Казуистика

Казуистика. Она нашла себе место преимущественно в римско-католической церкви. Ее задача состоит в том, чтобы «раскрытый и уже обоснованный всеобщий нравственный закон применять к различным конкретным случаям нравственной жизни человека и разрешать недоумения совести, возникающие при этих случаях (casus conscientiae)». Расцвет казуистики относится особенно к ХIV и ХV векам, если не считать казуистики специально иезуитской, падающей на более позднее время. Но «зачатки» казуистического направления можно усматривать «уже в творениях древних отцов церкви: блаж. Августина» (чит. его «De mandacio» и «Contra mendacium ad Consentium»; оба творения носят «казуистическую окраску»), Григория Чудотворца, Григория нисского, Василия великого» (чит. их «канонические послания»)..., – а особенно и так называемых «покаянных книгах» (libri poenitentiales). Последние составлялись не в научных, а в чисто практических соображениях. По содержанию своему они являлись списками всякого рода грехов с точными указателями взысканий, какие (по часто произвольному мнению составителей книг) за эти грехи полагались. Отсюда ясно, что libri poententiales могли иметь значение преимущественно (если уж не исключительно) для невежественной массы, которая была не в силах уразуметь внутренний смысл высоких требований христианской нравственности и для которой, поэтому, было достаточно знать: что ей должно делать, чего нет и под опасением каких именно наказаний?.. Дело развивалось – чем дальше, тем больше, так что авторами подобных сборников в конце концов оказывались предусмотренными все малейшие уклонения с правого пути, какие только возможны для известного человека в том или ином его положении... Начало возникновения «покаянных книг» относится уже к последним годам VІІ в. (известны авторы этого рода книг: Феодор Кентербюрийский, ум. 690 г., Бэда Достопочтенный, ум. 735 г., Иона Орлеанский, ум. 828 г., и мног. др.). Развитию казуистики много содействовала схоластика с ее исследованиями различного рода мелочных вопросов (чит., напр., сочинения Абеляра, Дунс-Скотта и др.), а потому одновременно с ослаблением схоластического направления вместо него и как бы на его развалинах окончательно водворилось казуистическое (в ХIV в.). Из казуистов могут быть названы: Раймунд пеннафортский (XIII в.), Астезан (XIV в.), Ангелюс Клавазио (ХV в.), Сильвестр Приериас (современник Лютера и антагонист последнего) и мног. др. Со времени возникновения в ХVІ веке иезуитского ордена казуистика нашла себе радушный приют особенно у этих ревностных деятелей католической церкви. У них она достигла небывалого расцвета, но с тем вместе извратилась окончательно. После того, как «основатель ордена редемитористов» – Альфонс Лигуори († 1787 г.) – этот всецелый иезуит в области морали – был «причислен к лику святых» (в 1839 г.) и к «сонму учителей церкви» (в 1871 г.), иезуитская казуистика оказалась всецело одобренной уже «непогрешимым» папой, и пока последний не откажется от своей мнимой «непогрешимости», авторитет иезуитской казуистики, подтвержденный высшею церковною властью, останется незыблемым в католическом мире.

Сущность иезуитской казуистики выяснена нами выше: в статье об иезуитской морали, куда читатели «Энциклопедии» и отсылаются (т. VI, стлб. 225–232). Что же касается казуистики не-иезуитской в католическом мире, то сущность ее такова. Все дело здесь сводилось к исповеди. Духовнику необходимо было иметь в руках список грехов, знать величину каждого из них и те наказания, каких заслуживали кающиеся. Затем самим кающимся нужно было знать, какие поступки дозволительны, какие греховны и в какой именно степени, как дать удовлетворение правде Божией и т. д. К услугам той и другой сторон явились казуисты. В своих сочинениях (обычное их заглавие – «Summae casuum consientiae») казуисты, оставляя в стороне выяснение нравственных поступков из каких-либо общих основ и принципов, просто перечисляют (иногда в алфавитном порядке) различного рода поступки, относя их к категории или согласных с нравственным законом, или несоответствующих ему. При этом, с помощью всевозможных софистических приемов и уловок, они определяют случаи, когда недозволенный поступок не вменяется его виновнику в грех; изобретают разнообразные способы, примиряющие человека с его проступками; доказывают возможность бытия сверхдолжных заслуг человека и – покрытия этим плюсом могущего оказаться в других случаях минуса; различают между грехами смертные и извинительные, руководствуясь в этом случае вместо какого-либо надежного основания единственно своим личным произволом (чаще всего) и т. д. Короче сказать: нравственный поступок человека для казуиста – своего рода конкретный предмет, который можно взять в руки, измерить, взвесить до последних подробностей. Таким внешним, количественным масштабом, прилагаемым к человеческим действиям, устранился масштаб внутренний, качественный, между тем это – единственно надежный... Казуисты, – рассуждает Ноеnsbroech, – забыли или не хотят принимать в соображение, что «добродетель становится добродетелью» именно в силу проникающего ее известного настроения человека, сообщающего ей внутренний смысл, жизнь, а не потому, что она наружно согласна с требованиями нравственного закона. Одно наружное согласие здесь говорит еще слишком мало. Вместо того, чтобы говорить об едином целостном внутреннем настроении человека, которое только и определяет его нравственную личность, казуисты находят возможным раздроблять это настроение и трактовать отдельно о каждой из получающихся таким образом частей. Вместо того, чтобы говорить об едином «целостном» нравственном «законе», для всех «общем» и обязательном, казуисты считают возможным «разлагать» его на «отдельные заповеди и запрещения, не заботясь о том, откуда они проистекают, на какой нравственной основе покоятся, от какого принципа получают жизнь». Они «нагромождают» лишь «долг на долг, обязанность на обязанность» и только связывают человека ненужными и лишними узами, – «давят» его «дух бесчисленными оговорками, определениями, бесчисленными обязанностями, полуобязанностями..., мнениями правдоподобными» (орiniо probabilis), «более правдоподобными, еще более правдоподобными» и т. д. В результате, – но словам Ноеnsbroech'а, – получается «не христианство, а талмудический мозаизм»... Не мудрено, что подобного рода казуистическое направление крайне резко порицается не только не-католическими, но и лучшими из католических богословов, каковы, напр., Мабильон, Гиршер, Линземанн и др. (их сочинения весьма поучительны), напр., бывший иезуит граф Гэнсбрэх (не говорим уже о старокатоликах, каковы, напр., Деллингер, Рейш и пр.).

К удивлению, имеются «ревностные казуисты и среди протестантских богословов». Наиболее «значительный» между ними – «виттенбергский профессор Фридрих Валдуан». Известны его «чтения о casus consientiae (1621 – 1627)», которые затем (1628) были «изданы богословским факультетом в Виттенберге», причем «в предисловии» к книге было сказано от имени факультета, что «казуистика столь же необходима, как и исследования о членах веры»! «Подле Валдуана из протестантских казуистов должны быть названы: Вильгельм Амезий (1623)», знаменитый Ф. Буддей (1712) и Адам Рехенберг (1706)».

Русское «Нравственное богословие», как известно, находилось и до известной степени находится и поныне в некоторой зависимости от систем того же богословия католических; поэтому естественно, что казуистический элемент в некоторой мере проник и имеется и в русских опытах построения рассматриваемой богословской отрасли. Это надлежит сказать в особенности об опытах более старых; впрочем, не вполне свободны от данного элемента и остальные опыты, за единичными лишь исключениями.

А. Бронзов