Кингслей

Кингслей (Charls Kingsley), знаменитый английский церковный деятель ХIХ го века (1819–1875 г.), родился в Гольне (в Девоншире) в аристократической семье. Еще в раннем детстве сказались необычайные способности мальчика: 4 лет он уже сочинял стихотворения и проповеди. Учился Кингслей в Клифтонской школе, в Королевской Лондонской Коллегии и, наконец, в Кембридже. Его даровитая, многосторонняя натура долго не могла установиться. Он то увлекался спортом, то хотел сделаться охотником в Америке. Некраткое время мучили его и религиозные сомнения, но в конце концов Кингслей пришел к мысли, что не может лучше исполнить свой долг перед Богом, как отдав себя на служение религии. Поэтому, кончив курс, он занял место викария в Эверслее, в Гампшире, а в 1844 г. женился и стал настоятелем. В Гампшире он и прожил З1 год, не желая покидать скромного места сельского священника, хотя уже чрез несколько лет имя его сделалось известным в Великобритании, Америке, Австралии и Индии.

Приход его состоял из бедного, одичавшего от голода, грязи и чрезмерной работы населения, на которое не действовали составленные по всем правилам искусства проповеди его предшественника. Кингслей оставил искусственную форму проповеди, и его речи, изложенные в простой разговорной форме, находили себе дорогу прямо к сердцу крестьян. Он проповедовал, не стесняясь местом и временем, – у корыта прачки, у плуга и тачки крестьянина, – ежедневно учил детей в школе, посещал больных и читал им светские и духовные книги. Он устраивал здоровые игры для молодых людей, народные чтения и клубы для рабочих, народную библиотеку, вспомогательную и ссудную кассу, вечерние и утренние школы, союзы матерей и девиц; словом, не было ни одной стороны жизни прихода, которую бы он не преобразовал, не щадя ни здоровья, ни труда, ни средств. В своих заботах об улучшении жизни бедного прихода он лицом к лицу столкнулся с одним из «проклятых» вопросов, и именно с вопросом о распределении богатства. Виденные им ужасы бедности и увлекающаяся натура заставили Кингслея придать этому вопросу слишком большое значение: в разрешении его он стал видеть чуть не главную миссию христианства. Поэтому он был против сильного в то время так наз. «оксфордского движения», во главе которого стояли Ньюман и Пюзей, близкого к католичеству (ср. выше в статье о «Кибле» ), не видя в нем помощи народным бедствиям. В своей драме «Святая Трагедия» на примере Елизаветы Тюрингенской и Конрада Марбургского он стремился показать, насколько нездоровый католический аскетизм противоречит законам природы и духу христианства. Другое его сочинение против «Oxford Malignants», задевавшее лично Ньюмана, вызвало красноречивую защиту последнего: «Apologia pro vita». И впоследствии Кингслей не чувствовал тяготения к «высокой церкви» и его симпатии были сначала на стороне «низкой церкви», а потом перешли к «широкой», стремившейся примирить на основании Свящ. Писания требования культуры с требованиями религии и смотревшей на церковь, как на воспитательницу народа. Сблизившись с Морисом, Кингслей примкнул к начатому по его инициативе «христианско-социальному» движению, развитию которого содействовал статьями в «Politics for the People» и «Christian Socialist». Заботы Кингслея о теле и о внешнем благосостоянии послужили поводом для его противников дать ему насмешливое прозвище «мускульного христианина», но, не смущаясь насмешками, Кингслей защищал свою точку зрения. «Свящ. Писание, – говорил он, – воздает должное и телу; будьте мужественны и будьте сильны, – требует Ап. Павел (1Кор.16:13); сила и свежесть делают человека храбрым и свободным, справедливым и ясным».

В 1848 году появился первый роман Кингслея: «Yeast» (закваска), а в 1850 другой: «Alton Jocko, Tailor and Poet». B обоих романах он рисует печальные следствия неравномерного распределения богатств как для богатых, так и для бедных: первые страдают от пресыщения и бездеятельности, вторые – от голода и чрезмерной работы. К германскому социализму, подавляющему личность, Кингслей относится, однако, отрицательно. Германский социалист верит только в свой собственный мозг и молится только своему несчастному «я», ставя его вместо Бога в основу и центр своей философии и поэзии. Поэтому герой второго романа успокаивается только на сознании, что права человека, за которые он борется, не суть что-либо новое и не выдуманы, как это принято говорить, французской революцией и вообще не выдуманы человечеством, а открыты человечеству в Библии. «Это мысли любви Божией о человечестве. В этом глубокий смысл искупления чрез Христа. Чудо и наука вовсе не исключают друг друга, и мир и свободу можно найти только в благочестивом чувстве». Несмотря на недостатки внешнего изложения обоих романов, они получили громадный успех среди всех классов населения и имели крупное практическое значение. Во многих местах были основаны рабочие союзы; в парламенте был поднят вопрос об улучшении жилищ для рабочих. Естественно, что у Кингслея не было недостатка и в противниках. Его проповедь, сказанная им перед тысячами рабочих во время всемирной выставки в Лондоне (1857 г.), в которой он нападал на английскую церковь, забывшую свою главную задачу – достижение братства, свободы и равенства в мире, вызвала запрещение ему проповедовать в Лондоне. Тем не менее Кингслей с негодованием отвергнул предложение последователей Штрауса и Вольтера быть лектором в их обществе и основать независимую от англиканской церкви общину. «Штраус, – говорил он, – это подлый аристократ, который лишает бедного человека его Спасателя, отнимает у него основание всякой демократии, всякой свободы и истинного братства, даже Великой Хартии вольностей».

Непонимание его мыслей и несправедливые нападки страшно мучили Кингслея, – и, чтобы хотя на время избавиться от них, он уехал на Рейн. Здесь у Кингслея возникла идея большого романа из древней истории христианства. Он задался целью описать V-й век, в котором молодое христианство торжествует над бездушным и бессильным классицизмом. «Я желал доказать, – пишет он, – ту основную мысль, что христианство есть истинно демократическая религия, которой противостоит философия, как чисто аристократическое миросозерцание. Такая книга очень нужна в наше время, когда книжники языческие и христианские говорят: это – народ, который ничего не знает о Боге – проклят он». Так возникло его главное произведение: «Hypatia or Neо Foces with an Old Face» (1853 г.; см. Ипатия в «Энц.» V). Везде в романе под идеями и событиями V-го века проглядывают животрепещущие вопросы современности. Увлекшись догматическими спорами, восточная церковь забыла о своей религиозно-социальной задаче и – вместо того, чтобы преобразовать семейство и государство по христианскому идеалу, – христиане того времени бежали от семейства и государства в монашество. «Кафолическая церковь (будто бы) одна виновна во всяком еретичество и суеверии. Если бы она, хотя один день, пробыла тем, чем она должна быть, весь мир обратился бы еще до ночи». Имя автора, блестящая характеристика прошедшей эпохи, важность затрагиваемых в ней вопросов обеспечили книге, как в Англии, так и за границей, успех, превзошедший всякие ожидания. Она была переведена почти на все европейские языки (на немецкий в Лейпциге 1858 г., на русский Н. Белозерской, Спб. 1893, изд. А. С. Суворина). Но тенденции книги нашли себе много противников, особенно в лице «трактарианцев» – последователей Ньюмана и Пюзея. Когда в Оксфорде шел вопрос об удостоении принца Уэльского (Валлийского) степени доктора права, принц, согласно обычаю, должен был назвать своих друзей и в числе их упомянул Кингслея. Пюзей протестовал, находя «Ипатию» Кингслея безнравственным романом. Чтобы избавить принца от скандала, имя Кингслея было вычеркнуто. В следующем романе (1853–1854 г.): «Westоard Но!» Кингслей дает апофеоз царствования Елизаветы, как победы протестантства над католичеством. Эта книга встретила восторженный прием у англичан. В романе «Two Years ago» (1857 г.) дается продолжение двух первых романов Кингслея. В пятидесятых же годах им было написано несколько увлекательных рассказов для детей из жизни природы. Открытия Дарвина, Гексли и Ляейля он встретил с восторгом, но решительно опровергал делаемые из них противные религии выводы.

В 1859 г. королевой Викторией Кингслей был назначен придворным капелланом, а лорд Пальмерстон сделал его профессором новой истории в Кембридже, и был здесь учителем принца Уэльского (Валлийского). Но для профессорства у него не было надлежащей подготовки, да и силы уже были не те. Плодом его занятий по истории явились два романа: «The Roman and the Tevton» и «Hereward the Wake, the Last of the English», в которых он изобразил борьбу англосаксов с Вильгельмом Завоевателем. В 1869 г. Гладстон дал ему место каноника в Честере, а в 1873 г. – в Вестминстерском аббатстве, но здоровье его было уже подорвано непосильными трудами, и 23 января 1875 г. Кингслей умер. Над его могилой в Эверслее на белом мраморном кресте начертан основной догмат его веры: «Бог есть любовь. Amavimus, Amamus, Amabimus».

С. Троицкий.