Гус и гуситы

Гус и гуситы. Иоанн или Ян Гус – славный вождь религиозно-национального движения чешского народа в XIV веке. Движение это явилось результатом протеста славянской души против церковных и религиозно-нравственных нестроений того времени. Это было действительно мрачное и тяжелое время. Испорченность римской церкви «во главе и членах достигла ужасающей степени. Папство, униженное рядом позорных личностей, пало в глазах всего мира и притом находилось в «схизме», при которой соперничавшие между собой папы и антипапы позорили папский престол своими низкими интригами и искательством пред государями; прелаты и духовенство предавались пышной, а часто и зазорной жизни, нисколько не заботясь о вверенной их попечению пастве, а без пастырей и среди паствы начался полный разброд, и нравственность пала до крайней степени. Все, по-видимому, клонилось к полному упадку и разрушению. Тогда в душе благомыслящих людей невольно восставал роковой вопрос: что же делать и где искать выхода из этого тяжелого положения? Все зло, очевидно, коренилось в системе папства, с разных сторон стали подниматься голоса о необходимости преобразования всей западной церкви «во главе и членах», и они нашли себе сочувственный отклик в знаменитых преобразовательных соборах того времени. Но среди чешского народа к этому присоединился еще один мотив. В глубине его души еще не угасли кирилло-мефодиевские предания, не порвалась еще та внутренняя историческая нить, которая связывала его с православным востоком. И вот, в лице его лучших людей вновь оживились эти предания, взоры их обратились опять к православному востоку, где церковь жила без папы и их разлагающей политики, – жила в простом благочестии, по преданию апостолов и оо. церкви. Если где, то именно там, на правосл. востоке, нужно искать спасения и от удручающих западную церковь зол и невзгод. К сожалению, целые века отчуждения правосл. востока от общего движения западного мира и особенно его печальное положение под тяжким игом ислама не дали возможности осуществиться этому стремлению души чешского народа к восстановлению старых кирилло-мефодиевских преданий и – как их необходимого следствия – воссоединения с правосл. востоком, и все движение получило другой характер, находя себе стимул и поощрение в движении, возникшем на окраине западного мира – в Англии и имевшем сродный характер в смысле протеста также против папства и дел его. Виновник этого движения был Виклеф (см.), преобразовательные идеи которого, не имевшие особенного успеха в самой Англии, однако, нашли горячее сочувствие и широкое распространение по разным странам Европы и особенно в Чехии, и они-то именно и послужили главной причиной движений, глубоко потрясших весь латино-христианский мир и подготовивших реформацию XVI века. Поводом к сношениям между Англией и Чехией послужил брак Ричарда II с чешской принцессой Анной, дочерью Карла VI, германского императора и второго люксембургского короля Чехии, который умер в 1378 г. и после которого управляла овдовевшая императрица Елизавета. В 1382 г. бракосочетание было торжественно отпраздновано в Вестминстерском дворце. Виклеф прославлял Анну за то, что у нее было евангелие на трех языках, чешском, немецком и латинском; на этот факт он ссылался для оправдания своего английского перевода Библии. Затем, так как с 1348 г. в Праге был свой университет, то случалось, что чешские студенты учились в Оксфорде, в знаменитейшем, после Парижского, университете для богословия. Там они усваивали себе виклефовы идеи и принципы, и приносили их вместе с сочинениями Виклефа на родину. Это нужно сказать особенно об известном Иерониме Пражском, открыто сознавшемся на Констанцском соборе, что он списал в Англии диалог Виклефа и привез его с собою в Прагу. Являлись в Оксфорд и другие молодые люди, переписывали другие сочинения Виклефа и, между ними, известную книгу «Об истине священного Писания». И вот, на этой почве и при этих благоприятных обстоятельствах зародилось движение, которое сначала имело чисто религиозно-нравственный характер и первыми начинателями которого были Конрад Вальдгаузен, Милич Кромерижский и Матфей Яновский.

Конрад, получивший свою фамилию по деревне Вальдгаузен в верхней Австрии, где он родился, и потому чаще называемый Конрадом из Австрии, был приглашен в Чехию императором Карлом IV в 1360 или 1362 г. Он сделался приходским священником в Лейтмерице, хотя жил большею частью в Праге, и был там потом приходским священником на Тейне (умер 1369 г.). Это был красноречивый проповедник, и он резко изобличал испорченность белого духовенства и монахов. Его главный труд – «Постилла студентов Пражскаго университета»; написанный по просьбе студентов. Одновременно с Конрадом с честью трудился Милич Кромерижский из Моравии, секретарь Карла IV, впоследствии каноник в Вышгородской церкви св. Вита (в Праге) и, наконец, архидиакон. В 1363 г. он оставил эти свои доходные места, и архиепископ напрасно старался удержать его. Он произносил свои проповеди сначала вне Праги, потом в самой Праге. Но он увлекся апокалипсическими фантазиями и однажды в большом собрании в лицо назвал Карла IV антихристом. За это новый архиепископ Иоанн Очко заключил его в темницу. По выходе оттуда, он опять принялся за свое проповедничество. Особенно успешно трудился он по обращению на путь истины падших дев, из которых он спас более 200 душ. Он ездил в Рим, в Авиньон, одно время сидел в заключении в Риме из-за некоторых взведенных на него обвинений и умер в 1374 г. Его главное сочинение – «Книжка об Антихристе». – Матфей Яновский, учившийся в Пражском университете и потом примкнувший особенно к Миличу, был каноником в монастыре в церкви св. Вита и там же духовником; он действовал не проповедями, как оба вышеназванные деятеля, но в тишине, частными пастырскими трудами и советами. Преобразования, к которым он стремился, можно было достигнуть, по его мнению, частью через удаление всех плевел, не Богом насажденных (Мф.15:13), и частью через возвращение церкви Христовой к ее простым и здоровым началам. Тогда как Милич еще надеялся на реформу через папу, Яновский уже оставил всякую такую надежду и едва ли кто другой так ясно понимал тогдашние обстоятельства. Он умер в 1394 г.

Но эти труженики в области преобразования церковно-религиозной жизни были лишь предвестниками того могучего движения, во главе которого стал знаменитый выразитель национально-религиозного гения чешского народа Иоанн, или Ян, Гус. Сын простых, хотя и зажиточных родителей, И. Гус родился 6 июля 1369 г., в базарном местечке Гусинец (от которого или, вероятнее, от корол. замка Гус он и получил свое прозвание). Поступив в Пражский университет, он с ревностью отдался изучению науки и быстро получил ученые степени: в 1394 г. сделался бакалавром богословия, в 1396 году магистром свободных искусств. Тогда он был еще строгим католиком, так что, когда праздновался юбилей 1393 года, он принимал участие в путешествиях ко святым местам, и за индульгенцию отдал свои последние четыре гроша. Впоследствии он горько обличал самого себя в этом: «О, те обманывают самих себя, кто падают ниц перед папою, и все считают хорошим, что делает он, как и я считал это хорошим, когда еще не знал Св. Писания и жизни возлюбленного Спасителя». Тут же он обвиняет себя в том, что любил носить изящную одежду, проводил время в шахматной и других играх. В 1398 г. он открыто выступил при университете учителем и на одном диспуте защищал виклефовы положения, вследствие чего вступил в спор с одним из своих сослуживцев. Тем не менее, в 1401 г. он сделался деканом философского факультета и вскоре после того получил место проповедника в Вифлеемской часовне, в Праге, с правом проповедовать на чешском языке. Для его научных стремлений Прага представляла богатые средства. Университет стоял на высоте своего блеска, и Г. все более расширял свои познания. Он изучал, главным образом, философские сочинения Виклефа, которые в то время массами привозились из Оксфорда и широко распространялись по стране, находя себе горячих приверженцев, особенно среди молодежи. Это, однако, вскоре встревожило университетские власти, и 28 мая 1408 г. постановлением универ. совета подвергнуты были осуждению 45 положений, извлеченных из сочинений Виклефа, и строго было запрещено после этого открыто или тайно читать и распространять какие-либо из этих положений. Но подобное запрещение только еще больше привлекло внимание к произведениям Виклефа и придало им еще больший интерес. Положение Г. в это время было весьма благоприятно. Своими проповедями он приобрел чрезвычайную популярность в городе, и супруга короля Вячеслава, королева Софья избрала его своим духовником, вследствие чего он получил значительное влияние при дворе. В хороших отношениях находился он и с архиепископом Збыньком, который назначил его синодальным проповедником и поручил ему щекотливое дело по расследованию обманного характера мнимо­чудотворной реликвии крови Христовой в Вижнакской церкви, привлекавшей к себе множество богомольцев. Результатом расследования было, что летом 1406 г. путешествие на богомолье в Вижнак было запрещено особым архиепископским приказом. Добрые отношения Г. с Збыньком, однако, с 1408 г. начали изменяться, так как со стороны духовенства, раздраженного резкими обличениями Г., начались жалобы, доносы и клеветы на него. Так, духовенство Праги и епархии жаловалось, что 16 июля 1407 г. Г. будто бы сказал с церковной кафедры, что всякий священник, взимающей плату, особенно с бедных, за крещение, причащение и погребение, и пр., есть еретик. Вероятно, Г. очень резко выражался против корыстолюбия священников. Духовенство упрекало его еще и в том, что вследствие его проповедей миряне стали относиться к ним еще враждебнее прежнего. Гус протестовал, но напрасно. Он был лишен должности синодального проповедника (1408 г.); кроме того, архиепископ прибил к церковным дверям грамоту на латинском и чешском языке, в которой всенародно клеймил Г., как непокорного сына церкви и запрещал ему в своем округе исполнять священнические требы. Такая суровость в отношении Г. находилась в связи с церковно-политическими обстоятельствами, волновавшими тогда латино-­христианский мир. Королю Вячеславу хотелось в своих землях держать нейтралитет по отношению к обоим соперничающими между собой папам – Авиньон. Бенедикту XII и Рим. Григорию XII, и потому он требовал от духовенства и университета постановления в этом смысле. Но архиепископ и большая часть духовенства заявили, что они не могут нарушить обета послушания Григорию XII. В университете из четырех, составлявших его «наций», т. е. чехов, немцев, поляков и саксонцев, за нейтралитет стояли только чехи, а Г. имел решительное влияние на эти народности. Это-то и разгневало Збынька. Завязался спор между обеими партиями университета. Немцы, т. е. баварская, польская и саксонская нации, составляли большинство и имели больше голосов в сравнении с чехами, которые сочли это национальным позором для себя. Да и несправедливо было бы, что каждая из иностранных наций имела по голосу, следовательно, три голоса, а сами чехи всего только один, причем это было не согласно и с первоначальным уставом университета. И в Парижском университете, который считался образцом и примером для Пражского, французская нация имела больше голосов. Сообразно с этим, 18 января 1409 г. Вячеслав издал на имя ректора университета декрет, чтобы чешская нация при всех выборах и действиях университета имела три голоса, так что три иностранные нации вместе получали только один голос. 22 января 1409 г. издано было постановление, чтобы никто в Чехии, ни из духовного, ни светского звания, отнюдь не признавал Григория XII папою и не оказывал ему повиновения. Королевский декрет вызвал в немецкой нации чрезвычайное раздражение. Она стала ходатайствовать о том, чтобы бывший до сих пор способ подачи голосов оставался и дальше, угрожая в противном случае навсегда удалиться из Праги. Так как хлопоты, у короля оказались напрасными, то началось выселение; по крайней мере, 2,000 человек немецкой нации оставили тогда Прагу и в том же году основали университет в Лейпциге. Это событие было весьма важно по своим последствиям в двух отношениях. Немцы получили в Чехии сильный удар, за которым вскоре последовали и другие. Гус, игравший во всем этом деле видную роль, стоял теперь на вершине своей национальной славы и влияния. Король Вячеслав, которому он помог достигнуть нейтралитета в отношении к обоим папам, благоволил ему; королева Софья часто являлась на его проповеди; народ высоко ценил его и глубоко уважал. В октябре 1409 г. его выбрали первым ректором новоорганизованного университета, и взоры всех были устремлены на него, так что один современник мог назвать его учителем и вождем во Израиле. Но, с другой стороны, против него преимущественно направилась ненависть выселившихся немцев, а через них и всех немцев вообще.

С этого времени разлад между Гусом и иерархиею делается все серьезнее и резче. Архиепископу хотелось так или иначе повредить столь высоко поднявшемуся Гусу, и он немедленно отправил в Рим депутатов, которые подали папе жалобу на то, что в Чехии и Моравии распространились лжеучения Виклефа. Папа поручил архиепископу пригласить некоторых ученых и докторов для борьбы с лжеучениями; приказал отбирать повсюду виклефовы сочинения, а также запретить простонародные проповеди. Гус апеллировал к папе, которому надеялся лучше объяснить дело, и сам принес Збыньку бывшие у него книги, заявив, что, если в них найдутся какие-либо лжеучения, то он публично отречется от них; другие последовали примеру Гуса. Набралось около 200 томов, и в них были найдены разные лжеучения и ереси; поместный собор 16 июля 1410 г. признал необходимым сжечь все эти книги и запретить произнесение проповедей в часовнях. 16 июля на дворе архиепископского замка в Граджине, в присутствии капитула и многих священников, масса сочинений Виклефа была сожжена. Збынько думал раздавить этим оппозицию и запугать общественное мнение. Но в этом он обманулся. Принятые им меры возмутили приверженцев Гуса и возбуждение охватило даже низшие слои населения. На улицах открыто стали распеваться сатирические песни об архиепископе: «Збынек, епископ, грамотей, сожег книги, не зная сам, что написано в них». За насмешками последовали оскорбления действием. 22 июля, в праздники Марии Магдалины, когда архиепископ совершал литургию, произошел народный бунт, и архиепископ должен был оставить церковь. В Новграде едва не убили священника, который осмелился поносить Гуса. Между тем, Гус продолжал проповедовать в Вифлеемской часовне на чешском языке перед несметною толпою народа, который шумно выражал ему свое одобрение. Однажды проповедник в увлечении воскликнул: «Стало воистину необходимо, дабы и мы, как повелел Моисей в Ветхом Завете, опоясались мечом и защищали Закон Божий». Это еще более раздражило его врагов. В то же время, Гус получил от архиепископа папский приказ лично явиться в Рим для ответа, а 15 марта 1411 г. во всех церквах Праги (за исключением двух) торжественно объявлено было об отлучении Гуса; вместе с тем, последовало отлучение и пражского магистрата; а когда и это не принесло никакой пользы, Збынько наложил интердикт на весь город. Однако все эти меры не увенчались успехом. Гус продолжал свои проповеди, как будто ничего не было, и во многих церквах обедни и другие службы совершались как обыкновенно, по-прежнему. Те из приходских священников, которые соблюдали интердикт, должны были, по приказанию думы, оставить город.

С кончиной архиепископа (28 сент. 1411 г.) борьба несколько затихла, но она вскоре возгорелась вновь, когда в Чехию явились продавцы индульгенций. Гус выступил с резким протестом. С церковной кафедры и в ученых прениях перед студентами он обличал обманный характер индульгенций. «Никакое папское отпущение грехов, говорит он, не принесет пользы человеку, если только сам он прежде не обратится к Богу. Благоразумные священники Христовы не просто говорят исповедующемуся, что ему разрешаются грехи, а предполагают условие, что он прежде раскаивается в своих грехах, имеет намерение отнюдь уже не грешить, и, полагаясь на милосердие Божие, в будущем желает исполнять заповеди Господни. Многие простодушные миряне по неведению думают, что папе ни в каком случае не следует противоречить. Но будто папа не может заблуждаться – эта мысль не только ложная, но и кощунственная; ибо иначе он был бы столь же безгрешен, как и Христос. Всякий благоразумный человек должен справиться прежде всего, что говорит Писание, и твердо держаться его. Ученик Христов должен с бодрствующим умом испытывать папские буллы. Если он найдет в них что-либо противоречащее закону Христову, то должен мужественно стать на сторону Христа против булл». Так выражался Гус на одном публичном диспуте 7-го июня 1412 г. В этом же смысле говорил также и присутствовавший тут Иероним, и с таким одушевлением и огнем, что его сопровождала домой даже еще более шумная толпа студентов, нежели какая шла за Гусом. Вскоре начались и уличные издевательства над папскими буллами уже более грубого свойства, с участием народа. Один дворянин устроил большую уличную процессию, в середине которой на телеге ехали публичные женщины, с папскими разрешительными буллами на шее и на груди, а впереди и позади шла толпа людей с мечами и бичами. Процессия прошла мимо архиепископского дома и остановилась на рыночной площади Новаграда, где разведен был костер, на котором были сожжены папские буллы – в ответ на сожжение сочинений Виклефа два года тому назад. Хотя Вячеслав оставил в покое виновника этого скандала, однако приказал магистрату на будущее время запретить, под страхом смертной казни, всякое публичное оскорбление папы и всякое противодействие буллам, а самому Гусу приказано было удалиться на некоторое время из Праги. Перед отъездом Гус отпечатал статью, в которой он апеллировал ко Христу, праведному Судие, на несправедливые преследования и проклятия со стороны курии. В декабре 1412 г. он оставил Прагу и жил в замках сочувствовавших ему друзей, на открытом поле произносил проповеди толпам стекавшихся к нему людей: в это же время он написал немало сочинений, между ними свой труд «О церкви», и ободрял своих пражских друзей и приверженцев письмами, дышащими истинно апостольским помазанием и силою.

Между тем, на 1 ноября 1414 года назначен был в Констанце всеобщий собор для улажения накопившихся церковно-политических нестроений и смут, и Гусу приказано было явиться на суд этого собора. Он действительно отправился в путь, и притом, с явным предчувствием, что он идет на смерть, как показывает весьма трогательное прощальное письмо его к пражским друзьям: «Я отправлялось в среду многочисленных и могущественных врагов, писал он, но уповаю на Бога спасения моего, что Он ради Своего обетования и ваших молитв дает мне мудрость и велеречивые уста. Молитесь, возлюбленные, обо мне непрестанно, дабы мне твердо устоять в Его истине. Если моя смерть будет споспешествовать Его славе, то пусть это так и будет». По пути, в который он отправился 11 октября 1414 г., ему повсюду оказывали величайшее внимание; народ, к удивлению самого Г., теснился к нему, желая видеть достославного мужа. В Нюрнберге ему пришлось беседовать с несколькими священниками, которые засвидетельствовали ему свое полное согласие с ним. 3 ноября он прибыл со своими спутниками в Констанц, где, получив королевскую охранную грамоту, спокойно готовился к ответу пред собором. Но враги его (и между ними, к великому огорчению Гуса, оказались бывшие друзья его юности Михаил Де-Кавзис и доктор Стефан Палец) не дремали и делали все для его погубления. Они распустили слух, будто Г., опасаясь кары за свои ереси, пытался тайно бежать из города. Хотя это оказалось совершенно ложным, но враги его воспользовались этим слухом, чтобы арестовать его. Арест произведен был 28 ноября, и Гуса заключили в епископский дворец, где жил папа Иоанн XXIII, под предлогом испытать его в присутствии папы и кардиналов, а затем перевели в доминиканский монастырь, где его посадили в мрачную тюрьму, смежную с клоакою. Когда до Сигизмунда, бывшего в дороге от Аахена к Констанцу, дошла весть об аресте Гуса, он сильно разгневался и отправил в Констанц приказ освободить его, угрожая, что иначе он велит взломать его темницу. Но ему возразили, что в деле отлучения еретика права церкви выше прав государя, и Гуса продолжали томить в тюрьме и даже заковали в цепи, несмотря на постигшую его тяжкую болезнь. Но вот, открылись заседания собора, который опозорил себя одним из несправедливейших приговоров над великим поборником истины. 5 июня Гус в первый раз явился на него. На столе лежали 19 пунктов, выписанных Герсоном из его сочинения «О церкви» и считавшихся им противными истинному вероучению. Но в заседании поднялся такой крик, что Г. не мог вымолвить ни слова и выразил только удивление, что в подобном собрании так мало приличия. На заседании 7 июня Гуса заклинали отказаться от своих заблуждений, а он ответил, что не за тем он приехал в Констанц, чтобы упорно утверждать что-нибудь, а за тем, чтобы научиться чему-нибудь лучшему, если ему докажут, что он заблуждается. Когда он оставлял палату, верный ему друг Иоанн Хлум сказал ему: «Мужайся, учитель Г., пусть скорее у тебя отнимут жизнь, чем истину». 8 июня состоялось новое заседание. На столе лежали 39 обвинительных пунктов, из коих 26 были взяты из сочинения «О церкви». Ужасно раздражены были члены собора положением, что, если апостолы и истинные священники умели управлять церковью и без папства, – то можно бы было и теперь, а, пожалуй, и до конца мира обойтись без папы, хотя такое воззрение, ввиду соблазнительного папского раскола, было высказано и в Париже почтенными мужами. В конце заседания Петр Аллиак сообщил ему, что комиссия из 60 докторов по уполномочию от собора пришла к такому заключению: Гус должен 1) повиниться, что он заблуждался в тех положениях, которые он до сих пор утверждал; 2) под присягою отказаться от них навсегда; 3) опровергнуть их публично, и 4) на будущее время принимать и защищать противоположные этим положения. Гус просил собрание не заставлять его отказываться под присягою от таких положений, которым он вовсе и не учил, или которые он считает истинными (напр., что не Петр, а Христос есть глава церкви). Если бы он клятвенно отрекся от всех положений, вменяемых ему в вину, то он сказал бы ложь и навлек бы на себя вечное осуждение, что было бы против его совести.

В течение этих мучительных дней Гус искал себе облегчения в переписке с своими чешскими друзьями и приверженцами. Из нее видно, что ему уже предносилась мысль об угрожающей ему смерти. Одно из его писем заканчивается словами: «Написано в узах, в ожидании сожжения». Он просит чехов, что, если он что-либо писал и чему-либо учил вопреки правде Божией, то пусть они не принимают этого. При воспоминаниях о друзьях юности, ставших теперь его смертельными врагами, он говорит: «Да простит им Бог, не ведят бо, что делают». Он жалуется также на телесные страдания, но смотрит на них как на наказание за свои грехи и как на знак любви Божией. В другом месте он говорит: «Теперь-то я начинаю понимать псалтырь». Чем ближе подходил он к смерти, тем больше развивался и просветлялся его христианский характер. Зато его отзывы о соборе очень резки и отрицательны; он не считает его непогрешимым, что, впрочем, уже раньше во всеуслышание заявлял и Петр Аллиак. По поводу низложения Иоанна ХХIII, Гус сказал: «Что же теперь сталось с мнением многочисленных ученых, что будто папа есть глава церкви, животворящее сердце церкви, ее неисчерпаемый источник благодати, прибежище всякого христианина. Вот теперь весь христианский мир существует без папы, имея главою Христа». Собор, по его мнению, заблуждается и на счет его положений и потому не будет иметь успеха. При этом случае он писал пражанам: «Гусу (по-чешски – гусю) они расставили силки, но так как гусь птица мирная и кроткая, и полет его невысок, то он и не может разорвать своих пут. Но явятся другие птицы, которые силою слова Божия взлетят выше и положат предел козням врагов». Ту же мысль повторяет он в другом письме: «Уповаю на Бога, что после меня Он пошлет более мужественных борцов, нежели теперешние, и те лучше раскроют злобу антихриста». Вероятно, на основании этих изречений впоследствии, в век реформации, сложилось предание, что Гус, уже будучи на костре, во всеуслышание сказал: «Вы теперь жарите Гуся (Гуса); но после него явится лебедь (герб Лютера), которого вам уже не удастся сжарить». Новейшая историография подвергает сомнению подобные сказания; но они так метко характеризуют настроение современных умов, что отрицать их с легким сердцем было бы противно здравой исторической критике.

Сделана была и еще одна последняя попытка побудить Г. отречься от своих убеждений, но когда и она оказалась тщетною, то 6 июля 1415 г в Констанцской соборной церкви, в торжественном заседании, под председательством кардинала-епископа из Остии, в присутствии короля Сигизмунда, был произнесен окончательный приговор мученику. Заседание началось совершением обедни. Гус должен был, как еретик, стоять в преддверии до конца богослужения. По окончании литургии его ввели в церковь, и один епископ произнес слово на текст Рим.6:6: «Мы знаем теперь, что ветхий наш человек распят с ним, чтобы упразднено было тело греховное». Проповедник горячо восставал против ересей, указывал на «обязанность начальства искоренять их, особенно (показывая при этом на Г.) этого еретика, который уже в ваших руках», – и, обращаясь к Сигизмунду, продолжал: «уничтожением этого еретика ты заслужишь себе бессмертное имя в потомстве». Из заблуждений, в каких обвиняли Гуса, 30 были признаны особенно тяжкими; их прочли, предварительно велев ему молчать, а он, став на колена, громко воскликнул, что свое дело предоставляет праведному суду Божию.

Затем папский судья прочитал Гусу приговор, что он, как упорный еретик, лишается сана и всякого освящения, и передается в светские руки для наказания через сожжение; книги его также подлежат сожжению. Гус горячо возражал, особенно против сожжения книг: «Как можете вы осуждать мои книги? Я желаю только, чтобы они были исправлены на основании Писания. Этого вы не делаете. Вы даже и не знаете их всех, ибо многие написаны на чешском языке, которого вы не понимаете». При этом Гус пал на колена и молил Бога о прощении врагов, неправедно осудивших его. Но это вызвало в собрании взрыв смеха. Затем к нему подошли трое назначенных для того епископов, одели его в приготовленное заранее полное священническое облачение, дали ему в руки св. чашу, и опять предложили ему отречься от своих убеждений. Когда он отказался от этого, с него сняли священнические ризы одну за другою. Взяв из его рук св. чашу, они сказали: «Проклятый Иуда, ты, оставивший путь мира, дабы войти в союз с жидами, – мы отнимаем у тебя эту чашу, в которой приносится в жертву кровь Христова во спасение мира». Гус отвечал: «А я возлагаю всю свою надежду, все свое упование на моего Бога и Спаса, и надеюсь, что Он не исторгнет от меня чаши спасения. Твердо верую, что еще сегодня буду пить из нее». В знак осуждения на него надели высокую пирамидальную шапку, с изображением диаволов и с надписью «ересиарх» и сказали: «Мы предаем твою душу диаволу». Гус отвечал: «Я предаю ее в руки нашего всеблагого Спаса Иисуса Христа. Он за меня, бедного грешника, носил терновый венец. Потому и я в честь Его имени и за Его истину рад понести этот венец, который бесконечно легче Его». Император передал Гуса пфальцграфу Людвигу, а этот Констанцскому магистрату для сожжения его живым. В тот же день 6 июля 1415 г. совершена была и самая казнь. Громадная толпа народа сопровождала благородного мученика в его последнем шествии к месту казни. Прибыв туда, Г. пал на колена и стал молиться. Многие, услышав его молитву, говорили: «Мы не знаем, чему учил этот человек, но теперь из его уст слышим только добрые и благочестивые слова». По приказу палача, он поднялся и громко воскликнул: «Господи Иисусе Христе, с радостью и смирением претерплю я такую страшную смерть за Твое святое Евангелие и ради благовествования божественного слова». Затем его раздели и привязали к столбу, подложили дров и соломы под ноги и обложили до подбородка дровами. Рассказывают, что когда воздвигали этот костер, одна бедная старушка тоже захотела принять участие в этой казни «ересиарха», чтобы и самой воспользоваться хоть частью награды от Бога, и от своего скудного запаса также принесла вязанку дров и с благоговением подложила их под ноги Гуса. При виде этого усердия старушки великий страдалец только воскликнул: «О, святая простота!» Когда все было готово, пфальцграф еще раз подошел к нему и предложил ему отречься; Г. отвечал, что он с радостно запечатлеет свое учение смертию. После этого зажгли костер, а Гус пел: «Иисусе, Сыне Бога живаго, умилосердись надо мною». Пламя, между тем, бросилось ему в лицо; видно было только, как еще шевелились у него губы. Через несколько мгновений он беззвучно задохся. Одежду его бросили в костер, а пепел его высыпали в Рейн, чтобы чехи не сделали его предметом поклонения. Но они вырыли самую землю на том месте, где стоял мученик, и взяли ее с собою как святыню.

Вскоре последовал за своим учителем и Иероним Пражский, благородный сподвижник Гуса. Вопреки решительному совету последнего, он тайно приехал в Констанц; почуяв опасность, он хотел было бежать, но был схвачен на дороге, томился 340 дней в отвратительном заключении, и понес мученическую кончину на костре, испустив дух с радостным исповеданием веры во Христа на устах. Он страдал дольше и гораздо сильнее Гуса, и умер 30 мая 1416 г.

Гус пострадал за принцип свободного церковно-религиозного самоопределения, за независимость убеждения от внешнего авторитета, и мощно закрепил его своею мученическою смертью. Главным источником христ. вероучения и жизни он считал Св. Писание, не отрицая, однако, и другого источника, – именно, Св. Предания. Против обвинения, будто он излагает Св. Писание по собственному разуму и не соображается с толкованиями отцов церкви, он приводил в свою защиту то, что в действительности часто приводит мнения отцов и учителей церкви. – Свои убеждения и воззрения относительно церкви он изложил преимущественно в «Трактате о церкви»³⁰, прочитанном в Вифлеемской часовне. Это тяжеловесный труд, в котором Гус учит о церкви в духе бл. Августина, как о церкви избранных. А, если церковь есть общество избранных во Христе, то Христос есть глава церкви, и так как не может быть двух глав, то Он и есть единственная глава, абсолютно достаточная глава. Что касается папства, то Гус прямо говорит, что не папа, а только Христос есть глава вселенской церкви (caput, capitaneus). Двух глав не может быть, иначе вышло бы чудовище³¹. Если бы какой-нибудь христианин сделался главою церкви, то он был бы самим Христом, или же пришлось бы согласиться, что Христос подчинен ему. Лишь в том случае римский епископ есть наместник Христов, наследник Петра, обладатель апостольской кафедры, когда он следует по стопам Христа, учит и живет по-апостольски. Папским велениям надо следовать только тогда, когда они основаны на законе Христовом, в противном случае им должно противодействовать, как некогда епископ Линкольнский Гроссетет (см.) противодействовал папе Иннокентию IV; иногда может стать долгом – проповедовать Евангелие вопреки папскому отлучению, как это и делал Гус. Если отлученный папою обращается с жалобою ко Христу, то для него это отлучение от церкви не имеет значения, сказал он по другому поводу. Римский епископ первоначально стоял не выше прочих епископов. Гус, несомненно, держался и учения о пресуществлении. Таким образом, и в учении об оправдании, и в отношении призывания святых, он стоял на почве древней церкви. В этом заключается его существенное отличие от Виклефа, который открыто сошел с этой почвы и, несомненно, был повинен в разных ересях и заблуждениях, и, если Гус увлекался сочинениями Виклефа, то отнюдь не потому, чтобы он сочувствовал его учению во всем его объеме, а просто потому, что находил в нем источник вдохновения и возбуждения для своих стремлений к свободе национально-религиозного духа от тяжелого и позорного ига папской тирании.

Гус сожжен был живым, как ересиарх, но собор не мог доказать этого ни современникам, ни потомкам. При внимательном чтении обвинительного акта, решительно получается впечатление, что собор был не уверен в основательности своих доводов против Гуса и притом, перешел за границы своей компетенции, потому что сожжением наказывалась только ересь, а не простое неповиновение. В своем оправдании Гус не всегда победоносно отражал возводимые на него обвинения противников. Однако, в целом, он действовал великолепно, и память о нем навсегда сохранится в последующих поколениях, как память об одном из величайших и благороднейших поборниках истины, запечатлевших свою преданность ей геройской мученической смертью на костре. Если кто из западных мучников за веру достоин канонизации, то именно Иоанн Гус.

Гуситы. Предав сожжению Гуса и Иеронима Пражского, собравшиеся в Констанце отцы в своем непонятном ослеплении считали чешское движение уже подавленным. Но эти-то казни и были знаком для новых и, притом, ужасных волнений, особенно, когда тут примешались политические причины. Разыгралась борьба чешской национальности против немецкого господства, против короля Сигизмунда, бывшего преемником короля Вячеслава IV. В области же религии весь вопрос, в сущности, свелся к борьбе из-за чаши, которая (особенно после того, как часть гуситов под именем таборитов увлеклась идеями крайнего сектантства) отселе сделалась знаменем чешской вероисповедной самобытности.

Уже в конце 1414 г. Яков из Мизы, называемый, обыкновенно, Якобеллом или Якубком, приходский священник Михайловской церкви в Праге, по удалении Гуса сделавшийся самым уважаемым среди пражских магистров, ввел причащение под обоими видами, считая его необходимым для спасения. К этому его побудило сочинение Матфея Яновского. По вопросу об этом сам Гус до и после своего ареста высказывался очень сдержанно, хотя вообще он признавал, что причащение под обоими видами согласно с установлением Христовым и с преданием первоначальной церкви, и что мирянам позволительно причащаться под обоими видами³². Он советовал испросить на то позволение и буллу у папы. Из-за этого поднялся в Праге литературный спор между Якубком и некоторыми пражскими профессорами и докторами строго латинского образа мыслей, но народ сильно боролся за чашу, и волнение среди него все усиливалось.

Когда до сведения собора дошло об этом движении, причем, молва, конечно, сильно раздувала дело, собор порешил покончить дело насильственным образом. 15 июля 1415 г. он подтвердил постановление о лишении народа чаши и предал анафеме тех, кто защищал учение о необходимости причащения под обоими видами. Известие об этом вызвало ужасное волнение. Чехи чувствовали себя оскорбленными в лице своего учителя и проповедника. В Праге, преимущественно сочувствовавшей Гусу, произошли сильные беспорядки. Священники и монахи, на которых падало обвинение в казни Гуса, подверглись личным оскорблениям, дома некоторых из них были разграблены и частью разрушены; самый двор архиепископа был формально осажден, и архиепископу лишь с трудом удалось спастись. Особенно сильно было ожесточение против Литомышльского епископа, который в Констанце вел процесс против Гуса от имени чешского и моравского мира. С одобрения короля, 2 сентября 1415 г., высшее и низшее дворянство Чехии и Моравии собралось в Вифлеемской часовне в Праге. Здесь они подписали грамоту, в которой жаловались на сожжение Гуса, уверяя, что он всегда право веровал во всем, избегал всяких ересей и излагал Писание В. и Н. Завета согласно с толкованиями отцов церкви. Выразив протест против ложного утверждения собора, будто в Чехии и Моравии появились различные лжеучения и ереси, дворяне закончили свой протест заявлением, что своих благочестивых и смиренных проповедников евангелия они будут охранять и защищать до пролития своей крови. На новом собрании, 5 сентября, они порешили во всем действовать сообща, защищать свободу проповеди во всех своих имениях и владениях, исполнять епископские приказы лишь в том случае, когда они согласны с Писанием, не принимать других отлучений от церкви, кроме как от епископов, признаваемых ими в Чехии и Моравии, и в случае нужды оказывать друг другу взаимную помощь. Когда будет правильно избран новый папа, они отправят к нему послов, с жалобою на неслыханный позор, каким они заклеймены пред лицом всех христиан; во всем, что папа повелит им, они готовы оказывать ему послушание, если только это не будет противно Богу и Его закону. Важно было, что во главе этого вновь скрепленного союза, продолжительность которого на первый раз была определена на шесть лет, стояли трое господ из высшего дворянства (двое чехов, один из Моравии). Так образовалась сильная партия, получившая название гуситов, и король Вячеслав не мешал ее дальнейшему развитию. Дворяне из поместий были также приглашены присоединиться к составленной в Праге грамоте, и эта грамота к собору от 2 сентября, написанная в восьми экземплярах, имела не менее 452 именных печатей.

Так как римско-католическая партия, по числу значительно уступавшая гуситской, едва заявляла о себе, то движение в Чехии шло вперед. Г. был признан мучеником, и днем его ежегодной памяти было определено 6 июля. Парижский университет так же высказался за причащение под обоими видами. Дворянство повсюду ввело употребление чаши. Даже главный викарий епископа разделял это мнение, так что он стал посвящать гуситов в священники. Собор делал все возможное для подавления этого движения и 24 февраля 1416 г. он постановил вызвать к своему суду всех чешских и моравских баронов и рыцарей, подписавших грамоту от 2 сентября 1415 г., но все было напрасно.

Между тем, движение сосредоточилось в двух главнейших пунктах: одним из них была Прага, другим – бывший городок Аусти, из которого возник Табор. В Праге толчок к нововведениям давал университет, в Таборе он исходил от народа; там движение шло сверху вниз, здесь – снизу вверх; там сдержанно, консервативно, аристократически, здесь радикально и демократически. Из этих партий, впоследствии, когда они вполне образовались, одна получила название каликстинцев (чашников) или утраквистов, потому что они причащались под обоими видами (sub utraque), или пражиев; другая партия получила название таборитов, но ни Прага не была исключительно каликстинскою, ни Аусти не был исключительно таборитским.

При дальнейшем развитии движения эти партии все более расходились между собой, причем чашники, во главе с епископом Рокицаной готовы были примириться с римскою церковью, если она 1) дозволит им причащение под обоими видами, 2) проповедание Евангелия на чешском языке, 3) введет строгую дисциплину среди духовенства и 4) заставит духовенство отказаться от церковных имений. С этими членами соглашались и табориты (во главе со своим вождем Иоанном Жижкой), но они шли дальше и, почти всецело принимая осужденный неоднократно пражским университетом виклефовы положения, отрицали вообще церковную иерархию, исповедь перед священником, почитание икон и святых, молитвы за умерших, – одним словом, прямо уже пошли по наклонной плоскости в сторону крайнего протестантизма и даже сектантства. Несмотря на это разногласие, обе партии продолжали пока держаться заодно – ввиду угрожавшей им обеим опасности.

Собор потребовал от Сигизмуида восстановления спокойствия в Чехии силою, и он, со своей стороны, отправил легата, который приступил к насильственным мерам против гуситов. Подобным же образом стал действовать и Пражский архиепископ, и латинские священники в некоторых местностях. Вячеслав, обещая наказать виновных, отвел гуситам в Праге три церкви. Но вскоре и он принял неблагоприятное для гуситов положение. Он издал приказ, которым прогнанные латинские священники снова восстановлялись на их прежних местах, а гуситы изгонялись. Тогда раздражение в народе до крайности усилилось, и выразителями его недовольства выступили известные народные вожди Николай, по прозванию Гусинец, королевский бургграф из замка Гуся, и Иоанн Жижка из Тропнова, казначей двора, бывший и у короля в большом почете. Последний задался целью отмстить за Гуса. В роковом, только что наступившем, 1419 году ему исполнилось шестьдесят лет; но он сохранил в себе юношеский пыл, вместе с железною силою воли и крепкой, как скала, твердостью. Религиозная ревность у него теснейшим образом соединялась с чешской национальной гордостью. Оба они повсюду волновали народ, в котором и без того уже происходило сильное брожение, особенно вследствие того, что в деревнях гуситские священники были вытеснены, а латинские опять заняли свои места, и последние теперь, где только могли, стали жестоко обращаться с гуситами. На это поднялись жалобы по всей стране. Народ, которому вновь поставленные пастыри отказывали в причащении из чаши, теперь нашел себе других священников, исполнявших его желание относительно ее. Гуситское духовенство, удаленное также и из Аусти, поселилось на одном близлежащем большом холме у реки Лужницы, который, будучи окружен с трех сторон глубокими, полноводными оврагами и соединяясь с твердою землею только узким перешейком, представлял собою как бы естественное укрепление. Там летом 1419 г. гуситы, расположившись в палатках, под открытым небом совершали богослужение для простого парода, толпами стекавшегося к ним; место это они назвали Табор (палатки), что, вместе с тем, намекало и на гору Преображения (Фавор-Табор). Гусинец увидел, что этими благочестивыми собраниями можно воспользоваться для политических демонстраций. 22 июля 1419 г. под его руководством устроено было на Таборе первое большое собрание, к которому стеклось множество парода из всех сословий; более 24,000 человек пришли из дальних мест окрестности. Такие народные собрания представляли умилительную картину народного торжества, возвышающую душу и сердце. Все время проводилось в священнодействиях, псалмопении, молитвах, и собрания заканчивались общей братской трапезой, скреплявшей дух единения, столь необходимый в те трудные времена.

А положение становилось все труднее. Так, 6 июля король Вячеслав заместил пражский Новоградский магистрат строго антигуситскими советниками. Это вызвало целую бурю. Жижка во главе вооруженной толпы гуситского простонародья вторгся в Новаград и потребовал немедленного освобождения из заключения некоторых приверженцев чаши. Отказ советников магистрата послужил сигналом к их смерти. Разъяренная толпа, ворвавшись в ратушу, повыбросила их из окон, и они, падая на копья, вилы и мечи, после ужасных мучений были убиты неистовствующим народом. Церкви и монастыри Новограда были разграблены и преданы пламени. Тогда король Сигизмунд испросил себе у папы Мартина V объявления всеобщего крестового похода против чехов; папа отозвался на это желание буллою от 1 марта 1420 г., в которой он призывал всех христиан к искоренению виклефитов, гуситов и других еретиков. Началась ужасная война, опустошившая не только Чехию, но и смежные земли, куда вторгались чехи, сжигая, убивая и грабя все. Сначала они сражались под предводительством Жижки, который вскоре потерял и свой последний глаз, и совершенно слепой руководил битвами и выигрывал их, а после его смерти, в 1424 г., чехами предводительствовали два Прокопа, Большой и Малый. Чехи сделались ужасом своих врагов.

Хотя в войне с внешними врагами чехи казались вполне единодушны, однако между ними все более усиливались внутренние несогласия. Так называемые пражские каликстинцы (чашники) или утраквисты строго держались учения Гуса и Якобелла. Дворянство было на стороне этой партии, которая только по необходимости не порывала с таборитами, заходившими слишком далеко. Табориты отвергали толкования древних отцов, признавали лишь канонич. книги, отрицали все предания, миропомазание, освящение воды при крещении, весь внешний чин богослужения и ризы, так что священник при совершении богослужения у них носил свое обычное одеяние; не признавали возношения хлеба при евхаристии, тайной исповеди, считая достаточным исповедоваться только пред Богом; не признавали установленных постов (каждый постись по своему желанию), а также и никаких праздников, кроме воскресных дней; не допускали молений за умерших, икон и почитания их. Очень может быть, что табориты дошли до таких результатов под влиянием вальденских учений. И действительно, в 1417 г. в Праге образовалось общество людей, державшихся вальденских мнений, отвергавших чистилище, молитвы за умерших, иконопочитание, благословение и освящение воды при крещении. Пражский университет в 1418 г. выразился о них неодобрительно и вызвал их на диспут. Сами гуситы стали подозрительно относиться к ним, так как Табор сделался притоном разных сект. Там явилась секта адамитов, которые отличались такою дикостью в учении и жизни, что возмущенный Жижка в 1421 г. истребил их огнем и мечом. Среди таборитов проявилась также и апокалипсическая мечтательность. В 1420 году один таборитский священник проповедовал о втором пришествии Христа, когда все злые погибнут, а добрые спасутся в пяти городах. Поэтому многие продали все свое имущество и переехали в означенные города. Табориты мечтали, что им предназначено вывести всех верующих из городов и местечек, обреченных на погибель, подобно тому, как Лот был выведен из Содома. Через несколько лет, учили они далее, явится Христос и восстановит свое царство, в котором не будет ни болезни, ни воздыхания, а только одна чистая радость. При религиозном брожении того времени в Таборе были и другие сектанты, и Эней Сильвий, сообщая в одном письме от 1451 г. о своем пребывании в Таборе, говорит: «все чудовищное безбожие и кощунство находит здесь себе место и защиту; тут столько же ересей, сколько голов».

Между тем, в Базеле открылся знаменитый собор, поставивший своею целью благоустроение церковных дел. 15 октября 1431 года собор издал воззвание к чехам и приглашал их послать уполномоченных в Базель. После долгих переговоров, наконец, в Базель была отправлена депутация от гуситского духовенства, во главе которой были Рокицана и англичанин Петр Пэн, несколько дворян и выдающиеся полководцы (Рокицана был богослов из каликстинцев и самый выдающийся их проповедник в Праге. С 1427 г. он имел высший надзор за их церквами в городе и вел свое дело с большим искусством). Все посольство состояло из трехсот человек, которое 4 января 1433 г. неожиданно приплыло в Базель из Шафгаузена на судах. В течение 50-ти дней продолжались рассуждения и прения на соборе, и только 26 ноября был, наконец, заключен договор, известный под именем Пражских компактатов. Компактаты гласили следующее: 1) Святое причастие в Чехии и Моравии каждому желающему дается под обоими видами; однако священники обязаны при этом наставлять народ, что оно может быть принимаемо также и под одним видом. 2) Явные преступления и пороки духовенства должны быть, по возможности, предотвращаемы и наказуемы по божеским заповедям и правилам отцов церкви, и именно, обыкновенными судами, однако с участием духовенства при судебном решении. 3) Слово Божие свободно и право должно быть возвещаемо проповедниками, определенными и назначенными для того их начальством, причем, должна быть принимаема в уважение и власть епископа как главного распорядителя. 4) Церковь вообще может владеть наследственными землями, и духовные в качестве управителей (administratores) церковных имений должны управлять ими по правилам святых отцов; другие же лица не могут ни владеть такими имениями, ни приобретать их, не навлекая на себя обвинения в ограблении церкви. Что касается беспорядков, на которые указывалось в трех последних пунктах и которые омрачали жизнь церкви, то чешскому национальному собранию предоставлялось полное право хлопотать об устранении их через своих послов перед собором, а легаты собора обещали оказать им поддержку и помощь как в этом, так и во всем необходимом для преобразований в церкви. Не только у съехавшихся на собор отцов, но и в общественном мнении сложилось убеждение, что непременно что-нибудь да надо сделать, чтобы хоть сколько-нибудь удовлетворить жалобы на всеобщее расстройство дел церкви, так как иначе вся церковь подвергается величайшей опасности.

Хотя означенный договор представлял значительный шаг вперед в деле сближения партий относительно тех важных вопросов, из-за которых уже столько лет лилось много крови, однако оставались еще большие пробелы, и партии в некоторых отношениях стояли еще гораздо дальше между собой, чем прежде, так что должно было пролиться еще много крови, пока не состоялось более прочного соглашения. Табориты были в высшей степени недовольны Пражскими компактатами и видели в них измену истине. Во главе с обоими Прокопами, они начали войну против чашников, но при Чешском Броде или Липави 30 мая 1434 г. были разбиты наголову. Оба Прокопа пали на месте. После этого, в 1436 году в Иглау Пражские компактаты были подтверждены торжествующими каликстинцами. Они признали Сигизмунда королем. Рокицана еще в Иглау был наречен пражским архиепископом. Табориты получили свободу совершения своего богослужения.

Казалось, мир был вполне восстановлен, но ненадолго. К новым волнениям подал повод Сигизмунд, который, забыв свое обещание, нарушал компактаты и пытался восстановить рим. католицизм. Рокицана был вынужден оставить страну, когда он оказал сопротивление таким попыткам. По смерти Сигизмунда (1437 г.) Чехия снова очутилась в полной неурядице и брожении. Начались внутренние смуты и разные треволнения, которыми успешно пользовалась курия, для усиления разлада среди гуситов и полного их уничтожения. После взятия Табора Подебрадом в 1453 г. табориты, в смысле партии, совершенно исчезли из истории, а чашники, хотя и продолжали свое существование, но мало-помалу слились с римскою церковью и только изредка выступали со своими требованиями, как отголоском учения великого родоначальника и вождя всего движения³³.

Так, мало-помалу, заглохло движение, которое обещало так много в смысле дух. освобождения чешского народа, а в случае успеха, – и вообще западного славянства от папского ига. Но оно именно только заглохло, а не умерло, и настанет час, когда заглохшее в земле семя Гусова учения вновь воспрянет к жизни и даст росток, который принесет более обильный плод. Уже и теперь многие знамения показывают, что оживление начинается, память Иоанна Г. с каждым годом чтится все с большею торжественностью, имя его становится все более священным для чешского народа, и кто знает – быть может, уже недалеко то время, когда весь чешский народ, отбросив партийность и узкие политические расчеты, соберется под знаменем своего великого вождя, который один только и может привести его к истине, историческому величию и подобающей ему славе, как одного из передовых членов всеславянской семьи.

Литература: Источники. Historia et monumenta Joa. Hus atque Hieronimi Pragensis. Tomi II Norimbergae 1715. – Palacky, – историограф чешского королевства, сам потомок чешских братьев издал: Dоcumenta mag. Ioannis Hus vitam, doctrinam, causam in Constantiensi concilio actam et controversias de religione in Bohemie annis 1403–1418 motas illustrantia etc. Ргаgae. Mansi, Т. XXVIII. О Гусе писано много монографий, которые отличаются одна от другой, смотря по тому, враждебно ли авторы относятся к Гусу и его приверженцам, или же, становясь на чешскую, а также, вообще, на христианскую точку зрения, настроены к Гусу более или менее дружественно. Мы назовем только важнейшие из них. В дружественном духе труды Палацкого, Geschichte von Böhmen. Prag 1842 ff., особенно Band III. Из новейших разработок назовем еще Krummel, Geschichte der böhmischen Reformation im fünfzehnten Jahrhundert, Gotha 1866. – Böhringer, die Kirche Christi und ihre Zeugen. 2 Bd. Mittelalter. 4 Abtheilung. 2 Hälfte. Zürich 1858. – Затем следуют еще многие сочинения, перечисляемые Круммелем, отчасти представляющие собою разработку отдельных вопросов. По вопросу об отношении Гуса к православию известны сочинения русских ученых, как Гильфердинг, «Гус, его отношение к правосл. церкви» (Спб. 1871). Новиков. «Православие у чехов» 1842 его же, «Гус и Лютер» (Москва 1859); Надлер, «Причины и первые проявления оппозиции католицизму в Чехии и Зап. Европе в конце XIV и начале XV в.» (Харьков. 1864); И. С. Пальмов, «Гуситское движение, вопрос о чаше в гуситском движении» (Спб. 1871), Бильбасов, «Чех Ян Гус»: Клеванов, «Очерк истории чешского вероисповедного движения» (Москва 1876); Ю. Анненков. «Гуситы в России в XV и XVI вв.» («Странник» 1878 г. за янв.); Будилович, «Был ли правосл. человек Иероним Пражский» («Хр. Чт.» 1870 г. т. 1) и др. См. также ст. «Иоанн Гус и гуситское движение» в «Страннике» на сентябрь 1903 г. В 1892 г. в Праге предпринято большое иллюстрированное издание под заглавием: «Mistr Jan Gus na concilo Kostnickem v Praze 1902. B 1903 г. начато там же издание его «Opera omnia».