Московский митрополит Макарий, как литературный деятель

Статья преосвященнейшего Макария, архиепископа литовского и виленского.

Митрополиту Макарию, по праву, должно принадлежать одно из самых почётных мест в истории нашей древней духовной словесности. Это право он приобрёл не столько своими сочинениями, и немногочисленными, и не представляющими ничего особенного в ряду других тогдашних сочинений, сколько тем, что потрудился собрать воедино, по возможности, все памятники нашей прежней письменности, переводной и оригинальной, какими пользовались предки наши в продолжение веков от начала у нас христианства: а с другой стороны – тем, что сумел возбудить вокруг себя сильное литературное движение и через это способствовал к обогащению нашей словесности множеством новых произведений.

Под именем Макария мы знаем несколько грамот, одно поучение, три речи и три послания¹. Но первые, т. е. грамоты, нельзя, с непререкаемостью, называть сочинениями самого Макария и относить к произведениям, в строгом смысле, литературным. Все они содержат в себе собственно церковно-правительственные постановления и распоряжения и могли быть составлены не лично Макарием, а кем-либо из дьяков и подобных лиц, по его приказанию, как обыкновенно составляются такие бумаги. При том, одна из этих грамот заключает в себе решения и распоряжения самого Макария, то как архиепископа новгородского, то как митрополита, а другие представляют постановления и распоряжения целых соборов и след. тем менее могут быть признаны за его сочинения².

Единственное, дошедшее до нас, поучение Макария он произнёс в церкви к царю Ивану Васильевичу и царице Анастасии, по совершении над ними таинства брака. В этом поучении две главные части. В первой святитель преподаёт царственным супругам общие наставления об обязанностях христианских и царских. «Ныне, – говорит он, – вы сочетались от Бога законным браком, как и прочие св. цари и св. царицы, и почтены, и венчаны царским венцом великого царства российского. Постарайтесь же и вы, благочестивый царь и царица, воздать за то славу всесильному Богу, в Троице поклоняемому, сколько у вас есть силы; заповеди Его творите; по воле Божьей живите и любите суд и правду и милость ко всем». За тем перечисляет, в частности, некоторые обязанности христианские: «к церквам Божиим приходите со страхом и трепетом и с сердечною любовью; воздавайте честь Господу Богу нашему Иисусу Христу и Его пречистой Матери, заступнице всего мира, сущей Богородице, покрову и прибежищу в бедах и скорбях, всем нам христианам помощнице и заступнице, а также и великим чудотворцам. К честным монастырям держите великую царскую веру и любовь, нищим творите милостыню, вдовиц и сирот и обидимых заступайте, в темницах заточенных посещайте: все это жертвы, угодные и приятные Богу. Святителей и священников вашего царства не стыдиться, мнишеский чин наиболее почитайте: ибо честь, оказываемая святителям и священникам, восходит на Бога, а бесчестие им в высшей степени прогневляет Бога». Далее – обязанности царские: «языка льстивого и слуха суетного не принимайте, оболгателя не слушайте, злым людям не верьте, но все это творите со испытанием по Боге. Братию свою и сродников по плоти, о благочестивый царь и царица, любите и почитайте, по царскому своему духовному союзу и по божественному Апостолу; бояр своих и боярин и всех вельмож жалуйте и берегите по их отечеству; ко всем же князьям и княжатам, и к детям боярским, и ко всему христианскому воинству, и ко всем своим доброхотам, будьте доступны и милостивы по царскому своему сану и чину. Всех же православных христиан жалуйте и попечение о них имейте от всего сердца; за обидимых стойте царски и мужески, и не попущайте, не давайте обижать не по суду и не по правде: ибо вы прияли, царь и царица, царство от Бога, чтобы судить людей по правде, и вы должны охранять его бодрственно от диких волков, да не растлять Христова стада словесных овец, от Бога вам вкрученного. И если сохраните это, блаженны будете, и Бог мира будет с вами». Во второй части архипастырь поучает царственную чету исключительно обязанностям супружеским: «Особенно тебе говорю, о благочестивый царь, люби супругу свою царицу Анастасию, Богом тебе данную, и живи с нею благочестно, и жалуй её, и почитай её. А тебе, о благочестивая госпожа и христолюбивая царица, говорю: слушай и почитай от Бога данного тебе царя и мужа, великого князя Ивана Васильевича, самодержца всей России, и бойся его, и покоряйся ему во всем, и имей его честным и похвальным и главою во всем: ибо как крест глава церкви, так и царь глава царице и прочим всем». В подтверждение и пояснение своих мыслей святитель приводит за тем слова книги Бытия об установлении брака, изречения Спасителя о важности и нерасторжимости брака, учение апостола Павла о взаимных обязанностях супругов, и указывает на примеры ветхозаветных праведников Сифа, Ноя, Авраама, Исаака, Иакова, Моисея, Аарона, также новозаветных – апостола Петра, св. царя Константина и других, которые, живя с жёнами, угодили Богу. В заключение, преподав ещё несколько кратких уроков об обязанностях, как обще-христианских, так и супружеских, проповедник выражает царственным супругам благожелания: «Ревнуйте же, благочестивый царь и царица, добрым делам; ходите тем путём, которым ходили святые и праведные цари; отвращайтесь от зла и бойтесь Бога; Воскресение Господне и праздники Господские и Богородичные и великих Святых имейте честно; в среду и пяток и в великую четыредесятницу пребывайте в посте и молитвах и в чистоте телесной; на покаяние к отцам духовным приходите, от божественных и пречистых тайн не удаляйтесь; святую и светлую неделю и прежде названные праздники торжественно празднуйте, духовно, а не телесно; церквам божиим и убогим, по силе своей, подавайте милостыню и совокупляйтесь о Боге в благополучное время. Если так поживёте, то узрите благой Иерусалим, и во все дни жизни своей: увидите сынов своих и внуков на своём христолюбивом царстве, и умножит Господь лета живота вашего, и устроит Господь царство ваше мирно и вечно в род и род и на веки, и в многие роды и лета, и вы не только получите здесь желаемое, но и будете наследниками царства небесного, со всеми православными св. царями, которое да удостоимся получить и мы с вами, благодатью и человеколюбием Господа нашего И. Христа…»³

Все речи и послания митрополита Макария, какие дошли до нас, относятся к одному и тому же великому событию царствования Иоанна – покорению царства казанского, и все занесены в современную летопись или описание этого события. Когда Иоанн в первый раз двинулся с полками своими к Казани и прибыл во Владимир, он вызвал туда митрополита, чтобы принять от него благословение. Макарий, благословив царя и потом его бояр, воевод, князей и прочих, сказал им следующую, весьма простую и краткую, речь: «Господа и чада! Послушайте, Бога ради, нашего смирения. Царь и великий князь, призвав на помощь Бога и пречистую Богородицу и св. великих чудотворцев, идёт на своё дело земское к Казани беречь своё земское дело, сколько ему милосердый Бог поможет и Пречистая. А вы бы, господа и чада, царю государю послужили веледушно, сердечным хотением, и за святые церкви, и за православное христианство. Не гордитесь друг пред другом, но соединитесь Христовою любовью на подвиг ради стада Христова, чтобы увенчаться от мздораздаятеля Бога, а от земного царя получить честь; гордый же удаляет себя от Бога и от людей. Государь хочет вас за службу жаловать и за отечество беречь: и вы бы служили, сколько вам Бог поможет, а розни бы и мест между вами никакой не было, но соединитесь любовью нелицемерною, чтобы стать против врагов мужественно. Если случится, что кому с кем неприхоже, ради Отчества, быть на брани против врагов, вы бы предала то забвению, а государево дело земское делали, и не яростною мыслью взирали друг на друга, нелюбовью. А как с государева дела земского придёте, то кто захочет посчитаться с кем об отчестве, государь даст счёт. Да будет на вас благословение нашего смирения». Такою же простотой отличается и другая, ещё более краткая, речь Макария, обращённая к самому государю, когда последний просил его благословения, решившись построить в земле казанской город Свияжск, чтобы удобнее действовать против казанцев. «Тебе, царю, сказал митрополит, подобает, возложив упование на Бога и на пречистую Богоматерь и великих чудотворцев, подвизаться за благочестие и за порученную тебе от Бога паству, как Дух Свитый тебя наставит, да не расхитят безбожные волки порученных тебе овец, и Владыка, видя твою неизменную веру и что ты преданное тебе мужественно пасёшь, да соберёт во едино расхищенных. Бог тебя, государя, благословит: о Боге начинать – дело великое; но только начинать принадлежит человеку, а совершать – Богу. Мы же, твои богомольцы, должны молить Бога и пречистую Его Матерь и великих чудотворцев, да пошлёт тебе Бог помощь и утверждение»⁴. Очень вероятно, что обе эти речи не были предварительно написаны, а произнесены митрополитом без приготовления: так они безискуственны и кратки.

Не таковы послания Макария, следовавшие скоро одно за другим: это сочинения довольно пространные, изложенные по-книжному, витиеватые и многоречивые, хотя и не в одинаков степени. Первое написано от 25 мая 1552 г. в городе Свияжске к царскому войску и жителям, по случаю свирепствовавшей между ними страшной цинги и недобрых слухов о их поведении. Преподав в самом начале послания благословение князьям, боярам, воеводам, детям боярским и всем воинским людям и всему христоименитому народу, архипастырь изображает перед ними недавние благодеяния Божии: «Божьею волей и великой Его милостью и пречистой Богородицы и великих чудотворцев и всех Святых, от века Богу угодивших, и верою несомненною и молением прилежным, и подвигом крепким, и упованием неуклонным ко всемогущему Богу благочестивого и христолюбивого царя нашего Ивана, боголюбивого и человеколюбивого, и по благословению нашего смирения, и молением всего святительского и священного чина и всего православного христианства, благоволил Бог, чтобы создался город сей и в нём св. Божии церкви в честь, похвалу и славу пречистого и превеликого имени Его в Троице славимого, и пренепорочной и пречистой Его Матери, Богородицы, и всех Святых. И устроился город сей, и наполнился множеством народа людского, и исполнился всякого блага. И даровал Господь Бог благочестивому царю нашему и всему его христолюбивому воинству светлую, без крови, победу на всех супротивных. Казанское царство покорилось и отдалось во всю волю благочестивого государя, царя нашего, а казанский царь и царица предались в руки его, и крепкая держава их – крымские князья и уланы и мурзы пленены воинством православного царя нашего. Благочестивый царь наш и государь вручил город Казань своему царю Шиг-Алею со всеми казанскими улусами, а горная Черемиса вся приложилась к новому городу – Свияжску под власть нашего государя – царя и великого князя. И тьмочисленное множество христианских пленников, мужеского пола и женского, юношей, девиц и младенцев с радостью возвращаются из рук поганых восвояси, без всяких препятствий, Божьею милостью и государевою свободою и вашим мужеством и храбростью. Крымский царь, ногайские князья, многие орды, литовский и немецкие короли присылали к нашему царю и государю своих посланников с мировыми грамотами и честными дарами ради мира и любви, и все концы земли устрашились, и из многих стран цари и царевичи приходили к нашему царю своею волею служить за его ласку и великое жалованье. Города наши и страны были мирные и пребывали без мятежа. А казанские урождённые князья, мурзы, сеиты, уланы и все чиновные люди сами, по своей воле, пришли служить к нашему благочестивому царю, промыслом Божиим и из страха пред православным царём нашим…». Представив такую картину милостей Божьих, митрополит спрашивает: «что ж воздадим Господу Богу нашему за все эти неизречённые блага, или какое принесём Ему благодарение и похвалу»? И отвечает: «Внимайте, чада, чего за то от нас требует Бог. Он требует только, чтобы мы соблюдали Его заповеди (а заповеди Его не тяжки), чтобы мы только имели истинную правду, непорочную и тёплую веру ко всемогущему Богу, милость, мир, нелицемерную любовь ко всем, судили праведно, заступались за бедных, освобождали пленных, и хранили душевную и телесную чистоту, всегда вспоминая смертный час, страшный суд и Христово пришествие. Особенно надобно воздерживаться от объедения и пьянства и от всякого непотребного глумления и смеха и не делать другим того, что себе не любо. Ещё молю вас, чада, никак не презирайте церковного пения, но всегда приходите в церкви Божьи со страхом Божьим и чистою совестью, не имея ни гнева, ни вражды ни на кого, слушайте божественное пение со всяким благоговением и вниманием, отложив всякое мирское попечение и представляя себя как бы на небе стоящими, и от своих праведных трудов приносите милостыню церковным служителям и нищим, да примите сугубо от мздовоздаятеля Бога… И не только вы сами должны исполнять евангельские заповеди и апостольское и отеческое предание, но должны и подвластных вам учить и направлять во благо, – ибо вы есть глава, – и непопущайте и другим заблуждать от пути Божия». От этих наставлений духовным чадам, как бы им надлежало жить и поступать, чтобы быть благодарными пред Богом, святитель переходит к обличениям их действительной жизни и поступков и продолжает: «недобрый слух носится ныне и дошёл до благочестивого царя, и до нашего смирения, и до многих людей, что некоторые из вас, отвергши страх Божий, уклонились в страсти бесчестия, – и от того, востязуя вас, пишу сие. О чада! Откуда посрамилась мудрость разума вашего… и вы, содержа православную веру, побеждены злострастием скверной похоти? О, злое произволение! Сотворил нас Бог по Своему образу и подобию; и явились неблагодарные, стали ходить по плоти, а не по духу, забыв, что плотская мудрость – вражда на Бога и закону Божию неповинуется; накладают бритву на брады свои, творя угодие жёнам, увы, забыв страх Божий, и царскую заповедь презревши, и свою совесть поправши. Не подобает так поступать находящимся в православной вере: ибо это дело латинской ереси и чуждо христианскому обычаю, и творящий это поругается образу Бога, создавшего его по Своему образу, и таким образом, по своему безумию и законопреступлению, без срама и стыда, совершает блуд с молодыми юношами, – содомское, злое, скаредное и богомерзевое дело. Особенно же не могу умолчать о том безумии, что, не переставая досаждать Богу, оскверняют и растлевают освобождённых Богом из поганых рук пленников, благообразных жён и добрых девиц. Слыша от многих, что столько зла совершается в вас, мы глубоко оскорбились, и великая печаль и болезнь объяли моё сердце, и я горько возстенал: о горе и увы, – мы превратили Божию милость на гнев, а кротость на ярость! Посмотрите и уразумейте меч и ярость гнева Божия: какое множество людей погибают между вами в нынешнее время от различных казней, от смертоносия и потопления»! За обличениями следуют увещания и угрозы: «Молю всех вас от всей души со слезами, престаньте от такого злого обычая. Или не знаете, не ради ли этой блудной страсти и многого нечестия и законопреступления навёл Бог потоп на вселенную, попалил огнём землю содомскую и гоморскую и истребил великий город Ниневию?.. Если слово Божие вмещается в вас, чада мои, и вы примете наше смиренное и умилённое моление и божественное поучение и престанете от ваших злых дел, и с истинным покаянием прибегните к Богу, с сокрушённым сердцем и смиренным духом, отложив всякую гордость и неправду, исполняя наложенные от духовных отцов епитимии и очищая себя слезами и милостыней, то вы получите отпущение грехов и Бога найдёте милостивым: ибо сам Он сказал: обратитеся ко мне и обращуся к вам: Если, чада, истинно покаетесь (а истинное покаяние – престатие от греха), то сотворите радость не только благочестивому царю и нашему смирению и всем, работающим на земли Господу в заповедях Его, но и всем небесным силам, как писано… а наиболее самому Богу. Если же некоторые из вас, забыв страх Божий, и заповедь царскую, и наше духовное наставление, не станут каяться в своих согрешениях и впредь начнут брить или обсекать бороду, или подстригать усы, или впадать в скверные, содомские грехи с отроками, или начнут впадать в прелюбодейство и блуд с пленными жёнами и девицами, и потом будут обличены: то всем таким быть от благочестивого царя в великой опале, а от нашего смирения и от всего священного собора – в отлучении, по свящ. правилам, от св. церкви и всякой святыни…. А милость Божия и пречистой Богородицы и великих чудотворцев молитва и благословение, да и нашего смирения соборное благословение, да будут с вашим благородством во веки»⁵. Легко приметить, что порядок и течение мыслей в этом послании самые естественные, а витиеватость и многоречие довольно умеренные.

Другое послание Макарий написал спустя полтора месяца (от 13 июля 1552 г.) в городе Муроме к самому царю Ивану Васильевичу, когда он снова выступил в поход на Казань. В этом послании можно различать четыре части. В первой, вступительной, митрополит прежде всего благословляет царя не сам только, но и от лица своих сослужителей – архиепископов и епископов с архимандритами, игуменами в со всеми свящ. соборами русской митрополии, а за тем говорит, что все они вместе молят всемилостивого Бога и Его пречистую Матерь о своём благочестивом государе, с его семейством, о всех его князьях, боярах, воеводах и всем христолюбивом воинстве, да дарует им Господь постоять твёрдо против супостатов – безбожных татар казанских, за св. Божью церковь, и за всех православных христиан, неповинно взятых в плен, и за чистую христианскую веру греческого закона, подобно солнцу, сияющую в России; да пошлёт Бог ему – благочестивому царю и его воинству на помощь против врагов воеводу небесных сил – архистратига Михаила, как посылал древле (при чем рассказываются случаи чудесной помощи архистратига Аврааму, Иисусу Навину, Гедеону, царю Иезекии, во время борьбы их со врагами); да покорит Господь благочестивому царю всех врагов его, видимых и невидимых, и да исполнит его царское желание, по молитвам св. Иоанна предтечи, св. апостолов и всех святых (при чём перечисляются по именам многие святые, в особенности русские, из рода князей – сродников царя). Все эти мысли о молитве изложены крайне растянуто и с неоднократными повторениями одного и того же. Во второй части митрополит преподаёт государю и его воинам нравственные наставления: «Молим тебя, благочестивого царя, – и брата твоего князя Владимира Андреевича, и всех твоих вельмож, князей, бояр, и все твоё христолюбивое воинство, да пребудете в чистоте, смирении, мудрости, целомудрии, покаянии и в прочих добродетелях. Особенно же молим и благословляем, да пребудут у тебя, благочестивого царя, все твои вельможи и все твоё христолюбивое воинство в любви, и в послушании, и в страхе, и в мире, и в соединении, и в союзе на врагов, во всем по воле Божьей. Если сердце царево в руце Божией, то всем подобает ходить и повиноваться по воле Божьей и по царскому велению…. И потом молим и благословляем ваше боголюбство отныне и впредь да сохраните себя все от гордости, и пьянства, и падения, душевного и телесного, и да посчитает никто за малый грех гордость, падение и пьянство, напротив это грехи великие…». Затем митрополит приводит слова апостола, что эти грехи лишают человека царства небесного; указывает на примеры, как чрез эти грехи падали великие праведники – Ной, Дот, Самсон, Давид, Соломон, и как напротив другие, сохранявшие смиренную мудрость и чистоту в самом браке, побеждали врагов своих и приобретали славу, каковы были греческие цари Константин Великий и Феодосий и русские князья – равноапостольный Владимир, Владимир Мономах, Александр Невский и другие; напоминает царю, что теперь время благоприятное для него и его воинов потрудиться подвигом добрым за истину и, если случится, потерпеть ради Христа скорби и болезни, и снова убеждает всех пребывать в чистоте, и покаянии, и прочих добродетелях, особенно же в смирении, ради которого Бог покорит царю всех его врагов, и пошлёт ему на помощь ангелов своих и всех св. мучеников. В третьей части митрополит изрекает царю и его воинам обетования: «Если, о благочестивый царь, случится кому из православных христиан на той брани пострадать до крови за св. церкви и за св. веру христианскую и за множество народа людей православных, и потом остаться живым, – такие пролитием своей крови поистине очистят свои прежние грехи, которыми согрешили и осквернили себя после крещения, и не только получат прощение грехов от Бога за пролитие своей крови, но воспримут в нынешнем веке приложение лет и здравие животу, а в будущем веке воспримут сугубую мзду за пролитие своей крови. Если же случится ныне кому из православных христиан в том вашем царском ополчении не только кровь свою пролить, но и до смерти пострадать за св. церкви, и за православную веру христианскую и за множество народа людей православных, которых Христос искупил от мучительства Своею честною кровью, и исполнить Его слово: больше сея любве никтоже имать, да кто положит душу за други своя, – такие воспримут второе, мученическое крещение, и пролитием своей крови очистятся, и омоют с души скверну своих согрешений, и воспримут от Господа Бога, вместо тленного, нетленное и небесное и, вместо труда, наследие вышнего Иерусалима, а за оружие и благострадание телесное – вечные блага, за усечение мечем и прободение копьём – радость неизречённую с мучениками и ангелами…». В последней, заключительной, части митрополит благодарит царя и хвалит его великое остроумие и храбрость и мудрую решимость постоять за св. церкви, за православную веру, за отечество и за свою царскую обиду; советует ему сохранять четыре евангельские заповеди: храбрость, мудрость, правду, целомудрие, а за тем суд праведный и милость к согрешающим, и посылая царю своё великое челобитье, благословение и молитвы, выражает благожелание, да умножит Господь лета живота его, да возвысит его царскую десницу над всеми недругами и врагами и да устроит царство его мирным и вечным в роды родов. Это послание Макария, которое, но свидетельству летописи, молодой государь принял с благодарностью, менее однако ж стройно и последовательно, чем послание того же святителя, прежде нами рассмотренное, и гораздо более растянуто и изукрашено витиеватостью и многоречием⁶.

Третье и последнее послание митрополита Иоанн получил уже к концу сентября, когда находился у самой Казани и когда воины его, овладев стенами города, готовились к решительной битве. «Благословен Бог наш, – так начинает святитель, – творяй чудеса нами, по молитвам пречистой Матери Его… и св. чудотворцев русских – Петра и Алексия и прочих русской области чудотворцев»! За тем, преподав благословение государю и испросив у него прощения, что сам, первый, дерзнул писать к нему, как только услышал о походе его из Свияжска к Казани, митрополит уведомляет Иоанна о здоровье его супруги – Анастасии и выражает ему свои наставления и благожелания: «Мужайся и крепись, как истинный воин и добрый пастырь, и, призвав Бога на помощь, вооружись крепко и иди против бусурманов, окаянных казанцев, за св. церкви, и за православную веру, и за кровь христианскую. А мы, богомольцы твоего благородства, всегда, во всей вашей православной отчине, по всем церквам, со всеми христианами, совершаем моления и св. службы, чтобы даровал тебе Господь, нашему государю, покорить врагов тиших к подножию ног твоих, и надеемся получить от Него милость». Далее, напомнив Иоанну, сколько зла причинили казанцы русской земле во дни его малолетства, как они сами испросили себе у него царя и хотели его умертвить, и самовольно избрали себе нового царя – разбойника, – напомнив с другой стороны, что воины русские, сражаясь с казанцами за св. веру, уподобляются древним мученикам и своею кровью омывают свои грехи, как бы вторым крещением, митрополит с настойчивостью убеждает: «иди же, государь, иди скорее на супостатов; Бог тебе помощник, да покорятся враги твои под ноги твои и да рассыплются поганые страны, хотящие с тобою брани»… В заключение, святитель желает милости от Бога и преподаёт своё благословение как государю, так и всем его боярам и воеводам и всему христолюбивому воинству⁷.

Когда война против казанцев окончилась счастливо, и торжествующий Иоанн, будучи встречен перед Москвой духовенством и народом, произнёс речь, в которой, упомянув о своей недавней победе над крымским ханом и о покорении Казани, весь успех свой приписал Богу и молитвам митрополита и всего духовенства к Богу и поклонился им, со всем своим войском, до лица земли, Макарий счёл долгом отвечать царю также речью, в которой, прославляя Бога, прославлял вместе и государя. «О царь, венчанный Богом, и благочестивый государь, великий князь Иван Васильевич, – сказал митрополит, – и мы, твои богомольцы, со священным собором молим Бога, и воздаём хвалу Его великой благодати, и что можем возглаголать, как только не воскликнуть: дивен Бог во святых своих, творяй чудеса! Он показал, на тебе, царе благочестивом, славу свою, даровал тебе светлые победы над врагами, над крымским царём нечестивым Девлетгиреем, и ныне тобою, государем нашим, сохранил и нас – своё христоименитое стадо от нахождения иноплеменного агарянина. А ты государь наш, при такой Божией благодати, при твоих великих трудах, с братом твоим, князем Владимиром Андреевичем, и со всеми твоими христолюбивыми воинствами, с Божьею помощью, мужественно поборовшими за благочестие, ты, царю, царски и добре подвизался против супостатов – нечестивых царей и клятвопреступников – татар казанских, которые всегда неповинно проливают кровь христианскую, оскверняют и разоряют св. Божии церкви, расхищают в плен и рассеивают по лицу всей земли православных христиан, – ты, благочестивый царь, крепкий во бранях, возложил неуклонную надежду и веру на вседержителя Бога, показал великие подвиги и труды, постарался умножить данный тебе талант и освободить от работы расхищенное стадо паствы твоей. И видел Владыка твою неотложную веру, чистоту, любовь нелицемерную, рассуждение благорассудное, храбрость, мужество, целомудрие, и как ты не усомнился пострадать до крови, скажу более, предать душу свою и тело за святую, чистую и пречестнейшую нашу веру христианскую, и за св. церкви, и за порученную тебе паству православных христиан, расхищаемых в плен и томимых всякими бедами, – и, по вере твоей и великим неизреченным трудам, даровал тебе Бог милосердно своё, предал в руки твои царство казанское, и воссияла на тебе благодать Его, как на прежних благочестивых царях, творивших волю Его»… Указав за тем на равноапостольных Константина и Владимира, на Димитрия Донского и св. Александра Невского, святитель продолжал: «на тебе ж, благочестивом царе, благодать Божия явилась ещё более. Бог даровал тебе царствующий град казанский со всеми окрестными местами и силою крестною сокрушил змия, там гнездившегося и поедавшего нас, и тобою, благочестивым царём, исторг это нечестие, насадил благодать, водрузил крест, воздвиг св. церкви, и твоею царскою рукою освободил из плена многих христиан»… Повторив далее, только в других выражениях, те же самые мысли, митрополит присовокупил: «ещё же даровал тебе Бог из чресл твоих перворожденного сына, от твоей царицы, вел. княгини Анастасии, царевича Димитрия Ивановича», – и так окончил свою речь: «Что ж изречём мы, пред Богом, богомольцы твои, за Его великие милости и дарования к тебе, царю благочестивому, верному рабу Его, кроме слов: велий еси, Господи, и чудна дела твоя, ни едино же слово довольно к похвалению чудес Твоих? А тебе, царю, как возможем бить челом и какие принесём похвалы? Ты, с Божьею помощью, избавил нас от нахождения варваров, и жилища их до основания разорил, и наших пленных братьев освободил из работы, – и мы, вместе с ними взываем к тебе: радуйся, благочестивый царь, и веселись…; здравствуй, государь благочестивый, и с твоею царицею Анастасиею, и с твоим богодарованным сыном, царевичем Димитрием, и с твоими братьями…, и с твоими боярами, и со всем христианским воинством, в богоспасаемом царствующем граде Москве, и на всех твоих царствах, и на богодарованном тебе царстве казанском, в сей год и последующие, в род и род, на многие лета! И тебе, царю государю благочестивому, за твои труды, с освящённым собором и со всеми православными христианами, челом бьём»⁸. Нельзя не сознаться, что эта речь вполне соответствовала тому высокому торжеству, среди которого произнесена, и могла произвести на слушателей самое отрадное впечатление.

Если мы упомянем ещё о «Духовной грамоте» или завещании митрополита Макария (Акт. Ист. I, № 172), в которой он, после нескольких слов о своём исповедании веры, о своём служении в сане архиепископа и потом митрополита и о приближающемся конце своей жизни, излагает обычные в подобных святительских завещаниях мысли, т. е. преподаёт сам всем своим духовным чадам, перечисляя их по классам, своё благословение и прощение и просит себе от них прощения и благословения: то пред нами будет всё, что только доселе известно собственно-литературного, исключительно принадлежащего знаменитому иерарху. Впрочем, и в этом немногом довольно ясно отразились и его ум и его слово: ум светлый, здравый, умевший владеть своими мыслями и выражать их связно и последовательно; слово лёгкое, свободное, неисчерпаемое, изливавшее, по выражению одного современника, реки мёдоточного учения, когда святитель проповедовал народу в церкви⁹. Отразились вместе и недостатки нашего автора: иногда он излагал свои мысли растянуто, даже слишком растянуто; иногда повторял и не раз повторял одно и тоже, только в разных видах и формах. А его слог нередко грешит против грамматики и ещё чаще грешит многословием, витиеватостью, риторизмом, хотя в этом-то многословии и витиеватости, в этом-то наборе и сочетании синоним, эпитетов, разных подобозначущих выражений и оборотов и полагалось тогда достоинство речи, её красота и изящество, по господствовавшим понятиям. К чести, однако ж, Макария следует заметить, что при всей широковещательности и витиеватости, которыми он любил увлекаться, у него всегда ясна мысль и легко схватывается читателем, тогда как у других тогдашних писателей, например, хоть у Даниила и самого Максима грека, за набором слов и пышных фраз её иногда трудно и угадать. Не показал Макарий в немногих, уцелевших от него, сочинениях своей богословской учёности, своей начитанности, не украсил их разными свидетельствами св. отцов и учителей церкви, как велось тогда; но не украсил, всего вероятнее, по самому роду и назначению этих сочинений: такое украшение было бы в них неуместно и излишне. За то он достаточно обнаружил свои познания в книгах священного писания и особенно в священной истории.

А что Макарий обладал обширною начитанностью, что он мог познакомиться, более или менее, со всею книжною мудростью, какая тогда была доступна русским, об этом свидетельствуют его Минеи-четии. Это громадный литературный сборник, в котором святитель старался собрать и, как сам говорит, действительно собрал «все святые книги, которые в русской земле обретаются» (т. е. тогда обретались). Сборник разделён на двенадцать больших книг по числу двенадцати месяцев года, и в каждой книге на каждый день месяца (по-гречески – μήν) предлагает приличные дню чтения для православных (оттуда и название – минеи четии). Сообразно с этою целою в Макарьевские Четии-минеи, естественно, прежде всего должно было войти всё то, что издревле предлагалось у нас для той же цели, только в разных книгах, и именно вошли: краткие жития святых, краткие сказания об открытии мощей их, об установлении в честь их праздников, краткие поучения, назидательные повести, изречения подвижников, предлагавшиеся в Прологах; жития, более или менее подробные, иногда обширные, и такие же повествования об открытии мощей, предлагавшиеся в сборниках житий и переписывавшиеся отдельно; похвальные слова святым, слова учительные, торжественные на разные праздники, господские и богородичные и святых, предлагавшиеся в Торжественниках, в сборниках поучений и других подобных книгах. Одних этих статей было совершенно достаточно, чтобы Чети минеи Макария вполне соответствовали своему названию и своей цели. Но Макарию хотелось большего: вместе с житиями святых он желал соединить и их писания или сочинения, какие только употреблялись в России, были ли то сочинения краткие, или обширные, или даже целые книги, и он поместил эти писания каждого из св. писателей, большею частью, под теми самыми числами месяцев, когда совершается их память, Так, в день пророка Иеремии (мая 1) поместил книгу его пророчества, в день праведного Иова (мая 6) – книгу Иова, в день пророка Исайи (мая 9) – книгу его пророчества, в день св. Иоанна богослова (сент. 6) – его Евангелие и Апокалипсис, в день двенадцати Апостолов (июня 30,) – толковый Апостол, в день св. Кирилла иерусалимского (марта 18) – его катехизические поучения, в день успения св. Иоанна Златоуста (сент. 14) – его Маргарит, в день св. Василия Великого (янв. 1) – его книгу о постничестве, в день св. Дионисия Ареопагита (окт. 3) – его книгу о небесной иерархии, в день св. Григория богослова (янв. 25) – книгу его слов, в день св. Ефрема Сирина (янв. 28) – его Патерик, в день св. Григория, папы римского (март. 11) – его толкования на Евангелия и сказания о житии св. отцов, в день св. Иоанна Дамаскина (дек. 4) – его книгу – Небеса и книгу о восьми частях речи, в день преп. Иосифа Волоколамского (сент. 9) – его духовную грамоту или Устав, и проч. – Макарьевские Чети-минеи через такое внесение в них книг священного писания и творений отеческих, увеличились едва ли не вдвое, если не более. Но Макарий не удовольствовался и этим. Он знал, что есть древние, благочестивые и уважаемые сочинения и целые книги неизвестных авторов или, по крайней мере, не принадлежащие одному какому-либо св. писателю, которые потому нельзя было приурочить в Чети минеях к какому-либо определённому дню; знал также, что есть многие достойные сочинения и известных писателей, но не причисленных к лику святых, которые тем менее имели право занять место в Чети-минеях под определёнными числами месяцев. Что тут было делать? Макарий не поколебался внести в свои Чети-минеи и такого рода сочинения, но придумал поместить их, большей частью, в виде приложений к своим месячным книгам, под, последним числом то одного, то другого месяца. И например, в конце декабрьской книги поместил три древних патерика, в конце Февральской – книгу Иосифа Евреина и две статьи об отпадении латинян, в конце апрельской – огромную книгу Никона черногорца, в конце июньской – ещё два древних патерика – синайский и египетский и книгу Странник русского игумена Даниила, в конце июльской – книгу Иоанна, экзарха болгарского, книгу Пчелу, книгу проповедей митрополита Григория Самвлака, а всего более в конце последней книги, августовской – книгу Косма Индикоплов, толкование о церковных вещях и толковую службу, главизны Василия, царя греческого к сыну, послание Фотия патриарха, слова Косьмы пресвитера, разные послания русских князей, митрополитов и епископов и проч. Таким образом Чети-минеи Макария, разрастаясь более и более, обратились, наконец, в целую библиотеку, в которой просвещённый архипастырь старался собрать и сохранить для потомства все книжные сокровища своего времени, все памятники литературы и письменности, какие тогда у нас существовали. Этому великому делу Макарий посвятил, по его собственному свидетельству, двенадцать лет своей жизни, когда был ещё святителем новгородским. Он имел различных помощников и писцов, не щадил для них ни серебра своего, ни почестей, и лично сам «многи труды и подвиги подъять от исправления иностранных и древних пословиц, преводя на русскую речь». В 1541 г., след. незадолго до своего поступления на кафедру московской митрополии, он уже положил все двенадцать книг своих Чети миней вкладом в новгородский Софийский собор, на помин своих родителей. Но и теперь святитель не признавал ещё своей работы вполне оконченной, а продолжал заниматься ею и в Москве несколько лет, хотя, быть может, не с таким постоянством, как прежде. Об этом не говорит он сам, но непререкаемо говорят два новые списка его Чети-миней, из которых один в 1552 г. он пожертвовал в московский Успенский собор, а другой, как догадываются, поднёс тогда же царю Иоанну Васильевичу. Оба списка, сходные между собою, не мало различаются от новгородского: кроме того, что в них, по местам, статьи расположены в другом порядке и некоторые статьи из одних месяцев перенесены в другие, в этих списках оказывается много книг и сочинений, которых нет в новгородском (каковы: Евангелие от Луки с толкованием Феофилакта, Апостол толковый, книга Мефодия, епископа патарскаго, о вещи и самовластве, книга Измарагд, книга Григория Самвлака, книга Иосифа Волоколамского, книга – Златая цепь, книга – Пчела и др.) и помещены некоторые новые жития русских святых, составленные уже по окончании новгородского списка (жития: Александра свирского, Иосифа волоколамского, Павла обнорского, Евфросина псковского, Александра Невского, митрополита Ионы). Выходит, что над составлением своих великих Чети-миней Макарий трудился не двенадцать только, а около двадцати лет¹⁰.

При полном однако ж уважении к великому труду, мы не можем не сказать, что Макарий не исполнил всего, что предпринимал исполнить и что, как казалось ему, он будто бы исполнил: он собрал в своих Чети минеях многие, весьма многие, но отнюдь не «все святые книги», какие обретались тогда в русской земле. Для примера посмотрим только в этом сборнике на книги св. писания и сочинения русские, как наиболее к нам близкие. Из книг библейских новозаветные, действительно, помещены здесь все: все четыре евангелия с толкованиями, все послания и деяния апостольские с толкованиями, апокалипсис с толкованиями. Но книги ветхозаветные – далеко не все: Моисеевых пяти нет ни одной (за исключением того, что в обширном житии Моисея (Сент. 4) приведены некоторые главы и отрывки из Исхода, Чисел и Второзакония, но не в буквальном тексте, а с изменениями, сокращениями и пропусками, по усмотрению составителя жития); следующих за тем исторических книг находится только семь – Иисуса Навина, Судей, Руфи, первая и вторая царств, первая и вторая Маккавейские, а остальных двенадцати нет; книг учительных только четыре – Иова, Псалтирь (в трояком виде: с толкованием Афанасия, с толкованием Брунона, с толкованием Феодорита), Екклезиаст с толкованием и Премудрость сына Сирахова, а остальных трёх нет; книги пророческие есть все – четыре больших пророков: Исаии с толкованиями, Иеремии, Иезекииля и Даниила, и двенадцать малых пророков. Т. е. в Чети-минеях Макария недостаёт целых двадцати книг свящ. писания. А сказать, чтобы книги эти не обретались тогда в русской земле, нельзя, когда известно, что ещё Геннадий, архиепископ новгородский, собрал всю славянскую библию в один состав, и списки её того времени сохранились доселе. Из русских сочинений в чети-минеах Макария можно насчитать до 35-ти житий святых, до 25-ти похвальных слов им, хотя некоторые из этих слов можно назвать и житиями; такое же число сказаний о свитых, о их мучениях, кончине, об открытии и перенесении мощей их, о явлении чудотворных икон их, о построении в честь их храмов и под.; а кроме того, то по одному, то по два и по три, или вообще по нескольку словесных произведений другого рода – грамот, посланий, слов, монашеских уставов, путешествий, полемических книг, принадлежащих слишком двадцати разным авторам. Но всё это отнюдь не исчерпывает вполне нашей древней литературы до половины XVI в., если даже иметь в виду одних наших известных писателей. Так, препод. Феодосия печерского здесь помещено только одно послание к князю Изяславу о латинской вере, Кирилла туровскаго – только одно слово на собор 318 отцов, митрополита Киприана находятся только три послания, митрополита Фотия – только девять, митрополита Ионы – только три, преп. Иосифа Волоколамского – только два сочинения, правда, самые важные и обширные, – Просветитель и монашеский устав – но посланий нет ни одного, и из многочисленных сочинений Максима грека – только одно слово против латинян. А слов Серапиона, епископа Владимирского, вовсе нет; посланий и поучений святителей московских Петра, Алексия и Филиппа и преп. Кирилла белозорского – нет; нет также и путешествий Стефана новгородца, иеродиакона Игнатия, дьяка Александра, иеродиакона Зосимы; нет ни устава, ни посланий преп. Нила Сорского, нет ни одного из слов и посланий митрополита Даниила. Впрочем, мы отнюдь не думаем ставить в укор Макарию, что он не поместил в своих чети-минеях некоторых сочинений, как названных нам, так и других русских писателей. Одних из этих сочинений он мог совершенно не знать, других мог не отыскать, а сочинения своих современников–митрополита Даниила и Максима грека, который был ещё тогда жив и находился под епитимией, мог не поместить потому, что признавал это, по каким-либо соображениям и отношениям, неудобным и неблаговременным. Не надобно также забывать, что Макарий имел в виду не научную цель, а чисто нравственную – дать православным на каждый день года такое чтение, которое бы служило только, как он выражается, «в великую душевную пользу» читателям и слушателям. Потому, при собрании сочинений русских и других, он вовсе не задавался мыслью отыскивать, например, более древние их списки, или выбирать лучшие их редакции, или собрать все сочинения какого либо автора, отделать подлинные сочинения от подложных, достоверные от сомнительных, испорченных, и проч. Такая работа была не по силам собирателя, и он сам просит прощения, если «от своего неразумия» где либо погрешил и допустил в своих чети-минеях посреди св. книг какое либо «ложное и отречённое слово». Вся его забота была устремлена на то, чтобы сочинения были назидательны и удобопонятны читателям и слушателям, и он естественно предпочитал те, которые казались ему более назидательными и могли более возбуждать и поддерживать внимание. Вследствие этого он и старался, сколько мог, исправлять по местам слог и заменять в статьях переводных иностранные и устарелые слова и выражения новыми русскими, а при выборе, например, житий русских святых отдавал предпочтение не древним и кратким, но позднейшим, отличавшимся занимательными подробностями, не обращая внимания, насколько достоверны эти подробности, и написанным витиевато и многоречиво или, по понятиям времени, красноречиво, Впрочем, и наука не может без благодарности отнестись к великим Чети минеям Макария. Многие русские сочинения, в особенности жития, здесь помещённые, не сохранились в более древних списках; а все вообще собранные здесь произведения русской литературы представляют богатое и драгоценное пособие при изучении этих произведений, при сличении и оценке их редакций и разных списков, более древних и позднейших, сохранившихся в других памятниках нашей письменности.

Занимаясь составлением своих Чети-миней, Макарий уже тем самым возбуждал вокруг себя некоторое литературное движение. Он трудился не один, а вызывал на труд и других грамотеев, которых содержал при себе. Они копались в рукописях, отыскивали жития святых и вообще потребные статьи, выбирали из них лучшие, переписывали их и располагали, по числам месяцев, – и эти книжные занятия длились в одном Новгороде двенадцать лет. Но Макарий имел и другое, более положительное и существенное влияние на нашу литературу, на её дальнейшее развитие и обогащение новыми произведениями, хотя в одном лишь роде. То была исключительно литература житий, которых явилось теперь, во дни Макария, столько, сколько не являлось их у нас ни прежде, ни после него, в подобный непродолжительный период. Такое направление и оживление нашей литературы обусловливались целым рядом обстоятельств времени.

В своих Чети-минеях Макарий желал совместить жития не только святых древней церкви, но и отечественных и вообще славянских. А между тем открылось, что жития некоторых из этих святых ещё вовсе не были написаны, а других, если и были написаны, то неудовлетворительно. И вот первое обстоятельство, потребовавшее составления новых житий святых или, по крайней мере, новых редакций житий. В 1537 г, когда по воле государя в Новгород прибыл для собирания ратных людей боярский сын, Василий Михайлович Тучков, с детства наученный книжной мудрости, Макарий упросил его написать вновь и «распространить житие и чудеса» Михаила Клопского и вручил ему прежнее житие преподобного, которое считал написанным «вельми просто» и неполным. Тучков, действительно, распространил это житие и украсил его цветами своего книжного красноречия; но распространил только тем, что прибавил в начале витиеватое и многоглаголивое предисловие, в конце – такое же послесловие и за тем описание четырёх новых чудес, с витиеватыми же, хотя более краткими, предисловием и послесловием. А самого жития нимало не распространил и не дополнил, напротив ещё сократил содержащиеся в нем сказания о пророчествах святого и о его кончине, и отчасти исказил некоторыми изменениями и историческими погрешностями. Потому-то, может быть, Макарий и внёс в свой Чети минеи не одно новое житие Михаила Клопского, составленное Тучковым, но вместе и прежнее, которым Тучков пользовался, да не сумел воспользоваться¹¹. Вскоре Макарию представился другой подобный случай. В Новгород пришли два монаха с Афона. Передавая архипастырю, по его желанию, о положении православия и православных в тех странах и о разных притеснениях со стороны турок, иноки рассказали, между прочим, как недавно потерпел мучение один молодой болгарин, по имени Георгий. Рассказ до того подействовал на святителя, что он немедленно приказал описать жизнь и подвиги нового мученика иеромонаху своей домовой церкви Илии, вероятно, тому самому, которого посылал (в 1534 и 1535 г.) для утверждения христианства между карелами и другими финскими племенами¹². Илия исполнил волю владыки и написал в 1539 г. житие святого великомученика Георгия болгарского, единственно на основании устного сказания двух иноков, которые сами знали о мученике только по слухам. А потому неудивительно, если это житие, тогда же занесённое в Макарьевские Чети-минеи, оказывается несогласным во многом с другим, достовернейшим сказанием о том же Георгии, которое написано очевидцем его мученичества и бывшим духовником его Средецким священником¹³. Когда Макарий переселился в Москву и занимался дополнением своих Чети-миней, составлены ещё два новых жития, которые и занёс он в этот свой сборник, – жития преп. Александра свирского (1533) и препод. Иосифа волоколамского (1515). Первое написано в двенадцатое лето по преставлении святого, след. в 1545 г., «повелением» новгородского архиепископа Феодосия. Автором жития был постриженник, ученик и непосредственный преемник Александра в обители, игумен Иларион. Он передаёт только то, что слышал от самого Александра, от старших его учеников, бывших с ним от начала, и что видел своими очами. Повествует, по порядку, о родителях, рождении и отрочестве святого, о тайном удалении его из дому родительского в обитель Валаамскую, пострижении там и разных «послушаниях, об основании им своей обители, собирании иноков и построении в ней церквей; о его образе жизни, подвигах и поучениях братии; о его кончине и шестнадцати чудесах, из которых первые пять совершены им ещё при жизни, а остальные по смерти. И все это излагается просто, понятно, без книжного витийства и высокопарности, хотя и недовольно искусно. Житие преп. Александра можно отнести к числу наиболее достоверных и удачных¹⁴. Ещё с большею справедливостью должно повторить тоже о житии преп. Иосифа Волоколамского, которое написано, спустя тридцать лет по смерти преподобного (след. в 1546 г.), также постриженником и учеником его, Саввою, епископом крутицким, по приказанию и благословению самого митрополита Макария. Это житие, кроме своей правдивости и без искусственности в слоге, отличающееся полнотой, порядком и отчётливостью в изложении, достопримечательно особенно потому, что, изображая жизнь человека, который принимал такое живое и обширное участие в делах нашей церкви и отечества к концу XV и в начале XVI века, сообщает важные сведения для нашей церковной и гражданской истории. И Макарий не поколебался занести это житие, – надо прибавить, – проникнутое глубоким чувством благочестия и назидательности, в свои Чети-минеи, не смотря на то, что Иосиф тогда ещё не был причтён к лику святых¹⁵. Вероятно, около этого же времени составлены, по поручению Макария, новые редакции двух прежних житий: краткого жития святителя московского Алексия и жития Димитрия прилуцкого, вместе с похвальным словом преподобному: по крайней мере, обе эти редакции житий занесены Макарием в его Чети-минеи и прежде не встречаются¹⁶.

Собирая для своих Чети миней жития и отечественных святых, Макарий не мог не встретиться с мыслью, что многие из них, хотя чтутся православными, доселе ещё не канонизованы или не причтены церковью к лику прославляемых угодников Божиих. И вот в 1547 г., под председательством Макария, состоялся собор, который определил праздновать двенадцати святым по всей России, а девятиместно, где они покоятся: новое обстоятельство, потребовавшее составления ещё нескольких житий, так как для празднования в честь святых, по уставу, кроме служб им, необходимы вместе их жизнеописания или похвальные слова, которые и читаются, в дни их памяти, в церквах и обителях. Жития некоторых из вновь канонизованных угодников, именно: Иоанна, архиепископа новгородского, Зосимы и Савватия соловецких, Дионисия глушицкого, Михаила клопского, Пафнутия боровского и Александра севрского, уже существовали и, должно быть, признаны соответствующими своей цели; по крайней мере, оставлены без переделки и, кроме одного, занесены в Чети-минеи Макария¹⁷. Но жития других святых, хотя также существовали, показались недостаточными и подверглись теперь новой редакции или только дополнены. Наконец, жития ещё некоторых составлены совершенно вновь¹⁸. К числу житий, явившихся теперь в новой редакции или с дополнениями относятся жития – св. Александра Невского, пр. Никона, игумена Сергиевой лавры, и преп. Павла Обнорского. Сочинитель первого жития, вероятно, инок Владимирского рождественского монастыря, где покоились мощи св. Александра, Михаил, так как он же. написал тогда и канон св. князю, – сам свидетельствует, что принялся за свой труд по поручению митрополита Макария, вследствие постановления собора. Сочинение это написано в форме похвального слова святому, и потому витиевато и многословно, по правилам современного красноречия. К самому содержанию жития автор не прибавил ничего и лишь повторил, частью дословно, частью с риторическими распространениями, древнее, летописное житие князя. А прибавил только, кроме предисловия и послесловия, описание тринадцати чудес св. Александра. Житие преп. Никона, в новой редакции, принадлежащей перу неизвестного, представляется так же в виде похвального и вместе поучительного слова, особенно судя по началу. При сравнении этой редакции с прежней, составленной сербом Пахомием, обнаруживается, что в новой прибавлено одно известие об оставлении Никоном должности игумена на целые шесть лет и о принятии её вновь, по просьбам братии; сделана одна поправка, состоящая в том, что последнею церковью, которую расписали незадолго пред своею кончиною наши знаменитые иконописцы – Андрей Рублёв и спостник его Даниил, была не Троицкая в Сергиевой лавре, а Спасская в Андрониковом монастыре; кое где вложены в уста Никона речи и беседы с братией и другими лицами, не бывшие в прежней редакции, и все вообще житие начертано более растянуто, более витиевато и многоречиво. Наконец, житие преп. Павла Обнорского, которое встречается в списке ещё 1536 г., дополнено теперь описанием девятнадцати посмертных чудес старца. Все три названные жития, в новом их виде, не только начаты, но и окончены прежде 1552 года: так как все попали в Макарьевские Чети-минеи¹⁹. Вновь составлены теперь жития святителя Ионы, митрополита московского, и преп. Макария колязинского. Житие или, точнее, «похвальное слово» святителю Ионе написано в 1547 году «повелением» самого государя и «благословением» митрополита Макария, как гласит заглавие. После пышного и витиеватого приступа, ясно указывающего, что слово написало в Москве и произносилось в Успенском соборе на праздник святителя, неизвестный автор кратко повествует об известном предсказании митрополита Фотия относительно Ионы, когда последний был ещё простым иноком в Симоновой обители, о возведении Ионы на кафедру рязанской епархии и служении там, об избрании его на митрополитскую кафедру, неожиданном прибытии к нам митрополита Исидора, его измене православию и поставлении Ионы в митрополита; потом подробнее – о разных чудесах Ионы, совершенных им, как прежде кончины, которая описывается весьма кратко, так и после неё, и все это заключает молитвою к святителю у самой раки его и многократными восклицаниями: «радуйся»²⁰. Житие преп. Макария колязинского (1483) написано в 64-е лето после его смерти, след. так же в 1547 году, каким-то иноком колязинской обители. Об источниках, которыми пользовался, он заметил: «не бо своими очима видех что таково бываемо, но от многих и достоверных муж слышах, яже глаголют о святем, поведающе исправлениа его; инии же своими очима самаго святаго видеша, и не зело бо пред многими леты беяше; последи же и сам аз своима очима видех от честныа раны богоноснаго оного отца многа и различна изцелениа бывающа». Рассказ в житии прост, незатейлив, без витийства, и кратко передаёт, от кого и где родился святой, как возрастал, вступил в брак и чрез три года лишился жены; как потом пострижен в Клобуковом монастыре и подвизался; как основал свой монастырь, собрал братию, получил сан священства, привлекал своим «учительным даром» слова даже живущих далеко от обители и многих вельмож, совершил два чуда, и, наконец, как и когда скончался. Вслед за житием преп. Макария, спустя мало времени, тот же автор составил ещё особую повесть об обретении мощей его, как сам свидетельствует в предисловии к повести, и описал в ней кроме обретения мощей (в 1521 г.) шестнадцать чудес преподобного, совершившихся в последующее время²¹. Таким образом жития всех двенадцати святых, которым собор 1547 г. постановил праздновать во всей Русской церкви, были уже готовы, семь – составленные ещё прежде, пять – явившиеся теперь вновь или в новом виде, и все эти жития были рассмотрены самим митрополитом, все занесены им в его Чети-минеи и, без сомнения, тогда же начали входить во всеобщее употребление. Что же касается девяти святых, которым собор 1547 г. положил праздновать лишь местно, то составление или только пересмотр житий их, равно как и служб им, по всей вероятности, были предоставлены самим местным церквам и обителям, где покоились святые. По крайней мере ни одно из этих житий не занесено митрополитом в его Чети-минеи, след. не было им рассмотрено или одобрено, хотя два из них – житие св. Арсения, епископа тверского, и житие св. Максима юродивого, тогда, как можно догадываться, уже существовали²². Два другие жития, именно святых устюжских – Прокопия юродивого и Иоанна юродивого, действительно, составлены по местному распоряжению местным грамотеем. В житии последнего автор говорит, что он – сын бывшего священника при устюжском соборе и потом игумена Борисоглебской сольвычегодской обители Дионисия и, по его-то благословению, на основании его рассказов, написал в 1554 году житие св. Иоанна, которого отец знал лично, и выражает мысль, что ещё прежде написал и житие св. Прокопия, во имя которого отец построил храм в своей обители. Оба жития составлены малотолково и малограмотно. Но первое, т. е. Иоанново, по крайней мере, основано на словах свидетеля, заслуживающего доверия; а второе представляет собою не более, как сбор, без разбора и поверки, разных сказаний о св. юродивом XIII века, письменных и устных, носившихся в народе в течение столь долгого времени, – сказаний отрывочных, иногда противоречивых между собою, с прибавлением ещё некоторых заимствований из других житий и повестей²³. Подобным же образом составлены и жития пятерых святых муромских: житие св. князя Константина и чад его: Михаила и Феодора и житие св. князя Петра и супруги его Февроньи. Автор первого жития изложил в нем преимущественно местные предания о состоянии Мурома и утверждении в нем христианства князем Константином в XII или XIII веке, – предания, конечно, имевшие фактическую основу, но в подробностях неизбежно повредившиеся «продолжение веков в устах народа, и потому заключающие в себе разные исторические несообразности и противоречия; прибавил кое-что из летописи с своими искажениями и, наконец, поместил рассказ об открытии мощей благоверных князей в 1553 году²⁴. А составитель жития св. князя Петра и княгини Февронии, какой-то «господин смиренный мних Иеразм» собрал в своей повести, с удивительною простотой и доверчивостью, не столько известия о христианских или княжеских деяниях князя, сколько старинные легенды, с незапамятных времён созданные фантазией народа, по его древним верованиям и преданиям, и только местно-применённые к благоверному князю и его супруге²⁵ Повторяем: все эти, так неудачно составленные, жития местночтимых святых имели только местное значение и в своё время не были рассмотрены высшею церковною властью, не были даны для общего употребления в церкви.

Когда собор 1547 г. окончился, то, по благословению его и, без сомнения, по мысли митрополита Макария, юный государь отнёсся ко всем епархиальным владыкам с просьбою, чтобы они собрали сведения и о других святых, каждый в своём пределе, и представили на новый предполагавшийся собор. Собор этот, действительно, и состоялся в 1549 г. под председательством того же митрополита Макария. Святители представили собранные ими сведения о святых, «каноны, жития и чудеса», по рассмотрении которых собор и положил праздновать ещё пятнадцати русским святым, да кроме того трём литовским св. мученикам – Антонию, Иоанну и Евстафию, и двум сербским – архиепископу Арсению и св. мученику Иоанну сочавскому, пострадавшему в Беле-граде²⁶. В числе представленных на собор житий некоторые, именно: архиепископов новгородских – Евфимия и Ионы, епископа пермского Степана, тверского князя Михаила, преподобных – Авраамия смоленского, Саввы вышерского, Григория пельшемского, трёх мучеников литовских и св. мученика Иоанна сочавскаго оказались составленными ещё в прежние времена, и теперь приняты и все занесены в Макарьевские Чети-минеи²⁷. Но жития других святых, теперь канонизованных, написаны вновь, вследствие означенных нами обстоятельств. Таково, прежде всего, известное, обширное житие преп. Евфросина псковского, составленное пресвитером Василием, в монашестве Варлаамом, – едва ли не самым многоглаголивым писателем своего времени, когда многоглаголание так ценилось, и одним из самых легковерных, нерассудительных и неразборчивых при составлении своих сказаний. Житие Евфросина он написал ещё в 1547 г., следовательно до собора 1540 г., и воспользовался, как сам говорит, прежнею повестью о преподобном, по догадкам, конца XV или начала ХVI века. Автор этой повести был какой-то фанатический приверженец сугубой аллилуии, приписывавший ей чрезвычайную важность, и потому изложил в повести, крайне растянуто и многоречиво, с мельчайшими подробностями и обстоятельствами, происходившие в Пскове, при живейшем будто бы участии преп. Евфросина, споры о двоении или троении аллилуии, а равно и то, как ему самому, т, е. автору, являлись в сонных видениях сперва преп. Евфросин и Серапион, и за тем даже пресв. Богородица, подробно объяснившая ему великую тайну божественной сугубой аллилуии и повелевшая ему, чрез ангела, написать Её слова. Всю эту повесть почти целиком и, большею частью, дословно повторил в своём житии преп. Евфросина и Василий, изложив только в порядке другие известия о преподобном, разбросанные в повести по разным местам, где случайно приходилось. А от себя прибавил лишь в начале новое вступление и немногие известия о происхождении, пострижении и поселении преп. Евфросина на реке Толве, а в конце описание нескольких позднейших чудес преподобного, не описанных в прежней повести. Нельзя отрицать того исторического факта, что в Пскове происходили, в дни преп. Евфросина, жаркие споры об аллилуии; но невозможно принять некоторые неправдоподобные подробности в рассказе об этих спорах, изложенные в житии преп. Евфросина, и особенно те «сонные мечтания» рассказчика, те нелепые и недостойные объяснения о сугубой и трегубой аллилуии, какие влагает он в уста самой пресв. Богородицы и которые московский собор 1666 г. справедливо назвал «лживыми». К сожалению, эти лживые мечтания нашли в своё время веру, и сам стоглавый собор ссылался в своей главе об аллилуии на житие преп. Евфросина, а митрополит Макарий внёс житие это в свои Чети-минеи²⁸. Равным образом он внёс туда жития ещё двух новоканонизованных святых – Всеволода, князя псковского, написанное тем же пресвитером Василием, и житие преп. Саввы сторожевского, составленное иноком Марвеллом. Оба жития скудны содержанием. В первом кое как сведены не многие известия летописей о князе Всеволоде, которого автор, по невежеству, относит ко временам Дивонского ордена, и затем на основании какого-то «малого писания» и устных преданий, изложен рассказ об обретении и перенесении мощей святого в 1192 г. и о многих чудесах его, совершившихся уже в позднейшее время, в конце XV и в первой половине XVI столетий. А житие Саввы, составленное по поручению м. Макария, вследствие ходатайства братии Сторожевского монастыря, излагает так же немногие сведения только об иноческой жизни преподобного, заимствованные из житий преп. Сергия радонежского и ученика его Никона, и за тем распространяется в описании многочисленных чудес св. старца²⁹. Жития ещё некоторых вновь-канонизованных теперь святых, написаны уже после 1552 г., как можно заключать с вероятностью и из того, что они не попали в Макарьевские Чети-минеи. Разумеем – а) житие преп. Евфимия суздальского, с описанием открытия его мощей в 1507 г. и четырнадцати посмертных его чудес, вышедшее из под пера инока суздальской Спасо-евфимиевой обители Григория, время жизни которого, относящееся к XVI в., доселе с точностью не определено³⁰; б) житие преп. Ефрема перекомсого, крайне неудачное, составленное неизвестным, который почти все содержание позаимствовал из жития преп. Александра свирского, сделав только небольшие перемены и приспособления к своему преподобному, и потому неизбежно впал в разные противоречия и хронологические несообразности³¹; в) житие св. Нифонта, епископа новгородского, – творение известного пресвитера Василия, бедное содержанием и переполненное многословием, относящееся уже к 1558 г., когда он был священноиноком Варлаамом: тут почти целиком повторено сказание о Нифонте киево-печерского патерика, Кассиановской редакции, с прибавлением только пышного предисловия, нескольких новых известий о святителе, неизвестно откуда заимствованных, и похвалы ему³²; г) наконец, житие св. Никиты, епископа новгородского, явившееся почти одновременно в четырёх редакциях. Первая принадлежит иноку Маркеллу, который в 1555 г. был игуменом хутынскаго монастыря, во через два года удалился с игуменства в Антониев монастырь и там «сотворил житие Никите, епископу новгородскому» незадолго до открытия мощей его: автор довольно подробно излагает известное сказание Поликарпа или киево-печерского патерика о бывшем затворнике Никите, о его искушениях, о его избрании во епископа новгородского, о его чудесах ещё при жизни, о его кончине, и присовокупляет краткое похвальное ему слово; но вовсе не упоминает об открытии мощей святителя³³. Вторая редакция – игумена Данилова монастыря Иасафа: он принялся за это дело, но поручению новгородского владыки Пимена, вследствие открытия мощей св. Никиты в 1558 г., и после весьма обширного и напыщенного приступа, повторив Поликарпово сказание об угоднике, обстоятельно описал открытие мощей его и последовавшие чудеса³⁴. Третья редакция написана тем своеобразным языком и в том полемическом направлении, какие замечаются в сочинениях известного тогдашнего полемиста, инока Отней пустыни Зиновия: автор довольно критически отнёсся к Поликарпову сказанию о Никите и об открытии мощей его рассказывает гораздо подробнее Иоасафа, но чудеса описывает только некоторые, заметив, что большая часть их описаны «во ином», т. е; Иоасафовом сочинении³⁵. Последняя, четвертая редакция – труд не раз уже упомянутого нами пресвитера Василия, в монашестве Варлаама, который, при составлении её, усердно воспользовался третьей редакцией жития св. Никиты, хотя писал, как говорит, по поручению самого митрополита Макария³⁶. Нельзя здесь умолчать ещё о двух житиях, неразрывно связанных между собою и составленных одним и тем же лицом в Ферапонтовом белозерском монастыре: это жития преп. Ферапонта белозерского и Мартиниана. В некоторых списках последнего жития встречается рассказ, что после собора 1547 г. игумен ферапонтовский отвёз в Москву оба жития названных преподобных и представил митрополиту Макарию, который на новом соборе и установил праздновать память Ферапонта и Мартиниана. К сожалению, рассказа этого нет в древнейших списках Мартинианова жития и, что ещё важнее, имена обоих преподобных не находятся в известном списке святых, канонизованных собором 1549 года³⁷. Разве предположить, что или список неполон, или оба преподобные канонизованы не на этом, а на одном из последующих соборов, бывших при Макарие.

Окончились соборы 1547–1549 годов, установившие праздновать стольким русским святым и вызвавшие появление стольких житий их; но не окончилась любовь митрополита Макария к житиям, и он продолжал поручать и благословлять составление новых житий, может быть, с целою – подготовить материалы для канонизации ещё некоторых отечественных подвижников благочестия. Так, в 1553 г., по поручению Макария и самого государя, написано житие преп. Даниила переяславского одним из учеников его. Ученик писал со всею искренностью и простотой, без риторических прикрас и тех общих мест, которые так часто встречаются во многих житиях, и повествует только о том, что сам видел и слышал или непосредственно от своего учителя, или от других его учеников, или вообще от его современников, так как со смерти преподобного (7 апр. 1540 г.) едва протекло тринадцать лет. И вышло житие, по изложению, равно по обилию и достоверности содержания, одним из лучших³⁸. Вскоре после 1560 г. составлено житие преп. Григория и Кассиана авженских или точнее – сказание о явлении мощей и о чудесах их, игуменом Даниилова монастыря Иоасафом. Он рассказывает, что в 1560 г., но поручению митр. Макария, игумен Махрицкого монастыря Варлаам собирал на месте сведения о чудесах этих преподобных и для той же цели приезжал в Авженский монастырь вологодский епископ Иоасаф. Когда собранные сведения были представлены митрополиту, собор, на основании их, установил праздновать обоим новым чудотворцам и повелел составить сказание о них (– доказательство, что и после соборов 1547 и 1549 г., ещё при Макарие причислялись некоторые подвижники к лику святых). Это повеление собора и исполнил игумен Иоасаф, воспользовавшись переданными ему сведениями о новых чудотворцах. Вслед за тем ему же поручено было царём и митрополитом Макарием написать житие преп. Стефана махрицкого, бывшего учителя преп. Григория и Кассиана авженских. Повод к этому подал, как рассказывает автор в конце жития, тот же махрицкий игумен Варлаам. Он нашёл в кладовой своей обители краткие, харатейные записки о Стефане современника его, прадеда своего, священноинока Серапиона, припомнил, что слышал из уст его о преподобном своими ушами во дни своей юности, и, будучи сам свидетелем чудес, совершавшихся у гроба преп. Стефана, написал, как мог, сказание о нём и представил царю и митрополиту. Они помыслили, что «не подобает оставитя без написания житие и чудеса» такого великого и святого мужа и повелели написать житие его, «да на память его прочитается». Иоасаф нарочно отправлялся в Махрицкий монастырь, расспрашивал игумена Варлаама и братию о преп. Стефане, прочитал харатейные записки о нём священноинока Серапиона, и составил довольно подробное описание как жития, так и посмертных чудес св. старца³⁹.

Трудясь над собиранием своих Чети миней при помощи других лиц, которые то отыскивали и переписывали разные статьи и жития святых, то составляли новые жития, митрополит Макарий таким же образом трудился над продолжением и дополнением Степенной книги. По крайней мере, сохранился список Степенной, писанный в его время и продолженный до самой его кончины, – не далее, след. продолженный в его же время, и в этом списке есть места, которые не мог написать о себе сам Макарий, и есть статьи, составленные по его благословению и тогда же, а не после, занесённые в Степенную книгу⁴⁰. Впрочем, в чем бы ни состояло участие Макария в продолжении и дополнении Степенной книги, – сам ли он написал некоторые статьи в ней, или поручал все дело другим, а сам лишь руководил ими и пересматривал сделанное, – только это участие послужило поводом к составлению новых житий, или новых редакций житий, которые и занесены тогда же в Степенную книгу. Так, в самом начале Степенной книги, ещё прежде оглавления её, помещено обширное житие св. благоверной княгини Ольги, которое в одном списке прямо усвояется современнику Макария, известному попу Сильвестру и, во всяком случае, написано во дни царя Ивана Васильевича и митр. Макария: ибо в одном месте автор молят св. Ольгу и св. Владимира и св. муч. Бориса и Глеба, чтобы они сохраняли державу сродника своего «благочестивого самодержца, царя и великого князя», а в другом выражает мысль о происхождении русских князей от рода римского кесаря Августа, – мысль, которая если не придумана, то наиболее повторялась во дни Иоанна IV⁴¹. В состав этого жития автор внёс всё, что только находится о св. Ольге в наших летописях, в похвальном слове митрополита Илариона св. Владимиру, в похвале св. Владимиру и Ольге мниха Иакова и в двух известных проложных житиях её, и все это изложил до крайности растянуто и многословно со всеми риторическими прикрасами, прибавил в начале краткое известие о посещении и благословении св. апостолом Андреем русской земли и о первых князьях русских Рюрике, Олеге и Игоре, а в конце – подробное и витиеватое сказание о перенесении мощей св. Ольги а ещё более витиеватое и высокопарное похвальное ей слово. И житие и слово, как видно из многих оборотов речи, предназначались для чтения пред народом в день памяти св. Ольги 11 июля⁴². За тем, после оглавления Степенной книги, следует другое, ещё гораздо обширнейшее и столько же растянутое и многословесное житие св. князя Владимира, так же назначавшееся для чтения в день его памяти, 15 июля. В предисловии автор объясняет, что хотя и прежде обретались многие повести о равноапостольном, устные и письменные, но они не были соединены вместе, а существовали порознь, одни в летописях, другие инде, третьи в кратком житии его, многие же в похвалах ему, и что теперь из всех этих повестей собрана и составлена одна повесть «благословением и повелением господина преосвященного митрополита Макария всея Руси». Повесть эта обнимает не одну жизнь Владимира, но вкоротке и всю нашу историю, гражданскую и церковную, от начала Руси до его кончины, и разделена на 72 главы. Начинаясь заметкой о сродстве Владимира с римским кесарем Августом, она ведёт речь о Рюрике и последующих князьях наших, об обращении Руси к христианству ещё при патриархе Фотие, о крещении болгар, изобретении русской грамоты и переводе священных книг на славянский язык Кириллом и Мефодием; затем, переходя к самому Владимиру, в подробности излагает обстоятельства его обращения к христианству и крещения всей земли русской, говорит о первых наших митрополитах, епископах, епархиях, построении церквей, учреждении школ, о разных деяниях князя, воинских и гражданских, о его смерти, и оканчивается похвалою ему и его благочестивым сродникам. Здесь, между прочим, автор, упомянув о св. Ольге, замечает: «о ней же довольно есть особное сказание», имея в виду, вероятно, житие её, помещённое в начале Степенной книги; а далее, упомянув о св. муч. Борисе и Глебе, выражается: «о них же в древних повестях изрядная списания довольно изложены быша, от них же нечто отчасти собравши зде предлагахуся (т. е. предлагаются)»⁴³… И действительно, тотчас за повестью о св. Владимире и как бы продолжение её предлагается в Степенной книге, под заглавием: глава 73, повесть о св. муч. Борисе и Глебе, составленная, как можно догадываться из приведённых слов, или тем же автором или, но крайней мере, в его время. Тут автор исключительно пользовался древними известными повестями о св. мучениках мниха Иакова и преп. Нестора и, большею частью, дословно переписал то из одной, то из другой, особенно из первой, известия как о страданиях св. братьев, так и о чудесах их и о перенесении мощей их. Нельзя не заметить, что жития св. Владимира и св. Бориса и Глеба помещены в Степенной книге, не как вносные статьи, которые можно и исключить, а составляют собою почти всю её «первую степень и первую грань», обширнейший из всех её отделов, и следовательно вытеснили и заменили собою прежнее содержание этого отдела или степени, может быть, такое же тощее, какое видим в последующих её степенях и гранях. Из других житий, помещённых в Степенной книге, как на составленные при митр. Макарие, можем указать на жития: двух князей – Александра Невского и Всеволода псковского, двух святителей московских – Алексия и Ионы и одного преподобного – Даниила переяславского. В похвальном слове св. Александру Невскому, которое написано после собора 1547 г. по поручению м. Макария, и которое, излагая немногие черты жизни св. князя по древнему сказанию, подробно описывает его чудеса, автор выразился в одном месте: «о них же (т. е. о новопрославленных святых русских) послед скажем», или, как в другом списке, «о них же последи речется в Степенной книзе»⁴⁴. Из этого выражения можно заключать, что автор принадлежал к числу деятельных участников в составлении Степенной книги, во дни Макария, и именно помещал в ней сказания о святых русских или жития их. Обращаясь, в частности, к помещённому здесь житию св. Александра Невского, и сравнивая это житие с означенным похвальным словом, находим, что житие, повторив кратко сказанное о деяниях князя в слове, прибавляет некоторые новые черты, там неупомянутые, и вообще гораздо обстоятельнее изображает жизнь и деяния князя, сводя известия летописей. а о чудесах его говорит только о двух и при описании последнего, совершившегося уже в 1541 г, делает замечание: «сия же различная чудеса довольно писана быша в торжественнем (т. е. похвальном) словеси его, в сей же повести сокращено прочих ради деяний». Таким образом оказывается, что слово и житие служат как бы дополнениями одно другому, что житие написано уже после слова, т. е. после 1547 г., и если не тем же автором, то его современником: ибо оно находится уже в списке Степенной книги, писанном в то время⁴⁵. Подобное же отношение замечаем между житием св. князя Всеволода псковского, которое составлено пресвитером Василием после собора 1549 г. и занесено в Макарьевские Чети-минеи, и житием того же князя, помещённых в Степенной: первое, кратко описав жизнь князя, подробно излагает его многочисленные чудеса, последнее, напротив, гораздо обстоятельнее изображает жизнь князя, а из чудес упоминает только об одном и оканчивается так: «многая же его неизчетная чудеса кто может сказати или исписати? Елика же нецыи потщашася отчасти снискати и писанию предати, и сия во иной книзе, в житии его обрящеши». Замечательно, что как автор первого жития св. князя Всеволода сознался в предисловии: «а еже от младых ногтей житие его не свем и не обретох нигде же», так и автор второго жития повторяет тоже с небольшими изменениями речи, ясно указывая, что имел уже под руками первое житие⁴⁶. Житие святителя московского Алексия, помещённое в Степенной книге, представляет собою самую обширную редакцию этого жития и, как само свидетельствует, написано «по благословению преосвященного Макария, митрополита всея Руси, в лето благочестивые державы самодержца… Ивана Васильевича… и при благородном сыне его царевичи Иване», следовательно не прежде 1554 г., когда царевич родился⁴⁷. Житие это заменило собою в Степенной книге другое житие св. Алексия, вероятно, более краткое, но несомненно в ней находившееся и прежде: так как на него ссылался ещё в 1537 г. Василий Тучков в своей повести о Михаиле Клопоском⁴⁸. Житие другого святителя московского – Ионы, помещённое в той же книге, написано после 1547 г., когда появилось известное похвальное слово Ионе: потому что повторяет, за исключением предисловия, все содержание этого слова по порядку, иногда дословно, а вообще более растянуто и витиевато, повторяет и все рассказы слова о чудесах, с прибавлением новых. Написано даже после 1555 года, когда приносима была в Москву с Вятки чудотворная икона Николы великорецкого; потому что, начиная рассказ о новых чудесах, упоминает об этом событии. Написано, однако ж, ещё при жизни Макария; потому что в заключительной молитве к святителю Ионе, между прочим, молит его: «преосвященного же господина нашего архиепископа Макарий, митрополита всея Росии, правящего престол твой, в мире житие исправити… поспеши ему»⁴⁹. Наконец, сказание о Данииле переяславском, находящееся в Степенной, есть не что иное, как сокращение обширного жития того же преподобного, которое, по воле царя и митрополита, написано в 1553 году, – сокращение, сделанное не раньше 1555 года: потому что упоминает в конце о поставлении архиепископа в Казань, совершившемся в этом году⁵⁰. Таким образом большая часть житий, занесённых при Макарие в Степенную книгу, если не все, явились уже после соборов 1547–1549 г. и после того, как он успел совершенно закончить свои великие Чет-минеи.

Доселе мы указали ряд житий, которые составляемы были под большим или меньшим влиянием митрополита Макария, то по его вызову и поручению, то по его благословению, то по требованию обстоятельств, преимущественно от него же зависевших. Но в тоже время писались или дополнялись у нас и другие, правда, немногие жития, по-видимому совершенно независимо от влияния Макария, а только по силе господствовавшего направления в нашей литературе и господствовавшей страсти к составлению житий, которая однако ж и возбуждена была и поддерживалась все тем же святителем. Так, хотя в 1546 г., по благословению Макария, уже написано было житие преп. Иосифа волоколамского епископом Саввою, вскоре за тем составлены были ещё два жития того же преподобного: одно краткое, в виде надгробного слова, племянником Иосифа иноком Досифеем; другое обширное – неизвестным, но близко знавшим преп. Иосифа. Первое передаёт любопытные известия о родителях Иосифа и его детстве, хотя не отличается точностью; в последнем находим новые сведения об Иосифе, которых нет ни у Саввы, ни у Досифея, и некоторые важные известия для истории вообще нашей церкви⁵¹. Равным образом, хотя после собора 1547 г. описаны были и житие и чудеса св. Александра Невского по поручению Макария, через несколько времени псковский пресвитер Василий составил новое житие этого князя без чудес, крайне неудачное, исказив здесь древнюю известную повесть о нём своим многословием и особенно своими заимствованиями то из Пахомиева сказания о князе Михаиле черниговском, то из Антониева жития князя Феодора ярославского, вовсе не относящимися к Св. Александру⁵² (2). В 1555 г. тот же пресвитер Василий, по просьбе братии Крыпецкого монастыря, описал жизнь преп. Саввы крыпецкого, а также открытие его мощей, бывшее в предшествовавшем году, и многие чудеса его, на основании рассказов свидетелей-очевидцев⁵³. Около того же времени, или немного прежде, игумен Покровского чухдомского монастыря Протасий (упоминается в одной грамоте 1551 г.), будучи сам свидетелем чудес, совершавшихся от мощей преп. Авраамия чухломского, составил житие этого преподобного, воспользовавшись какими-то «ветхими и надранными» записками о нём, отыскавшимися в обители. В 1548 г. житие Соловецких чудотворцев дополнено, при игумене Филиппе, описанием целого ряда новых чудес, совершенных ими, а через десять лет (в 1558 г.) точно так же дополнено Пахомиево житие преп. Сергия Радонежского описанием новых его чудес. При таком общем настроении к жизнеописаниям святых, при множестве появлявшихся частных биографий угодников Божиих, были попытки и более общего характера. Племянник преп. Иосифа волоколамского, написавший ему надгробное слово, инок Досифей составил около половины XVI века опыт патерика, как сам называет своё сочинение, в котором соединил повести, рассказы, изречения и беседы Пафнутия боровского, Иосифа волоколамского и их учеников, или вообще то, что слышал от них и сам видел в их обителях. А инок суздальского Спасо-евфимиева монастыря Григорий написал похвальное слово «на память всех святых русских новых чудотворцев», – попытка, очевидно вызванная соборами 1547–1549 г.⁵⁴.

Литературное движение и направление, возбуждённое митрополитом Макарием, продолжались и после его смерти до самого конца ХVI-го столетия. Главным, любимым, почти исключительным родом сочинений оставались у нас жития святых вместе с похвальными им словами.