Гностицизм

Гностицизм– эклектическая философия первых веков христианства, построившая свои системы из языческих, иудейских и христианских элементов и придававшая своим идеям мифологические формы. Самый термин первоначально заимствован был от слова гносис, т. е., звание, которое ап. Павел употребляет в смысле глубокого проникновения в пути Божии в деле искупления (1Кор.13:21). Ириней свидетельствует, говоря о всей секте, что карпократиане – одна из древнейших сект – называли себя «гностиками». Этот факт, равно, и раннее развитие христианской философии в Александрии, приводят нас к заключению, что слово это употреблялось в этом городе весьма рано. Гносис употреблялось в противоположность не пистис, т. е., вере, но также и языческой философии.

Г. стоит на рубеже между христианской системой и язычеством. Он был результатом двух процессов, возникших из различных направлений, – из соприкосновения церкви, с одной стороны, с языческой мыслью, и из попытки философии, с другой стороны, согласить христианское откровение со своими системами. Он отказался от монотеизма Библии, ограничил канон, и отчасти или вполне превращал в аллегории великие события из деятельности и личной жизни Спасителя Христа. Г., главным образом, брал из греческих систем Платона и стоиков; но то, что есть в нем наиболее характеристического, было заимствовано из религий Востока. Он воплощал в себе смелый восточный дуализм; между тем, как греческая философия, по большей части, склонна к пантеистическому представлению вселенной. Он, обыкновенно, представлял себе индивидуальную жизнь, как результат процесса эманации из первоначальной сущности; между тем, как греческое умозрение учило процессу развития через эволюцию в восходящей лестнице от хаоса. В противоположность греческим системам, мысль гностиков была не методической, а поэтической, и уснащена восточными образами и фантазиями. Гностики также обнаруживали предпочтение к восточным мифологиям в именах ангелов. Парсеизм с его вполне развитой идеей Бога, как света, халдейская астрология (у Вардесана и Сатурнина) и буддизм с его аскетической тенденцией, – все это вместе с сирийской и финикийской мифологиями и придавало Г. его восточный отпечаток. Первой задачей, какую ставил себе Г., была задача привести человека, посредством умозрительного знания, к спасению. Главные вопросы, предъявлявшиеся ему для разрешения, состояли в том, как человеческий дух оказался заключенным в материю и как возможно освободить его. Первый вопрос почти тождествен с вопросом касательно происхождения зла, – что Тертуллиан, вместе с другими полемическими писателями, считал главным предметом гностической мысли. В последнем, именно, в вопросе об очищении и освобождении души, Г. содействовал развитию одной из глубочайших идей христианства. Под влиянием греч. философии, гностики подчиняли волю знанию и представляли экспериментальное христианство, скорей, как знание, чем веру, и делали знание мерилом нравственного состояния. Они изменяли последовательность слов Христа в Мф.5:8 на положение: видящие Бога – чисты сердцем. Они находились под влиянием аристократически сословного чувства греческого философа, который считал себя стоящим выше религиозного верования и унизительных занятий толпы. Эта толпа оставалась на низшей ступени знания, характеризуемой верою. На верующего, державшегося последней, они смотрели с презрением. Вера, таким образом, сделалась для Г. принципом разделения; между тем, как христианство делает ее узами единения и братства между всеми людьми. Гностики разделяли человечество на три класса, – духовных (πνευματικοί), душевных и плотских (υλικοί, σαρκικοί). Последние действуют под влиянием страстей и инстинктов. Материя есть источник хаотического движения и греховных похотей: Бог и духовная природа (πνεαμα) не подлежат влиянию инстинкта и страсти. Духовные существа с течением времени сознают свое родство с Богом и впоследствии достигнут полной свободы. Это есть источник нравственного долга и закон жизни для духовного класса людей. Члены его должны стараться возвыситься до духовного царства, и таким образом возрастать заключающееся в них семя. Разные писатели старались вывести различные фазы Г. из какого-нибудь единичного главного принципа. Баур находит его в идее абсолютной религии, выводимой из сочетания язычества и иудейства, Липсиус полагает его в различии между знанием и верой. Не отрицая этой антитезы, Неандер и Гильгенфельд точкой отправления Г. считают личность Миросоздателя, который у Валентина (вслед за Платоном) называется Демиургом; у Василида – Архонтом, у офитских сект – Ялдабаофом, т. е., сыном Хаоса. Это, во всяком случае, есть наиболее отличительный образ в гностических системах и сосредоточивает в себе его важнейшие идеи. Введение этого существа между Богом и видимой природой возникает из противоположности между Богом и материей. Этот умозрительный дуализм приводит к религиозному дуализму, который ставит Бога Н. Завета в резкое противоречие с Богом В. Завета. Демиург почти постоянно изображается, как имеющий весьма соподчиненную деятельность, по сравнению с Богом (и один только Иустин приписывает ему духовную, или пневматическую, природу). Духи, происходящие от Бога, стоят выше его. Он принадлежат к миру и отмечает собою грань между миром и Богом. Описание его творческого дела, по большей части, заимствуется из первых глав книги Бытия. Он есть Бог иудеев. Но его царство разрушается царством сатаны и царством духовной, или пневматической, жизни. Классификация гностических сект представляет много затруднений. Со времени открытия Ипполита, затруднение сделалось еще сильнее, вследствие выставляемых им дополнительных систем. Он сделал также вероятным, что среди гностиков распространена была не только дуалистическая, но и пантеистическая концепция. Гизелер разделяет их на Александрийских, находившихся под влиянием Платона, и Сирийских, среди которых сильнее выступал дуализм. Но, по его собственному сознанию, система сирийского Маркиона не согласуется с этим делением. Классификация на основе религиозного влияния, по которой Газе делит гностиков на восточных, греческих, христианских и иудейских, не точна. Липсиус различает среди них три стадии: 1) ранний Г., в котором элементы сирских мифологий перемешаны с иудейско-христианскими идеями; 2) греческий Г., начинающийся с предполагаемого переселения Василида в Александрию; 3) переходный, к которому принадлежит Маркион. Мнимый переход от сирского к греческому Г. в Василиде не подтверждается фактами; обе эти формы его развивались одновременно. В Александрии Г. был силен уже в половине II века. Там начал свою деятельность Керинф, и, если следовать свидетельству Ипполита, туда же принадлежал и Василид. Баур располагает эти системы так: 1) гностики, которые сочетают христианство с иудейством и язычеством (Василид, Валентин и офиты); 2) гностики, противопоставляющие христианство обоим последним (Маркион); 3) гностики, которые, отождествляя иудейство и христианство, противопоставляют их язычеству (Климентинские беседы). Наилучшая группировка принадлежит Неандеру, который различает два главных класса, – иудействующих и противоиудействующих. Мы предпочитаем классификацию, основанную на историческом развитии, и различаем: 1) период спорадического гностицизма в конце 1 века; 2) период величайшей плодовитости умозрения до половины III века; 3) период упадка, в котором уже замечается мало самобытной мысли (после V века уже не появлялось ни одной новой системы); 4) возрождение гностических идей около VII века в секте кафаров. Мы ограничимся рассмотрением только первых двух классов.

Г. оказал могучее воздействие на церковь. Когда церкви угрожала опасность подвергнуться мертвому буквоедству и формализму, идеалистическое умозрение гностиков побуждало ее к мысли и к более обстоятельному обсуждению учения. Следствием было то, что те пункты, в которых христианство отличалосъ от иудейства и язычества, подверглись более тщателъному исследованию. Александрийская школа богословов, которая далеко превосходила гностиков глубиною умозрительной мысли, давала тон новой жизни. Не вполне свободная от того заблуждения, по которому сущность христианства полагалась в знании, она была христианской по тону как учения, так и нравственности. Она много заимствовала из богатых умозрений греческой философии, но держась вдалеке от восточной теософии. Влияние Г. было не только полезным в смысле повода для церкви яснее определить основные пункты своего учения, но он дал также стимул к истолковательным трудам. Василид и Ираклион были первыми толкователями на все Евангелие. Гностики также были передовыми выразителями религиозной поэзии. Многому научаясь у Г., церковь, с другой стороны, теснее собиралась около своих епископов и сильнее выдвигала отличительные пункты своего учения, свои обряды и свое апостольское происхождение. Г. был рационализмом древней церкви. Это было усилие умозрительной мысли объединить христианское откровение с разумом. Он выдвигал отличительные принципы эллинской философии, восточной теософии и иудейской религии, и сравнивал с ними великие идеи христианства. Христианство часто принимало самые фантастические внешние образы, но оно всегда объявляло себя стоящим выше того, что предшествовало ему. Но Г. древней церкви отличался от рационализма нашего времени тем, что ограничивался лишь умозрениями ученых; новейший Г. проник и в народную массу. Это различие объясняется, быть может, тем обстоятельством, что народ тогда яснее видел влияние нехристианской мысли и жизни на мир и лучше понимал превосходство и силу христианства над всеми предшествовавшими ему системами.

Первый период Г. относится к концу I века. Самые ранние признаки Г. можно усматривать в Симоне Волхве. Это был один из многочисленных магов или чародеев Востока, которые приписывали себе силу совершать чудеса. Родоначальниками иудейского Г. были те же лжеучители, против которых восстает ап. Павел в своем Послании к Колоссянам. Не отрицая мессианского служения Христа, они, по-видимому, имели широко развитое учение об ангелах, на которых, быть может, смотрели как на участников в творении. Указание на Г. есть также в Посланиях к Тимофею. Первое Послание Иоанна направляется против докетизма. В конце апостольского века Керинф действовал в той части Малой Азии, где трудился ап. Иоанн. Он удерживал некоторые пункты учения В. Завета, но на место Бога ставил миросоздателя, Бога иудеев, который был также главой низших ангелов. Иисус был сын Иосифа и Марии. Искупитель сошел на Него во время Его крещения и перед страданием оставил Его. Золотой период Г. закончился около половины III века. После первых десятилетий II века, гност. умозрение было так плодовито системами, что в этом отношении не имеет ничего себе подобного в истории и философии, ни в древней, ни в новой. Возникнув в Египте и Сирии, Г. распространился до отдаленнейших частей христ. мира, от Едессы до Лиона. Переходим теперь к описанию гностических систем в отдельности.

I. Иудействующие гностики. Василид и Валентин. До нас дошли два разногласных свидетельства о системе Василида. Ириней и Епифаний говорят, что его система заключает в себе смелый дуализм и много заимствует из парсизма. Ипполит и Климент Александрийский, с другой стороны, представляют ее монистической, находящейся под сильным влиянием греческой философии, особенно стоиков. Последнее, очевидно, есть более верное представление. Св. Ириней не имел достаточных сведений и даже не упоминает об Исидоре; сыне и ученике Василида. Климент и Ипполит, с другой стороны, по-видимому, были знакомы с сочинениями обоих. О системе Василида см. под сл. «Василид». Что касается о Валентине, то сведения наши о нем ограничиваются тем, что он прибыл в Рим при епископе Гигине (ок. 138 г.), пользовался наивысшим влиянием при Пие (ок. 155 г.) и учил до вступления на папский престол Аникиты (ок. 166 г.). Несомненно, что он вышел с Востока. Но свидетельство Тертуллиана, что он порвал с церковью и был неоднократно отлучаем, сомнительно. Валентин был одарен богатыми силами ума. Его система есть самая художественная из всех гностических систем. Она представляет собою эпическое повествование о творении, падении и искуплении в двух областях, – на небе и на земле. См. о нем под сл. «Валентин и валентиниане». О Вардесане также см. под его собств. именем «Вардесан».

II. Антииудейские гностики. Главными представителями их были: 1) Сатурнин, или Сатурнил, из Антиохии Сирийской. Жил и действовал в первой половине II века. Он учил о резком антагонизме между неведомым Богом и материей, над которой владычествует сатана. Иудейство и язычество враждебны христианству, и Христос был послан разрушить Бога иудейского и принести освобождение духовным существам. 2) Маркион был сын епископа Синопского. Это был человек серьезного настроения и сохранил в себе много нравственной христианской силы. Тертуллиан сообщает, что он несколько раз был отлучаем. Вероятно, что причиной оставления им Сирии и отправления в Рим было то, что он надеялся найти там христианство в большей чистоте. Он был знаком с св. Поликарпом. На христианство он смотрел как на стоящее неизмеримо выше иудейства и язычества. Но апологеты церкви сильно противодействовали ему, и св. Поликарп, встретившись с ним в Риме, относился к нему, как к первородному сатаны. Ходило предание, что впоследствии, перед своею смертью, он добивался возможности вновь вступить в лоно церкви. Основные идеи в системе Маркиона следующие. Существует высочайший Бог, который есть любовь; затем следует Демиург, которого он отождествляет с Богом Ветхого Завета и представляет его немилосердным, и, наконец, Или, т. е. материя, управляемая сатаной. Демиург сначала сочетается с Или, чтобы создать мир и человека, но, обманывая ее, присвояет человека себе. В отмщение за это, Или наполняет землю многобожием и идолопоклонством. Демиург продолжает господствовать в иудействе; но ни история иудейства, ни язычества не имеет никакого отношения к высочайшему Богу. Сжалившись над человеком, Бог посылает Христа. Демиург добивается Его распятия. Христос сходит во ад и проповедует искупление иудеям, осужденным Демиургом, и языческим идолопоклонникам Или. Он осуждает самого Демиурга в ад и избирает своим апостолом Петра; ему только Он и вручает чистое евангелие. Маркион принимал в свой канон только 10 Павловых Посланий и искаженное Евангелие от Луки. Наиболее способными последователями его были: Апеллес, Препон и Лукан. Маркиониты разделялись на много сект и во времена Епифания, по его свидетельству, были рассеяны на огромном пространстве от Персии до Рима. О докетах, которые принадлежали сюда же, см. под сл. Докетизм.

III. Языческие гностики, представителями которых были: 1) карпократиане. Карпократ был Александриец, и учил в первых десятилетиях II века. Его система была монистической: вся жизнь, благодаря вечно расширяющемуся процессу, происходит из монады. На границах божественного развития находится материя, в которой обитают духи, окончательно отпавшие от Бога. Его сын Епифан, написавший сочинение «О справедливости», точно следовал системе своего отца. Антиномизм карпократиан давал повод языческому миру возбуждать обвинение против христиан, с которыми последний отождествлял их. 2) Симон Волхв (Деян.8:9, 10) уже во II веке был объявлен церковью как архиеретик и основатель Г. Хотя он и притворялся верующим (Деян.8:13), но выдавал себя за великую силу Божию. Во II веке от него вела свое происхождение одна секта, которая считала его власть равною с властью апостолов. Ходило предание, что в Тире он купил себе блудницу. Своим последователям он позволял боготворить ее, как свою первую мысль (Энния), которая создала ангелов. Ангелы творят мир; но она обольщает их своими чарами, так что они предаются похоти, на которую есть указание в поэмах Гомера. Симон, по-видимому, освобождает Эннию, и, подобно ей, будут освобождены и все гностики. Климент Александрийский упоминает несколько сект, принадлежавших к этому разряду. Общий у всех них был пантеизм. Антитакты надеялись достигнуть спасения, пренебрежением всякого нравственная закона, тем самым думая поразить Демиурга. Так же поступали и последователи Продика, которые гордо прилагали к себе название гностиков. – Николаиты производили свое происхождение от диакона Николая (Деян.6:5) и равным образом проповедовали свободу плоти. Они не имели никакого отношения к секте того же имени, упоминаемой в Апокалипсисе.

IV. Офиты. Этого рода гностики, называемые у Ипполита офитами, у Климента Александрийского офианами, отводят выдающееся место в своих системах змею, – демону, который является представителем то зла, то добра. В этом отношении они, очевидно, впадали в тон мифологий древнего Вавилона (в которой семиглавый змей борется против сил света), Персии и Египта. Апокрифическая литература иудеев также часто упоминает о змее. Офиты много заимствовали также из греческой философии. Резкая противоположность, в которую они ставят иудейство и христианство, а также преобладание у них языческого элемента, устраняют теорию, что они были иудейского происхождения. – Третий гностик этого направления – 3) Иустин, систему которого излагает Ипполит, находился гораздо больше под влиянием ветхоз. идей, чем кто-либо другой из офитов. От первоначально доброго мужского существа произошло женское существо – Едема, которая в своей верхней части была человеком, а в нижней – змеем. Демиург (называемый Елогим), происшедший от Бога, входит в связь с Едемой и рождает два рода существ, соответствующих ее двоякой природе. Оставленная им Едема наполняет землю злом. Елогим старается вести людей вверх, любит иудеев и открывается через Варуха, одного из ангелов, Моисею и пророкам. Последние, однако, соблазнены Едемой. Тогда Елогим обращается к пророкам языческого мира: их постигает та же участь. Наконец, Варух находит в Иисусе, сыне Марии и Иосифа, твердого противника Едемы. Он противодействует всем искушениям змея, и последний доводит Его до распятия. Этим открывается путь для полного отделения земного и небесного; причем дух Христа отошел к Елогиму, а тело – к Едеме. Офиты Иренея ставят христианство в более резкий антогонизм к Демиургу. Явственно признается дуализм: с одной стороны, Вифос (бездна), божественное существо; с другой стороны, материя, безотрадный океан, составленный из воды, тьмы, хаоса и бездны. Из смешения света с материей происходит Ялдабаоф, сын хаоса. Он есть создатель мира. С мрачной ненавистью относясь к Или, он производит свой диавольский образ Офиоморф, или «змея извивающегося» (Ис. 27), а от него происходит всякое зло, скорбь и смерть. Он господствует над Каином и язычниками; Ялдабаоф – над иудеями, и вдохновляет Моисея и других пророков. Но он распинает Иисуса, на которого нисшел небесный Христос, и не участвует в царстве света. Но Христос приносит спасение всем духовным существам.

Сифиане пользовались «Парафразом Сифа», откуда происходит и их название. По их учению, материя есть океан, бурный, хаотический, мрачный. Свет возбуждает в материи змеиную душу, которая становится Демиургом. Логос нисходит от света, обманывает Демиурга, принимая вид змея, и возводит душу в царство света.

Наасены (змеепоклонники) жили во Фригии. Они учили, что змей происходит от Бога и есть душа мира. Христос не искупляет людей Своею смертью, а Своим гносисом и учением.

Ператы, как означает и их имя, смотрели на себя, как на принадлежащих к другому миру и находящихся в этом мире лишь в состоянии переходности. Они учили около 150 г., потому что о них упоминает Климент Александрийский. По их учению, архонт материи и есть илический демон, и его сотоварищи суть ядовитые змеи пустыни. Змей, как апостол мудрости, освобождает Еву от рабства архонта. К нему принадлежат Каин, Нимврод и даже Моисей, возносящий змея в пустыне. Подобно каинитам, они считали Иуду истинным апостолом. Таким образом, вся евангельская история совершенно извращалась ими, причем змей признавался символом разума, который первый дал истинное знание нашим прародителям, и истинный предатель Христа объявлялся высочайшим апостолом.

Другие различные гностические секты, описываемые Епифанием, как фивиониты, стратиоки, и др., отличались крайнею нравственною испорченностью, превосходящею всякое вероятие. С одной стороны, богословие и апологетика показали громадное превосходство христианства над Г.; с другой, гностические секты, некогда одушевлявшиеся благороднейшими целями, выродились настолько, что не осталось ни малейшего сомнения в том, что время их прошло.

Обобщая учение Г., нужно сказать, что его богословие составляет полную противоположность истинному христианству. Что касается вопроса об искуплении, то общим у них было то учение, что цель всякого мирообразования состоит в том, чтобы два первоначально разделенных принципа, – добрый и злой, опять отделить один от другого, части плиромы освободить из пленения в этом видимом мире, развязать или искупить; мысль об искуплении исходит от высочайшего Бога; для этого требуется особый эон, которого они называют то Спасителем, то Иисусом, то Христом, хотя называли еще и иначе, и который у всех сект был одним из высочайших эонов; ни у одной из этих сект избавляющий эон не мыслился, как действительный человек. Но при этом опять выступали и разногласия между ними. Александрийцы, у которых материя мыслилась как низшая мертвая грань для божественного жизнеразвития, видели в Спасителе двойственное существо, именно, человека, который был образован из материи, и на которого позже сошел эон. Последний только при крещении в Иордане, посланный высочайшим Богом, соединился с человеком (почему они уже во II веке имели праздник Богоявления – Климент Алекс., Strom. 1, 22), с того времени совершал в Нем необычайные дела и опять оставил Его во время страданий. Сирийский гносис, который в материи признавал безусловное зло, не признавал у Искупителя действительного, состоящего из злой материи, тела, а просто кажущееся тело (откуда такие гностики и назывались докетами), почти так, как теперь народное поверье представляет себе являющееся людям привидение с видимым и, однако, не действительным телом. Действительные, или кажущиеся, страдания Спасителя представляются, как дело Демиурга, который или по своей ограниченности, или по злобе, хотел таким образом разрушить дело избавления. Вся задача искупления состояла в просвещении «духовных» существ, т. е., гностиков, касательно их собственного превосходства и небесного происхождения; кто этому веровал, тот и был таковым; у душевных натур (т. е. православных), могла быть еще некоторая надежда, если только они признавали гносис; для «вещественных» натур не было избавления, так как им не доставало для этого восприимчивости. О воскресении Спасителя, как о нем учит христианство, естественно не могло быть и речи; так как Спаситель не воскрес, то и остальные люди не могли ожидать воскресения тела. Таковое совсем не мирилось со всей системой, так как невозможно, чтобы материя, как источник всякого зла, вошла в плирому, где существует только доброе и божественное. Цель и конец мирового течения, поэтому, есть возвращение всех составных частей плиромы в последнюю, после чего материя, лишенная всего высшего, возвратится в прежнюю смерть или свое ничто. Царство тьмы всецело будет ограничено само собою. Это состояние они называли «восстановлением всех вещей», которое в их системе играет значительную роль. О таинствах, в христианском смысле, в этой системе не могло быть и речи, так как она при своем презрении к материи, никогда не могла признавать ее средством сообщения благодати. Да им недоставало и самого понятия о благодати, так как, обладая превосходной природой, они не нуждались ни в какой благодати. Такая цепь заблуждений не могла не остаться без влияния на нравственное учение их приверженцев. Но и в этом отношении сильно обнаруживается различие между Александрийским и Сирийским гносисом. Александрийские гностики, по самым своим принципам, так как они признавали в Демиурге орган высшего Бога, который по Его идеям создал природу и дал древний закон, должны были соблюдать известную умеренность в отношении к телу и к миру, а также подчиняться закону; особенно они соблюдали достоинство брака, отчасти потому, что в сильно населенной иудеями Александрии всегда сохранялся тот высокий взгляд на брак, который составлял особенность иудейства; отчасти потому, что в Александрии и была сильно распространена система Валентина, которая населяла плирому чистыми четами эонов и в их сочетаниях видела небесный прообраз брака. Иначе смотрел сирийский гносис, который из миросоздателя и законодателя делал существо, совершенно враждебное высочайшему Богу и Его мироправлению; из этого гносиса вышла крайне фантастическая, мрачная вражда к миру. Вражда эта обнаруживалась двояким образом: у более благороднейших и благоразумных людей в виде крайне строгого образа жизни, который боязливо избегал всякого соприкосновения с миром; у нечистых же, склонных к распущенности, выражался в дерзком пренебрежении всякими нравственными законами. Первые носили имя энкратитов (воздержных), а последние – антитактов или антиномистических сект (см. статьи Антитакты и Антиномизм). Первые предписывали обязательное безбрачие и пренебрежительно относились к браку, как к чему-то нечистому, совершенно преступному; последние оправдывали всякое удовлетворение постыдных страстей, на том основании, что все чувственное, внешнее, совершенно безразлично, и что истинный гностик, через пренебрежение всеми ограничивающими законами, именно через преступление исходящих от Демиурга заповедей Десятисловия, имеющих своею целью порабощение и угнетение высшего человеческая духа, должен относиться к ним с противодействием и презрением. После всего этого неудивительно, что гностики ничего не хотели знать о мученичестве за Христа и Его учение. Спаситель оставался тем, чем Он был и без их исповедания; они совершенно не почитали Его Богом, между тем, как главная суть дела и состояла именно в исповедании пред иудеями и язычниками божества Иисуса Христа. По мнению гностиков, достаточно было веровать, а не исповедовать.

Невольно возникает вопрос, каким образом гностики могли выдавать за христианскую истину столь странные, чудовищные фантазии. Это объясняется тем, что они свое учение заимствовали из различных источников. Одни из них ссылались на тайное предание, которое будто бы апостолы оставили своим наиболее доверенным лицам, и которое до них в тишине распространялось, как тайное учение избранного кружка верующих. Другие ссылались на Св. Писание, причем, однако, смотрели на Ветхий Завет, как на дело Демиурга, и поэтому или вполне отвергали его, или не придавали ему никакого существенного значения. В Писаниях Н. Завета, при критическом обращении с которыми они допускали неограниченный произвол, различали, что от лица Спасителя говорил небесный эон и что – земной человек, утверждая, что апостолы многое поняли неверно и приспособлялись к понятиям своего времени, и не без остроумия обращали в пользу своей системы кое-что из того, что после этого оставалось в качестве чистого учения Христова. Особенно на руку им были притчи Господни, потому что здесь представлялось больше всего места для произвольного истолкования. При известном произволе, естественно, можно было с помощью их доказать все, что угодно, и кто охотно верит, тому легко и доказать. Многие, однако, охотно присоединялись к Г. потому, что в нем удобно было держаться старой народной религии, и потому еще, что эта система сильно потворствовала прирожденной гордости и (по крайней мере, у одного направления сирийских гностиков) чувственности – этим двум старым страстям еретического иудейства. Кроме того, в восточной философии и тесно связанных с нею народных религий Востока, египетской, финикийской, парсийской и буддистской, и в самом Александрийском иудействе, насколько он образовался под влиянием Платоновской философии, особенно благодаря Филону, в самом христианстве можно было находить некоторые точки соприкосновения для гностических идей. Враждебное положение тогдашнего мира к христианской церкви и глубокий чувственный упадок большей части человечества, вместе с учением христианства, что существуют два царства, – царство Божие и царство зла, между которыми происходит неустанная борьба; что Христос есть гражданин высшего мира; что «князь мира сего» должен быть побежден, и т. д., – все это у отдельных благонамеренных, но не особенно просвещенных христиан, могло давать доступ гностическим идеям.

Литература. До нас сохранилось единственное гностическое сочинение: Pistis-Sophia Valentina, изданное Петерманом в Бердане, 1851 г. Свидетельство о гностиках находится у Иринея, Adv. Наеr., Libri V; Ипполита в его «Изобличении всех ересей»; также Tertullian, Praescrip. adv. Haer. n adv. Tarc.; Clem. of Alexandria: в его «Строматах»; Origen, Соm. on Gosp. of Iohn; у Евсевия в Церк. Ист.; у Епифания; и Феодорита. См. также Neander, Genet. Entw. d. Gnost., Tüb., 1831; Möhler, Ursprung d. Gnost., Tüb., 1831; Baur, D. christl. Gnosis, Tüb., 1835; Lipsius, D. Gnostieismus, Leip., 1860; Harnack, Zur Quellenkritik d. Gesch d Gnost., Leip., 1873 и др.