Отдел второй. Вступление Господа Иисуса Христа в дело открытого служения на спасение рода человеческого

Когда в отдаленном Назарете приходило к концу богочеловеческое возмужание Спасителя, в окрестностях Иерусалима в таком же уединении уже созрел тот «ангел», который, по предсказанию пророка Малахии, должен был приготовить путь Ему. Сын праведных Захарии и Елизаветы, Иоанн, воспитавшись под благотворным влиянием своих благочестивых родителей, с детства проявил склонность к уединению и отшельничеству, и достигнув возмужалости, избрал окрестные пустыни своим любимым местопребыванием. Этот дух отшельничества находил поощрение и в самом состоянии иудейского народа в то время. Это было поистине тяжелое время для избранного народа. Властолюбивый Рим, на время терпевший призрачную независимость Иудеи под главенством ее царей, теперь окончательно наложил на нее железную руку своего самовластия и, низложив сына Иродова Архелая, отдал Иудею под власть чисто римского управителя, так называемого прокуратора, находившегося в свою очередь под начальством другого высшего сановника, префекта Сирийского. Вместе с водворением римского владычества стали вводиться и римские порядки, которые как языческие казались иудеям нестерпимейшим попранием всех наиболее дорогих им преданий. Сильный римский отряд окончательно занял башню Антонию, примыкавшую к храму, и грозный вид этих язычников омрачал душевное спокойствие всех посетителей храма. Расставленные по отдельным городам отряды римских воинов обременяли народ постоями и различными вымогательствами; налоги росли, а введенная римлянами система сбора их посредством откупщиков или мытарей способствовала образованию среди народа целого класса беззастенчивых хищников, которые наживались на счет бедствия народного, вызывали раздражение и противодействие, и по местам уже появлялись шайки повстанцев, которые, отказываясь платить кесарю налоги, возводили этот отказ на степень священного долга для каждого истинного израильтянина и, восставая против римлян, тем самым вносили еще большую тревогу и смуту среди мирного населения страны. Не удивительно, что при таком тяжелом состоянии народа в нем проявлялась склонность бежать в пустыни, чтобы там, вздохнув на свободе, облегчить свою утомленную душу уединенной беседой с Богом и пламенной мольбой о скорейшем пришествии Избавителя.

И вот среди этого общего томления в одной из самых диких пустынь раздался голос нового великого пророка, молва о котором быстро пронеслась по всей стране. Это было в пятнадцатый год царствования второго римского императора Тиверия, в управление Иудеей прокуратором Понтием Пилатом. Со времени Малахии пророчество совершенно прекратилось среди избранного народа, который в течение целых столетии принужден быль черпать религиозно-нравственные силы исключительно в законе и предании. Народ настолько свыкся с этим состоянием, что он уже и не ожидал появления новых пророков, а ожидал лишь вторичного появления Илии, как непосредственного предтечи Мессии. И этот Илия как бы явился теперь в лице Иоанна. Строгий назарей, Иоанн явился в пустыне не только в духе и силе Илии, но и походил на него всею своею внешностью и всем образом жизни. Подобно своему великому прообразу, он носил грубую мантию из верблюжьего волоса, стягивавшуюся кожаным поясом, и питался самыми скудными дарами пустыни – диким медом, кое где встречавшимся в малодоступных щелях скал, и акридами, т. е. высушенною на солнце саранчею (еще и доселе употребляемою в пищу бедуинами, особенно в голодные годы). Появление такого пророка невольно должно было обратить на него всеобщее внимание, тем более, что проповедь его касалась самого жизненного вопроса – времени пришествия Мессии. «Покайтесь, проповедовал Иоанн, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 3:2). И на этот призыв отовсюду собираться стали к Иоанну все утруждающееся и обремененные, желавшие в проповеди новоявленного пророка найти облегчение своей совести от тяготевшего на ней бремени грехов и сомнений. Движение было настолько всеобщим, что к Иоанну приходили даже высокомерные фарисеи и вольнодумные саддукеи, буйные воины и хищные мытари, и все они с умилением выслушивали наставления и грозные обличения от сурового пророка. Местом его проповеди было необитаемое пространство пустыни, которая тянется на юг от Иерихона и бродов Иордана к берегам Мертвого моря. В скалах, нависших над узким проходом, ведущим от Иерусалима к Иерихону, гнездились разбойники; в камышах, окаймляющих воды Иордана, еще водились дикие звери и крокодилы; но это не страшило народ, который толпами стекался сюда послушать небывалого пророка. И слово этого пророка гремело подобно молоту, разбивая самое кремнистое сердце, жгло подобно пламени, проникая в сокровеннейшие помышления. С истинно пророческою резкостью и прямотою он обличал сборщиков податей за их вымогательства, воинов за их насилия, за бесчестность и недовольство, богатых саддукеев и знатных фарисеев за бездушие и лживость, которые сделали их ехиднами порождения ехиднина. Ко всему народу он обращался с предостережением, что глубоко он заблуждается, когда всю свою надежду на спасение возлагает на свое происхождение от Авраама, будто бы освобождающее его от всякой дальнейшей обязанности употреблять особенные усилия для достижения спасения. Бог, сотворивший Адама из земли, может и из камней воздвигнуть новых чад Аврааму. Поэтому, чтобы быть истинными сынами Авраама, достойными унаследования данных ему обетований, они должны искренно покаяться и «сотворить достойный плод покаяния» (Мф. 3:8). И это особенно необходимо было теперь, когда все предвещало, что приблизилось исполнение времен. Настал час пришествия давно ожидаемого Мессии. Эта проповедь потрясала сердца слушателей, которые поэтому охотно принимали введенный Иоанном обряд крещения, служивший видимым знаком внутреннего покаяния. Этот обряд неизвестен быль ветхому завету и составлял видимое преддверие нового завета. Правда, в Моисеевом законе предписывались различные омовения и очищения, и вода в древности служила общеизвестным символом очищающей силы; но Иоанн придал крещению более глубокое значение, именно в смысле символа внутреннего очищения и обновления всего нравственного существа, и в этом смысле именно это крещение покаяния преобразилось впоследствии в крещение спасения. Пораженный всем этим народ спрашивал, кто же этот велики пророк и проповедник: не Илия ли это, или даже не Христос ли? Даже синедрион, пораженный слухом о проповеди и действиях Иоанна, отправил к нему особую депутацию с этим именно вопросом. Но Иоанн отвечал, что он не Христос, не Илия и не пророк, а просто «глас вопиющего в пустыне» (Ин. 1:23), простой предшественник и провозвестник Того, у которого он недостоин развязать ремня сапог, который будет крестить не водою, но Духом Святым и огнем и уже держит лопату в руке Своей, чтобы очистить гумно Свое, собрать пшеницу в житницу, а солому, т. е. всех не покаявшихся к Его пришествию, сжечь огнем неугасимым.

Послушать проповедь Иоанна и принять от него крещение покаяния приходили даже жители отдаленной Галилеи, и между ними явился и Иисус, который был в это время «лет тридцати» (Лк. 3:23) от роду, в полном расцвете своей безгрешной возмужалости. Иоанн был Ему родственник, но обстоятельства жизни совершенно разделили их между собой. Иоанн провел свое детство в доме своего благочестивого отца, священника, жившего в одном из священнических городов (Юте), в южных пределах колена Иудина, близ Хеврона; Иисус же жил в полнейшей отчужденности, в плотницкой мастерской Своего нареченного отца, в Галилее. Когда Он впервые пришел на берега Иордана, то Иоанн Предтеча, по его собственному заявлению, «не знал Его» (Ин. 1:33); но самая внешность Его поразила и пленила душу Иоанна. Для других он был непреклонным пророком: смело укорял царей, строго изобличал фарисеев, но в присутствии этого таинственного галилеянина сурового пророка пустыни объял непостижимый страх. Когда Иисус просил Иоанна крестить Его, то великий пророк смутился пред таким безграничным смирением Того, в ком он сразу узнал ожидаемого Мессию, и благоговейно сказал Ему: «мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?» (Мф. 3:14). И на это выражение смирения и благоговения со стороны Иоанна последовал ответ Иисуса: «Оставь теперь; ибо так надлежит нам исполнить всякую правду» (Мф. 3:15). Крещение от Иоанна не было собственно таинством, а только подготовительным символом духовного возрождения, и Иисусу, как начальнику Нового Завета, надлежало пройти и эту подготовительную ступень к Его общественной деятельности, чтобы сразу наметить тот путь, по которому пойдет Он в своем служении. Как безгрешный человек, Он не нуждался ни в каком очищении, как это было с другими людьми; поэтому и крещение это означало для Него лишь «исполнение правды», как она указана была волею пославшего Его. После такого разъяснения Иоанн крестил Его, и когда Иисус вышел из воды, «се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на Него. И се, глас с небес, глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Мф. 3:16–17). Так в крещении Иисуса торжественно проявилось участие всей Св. Троицы, во имя трех Лиц Которой и совершается христианское крещение как таинство.

Крестив Иисуса и исполнив таким образом главную цель своего служения, Иоанн продолжал проповедовать покаяние и после этого; а Иисус, переполненный в своем человеческом духе мыслями и чувствами касательно предстоявшего служения, искал на время уединения, чтобы побыть наедине с Богом и подготовиться к великому делу. От вод Иордана Он был возведен духом в пустыню, где и пробыл в течение сорока дней. Там Он подвергся искушению от диавола. Как некогда в саду Едемском диавол подверг искушению невинного, только что созданного безгрешным человека, и погубил его, так исконный человеконенавистник не мог вынести пребывания безгрешного человека и теперь в пустыне, и также попытался погубить Его. Но если в саду Эдемском то злобное лукавство восторжествовало, то теперь оно должно было понести окончательное поражение и посрамление: Христос победил диавола и тем дал нам непреоборимое оружие против всех его козней.

Коварная злоба исконного человеконенавистника измыслила три формы искушения, которыми особенно затрагиваются немощные стороны человеческого существа, именно угождение плоти, самомнение и властолюбие, и с этими тремя искушениями диавол и приступил ко Христу.

Подобно своим ветхозаветным прообразам, Моисею и Илие, также удалявшимся на время в пустыню и подвергавшимся там сорокадневному посту, Иисус Христос «ничего не ел в эти дни, а по прошествии их напоследок взалкал» (Лк. 4:2). Этим моментом человеческой немощи и воспользовался искуситель. Приступив к безгрешному Богочеловеку, искуситель обратился к Нему с лукавой речью: «Если ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами» (Мф. 4:3). Муки голода чувствуются тем сильнее, если они поддерживаются добавочными терзаниями живого воображения; а как раз перед глазами Иисуса лежали камни, которые удивительно похожи на хлебы и, по преданию, были именно окаменелыми хлебами жителей содомского пятиградия, некогда навлекшего на себя страшный гнев Божий. Указывая «на сии камни», диавол рассчитывал так же успешно затронуть чувственную немощь Иисуса, как он затронул ее некогда в первых людях в раю. Вместе с тем искушение это прикрывалось множеством самых лукавых извивов мысли. Израиль также много страдал от голода в пустыне, и там в его крайней нужде Бог питал его манной, которая была как бы ангельским хлебом с неба. Почему же Сыну Божию также не снабдить Себя пищею в пустыне? Ведь Он может сделать это, если только захочет, и почему же Он медлит? Если ангел указал жаждущей Агари источник, если ангел показал пищу голодающему Илии, то зачем Ему ждать даже услуги ангелов, когда такая услуга не нужна, и когда, если бы только Он захотел, ангелы с радостью стали бы служить Ему? Но последовавший ответ сразу разбил лукавую логику искусителя. Ссылаясь на тот же самый урок, который вытекал из славнейших изречений ветхого завета, Спаситель отвечал: «написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Мф. 4:4). Этим ответом наносился решительный удар господству плоти в человек и показывалось, что человек отнюдь не исключительно плотское существо, а напротив существо, которое всегда может торжествовать над немощами плоти. Кто думает, что мы живем только хлебом, тот делает заботу о хлебе главною целью своей жизни, на добывание его тратит все свои силы, и станет жалким и мятежным, когда даже на время будет лишен его; не ища другой более возвышенной пищи, он неизбежно будет томиться голодом даже посреди ее. Но кто сознает, что человек живет не хлебом одним, тот не будет терять из-за нее того, что делает жизнь наиболее дорогою и священною; исполнив свой долг, он будет уповать на Бога в отношении всего необходимого для тела, с большим усердием и тщанием будет искать хлеба небесного и той воды живой, испивший которой не возжаждет во век.

Такой ответ показал искусителю, с Кем имеет он дело; поэтому, с изумительной ловкостью подделываясь под обнаруженное Христом настроение духа, он уже пытается искусить Его на этом именно безграничном уповании на Бога. «Потом берет Его диавол во святой город и поставляет Его на крыле храма» (Мф. 4:5). Со стороны своей низшей, телесной природы Христос оказывается на время как бы в полной власти диавола, который распоряжается Его телом с такою произвольностью, – но тем сильнее терпит искуситель поражение от духа Христова. Неизвестно, какое именно разумеется крыло храма: быть может кровля Царского притвора на южной сторон храма, которая обрывисто смотрела в глубокую долину Кедрона с такой страшной высоты, что по описанию И. Флавия у всякого, осмеливавшегося глядеть вниз, от зияющей пропасти кружилась голова; а может быть кровля притвора Соломонова, с которой по преданию был сброшен вниз на дверь св. Иаков, брат Господень. Та и другая была одинаково пригодна для цели искусителя – возбудить в Иисусе гордость самомнения. Если Он действительно Сын Божий, то отчего Ему не броситься с этой головокружащей высоты вниз, чтобы пред целым городом сразу же доказать свое божественное достоинство и тем оказать содействие свое цели. Что касается личной Его безопасности, то как Сын Божий Он вполне может рассчитывать на помощь ангелов, ибо написано: «Ангелам своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею» (Мф. 4:6, Пс. 90:11–12). Не будет ли все это превосходным доказательством безграничного упования на Бога и исполнения пророчества? – Искушение было задумано тонко и глубоко, в подтверждение его диавол сослался даже на Св. Писание. Но это искушение оказалось бессильным пред лицом безгрешного человека. На все извивы лукавой лести Христос спокойно ответил: «Написано также: не искушай Господа Бога твоего» (Мф. 4:7).

Потерпев неудачу на искушении телесной немощи и духовной гордости, диавол сделал последнюю отчаянную попытку – соблазнить Иисуса призраком безграничного самовластия над всеми царствами земли. Возведши Его на высокую гору, диавол развернул пред взорами Иисуса волшебную картину всех царств мира во всей славе их, и сказал Ему: «все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне» (Мф. 4:9). Диавол знал, что Христу как Спасителю мира предстояло страшное поприще уничижения и страданий, пред которыми невольно должно было содрогаться Его человеческое сердце. Между тем всего этого возможно избегнуть для Него и сделаться тем именно грозным Мессией-завоевателем и властелином всего мира, каким Его ожидало видеть большинство иудейского народа. Отчего Ему не выступить в этом именно последнем виде, – и все это будет, если только Он поклонится искусителю. Но в этом искушении дерзость сатаны преступила всякие пределы, и Христос победно ответил ему: «отойди от Меня, сатана; ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся, и Ему одному служи» (Мф. 4:10).

Так родоначальник новозаветного человечества нанес первое поражение исконному человеконенавистнику, показав ему, что время царства его миновало и наступало Царство благодати Божией на земле. Хотя диавол и впоследствии делал попытки искушений Христа, но теперь на время должен был оставить Его; «и се, Ангелы приступили и служили Ему» (Мф. 4:11).

Молва о крещении Иоанном неизвестного галилеянина, сопровождавшемся необычайными знамениям, не мало встревожила даже верховный совет иудейский, именно синедрион. В это время он находился в крайнем унижении и бессилии, так как самовластием Ирода и его преемников, а затем и римских прокураторов он был лишен всякой самостоятельности и сделан послушным орудием позорной политики. Первосвященники сменялись постоянно, и в настоящее время считалось даже два первосвященника – Анна и его зять Каиафа, из которых первый низвергнут был римлянами, но продолжал считаться неофициально таковым, а второй был официальным римским ставленником и, как родственник Анны, продолжал разделять с ним преимущества и почести первосвященнического сана. Лишенные истинного первосвященнического достоинства, эти первосвященники, а за ними и большинство членов синедриона, заняты были исключительно мелкими интригами и, не заботясь об истинных нуждах религиозно-нравственной жизни народа, предавались зазорно-светской жизни и алчной наживе на счет простодушного народа. Для такого синедриона слух о явлении Мессии не мог не быть тревожным, и он отправил к Иоанну депутацию спросить его: кто он такой – Христос, Илия, или просто пророк? Иоанн отвечал, что он пришел лишь приготовить путь тому, Кто выше его. И на следующий день Иоанн получил возможность дать более определенное свидетельство. Он увидел возвратившегося из пустыни Иисуса Христа и, указывая на Него, всенародно и торжественно засвидетельствовал, что это и есть Мессия, который явлен был ему особенным знаменем, что это «агнец Божий, Который берет на Себя грехи мира» (Ин. 1:29). При этом Иоанн уже явно выступил благовестником о пришествии Мессии и всем возвещал о тех необычайных знамениях, которые совершились при крещении Иисуса и засвидетельствовали ему о том, что «Сей есть Сын Божий» (Ин. 1:34).

Тоже самое свидетельство Иоанн повторил и на следующий день, и оно произвело на некоторых из его последователей весьма сильное впечатление. Около Иоанна образовался уже кружок последователей, которые считали его своим учителем. В большинстве это были юноши, на которых всегда сильнее отзываются великие перевороты, совершающиеся в духовной жизни. Двое из них, пораженные необычайностью свидетельства их великого учителя о таинственном пришельце из Галилеи, решились последовать за Ним и поближе познакомиться с Ним. Это были Андрей и Иоанн, молодые рыбаки из Галилеи. Не смея открыто заявить о своем желании, они молча последовали за проходившим мимо их Христом; но Он, обернувшись вдруг, спросил их: «что вам надобно?» (Ин. 1:38) Вопрос этот смутил юношей, и они только спросили его: «Равви (и этот титул глубокого уважения и почтения показывал, какое сильное впечатление Он произвел на них), где живешь?» (Ин. 1:38) – «Пойдите и увидите» (Ин. 1:39), сказал Он им. Подобно большинству народа, собравшегося слушать проповедь пророка пустыни, Иисус наверно жил в каком-нибудь наскоро сделанном из ветвей шалаше или пещере, и туда-то последовали за Ним юные рыбаки. Там они пробыли у Него весь тот день, а быть может и переночевали; и беседа этого дня ясно открыла им, Кто был поразивший их Галилеянин. Они познали и почувствовали в сердце своем, что ожидания и надежды избранного народа, длившиеся столько веков, теперь наконец исполнились, что они находились в соприсутствии Того, Который и есть чаяние народов, – истинный Сын Давидов, звезда от Иакова и скипетр Израилев. Постигнув эту великую тайну, Андрей прежде всего поспешил подлиться радостью с своим братом Симоном. Он привел его к Христу, и Иисус, окинув его тем царственным взглядом, который читал все сокровеннейшие тайны сердца, сразу увидел в этом рыбаке всю слабость, но вместе и благородное величие человеческой природы и, определяя его характер и будущее назначение, сказал ему: «ты Симон, сын Ионин, ты наречешься Кифа, что значить камень». Этой переменой имени Христос навсегда определил предстоявшую этому рыбаку великую судьбу в будущем. И эти трое последователей Христа сделались первыми членами Церкви новозаветной.

Третий день по возвращении из пустыни по-видимому проведен быль Иисусом Христом в беседе с своими новыми учениками. На четвертый день Он хотел отправиться в обратный путь в Галилею, но на пути встретился с другим молодым рыбаком, Филиппом из Вифсаиды. Филипп носил греческое имя, которое быть может дано было ему по имени четвертовластника Филиппа, так как обычай называть детей по имени царствующих государей был всегда распространенным в народе. Если так, то ему было в это время около тридцати лет. Возможно также, что его греческое имя указывало на его близкие отношения с каким-нибудь по-гречески говорящим населением, смешанно жившим с галилеянами по берегам Геннисаретского озера, и этим легко объясняется то, почему к нему именно, а не к кому-нибудь другому из апостолов, обращались греки, которые в последнюю неделю жизни Христа хотели видеться с Ним. По одному властному слову «следуй за мной» (Ин. 1:43) Филипп последовал за Христом и сделался Его постоянным учеником.

На следующий день к этому священному обществу прибавился пятый член. Желая подлиться своею радостью, Филипп отыскал своего друга Нафанаила. Нафанаил в списка апостолов вообще и почти несомненно отождествляется с Варфоломеем, потому что Варфоломей скорее есть отчество, чем имя («Бар-Толмай – сын Толмая»); и притом Нафанаил только еще в одном месте упоминается под этим именем (Ин. 21:2), Варфоломей же (о котором иначе мы не знали бы ничего) в списке апостолов постоянно помещается рядом с Филиппом. Живя в Кане Галилейской, Варфоломей легко мог познакомиться с молодым рыбаком геннисаретским. Простодушный Филипп по-видимому с особенным удовольствием сопоставлял с величаем служения Христа Его низкое происхождение. «Мы нашли Того, о Котором писали Моисей в законе и пророки», сказал он своему другу; именно «Иисуса, сына Иосифова из Назарета» (Ин. 1:45). На первый раз Нафанаил не придал никакого значения этому свидетельству и даже пренебрежительно заметил: «из Назарета может ли быть что доброе?» (Ин. 1:46) – но это предубеждение тотчас же рассеялось, когда лично явился Христос, не только сразу определил его искреннее сердце, сказав: «вот Израильтянин, в котором нет лукавства» (Ин. 1:47), но и проник в его сокровенные думы, которыми Нафанаил занят был пред тем под смоковницею. Это всеведение Иисуса вызвало полную перемну во мнении Нафанаила, и он восторженно воскликнул: «Равви! Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев!» (Ин. 1:49). И это исповедание Нафанаила было награждено обетованием ему, что впоследствии он увидеть еще и больше того, и все они «отныне будут видеть небо отверстым, и Ангелов Божиих, восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому» (Ин. 1:51). Им как истинным и начитанным в Св. Писании израильтянам слова эти должны были напомнить о чудесном видней лествицы их праотца Иакова. Тот, который в этом видении, стоял наверху лествицы, теперь сошел на землю и соприсутствует с ними как Сын Человеческий, и в этом им скоро предстояло убедиться из тех дел, которые стал совершать Он.

В сообществе с Своими последователями, Иисус Христос возвратился в Галилею, чтобы прежде всего на Своей родине открыть сокровищницу Своих спасительных дел. На третий день по возвращении Его в соседнем с Назаретом город Кане случился брак, и так как это семейство находилось не только в близких, но даже и родственных отношениях с Пресв. Девой Марей, то как Она, так и Иисус с Своими учениками были позваны на брачное пиршество. Брак на востоке всегда обставлялся изысканною церемониальностью, даже в бедных семействах. Невесту выводили из дома в сумерки или даже ночью, причем ее с головы до ног окутывали широким и развевающимся покрывалом, осыпали цветами и вообще одевали в лучшие платья. О прибытии ее к дому жениха возвещалось факелами, песнями и плясками, барабанным боем и флейтами. Ее сопровождали девицы – односельчанки, и жених выходил ей на встречу с своими молодыми друзьями. Брачное пиршество у более достаточных классов продолжалось до семи дней, а у мене достаточных один-два дня, которые проводились в самом радушном и щедром угощении званных гостей. Последний бедняк старался показать себя при этом богатым, и полный избыток пищи и питья считался главным признаком щедрого гостеприимства. Поэтому легко понять, каким несчастием было для новобрачных, когда вдруг оказалось, что у них недостало вина. Этот случай мог омрачить все брачное торжество и причинить скорбь и уныние как всему семейству, так и особенно новобрачной чете, которая сочла бы это, как бывает и теперь на востоке, не только крайним и неизгладимым для себя бесчестьем, но и худым предзнаменованием. Обстоятельство это весьма больно отозвалось на благостном сердце Пресв. Девы Марии, которая видимо занимала одно из главных мест на брачном пире и даже распоряжалась на нем по хозяйству, и Она скромно и тихо заметила Своему Божественному Сыну: «вина нет у них» (Ин. 2:3). Замечание это было очевидно тонкое, но значения его нельзя было не понять. Никто так не знал, как знала Пресв. Мария, Кто Ее Сын, но в течение целых тридцати лет терпеливого ожидания Его объявления о Себе, Она видела только, как Он возрастал подобно другим детям и жил, правда, в блаженном смирении и безгрешной мудрости, подобно нежному цветку пред Богом, но во всех других отношениях жил так же, как живут и другие в юношестве, отличаясь только Своею совершенной непорочностью. Но теперь Ему было уже тридцать лет от роду; голос великого пророка, слава которого гремела во всем народе, провозгласил Его обетованным Мессией; Его открыто сопровождали ученики, признававшие Его учителем и господином. Теперь предстояло устранить затруднение и совершить истинно доброе дело: нужно было отвратить бесчестье от скромной четы, тем более, что и самая недостача вина вероятно произошла вследствие прибытия неожиданно большого числа Его учеников. Не пришел ли час Его? Кто знает, не может ли Он сделать чего-нибудь, если только обратить Его внимание на затруднение, грозившее прервать торжество? И действительно Она угадала своим Материнским чувством, что час самооткровения Ее Сына настал. Хотя Он на время отклонил Свое участие в этом деле, но вера и Материнская любовь Пресв. Мари восторжествовали, и Она с полною уверенностью сделала слугам распоряжение, чтобы они исполнили то, что Он скажет им. – Во всяком доме на восток у входной двери обыкновенно стоит несколько водоносов, в которых содержится холодная родниковая вода для обычных омовений ног после путешествия и умытия рук перед пищею. Шесть таких каменных сосудов стояло и в доме, где происходило брачное пиршество. В них уже не много оставалось воды, и Иисус Христос велел наполнить их до верха. Затем, велев слугам почерпнуть этой свежей воды в мелкие сосуды, Он приказал нести их к тому гостю, который был избран главным распорядителем пиршества. Распорядитель отведал воды, сделавшейся вином, и, ничего не зная о случившемся, подозвал жениха и весело заметил ему, что он поступил вопреки всякого порядка в угощении: «всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберег доселе» (Ин. 2:10). Тогда все узнали о совершившемся чуде, и грозившее новобрачной чете бесчестье превратилось для них в неожиданное и великое благословение.

«Так положил Иисус начало чудесами в Кане Галилейской, и явил славу Свою, и уверовали в Него ученики Его» (Ин. 2:11). Такое начало ясно определяло характер и направление общественной деятельности Иисуса Христа. Если Иоанн Креститель выступил с суровою проповедью о покаянии, то это была лишь подготовительная ступень для деятельности Христа, и по прошествии ее наступила новая, высшая ступень, когда все дела должны были показывать, что Христос пришел не разрушать или стеснять обычных условий человеческой жизни, а освящать и возвышать их. Принимая участие в невинном брачном пиршестве, Спаситель освящал установленное Богом таинство брака, подвергавшееся у язычников различным искажениям и извращениям, и наглядно показывал, что зло, удручавшее древнее человечество, отнюдь не заключается в самой плоти и ее естественных отправлениях, а в злой греховной воле, которая и этим естественным отправлениям придает греховный и преступный характер. В Царстве Божием можно пить и есть, только бы все это не выходило за пределы законности. Тут совершался переход от Ветхого завета к Новому, от закона к благодати. Имея дело с народом жестоковыйным и с волею преступною, ветхозаветный законодатель по необходимости должен был действовать на него строгими запрещениями и суровыми мерами; теперь новый Законодатель, имевши водворить Царство благодати, способной расплавить самое холодное сердце, мог уже смягчить суровость этих мер и действовать прямо на ум и сердце людей.

После окончания брачного торжества в Кане, Спаситель вместе с Своими учениками отправился не в Назарет, который не представлял по своей отчужденности надлежащего простора для общественной деятельности, а в бойкий и многолюдный Капернаум, находившейся на северо-западном берегу Геннисаретского озера и, следовательно, в наилучшей местности Палестины. И этот прекрасный город отселе сделался почти постоянным местопребыванием Спасителя, а окружающая страна, благодатнейший бассейн Геннисаретского озера, главным местом Его общественного служения. Теперь эта местность, как и вся Палестина, кажется пустынею, и только развалины по берегам озера свидетельствуют о том богатстве и оживлении, которыми некогда славилась окрестность этого дивного по своей красоте озера. У иудеев была пословица: «Бог создал семь озер в земле Ханаанской, но только одно из них – озеро Геннисаретское Он избрал для Себя Самого». И эта пословица как бы оправдывалась теперь на избрании берегов его местом служения Спасителя. Оно не только по своей красоте, но и по своему серединному положению, а также по своей населенности и необычайному оживлению чудесно было пригодно для начала того служения, которое было исполнением древнего пророчества Исаии, что земля Завулонова и земля Неффалимова, страна заиорданская, Галилея языческая «увидят свет великий», и что на тех, которые ходят «во тьме и тени смертной, воссияет свет» (Мф. 4:15–16). Христу надлежало быть даже во время своей земной жизни «светом к просвещению язычников», равно как и «славой народа своего Израиля» (Лк. 2:32). В окрестностях озера обитали самые разноплеменные народы, потому что это был «приморский путь». Города там, по свидетельству Иосифа Флавия, лежали очень густо, и многочисленные селения были так многолюдны вследствие плодородия страны, что самые малые из них имели более 15,000 жителей. Население было живое, промышленное, и обрабатывало всякую пядь своей богатой и прекрасной почвы. Целых четыре дороги вели к берегам озера. Одна вела вниз по Иорданской долине, по западной стороне; другая, перейдя мост на южной оконечности озера, шла чрез Перею к бродам Иордана, близ Иерихона; третья вела чрез Сепфорис, красивую столицу Галилеи, к знаменитому порту Акке на берегу Средиземного моря, четвертая лежала через горы Завулонские к Назарету и чрез долину Ездрилонскую к Самарии и Иерусалиму. Этою областью проходили большие караваны на своем пути из Египта в Дамаск, и язычники, во множестве обитавшие в Вифсаиде Юлииной и Кесарии Филипповой, должны были постоянно встречаться на улицах Капернаума. Во время Христа это была по своей населенности и оживлению промышленная область Палестины, и по водам ее озера во всех направлениях скользили 4,000 судов всякого рода – от военных кораблей римлян до неуклюжих рыбачьих лодок Вифсаиды и золоченых галер из дворца Иродова. Тут же под рукой были Итурея, Самария, Сирия и Финикия, –стоило только переехать через озеро, реку или горы. Тивериада, основанная Иродом Антипой и названная в честь римского императора Тиверия столица Галилеи, выросла с удивительною быстротой; так что впоследствии передала свое имя самому озеру Галилейскому; и Христос мог видеть ее увенчанные башнями стены, укрепленный замок и «золотой дворец» Антипы, далеко бросавший на озеро тени своих мраморных львов и скульптурных колонн. Европа, Азия и Африка совместно наделяли ее населением, и на ее базарной площади можно было встретить людей всех пламен и народов. Вдоль всего западного берега Геннисаретского озера иудеи и язычники жили в беспорядочном смешении, и диких сынов пустыни – арабов и бедуинов там можно было видеть рядом с предприимчивыми финикиянами, изнеженными сириянами, высокомерными римлянами и льстивыми, коварными и испорченными греками. Из такой местности свет Евангелия мог удобнее всего распространяться не только по всей Палестине, но и по всем окружающим странам, что и послужило главной причиной избрания ее центром общественного служения Христа на земле.

На этот раз пребывание Христа в Капернауме было непродолжительным. Приближался величайший иудейский праздник Пасха, и Христос отправился с Своими учениками в Иерусалим, чтобы и в этом центр и оплоте Ветхого Завета «явить славу Свою» (Ин. 2:11), как Он явил ее в незначительном городке отдаленной Галилеи.