Ковылин

Ковылин Илья Алексеевич, знаменитый расколоучитель-федосеевец, основатель имевшего очень большое значение в истории раскола Преображенского кладбища в Москве, родился в 1731 году, умер 21 августа 1809 года. По происхождению был крепостной крестьянин кн. Алексея Борисовича Голицына; в Москве занялся торговлей и подрядами, разбогател и сделался купцом. В раскол перешел около 1770 года – был совращен наставником федосеевской секты в Москве ярославским крестьянином Ильей Ивановым. Незначительная до того времени федосеевская община в Москве, насчитывавшая только до 20-ти семейств своих последователей, благодаря Ковылину, достигла не только внешнего расширения и материального процветания, но и приобрела влияние как на дела федосеевского раскола, рассеянного по разным местностям России, так и всего раскола вообще. Произошло это вместе с основанием Преображенского кладбища. Поводом к основанию кладбища послужила чума, свирепствовавшая в Москве в 1771 году. Для предотвращения распространения заразы нужно было устраивать карантины, в которых бы подвергались осмотру все, выходившие из Москвы. Обстоятельством этим и воспользовался Ковылин вместе со своим товарищем по расколу, купцом Зеньковым. Они испросили у правительства позволение устроить частный карантин и кладбище – для погребения умерших. Было отведено для этого и место – близ Преображенской заставы. Для служения больным и умирающим Ковылиным были собраны все проживавшие в это время в Москве федосеевцы. В устроенном им карантине больные встречали внимательный уход, голодные получали хорошую пищу; умирающих здесь напутствовали исповедью, мертвых отпевали и с честью хоронили на кладбище. Молва о деятельности Ковылина скоро очень распространилась и производила сильное впечатление на народ, умиравший от голода и язвы и видевший, как пьяные фурманы в дегтярных рубашках ездили по улицам Москвы, железными крюками собирали мертвых, свозили их в отвратительных телегах на кладбища и зарывали в общих могилах без священнического отпевания и без всяких церковных обрядов. Чтобы спастись от голода и язвы, народ стал массами стекаться к Ковылину, и он никому не отказывал в приеме, требовал только отречения от православной церкви и перекрещения, внушая при этом, что бедствия ниспосланы Богом в наказание за «никонианскую» веру. Перекрещивая приходящих, Ковылин убеждал их для спасения души посвятить Богу свое имущество. Больные и умирающие, которым было не до земных забот, охотно подчинялись его желанию. Если кто и выздоравливал, он уже не мог возвратить своего имущества, посвященного Богу, и должен был оставаться на кладбище. Сто лошадей Ковылина были употреблены на перевозку выморочного имущества. Очень много было собрано и звонкой монеты. Собранные деньги Ковылин не оставил мертвым капиталом, а пустил их в оборот и таким образом сделал средства кладбища неистощимыми. Вместо старых, первоначально построенных для насельников кладбища зданий, вскоре были построены новые, разделявшиеся на два отделения – особое для мужчин и для женщин. То и другое отделение были обнесены каменной стеной с башнями по углам. В мужском отделении находилось семь корпусов; один каменный, с трапезными отделениями, и шесть деревянных; посредине площади находилась молельня. В женском отделении находилось пять каменных корпусов – с молельнями при каждом. Тут же помещались кладовые, амбары, погреба, кухни и все нужное для хозяйства. На эти постройки употреблено было до 200.000 рублей. Ковылин старался приобрести для кладбища и памятники церковной старины. Сюда был перевезен им очень ценный, заключавший в себе много старинных и дорогих икон, иконостас из церкви св. Анастасии, что на Неглинной, в Москве, близ Кузнецкого моста. Сделано это было, – согласно федосеевскому преданию, – через подкуп местного священника, любившего посещать винный погреб Ковылина.

Устроивши Преображенское кладбище с внешней стороны, Ковылин, избранный общим голосом прихожан в его настоятели, постарался дать ему и внутреннюю организацию. Он хотел придать ему вид монастыря и назначил всем живущим в приютах кладбища особую одежду: мужчинам кафтаны, отороченные черным сукном, с тремя складками на лифе, застегивавшиеся напереди восемью пуговицами и сапоги непременно на каблуках; женщинам – черные бархатные или плисовые повязки, черные китайчатые сарафаны и того же цвета платки. С внешней стороны жизнь насельников кладбища была определена известными правилами: по сигналу, подаваемому ударом в железную доску, повешенную у часовни, все немедленно собирались на молитву: в часовне кладбища чинно отправлялись вечерня, утреня и часы; кроме того, ежедневно служилась еще панихида по умершим от чумы. По окончании службы все в порядке и с пением отправлялись в трапезу в предшествии очередного, который нес икону, полагавшуюся в трапезе на особо приготовленный аналой; наставник читал молитву Господню, затем все делали обычное число земных поклонов и чинно садились за столь; среди общего молчания раздавался только голос читавшего житие празднуемого святого; прислужники разносили пищу, всегда постную. По окончании трапезы все пели «Достойно есть», клали обычное число поклонов и в прежнем порядке следовали за иконою в молельню, где и оставляли ее, затем все расходились по кельям. Женщины не допускались к участию в богослужении и трапезе с мужчинами. В основу устроенного им общежития Ковылин старался положить определенный устав. Первоначально он хотел заимствовать этот устав из знаменитого в истории раскола Выгорецкого монастыря, делал для этой цели даже поездку на Выг, но остался недоволен правилами жизни поморского согласия, в особенности потому, что там приносили молитву за царя. В качестве устава Ковылиным были приняты правила, привезенные стародубским федосеевцем Петром Федоровым с Ветки.

Как человек богатый, великий хлебосол, – Ковылин находился в близких отношениях со властями не только Москвы, но и Петербурга. Благодаря их содействию, ему удалось выхлопотать Высочайший указ императора Александра І, состоявшийся 15 мая 1809 года, по которому Преображенскому кладбищу присвоялось название Преображенского богаделенного дома и предоставлялись все те права, «коими, – как говорилось в указе, – подобные ему частные благотворительные заведения, под зависимостью законов и местного начальства, пользуются в Империи». Через этот указ Преображенское кладбище получало юридическое право на существование и вместе с тем освобождалось от опеки со стороны духовного начальства – тем более, что еще раньше, именно 24 февраля 1809 года, согласно Высочайшей утвержденной записке министра внутренних дел, составленной по прошению Ковылина, старообрядцы ограждались от «притязаний» духовного начальства касательно записи в метрики и погребения на старообрядческом кладбище.

Узнав о таких привилегиях, выхлопотанных Ковылиным, выборные от иногородних федосеевских общин поспешили явиться в Москву благодарить Илью Алексеевича за его подвиги «по христианству». Ковылин воспользовался этим обстоятельством, взявши от выборных обещание, чтобы с этого времени наставники во всех федосеевских общинах в России были поставляемы не иначе, как с утверждения настоятеля и попечителей Преображенского кладбища, от которых и должны получать грамоты на это звание. Таким образом, в зависимость от кладбища стали федосеевские общины в губерниях: Ярославской, Тверской, Новгородской, Лифляндской, Нижегородской, Саратовской, Казанской, Симбирской, а также на Дону и Кубани. Число прихожан и насельников кладбища необыкновенно возросло. К концу жизни Ковылина насельников считалось до 1,500 человек, а прихожан до 10,000. И в настоящее время основанное Ковылиным Преображенское кладбище служит центром всего федосеевского раскола. А сам Ковылин в свое время считался «отличным покровителем» всего вообще старообрядчества. Таким образом, не без основания Ковылина сравнивают по значению в истории раскола со знаменитыми устроителями Выгорецкой пустыни, братьями Андреем и Семеном Денисовыми.

Ковылин имеет большое значение и во внутренней истории раскола. В продолжение своей жизни ему пришлось вести очень жаркие споры с последователями новопоморского толка (во главе которого стоял основатель Покровской часовни в Москве Василий Емельянов) по вопросу о браке. Вопреки новопоморцам, допускавшим возможность так наз. «бессвященнословного» брака, Ковылин учил о необходимости для всех вообще безбрачной жизни. Но так как по самой природе не все могут быть девственниками, то Ковылин открыто допустил разврат: «не возбраняется утолять похоть, – учил он, – да не обуревается человек нечистым помыслом; тайно соделанное, тайно и судится. Этим своим учением он сталь в противоречие с прежними учителями федосеевской секты, в противоречие и с соборами – Новгородским (1694 г.) и Польским (1751 г.), требовавшими от своих последователей не только безбрачной, но и девственной, целомудренной жизни.

Свящ. В. Верюжский.