Апостольский Собор в Иерусалиме

Фаррара

За Павлом и Варнавою восстал Иаков. Каждый из присутствовавших чувствовал, что окончательное решение Церкви будет зависеть от того, что скажет этот древний летами апостол. К его личности, его словам, его действиям каждый из братьев чувствовал особое благоговение. Таинственно и высоко было носимое им имя «брата Господня». Такими же таинственностью и величием исполнены были его положение в Церкви, его одежда, его образ жизни и вся вообще наружность. Предание, содержащееся в евионитском рассказе, помещенном у Егезиппа, говорит, что он никогда не надевал шерстяной одежды, а был облачен с головы до ног в белую льняную и, по принадлежности ли к священническому роду или по званию епископа Иерусалимского, носил на груди petalon или золотую доску, которую возлагали на себя одни первосвященники. Рассказывают, что он был настолько свят и так высоко уважаем всем иудейским народом, что ему одному дозволялось, наравне с первосвященником, входить во Святая, – что он не был женат и вел жизнь аскетическую, – что он проводил в храме целые часы один в молитве за народ, так что кожа на коленях огрубела и ожестела, как кожа верблюда, – что он обладал властью творить чудеса, – что низводил молитвой дождь, – что только по его заслугам Господь отвратил гнев Свой на иудеев, – что он получил прозвания: «Праведный» и «Obliah», или «оплота народа», – что он провозвещен был пророками. Может быть, что часть этого рассказа принадлежит к древним легендам, но ведь и легенды, как кто-то хорошо выразился, похожи на собирающиеся над высокими горами облака, которые окутывают гору и принимают вид ее вершины.

Таков был человек, который поднялся со своего места, чтобы держать слово, и которого строгий вид характеризовал твердость его убеждений, неумытность его судов и резкость его речи. Мнение его важно было потому, что оно не могло было не быть принятым общиной, в которой он пользовался властью, хотя чисто местной и ограниченной, но более широкой, чем даже власть св. Петра. Самые фанатичные ханжи не считали себя вправе не подчиняться суду человека, который был до глубины своего существа христианином, а вместе с тем и иудеем. На него не обращенные в христианство евреи смотрели с почтением, потому что он, хотя высоко ценил учение евангельское (Иаков. 1, 25; 2, 12), но, тем не менее, как видно из его послания, питал ко всему древнему Закону высокое уважение и, по преданиям, был точным исполнителем всей его обрядности.

Речь его доказывает, что личные беседы с апостолом Павлом оставили глубокие следы в душе этого замечательного святого человека, который отказался от борьбы против того, что совершено под руководством Святого Духа. Св. Петр широко изложил принцип о необходимости обрядового закона для язычников. Но если бы поступил таким же образом и св. Иаков, то он не остался бы верен ни самому себе, ни тому, что мы о нем знаем, ни тому, что написано в его Послании. Впрочем, если речь его и различна от слова св. Петра, то в конце концов признает, что обрезание и обрядовые законы, в полном их составе, не существенны для язычников.

Прося собрание о внимании, он напоминает, что Симон рассказал уже, как «Бог первоначально призрел на язычников, чтобы составить из них народ во имя Свое», и доказал согласие этого с пророчеством (Амос.9, 11, 12), а, следовательно, и с Божественным предназначением. Но ясно, – как известно всем иудеям, – что язычники не примут всего Моисеева закона. Поэтому он полагает (как первый между равными, см. Деян. 15, 6; 21, 25) «не затруднять обращающихся к Богу из язычников», а внушать им соблюдение правил Ноева откровения (Быт. 9, 4), «чтобы они воздерживались от оскверненного идолами, от блуда, удавленины и крови», а затем, «чтобы не делали другим того, чего не хотят себе». «Ибо, – прибивляет он, – закон Моисеев от древних родов по всем городам имеет проповедующих его и читается в синагогах каждую субботу». То есть мы, иудеи, не имеем никакого желания освобождать их ?? исполнения того Закона, повеления которого они слушают каждую субботу.

В речи св. Иакова в особенности замечательно доказательство, выведенное из пророчества Амоса. В пророчестве говорится об освобождении Израиля от плена, но св. Иаков с более широким взглядом на обнимающие всегда больший горизонт пророчества применяет это к идеальному освобождению, к принятию Иеговы за общего Отца великой семьей всего рода человеческого. В возобновлении разрушенной скинии Давида он видит возникающую Церковь Христову, как идеальный храм, к которому должны присоединиться язычники. Нельзя не подивиться и тому, что пророчества цитирует он не из перевода семидесяти толковников, – между тем, как разница эта слишком велика.

У семидесяти толковников: «чтобы взыскали Господа прочие человеки и все народы, между которыми возвестится имя Мое, говорит Господь».

В еврейском тексте: «чтобы они овладели остатком Едома и всеми народами, которым возвестится имя Мое, говорит Господь».

Такое применение пророчества св. Иаковом доказывает положительно, что еврейский текст читался у евреев так, как говорит перевод LXX, – что подтверждается и другими местами Священного Писания (срав. Пс. 85, 9; 21, 31; 101, 18; Исайи 43, 7).

Спорный предмет был окончательно разъяснен начальствовавшими над Церковью. Возражения уже не повторялись: голос старейшего произнес решение, которое оставалось только передать тем. до кого это относилось непосредственно. Апостолы, старейшины и Церковь утвердили решение и избрали Иуду Варсаву и Силу, «мужей начальствующих между братиями», чтобы сопутствовать основателям антиохийской Церкви на возвратном пути и быть как бы живым залогом подлинности письменного сообщения.

За подлинность этого послания ручается его естественность. Никогда не было так благовременно, как в этот период, внушение обращенным из язычников, чтобы они воздержались от идоложертвенного, удавленины, крови и блуда. Первое из этих запрещений совершенно понятно, потому что христианам из язычников необходимо было доказать братьям из иудеев, что они действительно покинули навсегда «отвратительное идолопоклонство», от которого отреклись так недавно. Два следующие запрещения были желательны, как уступка, потому что иудеи и многие другие восточные народы с невыразимым ужасом глядели на употребление в пишу крови, как «души всякого тела». Никогда не было так своевременно, как в этот период, внушать христианам из язычников воздержание от блуда, потому что никогда развращение языческих нравов не доходило до такой низкой степени, как в этот период. Евреи, нельзя не сказать правды, из всех племен людских могли считаться народом чистейшей нравственности, но и они глядели на этот грех, не как на преступление против нравственности, потому что этот последний взгляд установлен был только христианством. Что же касается до язычников, то даже Сократ не считал блуда предосудительным, а Цицерон утверждал, что ни один из моралистов и не думал налагать на это дело запрещения. Взгляд на чувственность древнего человека изменился в новом, вследствие той чистоты, которой дышит и которую вселяет каждая страница Нового Завета. Основой для такого изменения взгляда служат высочайшие нравственные истины, преподанные миру в учении Законоположника и Господа. Но долг справедливости требует воздать благодарность и тому, чье учение было широким разъяснением этих великих истин. Если безумную растрату драгоценных даров жизни следует считать страшным бедствием для личностей и народов; если разврат есть проклятие и позор, подъедающие под корень человеческое счастье гораздо быстрее, чем все другие пороки, и если, напротив того, румянец скромности на молодых щеках считается одной из драгоценнейших принадлежностей юности, то истинным благодетелем, под влиянием духовно-нравственных поучений которого посеяны и возросли эти истины в сердцах юношей всякой христианской страны, следует признать того, кто, под наитием благодати Всесвятого Духа, с большой ясностью, с большим спокойствием, с большим убеждением, чем кто бы то ни было, разъяснил гнусность, унизительность, заразительность греха, через тело предающего и распространяющего, свой яд по душе, имеющего еще то особенное свойство, что губит душу не одного человека, но становит его в ответственность перед Богом за преграждение пути к спасению другим личностям, которые, при преступном влиянии грешника, могут остаться нераскаянными, между тем, как Христос пострадал и умер, как за них, так и за их развратителя (Жизнь и труды св. ап. Павла, т. I, стр. 255).