а вполне пророческим, или символическим действием, фактическим знаком и свидетельством того, что определил Иегова.

Что касается личности помазанного Ииуя, то ясно на основании 4Цар.9, что он не самовольно взошел на трон; ни одним словом библейского текста не может быть оправдано предположение, что он еще перед помазанием на царство составлял и осуществлял мятежные планы своего царя. Каковы бы ни были его сокровенные мысли и желания, однако, как кажется, пророческое возвещение ему царства изумило его; его товарищи по оружию и не подозревали случившегося. Потому-то он ни в каком случае не может быть сопоставляем с Ваасой, Замврием, Селлумом, Менаимом, Факеем и Осией (3Цар.15:27; 16:9,16; 4Цар.15:10–30), самовластно всходившими на престол; он во имя Иеговы призван на царство Его пророком. Почему именно он был призван в исполнители суда над домом Ахава, объясняется тем, что в это время едва ли мог найтись с Израиле другой, совмещавший в себе все потребные к этому качества. Ииуй был решительным противником идолослужения и связанных с ним злоупотреблений (4Цар.9:22); обличение пророком Илиею Ахава произвело на него столь неизгладимое впечатление, что он помнил его спустя двенадцать лет (4Цар.9:25,36). Притом он человек смелый и предприимчивый, решительный и настойчивый, не боящийся затруднений (4Цар.9:20,24,32), не лишенный ума и осмотрительности (4Цар.9:11,15,18). Его деятельность по восшествии на трон представляется насильственной и жестокой, но при этом нельзя упускать из виду того, что спокойным путем едва ли могло быть уничтожено глубоко вкорененное нечестие, – без насилия трудно было обойтись, и наконец едва ли оно может быть объясняемо вполне из эгоистических побуждений самого Ииуя: здесь он старался исполнить лишь ту задачу, какая была указана ему пророком при помазании.

С возвышением на трон Ииуя общественная деятельность пророка Елисея отступает на задний план, быть может, потому, что ближайшая цель её была уже достигнута. Но мало этого, мы не видим пророка даже принимающим какое-либо участие в победоносной деятельности Ииуя при истреблении им язычества и восстановлении религии Иеговы, чего естественно было бы ожидать, имея в виду участие пророка в возвышении Ииуя на трон. Быть может, пророку уже было заметно дальнейшее направление религиозной политики Ииуя, не вполне оправдавшей его ожиданий, или от его взора не были скрыты и посторонние побуждения, примешавшиеся к деятельности Ииуя при ревностном истреблении им Ахавова дома и имевшие уже очень мало общего со святой ревностью по Иегове, – и это не могло не оттолкнуть пророка от нового царя, более увлекшегося честолюбивыми замыслами, нежели долгом, – а может быть и сам Ииуй намеренно постарался избегнуть участия пророка в выполняемом деле, не надеясь встретить с его стороны одобрения тем средствам, которые были применяемы им к делу при искоренении нечестия. Как бы то ни было в данном случае, но мы и вообще не видим более участия пророка в общественных делах ни при Ииуе, ни при его преемниках – до самой смерти пророка. Но зато тем менее мы могли бы предполагать дружественное отношение пророка Елисея к царям этой династии и довольство их политикой, так как и они не были истинными представителями теократии. Так, уже Ииуй не довел до конца религиозной реформы: подавивши язычество, он тем крепче стал держаться незаконного Иеровоамова культа. Основанием такой приверженности к незаконному культу было то же самое, что руководило основателем десятиколенного царства ко введению его. Ииуй опасался, что с уничтожением служения тельцам разрушится средостение между обоими царствами и его трон может подвергнуться опасности. Таким образом, политические и династические интересы, руководившие Ииуем и всеми последующими царями, снова получают преобладание над верою в Иегову, Который устами пророка Ахии обещал прочность израильскому царству только под условием неуклонного следования Его заповедям (3Цар.11:38). Но эта политика царей из династии Ииуя и всех последующих была роковой для существования израильского царства. Уже от Ииуя отступило благословение Божие: Иегова начал отрезывать у него одну область за другой, и этот сильный муж, перед которым не могли устоять два царя (4Цар.10:4), потерял всю страну к востоку от Иордана и не мог выдерживать напоров Азаила, царя сирийского. Правда, Ииуй был угоднее Иегове, нежели все его предшественники, занимавшие израильский трон. За истребление им нечестия и исполнение божественных определений над домом Ахава его династии обещана некоторая продолжительность царствования. Бог устами своего пророка изрек Ииую, что «сыновья его будут сидеть на израильском троне до четвертого рода» (4Цар.10:30)²²⁰. Весьма вероятно, что это обетование было произнесено устами пророка Елисея, стоявшего на страже дела Божия в Израиле и тщательно следившего за исполнением божественных повелений. Но этим, по всей вероятности, и ограничились дружественные отношения пророка к царю, или же этим моментом и закончились; по крайней мере, мы не видим далее участия и помощи пророка во внешних столкновениях Ииуя с сирийцами, – унизительных для израильского могущества, что может быть объясняемо только недовольством пророка дальнейшей незаконной религиозной политикой царя, божественные наказания за которую пророк видел в притеснениях со стороны Азаила²²¹.

При Иоахазе, сыне Ииуя, Израиль был до того стеснен сирийским царем Венададом (3-м), сыном Азаила, что вся военная сила Израиля, не истребленная еще сирийцами (4Цар.13:7), ограничивалась лишь пятьюдесятью всадниками, десятью военными колесницами и десятью тысячами пешего войска. В этом ужасном стеснении помолился Иоахаз лицу Господню (4Цар.13:4) и услышал его Господь, сжалился над своим народом и израильтяне вышли из под руки сириян (4Цар.13:5). В этом обращении Иоахаза к Иегове с покаянной молитвой нельзя не признать участия пророка Елисея, по всему вероятию указавшего царю истинную причину внешних неудач и стеснений и побудившего его к смирению и молитвенному обращению к Богу.

Кроме этих немногих предполагаемых нами случаев деятельности пророка Елисея о нем в исторических книгах Ветхого Завета, со времени помазания Ииуя до вступления на трон внука Ииуя Иоаса, т.е. в продолжении почти сорока пяти лет, вовсе нет никаких упоминаний. Но едва ли возможно допустить, чтобы в этот долгий промежуток времени не проявлялась его деятельность в столь же обширных размерах, как и раньше. Поэтому, весьма вероятно предположение, что многие факты рассмотренной нами частной деятельности пророка Елисея, рассказанные в 4Цар.4–8, принадлежат этому именно периоду его жизни, а с другой стороны, весьма значительная часть его деятельности в этот период его жизни могла быть посвящаема весьма обширным и многочисленным пророческим обществам, или так называемым пророческим школам, достигшим в период жизни и служения Елисея наибольшего процветания и известности. Последнее тем вероятнее, что, как мы уже видели, в царствование Иорама служение пророка Елисея поглощалось преимущественно общественной политической деятельностью.

Последний известный из жизни пророка Елисея факт – это свидание его на смертном одре с Иоасом царем израильским и возвещение последнему побед над сирийцами, принесшими до этого времени наиболее вреда израильскому царству. Когда престарелый пророк в начале правления Иоаса заболел смертельно, навестивший его царь плакал у его постели и – с тем большей горечью, что значительно ослабленное царство должно было лишиться теперь своего единственного мощного и усердного защитника, спасавшего его в минуты наибольшей опасности. Умирающий пророк, осененный духом Божиим, велел царю взять лук и стрелы и, положивши свои руки на руки царя, приказал ему стрелять через открытое окно по направлению к востоку, и когда последовал выстрел, возвестил ему решительное поражение сириян при Афеке (4Цар.13:17). Затем пророк повелел царю «бить стрелами по земле» (4Цар.13:18). Ударивши трижды, царь остановился, не понимая значения символа, и разгневанный за это пророк возвестил ему, что если бы он ударил пять, или шесть раз, то победил бы сириян совершенно, а теперь одержит над ними только три победы (4Цар.13:19)²²².

Здесь пророк Елисей еще раз является во всей своей пророческой особенности. Как и вообще вся его деятельность была более созидающего, благотворительного и вспомоществующего характера – в сравнении с деятельностью пророка Илии, – так таким же он является и в последние часы своей жизни. С великой вестью спасения для своего народа, с обетованием избавления его от насилия жестокого врага, удаляется он из мира. Молодому, исполненному жизненных сил, но отчаивающемуся в помощи, царю пророк указывает, что он должен делать, и исполняет его верою в Бога, завещая ему мужественное охранение своего государства. Возложение рук пророка на руки царя должно было быть знаком для последнего, что сила, сообщаемая его луку, исходит от Господа через посредство пророка, и что следовательно победа подается во имя и в силе Иеговы, вера и упование на Которого всегда будет служить защитой государства среди всех опасностей. Прекращение царем выстрелов служило для пророка знаком недостатка в царе постоянной и неослабной веры в Иегову, вследствие чего пророк и не обещает ему полной и окончательной победы над врагами.

Великая деятельность пророка после его смерти запечатлена чудесным прославлением его имени. Когда во время вторжения моавитян в следующем после смерти Елисея году труп одного умершего был брошен погребавшими, испуганными неожиданным появлением неприятелей, во гроб пророка, мертвый ожил от прикосновения к его костям – в знамение того, что от этого человека Божия и после его смерти будет исходить сила жизни, если только Израиль при вере в Бога Елисеева захочет ходить тем путем, который Господь указал Израилю устами своего пророка. Это чудо необходимо было не для того, чтобы доказать божественное посланничество пророка, потому что оно было доказано уже многими чудесами, а для того, чтобы воскресить в израильтянах надежду на помощь Божию в борьбе с врагом.

Мы закончили обозрение жизни и служения двух величайших представителей ветхозаветного пророчества, живших и действовавших в десятиколенном царстве. Бросая заключительный взгляд на их пророческое служение, нельзя не заметить, что они сделали все, что только можно было сделать для поддержания падающей религии, и в зависимости от этого деятельность их не была бесследной в истории десятиколенного царства. Последнее обязано только им своим двухвековым политическим существованием, начиная со вступления на трон Амврия и до дня разрушения его ассирийцами (721 г. до Р.Х.). Они были живыми сильными орудиями в руке Иеговы для обращения к Нему Его народа. Люди, не оставившие по себе никаких писаний, подобно последующими пророкам, они силой слова и действиями сделали более, нежели кто-нибудь из современных им израильских пророков. Более сделать в пользу истинной религии против идолопоклонства и пороков и не возможно было. Они защищали честь теократии против царей-идолопоклонников и их лжепророков; для народа, склонившегося к язычеству частью по слабости, частью по страху, они проясняли истинное понятие о Иегове, как этого ему не могло, конечно, представить золотое изображение в Вефиле и Дане; поддерживали мужество в истинных поклонниках Иеговы, теснимых правительством. В такое время, когда сам Израиль не хотел знать своего Бога, они сделали известными Его имя и славу между народами, – привели к познанию Иеговы многих чужеземцев; поддержали падающую силу закона Моисеева, как например Илия в деле Навуфея (3Цар.21) и Елисей в деле жены Сонамской (4Цар.6). Царей, хотевших уклониться посредством язычества от власти высшего царя Иеговы, смиряли под Его руку, как непокорных подданных, и подавали им чудесную помощь, когда они обращались к Нему; своим вдохновенным словом и великими делами они оказывали государству большую помощь, нежели все войско; противопоставляли несокрушимый оплот деспотическому произволу царей, так что ни одного насилия последние не могли сделать, не поплатившись за него короной и жизнью, и не подвергши несчастью все свое потомство. Все это дает этим пророкам название великих и первое место в современной им истории.

Но ограничивая только вышеуказанными фактами деятельность и пророческое служение Илии и Елисея, мы допустили бы весьма существенный пробел в изображении их служения теократии, а в истории специально израильского пророчества опустили бы наиболее крупную, единственную в своем роде и вполне исключительную, черту, отмечающую служение обоих величайших израильских пророков, принадлежащую только израильскому пророчеству (сравнительно с пророческим служением в царстве иудейском) и не встречаемую – за исключением времени пророческого служения Самуила – нигде более в истории пророчества. Эту наиболее отличительную черту деятельности обоих пророков и пророческого служения в десятиколенном царстве составляют основанные и руководимые ими, так называемые пророческие школы, или общества «сынов пророческих». Происхождение, характер и значение этих замечательных институтов израильского пророчества и составляют предмет следующей главы.