Слово на день восшествия ни престол Благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича. (19 февраля 1871 г.)

Постящеся, братие, телесне, постимся и духовне. (Стих. на Гос. гоз. воз. в ср. 1-й и. в. п.).

Полагаю, что не поздно и не неуместно повторить это вступительное приглашение св. церкви к посту и теперь пред вами, просвещенные слушатели, хотя не малая часть святого поста миновала. В том предположении, что может быть многим из вас еще предстоит подвиг говенья в настоящем году, мы пользуемся настоящим днем, собравших всех вас воедино на молитву о Государе, предложить вам беседу о святом подвиге поста, – о таком предмете, о котором (что скрывать истину?) стали бы мы слушать весьма неохотно во всякое другое время, и о котором, как кажется, имеются у нас вообще самые сбивчивые и неверные понятия. Без преувеличения можно сказать, что из святых уставов церкви ничто с таким единодушным легкомыслием не попирается в многочисленных кружках нашего общества, как посты. «К чему посты? Зачем они так часты и продолжительны? Не может ли постная пища расстраивать здоровья? Не все ли равно для Бога, чем бы человек ни питался, лишь бы чист был и свят в своей совести? Наконец – есть ли прямая заповедь о постах в учении Спасителя, – не человеческое ли они учреждение»? Таковые и подобные сим возгласы на разные лады и с многообразнейшими оттенками можно слышать нынче повсюду. Их повторяют весьма часто и учащиеся еще мальчики – с голосу старших, и зрелые мужи – отцы семейств; ими ограждают себя и необразованные мужи, подражающие только тому, что вокруг них делается; их не стыдятся проповедывать, – что особенно грустно и непоследовательно, – даже те, которые по-видимому не совсем равнодушны к требованиям религии и желали бы быть православными людьми. Бедный пост! Как тебя искренно не любит наш ветхий человек, как ты горек для нашей чувственности!... Но нет нужды, – попробуем сказать в твою защиту несколько слов от имени св. церкви Христовой, яже есть... столп и утверждение истины (1Тим. 3:15).

Не человеческое ли учреждение посты? Есть ли прямая заповедь об них в евангелии?... Да, – вот где надлежало бы прежде всего православными христианам искать разрешения всяких недоумений и вопросов. Заповедует что-нибудь Христос Спаситель, – значить это верно и надо это исполнять. Запрещает что Господь, – значить это вредно и гибельно, и избегать сего нужно. Это было бы вполне последовательно и вполне честно с нашей стороны. Числиться же христианином и измышлять себе правила для жизни помимо евангелия, – значит хромать на оба колена, служить, ваалу и Иегове, фальшивить наконец пред самим собою, – не так ли? Да будет же всем известно, что в учении Христа Спасителя, есть заповедь о постах, и какая ясная и положительная заповедь! Не знать этого может только тот, кто вовсе не знает и не читает евангелия. «Когда поститесь, – так учи Господь в нагорной своей проповеди, – не будьте унылы, как лицемеры: ибо они принимают на себя мрачныя лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое, чтобы, явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцем твоим, который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф. 6:16–18). Что это? Не заповедь ли о посте? Приходят однажды к Иисусу Христу ученики Иоанна Крестителя и говорят: «почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся»? что же Господь? Сказал ли, что ученики Иоанновы не делом занимаются, что посты не нужны? Нет, вот что он сказал: «могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься» (Мф. 9:14, 15). Дни эти наступили для святой и непорочной невесты Христовой, церкви (Еф. 5:25–27) – по смерти, воскресении и вознесении ее божественного жениха, Господа Иисуса. И мы видим, что св. апостолы, их ближайшие преемники, и затем бесчисленные сонмы дальнейших учеников Христовых, верные слову своего небесного учителя, проводили жизнь свою в трудех, во бдениих, в пощениих (2Кор. 6:5). Однажды апостолы приступили к Иисусу наедине и сказали: «почему мы не могли изгнать беса (из одного бесноватого)? Иисус сказал им… сей род (бесов) изгоняется только молитвой и постом» (Мф. 17:19, 21). Итак, пост, по словам Господним, имеет, даже отгнательную силу против духов нечистых. Довольно-ли сих мест, чтобы видеть, как Господь ублажает и превозносит пост? Припомним еще, что сам, он постился некогда дний четыредесять, и нощий четыредесять (Мф. 4:12), искушаем сатаною (Мк. 1:13), нам оставль образ, да последуем стопам Его. Пусть же не обольщают себя отрицающие посты и их не соблюдающие; пусть они рассудят, что поступают вопреки прямому повелению Господню, и отрицают не что иное, как учение своего Спасителя!...

Какое же нравственное значение имеют посты, откуда вытекает их потребность в христианской жизни? Потребность их основывается на том же, почему иногда человек, потрясенный сильною скорбию и испытавший тяжелую утрату, сам отказывается от всяких удовольствий, одевается в траур и сосредоточивается в самом себе, или почему иногда человек, совершенно отдавшись какому-нибудь делу, забывает об удовлетворении самых обыкновенных своих потребностей. В том или другом случае человек добровольно налагает на себя пост в самом буквальном смысле этого слова. Вспомните же, что у всех у нас людей есть одно великое и общее горе о нашем прирожденном растлении; все мы понесли ни с чем несравнимую потерю райского блаженства; на всех на нас лежит величайшее из всех наших дел, – дело возвращения потерянной святости и восстановления в себе образа и подобия Божия. С целию – напомнить нам обо всем этом, отвлечь от обычной нашей суетности и отрезвить нас от греха, в котором мы, как в чаду каком, ходим и кружимся в обыкновенные житейские дни наши, – с сею, говорим, святою целью и установила Христова церковь времена постов. Тайна делается несколько понятною, от чего нам так неприятны и тяжелы посты. Это от того – прежде всего, что нам мало известна печаль яже по Бозе, что мы не чувствуем и не понимаем нужды плакать о своих грехах, и обыкновенно не имеем в мысли своего растления и своей негодности пред Богом. Понятное дело, что человеку не хочется облекаться в траур, когда у него на уме одно веселье, а в сердце жажда удовольствий.

Но церковь святая не стала бы конечно так усиленно приглашать нас к поступи делать обязательными для всех своих чад известные времена постов, если бы пост имел только значение внешнего выражения внутренних религиозных движений, и, если бы он сам не имел по себе силы к возбуждению этих религиозных движений. Например, в лютеранских обществах посты, как известно, оставлены на произвол каждого. Там, по началу тоже не отвергаются посты, ибо отвергать их значит, как мы видели, отвергать евангелие; но предоставлена полная свобода соображаться каждому с своим собственным чувством и с личными потребностями в посте, за исключением редких случаев. Что же однако выходит там на деле? Не отвергают значения постов, и, однако никто обыкновенно не постится. Признают силу поста, и, однако не усердствуют к нему и не любят его, и даже глумятся над нашими православными постниками. Что же это? Не слышится ли здесь лицемерие некоторое, не чувствуется ли немощь духовная и какая-то вялость религиозная, если так можно выразиться. Нет, православная церковь глубже понимает значение поста и горячее болеет о немощах нашей падшей природы. Не дожидаясь, пока в сластолюбивом духе нашем само собою возникнет скорбное чувство покаяния и явится свободное стремление к подвижничеству, она прямо налагает на нас в известные времена обязательный подвиг пощения; она знает, что самый этот подвиг обратно может воздействовать на душу, и окрылить ее к святым чувствам.

В предупреждение всяких недоумений и сомнений по сему предмету спешим заметить, что если мы над собой или над другими людьми не видим благодатных действий поста, то это зависит от узкости нашего взгляда на пост и от неискреннего отношения к нему. Конечно, если пост полагать только и в неядении скоромной пищи, то он весьма легко может показаться бесцельным учреждением, и плодов не принесет никаких, ибо как же хотеть в самом деле, чтобы пища приносила святость человеку? А между тем у нас большею частию задается этой именно нехитрой идеей поста. Во всем строе обыденной жизни таких постников не замечается никакого изменения. Они по-прежнему погружены во все мелочи житейские; у них те же занятия, те же страсти, те же грешные цели, те же самолюбивые отношения к ближнему, тот же покой, наконец те же удовольствия и развлечения. Легкое и услаждающее чтение, рассеянная и короткая молитва, продолжительный сон, мягкая постель, посещение знакомых и друзей, приятная болтовня в кругу их, роскошь и утонченность в одежде, зрелища, музыка и проч. и проч., – все это остается по-прежнему. И вдруг эти люди сталкиваются с повелением отказать себе в обычной приятной пище, и ограничиться постным столом. Понятно, сколько ропота подымается из уст этих людей, какою горькою и бесцельною вещию кажется пост, каким вредом и какими воображаемыми опасностями их организму начинает угрожать для них постная пища. И вот, – либо совсем не хотят поститься, либо несут пост как тяжелое ярмо, подчиняются ему нехотя, как делу неизбежному! Но надо знать, что не к такому посту приглашает нас церковь. Постящеся, братие, телесне, проповедует она, постимся и духовне; разрешим всякий союз неправды, расторгнем стропотная нуждных изменений, всякое списание неправедное раздерем, дадим алчущим хлеб, и нищия безкровныя введем в домы, да приимем от Христа Бога велию милость. Это значит, надо наложить запрещение на весь суетливый и греховный строй нашей обыкновенной жизни, надо стеснить свою душу во всех видах ее страстных движений и не только чувство вкуса, а и все пять чувств ограничить в их потребностях надо стать на страже у этих дверей, которыми проходят в душу увлекательные мирские впечатления; надо затвориться в уединенной клети сердца своего и молитвенно стать там пред Господом, – вот это настоящий пост! И попробуйте только искренно и не жалея себя отдаться этому посту, – как тотчас же дух ваш начнет чувствовать себя в некотором небывалом просторе, ощутит необыкновенную легкость и энергию и естественно устремится туда, куда он влечется своей собственной природой, т. е. к небу и Богу. Сам аз умом моим работаю закону Божию: плотию же закону греховному (Рим. 7:25), сказал великий апостол Христов, глубоко понимавший немощи падшей природы человеческой; значит, только смирить надо по-всячески эту плоть, в которой, по словам того же апостола – не живет доброе (Рим. 7:18), – и дух наш воспрянет от своего обычного усыпления и будет свободно работать закону Божию. Чтобы вполне понять это состояние, надобно постараться испытать его, а до тех пор не позволять себе легкомысленно отзываться о постах. Что и говорить, – пост есть лекарство весьма горькое для нашей чувственности; но как же хотеть, чтобы лекарства были все сладкие?! Царствие Божие вообще нудится, по слову Спасителя; надо погубить свою душу, чтобы спасти ее, надо умертвить уды, сущие на земли, надо совлечься ветхого человека, – все это конечно болезненные и тяжелые опыты, но что же делать, когда без них человеку предстоит гибель? Широкий и привольный путь мирских наслаждений ведет в пагубу. Все это слова самой воплощенной истины, Господа нашего Иисуса Христа.

Странно и непонятно звучат конечно все эти изречения евангельские для людей, рассуждающих о человеческой натуре только с физиологической точки зрения и не желающих знать печальной истории повреждения человеческого. Зачем стеснять себя? Зачем не пользоваться беззапретно всем, чем богат мир Божий? Зачем эти самоотречения? Но мы христиане должны уже знать, зачем все это. Мы знаем, что было время, когда человек без всякого самостеснения, а простым и спокойным удовлетворением своих естественных потребностей шел к своей цели и приближался к Богу. Это было время невинного состояния человека, когда все силы его находились в равновесии, и тело лишь помогало духу в его идеальных стремлениях. Теперь все это помутилось и извратилось; чувственность взяла верх над духом и тянет его непрерывно к земле и к ее утехам; и вся задача правильной жизни для человека стала в том, чтобы беречь свободу своего духа и не делать его служебным орудием земных и плотских потребностей. Вот почему слово Божие, не запрещая человеку никаких законных радостей и удовольствий, повелевает опасаться пристрастия к ним. Все мне позволительно, но не все полезно, все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною. Пища для чрева, и чрево для пищи; но Бог уничтожит и то и другое (1Кор. 6:12, 13). С этою, между прочим, целию и установлены святою церковию определенные времена постов. Это одна из самых сильных воспитательных мер с ее стороны. Ими она хочет приучить нас к самообладанию и сделать способными – по первому, так сказать, востребованию – отказаться от интересов низших, земных и плотских в пользу высших и религиозных идей. Ведь и в домашнем воспитании, для укрепления характера в дитяти, и чтобы создать в нем некоторые твердые правила добродетели, нарочно подвергают его некоторым лишениям и постепенно вводят в борьбу с окружающими обстоятельствами. Баловство и изнеженность воспитывает слабодушных и гнилых людей. Таково нравственно-воспитательное значение постов.

Если поставить рядом с выясненной нами светлой и высокой идеей христианских постов те вопли и жалобы, которые обыкновенно раздаются против них, то какими мелкими оказываются эти вопли, и каким они отзываются малодушливым ребячеством! «Не все ли равно Богу, чем человек ни питается, лишь бы он чист был душой?» Конечно все равно; но ведь дело и не в пище, а в самообладании и в умении подчинять на всякий случай свои низшие потребности высшим. Пройдет время поста и приятная пища разрешается, – понятно ли, что дело не в пище? Но я буду, говорит сластолюбец, соблюдать строгое воздержание и в скоромной пище?... Воздержание не есть пост: оно всегда и для всех обязательно – и как же иначе? А церковь требует от нас по временам подвига; притом, как же можно провести определенную черту, до которой может простираться у каждого человека воздержание в скоромной пище без нарушения поста? Нет, на время воздержись вовсе от известного рода явств, и дело будет надежнее и чище. Но я не затворник и не подвижник, продолжает защищаться сластолюбец, – пусть же постятся в монастырях, а я мирской человек! Но где же нам уж равняться с затворниками и отшельниками, которые несут постоянное подвижничество, и еще какое? Церковь хочет, чтобы мы хоть на время и по возможности отрешались от мирской суеты, в которой мы грязнем и глумимся почти безвыходно. Ведь не монахам, а всем своим последователям Господь сказал, что в царствие небесное можно пройти только узкими вратами, что надо отвергнуться себя, взять крест свой и последовать за Ним. Как же мы все отворачиваемся от всякой тесноты, отнекиваемся от неприятной работы над собой, да еще и сетуем на церковь, что она слишком горячо принимает к своему сердцу наши духовные интересы и нашу судьбу?! Но разве хорошо, и что-нибудь значит пред Богом, – успокоивают себя миролюбцы, – если люди строго постятся, а грешат не менее всех остальных? Конечно не хорошо – ответим мы, – но ведь не такого поста и требует от нас церковь; пост душевный должен сопровождать и проникать пост телесный. А чтобы пост телесный ничего не значил пред Богом – этого еще нельзя сказать решительно, и в отношении ко всем постникам. Все-таки человек отказывает себе в некотором удовольствии для религиозных целей, значит есть в нем задатки самообладания и подчинения своего самолюбия высшему авторитету, – а это малое-ли дело? Но вот, если человек и пальцем не хочет двинуть, чтобы возложить на себя иго Христово, – это уж решительно дурно. Но постная пища дороже скоромной, а, следовательно, не для всех удобна? Лакомая постная пища – так, но не вообще постная пища, а лакомство отрицается самой идеей поста. Замечательно, впрочем, что посты нарушаются большею частию теми, которые не могли бы стесняться дороговизною пищи. Наконец постная пища может быть вредна для здоровья? И очень, согласимся мы, – по большею частию от неумеренного употребления ее. Люди хотят постничать, но и уберечься от неприятного чувства голода, и посему вознаграждают себя за лишение скоромной пищи обильным количеством постной. Но ведь это значит обманывать себя, и как не быть вреда отсюда?!... Но мне решительно вредна постная пища, успокоивает себя иной сластолюбец, – в каком бы ограниченном количестве ее ни употреблять?! Да, можно до такой степени избаловать и изнежить свой организм и отучить его от поста, что он делается неудобоносимым бременем. Но кто же виноват в этом, кроме нашего собственного сластолюбия? Отчего мы не приучались смолоду и отчего теперь не приучаем своих детей к посильному подвигу поста? Что растительная пища свойственна человеческому желудку, об этом говорит и наука; а что она не портит здоровья, об этом свидетельствуют те крепкие и здоровые классы общества, в которых посты соблюдаются наиболее строго. Значит, – нет в нас силы воли, или просто – нет доброй воли, а мы уверяем себя, что пост для нас вреден. Тратятся большие суммы на утонченность и разнообразие стола, а нет ни малейшей заботы, как бы приучить себя, хоти исподволь и, хотя бы даже с помощию того же поварского искусства, к соблюдению постов в положенные церквию времена. Нет в нас любви к святым уставам церкви, – вот чего в нас нет! Голова постоянно занята холодными эгоистическими планами, а в сердце не искрится религиозное чувство, вот в чем вся беда наша!!! Но как быть наконец тем, которые затрудняются в соблюдении постов самою внешнею своею обстановкою, не от них зависящею? Например, глава семьи не хочет поститься и не любить постов, а в некоторых членах ее таится религиозная идея, которую бы желалось осуществить на деле, – как поступать в таком случае? Разумеется, следует смело и открыто заявить о своем желании, – и быть не может, чтобы в ком-нибудь настолько могло найтись неблагоразумия, чтобы насиловать это благочестивое желание. Нам кажется, что по самой простой деликатности невозможно этого сделать. В противном случае – конечно Бог судья этим гасителям юных и свежих религиозных порывов!... Сделаем еще одно и последнее замечание, чтобы не оставить ничего без внимания в возбужденном нами вопросе. Что, если по состоянию здоровья действительно нельзя поститься, и если доктор прописывает скоромную пищу? Понятное дело, пост перестает быть тогда обязательным. Ведь он не есть что-нибудь роковое и неотвратимое в нашей церкви; он есть главным образом воспитательная мера, как мы уже сказали, и конечно для тех только, которые могут понести ее. Нежный детский возраст, немощная старость, болезненность и слабость не могут быть, призываемы к непосильным подвигам. Неужели можно было в этом сомневаться? Мы не без цели делаем сии замечания; ибо весьма нередко, во избежание повиновения предписаниям церковным, ссылаются на воображаемую суровость этих предписаний, или же на себя напускают небывалую болезненность.

Итак, не лучше ли прямо и смиренно сознаться в своей немощи душевной и в своем пристрастии к чувственному, чем порицать святые уставы церкви? Не лучше ли глубже вникать в нравственный смысл и значение этих уставов и по возможности подчинять себя им, чем успокоивать праздность и леность свою разными благовидными, но неосновательными предлогами? За свое послушание и смирение мы с избытком были бы вознаграждены. К нам пришла бы неизвестная может быть до сих пор ясность духа и спокойствие совести, восстановились бы правильные отношения между духом и телом и надлежащее равновесие между всеми нашими силами духовными; и наша бессмертная душа перестала бы состоять на службе у бренного тела, и занялась бы делами достойными ее назначения. Вспомним своих благочестивых предков, как они ничем не стеснялись в строгом соблюдении святых уставов церкви. Цари, бояре и князья – также искренно и охотно постились, как и простые люди; неужели ж они были другой породы, чем мы? Мы хвалимся, что превосходим их своимь развитием; позаймем же от них любви к православию и поревнуем преданности к св. церкви. Чтобы там ни говорили, а эта преданность всегда была и будет несокрушимой силой нашего отечества. Собравшись ныне на молитву о нашем православнейшем Государе; не забудем, что задушевной его мыслию всегда было и есть – видеть нас столько же верноподданными сынами, сколько и православными христианами. Господи, силою твоею да возвеселится наш царь, Александр Николаевич! Желание сердца его даждь ему, и хотения устен его не лиши его. Спаси Боже православные люди твоя, и благослови достояние твое!...

***