Казань и Казанская Духовная Академия

I.

Старая Казанская Духовная Академия (1797–1818 гг.). История старой (1797–1818 гг.) Казанской Духовной Академии тесно связана с историей Казанской Духовной Семинарии, которая ведет свое начало с 18 марта 1723 г., когда она, согласно указам Св. Синода от 6 декабря 1722 г. и 15 января 1723 г., была открыта митрополитом казанским Тихоном III (1700–1724 гг.) при его архиерейском доме в виде школы священно-и-церковно-служительских детей для обучения их в «надежду священства» грамматике и букварям; школа эта, носившая наименование Казанской архиерейской славяно-латинской школы, при казанском архиепископе Иларионе Рогалевском (1732 – 1735 гг.) в 1733 г. была переименована в семинарию и преобразована по всем регулам, начертанным для семинарии духовным регламентом, по образцу киевской Академии. Благодаря неусыпным заботам о ней со стороны казанских иерархов – ревнителей духовного просвещения, в особенности Илариона Рогалевского, Луки Конашевича (1738 – 1755 гг.), Вениамина Пуцев-Григоровича (1762 – 1782 гг.) и Амвросия Подобедова (1785–1799 гг.), казанская Семинария к концу ХVIII века достигла в учебном отношении цветущего состояния, успела сравняться с главной Александро-невской Семинарией и учебными порядками походила на киевскую Академию, питомцы которой – по приглашению казанских архиереев – обыкновенно занимали в ней учительские должности; она сделалась таким образом местом высшего богословского образования и рассадником учителей для других, ближайших семинарий. В 1793 – 1795 гг. Св. Синод, озабоченный улучшением духовно-учебных заведений, предположил разделить все семинарии на четыре учебные округа, с подчинением их четырем Академиям. В это время впервые и предположено было казанскую Семинарию возвести на степень Академии для восточного духовно-учебного округа. Возведение это состоялось в 1797 г., в царствование Императора Павла I, который указом от 18 декабря 1897 г. повелел учредить, сверх бывших доселе двух Академий – Московской и Киевской, еще две в С.-Петербурге, при Александро-невском монастыре, и в Казани, вместо находившихся там Семинарий; другим Высочайшим указом, от 11 января 1798 года, предписано было присылать в означенные четыре Академии лучших учеников из Духовных Семинарий их округов «для усовершенствования в познании высших наук и образования к учительским должностям»; в Казанский духовно-учебный округ, подведомый казанской Академии, вошло шесть семинарий: астраханская, тобольская, нижегородская, вятская, тамбовская и иркутская.

Помещением для Старой Казанской Академии послужили те здания, которые до того времени занимала казанская Семинария и которые последняя снова заняла после состоявшегося в 1818 году закрытия Академии; эти здания – каменные и находятся в центре г. Казани, на главной ее улице (Воскресенской), близ Петропавловского собора, между Петропавловской и Гостинодворской улицами; постройка их начата была в 1734 г. архиепископом казанским Иларионом Рогалевским и окончена в 1754 г. архиепископом Лукой Конашевичем, которому особенно много пришлось потрудиться над этим делом, так как во время его святительства в Казани семинарские здания трижды – в 1742, 1749 и 1752 гг. – подвергались пожарам; но и после этого зданиям Семинарии, до открытия в них Академии, суждено было еще три раза гореть: в 1765 и 1774 гг., когда Казань была испепелена Пугачевым, и в 1797 г., пред самым открытием Академии; в период времени, когда в стенах этих зданий помещалась Академия, именно 3 сентября 1815 г., они снова пострадали от большого пожара, которым было истреблено в Казани 70 кварталов, 1.500 домов и 19 церквей; в Академии сгорели: учительские покои, комнаты для казеннокоштных учеников, классные помещения, зало для собрания, больница, правление с архивом, кладовая, конюшни, сенницы, кухня, служительские комнаты и лавки, находившиеся в академических зданиях; здание же фундаментальной библиотеки уцелело; книги этой библиотеки, за немногим исключением, а также книги библиотеки для чтения были спасены; при этом немало потерпели от пожара и наставники; учения продолжать было невозможно, и академисты почти все были распущены по домам. На поправление зданий духовного ведомства, пострадавших от пожара, и на вознаграждение лиц того же ведомства, потерпевших убытки от пожара, было ассигновано из средств комиссии духовных училищ 100.000 руб., из которых 17.875 руб. были назначены на возобновление академических зданий, 5.215 р. на вознаграждение учителей, 600 р. на служителей и 5.000 р. на учеников. Благодаря этой помощи, академические здания к январю 1816 г. были уже настолько отстроены, что в них можно было начать учебные занятия; окончательно же все было отстроено к августу 1817 г.; в этом деле много потрудился занимавший тогда архиерейскую кафедру в Казани архиепископ Амвросий Протасов (1816–1826 гг.), иногда самолично принимавший строительные материалы. Между прочим, в академических зданиях были устроены преосвященными Амвросием Подобедовым и Амвросием Протасовым лавки и подвалы, которые Академия отдавала торговцам в аренду ²⁰.

На содержание академии по штату отпускалось сначала 10.000 р., с 1802 г. – 10.230 р., а с 1808 г. – 20.460 руб. Деньги эти были распределены по следующим статьям: а) на жалованье ректору с учителями, на академическое правление и на писцов, б) на умножение библиотеки, в) на содержание воспитанников, г) на содержание больницы, д) на жалованье лекарю с его помощниками, е) на содержание дома и ж) на жалованье служителям. Кроме штатной суммы, содержание Академии обеспечивалось неокладной суммой, составлявшейся: а) из остаточных экономических денег, б) из пожертвований епархиальных архиереев, монастырей и духовенства, в) из денежных штрафов, взыскивавшихся со священно-церковно-служителей за позднюю явку их детей после отпусков и г) особенно из платы за аренду лавок и подвалов, устроенных преосвященными Амвросием Подобедовым и Амвросием Протасовым в академическом здании, а также из платы за отданные под гарнизонный лазарет здания новокрещенских школ, которые в 1800 г. были закрыты, и здания которых вместе с церковью были причислены к Академии; в академическом здании отдавалось в аренду всего 39 лавок, и за них арендной платы получалось с 1813 г. по 4.665 руб. в год. К 1816 г. всей неокладной суммы было 18.095 р. Сумма эта шла на награды наставникам, на добавочное содержание воспитанников, на библиотеку и содержание дома. Жалованье распределяли наставникам сами архиереи, причем принимали во внимание важность преподаваемых предметов, звание и годы службы преподавателей и их усердие в деле преподавания; молодые наставники получали сначала в год по 30, 40, 50 и 75 р., заслуженные же и преподававшие по нескольку предметов получали по 400, 450 и даже 600 рублей. Многие наставники преподавали по два и по три предмета, отчего и содержание, получавшееся ими, увеличивалось; существовавшие при Академии должности надзирателей, комиссаров, библиотекаря, секретаря распределялись также между наставниками и доставляли им особое жалованье.

За успешное прохождение своей должности наставники низших классов переводились архиереями в высшие классы, где возвышался и оклад их жалованья, а на их места определялись благонадежные студенты, окончившие или еще только оканчивавшие курс в Академии. Кроме жалованья, наставники и чиновники Академии получали пред праздниками Пасхи и Рождества Христова денежные награды, размер которых каждому лицу определялся также самими архиереями; многие наставники, находясь при Академии, в то же время занимали выгодные должности при монастырях и приходских церквах; некоторые из наставников – священников, кроме своих мест в Казани, числились священниками еще при какой-либо церкви в двухштатном или трехштатном приходе и пользовались священническими доходами по этим должностям; священнические места с доходами от них зачислялись также и за светскими наставниками; почти все наставники пользовались казенными квартирами, а те из них, которые проходили должность надзирателей, пользовались и столом воспитанников. Монашествующие наставники возводились в соборные иеромонахи и получали жалованье по 128 р. в год из монастыря, при котором числились. По сохранившимся ведомостям, оклад содержания ректора в 1804 г. равнялся 300 р., включая сюда и жалованье за преподавание богословия, с 1807 же г. равнялся 500 р.; вообще же оклад содержания его изменялся, смотря по тому, был он настоятелем монастыря или нет. – Способы содержания бедных воспитанников Академии были следующие: а) казенное содержание – полное и половинное, обеспечивавшееся как штатною суммой, так и разными пожертвованиями и неокладной суммой; б) предоставление доходов от священно-и-церковно-служительских мест, которые оставлялись для того на некоторое время праздными; в) жалованье, выдававшееся ученикам низших классов в размере от 15 до 20 р., студентам же – в размере от 25 до 30 р., на что выделялось из штатного оклада от 100 до 300 р.; кроме того, архиепископ казанский Павел Зернов (1803 – 1815 гг.) некоторых сирот содержал жалованьем из своих средств: г) временное проживание бедных воспитанников в бурсе, с предоставлением им стола; на счет архиепископа Павла Зернова постоянно кормились в Академии бедные ученики; д) заимообразная выдача академистам денег из сиротской (составлявшейся из пожертвований) или неокладной суммы «впредь до получения доходных денег от предоставленных мест» или «впредь до определения к местам».

Академия состояла под главным наблюдением местного архиерея, который, как главный начальник и хозяин ее, сам назначал для нее ректора и префекта, выбирал, определял и увольнял наставников и вообще следил за всем ходом ее жизни. Ближайшее управление делами Академии принадлежало академическому Правлению, в состав которого входили ректор и префект, а с 1816 г., когда архиепископом Амвросием Протасовым учреждена была в Академии инспекторская должность, и инспектор. Делопроизводство по Правлению до октября 1817 г. лежало на двоих письмоводителях, избиравшихся из воспитанников Академии, с октября же 1817 г. – на секретаре из наставников Академии. Ректор, состоявший обыкновенно в сане архимандрита, был непосредственным начальником Академии; он заведовал преимущественно учебной частью; префект был помощником ректора по делам управления, но, кроме того, на нем лежала нравственная (инспекторская) и экономическая часть; помощниками префекта были надзиратели из наставников и студенты, носившие в этом случае звание сениоров и классных, камерных и церковных смотрителей; исполнительная власть по хозяйственной части лежала на комиссаре; с учреждением в Академии должности инспектора, наблюдение за нравственностью и экономической частью от префекта перешло к нему.

Курс учения в академии был весьма обширный и продолжался до 14 – 15 лет, так как Академия совмещала в себе не только высшее духовно-учебное заведение, но также среднее и низшее с приготовительными классами; в ней были следующие классы: первый, второй и третий русские классы, носившие название русской школы, затем собственно академические классы: низшая информатория, высшая информатория, грамматика, синтаксима, пиитика, риторика, философия и богословия; в русских классах, первом и втором, учение продолжалось по одному году, в третьем – два года, в низшей и высшей информатории, в грамматике, синтаксиме и пиитике – по одному году, в риторике и философии – по два года, в богословии – три года. Воспитанники русской школы, а также низших и средних классов Академии до риторики включительно назывались учениками, воспитанники же старших классов, философии и богословии, назывались студентами. В русские классы поступали такие ученики, которые не были достаточно подготовлены к занятиям в информатории, и в этом отношении классы эти имели значение подготовительных, но они имели также и самостоятельное значение, ибо в них учились и такие ученики, которые признавались неспособными к учению в академических классах, почему их и помещали в русские классы, чтобы дать им возможность подготовиться к занятию причетнических должностей; в эти классы посылались также малограмотные причетники, диаконы и даже священники. Русские классы, или русская школа, открыты были в 1803 г. и существовали до 1816–1817 гг.; архиепископ Амвросий Протасов, найдя их не только бесполезными, но и вредными для просвещения духовенства, в 1816 г. предписал Правлению Академии закрыть второй и третий русские классы, а в следующем, в 1817 г., само Правление закрыло и первый класс, как несовместный с Академией и не положенный новым уставом (изд. 1814 г.) способствующий только развитию лени в учащихся.

Учебные предметы в Академии разделялись на главные и второстепенные. Классы второстепенных предметов назывались экстраординарными в отличие от классов главных предметов, которые назывались классами ординарными. К экстраординарным классам относились: класс математики, красноречия, церковной истории, всеобщей истории, географии, классы греческого, еврейского и татарского языков, классы новых языков, рисовальный, певческий и класс медицины, существовавший с 1803 до 1808 г. В русской школе были следующие учебные предметы: чтение славянской и гражданской печати, российское чистописание, обиходное пение по нотам, краткая российская грамматика, священная история, катехизис, христианское богословие Платона, устав церковный с практикой в церкви, география всеобщая и российская, краткая история всеобщая и российская, арифметика, пасхалия, краткая логика, краткая риторика, о должности человека и гражданина, о должности пресвитеров приходских, руководство к чтению Свящ. Писания, рисование и, по желанию, греческий и латинский языки; ученикам третьего русского класса, кроме того, давались мелкие сочинения по правилам риторики. В собственно академических классах учебными предметами служили: священная история, катехизис краткий и пространный, история церкви ветхозаветной и новозаветной, история русской церкви с историческим изъяснением всех частей богослужения греко-российской церкви, догматико-полемическое богословие с переводом сочинений св. отцов о богословских предметах, нравственное богословие, герменевтика, чтение Свящ. Писания с объяснением труднейших мест, чтение Кормчей книги и Книги о должностях приходского священника, история философии, нравственная философия, или нравоучение, с чтением Книги о должностях человека и гражданина, метафизика, логика, начальные основания психологии, риторика, включавшая теорию словесности и отчасти гомилетику, пиитика с мифологией, высшее латинское и российское красноречие, математика, включавшая арифметику, геометрию, алгебру и плоскую тригонометрию с приложением практического землемерия, пасхалия, физика, натуральная история, география математическая и политическая, история всеобщая и русская, языки: русский, славянский, греческий, латинский, немецкий, французский, еврейский, татарский, рисование и живопись, для любителей с правилами архитектуры гражданской и церковной, пение обиходное и партесное и медицина.

По воскресным и праздничным дням, пред литургией, воспитанники Академии обязательно слушали производившееся особым катехизатором из наставников публичное толкование катехизиса и Свящ. Писания. Кроме уроков в Академии, студенты ее, по распоряжению преосвященных Павла Зернова и Амвросия Протасова, слушали лекции в казанском Университете по логике, метафизике, эстетике, моральной философии, риторике, греческому, латинскому, немецкому и французскому языкам, математике, физике и химии. Наконец, в академическом курсе большое место было отведено письменным работам: воспитанниками Академии составлялись диссертации на латинском и русском языке, проповеди и рассуждения на богословские предметы и на трудные места Свящ. Писания, хрии, письма, речи, разные пьесы и стихи на русском и латинском языке и т. д. Из всех предметов академического курса главнейшим предметом изучения почти во всех классах был латинский язык; в философском и богословском классах на нем читались лекции; студенты в этих классах говорили по латыни, а ученики риторики и пиитики писали латинские стихи. Большое внимание обращалось также и на изучение языков греческого, еврейского, французского и немецкого; греческий язык был обязателен для студентов богословии, философии и учеников риторики и пиитики, но его изучали по собственному желанию и некоторые ученики синтаксимы грамматики и русской школы; для студентов богословии и философии обязателен был также еврейский язык; из новых языков обязательно было изучение одного, французского или немецкого; но лучшие воспитанники занимались обоими этими языками; некоторые студенты могли свободно объясняться на том или другом языке и писать на нем сочинения.

При академии существовала библиотека, состоявшая из трех отделов: а) библиотеки собственно фундаментальной, б) продажной (учебной) и в) библиотеки чтения. Фундаментальная библиотека была унаследована Академией от Старой Казанской Семинарии. В последней же начало этой библиотеке было положено в средине ХVІІІ столетия епископом казанским Лукой Конашевичем, который пожертвовал в семинарию всю свою богатую по тому времени библиотеку, заключавшую в себе значительное количество творений св. отцов и учителей Церкви, прекрасные издания Библии, лучшие толкования на Свящ. Писание и много других книг; затем, в 1783 г. митрополит казанский Вениамин Пуцек-Григорович отказал семинарии все свои книги, остававшиеся у него от пожертвованной им в киевскую Академию библиотеки; архиепископ Амвросий Подобедов определил ежегодно отпускать на увеличение семинарской библиотеки, сверх штатной суммы, значительное количество денег из неокладной суммы. Таким образом ко времени преобразования в 1797 г. казанской Семинарии в Академию в библиотеке ее имелось книг, на языках латинском, греческом, немецком, французском и русском, по свидетельству А. Можаровского, 1287 №№, а по свидетельству А. Благовещенского, 1,370 названий, из которых многие заключали в себе по нескольку томов, а некоторые были в нескольких экземплярах; по своему содержанию книги разделялись на следующие отделы: а) богословский, б) философский, в) риторико-пиитический, г) историко-географический и математический, д) грамматический и филологический и е) отдел книг разного содержания. В последующее время библиотека. Академии увеличилась, благодаря пожертвованиям, покупкам и доставлению книг по распоряжению правительства. В числе жертвователей были архиепископы казанские Амвросий Подобедов и Серапион Александровский (1799–1803 гг.), епископ вологодский Евгений Болховитинов, впоследствии митрополит киевский, игумен Задонского монастыря Самуил, тайный советник и сенатор И. В. Лопухин. На покупку книг для библиотеки и вообще на ее содержание до 1807 г. ассигновалось ежегодно из штатных сумм, отпускавшихся на Академию, по 300 р., а с 1807 г. – по 600 р.; кроме того, архиепископы Амвросий Подобедов, Павел Зернов и Амвросий Протасов отделяли на библиотеку значительную часть неокладной суммы. По распоряжению правительства, в библиотеку присылались из Университетов и Академий рассуждения, читанные в торжественных собраниях, журналы заседаний конференций, труды академических и университетских профессоров, различные издания Комиссии духовных училищ и Библейского Общества. В 1818 г. начала составляться библиотека церковно-богослужебных книг, как особый отдел фундаментальной библиотеки.

Таким образом, в продолжение 20-тилетнего существования Старой Казанской Академии фундаментальная библиотека ее возросла до 3.500 названий. В этом собрании встречаем замечательные издания, таковы: Библия Полиглогта в 6-ти томах (изд. 1657 г.), Библия греко-латино-немецкая в 2-х томах (изд. 1596 г.), творения Климента римского (изд. 1569 г.), Амвросия медиоланского (1516 г.), Иоанна Дамаскина (изд. 1548 г.), жизнеописания Плутарха, философа херонейского (8 частей), сочинения Диодора сицилийского (6 частей), Иосифа Флавия (2 части), Словарь исторический (12 частей), Известия византийских историков (4 части), Словарь российских государей, древнейшие издания греческих и римских классиков. Из периодических изданий в разное время выписывались в фундаментальную библиотеку: Вестник Европы, Патриот или журнал воспитания, Политический Журнал, Друг просвещения, Северный Вестник, Лицей, Русский Вестник, Исторический Журнал, Сионский Вестник, Московские и Русские Ведомости, Сын Отечества, Русский Инвалид и французская газета L'Abelle du Nord. Продажная библиотека состояла из учебников, приобретавшихся для продажи воспитанникам: но, вследствие дороговизны этих книг, воспитанники покупали их не особенно охотно, и многие из них учились без своих учебников, а другие не платили денег закупленные ими учебники. Бедным воспитанникам учебники выдавались из этой библиотеки безденежно. В 1808 г. архиепископом Павлом Зерновым была открыта при Академии библиотека чтения; архиепископ сам составил и правила для нее; кроме наставников и воспитанников Академии, имели доступ к ней и жители г. Казани за известную плату, которую библиотекарь брал вперед за целый год; сумма этих сборов колебалась между 40 и 100 руб. Эта библиотека составилась вначале от пожертвований деньгами и книгами, а потом существовала частью на счет читателей, частью на счет неокладной суммы. В 1818 г. книг для нее было приобретено на 2.932 р. 59 к. В это время она заключала в себе 522 названия и состояла из книг исключительно на русском языке. В нее выписывались все новости тогдашней литературы, образцовые сочинения и периодическия издания. Между имевшимися в ней книгами замечательны: Географический словарь российского государства (40 р.), сочинения Ломоносова, Всемирный путешественник (50 р.), проповеди Стефана Яворского (10 р.), проповеди митрополита Платона (40 р.), Диодора сицилийского библиотека (30 р.), Древняя Впвлиофика (50 р.), Собрание государственных грамот и договоров (30 р.).

Начальниками и наставниками Старой Казанской Академии назначались лица, получившие образование в Киевской Академии, в Александроневской Семинарии, в С.-Петербургской Духовной Академии и, наконец, в той же Казанской Академии. Среди них были люди способные и знатоки своего дела, некоторые из них оставили после себя печатные и рукописные труды. Так, первый по времени ректор Академии архимандрит Сильвестр Лебединский издал сочинения: а) Нетленная пища, или душеспасительные размышления, два издания, Москва 1794 и 1799 гг., б) Приточник евангельский, или изъяснение притчей, во святом Евангелии обретающихся, в 2-х частях, два издания, Москва 1796 и 1807 гг., и в) курс читанных им в Казанской Академии богословских лекций, на латинском языке, под заглавием: Соmpendium Theologiae classicum, два издания, Спб. 1799 г. и Москва 1808 г. Другой ректор, архимандрит Афанасий Протопопов (скончался в 1842 г., тобольским архиепископом) магистр I курса С.-Петербургской Академии, отличался обширной ученостью и прославился в Казанской Академии преподаванием богословия; свои лекции он импровизировал языком ясным и отчетливым; в них он широко пользовался работами ученых по герменевтике, истории и археологии; во время кратковременного (с марта 1716 до августа 1817 г.) пребывания своего в Казани, он занимался, между прочим, изысканиями в области церковных древностей. Учитель татарского языка свящ. Александр Троянский составил татарскую грамматику и татарско-русский словарь, в 2-х частях; и грамматика и словарь были изданы Комиссией духовных училищ на казенный счет. Хотя татарский язык не был предметом, обязательным для всех воспитанников Академии, и хотя число желавших изучать его было невелико (от 20 до 100 челов.) сравнительно с общим числом воспитанников, тем не менее занятия с ними учителя Троянского не были безуспешны, доказательством чего может служить сделанный в 1815 г. одним из его учеников, ритором Алексеем Онисифоровым, перевод на татарский язык «Священной истории для малолетних детей с краткими вопросами и ответами сочиненной»; по отзыву известного казанского ориенталиста Н. И. Ильминского, этот перевод выполнен довольно удовлетворительно: он, впрочем, не был напечатан и в подлинной рукописи переводчика хранится в настоящее время в фундаментальной библиотеке Новой Казанской Академии. Упомянутый Онисифоров в 1817 г., будучи студентом философии, был назначен помощником Троянского по классу татарского языка, а затем, когда в 1823/4 учебн. году, Троянский, удрученный болезнью, принужден был оставить преподавание татарского языка в Казанской Семинарии, в которую была обращена Академия, Онисифоров, бывший тогда уже священником в симбирской губ., был вызван занять место Троянского.

Учитель греческого языка Тимофей Сагацкий под руководством архиепископа Павла Зернова перевел с греческого языка на русский толкования воскресных чтений из Евангелия и Апостола, составленные архиепископом астраханским Никифором Феотоки; перевод этот издан под заглавием: «Толкование воскресных евангелий и апостолов с нравоучительными беседами»: Сагацкий и его сотрудник по преподаванию греческого языка свящ. Софроний Беляев знали этот язык в совершенстве, и не только литературный, но и разговорный; результаты их занятий с воспитанниками Академии были таковы, что не только многие из студентов богословии и философии, но даже некоторые и из учеников риторики свободно переводили греческих авторов и писали сочинения на греческом языке: ученик риторики Петр Бельский в 1815 г. перевел с греческого языка на русский «полезные мнения различных греческих писателей», и этот перевод с приложением греческого текста издал особой книжкой в Москве в 1815 г. Учитель церковной истории прот. Гурий Ласточкин составил по предмету своих чтений в Академии церковную историю Ветхого и Нового Завета: он отличался большой научной любознательностью, о чем может свидетельствовать имевшаяся у него собственная библиотека, стоившая 6,000 р. (погибла в пожар 3 сентября 1815 г.). Учитель еврейского языка свящ. Андрей Мироносицкий составил для воспитанников Академии еврейскую грамматику, которая и ходила между ними в рукописи: уроки Мироносицкого по еврейскому языку собирались слушать по собственному желанию некоторые ученики риторики и пиитики, для которых этот язык не был обязателен: под руководством этого опытного наставника воспитанники переводили с еврейского языка разные места Свящ. Писания с филологическим разбором и с показанием особенностей священного языка ²¹.

В числе учителей Академии некоторое время находился Иакинф Бичурин, знаменитый впоследствии миссионер и синолог («Правосл. Собес.» за 1886 г., I, стр. 164–165). Следует упомянуть также об учителе Михаиле Полиновском, с 1805 до 1818 г. последовательно проходившем должности учителя информатории, грамматики, синтаксимы и риторики и кроме того, во все указанное время преподававшем немецкий язык; в 1818 г. он был определен адъюнктом латинского языка в казанский Университет; здесь, вместе с другим адъюнктом Университета – Рыбушкиным – он издавал в течение 1832 – 1834 гг. журнал «Заволжский Муравей», чем и было положено начало частной периодической прессы в Казани (Н. 3агоскин, «Спутник по Казани», Казань 1895 г., стр. 373–375). Наконец, должно указать еще, как на замечательного педагога Старой Казанской Академии, на инспектора ее архим. Израиля Звягинцева. Почти вся служебная деятельность его до назначения на эту должность прошла на педагогическом поприще; находясь в светском звании, он, между прочим, в продолжение нескольких лет занимал должность смотрителя народных училищ всей петербургской губернии; в августе 1816 г., когда он был настоятелем свияжского первоклассного Богородицкого монастыря, архиепископ Амвросий Протасов призвал его к безвозмездному отправлению обязанностей инспектора в Академии; будучи опытным и талантливым педагогом и любя педагогическое дело, он с честью нес эти обязанности до 1818 г:, до времени закрытия Академии. Кроме упомянутых выше печатных трудов наставников Академии и ректора ее архим. Сильвестра, в печати имеются также некоторые проповеди и речи, произнесенные начальниками и наставниками Академии в разное время и по разным обстоятельствам (некоторые из этих речей напечатаны у Благовещенского, История Старой Казанской Академии, и у Можаровского, – Старая Казанская Академия).

Прием воспитанников в низшие академические классы производился два раза в год: после святок и после летних каникул: прием же из окружных семинарий для обучения в философском и богословском классах производился, – по исследованию А. Благовещенского, чрез каждые два года, по исследованию же А. Можаровского, – ежегодно в сентябре, так как, – по словам последнего, – перевод из философии в богословию, а также и выпуск студентов богословии из Академии до 1815 г. производился ежегодно. При приеме новых учеников ректор Академии обыкновенно назначал и фамилии им. Экзамены воспитанников производились по два раза в год: в конце сентябрьской или в начале январской трети (в декабре или в январе) и в конце или в начале учебного года (в июне или в сентябре). В двух высших классах значение экзаменов имели публичные диспуты, происходившие по три раза в год: пред летними каникулами, пред праздниками Рождества Христова и Пасхи; о времени диспутов заранее публиковалось в издававшейся в Казани газете; в числе посторонних посетителей диспутов постоянно бывали профессора местного Университета, из которых один, проф. Солнцев, любил и сам принимать участие в диспутах. Перевод воспитанников из низшего класса в высший производился, смотря по их успехам: одних переводили чрез полгода, других чрез год, третьих чрез два года и более; учеников, не оказывавших успехов в течение нескольких лет, обращали в русские классы, как неспособных к высшему образованию; злонравных же, строптивых и своевольных исключали. Число воспитанников Академии, – по свидетельству А. Можаровского, – было всегда велико и простиралось до 1,000, а в 1818 г. даже до 2,000 человек; по свидетельству же А. Благовещенского, – число их было только от 500 до 850, включая сюда учеников русской школы и иноепархиальных, каковое число, впрочем, при архиепископах Павле Зернове и Амвросии Протасове год от года увеличивалось. Свидетельство Благовещенского, вероятно, относится к первым годам существования Старой Академии, свидетельство же Можаровского – к последним годам, так как ссылки его относятся к 1815 и 1818 гг. В частности, число учеников в трех классах русской школы, – по свидетельству Благовещенского, – доходило до 150 и более.

Академисты вставали в пять час утра, ложились в девять час. вечера. Каждый день начинался и оканчивался молитвой. Уроки были утренние и послеобеденные; каждый урок продолжался по часу. До 1817 г. уроки начинались с семи час. утра и продолжались до шести и до семи час. вечера, с промежутком в два часа для обеда и отдыха. У студентов богословии и философии на слушание уроков было назначено от восьми до девяти час. в день, у учеников риторики и пиитики – от восьми до десяти час., у учеников низших классов – от семи до восьми час.; у последних уроки начинались с девяти час. утра. С 1817 г., по инициативе ректора архимандрита Феофана, введено было новое расписание учебных часов, по которому на слушание уроков было положено в каждом классе только по шести час в день, именно: утром – часы девятый, десятый, одиннадцатый и двенадцатый и пополудни – часы третий и четвертый. Время от конца уроков до девяти час вечера шло на отдых, приготовление уроков, ужин и чтение вечерних молитв. Студенты философии и богословии, для приобретения некоторого понятия в медицине, поочередно посещали академическую больницу и ухаживали за больными; в 1817 г. некоторые из студентов и учеников риторики, по предложению инспектора академии архимандрита Израиля, изъявили желание записаться в братья милосердия; на обязанности их, – по правилам, составленным архим. Израилем, – лежало «в свободное время надзирать в больнице, не ограничивая ни времени, ни числа посещений, быть при раздавании лекарств и пищи, быть во время ночи при трудных больных попеременно, вникать в недостатки больницы и замечать, что к лучшему порядку можно устроить».

В воскресные и праздничные дни воспитанники Академии ходили в церковь к богослужению, причем с половины седьмого часа до благовеста к обедне особый катехизатор из наставников Академии толковал для воспитанников низших классов катехизис, а для воспитанников высших классов – избранные места Свящ. Писания. В Великом посту, по средам и пятницам, все воспитанники также ходили к литургии, а на первой и последней неделях говели. За богослужением они принимали участие в пении и чтении. Для практического ознакомления с порядком церковных служб ученики низших классов должны были ежедневно, по очереди, отправлять все службы в Петропавловской церкви, в воскресные же и праздничные дни все воспитанники должны были по очереди исправлять клиросную должность; студенты богословия произносили в эти дни проповеди своего сочинения, для чего и были посвящаемы в стихарь. В мае месяце для академистов устраивались за городом рекреации, на которых присутствовали академическое начальство и наставники и сами архиепископы. Средством для развлечения академистов служила, между прочим, игра на «мусикийских инструментах»; в особенном употреблении были кларнеты. В торжественных случаях, – напр., в приезд в Казань нового архипастыря, – академисты, со своими наставниками во главе, произносили речи и стихотворения на разных языках. По домам воспитанники Академии распускались по четыре раза в год: с 15 июля до 1 сентября, с 21 декабря до 8 января, с среды сырной недели до понедельника первой недели Великого поста и на Пасху с четверга Страстной недели. Студенты и ученики Академии, по неимению родственников остававшиеся на каникулярное время в Академии, рассылались по монастырям, где, в благодарность за доставленный приют, должны были нести монастырские послушания. Казеннокоштные академисты во внеклассное время размещались в спальных камерах; в каждой камере находились воспитанники одного какого-либо класса. На каждого академиста полагалась сосновая кровать с войлоком, одеялом из солдатского сукна и подушкой, набитой шерстью. Из платья академистам выдавалось; на год – по две перемены нижнего белья, сапоги для лета, валенки для зимы и шейный платок, на два года – халат из ярославского затрапеза, на три года – сюртук и брюки из серого сукна и кожаный картуз для зимы и для лета, на четыре года – нагольный тулуп из русских овчин, ученикам низших классов до синтаксимы включительно сюртука и брюк не выдавалось, а вместо сапог они получали по три пары лаптей на лето.

Пища давалась простая и однообразная: в скоромные дни щи с мясом и каша с коровьим маслом, в постные дни, по воскресеньям – капуста с квасом, горох и каша, по праздникам – сверх того по фунту рыбы, в остальные дни – щи, подбитые мукой, и каша с конопляным маслом. Так содержались академисты до вступления на казанскую кафедру Высокопреосвященного Амвросия Протасова; при этом архиепископе, входившем во все мелочи учебной и экономической жизни Академии, последовало значительное улучшение как в пище, так и в одежде академистов.

Многие из академистов, кроме учебных занятий, отправляли и разные другие обязанности как в Академии, так и вне ее, по назначению начальства и по своему желанию. Так, для надзора за воспитанниками Академии, начальством назначались сениоры из студентов богословии и смотрители камерные, квартирные, церковные и классные, избиравшиеся из студентов богословии и философии, с помощниками из учеников риторики и пиитики; во всех классах кроме философии и богословии, существовали аудиторы из лучших учеников, выслушивавшие пред классами уроки своих товарищей; наконец, был еще дневной дежурный по корпусу, представлявший префекту сведения о благосостоянии в корпусе за каждый истекший день; обязанности дневного дежурного исполняли по очереди студенты философии. Лучшим из студентов богословии, за неимением или отсутствием учителей, поручалось отправление учительских обязанностей; одному из таких студентов, Полянцеву, в 1818 г. был поручен даже класс пиитики. В классах рисования и пения, кроме студентов богословии, преподавали также студенты философии и ученики риторики. На помощь академическому врачу из учеников академии назначались так называвшиеся лекарские ученики, или подлекари; из академистов же назначались письмоводители в академическое Правление и расходчики; один из учеников риторики или из студентов жил у ректора и исправлял у него обязанности домашнего секретаря; иногда питомцев Академии командировали для канцелярских занятий в консисторию по требованию последней; при отстройке академических зданий после пожара 1815 г. ученики Академии отряжались на помощь архитектору для ведения прихода и расхода строительных материалов, присмотра за работами и т. п.; в 1816 г., по распоряжению архиепископа Амвросия, несколько студентов работало под руководством архитектора над возобновлением внутренней стенной живописи в местном кафедральном соборе и над копированием планов и фасадов этого собора и архиерейского дома. Академисты, обладавшие голосовыми средствами, поступали в певчие; из академистов составлялись хоры: академический, ректорский, певший в Спасо-Преображенском монастыре, и архиерейский. Академисты, занимавшие должности сениоров, лекарских учеников, письмоводителей Правления и расходчиков, а также исправлявшие должность наставников, получали за исправление означенных должностей особое вознаграждение; состоявшие архиерейскими певчими также получали известное жалованье и имели доходы; воспитанник, исправлявший обязанности домашнего секретаря у ректора, пользовался ректорским столом и казенной одеждой. Кроме того, воспитанники Академии зарабатывали себе деньги чтением и пением в церквах, переплетным мастерством, исправлением разных должностей при архиерейском доме и уроками в купеческих и дворянских семействах.

Отступление академистов от правил благоповедения выражалось в излишней резвости, в небрежном обращении с казенными вещами, в ослушании, дерзостных поступках, кулачных боях, нетрезвости, бегстве из Академии и иногда в любовных похождениях; были случаи, когда академистов привлекали даже в уголовную палату и в съезжий дом. Наказания за проступки практиковались следующие: стояние в трапезе на коленях, уединенное заключение в пустом покое, оставление на повторительный курс, наказание розгой, лишение казенного содержания и мест с получением доходов, исключение из Академии до окончания курса и исключение с зачислением в штат академических служителей. Списки студентов и учеников с отличным поведением прочитывались во всеуслышание на академических испытаниях. В воспитательном отношении особое попечение об академистах имел инспектор академии архим. Израиль. Он заботился не только о нравственном развитии питомцев Академии, но и о том, чтобы они умели прилично держать себя в обществе и чтобы по внешнему виду, по приемам и обхождению походили на воспитанников военных и светских учебных заведении; с этою целью он показывал им «приемы ловкости, светского обхождения и военной смелости», ставил их во фронт и учил по-военному, в церковь и в столовую заставлял ходить без шума, в порядке, по два в ряд, причем малые шли впереди, большие – позади.

Судьба воспитанников Академии была довольно разнообразна. «Совершившиеся в учении», т. е. окончившие курс учения, получившие, после публичного испытания, аттестаты со свидетельством «искусства их», поступали, соответственно ближайшему назначению академического образования, на учительские должности в духовно-учебные заведения, а также на должности законоучителей и учителей в светские учебные заведения и на священнические места. Лучшие из них оставлялись учителями при Академии, сначала в низших классах, потом постепенно переходили в высшие классы. Трое из окончивших курс в казанской Академии: Петр Вигилянский, Иван Дьяконов и Вениамин Весновский, вскоре после окончания курса, были определены учителями в Александроневскую Академию; из них Вигилянский известен, как составитель учебников: «Краткое географическое обозрение всех частей света» (Спб. 1805 г.) и «Опыт священной географии с картами, для употребления в духовных училищах» (Спб. 1808 г.). Лучшие воспитанники риторического, философского и богословского класса были посылаемы для продолжения образования в другие учебные заведения: в С.-Петербургскую и Московскую Медико-хирургические Академии, в Педагогический Институт, в Казанский Университет и, наконец, в С.-Петербургскую и Московскую Академии, преобразованные: первая – в 1809 году, вторая – в 1814 году. Случаи перехода воспитанников в Медико-хирургические Академии были наиболее часты, так как, во исполнение Высочайшего указа от 28 августа 1799 г., Св. Синодом предписано было Академиям и Семинариям беспрепятственно увольнять желающих поступить в эти учебные заведения. Один из таких воспитанников, Павел Кильдюшевский, окончивший курс в Московской Медико-хирургической академии, был в ней профессором. Некоторые воспитанники Академии поступали в военную службу; так, и в 1808 г. поступил в гусарский полк студент философии Илья Феникс (брат синолога о. И. Бичурина), а в 1812 г. семь учеников пиитики, благодаря убеждениям учителя Сагацкого, поступили в Казанское ополчение; по увольнении из ополчения некоторые из них снова учились в Академии, а другие поступили в духовное звание. Наконец, некоторые академисты, по выходе из Академии, принимали монашество или переходили на светскую службу, на каковой переход, впрочем, требовалось разрешение Св. Синода. Исключенные из Академии определялись в послушники, в писцы, в канцелярские служители и приставы консистории и Духовных Правлений, в причетники и служители Академии или же назначались к работам в переплетной, швальне и чеботарне, заведенных при Академии по распоряжениям архиепископов Павла Зернова и Амвросия Протасова.

Круг деятельности Старой Казанской Академии не ограничивался только воспитанием и обучением ее питомцев. На ней лежали заботы о материальном благосостоянии и учебно-воспитательном благоустройстве учрежденных в разных городах обширной тогда казанской епархии русских школ, преобразованных впоследствии в приходские и уездные училища. Заботы Академии о материальном благосостоянии этих училищ выражались, во-первых, в выдаче им ежегодной субсидии, по 143 р. на каждое училище, из неокладной академической суммы, в дополнение к скудному содержанию, получаемому ими из епархиальных источников; во-вторых, в ревизии чрез каждое полугодие экономических отчетов училищ; Академия же заботилась и о материальном обеспечении учителей училищ. Учебно-воспитательная часть в училищах всецело находилась под наблюдением Академии, которая назначала для них начальников и учителей, снабжала училища учебными пособиями и посылала в них членов своей корпорации ревизорами, а в 1816–1818 г.г. вводила в них в действие устав Комиссии духовных училищ. Замечательна бывшая в 1817 г. ревизия этих училищ инспектором академии архим. Израилем; при обозрении их он испытывал учеников в знании учебных предметов, заставлял их петь литургию придворным напевом, рассматривал способы преподавания учителей и сам, в присутствии последних, давал примерные уроки по разным предметам, заботился также о размещении учеников по удобным квартирам, в приличных домах; при посещении Алатырского училища, со всеми учителями и учениками ходил в народное училище, смотрителем которого были показаны им приемы преподавания, практиковавшиеся в народных училищах.

По отношению к епархиальному духовенству Академия служила учебно-исправительным учреждениям, так как на нее было возложено: а) научение малограмотных священно- и церковно-служителей «в твердость» чтению, письму, нотному пению и проч. и б) исправление священно- и церковно-служителей, вообще не отличавшихся благоповедением, или же виновных в том или ином проступке: первых, малограмотных, записывали в русскую школу при Академии, а последние должны были нести в Академии обязанности служителей. Начальствующие и наставники Академии из духовенства принимали участие в епархиальном управлении, присутствуя в консистории в качестве ее членов, составляли и произносили проповеди в кафедральном соборе и приходских церквах, им поручалась цензура проповедей, составлявшихся приходскими священниками г. Казани, и рассмотрение мелких сочинений духовного содержания: на префекта Академии возлагалась обязанность наблюдать за преподаванием Закона Божия в светских учебных заведениях и за поведением законоучителей и присутствовать на приватных и публичных гимназических экзаменах; некоторым наставникам Академии, особенно из священников, поручалось экзаменовать ставленников; из наставников же Академии назначались катехизаторы, обязанность которых заключалась в публичном объяснении катехизиса, а потом, по распоряжению архиепископа Амвросия Протасова, и избранных мест Свящ. Писания, по воскресным и праздничным дням, пред литургией; эти объяснения происходили в академической церкви, а затем, когда последняя в 1815 г. сгорела, в Петропавловском соборе и в Николонисской церкви; предназначавшиеся главным образом для учеников и студентов Академии, они привлекали немало и посторонних слушателей.

Наконец, Академия была отчасти привлечена и к миссионерскому делу. Так, в 1800 г. при ней был открыт с миссионерской целью класс татарского языка, а в 1803 г. в ней были переведены катехизис, некоторые молитвы, символ веры и десятословие на языки татарский, чувашский, черемисский и мордовский. Переводы эти были сделаны по распоряжению архиепископа Серапиона, состоявшемуся по следующему случаю. В 1802 г. в нижегородской губернии обнаружилось уклонение в магометанство крещеных татар нескольких деревень; вследствие этого Св. Синод, чтобы дать возможность «новокрещенам, обращенным в веру греческого исповедания из разных религий, воспользоваться вразумлением и понятием о богопочитании и истинном познании святости христианской веры», предписал архиереям одиннадцати епархий, в том числе и казанской, а также тобольской консистории озаботиться переводом, «чрез кого возможно будет», катехизиса, молитв, символа веры и десятословия на языки татарский, мордовский, чувашский, черемисский, вотяцкий и корельский «по обитанию сих народов во вверенных им епархиях» и потом прислать эти переводы в Св. Синод «неукоснительно». Приводя в исполнение это предписание, архиепископ казанский Серапион и сделал распоряжение о том, чтобы в Казанской Академии переведены были катехизис, молитвы и пр. на языки татарский, чувашский, черемисский и мордовский. Но среди академических наставников не было лиц, знающих все эти языки, поэтому академическому начальству пришлось прибегнуть к помощи учеников, как это видно из рапорта архиепископа Серапиона Св. Синоду от 19 мая 1803 г.; объясняя в этом рапорте необходимость проверки сделанного в Академии мордовского перевода, архиепископ говорит, что «перевод сей чиним был учениками нижних классов, кои чаятельно и сами порядочно мордовского разговора не знают».

Все эти переводы были препровождены в Св. Синод. «По новости дела», – говорит Н. И. Ильминский, – «по спешности работы, при отсутствии знающих и опытных руководителей, переводы Казанской Академии 1803 года вышли все более или менее неудачны и по своему характеру и складу разнообразны от разности переводчиков; но Казанская Академия и в то время, по-видимому, считалась компетентной в инородческих вопросах: все ее переводы, и только ее переводы, удостоились напечатания». Действительно, у духовного начальства было убеждение, что Казанская Академия, как находящаяся в инородческом крае, должна была иметь между своими наставниками и учениками людей, знающих инородческие языки и умеющих переводить на них православные молитвы и проч.; так, епископ нижегородский Вениашин в своем рапорте Св. Синоду от 30 ноября 1802 г. за № 211 говорил, что «в казанской губернии – корень всех татар», и что он надеется, что «тамошней епархии у некоторых духовных или в Академии имеются церковные моления и другие для татар потребности на их язык переведенные»; а Св. Синод указом от 22 января 1803 г. за № 135, между прочим, предписал казанскому архиепископу, в случае неимения переводов молитв и проч. на татарский язык, «употребя к сему знающих оный духовных и Казанской Академии учителей и учеников, велеть все то перевести с российского на татарский язык». Таким образом, уже Старой Казанской Академии духовным начальством приписывалось миссионерское значение: как находившаяся в крае, населенном разными инородцами, нетвердыми в христианской вере или пребывавшими в магометанстве и язычестве, она представлялась этому начальству естественною просветительницей их. Но в своей миссионерской деятельности она ограничилась только вышеупомянутыми (неудачными) переводами катехизиса, молитв, символа веры и десятословия на языки татарский, чувашский, черемисский и мордовский, да обучением татарскому языку сравнительно немногих из своих многочисленных питомцев, приготовляя из них изредка учителей татарского языка для семинарий казанского духовно-учебного округа, а главным образом священнослужителей, которые могли бы понимать татарскую речь и учить татар истинам христианской веры на родном им татарском наречии; большего сделать в этой области Старая Казанская Академия не успела.

По плану преобразования духовно-учебных заведений, составленному при Императоре Александре I, положено было сохранить в качестве высших духовно-учебных заведений существовавшие тогда четыре Академии с их округами, в том числе и Казанскую Академию; но этому плану не было суждено вполне осуществиться: Академий преобразовано было только три – С.-Петербургская, Московская и Киевская: в Казанском же духовно-учебном округе дело ограничилось только преобразованием семинарий и училищ, а преобразование Казанской Академии по недостатку средств было отложено на неопределенное время: в 1818 г. сама она, согласно указу Св. Синода от 11 марта и определению Комиссии духовных училищ от 29 июля того же года, была обращена в преобразованную Семинарию и вместе с Казанским духовно-учебным округом подчинена внешнему Правлению Московской Академии. 21 сентября 1818 г. было закрыто Правление Старой Казанской Академии и вместо него открыто Правление Семинарии: открытие же самой Семинарии состоялось, с подобающим торжеством, 20 октября. Во вновь открытой Семинарии из прежних академических начальников и учителей осталось только четверо: ректор архимандрит Феофан, учитель еврейского языка протоиерей А. Мироносицкий, учитель французского языка протоиерей П. Талиев и учитель татарского языка протоиерей А. Троянский; остальные наставники, добровольно или поневоле, оставили службу в ней.

Таким образом, Старая Казанская Академия просуществовала всего только двадцать лет; несмотря, однако, на это, она имела немаловажное просветительное значение, особенно если принять во внимание малочисленность бывших у нас в то время учебных заведений. До 1805 г., в котором был открыт Университет в Казани, она была единственным высшим учебным заведением во всем огромном восточном крае России. И если в краткий период своего существования она не успела развить значительной ученой деятельности, то учебную деятельность за это время она проявила в очень широких размерах. В стенах ее ежегодно получали образование сотни и иногда тысячи детей и юношей; в старшие ее классы присылались завершать свое духовное образование воспитанники семинарий из других городов Казанского духовно-учебного округа; в существовавших при ней русских классах имели возможность приобретать элементарные познания в духовных и светских науках и те священно- и церковно-служители, которые по той или иной причине лишены были всякого образования. Она руководила учебно-воспитательным делом в подчиненных ей русских школах казанской епархии и снабжала разные учебные заведения наставниками и законоучителями из своих воспитанников, а казанскую епархию – образованными священниками: она подготовляла своих воспитанников к поступлению в другие высшие учебные заведения, из которых они выходили потом полезными деятелями на разных поприщах служения России. Для удовлетворения миссионерских нужд Казанского и вообще восточного края России она сделала хотя весьма немного, но важно было то, что введением татарского языка в круг предметов, преподававшихся в ней, было положено начало академической миссионерской науке и миссионерскому переводческому делу, получившим свое развитие уже в Новой Казанской Академии. В частности, по отношению к жителям Казани просветительное значение Старой Академии выражалось в том, что они слушали живое слово ее катехизаторов и проповедников, присутствовали, в лице интеллигентных своих представителей, на публичных академических диспутах и через то знакомились с состоянием академической науки и, наконец, пользовались книгами существовавшей при Академии библиотеки чтения; эта библиотека в то время, т. е. в первой четверти XIX столетия, была, вероятно, первой и единственной библиотекой в Казани, открытой для пользования местной интеллигенции, так как вопрос об открытии в Казани городской, доступной для всех, библиотеки возник уже позднее, в 1830 г., а самое открытие ее последовало только в 1865 г. (П. Пономарев, Вопрос об открытии городской публичной библиотеки в Казани: «Известия Общества Археологии, Истории и Этнографии при Императорском Казанском Университете» т. XII, вып. 6).

П. Вознесенский