Введение

Что есть Истина? – этот давний вопрос Понтийского Пилата, самоуверенного скептика, останется важнейшим для человечества до скончания времён. Что есть Истина? – то есть в первую очередь: для чего живёт человек? В чём смысл его бытия? Что есть добро и что зло? Как побороть зло, укоренённое в мире? Где искать опору в земных тяготах на жизненном пути? Каков замысел Создателя о мире? Каков этот мир? Каково место человека в замысле? Вот загадки, наполняющие внутреннее пространство нашей личности, – они жалят порою, не дают покоя, наполняют душу безотчётной тревогой, заставляют вновь и вновь осмыслять мир в себе и себя в мире, постигать основную идею творения, искать свой путь ко спасению.

Все нравственные искания личности, связанные с тем или иным типом культуры, все различия национального характера, жизни народной определяются особенностями религиозной жизни, в которых развивалось историческое бытие нации. Даже когда человек рвёт видимую связь с Богом, и тогда коренящиеся в глубинах народной жизни религиозные устои незримо определяют жизненный путь, миропонимание и мировидение каждого.

Что есть Истина? Кажется, вопрос не должен вызывать сомнений и колебаний у любого последователя Христа, ибо Истина – в Откровении Спасителя: Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего (Ин.18:37). Истина – Сам Христос Спаситель, Полнота Его Личности. Однако данная человеку произволением свыше свобода выбора позволяет ему, даже побуждает, колебаться в самом осмыслении Слова, в конечном пути спасения. Вопрос об Истине остаётся вековечно открытым. Открытым для человечества, отпадшего от Бога, но не для тех, кто утвердился в Православии. Ибо для них Полнота Истины в их вере пребывает несомненно.

Русский народ был духовно воспитан Православием, и в Православии нужно искать истоки русского осмысления вопросов об Истине. Русское сознание определялось православными догматами, утверждёнными Отцами Церкви семи Вселенских Соборов. Всякое изменение и обновление святоотеческой традиции для русской православной мысли всегда виделось неприемлемым – и уж кому как угодно: называть это консерватизмом, даже косностью, или твёрдостью устоев.

Важно понять, что именно религиозные догматы – предмет для многих отвлечённый и кажущийся необязательным и малоинтересным – определяют, хотя и не всякий это сознаёт, мировидение человека, его мышление, а в конечном итоге и тип поведения в миру. Выясняя ответ, даваемый русской религиозной мыслью на вековечно стоящий перед человечеством вопрос, мы можем выявить и своеобразие русской культуры вообще, русского способа мышления, национального мироосмысления. Именно выявление своеобразия, а не превознесение и не умаление русского типа культуры и есть наша главная задача.

Православие за тысячу лет своего существования на Руси определило духовную направленность сознания русского человека.

Святитель Григорий Палама. Византия. Начало XV века.

Его учение о Фаворском свете стало прочным основанием для русских иконописцев. Отныне икона воспринимается как результат непосредственного Фаворского света в Мире.

Ф.М. Достоевский утверждал: «Понятие «русский» определяется не составом крови, а отношением к Православию». Внедрившись в стихию народной жизни, эти начала, ставшие нашей национальной особенностью, незаметно и как бы помимо воли определяли миропонимание и поведение каждого (и даже вне видимой связи с верою иногда), поддерживали и вели человека от рождения до смерти. Эти начала народной жизни сохранялись в душе человека как закваска в тесте, как хмель в вине. Даже когда они полностью утрачивали свою религиозную форму – заложенные в соборное сознание человека и народа, они продолжали осуществляться в полноте народной жизни. Пусть, однако, не создастся ни у кого впечатления, будто перед ним – чванливое превознесение русского человека над всеми иными, отрицание самой возможности отступления от правды на Руси. Русский – увы! – не менее грешен, чем любой другой. На долгом историческом пути случались и у нас отступления от Истины, данной нам с принятием Православия. История каждого народа есть история обретения, утрат, поисков ради нового обретения Истины. Русский народ – не исключение. История национального искусства всегда отражает такой путь народа, сопряжена с ним, является своего рода летописью этого исторического пути.

Но искусство, запечатлевающее Истину, становится и хранилищем её, помогает Истине уцелеть во всех исторических бурях и потрясениях. И это, прежде всего, относится к искусству религиозному, к архитектуре храмов и монастырей, к русской православной иконе, к храмовой фресковой росписи.

К несчастью, советское искусствознание полностью исказило понимание православной иконы, постоянно навязывая мирское её осмысление. Отчасти это совершалось вынужденно. В годы, когда разрушались храмы, сжигались древние иконы, уничтожались книги и рукописи, физически истреблялись духовные пастыри народа, чтобы спасти уцелевшее, предлагалось рассматривать любое искусство с точки зрения исключительно эстетической, без обращения к духовной истине, запечатлённой в иконах, фресках или в архитектуре храмов.

Постепенно это стало искренним убеждением многих, кто по роду деятельности занимался религиозным искусством. Достаточно познакомиться с искусствоведческими трудами, чтобы в том убедиться. Но ведь это не что иное, как своего рода скрытая форма иконоборчества.

Великие иконы отбирались у Церкви и включались в музейные экспозиции. На святыни стали смотреть как на экспонаты. Даже те исследователи, которые понимали истинную суть иконы, вынуждены были скрывать свои знания либо изъясняться намёками. Казалось, Истина снова надежно сокрыта – и навсегда.

Приходится с горечью признать: всё это обесценивает – полностью или отчасти – работы иных искусствоведов, считающиеся классическими: исследования М.В. Алпатова, В.Н. Лазарева, В.Г. Брюсовой, Г.К. Вагнера, Г.И. Вздорнова, М.А. Ильина и др. Как относиться к трудам учёного, откровенно заявившего, не без оглядки, разумеется, на господствующую идеологию: «Не богословие, а жизнь заставляла вырабатывать новые художественные и даже иконографические формы» (Г.К. Вагнер). Так писалось в 1976 году, но так же пишется и ныне. Те же идеи высказываются в книге «Искусство Древней Руси», вышедшей относительно недавно (М., 1993), тем же автором, обнаружившим роковое для исследователя древней русской иконописи смешение исихастского и гуманистического учений о природе Фаворского света и оттого оказавшимся беспомощным в рассуждении о православном искусстве.

В воззрениях многих и многих искусствоведов проявляется то явно, то в подтексте превознесение европейского Ренессанса как некоего идеала, до которого явно «недотянула», хотя и пыталась, русская культура. В XIV–XV веках, то есть в эпоху расцвета именно церковной живописи, вся она есть якобы некий Предренессанс (термин спорный, не всеми принимаемый, но всё же утвердившийся), то есть как бы нечто неполноценное по отношению к полноте Возрождения. Д. С. Лихачёв же прямо утверждал: «Предренессанс не перешёл в Ренессанс, так как погибли города-коммуны (Новгород, Псков), борьба с ересями оказалась удачной для официальной церкви. Централизованное государство отнимало все духовные силы». Или, другими словами, если бы ереси победили, а Полнота Православия оказалась нарушенной, если бы Русь продолжала оставаться раздробленной – вот тогда духовность восторжествовала бы.

Главным препятствием духовному росту Руси части учёных представляется распространение идей исихазма (речь о нём впереди). На такой «аксиоме» строил свои концепции один из столпов советского искусствознания В. Н. Лазарев. Да и не он один. Чего стоит такое утверждение: «Сергий скоро понял эгоистичность исихастских догм» (М.А. Ильин). И так об одном из величайших исихастов – преподобном Сергии Радонежском.

Всё оказывается вывернутым наизнанку, поставленным с ног на голову, белое объявляется чёрным, чёрное – белым, и повторяется многократно, тиражируется в разных вариантах, подкрепляется громкими званиями, степенями, чинами. Тем не менее, работы ведущих отечественных искусствоведов представляют несомненную ценность с точки зрения фактографии и широты охвата материала.

На что опереться человеку, стремящемуся получить подлинно православное осмысление проблем религиозного искусства, иконописи в частности? Заинтересованному учащемуся рекомендуем, прежде всего, ставший уже классическим труд Л.А. Успенского «Богословие иконы Православной Церкви». Классическими же можно считать в этой области работы отца Павла Флоренского, прежде всего «Иконостас». Многие знакомы с многократно издаваемыми в последние годы трудами Е.Н. Трубецкого, посвящёнными русской иконе. Трудно переоценить значение составленного Н.К. Гаврюшиным сборника «Философия русского религиозного искусства» (М., 1993). Немалый интерес представляет капитальный труд «История иконописи: истоки, традиции, современность» (М., 2002), созданный большим коллективом православных искусствоведов. На основополагающих идеях названных исследований базируются предлагаемые в данной книге рассуждения о православной иконописи.